Подготовьте рассказ о переменах в поздней лирике тютчева используя

Вопросы и задания

1. Подготовьте рассказ о «малой родине» Тютчева.

2. Дайте характеристику поколению «любомудров», определите отличие их общественной позиции от декабристов, раскройте их роль в становлении самобытной русской мысли и философской лирики.

3. На примере самостоятельно отобранных стихотворений покажите своеобразие изображения природы в лирике Тютчева, особенности её метафорического языка.

4. Подберите самостоятельно стихи Тютчева, в которых идет борьба космических и хаотических стихий бытия.

5. Сравните любовную лирику Тютчева с пушкинскими стихами и покажите ее своеобразие.

6. Подготовьте рассказ о переменах в поздней лирике Тютчева, используя раздел учебника «Поэтическое открытие русского космоса» и собственные наблюдения над стихами Тютчева этого периода.

Алексей Константинович Толстой (1817–1875)

О своеобразии художественного мироощущения А. К. Толстого

Обращаясь к своей любимой женщине и будущей жене Софье Андреевне Миллер в октябре 1851 года, А. К. Толстой сказал: «… Бывают минуты, в которые моя душа при мысли о тебе как будто вспоминает далёкие-далёкие времена, когда мы знали друг друга лучше и были ещё ближе, чем сейчас, а потом мне как бы чудится обещание, что мы опять станем так же близки, как были когда-то, и в такие минуты я испытываю счастье столь великое и столь отличное от всего доступного нашим представлениям здесь, что это – словно предвкушение или предчувствие будущей жизни».

Поэт верил, что сердечная близость к женщине пробуждает в душе человека от Бога заложенное в ней, универсальное и всеобъемлющее чувство любви:

 

Меня, во мраке и в пыли
Досель влачившего оковы,
Любови крылья вознесли
В отчизну Пламени и Слова.
И просветлел мой тёмный взор,
И стал мне виден мир незримый,
И слышит ухо с этих пор,
Что для других неуловимо <…>
И слышу я, как разговор
Везде немолчный раздается,
Как сердце каменное гор
С любовью в тёмных недрах бьётся,
С любовью в тверди голубой
Клубятся медленные тучи,
И под древесною корой,
Весною свежей и пахучей,
С любовью в листья сок живой
Струёй подъемлется певучей.
И вещим сердцем понял я,
Что все рожденное от Слова,
Лучи любви кругом лия,
К Нему вернуться жаждет снова;
И жизни каждая струя,
Любви покорная закону,
Стремится силой бытия
Неудержимо к Божью лону;
И всюду звук, и всюду свет,
И всем мирам одно начало,
И ничего в природе нет,
Что бы любовью не дышало.

Как шестикрылый Серафим в «Пророке» Пушкина, любовь у Толстого – посланница Всевышнего, она пробуждает творческие силы, открывает завесу над тайной одухотворенного единства мира. На крыльях любви человек поднимается к божественному всеведению: просветляется его взор, и за видимым миром встаёт «мир незримый»; проясняется слух, и он слышит, что «для других неуловимо».

В основе стихотворения – евангельская мысль о происхождении всего мироздания от Слова. Толстой считает, что обыденное сознание, согласно которому сначала создаётся вещь, а потом ей даётся название, совершает ошибку. Точно так же нам кажется, что солнце вращается вокруг земли. В Божьем творчестве – обратный порядок. В сотворении мира Слово опережает вещь. Слово вызывает её к жизни. В Слове заключена духовная основа вещи. В земном мире, помрачённом грехопадением людей, исказился Божий замысел о мире. Божественные основы в человеке и в природе потускнели. Любовь пробуждает стремление вернуться к Божьему замыслу, к Слову – первооснове вещей и явлений.

Душа человека носит идеал божественной любви в своём сердце, этим идеалом живёт, к этому идеалу стремится. В драматической поэме «Дон Жуан» Толстой изображает Дон Жуана романтиком любви, ищущим в земном чувстве божественный отголосок:

 

А кажется, я понимал любовь!
Я в ней искал не узкое то чувство,
Которое, два сердца съединив,
Стеною их от мира отделяет.
Она меня роднила со вселенной,
Всех истин я источник видел в ней,
Всех дел великих первую причину.
Через неё я понимал уж смутно
Чудесный строй законов бытия,
Явлений всех сокрытое начало.

Любовь – одухотворённое чувство, через него, как через икону, открывается «окно» в вечность, в Царство Божие, «в отчизну Пламени и Слова». Любовь – связь между миром земным и миром горним и высшим. Она не Бог, но нечто божественное в ней неоспоримо. Она посредник между бессмертною, вечною и смертною, тленною сторонами человеческой природы, она соединяет небо и землю. Безлюбовный человек – неверующий человек. Дон Жуан у Толстого говорит:

 

Коль нет любви, то нет и убеждений;
Коль нет любви, то знайте: нет и Бога!

С высоким чувством любви связан у Толстого высокий дар творчества. К искусству Слова он относится со священным трепетом, в людях, наделённых поэтическим талантом, он видит избранников Бога. Истинные поэты не отражают, а преображают мир. Это преображение осуществляется не по их субъективному замыслу или капризу, а по воле Того, Кто пробуждает в них творческий дар. Источником творчества, по Толстому, является мир «предвечных Слов-образов» существующих вне земной сферы. Художественно одарённый человек проникает «В то сокровенное горнило, / Где первообразы кипят, / Трепещут творческие силы». Искусство – посредник между миром земным и миром небесным. Поэт ловит отблеск вечного и бесконечного в преходящих формах земного бытия. Он не сочиняет произведение по своему произволу. Напротив, в минуту поэтического вдохновения его духовному зрению открывается тайна Божественной гармонии, скрытые от простого смертного замыслы Творца:

 

       Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!
       Вечно носились они над землёю, незримые оку.

О том, что истинный художник не волен над своим творчеством, Толстой говорит в балладе «Слепой». Князь с дружиной охотится в лесу. Останавливаясь для полуденного отдыха, он зовёт из соседней деревни слепого певца. Когда певец приходит, охотники уже отдохнули и, забыв о нём, уехали. Слепой, не замечая их отсутствия, вдохновляется и поёт до вечера. А когда он узнаёт, что пел один, то нисколько этим не смущается: ведь «песня ему не в хвалу и не в суд», «он раб ему чуждого духа»:

 

Не ведает горный источник, когда
     Потоком он в степи стремится,
И бьёт и кипит его, пенясь, вода,
     Придут ли к нему пастухи и стада
      Струями его освежиться!

Назначенье истинного поэта – за видимым миром прозревать мир невидимый, за всеми явлениями земного бытия угадывать их Божественный первообраз, в кажущемся хаосе этих явлений улавливать скрытую гармонию. За всеми картинами природы, за всеми событиями народной жизни Толстой видит не только прямой, открытый всем и всеми видимый внешний, но ещё и внутренний, духовный мир. Вот как Толстой пишет об этом в стихотворении «И. С. Аксакову»:

 

Судя меня довольно строго,
В моих стихах находишь ты,
Что в них торжественности много
И слишком мало простоты.
Так. В беспредельное влекома,
Душа незримый чует мир,
И я не раз под голос грома,
Быть может, строил мой псалтырь.
Но я не чужд и здешней жизни;
Служа таинственной отчизне,
Я и в пылу душевных сил
О том, что близко, не забыл.
Поверь, и мне мила природа,
И быт родного нам народа —
Его стремленья я делю,
И всё земное я люблю,
Все ежедневные картины:
Поля, и сёла, и равнины,
И шум колеблемых лесов,
И звон косы в лугу росистом,
И пляску с топаньем и свистом
Под говор пьяных мужичков;
В степи чумацкие ночлеги,
И рек безбережный разлив,
И скрып кочующей телеги,
И вид волнующихся нив;
Люблю я тройку удалую,
И свист саней на всём бегу,
На славу кованную сбрую,
И золочёную дугу;
Люблю тот край, где зимы долги,
Но где весна так молода,
Где вниз по матушке по Волге
Идут бурлацкие суда;
И все мне дороги явленья,
Тобой описанные, друг,
Твои гражданские стремленья
И честной речи трезвый звук.
Но всё, что чисто и достойно,
Что на земле сложилось стройно,
Для человека то ужель,
В тревоге вечной мирозданья,
Есть грань высокого призванья
И окончательная цель?
Нет, в каждом шорохе растенья
И в каждом трепете листа
Иное слышится значенье,
Видна иная красота!
Я в них иному гласу внемлю
И, жизнью смертною дыша,
Гляжу с любовию на землю,
Но выше просится душа;
И что её, всегда чаруя,
Зовёт и манит вдалеке —
О том поведать не могу я
На ежедневном языке.

«Поэт, начертавший эти слова, прав и мудр: есть Россия земная – русской душе естественно любить её и противоестественно не любить её. Ибо она – наше материнское лоно; наша детская колыбель, вскормившая нас природа, наше земное, отеческое гнездо, наше национальное жилище, наш, отведенный нам Богом, сад, – говорит об этих стихах А. К. Толстого русский мыслитель Иван Александрович Ильин. – Но <…> за Россией земной – живёт, созерцает, поёт, молится и творит Россия духовная…»[53]53

  Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. – Т. 6, кн. 2. М., 1996. – С. 206–207.

[Закрыть]

Это она «научила нас молиться такими дивными молитвами, как в поэме “Иоанн Дамаскин” молится А. К. Толстой:

 

Благословляю вас, леса,
Долины, нивы, горы, воды!
Благословляю я свободу
И голубые небеса!
И посох мой благословляю,
И эту бедную суму,
И степь от краю и до краю,
И солнца свет, и ночи тьму,
И одинокую тропинку,
По коей, нищий, я иду,
И в поле каждую былинку,
И в небе каждую звезду!

Вот как связано у нас в России – наша природа, наша душа и православное приятие мира! Вот где Россия – едина и цельна – от последней былинки в поле до полноты христианской любви»[54]54

  Там же. – С. 225. На стихи «Благословляю вас, леса…» написал романс П. И. Чайковский

[Закрыть]

.

