В тот день, а был это выходной, я отправился попариться, сам. Моя, осталась помогать соседке, её же лучшей подружке, к юбилею готовиться. Она, вообще, не такая любительница, как я и бывало и без особых, причин пропускала баню.
В тот день сразу, не заладилось. Я пришёл на открытие бани и застал не большую очередь. Оказывается, в отделение не запускали, так как в котельной были какие-то проблемы, с подачей воды и Семёныч, слесарь-истопник, героически их преодолевал. Работники бани не знали, открывать ли заведение, до решения слесаря.
Наконец, причина была устранена, но неисправность требовала постоянного наблюдения и по проявлению, сразу оперативно устранялась. Так, что, не повезло Семёнычу. Придётся, весь день, в душной, котельной сидеть.
Волнение ушло и все принялись за привычные банные процедуры. Не успел я, после парной, насладиться, истомой, под мятный чаёк, как, в отделение зашла, заведующая бани и что-то, не громко, но эмоционально, начала рассказывать уборщице. Та качала головой и начала посматривать в мою сторону.
«Натворил что-то?» — спрашивал я, сам себя, но ничего, противоправного вспомнить не мог. Мария Андреевна, так звали нашу уборщицу, подошла ко мне и спросила:
— Вы можете подойти к столу моему? Заведующая хочет, о чём-то поговорить с Вами.
Я обмотался полотенцем и пошлёпал за Андреевной. Заведующая, женщина, лет сорока, начала извиняться, а потом сказала:
— Вы, вот, в этом отделении, как-то розетки ремонтировали …
— Какие-то претензии к работе имеются? – перебил я её.
— Нет, нет. Что Вы, что Вы. Наоборот, мои извинения за беспокойство и огромное спасибо, за помощь.
— Тогда, в чём причина?
— Я хотела, Вас, попросить, посмотреть ну это … Короче, свет пропал.
Я имел отношение к электричеству и как-то, подправил розетку, в нашем отделении, поскольку и мужики и я, без чая сидели. А это, как известно, не порядок. Вот Андреевна и запомнила меня.
Я посмотрел на потолок. Все лампы горели.
— У нас, обычно, Семёныч, светом занимается, но сегодня, он, от котельной, оторваться не может. Поломка там. Сидит рядом и оперативно исправляет. С недельки, ремонт начнём. Не может он оторваться. А на выходной, когда мы электрика дождёмся?
— Ну и где этот свет? На входе или в гардеробной? – не охотно, спросил я.
— Нет. В парилке – уже веселее сказала заведующая.
— Я только оттуда – сообщил я работницам бани.
— А, в женском отделении. Вообще свет пропал. В парилке совсем нет. А в моечной, половина ламп погасла – продолжала вещать заведующая.
— Э, нет. Вы хотите, что бы я, по женскому отделению, расхаживал? Представляю реакцию. – начал упираться я – Там, моя рассказывала, чуть слесаря, вашего, Семёныча, не затоптали. Какие-то тётки, командировочные. Думали подглядывать, прокрался.
Заведующая и Андреевна рассмеялись.
— Зато потом, когда разобрались, чаем и кофе, его отпаивали. От перепуга, лечили. Да я, с Вами, пойду и пока не сделаете, рядом. буду.
Я представил, как моя Рая, сейчас, ждёт, с веником, парной и безуспешно ищет мочалку, в моечной. Она у меня, очки носит. Мне стало жалко жену, хотя её и не было, сегодня в бане. А ещё и женщин, которые потратят день зря, если свет не появится.
— Да у меня и инструмента, с собой, ни какого, нет – посетовал я.
— А мы к Семёнычу зайдём и возмёте, всё, что нужно – обрадовалась заведующая.
Я, одел спортивный костюм, благо лето на дворе и пошёл за заведующей.
— Может, тебе, помощник нужен – крикнул вслед, какой-то шутник. Заведующая повернулась и пригрозила, ему пальцем.
