Но в 10 классе началась очень трудная алгебра. Справиться было очень сложно. И посыпались тройки, а потом и двойки, я даже единицу умудрилась получить! Можете себе представить! Я, уже взрослая девушка, почти каждый день визжала, лежа голой задницей кверху, под маминым ремнем, а иногда и розгой в «комнате под лестницей»! Моя попа была багрово-синей в черный «горошек» от коричневого ремня с круглыми металлическими заклепками!
А когда я получила даже не «4», а «3» за тематическое оценивание, я не сказала маме! За что потом поплатилась: «ложь» – 60 ударов черным узеньким ремешком, большая клизма, 100 ударов розгами. После этого наказания сидеть я могла с большим трудом! Каждое движение причиняло мне боль! Да и «большая клизма» – не то, что не большое «промывание»! Очень не приятная процедура!
Но все тщетно. Оценки по алгебре не улучшались. По остальным предметам у меня все было отлично.
Мама задумалась. Пороть меня перестала. Наняла дорогущего репетитора, и дело постепенно пошло на лад. Мы решали с ним домашние задания, вперед учили темы, зубрили правила. Я очень много занималась. Успех не заставил себя ждать. После месяца занятий я получила «4». Наказания за «4» я не боялась. Это было не больно. Но мама не стала меня пороть, а даже похвалила. В конце концов, я выровнялась, и стала получать только «5»!
И вот сегодня такой конфуз! Я очень боюсь, но все рассказываю маме. Она молчит. Идет принять душ, потом ужинает. Предлагает поесть и мне. Но я не хочу. Моя душа, вернее моя попа трепещет! Сердце замирает!
Я вся в ожидании наказания!
И девочки тоже…
«От: Директор школы Дипден. Ларчфилд Лейн, графство Беркшир
Кому: мисс Бэт Уиллис, вилла «Сэндаун»
Дорогая мисс Уиллис,
Я был очень разочарован, узнав от мистера Дженкинса, что вчера утром вы прогуляли школьные занятия. Это произошло всего через несколько дней после моего выступления на общешкольном собрании, где я говорил о посещаемости. Ваш поступок кажется мне серьезнейшим нарушением школьной дисциплины. Я настроен самым серьезным образом бороться с подобными нарушениями. Поэтому мне бы хотелось, чтобы вы пришли в мой кабинет сегодня в 18:30. Вы будете наказаны. Обратите внимание, что я намереваюсь применить в отношении вас такие же методы наказания, которые применяются к ученикам мужского пола в подобной ситуации.
А. Тейлор, директор».
Бэт два раза перечитала это письмо и побледнела. Ее руки дрожали. «Такие же методы наказания». Но ведь это… В прошлом году к директору вызвали мальчика из выпускного класса и выпороли тростью, после чего он был отчислен из школы». Но ведь девочку не могут выпороть тростью… Во всяком случае, ей хотелось утешать себя такой мыслью. Не могут – — и в этом главное преимущество старшеклассницы престижнейшей школы перед старшеклассником. А если ее отчислят? Ужасная мысль. Какой позор! Страшно представить, как отреагирует на это ее отец.
«Что там у тебя, Бэт?» К ней незаметно подошли две одноклассницы.
«Да так, ерунда. Насчет репетиции спектакля».
«Ты в порядке?» – — поинтересовалась одна из девочек.
«Да, а что?»
«Просто ты очень бледная, вот и все. Надеюсь, ты не больна, не хотелось бы подхватить от тебя какую-нибудь заразу!»
Бэт выдавила из себя улыбку:
«Я здорова, можешь не сомневаться».
«Тогда пойдем, пообедаем?»
За обедом она все время молчала, погруженная в свои мысли. Ее могут выгнать! Только за то, что она на несколько часов вырвалась из школы…
Подруги ее не забывали. Когда она вышла из столовой, ее лучшая подружка Салли подошла к ней и заботливо обняла за плечи: «Ты правда в порядке, Бэт? Ты совсем ничего не съела и все время молчишь.»
Бэт не могла дольше держать все в себе:
«Салли, я очень волнуюсь»
«Бэт, что произошло?»
«Прочитай», – — она протянула подруге письмо.
«Ой! Что ты натворила?»
«Мне нужно было сделать пару вещей, а за уик-энд я не успела, потому что сначала был матч, а потом репетиции спектакля. Тогда я решила в понедельник пропустить первые пару уроков, а Дженкинс поймал меня, когда я уже возвращалась в школу».
«Ужасно! Он заложил тебя директору?»
«Да. Что директор со мной сделает? Видишь эту строчку о наказании для мальчиков? Меня она пугает. Помнишь Джонса, в прошлом году?»
«Ты имеешь в виду? Нет, это невозможно. Девочку не будут пороть тростью. О, Господи, но ведь он же может отчислить тебя из школы. Что скажут твои родители?»
«Страшно себе представить. Папа просто выйдет из себя»
В это время зазвонил звонок к началу следующего урока.
«Слушай, Бэт, не волнуйся. У тебя хороший повод для извинений – ты занималась школьными делами все выходные напролет. Он тебя просто отругает и все». «Хотелось бы на это надеяться. Не рассказывай никому, ладно?»
* * *
Этот день казался ей вечным. Два урока математики – очень сложно было сконцентрироваться. Когда она записывала домашнее задание, то подумала, что завтра ее может уже не быть в школе. Что скажет ее папа? Он никогда ей не простит. Какой стыд! Весь год все было так хорошо…
* * *
18:10. Бэт кладет книги в свой шкафчик и медленно направляется в сторону кабинета директора. Она слегка подушилась. Легкий запах хорошей девочки. Чистой девочки. Не наказывайте меня, пожалуйста. Кабинет все ближе. Мимо проходит одноклассница: «Будешь смотреть телевизор перед ужином, Бэт?» «Нет, у меня другие планы».
Господи, как это ужасно. Она стучится в дверь. Ей открывает секретарь директора.
«Я Бэт Уиллис, меня вызывали к директору».
«Заходи, детка. Садись. Он будет с минуты на минуту.»
Как тянется время… 28минут седьмого… Двадцать девять… Директора даже не видно… 34минуты… Это настоящий ад.
Неожиданно открывается дверь. Входит Тейлор. Он выглядит очень злым.
«Заходите, Уиллис».
Она заходит в кабинет, по коже бегают мурашки.
«Закройте дверь за собой и садитесь»
Она садится на деревянный стул с высокой спинкой перед массивным столом директора.
«Объясните свое поведение, пожалуйста»
Она рассказывает о выходных:
«… Мне нужно было кое-что сделать и не было свободного времени, поэтому я пропустила уроки.»
«Вы были на последнем школьном собрании и внимательно слушали мой доклад?»
«Да, сэр»
«Что я говорил?»
«Что прогулы – очень серьезное нарушение дисциплины, сэр, и вы намерены искоренить это явление»
«Я действительно намерен»
«Да, сэр»
«Хорошо, что вы понимаете. Вы знаете, что я делаю с мальчиками, когда хочу преподать им урок, Бэт?»
«Нет, сэр!» Похоже, оправдываются ее наихудшие опасения…
«Я порю их тростью. Сильно. Так сильно, что они не хотят повторения. До настоящего времени мне никогда не приходилось делать это в отношении девочки. Может быть, потому, что мы начали принимать девочек в нашу школу только три года назад. Но в данном случае вы не оставили мне никакого выбора. Вот что я собираюсь с вами сделать, Бэт»
«Нет. сэр. Пожалуйста…»
Дженкинс подошел к шкафу, стоящему у правой от входа стены. Он открыл шкаф и достал трость. Бэт не верилось в происходящее, она буквально трепетала с головы до ног.
Он согнул трость. Она была очень длинной – фута четыре (1,2метра), не меньше.
«Сэр, вы не можете этого сделать»
«Не дерзите. Есть только одна вещь, которая нравится мне еще меньше, чем непослушание. Это когда кто-то не хочет принять назначенное наказание»
«Но вы не можете…»
«Увидим. Встаньте. А теперь снимите трусики и положите их на стол»
Нет… Это было ужасно.
«НЕМЕДЛЕННО!»
Она засунула трясущиеся руки под юбку и осторожно стянула трусики. Директор подошел к ней поближе.
«Положите их на стол. А теперь, я собираюсь дать вам шесть ударов тростью. Я намерен сделать так, чтобы это было больно. Если вы будете вскакивать или кричать, удар не засчитывается. Вы меня поняли?»
Учился я в частной подготовительной школе. Порядки там были строгими даже для начала 1960-х годов, когда со школьниками вообще не церемонились, ну а телесные наказания являлись для нас самым заурядным делом.
В каждом классе имелся свой ремень, толстый, но гибкий. Им пороли за мелкие проступки; плохо вел себя в классе — получи два или три удара этим ремнем. А тех, кто совершал более серьезные проступки, заносили в специальный список. Этих бедолаг ожидала «пятничная» порка в школе директорской тростью. Неделя шла — список рос. Новые дополнения к нему вывешивались каждый вечер, и после ужина мальчишки собирались у доски объявлений, изучая новые фамилии и радуясь, если не находили среди них свою.
Насколько я помню, позорный «ритуал», который предшествовал моменту, когда ты, перегнувшись через спинку кресла, в страхе ждал первого удара, был даже хуже самой порки. Все начиналось после пятничного ужина из рыбы с жареной картошкой (это блюдо мы просто ненавидели, так как оно ассоциировалось у нас с дальнейшим «визитом» к директору). После ужина звучал первый из пяти сигналов отбоя, предназначавшийся для семилеток-первоклашек. Провинившиеся должны были раздеться у себя в спальнях и в одних трусиках и майках собраться около душевой, где в то время умывались первоклассники. Вымывшись, они выстраивались в ряд, и школьная экономка, строгая и язвительная женщина, проверяла, хорошо ли они вымылись, и распускала их по спальням. Точно так же, только не в самой душевой, а снаружи, выстраивались и провинившиеся, ожидая, когда экономка закончит возиться с малышами.
