Почему так сложилась судьба героини из рассказа чаша жизни

По словам самого И.А. Бунина, на причину выбора пространственного поля рассказа оказало влияние впечатление от улицы провинциального г. Ефремова: «Представь песчаную широкую улицу, на полугорье мещанские дома, жара, томление и безнадёжность…» [1: 203].

Местом действия в рассказе является уездный город Стрелецк. Хронотоп такого «провинциального городка» М.М. Бахтин называет местом циклического бытового времени, где нет событий, а есть только повторяющиеся «бывания», где время лишено поступательного исторического хода и движется по узким кругам: круг дня, круг недели, месяца, круг всей жизни, где «день никогда не день, год не год, жизнь не жизнь» [2: 493]. Действительно, настоящая жизнь героев рассказа показана лишь в первой главе, служащей экспозицией, это события тридцатилетней давности. Все остальные прожитые ими годы крутятся вокруг «того лета», оно становится в рассказе своеобразной точкой времяисчисления. Условно круг всей жизни героев может свестись к одному году, т.к. все последующие главы описывают некоторые события в жизни главных героев на 31 году жизни «после того лета». Но и это скорее даже не события, а, согласимся с Мальцевым, вырванные наугад (потому что все одинаково «бессмысленны» и трагичны) «отдельные куски», в провалах между которыми исчезает бег времени [1: 133].

И. Бунин принадлежит к тому типу художников, для которых, по Бахтину, исключительное значение имеет зримость изображения [3], когда всё важное и существенное в произведении должно быть видимо, все абстрактные понятия, размышления, чувства в нём должны быть объединены вокруг «видящего глаза». При этом за всяким статическим разнообразием должна проглядываться разновременность. Таким образом, художественное пространство произведений должно быть насыщенно, пронизано временем, которое раскрывает становление, развитие, угасание этого пространства… В «Чаше жизни» И.А. Бунина мы наблюдаем такое выражение времени через пространство.

Замирание времени даётся в лексической характеристики предметно-вещного мира рассказа. Например, такие детали во внешнем облике героев как: «немодные» панталоны Селихова, «старомодные» поклоны Горизонтова, «старушечье платье, старушечьи туфли» Александры – обращают внимание на несовременность героев, на прочную связь их сознания с прошлым. О торможении времени свидетельствует и звуковое пространство рассказа: «неторопливый и прилежный скрип гусиного пера», «мерный стук часов» под который Селихов «мерно ходил из комнаты в комнату»…

Сам г. Стрелецк – это «полустепной городишко» с «неуклюжим собором», «нищетой», «пыльными» улицами. Примечательно, что вокзал – своеобразный порог, место жизненного перелома, откуда люди могут начать свой новый путь, находится где-то «за городом, под горой», что подчёркивает замкнутость окружающего пространства. Об этом же свидетельствует и то, что Стрелецк живёт по своим раз и навсегда установленным, неизменным представлениям. Горожане не терпят «пришлых», даже временных, которые могут развлечь их (люди, вообразив, что серб и обезьяна воры, бьют бродяг); смеются над Горизонтовым, который, вернувшись в родной город, ведёт себя не так, как все. Обычным явлением в Стрелецке считается пропажа цветных открыток. Видимо, это единственная возможность для жителей увидеть чужой мир, неведомый, незнакомый им. В Стрелецке «заветнейшее желание каждого чиновника, каждого мещанина, каждого сапожника» было «иметь дом, свой, собственный… И все имели дома, и все переводили их на жён: чуть не весь Стрелецк принадлежал женщинам. Одна Алексанра Васильевна лила слёзы бесплодно» [4: 209]. Мечта Александры тоже оказывается в пределах этих общих воззрений.

Представление о пространстве окружения создают его одорические и цветовые характеристики. Как то: запах нафталина в доме Селиховых ассоциируется с неподвижностью, затхлостью…Сам город изображен в тёмных или тускло-серых, безжизненных и безрадостных тонах: «темнеющие» улицы, «тёмный» дом о.Кира, «тусклые фонари», которые сразу меркнут и т.д. Даже речка в Стрелецке «мутная, мелкая» (219). Серый цвет, характерен и для пыли, которая в городе повсюду, что тоже указывает на неподвижность, неизменяемость данного пространства.

Пространственным центром жизни Стрелецка, как это ни парадоксально, является кладбищенская роща. В традиционном понимании кладбище – это сакральное пространство, предназначенное для мертвых, но в Стрелецке кладбищенская роща превратилось в пространство жизни, она как была, так и осталась спустя тридцать лет единственным местом в окрестностях города, где происходят события: там гуляют, делают предложения о замужестве, охотятся, хоронят… Кладбищенский пейзаж всегда живой, яркий: белые облака, зеленеющая роща, шум грачей – в противовес серости, закостенелости города он демонстрирует торжество жизни. Также стоит обратиться к трактовке русского кладбища философом А.В. Демичевым. Он пишет: «Кладбище – особое архетипическое пространство жизни человеческой… Мы живем в пространстве кладбища, распределения кладов, укладов. Мы – сами в себе кладбище, кладбище исчерпанных и неисчерпанных или даже не рожденных смыслов, затей и поделок…» [5]. Получается, что при любых обстоятельствах, в любом месте каждый человек обладает определённым потенциалом, который он может использовать для жизни, а может просто его похоронить внутри себя, как и сделали герои рассказа…

Дом – важнейшее бытовое пространство рассказа», которое частично является вещественным выражением “кругозора” героя.

Дом Иорданского, белёный мелом, далеко был виден по улице. У него единственного в городе был подъезд, а не калитка; лишь у него во дворе, в отличие от других, росли молодые тополя, чьи верхушки пусть бледно, но зеленели. Описание дома о.Кира подчёркивает необычность его личности, он, действительно, выделялся в городе своим «умом, строгостью и ученостью» (202). И хоть «долго был силен и красив о.Кир» (204) , но и он со временем ослабел в Стрелецке.

Селихов, соперничая с о. Киром, вслед за ним купил дом по соседству, в два раза больше: «Дом попался ему удивительный. На дворе в морозном пару краснело солнце – в доме было тепло. На дворе палил летний зной – в доме было прохладно…» (203). Но те факты, что: зимние рамы на окнах никогда не вынимаются, мебель не распаковывается из чехлов – свидетельствует о неблагополучии жизни в этом доме. Поскольку дом выполняет и чисто служебную функцию – место работы хозяина (он ростовщик), он заполнен отнюдь не домашними вещами:железный несгораемый шкап с большими железными шишками на скрепах, похожими на большие глаза, драгоценные вещи на железных красных полочках в шкапу и т.п. Будучи местом жительства и Александры, он не является её домом, ей остаётся только мечтать о «собственном угле», сидя в спаленке окнами во двор.

В традиционном понимании дом – это особое пространство, место защищенной жизни, но дом в художественном пространстве рассказа всего лишь жилище, а в чем-то и антидом. А также он выполняет функцию отграниченности в уже замкнутом пространстве города, реализуя тем самым двойную замкнутость: Селихов почти никогда не выходил на улицу, а гости (одни и те же несколько человек, связанных с профессией) бывали у него лишь несколько раз в год, Иорданский же вовсе к себе никогда никого не приглашал.

Говоря о пространстве кругозора главных героев, отметим общее – это наличие в каждом элементов, свидетельствующих о распаде личности.

Иорданский, когда-то подававший большие надежды, вызывавший влюблённость у гимназисток, имевший уважение горожан, в попытках найти забытье во хмелю, становится пьяницей… Он оправдывает это «своим умом и тем, что живёт он в Стрелецке» (204), но это не избавляет его от гибели. В конце рассказа мы видим его слабым и страшным: «Лежал в своем темном доме уже давно не встающий с постели, седовласый, распухший, с запавшими глазами о. Кир» (221).

