Пираты карибского моря мертвецы не рассказывают сказки элизабет рудник книга

Элизабет Рудник

Пираты Карибского моря. Мертвецы не рассказывают сказки

Пролог

Юный Генри лежал на своей кровати, закинув руки за голову, уставившись на стену перед собой. В открытое окно залетал легкий ветерок, колыхал язычок пламени единственной зажженной в комнате свечи, заставляя плясать на стенах и потолке причудливые тени. Зажечь еще одну или несколько свечей Генри не решался, опасаясь, что их свет увидит его мать, а ему не хотелось, чтобы она зашла к нему в комнату. Нет, только не сегодня, не в эту ночь, которая должна стать для Генри Великой ночью. Великой, потому что она может полностью изменить будущее, причем не только самого Генри, но и его отца.

Генри поднялся с кровати и подошел к дальней стене своей комнаты, дощатая поверхность которой была целиком покрыта прикрепленными к ней листами бумаги. Здесь были страницы, вырванные из книг, написанных на разных, зачастую непонятных языках. Были таблицы и карты, перекрывавшие друг друга так, что океаны сливались с морями, а моря с петляющими по суше реками.

Генри наклонился ближе к стене, провел своими длинными пальцами по нескольким рисункам, на которых были изображены жуткие морские чудовища. На одном рисунке — огромный кракен, обхвативший своими щупальцами тонущее судно. На другом — выпускающий фонтан громадный кит с горящими ненавистью красными глазами. А вот разрезающие сине-зеленые морские волны русалки и тритоны, они стремительно гонятся за беспомощно барахтающимися в воде моряками, обнажив свои ужасные клыки.

Пальцы Генри замерли на одном из рисунков. Этот рисунок отличался от остальных тем, что на нем было изображено не морское чудовище, а скорее человек, точнее сказать, существо, которое когда-то было человеком. Из-под низко нависших бровей смотрели человеческие, полные печали и боли, глаза. Правда, ниже, там, где у людей должны быть гладкие или покрытые бородой щеки, у этого существа росли щупальца. Они, казалось, непрестанно шевелились даже на рисунке, обрамляя лицо внушающего ужас и известного на всех морях Дейви Джонса, бывшего когда-то капитаном «Летучего Голландца». Капитан Дейви Джонс был «Проклят перевозить мертвецов в мир иной» и «Имел право сойти на берег только один раз в десять лет». Именно так было написано на рисунке рукой двенадцатилетнего Генри.

Генри вздохнул. Дейви Джонс не был больше капитаном «Голландца». Более десяти лет назад его место на капитанском мостике занял другой, и этим другим стал Уилл Тернер, отец Генри. Именно он стоит теперь у штурвала про́клятого корабля. За дверью комнаты послышался шорох, и Генри затаил дыхание. В щелке под дверью он увидел ноги подошедшей матери, услышал ее тихий шепот.

— Генри? Ты спишь?

Генри не откликнулся. Он любил свою мать, но, увидев ее здесь и сейчас, мог потерять решимость довести до конца свой план. Нет, слишком долго и терпеливо Генри ждал наступления своей Великой ночи, чтобы вот так взять и отменить все, что было задумано. Он даже откладывать ничего больше не может, время дорого. Подождав немного, Элизабет Суонн решила, что ее сын спит, и вернулась к себе.

Генри выдохнул только после того, как открылась, а затем закрылась дверь материнской спальни. Вновь перенеся свое внимание на стену, Генри всмотрелся в два рисунка, которые часто тревожили его сны и разжигали в нем желание как можно больше узнать о море. По возможности — узнать о нем все. На одном рисунке был изображен волшебный трезубец. Его держал в своих руках мифический морской бог Посейдон, и даже на простеньком рисунке было видно, какой невероятной мощью обладает этот магический предмет.

На втором рисунке был изображен отец Генри. Он был выше сына и шире его в плечах, но у них были похожие как две капли воды глаза и одинаковые высокие, четко очерченные скулы. К сожалению, этот выцветший и обтрепавшийся со временем рисунок углем оказался единственным сохранившимся портретом Уилла Тернера.

Генри протянул руку, снял со стены оба рисунка, затем подошел к кровати и подхватил лежащий на ней маленький дорожный мешок. Закинув его на плечо, он задул свечу и в последний раз окинул взглядом комнату, в которой оставлял свое детство. Генри прекрасно понимал, что, возможно, никогда уже не возвратится в этот дом, и мать свою он тоже, быть может, никогда больше не увидит, но не дал этим мыслям укорениться, откликнуться в сердце, тряхнул головой, прогоняя их. Хуже нет поддаться подобным мыслям в такую минуту.

Генри выглянул в открытое окно. Вдали блестела, переливалась на воде бухты, лунная дорожка. Генри перекинул через подоконник одну, затем вторую ногу. Время размышлений, желаний и надежд закончилось. Пришло время действовать.

