Порка на работе рассказ

Урок для учительницы

Двадцатитрехлетняя Линда Чарлтон заканчивала свой первый год в школе Редмонт в качестве учительницы. Ей понравилась преподавать – она думала, что выбор карьеры, сделанный ею, когда она пошла учиться на педагога, был правильным. Молодая и красивая учительница была очень популярна у своих учеников – как мальчишек, так и девчонок. Возможно, ей даже удалось привить им хотя бы минимальную любовь к истории. Более старшие девочки, кроме того, восхищались вкусом, с которым Линда подбирала себе одежду, чтобы подчеркнуть тонкую фигуру. Директор школы, Колин Престон, недавно поблагодарил ее за отличную работу и спросил, желает ли она стать классной дамой у семиклассников на следующий год.

Как только приблизился конец учебного семестра, Линда обнаружила, что значительную часть времени придется затратить на подготовку оценок по истории для всех учеников. Для этого надо было отсортировать все баллы, полученные ими в течение года. Для того, чтобы повозиться с контрольными, она взяла из школы папку, содержащую все баллы учеников и их работы, решив увезти ее домой на один уик-энд. В пятницу, конечно, за контрольные ей садиться не хотелось, а когда наступило субботнее утро, она никак не могла найти папку. Думая, что она все-таки оставила ее в школе, Линда поехала туда, но и там не оказалось злополучной папки. Учительница поняла, что пропажа случилась когда-нибудь по пути домой. Да, документы были потеряны! Некоторое время Линда была в отчаянии и не знала, что делать. Ей не хотелось допустить, чтобы мистер Престон узнал, что его молодая подопечная потеряла такую важную папку – папку, содержащую информацию, с учетом которой выставляются итоговые оценки за год всему классу.

Она пришла домой, успокоилась и попыталась еще раз подумать. У нее возникла довольно хорошая идея – восстановить приблизительно данные по памяти. Линда взяла табель и начала выставлять оценки ученикам, вспоминая свое личное отношение к каждому. Это заняло все выходные, но в понедельник она уже смогла передать директору результаты, чтобы мистер Престон не заподозрил ничего плохого.

На следующий день мистер Престон заглянул в классную комнату, где Линда вела урок, и попросил ее, чтобы она зашла к нему в офис после окончания дневных занятий – в четыре часа. Линда не могла даже предположить, зачем могло быть это приглашение.

После того, как уроки кончились, Линда пришла к кабинету директора. Она так и не постучала, потому что на панели над дверью сиял красный свет, а Линда знала, что это означает – мистер Престон выдавал порцию розог какому-нибудь непослушному ученику.

Только директору и старшим госпожам разрешалось использовать розгу в школе Редмонт, и вообще-то порки производились не очень часто – только как исключительное наказание для худших нарушений школьных правил или за повторение этих нарушений. И все же в течение первого года работы учительницы она видела некоторых только что выпоротых учеников на своих уроках. По большей части, это были мальчики, но также и несколько девушек. Она обратила внимание, как после их визита в кабинет директора они суетились и извивались на своих местах – иногда даже в течение нескольких дней после наказания.

Пока Линда стояла перед дверью, она слышала изнутри слабые звуки наказания. Во-первых, это был тихий свист – по-видимому, это был свист розги по заду школьника. Моментом позже она слышала подавленный визг юной жертвы. Учительнице оставалось только гадать, сколько ударов получил мальчик прежде, чем она приблизилась к двери, и сколько еще он должен вытерпеть… Новый удар вызвал визг боли, слышимый даже через толстую деревянную дверь. Линда криво улыбнулась самой себе. Мистер Престон связался с этим жалким мальчиком, но кто бы ни он был, Линда не сомневалась, что наказание было заслужено и принесет хороший эффект.

Хотя сама Линда девочкой не получала розог, она была убеждена, что они очень эффективны для некоторых девушек – и убедилась она в этом вскоре после своего прибытия в Редмонт. Через пару недель работы она впервые пожаловалась своей коллеге мисс Грин, классной даме, на поведение Джули Хэллам, своей ученицы, ни в какую не хотевшей учить историю.

– О, я не думаю, что вам нужно беспокоиться относительно нее, – ответила мисс Грин, – я думаю, миссис Лонгворт устроит этой молодой леди проблемы для ее зада!

Линда не поняла сначала, что это означает, а потом узнала. Джулия была хорошенько выпорота Мэри Лонгворт, старшей госпожой – по голому заду, подобно мальчикам. Моментально поведение ученицы улучшилось настолько, что Линда Чарлтон ее буквально не узнала.

Линда была отвлечена этими воспоминаниями, но вдруг услышала, что наказание закончено. Она отступила от двери на секунду прежде, чем она открылась. Тринадцатилетний мальчик возник перед ней. Его лицо было искажено болью. Он, очевидно, пытался не плакать, но это ему не удавалось – слезы блестели и медленно сочились по его щекам. Линда узнала его – это был Дерек Ньюман. Вообще-то Линда действительно не была удивлена, что Дерек был послан под розгу: поведение мальчика недавно резко ухудшилось. Фактически было два случая, когда Линда сама чуть не послала Ньюмана для порки к мистеру Престону.

Дерек проковылял, спотыкаясь, в коридор и потянув дверь, закрыл ее за собой. Там он поплелся по коридору, припрыгивая с ноги на ногу и обеими руками тщательно массировал свой болезненный зад через темно-серые школьные брюки. Все еще улыбаясь, Линда постучала и прошла в кабинет мистера Престона. Директор сидел на столе. Линда никогда не видела розги для наказания и посмотрела вокруг офиса, ища тот инструмент, который так действенно учит лентяев и нахалов. Но вокруг не было никакого признака розги или вообще того, что недавно шло наказание.

Мистер Престон посмотрел на историчку с серьезным выражением лица. Линда была удивлена. Она привыкла к директору, одобрительно улыбающемуся ей. Но сейчас она предположила, что он еще не отдохнул после махания розгой по попе Дерека.

– Вы просили, чтобы я зашла, мистер Престон, – напомнила Линда.

– Да, Линда. Вы помните результаты по истории, которые вы подали мне вчера?

– Да, конечно. Там что-нибудь неправильно? Я заполнила форму не так? – Линда все еще не могла понять, почему директор выглядел таким сердитым. Вед незначительная опечатка с результатами не должна расстроить его.

– Нет. Все, кажется, полностью в порядке. Вот почему я так удивился, когда мне передали это! – и мистер Престон вынул папку для бумаг из ящика своего стола.

Линда узнала ту самую папку, которую она потеряла в автобусе.

Мистер Престон продолжал обращаться к шокированной Линде.

– Вот это – истинные результаты. Откуда я их взял? Они обнаружились в школьном автобусе. Но когда я сравнил их с результатами, которые в мне подали, я обнаружил массу различий. Вы поставили Кэти Шир на место лучшей ученицы в течение всего года, но она в действительности была лишь четвертой! Вы переместили Пола Грогана, кто был действительно лучшим, на второе место… Эти результаты, которые вы подали мне – чистый вымысел.