«Губернский франт» Селихов стал ростовщиком. С каждым разом он всё небрежнее осматривает приносимые вещи, ведь «всему цену знал он теперь!» (203) – иронизирует автор, а главному не знал: он перестал разговаривать со своей женой, выходить из дома. Отсутствие окружения приводит его к сумасшествию.

Лишь Горизонтов, казалось бы, не испытывает внешнего разрушения, но его философия делает его ограниченным, значительно сужая его представление о мире, смысле жизни. Он единственный из героев, кто выходит за пределы пространства провинциального Стрелецка, но даже возможность выхода не изменяет его жизнь, цель и образ которой для него в любом из географических пространств одинакова: «долголетие и наслаждение им» (212).

У Селихова, Иорданского, Горизонтова «кругозор» определяется мелким существованием по инерции, гордыней, обидой, злостью, неспособностью к развитию.

Более всего внимателен автор к героине рассказа, бездумно загубившей свою и чужие судьбы. Он, казалось бы, полагает возможным какие-то изменения в её судьбе после смерти мужа. Приход весны и колокольный звон служат предвестником радостных перемен, обновлений. И несмотря на то, что Александра, как указывает автор, находится в состоянии усталости, душевной опустошённости, в ней всё же теплится «чувство горькой весенней нежности к кому-то – не то к себе, не то к о. Киру, не то к Селихову» (215).Юродивый Яша при последней встрече называет героиню «Афродита Розоперстая». Соединение ассоциаций с богиней любви и богиней утренней зори [6: 618]напоминает об утре жизни Александры, влюблённости, затем ожидании любовного счастья, а в результате, так и нереализованной радости любви. Видимо, это живущее в её душе чувство нерастраченной любви и есть та «капля мёда в чаше её жизни» (217), которая помогает ей восстановиться после приступа. Подсознательное движение души героини выявляет и странный сон, где ей снится утеха. Он приводит к перелому во внутренней жизни Александры: «не выходит из её души нежность к о.Киру» (217), теперь она готова отдать всю жизнь за одно только свидание с ним. Спустя месяц, одев новое, специально сшитое платье (до этого момента она одевалась «по-старушечьи»), яркие украшения, впервые в жизни предприняв решительный шаг навстречу своей мечте, героиняпоехала на извозчике к вокзалу увидеть о. Кира, но вернулась мёртвой, её задавили в толпе. Смерть героини случайна (как все основные события её жизни), неожиданна и закономерна. Дорога к изменению жизни (дорога к вокзалу) не стала и не могла стать для неё путём возрождения.

Юродивый в результате наблюдений подводит итог призрачной жизни героев: они есть «четыре щепочки, связанные лычком». Напрашивается обращение к славянской народной культуре, к известному фразеологизму: «их сам черт лычком вязал» [7], что подчёркиваеттрагедийный характер этой связи, во многом определившей судьбу героев.

Таким образом, основными характеристиками пространства окружения героев являются его замкнутость и отграниченность. Сначала провинциальный «городишко», а затем – домашнее окружение являются двумя концентрическими кругами, которые создают пространственную замкнутость кругозора героев, отсюда и их несостоятельность что-то изменить в своей жизни.

Литература

1.Цит. по: Мальцев Ю.В. Иван Бунин, 1870-1953. М., 1994.

2.Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Собр. соч.Т. 3: Теория романа (1930—1961 гг.). М.: Языки славянских культур, 2012.

3. М. Бахтин Роман воспитания и его значение в истории реализма.

Время и пространство в произведениях Гёте / Эстетика словесного творчества. 1986, с.216-250.

4. Бунин И.А. Чаша жизни. // И.А. Бунин. Собр. соч. в 9 т.Т.4 // под ред. А.Т. Твардовского и др. Художественная литература. М., 1966. (В дальнейшем цитаты даются в тексте по этому изданию с указанием страниц в круглых скобках)

5. Демичев А.В. Русское кладбище: опыт идентификации.Фигуры Танатоса. // Философский альманах. Шестой выпуск. СПб., 2001. URL: http://anthropology.ru/ru/texts/demich/rusklad.html (31.01.2013)

6. Розоперстая – постоянный эпитет для характеристики богини утренней зори Эос. Мифологический словарь / гл. ред. Е.М. Мелетинский. М. «Советская энциклопедия».1990.

7. Толковый словарь Даля. URL: http://slovari.yandex.ru/~книги/Толковый словарь Даля /ЛЫКО/ (02.02.2013)

Несмотря на то, что И.А. Бунин считается выдающимся писателем, его гениальность не для всех одинаково очевидна. Поэтому кандидат филологических наук, член Союза писателей России А.И. Смоленцев в данной публикации на примере одного из произведений Бунина показывает, насколько глубокого он мог постигать своим поэтическим взором происходящее и мастерски выражать это словом.

Под рассказом И.А. Бунина «Чаша жизни» стоит дата 2 сентября 1913 года. Позже, 6 октября 1913 года, И.А. Бунин произносит «Речь на юбилее газеты „Русские ведомости“». Как художественная, так и прямая речь писателя остались не понятыми до сего дня.

Будут ли поняты сегодня, чем отзовутся в четырнадцатом и семнадцатом годах двадцать первого века?

Бог весть…

Основное содержание рассказа И.А. Бунина «Чаша жизни» на видимом уровне(здесь и далее выделения в тексте принадлежат автору статьи. — А.С.) иносказательно концентрируется в символе четырех щепочек, перевязанных лычком. — «Яша таки подстерег ее … Поглядев на Александру Васильевну, он сделал из руки щиток над глазами и быстро засеменил к ней. — Радуйся, Афродита Розоперстая! — закричал он старчески-детским голосом. И, подбежав, поплевал и сунул ей в руку, — как бы украдкой и надеясь обрадовать, — четыре щепочки, связанные лычком. Александра Васильевна рассердилась, что он испугал ее, и, оттолкнув его руку, почти побежала от него. А потом долго думала: что это значит — эта Афродита и эти четыре щепочки? И почему они связаны?» [6, 215].

Отметим иронический такт Бунина. Вместе с Александрой Васильевной эти четыре щепочки «сунуты» и читателю, паче того — критику. В отличие от Александры Васильевны, мы эти щепочки заинтересованно принимаем, и также как она — долго думаем: «что это значит». Между тем, очевидны четыре главных героя рассказа, очевидна связанность их «лычком» («всякое лыко в строку») сюжета. Есть, вероятно, очевидное объяснение и «Афродите Розоперстой». но оставим очевидное до времени.

Мы предполагаем, что для объективного понимания очевидного исследовательский вектор должен определить свое направление в сфере невидимого, и обращаемся к неочевидному, невидимому составу «Чаши жизни». Сам принцип сочетания видимого и невидимого определен И.А. Буниным в статье «Эртель» (1929 г.): «во всем видимом есть элемент невидимый, но не менее реальный» (9, 419).

С этой точки зрения оценка сюжетной логики рассказа И.А. Бунина «Чаша жизни» позволяет заявить тезис о присутствии «условно лишних». «условно необязательных» художественных элементов в очевидном сюжете. Отсутствие (присутствие) таких элементов в сюжете не влияет на ход и логику построения рассказа. Например, образ юродивого Яши. Сюжетные линии рассказа, соединенность судеб героев и разрешение их судеб — не теряют без Яши и не обретают вместе с ним никаких новых коллизий. Тем не менее, автор, поставляет Яшу в формулу конца [16, 1064]. По определению формула конца — это сильная часть текста, имеющая особое значение, поэтому без внимания оставлена быть не может. Чем же занят Яша? — «А Яша работал в своей часовне над склепом купца Ершова. Отпустив посетителей, весь день плакавших перед ним и целовавших его руки, он зажег восковой огарок и осветил свой засаленный халатик, свою ермолку и заросшее седой щетинкой личико с колючими, хитрыми-прехитрыми глазками. Он работал пристально: стоял возле стены, плевал на нее и затирал плевки сливами, дарами своих поклонниц» (4, 221). — Воистину, здесь есть на что посмотреть и что осмыслить! И спросить:

Боже милосердый, для чего Ты
Дал нам страсти, думы и заботы,
Жажду дела, славы и утех».
Радостны калеки, идиоты,
Прокаженный радостнее всех».
(«У ворот Сиона, над Кедроном…». 6 сентября 1917) (1, 443).

