Прочитай.
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Только
в конце ноября на мерзлую землю стал падать настоящий густой снег.
Севка сидел у окна и смотрел на эту удивительную сказку. Не так уж часто
он видел первый в году снегопад. Сегодня – девятый раз в жизни. К тому
же раньше он был маленький и не понимал такой красоты. А сейчас понимал и
радовался.
Уже
вся земля, крыши, поленницы были укрыты нетронутой белизной. Обросли
мягким пухом тополиные ветки. А с пепельного неба все сыпались и
сыпались хлопья.
Было
воскресенье, никто никуда не спешил. Потрескивала печка. Но сквозь это
потрескивание, сквозь голоса и шаги, которые слышались в доме,
проступала уличная тишина. Она была там, за стеклами, висела над
заснеженным городом. Она была похожа на спокойный праздник. Севка слышал
ее сильнее всех звуков.
«Тихо, как во сне», – подумал Севка.
И к этой мысли сразу пристроились три слова: «Белый-белый снег».
Тихо, как во сне… Белый-белый снег.
Это были уже почти стихи.
От ощущения тихого праздника Севке и вправду захотелось придумать стихи. Настоящие. И он стал сочинять:
«Вот зима пришла к нам в гости…» Ничего себе «в гости»! Она теперь надолго пришла. На целую зиму. Лучше вот так:
Вот зима пришла с морозом, Тихо, как во сне…
А дальше что? Надо было приставить «белый-белый снег». И Севка пристроил:
И на землю к нам ложится Белый-белый снег!
Ура,
получилось! Он обрадовался, написал четыре строчки на краешке газеты и,
смущаясь, показал маме. Мама похвалила. А потом сказала:
– Знаешь что? По-моему, ты немного поспешил. Можно сделать стихи еще лучше.
– Как? – ревниво спросил Севка. Он считал, что и так всё прекрасно.
– Вот,
смотри… «Зима пришла с морозом». А сейчас разве мороз? Денек пушистый и
совсем не холодный. И не очень ладно получилось: «…на землю к нам
ложится». Понятно, что на землю. А вот ты придумай, куда еще. Чтобы
сразу было видно. Чтобы кто стихи услышит, сразу запомнил. А то
непонятно, про какую зиму написано: в поле, в городе или в лесу?
Севка
слегка насупился. Но подумал, подумал и почувствовал, что мама правду
сказала. «На землю» – это непонятно. Вернее, неточно. И зима не
морозная…
А какая сегодня зима?
Севка
опять устроился у окна. Вдоль стены пекарни брела по щиколотку в снегу
соседка Евдокия Климентьевна. Протаптывала валенками тропинку к
дровянику. Севке вдруг показалось, что своей походкой и немного
сгорбленной спиной она похожа на школьную директоршу Нину Васильевну.
Только Нина Васильевна еще старше, чем соседка, и со-всем седая. Волосы у
нее совсем белые…
…Как снег…
…Как зима…
Значит, зима – седая? Конечно. Она тихая и добрая, как старушка, которая пришла рассказать сказку…
К нам пришла зима седая. Тихо, как во сне. И на землю…
Нет, не на землю! На самого Севку (когда он пойдет гулять). И на всех людей, которые на улице.
И на шапки нам ложится…
Нет,
не ложится. Садится, мягко опускается. Оседает, как тополиный пух в
безветренный день… Да, оседает! «Седая – оседает»! Вот здорово-то! Ура!
К нам зима пришла седая. Тихо, как во сне. И на шапки оседает Белый-белый снег…
– Мама! Послушай…
Мама
сказала, что теперь совсем хорошо. Просто за-мечательно. А может быть,
Севка придумает продолжение? Севка вздохнул. Он знал, что дальше будет
го-раздо труднее. У него всегда так: четыре строчки сочиняются просто, а
потом – будто включаются тормоза.
И всё же Севка придумал продолжение. Только не в этот день, а гораздо позже. Перед зимними каникулами.
А в лесу озябли елки, Просятся к нам в дом, Потому что очень скоро Праздник Новый год.
Конечно,
эти строчки были не такие удачные, как первые. Но зато стихотворение
стало в два раза длиннее. Как настоящее. Мама даже сказала: пусть Севка
прочитает его на новогоднем утреннике. Но Севка ответил, что ни в коем
случае. Хватит с него! До сих пор обзывают Пусей.
Обновлено: 10.01.2023
Свидетельство и скидка на обучение каждому участнику
Зарегистрироваться 15–17 марта 2022 г.
ЛИТЕРАТУРНОЕ ЧТЕНИЕ НА РОДНОМ (РУССКОМ) ЯЗЫКЕ
Учитель: Чеботарёва Галина Алексеевна
Дата Урок № 3
Цель: познакомить учащихся с отрывком из произведения В. Крапивина, работать по содержанию.
Планируемые результаты:
Личностные: формирование готовности и способности обучающихся к саморазвитию; формирование мотивации к обучению и познанию; формирование целостного, социально ориентированного взгляда на мир в его органичном единстве и разнообразии природы;
формирование уважительного отношения к иному мнению
Метапредметные:
Регулятивные: овладение способностью принимать и сохранять цели и задачи учебной деятельности, поиска средств ее осуществления; освоение способов решения проблем творческого и поискового характера; формирование умения понимать причины успеха/неуспеха учебной деятельности и способности конструктивно действовать даже в ситуациях неуспеха; освоение начальных форм познавательной и личностной рефлексии;
овладение начальными сведениями о сущности и особенностях объектов, процессов и явлений действительности
Познавательные: осознание целостности окружающего мира, элементарных правил нравственного поведения в мире и людей; формирование умения адекватно, осознанно и произвольно строить речевое высказывание в устной речи; установление причинно- следственных связей, построение логической цепи рассуждений, доказательство
Коммуникативные: формирование умения строить речевое высказывание в соответствии с задачами коммуникации и составлять тексты в устной форме; формирование умения использовать речевые средства и средства для решения коммуникативных и познавательных задач; формирования умения слушать и вступать в диалог.
Предметные: понимать и знать содержание произведения; работать над выразительностью чтения произведения.
1. Организационный момент
Прозвенел звонок.
Мы начинаем наш урок.
Любознательные в классе дети
Обо всем хотят знать на свете.
С добрым утром!
Начат день.
Первым делом гоним лень.
На уроках не скучать,
А работать и читать!
2. Актуализация опорных знаний
Проверка домашнего задания:
1. Куда купили родители Колямбы путёвку для отдыха?
1) В Латвию , 2) в Сочи 3) в Крым
2.Как звали друга Колямбы?
1) Виктор 2) Виталька 3) Владимир
3. На берегу какого моря находился санаторий , где отдыхал Колямба?
