Почему кирпич наделен сознанием и чувствами в рассказе кирпич

Я открываю глаза. Бледный, бледный свет ложится на мою подушку. Равномерное дыхание – единственный звук в этой комнате. Через небольшое окно я вижу деревья. Прекрасно жить за городом, на окрайне леса.
 

Утро. Мое любимое время суток. На стуле у стены лежит приготовленная с вечера одежда. Выдохнув с силой, я откидываю одеяло. Сижу на краю кровати и думаю: «Может ли быть в моей жизни момент счастливее этого? Возможно. Но сейчас, в этот самый миг, я испытываю абсолютное умиротворение. Нет звуков. Нет мыслей. Нет чувств. Лишь полное осознание жизни. Я здесь. Я дышу. Я живу. Я мыслю. Я. Я есть часть этого мира. Я обретаю истинный покой. Здесь. В этой комнате. На окрайне леса, у озера. Здесь. В этом маленьком мире под названием жизнь.
 

Я встаю, одеваюсь. В голове пусто. Мыслей нет. Есть желание: жить.
 

Дверь немного скрипит, когда я выбираюсь на улицу. Такой тишины я не слышал давно. Будто весь мир замер в ожидании. Ни ветра, ни птиц, ни шума города, ни шума жизни. Ощущение, будто я один во вселенной. Брошенный на этой несчастной планете. Без цели и смысла. Я ступаю на траву и ничего не слышу. Ни едино звука. Быть может у меня проблема со слухом? Щелкаю пальцем у уха: по всей округе раздается треск, будто дерево переломилось. Все. Больше ничего. Тишина.
 

Мир. Таким он был создан. Всевышним или иными силами. Какая разница? Я здесь, в нем. В бездушном мире, окутывающим меня, словно одеяло в моей постели. Нет смысла задумываться о его создании, когда ты стоишь сейчас здесь и не можешь ничего изменить. Да и зачем менять что-то? Все зависит от случая: живешь ты или нет, выигрываешь в лотерею или нет, просыпаешься ли ты утром, опаздываешь ли на самолет, теряешь ли ключи, спотыкаешься ли о камень – все это – дело случая. Так что не стоит даже задумываться о том, можно ли что либо изменить.
 

Все мы о чем-нибудь мечтаем. О доме, о собаке, об отпуске, о деньгах, о семье, о детях, о машине, о путешествиях, о шубе, о здоровье, о телефоне, о жизни, о мире. Вопрос лишь в том, случится ли эта мечта. Да, да! Именно случится! Не верьте тем, кто говорит, что ваша мечта зависит от вас. Это дело случая. Так же как и цунами, как ураган или засуха, как испорченная пачка молока, купленная по случайности или же проколотая шина. Об этом никто не мечтает, но это все равно происходит. Лишь дело случая.
 

Какова вероятность того, что завтра в 08:07 вам на голову упадет кирпич? Один к миллиону? Один к миллиарду? Больше? Какова вероятность того, что этот кирпич упадет именно на вашу голову? А не на голову идущему впереди человеку? Не верите, что такое возможно?
 

Представь, что есть некий Николай, работающий в офисе одной мебельной компании. У него есть собака, машина, своя квартира – то есть то, о чем некоторые только мечтают.
 

Каждый будний день он начинает одинаково. В 07:00 звенит будильник. С ненавистью ко всему живому он протягивает руку к звенящему исчаде ада. Тишина. Выдох облегчения. Громкий лай из-за двери заставляет его глаза открыться второй раз. О нет. Надо выгулять собаку. Снова. Он по-прежнему ненавидит все живое. Даже муху, летающую по комнате и издающую противное жужжание. Он понимает, что день не задался, когда купленный вчера в переходе лотерейный билет оказался неудачным. Снова. Быстро, со скоростью человека, которому даже чашка кофе не помогла проснуться, он одевается и выходит на работу. Так сложилось, что стоянка, на которой стоит его машина расположилась на приличном расстоянии от его дома. И только подойдя к машине, он понимает, что забыл ключи от машины, которыми он стирал защитный слой с лотерейного билета. Все, что есть у него на душе в этот злосчастный момент – это обида. Обида на мир, на будильник, на собаку, на муху, на лотерейное агенство, на начальника, на машину, на парковку, на ключи и, наконец, на него самого.
 