Закономерный вопрос, возникающий по прочтении «Чаши жизни». «для чего Ты». Интересно и то, что в пространстве рассказа «работают» (те, кому автор дал «жажду дела». только два жителя Стрелецка — это Яша и Александра Васильевна, которая вяжет чулок (4, 203), а чем заняты остальные «жители» художественного пространства? Есть, правда, труженик Горизонтов — он «пристально» работает над собой.

Обратимся к главе V рассказа (рассказа? откуда же в рассказе главы? может, это и не рассказ вовсе?). Глава V собирает (связывает) невидимым «лычком» другие «щепочки». Первое явление Яши: «Но совсем не из-за тени, жидкой и короткой, пробиралась она там, а лишь бы не попасть на глаза о. Киру: он не любил старух, этих страстных поклонниц юродивого Яши, обитавшего в старой часовне над склепом в кладбищенской роще, он ненавидел человеческое безобразие» (4, 207).

Четыре главных щепочки явлены читателю сразу, в главе I, все четыре (4, 201-202). Второстепенная щепочка удостоена чести быть представленной прежде, чем читатель увидит ее. Получается, что слава Яши бежит впереди него. И еще — Яша не просто представлен как объект внимания старух, нет, он практически титулован с указанием места обитания. Это не может не интриговать читателя, хотя бы на уровне подсознания.

Далее мы видим и все интересующие нас другие щепочки:

«Не терпел отец Кир и бродяг, беспаспортных, пришлых людей. Песчаная улица была не избалована зрелищами. Однажды, когда появился на ней серб с бубном и обезьяной, несметное количество народа высыпало за калитки… Стуча в бубен, он тоскливо-страстно пел то, что поют все они спокон веку, — о родине … — А спутница его, обезьяна, была довольно велика и страшна, старик и вместе с тем младенец, зверь с человеческими печальными глазами… Она, тоже думая что-то свое, чуждое Стрелецку… все хватала с тротуара камешки, пристально, морщась, разглядывала их, быстро нюхала и отшвыривала прочь. Лохматый сапожник, прибежавший позднее всех, крикнул, что надо бить и обезьяну и серба, что этот серб — непременно вор. Все подхватили его слова, зашумели. Но показался вдали о. Кир. И улица мгновенно опустела: все скрылись по калиткам. Он же, приблизясь к сербу, запретил ему ходить по улицам Стрелецка. Он строго и кратко приказал ему уйти вон из города, постараться добиться (глубина лексики А. Платонова, например, — становится объектом специальных исследований; лексика Бунина настолько органична, что ее «глубины» мы просто не замечаем? — А.С.) до родины, исправиться и заняться честным трудом» (4, 207-208).

То есть о. Кир буквально прогнал серба из города, не просто «долой». но — домой, на родину. Так заканчивается глава V. А глава IV заканчивается тем, как «о. Кир и Желудя лишил своего благоволения, навсегда прогнал его со двора долой» (4, 206). Чтобы в полной мере осознавать ставшую расхожей формулу — «мастерство Бунина» — все эти аспекты надо видеть. Важны и характеристики о. Кира — «не любил». «ненавидел». «не терпел».

Требует сосредоточенного внимания и «лохматый сапожник». и его предложение «бить». ладно бы самого серба, но «бить и обезьяну». Это выходит, на первый взгляд, за грань человеческого понимания и поведения. Достаточно, только представить себе эту картину, — подобное, кажется, было бы слишком, даже и для жителей Стрелецка.

Далее смотрим главу XI: «Раз, когда примеряли это платье, донеслось в открытое окно глухое громыхание бубна, заунывное пение, потом шум, крики. И модистка, и Александра Васильевна, в кофте с одним рукавом, выскочили на крыльцо: по улице бежал народ, а возле калитки о. Кира шумела толпа, и лохматый сапожник бил бубном по голове кричавшего серба, опять появившегося в Стрелецке… И Александра Васильевна горько заплакала: Боже мой, как, значит, ослабел о. Кир» (4, 218)! Акцент здесь усилен еще и тем, что это последнее свидетельство Александры Васильевны в ее земной жизни, последние капли в ее «Чаше жизни». В следующем абзаце по-бунински внезапно (а на самом деле — как в жизни, в действительности) — просто, обыденно-трагически — завершится ее жизнь в Стрелецке (4, 218).

Сопоставив главы V и XI, мы видим, что второстепенные щепочки («лохматый сапожник». «серб». Желудь, как герой разделивший участь серба, — «изгнание». «играют» о. Кира (по аналогии: «короля играет свита»… — Обеспечивают динамику образа о. Кира от «запретил» и «приказал» до — «ослабел». И формула конца — «А там, в Стрелецке, на его темнеющих улицах, было пусто и тихо. На лавочке возле хибарки сапожника сидел квартировавший у него Желудь (…) Лежал в своем темном доме уже давно не встающий с постели, седовласый, распухший, с запавшими глазами о. Кир (…) Вечным сном спали в кладбищенской роще Александра Васильевна и Селихов (…) А Яша работал…» (4, 220-221). — Это и есть «Чаша жизни». одним словом.

Бунин здесь исчерпывающе, на конкретном примере реализует интеллектуальную интонацию М.Ю. Лермонтова «Чаша жизни» (1831 г.):

«Мы пьем из чаши бытия…
Тогда мы видим, что пуста
Была златая чаша,
Что в ней напиток был — мечта,
И что она — не наша!» [15].

Этот очевидный диалог Бунина с Русской литературой отмечен А.К. Бабореко вместе с формулировкой художественной идеи произведения: «Заглавие, давшее также название сборнику рассказов и стихов, Бунин взял у Лермонтова из стихотворения «Чаша жизни». у каждого из персонажей бунинского рассказа поначалу было что-то живое, восхитительное — была молодость, веселость, любовь, — и с годами все это гибло в эгоистических стремлениях. «Зачем живешь ты на свете?..» — это вопрос к ним ко всем четверым. Чаша жизни не стала для них чашей бытия, которое вознесло бы их над узкожитейскими стремлениями, она оказалась пуста» [1, 197].

В части формулировки художественной идеи произведения, есть с чем спорить. При этом сама попытка находить при анализе прозы Бунина традиционные в теории величины литературоведческого анализа (художественная идея, конфликт и т.д.) заслуживает позитивной оценки. По нашему предположению, творчество И.А. Бунина может многое открыть исследователю, избравшему путь традиционного литературоведческого анализа, когда «интерпретация» является именно «литературоведческим синтезом в области содержания» [16, 31-32], то есть — основана на результатах анализа. К сожалению, число таких работ в изучении творчества И.А. Бунина невелико; само понятие «художественная идея». «пафос» (по В.Г. Белинскому) почти исчезло из поля зрения литературоведов.

И вернемся к нашему несогласию с А.К. Бабореко. Дело в том, что юный М.Ю. Лермонтов (1831 год — это еще «постановка руки» для М.Ю. Лермонтова, он подражает европейскому разочарованию в жизни как таковой; однако в русской жизни есть силы созидающие, утверждающие не раз-очарование, но очарование Бытия, и зрелый гений Лермонтова эти силы отыщет и явит в своем творчестве) как раз и говорит о пустоте «чаши» — не отдельной человеческой жизни, но — самого Бытия. Рассказ Бунина — не исчерпывается этой мыслью. Приглядываясь (в своем роде, тоже «пристально работая». к второстепенным щепочкам, мы попутно переводим в сферу видимого аспекты, имеющие основания послужить уточненной формулировке художественной идеи произведения. — «Чаша жизни» есть «чаша бытия». она — золотая снаружи и пустая внутри, напиток в ней — мечта. Все это в точности и реализовано Буниным, вплоть до слез Александры Васильевны и ее мечты (второй, скажем так, мечты — о «Доме»., которая оказывается пуста и бесплодна. Первая мечта Александры Васильевны — это мечта об «о. Кире». Интересно, что первая мечта — это мечта о несбывшемся, своего рода — обратная мечта, которая по определению — пуста и бесплодна, так как в принципе не может быть осуществлена — это мечта о «другой» «Чаше жизни». как раз о той которая «не наша» (Лермонтов).

