Порка в армии рассказ

Disclamer: Данный рассказ – плод фантазии автора. Все совпадения случайны. Автор не имел цели кого-либо оскорбить. Все события происходят в вымышленном мире, похожем на наш. Автор прекрасно понимает, что на момент описываемых событий ничего подобного в реальности быть не могло, и никак не пропагандирует и не поддерживает насилие в любых его формах.

ВСТУПЛЕНИЕ. ЛИЗА.
Пронзительно-громкая трель тренерского свистка прорезала спортзал. Значит, последняя подача. Лиза, закрыв глаза, выдыхает, уверенно шагает вперед. На мгновение ее сердце будто замерло. Звонкий хлопок ладони по мячу…
— Аут! – Анна Сергеевна, тренер школьной сборной по волейболу среди девушек, обладала, как казалось Лизе, чересчур низким и грубым для женщины ее лет голосом. — На сегодня все, девочки! Строимся!
Девушки быстро и расторопно встали плечом к плечу вдоль белой линии у стены зала. Лиза, как самая высокая, оказалась первой. Она выпрямила спину и окинула одноклассниц оценивающим, надменным взглядом. Уставшие и вымотанные девчонки с мокрыми и спутанными волосами жадно хватали воздух при каждом вдохе. Кое-то стоял, обессиленно облокотившись о колени. Тренировка и впрямь выдалась тяжелая. Но Ерофеева Лиза к таким нагрузкам давным-давно привыкла. В прошлой школе ее фотография висела на доске спортивных достижений, а после очередной победы команды на областных соревнованиях Елизавете и вовсе присудили первый разряд. Так что, долгие выматывающие тренировки, после которых боль в мышцах не проходит еще очень долго, для нее были не в новинку. Хотя сегодня ее майку-безрукавку можно было буквально выжимать.
Это был первый учебный день в школе-интернате. Семья Ерофеевых вынужденно переехала в военное поселение на севере, поскольку главу ее, полковника ВС, перевели в другую часть. С ним дислокацию сменили и все домочадцы – жена и две дочери. Старшую, одиннадцатиклассницу Лизу, записали в единственную на сотни километров вокруг школу. Большинство учащихся пребывало там круглосуточно, и Лиза тоже по решению отца была определена на такое положение. «Поймешь, что такое дисциплина и научишься молчать, когда не спрашивают. Для девки особенно полезно, тем более в наше время.» — говорил полковник старой закалки. С такими словами Лиза была категорически не согласна, но она прекрасно помнила и отцовский ремень, и чем чреваты подобные споры. Помнила, как сгорала от стыда, раздеваясь в школьном бассейне, помнила как ловила изумленные взгляды одноклассниц и, что ужаснее, одноклассников, с интересом разглядывающих синяки на ее бедрах. Поэтому сейчас она, опустив голову, стояла и кивала. Отец уже больше года не брался за ремень, потому что последняя порка которую он устроил Лизе за кражу денег из родительского кошелька, была настолько жестокой, что дочь после нее была шелковой, ходила по струнке и боялась лишний раз заговорить. Ярко — малиновые подтеки превратились в большие синяки и заживали очень долго, а Лиза стала бояться отца пуще огня. Полковник, который, по сути, являл собой настоящего домашнего тирана, был таким поведением дочери вполне удовлетворен. А она давно мечтала вырваться из-под контроля родителей, поэтому новость о переводе в школу-интернат восприняла даже с некоторым облегчением. Устроившись в кампусе и разобравшись с документами, новоприбывшая должна была выбрать дополнительный факультативный курс и спортивную секцию. Девушка выбрала, соответственно, расширенную программу средневековой истории и, конечно же, волейбол. Она всегда испытывала какую-то непреодолимое, необъяснимое влечение к той давно прошедшей эпохе могучих королей и благородных рыцарей, придворных интриг и переворотов, миньонов и фавориток, каменных крепостей и военных походов, ведьм и инквизиторов… При упоминании о последних у Лизы будто что-то ёкало в животе. Странное и сладостное ощущение. Она не вполне понимала природу этого чувства и , чем же именно так привлекают ее те мрачные картины, что рисует воображение при мысли о темных подвалах испанцев, столбах, соломенных косах, веревках и кнутах из воловьей кожи. Нечто похожее она испытывала, разглядывая в зеркале тогда еще не до конца зажившие следы от ремня на своих располосованных бедрах и покрытых ссадинами и синяками ягодицах. Лиза воображала, что это следы не от солдатского ремня отца, а от плетей похитивших ее разбойников или кнута инквизитора. А как ее привлекали описания древнеримского обычая луперкалий или секты флагеллантов! Она не считала себя мазохисткой, боль как таковая никогда не доставляла ей удовольствия, однако ее невероятно возбуждали фантазии или образы так или иначе связанные с поркой – свист прута или полоски кожи в воздухе, хлесткий удар, яркий, сочный след, проступающий на нежной девичьей коже, отчаянный визг, мольбы о пощаде, капельки крови, снова крики… К сожалению, те литературные произведения, которые подробно описывали средневековые наказания и различные труды, затрагивающие ту тему, от которой так млела Лизочка, в школьную программу до сих пор включены не были. Эти потаенные желания лишили ее душевного равновесия. Вот уже несколько лет она чувствовала, что сражается сама с собой. Что она только ни делала, чтобы найти способ раскрыть скрученные за годы в эдакую суперспираль эмоции. Книги… О, читать Елизавета очень любила, а когда поняла, что ее сущность неистово рвется наружу, и вовсе ушла с головой в романы о Темных веках. Но каждый раз, переворачивая страницу романа Дюма, Сервантеса или Дрюона, она втайне надеялась, что вот-вот наткнется на красочное описание еще одной экзекуции. Она, можно сказать, коллекционировала такие описания. Де Сада, и вовсе, хранила под подушкой. Однако, чем больше Лиза читала, сидя дома в покое и бездействии , тем больше в ней накапливалось желание… Чего? Она боялась себе признаться.