1) Чёрного 2) Азовского 3) Балтийского
4.Деревня, в которой жила бабушка Колямбы называлась:
1) Малеевка 2) Масловка 3) Маслёновка
1) сильный холод 2) дрыгание ногами 3) бег на холоде
6. В письме Виталика о каникулах было написано:
1) каникулы на славу 2) каникулы на зависть 3) каникулы по кайфу
7. Как в старину называлось красивое письмо?
1) интеллигентное письмо 2) эпистолярное письмо 3)столичное письмо
8.Что больше всего Колямбе понравилось из латышской кухни?
9. Какой совет дала маме для написания письма бабушке и Витальке ?
10. С чем сравнил Колямба море в солнечный день?
1) с лунной дорожкой 2) солнечным зайчиком 3) с листочком голубой фольги
3. Самоопределение к деятельности
Подарки, гости, торт и поздравления!
Весь день хожу в прекрасном настроении
Ведь у меня сегодня.
Прочитайте название произведения, которое мы будем сегодня читать. Какие задачи поставим на сегодняшний урок?
4. Работа по теме урока
Знакомство с писателем В. Крапивиным .
Владислав Петрович Крапивин родился 14 октября 1938 года в Тюмени, куда его родители переехали из Кирова. С ранних лет будущий писатель открыл в себе талант к сочинительству. Он часто рассказывал придуманные истории друзьям во дворе и одноклассникам.
После школы Владислав Петрович поступил в Уральский государственный университет имени А. М. Горького на факультет журналистики.
В 2006 году была учреждена ежегодная Международная детская литературная премия имени В. П. Крапивина. Летом 2011 года в Тюмени открылся музей писателя. Последние годы Владислав Петрович провел в Екатеринбурге, где умер 1 сентября 2020 года.
Почти пятьдесят лет Владислав Петрович посвятил творчеству. За это время он написал огромное количество произведений, многие из которых были переведены на зарубежные языки.
сочни – такие твердые хрустящие блины из ржаной муки
Беседа по вопросам
— Кого пригласил на день рождения Севка?
— Как вы думаете, почему он не хотел приглашать Альку?
— Какие подарки подарили мальчику его друзья?
— Какой подарок понравился Севке больше всего? Как он выглядел?
— В какие игры играли ребята?
5. Рефлексия. Итог урока
Если бы вы были на дне рождения у севки, в какие игры предложили бы поиграть?
— Если бы вам нужно было бы записать пожелание в тетради , чтобы вы написали?
Произведение Крапивина учит читателей ценить детские годы. Учит быть наблюдательным и самостоятельным. Призывает даже в тяжелые времена надеяться на лучшее.
Отзыв
Мне очень понравилось данное произведение. Севка рос способным и наблюдательным мальчиком. Главный герой остался без отца, жить приходилось в коммуналке, но даже при таких обстоятельствах были свои радости и праздники. Еще ребенок, но уже способен рассуждать на сложные темы, искать ответы, взрослеть и учиться. Мне очень приятен главный герой.
Читайте по теме: Полный список для читательского дневника (в т.ч. краткое содержание, главные герои, главная мысль и т.п.) для 1 класса, 2 класса, 3 класса, 4 класса, 5 класса.
За меховыми стенами крякает мороз и топчутся олени – роют снег, чтобы добыть на ужин мох; вверху через круглое отверстие заглядывают озябшие звезды, а холод не попадает: его прогоняет горячий дым от костра, который горит посреди шалаша.
Наверно, в таком доме тепло и уютно, и всё это напоминает сказку про Снежную королеву.
Одно непонятно: откуда северные жители берут шесты? В тундре только ползучие кустарники растут. Видимо, приходится запрягать в нарты оленей или собак и ездить за жердинами в тайгу…
Севке проще. Ему для шалаша нужен всего один шест, и ездить за ним никуда не надо. Еще в сентябре его подарил Севке Гришун.
Гришун учится в ремесленном училище и держит голубей. У него несколько шестов, которыми он этих голубей гоняет. Гришун совсем большой, он курит и ругается иногда совершенно жуткими словами. Но когда Севка подошел и спросил, можно ли взять один шест для важного дела, Гришун не пригрозил надавать по шее и никак не обозвал. Он сказал:
– Бери и уматывай на фиг, не путайся под сапогами…
Счастливый Севка втащил тонкую жердь в свое окно и уложил за кроватью вдоль плинтуса.
С тех пор Севка часто строил шалаш. Конечно, не в далекой тундре, а прямо в комнате, на кровати. Когда мамы не было дома.
В деревянном старом доме стояла тишина. Но не сильная, не до звона в ушах. За дощатой стенкой бубнила еле слышно Севкина соседка – четвероклассница Римка Романевская. Она учила правила по русскому языку. Эти правила она целыми днями долбила. Один раз Севка пошел в уборную в конце двора и слышит из-за дверцы:
– Эй ты, существительное женского рода! Скоро вылезешь? Мне тоже надо!
Но нахальная Римка сказала, что не скоро, и Севке пришлось идти за угол…
Кроме Римкиного бормотанья слышался очень далекий и приглушенный голос тети Даши Логиновой. Это уже не в доме, а на дворе. Тетя Даша ругала сына, первоклассника Гарика, и, конечно, грозила выпороть. Но это не страшно. Пока тетя Даша кричит, от беды далеко. А вот когда она становится молчаливой и решительной – держись, Гарик.
Отчетливо щелкали ходики, а в комнате Ивана Константиновича еле слышно играло радио. Эти звуки не прогоняли вечернюю тишину, а вплетались в нее, и тишина делалась спокойной и доброй.
И всё было хорошо. Жаль только, что мама придет еще не скоро.
Севка вытащил шест и положил его концами на спинки широкой маминой кровати. Потом накинул на него старый полушубок и свое одеяло. Подоткнул края под матрац.
В той части шалаша, где крышей служил полушубок, стояла теплая мохнатая темнота. А вытертое одеяло просвечивало, и мелкие дырки сверкали, как электрические звездочки. Севка пристроил фотографию во вмятине подушки и сделал в шалаше щелку, чтобы луч от лампочки падал на мамино лицо.
И получилось, что он вдвоем с мамой.
Было немножко грустно и все-таки хорошо. Севка будто даже мамин голос услышал. Как она поет песню о тонкой рябине.
Тяжелый календарь в твердых коричневых корках был самой давней семейной вещью у Севки и мамы. Самой своей. Да еще большой потрепанный чемодан, с которым Севка и мама приехали в сибирские края. Все остальные вещи появились потом, постепенно: кровать, старый сундук, стол, две табуретки, рассохшийся фанерный шкаф, зеркало, посуда и всё другое, что необходимо людям, когда они живут на одном месте.