Первоклассники расходились по спальням, а экономка вела «скорбную процессию» к директору. Около директорского кабинета она останавливала ребят. Провинившиеся выстраивались согласно списку, который составлялся по времени совершения проступка, без учета возраста мальчиков, так что провинившиеся в понедельник стояли первыми, в пятницу — последними, высокие тринадцати- и четырнадцатилетние подростки — вперемешку с семи-восьмилетними малышами. И когда директор решал, что все готово, вереница мальчишек заходила к нему в кабинет и располагалась вдоль стены.
Посреди кабинета стояло низкое кресло, в котором обычно сидел директор. Экономка по очереди вызывала мальчиков. Провинившийся должен был подойти к директору, чтобы выслушать нотацию и получить наказание. Первоклассников директор укладывал через колено, затем брал у экономки белую деревянную щетку для волос, которую та держала наготове, и шлепал этой щеткой малышей. Мальчикам постарше директор приказывал перегнуться через спинку кресла. Экономка натягивала провинившемуся трусы как можно туже, так чтобы ткань плотно, без складок, облегала мальчишескую попу. Стоявшие у стены ребята со страхом смотрели, как директор идет к столу и берет желтую трость с круглой ручкой.
«Бейкер, ты заслужил четыре удара! Пусть это послужит тебе уроком!»
Напуганный «преступник» слышал, как трость свистит в воздухе, и вздрагивал — взвизгивал, когда первый удар обжигал его ягодицы. Для детских поп трость была очень неприятным инструментом. Нужно было собрать всю силу воли (в этом помогал страх получить «добавку»), чтобы не вскочить с кресла и не кинуться прочь. Только получив положенное количество ударов, мальчик мог снова встать у стенки, на этот раз к ней лицом (руки за головой, по щекам текут слезы), и слушать визг остальных наказуемых. Школьная порка оказалась очень действенным инструментом для успеваемости учеников.
Автор неизвестен
Приключения Пети и Саши
Приключения Пети и Саши
Часть 1. Заслуженное наказание
Ожидание было томительным. Саша сидела в своей комнате и со страхом прислушивалась к дверному звонку. Вот-вот он должен был прозвенеть, опо-вещая о начале самого, наверное, ужасного испытания в ее короткой шестна-дцатилетней жизни. А ведь все начиналось так хорошо — впереди были веселые майские праздники, поездка на пикник в большой компании… И надо же было отцу застать ее за курением травки вместе с соседом — ровесником и одно-классником Петей! И ведь попробовали-то первый раз! Дальше все было плохо — отец позвонил родителям Пети, те немедленно пришли. На коротком совете было решено — наказать «преступников» на следующий день и наказать их вме-сте. До наказания обоих посадили под «домашний арест». Ночь Саша спала плохо — ее страшила не только предстоящая порка (а то что наказание будет поркой — сомневаться не приходилось), но и то, что ее бу-дет пороть при мальчишке, соседе, однокласснике. Правда, того, что он разбол-тает о наказании, опасаться не приходилось, не в его это было интересах но все же, все же? Да и ожидание боли бодрости не придавало. Честно говоря, эта была не первая порка в Сашиной жизни. Ремешок прогу-ливался по ней и за двойки и за поздний приход домой, но все это было раньше давно, когда Саша, как ей казалось, была совсем маленькой. И уж, по крайней мере, последние три года ей удавалось избегать подобных эксцессов. А тут — порка, да еще и при мальчике! Хорошо еще, если отец будет бить ее через оде-жду. А если нет? При этой мысли Саша почувствовала, как по спине побежали мурашки — показывать всем свое вполне сформировавшееся тело, давая Пете урок женской анатомии, ее никак не устраивало. Правда, Саша тут же подумала о том, что и ей предстоит в этом случае увидеть что-то новое, но уж лучше без этого обойтись. Резкий звонок ворвался в Сашины мысли. Она вздрогнула и тут же попыта-лась утешить себя, что это еще не Петины родители, что можно еще подождать. Комната показалась ей такой уютной, покидать ее никак не хотелось.
Наде-жды однако, оказались напрасными — в соседней комнате послышались голоса и Саша услышала, как отец зовет ее. Помедлив несколько секунд и собравшись с силами, Саша вышла. За те несколько часов, что Саша просидела под арестом комната заметно изменилась: стол был отодвинут к стене, вдоль другой стены были расставлены стулья, на которых сидели гости и Сашина мама. Гости, впрочем, сидели не все — Петя, понуро опустив голову, стоял посередине комнаты. Отец жестом велел Саше стать рядом с мальчиком. Наступило томительное молчание. — Не стоит и говорить, — начал, наконец, отец, — что ваш вчерашний посту-пок глубоко взволновал и расстроил нас. Оставлять его безнаказанным или обойтись обычным легким взысканием никак нельзя. Слушая гладко текущую папину речь, Саша невпопад подумала, что он да-же в самых неподходящих случаях ухитряется говорить так, как будто читает заранее написанный текст? — Я еще не знаю, к какому решению пришли Петины родители, — продол-жал, между тем, отец, — но мы решили, что ты заслуживаешь сурового наказа-ния — не меньше тридцати ударов ремнем. Тридцать ударов? Саша не верила своим ушам — ей не выдержать столько! Больше десяти она не получала не разу. Потрясенная этими словами, Саша едва не пропустила продолжения папиной речи. — Чтобы ты надолго запомнила эту порку, я буду бить тебя по голому телу и не разрешу тебе одеться до полного окончания наказания вас обоих. Боже, Боже, что он говорит? Голой? Перед всеми!? Перед Петей, перед его отцом!!? — Нет! Никогда! Я не позволю! — невольно вырвалось у Саши. — Ты еще и пререкаешься? Тогда перед поркой получишь еще 10 ударов ру-кой. И имей в виду если понадобится, я просто свяжу тебя. Саша отчаянно искала выход. Убежать? Упасть в обморок? Просить про-щения? — Папочка, мамочка, — отчаянно начала молить она, — пожалуйста, я больше никогда не буду, не надо меня раздевать, я не выдержу! Я очень прошу! — А когда ты брала в руки эту гадость, о чем ты думала? Ну, хорошо, сейчас послушаем, что скажут родители Пети, а там будет видно. С этими словами отец уселся на стул. Заговорила Сашина мама, довольно полная женщина с волевым лицом. — Вы совершенно правы, этот безобразный поступок заслуживает самого сурового наказания. Мы, однако, решили, что Петя вначале получит тридцать ударов щеткой от меня, а затем еще тридцать — ремнем от папы. Я думаю, — вступил в разговор Петин папа, — что, если они будут сопро-тивляться, мы поставим их в угол после порки. Саша внимательно слушала. Неужели вдобавок ко всему, Петю будут бить одетого? — Это наказание должно запомниться нашим детям навсегда, поэтому Вы — мама Пети повернулась к Сашиным родителям, — приняли правильное хотя и суровое решение — бить по голому телу. Последние Сашины надежды рухнули. — Думаю, однако, что назначать Вашей дочери дополнительное наказание за естественную девичью стыдливость не стоит. Дело, впрочем, Ваше. Хорошо, — чуть подумав, сказал отец, — шлепки я пока отменяю. Но при малейшем непослушании я о них вспомню! Итак, мы все обсудили, не пора ли начать? Кто будет первый? — Думаю, что моя жена начнет с Пети, затем Вы займетесь своей дочерью а потом уж я закончу. — ответил Петин отец. Саша почувствовала небольшое облегчение от, пусть маленькой, но все же отсрочки наказания. — Хорошо. согласился Сашин отец. — Иди сюда! — повернулась мать Пети к сыну, доставая из сумки большую платяную щетку. Он медленно сделал несколько шагов. «Интересно, я сейчас такая же крас-ная?» — подумала Саша, глядя на пунцовое Петино лицо Расстегни джинсы! Путаясь в молнии и украдкой посмотрев на Сашу, мальчик повиновался. Расстегнутые джинсы упали ему на лодыжки. Несмотря на весь ужас поло-жения, Саша внимательно следила за происходящим. — Спусти трусы! Мальчик осторожно потянул вниз свои клетчатые трусики-плавки. При-спустив их сзади и едва приоткрыв худую мальчишескую попу, он остановился умоляюще гладя на мать. Я сказала: спусти! До колен! Петя нехотя послушался. Спустив трусы, он поспешно прикрыл руками низ живота. Саша даже не успела ничего рассмотреть. — Поставь кресло на середину комнаты, — сурово продолжала мать Пети, -перегнись через его спинку и возьмись за сиденье. По-прежнему прикрывая низ живота, Петя, неловко ступая, пошел за крес-лом. На обратном пути ему пришлось сложнее — кресло был тяжелое и нести его пришлось двумя руками. Теперь Саше удалось увидеть довольно маленький (не то что у мужчин на снимках, которые девчонки, хихикая, рассматривали как-то в школе) член и смешной кожистый мешочек под ним. Подождите, — неожиданно заговорил Сашин отец, — Саша еще не готова. «Что он имеет в виду?» -успела подумать Саша. — Ну-ка, сними юбку! Ошеломленная свалившимися на нее напастями, Саша уже не сопротивля-лась. Петя, забыв о собственных невзгодах, смотрел на нее во все глаза. Саша гордая Саша, в которую тайно было влюблено половина мальчишек класса по-краснев и опустив глаза, раздевалась перед ним! Вот ее она расстегнула юбку, вот приподняла ее подол, открывая короткие розовые трусики, вот стащила юб-ку через голову? Оставшись в футболке и трусиках, Саша остановилась, надеясь, что про-должения не будет. — И трусы снимай! Совсем! Повернувшись боком и сжимаясь, чтобы стать понезаметнее, Саша. сняла трусики, и, по примеру Пети, прикрылась руками. — Нет уж, юная курильщица! Так не