Поезд уходил из москвы к вечеру с казанского вокзала сочинение

Рассказ

Каждую весну, вот уже пятый год подряд, Григорий брал отпуск и уезжал на весеннюю рыбалку, на Дон.
Он работал на заводе сварщиком-монтажником, имел жену и двоих детей, дочку и сына. Заводское начальство и домашние к его прихоти относились с усмешкой, но снисходительно. Так, как и должно по-человечески относиться к странной, но никому особо не мешающей блажи сорокалетнего мужика, хорошего работника и доброго семьянина.
Отпуск он брал на десять дней и всегда управлялся, не опаздывал. К сроку приезжал, привозил немного вяленой рыбы, с полсотни чехони да синьги в соли; ухитрялся даже свежей, судаков привозить, разделанных и подсоленных, ведь время уже стояло тёплое. Но привозил.
Домашние уху и судачка отварного ели да похваливали. Соседи по дому завистливо глядели, когда Григорий в положенный срок вывешивал сушиться на балконе не московских пескарей, а сабельную чехонь да синца – добрую донскую рыбу, которая при хорошей вялке светится на солнце насквозь.
И сам Григорий за эту неделю здоровел, лицо и руки покрывались загаром, веселее он глядел. И жена радовалась, потому что здоровьем её мужик похвастать не мог. Родился он в войну, отца с матерью потерял, рос в детдоме да ФЗО в голодные годы – теперь это, видно, всё и отражалось.
Нынешний год, как и все прежние, Григорий с конца февраля начал внимательно телевизор глядеть, программу «Время», когда о погоде говорили. Он даже записывал температуру на особой бумажке. И в «Известиях» следил за последней страницей, где о погоде всегда подробно сообщали. Ему нужно было, чтобы Дон вскрылся, и лёд пронесло, и немного потеплело.
Но в нынешний год весна припоздала. Пришёл март, и апрель потянул, а всё холода, холода стояли. Григорий нервничал, томился. Всё уже лежало наготове: снасти, целлофановые мешки для рыбы, кое-какие харчишки, немного гостинцев для ребят знакомого, у которого Григорий всегда останавливался. Всё было готово.
И, наконец, грянуло. На юге весна началась. Григорий купил билет, заявление написал т свои десять дней и поехал.
Поезд уходил из Москвы к вечеру, с Казанского вокзала. Летели мимо знакомые платформы Подмосковья. А утром за окнами лежала уже иная земля, весенняя. Весенний ветер летел над чёрной пашней. Оглашенно орали грачи в станционных скверах. Оранжевые тракторы с красными сеялками ползали по полям. И Григорий начал волноваться. Он усмехался, но ничего не мог с собой поделать. Чаще курил. И всё думал, как он приедет, как по улице пойдёт, откроет калитку. О встрече думал и невольно улыбался: хорошо ему было.
Как и всякий человек, с малых лет не знавший родни, Григорий жалел об этом. Он всегда завидовал людям, у которых кто-то был в другом городе. Он иногда мечтал, в молодости, конечно, больше, но и сейчас мечтал, а вернее придумывал себе какую-то родню. И представлял, как он едет туда, подарки берёт, приезжает. И какая радость: ведь столько не виделись, разговоров сколько… Очень ему хотелось в гости приехать, к родным. Но родных не было. А может, и были, да потерялись в войне! В детдом он попал мальчонкой и, конечно, ничего не помнил. Какая уж родня…
Но теперь, когда дети его росли и взрослели, Григорий часто думал о той поре, когда дочка и сын своими семьями заживут, в других городах. И вот тогда к ним можно будет ездить в гости. Да и у невестки, у зятя, конечно, будут родители, время-то мирное. Тогда можно и погостить. Он как-то жене рассказал, она смеялась и ругала его: «Дурной… Пусть они здесь живут, возле нас, в Москве, а ты их куда-то за тридевять земель гонишь… Тоже мне отец…» Он спорить не стал. Но про себя всё же думал, что хоть один, да уедет.
И сейчас, в вагоне, когда поезд подходил к Волгограду, Григорий начинал волноваться. Он боялся опоздать. И потом, на автовокзале, нервничал: ему быстрее хотелось уехать, а не ждать здесь. Билетов на ближайший автобус не было, и он упросил шофёра и ехал стоя. Отмахав тысячу вёрст, он не мог ждать последнего шага, каких-то пятьдесят-шестьдесят километров.
В Новом Рогачике, как раз на середине пути, много людей сходило, и тогда он сел в кресло и глядел в окно. А за окном стояла настоящая весна. Зеленело что-то в полях. И обочины начинали зеленеть. И в придорожных селеньях люди копали землю, что-то сажали, наверное, картошку. И Григорий успокоился, понимая, что и нынче приехал вовремя, не опоздал.
Посёлок, куда он спешил, стоял на Дону, но был невзрачным, незавидным: маленькие дома, грязные улицы, единственная нитка разбитого асфальта.
Но что посёлок, что дома его…
От автобусной станции вела прямая дорога, в три квартала. Григорий быстро дошёл, отворил ветхую калитку. На крылечке чемодан поставил и закурил.
Дверь была заперта на щеколду, значит, хозяйка во дворе. Григорий сел на крыльцо и курил, ожидая. Какая-то неловкость подступала, робость: как-никак, а приехал он в чужой дом.
– Приехал, Гриша! Опять приехал… – наконец раздался от сарая голос. – Приехал…
Григорий встал, засмеялся, глядя, как спешит к нему, торопится старая женщина в тёплом платке, фуфайке.
– Да вот приехал, тётя Варя… Примешь?
– Такого гостя да не принять, дорогого… – голос женщины дрожал, и она начинала плакать.
– Будет, тётя Варя, слёзы-то лить… – успокаивал её Григорий.
Они встречались уже который раз, пятую или шестую весну, но приладиться не могли вот в этом, первом шаге, в первые минуты встречи. Тут получалась какая-то заминка, неловкость. Обниматься им было не с руки, потому что они были совершенно чужими людьми друг для друга. И просто ручкаться – неловко, уж больно по-холодному. И потому они лишь здоровались, глядели друг на друга, говорили какие-то слова – тем и кончалась встреча. И нынче было, как всегда. Постояли, тётка Варя всплакнула, Григорий курил.
А дальше всё шло как по писаному.
– Пошли, Гриша, в хату, – сказала хозяйка. – Прямо как ждала тебя. Щей нынче хороших наварила, со свининой. Тут по соседству кабана зарезали, ну, я и взяла немного. Да столько щей наварила, одной и за неделю не поесть. Значит, господь подсказал…
За обедом шёл обычный разговор. Тётка Варя расспрашивала о жене да детях, Григорий – о местных новостях да о здоровье.
Здоровье у тётки Вари получшать не могло, восьмой десяток годков она уже разменяла. И все местные новости объявились тотчас же, как только вышел Григорий в огород.
– Приехало моё хорошее дитё! – зашумела, и засморкалась, и заплакала соседка тётка Маня. – Ты глянь! Ты глянь, кто приехал! – кричала она своему глуховатому деду. – Ты погляди! Вот чёрт глухой, пока тебе дошумишься, горлу надорвёшь! А мы тута, – жаловалась она Григорию, – так зиму бедовали. Попереболели все, думали, помрём. Да насилочки тепла дождалися! Хороший мой… да какой ты хороший… – снова заплакала она. – Жалеешь нас, старых дураков. Вот за что тебе такая счастья? – перекинулась она к тётке Варе. – Такого человека тебе бог подослал, золотого… Ты погляди откель, из каких краёв едет… Наши родные рядом, да не придут, не дошумишься их. Я тут семечков нажарила, на, погрызи, – угощала она щедрой горстью.
Была тётка Маня тоже стара, поговорить любила, поплакать, пожаловаться, деда поругать, поучить соседей уму-разуму – в общем, жила – не скучала и другим скучать не давала.
И из другого соседства, из-за забора, дядя Саша выглядывал. Всю зиму нестриженый, седой. Белые редкие космы его дыбом стояли, ветром раздутые. Цигарка изо рта торчала. Старик посмеивался, выказывая единственный тёмный зуб, шутливую гордость свою: «Кто как, а и у нас есть чем кусать».
– Приехал, молодец, – сказал дядя Саша, когда Григорий к нему подошёл и поздоровался. – Крючков привёз? Молодец… Я тут всю зиму щук таскал. Во-от таких… – Он не врал, он был рыбаком. И лицо его, тёмное от зимнего ветра, за себя говорило. – А сейчас рыба пойдёт. Червяк уже есть, я набрал червя. Так что давай готовься… Сегодня и пойдём.
– Пойдёшь… Я тебе пойду, – умеряла его прыть жена, тучная приземистая старуха. Она плохо ходила, обезножела. Но в нужный момент выглядывала из-за кухни. – Копай да картошку сажай. И помидоры уж добрые люди высадили. Все твои удочки поломаю. Здравствуйте, с приездом вас, – здоровалась она с Григорием. Она его всегда на «вы» называла. – Помогать приехали? – Что-то было в её голосе нехорошее. Казалось, на что-то она намекала. Ну, да господь с ней. Ведь Григорий и в самом деле приехал помогать. И в прошлом году приезжал, и в позапрошлом, и всё эти годы подряд.
– Шесть лет назад таким вот весенним днём впервые попал Григорий к тётке Варе. В ту весну приехали они вчетвером на местный судоремонтный заводик в командировку, монтировать кран. Дело уже подходило к концу, пора было к отъезду готовиться, и искали они рыбы, вяленой, готовой. Указали им на дядю Сашу, известного рыбака. К нему они и пришли. Пришли и в огороде застали. Там и разговаривали.
А рядом, за дощатым штакетным забором, копала землю старая женщина. В тёплом платке, в сером ватнике… Как тяжело ей давалась каждая лопата! Копнёт несколько раз – и встанет. И стоит, грудью опершись на черен, дышит тяжко, со всхлипом; продышится и снова копает. И опять стоит, жадно хватая ртом воздух. Глядеть на неё было нехорошо.
С дядей Сашей поговорили, и он пошёл проводить их за двор. Закурили на дорожку, за воротами. А Григории всё глядел на старуху. Теперь она была далеко, в огороде. И тяжкого дыхания её не было слыхать. Но как немощно стояла она, опершись на черен! И куда-то смотрела.
– Она что, одна живёт? – спросил Григорий у дяди Саши.
Тот не сразу понял его. А поняв, вздохнул:
– Одна. Мужик помер. Дочка была… Где-то…
– А зачем она копает, через силу?
– А как же… Картошку сажает.
– Слушай, – сказал Григорий товарищу.– Давай ей поможем. Посадим эту проклятую картошку, чего она мучается, – болезненно сморщился он.
– Давай, – легко согласился товарищ, – давай поможем.
Они отворили калитку и вместе с дядей Сашей пошли в огород.
– Вот помощников тебе привёл, – сказал дядя Саша соседке.– Гляди, какая рабсила.
Старая женщина не обрадовалась, а испугалась.
– Нет, нет,– затрясла она головой.– Нечем у меня платить, нечем. Нету денег, ребята.
– Не надо нам никаких денег. Мы просто помочь…
– И самогону я не варю, ребята. Нету…
Насилу ей втолковали.
Вторая лопата нашлась. И дело пошло.
– Во, во! Это по-ударному… Давай, давай! – подзуживал со своего огорода дядя Саша. – Переходи на четвёртую, на ударную скорость.
Погода стояла хорошая, солнце. Разохотились и работали вовсю. И, считай, за два часа землю вскопали и посадили картошку, пять вёдер.
Тётка Варя сначала поверить не могла, потом суматошилась да благодарила. И, конечно, собрала на стол. Чем она могла угостить? Хозяйство было вдовье, старушечье. И бедность, опрятная, но бедность, глядела из углов.
Варёная картошка да огурцы солёные, яишенка с салом. И, конечно, бутылку выставила. Бутылку водки.
– На чёрный день берегу, – объяснила она. – Може, свет не будет гореть. И вот трубу почистить. Колонка, не дай бог, поломается. Кого позови, без бутылки не придут. Вы уж сами откройте, – она стаканчики достала.
Григорий с товарищем переглянулись.
Господи… Да разве можно было пить это горькое стариковское вино… И не пить было нельзя, нельзя было подняться и уйти, хлеба не откушав.
Григорий нашёлся. Он объяснил работу свою, на высоте, при которой водки нельзя и нюхать, сбегал в соседний магазин за пивом. И посидели они, пива выпили. Славно посидели, поговорили. Хозяйка их благодарила, благодарила и доброго им пожелала на семь колен вперёд.
А когда уходили, она заплакала. Стояла у калитки, уже попрощавшись, и слёзы текли по её лицу, и она их промаргивала, улыбаясь виновато, и сглатывала комок, подступающий к горлу.
Эти слёзы Григорий запомнил и ещё дважды заходил к тётке Варе. Почистил бак для воды, покрасил, насос подладил.
Потом он уехал. Уехал и будто забыл этот далёкий посёлок.
Пришла новая весна. И вдруг вспомнилась однажды тётка Варя. Вспомнилась и из головы не уходила. Так ясно виделись Григорию весенняя земля, огород, солнце, синева неба и старая женщина, что из последних сил копает и копает землю. Вот, кажется, сейчас упадёт. Задохнётся и упадёт, ткнувшись головой в мягкую копань. Упадёт и не встанет. Но нет… не падает. Обопрётся на черен лопаты, отдышится – и снова за труды.
Так ясно вспомнился прошлогодний май. Как после трудов за столом сидели, беседовали. И благодарные слёзы у ворот, на прощанье. Но чаще виделось, как копает тётка Варя, мается.
«Да господи, мало ли кто на белом свети мучается», – говорил Григорию трезвый голос. Но сердце помнило, и не хотело забыть тётку Варю, и болело о ней.
Может, виною тому было его собственное сиротство. Горькие дни… Сейчас, издалека, та жизнь казалась Григорию уж не такой и тяжкой. Детдом… ФЗО… С голоду не помер. Вышел в люди. Но сколь было там беды! Как рассказать… И какими прекрасными были счастливые дни.
Молодой моряк повёз их в цирк. Двух ребятишек. Как это случилось?.. Забыто… Но прекрасен был день счастья. И до смерти не забыть радость льдистого мороженого, круглого, на хрустких вафельных пятачках. Имени моряка не забыть – дядя Вася.
Когда учился Григорий в ФЗО и на заводе первую практику проходил, то контролёр тётя Катя пирожками его кормила каждый день. Серые, печёные, с капустой. Он утром лишь глаза открывал – радовался: «Пирожки тётя Катя принесёт…» На завод спешил и знал: «Пирожки тётя Катя…»
А если разобраться, то какие труды? Для моряка – два-три часа да копейки на мороженое. Для тёти Кати – пяток лишних пирожков испечь. Дело невеликое, малое…
Но, боже, какая малость порой нужна человеку для счастья! Мороженое со льдом, пирожок с капустой, вскопанная деляна земли… Как рассказать…
А что ему, Григорию, что для него значит несчастная полсотня на дорогу? Что неделя отпуска? Ещё двадцать дней останется, не считая отгулов. Больше, чем у жены. Да и эта неделя не пропадёт, ведь он отдыхать будет, без завода, на воле. Отдыхать, свежим воздухом дышать. Разве мало?
Промучившись день и другой, Григорий решился. Он ещё не знал, как скажет о своём приезде тётке Варе. Он жене объяснил всё заманчивостью весенней рыбалки на Дону, усталостью, и она поверила. Он взял десять дней отпуска, полсотни рублей на дорогу, удочки собрал немного гостинцев и поехал.
И всё получилось хорошо. Тётке Варе он рассказал о трудной работе, о болезнях, о врачах, которые прописали свежий воздух. А по совести, ведь он немного и соврал. Работал он сварщиком, работал много, газами да гарью дышал день-деньской. И ей-богу, не грех ему было свежего воздуха лишний раз хлебнуть.
Всё получилось хорошо. Тётка Варя поверила, поверили и соседи. И теперь каждый год, по весне, приезжал он сюда всё более своим человеком. Приезжал ровно на неделю и точно в тот срок, когда начинались огородные работы.
В тётки Варином нехитром хозяйстве дел было немного для сильных мужичьих рук. Дел было, как сам Григорий со смехом установил, пять с половиной: посадить в огороде картошку, насос для воды поставить и бак, деревья окопать и подрезать, курам летний загон устроить, почистить печку. Всё остальное – мелочи, хоть и немало набиралось этих мелочей.
Григорий работал неторопливо, некуда было спешить. Поднимался он рано и весь длинный день был на воле. Копал, сажал, чистил курятник, красил бак, возился с насосом или просто сидел, покуривая и поглядывая по сторонам. Малые домики стояли вокруг, низкие заборы, голые дерева, и потому просторно так было, далеко виделось и слышалось всё: шалый воробьиный крик, сорочье стрекотание, мерный голос пёстрого красавца удода, людской говор.
С хозяйкой он беседовал как-то мало, она была не особо разговорчива. А вот соседка тётка Маня любила поговорить.
– Встал, мой хороший? – встречала она его поутру.– За работу принимаешься? Молодец. А я тебе семечков нажарила, погрызи…
Она в первый же приезд беззастенчиво выспросила Григория обо всём.
– Ты, може, одинокий? – интересовалась она.– Или с семьёй плохо живёшь? А болезнь у тебя какая?
Григорий ей всё рассказывал как на духу и про болезнь подробно придумал.
– Ты, може, хочешь, чтобы она тебе дом отказала после смерти? Так у неё дочка есть да племянница.
Григорий после этих слов так откровенно и долго хохотал, что тётка Маня ему поверила:
– Смеись, смеись… Это ты вот такой, простодырый. А люди по-всякому…
Приходил и муж её, дядя Петро, старик глуховатый и рассудительный. Приходил он обычно после газетного чтения, рассказать и поделиться.
– Чего это Картер думает! – кричал он.– Забыл про войну. У нас тоже сила! Как шарахнем! Или он думает в бомбоубежище укрыться? Всё равно достанем! Гитлер тоже укрывался! – После дел международных он к районным переходил.
– Чего ты к человеку пристал?! – сердилась тётка Маня. – Глухая тетеря! С газетами своими! С тобой говорить, горлу лужёную иметь надо!
Григорий её останавливал, заступаясь за старика. Тётка Маня уходила и издали, не стерпев, говорила:
– Это ты жалеешь его. Всех нас, старых дураков, жалеешь, – и начинала плакать.
Любила она поплакать. А может, дело не в этом, просто – старость. Она смерти боялась. Часто заговаривала о ней.
Каждый день перед вечером она приходила в соседкин двор с долгим гостеванием.
– Мой уже ляг,– сообщала она. – Чаю попил, два яичка съел и улёгся. А я не хочу в хату. Так на воле расхорошо.
На воле было хорошо. Рассеянный свет вечерний, тепло, покой. Старые женщины садились на скамейку, и начинался разговор. Немного новостей, а потом долгие рассказы о прошлом, о былом. Далёкое детство, давно умершие матери, ушедшие дети, война и беды, малые радости…
– Как маму схоронили, так меня на хутор и увезли, к дяде. Папа перед смертью как чуял, продал дом и всё поместье. Вот как сейчас помню, денег привёз полмешка. Пять миллионов. Всякие там были. Привёз, говорит – это тебе. А через полмесяца деньги поменялись. Я ими хату обклеивала.
Григорий сидел, слушал и слушал. Чужая жизнь развёртывалась перед ним. Далёкая, к нынешнему дню неприложимая. Но такая понятная жизнь. Он любил эти вечерние часы воспоминаний. Может быть, потому, что в сиротском детстве некому было рассказать.
Разговор шёл обо всём. Как раньше в поле работали. Как хлеб пекли.
– Содвинешь жар в загнётку, присыпешь. И так вот проверишь; мучки немного кинешь на под. Горит – значит рано. А не горит – самое время. Подметёшь хорошенько под и на капустные листья выкладаешь. Понастановишь…
Григорию всё было интересно: как дрожжи варили на хмелинах, как опару готовили. Как ставили тесто для пшеничного, для ржаного. Видя его интерес, тётка Варя говорила с улыбкой:
– Да я тебе испеку. В такой-то печке, конечно, не выйдет. Но попытаем. У Кати хмелины есть, она говорила. Я заварю, и ты поглядишь. И опару. Мы, я помню, пили опару. Кислая такая, вкусная…
Тётка Маня уходила в сумерках.
– Сидим… И ты, мой хороший, сидишь, слушаешь нас, старых дураков. Дай тебе бог…
Много она желала хорошего. Потом уходила. За нею и тётка Варя. А Григорий долго не спал. Всё сидел во дворе. Ночи были разные год от года. Лунные и тёмные. Но всегда тишина вокруг лежала, покой. Собака забрешет, кто-то засмеётся молодо, чей-то говор невнятный – и всё. Лягушечьи трели вдали, редкий крик ночной птицы.
Кажется, ещё никогда в жизни, за сорок лет своих, Григорий не сиживал вот так ночью, один, в спокойном раздумье. Как хорошо думалось и как светло… Думалось о детях, о дочери, о сыне. Григорий загадывал, что когда сын немного повзрослеет, надо привезти его сюда. Приехать вместе. Не рассказывать ничего. Как рассказать… а просто приехать, пожить неделю, пусть поработает и поймёт. Он должен понять. И мужчине это надо, потому что мужики, особенно по молодости, бывают жестокими. А надо, чтобы он кого-то жалел, тогда не будет жестокости.
Григорий думал о жизни своей и видел её далеко вперёд. Прошлую оглядывал, пытаясь переиначить. Переиначить невозможно. Но кто запретит помечтать? И в мечтах он строил иногда другую жизнь. В неё он забирал жену свою – другой не надо – и детей. Но часто менял работу. Хотелось ему агрономом стать… или лесником. Нет, не одиноко жить, а с людьми, но работать в лесу, руками, на свежем воздухе. Хотя, по правде говоря, он не столь уж и хаял свою нынешнюю профессию сварщика. Он знал её и любил и потаясь, но гордился, что он – хороший сварщик. Он всё мог сделать: намертво проварить полумётровую болванку или рыболовный крючок к блесне «прилепить», тонкая работа, почти невозможная, а он делал такое. Об этом рассказывали по заводу.
А лесничество, что ж… Там ведь тоже нелегко. И какой-нибудь человек, лесник, может, тоже мечтает о чём-то другом. Как угодить…
Не хотелось спать. Прошедший день, только что прожитый, уже казался далёкой сказкой. Щебет ласточек… Их высокий, стремительный лёт. Как давно он не видел ласточек! А теперь они строились рядом, под кухонной застрехой. И целый день щебетали рядом.
А высоко в небе, в далёкой синеве тоже день-деньской нежный перезвон золотистых щуров слышался. Их было в этому году множество. И они все позванивали, позванивали в небесной вышине с утра до ночи.
Трудно было уйти от такого дня. И так хорошо думалось, что не хотелось спать. Будет ещё время выспаться, будет.
Григорий выходил за ворота. Узкий серпик золотистого месяца висел в небе, а рядом – звезда золотая. Приземистый клён листьев ещё не распустил. Но зацвёл. И теперь ночью можно было тронуть рукой шёлковые, ласковые, как ребячьи волосы, пряди кленового цвета.
Он стоял у ворот, не решаясь уйти дальше. Ведь в растворённом доме тётка Варя спала. Да и куда идти? И так хорошо стоять, думать.
Он целый год потом вспоминал эти ночи. И многое из передуманного помогало жить.
И он твёрдо знал, что каждый год будет приезжать сюда, пока не помрёт тётка Варя. А уж помрёт, тогда незачем. Хотя и жаль… Но когда это будет…
Десять дней отпуска. Два дня в дороге – туда и обратно. Сутки на всякий случай, в запас.
Заводские друзья всегда расспрашивали о весенней рыбалке на Дону. И он рассказывал про Дон, про рыбацкие удачи. Правды он никому не говорил. Даже жене. Не то чтобы он не верил ей… Но как рассказать…