У Семёныча был, кое какой, инструмент. Я, выбрал, необходимое и послушал маленькую лекцию, слесаря-истопника:
— В моечном, коробок нет. Сам понимаешь – влага. Все в раздевалке. Автоматы в щитке. Лампы вот, бери. Если, что, спрашивай. Извини. Видишь, вот, труба, на флянцах, течь дала. Я бы сделал. Но долго это. Пришлось бы баню, закрывать. А так, вот, давление поддерживаю и воду выношу.
И он показал, на не большой бочонок, в который, с труб, бежала вода.
— Ты зайди потом. Инструмент отдашь и расскажешь, что и как – сказал вслед Семёныч, когда мы уходили.
Возле дверей отделения, заведующая остановилась и поняв ладонь, в мою сторону, типа подожди, вошла, в помещение. Сквозь, приоткрытую, дверь, я услышал:
— Уважаемые женщины. Извините за технические неполадки, с освещением. Но, сейчас, электрик посмотрит и устранит неисправность. Прошу отнестись с пониманием и не мешать мастеру.
Я услышал какой-то гул, как будто улей зашумел.
Заведующая выглянула и рукой, пригласила меня, помещение.
Первое, что кинулось мне в глаза, это три голых женщины у, ближних, шкафчиков. Две, из них, прикрылись руками, а третья так и стояла, сверкая треугольником. Она же, спросила:
— А что, Семёныч заболел?
— А вам, какая, разница? Занят Семёныч. Авария у него – серьёзно ответила заведующая.
— Да я то что. Мне всё-равно – сказала посетительница и тоже, прикрыла, руками, свои прелести.
Я отводил глаза, но всё равно, в поле зрения попадали, то аппетитные попки, то голые груди.
Вот и моечная. Снова речь заведующей и я попал в парилку. Пока туда дошли, наслушался реплик, типа:
— Есть теперь кому, нам, спину потереть …
— Массаж тоже будет?
— Это, что? Зам по женскому отделению?
— Кто одетого мужика, в баню пустил? Людмила Владимировна, разберитесь.
И так далее. Зато я узнал, как зовут заведующую. А то и сам не спросил и она, не сказала.
В парилке было сыро и я, тыльной стороной ладони, потрогал стены. Не щипало. Значит изоляция в порядке или напряжения нет. Пошли мы, к щитку. Он был в раздевалке. Там женщин было поменьше и они с интересом поглядывали в мою сторону.
Возле щитка, стояли шкафчики и мешали нормально работать возле щита. Я указал на этот недочёт, заведующей. У шкафчиков, раздевались и весело разговаривали две девушки. Одна, завидев меня, накинула на талию полотенце, а вторая, держа в руках, только что снятые, трусы, сказала мне:
— Здравствуйте дядя Денис.
Я присмотрелся и увидел свою соседку по площадке, старшеклассницу, Таню. Вторую девушку я не знал.
— Танюшка. Здравствуй. Да вот некому, свет сделать. А тут я, весьма, к стати, оказался. Из отделения вытащили – я посмотрел на Людмилу Владимировну – извините, попросили.
— А чего это Вы, сегодня, без тёти Раи? Я так рассчитывала, что она меня веничком отходит – спросила Таня, укладывая трусы на полку.
— Да маманьке, твоей, помогает – сказал я открывая щиток.
— Ну, мама. Меня, значит, в баню отправила, а сама соседей напрягает – возмутилась Таня.
— Да брось ты. Знаешь ведь, что лучше, тёти Раи, пироги и салаты, в нашем доме, ни кто, не делает – убедительно сказал я.
Таня кивнула и весело сказала:
— А может Вы нас, веничком, отходите? – хихикнула она, в кулачок. Засмеялась и её подружка. Но заведующая, строго посмотрела на них и Таня, помахав мне пальчиками, взяла, за руку, подружку и они, отправились, в моечную, виляя упругими попками. Я краем уха, поймал голос, Таниной, подруги:
— Классный мужик, твой сосед.
Автомат был включен. Значит, уборщица пыталась восстановить свет, что она и подтвердила:
-Я смотрю, вот это, как бы, выбило. Включила, а света , всё равно нет.