Пушкин умер десятого февраля 1837 года… А ровно через сто лет и один день родился на белый свет Севка Глущенко.
Потом, когда всё кончилось и над глиняным холмиком поставили решетчатый обелиск, Севка понял, что всё равно надо жить и заниматься обычными делами. И завтра придется идти в редакцию журнала и спорить из-за своей поэмы о мореплавателе Крузенштерне. И надо срочно перепечатывать на машинке статью. А потом отправляться в домоуправление и договариваться о ремонте квартиры.
И утром Севка стал собираться в редакцию.
Надо было побриться. Он включил электробритву, а у нее внутри вспыхнуло, дернулся и замер мотор, запахло горелым. Почему-то оказался сдвинутым переключатель напряжения.
Это разозлило Севку. Ужасно разозлило, до ярости! Он размахнулся, чтобы запустить проклятой бритвой в стекло книжного шкафа. К черту! Вдребезги!
И остановил руку.
Бритва была беспомощно-теплая. Как только что остановившееся сердце. Она, коричневато-красная, круглая, и формой походила на сердце.
Севка осторожно положил ее на диванную по-душку.
В ванной он достал старенькую безопасную бритву, которую брал с собой в экспедиции и походы. Намылил перед зеркалом лицо, провел по щеке лезвием и сразу порезался.
Севка заплакал сразу, громко, уронив голову на край холодной раковины. Хорошо, что никого не было дома. Он глотал розовый от крови и соленый от слез мыльный крем и колотил кулаком о ванну.
Он плакал, видимо, долго. Наконец слезы кончились и стало тихо-тихо.
Что стоишь, качаясь,
Но всё это будет потом, в далекой взрослой жизни, о которой Севка почти не думал ноябрьским вечером сорок пятого года.
Он лежал на своем сундуке и размышлял: а вдруг папа все-таки вернется? Бывают же чудеса.
Конечно, просить о таком чуде Бога нельзя. Не имеет смысла.
К Богу можно было обращаться за обычной, реальной помощью. Например, чтобы не очень задерживалась на собрании мама. Или чтобы не напали бандиты, когда возвращаешься из школы. Или чтобы не вызвали, когда не выучил правила. Но уж если вызовут, глупо упрашивать Бога, чтобы Елена Дмитриевна или Гетушка не ставили двойку.
И насчет папы беседовать с Богом было бесполезно. Если папа погиб, что может сделать Бог? А если папа все-таки жив, он и так разыщет Севку и маму.
Вдруг все-таки разыщет?
Папа приедет, стукнет в дверь, шагнет через порог – большой, в морской фуражке, в черной шинели. Улыбнется знакомо…
И тогда Севка закричит от счастья! Так, что крик его разнесется по всей Земле. Даже над полярными островами поднимутся от этого крика птичьи стаи… Мама рассказывала, что на Севере есть такие острова, там на скалах гнездятся миллионы птиц. В далеких и холодных морях, где плавал папа…
Только в конце ноября на мерзлую землю стал падать настоящий густой снег. Севка сидел у окна и смотрел на эту удивительную сказку. Не так уж часто он видел первый в году снегопад. Сегодня – девятый раз в жизни. К тому же раньше он был маленький и не понимал такой красоты. А сейчас понимал и радовался.
Уже вся земля, крыши, поленницы были укрыты нетронутой белизной. Обросли мягким пухом тополиные ветки. А с пепельного неба все сыпались и сыпались хлопья.
Было воскресенье, никто никуда не спешил. Потрескивала печка. Но сквозь это потрескивание, сквозь голоса и шаги, которые слышались в доме, проступала уличная тишина. Она была там, за стеклами, висела над заснеженным городом. Она была похожа на спокойный праздник. Севка слышал ее сильнее всех звуков.
Тихо, как во сне…
Белый-белый снег.
Это были уже почти стихи.
От ощущения тихого праздника Севке и вправду захотелось придумать стихи. Настоящие. И он стал сочинять:
Вот зима пришла с морозом,
Тихо, как во сне…
И на землю к нам ложится
Белый-белый снег!
Ура, получилось! Он обрадовался, написал четыре строчки на краешке газеты и, смущаясь, показал маме. Мама похвалила. А потом сказала:
– Знаешь что? По-моему, ты немного поспешил. Можно сделать стихи еще лучше.
– Как? – ревниво спросил Севка. Он считал, что и так всё прекрасно.
А какая сегодня зима?
Севка опять устроился у окна. Вдоль стены пекарни брела по щиколотку в снегу соседка Евдокия Климентьевна. Протаптывала валенками тропинку к дровянику. Севке вдруг показалось, что своей походкой и немного сгорбленной спиной она похожа на школьную директоршу Нину Васильевну. Только Нина Васильевна еще старше, чем соседка, и со-всем седая. Волосы у нее совсем белые…
Значит, зима – седая? Конечно. Она тихая и добрая, как старушка, которая пришла рассказать сказку…
К нам пришла зима седая.
Тихо, как во сне.
И на землю…
Нет, не на землю! На самого Севку (когда он пойдет гулять). И на всех людей, которые на улице.
И на шапки нам ложится…
К нам зима пришла седая.
Тихо, как во сне.
И на шапки оседает
Белый-белый снег…
Мама сказала, что теперь совсем хорошо. Просто за-мечательно. А может быть, Севка придумает продолжение? Севка вздохнул. Он знал, что дальше будет го-раздо труднее. У него всегда так: четыре строчки сочиняются просто, а потом – будто включаются тормоза.
И всё же Севка придумал продолжение. Только не в этот день, а гораздо позже. Перед зимними каникулами.
А в лесу озябли елки,
Просятся к нам в дом,
Потому что очень скоро
Праздник Новый год.
Конечно, эти строчки были не такие удачные, как первые. Но зато стихотворение стало в два раза длиннее. Как настоящее. Мама даже сказала: пусть Севка прочитает его на новогоднем утреннике. Но Севка ответил, что ни в коем случае. Хватит с него! До сих пор обзывают Пусей.
И на утреннике Севка ничего не читал, а только смотрел, как выступают другие. Ребята рассказывали стихи про Деда Мороза (не свои, конечно) и пели песни про елку. И танцевали. Сначала зайчата в бумажных масках, потом снежинки.
Главной у снежинок была Инна Кузнецова. Севка впервые видел ее не в черной одежде. Но и сейчас, в белой балетной юбочке, она была строгая и красивая. Даже красивее, чем раньше.
