Повесть о петре и февронии сказка повесть или житие

• Полный текст
• Вступление
• Повесть о Петре и Февронии Муромских
• Повесть о рязанском епископе Василии
• Правительница

См. также: Кус­ков В.В. Исто­рия древ­не­рус­ской лите­ра­туры. Повесть о Петре и Февронии.

Вступление

Ермо­лай-Еразм — выда­ю­щийся рус­ский писа­тель и пуб­ли­цист. Лите­ра­тур­ное твор­че­ство его отно­сится к 40—60‑м гг. XVI в. В 40‑е гг. был свя­щен­ни­ком в Пскове, затем слу­жил про­то­по­пом двор­цо­вого собора Спаса на Бору в Москве. В 60‑х гг. постригся в монахи под име­нем Еразма. В своих про­из­ве­де­ниях назы­вал себя «пре­греш­ным». В насто­я­щее время известно зна­чи­тель­ное число про­из­ве­де­ний, при­над­ле­жа­щих этому писателю.

Рас­цвет писа­тель­ской дея­тель­но­сти Ермо­лая-Еразма падает на сере­дину века, именно в это время им был напи­сан трак­тат, извест­ный под назва­нием «Бла­го­хо­тя­щим царем пра­ви­тель­ница и зем­ле­ме­рие» (в пер­вой редак­ции оза­глав­лен — «Аще вос­хо­тят, царем пра­ви­тель­ница и зем­ле­ме­рие»), кото­рый был направ­лен царю с пред­ло­же­нием про­ве­де­ния соци­аль­ных реформ. В нем изло­жен про­ект подат­ных реформ и пере­устрой­ства позе­мель­ного обес­пе­че­ния воен­ной службы. Автор «Пра­ви­тель­ницы», без­условно, сочув­ственно отно­сится к кре­стьян­ству как основ­ному созда­телю бла­го­со­сто­я­ния обще­ства. По его мне­нию, кре­стьян­ство, при­тес­ня­е­мое бояр­ством, тер­пит непо­силь­ные лише­ния. Ермо­лай пред­ло­жил заме­нить все виды повин­но­сти, лежа­щие на кре­стьян­стве, нату­раль­ной рен­той из рас­чета пла­тежа одной пятой части уро­жая. Вве­де­ние такой реформы дей­стви­тельно облег­чило бы тяготы крестьянства.

Пози­ция сочув­ствен­ного отно­ше­ния Ермо­лая к кре­стьян­ству тесно свя­зана с идеей гуман­но­сти, про­во­ди­мой им в дру­гих про­из­ве­де­ниях. Соче­та­ние темы мило­сер­дия и хри­сти­ан­ской любви одно­вре­менно с осуж­де­нием и непри­яз­нен­ным отно­ше­нием к вель­мо­жам и боярам про­сле­жи­ва­ется в его сочи­не­ниях нази­да­тель­ного содержания.

Эти идеи, глу­боко вол­но­вав­шие Ермо­лая, нашли свое пол­ное и гар­мо­нич­ное выра­же­ние в «Пове­сти о Петре и Фев­ро­нии Муром­ских». Видимо, в связи с собо­рами 1547 и 1549 гг. от лица мит­ро­по­лита Мака­рия Ермо­лаю было сде­лано пред­ло­же­ние напи­сать агио­гра­фи­че­ские сочи­не­ния, посвя­щен­ные муром­ским свя­тым. Дей­стви­тельно, Петр и Фев­ро­ния, кано­ни­зи­ро­ван­ные на соборе 1547 г., в загла­вии пове­сти названы «новыми чудо­твор­цами». Содер­жа­ние «Пове­сти о рязан­ском епи­скопе Васи­лии», напи­сан­ной тоже Ермо­лаем, было исполь­зо­вано в житии муром­ского князя Кон­стан­тина и его сыно­вей, кано­ни­зи­ро­ван­ных на соборе 1549 г. Источ­ни­ками для этих двух про­из­ве­де­ний Ермо­лая послу­жили муром­ские легенды. «Повесть о епи­скопе Васи­лии» напи­сана пре­дельно сжато, сюжет в ней изло­жен четко, но детали его не раз­ра­бо­таны. Совер­шен­ства в раз­ра­ботке сюжета (ясность в пере­даче глав­ной мысли, кон­крет­ность дета­лей, чет­кость диа­ло­гов, име­ю­щих боль­шое зна­че­ние в раз­ви­тии сюжета, ком­по­зи­ци­он­ная завер­шен­ность) Ермо­лай-Еразм достиг в «Пове­сти о Петре и Фев­ро­нии». Опре­де­ля­ю­щим в раз­ра­ботке сюжета ока­за­лось воз­дей­ствие уст­ного источ­ника, более всего свя­зан­ного с жан­ром новел­ли­сти­че­ской сказки. На Ермо­лая-Еразма такое силь­ное вли­я­ние ока­зало народ­ное пре­да­ние о муром­ском князе и его жене, что он, хорошо обра­зо­ван­ный цер­ков­ный писа­тель, перед кото­рым была постав­лена цель дать жиз­не­опи­са­ние свя­тых, создал про­из­ве­де­ние, по суще­ству не име­ю­щее ничего общего с житий­ным жан­ром. Этот факт выгля­дит осо­бенно пора­зи­тель­ным на фоне той житий­ной лите­ра­туры, кото­рая в это же время созда­ва­лась в писа­тель­ском кругу мит­ро­по­лита Мака­рия, к кото­рому, соб­ственно, при­над­ле­жал и Ермо­лай-Еразм. «Повесть о Петре и Фев­ро­нии» резко отли­ча­ется от житий, напи­сан­ных в это время и вклю­чен­ных в Вели­кие Минеи Четьи, она выде­ля­ется на их фоне и не имеет ничего общего с их сти­лем. К ней, ско­рее, можно найти парал­лели в повест­во­ва­тель­ной лите­ра­туре вто­рой поло­вины XV в., постро­ен­ной на новел­ли­сти­че­ских сюже­тах («Повесть о Дмит­рии Басарге», «Повесть о Дракуле»).

В «Пове­сти о Петре и Фев­ро­нии» рас­ска­зы­ва­ется исто­рия любви между кня­зем и кре­стьян­кой. Сочув­ствие автора геро­ине, вос­хи­ще­ние ее умом и бла­го­род­ством в труд­ной борьбе про­тив все­силь­ных бояр и вель­мож, не жела­ю­щих при­ми­риться с ее кре­стьян­ским про­ис­хож­де­нием, опре­де­лили поэ­ти­че­скую настро­ен­ность про­из­ве­де­ния в целом. Идеи гуман­но­сти, свой­ствен­ные твор­че­ству Ермо­лая-Еразма, нашли наи­бо­лее пол­ное и цель­ное выра­же­ние именно в этом про­из­ве­де­нии. Сюжет «Пове­сти» построен на актив­ных дей­ствиях двух про­ти­во­сто­я­щих сто­рон, и только бла­го­даря лич­ным каче­ствам геро­ини она выхо­дит побе­ди­тель­ни­цей. Ум, бла­го­род­ство и кро­тость помо­гают Фев­ро­нии пре­одо­леть все враж­деб­ные дей­ствия ее силь­ных про­тив­ни­ков. В каж­дой кон­фликт­ной ситу­а­ции высо­кое чело­ве­че­ское досто­ин­ство кре­стьянки про­ти­во­по­став­ля­ется низ­кому и корыст­ному пове­де­нию ее высо­ко­род­ных про­тив­ни­ков. Ермо­лай-Еразм не был свя­зан с каким-либо рефор­ма­ци­онно-гума­ни­сти­че­ским тече­нием, но выска­зы­ва­е­мые в этом про­из­ве­де­нии мысли о зна­че­нии ума и защите чело­ве­че­ского досто­ин­ства созвучны с иде­ями гума­ни­стов. «Повесть о Петре и Фев­ро­нии» явля­ется одним из шедев­ров древ­не­рус­ской повест­во­ва­тель­ной лите­ра­туры, и имя автора ее должно сто­ять в ряду самых вид­ных писа­те­лей рус­ского средневековья.

Тек­сты изда­ются по сбор­нику — авто­графу Ермо­лая-Еразма: РНБ, Соло­вец­кое собр., № 287/307.