Линда была полностью обескуражена. Сначала она не могла проговорить что-либо совсем, но потом, заикаясь, начала объяснять мистеру Престону, что случилось. Она не намеревалась нарочно изменять результаты, а просто попыталась покрыть потерю по своей неосторожности папки для бумаг.

Директор был очень сердитым. С присущей ему прямотой он сообщил Линде, что после этого эпизода она не может больше работать учителем в Редмонт. Халатность, благодаря которой случилась потеря документов в автобусе, была плохой сама по себе, но в случае, если бы учительница призналась, она отделалась бы просто словесным предупреждением. Но она попыталась обмануть директора! Даже хуже – ученики, отданные под ее попечение, должны были принести домой результаты ее лжи! Это, по мнению мистера Престона, было непростительным.

– Я не позволю вам, мисс Чарлтон, бесцеремонно продолжать столь дурное профессиональное поведение. Я боюсь, что наша школа даст вам такую рекомендацию, которая отпугнет от вас любого будущего потенциального работодателя. Я сожалею. Вы были перспективной учительницей, я думал, что вас ждет успешная карьера. Но теперь ничего этого быть не может – в свете ваших действий…

Бедная Линда ужаснулась. Она только теперь поняла, как ей хочется работать учительницей. И теперь ее карьера должна закончиться в возрасте двадцати трех лет? Если бы ее уволили по подобной статье, то она уже не могла никогда надеяться на получение работы учителя. Более того – в серьезных конторах она вообще должна была бы теперь бороться хоть за какую-то должность – кому же захочется видеть сотрудником виновную в подлоге? Она попросила директора о втором шансе. Но мистер Престон был тверд, как алмаз.

– Мисс Чарлтон, мои руки связаны. Я не могу вытерпеть такую… я бы сказал, оптовую фальсификацию результатов. Я сожалею, что этим должен закончиться ваш путь, но ваши же действия сделали такой конец неизбежным. Я приостанавливаю ваше преподавание; вы не должны возвращаться в школу после сегодняшнего дня до самой пятницы. А в пятницу я выдам вам чек с вашим жалованьем – и до свидания.

– О, нет! – Линда разразилась слезами. – Пожалуйста, мистер Престон, ох, пожалуйста! Может быть, что-то другое? Я знаю, я была… я вела неправильно… я глупая, я знаю, что вы не сможете просто проигнорировать это. Но я действительно не заслуживаю, чтобы разрушилась моя карьера, моя целая жизнь – и все из-за одной маленькой ошибки! Пожалуйста дайте мне другой шанс, пожалуйста! Я буду работать сверхурочное время за бесплатно! Снизьте мне оплату! Сделайте что-нибудь, но позвольте мне сохранить мою работу, пожалуйста!!

Мистер Престон не изменил решение.

– Не имеет смысла все это, Линда. Вы беспокоитесь зря. Потеря бумаг в папке была обычной ошибкой. Но подача фальсифицированных оценок не была ошибкой; это профессиональное преступление. Вы не можете работать бесплатно сверхурочное время или работать за пол-зарплаты, потому что другие учителя тут же обратят внимание и начнут задавать вопросы. Причина неизбежно обнаружится…

Линда собралась уходить. Она попросила прощения, но потерпела неудачу. Она зарыдала сильнее и достала платок, чтобы уйти по крайней мере м некоторым достоинством, но тут у нее в сознании промелькнула ассоциация с встречей пятиминутной давности, когда она увидела Дерека Ньюмана. Она сделала последнее отчаянное заявление.

– Мистер Престон! А что вы сказали бы, если бы наказание осталось между нами? Вы могли бы…

Линда замялась, а потом всхлипнула:

– Могли бы высечь меня… розгой, как только что этого… Ньюмана. Я знаю, я заслужила это. Я должна принять все, что вы скажете, это все было честно. Тогда я могла бы остаться учительницей? Я обещаю Вам, я никогда не сделаю ничего подобного больше!

Мистер Престон подался назад от этого неожиданного предложения. Никогда в его длинной карьере учителя не было такого случая. Поведение молодой учительницы поистине было возмутительным, так что ее следовало бы высечь, но как сделать это со взрослой женщиной?

Наконец он ответил медленно, пытаясь думать о последствиях:

– Это несомненно интересная идея. Я не сомневаюсь, что если бы я хорошенько приложил розгу к вашей заднице, то это составило бы прекрасное наказание за ваше поведение. Вы больше никогда не потеряли бы папку с бумагами. Но это не просто. Вы же не тринадцатилетняя школьница подобно Ньюману. Я буду рисковать собственным местом, соглашаясь на это. Если я соглашусь, а слух об этом просочится персоналу или ученикам – я буду должен все же вас уволить, а самому уйти в отставку. Я должен быть уверен, что вы никому не расскажете, а для этого вы должны получить… настоящее наказание, после которого прикусите язык.

Линда молчала, ожидая конца монолога.

– Вы предложили мне нечто, о чем можно подумать, но не сейчас. Придите ко мне за полчаса до начала уроков завтра утром. Если вы все еще захотите получить розги, я дам вам свой ответ.

Эту ночь она провела в тревожных снах, думая в моменты пробуждения о своей альтернативе. Согласно логике, было совершенно ясно, что лучше розга – если, конечно, порка учительницы может быть допущена. И тем не менее она боялась боли и унижения. Она видела непослушных учеников после определенной дозы розог и знала, что неудобство продолжалось впоследствии не один день. Линда начала беспокоиться, что если ее высекут, она не сможет потом избавиться от рубцов на ягодицах. Хорошо было лишь то, что она не увидит Дэйва, своего друга, до середины августа – у него начиналась летняя квалификационная учеба. Наверное, любые рубцы прошли бы за два месяца.

Линда в страхе гадала, сколько ударов назначит ей мистер Престон, каково будет его решение о том, насколько серьезную порку она заслужила. Она знала, что девушки в школе обычно получали от двух до шести розог, хотя в редких случаях девушкам старше шестого класса, отличавшимся толстыми и крепкими задами, давали по восемь и даже двенадцать ударов. Линда чувствовала, требовался всего один удар – она была уверенной, что даже просто один удар розгой должен ее ранить и погрузить в ужасный стыд. Ее признание своего унижения должно показать, что она признала свою вину и никогда не будет действовать так снова. Но она хорошо знала, что мистер Престон вряд ли согласится на один удар…

И вся эта боль будет иметь огромный смысл? После того, как она будет высечена директором, словно школьница, даже если бы никто не знал об этом – они с ним должны были когда-либо вернуться к прежним отношениям? Бедная Линда представила себе, как будет краснеть каждый раз при встрече с мистером Престоном впоследствии – ведь он и она всегда будут помнить о том, как он драл ее подобно непослушной маленькой девочке! Зная некоторые психологические символы, мисс Чарлтон подумала, что он может понять эту ситуацию как сексуальную…

Несмотря на эти и другие мысли, Линда в конечном счете заснула. На следующее утро она вскочила раньше, чем обычно – с тем, чтобы, чтобы увидеть мистера Престона перед уроками.

В кабинете первой вещью, о которой спросил Колин Престон, было то, хочет ли все еще Линда получить розги как альтернативу увольнению.