Волейбол стал настоящим спасением. Тренировки четыре раза в неделю, сборы и соревнования. Елизавета полностью растворилась в спорте. Она не жалела себя, выкладывалась полностью, и, наконец, победа на областных соревнованиях сделала ее местной знаменитостью. Директор школы минут двадцать распинался, говоря о том, что их команда лучшая в регионе, а Елизавета Ерофеева – самая настоящая ее жемчужина. Никто не знал, что Лиза с таким усердием взялась за спорт вовсе не из-за желания популярности, не из-за амбиций победителя и не ради здорового образа жизни, но лишь для того, чтобы совладать с собственными демонами. И сейчас, сменив место жительства и школу, она собиралась продолжить карьеру спортсменки, поэтому и записалась в лицейскую секцию.
— … по раздевалкам – бегом марш! – скомандовала Анна Сергеевна, и Лиза уже направилась было с остальными девушками к душевым, но…
— Ерофеева! А вас попрошу ненадолго задержаться, — вновь донесся до нее низкий голос.
«Вот черт. И чего ей от меня еще нужно?» — Лиза устала и вымоталась, а времени до следующей пары оставалось совсем немного, успеть бы принять душ и переодеться.
— Да, Анна Сергеевна?
«Поскорее бы отделаться от этой нее!»
— У тебя хорошая спортивная подготовка, и я надеюсь, что ты будешь постоянно развиваться, а лень и рассеяность не будут мешать тебе.
«О нет, снова разговоры ни о чем.»
-Конечно, — ответила Лиза- я годами шла к этому и не собираюсь…
-А теперь замолчи и послушай – вдруг повысила голос Анна Сергеевна, прервав ее – с комплиментами закончили. У тебя будут дополнительные занятия в продвинутой группе. Три раза в неделю. Понедельник, среда и пятница после основных занятий. И занятия в общей группе по вторникам и четвергам тоже остаются. Для меня главное – рейтинг школы. А для высокого рейтинга требуется выдающийся результат. Результата нельзя достичь без тяжелого труда. Завтра жду тебя в 17.00. И да, не опаздывай, – тут ее губы тронула мимолетная улыбка – за опоздания буду наказывать. Вопросы?
Лиза опешила. Что за бесцеремонность? Она выпрямилась и с достоинством начала:
-Да, есть у меня один вопрос, знаете ли. Я, кажется, пропустила тот момент, когда вы спросили моего согласия…
Договорить она не успела. Анна Сергеевна влепила ей звонкую пощечину. Звук эхом раскатился по залу. Перед глазами Ерофеевой закружились цветные точки. Рука у Анны Сергеевны была тяжелая. Лиза едва устояла на ногах. Она схватилась рукой за пострадавшую щеку и открыв рот ошеломленно смотрела на тренера.
— Что ж, будем считать, что вопросов нет. – удовлетворенно проговорила та – завтра в пять, не забудь.
Развернулась, и быстрым шагом направилась к тренерской.
Лиза осталась стоять в полном шоке. Что это было? Как она посмела? Наконец, девушка в слезах бросилась бежать из зала. Миновав душевую и раздевалки, она как была в спортивной форме выбежала в коридор. Она этого так не оставит! В горле застрял огромный ком. Нужно скорее найти кого-нибудь из учителей или воспитателей. Кабинеты администрации на третьем этаже, Лиза ринулась к лестнице, но за поворотом кто-то с силой вцепился в нее и затащил в ближайший пустующий класс. Она с криком вырвалась и оттолкнула нападавшего. Тот, падая , увлек за собой стол и пару стульев.
— Пожалуйста, тише! Прошу, не шуми! – перед Лизой, умоляюще сложив руки, на коленях стояла девушка, вроде, ровесница, — Прости, пожалуйста, что, вот так схватила тебя. Я хочу помочь тебе.
Елизавета, спохватившись, помогла незнакомке подняться и с удивлением стала разглядывать ее. Невысокая, даже можно сказать, низенькая, стройная и темноволосая. Необычное какое-то лицо. Курносый нос, маленькие темные глазки на фоне белой кожи лица, длинные черные ресницы. Черты будто бы детские, однако узкая талия и небольшая, но округлая и явно очерченная грудь говорили о том, что детский период их обладательницы давно миновал. Одета в уставную школьную форму – синяя юбка до колен, форменная серая блузка, белые гольфы, туфли. Как бы то ни было, свет в классе не горел, а уже вечерело, так что полностью разглядеть девушку было затруднительно.
— Прости, я не представилась. Меня зовут Кин. – она протянула тонкую изящную ручку.
Лиза растерянно ответила на приветствие. Что здесь, черт возьми, происходит?
— Очень больно, да? – сочувственно прошептала Кин, слегка дотронувшись до горящей Лизиной щеки.
-Больно, – призналась Лиза, –и в ушах до сих пор звенит. Стой, что?! Ты видела?
-Я… слышала. – даже в темноте было видно, что Кин покраснела, — Трудно было не услышать. Прости меня! Я не специально, клянусь! Я замешкалась, потому что забыла свои кеды в раздевалке. А все уже ушли в душ. Кроме меня никто не слышал, честное слово!
— Все хорошо. Это же не ты меня ударила. А та тварь – к горлу Лизы снова подступил комок, — чтоб она сдохла! Слушай, Кин, спасибо тебе, конечно, но мне нужно срочно найти директора.
Она двинулась к выходу, но не успела сделать и двух шагов, как Кин бросилась ей наперерез и намертво вцепилась ей в руку. Ерофеева непонимающе уставилась на странную девушку.
— Что случилось? Почему ты меня не пускаешь?
Глаза Кин были полны слез. Она снова встала на колени, на этот раз по доброй воле, и срывающимся голосом затараторила:
— Ты же Лиза, да? Лиза, Лизочка, пожалуйста послушай меня! Нельзя никому рассказывать!
-Почему же?
-Потому что… потому что будет только хуже! – Кин заплакала.
Она стояла на коленях, растрепанная и вся в слезах. Лиза чувствовала себя ужасно неловко. Нельзя было уйти и оставить ее в таком виде. Лиза была не способна так поступить с человеком.
Подняв и усадив плачущую девушку на ближайший стул, она ласково заговорила, поглаживая Кин по голове.
— Я здесь, я никуда не ухожу. Все хорошо. Извини, что не хотела тебя слушать. Я была на взводе. Не плачь, пожалуйста.
Кин подняла глаза.
— Лиза, никому из старших нельзя говорить о том, что произошло.
— Да почему?
-Они… Они все здесь заодно. Тебе могут сделать еще хуже. Могут – тут слезы покатились из ее глаз с удвоенной силой — могут сделать еще больнее.
-Что? – Лиза смотрела на нее непонимающе – Что ты имеешь ввиду?
Кин встала. Медленно, смущенно, она взялась за край юбки и немного приподняла ее. Потом, выдохнула, и зажмурившись от стыда задрала до самой талии и повернулась боком. Глаза Лизы округлились, а из груди вырвался сдавленный вздох. Бедра девушки, от ягодиц и почти что до икр были сплошь покрыты сине-фиолетовыми отметинами. Попа была прикрыта белыми трусиками, но из-под них тоже выглядывали темные следы. Кое-где виднелась свернувшаяся кровь. Лиза застыла и ошарашенно пялилась на иссеченные бедра Кин. И вдруг почувствовала, что в ней снова поднимает голову, нездешнее, таинственное нечто. Что-то трепещет внизу живота.