Повесть о Петре и Февронии Муромских

Повесть о житии новых муром­ских свя­тых чудо­твор­цев бла­го­вер­ного, и пре­по­доб­ного, и достой­ного похвалы князя Петра, назван­ного во ино­че­стве Дави­дом, и супруги его, бла­го­вер­ной и пре­по­доб­ной и достой­ной похвалы кня­гини Фев­ро­нии, назван­ной во ино­че­стве Ефросинией

Бла­го­слови, Отче. Слава Богу Отцу и вечно сущему Слову Божию — Сыну, и пре­свя­тому и живо­тво­ря­щему Духу, еди­ному и без­на­чаль­ному Божию есте­ству, воедино в Тро­ице вос­пе­ва­е­мому, и вос­хва­ля­е­мому, и про­слав­ля­е­мому, и почи­та­е­мому, и пре­воз­но­си­мому, и испо­ве­ду­е­мому, в кото­рого веруем и кото­рого бла­го­да­рим, созда­телю и творцу неви­ди­мому и неопи­сан­ному, изна­чала по своей воле своею пре­муд­ро­стию все свер­ша­ю­щему, и созда­ю­щему, и про­све­ща­ю­щему, и про­слав­ля­ю­щему тех, кого избе­рет по своей воле, ибо прежде сотво­рил он анге­лов своих на небе­сах, духов и слуг своих, огонь паля­щий, чины мыс­лен­ные, бес­те­лес­ное воин­ство, силу кото­рого нельзя опи­сать, и все неви­ди­мое сотво­рил, что непо­сти­жимо уму чело­ве­че­скому, сотво­рил и види­мые небес­ные сти­хии: солнце, и луну, и звезды, а на земле же издревле создал чело­века по сво­ему образу и подоб­ные сво­ему трех­сол­неч­ному Боже­ству три каче­ства даро­вал ему: разум, ибо Он отец слова, и слово исхо­дит от него, посы­ла­е­мое, словно сын, на кото­ром почиет дух, потому что уста каж­дого чело­века слов без духа про­из­ве­сти не могут, но слово с духом исхо­дит, а разум руководит.

Да закон­чим слово о сути чело­ве­че­ской и воз­вра­тимся к тому, о чем начали речь.

Бог же, не име­ю­щий начала, создав чело­века, ока­зал почет ему — над всем, что суще­ствует на земле, поста­вил царем и, любя в чело­ве­че­ском роде всех пра­вед­ни­ков, греш­ни­ков же про­щая, захо­тел всех спа­сти и при­ве­сти в истин­ный разум. И когда с Отчего бла­го­сло­ве­ния, по своей воле и с помо­щью свя­того Духа один из Тро­ицы — Сын Божий не кто иной, как Бог, слово, Сын отца, собла­го­во­лил родиться во плоти на земле от пре­чи­стой девы Марии, то и стал чело­ве­ком, не изме­нив Боже­ства сво­его; и, хотя по земле ходил, от отчих недр вовсе не отлу­чился. И в муче­ниях боже­ствен­ная сущ­ность его не под­верг­лась стра­да­ниям. И бес­стра­стие это его неска­зу­емо, и ника­ким ино­ска­за­нием не выра­зишь этого, ни с чем не срав­нишь, потому что все создано им самим; и в тво­ре­ниях его есть бес­стра­стие — ведь вот, если дерево стоит на земле и солнце оза­ряет его и в это время ока­жется, что дерево то нач­нут рубить, и в этом заклю­ча­ется его стра­да­ние, то эфир сол­неч­ный, заклю­чен­ный в нем, из него не исчез­нет, тем более не погиб­нет с дере­вом, не страдает.

Гово­рим же о солнце и о дереве потому, что это им сотво­рено, созда­тель же и тво­рец этого сло­вами опре­де­лен быть не может. Он ведь пло­тью постра­дал за нас, грехи наши к кре­сту при­гвоз­див, иску­пив нас у вла­дыки мира дья­вола ценою крови своей чест­ной. Об этом так ска­зал избран­ник божий Павел: «Не будете рабами людей, ибо выкуп­лены доро­гой ценой». А после рас­пя­тия, через три дня, гос­подь наш Иисус Хри­стос вос­крес, и на соро­ко­вой день воз­несся на небо и сел справа от Отца, и на пяти­де­ся­тый день послал от Отца Духа свя­того на свя­тых своих уче­ни­ков и апо­сто­лов. Они же всю все­лен­ную про­све­тили верою, свя­тым крещением.

И те, кто в Хри­ста кре­сти­лись, во Хри­ста облек­лись. А если во Хри­ста облек­лись, пусть не отсту­пают от запо­ве­дей его, как обман­щики и лжецы, после кре­ще­ния забыв­шие запо­веди Божии и пре­льстив­ши­еся соблаз­нами мира сего, но как свя­тые про­роки и апо­столы, а также муче­ники и все свя­тые, ради Хри­ста стра­дав­шие, пере­нося скорби, и беды, и при­тес­не­ния, и раны, нахо­дясь в тем­ни­цах, неустро­ен­ные в жизни, в тру­дах, в бде­ниях, в постах, в пока­я­нии, в раз­мыш­ле­ниях, в дол­го­тер­пе­нии, в бла­го­сти, пре­бы­вая в Духе свя­том, в нели­це­мер­ной любви, в сло­вах правды, в силе Божьей — все они известны Еди­ному, кото­рый знает все тайны сер­деч­ные, кото­рыми землю осве­тил, как небо укра­сил звез­дами, почтил их даром чудо­тво­ре­ния — одних ради молитв, и пока­я­ния, и тру­дов, дру­гих же — твер­до­сти ради и сми­ре­ния, как и тех свя­тых про­сла­вил, о кото­рых будет наша повесть.

I

Есть в Рус­ской земле город, назы­ва­е­мый Муро­мом, в кото­ром пра­вил, как рас­ска­зы­вают, бла­го­вер­ный князь по имени Павел. Но дья­вол, испо­кон веку нена­ви­дя­щий благо чело­ве­че­ского рода, послал жене князя на блуд­ное дело злого кры­ла­того змея. Он являлся ей в виде­ниях таким, каким был по своей при­роде, а посто­рон­ним людям каза­лось, что это сам князь с женою своею сидит. Долго про­дол­жа­лось такое нава­жде­ние. Жена же этого не скры­вала и рас­ска­зала о всем, что с ней про­изо­шло, князю, мужу сво­ему. А злой змей силой овла­дел ею.

Князь стал думать, как посту­пить со змеем, но был в недо­уме­нии. И гово­рит жене: «Раз­ду­мы­ваю, жена, но не могу при­ду­мать, чем одо­леть этого зло­дея? Не знаю — как убить его? Когда ста­нет он гово­рить с тобой, спроси, обо­льщая его, вот о чем: ведает ли этот зло­дей сам — от чего ему смерть должна при­клю­читься? Если узна­ешь об этом и нам пове­да­ешь, то осво­бо­дишься не только в этой жизни от злосмрад­ного дыха­ния и шипе­ния его и всего этого бес­стыд­ства, о чем даже гово­рить срамно, но и в буду­щей жизни нели­це­мер­ного судью, Хри­ста, тем уми­ло­сти­вишь». Слова мужа сво­его жена накрепко запе­чат­лела в сердце своем, и решила она: пусть так и будет.

Повесть о Петре и Февронии Муромских: история создания

Полное название «Повести о Петре и Февронии Муромских» — «Повесть от житиа святых новых чюдотворець муромских, благовернаго и преподобнаго и достохвалнаго князя Петра, нареченнаго в иноческом чину Давида, и супруги его благоверныя и преподобныя и достохвалныя княгини Февронии, нареченныя в иноческом чину Еѵфросинии». Это произведение написал в XVI веке инок Ермолай-Еразм.

Повесть основывается на Муромских преданиях, которые передавали из уст в уста. История написана в уникальном жанре, который объединяет сразу несколько направлений древнерусской литературы. Произведение отличает поэтическая настроенность и обилие гуманистических идей. Оно написано так, что кажется: все держится на противостоянии двух героев Петра и Февронии, но их единство и пример великой любви создают удивительный сюжет, любимый многими, независимо от религиозных убеждений. Произведение ведет борьбу и с социальным неравенством: бояре, не желавшие принять Февронию, в итоге поплатились за это и осознали свою ошибку.

Повесть о Петре и Февронии Муромских была написана после канонизации святых.

Повесть о Петре и Февронии Муромских: содержание, сюжет

История начинается с трагедии, которая разыгралась в семье князя Павла, правившего в Муроме. К его жене прилетал на блуд «огненный змий», который иным оборачивался самим князем Павлом. Князь повелел жене узнать у змия, как его можно победить. Жена князя Павла выяснила, что смерть огненному чудовищу придет «от Петрова плеча, от Агрикова меча».

Петр с готовностью согласился придти на помощь своему брату — князю Павлу. Но он не знал, где может взять Агриков меч. На помощь Петру пришел ребенок, который показал меч, лежащий в церкви женского Воздвиженского монастыря в алтарной стене между камней.

Явившись к брату, Петр увидел, что змий уже у его жены. Он велел князю Павлу не входить и сам расправился с чудовищем. Умирая, огненный змей обрызгал своей ядовитой кровью Петра, отчего у него началась проказа. Никто не мог исцелить храброго Петра, но открылось ему, что спасение может придти от дочери древолазца, добывавшего дикий мед.

Этой девушкой была Феврония, крестьянка села Ласково в Рязанской земле. Феврония согласилась ицелить знатного мужчину с одним условием — тот женится на ней после выздоровления. Петр дал обещание, но не сдержал его и, исцелившись, отказал Февронии, так как та была простолюдинкой.