И стоило И.А. Бунину создавать «целую» «Чашу жизни» в XII главах, для того, чтобы иллюстрировать юношескую, весьма несовершенную (поверхностную) мысль М.Ю. Лермонтова?

А если и так, то каким же тогда чудом произведение Бунина «Чаша жизни». наполненное беспощадным свидетельством о пустоте, бесцельности и бесплодности человеческой жизни, вдруг преодолело границы текста (связанное лычком сюжета содержание отдельных человеческих жизней героев) и сомкнулось с Содержанием самого Бытия? — Что и отметил Рене Гиль в письме Бунину в 1921 году об изданной по-фpанцузски «Чаше жизни». «Как все сложно психологически! А вместе с тем, — в этом и есть ваш гений, все pождается из пpостоты и из самого точного наблюдения действительности: создается атмосфеpа, где дышишь чем-то стpанным и тpевожным, исходящим из самого акта жизни! Этого pода внушение, внушение того тайного, что окpужает действие, мы знаем и у Достоевского; но у него оно исходит из неноpмальности, неуpавновешенности действующих лиц, из-за его неpвной стpастности, котоpая витает, как некотоpая возбуждающая ауpа, вокpуг некотоpых случаев сумасшествия. У вас наобоpот: все есть излучение жизни, полной сил, и тpевожит именно своими силами, силами пеpвобытными, где под видимым единством таится сложность, нечто неизбывное, наpушающее пpивычную нам ясную ноpму» [9].

Попробуем ответить на поставленный выше вопрос.

Роль второстепенных, других «щепочек» состоит в том, что они способствуют выявлению невидимых художественных намерений автора, оттеняют интенции этих намерений. В окружении второстепенных щепочек образ о. Кира — предстает главенствующим.

Аргументируем. Достаточно посмотреть комментарии к рассказу: «26 мая, появились фрагменты рассказа под заглавием «о. Кир» … 2 июля 1913 года Бунин писал поэту А.С. Черемнову: «За похвалу «Киру» спасибо. Что будет с ним — это пока секрет изобретателя» (4, 479). В контексте русской литературы это читается следующим образом: «И Случай, Бог изобретатель…» (А.С. Пушкин) [17]. В комментариях, сказано и о черновом варианте рукописи с заглавием рассказа «Дом». Однако Случай — Бог изобретатель поставляет и «о. Кира» и «Дом» на якобы второй план в общем течении Бытия, явленного в рассказе. Бытия художественно перевоплощенного «из возможности бытия в действительность бытия» [3, т.1, 558].

Далее, развивая идеи Б.П. Вышеславцева [7, 319-320] и высказывая свои собственные предположения, мы формулируем художественную работу в Русской литературе — метод, воплощение творческой возможности художника в действительность текста, как воскрешение. Когда апостол Павел говорит: «не все мы умрем, но все изменимся» (1 Кор. 15:51), он говорит о воскрешении. Но «воскрешенный» (измененный) должен наследовать и некоторую неизменную часть, свое индивидуальное «я». Этим «неизменным» (константой) в человеке является душа — вдухновение Духа Жизни во плоть. Душа — универсальна, ибо вдухновение — Одно, и «Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех» (1 Кор. 12:4-6). Поэтому «Нет в мире разных душ» («В горах» — «Поэзия темна, в словах не выразима…». 12 февраля 1916 года) (1, 401). В то же время душа индивидуальна, как индивидуальный опыт («Сын ошибок трудных». индивидуальной жизни. За эти «ошибки» воскрешенный и даст ответ на Страшном Суде, то есть «опыт» будет сохранен, наследован воскрешенным. Тот же «порядок» воскрешения, предполагаем мы, и в художественном произведении: воскрешенная посредством творческого воображения реальная действительность, воплощенная в текст, сохраняет Дух Жизни (Божественное), тем самым и обеспечивается правдивость художественного. В Логике Художественной сохраняется («закон сохранения» — по аналогии с физикой, мы готовы сформулировать и доказать данную закономерность как Первый закон Русской литературы) Божественная Логика устроения реального мира, реальной действительности. Тем самым, читателю открыта возможность постигать не только замысел (своего рода — индивидуальный «опыт». автора — художественную идею произведения, но и Замысел (Промысл) Творца о Мире, о Бытии. — Поэтому, «и времени в нем нет!» (1, 401).

Поясним.

Выше мы представили некоторые из тех художественных оснований, которые осуществляются в «Чаше жизни». То есть некоторое из того, что видел, знал, понимал, пытался выразить писатель Бунин.

Едва ли не интереснее разобрать, хотя бы отметить то, чего писатель Бунин знать не мог (Промысл Творца о Мире). Промысл Творца, очевидно, раскрывается в контексте эпохи и контексте большого времени. Под рассказом «Чаша жизни» стоит дата 2 сентября 1913 года. Позже, 6 октября 1913 года, И.А. Бунин произнесет «Речь на юбилее газеты „Русские ведомости“».

В 1914 году начнется Первая мировая война, которая обернется 1917 годом — революцией, катастрофой, гибелью России. «России — конец» («Конец». 1921) (5, 67); «и настал конец, предел Божьему прощению» («Косцы». 1921) (5, 72).

Выскажем здесь предположение относительно методологии (именно — не методики) выявления новых содержательных смыслов в творчестве И.А. Бунина. Труды А.К. Бабореко могут послужить «идеальным контекстом» (сочетающим контекст творчества писателя и контекст эпохи).

Подтвердим.

«Позднее Бунин вспоминал: „…Екстренная телеграмма, убийство австрийского наследника Сараева в Сербии. Юлий схватил у одного из них эту телеграмму, прочитал ее несколько раз и, долго помолчав, сказал мне: Ну, конец нам! Война России за Сербию, а затем революция в России… Конец всей нашей прежней жизни“». [1, 208].Сравним: «всей моей прежней жизни тоже конец» («Конец». 1921) (5, 67).

О Первой мировой войне Бунин чуть позже скажет: «Четырнадцатого сентября 1914 года Бунин, от имени писателей, артистов и художников, написал воззвание с протестом против жестокостей немцев. «То, чему долго отказывались верить сердце и разум, — говорится в воззвании, — стало, к великому стыду за человека, непреложным». Солдаты Германии, писал Бунин, «как бы взяли на себя низкую обязанность напомнить человечеству, что еще жив и силен древний зверь в человеке» [1, 210].

В этом(1914, 1917 гг.) контексте и следует вспомнить — гибель Александры Васильевны: «А десятого была страшная жара. В новом платье, в бурнусе, в разноцветных перстнях на пальцах, Александра Васильевна поехала на извозчике к вокзалу. На этом же извозчике и привез ее обратно городовой — мертвую: ее задавили, замяли в толпе» (4, 218).

Вот так же, в 1917 году, в революционной толпе задавили, замяли Самое Россия…

И все — и Александра Васильевна, и Россия — гибнет лишь потому, что «ослабел о. Кир» (Православие, Церковь, уклад русской жизни ). Бунин (Русская литература) художественно (работой творческого воображения воскрешая действительность, в существе — точно отражая процессы действительности) показал, какие опасности таит в себе русская жизнь того времени — 1913 года, «Чаши жизни». к чему идет и пришла жизнь общества «последние тридцать лет». Произнес открытым текстом в том же году, на юбилее газеты «Русские ведомости» (ограничив временной промежуток уже «двадцатью годами».: «Был известный уклад в русской жизни (о. Кир и есть олицетворение данного уклада. — А.С.), тяжелый во многих отношениях, но — уклад (…) Не многое исчезло: совесть, чувство, такт, вера, ум… Растет словесный блуд…» [13, 318].