– Да, Мистер Престон. Я думала об этом всю ночь. Я знаю, будет больно… но я заслуживаю, чтобы быть наказанной. Я хочу остаться учителем.

– Та-а-ак… В этих необычных обстоятельствах я сделал некоторые приготовления. Я даю вам два письменных соглашения для вашей подписи. Но прежде, чем я отдал их вам, хочу спросить: вы когда-либо получали розги, когда учились в школе?

Заметно смутясь, Линда ответила:

– Нет, в моей школе не было розги. Но я однажды получила от учительницы в гимнастическом зале тапочком по попе, а когда я была непослушной дома, моя мать шлепала меня щеткой для волос.

Мистер Престон улыбнулся:

– Хорошо, Линда. Ваши учительница и мама ничему вас не научили, но это поправимо. Я могу гарантировать вам, что розга является очень серьезным инструментом наказания. В отличие от тапочка и щетки, она существует уже тысячи лет специально для наказания непослушных задов. И в моих руках, по крайней мере, она доставляет столько боли, что ее воспитательный эффект просто замечателен.

Линда представила себе этот эффект и заизвивалась от стыда, стоя перед столом директора, но потом кивнула головой:

– Я знаю, что розга ранит, но мне больше хотелось бы иметь раны, чем отказываться от преподавания.

– Хорошо, Линда. Раз вы понимаете, что это наказание, что мы не играем в игры… – он взял лист бумаги, взял шариковую ручку и передал их Линде. – Вы увидите, что этот документ устанавливает, что вы сделали. В нем вы сообщаете, что вы согласны уволиться. Если то, что я вас выпорол, когда-либо станет известным, вы будете уволены согласно этому документу.

Линда подписала бумагу без комментариев и передала назад. Мистер Престон отдал ей другой лист.

– А вот этот документ, скорее всего, никто никогда не увидит. Просто он нужен на случай, если о вашей порке узнает мир. Я хочу, чтобы всем было ясно, что эти розги были вашей идеей.

Линда взглянула на эту бумагу, прежде чем подписать – и захлопала глазами в ужасе. Она гласила следующее:

«Я, Линда Чарлтон, предлагаю, чтобы мистер Престон, директор школы Редмонт, использовал для меня розгу как дисциплинарное наказание. Тем самым я соглашаюсь, чтобы он шестнадцать раз сильно ударил меня по моему обнаженному заду.

Подпись…

Дата…»

– О, пожалуйста, не по обнаженному! И не шестнадцать! Это слишком много, я не смогу выдержать это!

– Я не вхожу в согласование со школьниками или школьницами, – неожиданно резко ответил директор, – сколько ударов им следует получить! И с вами не буду советоваться! Вы будете высечены по голому заду. С одной стороны, чтобы я не прилагал лишних усилий, чтобы произвести необходимый эффект, а главным образом – для того, чтобы вам стало стыдно. Когда я секу учеников, то все знают об этом – мальчики или девочки в классах видят красные полоски друг у друга на ногах или наблюдают друг за другом каждый раз, когда садятся, чтобы увидеть, больно ли им. Этот элемент будет пропущен – не могу же я выставить вас на посмешище. Хорошо, пусть никто не знает, что вы высечены. Но элемент стыда необходим, так что – розги по голому заду.

Линда сглотнула, представив на секунду, как ученики смотрят и видят полоски на ее голых ногах…

– И шестнадцать – это не слишком много, – продолжал директор. – В прошлом году миссис Лонгворт дал девочке Шерил Уоткинс двенадцать ударов розгой за курение и за продажу сигарет младшим девочкам. Она на пять лет моложе вас, ее зад намного меньше по размеру, но ничего, она прекрасно перенесла это наказание. И вы перенесете. А если нет – вы можете предпочесть увольнение после любого количества ударов: после пяти, десяти, даже пятнадцати. Вы должны понять, что ваш единственный способ остаться в этой школе – подставить обнаженный зад под шестнадцать розог. Вы подписываете – или я объявляю о вашем увольнении на совете школы? Он начнется через три минуты!

Линда видела, что споры были бесплодными. Нетвердой рукой она молча подписала свое имя под бумагой. Мистер Престон взял подписанные бумаги и запер их в ящике своего стола.

– Вы придете ко мне в десять часов вечера, – сказал директор учительнице истории. – В это время большинство учеников будет уже в кровати или в комнатах для отдыха на другой стороне школы. Вы скажете всем, что будете работать допоздна.

Девушка кивнула.

– Как только вы войдете в мой кабинет вечером, – твердо сказал Престон, – вы будете вести себя как непослушная школьница, присланная для наказания. Вы будете называть меня только «сэр», как это делают ученики. Любое неуважение – и вы заработаете дополнительные удары.

Линда сделала над собой усилие, чтобы сконцентрироваться на работе в этот день. Она не хотела, чтобы каждый, кто видел ее, что-либо подозревал. По горькому совпадению, ее первым классом в этот день был тот, в котором учился Дерек Ньюман. Мальчик был более подавленным, чем обычно. Он, очевидно, еще не полностью избавился от боли, вызванной последними розгами – он извивался и извивался на своем месте в течение всего урока, пытаясь найти позу, в которой он мог бы посидеть. Линда чувствовала жалость к небольшому бедному задику мальчика, который уже чувствовал то, что она сама должна была почувствовать через несколько часов…

Через двадцать минут Дерек снова заерзал на лавке и сел неудачно. Его перемещение неумышленно закончилось нажатием на наиболее болезненную часть его зада. Он заскрипел зубами от боли, а руки Дерека невольно потянулись к задней части брюк. Лицо выпоротого вчера ученика покраснело. Реакция класса была разной. Более непослушные мальчики, кто сам чувствовал, что такое розга, тоже отнеслись к Дереку с жалостью и сочувствием. Лучшие ученики, наоборот, решили позабавиться над шалуном. Одна девушка, Целия Икр, громко хихикнула и щелкнула пальцами так, чтобы увидел Дерек.

Целия была хорошей ученицей – одной из любимых у Линды, но она не могла допустить ее забав.

– Целия Икр! Встань, девочка!

В смятении Целия встала, ее рот приоткрылся.

– Я вижу, – заговорила Линда, – что ты забыла, как вести себя на уроке. Ты забыла и про то, что непослушных девочек в школе тоже наказывают. Я думаю, ты изменишь свое мнение, когда я пошлю тебя к миссис Лонгворт.

Девчонка задрожала на глазах.

– О нет, мисс Чарлтон! Простите меня! – воскликнула напуганная ученица и сложила руки.

– Хорошо. Я сделаю заключение о твоем поведении в конце урока. А до тех пор постой-ка на своем месте с руками, положенными на голову.

Целия мгновенно подчинилась, не понимая, что это такое нашло на их обычно такую добрую учительницу. Она никогда не имела проблем в школе из-за мисс Чарлтон – не могла же она послать ее для порки розгами…

В конце урока Линда задержала Целию, которая стояла у своего стола, держа руки на голове. Учительница истории сообщила извиняющейся девчушке, что та вообще-то заслужила розги, но ее можно простить. Для этого ученица должна переписать предложение «Неправильно получать удовольствие из неудач других людей!» двести раз. Двести строк должны быть представлены Линде Чарлтон в шесть вечера.