Когда в 1840–1860-е годы русская демократическая общественность начала борьбу с высокой поэзией, когда наши Базаровы стали кичливо заявлять, что Пушкин устарел, что «порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта», Толстой увидел в этом скептическом взгляде на искусство поругание святыни. В его сознании возникла прямая параллель между современными нигилистами и византийскими иконоборцами VII века. Иконоборцы утверждали, что Божество неописуемо, и на этом основании отвергали иконы. На этой же точке зрения стояли, по Толстому, современные гонители искусства, считавшие всё эстетическое праздной забавой. Вот почему внимание Толстого привлёк образ преподобного Иоанна Дамаскина. Следуя за этим православным святым VII века, за его вдохновенными глаголами в защиту икон, за его пасхальными, рождественскими песнопениями-гимнами, Толстой создаёт свой гимн в защиту искусства – «Против течения»:

 

Други, вы слышите ль крик оглушительный:
«Сдайтесь, певцы и художники! Кстати ли
Вымыслы ваши в наш век положительный?
Много ли вас остается, мечтатели?
Сдайтеся натиску нового времени!
Мир отрезвился, прошли увлечения —
Где ж устоять вам, отжившему племени,
     Против течения?»

2

 

Други, не верьте! Всё та же единая
Сила нас манит к себе неизвестная,
Та же пленяет нас песнь соловьиная,
Те же нас радуют звёзды небесные!
Правда всё та же! Средь мрака ненастного
Верьте чудесной звезде вдохновения,
Дружно гребите во имя прекрасного
     Против течения!

3

 

Вспомните: в дни Византии расслабленной,
В приступах ярых на Божьи обители,
Дерзко ругаясь святыне награбленной,
Так же кричали икон истребители:
«Кто воспротивится нашему множеству!
Мир обновили мы силой мышления —
Где ж побеждённому спорить художеству
     Против течения?»

4

 

В оные ж дни, после казни Спасителя,
В дни, как апостолы шли вдохновенные,
Шли проповедовать слово учителя,
Книжники так говорили надменные:
«Распят мятежник! Нет проку в осмеянном,
Всем ненавистном, безумном учении!
Им ли убогим идти галилеянам
     Против течения!»

5

 

Други, гребите! Напрасно хулители
Мнят оскорбить нас своею гордынею —
На берег вскоре мы, волн победители,
Выйдем торжественно с нашей святынею!
Верх над конечным возьмет бесконечное,
Верою в наше святое значение
Мы же возбудим течение встречное
     Против течения!

По характеристике В. С. Соловьёва, «Алексей Толстой, как и Тютчев, принадлежит к числу поэтов-мыслителей, но в отличие от Тютчева – поэта исключительно созерцательной мысли, – граф Алексей Толстой был поэтом мысли воинствующей – поэтом-борцом. <…> Наш поэт боролся оружием свободного слова за право красоты, которая есть ощутительная форма истины, и за жизненные права человеческой личности. Сам поэт понимал своё призвание как борьбу:

 

Господь, меня готовя к бою,
Любовь и гнев вложил мне в грудь,
И мне десницею святою
Он указал правдивый путь…

Но именно потому, что путь, указанный поэту, был правдивый, и борьба на этом пути была борьбою за высшую правду, за интересы безусловного и вечного достоинства; она возвышала поэта не только над житейскими и корыстными битвами, но и над тою партийною борьбой, которая может быть бескорыстною, но не может быть правдивою, ибо она заставляет видеть всё в белом цвете на своей стороне – и всё в черном на стороне враждебной; а такого равномерного распределения цветов на самом деле не бывает и не будет – по крайней мере, до Страшного суда.

По чувству правды, Толстой не мог отдаться всецело одному из враждующих станов, не мог быть партийным борцом – он сознательно отвергал такую борьбу:

 

Двух станов не боец, но только гость случайный,
За правду я бы рад поднять мой добрый меч,
Но спор с обоими – досель мой жребий тайный,
И к клятве ни один не мог меня привлечь;
Союза полного не будет между нами —
Не купленный никем, под чьё б ни стал я знамя,
Пристрастной ревности друзей не в силах снесть,
Я знамени врага отстаивал бы честь!»[55]55

  Соловьёв В. С. Литературная критика. М., 1990. – С. 122–123.

[Закрыть]

Жизненный путь А. К. Толстого

Взгляды Толстого на искусство, на драматическую общественную борьбу своего времени органически связаны с его жизненной судьбой. Кровная причастность не только к искусству, но и к тысячелетней истории Государства Российского была дана ему от рождения. Прадедом Толстого по материнской линии был последний гетман Украины Кирилл Георгиевич Разумовский, сын которого, Алексей Кириллович, министр народного просвещения при Александре I (1810–1816), имел многочисленное внебрачное потомство от Марии Михайловны Соболевской. В 1807 году дети были им узаконены и получили дворянство с фамилией Перовских – от подмосковного имения А. К. Разумовского Перово. Перовские, пользуясь любовью и попечительством отца, получили европейское образование. А. К. Разумовский оставил им богатое наследство – обширные имения, в числе которых были Пустынька под Петербургом, Погорельцы и Красный Рог в Черниговской (ныне Брянской) губернии, где в старинной гетманской усадьбе, в красивом охотничьем доме, построенном, по преданию, знаменитым архитектором Растрелли, жила Анна Алексеевна Перовская – мать А. К. Толстого. Её брак с Константином Петровичем Толстым, братом Ф. П. Толстого, известного скульптора и вице-президента Академии художеств, был несчастливым. Вскоре после рождения сына Алексея 24 августа (5 сентября) 1817 года супруги расстались, и Анна Алексеевна с шестинедельным ребёнком на руках покинула Петербург.

Заботу о воспитании мальчика взял на себя её брат, писатель Алексей Алексеевич Перовский, публиковавшийся под псевдонимом Антоний Погорельский. Своему любимому племяннику он посвятил сказку «Чёрная курица, или Подземные жители».

В письме к итальянскому другу, знатоку русской литературы А. Губернатису, Толстой дал ёмкую характеристику своего жизненного пути и художественного миросозерцания: «Моё детство было очень счастливо и оставило во мне одни только светлые воспоминания. Единственный сын, не имевший никаких товарищей для игр и наделённый весьма живым воображением, я очень рано привык к мечтательности, вскоре превратившейся в ярко выраженную склонность к поэзии. Много содействовала этому природа, среди которой я жил; воздух и вид наших больших лесов, страстно любимых мною, произвели на меня глубокое впечатление, наложившее отпечаток на мой характер и на всю мою жизнь и оставшееся во мне и поныне. Воспитание моё по-прежнему продолжалось дома. В возрасте 8 или 9 лет я отправился вместе со своими родными в Петербург, где был представлен цесаревичу, ныне императору всероссийскому, и допущен в круг детей, с которыми он проводил воскресные дни. С этого времени благосклонность его ко мне никогда не покидала меня. В следующем году мать и дядя взяли меня с собою в Германию. Во время нашего пребывания в Веймаре дядя повёл меня к Гёте, к которому я инстинктивно был проникнут глубочайшим уважением, ибо слышал, как о нём говорили все окружающие. От этого посещения в памяти моей остались величественные черты лица Гёте и то, что я сидел у него на коленях. С тех пор и до семнадцатилетнего возраста, когда я выдержал выпускной экзамен в Московском университете, я беспрестанно путешествовал с родными как по России, так и за границей, но постоянно возвращался в имение, где протекли мои первые годы, и всегда испытывал особое волнение при виде этих мест. После смерти дяди, сделавшего меня своим наследником, я в 1836 году был, по желанию матери, причислен к русской миссии при Германском сейме во Франкфурте-на-Майне; затем я поступил на службу во II Отделение собственной его императорского величества канцелярии, редактирующее законы. В 1855 году я пошел добровольцем в новообразованный стрелковый полк императорской фамилии, чтобы принять участие в Крымской кампании; но нашему полку не пришлось быть в деле, он дошёл только до Одессы, где мы потеряли более тысячи человек от тифа, которым заболел и я. Во время коронации в Москве император Александр II изволил назначить меня флигель-адъютантом…

Так как Вы желали иметь характеристику моей духовной жизни, то скажу Вам, что, кроме поэзии, я всегда испытывал неодолимое влечение к искусству вообще, во всех его проявлениях. Та или иная картина или статуя, равно как и хорошая музыка, производили на меня такое сильное впечатление, что волосы мои буквально поднимались на голове. Тринадцати лет от роду я совершил с родными первое путешествие в Италию. Невозможно было бы передать всю силу моих впечатлений и тот переворот, который произошёл во мне, когда сокровища искусства открылись моей душе, предчувствовавшей их ещё до того, как я их увидел воочию <…> так что по возвращении в Россию я впал в настоящую тоску по родине – по Италии, в какое-то отчаянье, отказываясь от пищи и рыдая по ночам, когда сны уносили меня в мой потерянный рай. К этой страсти к Италии вскоре присоединилась другая, составлявшая с нею странный контраст, на первый взгляд могущий показаться противоречием: это была страсть к охоте. С двадцатого года моей жизни она стала во мне так сильна и я предавался ей с таким жаром, что отдавал ей всё время, которым мог располагать».

Аристократическое происхождение, привязавшее семейство Перовских к царскому окружению, открывало перед А. К. Толстым блестящую придворную карьеру. Но служба никак не прельщала его: «Я родился художником, – писал он своей возлюбленной С. А. Миллер, – но все обстоятельства и вся моя жизнь до сих пор противились тому, чтобы я сделался вполне художником. Вообще вся наша администрация и общий строй – явный неприятель всему, что есть художество, – начиная с поэзии и до устройства улиц…»

Лирика А. К. Толстого

В раннем периоде творчества 1840-х годов лирические стихотворения Толстого наполнены живым чувством истории, памятью о которой пронизаны ярко-праздничные картины русской и украинской природы. В стихотворении «Ты знаешь край, где всё обильем дышит…» поэт использует композиционное построение любимой русскими и немецкими романтиками «Миньоны» Гёте. Лирическая героиня вдохновенно говорит там о таинственной обетованной земле, где цветут лимоны, где негой Юга дышит небосклон, и трижды призывает своего возлюбленного:

 

         Туда, туда,
Возлюбленный, нам скрыться б навсегда.

Толстой, повторяя композиционную схему стихов Гёте, стремится наполнить её не таинственно-романтическим, а реалистическим содержанием, используя опыт лермонтовской «Родины». Пейзаж Украины даётся сперва общим планом, как с высоты птичьего полёта:

 

Ты знаешь край, где всё обильем дышит,
Где реки льются чище серебра,
Где ветерок степной ковыль колышет,
В вишнёвых рощах тонут хутора…

Затем поэт складывает крылья, приземляется среди украинских сёл и садов, где «деревья гнутся долу, и до земли висит их плод тяжёлый». Открывается панорама окрестных лесов, озёр, полей. И уже совсем по-лермонтовски звучат строки, когда поэт входит в круг современной ему народной жизни, где «парубки, кружась на пожне гладкой, взрывают пыль весёлою присядкой!»