— Ужас… Чем это тебя? Кто? – шепотом спросила она.
Кин опустила юбку и так же шепотом ответила.
-Бамбук… Трость. Знаешь за что? Преподавательница по истории ударила меня линейкой по… по заду, потому что я перепутала Ашшурбаннипала и Навуходоносора. Я ,так же как и ты, в слезах выбежала и все рассказала завучу. И… Меня отвели в комнату на цокольном этаже, привязали, а дальше… Это был кошмар!
Лиза обняла бедняжку, и утешая стала гладить по спине, а та дрожала и глубоко всхлипывала в ее руках. Но Ерофеева думала вовсе не о рыдающей ей в плечо девушке. Она представляла, что ее саму ведут к комнате для наказаний, привязывают к козлам или специальному станку, как она визжит и извивается под тростью, чувствуя одновременно с всепроникающей, все затмевающей болью, и безысходность ,и умиротворение. Порка только начинается, а она уже понимает, что каждый удар нестерпим, а сколько их еще осталось? Кто же знает… Она будет просто принимать эту боль и эти эмоции и не ее вина, если она кончит при очередном резком ударе.
-Что с тобой? Ты так часто дышишь. Ты не больна? – спрашивает Кин.
-Нет… Нет, я просто шокирована. – шепчет Лиза.
Кин участливо кивает: «Понимаю».
О, нет, она ничего не понимала.
АННА. БУДНИ РЫЖЕГО ИНКВИЗИТОРА.
Рабочий день закончился. Из бокового входа лицейского физкультурного комплекса вышла женщина и направилась в сторону парковки. Сторож, открыв ворота, до самой машины провожал ее взглядом. Глухое осеннее пальто, в которое была одета дама, не могло скрыть всех прелестей ее фигуры. Высокая и стройная, бедра покачивались при ходьбе, все ее движения были точны и изящны. Подойдя к машине она закурила, и выдохнув дым, задумалась. Вспышка зажигалки осветила роскошные огненно-рыжие волосы.
Мысли роились в Аниной голове. Скоро вернется муж, нужно успеть приехать домой и привести себя в порядок. Неплохо было бы написать квартальный отчет и в сроки сдать его в дирекцию. Наконец, подготовить сборную к зимней серии игр. Она вспомнила ту новенькую девчушку, которой сегодня хорошенько врезала. При мысли о ней Аня улыбнулась. Видно, что она недавно здесь. Может, и стоило быть помягче. Хотя нет, не стоило. Сама Анна здесь уже почти десять лет. Из своих тридцати двух, девять с половиной она провела в этом холодном и неприветливом месте, переехав сюда вместе с мужем-военным, которого безумно любила. Самой Ане, которая тогда только закончила педагогический, предложили должность учителя физкультуры. На тот момент она уже выполнила норму мастера спорта по волейболу, поэтому взяла дополнительные часы в качестве тренера лицейской команды. Зарплату с самого начала предложили хорошую, никто не контролировал процесс ее работы, начальство интересовал лишь результат. Военное поселение – военный уклад жизни. Никого не волнует, как ты выполнишь поставленную задачу, главное предъяви плоды своей работы. Это в полной мере распространялось и на лицейских. Кроме того, Аня, приехавшая из мегаполиса, была крайне удивлена, узнав, что здесь вовсю применяются физические наказания учащихся чуть ли не на официальном уровне. Нет, конечно, в уставе и отчетах, это не значилось, но руководство не просто знало о том, что в лицее применяются столь старомодные методы, но поддерживало и поощряло их. Администрация состояла из военных или уволенных, но все они так или иначе были зависимы от генерал-губернатора. Да что там говорить, все здесь были от него зависимы. Генерал-губернатор — царь и бог локального масштаба. В пределах поселения его полномочия ничем не ограничены. Дело в том, что городок, состоящий из военной базы и жилого квартала был окружен непроходимым лесом и фактически отрезан от остального мира. С трассой его соединяла одна-единственная колея длиной около десяти километров, но в пределах поселения не было ни одной машины, кроме военных. А пройти это расстояние пешком, не попавшись на глаза патрульным, не представлялось возможным. Не говоря о том, что поселение было запрещено покидать без личного разрешения генерал-губернатора, а такого разрешения он не давал никому, за исключением вышедших на пенсию военных. А так как в здешних суровых условиях один год считается за три, Анин муж уже очень скоро должен был завершить службу в вооруженных силах. А покинув это место, вряд ли кто станет вспоминать и говорить о тяжелой жизни там, и , тем более, никто не попытается сделать что-то, чтобы облегчить участь тех, кто остался. А нынешний губернатор, казалось, застрял в средневековье. Почти каждую неделю на площади кого-то пороли по его приказу. Школьное руководство быстро переняло такой обычай, и в самых разных частях лицея засвистели, рассекая воздух и гладкую кожу розги, трости, кнуты, скакалки и плети. Но Аня быстро освоилась в таком положении дел. Родители секли ее с самого детства, а муж так вообще при малейшем непослушании брался за ремень, а после перешел на прутья. Анна считала себя идеальной женой, как она думала, во многом благодаря такому воспитанию и таким отношениям с любимым, кроме того она давно призналась себе, что любит не только испытывать, но и причинять боль. Ученицы до жути боялись ее, беспрекословно исполняли любые распоряжения. Она почти всегда использовала скакалку, уж очень нравились ей петельки, которые оставались после удара. Она секла подопечных по поводу и без, для профилактики и просто так. Ей нравилось это. За ней закрепилось прозвище «Рыжий Инквизитор» и, в общем-то, оно вполне устраивало Аню. Но за все надо платить. Во всяком случае, своей совести. На долю рыжих испокон веков падали подозрения в колдовстве, и, как следствие, долгие, мучительные ночи в застенках. Поэтому сегодня Аня наденет свое любимое красное платье с открытой спиной. От этой мысли ее сердце забилось чаще, и она сделала глубокую затяжку. Если любимый вечером перестарается с розгами, то капельки крови будут не так заметны. Анна отбросила окурок и села в машину. Если прутья не будут очищены и замочены до приезда мужа, то спуску можно не ждать. Впрочем, она намеренно не слишком торопилась.