Скрипя зубами он отправляется на остановку. Стоя на продуваемой всеми ветрами остановке, прыгая с ноги на ногу, он проклинает этот день.
 

Вдалеке маячит маршрутка номер 3. Вспоминаю утренние новости, он думает об астрологическом прогнозе, в котором овнам запрещалось иметь дело с цифрой 3. Он, как человек, которому лишние проблемы ни к чему, решает не садиться на маршрутку, а подождать автобуса. «Со звездами лучше не спорить» – думает он. В 7:53 он садится в автобус с опозданием от его привычного маршрута на 13 минут. «Зато номер автобуса 48, уже не 3 и не 30» – думает Николай, все еще опасаясь звезд. На работу к 08:00 он явно не успевает. Теперь к его списку ненависти прибавляется еще астролог с первого канала, водитель автобуса и медленно заходящие в автобус женщины с сумками-каталками.
 

Наш герой Николай прибывает на остановку в 08:06.
 

А несколькими днями ранее одна женщина, назовем ее Верой, шла домой, когда зазвонил ее телефон. Это была ее мама.
 

Новость о том, что приезжает теща застала мужа Веры в расплох. Его отношения с мамой Веры были не самые лучшие, по этому он четко решил угодить теще. Было принято решение накрыть «поляну» и за бокалом шампанского забыть старые обиды.
 

Воодушевившись идеей примирения, муж Веры, пусть его будут звать Толик, побежал на рынок за продуктами и шампанским. До рынка нужно было пройти два квартала и один переход. В приподнятом настроении и с чувством, с которым люди готовы сворачивать горы, Толик решил испытать судьбу и купить лотерейный билет. У кассы стоял мужчина, по виду которого можно было сказать, что он явно устал от жизни: выражение лица, мешки под глазами, положение рук, то, как он стоит, все это говорило, что мужчина устал жить. Толику было жаль его. Но все это забылось, когда он увидел слово выигрыш на клочке бумаги в его руке. Толику было не важно, что сумма выигрыша составила 100 рублей, был не важен и тот факт, что лотерейный билет стоил те самые 100 рублей. Сам факт выигрыша, факт того, что это случилось именно с ним – уже было маленьким чудом.
 

Тем временем дома Вера решила приготовить к приезду мамы квашеную капусту – любимое кушанье гостьи. Она целый час резала несчастную капусту. Было все: и песни, которые напевала Вера, и кот, который мешался под ногами, и соль, рассыпавшаяся на пол, и даже порезанный палец. Вера и злилась, и кричала, но не сдавалась: нельзя было показывать маме, что ее дочь не умеет готовить. В качестве тяжелого предмета для придавливания банки с водой был выбран кирпич, однажды принесенный домой именно для этой цели. Он ждал этого часа в кладовке целых 3 года.
 

Какие однако интересные сюрпризы нам преподносит судьба. То, что должно изменить наши судьбы может тихо лежать в кладовке 3 года.
 

Вскоре приехала мать и по совместительству теща – Галина Дмитриевна. В семь часов Толик забрал тещу из аэропорта, а в половину девятого вся семья ужинала в неловком молчании. Не буду даже говорить, что идея о примирении с тещей у Толика пропала ровно в тот момент, когда в аэропорту Галина Дмитриевна вместо приветствия произнесла: «А ты потолстел». Все. Желание сдулось как шарик: быстро и характерным звуком.
 