Однако далее поэт совершает полемический по отношению к лермонтовской «Родине» ход. Вспомним, что «тёмной старины заветные преданья» не шевелили «отрадного мечтанья» в душе Лермонтова. А у Толстого наоборот: от конкретных реалий украинского пейзажа, от картин современной народной жизни память поэта устремляется в дали истории: «Среди степей курган времён Батыя, / Вдали стада пасущихся волов, / Обозов скрып, ковры цветущей гречи / И вы, чубы – остатки славной Сечи…»

И пейзаж, и народная жизнь пронизаны у Толстого гулом истории, насыщены заветными преданьями тёмной старины. Поэт одухотворяет пейзаж, наполняет народную жизнь отголосками давно прошедших времён:

 

Ты помнишь ночь над спящею Украйной,
Когда седой вставал с болота пар,
Одет был мир и сумраком и тайной,
Блистал над степью искрами стожар,
И мнилось нам: через туман прозрачный
Несутся вновь Палей и Сагайдачный?

Толстой верен здесь основным эстетическим установкам своего творчества: видимый мир просквожён у него светом мира невидимого, проступающим сквозь «прозрачный туман» современности. Даже образ современной Украины не пишется им «с натуры». Это образ-воспоминание, увиденный не прямым, а духовным зрением поэта. Именно в духовном зрении Толстого любимая им украинская природа сияет радужными цветами и красками: «реки льются чище серебра», «коса звенит и блещет», «нивы золотые испещрены лазурью васильков», «росой подсолнечник блестит» и сыплет «искрами стожар».

Исторические воспоминания, сперва лишь пробивающиеся сквозь огненно-яркие картины-воспоминания о жизни современной Украины, постепенно набирают силу и разрешаются в кульминационных строках:

 

Ты знаешь край, где с Русью бились ляхи,
Где столько тел лежало средь полей?
Ты знаешь край, где некогда у плахи
Мазепу клял упрямый Кочубей,
И много где пролито крови славной
В честь древних прав и веры православной?

А затем, по романтической традиции, происходит резкий спад – романтический контраст между героизмом времён минувших и грустной прозой современности. В этом стихотворении уже проступают контуры исторических взглядов Толстого. Вслед за Пушкиным его тревожат исторические судьбы русской дворянской аристократии, теряющей в современности свою ведущую роль.

В стихотворении «Колокольчики мои…» за реальной картиной степного всадника, мчащегося во весь опор по широкой степи, испещрённой тёмно-голубыми колокольчиками, скрывается раздумье об исторических судьбах славянских народов, а затем это раздумье переходит в эпическую картину прибытия украинского посольства в Москву – в славную эпоху единения Украины с Россией. Л. М. Лотман, анализируя эти стихи, обратила внимание на изменения в стилистической их окраске. Сначала звучит песенно-лирическая интонация (строфы 1–3), потом она сменяется балладно-драматической, включающей историко-философские раздумья (строфы 4–6), наконец, в строфах 7–10 гремят торжественные и театрально-пышные одические аккорды, утверждается идеальный образ славянского единения, которое «немцам не по сердцу». Главный динамический образ «Колокольчиков» – образ коня, дикого, непокорного, воплощающего таинственные судьбы славянских племён. Есть тут скрытая перекличка с русским богатырём на распутье, с былинным сюжетом выбора пути-дороги. Есть тут и параллели с финалом первого тома гоголевских «Мёртвых душ». Вслед за Гоголем поэт прибегает к поэтической символике, аналогичной символике птицы-тройки: «Есть нам, конь, с тобой простор! / Мир забывши тесный, / Мы летим во весь опор / К цели неизвестной. / Чем окончится наш бег? / Радостью ль? кручиной? / Знать не может человек – / Знает Бог Единый!»

Нетрудно заметить, что именно эти стихи получили продолжение в русской поэзии. С ними генетически связан, например, цикл А. Блока «На поле Куликовом», где таинственные судьбы России предстали в новом, но сходном воплощении. Стихотворение Толстого завершается 11-й строфой-рефреном, возвращающим читателя к первой строфе и сжимающим поэтический поток в композиционное кольцо. Но в этом кольцевом повторе – знакомая вариация: если в первой строфе колокольчики «звенят в день весёлый мая», то в заключительной они «грустят», вступая в контраст с «весёлой» природой. В свете такого конца становится ясным неразрешённый вопрос поэта: «Чем закончится наш бег? Радостью ль? кручиной?» Героическое прошлое славянской истории, как и в стихотворении «Ты знаешь край…», сменяется грустным взглядом поэта на современность.

Любовную лирику Толстого отличает глубокий психологизм, тонкое проникновение в зыбкие, переходные состояния человеческой души, в процессы зарождения чувства, которым трудно подыскать чёткое определение, закрепляющее название. К шедеврам любовной лирики относятся его стихи «Средь шумного бала…», положенные на музыку П. И. Чайковским:

 

Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты.

Поэтически схвачен незавершённый процесс созревания любви в душе лирического героя. Отмечены первые тревоги этого чувства, первые и ещё смутные симптомы его пробуждения. Событие встречи погружено в дымку воспоминания о ней, воспоминания тревожного и неопределённого. Женский образ в стихах зыбок и неуловим, окутан покровом романтической таинственности и загадочности. Вроде бы это случайная встреча, которую должны поглотить впечатления шумного бала, докучные тревоги «мирской суеты». Однако в стихи, нарушая привычный, давно установившийся ход повседневной жизни, неожиданно и парадоксально вторгается тайна, которая увлекает лирического героя, разрушает инерцию суетного светского существования.

Эту тайну он не может раскрыть, эту загадку ему не удаётся разгадать. Образ женщины соткан из необъяснимых в своей противоположности штрихов: весёлая речь, но печальные очи; смех грустный, но звонкий; голос – то «как звук отдалённой свирели», то «как моря играющий вал». За этими противоречиями скрывается, конечно, загадка душевного облика женщины, но ведь они характеризуют ещё и смятённость чувств лирического героя, пребывающего в напряжённом колебании между отстранённым наблюдением и неожиданными приливами чувства, предвещающего любовную страсть. Прилив чередуется с отливом.

Контрастен не только женский образ, всё стихотворение построено на противопоставлениях: шумный бал – и тихие часы ночи, многолюдство светской толпы – и ночное одиночество, явление тайны в буднях жизни. Сама неопределённость чувства позволяет поэту скользить на грани прозы и поэзии, спада и подъёма. В зыбкой психологической атмосфере закономерно и художественно оправдано допускаемое поэтом стилистическое многоголосье. Будничное («люблю я усталый прилечь») соединяется с возвышенно-поэтическим («печальные очи», «моря играющий вал»), романтические «грёзы неведомые» – с прозаическим «грустно я так засыпаю». Два стилистических плана здесь глубоко содержательны, с их помощью поэт изображает процесс пробуждения возвышенной любви в самой прозе жизни.

Лирические стихи Толстого отличаются импровизационностью. Поэт сознательно допускает небрежность рифмовки, стилистическую свободу и раскованность. Ему важно создать художественный эффект сиюминутности, нерукотворности вылившейся из-под его пера поэтической миниатюры. В письме к приятелю поэт сказал: «Плохие рифмы я сознательно допускаю в некоторых стихотворениях, где считаю себя вправе быть небрежным… Есть род живописи, где требуется безукоризненная правильность линии, таковы большие полотна, называемые историческими… Есть иная живопись, где самое главное – колорит, а до линии почти дела нет… Некоторые вещи должны быть чеканными, иные же имеют право или даже не должны быть чеканными, иначе они покажутся холодными». Лёгкая «небрежность» придавала стихам Толстого трепетную правдивость, искренность и теплоту в передаче рождающегося чувства, в изображении возвышенных, идеальных состояний души.

В одном из писем к другу Толстой заметил: «Когда я смотрю на себя со стороны (что весьма трудно), то, кажется, могу охарактеризовать своё творчество в поэзии как мажорное, что резко отлично от преобладающего минорного тона наших русских поэтов, за исключением Пушкина, который решительно мажорен». И действительно, любимым образом природы в поэзии Толстого является «весёлый месяц май». Заметим только, что мажорный тон в его поэзии пронизан изнутри светлой печалью даже в стихотворении «То было раннею весной…», положенном на музыку П. И. Чайковским и Н. А. Римским-Корсаковым:

 

То было раннею весной,
Трава едва всходила,
Ручьи текли, не парил зной,
И зелень рощ сквозила;

 
 Труба пастушья поутру
Ещё не пела звонко,
И в завитках ещё в бору
Был папоротник тонкий.

 
 То было раннею весной,
В тени берёз то было,
Когда с улыбкой предо мной
Ты очи опустила.

 
 То на любовь мою в ответ
Ты опустила вежды —
О жизнь! о лес! о солнца свет!
О юность! о надежды!

 
 И плакал я перед тобой,
На лик твой глядя милый, —
Tо было раннею весной,
В тени бёрез то было!

 
 То было в утро наших лет —
О счастие! о слёзы!
О лес! о жизнь! о солнца свет!
О свежий дух берёзы!

Посылая это стихотворение другу, Толстой назвал его «маленькой пасторалью, переведённой из Гёте». Он имел ввиду «Майскую песнь», навеянную любовью немецкого поэта к Фридерике Брион, дочери деревенского пастора. Всё это стихотворение построено у Гёте на восклицаниях, выражающих ликование героя: «Как всё ликует, / Поёт, звенит! / В цвету долина, / В огне зенит!» Финальные строки стихов Толстого, состоящие из одних восклицаний – «О счастие! о слёзы! о лес! о жизнь! о солнца свет!», – действительно напоминают гётевские строки: «O Erd, o Sonne, o Gluck, o Lust!»

Но далее этого сходства Толстой не идёт. Стихи «Майской песни» явились для него лишь первотолчком к созданию оригинального, далёкого от пасторальных мотивов Гёте стихотворения. У немецкого поэта воспевается ликующее счастье любви в единстве с деревенской цветущей природой. У Толстого же на первом плане воспоминание о далёких, безвозвратно ушедших мгновениях первой юношеской влюблённости. И потому через всё стихотворение лейтмотивом проходит тема стремительного бега времени: «То было раннею весной», «То было в утро наших лет», «Среди берёз то было». Радость у русского поэта просквожена чувством печали, ощущением утраты – неумолимой, безвозвратной. Майское утро сливается с «утром наших лет» – и сама жизнь превращается в неповторимое и ускользающее мгновение.