Читайте также — Житие Петра и Февронии Муромских: история святых

Предчувствуя такой исход, Феврония нарочно не залечила один струп на теле Петра. Болезнь вновь охватила его. Раскаявшись, Петр взял Февронью в жены. Недовольство высказали уже бояре, когда Петр вступал в права наследства на княжение Муромом. Бояре сказали Петру: «Или отпусти жену, которая своим происхождением оскорбляет знатных барынь, или оставь Муром».

Петр не предал жену, взял Февронию, и они вместе уплыли по Оке. В Муроме, тем временем, началась смута, борьба за власть. Бояре одумались, попросили Петра и Февронию вернуться. Бояре не ошиблись: со временем Февронию за мудрость в правлении оценили все горожане.

В преклонных летах Петр и Феврония по взаимному согласию приняли монашеский постриг. Они скончались в один день и час.

Повесть о Петре и Февронии Муромских в день Петра и Февронии

День Петра и Февронии Муромских называют «православным днем святого Валентина». День памяти святых празднуется дважды в году — в воскресенье, предшествующее 19 сентября, в честь перенесения мощей и 8 июля в день их праведной кончины. В этот день стоит перечитать это произведение, которое является примером великой любви для православных супругов.

Читайте также — Святые Петр и Феврония: вместе навсегда

Февронию часто обвиняют в том, что она силой женила на себе Петра, но факты из повести Петра и Февронии Муромских говорят о другом:

• Господь привел Петра к Февронии и выразил Свою волю об их браке;
• Петр действительно исцелился благодаря Февронии;
• Феврония была мудрой и милосердной, когда правила в Муроме, за что ее полюбили горожане;
• Петр и Феврония хранили друг другу верность на протяжении многих лет;
• Петр и Феврония не хотели разлучаться и после смерти, завещая даже похоронить себя в одном гробу.

Повесть о Петре и Февронии Муромских читать

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

«Повесть о житии новых муромских святых чудотворцев»

«Повесть о Петре и Февронии», несомненно, один из самых известных древнерусских памятников. Соперничать с ним могут разве что «Слово о полку Игореве» и «Повесть временных лет». Но «Слово» — произведение уникальное: оно содержит очень много неясных фрагментов («темных мест»), и смысл его не поддается хотя бы относительно определенной интерпретации, а древняя киевская летопись разнородна и велика по объему, и мало кто, кроме профессионалов и любопытствующих ценителей древнерусской словесности, способен прочитать ее целиком. Иное дело — повесть о муромских князе и княгине. Ее не только изучают или по крайней мере должны изучать в школе (в программе это произведение имеется), ее включали и включают в состав книг для детского чтения, в том числе в сборники сказок разных народов. День памяти святых Петра и Февронии (25 июня старого стиля / 8 июля нового стиля) в 2022 году был объявлен государственным праздником — днем семьи, любви и верности. На вопрос «Что такое „Повесть о Петре и Февронии“?», обращенный к так называемому широкому читателю, мы почти наверняка услышим ответ: повесть-сказка о любви. Но ладно широкий читатель — подобным образом определяют это произведение и некоторые серьезные ученые-филологи!

Между тем «Повесть» — это житие, пусть и довольно необычное. Ее заглавие в рукописи — автографе книжника Ермолая-Еразма, которого сейчас принято считать создателем произведения, — «Повесть о житии новых муромских святых чудотворцев благоверного, и преподобного, и достойного похвалы князя Петра, названного по иночестве Давидом, и супруги его, благоверной и преподобной и достойной похвалы княгини Февронии, названной во иночестве Ефросинии». «Повесть о житии» — это довольно распространенное обозначение именно агиографических произведений (житий). Слово «повесть» в Древней Руси не обладало каким бы то ни было определенным жанровым смыслом, обозначая любое повествование: и летопись, и воинскую повесть, и притчу, и житие. Только в XVII веке, когда древнерусская словесность стала превращаться в привычную нам художественную литературу, «повестями» начали называть еще и новое явление — сочинения с вымышленными персонажами и сюжетами.

В заглавии «Повести» Петр и Феврония названы чудотворцами, благоверными (святыми мирянами) и преподобными (святыми монахами). Названы не только их крестильные, но и монашеские имена (супруги постриглись в монахи перед смертью). Во многих рукописях «Повесть о Петре и Февронии» прямо именуется житием, иногда в них встречаются пометы, указывающие, что ее фрагменты читались на богослужении. Произведение включалось в Четьи Минеи (сборники житий, расположенные по месяцам и дням памяти святых). Одну из версий «Повести» составил патриарх Московский и всея Руси Гермоген (ок. 1530—1612), возглавлявший Русскую церковь в 1606–1611 годах.

Что же до любви, то любовь-страсть, эротическое чувство, в отличие от любви к Богу и любви к ближнему, не только не относилась к числу христианских добродетелей, но и считалась чувством греховным (блудной страстью). Да и нет в «Повести» никакой любви-эроса. Вспомним ее сюжет: Феврония сообщает князю Петру, что готова исцелить его от тяжкой болезни при условии женитьбы на ней. Болящего правителя она до сих пор в глаза не видела: какая уж тут любовь! Прозорливо ведая, что Петр нарушит обещание и не пожелает взять в супруги простую крестьянку, мудрая дева не велит мазать целебным снадобьем лишь один струп. От единственной неисцеленной язвы муромский властитель вновь тяжко заболел, и пришлось ему таки брать простолюдинку-целительницу в жены… Какая же это повесть о любви! Скорее уж история принуждения к браку, или «инструкция» о том, как выйти замуж за принца, то бишь за князя. Но жития пишутся не с такой целью. Эти памятники создают для сохранения памяти о святых и для их почитания, чтение житий — не развлечение, а душеспасительный труд. Значит, мы воспринимаем «Повесть» неправильно. А правильно — это как?

Сказочные элементы в произведении действительно есть. Но функция их совсем не та, что в фольклоре. Ученые — исследователи и публикаторы — традиционно делят сюжет «Повести» на четыре части. В первой рассказывается об убийстве князем Петром змия, насланного дьяволом для блуда с женой Петрова брата князя Павла: «неприязненный» змий принимал облик ее мужа. Вторая часть повествует об исцелении Февронией от язв Петра, обрызганного кровью издыхающего змия. Третья — об изгнании супругов боярами из Мурома и об их возращении. Четвертая, последняя, сообщает о приготовлении к смерти Петра, принявшего монашество с именем Давид, и Февронии, постриженной с именем Евфросиния, об их кончине и погребении. Первый, змееборческий сюжетный мотив встречается и в былинах, и в волшебных сказках, в «Повести» он ближе к сказкам. Замечательный фольклорист В. Я. Пропп почти сто лет назад обнаружил в сюжетах этих фольклорных произведений устойчивые, переходящие из сказки в сказку мотивы, образующие единую структуру. (Он назвал эти мотивы функциями.) Среди них: подвох («антагонист пытается обмануть свою жертву, чтобы овладеть ею или ее имуществом»); пособничество («жертва поддается обману и тем невольно помогает врагу»); вредительство («антагонист наносит одному из членов семьи вред или ущерб»); выведывание (герой выведывает тайну смерти антагониста); получение волшебного средства; борьба («герой и его антагонист вступают в непосредственную борьбу); победа; ликвидация беды. В «Повести» им соответствуют: обман змием, принимающим облик князя Павла, его жены (подобие сказочных функций «подвох», «пособничество» и «вредительство»); признание змия жене Павла, что смерть его ждет «от Петрова плеча, от Агрикова меча» (выведывание в чистом виде); поединок Петра со змием и убийство чудища князем (борьба, победа, ликвидация беды). Схожи со сказочными и персонажи: Петр — герой, змий — его антагонист, жена князя Павла — жертва, отрок, показывающий Петру, где в кладке церковной стены лежит загадочный Агриков меч, — даритель. (В фольклоре известен богатырь Агрикан, но образ его неясен; предполагают, что это имя — искаженное прозвание героя византийской поэмы воителя Дигениса Акрита, переведенной прозой в Древней Руси. Иногда же считают, что это имя восходит к латинскому переводу греческого имени святого воина Георгия Великомученика: по-латыни это имя, означающее «земледелец», звучит как Agricola.) Однако есть и очень важные различия. Змий — не просто противник, а орудие злокозненного дьявола. Даритель-отрок не испытывает героя в отличие от сказочного помощника: герой сказки должен повести себя правильно, заслужить помощь или получение волшебного средства — например, быть обходительным с Бабой-ягой, не стрелять в серого волка. Князь Петр получает чудесный меч за усердное посещение церквей: «Было у Петра в обычае ходить в одиночестве по церквам. Была же вне града в женском монастыре церковь Воздвижения честного и животворящего креста. И пришел он в нее один помолиться. И вот явился ему отрок, говоря: „Княже! Хочешь, я покажу тебе Агриков меч?“ Он же, стремясь исполнить задуманное, ответил: „Да увижу, где он!“ Отрок же сказал: „Иди вслед за мной“. И показал князю в алтарной стене меж плитами щель, а в ней лежал меч. Тогда благоверный князь Петр взял тот меч, пошел к брату и поведал ему о всем. И с того дня стал искать подходящего случая, чтобы убить змея».