На следующее утро развязалась ссора из-за того, что Толик не купил в магазине чай с женьшенем, который пьет Галина Дмитриевна. Утро было испорчено. Настроение было на уровне плинтуса. Ноль целых ноль десятых по 100-бальной шкале. Картину завершил кот: сделав свое дело в домашние тапочки тещи, он вынужден был бегать от нее по всей кухне, чтобы не получить тапком по морде.
 

Вера кричала на Толика, Толик кричал на тещу, Галина Дмитриевна кричала и бросалась всем, что попадалось под руку, целясь в кота, а кот с мордой, выражающей полное недоумение и шок, носился по кухне, в надежде спастись. Я думаю вы уже поняли кто произошло ровно в 08:07. Кирпич, неустойчиво лежавший на банке, придавливающей капусту, которую квасила Вера в надежде порадовать маму и вырасти в ее глазах, не выдержал веса кота, и, качнувшись в сторону открытого окна, сорвался с подоконника и упал прямо вниз.
 

Как должна сложится жизнь человека, живущего в рутине бытия, живущего по всем правилам и обычаям, чтобы в очередно серое и ненавистное утро его жизнь изменилась из-за череды абсолютно нелогичных или же абсолютно логичных действий? Что должно произойти, чтобы мужчина сорока трех лет вдруг осознал, что все то время, что он прожил, он вовсе не жил, а просто существовал. Вел обычную серую жизнь, которая не приносила ему ни счастья, ни даже банального удовлетворения..
 

В 08:07 сердце Николая буквально ушло в пятки: перед его носом упал кирпич и разлетелся в дребезги. Первая мысль, что мелькнула в голове мужчины была: «Если бы он упал на меня, кто бы покормил мою собаку? ».
 

Кирпич упал ни на Николая, ни на женщину, идущую впереди. Это не была небесная кара. Это был лишь знак. Жизнь Николая, Веры, Толика, Галины Дмитриевны и даже кота изменилась в тот день навсегда и бесповоротно.
 

Иногда людям, живущим в этом мире, застрявшим в рутине, в серости и однообразии жизни не хватает лишь кирпича, упавшего с неба, чтобы задуматься о том, что и как они делают, и правильно ли. Достойно ли они тратят самое главное состояние в их жизни – время.
 

Я стою на траве и слышу первые звуки этого дня. Наконец-то. Первые птицы устраивают утреннюю перекличку, солнце медленно-медленно поднимается из-за леса, и небо озаряется нежным светом. Я стою тихо и думаю о том, правильно ли я живу, те ли вещи я делаю.
 

Мои мысли прерывает скрип дверцы за моей спиной.
 

– Ты чай будешь? Или тебе кофе сделать?
 

– Чай, дорогая.
 

– Пойдем завтракать. Хватит мерзнуть на улице.
 

– Пойдем. А то вдруг еще кирпич на голову упадет.
 

Три рассказа о детстве от Александра Феденко, автора книги «Частная жизнь мертвых людей», одного из моих любимых живых прозаиков. Начиная с простого рассказа «Большое белое пирожное», как бы парящего в безвременье (только цена пирожного указывает на сегодняшний день, тогда как сама ткань происходящего будто вылеплена из советского прошлого), автор усложняет правила игры, предлагая нам рассказ-настроение «В зеркале», зыбкий, как осевший пар, в котором видишь своё отражение, и плавно подводит к своему маленькому шедевру – рассказу «Кирпич».

Евгений Сулес

Александр Феденко – русский прозаик цыганского происхождения. Родился 7 августа 1977 года на улице Ленина в семье врачей, но не оправдал. Перепробовал бездну профессий, прежде чем утвердился в призвании – стал сварщиком. Мангалы, оконные решетки и могильные оградки многих ныне живущих литераторов сварены им.

---

Александр Феденко // Рассказы

Детство — это нож, всаженный в горло. Вытащить его нелегко.

«Пожары»

Большое белое пирожное

На углу улицы и переулка открылась кондитерская. Лёнька ходил туда каждый день и рассматривал сладости. Особенно его привлекало большое белое пирожное.