Всё в прошлом, но «память сердца» хранит его. Яркость весенних красок здесь не только не ослаблена, но усилена, заострена духовным зрением поэта-христианина, помнящего о смерти, о непрочности земного счастья, о хрупкости земных радостей, о мимолётности прекрасных мгновений. Эта басовая нота пронизывает всё лирическое творчество поэта и разрешается в поэме «Иоанн Дамаскин» трагическим реквиемом поэтически обработанных Толстым заупокойных стихир преподобного Иоанна:

Поздний романтизм

Успехи реалистической прозы не отменили успехов романтизма в поэзии, в частности в лирике и в поэзии средних форм – балладе и поэме. В 1850 годы романтизм переживает короткий расцвет, в 1860 годы снова наступает упадок, который длится довольно долго, хотя отдельные всплески романтического искусства эстетически волнуют общество.

Поздний романтизм существенно отличается от романтизма 1800–1840 годов. Романтики учитывали достижения реалистической прозы и сами влияли на нее.

Психологический анализ внутренней жизни перешел в реалистическую прозу из романтического искусства, из романтической лирики и поэмы. Однако и романтизм многому «научился» у реалистического романа и реалистической прозы вообще. 

Во-первых, лирический герой у многих романтиков теряет черты исключительности и избранности, представая вполне обыкновенным человеком, наделенным, однако, мощью и утонченностью личного духа.

Во-вторых, романтическую одухотворенность всего сущего романтик находит в обыденных явлениях природы и предметах, не столько в катаклизмах природы, сколько в ее спокойных, тихих состояниях.

В-третьих, романтики ценят точность – изобразительную, живописную, звуковую, акустическую, пластическую, скульптурную и даже «научную» (полет, повадки и поведение зверей, птиц, насекомых).

Основные черты позднего романтизма существенно отличаются от особенностей основного периода:

• лирический герой больше не является уникальным, он предстает перед читателем обычным человеком;
• романтическая сущность вещей теперь заключается в природе (зачастую в её спокойных состояниях);
• в лирике появляется точность, с которой описываются повадки и поведение животных.

Все эти новые качества позднего романтизма в наибольшей степени воплотились в творчестве Ф.И. Тютчева, А.А. Фета и А.К. Толстого.

Слово о поэте

Мировоззрение и литературная позиция

---

---

Природа в творчестве Ф. И. Тютчева  

Главная тема тютчевской поэзии – человек и мир, человек и природа. Исследователи творчества поэта говорят о нём как «певце природы» и видят своеобразие его творчества в том, что «у одного Тютчева философское восприятие природы составляет в такой сильнейшей степени самую основу видения мира».

Мир в представлении Ф.И. Тютчева – это единое целое, но не застывшее в «торжественном покое», а вечно меняющееся и в то же время подверженное вечному повторению во всех своих изменениях. Особенность художественного мира в лирике поэта заключается в её двойственности. Она проявляется в противопоставлении природного спокойствия бушующим чувствам и эмоциям лирического героя.

Своеобразие тютчевских пейзажей отчетливо видно в стихотворении, созданном в родовом имении Овстуг в 1846 году:

Анализируя это стихотворение, Н.Я. Берковский точно подметил, что оно «держится на глаголах: рдеют – зреют – блестят. Дается как будто неподвижная картина полевой июльской ночи. От крестьянского трудового хлеба в полях Тютчев восходит к небу, к луне и звездам, свет их он связывает в одно с зреющими нивам. Жизнь хлебов, насущная жизнь мира, совершается в глубоком молчании. Для описания взят ночной час, когда жизнь эта полностью предоставлена самой себе и когда только она и может быть услышана. Ночной час выражает и то, насколько велика эта жизнь, – она никогда не останавливается, она идет днем, она идет и ночью, бессменно…»

Тютчевское понимание мира сближается с представлениями античных философов. А. Белый говорил нем, как об «архаическом эллине». Русский поэт в своем понимании мира, человека, природы «чудесным образом, до странности близко родствен» древним античным философам – Фалесу, Анаксимандру, Платону. Его знаменитое стихотворение 1836 года «Не то, что мните вы, природа» отчетливо обнаруживает это родство миропониманий:

Резко выступая против своих оппонентов, не признающих в природе живое существо, Ф.И. Тютчев создает образ дышащего, живого, мыслящего, говорящего живого существа:

Образ природы в этих стихах действительно «чудесно близок» представлениям древних философов о дышащем мире (идея Анаксимена), идеям Гераклита о множестве солнц, которое древний философ отождествлял с днем, полагая, что каждый день всходит новое солнце.

Утверждая свое представление о природе, Ф.И. Тютчев говорит и о «голосе» природы, и о неотделимости человека от этого мира. Эта неразделимость человеческого «я» и природного мира также роднит поэта с античными философами и резко разобщает его с теми современниками, кто не способен ощутить своего слияния с природой:

Природа у Ф.И. Тютчева – не обычное существо. Среди постоянных эпитетов в пейзажных стихотворениях поэта – слова «волшебный» («Дым») и «таинственный» («Как сладко дремлет сад темно-зеленый…»). И почти всегда природные явления наделены колдовской силой – Чародейка Зима («Чародейкою Зимою…»), колдунья зима («Графине Е.П. Растопчиной»), холод-чародей («Давно ль, давно ль, о Юг блаженный…»), север-чародей («Глядел я, стоя над Невой…»).

Колдовством объясняет поэт и красоту солнечных летних дней («Лето 1854»):

Отчетливо ощущая природу как некую извечную, живую силу, Ф.И. Тютчев стремится заглянуть за скрывающую ее завесу. Каждое природное явление обнаруживает это полное жизни существо:

Ф.И. Тютчев не изображает вещи такими, какие они есть. Вместо этого он передает их состояния, зачастую это происходит через природные явления.

Образы, к которым обращается поэт, имеют глобальное значение. Это, к примеру, жизнь, смерть, любовь, вечность.

Среди художественных приемов, к которым автор прибегает в своей лирике, наиболее важное значение приобретают единство звука и цвета.

Ту незримую силу, которая стоит за каждым природным явлением, можно назвать Хаосом. Поэт воспринимает его как живое существо, которое является первоосновой бытия, сокрытой в дневной жизни и пробуждающейся только ночью. Ф.И. Тютчев хаос не поэтизирует, идеал мироустройства он соотносит с другим понятием – «строй», то есть гармонией:

Отсутствие «строя» в жизни человека – «мыслящего тростника» вызывает горькое раздумье поэта. Называя человека «мыслящим тростником», поэт подчеркивает и его родство с природой, принадлежность ей и одновременно его особенное место в природном мире:

Столь же значима для Тютчева и способность природы плакать. Слезы – такой же знак подлинной жизни для Тютчева, как и улыбка:

Философское осмысление природы можно обнаружить в следующих стихотворениях Ф.И. Тютчева:

• «Как океан объемлет шар земной…»
• «День и ночь»
• «Певучесть есть в морских волнах…»
• «Не то, что мните вы, природа…»
• «С поляны коршун поднялся…!

---

---

Тема родины

Эта тема возникает в творчестве поэта по его возвращении в Россию в 1850-е годы. Его отношение к родной стране можно сравнивать с лермонтовским: Ф.И. Тютчев поклоняется России, воспевает её природу, но при этом отчетливо видит её недостатки (сложность женского вопроса, нищету простого народа, бесконечные унижения крестьян).

Позицию поэта, его отношение к судьбе родины отчетливо передает стихотворение, написанное к юбилею Н.М. Карамзина в 1866 году, в котором назвал своего старшего современника «верноподданным России» и именно это служение родине расценил как его величайшую заслугу.

Тема России – одна из самых значимых в поздней лирике Ф.И. Тютчева. Тема многоаспектна: стремясь осознать «русскую идею», миссию России в мире, поэт обращается и к истории России, глубоко переживает ее печальное и трагическое настоящее, ее таинственную и великую судьбу. Ф.И. Тютчеву принадлежат ставшие хрестоматийными строки, которые многократно цитировались:

В поэзии Ф.И. Тютчева Россия уподобляется или утесу («Утес и волны»), или стене («Славянам», 1867) – образам, которые несут идею прочности, незыблемости, непоколебимости, первозданности, вечности.

Именно в судьбе и облике России Ф.И. Тютчев видел воплощение истинно христианского идеала. Этот идеал воплощен в стихотворении, написанном в годы Крымской войны, обнаружившей скрытую вражду к России европейских держав и окончившейся для России позорным поражением:

В облике России поэт подчеркивает только ее «бедность», «скудость», смиренную наготу. И именно в этих чертах России поэт провидит тайный «свет», знак божественного присутствия, богоотмеченности. Бедная, смиренная в своей наготе Россия представляет собой воплощенный идеал богочеловека – Христа, Царя небесного, исходившего Россию «в рабском виде» и благословившего ее на путь праведный и страдальческий.

Неоднозначность отношения поэта к родине связано с тем, что после двадцати лет, проведенных вдали от России, Ф.И. Тютчев получил возможность оценивать её со стороны. Оглядываясь на опыт европейских революций, он верил, что для его родины уготован иной путь.

На тему родины написаны следующие стихотворения: «Слезы», «Эти бедные селенья», «Русской женщине», «Умом Россию не понять…» и другие.

Этой высокой верой в Россию и ее народ, глубоким прозрением в тайны человеческой души – «жилицы двух миров», Ф,И, Тютчев и оказался не просто близок следующим поэтическим поколениям: он стал предтечей русского символизма и акмеизма.

---

---

Доклад

«Сравнение языка раннего и позднего творчества Ф.И. Тютчева»

Выполнила работу

учитель русского языка и литературы

Никова Раиса Васильевна

МКОУ Чумашинская СОШ

Купинского района

Новосибирской области

Тютчев — один из крупнейших русских поэтов лириков, поэт — мыслитель. «Вечные темы» поэзии Тютчева.

Стихотворения не сочинялись, а творились, они сами собой складывались в его голове, и он только ронял.

Русский язык хранился у поэта, как в сказочной кладовой, которая открывалась нечасто и ненадолго.

Основные этапы развития творчества Тютчева:

• одичность;

• размеры стихосложения;

• строфика;

• архаические элементы разных уровней языка;

• книжные и высокие слова;

• лексический и стилистический уровень поэзии;

• морфология;

• пейзажная зарисовка;

• образы;

• фольклор;

• библейское;

• синтаксис.

Сравнение раннего и позднего периода творчества.

Тютчев — завершитель русского романтизма и предвестник художественного течения рубежа 19-20 веков символизма.

Тютчев… создал речи, которым не суждено умереть.