И.А. Бунин в «Речи» прямо указывает на «нового разночинца» как на того самого «лохматого сапожника». подстрекателя толпы. Пройдет ровно четыре года от осени предостережения 1913 года («Чаши жизни» и «Речи». — и станет не просто возможным «бить и обезьяну». толпа пойдет дальше и отразится в зеркале «Окаянных дней». «Мужики, разгромившие осенью семнадцатого года одну помещичью усадьбу под Ельцом, ощипали, оборвали для потехи перья с живых павлинов и пустили их, окровавленных, летать, метаться, тыкаться с пронзительными криками куда попало» [5, 117].

«Зеркало» есть путь к ключевому пониманию существа Русской литературы. Это точнейшим образом прозвучит в названии работы В.И. Ленина «Лев Толстой как зеркало русской революции» [14]. Русская литература, в отличие от «нового разночинца» («лохматого сапожника»., никогда не подстрекала толпу. Русская литература — отражала (в художественном воскрешении) действительность. Нестроения русской жизни, отраженные в Русской литературе, видели и власть, и революционеры. Революционеры усиливали противоречия (не Толстого, а русской жизни) до «кричащих». если бы власть, здравые силы общества с таким же усердием трудились над уврачеванием противоречий русской жизни — каких бы бед можно было избежать? Но — буквально по В.И. Далю — «Не на зеркало съ пеньми, коли рожа крива!» [10, 681] — «пеняли» (и — до сих пор!) на зеркало, на отражение. И.А. Бунин: «из Иеремии, — все утро читал Библию. Изумительно. И особенно слова: «И народ Мой любит это… вот Я приведу на народ сей пагубу, плод помыслов их». Потом читал корректуру своей «Деревни».… А «Деревня» вещь все-таки необыкновенная. Но доступнатолько знающим Россию. А кто ее знает?» [5, 22]. Библия — есть зеркало идеальное, зеркало человечества. Русская литература — зеркало России, русской жизни. Но речь, конечно, не о простом отражении, отражение реалий в художественной концентрации лишь одно из свойств воскрешенной действительности. Об этом Н.К. Гей в статье о В.Г. Белинском: «Под „живым“ созданием здесь подразумевается не персонаж, а целое самого произведения, которое несводимо ни к простому отражению жизни, ни к чувству и мысли автора. Оно — новая органическая цельность и эмоционального и интеллектуального постижения действительности в произведении…И потому поэт созерцает идею „не разумом, не рассудком, не чувством и не какою-либо одною способностью своей души, но всею полнотою и целостью своего нравственного бытия“».8].

Самое страшное (буквально) во всем этом, что cегодня, в осень 2013 года, и «Чаша жизни». и «Речь» И.А. Бунина вновь находят самое точное и полное подтверждение (повторение вплоть до деталей) в жизни современной России и жизни мировой, в нашей жизни (и жизни человечества), которая еще более не защищена с точки зрения «уклада». чем жизнь России в 1913 году.

Внимание же любителей интеллектуальных забав в литературоведении вкратце обратим на следующие контексты «Чаши жизни».

Множество работ — интернет тому свидетель — посвящено глубокомысленному, контекстному, прочтению стихотворения «Обезьяна» (1919) В.Ф. Ходасевича, при этом вспоминают и «С обезьяной» (1906—1907) И.А. Бунина. Чего только не напридумывали: сравнили, к примеру, «Обезьяну» (Ходасевича) с «Пророком» (Пушкина) [19(1); 19(2)], с «Родиной» (Лермонтова) [19(1)]. Действительно, «немногое исчезло» (Бунин, 1913г.) — и возможность подобных сравнений есть один из результатов. При этом «серба с обезьяной» из «Чаши жизни» никто не вспоминает. Таким образом, мы предлагаем новый контекст прочтения стихотворения В.Ф. Ходасевича в интересующем нас аспекте.

/Отметим, кстати, стихотворение — слабое, если рассматривать его в контексте Русской литературы, в критериях высочайшего художественного уровня. «Центральная метафора» — обезьяна в сравнении с Дарием — «проваливается». ибо пить из «блюдца» и «из лужи» — два совершенно разных действия. Предполагаем, что Ходасевич, имея «литературный слух». близкий к абсолютному (одного «слуха» не достаточно для создания гениальных произведений), — это хорошо понимал, но важнее для него была последняя строка.

В.Ф. Ходасевич свидетельствует, что «С обезьяной» (Бунина) он не читал [13.1]. Читал ли, «Чашу жизни» — не важно (если не читал, то наше предположение о «законе сохранения» Божественной Логики в творческом воплощении, в тексте получает тем более оснований). Но «Обезьяна» Ходасевича ведет диалог именно «с обезьяной» из «Чаши жизни». И, уже владея в 1919 году тем контекстом эпохи, которым не мог владеть Бунин в 1913 году, Ходасевич мастерски уточняет последней (акцентной по определению, а автор выделил еще и ритмически) строкой: «В тот день была объявлена война». Это и был тот самый «день» из «Чаши жизни». когда «возле калитки о. Кира шумела толпа, и лохматый сапожник бил бубном по голове кричавшего серба».…

Не говоря уж о том, и это тоже не отмечено «интеллектуалами». что «рука» обезьяны, которую пожимает лирический герой Ходасевича, — «черная». Сравним: Убийство в Сараево совершено боснийским сербом Гаврилой Принципом, восемнадцатилетним студентом, связанным с националистической сербской организацией «Черная рука». В «Чаше жизни» сказано: о «черных ножках» обезьяны.

Если же не «забавляться». а мыслить всерьез — для чего и дана нам в дар Русская литература, — то стихотворение В.Ф. Ходасевича служит дополнительным фактором обоснованности наших предположений о «Чаше жизни» в контексте эпохи и, более широко, — в контексте Бытия.

Именно об этом пишет Бахтин: «Писатель только тогда велик, когда сумеет вырваться из маленьких перспектив своего времени, сумеет за деревьями увидеть лес, за паутиной недавних и случайных тропинок времени сумеет прощупать какую-нибудь большую, за грань истории уходящую магистраль мировой и человеческой жизни, основные трассы мировой жизни. Флобер почти это сделал, поэтому он почти гениален» [2, т.5, 132].

Русская литература делает «это» полностью, в этом отношении она — гениальна. Бунин в «Чаше жизни». в целом в творческом периоде 1910-х годов, уже умеет «вырваться из маленьких перспектив своего времени». но пока еще лишь «прощупывает» (наитием, в творческих интуициях) «магистраль мировой и человеческой жизни». В 1920-х годах, в том числе и в «Жизни Арсеньева». «это» будет уже осознанная уверенная работа писателя первого ряда Русской литературы, умеющего воплотить в текст то, о чем мог лишь «мечтать» «почти гениальный» Флобер.

Невидимым составом «Чашей жизни». выявленным до степени очевидного в предложенных нами контекстах понимания, наглядно иллюстрируется и вывод К.И. Зайцева (о творческом периоде Бунина 1910-х гг.): «Все, каждая мелочь жизни способна стать объектом поэтического изображения — она тем самым выхвачена из потока жизни и превращена… и в нечто одновременно составляющее часть Космоса. Это не есть результат заданного себе поэтом отношения к действительности. Нет, это вытекает из того, что Бунин вообще может говорить поэтическим языком лишь постольку, поскольку он возвысился до соответственного — то есть возвышенного — внутреннего понимания предмета, им изображаемого, до поэтического видения сути вещи» [12, 98-99].

