Крепостная девка и ее хозяин
Матрена была горничной в доме Коровиных. Ей было тринадцать, когда умерла жена барина. С тех пор прошло два года. Кирилла Матвеевич после смерти жены жил в имении родителей. Он был молод красив. Темные шелковистые кудри свисали до плеч.
Глаза синие большие. Добрые такие ласковые глаза. Матрена знала, барин скоро снова женится. Даже невесту его видела. Но все равно, стоило ей увидеть его, ноги у нее становились ватными, голова шла кругом, а сердце хотело выскочить из груди. Она любила его, как преданная собака. Она хотела близости с ним. Она хотела его ласк, хотела его власти над собой.
Кирилла Матвеевич пришел однажды вечером на берег реки и увидел девушку. Она входила в воду медленно. Когда вода дошла ей до ягодиц, она поняла, что мочит волосы. Коса у нее была длинная, очень светлая, пушистая. Девушка подняла руки и завязала косу узлом, а сверху, что бы узел не развязался, повязала платок, который до этого лежал у нее на плечах. Так он увидел ее всю. Она стояла спиной к нему, совершенно голая. Тело ее было на вид плотным, упругим. Очень хотелось коснуться ее. Кирилла Матвеевич бросил удочки на берег и отослал лакея прочь. Планы его на сегодняшний вечер изменились. Он спрятался в кустах и стал ждать, когда она выйдет из воды. Он узнал ее, когда она шла к берегу. Почему он раньше не замечал ее. Черты лица нежные. Носик маленький курносый, губы пухлые, мягкие. Грудь высокая, полная. Лицо и руки чуть тронуты солнцем, а тело белое. Кожа слегка розоватая, может от вечернего солнца, может от природы.
Кирилла Матвеевич вышел из кустов, когда она было совсем близко. Увидел, что девушка смущена, но не испугана.
– Позвольте мне одеться, барин. Ваша матушка недовольна будет, если я сейчас не вернусь. Я должна ей раздеться помочь перед сном и книжку почитать.
– Одевайся, кто тебе мешает?
Молодой человек не спускал с девки глаз. Он с удовольствием взял бы ее прямо здесь на берегу, но не хотел спешить. Он понял, что она специально ждала его и будет рада разделить с ним постель. Кирилла Матвеевич немного удивился, что даже барыни своей она не побоялась и решилась соблазнить его. Крутой нрав своей матушки он знал, знал, барыня своих горничных наказывает сама. Часто слышал их крики. Да и у девушки вон на ягодицах следы от хозяйской плетки.
– Да, я вижу тебе недавно досталось, за что барыня наказала?
– Я проспала, и когда она меня позвала, была не причесана и не одета.
Поторопись тогда, а то барыня опять накажет. После того, как Анна Родионовна уснет, придешь ко мне в комнату, поможешь раздеться и расскажешь сказку.
Кирилла Матвеевич повернулся и пошел домой. Он знал, она придет обязательно.
Матрена с трудом дождалась, пока барыня отпустила ее. В дверь молодого барина она вошла тихо:
– Вы приказали прийти, – прошептала еле слышно и низко опустила голову.
– Пришла, так раздевайся, я что ли тебя раздевать буду.
Молодой барин уже лежал в кровати и смотрел на девку ласково и насмешливо. Гостья безропотно подчинилась, и стояла возле двери в одной рубашке.
– Рубашку тоже снимай, я тебя на речке уже всю видел. Ты ведь туда специально пришла и ждала меня. Ты не могла не знать, что я каждый вечер рыбу ловлю в этом месте. Давай, давай иди сюда. Я ведь вижу, ты сама этого хочешь.
Они лежали рядом, но барин не спешил, он хотел заставить ее действовать. Ему нравилось, когда девки сами лезли к нему. Матрена была у него далеко не первой. Он дотронулся до ее груди, соски налились, сомневаться в том, что она сгорает от желания не приходилось. Погладил низ живота, раздвинул складки кожи между ног и нащупал влажную воспаленную плоть.
Ему нравилось дразнить ее, это возбуждало, доставляло дополнительное удовольствие. Его ласки кружили ей голову. Она раздвигала ноги и выгибалась навстречу его руке, но он продолжал лежать на спине. Она знала он тоже сгорает от желания, видела как поднялось одеяло в том месте, которое интересовало ее сейчас больше всего. Она не выдержала и погладила этот бугорок, сначала поверх одеяла, а когда поняла, что барин доволен, откинула одеяло, села на кровать и начала руками ласкать его член. Девушка целовала его грудь, затем ее губы коснулись его живота. Его возбуждение усиливалось, но контроля над собой он не терял. Она не выдержала первой, легла на спину, широко раздвинув ноги и прошептала:
– Возьми меня, я так хочу, что сил нет терпеть больше.
Он был у нее первым, но даже боль не помешала ей получить удовольствие.
– Ну что, тихоня, понравилось? – спросил Кирилл, когда все было кончено, и они лежали рядом, тяжело дыша.
– Да, – прошелестело в ответ еле слышно.
В ту ночь он взял ее трижды, она ушла под утро, прилегла думала, что вздремнет минуточку и проспала. Когда она пришла в комнату барыни, та была уже наполовину одета. Матрена стояла у дверей, не смея поднять головы. Она знала – сегодня ее ждет порка. Барыня на нее сердита и накажет безжалостно. На столе уже лежал березовый прут.
– Подойди ко мне, красавица. Оголяй задницу буду учить, – сказала Анна Родионовна, когда прическа ее была закончена.
– Барыня, простите Христа ради, – по щекам девки потекли крупные, как горошины слезы. На пощаду она не надеялась, просто очень боялась, знала достанется ей сегодня здорово.
– Ты милка, даже зная, что будешь порота, ведешь себя безобразно. Если я тебя сейчас прощу, ты мне совсем на шею сядешь. Может быть, через задницу до твоей головы достучусь. Задирай сарафан, а не то прикажу привязать к лавке, и выпорю трижды, помнишь как Наташку за воровство секла? Умеешь шкодить, умей отвечать.
Девушка сжалась от ужаса, но ослушаться не посмела. Как секла барыня Наташку она видела и забыть еще не успела. Сначала вожжами порола, потом сходила в сад погуляла, долго выбирала подходящий прут а когда вернулась продолжила этим прутом. До вечера Наташка пролежала привязанной к лавке, пока хозяйка не выпорола ее в третий раз, тем же ивовым прутом. Наташка потом неделю сидеть не могла. Матрена молча подошла к лавке и легла на нее, задрав подол сарафана. Она взвизгивала после каждого удара, плакала и просила прощения. Наконец, барыня решила, что девка наказана достаточно, отбросила в сторону прут и скомандовала:
– Вставай, иди работай. Я думаю, что ты все поняла.
– Спасибо за науку барыня, – сказала Матрена, вставая с лавки, и отправилась накрывать стол к завтраку.
Молодой барин увидел за завтраком заплаканное лицо девушки и обратился к матери с улыбкой:
– Это она сегодня так орала, что всех лягушек в болоте перебудила? За что ты ее так маменька?
– Спать долго по утрам любит, второй раз за это порю, не знаю поможет или нет. Я бы ее давно в деревню отправила да кроме нее никто из девок читать не умеет. Я без книжки уснуть не могу, а глаза не видят. Вот и терплю эту дуру.
Ночью Матрена сама пришла к барину в спальню и снова ушла под утро. Боялась проспать и потому в постель даже не ложилась. Поспать несколько минут смогла только после обеда, когда ушла отдыхать барыня. К вечеру девка едва держалась на ногах и уснула, едва вошла в свою комнату и добралась до кровати. Кирилл долго ждал, когда она придет и не дождавшись тоже уснул. Утром он проснулся рано. Пожалел о том, что спал ночью один. Пора жениться. После смерти первой жены прошло уже два года. Дворовые девки конечно решали его мужские проблемы, но хотелось большего. Спать один молодой барин не любил и потому утром решил попросить у матери Матрену. Она прислуживала им за столом и выглядела весьма привлекательно. Ночью она явно выспалась и сегодня была свежей. На щеках румянец. Глаза голубые, ресницы темные, густые. Вся такая ладненькая, крепенькая. Похлопал девку пониже спины и спросил насмешливо:
– Ну как задница помнит еще матушкину науку?
Девка смутилась и опустила глаза. То что она услышала дальше заставило ее задрожать.
– Маменька, а знаешь, почему она проспала? Меня ублажала. Позволь мне с ней еще немного развлечься, пока холостой. Прикажи пусть после того, как ты ее отпустишь, идет ко мне, а то я сегодня плохо спал. Она видно проспать боится и не приходит ко мне.
– Кирюш, ты взрослый человек, и разрешения спать с девкой у меня спрашивать тебе не зачем. Ночью делай с ней, что хочешь, но днем она работать должна. Я думаю, ты на ней не воду возил. На это дело много времени не нужно. Ну, а ты, милка, опять готовь задницу. Сейчас чаю попью и выпорю, чтобы знала, девушка невинность свою должна для мужа хранить. Коли лишилась невинности без времени, будешь наказана. Я не думаю, что барин тебя силой взял. Что скажешь Кирилла Матвеевич?
– Ты, маменька как в воду глядела. Представляешь прихожу на рыбалку, а эта сучка там нагишом купается. До меня она правда девкой была, но ноги раздвигать ее учить не надо. Даже уговаривать не пришлось, сама просила, а потом еще и припрашивала.
– Кирюш, мне сейчас ей богу некогда, соседи в гости звали, а я еще даже не знаю, что одену. Выпори эту потаскуху сам. Я думаю, ты знаешь, я их прутом порю.