Читайте также:
- Усиление самодержавной власти и начало перехода к абсолютизму при алексее михайловиче кратко
- Распространение бактерий 5 класс биология кратко
- Физика и космология аристотеля кратко
- Природные магниты и их взаимодействия кратко
- Ограничения связанные с гражданской службой кратко
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Только в конце ноября на мерзлую землю стал падать настоящий густой снег. Севка сидел у окна и смотрел на эту удивительную сказку. Не так уж часто он видел первый в году снегопад. Сегодня – девятый раз в жизни. К тому же раньше он был маленький и не понимал такой красоты. А сейчас понимал и радовался.
Уже вся земля, крыши, поленницы были укрыты нетронутой белизной. Обросли мягким пухом тополиные ветки. А с пепельного неба все сыпались и сыпались хлопья.
Было воскресенье, никто никуда не спешил. Потрескивала печка. Но сквозь это потрескивание, сквозь голоса и шаги, которые слышались в доме, проступала уличная тишина. Она была там, за стеклами, висела над заснеженным городом. Она была похожа на спокойный праздник. Севка слышал ее сильнее всех звуков.
«Тихо, как во сне», – подумал Севка.
И к этой мысли сразу пристроились три слова: «Белый-белый снег».
Тихо, как во сне…
Белый-белый снег.
Это были уже почти стихи.
От ощущения тихого праздника Севке и вправду захотелось придумать стихи. Настоящие. И он стал сочинять:
«Вот зима пришла к нам в гости…» Ничего себе «в гости»! Она теперь надолго пришла. На целую зиму. Лучше вот так:
Вот зима пришла с морозом,
Тихо, как во сне…
А дальше что? Надо было приставить «белый-белый снег». И Севка пристроил:
И на землю к нам ложится
Белый-белый снег!
Ура, получилось! Он обрадовался, написал четыре строчки на краешке газеты и, смущаясь, показал маме. Мама похвалила. А потом сказала:
– Знаешь что? По-моему, ты немного поспешил. Можно сделать стихи еще лучше.
– Как? – ревниво спросил Севка. Он считал, что и так всё прекрасно.
– Вот, смотри… «Зима пришла с морозом». А сейчас разве мороз? Денек пушистый и совсем не холодный. И не очень ладно получилось: «…на землю к нам ложится». Понятно, что на землю. А вот ты придумай, куда еще. Чтобы сразу было видно. Чтобы кто стихи услышит, сразу запомнил. А то непонятно, про какую зиму написано: в поле, в городе или в лесу?
Севка слегка насупился. Но подумал, подумал и почувствовал, что мама правду сказала. «На землю» – это непонятно. Вернее, неточно. И зима не морозная…
А какая сегодня зима?
Севка опять устроился у окна. Вдоль стены пекарни брела по щиколотку в снегу соседка Евдокия Климентьевна. Протаптывала валенками тропинку к дровянику. Севке вдруг показалось, что своей походкой и немного сгорбленной спиной она похожа на школьную директоршу Нину Васильевну. Только Нина Васильевна еще старше, чем соседка, и со-всем седая. Волосы у нее совсем белые…
…Как снег…
…Как зима…
Значит, зима – седая? Конечно. Она тихая и добрая, как старушка, которая пришла рассказать сказку…
К нам пришла зима седая.
Тихо, как во сне.
И на землю…
Нет, не на землю! На самого Севку (когда он пойдет гулять). И на всех людей, которые на улице.
Нет, не ложится. Садится, мягко опускается. Оседает, как тополиный пух в безветренный день… Да, оседает! «Седая – оседает»! Вот здорово-то! Ура!
К нам зима пришла седая.
Тихо, как во сне.
И на шапки оседает
Белый-белый снег…
– Мама! Послушай…
Мама сказала, что теперь совсем хорошо. Просто за-мечательно. А может быть, Севка придумает продолжение? Севка вздохнул. Он знал, что дальше будет го-раздо труднее. У него всегда так: четыре строчки сочиняются просто, а потом – будто включаются тормоза.
И всё же Севка придумал продолжение. Только не в этот день, а гораздо позже. Перед зимними каникулами.
А в лесу озябли елки,
Просятся к нам в дом,
Потому что очень скоро
Праздник Новый год.
Конечно, эти строчки были не такие удачные, как первые. Но зато стихотворение стало в два раза длиннее. Как настоящее. Мама даже сказала: пусть Севка прочитает его на новогоднем утреннике. Но Севка ответил, что ни в коем случае. Хватит с него! До сих пор обзывают Пусей.
И на утреннике Севка ничего не читал, а только смотрел, как выступают другие. Ребята рассказывали стихи про Деда Мороза (не свои, конечно) и пели песни про елку. И танцевали. Сначала зайчата в бумажных масках, потом снежинки.
Главной у снежинок была Инна Кузнецова. Севка впервые видел ее не в черной одежде. Но и сейчас, в белой балетной юбочке, она была строгая и красивая. Даже красивее, чем раньше.
Алька тоже танцевала среди снежинок. Без привычного лыжного костюма она казалась очень худой и маленькой. Севка жалел ее: он был уверен, что Алька мерзнет в марлевом наряде снежинки. По крайней мере, сам он поеживался в своем тоненьком матросском костюме. В классе, где стояла елка, печь не протопили: видимо, боялись пожара.
В конце утренника завхоз дядя Андрей, наряженный Дедом Морозом, всем раздал склеенные из газет кульки с печеньем и слипшимися леденцами.
И начались каникулы…
В комнате у Севки и мамы в углу на табурете стояла аккуратная елочка. Весь декабрь Севка клеил для нее игрушки, флажки и цепи. Висели на елке и несколько блестящих шариков – мама купила их на толкучке.
А на подоконнике Севка устроил еще одну елочку – совсем крошечную, из ветки. Для Кашарика, лягушонка с Алькиной открытки, мраморного кролика, которого кто-то подарил маме (а мама Севке), старого тряпичного кота Матвея и красноармейца из папье-маше. Это были постоянные жители подоконника, Севкины друзья. Они всегда слушали Севкины сказки.
На этот раз Севка придумал для них кукольный спектакль «Доктор Айболит». Кукол он вырезал из бумаги, а ширму сделал из стульев и маминого платка.
Кроме жителей подоконника, представление смотрел Гарик. Очень внимательно, даже затаив дыхание…
Дни стояли мягкие, снежные. Во дворе, у стены пекарни, ребята решили сделать горку. Начали работать Севка, Гарик, Римка и даже Соня. А из соседнего двора пришли третьеклассник Вовка Неверов и пятиклассник Сашка Мурзинцев, по прозвищу Клоун. Потом подошел Гришун с большущей лопатой и здорово помог. И еще он помог возить на санях бочку с водой. На водокачку ездили несколько раз. Покрыли льдом всю гору и залили дорожку до самого Гришуновского дровяника.