Я, уже с уборщицей, снова прошёл, в парилку. Стены не щипались. Я, с трудом, снял панель светильника и не смог выкрутить горелую лампу. Оказывается она припаялась цоколем и пришлось менять патрон. Но и после этого свет не появился. Пришлось мне лезть в коробку. Пока я бегал туда, сюда, женщины привыкли ко мне и уже не прикрывались и свободно ходили рядом. Ещё одна соседка, этажом ниже, остановилась и поприветствовала меня. Мы так и разговаривали с ней – я зачищающий кусочек провода, который собирался поставить в коробку, вместо выгоревшего и она, совсем голая. Интересно, что она и не думала прикрываться, а я, и не думал ей это предложить. Подошло ещё три женщины, тоже в неглиже. Посыпались вопросы:
— А свет будет?
— А долго ещё?
— А снова, не бабахнет? А то я как раз парилась, тогда. Так не заметила, как уписялась.
— А ты, на юбилее будешь сегодня? – это уже соседка спросила.
— Девочки не мешайте мастеру. Не тяните время – стала наводить порядок Людмила Владимировна.
Я полез под потолок и начал восстанавливать проводку. А снизу, на меня смотрели, с десяток женщин, с вениками на коленях. Я чувствовал их умоляющие взгляды, просящие сделать всё, что бы, их, день не пропал зря.
Вот, наконец, провод подсоединён и уложен в коробке. Я спустился и сказал уборщице включить автомат, когда попрошу. Ходил я уже без сопровождения. Заведующую, срочно вызвали по делу, а я пошёл к парилке.
— Отойдите от двери, пожалуйста – попросил я двух женщин, которые мылись рядом.
Те, с красными щёчками, отошли в сторону, а я открыл дверь и как конструктор, проверяющий своё детище на безопасность, крикнул:
— Включайте.
Яркий свет озарил парилку и половину моечного зала. По нему пронеслось, облегчительное: «Ох–х …» и раздались аплодисменты:
— Молодец. Красавчик. Спасибо. Здорово – донеслось до меня. Я оглянулся и увидел, что на меня смотрят десятка два трегольников и в два раза больше сисек. И улыбки, на фоне искрящихся глаз:
— Да не за что. Рад был помочь — заскромничал я. Тут же ко мне подбежала крепкая тётенька, постарше меня и сунув веник под мышку, прижала меня и крепко поцеловала в губы. Отстранившись, сказала:
— Дай я тебя поцелую, спаситель наш.
— Так уже ведь … — пытался спастись я, но крепышка, снова впилась в губы и не отпускала до тех пор, пока несколько голосов не досчитали, до десяти. Под смех и безобидные шутки, любительница целоваться ретировалась, а я, поблагодарив женщин за хорошие пожелания, направился к выходу.
— Куда? – меня под руки, почти подняли, моя соседка и … сотрудница по роботе.
— О господи. И ты здесь – взмолился я.
— Я всегда здесь. Тебе, что, Рая не говорила? – смеясь, спросила она и лукаво подмигнула мне.
— Я сам у неё спрошу. Если бы знал, что здесь полно соседок и сотрудниц, ни за что бы, не согласился – серьёзно, сказал я.
— И оставил бы полсотни женщин без бани – так же, серьёзно, сказала сотрудница Валя. Зная её характер и то, что, она, если не по её, может и обматерить, решил поддаться «грубой силе»
Меня усадили за стол и начали угощать всякой всячиной. Я отказывался.
— Ты что? Не съешь пирога, приготовленного по рецепту твоей Раи? – приставала соседка.
— Тебе не нравится мой чай, с липовым мёдом? – доставала сотрудница.
Каждая женщина, а было их за столом около десятка, хотела меня угостить, чем-то вкусненьким. Причём, ни одна (!?) не прикрылась и не оделась.
Пришла Людмила Владимировна. Ей, тоже, налили и она произнесла тост:
— За мужчин, которые делают женщин счастливыми и помогают им в любых ситуациях. Которые готовы на, всё, ради нас. За Дениса. Спасибо ему, что не отказал и спас всем, нам, этот чудесный выходной.
— Красиво сказано — пустила слезу женщина в дальнем углу.
— За них, проклятых — сказала другая, но последнее слово без зла, даже, ласково, как-то.