пойдет! Руки за голову! Противиться было бессмысленно. Чуть помедлив, как будто ожидая отмены приказания, Саша сцепила руки на шее. Петя замер. Сбывались его заветные мечты. Сколько раз, улегшись в кро-вать и лаская свой член, он мечтал подглядеть за Сашкой в ее спальне, мечтал увидеть ее голой. И вот, пожалуйста — девушка стоит совсем рядом, нижняя часть ее тела совсем обнажена, он может видеть и аккуратный черный тре-угольник внизу ее плоского, такого красивого живота и даже начало узкой рас-щелины, уходившей в глубину. Увлекшись, Петя даже не заметил, как к нему подошла мать. Надавив мальчику на шею и заставив его нагнуться, она звонко шлепнула сына тыльной стороной щетки. Петя заметно вздрогнул. На натянувшейся коже его ягодиц появился четко отпечатанный след щетки. За первым ударом последовал вто-рой, третий? Стиснув зубы, Петя решил перенести наказание без единого зву-ка. Сашка должна увидеть как гордо переносят пытки настоящие мужчины! Мать размеренно шлепала Петю щеткой. Мужества его хватило ненадолго. Не получив еще и половины назначенной порции, мальчик стал дергать попой от каждого удара, и взвизгивать Его мешочек, отчетливо видный между рас-ставленных ног, от этих движений смешно болтался. Порка довольно быстро (по крайней мере, быстрее, чем этого хотелось бы Саше) закончилась. Отсчитав положенное количество ударов, мать опустила щетку и, взяв Петю за ухо, заставила его распрямиться. Саша с удивлением увидела, что его член стал гораздо больше размером и слегка приподнялся. Не отпуская уха, мать подвела Петю к Саше. — Стой здесь, руки на голову и не вздумай шевелиться! Саша почувствовала дикий страх — наступала ее очередь. Отец встал и, взяв в руки лежащий на столе ремень, не спеша сложил его вдвое. Затем он отодви-нул в сторону мешавшее ему кресло и пальцем поманил к себе Сашу. На дро-жащих, подгибающихся коленях она сделала несколько шагов. — Стань на четвереньки! хмуро велел отец. Плотно сжав колени и втянув, как бы стараясь прикрыть их от чужих взгля-дов, ягодицы, Саша опустилась на колени. Потом, слегка нагнувшись, она оперлась на вытянутые руки и застыла в ожидании. — Ниже! Обопрись на локти! — услышала она голос папы и поспешно пови-новалась. Отец стал над ней. Краем глаза девушка увидела его занесенную руку и сжалась. Ремень мелькнул в воздухе и Саша вначале услышала звонкий хлопок, а уж потом почувствовала боль? Между тем Петя, почти забыв о мучительно горящей коже ягодиц, о пред-стоящем продолжении порки, забыв даже о позорном стоянии без штанов, во все глаза смотрел на открывавшуюся перед ним картину. Саша стояла на четве-реньках, опустив верхнюю часть тела почти до пола. Ее пухленькая попа была самой высокой точкой тела и, как девушка ни старалась сжать бедра, Пете была отчетливо видны и маленькое сморщенное отверстие заднего прохода между раздвинувшимися ягодицами и поросшая волосиками щель внизу. Отцовский ремень, приземлившийся на правую ягодицу Саши, оставил на ней отчетливый след. Последовал второй удар, от которого девушка ойкнула и попыталась вскочить. Ей помешали сжатые колени отца. Удары ложились на беззащитную Сашину попку, покрывая ее быстро крас-невшими полосами. Уже к середине порки эти полосы начали сливаться. Ойканье Саши перешло в крик, а затем и в визг, перемежаемый бессвязны-ми мольбами. — Ай! Папочка, родненький! Не надо! Ой! Больно! Больно! Прости! Я не буду! Прости! Не обращая внимания на эти крики, отец стегал Сашу ремнем. Та отчаянно вертела попой, стараясь уклониться от безжалостных ударов и даже пыталась брыкаться. Девушка давно забыла о стыде и о чужих взглядах, колени ее раз-двинулись и Петя во всех подробностях смог рассмотреть все тайные девичьи прелести. По щекам Саши текли слезы, порка казалась бесконечной. Каждый удар до-бавлял жжения и боли в ее исстрадавшихся ягодицах. Она устала даже кри-чать? Наконец, очередного удара не последовало, отец распрямился, тиски его коленей разжались. Откуда-то издалека Саша услышала: — Вставай! Вскочив, Саша начала отчаянно тереть попу, стараясь умерить боль и жже-ние. Голос отца прервал это занятие: — Отойди в сторону! Руки за голову и стой неподвижно! Боясь возобновления порки, Саша послушалась. Продолжая всхлипывать она отошла. Место девушки занял Петя. Несмотря на боль, Саша обратила вни-мание, что его член стал совсем большим и твердым. Неужели от того, что он видел ее порку? Что он успел рассмотреть? Она так бесстыдно брыкалась! А крики? Ой, какой позор! Перехватив Сашин взгляд, мальчик поспешно отвер-нулся и покраснел. Разнообразием взрослые не баловались — отец Пети тоже заставил его стать на четвереньки. Он, однако, не стал становиться над сыном, как это делал Са-шин папа, а стал слева от него. Взяв ремень, он без всякой задержки хлестнул по еще красной от предыдущей порки попе Пети. Удар лег поперек обоих яго-диц мальчика и тот вскрикнул. — Ты что кричишь? Я тебя еще и пороть как следует не начал! С этими словами отец вновь ударил Петю. Удар был так силен, что полоса оставшаяся от него, стала сразу вспухать, а Петя истошно завизжал. — Кричишь? А что раньше думал? Кто тебя курить заставлял? Теперь терпи! Приговаривая так, отец не спеша бил Петю ремнем, задерживая его на теле после каждого удара. Рубцы быстро краснели и напухали. Петя кричал и, точно так же, как Саша просил прощения. Когда Петина попа стала похожа на вспа-ханное поле, его отец остановился. Петя попытался встать, но, получив неожи-данный дополнительный удар, остался в прежней позе. — Тебе кто вставать разрешал? А? — А ты, повернулся Петин отец к Саше, — иди сюда! Покосившись на своих родителей (те угрюмо молчали), Саша, не опуская рук из-за головы, подошла. — Посмотри на его задницу, посмотри, — заговорил Петин отец, обращаясь к Саше, — твой папа тебя пожалел, а надо было всыпать сильнее! Имей в виду, ес-ли ты еще хоть раз возьмешь в руки сигарету, пороть тебя буду я! — Да, это было бы неплохо. согласился отец Саши — А ты, негодяй, — теперь Петин отец обращался к сыну, запомни: за лю-бое нарушение в течение месяца тебя будут ждать розги! И я обязательно при-глашу Сашу полюбоваться на твою следующую порку! Хватит реветь как дев-чонка, вставай и одевайся. Петя с трудом поднялся и, морщась от боли, натянул трусы и джинсы. Было видно, что каждое движение дается ему с трудом. Потрясенная происходящим, Саша какое-то время стояла неподвижно, а потом вопросительно глянула на родителей. Отец разрешающе мотнул головой в сторону двери ее комнаты. Не тратя времени на одевание, девушка кинулась туда и, упав животом на кровать, горько заплакала? Боль постепенно проходила, слезы кончались, но Саша продолжала лежать неподвижно, уткнувшись лицом в подушку. В глубине души она понимала, что наказана за дело, правильно, но пережитый позор не давал ей покоя? Стоять голой перед мальчишкой, показывать ему попу и все-все другие места! Как она посмотрит ему в глаза, как? Упиваясь своим горем, Саша даже не заметила, как ее папа осторожно от-крыл дверь и вошел в комнату. Увидев свою несчастную, опозоренную дочь лежащую кверху голой, все еще красной попой, он, не говоря не слова, осто-рожно укрыл ее простыней. Присев на край кровати, отец, по-прежнему молча стал гладить Сашу по голове. От этой неожиданной ласки она в голос зарыдала и, приподнявшись, уткнулась лицом в грудь папе, чувствуя, как вместе со сле-зами из ее души уходит обида?
Предисловие.
Тема порки меня интересовала с детства по двум причинам: самого наказывали и наказывали при мне. При этом порку всегда воспринимал как справедливый акт наказания, принуждения к исправлению.
В дальнейшем, с появлением интернет-сообществ по ТЕМЕ, появилась возможность общения по интересующему вопросу… и выражения своих мыслей, чувств… в тематическом сообществе на форумах выступал под ником Одессит.
Сначала писал воспоминания о своих наказаниях… Далее — рассказы по Теме.
Рассказы из серии «Репетитор» — своеобразное сочетание тематической спанк-литературы и эссе на тему «порка — воспитание в быту, в реале»
Репетитор-2 или заготовка розог.
Прошло не так много времени после прошлой порки Сергея, а его родители уже мне звонят: «Сергей опять разбаловался. Пьет пиво, ленится, пропускает занятия. Выпорите его как сидорову козу…» Эта информация меня рассердила. Ведь в прошлый раз высек не слабо. Ему мало? Ну что ж, парень… После новой порки сесть будет трудновато. Про пиво забудешь! Договорились, что пришлют Сергея ко мне завтра, в субботу для наказания. Пошел посмотреть, сколько прутьев у меня для основательного наказания ленивого ученика. Оказывается, что розог не так уж и много. Вдруг вспомнил, как заготавливал розги для себя. Бывало, что мама посылала меня самостоятельно нарезать прутья в парке. Но было и несколько раз, когда отправлялись туда вдвоем. До сих пор помню, как было стыдно стоять и держать в руках прутья, пока их нарезает мама. Любой, кто проходил в это время, прекрасно понимал, что прутья – это розги, а заготавливают их для меня. Краснел, бледнел. Такая моральная порка перед физической действовала очень хорошо. Вести себя плохо после публичной заготовки розог долго не было охоты. Решил, что устрою такое испытание Сергею. Наступила суббота. В 11.00 раздался звонок в дверь. Открываю. Стоит мальчишка, глаза уже на мокром месте, руки закрывают попу, лицо красное.
