Писарев о льве толстом рассказ люцерн роман война и мир

Несоответствие художественного описания историческим реалиям в романе Л. Толстого «Война и мир»

Аудио-лекции
1812, Культура, Литература

Стенограмма передачи “Не так” на радиостанции “Эхо Москвы”

С.БУНТМАН: Мы всегда задаем вопрос, относящийся к Москве или к каким-нибудь историческим местам Москвы, не обязательно Красная площадь, и разыгрываем по телефону каталог от Государственного исторического музея «Любителям русской старины Великий меценат России Петр Иванович Щукин», это в 2005 году вышла в издательстве «Художник» книга. Если вы отвечаете по смс, у нас есть 10 календарей, но, увы, это для москвичей календари, мощность «Почты России» не подходит для пересылки таких крупных календарей, как у нас «Осторожно, история-2». Мы разыгрываем по смс, +7-985-970-45-45. А вопрос такой: где в Москве находилась усадьба страшной Салтычихи? Где это? Вы не пальцем покажите, а назовите улицу, близ которой все это находилось, и даже на которой. Это наш вопрос, вы сейчас отвечаете по смс, а в 14.35 мы примем ответ по телефону. Ну а сейчас у нас в гостях Александ Валькович, президент Международной Военно-исторической Ассоциации. Добрый день.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Добрый день.

С.БУНТМАН: Можно считать определенным, хоть чуть отдаленным, прологом к тому, что мы все совместно придумаем и сделаем в 2012 году, к двухсотлетию войны 1812 года. Все готовятся?

А.ВАЛЬКОВИЧ: Да. Надеюсь, что достойно это все мы отметим.

С.БУНТМАН: Должны. Все занимаются своими, ворча сердито. И ворчим тоже, да. И киверы чистим.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Кивера, скорее.

С.БУНТМАН: Сразу волну возмущения вызвала тема. «Зачем искать какие-то несоответствия чему-то у Льва Николаевича Толстого? Роман не про это». Мы знаем, что роман не про это. Роман «Война и мир» — во-первых, это роман; во-вторых, это великий роман; в-третьих, это художественное произведение; в-четвертых, мы Льва Николаевича любим не за то, что он все подробно описывает, хотя он и этим славе тоже. Но интересно посмотреть, как и от чего это было, от художественного ли преображения действительности, часто из-за другого взгляда на вещи, что в исторических событиях и в отношении той же самой гвардии.

А.ВАЛЬКОВИЧ: И гвардия, и военный быт, даже повседневный быт военных. Естественно, не умаляя в талантливости и гениальности произведение…

С.БУНТМАН: Не об этом речь идет.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Да. Более того, могу сказать, что за те семь лет, как он работал над этим романом-эпопеей, он, как сам признавался, собрал целую библиотеку как исторических исследований, так и мемуаров, дневников, журналов той поры. И, как никто, он глубоко проник в описываемое им. Он взял, конечно, можно сказать так… Отвечая на злободневные, волновавшие его вопросы современности, он взял некий исторический фон. Он очень многое сделал для того, чтобы постичь, я не буду говорить о его философских воззрениях, его взгляд, что в войне никто не управляет и все идет по некой воле провидения, и там он сам себе противоречит. Важно то, что он очень глубоко проник в эту эпоху, и мы хотели бы просто рассказать о том, и читатель, наверно, после нашей передачи вновь возьмется за известные тома, чтобы понять, что он не постиг, что он не знал, что для него было неважно. Все-таки не случайно сейчас в библиотеках многие рекомендуют именно этот роман как лучшее произведение о событиях войны 1812 года, об эпохе 1812 года.

С.БУНТМАН: Ну а других настолько подробных, настолько углубленных, в общем-то, их нет.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Да. И я хотел бы обратить внимание на то, что в этом романе есть много анахроничного, того, что не соответствует описываемой эпохе. То, что он, не будучи профессиональным военным, а будучи… вернее, не будучи профессиональным историком…

С.БУНТМАН: Историком войн.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Имея свой опыт военный, и он ему пригодился, будучи наблюдательным человеком, как настоящий писатель, он многое почерпнул из тех немногих лет участия в боевых действиях, в частности, Севастопольская кампания. И не случайно лучшие его страницы в том же романе, посвящены артиллерии, потому что он сам артиллерист, и все это видел и знал. Но когда он, например, описывает действия кавалерии, то у него, вопреки уставам, павлоградские гусары в кампании 1805 года идут в колонну по четыре, а они должны идти по три. Причем он об этом знал, и Денис Давыдов у него был настольной книгой, все его произведения.