Необычной для волшебной сказки оказывается и развязка: сказочный персонаж вознагражден, он вступает в брак и воцаряется (функция «свадьба»). Петр вместо этого тяжко заболевает, окропленный кровью издыхающего змия. Нехарактерна для сказки и мотивировка поступков героя. Фольклорный персонаж действует в собственных интересах (например, возвращает похищенных жену или брата) либо выполняет чье-то приказание (к примеру, отца). Петр рискует жизнью ради брата и его жены, словно исполняя речение Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Евангелие от Иоанна, глава 15, стих 13). Во вступлении к «Повести» упоминаются разные чины святых, полных нелицемерной любви: упомянуты пророки, апостолы и мученики. Именно с мучениками ассоциируется князь Петр.

«Брат же мой пошел сквозь ноги на покойников глядеть»

События второй части «Повести» напоминает сюжеты уже не волшебных, а бытовых, или новеллистических сказок, а именно сказок о мудрой деве. В таких сказках описывается, как мудрая девушка-простолюдинка выходит замуж за царя, барина или купца, выполняя поставленную тем трудную, как будто бы неразрешимую задачу. Например, ей было велено явиться не голой и не одетой, и она приходит, завернувшись в рыбацкую сеть. В этом фрагменте «Повести» Феврония трижды демонстрирует мудрость. Девушка загадками беседует с посланцем князя, ищущим искусного лекаря для господина. «И сказала девушка: „Плохо, когда дом без ушей, а горница без очей!“ Юноша же, не поняв этих слов, спросил девушку: „Где хозяин этого дома?“ На это она ответила: „Отец и мать мои пошли взаймы плакать, брат же мой пошел сквозь ноги на покойников глядеть“». Недогадливому собеседнику она объясняет сказанное: «И этого-то понять не можешь! Пришел ты в дом этот, и в горницу мою вошел, и застал меня в неприбранном виде. Если бы был в нашем доме пес, то учуял бы, что ты к дому подходишь, и стал бы лаять на тебя: это — уши дома. А если бы был в горнице моей ребенок, то, увидя, что идешь в горницу, сказал бы мне об этом: это есть у горницы очи. А что сказала тебе про отца и мать, и про брата, что отец мой и мать моя пошли взаймы плакать — это пошли они на похороны и там оплакивают покойника. А когда за ними смерть придет, то другие их будут оплакивать: это — плач взаймы. Про брата же тебе так сказала потому, что отец мой и брат — древолазы, в лесу по деревьям мед собирают. И сегодня брат мой пошел бортничать, и когда он полезет вверх на дерево, то будет смотреть сквозь ноги на землю, чтобы не сорваться с высоты. Если кто сорвется, тот с жизнью расстанется. Поэтому я и сказала, что он пошел сквозь ноги на покойников глядеть». Так слуга Петра убедился в мудрости Февронии.

Сам князь перед тем, как принять от Февронии исцеление, решил ее «испытать в ответах — так ли она мудра, как он слыхал о речах ее от отрока своего. Послал он к ней с одним из своих слуг небольшой пучок льна, говоря так: „Эта девица хочет стать моей супругой ради мудрости своей. Если она так мудра, пусть из этого льна сделает мне сорочку, и одежду, и платок за то время, пока я в бане буду“. Слуга принес Февронии пучок льна и, вручив его ей, передал княжеский наказ. Она же сказала слуге: „Влезь на нашу печь и, сняв с грядки поленце, принеси сюда“. Он, послушав ее, принес поленце. Тогда она, отмерив пядью, сказала: „Отруби вот это от поленца“. Он отрубил. Она говорит ему: „Возьми этот обрубок поленца, пойди и дай своему князю от меня и скажи ему: за то время, пока я очешу этот пучок льна, пусть князь твой смастерит из этого обрубка ткацкий стан и всю остальную снасть, на чем будет ткаться полотно для него“. Слуга принес к своему князю обрубок поленца и передал слова девушки. Князь же говорит: „Пойди скажи девушке, что невозможно из такой маленькой чурочки за такое малое время смастерить то, чего она просит!“ Слуга пришел и передал ей слова князя. Девушка же на это ответила: „А это разве возможно — взрослому мужчине из одного пучка льна, за то малое время, пока он будет в бане мыться, сделать сорочку, и платье, и платок?“ Слуга ушел и передал эти слова князю». Феврония с честью выдержала испытание: «Князь же подивился ответу ее».

В этой части как будто бы нет никаких признаков жития. Феврония-целительница, перед которой в горнице скачет заяц, напоминает на первый взгляд колдунью-ворожею, но отнюдь не святую. Неслучайно писатель Серебряного века Алексей Ремизов в переложении «Повести» представил Февронию одновременно святой и ведьмой; демоническое колдовское начало проявляется после смерти героини, когда она встает из могилы, чтобы лечь в один гроб с мужем: «С вечера в день похорон поднялась над Муромом гроза. И к полночи загремело. Дорога до города из Воздвиженья вшибь и выворачивало — неуспокоенная, выбила Феврония крышку гроба, поднялась грозой и летела в Собор к Петру. Полыхавшая молнья освещала ей путь, белый огонь выбивался из-под туго сжатых век, и губы ее дрожали от немевших слов проклятья». Но у Февронии — героини «Повести» никаких демонических черт нет.

Третья часть «Повести» посвящена жизни супругов Петра и Февронии в Муроме. Уязвленные тем, что должны бывшую крестьянку признавать своей госпожой, боярские жены подговорили мужей требовать от Петра расстаться с супругой, изгнав ее из города. Феврония просит отдать самое для нее дорогое, муромские вельможи соглашаются, княгиня просит отпустить с ней мужа. Бояре сначала смутились, но потом обрадовались, решив править сами, без князя. Петра и Февронию со свитой они посадили на суда и отправили по реке Оке прочь от Мурома. Однако уже наутро к месту временной стоянки супругов прибыло посольство из города с просьбой вернуться на княжение и править по своей воле: знатные люди рассорились, борясь за власть, некоторые в этой распре были убиты.

В этом блоке «Повести» уже можно обнаружить элементы, присущие и житиям, и религиозной словесности в целом. Феврония совершает чудо. Обвиненная боярскими женами в обыкновении собирать оставшиеся после трапезы хлебные крошки в ладонь, как поступают простолюдинки, она по просьбе супруга разжимает пальцы, и на ладони оказываются церковные благовония — ладан и фимиам. Эпизод напоминает чудо из волшебной сказки «Царевна-лягушка»: ее героиня «огложет коску (кость. — А. Р.), да и в рукав, выпьет чего — остатки в другой рукав. <…> Дошла очередь танцевать <…> Та тотчас подхватила Ивана-царевича и пошла; уж она плясала-плясала, вертелась-вертелась — всем на диво! Махнула правой рукой — стали леса и воды, махнула левой — стали летать разные птицы. Все изумились. Отплясала — ничего не стало». Но в «Повести» кости и вино неслучайно заменены благовониями, используемыми в богослужении.

Еще одно чудо в этой части произведения — превращение подпорок для котлов, изготовленных поваром супругов, из срубленных деревцев вновь в живые деревья. Совершается оно по слову Февронии: «Да будут они утром большими деревьями с ветвями и листвой». Чудо превращения мертвого дерева в живое встречается в переводной древнерусской книжности. Так, в сказании о египетском монахе Иоанне Колове повествовалось, что тот был для испытания терпения и смирения понужден духовным отцом поливать старое, давно засохшее дерево — на третий год оно покрылось обильной листвой и дало плоды.

Феврония в этом сюжетном блоке «Повести» проявляет и твердую веру в Бога, и прозорливость, обещая приунывшему из-за оставленного княжения мужу: «Не скорби, княже, милостивый Бог, творец и заступник всех, не оставит нас в беде!» Прозорливость она выказывает и в другом эпизоде этой части, когда проникает в мысли одного из приближенных, плывшего вместе с женой в ладье княгини и подпавшего под дьявольское искушение и испытавшего вожделение к святой. Феврония, проникнув в его мысли, велит искушаемому испить воды слева и справа от борта судна и сравнить ее на вкус. Вопросив его, разнится ли на вкус вода по обе стороны ладьи, святая объясняет и преподает нравственный урок: «„Так и естество женское одинаково. Почему же ты, забыв о своей жене, о чужой помышляешь?“ И человек этот, поняв, что она обладает даром прозорливости, не посмел больше предаваться таким мыслям».