— Ну, заходи.
Сергей вошел, вернее, вполз, едва передвигая ноги, шаркая, как будто старается оттянуть страшное.
— Как поведение?
Всхлипывая, отвечает: Плохо, ленюсь…
— А еще?!
— Пиво пью, пропускаю занятия…
— И что делать с тобой?
— Пороть… — слезы уже не только в голосе, но и на щеках. — Только не сильно, пожалуйста…
— А родители твои просили, как сидорову козу. Шкуру тебе спустить!..
— Не надо шкуру… пожалуйста…
— Ну, об этом мы поговорим позже. А сейчас пойдем, заготовим тебе розги свежие, хлесткие!!!
Сергей застыл, даже всхлипы прекратил. Глаза как тарелки: А где их заготавливать?
Хотел сказать «в магазине», но шутки здесь неуместны.
— В парке, Сергей. Нарежем прутья и принесем их домой. Кстати, если ты будешь меня сердить своим хныканьем или непокорностью, прикажу нарвать крапиву и посажу на нее голым задом.
Мои грозные предостережения опять вызывают страх у мальчишки, лицо его вытягивается, губы дрожат. Жалко его? Да. Но такая жалость пользы не принесет. Сергей разбаловался, и требуется суровость, чтобы заставить его задуматься о своем поведении!!! Поэтому я не сбавляю строгий тон. Парень остолбенел. Похоже, что Сергей ожидал повторения простой порки, которую получил в прошлый раз. Посекут, пожурят и простят. Но программа действий, нарисованная мною, сулила новые неприятные впечатления. И это сбило спесь и наглость с мальчишки. Что ж, хорошо. Первый эффект достигнут: парень перестал чувствовать себя самоуверенным. Он увидел, что его ждет суровая дисциплина, а не сюсюканье! Чтобы вывести Сергея из оцепенения, я шлепаю его по попе.
— Ой, больно!
— Это еще не больно, вот розгами потом будет больно.
— Ну миленький!!!!
— А ну, замолчи, или с крапивой точно познакомишься.
Сергей полностью уничтожен. Всю дорогу до парка он бредет за мной, понурив голову. При виде кустов ивы он опять пытается хныкать, чтобы разжалобить меня. В ответ я сильно шлепаю его и добавляю громко:
— Кроме розог нарвешься на крапиву, на свою задницу!!!
Мимо проходит молодая девушка. На ее губах насмешливая улыбка. Ее реакция отрезвляет парня. Наверно он понимает теперь, что порка кроме боли может быть наполнена стыдом. Он замолкает и покорно, со страхом в глазах, держит в руках розги. Я специально выбираю розги потолще, в 3-5 мм, но гибкие и жесткие. На попе парня они оставят яркие и долгие воспоминания и следы. Сергей видимо это понимает, но страх перед крапивой удерживает его от попытки спорить или просить о снисхождении.
Я решил нарезать 20 толстых и 20 тонких прутьев, чтобы иметь запас воспитательных инструментов и возможность выбора: сечь Сергея одинарной розгой или пучком из 2-3 тонких прутьев. В зависимости от выбора розги разнится и сила удара и эффект в виде боли и следов. Сергей молча созерцает, как увеличивается количество прутьев, и в его глазах читается уже не страх, а почти суеверный ужас. Ведь он понимает, что эти гибкие прутики сыграют музыку боли на его голой попке, будут впиваться в его кожу. Такое ожидание боли само по себе действует как наказание. Парень наверняка уже мысленно дает зарок, что никогда и ни за что не будет себя плохо вести, что будет прилежно, без лени учиться. И так далее…
Наконец, я нарезал нужное количество прутьев, можно возвращаться домой. Сергей, пошли до-мой! Опять застыл, стоит весь красный от стыда и страха предстоящей суровой порки. Пришлось снова шлепнуть по попе, чтобы придать парню ускорение домой. Наверняка его мысли всю дорогу заняты только тем, что прохожие, которые видят в его руках розги, улыбаются ему насмешливо, прекрасно понимая, для чего он несет эти орудия боли. 20 минут, которые нам нужно пройти до дома, превращаются в 40 минут, поскольку Сергей едва передвигает ноги от страха, который парализует его волю. А может просто пытается любой силой отсрочить момент, когда эти страшные прутья вопьются в его голую попку…
Дома я сразу приказываю ему раздеться снизу и стать на колени. Следующие полчаса, пока я обрабатываю прутья и готовлю из них орудия воспитания, Сергей стоит на коленях, отсвечивая своими голыми ягодицами и членом, напрягшимся от страха и возбуждения. Пока Сергей стоит и думает о предстоящем болючем наказании, разбираю прутья на две части: тонкие, которые пойдут для пучков, и толстые для порки одиночной розгой. Волнующее занятие готовить розги. Для того, кто сам в свое время получал такими розгами по попе, это повод вернуться мысленно в детство, вспомнить свой страх при виде розог, свое волнение от их заготовки…
Первым делом я отмываю прутья от уличной пыли, ведь гигиена при наказании – не последнее дело. Затем обрезаю нижние части прутьев, если они сильно разлохматились, чтобы не занозить себе руки во время наказания. Далее также обрезаю слишком тонкие кончики розог, потому что они могут обломиться при порке и поцарапать попу мальчишки. Выравниваю прутья, чтобы те розги, которые бу-дут в пучке, были одинаковой длины. Наконец связываю 4 пучка по 3 прута в каждом. Я решил всыпать Сергею три порции розог: за пропуски занятий и лень – 40 розог; за пиво – 30 розог; за пререкания со мной во время заготовки розог и попытку избежать справедливой порки (злостное непослушание) – еще 30 розог. Порция, конечно, выходит внушительная. Поэтому, чтобы Сергей смог хотя бы двигаться, я решил всыпать часть ударов пучком, а часть – одинарным прутом. Пучки должны быть педагогическим разогревом. А затем уже настоящую боль добавит толстая одинарная розга. После такого угощения малому долго не захочется лениться и тратить время учебы на распитие пива.
Выношу воспитательные инструменты в комнату. При виде такого внушительного количества розог Сергей опять пытается хныкать и просить пожалеть его.
— А ну, цыц. Жалеть его… Сейчас розгой так по заднице пожалею! Руки протяни.
Сергей, всхлипывая, послушно вытягивает руки. Я связываю их у запястий.
— Пожалуйстааа…
— Хватит хныкать! Выпорю, как следует!
Для себя я уже решил, что разделю порку на две части. Сначала всыплю 40 розог. Потом дам ему отлежаться 10 минут. А потом уже добавлю остальное. И Сергей больше выдержит, и мне трудно будет без передышки столько рукой махать. Кроме того, ягодицы и нервы у шалуна и так на пределе будут после первой порции, а когда он отдохнет, то и вторая часть будет ощущаться сильней.
— Ну, лентяюга, вставай с колен и укладывайся на кровать, на живот! — Чтобы придать Сергею ускорение, мне пришлось взять его за правое ухо и приподнять.
— Уйй!.. Больно…
— Ничего, скоро твоей непослушной попе будет больнее!
— Не надо, пожалуууйййстаааа…
— Хватит выть, а то еще добавлю!!!!
Суровое предупреждение срабатывает: морщась от боли в ухе, семенит к кровати. Даю шлепок, укладывая великовозрастного шалуна на кровать. Дрожит от страха, но покорно выполняет все приказы. Наконец подготовка к наказанию окончена. Можно приступать к экзекуции.
— Слушай меня внимательно! Сейчас накажу тебя, дрянь ленивая! Получишь сначала 40 розог за пропуск занятий и лень!!!!
— Миленький, не надаааа!!!!!
В голосе мальчишки слышится панический страх перед грозящей ему поркой.
— Надо! Чтобы об учебе думал, не прогуливал, не ленился!!! Вот шкуру тебе спущу, будешь ум-ней!!!
Сережкина трусость начинает меня раздражать, причина порки – его поведение. Вместо того чтобы получить заслуженное наказание, раскаяться и думать об исправлении, он пытается избежать порку. За такие мансы точно добавлю розги. Но сейчас мне нужно успокоиться. Пороть в состоянии гнева – не лучшее дело. Так можно и до крови запороть… Делаю глубокие вдохи-выдохи. В это время Сережка продолжает хныкать, пытаясь вымолить себе поблажку.
— Цыц, охламон! — шлепаю его по попе. — Расслабь задницу и думай об исправлении. Вздумаешь громко кричать или просить об уменьшении ударов, уши оторву и по губам надаю!!!
Мой суровый тон и угрозы вынуждают мальчишку замолчать, только попка судорожно вздрагивает в ожидании первого удара. Поднимаю розгу вверх и с силой опускаю точно посередке сережкиных ягодиц…
— Уйййааааа!!!!
— Чего визжишь? Думать надо было…
— Больноооо…
— Это только начало, теперь будет больней!!!
Не обращая внимания на поросячий визг, издаваемый великовозрастным лентяем, даю без перерыва 10 сильных ударов, от которых нижняя часть попы Сергея становится сплошь багровой. Задница начинает вертеться из стороны в сторону. Видно, что парень пытается спрятать попу от жгучих ударов. Но делает этим только хуже самому себе – удары ложатся не только на мякоть ягодиц, прутья достигают боков, а там всегда больней и следы держатся дольше.
— Не вертись, лентяюга!!! Терпи порку мужественно!
— Не могу тееерпеть, (шмыг) больноооо!!..
Визг переходит в вой, тело содрогается не только от боли, но и от рыданий. Однако меня этим концертом не проберешь. Тот, кто сам бывал порот, знает, что вся музыка связана со страхом, а не с раскаянием наказанного. Нужно бить больней и не уменьшать силу ударов. Только очень сильная пор-ка заставит образумиться и исправиться! Поэтому я продолжаю драть Сережку, стараясь наносить удары розог с оттяжкой, чтобы впечатление от боли и след были яркими! Эффективность такого мето-да порки подтверждается тем, что к концу первых двадцати розог Сергей уже не просто орет, а начинает просить прощения и оценивает свое поведение.