И.С.Тургенев.

… для Тютчева жизнь — значит мыслить.

И.С.Аксаков.

Тютчев был, несомненно, одним из тех поэтов, которые составляют сверкающий белый покров на вершине мировой лирики, хотя из-под его пера вышло около двухсот лаконических стихотворений. Несмотря на малый объём, было бы справедливым признать то, что по своей содержательности сборник стихов Ф.И.Тютчева гораздо тяжелее многих томов. Каждое из его стихотворений содержит в себе такой глубокий смысл, о котором невозможно догадаться сразу же. Тютчев — философ, ведь он — один из «любомудров», высокоодарённых и получивших превосходное образование юношей. Он всегда стремился понять мир, окружавший его. Он воспринимал мир таким, какой он есть, умел при этом замечательно трезво оценивать всю кратковременность действительности. Тютчев знал, что любое «сегодня, или вчера есть не что иное, как точка в неизмеримом пространстве времени. В середине 50-х годов 19 века в некрасовском «Современнике» было опубликовано свыше ста стихотворении Ф.И.Тютчева. Его первые произведения, напечатанные в альманахах и журналах 20-30-х годов, остались неоцененными публикой. Литературная слава пришла к Тютчеву на шестом десятке лет его жизни. Литературное наследие поэта невелико по объему, но Фет в надписи на сборнике стихов Тютчева справедливо сказал:

Муза правду соблюдая,

Глядит, и на весах ней

Вот эта книжка небольшая

Томов премногих тяжелей.

Ф.И.Тютчев — один из крупнейших русских поэтов-лириков, поэт- мыслитель. Его лучшие стихотворения и сейчас волнуют читателя художественной зоркостью поэта, глубиной и силой мысли.

На всем творчестве Тютчева лежит печать сложности, мучительных раздумий на «вечные темы». Одна из этих тем — человек и судьба. Человека поэт называет «беспомощным», «ничтожной пылью», «мыслящим тростником». Судьба и стихии властвуют над жизнью человека, «сироты бездомного». В то же время поэт славит борьбу, мужество, бесстрашие человека, бесстрашие подвига.

Одно из самых замечательных явлений русской поэзии — стихи Тютчева о пленительной русской природе. Природа в его стихах одухотворена, она мыслит, чувствует, говорит. Тютчев создал незабываемые поэтические картины «осени первоначальной», весенней грозы, летнего вечера, ночного моря. Образами природы поэт выражает свои сокровенные мысли и чувства, сомнения и мучительные вопросы.

Сложна и противоречива в лирике Тютчева и любовь. С одной стороны, любовь и ее «очарованье» — это «жизни ключ», это «чудесный плен», «чистый огонь», «союз души с душой родной». С другой стороны, любовь представляется ему «буйной слепотой страстей», «борьбой неравной двух сердец», «поединком роковым», в котором:

Мы то всего вернее губим,

Что сердцу нашему милей.

Свои прелестные стихи, как и свои прелестные слова, Тютчев ронял, как цветы мгновенного вдохновения… Он не знал, что значит сочинять стихи, они создавались в ту минуту, как созвучием нужно было высказать мысль или чувство. Когда он их писал, то писал невольно, удовлетворяя настоятельной, неотвязчивой потребности, потому что он не мог их не написать: вернее сказать, он их не писал, а только записывал. Они не сочинялись, а творились. Они сами собой складывались в его голове, и он только ронял их на бумагу, на первый попавшийся лоскуток. Значительным событием в литературной судьбе Тютчева стала публикация большой подборки его стихов в пушкинском «Современнике» (24 стиха) под заголовком «Стихи, присланные из Германии» и за подписью Ф. Т. Некрасов позднее о них писал «Прежде всего скажем, что хотя они и присылаемы были из Германии, не подлежало никакому сомнению, что автор их был русский: все они написаны были чистым и прекрасным языком, и многие носили по себе живой отпечаток русского ума, русской души». Русский язык хранился у поэта, как в сказочной кладовой, которая открывалась нечасто и ненадолго. По-русски творилось, как оказалось, главное дело жизни — стихи.

…Он никогда не относился к русскому языку фамильярно, и по этой самой причине ему удалось отыскать в нем такие тонкости, такие богатства и средства, которые в нем были, несомненно, но которых никто не подозревал. Сколько раз ему случалось оригинальною обстановкою слова, по-видимому, давно исчерпанного и всем коротко знакомого, освещать в нем стороны, оставшиеся в тени и ускользавшие от всех, употреблявших его.

Большинство стихотворений Тютчева не имеет заглавия. Из 192 произведений, вошедших в первый, «основной» том упоминавшегося двухтомника, 121 — не озаглавлено; причем озаглавленные тексты относятся в основном к первому периоду его творчества, когда поэт еще искал собственную художественную манеру. Это отсутствие заглавия было отнюдь не характерно для лирики 19 столетия и само по себе оказывается поэтически значимым. Каждое из стихотворений Тютчева — отражение конкретного фрагмента его личностной практики. Еще современники обращали внимание на фрагментарность тютчевских стихов. «Как-то странно видеть замкнутое стихотворение («Итальянская вилла»), начинавшееся союзом и, как бы указывающим на связь с предыдущим и сообщающим пьесе отрывочный характер», — сказал Фет. Действительно, его стихи отрывочны, диалогичны, фрагментарны, но это фрагменты грандиозной картины, и только в ее общей раме они обретают смысл. Эти фрагменты — разные голоса, спорящие, перебивающие и перебиваемые:

Не то, что мните вы, природа — Не слепок, не бездушный лик,

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык.

Основная черта тютчевской стилистики — согласованное сосуществование архаики и современности. В раннем периоде поэтического творчества вся архаическая стилистика так или иначе связана у Тютчева с использованием старых поэтических традиций, прежде всего державинских (четырехстопный ямб, хорей, мифологические персонажи, конкретная пейзажная зарисовка и др.)

Одический характер тютчевских шедевров проявляется, прежде всего, в лексико-семантических, синтаксических, фонетических приметах высокого стиля, таких, как широкий слой славянизмов, архаизмов, мифологизмов, традиционных поэтизмов, призывность, риторические вопросы. Например:

И се! Одеянный блистательной зарею,

Пронзив эфирных стран белеющийся свод,

Слетает с урной роковою

Младый сын солнца — Новый год!..

О Время! Вечности подвижное зерцало!

Все рушится, падет под дланию твоей!..

Сокрыт предел твой и начало

От слабых смертного очей!..

( «На новый 1816 год» ).

В позднем периоде многие гражданские стихи Тютчева пишутся как бы от лица Силы, более властной и могущественной, чем сам поэт. Отсюда их одический, витийственный характер: в них обращается к миру вдохновляющий поэта пророческий дух. Одическая традиция сказывается в тяготении поэта к ораторским, дидактическим, полемическим интонациям.

1 Размеры стихосложения.

Из 230 стихотворений раннего периода 125 написаны ямбом, придающим стиху особую энергию и динамичность.

Поздний период — стихотворения написаны пятистопным ямбом (« Как океан объемлет шар земной…», 1830 г.); (« Весь день она лежала в забытьи»,

«Фонтан») четырёхстопным ямбом с пиррихием («Сияет солнце , воды блещут» 1852 г.).

2 Строфика

Два восьмистишья. Поэтому его стихам присуща двучастная композиция, построенная на параллелизме между жизнью природы и жизнью человека («Осенний вечер», «Ещё земли печален вид…», «Когда в кругу убийственных забот…»). Но композиция такого двухчастного стихотворения может быть и обратной: определенное душевное состояние раскрывается в нем сначала (как в стихотворении «Когда в кругу убийственных забот…» 1849), а затем следует соответствующая ему картина природы. И такая обратимость сопоставлений еще усиливает уподобление природы человеку, а человека природе. Более того, в некоторых стихах («Листья», 1830; «Что ты клонишь над водами…, 1835) второй «человеческий» план присутствует лишь в подтексте, он только угадывается.

3 Архаические элементы разных уровней языка.

Лирика Тютчева — лирика больших обобщений рождала и особый поэтический язык. Уже в прошлом веке Тютчева называли архаистом: столь необычными и высокими казались его стихи.

1. В раннем периоде усечённые формы прилагательных и причастий: чудесны, изъявленну, священны, одиноку, ткани пурпурны, Альпы грозны и туманны, в стары годы. Именительный и винительный падежи единственного и множественного числа всех трёх родов — основные формы усечённых прилагательных в поэзии Тютчева. Эта поэтическая традиция не прерывалась и в дальнейшем, но употреблялись эти формы уже в ограниченном количестве.

2) Е вместо О после мягких согласных в рифме.

Многочисленны случаи употребления в поэзии Тютчева е вместо о после мягких согласных. Эта заимствованная из XVIII в. традиция только в раннем творчестве поэта ощущается как ученическая: свет — грядёт, времён — священ, струёй — царей, подобные, подобные формы употребляются и со звуком [о] в одних и тех же стихотворениях: « На новый 1816 год» ( зарёю — роковою, сирот — ведёт, изощрённу — измождены), «К оде Пушкина на Вольность»

(1820 г.) (струёй — царей, трон — рождён — награждён), «Весна» (1821 г.) ( свете — полёте, надёжны — роскошный). В кратких страдательных причастиях прошедшего времени наблюдается явное преобладание рифмы на о… Умилён — он, увлечён — небосклон, он — заклеймён.

По-иному выглядит такое сосуществование е — о в стихах зрелого поэта. Рифма на е вместо о подкрепляется исконной рифмой на е, в то время как для рифмы на о перед мягким согласным такая поддержка факультативна («Живым сочувствием привета» (1840 г.) упадёт — мелькнет, Но умилен — он; «Не остывшая от зною» (1851 г.) знаю — землёю — грозою; « Нет дня, чтобы душа не ныла…» ( 1865 г.) былом — днём. В стихах 30 — 60-х годов неотпричастные рифмы на е-оие-е после мягких согласных употребляются довольно свободно: землёю — нею, полёт — свет, бездной — звёздной. Но: раз — слёз, стезёй — морской — совлёк — пророк.

3) Употребление архаических и современных местоимений: оне — оне, ее — ея (нея), которые встречаются в стихотворениях Тютчева 20 — 60-х годов:

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои — Пускай в душевной глубине Встают и заходят оне…

(« Silentium!», 1829 г.);

Ей оставались вспоминанья…

Но изменили и оне…

( «О, как убийственно мы любим…»,1851 г.)