А поведение князя Петра автор «Повести» изображает как следование завету Христа, ссылаясь на речение из Евангелия от Матфея: «Блаженный же князь Петр не захотел нарушить Божиих заповедей ради царствования в жизни этой, он по Божьим заповедям жил, соблюдая их, как богогласный Матфей в своем Благовествовании вещает. Ведь сказано, что, если кто прогонит жену свою, не обвиненную в прелюбодеянии, и женится на другой, тот сам прелюбодействует [Евангелие от Матфея, глава 19, стих 9]. Сей же блаженный князь по Евангелию поступил: достояние свое к навозу приравнял, чтобы заповеди Божьей не нарушить».

В последней, четвертой части «Повести» Петр и Феврония представлены благочестивыми христианами, перед предчувствуемой кончиной принимающими монашеский постриг и смиренно ожидающими ее. Феврония, приготовившаяся к уходу, вышивает воздýх — покров, простираемый над дискосом (блюдом с частью просфоры — хлебцем, символизирующим Тело Христово), и над потиром — чашей с вином, символизирующим Кровь Христову. Супруги не только умирают в один день, но и тела их оказываются неразлученными после смерти: хотя люди, памятуя, что Петр-Давид и Феврония-Евфросиния приняли монашество, хоронят супругов в разных гробах и даже в разных местах, чудесным образом покойные обретаются в одном, общем гробе.

Даже простой пересказ сюжета показывает, что вовсе не любовь-эрос связывает героев «Повести». Иногда Петра и Февронию сравнивают с героями средневекового западноевропейского любовного романа о Тристане и Изольде. Но их сходство поверхностно. Да, доблестный рыцарь, как и муромский князь, победил страшного дракона, да, его исцелила от ран (правда, полученных в другом бою) прекрасная королевна Изольда. Да, как тела Петра и Февронии оказываются в одном гробе, так могилы Тристана и Изольды соединяет терновый куст, уничтожить который оказывается невозможным. Однако роман в отличие от «Повести» действительно рассказывает о любви-страсти, причем незаконной и неподвластной воле ее испытывающих: Тристан, давший слово своему дяде и сюзерену королю Марку сосватать ему Изольду, по ошибке выпил вместе с девушкой приворотный напиток, предназначенный венценосному жениху, — этот напиток король Марк должен был испить вместе с Изольдой на брачном ложе.

В «Повести» есть иной мотив — мотив нерушимости брака. Но освящения семьи в нем тоже нет. По традиционным представлениям, семья — это не союз мужа и жены (пара супругов именовалось четой), но муж, жена и дети. Бездетность мыслилась как горестная неполнота, как ущербный брак, как наказание. Между тем о детях Петра и Февронии «Повесть» ничего не сообщает, а сам их союз производит впечатление скорее не плотского, а чисто духовного, муж и жена словно миряне, ведущие жизнь монахов.

Однако «Повесть», действительно, непохожа и на традиционное житие. Прежде всего, неясна историчность ее персонажей. В летописании упоминается муромский князь с именем Давид, умерший в 1228 году. Однако Давид — его крестильное, а не монашеское имя. Княгини Февронии летописи не знают. Родословная бояр Овцыных и Володимеровых, составленная, возможно, в конце XVI века, сообщает, что эти боярские фамилии происходят от Василия, младшего брата Петра: «И князь Петр бездетен, и княгиня его Ефросиния оба святы». Но в родословной как братья Петра упомянуты муромские князья Василий и Иван, которых нет в «Повести», зато ничего не сказано о брате Павле.

Внешнее сходство первого и второго сюжетов «Повести» — змееборчества и женитьбы — со сказочными мотивами несомненно. Однако часто высказывавшаяся идея о том, что этот памятник восходит к народному преданию о муромских князе и княгине, — не более чем догадка, ничем твердо не обоснованная. Нет ни одной записи народной легенды о Петре и Февронии, с которой соединялись бы сюжеты о змееборчестве и об исцелении князя девушкой-крестьянкой. Сказки, в которых сочетаются эти сюжеты, известны, но они никак не связаны с муромскими святыми. Предание об излечении князя простолюдинкой из рязанского села Ласково неоднократно записывалось в XIX веке, но почти во всех записях содержатся следы книжного источника — несомненно, этим источником и была «Повесть о Петре и Февронии».

Первоначальная из известных нам редакций «Повести» появилась, видимо, в конце 1550-х годов и принадлежит книжнику Ермолаю-Еразму: одна из ее рукописей — автограф, содержащийся в сборнике сочинений этого древнерусского писателя. Стиль «Повести» во многом похож на стиль других его сочинений. Петр и Феврония были причислены к лику святых как местночтимые на церковном соборе 1547 года. В 1552 году, во время похода на Казань, Иван Грозный посетил Муром и поклонился почитаемым останкам благоверных супругов. Не исключено, что «Повесть» была создана по заказу молодого царя и митрополита Макария. Правда, церковные песнопения (стихиры), посвященные Петру и Февронию, датируются еще рубежом XV-XVI столетий, причем в них упоминается одоление князем змия. Поэтому не исключено, что в каком-то виде житие уже существовало полувеком раньше. Вместе с тем змий как символико-аллегорическое обозначение дьявольского начала — традиционный в средневековой книжности образ, традиционен и иносказательный мотив победы над ним. Так что стихиры — отнюдь не бесспорное свидетельство того, что изначальная версия «Повести» бытовала задолго до царствования Ивана Грозного.

Баня пакибытия и кисляждь

Автор жития Петра и Февронии использовал, вероятно, не готовые сюжеты о Петре и Февронии, а фольклорные модели, матрицы, применив их к изображению муромских святых и наделив совершенно новым смыслом. Так, по словам знаменитого фольклориста А. Н. Афанасьева, образ змея в фольклорной традиции связан с «дарами здоровья, крепости сил и молодости; ибо все это составляет непременное условие полноты жизни, проводником которой является Огненный Змей». Змеи призываются в заговорах против болезней и хворостей, «помазание кровью дракона, по немецкому преданию, укрепляет против всякого повреждения. <…> Гермес своим змеиным жезлом пробуждал мертвых». В былине о Потоке-богатыре и в немецкой сказке змеиная кровь обладает чудотворной целительной силой воскрешения умерших. А вот в «Повести о Петре и Февронии», напротив, кровь убитого Петром змея вредоносна: обрызганное ею, тело князя покрывается струпьями. Змееборческий подвиг Петра, несмотря на внешнее, формальное сходство с мотивами волшебной сказки, напоминает больше деяние святого Георгия Великомученика. Святой Георгий — самый известный и наиболее почитаемый змееборец: побеждая змея, он спасает дочь царя, обреченную на съедение чудовищем. Так и Петр побеждает змея и освобождает от его посягательств свою невестку.

Пугливый заяц — дикое животное, не боящееся Февронии — напоминает о других зверях, послушание, покорность которых часто описываются в переводных и в оригинальных житиях. Таковы, например, львы, служившие палестинскому монаху Герасиму и сирийскому монаху Анину, или медведь, приходивший за куском хлеба к Сергию Радонежскому и терпеливо ждавший своей пищи. Святые, по церковному учению, сохранили в себе дар повелевать животным, утерянный первым человеком Адамом после грехопадения: Адам назвал всех живых существ, дал им имена, что означало получение власти над ними. В фольклоре заяц — брачный символ, олицетворение плодовитости, но в «Повести» он приобретает иной, христианский смысл.

Символичен и образ бани. Исцеление в бане ассоциируется с крещением. Выражение «баня пакибытия» — метафора крещения в церковном языке. Это выражение использовано в Послании Титу апостола Павла (глава 3, стих 5). Оно встречается в 1-м тропаре песни 4-й второго дня Канона праздника Пятидесятницы, или Святой Троицы, и в молитве оглашенных литургии Василия Великого. В этой связи, по-видимому, не случайно, что «Повесть» открывается богословским вступлением, в котором излагается учение о Святой Троице: «Бог же, не имеющий начала, создав человека, оказал почет ему — над всем, что существует на земле, поставил царем и, любя в человеческом роде всех праведников, грешников же прощая, захотел всех спасти и привести в истинный разум. И когда с Отчего благословения, по своей воле и с помощью святого Духа один из Троицы — Сын Божий не кто иной, как Бог, слово, Сын отца, соблаговолил родиться во плоти на земле от пречистой девы Марии». Автор «Повести» Ермолай-Еразм был, между прочим, составителем богословского трактата «Книга о Троице». Число чудес, совершенных в «Повести» Февронией, — три (исцеление Петра, превращение хлебных крошек в ладан и фимиам и мертвых деревьев в живые) — символично и соотносится с триединым христианским Божеством, со Святой Троицей.

Упоминается во вступлении и Пятидесятница: «А после распятия, через три дня, господь наш Иисус Христос воскрес, и на сороковой день вознесся на небо и сел справа от Отца, и на пятидесятый день послал от Отца Духа святого на святых своих учеников и апостолов. Они же всю вселенную просветили верою, святым крещением».