-Не буду лениться!.. оооййй, не бууудууууу проооопууускааать!.. аааййй!.. заааняяятияяяя!!!!!..
— Не будешь, конечно, попой будешь помнить то, что не усвоил мозгами!
Меняю розгу на свежую и продолжаю полосовать непослушную попу, хозяин которой также про-должает меня уверять в своем раскаянии и готовности исправиться. Чтобы его благие намерения не забылись, я секу размеренно, повторяя угрозы «выдрать как сидорову козу», «спустить шкуру» и, наконец, самое страшное – «выпороть при его дружках и подругах». Порка сама по себе не сладкое лекарство, а уж стыд от публичности…
Тон вопящего Сергея становится умоляющим: «не буудууу, не нааадооо при девчонках и ре-бяяяятааахххх!!!..»
— Тогда берись за ум, иначе забудешь, когда задница бывает белой! Будешь ходить с пунцовой или полосатой попой…
Для подкрепления наношу сразу пять сильных ударов. От каждого из них попка парня подскакивает, а рот в свою очередь издает вопли. Еще удары по середине ягодиц, а самый последний десяток розог – на нижнюю часть попы и на ляжки. Там больнее и памятнее! От боли малый дергает теперь и задницей, и ногами.
— Ну, герой, ноги держи вместе, а то получишь по хозяйству.
Страх получить розгой по мошонке или члену вынуждает Сергея сократить амплитуду дерганий. Поэтому самые последние удары ложатся на распластанное тело парня.
И лишь сильные крики Сергея завершают первую порку аккомпанементом пению гибких, секу-чих, болючих и потому таких полезных для воспитания РОЗОГ!!!!!
— Ну, хватит реветь… Благодари за порку и целуй розги!!!
Подсовываю к зареванному лицу Сергея свою руку с розгой. На запястье капают слезы из глаз парня, дрожащие губы касаются розог, затем моей руки. Заплетающимся языком Сергей бормочет слова благодарности за «справедливую порку», клянется «не лениться», «не прогуливать занятия», «быть хорошим»…
— Будешь хорошим, потом, после порки, когда сесть не сможешь! Ну, за лень и прогулы ты рас-считался попкой. Теперь полежи и подумай о своем поведении. А через 10 минут тебя ждут розги за пиво и попытку избежать порку.
— Не наааадаааа боольшееее… я не выыыдееержуууу столько роооозоооооооог…
— Раньше думать надо было. И не командуй мне тут… Я решаю, что и сколько ты получишь! Или тебе захотелось удвоить количество ударов, а затем на горох коленками?
— Проостиии! Я нееее буууудууу сооопрооотииивляяятьсяяяя… Тоооолькооооо не удваааааивай поркуууу ииии не гооорооооох…
Каждое слово, произносимое Сергеем, растягивается от плача и икоты. Чтобы успокоить его истерику, я даю ему попить воды. Постепенно парень успокаивается. Только выпоротая попка вихляется из стороны в сторону: так он пытается охладить ее и уменьшить боль.
Я сажусь на диван отдохнуть. Нелегкая работенка – воспитывать парня. Разминаю пальцы и разрабатываю кисть правой руки. Затем массирую правую руку выше локтя. Попутно разглядываю испоротую задницу парня, чтобы решить, как теперь его пороть. Белой кожи не осталось, попка вся по-крыта полосами и багрового цвета. Однако чтобы не просечь до крови и наказать эту попу с не меньшей силой, надо заранее определить, где можно сечь. Самый верх ягодиц, переходящий в поясницу, трогать нельзя – здесь копчик и опасная близость почек. Остается бить по ляжкам, а когда спадет багровость с ягодиц, добавить там. Кроме того, теперь нужно всыпать сразу 60 розог, а это больше ударов, чем в первой части наказания. Да уж, работенка.
— Ну, парень, держись. Неделю после экзекуции не сядешь… Зато будешь умней и трудолюбивей.
И чего жалеть Сергея? Мне самому так вкладывали ума в задние части, что мама не горюй. 10 минут пролетают быстро… Интересно, какие мысли сейчас занимают голову шалуна? В его годы, стоя на коленях, я думал о своем поведении и намечал, что нужно сделать для исправления. А уж если после перерыва следовало получить добавку, тогда… Не будем лукавить, бывали идеи упросить маму отложить продолжение порки, если попа болела очень сильно; но были и мужественные мысли вытерпеть всю порку до конца, очистить совесть и не возвращаться к теме. Но, то я, а Сергей?.. Всхлипывает, попку сжимает…
— Сергей, ты думаешь исправляться? Ведь я не шучу: теперь будешь постоянно получать розги за малейшую провинность. И драть буду так больно, что сидеть не сможешь!!!
— пожааалуййстаа, ну не надо драть… Я будууу хоорооошииим…
— Ну, разнылся, как девчонка, терпи заслуженное наказание. Все дело в твоем поведении: не прогуливай занятия, не ленись, не пей пиво. Тебе учиться нужно и головой думать… А если голова не думает, то чем отвечать?
— Заадниицей!..
— Правильно. Понял, наконец. Ладушки, поговорили, теперь продолжим порку. Тебе, красавец, за пиво рассчитаться предстоит и за нюни свои, за попытку избежать розги. Запомни, если провинился, то выдерут. И никогда не пытайся избежать справедливую порку. Будь мужчиной!!!
— Будуу…
— Проверим, как ты выдержишь. Сейчас получишь 30 горячих за пиво.
— Ой, как много, у меня уже вся попа болит…
— Так, я не понял, кто тут обещал быть мужественным? Вот тебе за пиво!.. — даю первый удар по ляжкам…
— Уууууйййаааа… бооольнаааа!!!!
— Конечно, больно, так бывает за пиво!!! И еще раз, и еще много раз!!!
Не обращая внимания на жалобные вопли, мольбы, клятвы и прочую «музыку», исполняемую секомым Сергеем, деру его розгами. Однако на ногах с оттяжкой бить не надо, можно быстро порвать кожу. Тут и обычного удара достаточно, чувствительно. Попа малого отдыхает, зато ноги выдают перепляс. Пару раз Сергей их так сильно раскидывает в стороны, пытаясь увернуться от розог, что есть риск попасть по набухшей мошонке.
— Эй, герой, ноги держи вместе, а то по хозяйству схлопочешь!
— Не наадооо тааам, — в панике верещит Серега.
— Не надо, согласен, тогда держи ноги вместе!
Теперь парень старается меньше вертеться, из опасения, что розги достанут его мужское достоинство. Зато и розги ложатся прямо на обе ляжки. Это видно и по следам, которые оставляет розга: ярким, багровым, припухшим!!! О вкусах не спорят, но есть в этом деле и своя эстетика. Выпоротое тело как картина мастера, где нет ни одного лишнего мазка, каждый след прута несет в себе смысл боли и страдания кожи… Страдания, которое ведет к исправлению того, на чьей коже нарисован этот узор. Хотя, тому, кого секут, не до эстетики. В нем говорит лишь боль, и реакция, как правило, одна – дерганья тела, вопли, визг. И… одна мысль – поскорей бы это закончилось!
На вторую порку уходят 3 пучка розог. Можно было бы сделать еще перерыв, тем более что Сережка ревет белугой, и невозможно толком разобрать его клятвы исправиться. Но, у меня нет времени растягивать порку на весь день. Наконец, задница парня уже не такая багровая, отдохнула. Значит можно пороть по ней. Перед тем, как начать третью порку, спрашиваю Серегу, осознал ли он пагубность распития пива или нужно добавить?
— Неет, нееее нааадааааа!..
В этом возгласе слышится так много страха, однако, еще не раскаяние. Поэтому для порядка даю 10 ударов штрафных. После них зареванный мальчишка божится и клянется всем на свете, что близко не подойдет к пиву и забудет его вкус!!! Ладно, поверим.
— Кончай реветь. Сейчас будешь отвечать за свою трусость и попытки избежать порку. Предупреждаю, что меня твоей рев и мольбы не впечатляют и не убеждают! Всыплю все 30 розог без пощады. Если не хочешь провести полчаса затем на горохе, удержись от просьб не драть или смягчить наказание. Ты сегодня меня достал своим поросячьим визгом.
Ответом мне становится только рыдание Сереги и судорожные вздрагивания его тела.
— Ну, понял?
— Дддааа…
— Вот и хорошо! Продолжим.
Для наказания сережкиной попы я вновь беру толстые одинарные прутья. Такая розга сама бьет сильно, и одинарный прут легче удерживать, когда поднимаешь его вверх и опускаешь на попу провинившегося. Чтобы напомнить малому, что его наказывают, я снова секу с оттяжкой, вытягивая по обеим половинкам непослушной попы. Попа вертится, сжимается, старается увильнуть, избежать удара. Но это не удается, потому что я бью не сразу, а когда задница замедляет свое верчение. Таким образом, каждый удар обжигает обе ягодицы, перечеркивая их рубцами.
Парень вопит во всю глотку, но без слов, одними междометиями «ааааааайййййй, оооооооойййй, яяяяяяааааа…» Ему, конечно, не сладко получать целых тридцать розог по уже испоротой заднице. С учетом 30 горячих по ляжкам, общая сумма достигает 100 ударов. Однако такое наказание вполне по силам его организму и соответствует тяжести и возмутительности его проступков. Хуже было бы оставить хоть один проступок ненаказанным или проявить жалость. Суровость, безжалостность и неотвратимость болючей порки – вот ГАРАНТИЯ ИСПРАВЛЕНИЯ и РАСКАЯНИЯ Сергея!!!