Бокалы с красным вином , хрустально звеня, столкнулись.
-Я так ждала тебя, любовь моя! – страстно прошептала Аня.
После легкого ужина они сидели на диване с бутылкой вина, которая перекочевала из-за стола вместе с ними.
-Я тоже соскучился. Ужин был замечательный. – он вдруг хищно прищурился- Думаю, тебе не стоит напоминать о залоге нашего семейного счастья?
-Я все помню, любимый, — в животе у Ани что-то забилось, -розги готовы.
Он отставил бокал вина в сторону и встал.
-Прекрасно. Через пять минут в комнате.
И прошествовал к своему рабочему кабинету. То, что сейчас должно было случиться происходило так часто, но у Ани каждый раз тряслись колени и дрожали руки. Она была возбуждена до предела.
Пять минут спустя она уже стояла в малой комнате, заведя руки за голову. Босая и абсолютно голая. Платье было аккуратно сложено на стуле, белье она оставила там же. Точнее, только трусики, верха сегодня на ней не было. Розги покоились в кадке с водой неподалеку от гладкой деревянной скамьи, на которой вот-вот окажется Анюта. Выгнув спину и встав на цыпочки, она закрыла глаза и в сладком предвкушении ожидала начала. За дверью раздались шаги. Сердце билось с такой силой, что отдавало в пятках.
— Ложись. – коротко скомандовал он.
Вот оно, наконец-то. Невинно моргнув, Аня изящно опустилась на скамью. Сначала место заняли бедра, потом живот, грудь и, наконец, подбородок. В воздухе свистнул прут. Анна зажмурилась. Она сама собирала их. Замечательные ореховые прутья. Были и толстые, и тонкие, но все гладкие и невероятно гибкие.
-Считай.
Прут, свистнув еще громче, опустился на ее ягодицы. Резкая, острая боль, пронзила попу, особенно правую половинку. Первый удар и сразу с захлестом, с просечением. В полную силу. Он никогда не заботился о состоянии кожи на Аниной попе и спине. Суровый военный ничего не знал о стоп-словах и разогреве. Кроме того, ни он, ни она не воспринимали это как игру или экшен. Эта была именно порка в ее первозданном виде.
— Один! – выдохнула она.
Не шелохнулась. Это только начало. Еще успеет сегодня повизжать и подрыгать ногами. Чего же раньше времени начинать дергаться?
Прут снова разрезал воздух.
— Два! – она теряла контроль над своим разумом.
Ярко-рыжие волосы разметались по плечам. Аня до крови закусила губу. Порка была долгой, сильной и беспощадной. Через минуту попа стала такого же цвета, как алое платье, лежащее в на стуле. Боль была просто невыносимой, но Аня каким-то чудом выдерживала все без единого движения. На пятидесятом ударе он скомандовал прекратить счет и терпеть молча. Он не знал пощады, вошел в раж, назад пути не было. Следующий удар неожиданно захлестнул внутреннюю часть бедра.
Тут Анюта, до этого момента стоически переносившая ужасную боль, не выдержала. Издав пронзительный визг, она инстинктивным движением подтянула колени к груди, свалилась с лавки и разрыдалась.
— Больно? – равнодушно поинтересовался он.
Рыжий инквизитор лежал на полу свернувшись в клубочек, побитый и беспомощный.
-Продолжай! – с хитрой улыбкой прошептала Аня.
Его не надо было просить дважды. Очередные три удара настигли девушку прямо на полу и пришлись не на попу, а на живот и бока.
Он грубым движением поднял ее за волосы и неожиданно страстно поцеловал в губы. Они смотрели друг другу в глаза, дыша в унисон.
— Ложись. Я не разрешал покинуть позицию.
Аня еле держалась на ногах, но нашла в себе силы перебраться на скамью. А он выбрал из кадки самый толстый прут. Порка продолжилась с удвоенной силой.
Аня не помнила, на каком ударе кончила. Не помнила, в какой момент, действие переместилось на кровать, где она кончила второй раз. Для нее это был единый, непрерывный экстаз.