– И если ты не напишешь их или если они не будут написаны достаточно аккуратно, – добавила учительница, – я пошлю тебя к миссис Лонгворт, чтобы ты сама убедилась, как хорошо учит розга.

Целия убежала, а Линда тем временем мучилась, думая, как ее собственный зад будет себя чувствовать, пока ученица пишет строки.

Утро прошло – и Линде захотелось, чтобы время тянулось помедленнее. Она мучилась ожиданием, удивляясь самой себе, что приняла такое смелое решение. В обед в комнате персонала к ней подошла другая учительница, Эмма Валентина. Она хотела сделать замечание насчет Целии Икр. Эмма Валентина была полностью согласна с историчкой, что поведение девушки в последнее время бывает возмутительным, и что порка была бы полезной для Целии.

Поскольку Эмма заговорила на эту тему, Линда решила получить некоторую информацию о предмете, который захватил все ее мысли.

– Колин порет всех мальчиков одной и той же розгой, Эмма? Или Дерек, скажем, получил другим прутом, чем, например, первоклассники?

– О, я забыла, что вы у нас всего год. Это не секрет, Линда. У Колина четыре розги: «младшая», «средняя», «старшая» и «специальная». Первая – для первоклассников, вторая – для третьих-четвертых классов, и так далее.

Линда немного помолчала, думая, с каким мальчиком ее можно было бы сравнить, а потом все же спросила:

– А «специальная» розга?

– Ох! Он ее почти не использует. Колин держит этот прут только для наказания за особенно гнусное поведение… Погодите! Последний старшеклассник, кто получал этой розгой… о-о, это была Шэрил Уоткинс. Она получала этой розгой от Мэри Лонгворт. Я думаю, урок пошел впрок. Теперь она никогда не курит и не выбивается из линеечки, в которую ее загнали. Глупая девушка!…

После того, как уроки кончились, Линда пошла в библиотеку, пытаясь представить дело так, что ей надо поработать. Вскоре она увидела знакомое личико. Целия Икр, которая жила в общежитии школы с пятью другими девушками, тоже пришла после обеда в библиотеку, чтобы переписать заданное ей предложение. Неудачливая девушка писала и писала в мрачной тишине, время от времени косясь на читающую учительницу. Она все еще чувствовала себя удрученной и думала, что мисс Чарлтон понравилось ее унижать. Ей было обидно, что из-за писания этих двухсот строк она пропустила любимые телевизионные программы.

Рука Целии начала болеть от этого постоянно повторяющегося упражнения, но она пересилила себя, чтобы продолжить писать аккуратно. Ученица знала, что мисс Чарлтон была серьезной в своей угрозе послать ее на порку к миссис Лонгворт… Боль в запястье и кисти были предпочтительнее, чем боль от розги в ягодицах!

К пяти вечера двести предложений было написано. Мисс Чарлтон все еще сидела в библиотеке, очевидно, мечтая. Целия встала и прошла к ее столу.

– Я сделала мои строчки, мисс, – сказала она.

Линда испуганно встрепенулась. Она была далеко в мире грез, думая об эффекте приложения к собственным ягодицам длинного гибкого прута. Потребовалась секунда, чтобы возвратиться в действительность и понять, что к ней подошла Целия Икр, тринадцатилетняя ученица, которую так забавлял эффект порки Дерека Ньюмана.

Линда взяла предложенную тетрадь у Целии и проверила упражнение. Строки были выписаны на стандартной школьной бумаге, которая имела пятьдесят строк на странице, чтобы облегчать подсчет количества строк. К несчастью для Целии, предложение, которое продиктовала Линда, не умещалось на одной строке. Вместо четырех ей пришлось использовать восемь листов бумаги. Линда рассмотрела строки тщательно – более тщательно, чем она обычно это делала.

Запись была сначала очень хорошей, но ухудшилась к концу, поскольку девочка устала. Линда определила места, где Целия опустила апостроф не после слова «человек», а на букву «s». Она холодно подчеркнула красным карандашом эти оплошности и сообщила несчастной девушке:

– Тебя ждет офис миссис Лонгворт завтра утром, перед уроками. Я прослежу, как смирно ты будешь сидеть завтра на истории!

Глаза Целии расширились в ужасе. Она вспомнила, что вчера этот хулиган Ньюман перед всеми обнаруживал свою боль, когда садился. Ей казалось ужасным, что завтра она сама получит розгой и будет извиваться за партой от боли. Целию еще никогда не секли, но она знала, что самые смелые девочки вопят, когда возвращаются в спальню от миссис Лонгворт.

Ученица упала на колени посреди библиотеки:

– Мисс Чарлтон!

Линда проявила милосердие к напуганной девчушке. Она подождала несколько секунд, чтобы Целия полностью поверила, что ее ждет розга, а потом сообщила ей, что передумала – за ее прежние заслуги.

– Ты счастливая, Целия. Я послала бы тебя к миссис Лонгворт – ты полностью заслуживаешь розгу. Запомни, это израсходовало все твои поблажки. Следующий раз я сразу пошлю тебя на порку.

И учительница бросила тетрадку с двести раз написанным предложением в мусорный бункер.

Целия, задыхаясь от облегчения, оставила библиотеку. Линда была оставлена один на один с ее мыслями. Каждые несколько минут она смотрела на часы – время никогда не шло так медленно. В половине девятого она сходила туалет, чтобы находиться в безопасности во время порки, несмотря на то, что не ела и едва пила что-либо в течение двадцати четырех часов. Затем она возвратилась к одинокому бдению в библиотеке.

Наконец часы показали без пяти минут десять. Время, чтобы сообщить мистеру Престону о том, что она готова. Линда поставила недочитанную книгу на полку и двинулась к директорскому кабинету. Она пару раз глубоко вздохнула и твердо постучала в дверь.

– Войдите!

Когда она вошла в кабинет, то увидела мистера Престона сидящим за столом. Но на этот раз она не восприняла его, как в предшествующих случаях, коллегой или боссом. Это был просто сердитый директор школы, который собирался сделать ей больно. Ее глаза шарили по кабинету, но она никак не могла увидеть розгу.

Мистер Престон молчал, понуждая Линду говорить первой.

– Вы просили, чтобы я зашла к вам, сэр, – сказала она, помня все свои инструкции.

– Да, Линда. И для какой цели?

– Потому что… что я… должна быть наказана, сэр, – прошептала Линда, чувствуя, что краснеет.

– Правильно, девушка! И что это за наказание?

Линда посмотрела вниз на свои ноги и смущенно пробормотала:

– Шестнадцать ударов розгой, сэр… по моему заду… сэр!

– Очень хорошо, Линда. Поставьте вашу сумочку.

Она бессловесно подчинилась.

Директор поднялся и прошел к большому шкафу в углу комнаты. Он открыл дверь и отступил немного – так, что Линда смогла увидеть четыре прута, о которых говорила Эмма Валентина. Мистер Престон немного замялся, а затем выбрал самую правую розгу. Закрыв дверь шкафа, он повернулся к Линде, удерживая прут горизонтально в обоих руках.