Эти архаические формы местоимений употребляются наряду с современными, иногда, даже в одном и том же стихотворении:

Для наших слабых глаз, туманных,

Недосягаемы оне …

И как они бы ни светили,

Не нам о блеске их судить,

Лишь телескопа дивной силе

Они доступны, может быть.

( « Есть много мелких, безымянных…», 1859 г.)

1. Отдельные морфологические формы как варианты «поэтических вольностей». Вариантные окончания — а, — у в Р.п. ед. числа и

окончания — а, — ы в именительном — винительном падежах существительных мн. числа:

Нет ни полета, ни размаху — Висят поломанные крылья,

И вся она, прижавшись к праху,

Дрожит от боли и бессилья…

( «О, этот Юг, о, эта Ницца!..», 1864).

В большинстве случаев формы существительных мужского рода родительного падежа на -у употребляются в рифмующихся слогах, на -а- в нерифмующихся. При этом конкретная семантика данных слов не влияет на выбор флексии:

Мы видим: и голубого своду Нездешним светом веет нам,

Другую видим мы природу,

И без заката, без восходу,

Другое солнце светит там…

( «С. Н. Анненковой»; 1859).

Это характерно для поздней лирики.

5) Старославянизмы:

а) фонетические признаки:

-полногласия/неполногласия

В ранних произведениях очень частотны формы типа брег, глава, глас, хлад, врата, град, храм, златой. С 30-х годов употребление неполногласий идёт на убыль, тем не менее, эти формы сохраняются, наряду с полногласными, и в поздних произведениях:

Цветущее блаженство мая,

Румяный свет, златые сны?…

(«Нет, моего к тебе пристрастья» 1835г.)

Глядел я, стоя над Невой,

Как Исаака- великана

Во мгле морозного тумана Светился купол золотой.

(«Глядел я…» 1844г.)

-сочетание -жд- на месте русского -ж- чуждаясь- чужой, меж- между- межа

-звук обозначаемый буквой -е-, в начале слов в соответствии с русским звуком, обозначаемым буквой -о-: старославянский -единство, единый. Русский — одиночество, одинок, один.

б) словообразовательные признаки:

-суффиксы — знь, -тв(а), -ство, -ын(я)

жизнь, единство, битва, святыня

-приставки из-(ис-) и низ- на месте русских вы- и с-

ниспасть, ниспровержение, восславить.

-сложные слова с первыми элементами благо-, бого-, добро-, зло-, сие- ранняя лирика поздняя лирика

благоуханье благородный

благовонный

богослуженье

добродушно

богочеловек

В ранней лирике таких слов очень мало, поздняя лирика ими насыщена.

в) морфологические признаки:

— суффиксы причастий — «пронзив эфирных стран белеющийся свод» («На новый 1816 год»), «наш прадед, обольщенный женою и змием,..» («Противником вина, 1820), «нет ни полета, ни размаху — висят поломанные крылья» («О, этот Юг, о, эта Ницца!..», 1864).

• суффиксы превосходной степени имен прилагательных: -ейш-, -айш-

И долго, долго ль этот плен,

Из всех тягчайший, плен духовный…

( «Чехам от московских славян», 1869)

г) смысловые признаки:

— обозначают философские и религиозные понятия (суета, образ, святой);

— названия конкретных предметов (ланиты — «щеки», чело — «лоб»,

стезя — «дорога, путь», уста — «губы»)

• старославянизмы, перешедшие в разряд устаревших слов (брег, древо хлад, смесились — «смешиваться»),

1. Стилистические синонимы.

Старославянизмы выя, ланиты, перси, уста, чело и соответствующие им восточнославянские шея, лицо, грудь, губы, лоб. Эти поэтизмы параллельно, используются и в ранней, и в зрелой поэзии Тютчева. Для него не имело значения, какие ряды этих стилистических синонимов он употребляет. Главное — создать соответствующее настроение, возвышенно-легкое, печально-задумчивое, радостно-грустное.

Чередование в одном и том же стихотворении слов разной стилистической окрашенности для Тютчева становится нормой. Например:

Люблю, когда лицо прекрасной

Зефир лобзаньем пламенит,

То шелк кудрей взвевает сладострастный,

То в ямочки впивается ланит.

(«Слезы», 1823)

Дева, дева, что волнует

Дымку персей молодых?..

Что так грудь твою спирает

И уста твои палит?

(«В душном воздуха молчанье…», 1835)

7) Архаизмы.

Архаический словарь Тютчева весьма разнообразен (рать, днесь, зерцало, врачество). Но в нем есть лексемы, которые поэт употребляет постоянно. Таковыми, например, являются слова днесь и поднесь. Днесь «сейчас, в этот день» употребляется в ситуациях досягаемой видимости, близко значению формы настоящего момента речи:

И днесь, о друг, спокойно, величаво,

Влетаешь в пристань с верным торжеством…

(«Неверные преодолев пучины…», 1820),

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит…

(«Наш век», 1851)

Поднесь «по сей день, до сих пор» употребляется в ситуации прошедшего перфектного значения или длительного настоящего:

И то, что длилося веками,

Не истощилось и поднесь…

(«Славянам», 1867),

Где и поднесь с усиленным вниманьем

Следят твою болезнь с сердечным состраданьем…

(«Тебе, болящая в далекой стороне…», 1873).

8). Поэзия Тютчева — величественная, торжественная и вместе с тем глубоко проникновенная. Это достигается благодаря употреблению книжных и «высоких» слов, которые автор использует на протяжении всего творчества («стремить», «дань», «преломлять», «незрима», «всеблагие», «растлился», «воитель», «дивный», «благославляя», «святыня»). Обращение поэта к высокой лексике в строке «Дай вкусить уничтоженья» передает особую торжественность момента — слияние с «дремлющим миром» и растворение в нем.

9). Поэтическое мировоззрение имеет свою структуру. Эта структура может быть определена как «образ мира художника», и этот образ развивается из некоторого «первоистока». Тютчев определил свой образ мира, свой поэтический дар как «инстинкт пророчески-слепой». Этот инстинкт поэта «пророчески-слепой», обращает нас к мифу. Для Тютчева высшая цель поэзии есть творчество мифов. Почти все великие создания его суть мифы — мифы о природе. Основу мифа составляет глубинное переживание, пластически воплощенное в язык поэзии.

Мифологические персонажи: Геба, Зевс, Пан, Атлас, нимфы, Аврора,

Олимп. Например:

Ты скажешь: ветреная Геба,

Кормя Зевесова орла,

Громокипящий кубок с неба,

Смеясь, на землю пролила.

(«Весенняя гроза», 1836).

Обращение к древнему мифу подчеркивает мысль о вечности живой одухотворенной природы, о сочетании в ней закономерных и стихийных сил.

4 Лексический и стилистический уровень поэзии.

1).Среди изобразительных средств Тютчева особенно богата эпитетика. Его эпитеты ярки и эмоциональны, порой метафоричны. «Сияющее солнце», «блещущие воды», «поющие деревья», «цветущий мир природы» — эти образы не что иное, как результат ощущения родства человеческой и природной жизни, единства мирового бытия. Эпитеты Тютчева разнообразны. Обычно исследователи творчества поэта разделяют тютчевские эпитеты на две категории: объективные и субъективные, причем субъективные эпитеты у Тютчева преобладают. Это можно увидеть на примере стихотворения «Фонтан» -1836.

Лучом поднявшись к небу, он Коснулся высоты заветной –

И снова пылью огнецветной Ниспасть на землю осужден.

Эпитет «высоты заветной» — фиксирует призрак невидимый очами, а воспринимаемый лишь духовно, а «пылью огнецветной» более доступен, зрим.

Любимые эпитеты поэта — «золотой», «роковой», которые проходят через все его творчество. Ведь «минуты роковые» — это вовсе не только минуты политических потрясений, революций, войн («Счастлив, кто посетил сей мир В его минуты роковые…» — «Цицерон», 1829), это и минуты «изломов» в интимных человеческих отношениях («И роковое их слиянье, И поединок роковой…»), и даже минуты простого человеческого наслаждения такими любимыми для Тютчева явлениями природы, как ночь или освежающая гроза:

Не остывшая от зною,

Ночь июльская блистала…

И под тусклою землею

Небо, полное грозою,

Все в зарницах трепетало… (1863)

Его эпитет «золотой» фокусирует мир природы, устанавливает связь отдаленных вещей и явлений.

Как блестят в тиши ночной Золотистые их волны,

Убеленные луной…

(«Тихой ночью, поздним летом…»)

2) Использование метафор было характерно для поэзии Тютчева. Они представляют разные тематические сферы (восприятие, движение, существование), однако все они связаны с семантическим полем

« человек»:

Она (арка) полнеба обхватила

И в высоте изнемогла.

(« Как неожиданно и ярко…», 1865 г.);

Метафора «деревья трепещут» выводит стихотворение на космическую «орбиту», используя при этом деепричастный оборот.

Деревья радостно трепещут,

Купаясь в небе голубом.

(«Сияет солнце, воды блещут…», 1852г.)

«По жилам небо протекло» («Проблеск», 1825г.) рисует миг слиянья с Вечностью.

3) Природа в стихах Тютчева очеловечена, одухотворена, она родственна человеку. «В ней есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык…» — убеждён поэт (Стихотворенье «Не то, что мните вы, природа…», 1836г.). Словно живое, мыслящее существо, она чувствует, дышит, радует и грустит. Весенний гром грохочет в небе, «как бы резвяся и играя». Вешние воды «бегут и будят сонный берег». Уступая дорогу весне, зима злится, «хлопочет», «ворчит», «бесится». «Лазурь небесная смеётся» и так далее. Само по себе одушевление природы довольно обычно в поэзии. Но для Тютчева это не просто метафоры и олицетворения; живую краску природы «он принимал и понимал не как свою фантазию, а как истину», — писал

В.С.Соловьёв.

4) Инверсия широко используется в языке художественной литературы Тютчева, как выразительное стилистическое средство («высоты заветной», «пылью огнецветной», «слёзы людские», «сумрак зыбкий»). Она заставляет нас произнести слово с особым ударением:

В сумрак зыбкий, в дальний гул…

Мотылька полёт незримый Слышен в воздухе ночном…

5)Поэзия Тютчева наполнена сравнениями:

И всю природу, как туман,

Дремота жаркая объемлет…

(«Полдень», конец 20-х годов);

В небе тают облака,

И, лучистая на зное,

В искрах катится река,

Словно зеркало стальное…

(«В небе тают облака…», 1869г.).

Фонтан сравнивается с облаком, парящим над землёю:

Смотри, как облаком живым Фонтан сияющий клубится…

(«Фонтан», 1836г.)