ЛИЗА. ЗАГОВОР. НЕКОТОРЫЕ АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ФУНКИЦИИ СПОРТИВНОГО ИНВЕНТАРЯ.
Стоя под душем, Лиза прокручивала в голове события сегодняшнего дня. То, что происходит в этой школе действительно странно и ужасно. За восемнадцать лет жизни она нигде не видела ничего подобного. Одно дело, когда дома ей задавали трепку, но совсем другое – настолько жестокие наказания в лицее. Точнее, она пыталась заставить себя воспринимать это как нечто недопустимое и кошмарное. Но не могла. Что-то горело внутри нее, неукротимый интерес становился все сильнее и сильнее. Ну подумаешь, выпорют. Это же не смертельно. Зато какое море новых ощущений, какая эмоциональная встряска! О, как она желала поменяться с местами с Кин… Образ ее исхлестанных бедер и ляжек не выходил у Лизы из головы.
Лиза вышла из общажной душевой, завернувшись в мягкое махровое полотенце. В раздевалке никого не было. Она остановилась перед зеркалом, и оглядевшись, потянула полотенце вниз. Игриво крутясь перед своим отражением, она думала, что очень выигрышно смотрится на фоне ровесниц. Да и вообще, ее внешности может позавидовать любая девушка или молодая женщина. Из зеркала на Лизу смотрела высокая кареглазая шатенка с волосами, спускающимися ниже лопаток. Талия изящная, тонкая. Но при этом все формы округлые и приятные глазу. Большие, пышные груди с аккуратными темно-розовыми сосками. Нежные, женственные изгибы. Кожа гладкая и шелковистая. Лиза в который раз с удовлетворением отметила, что внешность у нее очень соблазнительная и зовущая. Несмотря на это, в восемнадцать лет у нее был всего один парень, с которым она рассталась месяц назад, и ее это никак не смущало. Она никуда не торопилась. Лиза встала на цыпочки, вытянулась и повернулась боком к своему отражению. Она представляла, что на ее упругих ягодицах снова будут красоваться следы, но уже не от ремня, а от чего-то другого, чего-то… более вкусного. Неизвестный зверь внутри нее снова поднял голову. И вдруг Лиза с силой шлепнула себя по попе. А потом еще несколько раз подряд по одному и тому же месту и стала возбужденно наблюдать как на чистой белой коже появляются розовые отпечатки. Она начала метаться, будто в бреду. Вспомнила, что в ее личном шкафчике висит дамский ремень. А еще плетеный шнур от зарядки для телефона. Она кинулась к нему, но споткнулась о скамейку и шлепнулась на мокрую плитку. И как назло, именно в этот момент дверь открылась.
— Лиза! Ты в порядке? Не ушиблась?
Эрика, соседка по комнате, помогла ей подняться.
-Да. Все хорошо, спасибо. – поднявшись на ноги и осознав, что стоит совсем голая в центре комнаты, Лиза схватила полотенце и быстро завернулась.
-Какая-то ты странная сегодня. Ты не заболела?
Да, судя по всему, она безнадежно больна.
— Нет, я в порядке. – рассеяно ответила Ерофеева.
— Ну смотри…
Лиза подошла к своему шкафчику, повесила полотенце на крючок и стала одеваться.
— Лиз, а что у вас произошло на волейболе? – поинтересовалась Эрика, -просто ходят слухи…
Только этого не хватало.
— Да ничего особенного. Просто повздорила с физручкой. – вдаваться в подробности, а тем более рассказывать про пощечину, слезы и встречу с Кин, не хотелось
Эрика подошла к ней и заглянула в глаза. Она была две головы ниже Лизы. Симпатичная блондинка с волосами до плеч и большими голубыми глазами, во внеучебное время всегда носила короткие юбки вместе с обтягивающей или прозрачной блузкой. Говорили, что она чуть ли не каждую ночь каким-то образом выбирается из общаги, чтобы посетить мальчишеский корпус. Но, чтобы пойти на ночную прогулку после комендантского часа и не попасться, нужно было обладать навыками матерого спецназовца.
-Ты серьезно? – Эрика явно была встревожена.
Лиза застегнула лифчик.
— Ну да. Эта сволочь мне еще хорошего леща влепила.
-Ужас — прошептала Эрика- с ней лучше вообще поменьше пересекаться. Знаешь какое прозвище ей дали уже давно? «Рыжий инквизитор». И она его вполне оправдывает.
На слове «инквизитор» Лиза почувствовала слабость в коленях, ломоту в костях и трепетание внизу живота. Эрика неожиданно заключила ее в объятия.
— Держись. Тут уже ничего не поделаешь. Она от тебя не отцепится пока не выплеснет свои… Комплексы…
Лиза выпуталась из объятий.
— Комплексы? Ты о чем?
-Лиз, она самая настоящая садистка. Говорят, ее дома избивает муж, вот она и отыгрывается на ученицах.
«Садистка» — снова слабость в коленях
Эрика взяла ее за руки и усадила на скамейку.
— Послушай, давай начистоту. Это очень странное место. Тут секут всех по поводу и без. И все мы знаем, что,– она запнулась, но через секунду продолжила, – знаем, что многие кайфуют от этого. Я не исключение. В свое время я перелопатила целую кучу литературы и научных статей, чтобы понять почему так происходит. Я не была мазохисткой до того, как приехала сюда два года назад. Порасспрашивала других девчонок – у них то же самое. Но однажды … Ты будешь смеяться. Я долго не вылезала из районной библиотеки в поисках зацепки. Там пылится целая куча никому не нужных заметок и исследований. Мне показалось, что если сложить кусочки мозаики воедино, нас будто бы специально поместили в такие условия, где нам остается только смириться, где мы отрезаны от мира и не можем бороться за свои права. Где нас можно бесконечно сечь, бить и пороть. Это похоже на кокой-то эксперимент или спланированную манипуляцию. Редко кто открыто признается, что в нем есть мазохистские наклонности, но почему-то здесь они проявляются у всех. Я долго наблюдала за тем, как меняются новички. И хочу узнать, в чем дело.
Лиза сидела с глазами на пол-лица. Действительно, до тех пор, как она оказалась здесь, она более-менее могла контролировать свои наклонности, а сейчас…
— А Рыжий инквизитор, – продолжала Эрика, — уже почти десять лет живет в этом месте. Возможно, она что-то знает. Но, конечно, от нее узнать что-то невозможно.
— А если… — от внезапно пришедшей в голову мысли у Лизы захватило дух, — а если я попробую? Ну, наверняка, когда она увлекается, наказывая кого-то, то теряет контроль и может сболтнуть лишнего?
Эрика посмотрела на нее как на сумасшедшую
— Вряд ли ты сможешь произнести хоть слово, если она начнет бить тебя. Те, кто лежат перед ней могут только визжать, — она опустила глаза, — проверяла лично. Потом месяц сидеть не могла.
Лиза кое-что вспомнила.
— Слушай, а ты не могла бы показать мне те заметки?
— Они должна быть в библиотеке, в разделе «Краеведение». Но там нет ничего конкретного, только намеки. Да и она, думаю, оказалась там случайно, по чьей-то безалаберности. Но да, можем сходить поискать ее и, возможно, еще что-то.
-Когда?
-Давай завтра вечером, как раз выходной– предложила Эрика, — а сегодня у тебя секция по волейболу, не забыла?
-Забудешь такое, как же. — фыркнула Лиза,- Тогда договорились.
— Прекрасна. Я рада, что нашла единомышленницу. Ну, я в душ. – Эрика встала.
-Конечно, иди. – кивнула Лиза.
Соседка ушла, а она в одних трусиках и лифчике так и осталась сидеть на скамье, обдумывая услышанное, запустив руки в еще не до конца обсохшие волосы.