Суть же всякой «вещи» (индивидуального опыта) таит в своей основе — «След» — Создателя, Творца, Единый, для всех «вещей» — Дух. Полагаем, нам удалось представить данный тезис на примере «Чаши жизни» в видимом и достаточном для дальнейшей полемики формате.

bogoslov.ru

ЛИТЕРАТУРА:

1. Бабореко, А. К. Бунин: жизнеописание / А. К. Бабореко. — М.: Молодая гвардия, 2004. — 457 с.: ил. — (Жизнь замечат. людей: сер. биогр.; вып. 906).
2. Бахтин, М. М. Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 т . / М. М. Бахтин — М.: Русские словари; Языки славянских культур, 1996-2012.
3. Белинский, В. Г. Собрание сочинений: в 3 т. / В. Г. Белинский. — М.: ОГИЗ, 1948.
4. Библия. Книги Священного писания Ветхого и Нового Завета: канон. с парал. местами. — М.: Библ. лига, 1999. — [1227] с.
5. Бунин, И. А. Окаянные дни / И. А. Бунин; сост. А. В. Кочетов. — М.: Современник, 1991. — 255 с.
6. Бунин, И. А. Собрание сочинений: в 9 т. / И. А. Бунин; под общ. ред. А. С. Мясникова [и др.]. — М.: Художеств. лит., — 1965-1967.
7. Вышеславцев, Б. П. Этика преображенного Эроса / Б. П. Вышеславцев. — М.: Республика, 1994. — 368 с.
8. Гей, Н.К. В. Г. Белинский и русская литература // Вступит. статья к собр. соч. в 9-ти томах. Т. 1. М., 1976.
9. Гиль Рене. Чаша жизни
10. Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. / В. И. Даль. — М.: Прогресс: Универс, 1994. — Т.1.
11. Долгополов, Л. На рубеже веков / Л. К. Долгополов. — Л.: Совет. писатель. Ленингр. отд-ние, 1977. — 364 с.
12. Зайцев, К. И. А. Бунин: жизнь и творчество / К. И. Зайцев. — Берлин: Парабола, 1934. — 267 с.
13. Иван Бунин: в 2 кн. — М.: Наука, 1973. — кн. 1 — (Литературное наследство).
14. Ленин, В. И. Лев Толстой, как зеркало русской революции».
15. Лермонтов, М. Ю.
16. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Рос. акад. наук. Ин-т науч. информ. по обществ. наукам; гл. ред. и сост. А. Н. Николюкин. — М., 2001. — 1600 стб.
17. Пушкин, А. С. О сколько нам открытий чудных (Пушкин).
18. Смоленцев, А. И. «Интерпретация смыслов»: об одной Воронежской аллюзии в романе И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» / А.И. Смоленцев // Материалы Всероссийской научной конференции «Воронежский текст» русской культуры. — Воронеж, 2012. — С.133-139.
19. Ходасевич, В. Ф. Обезьяна.
    19(1). Жолковский, А. К. Две обезьяны, бочки злата… // Звезда, 2001, № 10. С. 202—214.
    19(2). Пугач, В. Е. Две обезьяны («С обезьяной» Бунина и «Обезьяна» Ходасевича).
    19(3). Ронен, И. Стихи и проза: Ходасевич в творчестве Набокова // «Звезда», 2009, №4.

Головина Елена Викторовна

РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ОБРАЗА ЖЕНЩИНЫ В РАССКАЗЕ И. БУНИНА «ЧАША ЖИЗНИ»

Статья посвящена выявлению основных характеристик образа женщины в рассказе И. Бунина «Чаша жизни» с помощью метода графосемантического моделирования. На примере анализируемого рассказа впервые представлена графическая репрезентация такой литературоведческой категории, как образ женщины в литературе XIX века. Адрес статьи: www.gramota.net/materials/27201679-3721.html

Источник

Филологические науки. Вопросы теории и практики

Тамбов: Грамота, 2016. № 9(63): в 3-х ч. Ч. 3. C. 80-82. ISSN 1997-2911.

Адрес журнала: www.gramota.net/editions/2.html

Содержание данного номера журнала: www .gramota.net/mate rials/2/2016/9-3/

© Издательство «Грамота»

Информация о возможности публикации статей в журнале размещена на Интернет сайте издательства: www.gramota.net Вопросы, связанные с публикациями научных материалов, редакция просит направлять на адрес: phil@gramota.net

9. https://www.youtube.com/watch?v=R4SYKhzMmU (дата обращения: 27.07.2016).

10. https://www.youtube.com/watch?v=vIT-Xd_LNvk (дата обращения: 27.07.2016).

11. https://www.youtube.com/watch?v=wWDDiANybYs (дата обращения: 27.07.2016).

12. https://www.youtube.com/watch?v=ZNHvU6TK93w (дата обращения: 27.07.2016).

13. Schaffner C. Strategies of Translating Political Texts // Text Typology and Translation. Amsterdam — Philadelphia, 1997. Р. 120-143.

VARIATION OF TRANSMISSION OF COMIC IN THE INTERPRETATION OF THE ENGLISH POLITICAL DISCOURSE

V’yunova Ekaterina Kirillovna, Ph. D. in Philology Petrova Elena Serafimovna, Ph. D. in Philology, Associate Professor Saint Petersburg University kate_vyunova@list. ru; saint-petelena@mail. ru

Humor is an integral part of the oratorical speech in the English culture, and political discourse has brought to life an independent direction — political linguistics. The object of this study is the interpretation of the political discourse, and the immediate subject of the study is the comic inclusions. The task of the paper is to identify the specificity of the modification of comic effect in the course of consecutive interpretation. Specificity of interpreting comic fragments consists not only in transmission of a joke as such, but also in the indication for a recipient of the locus of the joke and in the explanation of why the joke would be considered funny.

Key words and phrases: comic inclusions; oral political discourse; comic effect; pun; stylistic register of speech; nomination of reality; implication of reality.

УДК 8-80

Статья посвящена выявлению основных характеристик образа женщины в рассказе И. Бунина «Чаша жизни» с помощью метода графосемантического моделирования. На примере анализируемого рассказа впервые представлена графическая репрезентация такой литературоведческой категории, как образ женщины в литературе XIX века.

Ключевые слова и фразы: образ женщины; графосемантическая модель; полевый анализ; компонентный анализ; интерпретация текста; контекст.

Головина Елена Викторовна, к. филол. н.

Оренбургский государственный университет Golll4@yandex. т

РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ОБРАЗА ЖЕНЩИНЫ В РАССКАЗЕ И. БУНИНА «ЧАША ЖИЗНИ»

Цель данной статьи — выявить сущностные черты образа женщины в рассказе И. Бунина «Чаша жизни». Основным методом исследования послужил метод графосемантического моделирования, который заключался в сборе материала исследования, проведении компонентного анализа, объединении компонентов в поля по признаку их семантической общности, полевом анализе, подсчете всех комбинаций полей, построении графосемантической модели и её интерпретации.

На первом этапе работы методом сплошной выборки из рассказа «Чаша жизни» выделен 31 контекст, состоящий из одного предложения. Маркерами отбора контекстов являлось наличие в них либо имени (именование) женщины-героини рассказа, либо местоимения, замещающего это имя (именование).

На следующем этапе исследования из контекстов выделялись семантические элементы, определяющие сущностные черты героини рассказа, Александры Васильевны Диесперовой, и распределялись по семантическим полям. Нами выделено 62 семантических элемента, сгруппированные в 11 полей на основе смысловой общности. Удельный вес каждого семантического поля, который определялся путем нахождения пропорции от общего числа семантических компонентов, отражен в Таблице 1.