С.БУНТМАН: А почему?

А.ВАЛЬКОВИЧ: Не придавал значения.

С.БУНТМАН: Это такая ловушка для большого художника и для писателя, такая ловушка: такую сделать деталь, вроде бы незаметную, которая не то, что подорвет, а просто вот… вот здесь, извините, не так.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Анахронизм начинается с описания Анны Павловны Шерер, буквально в первой главе, когда все генералы и все военные в эполетах. На дворе июль, это 1805 год, а только после двух кампаний, в сентябре 1807 года, появляются эти эполеты. Как зло шутили современники, Наполеон сидит на плече у каждого военного, потому что подражание французское здесь много было. Дальше, если говорить о том, что он описывает бал 1810 года, где съезжаются, бал у знатного вельможи в Петербурге. И он пишет, что там, помимо полицейских офицеров и жандармов. Он не знает, что жандармские дивизионы появляются в Петербурге только в 1817 году, спустя семь лет. Он описывает особый адъютантский мундир уже в 1806 году, он появляется через девять лет. Есть вещи архаичные. Он описывает туалет Анатоля, приехавшего с отцом, чтобы посвататься к княжне Марье, и он пишет, архаизм заключается в том, что в то же время уже носили жилеты, а он по-прежнему пишет, что это не жилет, а камзол. И, описывая внешний вид Наполеона, также говорит о камзоле, хотя уже жилеты. Это архаично. Самая загадочная фигура, при внимательном прочтении романа, является князь Андрей Болконский. Если мы знаем, что Анатоль Курагин служит в конной гвардии, что Федор… кстати, многие, наверно, себе задали вопрос, как звали Долохова, я сам перечитывал и (неразб.), что он Федор, что он служил в Семеновском полку. Мы знаем, что Трубецкой, благодаря стараниям своей матушки, определен в гвардию, в Семеновский полк. Там же служит Берг, с которым он отправляется на кампанию. По неизвестным причинам мы узнаем, что когда уже открылась кампания, что они оба служат в Измайловском полку. И для него некая небрежность. Тот же Анатоль Курагин на некоторых страницах романа будет кавалергардом. Ну ясно, что в Павлоградский гусарский полк определен юнкер Николай Ростов. А князь, кроме того, что он… мы не знаем, с самых первых страниц почти все он определяет возраст. Только во втором томе мы выясняем, что в 1809 году, раздумывая о своем будущем, он определяет, что в 31 год у него есть еще будущее. Можно посчитать, это значит, 78-ой год, почти ровесник Александру. Не говоря о его блестящей карьере, мы начнем сомневаться, потому что, только лишь описывая кампанию 1805 года, мы узнаем, что он капитан. Причем не гвардии капитан. И получается, блестящий князь, принятый в лучших салонах, адъютант генерала де Фонтери, всего лишь капитан, не гвардии капитан. Спустя некоторое время, мы выясняем, что он еще и камергер, а камергер в то время — это четвертый класс (неразб.), тогда сочеталось. Здесь есть несоответствие эпохе, потому что если он, будучи знатного происхождения, придворный чин он, скорее всего, получил в бытность Екатерины, Павел заставил служить их, избрал на службу, но скорее всего, все-таки, был в гвардии. Потому что потом, в 1810 году, мы Андрея Болконского обнаруживаем полковником, состоящим по кавалерии. И белый мундир, это многие иллюстраторы воспроизводят, а в фильме, не знаю, по чьим настояниям, у него появляется белый мундир с красными обшлагами и красным воротником, без всякого шитья. Вы помните серебряные шпалы на сцене бала, а это несоответствие. Но это уже не вина автора, это вина тех, кто…

С.БУНТМАН: Кстати говоря, поставил в достаточно затруднительное положение.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Поэтому определили его в кавалергардию. Решили, что он может быть только кавалергардом, и появляется в сюртуке.