Пришлось и мне опрокинуть рюмашку. В это время, вышли соседка Таня с подружкой и начали, в шутку, конечно, сетовать, что в парной, некому, веником работать. Заведующей снова остудила, горячих, молодок и усадила, их, за стол. Веселье продолжалось. Мне даже показалось, что сидящие за столом со мной, женщины, забыли, зачем они сюда пришли. Последнюю рюмку, я принял от сотрудницы Вали, с приказом выпить до дна. На ходу закусывая домашней колбаской, я, прихватив инструмент, ретировался к двери. Вслед услышал:
— Вот это мужчина.
— Приходи ещё.
— Не забывай нас.
— Боишься сам, приходи с женой.
— Да жена, у него, Рая наша. Её нет сегодня.
— Да ты что? Во, повезло бабе.
— Дядя Денис. Приходите сегодня к маме, на юбилей. Не забудьте.
Я кивнул и быстрее, к выходу. Заведующая провела, меня, к двери спросив:
— Всё в порядке? Сами дойдёте?
Хмель начал одолевать меня и спускаясь, к Семёнычу, в котельную, я, чуть было, не свернул себе шею.
Семёныч посмеялся над моим рассказом и сказал:
— Твоя сотрудница Валя, заводила там. Она и меня, не раз, за стол, усаживала. Самогон у неё, зверь. Но мой не хуже.
Семёныч начал разливать, в рюмки, ароматный напиток:
-Нет и нет. Мне хватит. Довольно уже – возмутился я.
Семёныч посмотрел на меня, не понимающим взглядом, поставил бутылку и подсунув тарелку, с закуской, сказал:
— У меня же пасека своя. А это медовуха настоящая. Последняя бутылка. Не попробуешь, пожалеешь – и сделал вид, что обиделся.
— Ну что ты, Семёныч. Не обижайся. Давай дёрнем, за дружбу – немного в растяжку, сказал я, почувствовав, что знаю его, ну лет так сто. Не меньше.
— И за баб, чёртовых – весело подхватил Семёныч.
— Ага! – смеясь, сказал я, заливая в себя, ароматную медовуху.
Следующую бутылку, Семёныч, снова разливал, как последнюю. Но на это, я, уже, не обращал внимание.
На юбилее, хозяйка спросила мою Раю:
— А Денис, чего это, не пришёл?
— Да набрался в бане. Спит без задних. Никогда такого не было. И кто его, там, накачал?
Соседка этажом ниже и старшеклассница Таня, переглянулись, но ничего не сказали.
246
…Солнце еще не встало, а Мишка уже был на Барсучьем бору. Там, километрах в трех от деревни, стоял пустующий домик серогонов. Мишка сделал еще ходку до деревни, притащил рыбацкие снасти и, вернувшись назад, замел еловым лапником свои следы.
Теперь он чувствовал себя в безопасности, затопил жаркую буржуйку, наварил картошки, с аппетитом поел.
Солнце стояло уже высоко, когда он отправился к реке ставить верши. С высокого берега открывалась неописуемая красота лесной речки, укрытой снегами. Мишка долго стоял, как зачарованный, любуясь искрящимся зимним миром. На противоположной стороне реки на крутом берегу стояла заснеженная, рубленая в два этажа из отборного леса дача бывшего директора леспромхоза, а ныне крутого бизнесмена –лесопромышленника. Окна ее украшала витиеватая резьба, внизу у реки прилепилась просторная баня. Дача была еще не обжита. Когда Мишка уезжал в Питер, мастера из города сооружали камин в горнице, занимались отделкой комнат. Теперь тут никого не было. И Мишка даже подумал, что хорошо бы ему пожить на этой даче до весны. Все равно, пока не сойдет снег, хозяевам сюда не пробраться. Но тут же испугался этой мысли, вспомнив, что за ним должна охотиться милиция.
Он спустился к реке, прорубил топором лед поперек русла, забил прорубь еловым лапником так, чтобы рыба могла пройти только в одном месте, и вырубил широкую полынью под вершу.
Скоро он уже закончил свою работу и пошел в избушку отдохнуть от трудов. Избушка была маленькой, тесной. Но был в ней особый лесной уют. Мишка набросал на нары лапника и завалился во всей одежде на пахучую смолистую подстилку, радуясь обретенному, наконец, покою.