– Сделаю маменька, как ты скажешь. А ты милая приходи в мою спальню, и прут приноси. Поучу тебя немного.
В голосе хозяина слышались презрение и насмешка. Но Матрена продолжала любить его. Она знала, он накажет ее даже больнее, чем барыня, но все равно не могла на него обижаться. Все равно он был самым лучшим, самым красивым, самым добрым. Она ведь сама без принуждения отдалась ему. Она действительно порочная распутная девка.
Кирилла Матвеевич лежал на кровати и ждал. Девка явно задерживалась. Он не сомневался в том, что она не посмеет ослушаться и скоро явится, просто ему не терпелось поиметь ее. Выпорет он ее потом, сначала нужно утолить свое желание. Наконец он услышал стук в дверь и приказал войти. На пороге стояла она, с березовым прутом в руках. Она смотрела на хозяина жалобно, как собака, и ждала приказаний. Барин молчал и девушка не смела заговорить первой. Наконец ему надоело, и она услышала приказ:
– Раздевайся и иди в постель. Выпороть я тебя еще успею.
Она понимала, что будет бита за распущенность, но не смогла скрыть блаженной улыбки на своем лице. Кирилл видел ее насквозь, пожар между ног волновал ее сейчас гораздо больше, чем страх наказания. Он опрокинул ее на спину и взял грубо, без единой ласки, и все равно ей с ним было хорошо. Она стонала и выгибалась ему навстречу. Он кончил быстро, она не успела. Он лежал на ней, тяжело дыша, и она продолжала прижиматься к нему бедрами и двигала задом. Такое бесстыдство разозлило барина и он решил, что девка порки действительно заслуживает. Он перевернулся на спину и закурил. Так молча, он лежал около пяти минут. Матрена за это время несколько остыла. Она покорно ждала своей участи. Наконец барин встал с кровати, надел халат и взял в руки прут.
– Ну что разлеглась, вставай, буду учить.
Матрена подчинилась и стояла перед своим господином. Она не смела поднять глаз и посмотреть ему в лицо. Смотрела на его волосатые ноги, обутые в мягкие тапочки. Отсутствие одежды делало ее особенно уязвимой перед наказанием.
Он занес руку для удара и резко опустил прут на ее задницу. Матрена вскрикнула от боли и отскочила в сторону. Кирилл подошел к ней, развязал ленту в ее косе и связал этой лентой ее руки. Связанные руки девушки он привязал к подлокотнику кресла. Матрене пришлось наклониться вперед. Стоять так было особенно страшно и неудобно. Зато барин ее позой остался доволен. Он усмехнулся и приступил к наказанию.
Первый удар оставил на ягодицах Матрены красный припухший рубец. Она вскрикнула и дернулась всем телом. Неожиданно Кирилл почувствовал резкое сексуальное возбуждение. Он стал наносить удары один за другим.
– Барин, родненький, ой больно. Ой пощади, ой больно.
Ее крики только усиливали его возбуждение. Он на минуту прекратил наказание и погладил ее зад. Его рука проникла ей между ног, и его палец проник в нее достаточно глубоко. Желание проснулось в ней мгновенно, она задвигала задом и застонала от удовольствия. Кирилл почувствовал, как налилась и стала влажной ее плоть. Он взял ее сзади. Она приняла его с готовностью. Ее тело двигалось с ним в такт. В таком положении он проникал в нее очень глубоко. Она кончила почти сразу, и уже через минуту возбуждение вновь заставило ее извиваться и стонать от сладкой муки.
Конец отечественной войны 1812 года застал графа Гагарина в пути. Возвращался из Нижнего от брата. Там пережидал лихолетье со старой матерью и двадцатилетним балбесом сыном — недорослем, который ни статью не вышел, ни умом. Уж, лучше бы ты мужиком уродился, — не раз бросил ему отец, глядя крепких и румяных одногодков сына из крепостных. Так те и воевали, всем селом подались в партизаны. От вновь прибывшего барина ждали милостей, а он им вкатил плетей, что хоромы не уберегли. Спалил злой француз господский двор перед отступлением. Мужики за ту поголовную порку ожесточились, помрачнели. Трудно свыкнуться с несправедливостью. Те же подати, барщина, конюшня. Четыре дня на господских полях, пятый — на строительстве, нового паласа. В воскресение батюшка не велит. А когда же на себя работать?
Пробовали бунтовать – бесполезно. Возвращавшийся с фронта эскадрон драгун так отполировал мужицкие спины, что два месяца чесались, а каждого десятого забрили в солдаты. После этого даже глухой ропот беспощадно пресекался. Главное средство воспитания в усадьбе была и оставалась порка, от которой боль ужасающая, мертвящая. Дворовые по несколько раз на дню зажмуривали глаза, стараясь попасть пальцем в палец. Гадали — будут их сегодня пороть или обойдется. Барин выписал из города матерого экзекутора, сорокапятилетнего уездного палача Ермошку. Привязанный к позорному столбу или растянутый на лавке должен был оставить всякую надежду – пороть будут до тех пор, пока не польется первая кровь.
Не отставал от барина и сынок. Молодой барич не полюбился сельчанам. То там, то тут неслось ему вослед обидное:
— Паныч, хоть господский, да кривич.
У него действительно одно плечо заметно возвышалось над другим. Если слова долетали до барского уха, следовал страшный розыск, кто виноват? Дотошное допытывание, приговор и неизменные розги. А может быть и того хуже – плеть. Особенно барин не любил шутить с кликушами. Выгонял из них беса немилосердно, приговаривая:
-Хвост кнута длиннее языка бесовского.
На свою беду однажды в прачечной не удержалась молодая Валентинка. Разоткровенничалась с бабами, излила душу. Накануне ее брата высекли в кровь, а сегодня и ее, сердечную, вызвали в залу. Видимо, кто-то из своих донес. «Мир не без добрых людей». Внутренне содрогаясь, вошла в огромную и пустынную залу, убранную с мрачной, почти зловещей роскошью. Кроваво-красные расписанные стены, обилие тяжелой позолоты, резные шкафы из черного дерева, подобные гробницам, навевали ужас на молодое сердечко. Много зеркал, таких тусклых, что в них, казалось, отражались только лица призраков. По стенам развешаны большие гобелены. Благочестивые картины старых мастеров, на которых римские солдаты, похожие на мясников, жгли, секли, резали, мучили разными способами ранних христиан. Это напоминала бойню или застенки святой инквизиции. Валентинка наяву храбрились, а в душу запала такая тоска, смешанная со страхом, что жить не .хотелось. Понимала, та дерзость в прачечной даром для нее не пройдет. Жди страшной порки и погреба темного. Шла осторожно, но внутренняя дрожь выдавала волнение. Груди у шестнадцатилетней Валентинки большие, круглые. Когда пробиралась по зале, оглядываясь на старинные Гагаринские гобелены, они так и подпрыгивали вверх-вниз, как два резиновых мячика. Только попробуй их поднять. Тяжелые, как гири, они одновременно прохладные и мягкие. Валентинка была в том состоянии. когда знаешь, что тяжелый кулак поднят над тобой, готовый упасть в любую минуту. Ан, не падает. Ждешь удара тяжелого, а его все нет. И от этого сдавлена, стиснута со всех сторон, что даже дышать тяжело. Расстегнув верхнюю пуговичку на шее, она откашлялась. На шум откликнулся господский гайдук.
— Барич, кликуша пришла. Ждет, сердешная, вашего слова.
С недоеденной костью в залу вошел молодой Гагарин. Оглядел Валентинку мутным зеленым глазом.
— На кого несла, гадина? Кого поносила?
Отбросил в гневе кость на ковер- Ты бабушку мою задела, хамка. Запорю недоноску.
Мучительную и страшную минуту переживала она. Трясясь телом и содрогаясь душой, вышла на середину. Барич со злобой ходил по залу, ни слова не говоря. А это был дурной знак. Когда кричал и ругался, тогда бранью истощал свой гнев. На Валентинку напал панический страх. На что угодно согласилась бы, лишь бы не пороли.
Скомканная, сброшенная впопыхах одежда была разбросана по всей зале. Девушка осталась абсолютно голой. Без чепца и передника, разрумяненная от борьбы, она выглядела даже лучше. Темно-русые волосы разметались по спине, а широкие синие глаза неподвижно уставились в пол. Лежак был без спинки и Валентинка тяжелым телом оказалась пригвожденной к дереву. В одно мгновение слуги приподняли подушками те части корпуса девушки, которые во все времена в господском доме служили проводниками барской правды. Распластанное красивое женское тело возбуждало. Барич не преминул воспользоваться ситуацией. Его руки жадно заскользили по телу крепостной. Ощупав мягкую, расплывшуюся грудь, под животом он обнаружил густую поросль, обильно смоченную женским соком.
— Тебе нравится?
-Да, так нравится. что и с вами готова поменяться, — бросила через плечо, не глядя, острая на язык Валентинка, словно и не боялась. что вскоре должно было последовать румяние тех мест, откуда у девки обычно ноги растут.
По знаку барича справа и слева свистнули розги. Первые красные полоски проступили на заднице. Страшным воем огласила Вапентинка барские хоромы. За первым воем раздался второй, не менее пронзительный умоляющий вопль.
Казалось, что шлепки отвратительной розги слышны не только в доме, но и на барском дворе. От стыда Валентинка не смела кричать громко, как бы ни было больно. Дала себе зарок молчать, стиснула зубы. Но девичья попка не резиновая и, хотя Валентинку и до этого драли и порка ей не в диковинку, продержаться без голоса она смогла только первую дюжину. Потом разоралась во все горло. Действительность, от которой зажмуривала плаза и затыкала уши, настигала ее, врывалась через зад и не было никакого спасения от этих вездесущих розог. Теперь всё то время, когда пороли, Валентинка неистово орала односложными повторяющимися звуками.