С.БУНТМАН: У Бондарчука ведь довольно подробно работали люди.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Там лучшие, и Глинка как раз, но там тоже есть несоответствия. Вот эта загадка, она кажется неразрешимой. Только зная ту эпоху, можно восстановить, реконструировать, что же в действительности, кем же был в действительности князь Андрей Болконский.

С.БУНТМАН: Причем это очень интересно, и если бы… ну, здесь это вообще смертельный номер, когда мы думаем, как бы читали… Отлет эпохи Толстого 12 лет…

А.ВАЛЬКОВИЧ: 50 лет.

С.БУНТМАН: Друзья мои, это не так много. Мы сейчас уже отметили 65 лет Второй мировой войны окончание, и все это у нас как живое, и спорим, как о настоящем. Тогда, в общем-то, главное событие века все-таки. Вот то начало века, война 1812 года, 1810-е годы — важнейшая эпоха. И как смотрит человек той эпохи, как он воспринимает вот эту долю упрощения, пролета над деталями, которые были у Толстого? Интересно это все, смертельный номер.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Возвращаясь к судьбе его героев. Павлоградский гусарский полк он выбрал не случайно, рассказывая о событиях кампании 1805 года и определяя в гусары Николая. Именно Павлоградский полк участвовал в тех сражениях, которые он избрал для своего романа, это и Шенграбен… Единственное, что опять, он походя, говоря о том, что при осмотре (неразб.) Александр жалует им, и в уста императора Александра вкладывает, что «жалую вас Геогриевскими знаменами». Оговорка, которую не мог сказать император, потому что он знал, что кавалерия имеет штандарты. Для него это тоже, видимо, не имело большого значения. Так же, как несоответствие, он почему-то Константина одевает в кавалергардский мундир, хотя тот был шефом конной гвардии…

С.БУНТМАН: Константина Павловича?

А.ВАЛЬКОВИЧ: Да. Он меняет мундиры на брате венценосном, императоре. Он многое знает, потому что он — единственный, кто выяснил такую деталь, что, едучи вместе со своим союзником, императором австрийским, который был в белом мундире, он, проявляя добрые чувства, так же в белом мундире, он избирает мундир кавалергардский, белый, и со шляпой. Но здесь опять удивительно, интересно, такие детали, так же, как и у князя Багратиона. Только перерыв кучу свидетельств, можно выяснить, что князь Багратион действительно возглавил атаку шестого полка. В картине, экранизации Бондарчука, мы видим обыкновенный пехотный полк мушкетерский.

С.БУНТМАН: Это не страшно.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Это не страшно, важное другое, что сам писатель, рассказывая о чудесном приеме в английском клубе героя Багратиона, пишет, что он шел так же, как во главе Курского полка при Шенграбене.

С.БУНТМАН: Почему Курского?

А.ВАЛЬКОВИЧ: В том-то вся суть, Курский вообще не был. Описка…

С.БУНТМАН: Такой дотошный человек Лев Николаевич…

А.ВАЛЬКОВИЧ: И при этом вот, я уже рассказывал историю, что из Семеновского полка вдруг они, без объяснения причин, оказались в Измайловском. Берг рассказывает княгине Трубецкой, как их сопровождал на походе все время Константин, а это неправда, потому что Константин не покидал своей конной гвардии, и марши совершал при полку, будучи шефом конной гвардии. Элемент преувеличения — удивительно талантливая, одна из лучших сцен, когда Николай едет с донесением к императору, он встречает атаку на большом поле, и он пишет, что все огромное поле было затянуто великанами, рослыми, на тысячных лошадях, привет русской кавалерии. Если мы обратимся к документам, выясним, что он видел атаку всего лишь двух эскадронов, не полка, в общей сложности, это было чуть больше 300 человек. И когда он говорит, что потом Николай, когда ему рассказывали об исходе этого кавалерийского сражения, что уцелело только 18 человек, здесь тоже несоответствие. 18 человек — это те, кто без ран вышли из одного эскадрона. Полк потерял треть, он большие потери понес, но это элемент преувеличения.