Проснулся Мишка от странных звуков, наполнивших лес. Казалось, в Барсучьем бору высадился десант инопланетян, производящих невероятные, грохочущие, сотрясающие столетние сосны звуки. Мишка свалился с нар, шагнул за двери избушки.
— Путана, путана, путана! — гремело и завывало в бору.— Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?
Музыка доносилась со стороны реки. Мишка осторожно пошел к берегу. У директорской дачи стояли машины, из труб поднимались к небу густые дымы, топилась баня, хлопали двери, на всю катушку гремела музыка, то и дело доносился заливистый девичий смех.
У Мишки тревожно забилось сердце. Он спрятался за кустами и, сдерживая подступившее к горлу волнение, стал наблюдать за происходящим…
Он видел, как к бане спустилась веселая компания. Впереди грузно шел директор их леспромхоза, следом, оступаясь с пробитой тропы в снег и взвизгивая, шли три длинноногие девицы, за ними еще какие-то крупные, породистые мужики. Скоро баня запыхала паром.
Изнутри ее доносилось аханье каменки, приглушенный смех и стенания.
Наконец, распахнулись двери предбанника, и на чистый девственный снег вывалилась нагишом вся развеселая компания. Мишкин директор, тряся отвислым животом, словно кабан пробивал своим распаренным розовым телом пушистый снег, увлекая компанию к реке, прямо в полынью, где стояла Мишкина верша.
Три ображенные девицы оказались на льду, как раз напротив Мишкиной ухоронки. Казалось, протяни руку и достанешь каждую.
От этой близости и вида обнаженных девичьих тел у Мишки, жившего поневоле в суровом воздержании, закружилась голова, а лицо запылало нестерпимым жаром стыда и неизведанной запретной страсти.
Словно пьяный, он встал, и, шатаясь, побрел к своему убогому пристанищу. А сзади дразнил и манил волнующе девичий смех и радостное повизгивание…
В избушке смолокуров он снова затопил печь, напился чаю с брусничным листом и лег на нары ничком, горестно вздыхая по своей беспутной никчемной жизни, которая теперь, после утреннего заявления по радио, и вовсе стала лишена всякого смысла.
Мишка рано остался без родителей. Мать утонула на сплаве, отец запился. Сказывают, что у самогонного аппарата не тот змеевик был поставлен. Надо было из нержавейки, а Варфоломей поставил медный. Оттого самогонка получилась ядовитая.
Никто в этой жизни Мишку не любил. После ремесленного гулял он с девицей и даже целовался, а как ушел в армию, так тут же любовь его выскочила замуж за приезжего с Закарпатья шабашника и укатила с ним навсегда.
А после армии была работа в лесу, да пьянка в выходные. Парень он был видный и добрый, а вот девиц рядом не случалось, остались в Выселках одни парни, девки все по городам разъехались. Тут поневоле запьешь! Уж лучше бы ему родиться бабки Саниным козлом! Сидел бы себе на печи да картошку чищеную ел. Ишь, в кабинете ему студено!
Мишке стало так нестерпимо жалко самого себя, что горючая слеза закипела на глазах и упала в еловый лапник.
…Ночью он вышел из избушки, все та же песня гремела на даче и стократным эхом прокатывалась по Барсучьему бору:
«Путана, путана, путана,
Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?»
Столетние сосны вздрагивали под ударами децибелл и сыпали с вершин искрящийся под светом луны снег. Луна светила, словно прожектор. В необъятной небесной бездне сияли лучистые звезды, и, ночь была светла, как день.
Мишку, будто магнитом, тянуло опять к даче, музыке и веселью. И он пошел туда под предлогом перепроверить вершу. Ее могли сбить, когда ныряли в прорубь, или вообще вытащить на лед.
Директорская дача сверкала огнями. берега Мишка видел в широких окнах ее сказочное застолье, уставленное всевозможными явствами. Кто-то танцевал, кто-то уже спал в кресле. Вдруг двери дачи распахнлись, выплеснув в морозную чистоту ночи шквал музыки и электрического сияния.