-Оооооооопоо-о-ой.. .ай-ай-ааааай!
Невыразимая злость и обида душили ее. Кусала ногти, рвала волосы и не находила слов, какими следовало бы изругаться на чем свет стоит. Измученная страданиями, иссеченная почти в кровь, Валентинка совсем одурела от горя. Того. чего боялась больше всего, получила, как ей казалась, сполна. Наивная, она не знала, что это далеко не конец ее мучениям.
Тем не менее, орала и кувыркалась на лавке, как кошка, посаженная в мешок, перед утоплением. Ее природная гибкость творила чудеса. Во время порки так выворачивалась назад, что присутствующие только диву давались. Голова Валентинки иной раз оказывалась почти между ног, а длинные руки опоясывали попу и смыкались на животе.
– Выслуживается, Ежели, не забьет до смерти, то покалечит, как пить дать. Аспид, одним словом, кто такую после замуж возьмет?
– И не говори…
До палача вряд ли долетали эти слова. Ермошка и без них остервенился дальше некуда. 25,…30,…35 – едва слышался негромкий счет ключницы.
Потеряв всякий стыд от обиды, позора и боли, Валентинка орала на весь двор благим матом:
– К-а-ат…г-а-ад…что6 тебя волки съели…чтоб тебя на том свете черти а-а-а-ай…, – прибавляя при этом непечатную брань.
– Полайся мне, вдвое врежу, – лютовал Ермошка.
А барин его сдерживал:
– Чай. не чужую хлещешь, свою. Поостынь малость, девке еще жить да жить. Работница, как никак. Меняй плеть на розги через десяток, дай ей воды.
Палачи во все времена нелюбовью питались. Вроде и нужны, а доверия им нет. Тем паче привязанности.
На сороковом ударе кожа не выдержала, рассеклась, а еще через пару дюжин иссеченная спина несчастной опухла, из ран струились ручейки крови. Ермошка не обращал внимание на ее вопли, порол долго и жестоко.
Несколько раз мочил плетку в кадке, а потом и мочить перестал. Сама увлажнялась, пропитавшись кровью несчастной. Более пятидесяти полос составляли теперь отвратительную картину на теле почти ребенка.
Свист, крики, свист, все слилось в едином, монотонном гаме. Причитание в промежутках между ударами сменились на хрип, кровавые полосы слились в одно сплошное пятно на поминутно вздрагивающем теле. Одной только болью жила Валентинка, испытывая весь ужас истязания, непосильного для юного организма. В это время душевого отупения пред ней разверзлась широкая бездонная зияющая пропасть господских ужасов, силу которых она полностью испытала на своей коже.
Напрасно искали крепостные в глазах секущего признаки сожаления. К концу порки Ермошка был совершенно равнодушен, как бездушная машина. Даже к тайным прелестям девушки, которые она, обезумев от боли, бесстыдно выставляла напоказ. На этот раз случилось Валентинке вкусить до семидесяти розог и плетей одновременно.
– Баста. Отдохни, Ермошка…. Славно потрудился. Пойди выпей водочка за мое здоровье. А ты, девка, молодец. Держалась, как подобает. Держи алтын на пряники.
После порки Валентинка не могла ни сидеть, ни стоять по-человечески. Ее отнесли на рогоже под навес. А под вечер, согнувшись в три погибели, еле-еле доковыляла к дому. Погреб «милостивый» барин отменил, за что отец Валентинки целовал ему руки.
– Хоть поджег бы кто этот проклятый дворец, – шептала она на домашних полатях. И тут же: представляла, как с зажженной паклей в руках, она спускается в подвалы господского дома и делает там страшные костры, не менее страшные, чем та порка. которой ее подвергли давеча. Язык пламени начинает лизать барские хоромы, от чего на душе становится празднично.
Прошла неделя, сельский костоправ осмотрел Валентинку и нашел, что все на ней зажило, как на собаке. И погнали ее наутро, как и остальных, на барщину. Ничто не изменилось в жизни смолян н после кончины барина. Барич проводил ту же политику, поборами, правда, меньше давил, а порол также бесчеловечно, как и покойный батюшка. Только Ермошка спился, упокой, господь, его душу. Да ему быстро нашли замену. Мало ли палачей на Руси…
Автор6 Еремин С.В.
Очередной удар пришелся низко – между нижней частью ягодиц и верхней частью бедер. Это было ужасно! «Боже, как больно! – думала Маша – Мое тело, наверное, просекли до костей и вся скамья залита кровью, теперь я умру под розгами».
Солдат и Миняй старались от души, умело продергивая прутья при ударе и вместе с бисеринками крови выхлестывая из несчастной девушки полные боли вскрики. Розги немилосердно жгли машин задочек.
Розги немилосердно жгли задочек Маши.
– Вот теперь по самому низу, где длинные-то и начинаются… – бормотал солдат, которому его обязанность пороть девок доставляла истинное наслаждение – Ишь, как ножками ладными играет, и вправду Красочка! А вот тебе и по круглым!
И врезал прутом по самому низу девичьего задочка. Солдат считал свою экзекуторскую деятельность службой, которую исполнял ревностно. Служба службой, но круглая попочка Маши так проминалась под розгой, так жалобно сжимались ее половинки в ожидании следующего удара, что солдат только крякал «эх, ты гладкая»!
Под крики Маши порка в две руки шла быстро. Маша даже удивилась, выдержав без перерыва пятьдесят розог. Она не сразу поверила в конец своих мучений, когда услышала:
– Все, вставай, девка, благодари барина за науку, да не шали больше.
Встала Маша с трудом, пошатнулась, но солдат, словно невзначай, подхватил под красивые груди. А Маша не замечала этого, она отирала рукой слипшиеся от горячих слез ресницы.
«Экая краля ладная» думал отставник, совсем не избегавший девичьих прелестей. И то сказать, солдат жил бобылем, но был мужчина видный. Постоянно перед ним крутились девки и бабы во всех видах, и передом и задом поворачивались. Так уж испокон веку повелось девок и баб стегать голышом. И пользовался он этим – чего греха таить! Иной девке за ласку, за сладкие поцелуи мог и послабление дать. Надо только с умом сечь ее.
Но солдат всегда солдат – он и щи из топора сварит и шилом побреется. Потому может даже на глазах у барина девку постегать мягко да ласково.
Видимо рыдания Маши смягчили гнев Александра Павловича, который милостиво приказал:
– Отведите ее в девичью, накормите, а поутру с попутной телегой отправьте в Дубки. Одновременно Иртеньев послал верхового казачка в Дубки сказать тамошней хозяйке, что ихнюю девку Машку высекли за непорядок, но завтра поутру она будет обратно. Глупый казачок, не слезая с коня, прокричал тетушке эти слова и погнал домой. Поскольку Маша опаздывала к обеденной тюре, тетушка уже волновалась, а тут такое известие – Машу высекли! Как?! Господи, за что! Всю ночь тетушка не спала и рыдала, а по утру следующий в город обоз Иртеньева высадил в Дубках Машу.
Были слезы, объятия, были моления к Господу, чтобы послал злому соседу всякие кары. Но господину Иртеньеву было мало дела до проклятий, которые мелкотравчатые соседи посылали ему.
Не все рассказала Маша своей тетушке. После порки Машу отвели в девичью, где сердобольные девки умыли ее и накормили. Когда к трапезе собралась и мужская и женская дворня, Маша увидела своих экзекуторов. При крайнем ее смущении, ни Миняй, ни отставной служилый ни словом, ни взглядом не напомнили девушке об ее позоре. Эка неведаль – дворовую девку посекли маленько!
Ужин был удивительно обильный и вкусный. На стол подали наваристые щи с мясом, по одной чашке на пятерых едоков. Маша деликатно сидела на поротом задочке и запускала ложку в щи в очеред с остальными. Потом старший стукнул ложкой:
– Таскай со всеми.
И все принялись за мясо, которого она не пробовала давно. За щами последовала каша с конопляным маслом и остатки пирога с барского стола. Много лет полуголодная Маша не получала такого удовольствия от трапезы. С обильного барского стола многие лакомые куски попадали дворне, потому барская девичья славилась гладкими телесами. Так что доставшееся ей угощение показались Маше достойным царского стола. Солдат, который выделялся бритым лицом среди бородатых мужиков, подсел к Маше и потихоньку от остальных гладил ее бедро.
После ужина Маша притулилась в уголке широких нар, на которых спали девушки. Но служилый и тут подсел к ней, погладил по спинке и положил руки на ее пышные груди. Пережившая в этот день столько унижения, Маша не имела сил противиться, да и прикосновения солдатских рук к ее телу были не столь уж неприятны.
Будучи не крепостным, а вольным мещанином служилый мечтал жениться и зажить своим домом. И эта девка запала ему в душу и роскошными телесами, и тем, как покорно она сейчас принимала его незамысловатые ласки.
– Ты не противься, Красочка – шептал солдат – а в другой раз, как попадешь на скамеечку под розги, я тебя пожалею, полегче пороть буду…
И Бог знает, чем все это кончилось бы, но одернула солдата степенная ключница:
– Ты, солдат, незамай девку. Назавтра ее велено в сохранности в Дубки доставить.