6). Традиционным поэтическим средством у Тютчева выступают синонимы и антонимы: свобода — рабство («К оде Пушкина на вольность», 1820г.); день — ночь («Как птичка, раннею зарёю», 1835г.); радость — веселье («Друзьям», 1826г.); благоуханье — аромат; радость — восторг — торжество

(«Весеннее приветствие стихотворцам», 1821г.); «Сияет солнце, воды блещут» («Сияет солнце, воды блещут…», 1852г.).

Смотри как облаком живым

Фонтан сияющий клубится…

О смертной мысли водомет,

О водомет неистощимый!

(«Фонтан», 1836г.)

Фонтан- водомет — это человеческий разум, он постоянно работает, как и фонтан.

7).Антитеза.

Следующая стилистическая фигура, служащая для усиления выразительности речи, — антитеза. Антитеза «дола» и «вершины», «земли» и «небосклона» просматривается достаточно отчётливо в стихотворениях Тютчева 1830-х годов «Душа хотела б быть звездой…», «Яркий снег сиял в долине…», «Какое дикое ущелье!…», «С поляны коршун поднялся…». «Сумерки, но сердцу радостно, светло» / «Проблеск», 1825г./

В стихотворении «Сияет солнце, воды блещут…» /1852г. / Тютчев употребляет слово нет, выделяя, таким образом, отрицание, соединённое с противительным союзом но. По своему смыслу первые две строфы логически переходят в третью, вместе с тем, по содержанию они антитетичны: «душе» природы противопоставлена человеческая душа:

Но и в избытке упоенья

Нет упоения сильней

Одной улыбки умиленья

Измученной души твоей…

8). Философский смысл творчества Тютчева — параллели. Параллели в любви — две Вечности. В самоощущении — жизнь и смерть; витающий дух и отягощённое грехами тело. В поэтических образах — сила и слабость, духовная красота и искажённый мукой лик земной женщины, земля и небо, возрождение и самоуничтожение, параллелизм между жизнью природы и жизнью человека / «Осенний вечер» /. Эти параллели жили в нём, «рвали» его на части, лишали покоя, будоражили поэта, заставляли его вновь и вновь делить свою муку с сострадающим читателем.

Небесный свод, горящий славой звёздной,

Таинственно глядит из глубины, —

И мы плывём, пылающею бездной

Со всех сторон окружены.

«Как океан объемлет шар земной…», 1830г.

9). Анафора:

— повторы слов и словосочетаний:

Цельности стихотворения способствуют повторы, которые скрепляют слова и приводят их в движение. Повторы не просто усиливают впечатление от изображаемого, происходит «игра» значениями многозначных слов, а ассоциации возникают за счёт различий в значениях. Например: «шар земной» — «земная жизнь»; «сладко дремлет» — «сладко светит» / «Как океан объемлет шар земной», 1830г.; «Как сладко дремлет сад тёмно-зелёный…», 1835г.

Повтор словосочетания и коротенькое междометие в стихотворении «Слёзы людские, о слёзы людские…» /1849г./ создают ощущаемое нарастание напряжения, волнения.

В стихотворении «Чародейкою зимою…» /1852г./ повторы:

«околдован… околдован… очарован… весь опутан… весь окован… неподвижною… немою» показывают логическое действие чародейки, которая чертит волшебные круги, кольца, очаровывая, гипнотизируя, погружая в сон.

Состояние восторженности выражается и на языке анафор: «на всём улыбка,

жизнь во всём», «и мир, цветущий мир природы», «избытком жизни

— в избытке упоенья / «Сияет солнце, воды блещут…», 1852г./ В стихотворении «Полдень» с помощью повторов передаётся дремотное состояние природы в жаркий полдень: «лениво дышит полдень», «лениво катится река», «лениво тают облака».

— звуковые повторы (аллитерация и ассонанс)

Изображая природу, человека и т. д., поэты используют звукозапись. Шум природы передает само звучание стихов. В стихотворении «Весенние воды» (1830г.) аллитерации «бегут…будят…брег…бегут…блещут», «гласят, гласят, гонцы», «весна, весна, весны, выслала вперед!» — это будто праздничные трубы природы, в которые трубят ее глашатаи. Последняя строфа

Весна идет, весна идет!

И тихих, теплых, майских дней

Румяный, светлый хоровод

Толпится весело за ней

— рисует весеннее успокоение, цветущее блаженство мая с помощью звуков [т] и [х] . Образ сумрака, часа «всемирного молчанья»», часа «явлений и чудес» создается поэтом при помощи аллитерации на «ч»: «час» — «в ночи» — «молчанья» — «час» — «чудес» («Видение», 1829г.). В финале стихотворения «Как неожиданно и ярко…» (1865г.) концентрируются шипящие звуки и [ц]. Создаваемое ими неблагополучие подчеркивает развитие трагических мотивов текста:

Ушло, как то уйдет всецело,

Чем ты и дышишь и живешь.

Красота звучания внутри стиха «Сияет солнце, воды блещут…» достигается не одними аллитерациями (др, р, д, тр) и ассонансами (о, у во всех без исключения стихах) — не маловажную роль здесь играет богатство звуковой палитры стиха, разнообразие его звучаний (о-е-е-у). Есть что-то возбуждающее — радостное в этом мелодическом перекатывании гласных звуков. В стихотворении «Весенняя гроза» (1828) можно подсчитать, что звук [о] встречается 18 раз, [а] — 16 раз, [и] — 12 раз, [е] — 10 раз, [у] — 5 раз. Поэт Вс. Рождественский по этому поводу верно замечает, что преобладание [о] и [а] дает ощущение простора и легкости. Не то с согласными.

Преобладают [р] — 2 раза и [г] — 14 раз. Впечатление весомости и массивности грозовых раскатов.

Повтор звуков в стихотворении «Весь день она лежала в забытьи…» (1864г.) [ш], [л], [с] передает тихий шелест летнего дождя.

5.Цветовая лексика.

Тютчев — мастер цветописи. У него в поэзии преобладают светлые, жизнерадостные тона (зеленеющие нивы, синяя молния, пламень белый, земля в сиянье — «Весенние воды»), В стихотворении «Как неожиданно и ярко…» (1865г.) поэт предельно экономен в цветообозначениях. Основной цветовой образ первой строфы — синева; упоминание небесной арки лишь ассоциативно вызывает представление о богатстве красок. Во второй строке появляется прилагательное радужный, указывающее на многоцветье.

6. Для Тютчева характерен принцип — контраст.

Можно сравнить начало и конец стихотворений «Тени сизые смесились…» (1835г.), «Пламя рдеет, пламя пышет…» (1855г.) и легко увидеть контраст: «тени сизые» — «пламя»; «уничтоженье» — «рай». В стихотворении «Как неожиданно и ярко…» (1865г.) возникает семантический контраст: яркость — бледность. Смысловая перекличка начальных и заключительных строк в стихотворенье «Фонтан» проявляется в том, что и облаку, и фонтану положены свои пределы: облаку так же не суждено коснутся земли, как фонтану — неба.

7. Поэтический словарь Тютчева:

— собственно архаизмы («мысль изречённая», «оный час», «святилище небес», «сосуд скудельный»);

— впечатление приподнятости, торжественности достигается с помощью удлиненных, многосложных слов («широколиственно», «благовонный», «виноградными», «неразгаданная»);

— слов необычных, экзотически звучащих («киммерийской», «кипарисной», «мусикийский»;

— составных эпитетов («пасмурно — багровый», «родственно — легко», «громокипящий», «молниевидный», «мглисто-лилейно»).

8. Морфология.

В поэзии Тютчева преобладают глаголы, придающие всей картине ощущение движения, жизни (ветер порывист, пыль вихрем летит, камень окаймил, гроза прошла).

В стихотворении «Фонтан» (1836г.) глаголы «клубиться», «пламенеет», «дробится» передают то, что «видимо очам». Почти все глаголы употребляются в форме настоящего и прошедшего времени, реже в форме повелительного наклонения («звёзды взошли», «толпа взошла», «ходит, и дышит, и блещет оно», «не верь, не верь поэту, дева», «дай вкусить»). Или:

Сумрак тихий, сумрак сонный,

Лейся в глубь моей души,

Тихий, томный, благовонный,

Всё залей и утиши.

Переполни через край!..

Дай вкусить уничтоженья,

С миром дремлющим смешай!

(«Тени сизые сменились…», 1835г.)

Тютчев в своей лирике чаще всего употребляет личные местоимения(«О, как убийственно мы любили», «Ты говорил: она моя», «Он предо мной везде, всегда», «Глядел я, стоя над Невой».)

Лирика Тютчева лишена индивидуального характера. «Я- человек». « О, нашей мысли обольщенье, ты человеческое Я», — сказал Тютчев. Вот это «человеческое я» и есть герой тютчевской лирики.

Поэзия насыщена существительными:

— пространственные (небо, высота);

— временные (мгновенье, минута);

— отвлеченные (синева, красота);

— конкретные (гроза, человек).

Употребление прилагательных и причастий делает поэзию выразительной, эмоциональной, возвышенной, красочной («радужное виденье», «миг таинственный», «бунтующее море», «клокочущие страсти», а деепричастия обогащают, разнообразят поэзию, обозначая добавочное действие и поясняя, подчеркивая главное, основное действие («деревья трепещут, купаясь…, «гром грохочет, резвяся и играя…»).

9. Пейзажная зарисовка.

В стихотворениях Тютчева, как и у Державина, присутствует конкретная пейзажная зарисовка русской зимы: «цепи пуховые», «снежная бахрома» («Чародейкою Зимой», 1852); весенней грозы: «первый гром грохочет в небе голубом», «гроза в начале мая» («Весенняя гроза», 1828). Конкретная зарисовка осени. В русской осени Тютчева чувствовалось некое женственное начало, женская душа, раскрывающаяся в «улыбке умиленья», подобно «кроткой улыбке увяданья» осени, облик страдающей женщины («Осенний вечер», 1830, «Сияет солнце, воды блещут…», 1852).