г. КАЛАЧ-на-ДОНУ

Автор и начало текста — сочинения

Лев Васильевич Успенский: В годы моего детства, совпавшего с началом бурного…

Текст и сочинение

Борис Колесов: Ясное морозное зимнее утро. По узкой деревенской тропке…

 Текст и сочинение

Виктор Петрович Захаров: В первой редакции «Мастера и Маргариты» …

Текст и сочинение

Сочинение #2

Сочинение #3

Фёдор Михайлович Достоевский: Это та же Таня, та же прежняя деревенская Таня!…

Текст и сочинение

Сочинение #2

Фёдор Михайлович Достоевский: Было мне тогда всего девять лет от роду. Как-то раз в лесу…

Текст и сочинение 

Сочинение #2

Владимир Богомолов Рейс «Ласточки»: Днем и ночью висели над Волгой вражеские бомбардировщики…

Текст и сочинение

Юрий Васильевич Бондарев: Нам было тогда по двадцать лет и по сорок одновременно…

Текст и сочинение

Сочинение #2

Максим Горький: B дни зимних вьюг, когда вся земля, всё на земле…

Текст и сочинение

Яков Александрович Хелемский: Было тихо и бело. Порой мы спотыкались о тонкий ствол…​​​

Текст и сочинение

Лариса Григорьевна Матрос: Он был всем в жизни Анны Викторовны, её сын…

Текст и сочинение 

Сочинение #2

Лариса Григорьевна Матрос: Натка вышла из дома и направилась вдоль улицы…

Текст и сочинение

Альберт Анатольевич Лиханов: Лепестинья смахивает прозрачные слёзы, мне хочется…

Текст и сочинение

Владимир Алексеевич Солоухин: Есть на нашей реке такие глухие и укромные места…

Текст и сочинение

Владимир Алексеевич Солоухин: Известно, что молодёжь овладевает теперь скоростным…

Текст и сочинение 

Сочинение #2

Евгений Лаптев: Когда размышляют о том, каким должен быть хороший врач…

Текст и сочинение

Лев Абрамович Кассиль: На Западном фронте мне пришлось некоторое время жить…

Текст и сочинение

Борис Михайлович Бим-Бад: Только слабые люди, постоянно нуждаясь в компенсации…

Текст и сочинение

Борис Михайлович Бим-Бад: Высшее, чего может достичь человек, — это мудрость…

Текст и сочинение

Сочинение #2

Дмитрий Быков о В.Маяковском: Аудитория, которую он собирал, далеко…

​​Текст и сочинение

Сергей Иванович Сивоконь: Говорят, что талантливый человек талантлив во всём…

Текст и сочинение 

Сочинение #2

Даниил Александрович Гранин: В речи героя Достоевского Алеши Карамазова были слова…

​​​Текст и сочинение

Антон Павлович Чехов: Был поздний вечер. Домашний учитель Егор Алексеич Свойкин…

Текст и сочинение

Михаил Юрьевич Лермонтов: Москва не есть обыкновенный большой город, каких тысяча…

Текст и сочинение

Cочинение #2

Василий Михайлович Песков: В детстве самым притягательным местом для меня была наша речка…

Текст и сочинение 

Сочинение #2

Сергей Львович Львов: Приобщение к искусству может происходить и в просторном…

Текст и сочинение

Василий Михайлович Песков: В невысоких горах около Дрездена тренировались…

Текст и сочинение

Михаил Осипович Гершензон: Всякое искусство открывает тайны, и всякое в своём…

Текст и сочинение

Николай Михайлович Карамзин: Человек любит место своего рождения и воспитания…

Текст и сочинение

Даниил Александрович Гранин: С течением времени начинаю понимать, что до человека…

Текст и сочинение

Даль Константинович Орлов: Первое появление Сан Саныча запомнилось не случайно…

Текст и сочинение

Карякин Юрий Федорович: С признанием чрезвычайной важности глобальных проблем…

Текст и сочинение

Борис Петрович Екимов: Бабка Катерина, иссохшая, горбатенькая от возраста старушка…

Текст и сочинение

Федор Александрович Абрамов: Старая деревня с её тысячелетней историей уходит…

Текст и сочинение

Леонид Израилевич Лиходеев: Недавно одна газета сообщила приятную новость…

Текст и сочинение

Борис Петрович Екимов: Писем от Марьяны, старой нашей няньки, ждать не приходилось…

Текст и сочинение

Сочинение #2

Д.Н.Мамин-Сибиряк: …Его звали Костей. Я не помню, чтобы этот мой первый друг…

Текст и сочинение

Сергей Львович Львов: Немолодая женщина, крупный учёный, рассказала такую историю…

Текст и сочинение

Алексей Николаевич Толстой: Русский характер! Поди-ка опиши его… Рассказывать ли…