История эта нечаянно открылась. В поместье к Александру Павловичу пожаловал уездный предводитель дворянства и заседатель мирового суда господин Шабашкин. Сей представитель крапивного семени никогда не решился бы в одиночку заявиться в поместье Иртеньева, но под крылом предводителя дворянства осмелел. К своему несказанному удивлению Александр Павлович узнал, что он по неведению посек благородную девицу, дворянку. За обильным угощением с французским вином было решено, что случившегося обратно не вернуть. Потому в Дубки однодворкам Беднаго был послан сотенный билет и мануфактуры на приличное платье и нижнее убранство. И по сему, было решено считать вопрос решенным.
Однако, соседи, такие же мелкотравчатые, избегали Машу, продолжая видеть в ней особу, высеченную мужиками. Да и тетушка Маши от той истории занедужила и в скором времени скончалась. Житье Маши стало совсем убогим, чтобы не сказать голодным… Оставшись совсем одна Маша затосковала. Целыми днями она бродила вокруг хутора и чего-то ждала. Право, сама не знала, чего ждала. Но почему-то ей вспоминались постоянно наваристые щи с мясом и такая вкусная гречневая каша в дворне Иртеньева. Как говорится в народе «только черта помяни и он тут как тут». Золотой осенней порой Маша встретилась со своим обидчиком в полях. Александр Павлович ехал в коляске в сопровождении все того же конного Пахома. Заметив Машу, он вышел из коляски и заговорил с ней первым. Справившись о здоровье и соболезнуя по поводу кончины тетеньки повинился еще раз за свой поступок. На что Маша печаловалась на свою скудную, одинокую жизнь и неожиданно сказала:
– Александр Павлович, возьмите меня в свою дворню, а то мне жить совершенно нечем. Господин Иртеньев не вдруг нашелся, будучи удивлен ее словам и даже растроган слезами, которые стояли в глазах Маши. Никогда не терялся прапорщик Иртеньев: ни турок, ни губернатора не боялся, австрийским пулям не кланялся, а тут…
– Как же так, Мария Антоновна? Ведь дворовую и в услужение послать и посечь можно…
– Ну и посеките меня из своих рук и определите в девичью, а то я совсем погибаю в нищете.
– Бог с вами, да серьезно ли вы говорите, Мария Антоновна? Не передумаете ли Вы завтра? Не минутное ли отчаяние говорит в Вас? Коли я посеку Вас из своих рук, как секу крепостных девок, то навеки из воли моей не выйдете, приживалкой станете.
– Лучше приживалкой быть, чем с голоду помирать – твердо ответила Маша.
– Тогда, с Богом, садитесь в коляску.
Перекрестилась Маша и села в коляску к своему барину, поехала в новую жизнь – сытую, но бесправную. Миняй свое дело знал, хлестнул кнутом по лошадям и погнал в усадьбу, к той самой баньке. А Маша внутренне сжалась, ожидая новой порки. Больно ли посечет ее Александр Павлович?
А барин даже подал ей руку при выходе из коляски. И так же за руку повел в прируб бани, где стояла грозная скамья. С робостью переступила порог Маша, посмотрела на Александра Павловича:
Салтычиха
Когда в 1801 году умерла помещица Дарья Салтыкова, одной кровавой фигурой в Российской империи стало меньше, ибо Салтычиха за свою жизнь зверски замучила многих крепостных.
Иллюстрация к изданию «Великая реформа». (wikipedia.org)
Так, дворовую свою Максимову она собственноручно била скалкой по голове, жгла волосы лучиной. Девок Герасимову, Артамонову, Осипову и вместе с ними 12-летнюю девочку Прасковью Никитину помещица велела конюхам сечь розгами, а после того едва стоявших на ногах девушек заставила мыть полы. Недовольная их работой, она снова била их палкой. Когда Авдотья Артамонова от этих побоев упала, Салтыкова велела вынести её вон и поставить в саду в одной рубахе (был октябрь). Затем помещица сама вышла в сад и здесь продолжала избивать Артамонову, а потом приказала отнести её в сени и прислонить к углу. Там девушка упала и больше не поднималась. Она была мертва. Агафью Нефедову Салтычиха била головой об стену, а жене своего конюха размозжила череп железным утюгом.
Дворовую Прасковью Ларионову забили на глазах помещицы, которая на каждый стон жертвы поминутно выкрикивала: «Бейте до смерти»! Когда Ларионова умерла, по приказу Салтычихи её тело повезли хоронить в подмосковное село, а на грудь убитой положили её грудного младенца, который замерз по дороге на трупе матери.
Всего на совести Дарьи Салтыковой не меньше 138 погубленных жизней. За это она и попала под суд Екатерины II. Преступницу-дворянку приговорили выставить на час к позорному столбу с вывеской на груди «мучительница и душегубица», а затем заключить в оковы и отвезти в женский монастырь, где содержать до смерти в специально для того устроенной подземной камере без доступа дневного света.
Александра Козловская
Поведение с крепостными людьми другой дворянки, княгини Александры Козловской, и вовсе было таково, что, по замечанию Шарля Массона, помещица «олицетворяла в себе понятие о всевозможных неистовствах и гнусностях».
Кроме того, что наказания, которым Козловская подвергала своих слуг, носили часто извращённый характер, они отличались патологической жестокостью: в частности, приказывала раздевать людей при себе догола и натравливала на них собак. Массон писал о том, как она наказывала своих служанок: «Прежде всего, несчастные жертвы подвергались беспощадному сечению наголо; затем свирепая госпожа, для утоления своей лютости, заставляла класть трепещущие груди на холодную мраморную доску стола и собственноручно, со зверским наслаждением, секла эти нежные части тела. Я сам видел одну из подобных мучениц, которую она часто терзала таким образом и вдобавок ещё изуродовала: вложив пальцы в рот, она разодрала ей губы до ушей».
Николай Струйский
Помещик Николай Струйский был известен не только своим сочинительством, но и весьма своеобразным «хобби».
Потомственный дворянин коллекционировал орудия пыток. Коллекцию он держал в подвале усадьбы, время от времени спускаясь туда и устраивая суд «понарошку» над одним из своих крепостных. Приговор в данном случае был далеко не понарошечный. Как правило, «подсудимого» приговаривали к такому наказанию — замучить до смерти с помощью любовно собранных со всей Европы орудий пыток.
Ещё одно «увлечение» Струйского — домашний тир, где крепостных заставляли бегать в ограниченном пространстве, а хозяин вёл по ним огонь из ружей и пистолетов. В кровавых забавах помещика-садиста погибли более 200 крестьян, причём окончательная цифра так и неизвестна.
Струйского никто не судил за его «забавы», и умер он в преклонном возрасте в своём богатом имении. После смерти помещика крепостные крестьяне разнесли по кирпичикам барский дом, в подвале которого хранилась пыточная коллекция садиста. Причиной неуязвимости Струйского были огромные богатства, которые достались ему благодаря бунту Пугачёва. Дело в том, что в Пензенской губернии восставшие вырезали под корень многочисленную родню Струйского, который и унаследовал их имения.
Лев Измайлов
У него на псарне только в одной усадьбе, при селе Хитровщина, содержалось около 700 собак. И жили они в куда лучших условиях, чем измайловские дворовые слуги. Каждая собака имела отдельное помещение, отменный корм и уход, в то время как крепостные скучивались в смрадных тесных помещениях, питались несвежей пищей и годами ходили в истрёпанной от времени одежде, потому что барин не велел выдавать новой.
Как-то за обедом Измайлов спросил прислуживавшего ему старого камердинера: «Кто лучше: собака или человек?». Камердинер на свою беду ответил, что даже сравнивать нельзя человека с бессловесной неразумной тварью, за что барин в гневе тут же проткнул ему руку вилкой и, обернувшись к стоявшему рядом дворовому мальчику, повторил свой вопрос. Мальчик от страха прошептал, что собака лучше человека. Смягчившийся помещик наградил его серебряным рублём. Правда, однажды Измайлов всё же несколько изменил своей убеждённости в превосходстве собак над людьми, приравняв их друг другу. Это случилось, когда он выменял у своего соседа помещика Шебякина четырёх борзых, отдав за них столько же дворовых слуг — кучера, конюха, камердинера и повара.
Выезд помещика Измайлова на охоту был для крестьян беспокойным временем. За удачную травлю зверя барин мог щедро наградить, но за ошибки и промахи следовала немедленная кара. За упущенного зайца или лису крепостных пороли прямо в поле, и редкая охота обходилась без суровых наказаний.
Звериная травля не всегда была основной целью помещика. Часто охота заканчивалась грабежом прохожих на дорогах, разорением крестьянских дворов, насилием над их домашними, в том числе жёнами. Измайлов содержал гарем из дворовых девушек, многие из которых были малолетними. Число наложниц помещика-самодура было постоянным и по его капризу всегда равнялось 30, хотя сам состав постоянно обновлялся. Девушек барин не только развращал, но и жестоко наказывал: их пороли кнутом, надевали на шею рогатку, ссылали на тяжёлые работы.
Казалось бы, после такого Измайлов не мог избежать наказания. Однако Сенат оказался чрезвычайно милостив к помещику, учредив над ним опеку.
Виктор Страшинский
Пятьсот с лишним женщин и девушек изнасиловал дворянин Виктор Страшинский из Киевской губернии.
Причём многие из его жертв были не его собственными крепостными, а крестьянками дочери Михалины Страшинской, владелицы имения в селе Мшанец. По свидетельству настоятеля мшанецкого храма, помещик постоянно требовал присылать в свою усадьбу, село Тхоровка, девушек и жён для плотских утех, а если отправка почему-либо задерживалась, приезжал в село сам.