С.БУНТМАН: И здорово, когда Толстой это делает… очень интересно, когда он это делает глазами героев. Здесь ведь точные, мгновенные впечатления, и точные искажения, потому что мог сказать человек, и даже о Багратионе мог сказать человек, который что-то искажает. И вот эта нестерильность, это ведь здорово, нестерильность всего изложения.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Для его замысла важно было, чтобы он передал дух, дух и настроение, но, опять же, говоря об эпохе. Он ни словом не упоминает о том, что он об этом не знает, что тогда еще носили, и офицеры, и нижние чины, с косами. Более того, в праздники гвардию заставляли, тогда прическа а-ля Тит, это то, что (неразб.) привез, посланец Наполеона, поздравляя с вступлением на престол Александра, эта мода. Но сыпали пудру. Он пишет только о том, что напомадились, взбили бачки, но он, эту прическу, уже забыли о ней. А эта прическа, пудра, у офицеров до 1807, даже многие до 1809, если вспомнить мемуары Болконской, она пишет о Чернышеве, который, окутавшись в пудремантель перед выходом в свет, всегда себя осыпал пудрой. Вот эти детали…

С.БУНТМАН: Самое интересное, они ведь уходят, и, может быть, виднее нам, чем человеку, даже гениальному художнику, через полвека.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Безусловно.

С.БУНТМАН: Мы сейчас приостановимся. Александр Валькович, у вас очень интересное здесь есть замечания, вопросы и детали, которые вы нам присылаете, не забудьте и о нашем вопросе, на который уже все ответили. Но это через пять минут.

НОВОСТИ

С.БУНТМАН: Ну что ж, настало время принять один звонок с ответом на вопрос, где в Москве находилась усадьба страшной Салтычихи. Пожалуйста, 363-36-59, код 495, если вы не из Москвы звоните. Давайте попробуем этот номер телефона, алло, добрый день.

СЛУШАТЕЛЬ: Алло, здравствуйте.

С.БУНТМАН: Как вас зовут?

СЛУШАТЕЛЬ: Евгений.

С.БУНТМАН: Откуда вы нам звоните?

СЛУШАТЕЛЬ: Москва.

С.БУНТМАН: Ну, где у нас Салтычиха-то была?

СЛУШАТЕЛЬ: Говорят, на углу Кузнецкого моста и Большой Лубянки.

С.БУНТМАН: Вы успели сбегать спросить у тех, кто ее знал?

СЛУШАТЕЛЬ: Да, у нас соседи — ее знакомые.

С.БУНТМАН: Хорошо. Это вы абсолютно правы. В симпатичном месте, да, была Салтычиха?

СЛУШАТЕЛЬ: Да, на месте Лубянки, история повторяется.

С.БУНТМАН: Да, там много чего повторяется, там еще с другой стороны много, но это как-нибудь мы сделаем другую передачу. Прекрасно, вы выиграли каталог из Исторического музея «Любителям русской старины великий меценат России Петр Иванович Щукин». Спасибо большое, всего вам доброго, телефон мы записали. Ну, а теперь, кто у нас выиграл календари «Осторожно, история. 90-е годы — это время надежд или не время надежд». Это у нас передача еженедельная, есть и календарь соответствующий. Андрей, 916-772, Гена, 916-756, Александр из Твиттера, с помощью Твиттера он ответил, а телефон его 926-561. Сергей, 926-415, Мария 916-291, Владимир, 916-381, Маша 916-496, Александр, 916-780, Соня, 929-565, и Андрей, 916-125. Все получают «Лихие 90-е» или время надежд», календарь, который мы совместно с нашими коллегами выпустили. А мы возвращаемся вместе с Александром Вальковичем к войне 1812 года, ко Льву Николаевичу Толстому. Лариса нам пишет вот сейчас, понятно, что она имеет в виду — не во времена Толстого не было фотографий, а не было фотографий или запечатлены каким-то образом те времена, десятые годы, потому что во времена Толстого уже была фотография. И поэтому все быстро стиралось из памяти, считает она, в отличие от двадцатого века.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Не могу согласиться, потому что в каждой семье из рода в род передавались и фамильные портреты, и миниатюры. У него самого в Ясной Поляне оформлена шкатулка, где миниатюры всех его предков. И там видно как раз, что у них прическа пудрой. Отец же его служил в кавалерии, какие-то рассказы… Не умаляя, опять же, значения его труда великого, просто говоря о том, что, не придавая значения или для постижения эпохи, конечно, можно было более глубоко уйти, тем более, что вся эта литература у него могла быть под рукой. Просто у него другие были задачи, скажем так. Но Милорадовича сделать усатым в высшей степени странно, потому что, во-первых, Милорадович никогда не носил усов, и на лубочных даже изображениях их нет. Во-вторых, это тоже анахронизм, потому что усы появляются у пехотных генералов и офицеров только при Николае, в 30-е годы. А он почему-то один усатый, не будучи кавалеристом, а всегда в пехоте. При этом и император, и Милорадович носят шляпы с полем. Многие носят шляпы с полем, которых вообще в то время еще не делали, это первые щеголи, подражая французам, начинают в кампанию 1812 года, а узаконится это в 1815 году. Опять же, говоря о неких несоответствиях — на страницах романа, описывающих кампанию пятого года, шестого года мы не встретим упоминания одного испонтона. Берг все время говорит, что он был ранен в правую руку и переложил шпагу в левую. А Берг в это время испонтон держал в руках, а не шпагу.