Текст и сочинение 

Сочинение #2

Юрий Яковлевич Яковлев: Когда он вернулся из школы, пришлось долго звонить…

Текст и сочинение

Алексей Дорохов: В молодости я считал себя человеком отлично воспитанным…

Текст и сочинение

Владимир Алексевич Солоухин: Она удивилась, что я приехал в Москву в неурочное время…

Текст и сочинение

Василий Аксенов: Мы учились с Ним в одном классе во время войны…

Текст и сочинение

Иван Федорович Гончаров: Начнем с очевидного. Слово «мама» — особое слово…

Текст и сочинение

Галина Георгиевна Туз: «Не нравится мне этот дядя: он какой-то жидкий!»…

Текст и сочинение

Константин Дмитриевич Ушинский: Давным-давно стоял на морском берегу богатый торговый город Винета…

Текст и сочинение

Галина Львовна Могилевская: Деньги — это средство распределения материальных…

Текст и сочинение

Виктор Платонович Некрасов: Василий Конаков, или просто Вася, как звали мы его в полку…

Текст и сочинение

Михаил Георгиевич Худяков: Он нёс меня на себе восемь километров…

Текст и сочинение

Сочинение #2

Любовь Фёдоровна Воронкова: -Ты варенье любишь? -Какое? -Ну вишнёвое, например…

Текст и сочинение

 Александр Михайлович Кондратов: Количество «универсальных» символов с каждым годом…

Текст и сочинение

Сочинение #2

Василий Михайлович Песков: Кустарник и мелколесье. Жутковатая предвечерняя тишина…

Текст и сочинение

А.Н.Кузнецов: В последнее время мне не раз приходилось читать и слышать…

Текст и сочинение

Иван Александрович Ильин: Нет сомнения — человечество найдёт пути, ведущие к обновлению…

Текст и сочинение

Андре Моруа: Взрослые слишком часто живут рядом с миром детей, не пытаясь понять его…

Текст и сочинение  

Сочинение #2

Евгений Генрихович Кригер: Мы возвращались из штаба пехотной дивизии, расположенного внутри…

Текст и сочинение

Сочинение #2

Сочинение #3

Фазиль Абдулович Искандер: В тринадцать лет я впервые прочел «Анну Каренину»…

Текст и сочинение

Сочинение #2

Виктор Федорович Смирнов(Кологрив): В чудо верят не только дети, но и взрослые…

Текст и сочинение

Татьяна Николаевна Тэсс: В каждом из нас до седых волос живет частица детства…

Текст и сочинение

Леонид Аронович Жуховицкий: Говорят , « красиво жить не запретишь»…

Текст и сочинение

Александр Иванович Куприн: Вот уже три года, как его незаслуженно оклеветали и лишили работы…

Текст и сочинение

Григорий Федорович Рогов: Чего же ты, Боже, мне крыльев не дал, Я б Землю покинул и в небо взлетал… (Тарас Шевченко)

Текст и сочинение

Дмитрий Сергеевич Лихачёв: Нравственность особенно нужна в современном мире..

Текст и сочинение

Константин Георгиевич Паустовский: Чем ближе к старости, тем чаще мысль Левитана останавливалась на осени.

Текст и сочинение

Владимир Алексеевич Солоухин: Существует точное человеческое наблюдение: воздух мы замечаем…

Текст и сочинение

Г.Рогов: Прошлое, соответственно, и будущее Земли, судьба всего живого на ней…

Текст и сочинение

Константин Георгиевич Паустовский: …Этой осенью я ночевал у деда Лариона на Урженском озере…

Текст и сочинение

Михаил Белят: Помню те апрельские дни 1961 года. Ошеломляющая радость, восторг…

Текст и сочинение

Виктор Петрович Астафьев: Смеётся, заливается, хохочет мальчик…Овсянский остров напоминал…

Текст и сочинение

Дмитрий Сергеевич Лихачёв: Экология представляет собой взгляд на мир как на дом…

Текст и сочинение

Ярослав Кириллович Голованов: Существует много мифов, окружающих имя М.В. Ломоносова…

Текст и сочинение

Дмитрий Сергеевич Лихачёв: Когда-то, очень давно мне прислали важное издание…

Текст и сочинение

Дмитрий Сергеевич Лихачёв: Многие думают: интеллигентный человек — это тот, который..

Текст и сочинение

И.Руденко: На Ленинградском шоссе, невдалеке от поворота..

Текст и сочинение

Борис Васильев: В те времена домик — старенький, чёрный, скособоченный…

Текст и сочинение

Александр Исаевич Солженицын: Археологи не обнаруживают таких ранних стадий человеческого…

Текст и сочинение

Ксения Игоревна Кривошеина: Вслед за Фёдором Михайловичем мы не воскликнем сегодня…

Текст и сочинение

Я. Голованов: Архимед жил так невообразимо давно, что память о нём, словно…

Текст и сочинение

А.Ф.Лосев: То, что всем надо учиться, — общеизвестно; спорить тут не о чем…

Текст и сочинение

Фазиль Абдулович Искандер: Давно замечено, что полная неграмотность нравственно выше..

Текст и сочинение

Г. И. Андреева: И думать нечего: он совершенно чужой мне человек…

Текст и сочинение

1 «Как рассказать» Каждую весну, вот уже пятый год подряд, Григорий брал отпуск и уезжал на весеннюю рыбалку, на Дон. Он работал на заводе сварщиком-монтажником, имел жену и двоих детей, дочку и сына. Заводское начальство и домашние к его прихоти относились с усмешкой, но снисходительно. Так, как и должно по-человечески относиться к странной, но никому особо не мешающей блажи сорокалетнего мужика, хорошего работника и доброго семьянина. Отпуск он брал на десять дней и всегда управлялся, не опаздывал. К сроку приезжал, привозил немного вяленой рыбы, с полсотни чехони да синьги в соли; ухитрялся даже свежей, судаков привозить, разделанных и подсоленных, ведь время уже стояло тёплое. Но привозил. Домашние уху и судачка отварного ели да похваливали. Соседи по дому завистливо глядели, когда Григорий в положенный срок вывешивал сушиться на балконе не московских пескарей, а сабельную чехонь да синца добрую донскую рыбу, которая при хорошей вялке светится на солнце насквозь. И сам Григорий за эту неделю здоровел, лицо и руки покрывались загаром, веселее он глядел. И жена радовалась, потому что здоровьем её мужик похвастать не мог. Родился он в войну, отца с матерью потерял, рос в детдоме да ФЗО в голодные годы теперь это, видно, всё и отражалось. Нынешний год, как и все прежние, Григорий с конца февраля начал внимательно телевизор глядеть, программу «Время», когда о погоде говорили. Он даже записывал температуру на особой бумажке. И в «Известиях» следил за последней страницей, где о погоде всегда подробно сообщали. Ему нужно было, чтобы Дон вскрылся, и лёд пронесло, и немного потеплело. Но в нынешний год весна припоздала. Пришёл март, и апрель потянул, а всё холода, холода стояли. Григорий нервничал, томился. Всё уже лежало наготове: снасти, целлофановые мешки для рыбы, кое-какие харчишки, немного гостинцев для ребят знакомого, у которого Григорий всегда останавливался. Всё было готово. И, наконец, грянуло. На юге весна началась. Григорий купил билет, заявление написал т свои десять дней и поехал. Поезд уходил из Москвы к вечеру, с Казанского вокзала. Летели мимо знакомые платформы Подмосковья. А утром за окнами лежала уже иная земля, весенняя. Весенний ветер летел над чёрной пашней. Оглашенно орали грачи в станционных скверах. Оранжевые тракторы с красными сеялками ползали по

2 полям. И Григорий начал волноваться. Он усмехался, но ничего не мог с собой поделать. Чаще курил. И всё думал, как он приедет, как по улице пойдёт, откроет калитку. О встрече думал и невольно улыбался: хорошо ему было. Как и всякий человек, с малых лет не знавший родни, Григорий жалел об этом. Он всегда завидовал людям, у которых кто-то был в другом городе. Он иногда мечтал, в молодости, конечно, больше, но и сейчас мечтал, а вернее придумывал себе какую-то родню. И представлял, как он едет туда, подарки берёт, приезжает. И какая радость: ведь столько не виделись, разговоров сколько… Очень ему хотелось в гости приехать, к родным. Но родных не было. А может, и были, да потерялись в войне! В детдом он попал мальчонкой и, конечно, ничего не помнил. Какая уж родня… Но теперь, когда дети его росли и взрослели, Григорий часто думал о той поре, когда дочка и сын своими семьями заживут, в других городах. И вот тогда к ним можно будет ездить в гости. Да и у невестки, у зятя, конечно, будут родители, время-то мирное. Тогда можно и погостить. Он как-то жене рассказал, она смеялась и ругала его: «Дурной… Пусть они здесь живут, возле нас, в Москве, а ты их куда-то за тридевять земель гонишь… Тоже мне отец…» Он спорить не стал. Но про себя всё же думал, что хоть один, да уедет. И сейчас, в вагоне, когда поезд подходил к Волгограду, Григорий начинал волноваться. Он боялся опоздать. И потом, на автовокзале, нервничал: ему быстрее хотелось уехать, а не ждать здесь. Билетов на ближайший автобус не было, и он упросил шофёра и ехал стоя. Отмахав тысячу вёрст, он не мог ждать последнего шага, каких-то пятьдесят-шестьдесят километров. В Новом Рогачике, как раз на середине пути, много людей сходило, и тогда он сел в кресло и глядел в окно. А за окном стояла настоящая весна. Зеленело что-то в полях. И обочины начинали зеленеть. И в придорожных селеньях люди копали землю, что-то сажали, наверное, картошку. И Григорий успокоился, понимая, что и нынче приехал вовремя, не опоздал. Посёлок, куда он спешил, стоял на Дону, но был невзрачным, незавидным: маленькие дома, грязные улицы, единственная нитка разбитого асфальта. Но что посёлок, что дома его… От автобусной станции вела прямая дорога, в три квартала. Григорий быстро дошёл, отворил ветхую калитку. На крылечке чемодан поставил и закурил.

3 Дверь была заперта на щеколду, значит, хозяйка во дворе. Григорий сел на крыльцо и курил, ожидая. Какая-то неловкость подступала, робость: как-никак, а приехал он в чужой дом. Приехал, Гриша! Опять приехал… наконец раздался от сарая голос. Приехал… Григорий встал, засмеялся, глядя, как спешит к нему, торопится старая женщина в тёплом платке, фуфайке. Да вот приехал, тётя Варя… Примешь? Такого гостя да не принять, дорогого… голос женщины дрожал, и она начинала плакать. Будет, тётя Варя, слёзы-то лить… успокаивал её Григорий. Они встречались уже который раз, пятую или шестую весну, но приладиться не могли вот в этом, первом шаге, в первые минуты встречи. Тут получалась какая-то заминка, неловкость. Обниматься им было не с руки, потому что они были совершенно чужими людьми друг для друга. И просто ручкаться неловко, уж больно по-холодному. И потому они лишь здоровались, глядели друг на друга, говорили какие-то слова тем и кончалась встреча. И нынче было, как всегда. Постояли, тётка Варя всплакнула, Григорий курил. А дальше всё шло как по писаному. Пошли, Гриша, в хату, сказала хозяйка. Прямо как ждала тебя. Щей нынче хороших наварила, со свининой. Тут по соседству кабана зарезали, ну, я и взяла немного. Да столько щей наварила, одной и за неделю не поесть. Значит, господь подсказал За обедом шёл обычный разговор. Тётка Варя расспрашивала о жене да детях, Григорий о местных новостях да о здоровье. Здоровье у тётки Вари получшать не могло, восьмой десяток годков она уже разменяла. И все местные новости объявились тотчас же, как только вышел Григорий в огород. Приехало моё хорошее дитё! зашумела, и засморкалась, и заплакала соседка тётка Маня. Ты глянь! Ты глянь, кто приехал! кричала она своему глуховатому деду. Ты погляди! Вот чёрт глухой, пока тебе дошумишься, горлу надорвёшь! А мы тута, жаловалась она Григорию, так зиму бедовали. Попереболели все, думали, помрём. Да насилочки тепла дождалися! Хороший мой… да какой ты хороший… снова заплакала она. Жалеешь нас, старых

4 дураков. Вот за что тебе такая счастья? перекинулась она к тётке Варе. Такого человека тебе бог подослал, золотого… Ты погляди откель, из каких краёв едет… Наши родные рядом, да не придут, не дошумишься их. Я тут семечков нажарила, на, погрызи, угощала она щедрой горстью. Была тётка Маня тоже стара, поговорить любила, поплакать, пожаловаться, деда поругать, поучить соседей уму-разуму в общем, жила не скучала и другим скучать не давала. И из другого соседства, из-за забора, дядя Саша выглядывал. Всю зиму нестриженый, седой. Белые редкие космы его дыбом стояли, ветром раздутые. Цигарка изо рта торчала. Старик посмеивался, выказывая единственный тёмный зуб, шутливую гордость свою: «Кто как, а и у нас есть чем кусать». Приехал, молодец, сказал дядя Саша, когда Григорий к нему подошёл и поздоровался. Крючков привёз? Молодец… Я тут всю зиму щук таскал. Во-от таких… Он не врал, он был рыбаком. И лицо его, тёмное от зимнего ветра, за себя говорило. А сейчас рыба пойдёт. Червяк уже есть, я набрал червя. Так что давай готовься… Сегодня и пойдём. Пойдёшь… Я тебе пойду, умеряла его прыть жена, тучная приземистая старуха. Она плохо ходила, обезножела. Но в нужный момент выглядывала из-за кухни. Копай да картошку сажай. И помидоры уж добрые люди высадили. Все твои удочки поломаю. Здравствуйте, с приездом вас, здоровалась она с Григорием. Она его всегда на «вы» называла. Помогать приехали? Что-то было в её голосе нехорошее. Казалось, на что-то она намекала. Ну, да господь с ней. Ведь Григорий и в самом деле приехал помогать. И в прошлом году приезжал, и в позапрошлом, и всё эти годы подряд. Шесть лет назад таким вот весенним днём впервые попал Григорий к тётке Варе. В ту весну приехали они вчетвером на местный судоремонтный заводик в командировку, монтировать кран. Дело уже подходило к концу, пора было к отъезду готовиться, и искали они рыбы, вяленой, готовой. Указали им на дядю Сашу, известного рыбака. К нему они и пришли. Пришли и в огороде застали. Там и разговаривали. А рядом, за дощатым штакетным забором, копала землю старая женщина. В тёплом платке, в сером ватнике… Как тяжело ей давалась каждая лопата! Копнёт несколько раз и встанет. И стоит, грудью опершись на черен, дышит тяжко, со всхлипом; продышится и снова копает. И опять стоит, жадно хватая ртом воздух. Глядеть на неё было нехорошо.