Я не читаю ему нотаций, давая парню возможность сосредоточиться на боли, которая раздирает его мягкое место. Пусть полностью, без отвлечения ощутит ее и заречется совершать то, за что его так наказали!.. Вполголоса отсчитываю удары: «17, 18, 19, 20…» Меняю прут и последнюю десятку розог наношу наискосок, перекрещивая попку Сергея по диагонали. По опыту своих наказаний знаю, что такие удары больней ощущаются поверх старых, поскольку розга задевает уже вспухшие рубцы. Кончик прута пару раз попадает по ляжкам, вызывая и более сильный вопль, и резкие дерганья ног. «26, 27, 28, 29…» Тридцатый удар даю с максимальной силой, но не объявляю его вслух, чтобы Сергей не расслаблялся.
— Ну, крикливая, ленивая и трусливая тварь! Подумал о своем поведении? Какой урок ты для себя вынес от сегодняшнего наказания?
Вопросов конечно много для сильно выдранного мальчишки. И все-таки, он должен теперь сосредоточиться и убедить меня в том, что раскаялся во всем и обязательно исправится. Кроме этого, необходимость внятно и подробно ответить заставит успокоиться и прекратить рыдания. В общем, польза от такой тактики есть! Первые слова, которые пытается из себя выдавить Сергей, представляют смесь всхлипов и ойканий… Тогда я грозно переспрашиваю: «Чтоооо?!!!!» Мой тон, сулящий продолжение экзекуции, вынуждает парня прекратить рев, успокоиться и начать отвечать на мои вопросы:
— Обещаю, ооой, исправиться, аааах, не лениться, уууй, не прогуливать, маааамочки, как боооольно, не пить пиво, аааххх, не трусить перед розгой (всхлип)!!!!!!!!..
— А теперь без ойканий и «мамочек», иначе будет больней!!!
Собрав все свои силы, Сережка повторяет свою тираду, добавляя «клянусь», «обещаю», «никогда не буду лениться…» и в таком роде.
— Ладно, а если ты нарушишь свои обещания, как нужно с тобой поступить?
Вот он самый страшный момент: Сергей сам должен вынести себе на будущее приговор – ПОР-КА – и сделать это внятно и покорно!!!! Он это понимает и с ужасом в голосе произносит:
— Если я нарушу свои обещания, меня нужно… (он глубоко вздыхает и почти на одном дыхании выпаливает) выпороть розгами!»
— Как именно выпороть?
Сергей должен усугубить свой приговор, чтобы он стал для него неотвратимым и ужасным возмездием! Снова глубокий вздох… и:
— Выдрать меня как сидорову козу, шкуру мне спустить!..
Только теперь его наказание завершено… Готовность получить справедливую порку за свои провинности, вот главное доказательство РАСКАЯНИЯ и ПОСЛУШАНИЯ Сергея!!!! Это гарантия, что ему долго не захочется нарушить порядок – лениться, прогуливать, отвлекаться от учебы на пиво и девочек! Кроме того, когда он все же совершит проступок, ему уже невозможно будет пытаться избежать Порку! Он это понимает!
— Ладно, теперь можешь встать!
Морщась от нестерпимой боли, всхлипывая и охая, поднимается Сережка со своего «эшафота». Разумеется, ему было бы сейчас желательно подставить свою задницу цвета сваренной свеклы под ледяную струю воды, чтобы она притушила боль и сняла воспаление… Однако, такое облегчение своих страданий он еще не заслужил. Придется постоять на коленях полчаса, целовать все розги, мои руки… и одеть на попу штаны… Одежда для него сейчас также страшна, поскольку будет беспокоить испоротую кожу. Все еще всхлипывая и сдерживая рыдания, он опускается на колени как будто на раскаленную сковородку. Нет, горох я ему не подкладывал, зато кожа на ягодицах пару раз сильно натягивается, вызывая стоны от пронзительной боли!.. По щекам начинают снова течь слезы. Я ощущаю их на своей руке, когда Сережка ее целует, бормоча слова благодарности за мою суровость и справедливость. Розги, уже давно высохшие от взмахиваний и соприкосновения с пылающей попкой парня, вновь намокают от его слезинок. Чтобы предотвратить истерику, я ласково кладу левую руку на голову Сережи, глажу его и говорю:
— Ну, малыш, не надо слезок! Успокойся!
В ответ он упирается головой мне в ногу, бормоча, как ему больно, как он раскаивается и обещает быть хорошим, чтобы не было так больно…
— Ну, молодец, что понимаешь это! Не плачь! Упокойся и постой на коленках, чтобы попка остыла…
Я откладываю розги на кровать, а затем развязываю сережкины руки. В попытках освободить руки от веревки во время порки он сильно их затянул. Приходится приложить усилия… и вот запястья парня свободны. Он пытается потереть свою страдающую попку руками, но я его останавливаю:
— Нельзя! Руки за голову и стой так…
Это необходимо, чтобы он не смог смягчить впечатление от розог. Правда, эти потирания и так не приносят пользы. Но порядок, есть порядок. Полчаса быстро пролетели. Я помогаю Сереге подняться. Он дрожит от напряжения, но это реакция на стояние на коленках.
— Одевайся, малыш! Пойдем к тебе домой, и покажем твоим папе с мамой, как ты наказан.
От стыда перед тем, что его родители все узнают и увидят его испоротую попку, Сережка краснеет, и его лицо теперь только немного светлее задницы. Снова со стонами он надевает на тело штаны, без трусов, туфли, и мы выходим на лестничную клетку. В руках я держу прутья, которыми наказывал Сережу, чтобы отдать их его родителям. При виде розог он вздрагивает, в глазах читается ужас от воспоминаний, как больно они бьют непослушных мальчишек.
— А зачем вы взяли розги?
— Отдам их твоим родителям как доказательство твоего наказания, а ты покажешь им свою попу со следами от этих розог.
— Мне будет очень стыдно!
— Вот и хорошо, такой стыд тебе долго не даст забыть о сегодняшней порке!
Парнишка снова краснеет, уже ярче. Хотя его испытания на этом не заканчиваются: в подъезде нет лифта, и малому придется спуститься на два этажа вниз, ощущая с каждым шагом по лестнице боль на своей попке. Этот путь у него растягивается на 5 минут и сопровождается стонами и новыми слезами. Наконец, мы подошли к двери его квартиры, и я позвонил в дверь. Она открылась почти мгновенно, словно родители Сережки ждали под нею.
— Принимайте своего шалуна!
Красный от стыда он входит домой, постанывая и плача.
— Ну, сынок, получил по заслугам? – встречает его репликой отец.
— Да!.. – пряча от стыда глаза, произносит Сережка и всхлипывает.
— Тогда показывай, как тебя наказали! — это уже реплика его матери.
Обычно считается, что матери жалеют своих детей и защищают их от порки (ну, не про мою маму)… Однако сережкины фортели заставили ее забыть о сочувствии и стать сторонницей суровых экзекуций для отпрыска. Парень спускает штаны до колен и поворачивается к родителям наказанной попкой. Да!.. Видимо даже они не ожидали такого эффекта…
— Сильно кричал во время порки?
— Терпимо… Свое он получил сполна. И сам повторил, что его ожидает за повторение проступков.
— Правда, Сережа?
Заливаясь краской и запинаясь от стыда, парень произносит: «Да!..»
— И что тебе полагается? — это спрашивает его отец, а мать добавляет: — Ну, не мямли, будь мужчиной!
Стараясь не запинаться, Сергей повторяет свой приговор полностью и без напоминаний:
— Если я провинюсь, меня нужно выпороть розгами как сидорову козу, шкуру мне спустить!!!
— Вот, так лучше, — повеселевшим голосом комментирует сережкин папа.
И мама добавляет: — И семь шкур с тебя спустим!!!! Чтобы умным стал, образованным и послушным!
— Ну, иди в комнату и снимай штаны, — добавляет отец.
— Зачем? – в панике спрашивает Сережа.
— Постоишь дома на коленках с голой попой, а мы с мамой на тебя посмотрим, как тебя здорово наказали. Поблагодари за заботу, это же сколько сил надо, чтобы так наказать.
— Спасибо!!!!
— На здоровье, шалун! Храни эти розги на память и не забывай, как больно они секут по попам непослушных и ленивых мальчишек.
— Мы их у него в комнате на стенку прикрепим, чтобы постоянно их видел и не забывал, — добавляет мама Сережи.
— И пока не понадобятся новые!!!.. — с угрозой в голосе намекает его папа.
Сергей вздрагивает от этих намеков, но молча идет в комнату, снимает там штаны совсем и становится на колени. Его родители расплачиваются со мной за порку сына и еще раз благодарят за то, что я «всыпал их лентяю по первое число!» Я прощаюсь с ними и говорю Сергею:
— До свидания, Малыш! До первого твоего проступка…
Сережины папа с мамой улыбаются, а парень вздрагивает и отвечает мне: — До свидания!.. Я буду послушным!!!
«Посмотрим». Только что-то мне говорит, что свидание наше будет скорей, чем хочется наказанному парню. Последнее, что мне видно перед уходом, это отражение в трюмо в передней: Сергей на коленях, голый снизу и с напрягающимся пенисом… До скорого свидания!!!!
Начало нового учебного года, знаете-ли, всегда навевает воспоминания о школьном детстве. Ну, ничего не могу с собой поделать, хоть прошло уже больше двух десятков лет. А так как мальчиком я был, хотя и способным, но ужасно ленивым, то моё отношение к окончанию летних каникул и «Дню знаний» было соответствующим. И, как ни странно, что-то такое осталось во мне до сих пор — просто терпеть не могу первое сентября.
Впрочем, не я один такой: есть у меня друг ещё со студенческих времён, так у него день рождения на первое сентября приходится. «У всех нормальных людей день рождения — это праздник, которого ждут, а мне в детстве было так обидно — хоть бы и не наступал этот день рождения никогда!» — рассказывает он. И, по иронии судьбы, день рождения его сынишки приходится на второе сентября… Но здесь нужно сделать существенное добавление: друг мой — ректор частного университета, при котором существует частная же школа и колледж. И вот, дабы ни у него, ни у его сына день рождения не ассоциировался с началом школьных занятий, он своим ректорским приказом объявил, что учебный год во всех принадлежащих ему заведениях начинается не первого, а пятого сентября… Вот такой — простой и изящный — уход от неприятных ассоциаций.