Однажды он повел мальчишек со двора посмотреть на все эти необычные торты, кексы, конфеты и марципаны. Сам же, как обычно, застыл перед пирожным.

Вдруг ловкая рука схватила это пирожное с витрины. Игорек крикнул: «Бежим!» Ребята бросились из кондитерской. Лёнька тоже выбежал за всеми. Из-за прилавка выскочил продавец-кондитер и со злобными криками помчался за мальчишками.

Лёнька летел по переулку, подгоняемый страхом. С трудом уворачивался от прохожих, шлепал ногами по лужам. Наконец остановился, когда понял, что никто за ним не гонится.

Озираясь по сторонам, он вернулся в свой двор. Почти все ребята были там.

– Кто взял пирожное? – спросил Лёнька.

– Игорь спер.

– И где оно?

– Выпало, – ответил Игорек. – Я когда бежал, оно выскользнуло.

– Слопал, поди, – предположил Колька.

– Испугался он. И выбросил.

– Да говорю же – само упало. Наверно, и сейчас там валяется.

Лёнька представил размазанное по земле пирожное, и ему стало горько до слез. Он со всей силы долбанул Игорька кулаком.

– Ты чего?

Лёнька не ответил и угрюмо побрел прочь.

Когда он пришел домой, отец хитро посмотрел на него и спросил:

– Что случилось, где радость потерял?

– Ничего не случилось.

– А выглядишь так, словно пирожным поперхнулся.

– Каким еще пирожным? – убитым голосом промямлил Лёнька.

– Это ты мне расскажи – каким. Свидетели уже отчитались.

Пораженный быстротой молвы Лёнька все рассказал. И про заветное пирожное, и про побег.

– Только про Игоря не говори никому. Я тебе по секрету.

– Не скажу. Ты сам-то как собираешься из этой передряги выпутываться?

– Из какой еще передряги? Я ведь ничего не сделал. Я не брал пирожного.

– Если не брал, зачем убегал?

– Все побежали – и я побежал.

– А своя голова тебе зачем? Как ты теперь пойдешь в эту кондитерскую?

– Не знаю, – сказал Лёнька и стал совсем грустный. – Пойду, когда продавец все забудет.

– И как же ты узнаешь, что он все забыл?

– Не знаю. Просто не пойду туда.

Отец замолчал. Грустью наполнились его глаза.

– Сколько стоило пирожное?

– Сто рублей.

– Сто рублей… Вот что, я дам тебе сто рублей. И ты пойдешь и купишь на них такое же пирожное. Ты ведь ничего не воровал – чего тебе бояться?

Мальчик с испугом посмотрел на отца. Вернуться туда? Ни за что. Он сам бы отдал сто рублей, если бы они у него были, только чтобы не ходить в эту кондитерскую. И вообще, забыть про нее. Лучше бы ее и не было.

Спал Лёнька плохо, беспокойно. Ему снилось, как он несется по переулку, перепрыгивает огромную грязную лужу и попадает ногой прямиком в лучшее в мире большое белое пирожное, поскальзывается на нем, падает. А бесконечно длинная рука кондитера настигает и хватает его. Он проснулся. Вокруг темно. А перед глазами пирожное, лежащее на земле.

Утром Лёньку разбудило солнце. Дома никого не было. Мама и папа ушли на работу. А на столе лежали оставленные отцом сто рублей.

Когда Лёнька позавтракал и собрался пойти на улицу, он посмотрел на сторублевку и сгреб ее в карман.

Во дворе, как назло, никого из мальчишек не было. Лёнька решил дойти до кондитерской и издали посмотреть, что там происходит.

В мире ничего не изменилось. Люди входили и через какое-то время выходили радостные, держа в руках что-нибудь очень вкусное.

И никто из них ничего не боялся. Шли себе своим путем.