Против Страшинского возбуждали четыре судебных дела, однако расследование тянулось беспрецедентно долго. От первых обвинений до приговора прошло без малого 25 лет. А мера наказания, избранная императором Александром II, как и в случае с Измайловым, привела в изумление русское общество: «1) Подсудимого Виктора Страшинского (72 лет) оставить по предмету растления крестьянских девок в подозрении. 2) Предписать киевскому, подольскому и волынскому генерал-губернатору сделать распоряжение об изъятии из владения Страшинского принадлежащих ему лично на крепостном праве населённых имений, буде таковые окажутся в настоящее время, с отдачею оных в опеку».
– Бог с вами, да серьезно ли вы говорите, Мария Антоновна? Не передумаете ли Вы завтра? Не минутное ли отчаяние говорит в Вас? Коли я посеку Вас из своих рук, как секу крепостных девок, то навеки из воли моей не выйдете, приживалкой станете.
– Лучше приживалкой быть, чем с голоду помирать – твердо ответила Маша.
– Тогда, с Богом, садитесь в коляску.
Перекрестилась Маша и села в коляску к своему барину, поехала в новую жизнь – сытую, но бесправную. Миняй свое дело знал, хлестнул кнутом по лошадям и погнал в усадьбу, к той самой баньке. А Маша внутренне сжалась, ожидая новой порки. Больно ли посечет ее Александр Павлович?
А барин даже подал ей руку при выходе из коляски. И так же за руку повел в прируб бани, где стояла грозная скамья. С робостью переступила порог Маша, посмотрела на Александра Павловича:
– Мне уже раздеваться?
– Ложись на скамейку, как есть – перешел с «Вы» на «ты» ее новый повелитель и вынул из бадейки толстый пук розг.
Ложась на скамейку в сарафане Маша подумала: «он наверное меня по одежде сечь будет». Правда, на скамейке видны только спина и задик да еще ляжки, но все равно стыдно! Предвкушение наказания было страшнее самой порки! По всему Машиному телу прокатилось волнительное, острое жжение – что с ней происходило, и сама понять не могла.
– Ну, раба Божия, если не передумала, то принимай розги келейно и из моих рук.
Александр Павлович кончил перебирать розги, подошел к Маше и неожиданно задрал подол сарафана высоко ей на спину. Так высоко, что открылись не только неприличные места девичьего тела, но и почти вся спина. Маша поймала себя на мысли, что она, молодая девица, лежит заголенная перед мужчиной, беззащитная и подставляет свое тело под боль стегающей розги. Некоторое время, показавшееся Маше вечностью, Александр Павлович смотрел на нее, распростертую на скамейке. А потом огладил рукой ее от поясницы до тугих ляжек, задержался на самом неприличном месте и похлопал обе половинки. Стыд какой!
Маша истошно визжала, глотала слёзы, но покорно принимала порку…,
Про себя он уже решил, что высечет ее сурово, чтобы новая приживалка и не помышляла о непокорности. С этим замахнулся и резко опустил ивовый прут на девичий зад. Маша почувствовала БОЛЬ. Боль началась в том месте, куда попала розга и затем опустилась вниз по телу. Казалось, весь зад горел, сильнее и сильнее.
– Ааааа…
Барин перечёркивал попу новыми рубцами, нанося удары наискось. Скоро задочек Маши покрылся рядами красных полосок. Маша истошно визжала, но ей и в голову не приходило попытаться закрыть задик руками или уклониться от ударов. И, глотая слёзы, она покорно принимала порку…
Двадцать два… двадцать три…
Александр Павлович сек Машу не спеша, наносил удары под разными углами, иногда даже вдоль ягодиц и периодически менял розги.
Сорок восемь… Пятьдесят…
Вот и все. Сарафан целомудренно прикрыл задочек и ляжки посеченные кусачей розгой…
– Вставай, Маша. В барском доме тебе будет комната. Сего дня потрапезуешь в девичьей, они тебе и платье приличное сошьют. А завтра утром к моему столу приходи.
Так началась ее новая жизнь. Было у Маши и затрапезное платье на всякий день, и выходное для церкви, и нижнее белье, включая чулочки и панталончики. И столовалась она сытно – дай бог каждому! Но в первый же день за завтраком у Александра Павловича ей пришлось пережить новое унижение.
Когда Маша утром вошла в трапезную, Иртеньев только что сел за стол и готовился выпить рюмку рябиновки, поднесенную расторопной Танькой. Агашка-Натали звякала чашками около самовара. На робкий поклон Маши Александр Павлович, который прибывал в добром духе, поманил ее к себе.
– Доброе утро Машка. Как спалось: на животе или на спинке? Покажи мне, как заживает, красные полосочки или уже синие…
Сгорая от стыда, Маша повернулась спиной и высоко подняла подол платья.
– Э, нет. Ты панталончики развяжи – без этого полосочек не видно.
Пришлось Маше развязать бант и, опустив заднюю часть панталончиков, обнажить свои округлости с рубцами от розги и засохшими капельками крови. Стояла она, опустив голову – какой позор, и это в присутствии крепостных девок Таньки и Агашки! Вид ее ягодичек развеселил Александра Павловича, который погладил Машины округлости и милостиво разрешил:
– Приведи платье в порядок, бесстыдница.
И хотя Маша завтракала за столом рука об руку с барином, но Танька и Агашка-Натали поняли, что они ровня новой барской барышне. А после обеда Маша читала барину французский роман (Иртеньев вполне разумел по бусурмански, но сам ленился читать). Танька же стояла рядом с их повелителем, держа на подносе графинчик рябиновой настойки.
Дождливая поздняя осень опять привела Александра Павловича в состоянии меланхолии. В усадьбе унылая тишина. Даже приход бродячего торгаша офени или барышника цыгана был бы желанным развлечением. Но и они не появлялись. Потому с утра барин садился играть в карты. И не в благородный штос, а в простонародного «дурачка», в котором компанию ему составляли все три пассии. Условия были заранее оговорены: обыгравшая всех должна отправляться вечером в постель барина. В первый же день неожиданно для себя всех обыграла Маша. И это несмотря на старание ревнивой Таньки, желавшей погреть постельку Александру Павловичу.
В опочивальне Машенька, как могла, старалась оттянуть свой час роковой – подобно многим пансионным барышням, она была склонна к высокому стилю. При свете многих канделябров она обнажилась, но все не решалась лечь на постель, а потому попросила разрешения помолиться. Лицезрение нагой девицы, стоящей на коленях перед иконами, доставило нашему герою неземное наслаждение. И он не торопил Машу. Право слово, и Вы, мой читатель, залюбовались бы ее круглым задочком, тонкой талией, узкой спинкой. А грудочка, которая стыдливо выглядывала из под руки, поднятой в крестном знамении! Нет, никакие немки или там французские мамзели не сравнятся телесами с русской девицей!
Но все на свете имеет конец. И после долгой молитвы Машенька легла на постель, где ее телеса попали в сладострастные руки барина. Александр Павлович бывал за границей, с мамзелями разных народов дело имел. А потому, долго играл со своей приживалкой в новомодные игры. То ставил ее на четвереньки и гладил высоко поднятый задочек, то забавлялся сосочками. Приникал к ним губами, а потом рассуждал, как их будет сосать будущий ребеночек. Машенька сгорала от смущения, поскольку все относящееся к беременности и кормлению считалось у барышень темой постыдной. И, наконец, как вершина унижения, его рука проникла в самое стыдное место, которое нельзя трогать, а можно только подмывать от месячной крови.
Стыд то какой!
И вот, уже лежит она под Александром Павловичем. И ножки ее так широко раздвинуты и коленки зачем-то разведены. И что-то горячие прижалось к ее телу ТАМ. И… больно-о-о! Громко кричала Машенька под своим барином и тем доставила ему дополнительное удовольствие. Любили господа того царствования невинных девок портить! Впрочем, и в другие царствования эта страсть у них сохранялась.
Так и стала дворянка Маша Беднаго приживалкой, наложницей, да, что там говорить, почти рабой помещика Александра Павловича Иртеньева.
Барин укладывал их на полу в предбаннике и располагался на этом ковре отдыхать с рюмкой рябиновой настойки.
Всю позднюю осень и глухое предзимье развлекался Александр Павлович со своим гаремом. В сопровождении барских барышень и наиболее толстых крепостных девок он парился в бане, лениво обозревая множество голых задочков и привлекательных титей. Выбирал себе на ночь. Иногда укладывал крепостных девок на полу предбанника и располагался на этом ковре отдыхать с рюмкой рябиновой настойки.
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Глава 8
Отобранные молодые крепостные крестьяне стояли в дальнем углу двора под присмотром урядника и с тревогой поглядывали не ворота, где должен был появиться барин.
Урядник смотрел на них надменным взглядом и не позволял даже присесть. Так прошло около двух часов, пока за забором не послышался топот копыт.
Крестьяне с испугом переглянулись и прижались друг к другу.
– Не боись, – сказал урядник. – Если вас барин отобрал в свое имение, худо вам не будет.
– А что за человек с ним ездит? – спросил один из парней.
– Не твое собачье дело. Кто ездит с барином, того и надо уважать, как самого барина. Потом все узнаешь.
Егор побежал открывать ворота.
Неверов остановился у крыльца дома и подозвал к себе конюха.
– Этих нерях в мойку, – приказал он. – Скажи, чтобы мылись тщательно. Мне в доме никакой заразы не надо. Баня истоплена?
– Гудит печь, ваше превосходительство, жару набирается.
– Хорошо, молодец! Отмечу при случае.
Андрей взглянул на толпившихся молодых людей и снова заметил Марьяну.
– А ты чего сидишь в седле? Иди в дом. Сейчас прикажу тебя приодеть, а что не подойдет, немедленно исправят. Эй, вы, недоросли, – прикрикнул он, обращаясь к крепостным. – Кто по рукоделию мастак?