Данные Таблицы 1 свидетельствуют о том, что наибольший удельный вес имеют 4 поля: «физическое состояние» (она была уже слаба; придя от обедни, усталая; трудно было и Александре Васильевне идти за гробом до собора; ее под руки вели; Александра Васильевна была пьяна и от воздуха; изнемогавшая от слез Александра Васильевна; она вскрикнула и потеряла сознание; язык не ворочался; никак не могла очнуться, подавленная странным сном; привез ее обратно городовой — мертвую: ее задавили, замяли в толпе); «характеристика действия» (все напевала и откидывала голову назад; притворялась надменной, не видящей его; привычно, не бросая работы, плакала; с робостью и удивлением смотрела ему вслед; отвечая ему, слабо улыбалась; захлебываясь, стонала, силясь что-то выговорить; она застенчиво рассказывала кухарке); «взаимоотношения с окружающими» (окруженной вниманием; нравился ей один Иорданский; она его боялась; пугал ее своей молчаливой любовью; порою казалось, что была в ее жизни большая любовь; судьба обошла ее и заставила быть покорной другому, нелюбимому; велела идти разными дорогами с любимым и искать отрады лишь в покорности); «внешнее проявление эмоций» (она вспыхивала, встречаясь с ним взглядом; покусывала губы,

10.02.00 Языкознание

81

чувствуя приступ новых слез; лила слезы бесплодно; рыдая, требовала, чтобы отдали хоть приданое ее; в глазах стояли светлые слезинки; Александра Васильевна горько заплакала) [1, с. 25].

Таблица 1.

Удельный вес семантических полей в рассказе И. Бунина «Чаша жизни»

Название семантического поля Удельный вес поля (%)

1. Физическое состояние 21

2. Характеристика действия 18

3. Взаимоотношения с окружающими 16

4. Внешнее проявление эмоций 14

5. Внутреннее эмоциональное состояние 7

6. Детали портрета 7

7. Предметы (детали) одежды 6

8. Хобби 3

9. Внешность 3

10. Мечты/желания 3

11. Черты характера 2

Большой удельный вес именно этих семантических полей объясняется идейно-тематическим своеобразием произведения, который заключается в следующих вопросах: в чем состоит смысл человеческой жизни, есть ли смысл в бесцельном физическом существовании, без одухотворенности, без любви?

Одна из главных героинь рассказа, Александра Васильевна, будучи влюбленной в Иорданского, но выйдя замуж за нелюбимого Селехова, обрекла себя на бесцельное существование, без любви, без детей (поле «взаимоотношения с окружающими»). Трагедия героини раскрывается автором через поля «физическое состояние», «характеристика действия», подчеркивая бессмысленность и бездуховность её существования. Все эмоции, которые испытывает Александра Васильевна, сводятся к слезам (поле «внешнее отражение эмоций»).

Следующий этап исследования — выявление количества и силы связей между полями и построение гра-фосемантической модели образа женщины в рассказе «Чаша жизни». Для этого необходимо, во-первых, расположить семантические поля на плоскости; во-вторых, учитывая статистические закономерности, определить из всего набора обнаруженных связей наиболее значимые; в-третьих, с помощью соединительных линий отметить наличие установленных связей между полями.

Для определения количества взаимосвязей между полями необходимо определить, сколько раз в контекстах встречаются те или иные семантические компоненты. Определяем средний показатель, разделив общее число взаимосвязей на количество взаимосвязей. Линия, обозначающая силу связи, будет пунктирной, если сила связи будет меньше среднего показателя, обычной — если она равна или на один больше среднего показателя и сильной — если она больше среднего показателя в два раза.

Графосемантическая модель образа Александры Васильевны представлена на Рисунке 1.

Рис. 1. Графосемантическая модель образа женщины в рассказе И. Бунина «Чаша жизни»

На Рисунке 1 видно, что поле «физическое состояние», имеющее наибольший удельный вес, недостаточно валентно, это свидетельствует о том, что это поле выражается через «само себя», оно автономно по отношению к другим полям. Связь этого поля с полями «детали портрета» (пудрила свое распухшее лицо; с потом в складках горла; бесцветных глазах; в разноцветных перстнях на пальцах), «внешность» (она была уже полная; придя от обедни жаркая, полная), «внешнее проявление эмоций» вполне объяснима, т.к. физическое состояние отражается во внешности, эмоциях, обуславливая последние, и наоборот.

Поле «характеристика действия» сильной связью связано с полем «внешнее проявление эмоций», т.к. эмоции героини сопровождаются её действиями, поступками. Логична и закономерна связь полей «внешнее проявление эмоций» и «внешность».

Поле «детали портрета» связано с полями «предметы (детали) одежды» (носила цветистый мордовский костюм; большим бантом красной шелковой ленты завязывала конец толстой русой косы; в новом платье, в бурнусе), «внутреннее эмоциональное состояние», что также взаимообусловлено. Необходимо отметить, что небольшой удельный вес полей «детали портрета», «предметы (детали) одежды», «внешность», «оценка внешности» свидетельствует о безликости главной героини, её непривлекательности, «неинтересности», что подчеркивает её безликое, неинтересное существование. Поле-посредник «хобби» (каждый вечер ходила гулять в городской сад или кладбищенскую рощу; Александра же Васильевна сидела в своей спальне и вязала чулок) которое связано с полями «характеристика действия» и «предметы (детали) одежды» также доказывает узость и скудность интересов героини. Мечты Александры Васильевны вполне приземленные и «вещественные»: «осталась у Александры Васильевны одна дума, одна мечта — о доме» (поле «мечты/желания»), который достанется ей после смерти мужа. Но, как оказалось, сбывшаяся мечта героини не добавила радости в её существование, не сделала её счастливей. По мысли автора, чаша страданий испита до дна: Саня Диеспе-рова, беззаботная и счастливая в начале рассказа, прожила жизнь с нелюбимым Селеховым, который тридцать лет «не замечал, не видел её», запретил ей с ним разговаривать. Но люди сами виноваты в том, что выбирают такую жизнь, где нет места любви, а есть бессмысленное соперничество, злоба, зависть, презрение к людям.

Образ героини рассказа «Чаша жизни» вызывает сочувствие читателей, поскольку изначально счастливые и беззаботные молодые люди превращают свою жизнь в безрадостную череду событий, не наполненных смыслом и содержанием, а главное — любовью во всех своих проявлениях.

Таким образом, рассказ И. Бунина «Чаша жизни» посвящен «вечной» теме любви, вернее — её отсутствию. Это одна из основных тем творчества И. Бунина, и раскрывается она в рассказе, в частности, и через образ Сани Диесперовой — нелюбимой, а потому и несчастной женщины. Отсутствие кругозора, духовная слепота и пассивность героев рассказа «Чаша жизни», их неспособность подняться над суетой ведут к бессмыслице и опустошению жизни в целом, духовной смерти. Эту мысль подтверждают слова литературоведа В. Е. Хализева: «Многие персонажи русской литературы всецело подчинены безжизненной рутине, стереотипам среды, подвластны собственным эгоистичным побуждениям. Они либо томятся однообразием и бессмысленностью существования, либо с ними примиряются и чувствуют себя удовлетворительными» [2, с. 184].

Необходимо отметить, что И. Бунин более, чем М. Горький, Л. Андреев, А. Куприн, склонен к художественному освоению человеческого сознания, психологизму, т.к. установка на воспроизведение внутреннего мира человека резко отвергалась в первые десять лет XX в. авангардистской эстетикой и марксистским литературоведением. В связи с этим женские образы И. Бунина «вневременные», не связанные с историческим моментом, как и его рассказы, в которых раскрываются «вечные» темы любви, смысла жизни, жизни и смерти и т.д. В образах Парашки, Александры Васильевны Диесперовой из рассказов И. Бунина психологически верно раскрыты такие основные, «вечные» с точки зрения времени сущностные черты, как стремление нравиться и быть любимыми, преобладание чувств над разумом, наивность, терпение, страдание. Эти образы можно поставить в один рад с образами, например, бедной Лизы (Н. Карамзин), Дуни (А. Пушкин).