Так замечательно было кататься с горы в своем дворе! Гораздо лучше, чем с гор на площади за рынком, где поставили елку с лампочками и вылепили из снега Деда Мороза и всяких зверей. Там было тесно, большие мальчишки отбирали фанерки для катания, устраивали кучу малу. А здесь все свои, никто не мешал и не толкался, только иногда боролись в шутку. А если кто озяб и обледенел, можно было погреться в блиндаже.
Блиндаж сделали внутри горки, вырыли в ней пещеру. В окошко вставили плоскую льдину, вход завесили старым мешком. Гришун принес из сарая мятую жестяную печурку и дал кучу щепок. Протянул наружу коленчатую трубу. Когда печку разжигали, она принималась гудеть, как самолетный мотор, и сразу становилось тепло, хотя стенки блиндажа были снежные. Все смотрели на огонь и делались притихшие и очень добрые. Даже Римка ни с кем не спорила. А у Севки придумывались зимние сказки, будто они плывут на льдине по холодному Северному океану, чтобы отыскать затерянный где-то у самого полюса корабль. Старинный корабль с елочными игрушками, который заколдовала Снежная королева… Она бы и Севку с ребятами заколдовала, но у них в печке горячее пламя.
Как в хорошей песне, которую любит мама:
Бьется в тесной печурке огонь…
Каникулы кончились, елку убрали, это было грустно. Однако горка с блиндажом во дворе осталась, и это было хорошо.
Вообще хорошее и плохое в жизни перемешивалось всё время. Мама выписала Севке «Пионерскую правду», и он со жгучим нетерпением ждал, когда придет очередной номер. Он прочитывал ее всю – от названия, над которым нарисованные девочка и мальчик в галстуках вскидывали в салюте руки, до адреса редакции. Но больше всего Севке нравились приключения в картинках: например, смешные истории про Федю Печкина.
Однако случалось, что Римка раньше Севки вытаскивала «Пионерку» из общего почтового ящика и уносила к себе. Тогда приходилось добывать газету со скандалом:
– Опять сперла, ведьма! Отдавай сейчас же!
– У, жадюга! Прочитаю и отдам!
– Я первый должен читать! Не твоя газета!
Но зловредная Римка запиралась и хихикала…
В школе тоже хватало плохого и хорошего. Хорошо, что учиться стали в первую смену. Плохо, что совсем ушла Елена Дмитриевна и Гета стала полноправной учительницей. Зато хорошо, что в школе кончились дрова и в классах стоял холод почти как на улице. Правда, приходилось сидеть в пальто и мерзли руки, но зато не надо было писать, потому что застывали чернила.
Занимались только чтением и устным счетом, а после второго урока всех отпускали домой.
Дома надо было решать задачи, кучу примеров и писать по два упражнения каждый день – Гета Ивановна была щедра на домашние задания. «Покуда в школе приходится бездельничать, занимайтеся дома, а то и половина из вас в третий класс не переползет». Но вечером, когда уроки готовы, можно было пойти к Романевским, где читали удивительно интересную книжку про Тома Сойера…
В таких вот делах и заботах прошел январь, и совсем близким сделался Севкин день рождения.
Мама сказала, что надо отметить Севкины именины по-настоящему.
– Как? – обрадовался Севка.
– Испечем торт, позовем гостей. Согласен?
Севка был, конечно, согласен. Насчет торта. А насчет гостей…
– Кого звать-то?
– Как – кого? Ребят позови, с которыми играешь. Римму, Гарика, Алю Фалееву.
– Альку? – удивился Севка.
Ну, Римку и Гарика – это понятно. Всё же соседи, играют вместе. Можно сказать, приятели, хотя Римка и язва. А при чем здесь Фалеева?
– Разве вы не товарищи? Вы же полгода за одной партой сидите.
Севка почему-то смутился и пожал плечами. Мало ли кто с кем сидит за одной партой. Конечно, Алька добрая, помогает ему, но это же обычные школьные дела. А нигде, кроме школы, Севка с Алькой никогда не встречались и вместе не играли.
Мама даже слегка расстроилась:
– Ну почему ты такой равнодушный? Аля так к тебе… так хорошо всегда про тебя рассказывает, а ты…
– Алька? Кому рассказывает?
– Маме своей, Раисе Петровне.
– А ты откуда знаешь?
– Мы же вместе с ней работаем. Ты не знал?
«Вот так фокус», – подумал Севка. Ничего такого он не знал. Впрочем, это было не важно. Важно было другое.
– А что мы будем делать? Ну, я и гости…
– Чаю попьете, поиграете…
Севка задумался. Приглашать Альку он почему-то стеснялся. Но не пригласить – тоже нехорошо. Мама, наверно, уже договорилась про это с Раисой Петровной, Алькиной мамой. Да и вообще… Почему бы не позвать? Чем больше гостей, тем веселее…
Утром, на первом уроке, Севка помялся и неловко прошептал:
– Приходи на день рождения ко мне, ладно?
Алька не удивилась. Тихонько спросила:
– Одиннадцатого числа?
– Нет, десятого. Мы так решили, потому что воскресенье и праздник.
– Ага… Я приду…
– Ты знаешь, где я живу?
Алька чуть-чуть смутилась:
– Я найду… Я знаю.
– Кто будет болтать языком, сразу отправится за дверь, – сообщила Гета Ивановна и посмотрела на Севку и Альку.
Вообще-то десятое февраля – грустное число. День смерти Пушкина. Но в сорок шестом году это давнее событие отодвинулось и почти забылось. Потому что был всенародный праздник – выборы в Верховный Совет СССР. Во время войны выборы не устраивались, но теперь вернулась мирная жизнь, значит, всё должно быть как в прежние счастливые времена.
Еще в декабре по всему городу развесили фанерные плакаты в виде громадных календарей. На них ярко алело число «10 февраля», а сверху слова: «Все на выборы!» По домам ходили специальные люди – агитаторы – и рассказывали про тех, кого будут выбирать, про кандидатов в депутаты.
В том районе, где жил Севка, была кандидатом Фомина. Екатерина Андреевна. Учительница из ближней школы-десятилетки. Наверно, очень хорошая учительница, не то что Гетушка. Плохую не сделали бы кандидатом. И лицо ее на портретах было доброе. Вот повезло ребятам в ее классе!
Рано утром Севка и мама пошли на избирательный участок. Было темно и морозно, а всё равно весело. Много людей шло к участку, и где-то играл оркестр. В зале клуба железнодорожников среди знамен и плакатов стояли красные ящики с прорезями – урны. Над урнами висел портрет Сталина. Сталин был в фуражке и маршальских погонах. Он усмехался в усы и смотрел на Севку. Севка знал, что Сталин – это вождь. Самый добрый и самый мудрый. Про него на уроках пения разучивали песни, а на утренниках рассказывали стихи. А Гета недавно поведала об удивительном случае: в одном глухом городке заболел мальчик и врачи ничего не могли сделать, тогда мама этого мальчика послала товарищу Сталину телеграмму. Сталин велел прислать самое лучшее лекарство, и мальчик выздоровел.