Феврония велит Петру во время мытья в бане помазать язвы на теле неким снадобьем, именуемым не вполне ясным словом «кисляждь». В переводе на современный русский язык его заменяют такими словами, как «хлебная закваска» или «квас». Между тем закваска в православии символизирует присутствие Святого Духа и душу. В частности, именно так истолковывается использование хлеба для причащения верующими: мука соответствует телу, закваска — душе, а соль — уму. Об этом учил византийский богослов Никита Стифат. Также православное учение основывалось на речении Христа «Царство Небесное подобно закваске» (Евангелие от Матфея, глава 13, стих 33). Помазание струпьев Петром также ассоциируется с таинством миропомазания, совершаемым сразу после крещения: согласно православному учению, миропомазание — «печать дара Духа Святаго». Это дар, который, по словам протоиерея Александра Шмемана, «не принадлежит человеческой природе как таковой, хотя именно для получения этого дара человек был сотворен Богом. Подготовленный и получивший возможность своего исполнения благодаря крещению, он выводит человека за пределы „спасения“: делая его „христом“ во Христе, помазуя его помазанием Помазанника, он открывает дверь обожения (теозиса)».

Болезнь князя в «Повести», с одной стороны, — подобие мученичества. Неслучайно во вступлении среди святых упомянуты мученики, а в заключительной похвале сказано: «Радуйся, Петр, ибо, струпья и язвы нося на теле своем, мужественно все мучения претерпел!» (В оригинале вместо «мучения» употреблено слово «скорби».) Но одновременно эта болезнь символизирует человеческие грехи. Исцеляемый Петр совлекает с себя «ветхого человека» с его грехами, становится человеком новым.

Глубоким смыслом обладает в «Повести» и чудо с расцветшими деревцами. Не случайно только это чудо, совершенное Февронией, упомянуто в заключительной похвале святым супругам как одно из проявлений благодати, дарованной Петру и Февронии Христом: «Радуйся, дивная Феврония, ибо по твоему благословению за одну ночь маленькие деревца выросли большими и покрытыми ветвями и листьями!» У чуда есть библейский прообраз. Это рассказ из ветхозаветной Книги Чисел о процветшем жезле Аарона: «На другой день вошел Моисей [и Аарон] в скинию откровения (в переносной храм-палатку. — А. Р.), и вот, жезл Ааронов <…> расцвел, пустил почки, дал цвет и принес миндали» (глава 17, стих 8).

На первый взгляд это сопоставление может показаться недостаточно обоснованным: если в Повести о Петре и Февронии расцветают срубленные деревца, то в Книге Чисел дает листья и плоды жезл. Но и срубленные деревца, и жезл имеют общее значение «древесное»: жезл — изделие из дерева, «срубленное дерево». Кроме того, сходны ситуации, в которых происходят чудеса: евреи ропщут на Моисея и Аарона, бояре изгоняют князя Петра и его жену Февронию. Похож и смысл чудес: процветший жезл Аарона подтверждает его право быть первосвященником, расцветшие деревца свидетельствуют и о святости Петра и Февронии, и об их праве на власть в Муроме. Не случайно вскоре после этого чуда (хотя и не из-за этого чуда) бояре и просят их вернуться в погрязший в безвластии и смуте город.

Но самое главное: в христианской традиции, унаследованной Русью, существовала очень тесная смысловая связь между понятиями деревья (древо) и жезл. Жезл Аарона истолковывался в богословии в качестве иносказательного обозначения преизбыточествующей и возрождающей благодати Божией в церкви Христовой. Такое толкование жезла Ааронова содержится в третьей песни Канона на Воздвижение Честнаго Креста, составленного Косьмой Маюмским: «Жезл принимается в образ тайны, ибо он цветением указал на иерея (священника. — А. Р.). Бесплодная же прежде церковь цвет дала ныне древу креста в державу и утверждение». Праздник Воздвижения был установлен в память об обретении креста, на котором был распят Иисус Христос, императрицей Еленой — матерью Константина Великого. Для «Повести о Петре и Февронии», содержащей апологию самодержавной власти (изгнание Петра из города и попытка бояр править вместо князя приводит к смуте), символика Креста должна была быть значимой: праздник Воздвижения, а также видение Креста святому равноапостольному императору Константину ассоциировались с идеей освящения и утверждения царской власти. Неслучайно князь Петр обретает чудесный Агриков меч, которым он убьет «злокозненного змия», в церкви, которая находилась «в женском монастыре Воздвижения честнаго и животворящаго креста».

В Каноне на Воздвижение Честнаго Креста Косьмы Маюмского символически соотнесены жезл и крест: жезл Моисея — прообраз креста: «Крест начертав жезлом напрямую, Моисей рассек Красное <море>, так что прошел Израиль; и его же, обратив на фараона с колесницами, соединил, ударив, наоборот написав непобедимое оружие. Потому воспоем Христа, Бога нашего, ибо прославился». Прообразом Креста Христова в Каноне также является «древо», к которому Моисей привязал изображение змея, дабы избавить народ от жалящих змей (Книга Чисел, глава 21, стихи 6–9). Крест неизменно именуется Косьмой Маюмским «древом». Изображения креста с проросшими у его основания ветвями с листьями широко распространено в христианстве.

Таким образом, в символическом библейском коде «Повести о Петре и Февронии» чудесно расцветшие деревца соотнесены с процветшим жезлом Аарона и знаменуют святость и царственность Петра и Февронии: эта соотнесенность установлена их подтекстом — Каноном Косьмы Маюмского. Если процветший жезл Ааронов знаменует благодать церкви Христовой, то в том числе — и благодать, дарованную муромским святым. Змий в Повести — порождение или персонификация дьявола. Петр соотнесен с Христом, искупившим крестной смертью первородный грех и тем самым победившим дьявола-змия. В Каноне Косьмы Маюмского именно Моисей как победитель змей символизирует-предвещает явление Христа, а «древо», создав которое Моисей избавляет свой народ от змей, является символом Крестного Древа.

Как показала М. Б. Плюханова, весь сюжет «Повести» в целом наделен глубоким символическим смыслом: это союз государя-змееборца с Премудростью и с его землей, олицетворенной в женском образе. (Неслучайно героиня «Повести» — простая крестьянка.) Змееборчество соотносит Петра с Христом — победителем дьявола, София — Премудрость Божия, по одной из богословских трактовок, — один атрибутов Христа. Одновременно автор «Повести» развивает мотив из ветхозаветной Книги Премудрости Соломона, в которой Премудрость метафорически именуется невестой этого израильско-иудейского царя.

Эпоха, когда «Повесть» была создана или, по крайней мере, сложилась в известном нам виде, была в России временем широкого распространения аллегорических фресковых и иконных образов. В середине XVI столетия создавались необычные, неканонические иконы. Например, Троица Новозаветная, где неописуемые, лишенные плотского, зримого облика Бог-Отец и Святой Дух изображались, соответственно, в виде старца и голубя. Или так называемая четырехчастная икона, на которой Христос написан в образе молодого воина: в доспехах и с мечом в руке он сидит на кресте, попирающем дьявола. Житие Петра и Февронии с его символико-аллегорическим сюжетом естественно вписывается в контекст этой эпохи. Мнимая повесть-сказка о любви оказывается исполненным сокровенного смысла памятником притчевой природы.

«Повесть о петре и февронии»

«Повесть
о Петре и Февронии» была создана в
середине XVI
в. писателем-публицистом Ермолаем-Еразмом
на основе муромских ус­тных преданий.
После канонизации Петра и Февронии на
соборе 1547 г. это произведение получило
распространение как житие. Однако
мит­рополитом Макарием оно не было
включено в состав «Великих Четьих-Миней»,
поскольку и по содержанию, и по форме
оно резко расходилось с житийным каноном.
Повесть с необычайной вырази­тельностью
прославляла силу и красоту женской
любви, способной преодолеть все жизненные
невзгоды и одержать победу над смертью.

Герои
повести — исторические лица: Петр и
Феврония княжили в Муроме в начале XIII
в., они умерли в 1228 г. Однако в повести
историчны только имена, вокруг которых
был создан ряд народ­ных легенд,
составивших основу сюжета повести. Как
указывает М. О. Скрипиль, в повести
объединены два народнопоэтических
сю­жета: волшебной сказки об огненном
змее и сказки о мудрой деве.

С
устно-поэтической народной традицией
связан образ централь­ной героини —
Февронии. Дочь крестьянина — «древолазца»
(бортни­ка)
обнаруживает нравственное и умственное
превосходство над князем Петром. В
повести на первый план выдвигается
необычайная
мудрость
Февронии. Отрок (слуга) князя Петра
застает ее и избе за ткацким станком в
простой одежде, и Феврония встречает
княжеского слугу «странными» словами:
«Нелепо
есть быти дому безо ушию, и храму без
очию». На
вопрос юноши, где находится кто-либо из
живущих в доме мужчин, она отвечает:
«Отец
и мати моя поидоша в заем накати. Брат
же мои иде чрез ноги в нави (смерть)
зрети».