В отличии от своего товарища, я не могу своим указом перенести или вовсе отменить «День знаний», поэтому, как я уже сказал, в начале сентября ежегодно накатывают на меня всякие разные воспоминания. А нынче вспомнилась мне публичная экзекуция, имевшая место в моей родной …надцатой школе города Иркутска. И, хотя непосредственным свидетелем этой порки я не был, но именно благодаря мне это событие стало достоянием общественности — сейчас я уже совершенно смело об этом могу сказать.
Предмет, который сегодня в российских школах известен, как ОБЖ (основы безопасности жизнедеятельности человека), в милитаристской «Империи Зла» — сысысысэрии — носил название НВП (начальная военная подготовка). Всё правильно, «…армия — это такое место, где юноши становятся мужчинами, а девушки -женщинами», а в сысысысэре служба в армии — это «почётная обязанность». И вот, значит, чтобы морально подготовить каждого подрастающего индивидуума к тому, что он «почётно обязан этой дуре в красном балахоне — «родине-матери» с плаката — два года кряду нюхать портянки, питаться дерьмом и бегать в противогазе по пять километров — вот для того, чтобы внушить эту мысль о «священной обязанности», и существовал во всех совецких средних школах предмет под названием «начальная военная подготовка». И изучался он в десятом классе.
На роль преподавателей НВП приглашали, обычно, каких-нибудь отставных офицеров в звании, как правило, не выше майорского. Впрочем, мне рассказывали и об отставных подполковниках, и даже о полковниках, работавших в школе — но это, скорее, исключение из общего правила: в основном, на эту должность шли отставные капитаны и майоры.
Что такое майор совецкой армии? Нет, я никого не хочу обижать (тем более, что и мой зять сейчас, в свои 34 года, уже носит майорские звёзды на погонах), но майор в совецкой армии — это некое порубежное звание. Лейтенант, старлей, капитан — здесь есть ещё некий службистский азарт, желание прибавить к тем маленьким звёздочкам, что есть на погонах, ещё одну — или уж вовсе, поменять четыре маленьких на одну среднюю. А вот когда годам к сорока на погон падает эта одна, но средненькая, тут-то большинство совецких офицерОв и успокаивалось: ага, до майора дослужился — теперь можно спокойненько дослуживать до пенсии, тем более, что дальнейшая борьба за подполковничьи и полковничьи звёзды — это уже более сложная игра — а после сорока люди, как правило, уже теряют бойцовские качества и стремятся к семейному уюту и домашним тапочкам. Вот и сидят совецкие майоры в своих частях, попивают водочку-спиртик, спокойненько ждут приказа об отставке… Многие из них выходят на пенсию уже полностью сформировавшимися алкоголиками.
Служба в армии, особенно в мирное время и в мирной обстановке, как известно, не способствует росту интеллекта (вот и по зятю своему замечаю: пока в капитанах ходил, читал книги по истории, а как майора получил — так на фэнтези переключился. Что дальше-то будет? «Гарри Поттер»?), поэтому кругозор совецкого майора-отставника, всю жизнь проторчасшего в дислоцированной в Запердищенске ракетно-ассенизационной В/Ч дальше рыбалки-футбола-хоккея-водки-пива-побляд
ушек-анекдотов-личного а/м и посиделок в гараже не развивается. Правда, со службы такой чсреднестатистический майор выносит святую веру в то, что любые проблемы можно решить с помощью Её Величества Дисциплины. Помните старый анекдот о том, как в некую войсковую часть приехала толпа журналистов? Весь день корреспонденты снимали, фотографировали, общались с солдатами и офицерами, а вечером для них был устроен в офицерской столовой банкет. И вот на этом банкете командир части, бравый генерал, поднимая очередной тост, обращается к гостям журналюгам: » — Товарищи журналисты! Вот мы весь день с вами общались, я вот сегодня дал вам двенадцать этимх самых… как их? ага, интервью! И вот общаться с вами для нас -одно удовольствие: вы все — такие эрудированные, такие умные… Так вот. Никак я не могу понять: вот, казалось бы, вы — умные люди, да? Так какого ж, извиняюсь, х*я, если вы такие умные, то почему ж вы строем не ходите??!» Я рассказал этот анекдот своему зятю, когда он был ещё старлеем — зять ржал, аки конь. А вот теперь боюсь ему снова рассказывать этот анекдот: после того, как я рассказал его троим или четверым майорам совецкой армии, и реакция была практически одинаковой — на меня смотрели суровым взглядом, и говорили: «А действительно, почему они строем-то не ходят? Или в армии не служили?» — вот после этого я и боюсь рассказывать этот анекдот зятю-майору.
Ну ладно, достаточно. В конце концов, речь идёт у нас не о совецкой армии, а о совецкой школе. Об уроке Начальной Военной Подготовки. В моей родной …надцатой школе курс НВП устроился вести отставной майор Эрнст Германович Грюнберг. Я не знаю, как ему, этническому немцу, удалось сделать хоть какую-то карьеру в послевоенной совецкой армии — должно быть, помогло генетическое прусачье солдафонство, с которым мы очень скоро познакомились. Эрнст Германович, превратившийся у нас в «Эрнста Геринговича» был настоящим маньяком дисциплины. И совершенно не представлял, как вести себя с подростками допризывного возраста. А так как он не обладал ни хорошо поставленным командирским голосом, ни бравой осанкой, ни даже сносным даром рассказчика или организатора, то как-то сразу же получилось так, что авторитета в наших глазах майор Грюнберг не имел никакого. К тому же, он — даже на фоне других военных, с которыми потом в избытке сводила меня жизнь — был… как бы это помягче сказать?… Ну, скажем так, был майор Грюнберг туповат. Бывает.
Авторитет среди учеников — залог той самой дисциплины в классе, фанатом которой был Германыч. А вот авторитета-то и не было. Естественно, небыло и дисциплины: на его уроках начальной военной подготовки всяк занимался, чем хотел: кто-то, не таясь, списывал у одноклассников домашнее задание, другие трепались друг с другом в полный голос, иные, совершенно ни в грош не ставя сидящего тут же майора, свободно ходили по классу, выходили покурить… Я на уроках НВП обычно читал какую-нибуд ь прихваченную из дома книгу, или резался со своим закадычным другом Бегемотом в морской бой…
Время от времени, Эрнст Германович, всё же, пытался вести урок, что-то рассказывать, что-то спрашивать — но и это заканчивалось нашим открытым глумом над ним. Так, однажды услышав, что майор вызывает меня, я нехотя отрываясь от книги, встал возле парты.
— Роман, иди к доске строевым шагом, и отдай честь, — говорит мне майор.
— Нет, не буду, — нагло, но без вызова отвечаю я ему.
— Почему? — удивляется Германыч.
— Видите ли, Эрнст Германович, — отвечаю я, — отдавать вою честь — это, вообще-то, прерогатива проститутки…
Класс ржот над шуткой, а майор… А майору, по большому счёту, плевать: у него в лаборантской, среди учебных автоматов, противогазов и дозиметров заныкана чекушка, и он ждёт окончания урока, чтобы налить себе грам пятьдесят, и замахнуть. За ДИСЦИПЛИНУ! Он — тихий алкоголик, наш майор Грюнберг, и все об этом знают.
На одном из следующих уроков он с той же темой — промаршировать и отдать честь — обратился к Алёшке Семёнову. Обратился на свою беду: дело в том, что Семёнов был, едва ли. не тупее самого майора — и вот этот Семёнов встаёт, и явно вспоминая мою недавнюю шуточку, лниво произносит:
— Чё? Отдавать честь при… при рогатой проститутке?! Не-е…
Эх, подвело Семёнова слоосочетание «прерогатива проститутки» — сложного слова он, явно, не знал, и запомнил только фонетику. А класс — нет, класс не ржал, класс ПЛАКАЛ.
Впрочем, майор, как настоящий военный, знал, что поле битвы всё равно остаётся за ним: после каждого такого ответа в классном журнале напротив фамилии ученика появлялась двойка. Причём, майор об этом на уроке не объявлял никогда, и про свои двойки по НВП мы узнавали только по понедельникам, после выдачи сданных на проверку дневников.
Эти самые «пары» были главным, и, наверное, единственным оружием майора против нас в той затяжной «холодной войне», которая тянулась у него с нашим классом. Так, к примеру, на каждом уроке хоть одна двойка, но была гарантированна: дело в том, что перед началом урока майор выстраивал класс в школьном коридоре, далее следовали команды «ровняйсь!». «смирно!» и «вольно!», после которых нам разрешалось зайти в кабинет. Так вот, последний из вошедших в класс, по тактике Эрнста Германовича, получал двойку. Автоматически. В качестве ответных мер на классной доске перед каждым уроком чья-то невидимая рука (вот клянусь — я здесь ни при чем!) выводила аршинные лозунги: «ВСЕ МАЙОРЫ — ДУРАКИ!», «ЧЕМ БОЛЬШЕ В АРМИИ ДУБОВ — ТЕМ КРЕПЧЕ НАША ОБОРОНА!», а то и вовсе: «ЭРНСТ! ТЫ МНОГО ПАДЛЫ СДЕЛАЛ, ГАД — ТЕБЯ МЫ ПОИМЕЕМ В ЗАД!» — но майор был человеком непробиваемым, и на все эти выходки плевать хотел: у него в лаборантской, среди учебных автоматов, противогазов и дозиметров… впрочем, я писал уже. Выпьем, не чокаясь!