5 С дядей Сашей поговорили, и он пошёл проводить их за двор. Закурили на дорожку, за воротами. А Григории всё глядел на старуху. Теперь она была далеко, в огороде. И тяжкого дыхания её не было слыхать. Но как немощно стояла она, опершись на черен! И куда-то смотрела. Она что, одна живёт? спросил Григорий у дяди Саши. Тот не сразу понял его. А поняв, вздохнул: Одна. Мужик помер. Дочка была… Где-то… А зачем она копает, через силу? А как же… Картошку сажает. Слушай, сказал Григорий товарищу. Давай ей поможем. Посадим эту проклятую картошку, чего она мучается, болезненно сморщился он. Давай, легко согласился товарищ, давай поможем. Они отворили калитку и вместе с дядей Сашей пошли в огород. Вот помощников тебе привёл, сказал дядя Саша соседке. Гляди, какая рабсила. Старая женщина не обрадовалась, а испугалась. Нет, нет, затрясла она головой. Нечем у меня платить, нечем. Нету денег, ребята. Не надо нам никаких денег. Мы просто помочь… И самогону я не варю, ребята. Нету… Насилу ей втолковали. Вторая лопата нашлась. И дело пошло. Во, во! Это по-ударному… Давай, давай! подзуживал со своего огорода дядя Саша. Переходи на четвёртую, на ударную скорость. Погода стояла хорошая, солнце. Разохотились и работали вовсю. И, считай, за два часа землю вскопали и посадили картошку, пять вёдер. Тётка Варя сначала поверить не могла, потом суматошилась да благодарила. И, конечно, собрала на стол. Чем она могла угостить? Хозяйство было вдовье, старушечье. И бедность, опрятная, но бедность, глядела из углов.

6 Варёная картошка да огурцы солёные, яишенка с салом. И, конечно, бутылку выставила. Бутылку водки. На чёрный день берегу, объяснила она. Може, свет не будет гореть. И вот трубу почистить. Колонка, не дай бог, поломается. Кого позови, без бутылки не придут. Вы уж сами откройте, она стаканчики достала. Григорий с товарищем переглянулись. Господи… Да разве можно было пить это горькое стариковское вино… И не пить было нельзя, нельзя было подняться и уйти, хлеба не откушав. Григорий нашёлся. Он объяснил работу свою, на высоте, при которой водки нельзя и нюхать, сбегал в соседний магазин за пивом. И посидели они, пива выпили. Славно посидели, поговорили. Хозяйка их благодарила, благодарила и доброго им пожелала на семь колен вперёд. А когда уходили, она заплакала. Стояла у калитки, уже попрощавшись, и слёзы текли по её лицу, и она их промаргивала, улыбаясь виновато, и сглатывала комок, подступающий к горлу. Эти слёзы Григорий запомнил и ещё дважды заходил к тётке Варе. Почистил бак для воды, покрасил, насос подладил. Потом он уехал. Уехал и будто забыл этот далёкий посёлок. Пришла новая весна. И вдруг вспомнилась однажды тётка Варя. Вспомнилась и из головы не уходила. Так ясно виделись Григорию весенняя земля, огород, солнце, синева неба и старая женщина, что из последних сил копает и копает землю. Вот, кажется, сейчас упадёт. Задохнётся и упадёт, ткнувшись головой в мягкую копань. Упадёт и не встанет. Но нет… не падает. Обопрётся на черен лопаты, отдышится и снова за труды. Так ясно вспомнился прошлогодний май. Как после трудов за столом сидели, беседовали. И благодарные слёзы у ворот, на прощанье. Но чаще виделось, как копает тётка Варя, мается. «Да господи, мало ли кто на белом свети мучается», говорил Григорию трезвый голос. Но сердце помнило, и не хотело забыть тётку Варю, и болело о ней. Может, виною тому было его собственное сиротство. Горькие дни… Сейчас, издалека, та жизнь казалась Григорию уж не такой и тяжкой. Детдом… ФЗО… С голоду не помер. Вышел в люди. Но сколь было там беды! Как рассказать… И какими прекрасными были счастливые дни.

7 Молодой моряк повёз их в цирк. Двух ребятишек. Как это случилось?.. Забыто… Но прекрасен был день счастья. И до смерти не забыть радость льдистого мороженого, круглого, на хрустких вафельных пятачках. Имени моряка не забыть дядя Вася. Когда учился Григорий в ФЗО и на заводе первую практику проходил, то контролёр тётя Катя пирожками его кормила каждый день. Серые, печёные, с капустой. Он утром лишь глаза открывал радовался: «Пирожки тётя Катя принесёт…» На завод спешил и знал: «Пирожки тётя Катя…» А если разобраться, то какие труды? Для моряка два-три часа да копейки на мороженое. Для тёти Кати пяток лишних пирожков испечь. Дело невеликое, малое… Но, боже, какая малость порой нужна человеку для счастья! Мороженое со льдом, пирожок с капустой, вскопанная деляна земли… Как рассказать… А что ему, Григорию, что для него значит несчастная полсотня на дорогу? Что неделя отпуска? Ещё двадцать дней останется, не считая отгулов. Больше, чем у жены. Да и эта неделя не пропадёт, ведь он отдыхать будет, без завода, на воле. Отдыхать, свежим воздухом дышать. Разве мало? Промучившись день и другой, Григорий решился. Он ещё не знал, как скажет о своём приезде тётке Варе. Он жене объяснил всё заманчивостью весенней рыбалки на Дону, усталостью, и она поверила. Он взял десять дней отпуска, полсотни рублей на дорогу, удочки собрал немного гостинцев и поехал. И всё получилось хорошо. Тётке Варе он рассказал о трудной работе, о болезнях, о врачах, которые прописали свежий воздух. А по совести, ведь он немного и соврал. Работал он сварщиком, работал много, газами да гарью дышал день-деньской. И ей-богу, не грех ему было свежего воздуха лишний раз хлебнуть. Всё получилось хорошо. Тётка Варя поверила, поверили и соседи. И теперь каждый год, по весне, приезжал он сюда всё более своим человеком. Приезжал ровно на неделю и точно в тот срок, когда начинались огородные работы. В тётки Варином нехитром хозяйстве дел было немного для сильных мужичьих рук. Дел было, как сам Григорий со смехом установил, пять с половиной: посадить в огороде картошку, насос для воды поставить и бак, деревья окопать и подрезать, курам летний загон устроить, почистить печку. Всё остальное мелочи, хоть и немало набиралось этих мелочей. Григорий работал неторопливо, некуда было спешить. Поднимался он рано и весь длинный день был на воле. Копал, сажал, чистил курятник, красил бак,

8 возился с насосом или просто сидел, покуривая и поглядывая по сторонам. Малые домики стояли вокруг, низкие заборы, голые дерева, и потому просторно так было, далеко виделось и слышалось всё: шалый воробьиный крик, сорочье стрекотание, мерный голос пёстрого красавца удода, людской говор. С хозяйкой он беседовал как-то мало, она была не особо разговорчива. А вот соседка тётка Маня любила поговорить. Встал, мой хороший? встречала она его поутру. За работу принимаешься? Молодец. А я тебе семечков нажарила, погрызи… Она в первый же приезд беззастенчиво выспросила Григория обо всём. Ты, може, одинокий? интересовалась она. Или с семьёй плохо живёшь? А болезнь у тебя какая? Григорий ей всё рассказывал как на духу и про болезнь подробно придумал. Ты, може, хочешь, чтобы она тебе дом отказала после смерти? Так у неё дочка есть да племянница. Григорий после этих слов так откровенно и долго хохотал, что тётка Маня ему поверила: Смеись, смеись… Это ты вот такой, простодырый. А люди по-всякому… Приходил и муж её, дядя Петро, старик глуховатый и рассудительный. Приходил он обычно после газетного чтения, рассказать и поделиться. Чего это Картер думает! кричал он. Забыл про войну. У нас тоже сила! Как шарахнем! Или он думает в бомбоубежище укрыться? Всё равно достанем! Гитлер тоже укрывался! После дел международных он к районным переходил. Чего ты к человеку пристал?! сердилась тётка Маня. Глухая тетеря! С газетами своими! С тобой говорить, горлу лужёную иметь надо! Григорий её останавливал, заступаясь за старика. Тётка Маня уходила и издали, не стерпев, говорила: Это ты жалеешь его. Всех нас, старых дураков, жалеешь, и начинала плакать. Любила она поплакать. А может, дело не в этом, просто старость. Она смерти боялась. Часто заговаривала о ней. Каждый день перед вечером она приходила в соседкин двор с долгим гостеванием.

9 Мой уже ляг, сообщала она. Чаю попил, два яичка съел и улёгся. А я не хочу в хату. Так на воле расхорошо. На воле было хорошо. Рассеянный свет вечерний, тепло, покой. Старые женщины садились на скамейку, и начинался разговор. Немного новостей, а потом долгие рассказы о прошлом, о былом. Далёкое детство, давно умершие матери, ушедшие дети, война и беды, малые радости… Как маму схоронили, так меня на хутор и увезли, к дяде. Папа перед смертью как чуял, продал дом и всё поместье. Вот как сейчас помню, денег привёз полмешка. Пять миллионов. Всякие там были. Привёз, говорит это тебе. А через полмесяца деньги поменялись. Я ими хату обклеивала. Григорий сидел, слушал и слушал. Чужая жизнь развёртывалась перед ним. Далёкая, к нынешнему дню неприложимая. Но такая понятная жизнь. Он любил эти вечерние часы воспоминаний. Может быть, потому, что в сиротском детстве некому было рассказать. Разговор шёл обо всём. Как раньше в поле работали. Как хлеб пекли. Содвинешь жар в загнётку, присыпешь. И так вот проверишь; мучки немного кинешь на под. Горит значит рано. А не горит самое время. Подметёшь хорошенько под и на капустные листья выкладаешь. Понастановишь… Григорию всё было интересно: как дрожжи варили на хмелинах, как опару готовили. Как ставили тесто для пшеничного, для ржаного. Видя его интерес, тётка Варя говорила с улыбкой: Да я тебе испеку. В такой-то печке, конечно, не выйдет. Но попытаем. У Кати хмелины есть, она говорила. Я заварю, и ты поглядишь. И опару. Мы, я помню, пили опару. Кислая такая, вкусная… Тётка Маня уходила в сумерках. Сидим… И ты, мой хороший, сидишь, слушаешь нас, старых дураков. Дай тебе бог… Много она желала хорошего. Потом уходила. За нею и тётка Варя. А Григорий долго не спал. Всё сидел во дворе. Ночи были разные год от года. Лунные и тёмные. Но всегда тишина вокруг лежала, покой. Собака забрешет, кто-то засмеётся молодо, чей-то говор невнятный и всё. Лягушечьи трели вдали, редкий крик ночной птицы. Кажется, ещё никогда в жизни, за сорок лет своих, Григорий не сиживал вот так ночью, один, в спокойном раздумье. Как хорошо думалось и как светло…

10 Думалось о детях, о дочери, о сыне. Григорий загадывал, что когда сын немного повзрослеет, надо привезти его сюда. Приехать вместе. Не рассказывать ничего. Как рассказать… а просто приехать, пожить неделю, пусть поработает и поймёт. Он должен понять. И мужчине это надо, потому что мужики, особенно по молодости, бывают жестокими. А надо, чтобы он кого-то жалел, тогда не будет жестокости. Григорий думал о жизни своей и видел её далеко вперёд. Прошлую оглядывал, пытаясь переиначить. Переиначить невозможно. Но кто запретит помечтать? И в мечтах он строил иногда другую жизнь. В неё он забирал жену свою другой не надо и детей. Но часто менял работу. Хотелось ему агрономом стать… или лесником. Нет, не одиноко жить, а с людьми, но работать в лесу, руками, на свежем воздухе. Хотя, по правде говоря, он не столь уж и хаял свою нынешнюю профессию сварщика. Он знал её и любил и потаясь, но гордился, что он хороший сварщик. Он всё мог сделать: намертво проварить полумётровую болванку или рыболовный крючок к блесне «прилепить», тонкая работа, почти невозможная, а он делал такое. Об этом рассказывали по заводу. А лесничество, что ж… Там ведь тоже нелегко. И какой-нибудь человек, лесник, может, тоже мечтает о чём-то другом. Как угодить… Не хотелось спать. Прошедший день, только что прожитый, уже казался далёкой сказкой. Щебет ласточек… Их высокий, стремительный лёт. Как давно он не видел ласточек! А теперь они строились рядом, под кухонной застрехой. И целый день щебетали рядом. А высоко в небе, в далёкой синеве тоже день-деньской нежный перезвон золотистых щуров слышался. Их было в этому году множество. И они все позванивали, позванивали в небесной вышине с утра до ночи. Трудно было уйти от такого дня. И так хорошо думалось, что не хотелось спать. Будет ещё время выспаться, будет. Григорий выходил за ворота. Узкий серпик золотистого месяца висел в небе, а рядом звезда золотая. Приземистый клён листьев ещё не распустил. Но зацвёл. И теперь ночью можно было тронуть рукой шёлковые, ласковые, как ребячьи волосы, пряди кленового цвета. Он стоял у ворот, не решаясь уйти дальше. Ведь в растворённом доме тётка Варя спала. Да и куда идти? И так хорошо стоять, думать. Он целый год потом вспоминал эти ночи. И многое из передуманного помогало жить.

11 И он твёрдо знал, что каждый год будет приезжать сюда, пока не помрёт тётка Варя. А уж помрёт, тогда незачем. Хотя и жаль… Но когда это будет… Десять дней отпуска. Два дня в дороге туда и обратно. Сутки на всякий случай, в запас. Заводские друзья всегда расспрашивали о весенней рыбалке на Дону. И он рассказывал про Дон, про рыбацкие удачи. Правды он никому не говорил. Даже жене. Не то чтобы он не верил ей… Но как рассказать…

Исходный текст для выполнения задания №25 ЕГЭ 2015

(1)Рано утром впотьмах поднимался я и брёл к электричке, ехал в битком набитом вагоне. (2)Потом — слякотный перрон… (З)Городские зимние угрюмые сумерки. (4)Людской поток несёт тебя ко входу в метро. (5)Там давка: в дверях, у турникетов, у эскалаторов, в подземных переходах. (6)В жёлтом электрическом свете течёт и течёт молчаливая людская река…

(7)К вечеру наглядишься, наслушаешься, устанешь, еле бредёшь.