С.БУНТМАН: Как выглядит испонтон?

А.ВАЛЬКОВИЧ: Испонтон — это на древке… скажем так, это наследие еще средневековых времен, с широким копьем. Знак именно офицерский, бесполезная вещь в строю, доставшаяся нам еще из 18 века.

С.БУНТМАН: Давайте откроем скобку одну, потому что мне бы хотелось, чтобы те, кто не смотрит видеотрансляцию у нас на сайте, услышали бы об этой книге, а те, кто смотрит, увидели бы хотя бы обложки. Книга «Золотой век…», вот сюда, вот в эту камеру мы сейчас покажем, «Золотой век российской гвардии». Замечательные два тома, Александр Валькович, «Золотой век российской гвардии». Два вышло у нас тома, от 1700 до 1762 памятного года, и с 1762 по 1801. Замечательные, прекрасно иллюстрированные, можно было не глянцевые сделать, здесь глянцевые. Я считаю, что дотошные авторы не всегда бывают довольны полиграфическим искусством, но это здорово, что они вышли, хорошие книжки.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Надеюсь, что и третий том будет достойный и завершит этот золотой век, рассказ об эпохе Александра Первого, завершим мы на Сенатской площади.

С.БУНТМАН: До 1825 года у вас пойдет?

А.ВАЛЬКОВИЧ: Да. Золотой век в том понимании завершился.

С.БУНТМАН: Тут вы все можете увидеть, и портреты… Скажем так, Лев Николаевич Толстой, когда он писал, иногда быстро пробегал детали. И тот же Милорадович мог ему точнее психологически увидеться так, а не этак. Что-то вот срабатывало такое в этих гениальных мозгах.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Безусловно. Есть еще некая заданность. Я не буду говорить, сколько сатиры и сарказма, когда он описывает Наполеона, понятно его отношение к героям, кстати, и Болконский был не в числе его любимых героев. Это чувствуется, когда вникаешь.

С.БУНТМАН: Во многом вопреки князя Андрея полюбили-то.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Но могу сказать, что вот эта заданность, она мешает, и если все-таки мы говорим, что это исторические события, и он очень глубоко… Гениальные строки, когда всего лишь предложение, что в центре батареи батарейная рота, русская, подожгла Шенграбен, и доставила много хлопот французам, потому что там зарядные ящики стали взрываться. А он об этом рассказал, баратея Тушина, всего лишь в трех словах, какую картину он дал. Или вот ту сцену удивительную, глубокую, психологичную, когда дни Тильзита и Наполеон решил наградить лучшего преображенца Лазарева. Вот эта сцена, как Наполеон, привыкший, что в его руках должно появиться то, что он ожидает, и что это мгновенно будет на груди без его хлопот, и как реагирует на все это Лазарев, который смотрит только в сторону глазами только своего императора. Много вот этих глубоких постижений, глубокой психологии. Он чувствует эту эпоху, и незнание вот этих деталей, о которых я говорю, тем не менее, не умаляет. Еще раз, я просто… хотелось бы, есть еще в 50- е годы прошлого века виднейший знаток эпохи Александра Георгий Соломонович Габаев, бывший офицером лейб-гвардии саперного полка, оставил нам разбор «Войны и мира» с точки зрения исторической. Он, естественно, военную канву, как она должна выглядеть. Это огромный труд с его рисунками, они немножко в духе (неразб.), и я думаю, что к юбилею бы… Это находится в рукописном отделе публичной библиотеки, прежде она называлась Салтыкова-Щедрина, сейчас она, по-моему, Национальная публичная библиотека в Петербурге. Фактически, это фолиант, где все прописано, как должно было быть.