Скоро посты в LJ пишутся — да не скоро учебный год заканчивается. Но, всё же, заканчивается. А вместе с ним заканчивался и наш десятый класс, и приближалось время выпускных экзаменов, выдачи аттестатов и прочих волнительных моментов и знатных поводов, кои можно отпраздновать. И вот здесь-то, как-то само собой обнаруживается, что у всего класса — у ВСЕГО класса! — в аттестатах по предмету «Начальная Военная Подготовка» будет выставлена «пара». Ну, и кому, спрашивается, такой, извиняюсь, геморрой нужен?…
…Мы с Бегемотом стояли возле школьной гардеробной, ждали гардеробщицу: уроки уже закончились, и мы собирались куда-то ехать (кажется, на «пятак», за пластинками), как вдруг к нам подбегают наши девчонки:
— Ой, а чего сейчас было-то!!!… — а у самих глаза горят, и рот до ушей.
— Чего было? — спрашиваем.
— Наши сейчас военрука выпороли!!!
— Как так — выпороли? — переспрашиваем мы, совершенно ошарашенные.
— Солдатским ремнём по голой ж*пе!!!…
А дальше следовал увлекательнейший рассказ. Вкратце, суть его такова: трое наших одноклассников решили поговорить с майором, что называется, по-мужски. Нет, они не собирались затевать с ним драку — просто, понимая, что двойка в аттестате никому из них не добавит радости, они решили договориться с Эрнстом Германовичем по-хорошему: мол, мы тебе, товарищ майор, сдадим зачеты по теме, какие-нибудь нормы по стрельбе в учебную гранату из противогаза — а ты, соответственно… Но майор их слушать не стал, а просто послал их нах*й. Да-да, именно туда и послал, именно по этому адресу. Дело в том, что у него в лаборантской, среди учебных автоматов, противогазов и дозиметров… Впрочем, вы и без меня знаете, зачем спешил в лаборантскую майор.
А пари устремились за ним. И здесь Германыч совершил тактическул ошибку: стал выталкивать наших одноклассников из лаборантской. В результате чего, после секундной драки, положение выглядело следующим образом: майор Грюнберг оказался прижат к стоявшей в лаборантской скамье, на ногах у него разместился Димка, а на плечах Макс. А Игорь, со словами «получи, фашист, гранату!» несколько раз протянул Эрнста Германовича по филейным местам висевшим здесь же солдатским ремнём с бляхой. «Голая ж*па» майора, как выяснилось позже из первоисточников. была ни чем иным, как эротической фантазией рассказчиц.
…А теперь — буквально, пара слов о том, почему из всех возможных профессий я выбрал журналистику. Дело в том… я не совсем уверен, поймёте ли вы меня… короче говоря, ещё в школе я понял, что у каждой новости есть какой-то неповторимый вкус и аромат. Есть. Это очень трудно объяснить, но кто из вас — «в теме», тот, полагаю, поймёт меня…
И вот, стОя в ожидании школьной гардеробщицы, я услышал НОВОСТЬ. Новость, что называется, для первой полосы. Бест. Экстра! Срочно в номер!!! А ведь тогда, в десятом классе, я был уже почти совсем настоящим репортёром: набирая публикации для поступления в университет. я. к тому времени, уже второй год внештатил на молодёжную редакцию областного радио…
И вот, едва выйдя из школы, я уже звоню в любимую редакцию из телефона-автомата. и докладываю оперативную обстановку. А редактор Шахматов на другом конце провода впадает в радостный экстаз: ещё бы! такая тема! На дворе стоял 1989 год — второй год Гласности и первый — Гласности Без Берегов…
…Естественно, сюжет о том, как ученики десятого класса …надцатой иркутской школы выпороли ремнём самодура-военрука, делал не я: уже сам факт того, что информация о происшествии поступила от меня, было решено глубоко засекретить и отрицать даже под пытками — хотя источник был настолько очевиден, что дальше — некуда… Материал вышел в эфир областного радио в пятницу, в восемь часов утра. А уже в десять часов утра того же дня директор школы подписал заявление майора Грюнберга «по собственному». Больше мы его никогда не видели…
…Но история эта имела продолжение уже в понедельник. Сознаюсь честно: мы с Бегемотом решили сбежать с последних двух уроков. Последними двумя уроками была физкультура, а физкультуру мы традиционно прогуливали, так как не считали это дурное времяпрепровождение в тёмном и грязном спортзале школьным предметом, как таковым. Впрочем, не мы одни…
Так вот, едва мы вышли из школьной раздевалки и направились к выходу, как перед нами, словно из-под земли, появляется наш классный руководитель:
— Роман! Вот ты где! А я тебя ищу, ищу!… Срочно идём в учительскую: там с тобой хотят поговорить товарищи из райвоенкомата…
Делать нечего — идём на встречу с благодарными радиослушателями… И Бегемот идёт вместе со мной — за компанию.
Заходим в учительскую, и видим… двух МАЙОРОВ. Уже смешно. Военрука нашего среди них нет, но это — тоже МАЙОРЫ. Я давлюсь от смеха. А вот майорам не смешно: едва мы переступили порог, как они набросились на нас, вернее — на меня:
— Так! Это Вы — внештатный корреспондент с облрадио? — а в голосе звучат такие, не предвещающие ничего хорошего, нотки.
— Да, — говорю, — это я внештатник…
— Ну. и зачем же было делать этот репортаж, Эрнста Германовича подставлять?
— Простите, — говорю, — а при чём здесь, собственно, я? Этот материал делал совсем другой журналист, а я узнал о случившемся только из передачи…
— Нет, ну как так? — переспрашивает немного сбитый с толку военком в майорских погонах, — ведь Вы же — внештатный корреспондент?…
— Да, — говорю, — оный вышеозначенный и есть…
— Ну, так значит, это Вы доложили своему командованию на облрадио про то, что случилось. Так ведь?
— Нет, говорю, — не докладывал…
— Нет, подождите, — не унимается собеседник, — ведь это же Вы — внештатный корреспондент?…
— Совершенно верно, — отвечаю, — я Вам уже об этом говорил…
— Ну, значит, это Вы доложили своему командованию на радио?…
…У царя был двор, на дворе был кол, на колу — мочало. Дивная такая песня, начинай её с начала… И вот так ходим мы по кругу минут пятнадцать. Наконец, военком не выдерживает, и нехорошим голосом произносит:
— Ладно, я свяжусь с вашим начальством. Какой у него телефон?…
Назвав редакционный номер, пулей вылетаю из школы и тут же звоню из ближайшего телефона-автомата в редакцию. «Понял, — отвечает мне мой редактор с редкой фамилией Шахматов, — будем ждать дорогих гостей. Я тебе потом обязательно перезвоню».
«Дорогие гости» заявились в редакцию, где-то, через полчаса после моего звонка, и пробыли там достаточно долгое время, плодотворно общаясь с редактором — и с тем корреспондентом (по некоторым причинам его имени я называть здесь не стану). Беседа, начавшаяся с угрозы послать всю редакцию на пару месяцев на военные сборы, закончилась достаточно мирно и бескровно. И даже плодотворно: районный военком поделился с журналистами наболевшим — своей ролью в нелёгкой армейской судьбе нашего экс-военрука, майора Гринберга.
…Оказалось, что оба майора знакомы ещё со времён военного училища — и с тех самых времён наш Эрнст Германович отличался редкостной непонятливостью. И все эти годы другу приходилось постоянно куда-нибудь его устраивать, пристраивать, замалвливать словечки и вытаскивать из неприятных ситуаций. Так, выяснилось, что из армии майор Гринберг вылетел в отставку после того, как… только не смейтесь, пожалуйста: после того, как находившиеся в его подчинении солдаты, которых он достал своей дурью, не устроили ему «тёмную».
После этого случая друг пристроил отставника — как казалось ему, уже в самый распоследний раз — военруком в школу. Ну, а кончилось всё это, вы уже знаете, чем — поркой совецкого офицера по филейным местам и оперативным репортажем о событии на областном радио. И — считайте меня сволочью и гадом — но даже по прошествии двух десятков лет я не сильно-то и жалею поротого майора — сам виноват, сам. И, к слову, до сих пор считаю, что совецкая (да во многом — и современная российская) школа — это такое место, куда идут работать неудачники. Но об этом — как-нибудь, в другой раз. На День учителя, например…
P.S. Через две недели после того, как майор Гринберг уволился из школы, на его место взяли нового военрука — капитана, фамилию-имя-отчество которого я, за давностью лет, начисто забыл.Новый преподаватель завоевал наши сердца сразу же: объявив, что большинству из нас его предмет на фиг не нужен ( «…те, которые в институт поступят — этим в армии не служить, а эти, которым в армию — там всё и узнаете»), он наставил нам в журнале пятёрок-четвёрок — чем спас наши аттестаты — а на уроках НВП травил анекдоты и разные армейские байки — иногда весёлые, а иногда и страшные: про казарменный мордобой, про изнасилования, про доведения солдат до самоубийчства и про то, что согласно официальной установке МО сысысысэр, допустимая смертность солдат срочной службы в мирное время должна быть не выше трёх — пяти процентов. То есть, если из каждой сотни призывников троих или пятерых забьют в казарме насмерть, или там. танк случайно переедет, или ещё чего — то это нормально, минобороны ничего против не имеет. Вот если больше трёх — пяти человек — вот тогда ужедело плохо, а три — пять трупаков на каждую сотню — это ничего, это можно…
С военруком мы дружно напились на выпускном вечере — и, напрочь забыв его анкетные данные, сохранили о нём самые добрые воспоминания. А через несколько месяцев, встретив кого-то из тех, кто учился на год младше нас, мы узнали, что однажды ранним утром в школу пришли товарищи оперА из уголовного розыска, и поинтересовались, где здесь военрук. А потом капитан ушёл из школы вместе с операми. В наручниках. Оказалось, что у него была ещё какая-то, совершенно неизвестная нам, сторона жизни. Но в чём уж там дело — мне неизвестно…
Новости партнеров
- Регистрация
- Вход
За сутки посетители оставили 303 записи в блогах и 3105 комментариев.
Зарегистрировалось 26 новых макспаркеров. Теперь нас 5034361.