— На сегодня все! Переодеваемся! – скомандовала Анна Сергеевна. Она уже третий день была в хорошем настроении, но девушки знали, что эта маска обманчива.
-Ерофеева! Задержись.
У Лизы что-то оборвалось внутри. Она подбежала к тренеру.
— Слушаю, Анна Сергеевна!
— Иди в душ и переодевайся, а потом возвращайся. Жду тебя в тренерском кабинете через пятнадцать минут. Все ясно?
— Да, Анна Сергеевна! – с готовностью ответила Лиза.
-Бегом марш!
Пятнадцать минут спустя, уже в форменных юбке и блузке, дрожа, как сухой лист на ветру, Лиза постучала в дверь тренерской.
— Войдите! – раздался низкий голос.
Лиза открыла дверь и оказалась в довольно просторной комнате без окон. В углу письменный стол, за которым Анна Сергеевна заполняет какие-то бумаги. Елизавета огляделась. Вдоль одной из стен тянется стеллаж со спортинвентарем. Мячи, кегли, гантели, свернутые сетки, ничего особенного. Тут ее взгляд упал на другую стену и сердце ушло в пятки. Она поняла, почему Анну Сергеевну называли инквизитором. Стена была увешана крючками, а на них располагались самые настоящие орудия пыток. Нет, там не было костоломов, испанских щекотунов и прочих инструментов для членовредительства, но легче от этого не стало. Скакалки… Спортивные прыгалки. Самые разнообразные: гладкие и плетеные, длинные и короткие, некоторые обрезаны под острым углом или сплетены в причудливые косы. Было ясно, что использовались они не по прямому назначению.
Лиза попятилась, но не успела сделать и двух шагов, как за спиной щелкнул замок. Она в ужасе обернулась. Пока она разглядывала коллекцию скакалок, Анна Сергеевна бесшумно очутилась за ее спиной и запрела дверь.
— Ты догадываешься, зачем ты здесь, Ерофеева. – это был не вопрос, а утверждение.
Лиза отчаянно затрясла головой.
— Ну что ж… Тогда я объясню. Ты перспективная спортсменка, но не выкладываешься на полную во время моих тренировок. – глаза тренерши горели каким-то жадным, хищным огнем, — поэтому тебя надо простимулировать.
Лиза с ужасом осознала, что ее фантазии – одно дело, а вот так, вживую, она испытывала только панический ужас. Не помня себя от страха она упала на колени.
— Анна Сергеевна! Умоляю вас! Не бейте меня… Я обещаю, что буду работать на пределе возможностей, сделаю все как вы скажете.- лепетала она.
— А мне нужно, чтобы ты переступила через этот предел. – она прошла мимо Лизы по направлению к стене со скакалками, — И лучше помолчи, твои слова ничего не изменят. Тут я решаю, что делать, я решаю, бить или не бить. Хотя «бить» — это другое. Бьют морды в драке или палкой по голове. Тебя же ждет именно порка.
Лиза в панике кинулась к двери и заколотила в нее руками и ногами.
— Помогите! Выпустите меня! Вы хоть знаете, кто мой отец?! – отчаянно кричала она.
— Эх… Ключ-то у меня, Лизочка, — сказала Рыжая, снимая со стены тонкую плетеную прыгалку, — шумоизоляция тут прекрасная. И, да, я знаю твоего отца.
Девушка повернула заплаканное лицо.
— Поковник Ерофеев, военный врач, по его рекомендации моего мужа направили сюда. И он прекрасно осведомлен о наших экспериментальных… — она осеклась, — осведомлен о наших методах поддержания дисциплины.
«За такую оговорку запороли бы до полусмерти, — подумала Анна- черт, надо быть осторожнее. Чуть не выдала военную тайну. Чересчур возбуждена, наверное»
Повесив скакалку на плечо она взяла скамейку, стоящую у стены, и перенесла в центр кабинета.
— Что стоишь? Раздевайся. Иначе будет гораздо хуже.
Лизу будто парализовало. Она не могла пошевелить и пальцем.
-За промедление буду наказывать. – Анна сняла с крючка второй инструмент.
Это была свитая из трех резинок плеть с обрезанными концами. У Анны был непреодолимый фетиш к скакалкам. Да и вообще, считала она, подходящий инструмент для порки спортсменок.
— Повторяю еще раз. Раздевайся и ложись.
В этот момент Лиза почему-то расслабилась. Все равно ей отсюда никуда не деться. Она начала наслаждаться своей беспомощностью.
— Сию минуту, Анна Сергеевна.
Лиза расстегнула блузку, сняла и положила на ближайший стул. Затем стянула форменную юбку и отправила вслед за блузкой. Скинула туфли и осталась в голубых трусиках, бирюзовом лифчике и белых гольфах.
— Это… тоже снимать?
— Догола. – коротко ответила Анна и щелкнула скакалкой по полу.
Лиза скинула все, что осталось и с трепетом подошла к скамье. Анна Сергеевна стояла напротив и выжидающе смотрела на нее. Лиза медлила.
Нечеловеческая боль внезапно пронзила ее тело. Она не успела ничего сообразить. Плетеная кошка резко обвилась вокруг туловища в районе талии, а тяжелый узел на конце звонко щелкнул, столкнувшись с нежной кожей пониже левой груди. Анна ударила с плеча безо всякого предупреждения. Лиза завопила во все горло и присела от боли.
— Шевелись. Будешь тормозить – пострадает не только твоя задница.
Там, где плеть впечаталась в кожу, остался яркий рубец, а в точке, куда пришелся удар узла мгновенно вспух темный кровоподтек.
Лиза глубоко всхлипывала.
-Простите! – рыдала она, — сейчас, сейчас…
Дикая боль. Но это только начало. Она поспешила лечь на скамью, но споткнулась и завалилась набок. То, что дремало в ней долгие годы, наконец вырвалось на свободу. Она была близка к экстазу. Второй удар узловатой резиновой плети пришелся на попу и часть ляжки. На этот раз узел просек кожу и выступила кровь. Лиза вновь оглушительно завизжала.
— Знаешь, этот инструмент предназначен для того, чтобы подгонять особо нерасторопных девок, но он чересчур травматичен, поэтому не рекомендуются серии ударов. Но если ты не будешь мгновенно исполнять мои команды, я пренебрегу этим правилом. И тогда не ручаюсь, что ты выйдешь отсюда на своих ногах.
— Так больно… — простонала Лиза.
Она легла на скамью. Анна Сергеевна почти вплотную нагнулась к ней.
— О, нет, по-настоящему больно тебе еще не было. Обещаю, это будет самая сильная боль, что ты когда-либо испытывала.
Лиза тяжело дышала.
-Поехали. – Анна взамхнула обычной скакалкой, и удар обрушился на Лизину попу. Та стиснула зубы. Лиза вдруг осознала, что если не кричишь, а терпишь порку молча, то в животе нарастает ощущение, которое приглушает боль от следующего удара. Чувство полной беззащитности и хрупкости, чувство странной связи со своей мучительницей, доверия. Она вдруг стала думать, что секут-то ее за дело. В любом случае, ощущение абсолютной беспомощности, полного подчинения и невероятно возбуждали Лизу.
Удары сыпались и сыпались. Упругая попа Лизы покрылась бордовыми петельками от скакалки. А она уже ничего не соображала. Чувство боли тоже притупилось, и только когда удар приходился на спину, ноги или бедра, через все тело пробегал электрический ток. Она уже не задерживала дыхание на каждом ударе. Задышала быстро-быстро. Куда-то исчез кабинет, боль тоже улетучилась. Осталось теплое, тянущее ощущение пониже живота. Теперь она дышала реже и глубже. На губах широкая улыбка. Больше она ничего не помнила.