– Это моя специальная розга, – сказал он. – Она не часто бывает использована, но я думаю, что она соответствует данному случаю.

Линда пристально смотрела широко раскрытыми глазами на ужасный инструмент наказания. Он был желтовато-коричневого цвета, свыше трех футов длиной и в треть дюйма толщиной. Учитель согнул прут в своих крепких руках. Несмотря на свою толщину, он оказался неприятно гибким. Престон отпустил одну руку – так, что прут немедленно выпрыгнул обратно со свистом.

– Вы никогда не видели розгу, мисс?

Линда потрясла головой, не веря сама, что не может проговорить ни слова, потому что готова разразиться слезами.

– Хорошо, посмотрите на нее получше. Представьте себе, как она приласкает вашу задницу! Шестнадцать ударов, юная леди, причем так больно, как я смогу. Это не очень приятно, правда?

У Линды перехватило дыхание. Розга была более тяжелой, чем она ожидала, а кроме того, казалась очень гибкой. Учительница истории смогла представить себе ласку, которую подарит этот прут ее округлому заду.

– Что случилось, девушка? Кошка украла ваш язык?

– О, нет, сэр… Простите меня, сэр…

– Прощу, Линда. Поверьте мне! – директор положил розгу на стол и скомандовал: – А теперь снимите вашу юбку и нижнее белье. Положите их аккуратно на моем столе.

Когда она одевалась этим утром, то знала, что вечером ей предстоит раздевание. Она захотела выглядеть интеллектуально и профессионально, а потому выбрала зеленую вельветовую юбку, белые хлопковые трусики и колготки. Она сняла юбку и разложила ее на столе, как было указано.

– Колготки, Линда.

Двадцатитрехлетняя учительница подчинилась, сначала сбросив туфли. Когда и колготки находились на столе, она на мгновение остановилась, смотря на Колина Престона.

– Не тратьте зря время, девушка! Трусики вниз! Положите их на стол.

Линда подчинилась, умышленно не смотря на директора. Она остановилась в полусогнутом положении, ожидая, что порка розгой могла бы начаться, но директор удивил ее приказом:

– Пойдите и встаньте лицом к стене, с руками на ее голове.

Мистер Престон не спешил. Он хотел, чтобы Линда Чарлтон запомнила ее наказание, а для этого нужна была не только боль хорошо высеченного зада, но и долгое время ожидания. Линда должна была постоять у стены в течение некоторого времени – чтобы директор привык бы к ней именно как к непослушной девочке, посланной для порки, а не как к остроумной и очень привлекательной учительнице, с которой он не раз смеялся на вечеринках, с бокалом хереса в руке.

– Стойте, девушка, и не суетитесь. Я хочу, чтобы вы стояли там, держа руки на вашей голове, уткнув нос в стену. Ноги держите плотно вместе, пока я не скажу вам, что пора к столу.

Мистер Престон отрегулировал свое вертящееся кресло, в то время как Линда стояла лицом к стене, думая время от времени, что мужчина средних лет сейчас разглядывает ее незащищенную, голую, белоснежную попу. Фактически она не почувствовала никакого дополнительного унижения, на которое рассчитывал директор.

Линда изучала обои перед своим носом, ее груди уперлись в стену. Нет, это было положительно глупо! Может быть, все это было только частью сексуальной ролевой игры Колина? После нескольких минут Линда, чувствуя глаза директора на своей попе, решила немного раздвинуть ноги и повилять задницей, чтобы увидеть, как он отреагирует. Это было ошибкой. Мистер Престон поднялся с места и сердито подошел к молодой женщине.

– Как вы осмелились! Вы здесь для наказания, а не для стриптиза или танцев! Встаньте смирно, ноги вместе!

Линда выполнила приказ и в следующую секунду почувствовала интенсивную язвительную боль. Это был удар прутом. Она задохнулась от этого сюрприза и тихо вскрикнула. Ее руки непроизвольно оставили волосы и двинулись защищать ягодицы.

– Руки назад – на вашу голову! Как вы осмеливаетесь трогать задницу!

Линда снова подняла руки на голову. Ее ягодицы горели. Она едва могла поверить, что директор вызовет такую боль одним ударом. Линда почувствовала то же самое чувство, как при встрече с материнской щеткой.

– Жалит, Линда?

– Да, сэр, – ответила она угрюмо, чувствуя слезы на веках.

– Хорошо. Пусть это напомнит вам, чтобы вы стояли, пока я не скажу вам, что делать дальше.

Прошла добрая четверть часа, прежде чем мистер Престон поднялся из-за стола и прошел к Линде. Она слышала, как он выдвинул кресло на середину комнаты. Линда дрожала, потому что понимала, к чему идет дело, но держала нос уткнутым в стену.

– Браво, Линда, – сказал он. – А теперь идите сюда, сгибайтесь над креслом. Вы получите шестнадцать ударов розгой на вашей голой заднице.

Линда глубоко вздохнула и пошла к деревянному креслу. Она наклонилась и перегнула через спинку свой зад. Колин восхищался этим зрелищем. Гладкая белизна ее голых ягодиц подчеркивалась покрасневшей полоской от единственного удара. Она сохраняла ноги плотно сжатыми…

Линда оглянулась назад. Мельком она увидела брючины директора, стоящего за ней. Около них она заметила руку, держащую розгу. Потом розга вдруг исчезла из ее вида. Линда сжала руками ножки кресла и закрыла глаза поплотнее. Розга поднялась и со свистом упала вниз.

Свист! Удар!

Первый удар пришелся через центр растянутого зада Линды. Она вскрикнула от внезапной боли и все ее тело охватила судорога. Удар по попе, который она получила пятнадцать минут назад, тоже жалил, но он не шел ни в какое сравнение с этим. Напряжение спало – Линда почувствовала почти облегчение, потому что ЭТО наконец началось.

Свист! Удар!

Второй раз розга приземлилась на три дюйма ниже яркой полосы, оставленной предшествующим ударом – через верхнюю часть бедер Линды. Идея Колина была в том, что первые две полосы должны быть как бы ограничителями. Он решил нанести все последующие четырнадцать ударов между ними и выстроить на попе подчиненной полосу интенсивной боли, которая должна не давать молодой Мисс Чарлтон садиться по крайней мере несколько дней.

Девушка вскрикнула и вся сжалась. Она ждала следующий удар, пытаясь немного облегчить боль тем, что сжимала и разжимала «нижние щеки».

Жужжание! Удар!

Теперь, когда Колин прицелился, он начинал сечь больнее.

Свист! Удар!

Следующий удар он нанес с такой силой, как если бы порол самого отъявленного шестнадцатилетнего негодяя. Конечно, этот негодяй должен был носить брюки и иметь кое-какой предшествующий опыт розог. Линда не имела ни того, ни другого, а потому издала душераздирающий вопль.

– Ааааиееее! Ооооу! Оввввууу!!! – ее попа дугообразно выгнулась, а голова запрокинулась. Волосы взлетели.