Список литературы

1. Бунин И. Сборник рассказов. СПб.: Речь, 2003. 159 с.

2. Хализев В. Е. Теория литературы: учебник для студентов высших учебных заведений. М.: Издательский центр

«Академия», 2009. 432 с.

REPRESENTATION OF THE WOMAN’S IMAGE IN I. A. BUNINS STORY «CHALICE OF LIFE»

Golovina Elena Viktorovna, Ph. D. in Philology Orenburg State University Gol114@yandex.ru

The article is devoted to the identification of the main characteristics of the woman’s image in I. A. Bunin’s story «Chalice of Life» through the method of graphosemantic modelling. By the example of the analyzed story the author introduces for the first time a graphical representation of such literary category as the woman’s image in the literature of the XIX century.

Key words and phrases: woman’s image; graphosemantic model; field analysis; componential analysis; interpretation of text; context.

Тридцать лет назад все молодые люди уездного города Стрелецка были влюблены в Саню Диесперову, дочь заштатного священника. Из всех поклонников ей нравился один Иорданский, молчаливый, статный и красивый семинарист.

Он пугал её своей молчаливой любовью, огнём чёрных глаз и синими волосами, она вспыхивала, встречаясь с ним взглядом, и притворялась надменной, не видящей его.

Ещё одним поклонником Сани был губернский франт Селихов, остроумный, находчивый и любезный. Отцу Сани он казался дельным молодым человеком, не то что мрачный и нищий Иорданский.

Санечка носила цветастый мордовский костюм и часто ходила гулять в сопровождении толпы подружек и поклонников, в компании которых был и великан Горизонтов. Во время одной из таких прогулок Селихов сделал Сане предложение, и та вышла за него замуж.

Прошло тридцать лет. Иорданский и Селихов не забывали друг о друге, хотя избегали встречаться. Все свои силы употребили они на состязание в достижении известности, достатка и почёта.

Оба соперника достигли многого. Иорданский стал протоиереем, и весь уезд удивлял своим умом, строгостью и учёностью. Селихов разбогател и прославился беспощадным ростовщи­чеством.

Иорданский равнодушно перенёс смерть нелюбимой жены, с которой прожил десять лет. Селихов почти не разговаривал с Александрой Васильевной и всю жизнь ревновал её к о. Киру, перед фотографией которого застал её однажды в слезах.

Шли годы за годами, а у Александры Васильевны оставалась одна мечта — о доме. Все богатые люди Стрелецка переписывали дома на своих жён. Не последовал этому обычаю только Селихов, и Александра Васильевна боялась остаться на старости лет без крыши над головой.

Селихов упрямо молчал о своей посмертной воле. На улицу он никогда не выходил, бродил по комнатам и постоянно изменял завещание. Александра Васильевна знала, что ему ничего не стоит обречь её на нищету, лишить её не только денег, вещей, но и своего угла.

Муж запретил ей разговаривать с ним. Только при гостях, всё одних и тех же, которые бывали не больше двух-трёх раз в году, Селихов был любезен, шутлив и мил.

О. Кир пил. Высокий, дородный, он был похож на боярина, долго был силён и красив. С купцами о. Кир был груб, с начальниками — резок и находчив, с вольнодумцами — беспощаден. Весь город восхищался о. Киром как человеком необычайного ума и редкой учёности. Всем и всегда о. Кир говорил «ты», не любил старух, страстных поклонниц местного юродивого, и ненавидел человеческое безобразие.

Не терпел о. Кир и бродяг. Однажды на улице появился серб с бубном и обезьяной. Он тоскливо и страстно пел о своей родине. О. Кир запретил сербу ходить по улицам Стрелецка и посоветовал вернуться на родину и найти приличное ремесло. Ворота отца Кира были вечно заперты. Открывал их только водовоз, тощий старичок, которому протоирей благоволил. Узнав однажды, что водовоз привёз бочку воды и Селихову, о. Кир «навсегда прогнал его со двора долой».

Селихов запретил жене ходить в собор, где служил о. Кир, и та ходила в Никольскую церковь. Всю жизнь Александра Васильевна была между ними, всю жизнь они состязались в первенстве, уступали друг другу только дорогу к могиле. Александре Васильевне казалось, «что была в её жизни большая любовь: что схоронила она её в своей душе».

Не будь о. Кир священником, могла бы она мечтать о тайной греховной связи с ним; но Богу предстоял он, тайны рождения, брака, причастия и смерти были в его руках.

Горизонтов, тоже бывший когда-то поклонником Александры Васильевны, окончил семинарию и академию, отличался высоким ростом, широтой кости и мощным голосом. Он избрал скромный путь учителя и, пройдя его, вернулся в родной город.

За гигантскую, сутулую фигуру Горизонтова прозвали Мандриллой. Он купался ежедневно, вплоть до Покрова, и ел за десятерых. Горизонтов поражал горожан «своей внешностью, своим аппетитом, своим железным постоянством в привычках, своим нечеловеческим спокойствием и — своей философией». Он верил, что все усилия человека должны быть направлены на продление жизни, и неуклонно следовал этому. На вопрос о. Кира — юрод он или мудрец — Горизонтов ответил, что намерен насладиться долголетием и крепко держит в своих руках «драгоценную чашу жизни».

Селихов умер на тридцать первом году супружеской жизни, во время службы в Никольской церкви. Заупокойную служил о. Кир.

Вопреки страхам Александры Васильевны, дом и всё прочее имущество достались ей. Теперь она могла пожить в своё удовольствие, но жизнь оказалась для Александры Васильевны пресна как просфора. «С тоской чувствовала она, что не о чем стало ей молиться», а Царства Небесного она считала себя недостойной.

Не было ни дум, ни воспоминаний. Было только чувство горькой весенней нежности к кому-то — не то к себе, не то к о. Киру, не то к Селихову…

В эти апрельские дни Александра Васильевна часто разглядывала старые фотографии Селихова и Иорданова и жалела, что бог не дал ей детей. Раз она встретила возле городского сада Горизонтова, окликнула, но тот с ней не заговорил, лишь вежливо поклонился издали.

Как-то в жаркий майский день, сидя в саду за самоваром, Александра Васильевна лишилась чувств. Это оказался лёгкий удар. Поправляться Александра Васильевна стала быстро. Лёжа в постели, она застенчиво рассказала кухарке, что привиделся ей сон о двух молодых монахах, которые вошли в её спальню, раздели, положили на пол, «и так радостно, страшно и стыдно ей было, как никогда в жизни не было».

После этого сна стало Александре Васильевне казаться, что она с восторгом отдала бы свою вновь обретённую жизнь за одно свидание с о. Киром.

Страшно было вспоминать то счастье, тот страх, ту любовь, что когда-то горячей краской заливали девичье лицо, чувствовать, как доходит до сердца эта далёкая, ещё не истлевшая любовь.

И казалось Александре Васильевне, что любовь эта сливает воедино и того, кого она любила, и нелюбимого, с которым прожила всю жизнь.

Десятого июня в Стрелецк должен был приехать «один очень важный человек», которого собирался встречать о. Кир. Целый месяц Александра Васильевна мечтала, как встретит о. Кира на вокзале, шила новое платье. Однажды она увидела у калитки о. Кира бродягу-серба, которого прогоняла толпа народу. Сам о. Кир не вышел, и Александра Васильевна поняла, как он ослабел.

Десятого, в страшную жару, Александра Васильевна отправилась на вокзал. Оттуда её привезли мёртвую — немолодую женщину задавили в толпе. Дом Селиховых унаследовали дальние родственники, вывезли мебель и пустили постояльца — спившегося и обедневшего дворянина.

Горизонтов в скорости уехал в Москву — он вёл переговоры с Московским императорским Университетом о продаже этому университету своего собственного скелета и надеялся, что учёные мужи ещё долго не воспользуются своим приобретением. А о. Кир остался умирать в Стрелецке.