Сам
отрок не в силах уразуметь смысла мудрых
речей Февронии и просит объяснить их
значение. Феврония охотно это делает.
Уши дому — собака, очи храму (дому) —
ребенок. У нее в доме нет ни того, ни
другого, поэтому некому было предупредить
ее о приходе незна­комца, и тот застал
се в столь неприглядном виде. А мать и
отец пошли на похороны — взаймы плакать,
так как, когда они умрут, по ним тоже
будут плакать. Отец и брат ее —
«древолазцы»,
собирающие
мед диких пчел, и ныне брат «на
таково дело иде»; взбираясь
на дерево и смотря через ноги вниз, он
постоянно думает о том, как бы не упасть
с такой высоты, не разбиться насмерть.

Одерживает
победу Феврония и над Петром, состязаясь
с князем в мудрости. Желая проверить ум
девушки, Петр посылает ей пучок льна,
предлагая, пока он моется в бане, сделать
из него рубашку, штаны и полотенце. В
ответ Феврония просит Петра сделать из
щепки ткацкий станок, пока она «очешет»
лен.
Князь вынужден признать, что этого
сделать невозможно. «А
се ли възможно есть человеку мужеска
възрасту въ едином повесме (пучке) лну
в молу годину, в ню же пребудет в бани,
сътворити срачицу и порты и убрусець?»
— спрашивает
Феврония. И Петр вынужден признать ее
правоту.

Феврония
согласна уврачевать язвы Петра при
одном условии — стать его женой. Она
понимает, что не так-то просто князю
жениться на крестьянке. Когда князь
исцелился, он и думать забыл о своем
обещании: «…не
въсхоте пояти ю жену себе отечества
(происхождения)
ея
ради». Феврония,
понимая, что она неровня князю, предвидела
подобный ответ Петра и поэтому заставила
его помазать не все струпья. А когда
тело князя вновь покрылось язвами, он
вынужден со стыдом вернуться к ней,
прося врачевания. И Феврония исцеляет
Петра, предварительно взяв с него твердое
слово жениться. Так дочь рязан­ского
крестьянина заставляет Петра сдержать
свое княжеское обеща­ние. Подобно
героиням русских народных сказок,
Феврония борется за свою любовь, за свое
счастье. До конца дней хранит она свято
любовь к мужу. По требованию муромских
бояр она покидает город, взяв с собой
самое для нее дорогое — своего супруга.
Он для нее дороже власти, почестей,
богатства.

На
корабле Феврония угадывает нечестивые
помыслы некоего женатого человека,
который посмотрел на нее с вожделением.
Она
заставляет
его попробовать воду с обоих бортов
судна и спрашивает: «Равна
ли убо си вода есть, или едина слажеши?».
Он
отвечает: «Едина
есть, госпоже, вода». И
Феврония говорит тогда: «И
едино естество женьское есть. Почто
убо, свою жену оставя, чюжиа мыслиши!»

Феврония
умирает одновременно с мужем, ибо не
мыслит себе жизни без него. А после
смерти тела их оказываются лежащими в
едином гробу. Дважды пытаются их
перехоронить, и каждый раз тела их
оказываются вместе.

Характер
центральной героини в повести дан весьма
многогранно. Дочь рязанского крестьянина
исполнена чувства собственного
досто­инства, женской гордости,
необычайной силы ума и воли. Она обладает
чутким, нежным сердцем, способна с
неизменным постоянством и верностью
любить и бороться за свою любовь. Ее
чудесный обаятель­ный образ заслоняет
слабую и пассивную фигуру князя Петра.
Только в начале повести Петр выступает
в роли борца за поруганную честь брата
Павла. С помощью Агрикова меча он
одерживает победу над змеем, посещавшим
жену Павла. На этом его активная роль в
развитии сюжета заканчивается, и
инициатива переходит к Февронии.

В
повести намечена тема социального
неравенства. Не сразу князь решается
на брак с дочерью «древолазца».
А
когда личный конфликт разрешен благодаря
мудрости Февронии, возникает новый,
политиче­ский. Петр после смерти брата
Павла стал «един
самодержец» «граду своему». Однако
бояре не любят князя, «жен
ради своих», «яко бысть княгини не
отечества ради ея». Бояре
обвиняют Февронию в нарушении «чина»,
т.
с. порядка: она неподобающим княгине
образом ведет себя за столом. Пообедав,
Феврония по крестьянской привычке,
вставая из-за стола, «взимает
в руку свою крохи, яко гладна». Перед
нами весьма выразительная бытовая
деталь — крестьянка хорошо знает цену
хлеба!

Последовательно
проводя идею «самодержавной»
княжеской
вла­сти, повесть резко осуждает
своеволие боярства. Бояре с «яростию»
говорят
князю, что они не хотят, чтобы Феврония
господствовала над их женами. «Неистовии,
наполнившеся безстудиа» бояре
учреждают пир, на котором «начата
простирати безстудныя свои гласы, аки
пси лающе», требуя,
чтобы Феврония покинула город. Удовлетворяя
просьбу кня­гини отпустить с ней ее
супруга, «кииждо
бо от боляр в уме своем дръжаще, яко сам
хощет самодержец быти». Однако
после того как «самодержец»
Петр
покинул город, «мнози
бо вельможа во граде погибоша от меча.
Кииждо их хотя державъствовати, сами
ся изгубиша». Поэтому
оставшиеся в живых вельможи и народ
молят князя вернуться в Муром и
«державствоватъ»
там
по-прежнему. Политический конфликт
князя и боярства разрешен жизненной
практикой.

Характерная
особенность «Повести о Петре и Февронии»
— отра­жение в ней некоторых деталей
крестьянского и княжеского быта: описание
крестьянской избы, поведение Февронии
за обедом. Это внимание к быту, частной
жизни, человека было новым в литературе.

Агиографические
элементы в повести не играют существенной
роли. В соответствии с традициями
житийной литературы и Петр и Феврония
именуются «благоверными»,
«блаженными». Петр
«имеяше
обычаи ходити по церквам, уединялся»,
отрок
указывает ему чудесный Агриков меч,
лежащий в алтарной стене церкви
Воздвиженского монастыря. В повести
отсутствуют характерные для жития
описания благочестивого происхождения
героев, их детства, подвигов благоче­стия.
Весьма своеобразны и те «чудеса», которые
совершает Феврония: собранные ею со
стола хлебные крошки превращаются в
«добровонный
фимиам», а
«древца
малы», на
которых вечером повар повесил котлы,
готовя ужин, по благословению Февронии
наутро превращаются в большие деревья,
«имуще
ветви и листвие».

Первое
чудо носит бытовой характер и служит
оправданием пове­дения Февронии:
обвинение, возведенное боярами на
княгиню-му­жичку, отводится с помощью
этого чуда. Второе чудо является символом
животворящей силы любви и супружеской
верности Февро­нии. Утверждением этой
силы и отрицанием монашеского
аскетиче­ского идеала служит также
посмертное чудо: гроб с телом Петра
поставлен внутри города в церкви
Богородицы, а гроб с телом Февро­нии
— «вне
града» в
женском Воздвиженском монастыре; наутро
оба эти гроба оказываются пустыми, а их
тела «наутрии
обретошася въ едином гробе».

Ореолом
святости окружается не аскетическая
монашеская жизнь, а идеальная супружеская
жизнь в миру и мудрое единодержавное
управление своим княжеством: Петр и
Феврония «державствующе»
в
своем городе, «аки
чадолюбии отец и мати», «град бо свои
истиною и кротостию, а не яростию
правяще».

В
этом отношении «Повесть о Петре и
Февронии» перекликается с «Словом о
житии Дмитрия Ивановича» и предвосхищает
появление «Повести о Юлиании Лазаревской»
(первая треть XVII
в.).

Таким
образом, «Повесть о Петре и Февронии»
принадлежит к числу оригинальнейших
высокохудожественных произведений
древ­нерусской литературы, ставивших
острые социальные, политические и
морально-этические вопросы. Это подлинный
гимн русской женщи­не, ее уму,
самоотверженной и деятельной любви.

Как
показала Р. П. Дмитриева, повесть состоит
из четырех новелл, объединенных
трехчленной композицией и идеей
всемогущества любви.
Повесть не связана с какими-либо
конкретными историческими событиями,
а отражает возросший интерес общества
к личной жизни человека. Необычайна и
героиня повести — крестьянка Феврония,
ставшая княгиней не по воле небесного
промысла, а благодаря поло­жительным
качествам своего характера. Жанр «Повести
о Петре и Февронии» не находит себе
соответствий ни с исторической повестью,
ни с агиобиографией. Наличие поэтического
вымысла, восходящего к традициям народной
сказки, умение автора художественно
обобщать различные явления жизни,
позволяют рассматривать «Повесть о
Петре и Февронии» как начальную стадию
развития жанра светской бытовой повести.
О ее популярности свидетельствуют
многочисленные списки (четыре редакции)
и переработки.