Мишка увидел, как кто-то выскочил в огненном ореоле на крыльцо, бросился вниз в темноту, заскрипели ступени на угоре, и вот в лунном призрачном свете на льду реки он увидел девушку, одну из тех трех, что были тут днем. Она подбежала к черневшей полынье, в которой свивались студеные струи недремлющей речки, и бросилась перед ней на колени.
Мишка еще не видывал в жизни таких красивых девушек. Волосы ее были распущены по плечам, высокая грудь тяжело вздымалась, и по прекрасному лицу текли слезы.
Вновь распахнулись дачные двери, и на крыльцо вышел мужчина:
— Марго! — крикнул он повелительно.— Слышишь? Вернись! Видимо, он звал девушку, стоявшую сейчас на коленях перед полыньей.
— Маля! — повторил он настойчиво,— Малька! Забирайся домой. Я устал ждать.
Девушка не отвечала. Мишка слышал лишь тихие всхлипывания. Мужчина потоптался на крыльце, выругался и ушел обратно. Девушка что-то прошептала и сделала движение к полынье.
Мишке стало невыносимо жалко ее. Он выскочил из кустов и в один миг оказался рядом с девицей.
— Не надо! — сказал он деревянным голосом.— Тут глубоко. Девица подняла голову.
— Ты кто? — спросила она отрешенно. От нее пахло дорогими духами, вином и заграничным табаком.
— Мишка,— сказал он волнуясь.
— Ты местный?
— Живу тут. В лесу,— все так же деревянно отвечал Мишка. Девица вновь опустила голову.
— А я Марго. Или Маля. Путана.
— Это, стриптизерша, что ли?
-Да нет. Путана.
Мишка не знал значения этого слов и решил, что путана — это фамилия девицы.
-Ты, это, не стой коленками на льду-то,— предупредил Мишка.— А то простудишься.
Девица вдруг заплакала, и плечи ее мелко задрожали. Мишка, подавив в себе стеснение, взял ее за локотки и поставил рядом с собою.
— Слышишь, Мишка,— сказала она вдруг и подняла на него полные горя прекрасные глаза.— Уведи меня отсюда. Куда-нибудь.
И Мишка вдруг ощутил, что прежнего Мишки уже нет, что он весь теперь во власти этих горестных глаз. И что он готов делать все, что она скажет.
— У меня замерзли ноги,— сказала она.— Погрей мне коленки. Мишка присел и охватил своими негнущимися руками упругие колени
Мали. Ноги ее были голы и холодны. Мишка склонился над ними, стал согревать их своим дыханием.
— Пойдем,— скоро сказала она.— Уведи меня отсюда скорее…
— Они поднялись по тропе в угор. Неожиданно для себя Мишка легко подхватил ее на руки и понес к своему лесному зимовью. А она охватила его руками за шею, прижалась тесно к Мишкиной груди, облеченной в пропахшую дымом и хвоей фуфайку и затихла.
Когда Мишка добрался до избушки, девушка уже глубоко спала.
Он уложил ее бережно на укрытые лапником нары и сел у окошечка, прислушиваясь к неизведанным чувствам, полчаса назад поселившимся в его душе, но уже укоренившимся так, словно он вечно жил с этими чувствами и так же вечно будет жить дальше.
Маля чуть слышно дышала. Ночь была светла, как день. За окошком сияла прожектором луна.
А.Н.ТОЛСТОЙ
БАНЯ
Фроська тихо вошла в баню и в нерешительности остановилась.
Барин лежал на лавке на животе, и две девки — Наташка и Малашка тоже голые, стояли с боков, по очереди ожесточенно хлестали вениками по раскаленной багрово-розовой спине, блестевшей от пота. Барин блаженно жмурился, одобрительно крякал при особенно сильном ударе. Наконец, он подал им знак остановиться и, громко отдуваясь, сел, опустив широко раздвинутые ноги на пол.
— «Квасу!» — Хрипло крикнул он.
Быстро метнувшись в угол, Наташка подала ему ковш квасу. Напившись, барин заметил тихо стоявшую у дверей Фроську и поманил ее пальцем.