С.БУНТМАН: Надо издать.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Конечно, это…

С.БУНТМАН: Вообще, ничуть не умаляет ничего. Огромный, дотошный, реальный комментарий. Есть же замечательные лотмановские комментарии к «Евгению Онегину». Есть комментарии Набокова к «Евгению Онегину». Ничего не мешает.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Не мешает, только вызывает еще больший интерес глубже понять эту эпоху. Опять же, возвращаясь к описанию сцен «Войны и мира», там есть замечательная сцена, когда Василий Денисов с товарищем Николаем Ростовым посещает знаменитый детский бал Йогеля. Толстой почему-то, видимо, он не знал, что гусары не только в роскошном своем одеянии, доломаны и ментики, но у них был виц-мундир, и в общественные места, вне службы, они ходили в виц-мундирах. Поэтому он не ведает. Более того, когда пускается в мазурку Денис Давыдов, шпорами гремя, это то, что не могло произойти. Это могло произойти где-то в захудалом, отдаленном… Даже если Москва полегче в соблюдении регламента и форм одежды, в любом случае, есть пример: в это царствование на купеческом балу подгулявший гусарский офицер, это во времена Александра, был замечен, что он не в башмаках, а в сапогах со шпорами.

С.БУНТМАН: Туфли с пряжками должны были быть, да?

А.ВАЛЬКОВИЧ: Туфли, чулки. Естественно, никакого холодного оружия, все это оставляешь в прихожей. И он был там. Так его арестовали, держали десять дней, а потом его заставили, за то, что он потоптал в сапогах и там еще что-то со шпорами, ему еще выставили счет, купечество.

С.БУНТМАН: За паркет?

А.ВАЛЬКОВИЧ: Да, который пострадал. Так вот, эта сцена, помимо того, что она не могла быть, это могло быть позже, хотя и сам был Пушкин, помните, «под звук кавалергардов», он всегда для рифмы, для образа…. Но вот вдруг пустившийся… Речь в следующем: разбирая, дотошные знатоки скажут, что мазурка в 1806 году еще у нас не в ходу. Появившись у нас еще во времена Екатерины, она уходит во Францию и к нам возвращается в десятые годы, уже немного преображенной.

С.БУНТМАН: Уже после войны или перед?

А.ВАЛЬКОВИЧ: Накануне. А дальше она все развивается, и она является кульминацией любого бала, начиная еще с польского, как тогда полонез и прочее, потом это котильоны и кадрили. Этого тоже не могло быть. Опять же, не умаляя таланта художника.

С.БУНТМАН: Вот интересно, собственный опыт… Вот я подумал об этом как раз в связи с военным бытом. У Льва Николаевича бесценный собственный опыт военный.

А.ВАЛЬКОВИЧ: И Кавказ, и Севастопольская…

С.БУНТМАН: Он мог ему и помогать, и мешать в чем-то. Некоторые вещи, которые он считал несомненной принадлежностью военного быта во все времена, они были связаны тоже с его эпохой.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Именно так, поэтому у него гусары ходят… Он называет их куртки «венгерки». Он не знает, что венгерки, может быть, он… Венгерки появляются в 1845 году, и он их видит. А виц-мундир он не знает, потому что виц-мундиров уже нет у гусар. Для него и чикчир — это что-то экзотическое, потому что он пишет о широких чикчирах, вместо того, что они облегающие. Дальше описание мундира павлоградцев, которые на переправе зажигают мост, там тоже сочетание несочетаемого. Желтые кивера, которые гусары имели, но это во времена Николая, и перешло к Александру. Поэтому здесь, если ему жена Софья Андреевна помогала одевать барышень в платья, то военных он одевал сам, и здесь появляются…