Легко можно увидеть в поэзии тютчевские образы сумрака, тени, сна, ночного сада, лирического героя, «растворенного» в природе («Тени сизые смесились…», «Пламя рдеет, пламя пышет…»). Образы — фонтан, небо и земля, солнце и вода — все это в совокупности передает идею глубинного, изначального единства природы и человека («Фонтан», 1836). Образы света или тени, обхватившей полнеба, в мире Тютчева устойчиво связаны с темой жизни, озаренной сиянием счастья, славы, или ее конца (стихотворение 1857г., посвященное памяти

В. А. Жуковского):

Прекрасный день его на Западе исчез,

Полнеба обхватив бессмертною зарею…

Образ радуги исследователи связывают с влиянием поэтики

Г. Р. Державина. «Тема известной…пьесы (1865) «Как неожиданно и ярко» — мгновенное исчезновение мгновенно воздвигшейся арки… — крайне близка Радуге Державина: «Зри, как оно (солнце) лишь отвращает Светлый свой взор с облака вспять, — Живость цветов вмиг исчезает. Краски картин тмятся опять», — писал Л. В. Пумпянский. В лирике Тютчева образ радуги появляется трижды: в стихотворении «Слезы» (1823), «Успокоение» (1829) и «Как неожиданно и ярко…» (1865). Этот образ развивает мотивы обновления природы и преодоления трагедии, «грозы». Стихотворение «Есть в осени первоначальной…» высоко ценил Л. Толстой. Он отметил, как точно поэт употребил слово «праздная» по отношению к осенней полевой борозде. Толстой говорил: «Этим словом сразу сказано, что работы кончены, все убрали, и получается полное впечатление. В уменье находить такие образы и заключается искусство писать стихи, и Тютчев на это был великий мастер».

10. Фольклор.

Влияние фольклора на лирику Тютчева выражается изнутри, через интонацию. В стихотворении «Что ты клонишь над водами, Ива, макушку свою?» интонация нежная, ласковая, как в задумчивой народной песне. И обращается поэт к иве — одному из любимых образов народной поэзии. В стихотворенье «Зима недаром злится…» столкновение времён года представлено в виде сказочного сражения, но за ним хорошо видна точная картина наступления весны («взбесилась ведьма злая…»).

А вот прямое признание словотворческого дара народа:

Как верно здравый смысл народа

Значенье слов определил:

Недаром, видно, от «ухода»

Он вывел слово «уходил».

Старинные образы: Матери — земли, Океана, Солнца, Дня и Ночи, Смерти, Сна и любви, Судьбы вошли в его поэзию:

Нет, моего к тебе пристрастья

Я скрыть не в силах, Мать земля…(1835г.).

11. Библейское в творчестве Тютчева.

Православие с его этическим потенциалом постоянно присутствует у великих русских писателей и поэтов. Для них этические принципы, провозглашённые Иисусом Христом в нагорной проповеди, — единственная система морали, в которой любовь, добро, сострадание становились сутью человеческого бытия, способствовали рождению «нового человека». По учению Христа, Бог воплощается в мире, а мир приобщается к полноте Божественной жизни. «Совершенный человек» воплощает в себе полноту Божественного. В этом, по мнению Тютчева, и заключается смысл земной жизни. Эти проблемы нашли отражение в таких стихотвореньях, как «Не знаю я, коснётся ль благодать…», «При посылке Нового Завета», «Так, в жизни есть мгновенья…», «Тому, кто с верой и любовью…», «Ты зрел его в кругу большого света…». Лишь обретение христианской веры излечит душу:

Растленье душ и пустота.

Что гложет ум и в сердце ноет, —

Кто их излечит, кто прикроет?

«Ты, риза чистая Христа»

(«Над этой тёмною толпой…»)

Трагическая история России, её борьба за существование способствовали формированию нового склада русской души, таких качеств национального характера, как терпение, смирение, всемирная отзывчивость, — все это позволило поэту считать Россию по своей природе христианской страной.

Пускай страдальческую грудь

Волнуют страсти роковые –

Душа готова, как Мария,

К ногам Христа навек прильнуть.

(«О вещая, душа моя…»)

Ключевые слова лирики Ф. И. Тютчева — Бог (Спаситель, Господь, Иисус Христос, Творец, Царь Небесный) и Святая Русь. Слова эти даны в разных сочетаниях: Божье святилище, Бога животворный глас, Божий лик, Христов алтарь, Христова служба, Божья правда («Наш век», «Наполеон», «Сижу задумчив и один…).

В понятие «Святая Русь» поэт вмещает очень многое: это наши храмы, являющиеся духовными центрами; первосвятители славян Кирилл и Мефодий; это и молитвы- песнопения; это великие деятели русской литературы М. В. Ломоносов, А.С. Пушкин, В.А. Жуковский; это Вера, Надежда, Любовь. Святая Русь — это то же самое, что и «святая суть русского человека», «святой оплот». Если нет святости, нет и ценности, нет ничего. Поэтому такое большое место в лирике отведено библейской лексике: крестная ноша, праведник, Светлое воскресенье Христова, святая ночь, грехопадение, молитва, Божья кара и др. Философия Тютчева полна предчувствий потерь и разрушений:

И мы плывем, пылающею бездной

Со всех сторон окружены.

(«Сны»)

Но он верит в возрождение России, в умение ее — восстать:

В доспехи веры грудь одень,

И с Богом, исполин державный!- О Русь, велик грядущий день…

Вселенский день и православный!

(«Рассвет»)

Как поэт-пророк, Тютчев понимал, что судьба России будет зависеть от исхода борьбы темного и светлого в ее душе, от устремленности к христианскому идеалу.

12.Синтакс.

1).Обращение — желание привлечь внимание к мысли, которая целиком владеет сознанием, которому одному не разрешить. Это устремление для додумывания, для уяснения собственной мысли, для ее утверждения, для обозначения ее важности и значительности для всех. Для обращения свойственна выделительная интонация. Например: «Слезы людские, о слезы людские…». Автор обращается к неодушевленному предмету (слезы). Мы и не замечаем, что обращаются не к нам, что нам ничего не объясняют, не советуют, нас не учат. Нам позволяют просто быть рядом, слышать внутренний монолог, и наша воля — услышать, почувствовать, проснуться — или нет.

Очень много стихотворений, в названиях которых включено обращение («О, вещая душа моя…», «Как хорошо ты, о море ночное…», «О чем ты воешь, ветр ночной?»). Теплое, почти с песенным повтором обращение изнутри («край родной») к «бедным селеньям» пришло на смену обращению извне к «утесу» (в стихотворении «Море и утес»). Обращение может быть выражено в форме призыва:

Велико, знать, о Русь, твое значение!

Мужайся, стой, крепись и одолей.

Тютчев не стесняется открывать стихи прямым (дидактическим) поучением: «Молчи, скрывайся и таи…», «Не то, что мните вы, природа…», «Не дай нам духу празднословья!..».

2). Монолог.

Основные пути раскрытия внутреннего мира героев — это монологи («Слезы людские, о слезы людские…» — 1849, «Еще томлюсь тоской желаний» — 1848, «Душа моя, Элизиум теней…» — 1830).

3).Диалог.

Для диалогичности в поэзии Тютчева свойственно употребление слова «два» («Два голоса», «Два демона ему служили», «Два единства», «Две силы есть…»). В стихотворении «Проблеск» (1825) выделяется две части. В первой части есть диалог («Слыхал ли?»), а во второй части его нет, что подчеркивается использованием местоимения «мы», множественным числом глагольной лексики. Чуткая, вещая душа лирического героя внемлет всему, что происходит в сумрачном мире Вселенной, призывает собеседника — «Слыхал ли?» — стать свидетелем таинства. «Как неожиданно и ярко…»(1865) — текст приобретает внешнюю диалогичность (форма второго лица ты, императивы Лови… Смотри…).

4). Междометия.

Для стихов денисьевского цикла характерно частое использование междометий: «ах, если бы живые крылья…», «О, эти очи», «О, не тревожь меня украдкой справедливой!», «Ох, я дышу еще болезненно и трудно…»,

«О Господи!…и это пережить…». Они передают тяжелое душевное состояние лирического героя. Тема природы: «О буйные ветры», «О рьяный конь, о конь морской».

5).Восклицательные предложения.

Для стихов характерны восклицательные предложения, передающие душевные переживания героев («Фонтан», «Листья», «Она сидела на полу…»). В стихотворении «Тени сизые смесились…» мы чувствуем трагическое восклицание: «Час тоски невыразимой!» В нем можно услышать страх, одиночество, ужас.

6).Поэзия насыщена вопросительными предложениями.

Поэт в стихотворении задает вопрос и тут же пытается на него ответить («От жизни той, что бушевала здесь» -1871, «О, как убийственно мы любим» — 1851, «В душном воздухе молчанье»-1830).

7).Многоточие.

Многоточия передают тяжелое душевное состояние лирического героя («Весь день она лежала в забытьи…»-1864), замедляют темы стихотворения и за счет пауз («Тени сизые смесились…»-1835, «Пламя рдеет, пламя пышет…»-1855). Многоточие, которое завершает стихотворение «Сияет солнце, воды блещут…» (1852г.) не замыкает наше чувство в пределах поэтического произведения, но намекает на то, что скрывается в глубинах психологии поэта, и как бы отпускает на свободу наши ассоциации.

8). В своей поэзии Тютчев использует предложения разных конструкций: простые, сложные, распространенные и нераспространенные,

определенно-­личные («Люблю грозу в начале мая»), обобщенно-личные («Чем ты и дышишь и живешь» — форма местоимения второго лица отстраненно может указывать на лирического героя), назывные («Час тоски невыразимой!») и др.

Проведя сравнение раннего и позднего периода творчества Тютчева, можно сделать вывод: поэзия этих периодов мало, чем отличается. Отличие мы можем увидеть только в разделе «Архаические элементы разных уровней языка».

Мы рассмотрели отдельные фрагменты поэзии Тютчева, в которой воплотились поэтические традиции, существовавшие в различные периоды русского литературного языка. Такое сосуществование, наряду с другими факторами, во многом определяет своеобразие тютчевской поэзии.

С течением времени лирика Тютчева насыщалась все большей изобразительностью и конкретностью. Опыт русского реализма не прошел для поэта бесследно. Завершитель русского романтизма, Тютчев выходит уже за его пределы. Его творчество становится предвестием художественного течения рубежа 19-20 веков символизма.

Список литературы.

1 Русская поэзия второй половины 19 века. Дрофа. Москва-2002 г.

1. Журнал «Литература в школе»

№ 1 — 1998г.

№ 1 — 2003 г.

№ 5 — 2003 г.

№ 6 — 2003 г.

№ 10 — 2003г.

1. Журнал «Русский язык в школе».

№6- 1993 г.

№ 5 — 2003 г.

№ 6 — 2003 г.

1. «Я иду на урок литературы» (10 кл.).

Москва «Первое сентября» — 2000 г.

5 Русские писатели. Биобиблиографический словарь М — Я.