Медленно переступая босыми ногами по мокрому полу, стыдливо прикрывая наготу руками, она приблизилась и стала перед ним, опустив глаза. Ей стало стыдно смотреть на голого барина, стыдно стоять голой перед ним. Она стыдилась того, что ее без тени смущения разглядывают, стоя рядом две девки, которые не смущаются своей наготы.
«Новенькая!» — Воскликнул барин. «Хорошая, ничего не скажешь!». «Как зовут?» — Скороговоркой бросил он, ощупывая ее живот, ноги, зад.
«Фроськой», — тихо ответила она и вдруг вскрикнула от неожиданности и боли: барин крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двинул рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую нежной и гладкой кожей. Фроська дернулась, отскочила назад, потирая занывшую грудь.
Барин громко засмеялся и погрозил ей пальцем. Вторя ему, залились угодливым смехом Малашка и Наташка.
«Ну, ничего, привыкнешь, — хихикая сказала Наташка, — и не то еще будет», — и метнула озорными глазами на барина.
А он, довольно ухмыляясь, запустил себе между ног руку, почесывая все свои мужские пренадлежности, имеющие довольно внушительный вид.
«Ваша, девки, задача, — обратился он к Малашке и Наташке, — научить ее, — кивнул он на Фроську, — всей нашей премудрости». Он плотоядно улыбнулся, помахивая головкой набрякшего члена.
«А пока, — продолжил он, — пусть смотрит да ума набирается. А, ну, Малашка, стойку!» — Вдруг громко крикнул барин и с хрустом потянулся своим грузным телом. Малашка вышла на свободную от лавок середину помещения и согнувшись, уперлась руками в пол.
Он подошел к ней сзади, громко похлопывая по мокрому ее заду, отливавшему белизной упругой мокрой кожи и, заржав по жеребиному, начал совать свой, торчащий как кол, член под крутые ягодицы Малашки, быстро толкая его головку в скользкую мякоть женского полового органа. От охватившего вожделения лицо его налилось кровью, рот перекосился, дыхание стало громким и прерывистым, а полусогнутые колени дрожали. Наконец, упругая головка его члена раздвинула влажный, но тугой зев ее влагалища, и живот барина плотно прижался к округлому заду девки. Он снова заржал, но уже победно и, ожесточенно двигая низом туловища, стал с наслаждением предаваться половому акту. Малашку, видно тоже здорово разобрало. Она сладострастно начала стонать при каждом погружении в ее лоно мужского члена и, помогая при этом барину, двигала своим толстым задом навстречу движениям его тела.
Наташка смотрела на эту картину, целиком захваченная происходящим. Большие глаза ее еще больше расширились, рот раскрылся, а трепетное тело непроизвольно подергивалось в такт движениям барина и Малашки. Она как бы воспринимала барина вместо подружки.
А Фроська, вначале ошеломленная, постепенно стала реально воспринимать окружающее, хотя ее очень смутило бестыдство голых тел барина и девки. Она знала, что это такое, но так близко и откровенно видела половое сношение мужчины и женщины впервые.
Когда барин прилип к заду Малашки, Фроська от смущения отвернулась, но любопытство пересилило, и она, искоса кинув взгляд и увидев, что на нее никто не смотрит, осмелев, стала смотреть на них во все глаза. Не испытав на себе полноту мужской ласки, она воспринимала все сначала спокойно, но затем стала чувствовать какое-то сладостное томление, и кровь горячими струями разлилась по всему ее телу, сердце забилось, как после бега, дыхание стало прерывистым. Для всех перестало существовать время и окружающее, все, кроме совершающегося полового акта, захватившего внимание и чувства.
Вдруг барин судорожно дернулся, глаза его закатились и он со стоном выпустил из груди воздух. «Все» — вздохнул он тяжело и раслабленной походкой подошел к лавке, затем тяжело опустился на нее.
Малашка выпрямилась, блаженно потянулась и села на другую лавку. «Наташка, водки!»- Приказал барин. Та, юркнув в предбанник, вынесла на подносе бутылку водки и миску с огурцами. Барин налил себе стакан, залпом выпил и захрустел огурцом. Затем он налил его снова и поманил пальцем Малашку. Та подошла и тоже привычно залпом осушила его. За ней ту же порцию приняла Наташка.