Генри греб на своей маленькой лодке по мелким волнам Карибского моря. С безоблачного неба светила полная луна, дул теплый, пахнущий солью, ветерок. Море казалось пустым, однако, присмотревшись, можно было заметить резвящуюся в медленно катящих волнах стаю веселых дельфинов.

Плечи Генри устали от весел, болели, грести становилось все труднее. Волосы прилипли к его влажному от пота и морских брызг лицу, но Генри не сдавался, и взгляд его оставался все таким же решительным и твердым.

Внезапно, словно заметив какой-то знак или сигнал, Генри бросил грести. Немного посидел, прислушиваясь к мягким ударам волн о борт его лодки.

В обступившей его тишине мальчик впервые за время своего путешествия вдруг заколебался, засомневался.

«Что я делаю?» — подумал он, но тут же яростно тряхнул головой.

Генри прекрасно знал, что он делает. К этой Великой ночи он готовился много месяцев. Даже лет, если быть совершенно точным.

Что он делает? Он собирается увидеть своего отца, вот что он делает.

Правда, для того чтобы увидеться с отцом, нужно вначале найти его, и для этого от Генри потребуется намного больше силы и смелости, чем украсть в порту лодку и выйти на веслах в открытое Карибское море, кишащее пиратами, акулами и невероятными, ужасными чудовищами.

Генри поднялся на ноги, глубоко вздохнул. Как долго он ждал этой минуты! Мальчик перешел на нос лодки и остановился перед лежащим там большим брезентовым мешком, под завязку набитым камнями. От туго завязанной горловины мешка тянулась длинная веревка.

Второй конец веревки был обвязан вокруг ноги Генри.

Не давая себе времени на раздумья, Генри приподнял мешок и столкнул его за борт лодки. Секунду мешок казался плывущим по волнам, но тут же резко ушел под воду. Одновременно начала быстро разматываться и привязанная к нему веревка.

Три метра веревки осталось. Два метра. Полтора…

Генри ступил на борт лодки, приготовился, сделал глубокий-глубокий вдох, прыгнул в воду и тут же исчез под ее темной поверхностью.

Над головой Генри стремительно угасал серебристый свет луны, и вот уже со всех сторон его обступила непроницаемая тьма. Вода стала холоднее, чем у поверхности моря. Генри опускался все ниже и ниже, его легкие разрывались от недостатка кислорода, глаза начинали вылезать из орбит, но мальчик по-прежнему сохранял спокойствие, не дергал судорожно руками, как это делают утопающие, не пытался подняться на поверхность.

И тут его стремительный спуск под воду резко прекратился, как только ноги Генри ударились обо что-то твердое.

Если бы люди умели кричать под водой, Генри крикнул бы в эту секунду от радости, но он мог позволить себе лишь улыбнуться уголками губ, когда рассмотрел, на что он приземлился. А опустился он на деревянную корабельную палубу, и корабль этот сразу же начал стремительно подниматься вверх, унося с собой Генри.

Спустя несколько секунд парусник выскочил наружу, завис над поверхностью моря, а затем с тяжелым гулом рухнул в воду, подняв фонтан брызг. Корабль покачивался на волнах, а по его бортам и из орудийных люков струями стекала вода. В серебристом лунном свете густо обросшие водорослями и ракушками, пробитые во многих местах борта напоминали скелет какого-то огромного чудовища. Тяжело захлопали старые рваные паруса, потом туго натянулись, поймав ветер. Поплыл над волнами в ночную тьму вырезанный в форме зубастой звериной пасти нос корабля.

И был этот корабль легендарным «Летучим Голландцем».

Лежа на палубе, Генри жадно вдыхал воздух, охлаждал им свои горящие, готовые лопнуть легкие. Отдышавшись немного, он тяжело поднялся на колени. Стоя вот так, на четвереньках и низко опустив голову, Генри услышал шаги, они приближались к нему сзади по скрипящему настилу палубы. С усилием поднявшись на ноги, Генри обернулся на звук шагов, а затем спросил, увидев показавшегося из тени человека.

— Отец?

Уилл Тернер, про́клятый капитан «Летучего Голландца», остановился, не приближаясь вплотную к Генри, и тяжелым, низким голосом произнес, глядя на сына:

— Генри? Что ты наделал?

— Я же говорил, что найду тебя, — просто, без затей ответил Генри и сделал шаг вперед, мечтая скорее обнять человека, которого до этого видел всего лишь раз за всю свою жизнь.

Но Уилл уклонился от объятий, отступил, стараясь сделать так, чтобы его лицо все время оставалось в тени. Капитан «Летучего Голландца» испытывал сейчас сложные чувства, в которых смешались удивление и недоверие, гнев и гордость.