ЭРИКА. АРХИВЫ.
В выходной день местная библиотека была практически пуста. Она вообще была не особо востребована, там хранилась, по большей части, специфическая литература по военной истории, топографии, стратегии и тактике. Отдельный стеллаж занимали несортированные исследования военных врачей и психологов, подчас и вовсе, черновики, всеми забытые и никому не нужные. Тетради с вырванными страницами, даже отдельные листы, распечатанные на машинке или написанные от руки. Никто до сих пор не взялся систематизировать огромный объем информации, судя по всему, навсегда застрявшей в этих стенах. В самом углу, на старой покосившейся полке, стояли книги и труды по краеведению. Изначально они должны были использоваться для ознакомления лицейских с историей и традициями поселения, но теперь большая часть подобной литературы была перевезена в школьные кабинеты. В районной же библиотеке осталось всего несколько экземпляров.
«Экономико-географические особенности Военного Поселения № 24».
— Черт… — вслух сказала Эрика. Со вздохом она перевернула страницу. Ничего. Может, зря это все? Может она сама выдумала эту нелепую теорию вселенского заговора, а учеников и подчиненных тут секут только потому, что военная диктатура, сложившаяся здесь, не признает никаких прав человека и не слышала о гуманизме? Вместо того, чтобы заниматься чем-то более интересным она сидит здесь и пытается вывести на чистую воду обычных непросвещенных тиранов. Но откуда тогда эта повальная страсть, это массовое, слабо сдерживаемое желание лечь на скамью под розги или оказаться в комнате для наказаний, или же вовсе оказаться в местных застенках? Эрика помнила ,как она извивалась под скакалкой Рыжей, помнила, как крепко привязанная к перекладине принимала удары директорской трости, как их воспитательница за прогулку с мальчиком во время комендантского часа заперлась с ней в тесной комнате и секла узловатой плеткой почти до потери сознания. Или до сабспейса… Но Эрика, сколько себя помнила, никогда не была мазохисткой. Если бы кто-нибудь пару лет назад рассказал ей о таком, она, девушка из большого европейского города, покрутила бы пальцем у виска.
Окончательно потеряв надежду, девушка переместилась к стеллажу с забытыми заметками и наугад вытащила одну. По мере чтения ее глаза все больше и больше округлялись.
«… следовательно, помещенные в искусственным образом изолированную среду, субъекты образуют коммуны по общественному строю близкие к первобытным. Обязательным фактором является наличие известной всем субъектам задекларированной цели существования в подобных условиях, будь то: исполнение сценария коллективной жизни согласно какому-либо учению, конфессии, выполнение плана производства либо же обеспечение исполнения военной доктрины и нужд армии. Сложной задачей представляется создание лояльной общины путем пропаганды или, тем более, просветительской работы. Однако, человеческие инстинкты при правильном их развитии в контролируемых условиях , рано или поздно генерируют негласную общественную установку, о нормальности и неизбежности происходящего, а после, вследствие физической невозможности преодоления поставленных ограничений — вынужденного поиска удовольствия и удовлетворения в самих методах контроля, основанных на методичном воздействии на психосексуальные инстинкты…»
Вступление и продолжение отсутствовало. Тест был написан в спешке, от руки на маленьком клочке бумаги. Эрика пребывала в ужасе от прочитанного. Неужели она была права? Кому все это нужно и зачем? Какой идиот оставил здесь, в общедоступном месте, столь важную заметку?
Она осталась совсем одна. Лиза, после вчерашней встречи с Рыжей с трудом передвигалась, вела себя как пьяная, большую часть вечера лежала на животе с блаженной улыбкой. Она забыла об их уговоре. Вообще обо всем. Эрика не удивилась бы, если бы Лиза забыла и свое имя. Вся в ссадинах, синяках – на попе, спине, ляжках, даже икрах. Фиолетовые подтеки. С правого бока затянувшиеся ранки от просечений. Весь вечер и утро она почти никуда не вставала, только лежала и тихонько постанывала. Когда Эрика попыталась обработать раны перекисью, задергалась и пнула ее по коленке. Можно было подумать,что она испытывала затянувшийся, непрерывный оргазм.
Помотав головой, Эрика погнала прочь эти образы. Нужно было решить, что делать дальше. Надо залечь на дно на какое-то время. И при первой же возможности бежать, бежать из этого сумасшедшего места! Она скомкала в руке бумажку, но тут же опомнилась, разгладила лист и положила обратно на полку, прижав стопкой бумаг. Незачем таскать с собой столь опасные улики. Пора уходить. Из персонала в библиотеке работает один только вахтер-алкоголик, вряд ли ее тут кто-то запомнит. Если она будет тише воды, то ничего страшного не случится.
Она вышла из архива в полной уверенности, что осталось незамеченной. Зашла за угол и едва успела закурить, как услышала чей-то оклик. Эрика почувствовала резкую боль в затылке и лишилась чувств.
КИН.КНУТ БЕЗ ПРЯНИКА.
Она равнодушно смотрела на девушку, привязанную за руки к потолочному кольцу. Без сознания, совершенно голая и беззащитная. Невысокая, стройная, слабая. Светлые волосы собраны в узел. Кин своими руками сделала ей такую прическу, потому что скоро волосы будут сильно мешать. А ей нужно иметь доступ к каждому сантиметру нежной белой кожи. Она еще несколько секунд рассматривала пленницу. Такая женственная и приятная фигура.
Кин подошла к девушке и с силой ударила ее по щеке. Та открыла глаза и в ужасе заморгала.
— Что… Что происходит? Где я? – тихо спросила она.
— Тсс! – Кин приложила палец к губам Эрики, всем телом подавшись вперед, прижавшись к ней вплотную. – Ты умница, — она погладила несчастную по щеке, на которую пришелся удар, — нашла мою записку, значит она была адресована именно тебе. Нам нужны такие как ты.
Эрика в дикой панике забилась, тщетно пытаясь освободиться.
— Ты?! Кин? – голос ее дрожал, из глаз катились слёзы, — это все ты устроила?
Кин тоже была обнажена, за исключением кожаной портупеи из узких ремней. Не очень-то она любила эти БДСМ-атрибуты, но портупея ей нравилась, Кин всегда затягивала ее до предела, так что защемляла нежную кожу.
— Да. – спокойно ответила она. – я агент специального назначения. У тебя есть потенциал даже превзойти меня.
— О чем ты?! – в отчаянии закричала Эрика.
— Дорогая, ты же прочитала оставленную мною записку. Тот, у кого хватило мозгов докопаться до моей наживки, несомненно, обладает ценными способностями. Как же нам заставить работать их на себя? Это очень просто.- Кин облизнула губы. – Боль. Сначала ты будешь противиться, но потом ты сама искренне признаешься в любви мне и нашему режиму. Грядет новая эпоха.
-Нет! – завизжала Эрика, — пожалуйста, отпустите! Я ничего никому не скажу!
— Поздно, милая. Твоя подруга оказалась более покладистой и потому отделалась малой кровью. Рыжая позаботилась об этом. А ты… Тобой займусь лично я.
— Но ты же… Лиза говорила, что тебя саму били!
-Конечно. Я люблю это. Очень люблю. Но ничто не мешало мне разыграть небольшую сценку перед ней. Ладно,- вздохнула она, — довольно разговоров.
Ловким движением Кин вложила в рот Эрики кляп и застегнула его. Потом подошла к стене и сняла тяжелый кожаный кнут.
— Что ж… Нас ждет долгая ночь…
Кнут со свистом рассек воздух. На девичьей спине появился кровоточащий отпечаток. Кин наслаждалась ее болью. Сегодня они обе не будут спать. А утром Эрика станет благодарить ее и умолять, чтобы она продолжила. И Кин, сочувственная и, в общем-то, добрая и милосердная в прошлом девушка, конечно же, уважит ее просьбы.
Когда Кин проходила обряд посвящения, она так же кричала и визжала, но под утро клялась в вечной любви и верности своему мучителю и его идеалам. А после этого… Долгий, долгий оргазм, неописуемый спектр ощущений, которые электрическим током пронзают тело от макушки до пят. И чтобы испытать нечто хотя бы отдаленно их напоминающее, она будет вновь и вновь бить, сечь, пороть и хлестать, до тех пор пока не кончит сама и не доведет до безумного экстаза пленницу. Время остановилось…