Севке очень понравился рассказ. У него даже в горле защекотало, когда он услышал про счастливый конец. Но тут поднялся Владик Сапожков и осторожно спросил: не получится ли так, что все мамы заболевших мальчиков начнут посылать товарищу Сталину телеграммы? Тогда у него времени не останется ни на что другое, только ходи на почту и отправляй лекарства.
Гета Ивановна ужасно рассердилась. Прогнала Владика в коридор и сказала, что целую неделю будет оставлять его в школе «аж до ночи». Но потом, кажется, забыла…
Мама получила у длинного стола бюллетень. Севка раньше думал, что бюллетень – это справка, которую дают взрослым, когда они болеют. Но оказалось, что здесь это бумага, на которой напечатана фамилия кандидата. Чтобы голосовать.
Маленьким голосовать, конечно, не разрешалось, но мама дала Севке свой бюллетень. Севка встал на цыпочки и опустил его в щель. Получилось, что он тоже проголосовал за учительницу Фомину.
Домой Севка возвращался радостный. И вспоминал всё, что недавно было. И длинный стол, за которым тетеньки выдавали бюллетени, и красные урны, и веселых людей, и портрет на стене. У Сталина были пушистые усы и добродушно прищуренные глаза. И в то же время строгие… Чудак-человек этот Владик Сапожков! Разве Сталин сам стал бы бегать на почту? У него тыща важных дел каждый день. И конечно, тыща помощников-адъютантов. Он только глазом мигнет, и сразу кому положено помчатся отправлять посылки… Но вообще-то Владик правильно засомневался: если каждый будет Сталину писать, у того не останется времени, чтобы страной управлять.
Но тут Севку зацепила одна мысль, которая появлялась и раньше, только он с ней ни к кому не приставал (он хотя и всего-навсего второклассник, но кое-что соображает).
– Мама… А ведь Сталин – самый лучший, правда? Ну, самый хороший среди людей, да?
– Конечно, – сказала мама. И посмотрела по сторонам.
– Но ведь хороший – это значит и самый скромный, да?
– Ну… разумеется…
– Ты ведь сама говорила.
– Да. А с чего ты вдруг об этом…
– Ну, если он скромный, почему он разрешает, чтобы его так хвалили: «самый умный», «самый великий», «самый-самый»? Это ведь…
– Сева… – сказала мама деревянным голосом и пошла быстрее. – Надо понимать. Народ его очень любит. Такую любовь трудно сдержать…
– Ну уж трудно! Да он бы только словечко сказал – все сразу бы рты прихлопнули! Его же все слушаются.
– Всеволод! – Мама опять оглянулась и крепко взяла его за руку. – Давай не болтать на улице. Ты говоришь, не думаешь, а люди услышат – мало ли что будет… За длинный язык никого не хвалят.
– А никого близко нет, – понимающе отозвался Севка. – Я же соображаю.
– А раз соображаешь, то давай договоримся: такие вопросы ты пока никому задавать не будешь. И особенно посторонним.
– Ты же не посторонняя…
– И всё равно пока помолчи.
– А «пока» – это сколько?
– Пока не подрастешь.
Так строго сказала мама, что Севка покладисто кивнул:
– Ладно…
– Потому что Сталин хороший и мудрый… – Мама опять оглянулась. – Но дураков и мерзавцев на свете много. Они услышат и скажут, что это я тебя таким разговорам научила. И сообщат куда надо…
– В НКВД?
Мама не стала говорить «помолчи» или «не твое дело».
– Именно, – тихо сказала она.
– Да, там уж разбираться не будут: попал – и крышка… – вздохнул Севка.
– Господи! Ты чьи это слова повторяешь?
Севка повторял слова старой соседки Евдокии Климентьевны. Историю о том, как попал в НКВД и сгинул задолго до войны ее муж, он слышал не раз. А попал за то, что на демонстрации нечаянно уронил в лужу портрет Ворошилова, и по этому портрету прошлись по инерции несколько человек…
Севка так маме и объяснил.
– Всё, – сказала мама. – Ни слова об этом.
И Севка опять кивнул. Хотя еще один вопрос вертелся на языке: «Если Сталин такой умный и добрый, почему он не разгонит дураков и мерзавцев? Он же всё видит и понимает!»
Этот вопрос он задал маме позже, года через три, когда они говорили друг с другом совсем по-взрослому и Севка умел о многих вещах молчать каменно. И мама, зная про это его умение, рассказала ему о многом. О том, что знала, и о том, про что догадывалась… В самом деле, как могли стать иностранными шпионами столько людей с тихой улицы сибирского городка, где жил Севка. А ведь из каждого двора – это все знали – перед войной взяли по мужчине. Не в армию… И зачем героям-маршалам, которые в гражданскую войну лупили беляков, пришла бы в голову мысль делаться агентами гестапо?
В пятьдесят первом году семиклассник Сева Глущенко на уроке истории слушал рассказ учителя о неудачном походе Красной Армии против белополяков, на Варшаву. Иван Герасимович – не старый еще, но с сединой, со скрипучим протезом – сказал, что в неудаче виноват изменник Тухачевский, оторвавший армию от обозов. И тут Севкины глаза и глаза Ивана Герасимовича встретились. На миг. И оба они сразу же развели взгляды, почуяв мгновенную ниточку понимания. Севка увидел, что Иван Герасимович н е в е р и т. А тот понял, что не верит и Севка.
Старый друг отца, отыскавший семью Глущенко в том же пятьдесят первом году, после нескольких рюмок горько и трезво сказал вдруг, вспоминая свою последнюю атаку:
– Да чушь это, что кричали «За Сталина!». Когда подымались, такое кричали… что при Севке и не сказать…
Наверно, этот человек был не прав. Кто-то, наверно, кричал и про Сталина. Может быть, кричал даже и отец Витьки Быховского, большеглазого доверчивого пацана, с которым Севка подружился в шестом классе. Витькиному отцу повезло: из лагеря он был отправлен на фронт, в штрафбат, и чудом остался жив… А в лагерь он попал за любовь к старинным монетам. Выменивая тяжелый екатерининский пятак на полтинник двадцать четвертого года, он легкомысленно сказал: «Медная Катька тянет поболе нынешнего серебра». Через день Витькиного папу взяли за сочувствие самодержавному строю. А следом приписали и вредительство. Он во всем признался. Витька, у которого от Севки не было никаких секретов, шепотом рассказывал, к а к добивались от его отца признаний…
Поэтому Севка понял маму, когда она в начале пятьдесят третьего года не сдержалась, заплакала, услышав об аресте многих врачей: «Господи, что им там теперь придется вынести…» Сумрак снова навис над людьми…
Плакала мама и пятого марта, когда слушала сообщение о смерти того, кто правил страной три-дцать лет.