Измучавшись, Лёнька пристроился за широкой тетей и вошел в кондитерскую.

Белое воздушное пирожное лежало на своем месте. Свежее и еще более привлекательное, чем вчера.

Лёнька даже не заметил, как женщина, за которой он прятался, ушла.

– Что-то хочешь купить?

Мальчик вздрогнул. Кондитер смотрел прямо на него, упершись руками в прилавок.

– Пирожное, – не слыша себя, сказал Лёнька.

– Вчерашнее так понравилось, что пришел еще за одним? – кондитер щурился, не то сердясь, не то ухмыляясь.

– Я не брал вчерашнее. И не ел.

– Вот как? Я хорошо помню, как ты удирал отсюда.

– Я не брал пирожное.

– Зачем же убегал?

– Все побежали – и я побежал, – прошептал Лёнька.

Кондитер изучающе смотрел на мальчика.

– А зачем сегодня пришел?

– Я хотел купить пирожное. Вот это. У меня есть деньги.

Кондитер ничего не ответил. Лёньке стало неуютно. Он подумывал, как бы незаметно уйти.

Продавец снял с витрины пирожное и положил перед мальчиком на прилавок.

– Оно будет твоим, если ты мне скажешь, кто вчера украл пирожное.

Стало совсем тоскливо. И зачем он только пошел сюда?

– Я не могу сказать вам этого. Я не знаю.

– Врешь. Знаешь. И ты должен сказать мне, кто это был. Пирожные с неба не падают. Если кто-то взял чужое, он должен быть наказан. И возместить ущерб, – хмуро сказал кондитер.

– Этот кто-то уже наказан, – сказал мальчик. – А ущерб – вот.

Лёнька разжал кулачок, сжимаемый все это время, и на прилавок упала влажная сторублевка.

Мальчик вышел из кондитерской. Дверь за ним закрылась. Он не спеша зашагал по улице. Солнце отражалось в лужах. Прохожие топали по своим делам, обходя задумчиво бредущего мальчугана.

Сзади раздался окрик. Лёнька остановился, обернулся. В дверях стоял рассерженный кондитер и звал Лёньку. Мальчик вернулся.

– Что за люди? Одни чужое воруют, другие свое взять боятся! А мне – бегай за теми и другими.

Продолжая ругаться, он сунул в Лёнькины руки коробку, вернулся в кондитерскую и с шумом захлопнул дверь.

В зеркале

– Анюта, открой!

Зеркало запотело, и Анюта нарисовала жирафа. За жирафом – похожую своим гигантским платьем на абажур фею. Фея наколдовала шоколадное мороженое – на стекле появилось ведро размером с многоэтажный дом, который был вовсе не дом, а волшебный замок-дворец. Жираф объелся мороженого, подхватил ангину во всю длину горла и стал смахивать на перевязанный изолентой пятнистый гвоздодер.

– Анюта, открой, мне побриться надо, я опаздываю!

Анюта выключила воду и щелкнула шпингалетом.

– Папа, нарисуй там меня.

В верхней части зеркала оставалось свободное место.

– Опаздываю я! Что за сырость ты развела? Целый потоп.

– Ну, нарисуй! Я там не достаю.

– Некогда.

Отец дернул шнурок вентиляции под потолком, достал бритвенный станок и хотел смахнуть изображение с зеркала.

– Не стирай!

Рука остановилась, но в открытую дверь уже пробирался прохладный сухой воздух, и жираф с феей начали неуловимо исчезать. Многоэтажный замок-дворец продержался дольше всех, но и он растворился в отражении хмурого намыленного лица.

…

Уставший человек сбросил туфли, расстегнул рубашку. Взял телефон, позвонил, долго слушал гудки вызова.

Ну и черт с вами! Со всеми.

Прошел в ванную – заткнул пробку, включил горячую воду.

Утомился я. Всем этим. Утомился.

Скинул рубашку, уставился на увядающее измученное отражение.