В ответ все промолчали, не понимая, чего хочет Неверов.
Барин сжал в руке плеть и направился к крестьянам.
– Вы меня не поняли, – сказал раздраженно он. – Кто шить может? Скоро вызову портного из города, а сейчас мне нужен местный умелец.
Он подошел к девушкам и строго стал всматриваться в каждую.
– Вот ты должна уметь портняжничать, – ткнул он пальцем в молоденькую девушку. – Видишь моего помощника? Через пару часов на нем должна быть красивая одежа. Все, что надо, тебе дадут.
– Барин, – взмолилась девушка, – я никогда этим не занималась. Я, честное слово, никогда не шила, только штопала дыры.
Неверов размахнулся плетью и хотел ее ударить, но Андрей его успокоил.
– Она сможет, – сказал он, подходя к девушке поближе. – У тебя же все получиться, правда?
Девушка побледнела и умоляюще посмотрела на Андрея, пожала плечами.
– Ты так думаешь? – удивился Неверов. – Понятно…. Мне она тоже понравилась, тоже мне заступничек нашелся. – Барин улыбнулся и опустил плеть. – Пусть будет по-твоему. Егор, этих можешь отвести в мыльную и проследи сам, чтобы мылись, как следует.
– Хорошо, ваше превосходительство, – поклонился Егор и направил молодых людей в сопровождении урядника за ворота, где стояло полуразрушенное строение, похожее на сарай.
– Пацаны носят воду в бочки, а девки топят печку, – распорядился урядник. – Вместе вас запустить или по отдельности?
Урядник издевательски засмеялся.
– У нас и без того крепостных хватает, куда еще. Они там начнут такое творить, что барский сарай развалят. Пусть моются по отдельности, – сказал Егор.
Андрей проводил взглядом барина и развернулся к девушке, которую Неверов выбрал портнихой.
– Тебя как звать? – спросил он.
– Настя, – тихо ответила девушка.
– Умеешь шить?
Она, молча, покачала головой.
– Что будем делать?
Настя пожала плечами.
– Что же ты до сих пор не научилась шить, – вздохнул Андрей.
– Не успела. Мне совсем немного лет. Зря ты за меня вступился. Получила бы от хозяина несколько плетей и все на этом бы закончилось.
– Так сколько же тебе лет? – Андрей взглянул в сторону ворот и заметил урядника, который направлялся к дому.
Настя промолчала и с тревогой взглянула на молодого человека.
– Бойся его. Это такая сволочь, – успела предупредить она молодого человека.
– И ты мне не боишься такое говорить? – Андрей взял ее за руку и повел в сторону.
– Мне уже все равно. Я знаю, зачем нас сюда пригнал барин. Он желает над нами потешаться.
– Урядник, – крикнул Андрей. – Где то, из чего она должна что-то мне сшить? Где материя? Ну-ка неси сюда, да быстро.
В голосе Андрея появились приказные нотки, которым удивился он даже сам.
Урядник поклонился и поспешил в дом. Через некоторое время он вынес несколько кусков материи и положил перед Андреем.
– Барин велел не торопиться и сшить приличные вещи, – сообщил он.
– Вот и хорошо. Ты можешь идти и позови мне сюда Егора!
Вскоре появился конюх.
– Ей одной не управиться, – сказал Андрей. – Запряги повозку. Я отвезу ее к себе, мать поможет.
Удивленный конюх не посмел ослушаться молодого человека и поспешил выполнить приказ.
– Сейчас я отвезу тебя в свою избу, и моя мать поможет тебе. Она хорошо шьет и знает все мои мерки. Я за тобой вернусь к вечеру.
– Ты с ума сошел! Мы же не успеем!
– Она быстро шьет. Мать работала в имении и обшивала его сестру много раз.
Настя покраснела, но подчинилась.
Повозка была запряжена, и Андрей схватил поводья.
– Открывай ворота. Барину скажи, что буду скоро.
Он гнал лошадей по пыльной дороге и замечал, как волнуется девушка.
– Так сколько же тебе лет, красавица?
– Семнадцать.
Молодой человек покачал головой.
– А мне всего шестнадцать, и зовут меня Андрей Никитин.
– Я знаю это.
– Откуда?
– Вы еще не приехали к нам в Петрушино, а все уже знали, что Андрей Никитин едет с барином.
Молодой человек удивленно взглянул на Настю.
Он остановил повозку у своего полуразрушенного дома и увидел, как мать выскочила навстречу и упала на колени.
– Мам, ты что? Это же я, Андрей.
Мать подняла голову и перекрестилась.
– Сынок, откуда все это?
– У барина напрокат взял. У меня к тебе просьба…. Мне нужна к вечеру одежда, и срочно. Я тебе помощницу привез. Она шьет слабо, и вся надежда только на тебя. Вот материя и все остальное. Настя, поспеши: я приеду, как начнет темнеть.
Девушка сошла на землю, а Андрей развернул повозку и помчался в обратную сторону.
Он подъехал к барскому дому, где его встречал урядник.
– Барин спрашивал, почему ты уехал.
– Рот закрой, – выпалил Андрей и замахнулся плетью. – Будешь много болтать, лично выпорю. Где барин?
– В дом только что ушел. – Урядник до того растерялся, что готов был упасть перед молодым человеком на колени. – Прости, господин, – пролепетал он, думая: «Не дай бог этому малолетке дать барскую власть – такого может натворить…»
– Смотри мне. Распрягай повозку и, где крестьяне, которых ты пригнал из Петрушино?
– Бабы помылись, теперь пацаны моются.
– Вот так и отвечай всегда. И еще, не зли меня: я знаю твою натуру и могу пожелать отвести свою душу на твоей горбатой спине.
Андрей заметил, как вытянулось лицо урядника, который скосил глаза к носу и начал креститься.
– Смотри мне, таким и останешься косым до гроба.
На крыльце раздался громкий хохот и Андрей вздрогнул. Там стоял Неверов и от души смеялся.
– Так его, негодника, – крикнул он. – Вот теперь ты мне нравишься. Не ошибся я в тебе. Где твоя портниха?
– К матери отвез, – признался Андрей. – Я такое заказал, что ей одной не управиться. Мать всегда шила вашей сестре и может многое.
– Молодец! Находчивый ты у меня. – Неверов похлопал молодого человека по спине. – А ты пошел вон отсюда, – нахмурился барин и, строго взглянул на урядника. – Банька почти готова, идем, посидим немного и пойдем париться. Я приказал вина к столу. Будешь?
– Буду, – решительно ответил Андрей.
Глава 9
Захмелевший барин откинулся на стуле и взглянул на Андрея.
– Чего приуныл? – спросил он.
– Я чувствую себя очень даже неплохо, – признался молодой человек.
– Да, это мое любимое вино. Помню, пил его на фронте, когда взяли одну из позиций французов. У них там его целый склад был. Вот тогда и стал увлекаться этим вином. Понравилось?
– Понравилось, – кивнул головой Андрей. – Барин, можно спросить?
– Спрашивай, что хочешь, – сказал Неверов и протянул Андрею еще рюмку.
– Что вы собираетесь делать с теми, кого отобрали там, в Петрушино?
– А ты, что бы хотел?
– Мне кажется, надо их отправить назад. Там они нужнее будут.
– Назад? Зачем? Ты заметил мой вкус? Я отобрал самых лучших, молодых, красивых…. Пусть послужат у меня. Какие девчонки, заметил? Неужели тебя бабы не интересуют? Они нам будут для потехи, а особи мужского пола для обслуги. Такой пойдет мой расклад?
– Вы хозяин и вам решать, – согласился Андрей, – но бабы меня не интересуют.
Неверов вскинул брови.
– Даже так? Ты меня удивляешь. В таком случае выбирай себе любого парня, я тебя осуждать не буду. Я столько в жизни перевидал, что удивляться не приходится.
Андрей опрокинул очередную рюмку и уставился на Неверова.
– Вы меня не так поняли, Николай Степанович, – возразил Андрей.
– Так, стоп! Как ты меня сейчас назвал?
– Николай Степанович, – растерялся молодой человек.
– Вот так и зови меня всегда. Меня давно так никто не называл. Тебе одному я позволяю обращаться ко мне именно так. А то барин, хозяин…. Ты меня радуешь своей находчивостью. Молодец!
– Хорошо, – улыбнулся Андрей, обрадованный тем, что барину понравилось его обращение. – Если мне это будет позволено, я буду только рад.
– Так на чем мы остановились? – Неверов расположился поудобнее в кресле и снова потянулся к бутылке.
– Я уже и забыл, – снова улыбнулся Андрей.
– А я помню, – погрозил пальцем барин. – Ты что-то говорил о пацанах. Хочешь позабавиться?
– Николай Степанович, если бы я чего – то хотел, то давно бы попросил прямо. Эти пацаны мне ни к чему.
– А эту девку, что увез к себе домой? Ты на нее глаз положил?
– Да нет. Она с моей матерью к вечеру сошьют парадную одежду. Мать умеет быстро это делать, а девчонка молодая, сошьет не так, как надо… Вы же сами ее портнихой назначили!
– Ох и хитрец же ты! – снова погрозил пальцем Неверов. – Я все понял – влюбился!
– Я?
– Ну не я же.
Андрей покраснел и опустил голову.
– Так и быть! Что же я в тебя так влюбился? – стал признаваться окончательно захмелевший барин. – Вот влез ты в мою душу и все тут…. Помнишь ту, первую встречу? Ты, действительно, не догадывался тогда, кто я такой?
Андрей пожал плечами.