– Ты что, о н е м? – тихо спросил Севка.
– Вообще… обо всем, – так же тихо сказала мама.
Через много лет, когда Всеволод Сергеевич слышал, что «мы все верили, мы ничего не знали», он сжимал губы и вспоминал маму. И Витькиного отца, и самого Витьку, и учителя Ивана Герасимовича. И себя – мальчишку…
– Бросьте, – говорил он. – Молчали, это верно. Потому что лишнее слово было равно самоубийству. А насчет всеобщей веры…
Кое-кто с ним соглашался. А многие ругали и дразнили: «Какой провидец». Они были убеждены, что вера – это оправдание…
Но так было уже в другой, взрослой жизни, а пока Севка, прогнав тревожные мысли, шагал с мамой на свой именинный праздник.
Когда вернулись домой, мама стала делать именинный торт. Слоеный. Еще накануне она испекла для него сочни – такие твердые хрустящие блины из ржаной муки. Заранее была припасена банка сгущенного молока, и теперь мама принялась готовить из него крем. Севка стоял рядом и слизывал капли, которые падали с ложки на стол.
Мама смазала кремом сочни, сложила их в стопку, сверху положила фанерку и поставила чугунный утюг. На два часа.
Когда торт спрессовался, мама стала обрезать и выравнивать у него края. Севка подхватывал и жевал сладкие обрезки. Это было просто объедение. Сверху торт мама тоже облила кремом и украсила цифрами и буквами из разноцветных леденцов, которые приберегла с Нового года:
9 лет
– Даже жалко разрезать такое чудо, – вздохнул Севка.
– Это тебе жалко, потому что налопался обрезков. А придут гости и вмиг это чудо уничтожат.
Гости собрались к двенадцати часам.
Первой пришла Римка. Она была серьезная и совсем не вредная. Подарила Севке две книжечки «Новые приключения солдата Швейка» – приложение к журналу «Красноармеец». Севка не читал и старых приключений, но кто такой Швейк, знал. Он заглянул в книжки и понял сразу, что в них сплошной хохот. На каждой странице. Замечательный подарок!
За Римкой появился Гарик и принес для Севки черный резиновый мячик. У Севки был свой мячик, но большой, красно-синий. А этим можно играть летом в лунки, в штандер, в лапту, в стенку-стукалку. Ай да Гарик!
И наконец пришла Алька.
Севка услышал ее голос в коридоре и как-то напружинился. Мама торопливо открыла дверь. Алька возникла на пороге – румяная от мороза, но без улыбки. Очень серьезная. Тихо поздоровалась.
– Сева, ну что же ты! Помоги Але раздеться, – сказала мама.
– Чё, она сама не умеет, что ли? – буркнул Севка и зашмыгал носом.
– Я умею, – спокойно сказала Алька. – Я тебя поздравляю. Вот тебе подарок.
Она подала Севке плоский газетный сверток и стала разматывать шарф.
Мама сделала страшные глаза: «Спасибо кто будет говорить?»
– Спасибо, – выдохнул Севка. И разозлился на себя. Что он за балбес? Ведет себя так, будто к нему Гета Ивановна пришла, а не обыкновенная Алька Фалеева! – Ну-ка, давай!..
Он размотал на Альке шарф, вытряхнул ее из пальтишка, уволок одежду на вешалку. Ему стало просто и весело. Он вернулся, сказал Римке и Гарику:
– Это Алька Фалеева, мы на одной парте сидим. Да вы ее знаете, в одной же школе учимся.
Альку знали. И никто не удивился, что она пришла. Севкин день рождения – кого хочет, того и зовет.
– Сейчас будем чай с тортом пить, – распорядился Севка. – Давайте садитесь.
– Так сразу? – удивилась мама. – Ладно, желание именинника – закон.
Гости начали устраиваться за столом, а Севка развернул Алькин подарок.
В свертке была тетрадь. Толстая, в глянцевой зеленовато-голубой обложке. С блестящей бумагой в линейку. Видимо, трофейная. В нее оказался вложен карандаш – темно-красный, с нерусскими буквами. Значит, тоже иностранный. А еще была там лакированная открытка с двумя веселыми обезьянами, которые играли на трубе и бара-бане.
Севка чуть не растаял от радости. Из-за тетрадки. Он сразу понял, для чего она пригодится. Он запишет в нее все свои стихи: и про революцию, и про зиму, и еще несколько маленьких двустиший, которые сочинил в первом классе. Это будет начало. А потом он придумает много новых стихотворений, они займут всю тетрадку. Это будут хорошие стихи, потому что писать плохие в такой тетради просто не получится…
Севка не расстался с тетрадкой даже за столом, когда пили чай. Держал ее на коленях и гладил потихоньку.
Торта досталось каждому по два больших куска, а конфет-подушечек с начинкой мама каждому насыпала полное блюдце. Так что пир получился на славу. Правда, сперва все молчали, но потом Римка стала рассказывать про книжки, которые подарила Севке: как Швейк вредил фрицам, устраивал им всякие каверзы. И все развеселились. Даже мама хохотала.
Но скоро мама сказала, что должна уйти. В два часа на избирательном участке концерт самодеятельности, она там должна петь.
– А ты, Сева, будь хозяином, не давай гостям скучать… Но и не переверните комнату вверх дном, ладно?
– Ладно. Я кукольный театр про Айболита буду показывать.
«Приключение Айболита» все посмотрели с удовольствием. Даже Гарик, хотя видел спектакль второй раз. Севка расхрабрился: рычал, как настоящий Бармалей, верещал, как обезьяна Чичи, блеял, как Тянитолкай. Даже охрип слегка…
Потом стали играть в «собачку»: перекидывали друг другу мячик, а кто-то один ловил. Играли, пока мячик не брякнулся о раму. Хорошо, что не в стекло. Тогда пошли в коридор и устроили игру в пряталки.
Однако скоро игра кончилась, потому что на Севку, который спрятался за комодом Романевских, упал со стены велосипед дяди Шуры. На звон и грохот выскочили Евдокия Климентьевна и ее внук Володя. Севка, потирая спину, сказал про свой день рождения. Володя и Евдокия Климентьевна не стали ругаться. Поздравили Севку и помогли водрузить велосипед на место. Но когда они ушли, возникла в коридоре тетушка дяди Шуры Елена Сидоровна и стала кричать: почему хулиганят? Она была глухая, и объясняться с ней не имело смысла. Севка и гости вернулись в комнату.