С.БУНТМАН: Здесь уже такие появляются наложения, заражения собственной памяти, которые — ну как же так, я же это сам видел. Но немножко не тогда. Война — это так, но разные эпохи. Не было миллиона «литературных негров» и кучи секретарей не было у Льва Николаевича Толстого. Не было того, что родилось потом и умерло через некоторое время, как младший редактор, сверяющий в сериале, несчастный и великий человек, их теперь тоже нет, кстати, к сожалению величайшему. Не было всего этого. И что такое физически, кстати говоря, написать… давайте, компьютерные наши друзья, посмотрите, как это все, это же листов.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Семь лет и 12 или 14 редакций. Он просил издателя забрать у него рукопись, потому что он ее правит и правит. Как беременная женщина, пока вот это не было издано. И при всех замечаниях на некие несоответствия глубокое постижение. Опять же, о заданности говоря, для него Аракчеев, описывается аудиенция князя Андрея у Аракчеева, он пишет, описывая его, пишет о тупых глазах. Это противоречит, это заданность, потому что можно в чем угодно обвинять бескорыстного человека Аракчеева, но у него были удивительно живые, умные глаза. Человек сильной воли. То есть, вот эта заданность, она потом переходит на описание Даву, он еще называет его Даву, это Аракчеев, Наполеона, он пишет, и это верно подмечено, резолюция без знаков препинания, он так и делал. Но он, опять же, не знает, что Аракчеев — один из лучших, кто вел делопроизводство, он вел (неразб.) с резолюциями заранее, чтобы облегчить себе труд, не писать все время, ускорить процесс. И в архиве Военно-историческом, в частности, документ, исходящий именно из его ведомства, мы эти резолюции видим. При всем том, что это бедный дворянин, который учился на медные копейки, он много добился, многое сделал именно своей энергией, своей волей и умом. Еще раз отмечу, что это был единственный, облеченный высшей властью, бескорыстный, никаких взяток за ним не водилось.

С.БУНТМАН: У нас была большая передача об Аракчееве, перечитайте или переслушайте, она у нас была в архиве в нашем проекте, который мы делаем. Это государственные деятели последних семи царствований, мы продолжаем эту серию, дошли уже до Александра Третьего сейчас. Не говоря уже о том, что русская артиллерия, привет Льву Николаевичу Толстому, русская артиллерия своей реформой обязана Аракчееву. Вот эта заданность очень во многом, заданность Сперанского очень во многом есть, соответствие представлений Льва Николаевича, и того же Наполеона. Ростопчин очень близок к оригиналу.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Когда критически осмысливают литературоведы обилие источников, они почему-то, я встретил на их страницах указание, что еще была традиция, он еще мог общаться с ветеранами, с участниками, и это прослеживается, он знает такие детали, которых никакой опубликованный источник не содержит.

С.БУНТМАН: Опять же, сравните, всего полвека, а не целых.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Хотя на него шквал ветеранов, тот же Норов, тот же Вяземский, что все не так и прочее… С одной стороны, в защиту Толстого, должен сказать, они вспоминают о своих годах юности, тогда всегда было лучше. С другой стороны, они не увидели, насколько он все равно глубоко. Когда он описывает появление Александра, а современники отмечали, что он тушевался, старался вот этой помпы избежать в первые годы царствования… Когда он на бал входит, раскланивается, он желал бы, чтобы меньше ему внимания уделяли. Вот эти нюансы говорят о том, насколько глубоко он это знал, почувствовал, хотя прошло 50 лет, он не был современником. Я думаю, что пришла пора обнародовать труды наших предшественников, Георгия Соломоновича Габаева, и к нему дать иллюстрации, потому что теперь художники, когда смотришь, они от заданных листов Башилова, кстати, Башилов давал себе труд, иллюстрируя солдата 1805 года, он брал историческое описание одежды и вооружения, и там мы видим правильный кивер и прочее. Фуражки, которых тогда еще не было, они появляются в 1811 году, все ходят в фуражках, ухарские фуражки, заломленные,в 1805 году. Этого Башилов не позволяет, потому что он взял историческое описание одежды и вооружения, он старается воссоздавать эпоху. Есть косы у Болконского, в романе и в экранизации Бондарчука этого нет. И знание, постижение эпохи, конечно, придаст еще особый…