– Не догадывался, я это заметил. Поэтому и повел себя тогда так смело. А я люблю смелых и решительных людей. У меня здесь, кроме престарелой сестры, никого нет, а мне нужны верные и надежные люди. Понимаешь меня?
– Понимаю, но, может, я не справлюсь и не оправдаю вашего доверия? Я же крепостной, и мне жаль тех, кто страдает.
– Отвыкнешь. На это ума много не надо. Не сможешь – я помогу. Это легко. А жалеть никого не надо. Мать твою со временем я определю, и вы съедете со своей халупы в нормальный дом. Мои люди должны жить достойно. А на всех плюй. Можешь считать, что тебе повезло в этой жизни. Ты стройный, красивый, большеглазый молодой человек. Вот сейчас я тебя отмою лично, ты приоденешься – себя не узнаешь.
Андрей сам подвинул свою рюмку к бутылке, встал и почувствовал, как его качнуло в сторону.
– Наливай, наливай, еще выпьем. Где этот Егор? Что он молчит и не приглашает в баню?
– Я позову, – вызвался Андрей.
– Сиди. Где эти лоботрясы, которых я пригнал сюда? Егор, твою мать! Ты где запропастился?
Дверь распахнулась и вошла Марьяна.
– Барин, – поклонилась она, – конюх кормит лошадей, а ваша баня натоплена, вы можете идти.
Андрей не сводил с девушки взгляда.
– Иди-ка сюда, красавица, – позвал Неверов и схватил ее за руку. – Ты нам компанию составишь?
Марьяна вся задрожала, заметив, что барин сильно пьян.
– Баня готова и вы можете идти, – повторила она слабым голосом.
– Вы там все отмылись? Вас сколько человек?
Марьяна растерянно посмотрела на молодого человека.
– Девять душ их там, – ответил Андрей.
– А где десятая душонка?
– Я же говорил, что она шьет мне одежду, – напомнил Андрей.
– Ах, да, совсем забыл, – махнул рукой Неверов. – Ладно, иди и позови мне этого Егора.
Через минуту появился конюх. Он низко поклонился и окинул взглядом стол, где стояло две пустых бутылки. Егор быстро смекнул, что барин изрядно выпил.
– Баня готова, девки тоже.
Неверов с усмешкой взглянул на Андрея.
– Вот видишь, какой комфорт нам здесь готовят! И баня, и девки, а ты сидишь и скучаешь….
Вошла недовольная сестра и строго взглянула на молодого человека.
Андрей хотел встать и поклониться, но барин схватил его за руку и потянул на место.
– Милая, я имею право отдохнуть, как хочу? – спросил он Елизавету. – Этот парень мне очень помогает, и я думаю оставить его при себе. Как ты на это смотришь?
– Жениться тебе надо, Николай Степанович, а не забавляться, – заметила Елизавета.
– Жениться я еще успею. Мне надо впервой в этом бардаке порядок навести, а потом видно будет.
– Ты никогда не наведешь при нашей жизни порядок, – возразила старуха. – Посмотри, что вокруг творится. Крепостные бунтуют, хозяев не признают…
– Кто не признает? – Неверов сильно ударил кулаком по столу. – Мои будут признавать! Я их заставлю. Ослушаются – пороть буду, пока кости не увижу. Мне плевать на их жизни, они для меня ничего не стоят, но порядок у меня будет.
Андрею вдруг вспомнилось Петрушино, где барин отвел свою душу на двух крепостных, и он побледнел.
– Ты мне только шепни, и я все поставлю на свои места тут же! Я не потерплю беспредела в моем хозяйстве. Правильно я говорю, Андрей?
Молодой человек вздрогнул.
– Правильно я говорю?
– Правильно, Николай Степанович, – согласился Андрей.
– Если что, этот парень мне помогать будет. Я с ним порядок наведу быстро. Правильно, Андрей? Ты будешь мне помогать?
– О, да ты, Николай Степанович, уже набрался! – замахала руками Елизавета. – Шел бы отдыхать. Какая тебе еще баня нужна? Ты еле сидишь, и парня спаиваешь.
– Я тебя спаиваю? – спросил Неверов и обнял Андрея за плечо. – Я лучше сам напьюсь, а его не трону.
Елизавета взглянула на Егора.
– А ты чего глаза вылупил, выродок? – набросилась она на конюха. – Веди барина в его комнату!
– Мы пойдем в баню, – отрезал Неверов. – Андрей, пойдешь со мной?
– Пойду, куда я денусь, – тихо ответил Андрей.
– Ты и пацана споил, – не успокаивалась Елизавета. – Он тоже еле языком ворочает. Отправляй его домой, хватит ему здесь гулять!
– Он останется здесь, – прорычал барин. – Кто теперь в имении хозяин? Ты свои дела мне сдала и заслуживаешь отдых, так что отдыхай.
Старуха еще раз недовольно взглянула на брата, махнула рукой и вышла.
– Совсем постарела моя сестра, – заметил Неверов. – Ни черта не понимает в прелестях жизни. Егор, может она права – мне спать пора?
– А баня? Там эти молодцы из Петрушино так ее накочегарили, что только париться.
– А вот он и пойдет. – Неверов ткнул пальцем в Андрея.
– Один, без вас?
– Почему один – вдвоем. Мой человек париться один не должен. Где твоя красавица? – обратился барин к Андрею.
– Какая еще красавица? – удивился тот.
– А та, что тебе шмотки шьет.
– Она не моя вовсе, – покраснел парень.
– Ты мне сказки не рассказывай. Положил на девку глаз – так и скажи, что нравится.
– Да никто мне не нравится! – пытался возразить Андрей.
– Что ты мне рассказываешь? Тебя учили барину не возражать? Как барин скажет – так и будет. Егор, ну-ка сгоняй к его дому и тащи эту девку сюда. Хочу посмотреть, какой у моего парня вкус. Что-то я подзабыл ту, десятую душонку…
Егор поклонился и исчез за дверями.
– Она с матерью к вечеру должны сшить мне одежду, – попытался объяснить Андрей.
– Так уже и вечер. Мать сама дошьет и принесет сюда. Пойдешь в баню с той, которую выбрал. Я приказываю!
– Никого я не выбирал, – отрицал Андрей.
– Если не будешь меня слушать, попадешь под плеть. Я разбираться не буду. Иди и позови урядника.
Покачиваясь, Андрей встал и направился к выходу.
Урядник находился недалеко от крыльца дома и появился незамедлительно.
– Слушай меня внимательно, – приказным тоном начал говорить барин. – Сейчас моему человеку привезут красавицу, проследи, чтобы она его ублажила там, в баньке как следует.
Урядник удивленно посмотрел на Андрея.
– Не понял?
– Выпорю – так сразу поймешь. Устрой отличный отдых моему парню. Если девка заартачится, пори плетью от моего имени. Я разрешаю.
– А вы, барин разве не пойдете мыться?
– Много задаешь вопросов. Пошел вон отсюда! Ты меня понял, что я тебе сказал?
– Понял барин, – поклонился урядник и взглянул на молодого человека.
– Пусть девка, что привезет сейчас Егор, вымоет его и обласкает. А ты, Андрей, мне потом расскажешь, что не понравилось. Я ее быстро всему научу. Отведи меня в мою комнату, – попросил Неверов. – Что-то совсем мне плохо стало.
Глава 10
Урядник проводил Андрея до бани и остановился.
– Я что-то ничего не понимаю, – сказал он. – Что у тебя с барином общего? Ты же из крепостных, как мне известно.
Андрей усмехнулся.
– Тебе ли не все равно? Какое твое дело? Будешь совать нос куда не положено – схлопочешь от барина плетью. А я, может, и добавлю. Тебе понятно? Я тебе все припомню, всю твою поганую жизнь.
Молодой человек говорил так уверенно, что урядник растерялся и готов был кланяться постоянно.
– Смотри мне, выпорю при всем честном народе. Я не посмотрю, что ты старше меня. Меня ничто не удержит и барин слова против не скажет. Попомнишь мои слова, допрыгаешься.
– Я не хотел тебя обидеть, – изменился в лице урядник. – Я просто поинтересовался.
– А я любопытных терпеть не могу, – сквозь зубы процедил Андрей. – В баню никого не пускать. Подвезут одежду, постучишься. Понял?
– Так точно!
– Вот так впредь и отвечай. Если ослушаешься, ты у меня получишь.
Урядник поклонился, но не верил услышанным словам.
– Одежу принесут, сразу к вам стучать? – уточнил урядник.
– Стучи, но тихо. Слушай, ты, крестьянский холуй, скажи-ка мне: что ты знаешь про Марьяну?
– Если я вам расскажу, вы не поверите. Представляете, она встречается с соседским молодым барином.
– Каким еще барином?
– Арсением.
Андрей побледнел.
– Что ты мне тут метешь? Где это видано, чтобы крепостная девка путалась с барином?
– Вот те крест! – Урядник размашисто перекрестился.
– Антихрист ты, как только у тебя язык поворачивается! Расскажу про твои лживые домыслы хозяину, он тебе быстро язык укоротит.
– Их несколько раз видели по ночам.
– И ты видел?
– Нет, я не видел, – признался урядник.
– Вот и заткнись. Услышу от тебя на кого-либо поклеп, несдобровать твоей шкуре. Понял?
– Понял. – Урядник снова поклонился и опустил глаза.
– Привезут одежу – стучи.
Андрей с шумом захлопнул за собой дверь в баню и сразу окунулся в раскаленный воздух. Он скинул с себя захудалую одежду и прошел внутрь.