Вот уж не думал, что спокойно приму старение. Кому-то оно дается тяжело.

Человек провел рукой по седой щетинистой щеке.

Женщинам, наверное, тяжелее…

Что ж там у них опять не сложилось?

Над водой поднимался пар, заполняя собой комнату.

Будто трудно взять трубку.

Зеркало запотело. Отражение помутнело и исчезло.

Жизнь кончилась.

Не его, Анькина. И не сегодня, когда она разводится с Петей, своим последним недоразумением, а давно. Кончилась, так по-настоящему и не начавшись. Все вышло как-то скомканно, смазанно. Мутно вышло. Нерадостно.

Даже детей нет. Даже… Можно подумать, дети приносят радость. Дети – это страх и переживания до конца дней. И упущенная жизнь. Когда проходит своя жизнь – не страшно. Но как мучительно наблюдать неумолимое исчезновение жизни маленькой улыбающейся девочки, полной надежд.

Ванна наполнилась, человек закрыл кран. Стало тихо. Последние капли продолжали падать, нарушая тишину, но и они прекратились и смолкли.

На стекле проявилось изображение перевязанного жирафа, абажурной феи и многоэтажного замка-дворца.

Человек замер, разглядывая.

Очертания были почти неуловимы, но он их узнал, вспомнил.

– Папа, нарисуй там меня.

Верхняя часть зеркала была покрыта ровной пустой матовостью.

– Я там не достаю.

Человек дотронулся до стекла – осталась точка.

– …меня.

Он увеличил точку и поставил рядом вторую. Под ними вывел гнутую линию улыбки. Овал лица, платье, палки ручек и ножек, бант, похожий на конфету в обертке, пузырь воздушного шара, цветы под ногами, солнце в небе с толстыми, длинными щупальцами тепла и света. Тепла и света. Мир, прогретый теплом и светом. Улыбающуюся счастливую девочку. Счастливую…

Человек опустился в остывающую воду. В приоткрытую дверь проникал прохладный сухой воздух. Капельки влаги на зеркале неуловимо исчезали, превращаясь в отражение пустой ванной комнаты.

Кирпич

– Кошку – нельзя. Собаку – нельзя. Хомяка – нельзя. А кого можно?

– Никого.

– Почему?

– Потому. Не маленькая уже – соображать должна.

– Что соображать?

– То!

– Раньше было нельзя, потому что маленькая.

– Не делай из матери идиотку!

– Я и не делаю.

…

– Хотя бы лягушку?

– Нет.

– Червячка?

– Нельзя.

…

– Ну пожалуйста!

– Не беси меня!

…

Катя осторожно закрыла за собой дверь и спустилась во двор.

…

Посреди двора лежал кирпич – раньше Катя его не видела.

– Ты чей? – заговорила Катя с кирпичом.

– Ничей. Бросили меня.

Кирпич был красно-рыжий, из обожженной глины, весь в сколах и выщербинах, один край сильно отбит. Катя протянула руку, кирпич пугливо сжался, попятился, глядя на Катю.

И все-таки позволил себя погладить – желание ласки одолело страх удара.

Катя расплела с головы ленту, привязала к кирпичу – получился поводок.

– Теперь ты мой. Я тебя не брошу.

Девочка пошла по двору, кирпич захромал следом.

…

– Тебя как зовут?

– Никак меня не зовут.

– Я буду звать тебя Жора.

…

– Зачем ты притащила в дом кирпич?

– Ему было плохо. Это не простой кирпич. Это Жора. Он будет жить с нами.

…

Кирпич жадно лакал молоко из блюдца. Недоверчиво скашивал назад то один, то другой глаз, не прекращая лакания. Девочка восторженными глазами смотрела на него, не веря в свое счастье.

…

– Вдруг он больной?

– Он не больной! Он хороший. Его бросили!

– Хороших не бросают.

Катя не ответила.