Колин наблюдал, стараясь сдерживать эмоциии. Он знал, что зад Линды был уже очень болезненным после первых трех ударов, но понимал, что надо на будущее выбить из нее всякое желание выходить из подчинения, обманывать или хитрить. Он остановился на некоторое время, позволяя девушке перетерпеть боль.

Линда подняла одну щиколотку в неопределенном положении и помахивала попой из стороны в сторону. Она начала рыдать.

Розга заплясала снова в устойчивом ритме.

Удар!

– И-эээээ!!!

Удар!

– Оуууууу!!!

Удар!

– Оуууууу!!!

Удар!

– Йееееуу!!! Оууу!!! Оух!

Восьмой удар заставил молодую блондинку отпустить ножки кресла, вскочить и дико закричать. Она крутилась около спинки, слезы текли по ее лицу. Девушка не имела сейчас понятия ни о чем, кроме боли в ее попе. Она отчаянно массировала зад обеими руками, напрасно пытаясь сжать, уменьшить боль. Учительница совсем не подозревала, какое зрелище она представляла.

– Линда! Ложитесь обратно вниз!

Плачущая учительница не отвечала.

Колин положил розгу на стол и подошел к ней. Он взял ее за плечи и посмотрел на красивое лицо, искаженное болью. Она дрожала в его руках подобно испуганному животному.

– Это ваш выбор, Линда, – сказал он. – Или вы согнетесь обратно над этим креслом и примете остальную часть наказания, как мы договорились, либо мы прекращаем это. Но тогда значит, что вы вытерпели восемь розог впустую. Вам все равно придется покинуть школу… Вы согласны?

Линда попыталась заставить себя подумать логично. У нее не было выбора. Эта порка была как раз тем, что она сама потребовала! Она знала, что это больно, что розга ужасно ранит. Она кивнула. Ее взлохмаченные волосы снова упали вниз. Красная от стыда девушка, не говоря ни слова, медленно перегнулась

Комната под лестницей

Сегодня 14 мая, 5 часов вечера. Я стою, опираясь на лестничный парапет, и с тоской смотрю на входную дверь. Скоро придет моя мать. Я с ужасом думаю об этом. Что меня ждет?! От представления того, что она сделает со мной, сердце мое падает, в животе все сжимается, руки и ноги трясутся мелкой дрожью, а мягкое место покалывает тысячами, нет миллиардами острейших иголок! Причина моего животного страха – предстоящее наказание. Безусловно, я его заслужила, плохо написала годовую контрольную по алгебре, хотя и занималась с репетитором. Не понимаю, почему так вышло?

Слышу скрежет ключа в замочной скважине, ну вот и все. Уже совсем скоро я буду визжать от боли в «комнате под лестницей». Я так подозреваю, что раньше там была спальня моих родителей. Это просторная квадратная комната с прекрасным видом из окна, отделана красным деревом, в ней очень тихо и звуки, раздающиеся в этой комнате, не слышны больше ни в одной точке нашего просторного дома. Здесь же есть своя туалетная комната.

Отец мой умер много лет назад, и я его почти не помню – мне было всего 5 лет, когда это случилось. Мы с мамой живем на втором этаже, слуги занимают левое крыло первого этажа. А с этой комнатой я познакомилась, когда пошла в школу, хотя, впрочем, не совсем сразу.

Дело было так: я получила запись в дневнике – не выучила стихотворение, я даже и предположить не могла, чем это мне грозит! Мама, конечно, предупреждала меня, что учиться я должна только на «Отлично», что у меня есть для этого все данные и все условия, что она одна занимается бизнесом, тяжело работает, не устраивает свою личную жизнь – и все это ради меня. От меня же требуется – только отличная учеба и послушание. Присматривала за мной няня, она же и уроки заставляла делать, хотя мама говорила, что я должна быть самостоятельной и ругала няню за то, что она меня заставляет, считала, что я с детства должна надеяться только на себя, и учиться распределять свое время. Вот я и «распределила» – заигралась и забыла! Мать пришла с работы и проверила дневник (она это не забывала делать каждый день). Потом спокойным голосом сказала мне, что я буду сейчас наказана, велела спустить до колен джинсы и трусики и лечь на кровать попой кверху, а сама куда-то вышла. Я, наивное дитя! Так и сделала! Я думала, что это и есть наказание – лежать кверху попой!

Но каково же было мое удивление, когда через несколько минут, мать пришла, а в руках у нее был коричневый ремешок! Она сказала, что на первый раз я получу 20 ударов! В общем, ударить она успела только 1 раз. От страшной, не знакомой боли я взвыла, и быстренько перекатилась на другую сторону и заползла под кровать. Это произошло мгновенно, я сама от себя этого не ожидала! И как она не кричала, не грозила – я до утра не вылазила от туда. Там и спала. От страха не хотела ни есть, ни пить, ни в туалет.

По утрам мать рано уезжала, а мной занималась няня. Няня покормила меня и проводила в школу. Целый день я была мрачнее тучи, очень боялась идти домой, но рассказать подружкам о случившемся – было стыдно. Уроки закончились, и о ужас! За мной приехала мать.

Поговорив с учительницей, она крепко взяла меня за руку и повела к машине. Всю дорогу мы ехали молча. Приехав домой, я, как всегда, переоделась в любимые джинсики, умылась и пошла обедать, пообедала в компании мамы и няни и, думая, что все забылось, пошла делать уроки. Часа через два, когда с уроками было покончено, в мою комнату вошла мать, и спокойным голосом рассказала мне о системе моего воспитания, что за все провинности я буду наказана, а самое лучшее и правильное наказание для детей – это порка, так как «Битье определяет сознание», и, что моя попа, создана специально для этих целей. Если же я буду сопротивляться ей, то все равно буду наказана, но порция наказания будет удвоена или утроена! А если разозлю её, то будет еще и «промывание мозгов».

Потом она велела мне встать на четвереньки, сама встала надо мной, зажала мою голову между своих крепких коленей, расстегнула мои штанишки, стянула их вместе с трусами с моей попки и позвала няню. Няня вошла, и я увидела у неё в руках палку с вишневого дерева. Конечно, я сразу все поняла! Стала плакать и умолять маму не делать этого, но все тщетно. Через пару секунд – вишневый прут начал обжигать мою голую, беззащитную попу страшным огнем. Мать приговаривала – выбьем лень, выбьем лень. А я кричала и молила о пощаде! Меня никто не слышал. Но через некоторое время экзекуция прекратилась. Моя попа пылала, было очень-очень больно и обидно, я плакала и скулила, но отпускать меня никто не собирался. Мама передохнула, и сказала, что это я получила 20 ударов за лень, а теперь будет ещё 20 за вчерашнее сопротивление. Я просто похолодела от ужаса! А вишневый прут опять засвистел с громким хлопаньем опускаясь на мою уже и без того больную попу. Я уже не кричала, это нельзя было назвать криком – это был истошный визг, я визжала и визжала, мой рассудок помутился от этой страшной, жгучей, невыносимой боли. Казалось, что с меня живьем сдирают кожу. Что я больше не выдержу и сейчас умру!! Но я не умерла…

Порка закончилась, и меня плачущую, со спущенными штанами, держащуюся за попу обеими руками, повели в ванную комнату. Няня велела мне лечь на живот на кушетку, я легла, думала, что она сделает мне холодный компресс, думала, что она меня пожалеет, но не тут-то было.