«Что это со мной? – подумал он, удивляясь своим недавно произнесенным речам. – Что со мной происходит? Выпил, что ли? Никогда не пил, а тут и отказать не смог… Хозяин меня так к себе притянул, что я сам ничего не понимаю. А этот урядник…. Откуда он знает про Марьяну? Откуда он знает, что она встречается с Арсением? Кто-то, значит, ему доносит. Надо ее предупредить, чтобы была осторожней».
Он вылил на голову целый таз теплой воды и стал намыливать тело.
«Успели бы мать и Настя сшить мне одежду», – подумал Андрей и вздрогнул, услышав, что в предбаннике раздался шум. Кто-то опрокинул ведро, а за спиной скрипнула дверь.
Андрей поспешил смыть с лица пену, чтобы увидеть, кто посмел войти к нему. Каково же было его удивление, когда он увидел в дверях девушку.
Настя стояла бледная и растерянная. Она опустила глаза и готова была выскочить обратно за дверь.
– Успели? – спросил тоже растерявшийся Андрей, потом спохватился, что стоит перед ней совершенно голый, прикрылся рукой. – Чего пришла сюда, выйди немедленно!
– Мне урядник приказал к тебе зайти, – прошептала она дрожащим голосом. – Я не виновата.
– Урядник, говоришь? Ну, я ему устрою.
– Я принесла тебе одежду. Хорошая, богатая получилась, – дрожал голос Насти.
– Спасибо, выходи. Что ты на меня уставилась? – Андрей смахнул с лица капли воды и пену.
– Хозяин приказал быть с тобой, – шептала девушка.
– Барин давно спит, выходи.
– Барин не спит. Он во дворе с Егором и урядником. Он приказал прийти к тебе. Что мне делать?
Андрей потянулся к пустому тазу, чтобы получше прикрыться от взглядов девушки.
– Я же сам лично отводил его в покои!
– Он во дворе и приказал мне идти сюда, чтобы тебе помочь.
– Ты с ума сошла! Мне помогать не надо. Я и без тебя все смогу, – возражал Андрей, чувствуя, как кровь приливает к его лицу.
– Он меня накажет, если я уйду, – твердила Настя и вдруг громко расплакалась. – Говорят, он беспощадный.
– Хочешь помочь мне помыться?
– Так хочет барин.
Андрей отбросил таз на пол и подошел к Насте.
– Помогай, – прошептал он, поглядывая на смущенную девушку. – Никогда не видела голых парней?
Настя промолчала.
– Мой мне спину. – Андрей уже перестал смущаться и подал ей мочалку. – Никогда бы не подумал, что такое может со мной когда-нибудь случиться, – признался он, разворачиваясь к ней спиной.
Девушка осторожно стала водить мочалкой по коже молодого человека.
– Сильнее, что ты так нежно, – потребовал Андрей.
– Я и так тру нормально.
Андрей повернул к девушке голову и увидел ее покрасневшее от стыда и от жары лицо.
– Составишь мне компанию?
– Какую компанию? – удивилась Настя.
– Раздевайся. Не стоять же мне одному перед тобой голым. Тебя барин явно прислал сюда не для этого.
– Дурак. Он ничего такого не сказал.
– Он и говорить не будет. Он знает, что делает. Раздевайся.
Андрей стал раздевать девушку, и она не сопротивлялась.
– Зачем ты это делаешь? – задрожал голос Насти. – Что ты хочешь?
– Барину противиться нельзя, – говорил Андрей, скидывая последние одежды с ее тела.
– Ты не барин, – возразила она. – Тебе никогда им не быть.
– Но приказания его выполнять надо, – улыбнулся молодой человек и выплеснул на тело Насти большой ковш воды.
– Ты сумасшедший! – завизжала она.
Он обнял Настю и прижал к своему горячему телу.
– Хорошая одежа получилась для меня? – прошептал он ей в ухо.
– Мы старались, – прошептала в ответ девушка и взглянула в глаза молодого человека.
– Тебе понравилась?
– Очень. Из такого материала кому может не понравиться? Я такой материи никогда в жизни не видела.
– Мне пойдет? – поинтересовался Андрей, не выпуская девушку из своих объятий.
– Тебе пойдет. Ты и без нее прекрасно выглядишь, – шептала Настя.
– Вот таким голым?
Настя потянула к Андрею руки и стала его обнимать.
– Не говори барину ничего, и вообще никому, – просила Настя.
– А чего не надо говорить? – удивился Андрей. – Ничего ведь и не было.
– Я не хочу, чтобы барин на меня серчал. Я знаю, зачем он нас сюда привез.
– Успокойся, все будет хорошо. За всех не обещаю, а у тебя все будет хорошо – это точно.
Андрей поцеловал девушку в горячее лицо и улыбнулся.
– Ты правду говоришь? – засомневалась она.
– Я никогда не вру.
– Докажи.
– Как тебе доказывать я не знаю, но то, что ты мне с самого начала понравилась, не вру.
– Я – тебе? А ты, может быть, мне и нет.
– Вот ты и врешь. Я видел твои глаза тогда, днем. Скажи, что говорю неправду?
Настя опустила глаза.
– Что ты хочешь? – тихо спросила она.
– Я? Ничего…
Руки девушки заскользили по мокрому телу молодого человека вниз и замерли на бедрах.
– Помоешь меня? – спросил Андрей, едва сдерживая дрожь в своем теле.
– Помою, только ты молчи, хорошо?
– Как получится, – усмехнулся Андрей. Хмель его постепенно начинал покидать.
Настя принялась тщательно намыливать молодого человека, прикасаясь к различным частям его дрожащего от возбуждения, тела.
– Я сейчас могу и не выдержать, – признался Андрей и схватил девушку, стоящую перед ним на коленях, прижал к себе.
Она упорно качала головой и тяжело дышала.
– Поцелуй меня, – попросил он.
Она поцеловала молодого человека в живот и поднялась.
– Не надо, – умоляюще взглянула она ему в глаза.
– Я хоть тебе понравился? Скажи что-нибудь, но только правду!
– Молчи и ничего не говори. Только барин пусть ничего не знает. – Она смотрела на него виноватыми глазами. – Ты мне давно нравишься, – призналась Настя, – но такого поворота я никогда не ожидала в своей жизни.
– И в барской бане?
– Вообще не ожидала. Что теперь со мной будет?
– Ничего. – Андрей взглянул на лежавшую, на лавке одежду девушки. – Давай я тебя тоже немного помою. Когда еще выдастся такой момент….
Он облил ее теплой водой и стал нежно водить длинными пальцами по ее телу. Настя дрожала от его прикосновений и сжимала его плечи, не сводя с него своего взгляда.
– Молодец все же барин, что организовал нам такую встречу, – признался Андрей.
– Извращенец он, – ответила Настя, и в испуге зажала рот ладонью. – Ты не скажешь ему, что я сейчас сказала!
– Конечно, нет, но он молодец! Где моя одежа?
– В предбаннике висит.
– Вот сейчас и посмотрю. Барин меня теперь не узнает. – Он вылил из ковша воду себе и девушке на головы и снова прижал ее к груди. – Ты хорошенькая, – шепнул он ей на ухо и направился к двери. – Одевайся и выходи. Я сейчас, следом.
Через некоторое время Андрей вышел во двор в полном параде. Новый наряд был ему в самую пору. Следом появилась Настя.
У бани их встречал немного протрезвевший Неверов. Он сидел верхом на коне и громко смеялся. Рядом стоял Егор и урядник.
– Ну, как тебя девка отмыла? – спросил барин сквозь смех. – Какой я тебе устроил праздник, а? Ты все успел? Я специально к тебе ее послал, чтобы ты немного разгрузился. Получилось?
Андрей взглянул на Неверова и широко улыбнулся.
– Еще как, ваше превосходительство. Неплохо было, если бы вы оставили мне ее навсегда.
Барин вытащил из кармана бутылку вина и с горла отхлебнул.
– Как хочешь, – согласился он. – Но я бы тебе нашел и получше, городскую.
– Мне и этой хватает. Хорошая девка.
– Как скажешь. Я для тебя все сделаю.
Во дворе появилась недовольная Елизавета.
– Николай Степанович, где же это видано, чтобы крепостные мылись в барской бане? Ты совсем не трезвеешь и делаешь не пойми что! Я в эту баню теперь и ногой не ступлю.
– Ну и ходи грязной, – огрызнулся хмельной Неверов. – Это мой человек, и мне надо, чтобы ему было хорошо. Ты свои дела мне сдала? Сдала. Поэтому я теперь здесь хозяин и мне виднее, что делать. Иди, спи.
Барин спрыгнул с коня на землю и прогнал урядника. Затем он подошел к Андрею и поцеловал его в лоб.
– Я рад за тебя, – сказал он. – Ты сегодня получил то, что я хотел. Завтра поедем с урядником к Максимовым за щенками. Одному ему я не доверяю. А одежду тебе бабы сшили отменную. Я удовлетворен. Матери скажи, что снова беру ее к себе в имение, но чуть позже. Будет работать при мне.
– Девушка тоже с ней шила, – вставил Андрей.
Неверов улыбнулся и взглянул на Настю.
– Понравилась тебе? Хорошо было там с ней? Не осрамил, надеюсь, мужской род?
Настя опустила глаза.
– А она хороша, – одобрил Неверов. – Я сам на нее глаз положил, но если ты хочешь заниматься ею в одиночку, так и быть, уступаю. Ох, и конкурента я себе нашел! – Неверов снова рассмеялся и обратился к девушке. – А ты чего молчишь? Любви моего парня не рада?
– Рада, – тихо ответила Настя.
– То-то же. Смотри у меня: пожалуется – несдобровать тебе. Хорош парень?
Настя покраснела.