С.БУНТМАН: Конечно. Давайте не забудем, что Лев Толстой, вот как вы говорите, была критика от тех, кто помнит, от тех, кто помнит не так. И это означает, что вышло одно из важнейших произведений. И, может быть, и опасность это — судить об эпохе только по «Войне и миру». И полемика эта продолжалась при жизни и после смерти Льва Николаевича Толстого, все-таки, он прожил огромную жизнь, десять лет двадцатого века. Она продолжалась, и она не должна затихать, потому что, например, его внимание к религиозной ситуации в России, которое так задело Мережковского, тоже талантливейшего романиста совершенно другого толка. Он как раз обратил внимание на странную, напряженную религиозно-духовную ситуацию не в таком паракомическом немножко духе, как Пьер у масонов, а действительно напряженное, что существовало в александровскую эпоху. И это все делает нам, трех-, четырех-, пятимерную прибавляет нам, и документы надо издать по реалиям, конечно, обязательно… Ну нет… знаете, что, анахронизмов, дорогой Петрович, которые, вот, в соответствии с применением героями мобильников, таких диких анахронизмов нет. Есть такая даже нестерильность, о которой мы говорили, которая придает вкус всему. Сколько анахронизмов в воспоминании, когда люди говорят: я помню так, а там совмещаются события нескольких…

А.ВАЛЬКОВИЧ: Лев Николаевич Толстой был первым, не будучи профессиональным историком, который убедительно доказал на собственном опыте армейском критикой всех официальных реляций, как они составляются. Там много этих примеров: (неразб.), которые на самом деле этого не делали; либо, так сказать, вариант, что пожертвовали людьми при переправе, зато будем награждены. Сколько типов он вывел, и военных, и в высшем сословии. Он показал ту огромную мозаику, которая живет, и еще Драгомиров отмечал, военачальник, насколько его придуманные герои живые, настоящие. Поэтому говоря о несоответствиях, неточностях, каких-то ошибках, мундирах, деталях, тем не менее, это только увеличивает значение, что он проделал такой титанический труд.

С.БУНТМАН: Если Толстой приводит в соответствие со своими представлениями о личностях, о людях, об их деятельности, как мы говорим, со Сперанским, с Аракчеевым, и так далее, это роман, и это чище и выше гораздо, чем, например, зализанные мемуары, которые — вот должно было так… те же самые реляции или действия боевые, мы видели в 20 веке сколько…. вот по уставу должно было быть так, политически правильно так, значит, оно так было. А было совсем по-другому. Поэтому у Толстого гораздо более живая жизнь.

А.ВАЛЬКОВИЧ: Живая, и он как раз обращал внимание на это, в дальнейшем это развивает (неразб.), преподаватель Академии Генерального штаба николаевского, что сфера огня, когда может осознавать, что происходит, и когда инстинкт самосохранения, угар, азарт атаки и прочее, и, слыша разговоры участников, он сопоставляет, и потом появляется совершенно другая картина, далекая от истины. Поэтому вот это, что было до сферы вступления той или иной воинской части в сферу огня, это достоверно. Все остальное — это уже фантазии и наложения рассказов других. И он, будучи сам свидетелем, как это происходило в кампании при Севастополе, первым на это обратил внимание.

С.БУНТМАН: В этом состоит реальность его, потому что он ставит как раз границы реальности и условностям, как кто видит. И это во всем есть, в этой реальности, в том, что называли потом реализмом у Толстого, именно это есть. Вот та картина, которая страннейшим образом составляется из представлений, из впечатлений, из ощущений, из наблюдений. И он перед ней просто пасует и растворяется, невозможно себе представить полную картину, то, что… И он здесь останавливается. И это очень здорово.

А.ВАЛЬКОВИЧ: И, говоря о заслуге, Лев Николаевич Толстой первым обратил внимание на несообразность описаний Бородинской битвы и первым определил первоначальную позицию русских. Его подвергали критике, но это оказалось правдой. И он, будучи военным, дав себе труд в течение двух дней объехать Бородинское поле, определил это. Здесь опять гениальность. За все, что он брался, он это подавал наглядным образом.

С.БУНТМАН: Хорошо. Мы с вами постараемся воспроизвести, в меру нашей испорченности и осведомленности, весь 1812 год, события двухсотлетней давности. Так что можно считать эту передачу в какой-то степени прологом. Спасибо большое, Александр Валькович был в нашей программе. Спасибо.