Она стянула с меня болтающиеся джинсы и трусы и заставила встать на четвереньки, я взмолилась и взвыла одновременно! Думала, что меня снова будут пороть.

Но, как оказалось, мне решили «промыть мозги»! Мне стало еще страшнее! Я не могу передать словами свой ужас от неизвестности и боязни боли! В тот же момент в дырочку между половинками моей истерзанной попы вонзилась и плавно проскользнула внутрь короткая толстая палочка, я закричала, больше от страха, чем от боли, а мама с няней засмеялись. В меня потекла теплая вода, я почти не чувствовала её, только распирало в попе и внизу живота, а я плакала от стыда и обиды. Через некоторое время страшно захотелось в туалет. Но мне не разрешали вставать, а в попе все еще торчала эта противная палочка, а няня придерживала её рукой. Наконец мать разрешила мне встать и сходить в туалет.

Это наказание я помнила очень долго.

Я всегда во-время делала уроки, все вызубривала, выучивала. Часами сидела за уроками. Я всегда была в напряжении и страхе. Повторения наказания я не хотела. Так прошло три года. Начальную школу я закончила блестящей отличницей с отличным поведением. Мама была счастлива!

Вот я и в пятом классе. Новые учителя, новые предметы. Первая двойка по английскому языку…

Дома я все честно рассказала маме, и была готова к наказанию. Но в тот вечер наказывать меня она не стала. Я думала, что она изменила свою тактику моего воспитания. Сама я стала очень стараться и скоро получила по английскому четверку и две пятерки!

Неожиданно в нашем доме начался ремонт, как оказалось, в комнате, о существовании которой я не подозревала. Она располагалась под лестницей и дверь её была обита таким же материалом, как и стены, поэтому была не заметной. Через неделю ремонт закончился. Привезли какую-то странную кровать: узкую, выпуклую, с какими-то прорезями и широкими кожаными манжетами. Тогда я думала, что это спортивный тренажер – мама всегда заботилась о своей фигуре.

Еще дня через три меня угораздило получить тройку по математике и знакомство с «комнатой под лестницей» состоялось!

Вечером, после того, как мать поужинала и отдохнула, она позвала меня в новую комнату. Комната была красивой, но мрачной. В середине комнаты стояла странная кровать. Мама объяснила мне, что теперь эта комната будет служить для моего воспитания, то есть наказания. Что кровать эта – для меня. На неё я буду ложиться, руки и ноги будут фиксироваться кожаными манжетами так, что я не смогу двигаться, а попа будет расположена выше остальных частей тела. В общем – очень удобная конструкция, да еще и предусмотрено то, что я буду расти. Вот какую вещь купила моя мама! Она определенно гордилась этим приобретением, как выяснилось, сделанным на заказ! Потом она показала мне деревянный стенд. На нем был целый арсенал орудий наказания! Черный узенький ремешок, рыжий плетеный ремень, солдатский ремень, коричневый ремень с металлическими клепками, красный широкий лакированный ремень с пряжкой в виде льва, желтый толстый плетеный ремень, тоненькие полоски кожи собранные на одном конце в ручку (как я потом узнала – плетка), ремень из грубой толстой ткани защитного цвета.

Потом мы пошли в ванную комнату. Здесь мама показала прозрачное красивое корытце, в котором мокли вишневые прутья из нашего сада – это розги, сказала она.

Затем я увидела кушетку и шкаф возле нее. Шкафчик был стеклянным и то, что я в нем увидела, страшно напугало меня – там на всех полках лежали огромные шприцы! Они были разными: полностью металлические, стеклянные, стеклянные с металлом, у всех у них были огромные наконечники, у некоторых ровные, у некоторых изогнутые. Я просто онемела и оцепенела от страха. Господи! Что меня ждет? Внизу в шкафчике лежали разных размеров и цветов наконечники и шланги «для промывания мозгов».

Затем мама вручила мне красивую папку и велела ознакомиться с её содержимым. Я стала читать:

«4» – 20 ударов ремнем на твой выбор

«3» – 50 ударов черным узеньким ремешком

«2» – 70 ударов желтым толстым плетеным ремнем

«1» – 70 ударов коричневым ремнем с металлическими клепками

«замечание по поведению» – 30 ударов ремнем защитного цвета, «промывание мозгов» из шприца

«замечание по учебе» – 20 ударов розгами, «промывание мозгов» из шприца

«сопротивление наказанию» – двойная порция наказания, большая клизма

«ложь» -60 ударов черным узеньким ремешком, большая клизма, 100 ударов розгами

Контрольные работы и тематические оценивания:

«4» – 60 ударов розгами

«3» – 100 ударов розгами

«2» – 100 ударов розгами

«1» – 100 ударов розгами

Оценки за семестр

«4» – 60 ударов розгами, за каждую

«3» – 100 ударов розгами, за каждую

«2» – 100 ударов розгами, за каждую

«1» – 100 ударов розгами, за каждую

Я поняла, что выбора у меня нет – я должна быть круглой отличницей с идеальным поведением! И твердо решила, что буду очень стараться, что комнату эту, мама сделала для моего устрашения! И я ни в коем случае не буду частой посетительницей этой ужасной комнаты, а может, и вообще не буду! Наивная! Как я заблуждалась! В последующие годы, я испытала на себе все «орудия наказания». Конечно, это было не часто, но все, имеющиеся на стенде ремни и плётка «погуляли» по моей попе. Несколько раз были розги. Должна сказать, что порка любым ремнем – больно, но гораздо милосерднее, чем порка розгой. Розги – это страшно больно!

«Промывание мозгов» из шприца – страшно, унизительно! Но не больно!

В тот день я, естественно, была наказана за все свои «прегрешения». Мне было очень страшно, я хотела по-сопротивляться, и по уговаривать мать, но я испугалась «двойной порции наказания и большой клизмы.

Итак, мать напомнила мне о моих «успехах»: 2 по английскому, 4 по английскому, 3 по математике. Если посчитать в сумме, то получалось, что я должна получить:

20 ударов ремнем на свой выбор

50 ударов черным узеньким ремешком

70 ударов желтым толстым плетеным ремнем, всего получается 140 ударов! Я была просто ошеломлена! Как я это выдержу! Неужели моя мама сможет так поступить со мной?!

Из оцепенения меня вывел голос матери. Она сказала, что я должна пройти в комнату и лечь на скамью наказаний.

Я молча повиновалась. К этому времени, я уже много слышала от подруг по школе о системах наказаний в их семьях. Пороли почти всех! Ведь наша школа очень престижная, обучение в ней стоит дорого, и все родители бизнесмены, времени на уговоры детей «учится хорошо» нет. Некоторые девочки даже показывали страшные кровоподтеки! Многих пороли даже няни! Но такой комнаты для наказаний, наверняка, не было ни у кого!