(8)Снова — метро, его подземелья… (9)Выберешься оттуда, вздохнёшь и спешишь к электричке, в её вечернюю толкотню, Бога моля, чтобы не отменили.

(10)Так и текла моя московская жизнь: за днём — день, за неделей — другая. (11)Затемно встанешь, затемно к дому прибьёшься. (12)Ничему не рад, даже зиме и снегу.

(13)Уже пошёл декабрь, спеша к новогодью…

(14)Однажды вечером мне повезло вдвойне: электричку не отменили и вагон оказался не больно набитым. (15)Уселся, газету развернул. (16)Хотя чего там вычитывать: убили, взорвали, ограбили… (17)Вечерний поезд, усталые люди. (18)3има, теснота, из тамбура дует, кто-то ворчит…

(19)Глаза прикрыл, но задремать не успел: застрекотали рядом молодень-кие девушки. (20)Хорошо, что обходились без убогого «короче», «приколь-но». (21)Обычная девичья болтовня: лекции, практика, зачёты —словом, учёба. (22)Потом Новый год вспомнили, ведь он недалеко.

(23)— Подарки пора покупать, — сказала одна из них. (24)— А чего дарить? (25)И всё дорого.

(26)— Ты ещё подарки не приготовила?! — ужаснулась другая девчушка. (27)— Когда же ты успеешь?!

(28)— А ты?

(29)— Ой, у меня почти всё готово. (30)Маме я ещё осенью, когда в Кимрах была, купила домашние тапочки на войлоке, старичок продавал. (31)Руч-ная работа, недорого. (32)У мамочки ноги болят. (33)А там — войлок. (34)Ой, как мама обрадуется! — голос её прозвенел такой радостью, словно ей самой подарили что-то очень хорошее.

(35)Я голову поднял, взглянул: обычная молоденькая девушка. (36)Лицо живое, милое, голосок, как колокольчик, звенит.

(37)— А папе… (38)У нас такой папа хороший, работящий… (39)И я ему подарю… (40)А дедушке… (41)А бабушке…

(42)Не только я и соседи, но, кажется, уже весь вагон слушал счастливую повесть девушки о новогодних подарках. (43)Наверное, у всех, как и у меня, отступило, забылось дневное, несладкое, а проснулось, нахлынуло иное, ведь и вправду Новый год близок…

(44)Я вышел из вагона с лёгким сердцем, торопиться не стал, пропуская спешащих. (45)Дорога славная: берёзы да сосны сторожат тропинку; не боль-но холодно, а на душе вовсе тепло. (46)Спасибо той девочке, которую унесла электричка. (47)А в помощь ей — малиновый чистый закат над чёрными елями, бормочущая во тьме речушка под гибким деревянным мостком, говор вдали, детский смех и, конечно, надежда. (48)Так что шагай, человече…

(По Б.П. Екимову)*

* Борис Петрович Екимов (род. в 1938 г.) — русский прозаик и публицист.

Задание №25 (сочинение)

Как много нужно человеку для того, чтобы быть счастливым? Что необходимо каждому из нас, чтобы окружающий мир стал добрее, светлее, лучше? Умеем ли мы ценить то, что имеем? Публицист Б.П.Екимов предлагает читателям подумать о том, почему люди разучились радоваться жизни.

Проблема, обозначенная в тексте, хорошо знакома каждому из нас. Она не теряет своей актуальности, потому что радость, умение улыбаться делает людей счастливыми. Идет «за днём — день, за неделей — другая», и в круговороте событий человек не находит времени, чтобы остановится, порадоваться «зиме и снегу». Б.П.Екимова очень беспокоит то, что много тех, кто «ничему не рад». Виноваты в этом не «городские угрюмые сумерки», не давка в метро и в магазинах. Автор считает, что надо радоваться жизни, не думать только о каждодневных заботах и бесконечных проблемах, и тогда окружающий мир, кажущийся серым, станет ярким, цветным.

С мнением Б.П.Екимова трудно не согласиться. Героиня романа-эпопеи «Война и мир» Л.Н.Толстого Наташа Ростова – очень жизнерадостный человек. В ее словах о красоте лунной ночи столько восхищения, что даже разочарованный князь Андрей оживает, прислушиваясь к тому, что говорит восторженная девушка. Умение видеть красоту вокруг себя, способность радоваться каждому дню делают Наташу счастливой.

Мой личный опыт подтверждает, что в жизни приходится переживать взлеты и падения, успехи и неудачи, победы и поражения. Это закаляет характер, делает человека более сильным. Главное – не концентрироваться на плохом, помнить, что рядом те, кто делает нашу жизнь счастливой, дарит радость. Это семья, друзья, любимые домашние животные. Нужно радоваться каждому новому дню, красивому закату, добродушной улыбке на лице прохожего.

Чтобы быть счастливым, жить в радости, по словам Б.П.Екимова, «с легким сердцем», необходимо внимательно вглядываться в окружающий мир, позабыв о суете, замечать вокруг «что-то очень хорошее». Именно это способно подарить каждому из нас радость и гармонию.

№ 1981 / 4, 18.06.2015

Впервые прозаик Борис Екимов обратил на себя внимание на проходившем в 1972 году в Ульяновске зональном совещании молодых литераторов. И уже тогда было видно: в литературу пришёл новый интересный автор.

Борис Екимов пишет о том, что знает и любит, герои его повестей и рассказов – наши современники, люди непростой судьбы и неброских профессий. В своей жизни писателю приходилось работать токарем на заводе, слесарем и наладчиком, строителем на Тюменщине и в Казахстане, учителем по труду в сельской школе. Всё пережитое им получило отображение в его книгах «Девушка в красном пальто», «Короткое время бородатых», «У своих» и в вышедшем совсем недавно в издательстве «Современник» сборнике рассказов «Последняя хата».

В «Литературной России» Б. Екимов публикуется впервые.

Борис ЕКИМОВ

КАК РАССКАЗАТЬ…

Рассказ

Каждую весну, вот уже пятый год подряд, Григорий брал отпуск и уезжал на весеннюю рыбалку, на Дон.

Он работал на заводе сварщиком-монтажником, имел жену и двоих детей, дочку и сына. Заводское начальство и домашние к его прихоти относились с усмешкой, но снисходительно. Так, как и должно по-человечески относиться к странной, но никому особо не мешающей блажи сорокалетнего мужика, хорошего работника и доброго семьянина.

Отпуск он брал на десять дней и всегда управлялся, не опаздывал. К сроку приезжал, привозил немного вяленой рыбы, с полсотни чехони да синьги в соли; ухитрялся даже свежей, судаков привозить, разделанных и подсоленных, ведь время уже стояло тёплое. Но привозил.

Домашние уху и судачка отварного ели да похваливали. Соседи по дому завистливо глядели, когда Григорий в положенный срок вывешивал сушиться на балконе не московских пескарей, а сабельную чехонь да синца – добрую донскую рыбу, которая при хорошей вялке светится на солнце насквозь.

И сам Григорий за эту неделю здоровел, лицо и руки покрывались загаром, веселее он глядел. И жена радовалась, потому что здоровьем её мужик похвастать не мог. Родился он в войну, отца с матерью потерял, рос в детдоме да ФЗО в голодные годы – теперь это, видно, всё и отражалось.

Нынешний год, как и все прежние, Григорий с конца февраля начал внимательно телевизор глядеть, программу «Время», когда о погоде говорили. Он даже записывал температуру на особой бумажке. И в «Известиях» следил за последней страницей, где о погоде всегда подробно сообщали. Ему нужно было, чтобы Дон вскрылся, и лёд пронесло, и немного потеплело.

Но в нынешний год весна припоздала. Пришёл март, и апрель потянул, а всё холода, холода стояли. Григорий нервничал, томился. Всё уже лежало наготове: снасти, целлофановые мешки для рыбы, кое-какие харчишки, немного гостинцев для ребят знакомого, у которого Григорий всегда останавливался. Всё было готово.

И, наконец, грянуло. На юге весна началась. Григорий купил билет, заявление написал т свои десять дней и поехал.

Поезд уходил из Москвы к вечеру, с Казанского вокзала. Летели мимо знакомые платформы Подмосковья. А утром за окнами лежала уже иная земля, весенняя. Весенний ветер летел над чёрной пашней. Оглашенно орали грачи в станционных скверах. Оранжевые тракторы с красными сеялками ползали по полям. И Григорий начал волноваться. Он усмехался, но ничего не мог с собой поделать. Чаще курил. И всё думал, как он приедет, как по улице пойдёт, откроет калитку. О встрече думал и невольно улыбался: хорошо ему было.

Как и всякий человек, с малых лет не знавший родни, Григорий жалел об этом. Он всегда завидовал людям, у которых кто-то был в другом городе. Он иногда мечтал, в молодости, конечно, больше, но и сейчас мечтал, а вернее придумывал себе какую-то родню. И представлял, как он едет туда, подарки берёт, приезжает. И какая радость: ведь столько не виделись, разговоров сколько… Очень ему хотелось в гости приехать, к родным. Но родных не было. А может, и были, да потерялись в войне! В детдом он попал мальчонкой и, конечно, ничего не помнил. Какая уж родня…

Но теперь, когда дети его росли и взрослели, Григорий часто думал о той поре, когда дочка и сын своими семьями заживут, в других городах. И вот тогда к ним можно будет ездить в гости. Да и у невестки, у зятя, конечно, будут родители, время-то мирное. Тогда можно и погостить. Он как-то жене рассказал, она смеялась и ругала его: «Дурной… Пусть они здесь живут, возле нас, в Москве, а ты их куда-то за тридевять земель гонишь… Тоже мне отец…» Он спорить не стал. Но про себя всё же думал, что хоть один, да уедет.

И сейчас, в вагоне, когда поезд подходил к Волгограду, Григорий начинал волноваться. Он боялся опоздать. И потом, на автовокзале, нервничал: ему быстрее хотелось уехать, а не ждать здесь. Билетов на ближайший автобус не было, и он упросил шофёра и ехал стоя. Отмахав тысячу вёрст, он не мог ждать последнего шага, каких-то пятьдесят-шестьдесят километров.

В Новом Рогачике, как раз на середине пути, много людей сходило, и тогда он сел в кресло и глядел в окно. А за окном стояла настоящая весна. Зеленело что-то в полях. И обочины начинали зеленеть. И в придорожных селеньях люди копали землю, что-то сажали, наверное, картошку. И Григорий успокоился, понимая, что и нынче приехал вовремя, не опоздал.

Посёлок, куда он спешил, стоял на Дону, но был невзрачным, незавидным: маленькие дома, грязные улицы, единственная нитка разбитого асфальта.

Но что посёлок, что дома его…

От автобусной станции вела прямая дорога, в три квартала. Григорий быстро дошёл, отворил ветхую калитку. На крылечке чемодан поставил и закурил.

Дверь была заперта на щеколду, значит, хозяйка во дворе. Григорий сел на крыльцо и курил, ожидая. Какая-то неловкость подступала, робость: как-никак, а приехал он в чужой дом.

– Приехал, Гриша! Опять приехал… – наконец раздался от сарая голос. – Приехал…

Григорий встал, засмеялся, глядя, как спешит к нему, торопится старая женщина в тёплом платке, фуфайке.

– Да вот приехал, тётя Варя… Примешь?

– Такого гостя да не принять, дорогого… – голос женщины дрожал, и она начинала плакать.

– Будет, тётя Варя, слёзы-то лить… – успокаивал её Григорий.

Они встречались уже который раз, пятую или шестую весну, но приладиться не могли вот в этом, первом шаге, в первые минуты встречи. Тут получалась какая-то заминка, неловкость. Обниматься им было не с руки, потому что они были совершенно чужими людьми друг для друга. И просто ручкаться – неловко, уж больно по-холодному. И потому они лишь здоровались, глядели друг на друга, говорили какие-то слова – тем и кончалась встреча. И нынче было, как всегда. Постояли, тётка Варя всплакнула, Григорий курил.

А дальше всё шло как по писаному.

– Пошли, Гриша, в хату, – сказала хозяйка. – Прямо как ждала тебя. Щей нынче хороших наварила, со свининой. Тут по соседству кабана зарезали, ну, я и взяла немного. Да столько щей наварила, одной и за неделю не поесть. Значит, господь подсказал…

За обедом шёл обычный разговор. Тётка Варя расспрашивала о жене да детях, Григорий – о местных новостях да о здоровье.

Здоровье у тётки Вари получшать не могло, восьмой десяток годков она уже разменяла. И все местные новости объявились тотчас же, как только вышел Григорий в огород.

– Приехало моё хорошее дитё! – зашумела, и засморкалась, и заплакала соседка тётка Маня. – Ты глянь! Ты глянь, кто приехал! – кричала она своему глуховатому деду. – Ты погляди! Вот чёрт глухой, пока тебе дошумишься, горлу надорвёшь! А мы тута, – жаловалась она Григорию, – так зиму бедовали. Попереболели все, думали, помрём. Да насилочки тепла дождалися! Хороший мой… да какой ты хороший… – снова заплакала она. – Жалеешь нас, старых дураков. Вот за что тебе такая счастья? – перекинулась она к тётке Варе. – Такого человека тебе бог подослал, золотого… Ты погляди откель, из каких краёв едет… Наши родные рядом, да не придут, не дошумишься их. Я тут семечков нажарила, на, погрызи, – угощала она щедрой горстью.

Была тётка Маня тоже стара, поговорить любила, поплакать, пожаловаться, деда поругать, поучить соседей уму-разуму – в общем, жила – не скучала и другим скучать не давала.

И из другого соседства, из-за забора, дядя Саша выглядывал. Всю зиму нестриженый, седой. Белые редкие космы его дыбом стояли, ветром раздутые. Цигарка изо рта торчала. Старик посмеивался, выказывая единственный тёмный зуб, шутливую гордость свою: «Кто как, а и у нас есть чем кусать».