Посмотрели по очереди калейдоскоп, который утром подарила Севке мама. Потом Гарик сбегал домой и приволок свои железные коробки. Из них составили поезд. Началась игра в партизан. Правда, Римка играть не стала: что она, маленькая? Больно надо ползать по полу, вскакивать и орать «ура!». Она ушла читать какую-то книжку про любовь. А Севка, Алька и Гарик стали готовиться к взрыву фашистского эшелона.
Гарику пришлось сделаться немецким машини-стом. Но он сказал, что станет машинистом не по правде, а «как будто», пока надо толкать поезд. А после взрыва он тоже станет партизаном, чтобы напасть на немцев, которые повыскакивают из горящих вагонов.
Эшелон с железным скрежетом выполз из-под стола и стал двигаться к мосту, сделанному из стиральной доски и учебников.
– Пора, – шепотом сказал Севка и прижался животом к половицам. – Лишь бы часовые не заметили.
– Если тебя заметят, я отвлеку огонь на себя, – очень серьезно пообещала Алька.
Севка посмотрел на Альку через плечо. Она была не очень похожа на партизана. Даже меньше, чем раньше, похожа, потому что не в обычном своем лыжном костюме, а в синем платьице с белым воротничком. Но лицо у нее было решительное. Севка благодарно кивнул.
Потом он пополз к железнодорожному мосту, вы-ждал момент и трахнул кулаками по концу дощечки, под которую был подложен кубик.
Дощечка другим концом вздыбила стиральную доску. Вагоны взлетели в воздух.
Дзынь! Трах! Ба-бам!
– Ура! Огонь!!
– Tax! Tax! Tax!
– Ды-ды-ды-ды…
Больше всех старался Гарик. Он мстил судьбе за свою недавнюю роль немецкого машиниста. Теперь он был партизан и палил из воображаемого пулемета так, будто лента с патронами была длиной в километр…
В разгар стрельбы пришла веселая мама. И ничуть не рассердилась, увидев подорванный поезд и всю картину боя. Дождалась, когда с противником будет покончено, и усадила снова всех пить чай. С остатками торта.
Алька и Гарик ушли, когда за окнами начал синеть вечер. А когда совсем стемнело, пришли взрослые гости: Алькина мама, тетя Аня Романевская с патефоном и Иван Константинович.
Иван Константинович подарил Севке суконную пилотку и новенькую, пахнущую кожей офицерскую сумку. С разными клапанами и гнездами для карандашей, с целлулоидным планшетом для карты. Севка обнял сумку и обалдел от счастья.
– Мне ее только что в училище выдали, – объяснил Иван Константинович. – А я решил, что дослужу со старой, я к ней привык.
– А вам не попадет? – опасливо поинтересовался Севка. – Сумка-то казенная.
Иван Константинович засмеялся:
– Как-нибудь выкручусь. Всё равно мне скоро уезжать. Насовсем.
Сразу всё сделалось другим. Не праздничным.
– Насовсем? – прошептал Севка.
– Да, к своим, Севушка. В Пензу.
– Демобилизовали? – упавшим голосом спросил Севка.
– Нет, пока переводят туда на службу. Но, думаю, скоро совсем уволят.
Ну и хорошо. Чего расстраиваться? Иван Константинович поедет к жене и дочке, он так давно этого ждал. Радоваться надо… Севка вздохнул. Не получалось радоваться.
Взрослые сели за стол. Поставили закуски. Усадили и Севку – все-таки именно он сегодня главный. Но у Севки уже не было именинного настроения. Видимо, он слишком долго и бурно веселился сегодня. Завод праздничной пружины кончился. А тут еще Иван Константинович со своей новостью про отъезд…
Севка тихо спросил:
– Иван Константинович, можно я посижу в вашей комнате?
Тот сразу понял Севку. Кивнул:
– Посиди. Конечно…
Севка забрал с собой сумку, Алькину тетрадь и карандаш. Он решил, что самое время записать все свои стихи. Это гораздо лучше, чем сидеть и слушать взрослые разговоры.
В комнате Ивана Константиновича всё было так знакомо… Койка под солдатским одеялом, покрытый газетами стол, машинка, на которой печатали договор о дуэли (ох, стыдно вспоминать). Шинель в углу. Полки из некрашеных досок, а на них военные непонятные учебники… Скоро ничего этого не будет, в комнату въедут незнакомые жильцы. А Иван Константинович окажется далеко-далеко, и, наверно, они с Севкой никогда не встретятся.
Где-то в Пензе есть счастливая девчонка, она будет говорить Ивану Константиновичу «папа».
А Севка никому говорить так не будет. Что поделаешь, война. У кого-то папы вернулись, у кого-то нет.
«Мой папа не вернулся с моря, – грустно и спокойно подумал Севка. – Наверно, он все-таки не спасся. Как спасешься, когда кругом волны? Стихия…»
«Прощай, свободная стихия… Мой папа не вернулся с моря…»
Севка достал из сумки тетрадь и карандаш.
В открытую дверь через коридор долетали веселые голоса. Потом заиграл патефон. «Рио-Рита»…
Севка притворил дверь.
Мой папа не вернулся с моря,
Он навсегда погиб в воде…
Нет, немного не так надо сказать. Надо, что он на войне был. А то получается, что просто купался…
Мой папа не вернулся с моря,
Он на войне погиб в воде.
Прощай, свободная стихия,
Ему не плавать уж нигде…
Севка перебрался со стула на койку Ивана Константиновича. Устроил тетрадку на подушке…
Мама несколько раз приоткрывала дверь, но, увидев, что Севка занят делом, не тревожила его. А когда гости разошлись и мама с Иваном Константиновичем пришли за Севкой, он спал. Скинул валенки и свернулся калачиком на одеяле, подложив под себя раскрытую тетрадку.
Иван Константинович осторожно взял Севку на руки. Тот не проснулся. Мама подняла тетрадь. На первой странице она увидела восемь строчек. По-следние четыре были такие:
Но я всё жду, что он вернется
И постучит тихонько в дом.
Он мне и маме улыбнется,
И мы с ним в море поплывем.
Мама вздохнула и показала стихи Ивану Константиновичу.
Тихо и почему-то виновато Иван Константинович сказал:
– Всё ждет…
Но он ошибался. Севка не ждал. Уже не ждал. И стихи он написал без надежды. Просто как печальную сказку. Он этими стихами попрощался с папой. Навсегда. Не поплывет он с папой в море. В самом деле пора понять, что таких чудес не бывает. Не маленький, девять лет уже, а не восемь. Вернее, девять будет завтра, но какое значение имеет один день…