Я легла на эту ужасную кровать. Мать велела мне вытянуть руки вперед и закрепила каждую кожаным манжетом. Потом она закрепила мне ноги под коленями и внизу. Затем подняла мою юбку, стянула трусы, спустила их до колен и пошла за ремнем.

Я чувствовала себя ужасно! Я была настолько беззащитной и не подвижной! Попа моя торчала кверху так, что даже половинки нельзя было сжать (девочки говорили, что если сжимать ягодицы во время порки, то не так больно).

Мать спросила меня о выборе ремня за «4». Я сказала, что мне все равно. Она выбрала красный широкий лакированный ремень с пряжкой в виде льва. Пощелкала им. Я оцепенела от страха, сердце мое учащенно забилось, я напряглась в ожидании страшной боли, и тихонько заскулила. Ну-ну, рано еще – сказала мать. Потом подошла ко мне, намазала чем-то попу (как потом оказалось – кремом для тела, чтоб не было синяков) и взмахнула красным ремнем, который тут же опустился на мою попу. Шлёп, шлёп, шлёп – сыпались удары. Несмотря на громкий звук, появляющийся при ударе ремня по моей голой попе, было не больно! Я воспряла духом и мужественно выдержала 20 ударов! Даже ни разу не ойкнула.

Мама присела передохнуть. Потом встала, взяла черный узенький ремешок. Пощелкала им над моей попой, но мне уже не было так страшно. Думала, раз ремень узкий, то вообще не будет больно. Но я заблуждалась! Мать взмахнула черным ремнем. Хлоп! Он опустился на мою попу с меньшим шумом, чем красный, но больно «обжег». Хлоп, хлоп, хлоп. Больно! Больно! Мамочка! А-а-а! Ой! Уй! О-о-й! Больно! Больно! Я кричу. Внезапно удары прекратились. 25 – сказала мама. Сейчас передохну, и пойдем дальше. А я заскулила и стала умолять её простить меня и прекратить наказание! Но она и не думала прощать меня, и сказала, что я получу все, причитающееся мне, сполна! И снова взялась за ремень! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Больно! Очень больно! Я уже не кричу, а взвизгиваю. Ну наконец-то всё! Никогда в жизни не получу больше «3»! Моей попе о-о-чень больно! Я плачу.

Мать отвязала меня. Я встала. Она спросила меня – не хочу ли я сходить в туалет, так как впереди еще 70 ударов за «2»! Я чуть сознание не потеряла, бросилась перед ней на колени и стала молить о пощаде, говорить о том, что исправила «2» и так далее. Но мать холодно сказала мне – не зли меня, сходи в туалет и возвращайся на прежнее место! А не то пожалеешь!

Долго не хотела я выходить из уборной! Но, увидев там корытце с розгами, на ватных ногах поспешила в комнату. Скуля и плача, легла на эту скамью. Мать снова привязала меня. Снова намазала мне попу и взяла ремень, да, да – желтый плетеный. Я не переставала выть и скулить. И вот, взмах материнской руки с плетеным ремнем – хлоп! Ремень просвистел и шумно хлопнул меня по-попе. Господи! Совсем другая боль! А-а-а! Больно! У-у-у-у-уу-у! И-и-ы-ы-ы-ы! Ой-ой-ой-о-о-о-о!!!!!! Я страшно вою, ору, визжу. Ужасно больно! Как будто живьем отрываются куски кожи с моей несчастной попы! Мне кажется, что на моей попе уже раны. Больно! Больно! Больно! Мамочка, прости! Ненадо!

Вот порка прекращается, но я знаю, что это «перерыв». 50 – сказала мать. Я уже не молю её о пощаде. Знаю что бесполезно! Но она отвязывает меня и велит идти в уборную.

Я плетусь туда. Она входит следом и велит лечь на кушетку, поджав под живот колени. Объясняя мне, что 20 оставшихся ударов решила заменить «промыванием мозгов»! Я плача благодарю её! Но что я вижу! Мать берет огромный, страшный стеклянный шприц из шкафчика! Я опять визжу! Умоляю её не делать мне больно. Она злорадно смеётся! Она набирает в шприц какую-то розовую жидкость из банки. Я вижу ужасный наконечник шприца – конусообразный, длинный и толстый. Я трепещу от страха! Наконец, она подходит ко мне, велит расслабиться. Но пока ничего не происходит, я вся в ожидании чего-то ужасного! Мать намазывает чем-то наконечник. И вот в мою попу вонзается что-то холодное и скользкое! Я кричу – на всякий случай. Мама шлепает меня рукой по попе. Замолчи! Так орать причины нет! Я затихаю. Струя воды быстро наливается в меня. Всё! Я хочу в туалет! Но мама не сразу отпускает меня. Некоторое время она еще держит этот ужасный шприц, не давая наконечнику выскользнуть из моей попки. Я постанываю. Ну вот она вынимает «орудие для промывки мозгов». Слава богу! Я свободна!

С тех пор, как я ни старалась, но «комнату под лестницей» посещать всё же иногда приходилось. Могу сказать, что привыкнуть к этому нельзя! Это было всегда очень больно и очень страшно. Не считая, конечно, наказаний за просто «4». Двойки у меня были всего 2 раза. А так – тройки и замечания, но не часто. Должна сказать, что за 6 лет я посещала эту комнату 25 раз. 15 раз – за четверки. Конечно, система воспитания действовала почти безотказно! В нашем классе большинство были отличницами. Среди всех я была самой блестящей!

Но в 10 классе началась очень трудная алгебра. Справиться было очень сложно. И посыпались тройки, а потом и двойки, я даже единицу умудрилась получить! Можете себе представить! Я, уже взрослая девушка, почти каждый день визжала, лежа голой задницей кверху, под маминым ремнем, а иногда и розгой в «комнате под лестницей»! Моя попа была багрово-синей в черный «горошек» от коричневого ремня с круглыми металлическими заклепками!

А когда я получила даже не «4», а «3» за тематическое оценивание, я не сказала маме! За что потом поплатилась: «ложь» – 60 ударов черным узеньким ремешком, большая клизма, 100 ударов розгами. После этого наказания сидеть я могла с большим трудом! Каждое движение причиняло мне боль! Да и «большая клизма» – не то, что не большое «промывание»! Очень не приятная процедура!

Но все тщетно. Оценки по алгебре не улучшались. По остальным предметам у меня все было отлично.

Мама задумалась. Пороть меня перестала. Наняла дорогущего репетитора, и дело постепенно пошло на лад. Мы решали с ним домашние задания, вперед учили темы, зубрили правила. Я очень много занималась. Успех не заставил себя ждать. После месяца занятий я получила «4». Наказания за «4» я не боялась. Это было не больно. Но мама не стала меня пороть, а даже похвалила. В конце концов, я выровнялась, и стала получать только «5»!

И вот сегодня такой конфуз! Я очень боюсь, но все рассказываю маме. Она молчит. Идет принять душ, потом ужинает. Предлагает поесть и мне. Но я не хочу. Моя душа, вернее моя попа трепещет! Сердце замирает!

Я вся в ожидании наказания!