– Приехал, молодец, – сказал дядя Саша, когда Григорий к нему подошёл и поздоровался. – Крючков привёз? Молодец… Я тут всю зиму щук таскал. Во-от таких… – Он не врал, он был рыбаком. И лицо его, тёмное от зимнего ветра, за себя говорило. – А сейчас рыба пойдёт. Червяк уже есть, я набрал червя. Так что давай готовься… Сегодня и пойдём.

– Пойдёшь… Я тебе пойду, – умеряла его прыть жена, тучная приземистая старуха. Она плохо ходила, обезножела. Но в нужный момент выглядывала из-за кухни. – Копай да картошку сажай. И помидоры уж добрые люди высадили. Все твои удочки поломаю. Здравствуйте, с приездом вас, – здоровалась она с Григорием. Она его всегда на «вы» называла. – Помогать приехали? – Что-то было в её голосе нехорошее. Казалось, на что-то она намекала. Ну, да господь с ней. Ведь Григорий и в самом деле приехал помогать. И в прошлом году приезжал, и в позапрошлом, и всё эти годы подряд.

– Шесть лет назад таким вот весенним днём впервые попал Григорий к тётке Варе. В ту весну приехали они вчетвером на местный судоремонтный заводик в командировку, монтировать кран. Дело уже подходило к концу, пора было к отъезду готовиться, и искали они рыбы, вяленой, готовой. Указали им на дядю Сашу, известного рыбака. К нему они и пришли. Пришли и в огороде застали. Там и разговаривали.

А рядом, за дощатым штакетным забором, копала землю старая женщина. В тёплом платке, в сером ватнике… Как тяжело ей давалась каждая лопата! Копнёт несколько раз – и встанет. И стоит, грудью опершись на черен, дышит тяжко, со всхлипом; продышится и снова копает. И опять стоит, жадно хватая ртом воздух. Глядеть на неё было нехорошо.

С дядей Сашей поговорили, и он пошёл проводить их за двор. Закурили на дорожку, за воротами. А Григории всё глядел на старуху. Теперь она была далеко, в огороде. И тяжкого дыхания её не было слыхать. Но как немощно стояла она, опершись на черен! И куда-то смотрела.

– Она что, одна живёт? – спросил Григорий у дяди Саши.

Тот не сразу понял его. А поняв, вздохнул:

– Одна. Мужик помер. Дочка была… Где-то…

– А зачем она копает, через силу?

– А как же… Картошку сажает.

– Слушай, – сказал Григорий товарищу.– Давай ей поможем. Посадим эту проклятую картошку, чего она мучается, – болезненно сморщился он.

– Давай, – легко согласился товарищ, – давай поможем.

Они отворили калитку и вместе с дядей Сашей пошли в огород.

– Вот помощников тебе привёл, – сказал дядя Саша соседке.– Гляди, какая рабсила.

Старая женщина не обрадовалась, а испугалась.

– Нет, нет,– затрясла она головой.– Нечем у меня платить, нечем. Нету денег, ребята.

– Не надо нам никаких денег. Мы просто помочь…

– И самогону я не варю, ребята. Нету…

Насилу ей втолковали.

Вторая лопата нашлась. И дело пошло.

– Во, во! Это по-ударному… Давай, давай! – подзуживал со своего огорода дядя Саша. – Переходи на четвёртую, на ударную скорость.

Погода стояла хорошая, солнце. Разохотились и работали вовсю. И, считай, за два часа землю вскопали и посадили картошку, пять вёдер.

Тётка Варя сначала поверить не могла, потом суматошилась да благодарила. И, конечно, собрала на стол. Чем она могла угостить? Хозяйство было вдовье, старушечье. И бедность, опрятная, но бедность, глядела из углов.

Варёная картошка да огурцы солёные, яишенка с салом. И, конечно, бутылку выставила. Бутылку водки.

– На чёрный день берегу, – объяснила она. – Може, свет не будет гореть. И вот трубу почистить. Колонка, не дай бог, поломается. Кого позови, без бутылки не придут. Вы уж сами откройте, – она стаканчики достала.

Григорий с товарищем переглянулись.

Господи… Да разве можно было пить это горькое стариковское вино… И не пить было нельзя, нельзя было подняться и уйти, хлеба не откушав.

Григорий нашёлся. Он объяснил работу свою, на высоте, при которой водки нельзя и нюхать, сбегал в соседний магазин за пивом. И посидели они, пива выпили. Славно посидели, поговорили. Хозяйка их благодарила, благодарила и доброго им пожелала на семь колен вперёд.

А когда уходили, она заплакала. Стояла у калитки, уже попрощавшись, и слёзы текли по её лицу, и она их промаргивала, улыбаясь виновато, и сглатывала комок, подступающий к горлу.

Эти слёзы Григорий запомнил и ещё дважды заходил к тётке Варе. Почистил бак для воды, покрасил, насос подладил.

Потом он уехал. Уехал и будто забыл этот далёкий посёлок.

Пришла новая весна. И вдруг вспомнилась однажды тётка Варя. Вспомнилась и из головы не уходила. Так ясно виделись Григорию весенняя земля, огород, солнце, синева неба и старая женщина, что из последних сил копает и копает землю. Вот, кажется, сейчас упадёт. Задохнётся и упадёт, ткнувшись головой в мягкую копань. Упадёт и не встанет. Но нет… не падает. Обопрётся на черен лопаты, отдышится – и снова за труды.

Так ясно вспомнился прошлогодний май. Как после трудов за столом сидели, беседовали. И благодарные слёзы у ворот, на прощанье. Но чаще виделось, как копает тётка Варя, мается.

«Да господи, мало ли кто на белом свети мучается», – говорил Григорию трезвый голос. Но сердце помнило, и не хотело забыть тётку Варю, и болело о ней.

Может, виною тому было его собственное сиротство. Горькие дни… Сейчас, издалека, та жизнь казалась Григорию уж не такой и тяжкой. Детдом… ФЗО… С голоду не помер. Вышел в люди. Но сколь было там беды! Как рассказать… И какими прекрасными были счастливые дни.

Молодой моряк повёз их в цирк. Двух ребятишек. Как это случилось?.. Забыто… Но прекрасен был день счастья. И до смерти не забыть радость льдистого мороженого, круглого, на хрустких вафельных пятачках. Имени моряка не забыть – дядя Вася.

Когда учился Григорий в ФЗО и на заводе первую практику проходил, то контролёр тётя Катя пирожками его кормила каждый день. Серые, печёные, с капустой. Он утром лишь глаза открывал – радовался: «Пирожки тётя Катя принесёт…» На завод спешил и знал: «Пирожки тётя Катя…»

А если разобраться, то какие труды? Для моряка – два-три часа да копейки на мороженое. Для тёти Кати – пяток лишних пирожков испечь. Дело невеликое, малое…

Но, боже, какая малость порой нужна человеку для счастья! Мороженое со льдом, пирожок с капустой, вскопанная деляна земли… Как рассказать…

А что ему, Григорию, что для него значит несчастная полсотня на дорогу? Что неделя отпуска? Ещё двадцать дней останется, не считая отгулов. Больше, чем у жены. Да и эта неделя не пропадёт, ведь он отдыхать будет, без завода, на воле. Отдыхать, свежим воздухом дышать. Разве мало?

Промучившись день и другой, Григорий решился. Он ещё не знал, как скажет о своём приезде тётке Варе. Он жене объяснил всё заманчивостью весенней рыбалки на Дону, усталостью, и она поверила. Он взял десять дней отпуска, полсотни рублей на дорогу, удочки собрал немного гостинцев и поехал.

И всё получилось хорошо. Тётке Варе он рассказал о трудной работе, о болезнях, о врачах, которые прописали свежий воздух. А по совести, ведь он немного и соврал. Работал он сварщиком, работал много, газами да гарью дышал день-деньской. И ей-богу, не грех ему было свежего воздуха лишний раз хлебнуть.

Всё получилось хорошо. Тётка Варя поверила, поверили и соседи. И теперь каждый год, по весне, приезжал он сюда всё более своим человеком. Приезжал ровно на неделю и точно в тот срок, когда начинались огородные работы.

В тётки Варином нехитром хозяйстве дел было немного для сильных мужичьих рук. Дел было, как сам Григорий со смехом установил, пять с половиной: посадить в огороде картошку, насос для воды поставить и бак, деревья окопать и подрезать, курам летний загон устроить, почистить печку. Всё остальное – мелочи, хоть и немало набиралось этих мелочей.

Григорий работал неторопливо, некуда было спешить. Поднимался он рано и весь длинный день был на воле. Копал, сажал, чистил курятник, красил бак, возился с насосом или просто сидел, покуривая и поглядывая по сторонам. Малые домики стояли вокруг, низкие заборы, голые дерева, и потому просторно так было, далеко виделось и слышалось всё: шалый воробьиный крик, сорочье стрекотание, мерный голос пёстрого красавца удода, людской говор.

С хозяйкой он беседовал как-то мало, она была не особо разговорчива. А вот соседка тётка Маня любила поговорить.

– Встал, мой хороший? – встречала она его поутру.– За работу принимаешься? Молодец. А я тебе семечков нажарила, погрызи…

Она в первый же приезд беззастенчиво выспросила Григория обо всём.

– Ты, може, одинокий? – интересовалась она.– Или с семьёй плохо живёшь? А болезнь у тебя какая?

Григорий ей всё рассказывал как на духу и про болезнь подробно придумал.

– Ты, може, хочешь, чтобы она тебе дом отказала после смерти? Так у неё дочка есть да племянница.

Григорий после этих слов так откровенно и долго хохотал, что тётка Маня ему поверила:

– Смеись, смеись… Это ты вот такой, простодырый. А люди по-всякому…

Приходил и муж её, дядя Петро, старик глуховатый и рассудительный. Приходил он обычно после газетного чтения, рассказать и поделиться.

– Чего это Картер думает! – кричал он.– Забыл про войну. У нас тоже сила! Как шарахнем! Или он думает в бомбоубежище укрыться? Всё равно достанем! Гитлер тоже укрывался! – После дел международных он к районным переходил.

– Чего ты к человеку пристал?! – сердилась тётка Маня. – Глухая тетеря! С газетами своими! С тобой говорить, горлу лужёную иметь надо!

Григорий её останавливал, заступаясь за старика. Тётка Маня уходила и издали, не стерпев, говорила:

– Это ты жалеешь его. Всех нас, старых дураков, жалеешь, – и начинала плакать.

Любила она поплакать. А может, дело не в этом, просто – старость. Она смерти боялась. Часто заговаривала о ней.

Каждый день перед вечером она приходила в соседкин двор с долгим гостеванием.

– Мой уже ляг,– сообщала она. – Чаю попил, два яичка съел и улёгся. А я не хочу в хату. Так на воле расхорошо.

На воле было хорошо. Рассеянный свет вечерний, тепло, покой. Старые женщины садились на скамейку, и начинался разговор. Немного новостей, а потом долгие рассказы о прошлом, о былом. Далёкое детство, давно умершие матери, ушедшие дети, война и беды, малые радости…

– Как маму схоронили, так меня на хутор и увезли, к дяде. Папа перед смертью как чуял, продал дом и всё поместье. Вот как сейчас помню, денег привёз полмешка. Пять миллионов. Всякие там были. Привёз, говорит – это тебе. А через полмесяца деньги поменялись. Я ими хату обклеивала.

Григорий сидел, слушал и слушал. Чужая жизнь развёртывалась перед ним. Далёкая, к нынешнему дню неприложимая. Но такая понятная жизнь. Он любил эти вечерние часы воспоминаний. Может быть, потому, что в сиротском детстве некому было рассказать.

Разговор шёл обо всём. Как раньше в поле работали. Как хлеб пекли.

– Содвинешь жар в загнётку, присыпешь. И так вот проверишь; мучки немного кинешь на под. Горит – значит рано. А не горит – самое время. Подметёшь хорошенько под и на капустные листья выкладаешь. Понастановишь…

Григорию всё было интересно: как дрожжи варили на хмелинах, как опару готовили. Как ставили тесто для пшеничного, для ржаного. Видя его интерес, тётка Варя говорила с улыбкой:

– Да я тебе испеку. В такой-то печке, конечно, не выйдет. Но попытаем. У Кати хмелины есть, она говорила. Я заварю, и ты поглядишь. И опару. Мы, я помню, пили опару. Кислая такая, вкусная…

Тётка Маня уходила в сумерках.

– Сидим… И ты, мой хороший, сидишь, слушаешь нас, старых дураков. Дай тебе бог…

Много она желала хорошего. Потом уходила. За нею и тётка Варя. А Григорий долго не спал. Всё сидел во дворе. Ночи были разные год от года. Лунные и тёмные. Но всегда тишина вокруг лежала, покой. Собака забрешет, кто-то засмеётся молодо, чей-то говор невнятный – и всё. Лягушечьи трели вдали, редкий крик ночной птицы.

Кажется, ещё никогда в жизни, за сорок лет своих, Григорий не сиживал вот так ночью, один, в спокойном раздумье. Как хорошо думалось и как светло… Думалось о детях, о дочери, о сыне. Григорий загадывал, что когда сын немного повзрослеет, надо привезти его сюда. Приехать вместе. Не рассказывать ничего. Как рассказать… а просто приехать, пожить неделю, пусть поработает и поймёт. Он должен понять. И мужчине это надо, потому что мужики, особенно по молодости, бывают жестокими. А надо, чтобы он кого-то жалел, тогда не будет жестокости.

Григорий думал о жизни своей и видел её далеко вперёд. Прошлую оглядывал, пытаясь переиначить. Переиначить невозможно. Но кто запретит помечтать? И в мечтах он строил иногда другую жизнь. В неё он забирал жену свою – другой не надо – и детей. Но часто менял работу. Хотелось ему агрономом стать… или лесником. Нет, не одиноко жить, а с людьми, но работать в лесу, руками, на свежем воздухе. Хотя, по правде говоря, он не столь уж и хаял свою нынешнюю профессию сварщика. Он знал её и любил и потаясь, но гордился, что он – хороший сварщик. Он всё мог сделать: намертво проварить полумётровую болванку или рыболовный крючок к блесне «прилепить», тонкая работа, почти невозможная, а он делал такое. Об этом рассказывали по заводу.

А лесничество, что ж… Там ведь тоже нелегко. И какой-нибудь человек, лесник, может, тоже мечтает о чём-то другом. Как угодить…

Не хотелось спать. Прошедший день, только что прожитый, уже казался далёкой сказкой. Щебет ласточек… Их высокий, стремительный лёт. Как давно он не видел ласточек! А теперь они строились рядом, под кухонной застрехой. И целый день щебетали рядом.