«Флагелляция и флагеллянты: история розги» Вильям М. Купер. Лондон, 1870 г.

в годовщину окончания Первой мировой нелишне напомнить…
Очень неблагоприятное воздействие на боевой дух солдат оказало введение в 1915 году наказания поркой розгами.
В 1915 году ввиду исчерпания обученного запаса стали призываться исключительно люди, не проходившие службы. К лету — самой тяжкой поре были призваны два миллиона триста восемьдесят тысяч человек. Летом — еще миллион триста тысяч. Все эти бойцы подлежали обучению с азов, а фронт непрерывно требовал пополнений. Как раз такие солдаты составляли большую часть людей, уклонявшихся от воинской повинности, занимавшихся членовредительством или сдававшихся в плен. Именно потому, что эти люди никогда ранее не служили в армии, а времени на их подготовку не было.
В 1915 году в тыловых подразделениях вводился жесточайший режим, сопровождавшийся поркой розгами, издевательствами офицеров военного времени (особенно прапорщиков, не имевших авторитета), прочими изощренными наказаниями, придуманными не умеющим добиться победы командованием. Поэтому некоторые солдаты бежали не в тыл, а, напротив, на передовую. Если на фронте наказание розгами было мало распространено, то в тылу оно процветало.
Однако в периоды затишья на фронте, и особенно после установления позиционного фронта, применение розог активизировалось. С одной стороны, тяжесть окопного быта неизбежно увеличивала количество проступков, а придраться всегда было можно. С другой стороны, боев почти не было, лишь стычки, и безнаказанно отомстить офицеру солдаты не могли.

В 1915 году, как свидетельствует, к примеру, ген. А. И. Деникин, «два фактора имели несомненное значение в создании неблагоприятного настроения в войсках… введенное с 1915 года официально дисциплинарное наказание розгами и смертная казнь «палечникам».

Насколько необходимость борьбы с дезертирством путем саморанения не возбуждала ни малейшего сомнения и требовала лишь более тщательного технического обследования для избежания возможных судебных ошибок, настолько же крайне нежелательным и опасным, независимо от этической стороны вопроса, являлось телесное наказание, применяемое властью начальника…»

Письма солдат с фронта отмечали отчаяние, охватившее даже самых лучших кадровых солдат, над которыми теперь могли безнаказанно измываться офицеры военного времени из вчерашних мещан, интеллигентов, представителей городской «образованщины» вообще.

Этим людям при насыщении офицерского состава отдавалось предпочтение перед имевшими боевые заслуги солдатами только потому, что у них было какое-никакое, хотя бы четырехклассное образование. То есть вчерашний лакей или официант с образованием мог издеваться над опытным фронтовиком — крестьянином по происхождению и не имевшим образования.

Образовательный ценз вообще сыграл скверную штуку с царским правительством, не сумевшим перед войной провести в стране всеобщее начальное обучение, как того требовала столыпинская модернизация Российской империи. солдаты указывали в письмах:»…здесь занимаются этими штуками, как били помещики крестьян, а здесь солдат бьют»..

Никаких полковых традиций новые части не имели, так как были только-только образованы. Следовательно, блюсти «честь мундира» здесь было бы ни к чему. Личный состав этих дивизий — по большей части призывники 1915 года.

Вот почему здесь применялось розгосечение куда чаще, нежели в старых, кадровых полках. Например, один солдат писал с фронта, что новый полковой командир стал рьяно сечь солдат и по его примеру некоторые офицеры также стали драться: «…Лучше смерть, чем переносить весь этот ужас и позор от офицеров».

ВикиЧтение

Позывной – «Кобра» (Записки разведчика специального назначения)
Абдулаев Эркебек

Я уже писала, но в годовщину окончания Первой мировой нелишне напомнить…
Очень неблагоприятное воздействие на боевой дух солдат оказало введение в 1915-м году наказания поркой розгами.
В 1915 году ввиду исчерпания обученного запаса стали призываться исключительно люди, не проходившие службы. К лету — самой тяжкой поре были призваны два миллиона триста восемьдесят тысяч человек. Летом — еще миллион триста тысяч. Все эти бойцы подлежали обучению с азов, а фронт непрерывно требовал пополнений.
Как раз такие солдаты составляли большую часть людей, уклонявшихся от воинской повинности, занимавшихся членовредительством или сдававшихся в плен. Именно потому, что эти люди никогда ранее не служили в армии, а времени на их подготовку не было.
В 1915 году в тыловых подразделениях вводился жесточайший режим, сопровождавшийся поркой розгами, издевательствами офицеров военного времени (особенно прапорщиков, не имевших авторитета), прочими изощренными наказаниями, придуманными не умеющим добиться победы командованием. Поэтому некоторые солдаты бежали не в тыл, а, напротив, на передовую. Если на фронте наказание розгами было мало распространено, то в тылу оно процветало.
Однако в периоды затишья на фронте, и особенно после установления позиционного фронта, применение розог активизировалось. С одной стороны, тяжесть окопного быта неизбежно увеличивала количество проступков, а придраться всегда было можно. С другой стороны, боев почти не было, лишь стычки, и безнаказанно отомстить офицеру солдаты не могли.

В 1915 году, как свидетельствует, к примеру, ген. А. И. Деникин, «два фактора имели несомненное значение в создании неблагоприятного настроения в войсках… введенное с 1915 года официально дисциплинарное наказание розгами и смертная казнь «палечникам».

Насколько необходимость борьбы с дезертирством путем саморанения не возбуждала ни малейшего сомнения и требовала лишь более тщательного технического обследования для избежания возможных судебных ошибок, настолько же крайне нежелательным и опасным, независимо от этической стороны вопроса, являлось телесное наказание, применяемое властью начальника…»

Письма солдат с фронта отмечали отчаяние, охватившее даже самых лучших кадровых солдат, над которыми теперь могли безнаказанно измываться офицеры военного времени из вчерашних мещан, интеллигентов, представителей городской «образованщины» вообще.

Этим людям при насыщении офицерского состава отдавалось предпочтение перед имевшими боевые заслуги солдатами только потому, что у них было какое-никакое, хотя бы четырехклассное образование. То есть вчерашний лакей или официант с образованием мог издеваться над опытным фронтовиком — крестьянином по происхождению и не имевшим образования.

Образовательный ценз вообще сыграл скверную штуку с царским правительством, не сумевшим перед войной провести в стране всеобщее начальное обучение, как того требовала столыпинская модернизация Российской империи. солдаты указывали в письмах:»…здесь занимаются этими штуками, как били помещики крестьян, а здесь солдат бьют»..

Никаких полковых традиций новые части не имели, так как были только-только образованы. Следовательно, блюсти «честь мундира» здесь было бы ни к чему. Личный состав этих дивизий — по большей части призывники 1915 года.

Вот почему здесь применялось розгосечение куда чаще, нежели в старых, кадровых полках. Например, один солдат писал с фронта, что новый полковой командир стал рьяно сечь солдат и по его примеру некоторые офицеры также стали драться: «…Лучше смерть, чем переносить весь этот ужас и позор от офицеров».