…

Мама запнулась о кирпич и долго, с вдохновением ругалась.

– Он хотел поиграть с тобой, – оправдывала его Катя.

Жора заполз под диван и затаился.

…

В отличие от матери, отец не замечал его вовсе, не веря в способность глины ощущать жизнь. При появлении отца Жора забирался на подоконник и тихо лежал там, рассматривая движение уставших людей, бредущих далеко внизу по земле.

…

На ночь Катя укладывала кирпич на своей подушке и, обняв его, сразу же засыпала беззаботным детским сном.

Кирпич лежал рядом и глядел на спящую Катю преданными глазами. Осторожно выбирался из-под ее руки, спускался на пол и бродил по квартире – наблюдал прекратившееся существование семейства, испытывая редкое для себя удовольствие безмятежности.

Перед рассветом он возвращался к Кате, ложился в ногах и засыпал.

…

Утром мама находила красно-рыжие следы на полу и привычно ругалась.

Она ругалась, что из-за кирпича везде пыль, и не продохнуть, и что, наверное, кирпич медленно их убивает.

…

Однажды отец проснулся ночью и увидел напротив неподвижный темный силуэт.

Он нащупал в темноте тапок и швырнул. Жора ушел в комнату Кати, и утренние красно-рыжие следы появляться перестали.

…

Жора старался не попадаться на глаза, днем он предпочитал лежать под диваном, изредка выбираясь на подоконник – посмотреть на жизнь.

…

Как-то раз отец пришел домой раньше обычного. Раздраженный. Злой.

Жора был на кухне, пил воду из миски. Проскользнуть в комнату Кати незаметно от отца он не успевал.

Отец увидел его. Жора припал к полу и ждал, поняв, что будет дальше.

– Что ты тут прикидываешься живой тварью? Кирпичи не пьют воду!

Он вдруг пнул Жору, вложив в удар давно копившуюся ненависть к поддельной жизни, и запрыгал на одной ноге. Лицо его оскалилось от боли и бешенства.

– Паскуда! Вы видели – он сломал мне палец!

– Папа, это ты его пнул.

Катя подняла Жору и, прижимая к груди, убежала к себе, заперлась.

Отец ворвался. Он выдернул кирпич из рук Кати и затряс им в воздухе.

– Это кирпич! Всего лишь кирпич. В нем нет ничего живого. Это мертвая, бесчувственная глина.

Пальцы отца впились в твердый керамический бок с нечеловеческой силой и начали крошить. Кирпич сжался в руке, чувствуя, как разрушается его тело, и, не имея сил вытерпеть боль этого разрушения, начал скрючиваться, сминаться, ища новое положение и форму своей жизни и не находя их. Он побелел от боли. Отец распахнул окно и бросил кирпич вниз.

…

Сердце Кати оторвалось и полетело в бесконечную, бездонную пропасть.

…

Катя побежала следом в эту пропасть, с каждой ступенькой исчерпывая остатки надежды, с каждым пролетом проваливаясь в страшное, неминуемое.

Большое красное пятно на треснувшем асфальте запечатлело последнее движение жизни и мгновенно наступившую за ним неподвижность. Мелкие кусочки обожженной глины лежали, разметавшись, заполнив собой все вокруг. Нашлось несколько обломков покрупнее. Катя принялась складывать их друг с другом, но они не соединялись, разваливаясь в бесформенную кучу. Тихие слезы текли по Катиному лицу, мешая видеть новый мир. Она отодвигала их руками, и лицо ее делалось красным от потеков кирпичной пыли.

…

Дворник Галактион принес старую ненужную коробку от обуви и помог собрать останки.

…

Девочка с крепко прижимаемой к груди ношей села в поезд.

Некоторые из людей замечали ее, удивлялись, что такая маленькая девочка едет одна, порывались заговорить, расспросить или даже помочь. Но подойдя и заглянув в ее глаза, поспешно уходили прочь.