А высоко в небе, в далёкой синеве тоже день-деньской нежный перезвон золотистых щуров слышался. Их было в этому году множество. И они все позванивали, позванивали в небесной вышине с утра до ночи.

Трудно было уйти от такого дня. И так хорошо думалось, что не хотелось спать. Будет ещё время выспаться, будет.

Григорий выходил за ворота. Узкий серпик золотистого месяца висел в небе, а рядом – звезда золотая. Приземистый клён листьев ещё не распустил. Но зацвёл. И теперь ночью можно было тронуть рукой шёлковые, ласковые, как ребячьи волосы, пряди кленового цвета.

Он стоял у ворот, не решаясь уйти дальше. Ведь в растворённом доме тётка Варя спала. Да и куда идти? И так хорошо стоять, думать.

Он целый год потом вспоминал эти ночи. И многое из передуманного помогало жить.

И он твёрдо знал, что каждый год будет приезжать сюда, пока не помрёт тётка Варя. А уж помрёт, тогда незачем. Хотя и жаль… Но когда это будет…

Десять дней отпуска. Два дня в дороге – туда и обратно. Сутки на всякий случай, в запас.

Заводские друзья всегда расспрашивали о весенней рыбалке на Дону. И он рассказывал про Дон, про рыбацкие удачи. Правды он никому не говорил. Даже жене. Не то чтобы он не верил ей… Но как рассказать…

г. КАЛАЧ-на-ДОНУ

Обновлено: 10.01.2023

По тексту Екимова Рано утром впотьмах поднимался я и брел к электричке (ЕГЭ по русскому)

Окружающая обстановка оказывает очень сильное влияние на людей. Однообразие серых будней и быстрота темпов жизни приводят к скуке и отсутствию оптимизма у многих. Но благодаря чему человек становится жизнерадостным и поистине счастливым? Вот проблема, над которой задумывается автор предложенного текста.

Когда он услышал в электричке речь молоденькой девушки, к нему

Автор подводит читателей к выводу о том, что поступки людей способны принести счастье и радость в жизнь многих людей. Важно лишь только желать этого всей душой.

Я полностью согласна с мнением Б. П. Екимова. Действительно, каждый из нас может осчастливить другого человека, вернуть

ему радость в жизни, украсить мир яркими красками. Иногда это происходит даже неосознанно, как и в истории, описанной в предложенном тексте.

Прочитав текст, прихожу к выводу о том, что слова и поступки людей способны вызвать у человека радость в жизни, сделать его счастливым.

КОНТРОЛЬНЫЕ ДИКТАНТЫ С ГРАММАТИЧЕСКИМИ ЗАДАНИЯМИ
127.

Перед нами была большая лужайка с высокой травой, с белыми медуницами, с иван-чаем, с высокими лиловыми колокольчиками. Был полдень. Порхали цветистые бабочки, стрекотали кузнечики, какие-то маленькие птички отзывались им в траве точь-в-точь так, как отзываются в предалеких вольных лугах за Москвой-рекой. Это были непуганые стрекозы, птички над непутаною травой. Ее никто не топтал на заповедном лугу. В кайме из белой сирени блистал под солнцем небольшой пруд. А немного поодаль, на самом припеке, колыхалась зеленою волною рожь — настоящая, озимая рожь! (С. Дурылин.)

Правописание сложных существительных, окончаний существительных и прилагательных, суффиксов существительных, корней с безударными проверяемыми и чередующимися гласными. Знаки препинания при однородных членах в сложном предложении.)

1. Подчеркните в 1-м абзаце нарицательные неодушевленные существительные (I вариант), нарицательные одушевленные существительные (II вариант).

2. Укажите тип склонения имен существительных в 1-м предложении 2-го абзаца (I вариант), в последнем предложении (II вариант).

3. Произведите морфологический разбор слов (на) припеке

(I вариант),
(в) лугах
(II вариант).

4. Запомните правописание слов точь-в-точь, непуганые, непутаная.

Туман на море еще не рассеялся, в нем гасли очертания огромного корабля. Но вот паруса ожили и превратились в легкие алые формы. Все было белым, кроме плавно раскинутых парусов цвета глубокой радости. Негромкая музыка лилась с белой палубы в огне алого шелка. Ассоль бежала к пристани и больше всего боялась ошибки или недоразумения. Временами алые паруса скрывались от нее за крышей или забором, тогда сердце ее замирало от несчастья. Толпа на берегу волновалась в удивлении, ненависти и страхе. Весло Грея резко плеснуло около Ассоль. Она смотрела на него с сияющим лицом. Счастье сидело в ней пушистым котенком, беззаботно играющим солнечными зайчиками. Скрипач поднял смычок, заставил струны заговорить прекрасным голосом и подумал о счастье… (По А. Грину.)

Правописание суффиксов и окончаний существительных, приставок, частицы
не
с существительными и прилагательными. Знаки препинания при однородных членах, в сложном предложении.)

1. Озаглавьте текст.

2. Подчеркните в тексте 3 одушевленных существительных (I вариант), 3 неодушевленных существительных (II вариант).

3. Определите тип склонения существительных в предложениях Ассоль бежала к пристани…

(I вариант),
Временами алые паруса…
(II вариант).

Идет весна. Прошумели скворцы над садом, а затем прилетели и жаворонки. Каждое утро вижу я их в столовой: глядят из сухарницы востроносые головки с изюминками в глазках, а румяные крылышки заплетены на спинке. Жалко их есть, так они хороши, и я начинаю с хвостика. Скоро Пасха! Пришел квартальный, весел, велел мостовую к празднику сколоть. А вот уж и первая пролетка. Бережливо пошатывается на ледяной канавке, съезжает на мостовую. Щеголь-извозчик крестится и бойко катит по камушкам с первым веселым стуком. (По И. Шмелеву.)

Правописание падежных окончаний и суффиксов существительных, букв о — ев корне после шипящих, сложных слов, безударных гласных в корне, букв
ы

и
после
ц.
Знаки препинания при однородных членах, в сложном предложении.)

1. Озаглавьте текст.

2. Произведите морфемный разбор слов изюминками

(I вариант),
празднику
(II вариант).

3. Подчеркните существительные в форме родительного падежа (I вариант), предложного падежа (II вариант) вместе с предлогами.

4. Произведите морфологический разбор слов (на)мостовую (I

вариант),
(по)камушкам
(II вариант).

Бывало встанешь рано утром диктант

Бывало, встанешь рано утром вместе с восходом солнца, когда росистая трава еще белеет, а из леса с его высокими, голыми,красными стволами особенно сильно доносится крепкий смолистый аромат. Не умываясь, накинув только поверх белья старое пальтишко, бежишь к реке, на ходу быстро раздеваешься и с размаху бухаешься в студеную, розовую от зари, еще подернутую легким паром, гладкую, как зеркало, водяную поверхность к великому ужасу целого утиного семейства, которое с тревожным кряканьем и плеском поспешно расплывается в разные стороны из прибрежного тростника. Выкупаешься и, дрожа от холода, с чувством здоровья и свежести во всем теле спешишь к чаю, накрытому в густо заросшем палисаднике в тени сиреневых кустов, образующих над столом душистую зеленую беседку. На столе вокруг блестящего самовара — молочник с густыми желтыми сливками, большой ломоть свежего деревенского хлеба, кусок теплого, только что вырезанного сотового меда на листе лопуха, тарелка крупной, покрытой сизоватым налетом малины. Около самовара хлопочет хозяйская дочь Ганнуся, черноглазая крепкая деревенская девочка, задорная и лукавая. И как радостно, как молодо звучит в утреннем чистом воздухе ее веселое приветствие!

Мало кто может похвастаться добровольной привычкой вставать рано. Очень трудно бывает поднять себя в школу или на работу. И дети, и взрослые любят подольше понежиться на мягких простынях, очень тяжело расстаться с теплым и уютным одеялом. Утренний сон самый сладкий и приятный. А в выходной, когда никто никуда не спешит, дом спит почти до обеда. Поэтому раннее утро современный человек видит обычно по необходимости, даже по принуждению. И радости оно ему не приносит. Да он и не замечает его красоты, ведь он уже опаздывает и очень спешит. А ведь каждое утро неповторимо. Вся красота живет только мгновение и больше не повторится.

Раннее утро это всегда заряд бодрости, энергии. Раннее пробуждение и единение с природой создают гармонию в душе человека на целый день. Возможность встретить рассвет упускать не стоит, ведь каждое такое мгновение уникально. А их так мало в нашей жизни.

Несколько интересных сочинений

Александр Егорович в эту минуту совершенно искренно позабыл о кое-каких своих похождениях.

– Но если некоторые сознают это, почему же они не постараются как-нибудь подействовать на других? – спросила девушка. – Ну, писать, что ли, об этом?

– Пишут, – сказал Александр Егорович, – отовсюду слышатся голоса, ратующие за то, чтобы женщина заняла в обществе принадлежащее ей по праву место, отнятое у нее поработителем-мужчиной. Но это, по-моему, смешно. Здесь нужны коренные реформы в семейном и общественном воспитании целых поколений, а не жалкие возгласы.

Аларин с удовольствием высказывал эти обиходные истины. Он умел и любил говорить только тогда, если вокруг него не было слушателей, которых он инстинктивно считал бы сильнее себя. Сосредоточенное внимание сидевшей перед ним девушки, представлявшей олицетворенную неопытность и наивность, делало его развязным.

– Да, – продолжал он, увлекаясь собственными словами, – у нас вот и электричество, и гипнотизм, и все кричат, что человечество прогрессирует, а поглядите, в каком положении во всех цивилизованных странах находится женщина.

И он легко и быстро очертил современное положение женщины, черпая мотивы из недавно прочитанной модной повести. Он с эффектной, деланной злобой говорил о том, к чему готовят ее с пеленок, как извращают воображение и приучают к роскоши.

– Извините, – сказал он смущенно, – вы, если я не ошибаюсь, бывшая институтка! Поверьте, что я не хотел сказать ничего обидного…

– Нет, нет, пожалуйста, продолжайте, – возразила девушка, – вы все это так хорошо знаете. Представьте себе, у нас даже русским языком никто не интересовался.

– Вы и это даже знаете?

– Знаю. А в библиотеке ничего, кроме произведений madame Жанлис, конечно, не было?

– Ах, эта противная Жанлис. Мы просто ненавидели ее и называли ее именем одну сердитую классную даму. Пушкина нам только в первом классе стали давать и Тургенева кое-что. Правда, прелесть Тургенев?

– Как вам сказать, – не утерпел Аларин, – у него, пожалуй, многое и в архив можно сдать?

Но Аларина мало занимали ее рассказы, потому что он сам говорил не для нее, а для собственного удовольствия.

Его поразил ее свежий, серебристый голос.

– Скажите, пожалуйста, вы не поете? – неожиданно спросил он.

Барышня вспыхнула и, как-то совсем по-институтски, взглянув на него исподлобья, спросила:

– Почему вы это узнали?

– У вас такой чистый и полный голос, и тембр такой богатый. Я только поэтому и предположил. Но вы все-таки поете?

Аларин в музыке ровно ничего не понимал, но ответил, что, к сожалению, этого дуэта не слышал, хотя обожает Мендельсона.

Доброта — это одно из моральных качеств человека, которое отличает его от животного. Способность помогать другим ничего не требуя взамен выдаёт действительно хорошего человека.

Именно таким человеком является герой рассказа Б.П.Екимова Григорий. На его примере автор раскрывает актуальную во все времена проблему оказания бескорыстной помощи. В рассказе Б.П.Екимов повествует о зарождении милосердия в сердце главного героя. Григорий сначала сомневается, но затем понимает, что обязательно должен помочь тётке Варе. В предложениях 65-66 герой рассуждает о счастье, которое приносят спонтанные добрые поступки других людей, о том, что дело нескольких минут может вызвать радость ближнего и отложиться в его памяти на долгие годы.

В предложении 85 Григорий приходит к выводу о том, что искреннее желание помочь даёт пищу для размышлений, помогает духовно обогатиться.

Позиция автора однозначна и выражена чётко: бескорыстная помощь приносит счастье, радость и помогает укрепиться морально.

Я полностью согласна с мнением Б.П.Екимова. Доброе дело, пускай даже самое маленькое, греет душу радостным воспоминанием. Приведу литературные аргументы, подтверждающие мою точку зрения.

В романе Виктора Гюго «Отверженные» епископ Мириель раздавал своё жалование нищим, отдал свой дворец под больницу, а сам переехал жить в маленький домик. Он также спас Жана Вальжана от полиции, не рассказав о его воровстве, что навсегда изменило жизнь бывшего каторжника. Гуманизм епископа восхищает: себе в убыток он заботится о людях. Этот альтруизм возвышает его, делает его духовно богатым, что, безусловно, не сравнится с богатством материальным.

В романе-эпопее Льва Николаевича Толстого «Война и мир» во время эвакуации Наташа Ростова отдаёт свои повозки раненым. Она, молодая дворянская девушка, поступила разумно и благородно, отдав телеги тем, кто нуждался в них больше. Это решение продиктовало ей сердце и заставило почувствовать себя полезной обществу в непростое военное время.

Прочитанный текст помог мне утвердиться во мнении, что совершать добрые бескорыстные поступки — это мудрое решение, которое позволит почувствовать себя тем, кто делает этот мир чуточку лучше.

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter.
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

третий раз Вы употребляете это официальное выражение. Подбирайте яркие, »тёплые» и »душевные» синонимы.

От самого высокого результата тебя отделяет совсем немного! Запасись терпением, и снова в бой! За работу!

(1)Рано утром впотьмах поднимался я и брёл к электричке, ехал в битком набитом вагоне. (2)Потом — слякотный перрон. (3)Городские зимние угрюмые сумерки. (4)Людской поток несёт тебя ко входу в метро. (5)Там давка: в дверях, у турникетов, у эскалаторов, в подземных переходах. (6)В жёлтом электрическом свете течёт и течёт молчаливая людская река.

(7)К вечеру наглядишься, наслушаешься, устанешь, еле бредёшь.

(8)Снова — метро, его подземелья. (9)Выберешься оттуда, вздохнёшь и спешишь к электричке, в её вечернюю толкотню, Бога моля, чтобы не отменили.

(10)Так и текла моя московская жизнь: за днём — день, за неделей — другая. (11)Затемно встанешь, затемно к дому прибьёшься. (12)Ничему не рад, даже зиме и снегу.

(13)Уже пошёл декабрь, спеша к новогодью.

(14)Однажды вечером мне повезло вдвойне: электричку не отменили и вагон оказался не больно набитым. (15)Уселся, газету развернул. (16)Хотя чего там вычитывать: убили, взорвали, ограбили. (17)Вечерний поезд, усталые люди. (18)3има, теснота, из тамбура дует, кто-то ворчит.

(23)— Подарки пора покупать, — сказала одна из них. (24)— А чего дарить? (25)И всё дорого.

(26)— Ты ещё подарки не приготовила?! — ужаснулась другая девчушка. (27)— Когда же ты успеешь?!

(29)— Ой, у меня почти всё готово. (30)Маме я ещё осенью, когда в Кимрах была, купила домашние тапочки на войлоке, старичок продавал. (31)Ручная работа, недорого. (32)У мамочки ноги болят. (33)А там — войлок. (34)Ой, как мама обрадуется! — голос её прозвенел такой радостью, словно ей самой подарили что-то очень хорошее.

(35)Я голову поднял, взглянул: обычная молоденькая девушка. (36)Лицо живое, милое, голосок, как колокольчик, звенит.

(37)— А папе. (38)У нас такой папа хороший, работящий. (39)И я ему подарю. (40)А дедушке. (41)А бабушке.

(42)Не только я и соседи, но, кажется, уже весь вагон слушал счастливую повесть девушки о новогодних подарках. (43)Наверное, у всех, как и у меня, отступило, забылось дневное, несладкое, а проснулось, нахлынуло иное, ведь и вправду Новый год близок.

(44)Я вышел из вагона с лёгким сердцем, торопиться не стал, пропуская спешащих. (45)Дорога славная: берёзы да сосны сторожат тропинку; не больно холодно, а на душе вовсе тепло. (46)Спасибо той девочке, которую унесла электричка. (47)А в помощь ей — малиновый чистый закат над чёрными елями, бормочущая во тьме речушка под гибким деревянным мостком, говор вдали, детский смех и, конечно, надежда. (48)Так что шагай, человече.

В чем проявляется забота о близких людях? Именно такую проблему поднимает в предложенном для анализа тексте известный русский писатель Б.П.Екимов.

Свои размышления над поставленным вопросом автор строит на антитезе, противопоставляя отношение девушек к покупке новогодних подарков членам семьи. Такой прием дает возможность писателю показать, как проявляется любовь к близким людям.

Позиция Б.П.Екимова понятна: забота о близких людях проявляется в способности человека быть трепетным и внимательным к членам своей семьи, в желании дарить им радость.

Подводя итог к сказанному выше, хочу подчеркнуть, что огромную роль в жизни человека играет семья. И там, где все члены семьи заботятся друг о друге, царят взаимопонимание, любовь и счастье.

  • 1 из 1 К0 Формулировка проблем исходного текста
  • 6 из 6 К1 Комментарий к сформулированной проблеме исходного текста
  • 1 из 1 К2 Отражение позиции автора исходного текста
  • 1 из 1 К3 Отношение к позиции автора по проблеме исходного текста
  • 2 из 2 К4 Смысловая цельность, речевая связность и последовательность изложения
  • 2 из 2 К5 Точность и выразительность речи
  • 3 из 3 К6 Соблюдение орфографических норм
  • 3 из 3 К7 Соблюдение пунктуационных норм
  • 1 из 2 К8 Соблюдение языковых норм
  • 2 из 2 К9 Соблюдение речевых норм
  • 1 из 1 К10 Соблюдение этических норм
  • 1 из 1 К11 Соблюдение фактологической точности в фоновом материале
  • ИТОГО: 24 из 25

Со­чи­не­ние хо­ро­шее. Сфор­му­ли­ро­ван­ная Ва­ми про­бле­ма и ком­мен­та­рии к ней пол­но­стью со­от­вет­ству­ют нор­мам на­пи­са­ния по­доб­но­го ро­да со­чи­не­ний. Но Вам сле­ду­ет об­ра­тить вни­ма­ние на бо­лее чёт­кое фор­му­ли­ро­ва­ние смыс­ло­вой свя­зи меж­ду при­ме­ра­ми и убе­ди­тель­ный её ана­лиз. Стиль из­ло­же­ния при­ем­ле­мый, од­на­ко за­ча­стую упо­треб­ля­ют­ся де­ло­вые, стан­дарт­ные вы­ра­же­ния. Язык со­чи­не­ния пра­виль­ный, что де­ла­ет про­чте­ние и по­ни­ма­ние тек­ста про­стым и по­нят­ным. Для убе­ди­тель­но­сти соб­ствен­но­го от­но­ше­ния (сво­ей точ­ки зре­ния) к по­зи­ции ав­то­ра и к про­бле­ме тек­ста со­ве­ту­ем при­во­дить при­ме­ры из ли­те­ра­тур­ных про­из­ве­де­ний или жиз­нен­но­го опы­та. Успе­хов!

Цемент, цепочка, целый, цербер, цедра, цена, процедура, целлюлоза, целлофан, цедить, целомудрие, центнер, цепенеть, церемония.

Цистерна, цитрусовые, цифра, циферблат, цирк, панцирь, циновка, цинга, цианит, циклон, цилиндр, цимбалы, цитадель, цитата, цирроз, циркуль, кварцит.

На главную страницу

— Главная — Сочинение ЕГЭ

Вы верно сформулировали проблему и позицию автора, прокомментировали проблему и выразили своё отношение к авторской позиции.
Обратите внимание на следующие ошибки и недочёты.
К8 — 2б.

. пример про бедных женщин, которые многое перенесли на войне (ЗПТ) дополняет второй

К.Паустовский вспоминает об одном раненом австрийце, которого он встретил в Лефортове в вагоне

Неудачное использование обоих местоимений в придаточной части, ведущее к неоднозначному прочтению предложения.

Во-первых, недочёт в использовании союзного слова «где»: пытаясь избежать повтора местоимения «который», Вы строите предложение, в котором неудачно использованы однородные придаточные. Во — вторых, создается впечатление, что они зависят не от одной главной части, а друг от друга, само предложение кажется незавершенным.

Первый пример про бедных женщин, которые многое перенесли на войне дополняет второй пример про умирающего австрийца. Это помогает лучше понять весь ужас войны.

Неудачное использование указательного местоимения «это». Становится неясно, что «помогает лучше понять весь ужас войны»: примеры или их содержание — «бедные женщины» и «умирающий австриец».
К 10 — 2б

Правильно сказать так: разлучает родителей и детей.

Далее К.Паустовский вспоминает об одном раненом австрийце, которого он встретил в Лефортове в вагоне. Умирающий австриец пытался сказать автору.

Перепутаны автор и рассказчик.

При написании сочинений внимательнее относитесь к слову. Больше читайте. Ваша речь будет правильнее и выразительнее.

Читайте также:

      

  • Ютуб александр долгих сочинение егэ
  •   

  • Из чего состоит компьютер сочинение
  •   

  • Жильцы моего дома сочинение 3 класс
  •   

  • Сочинение каким должен быть спортсмен
  •   

  • Что такое содержательное сообщение

Рассказы — Екимов Б. П.

Рассказы — Екимов Б. П.

Екимов Борис Петрович

Оглавление

Как рассказать…

Каждую весну, вот уже пятый год подряд, Григорий брал отпуск на десять дней и уезжал на весеннюю рыбалку, на Дон.

Он работал на заводе сварщиком-монтажником, имел жену и двоих детей, дочку и сына. Заводское начальство и домашнее к его прихоти относилось с усмешкой, но снисходительно. Так, как и должно по-человечески относиться к странной, но никому особо не мешающей блажи сорокалетнего мужика, хорошего работника и доброго семьянина.

Отпуск он брал на десять дней и всегда управлялся, не опаздывал. К сроку приезжал, привозил немного вяленой рыбы, с полсотни чехони да синьги в соли; ухитрялся даже свежей, судаков привозить, разделанных и подсоленных, ведь время уже стояло теплое. Но привозил.

Домашние уху и судачка отварного ели да похваливали. Соседи по дому завистливо глядели, когда Григорий в положенный срок вывешивал на балконе не московских пескарей, а сабельную чехонь да синца — добрую донскую рыбу, которая при хорошей вялке светится на солнце насквозь.

И сам Григорий за эту неделю здоровел, лицо и руки покрывались загаром, веселее он глядел. И жена радовалась, потому что здоровьем ее мужик похвастать не мог. Родился он в войну, отца с матерью потерял, рос в детдоме да ФЗО в голодные годы — теперь это, видно, все и отражалось.

Нынешний год, как и все прежние, Григорий с конца февраля начал внимательно телевизор глядеть, программу «Время», когда о погоде говорили. Он даже записывал температуру на особой бумажке. И в «Известиях» следил за последней страницей, где о погоде всегда подробно сообщали. Ему нужно было, чтобы Дон вскрылся, и лед пронесло, и немного потеплело.

Но в нынешний год весна припоздала. Пришел март, и апрель потянул, а все холода, холода стояли. Григорий нервничал, томился. Все уже лежало наготове: снасти, целлофановые мешки для рыбы, кое-какие харчишки, немного гостинцев для ребят знакомого, у которого Григорий всегда останавливался. Все было готово.

И наконец грянуло.

На юге весна началась. Григорий купил билет, заявление написал на свои десять дней и поехал.

Поезд уходил из Москвы к вечеру, с Казанского вокзала. Летели мимо знакомые платформы Подмосковья. К вечеру приходили в озябшую Рязань. А утром за окнами лежала уже иная земля, весенняя. Весенний ветер летел над черной пашней. Оглашенно орали грачи в станционных скверах. Оранжевые трактора с красными сеялками ползли по колеям. И Григорий начал волноваться. Он усмехался, но ничего не мог с собой поделать. Чаще курил. И все думал, как он приедет, как по улице пойдет, откроет калитку. О встрече думал и невольно улыбался, хорошо ему было.

Как и всякий человек, с малых лет не знавший родни, Григорий жалел об этом. Он всегда завидовал людям, у которых кто-то был в другом городе. Он иногда мечтал, в молодости, конечно, больше, но и сейчас мечтал, а вернее, придумывал себе какую-то родню. И представлял, как он едет туда, подарки берет, приезжает. И какая радость, ведь столько не виделись, разговоров сколько… Очень ему хотелось в гости приехать, к родным. Но родных не было. А может, и были, да потерялись в войне. В детдом он попал мальчонкой и, конечно, ничего не помнил. Какая уж родня…

Почему с возрастом у мудрого человека не должно остаться друзей: 3 мудрые цитаты Юрия Левитанского

Молодость дружбе располагает, а старость избегает ✔️

Дети заводят друзей по щелчку пальца, им достаточно узнать имя своего «‎нового лучшего друга» и принять его в объятья без задней мысли. Со временем человек лишается части друзей, а к пожилому возрасту и вовсе не должен их иметь. Почему? Юрий Левитанский считал, что дружба таит большую опасность, чем явный враг: «‎От явного врага мы ждем самого худшего, а от друга лишь прекрасного, лучшего» но каждый наш друг — простой человек, у которого есть свои интересы, свои слабости и желания, мы не хотим думать, что друг может предать или пожелать плохого, но человеческая природа всегда берет верх: «‎Больше всего нас ранят самые близкие, потому что наши души открыты для них».
[Spoiler (click to open)] [more]

С возрастом список тех людей, которых мы считали друзьями, сокращается до единиц: «‎Где понимание было, там оно уйдет, где было доверие, не останется и следа, кто был назван другом, придя однажды, уйдет навсегда». Таков закон жизни: чем дольше мы дружим с кем-то, тем больше встречаем непонимания, зависти, подлости и лицемерия, нужно лишь время, чтобы это проявилось: «‎Не давай свою руку своему лучшему другу, сегодня она спас тебя, потому что не сложно, но завтра подойдешь ты к колодцу и он скажет: прыгай, так нужно». Это не значит, что люди вокруг плохие, виноваты мы сами в том, что назвали их такими: «‎Разве можно назвать волка теленком и ждать, что он будет есть одну травку, а потом считать его предателем, если он съест стадо? Лишь потому, что мы назвали его теленком?». Волк остается волком, как его не называй: «‎Назови человека другом и не будь разочарован, помни: «Человек — это человек, как его ни называй» ».

Как относиться к людям вокруг, чтобы избежать разочарований в жизни? ✔️

Юрий Левитанский считал, что называя человека «другом», мы пытаемся приручить его, как бы это странно не звучало, сделать безопасным и дружественным, хотя до конца сделать это невозможно, человека невозможно приручить, как верного пса. Проблема заключается не в плохих друзьях, а в наших ожиданиях: люди не плохие и не хорошие, но назвав кого-то другом, мы ждем, что он пройдет с нами огонь и воду. Нам так хочется. Мы рады обманываться, но однажды придет час расплаты за нашу иллюзию: человек остался человеком, ни плохим ни хорошим, но мы то ждали лучшего. Именно поэтому взрослый, мудрый человек, не заводит друзей: «‎Мудрый человек делает добро и не ждет того же в ответ, а значит не будет разочарован».

Суть человеческих отношений всегда остается в том, что в них участвует два человека. Как не называй отношения: дружеские, супружеские, родственные, рано или поздно дадут о себе знать именно человеческие отношения, со своими интересами и целями, корыстью и мотивами. Обезопасить себя можно лишь одним: делать добро, если хочется, общаться, если интересно, помогать, если есть возможность и желание, но никогда не ждать, что тот, с кем вы хорошо общались и дружили, будет к вам благосклонен всегда: «‎Каждый может посочувствовать вашей неудаче, но мало кто может порадоваться вашему успеху». Люди меняются — это в человеческой природе, не нужно держать у себя «‎друзей» которые стали неприятны, как и воротить нос от тех, на кого раньше внимание не обращали: «‎Друзья становятся другими, тебя избавив от всего, а ты запомнил их лик такими, который был… До этого всего».

https://zen.yandex.ru/media/id/5aa6ba0857906a16ad6dfaba/pochemu-s-vozrastom-u-mudrogo-cheloveka-ne-doljno-ostatsia-druzei-3-mudrye-citaty-iuriia-levitanskogo-60b62d223efca05eed75c103

  • Поехать как пишется слитно или раздельно
  • Поезд рассказ я тайца поезд
  • Поехать как пишется правильно
  • Поезд призрак рассказы очевидцев
  • Поехать заграницу как пишется