«Повесть
о Петре и Февронии» в дальнейшем оказала
влияние на формирование Китежской
легенды, необычайно популярной в
старо­обрядческой среде. Эта легенда
изложена в романе П. И. Мельнико­ва-Печерского
«В лесах», в очерках В. Г. Короленко.
Поэтическая основа легенды пленила Н.
А. Римского-Корсакова, создавшего на ее
основе оперу «Сказание о невидимом
граде Китеже и деве Февронии».

Явный
упадок переживает в XVI
в. жанр хожений, что объясняется
прекращением регулярных общений Руси
с христианским Востоком после завоевания
турками Константинополя, а связи с
Западной Европой только налаживались.

В
середине века по поручению митрополита
Макария был создан своеобразный
путеводитель-справочник по Афонским
монастырям и окружающей их природе.

По-видимому,
Василием Поздняковым, отправленным
Грозным в Царырад, Иерусалим, Египет и
Афон для раздачи «милостыни»
пра­вославной
церкви, было написано хоженис, основу
которого составило «Поклонение святыням
града Иерусалима» (перевод с греческого),
дополненное рядом легенд и официальным
посланием Грозного пат­риарху Иоакиму
и полемическим словом о состязании
Иоакима с евреями. В конце XVI
в. хожение Позднякова было переделано
неиз­вестным автором и получило
широкое распространение как «Хожение
Трифона Коробейникова», отнесенное к
1582 г. (в действительности Трифон совершил
свое путешествие в 1593—94 гг.). Это
произведение вобрало в себя все известные
на Руси сведения о Палестине и приобрело
большую популярность.

В
XVI
в. начинает меняться состав и характер
переводной литера­туры. Она пополняется
переводами с латинского трактатом
Блаженного Августина «О граде божием»,
латинской грамматикой Доната,
астрономическими и астрологическими
книгами, своеобразной энцик­лопедией
средневековых знаний — «Луцидариусом»
(«Златый бисер»), написанной в форме
беседы учителя с учеником.

Об
усиливающемся интересе на Руси к
мусульманскому Востоку свидетельствует
перевод путешествия римлянина Людовика
в Мекку и Медину.

Таким
образом, развитие литературы XVI
столетия характеризуется объединением
местных областных литератур в единую
общерусскую литературу, идеологически
закрепляющую политическое объединение
русских земель вокруг Москвы. В официальной
литературе, создавае­мой в
правительственных кругах, вырабатывается
репрезентативный риторический стиль
идеализирующего биографизма с целью
панеги­рического прославления
«Московского
царствия», его
благоверных и благочестивых единодержавных
правителей и «новых
чудотворцев», свидетельствующих
о богоизбранности «Российского
царствия».

Этот
стиль строго соблюдает этикетность,
церемониальность, в нем преобладают
абстрагирующие начала в изображении
героев, которые предстают перед читателем
во всем блеске и величии украшающих их
добродетелей. Они произносят торжественные
«речи», соответствую­щие их сану и
ситуации. Они совершают свои «деяния»
в строгом соответствии со своим
официальным положением. Однако этот
стиль начинает разрушаться за счет
включения, порой непроизвольного,
конкретных бытовых жизненных зарисовок,
фольклорного материала, просторечных
и разговорных элементов языка. В
литературе XVI
в. начинается процесс ее демократизации,
проявляющийся в усилении воздействия
фольклора, различных форм деловой
письменности. Из­менения претерпевают
также формы исторического и агиографическо­го
повествования, не пренебрегающие
занимательностью и допус­кающие
вымысел. Все это приводит к обогащению
литературы и способствует более широкому
отражению ею действительности.

КОНТРОЛЬНЫЕ
ВОПРОСЫ

1.
Каковы основные темы и жанры публицистики
XVI
в.?

2.
Как отразились политические проблемы
конца XV
—начала XVI
в. в беллетри­стических повестях о
Дракуле и царице Динаре?

3.
Каково историческое и литературное
значение «Хожения за три моря» Афанасия
Никитина? Каков характер описания Индии
в «Хожений»? Как отразилась личность
путешественника?

4. Каково политическое
и литературное значение «Сказания о
князьях Владимир­ских»?

5. Каковы основные
темы и стиль «наказаний» Даниила-митрополита?

6.
Дайте общую характеристику творчества
Максима Грека. Какова его идейная
направленность и каков характер его
литературной манеры?

7. Каковы основные
идеи публицистики Ивана Пересветова и
какими способами он их выражал?

8.
Какие обвинения и в какой форме предъявлял
Андрей Курбский к Ивану Грозному в своих
посланиях?

9.
Каков характер посланий Грозного к
Андрею Курбскому и в Кирилло-Белозерский
монастырь? Каков характер писательской
манеры Ивана Грозного?

10. Какие обобщающие
произведения создаются в середине

XVI
в. и каково их своеобразие?

11.
К какому жанру следует отнести «Повесть
о Петре и Февронии»?

12.
Как и в чем проявляются связи «Повести
о Петре и Февронии» с устным народным
творчеством и традициями агиографии?

13.
Как изменяется характер исторического
повествования в «Казанской истории»?
Каково ее литературное значение?

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #

Author	Hermolaus-Erasmus
Original title	Повесть о Петре и Февронии Муромских
Translator	Serge Zenkovsky
Country	Russia
Language	Russian
Genre	Tale, hagiography
Publication date	mid-16th century

The Tale of Peter and Fevronia of Murom (Russian: Повесть о Петре и Февронии Муромских, Povest o Petre i Fevronii Muromskikh) is a 16th-century Russian tale by Hermolaus-Erasmus, often referred to as a hagiography.

Plot summary[edit]

Apanage prince Paul (Russian: Павел) is much disturbed as a guileful snake has gotten into the habit of visiting his wife, disguising itself as the prince. His wife finds out that the only one who can destroy the snake, using a magiс sword, is Paul’s brother, Peter (Russian: Пётр). Peter kills the snake but its blood spills over him and his body becomes covered with painful scabs. No doctors are able to help but then Peter hears of Fevronia (Russian: Феврония), a wise young peasant maiden, who promises to heal him. In reward he agrees to marry her. However, once healed he does not keep his promise but instead sends her rich gifts. Soon Peter’s body is again covered with scabs. Fevronia heals him once more and this time they get married.
Soon after this Prince Paul dies and Peter and Fevronia come to reign in Murom. The boyars are unhappy to have a peasant woman for princess and they ask Fevronia to leave the city, taking with her whatever riches she wants. Fevronia agrees, asking them to let her choose just one thing.
The boyars find out that the wise maiden’s wish is to only take her husband so Peter and Fevronia leave Murom together.
Because the city no longer has a prince, a power struggle begins among the boyars, leading to havoc in Murom and finally Peter and Fevronia are asked to return. They reign wisely and happily until their last days, which they spend in separate cloisters.
Knowing that they will die on the same day they ask to be buried in the same grave. The Russian Orthodox tradition does not allow for a monk and a nun to be buried together but the bodies are twice found to disappear from the original coffins and finally remain in a common grave forever.

The Text[edit]

Redactions[edit]

There exist four redactions and abundant copies of the tale, indicating the immense popularity of this piece in the 16th and 17th centuries.

[edit]

The author of the tale is Hermolaus-Erasmus (Ермолай-Еразм), who came to Moscow from Pskov in the mid 16th century to become a protopope of one of the palace cathedrals. In the 1560s he became a monk and is thought to have left Moscow. Despite the established authorship of the piece, most scholars posit that its basis lies in the oral legends of Murom.^[1]

Origins[edit]

Dmitry Likhachev asserts that the story of Peter and Fevronia existed in written form already in the 15th century, before Hermolaus-Erasmus. This assertion is supported by a recorded church service from the 15th century, which praised the Murom prince Pyotr (Peter), the victor over the snake, and his young wife Fevronia with whom he was buried in the same grave.
It is surmised that the main characters of the piece are historical figures. Pyotr stands for the Murom prince David Yurievich (Russian: Давид Юрьевич), who reigned in Murom but died as a monk in 1228. This prince supposedly married a peasant woman. However a lot of the details about the prince in the tale are imaginary and were created and modified over time in the oral legends of Murom.^[2]

Genre and Literary Importance[edit]

The folkloric origin of this tale explains the stark differences between this work and canonical hagiographical works. In 1547 Peter and Fevronia were canonized and the tale started to be interpreted as a hagiographical piece. It was not, however, included in the Great Menaion Reader (Velikie Minei Chetii in Russian) because of its unconventional form and largely secular contents.

Soviet scholars have looked at The Tale of Peter and Fevronia as the initial stage of the secularization of Russian literature.^[2] Many scholars notice the personalized nature of the piece, its focus on the life of an individual. This indicates the growing interest and attention of the society to the individual and foreshadows the development of the Enlightenment values in Russia.^[3]

Folkloric Motifs[edit]

Many of the motifs found in the tale come not only from Russian folklore, but can also be found in Western European literature of the Middle Ages. The motifs of a prince’s victory over a snake or dragon, his magical healing by a beautiful maiden and the motif of wise women outwitting lustful men and protecting their honor, can be seen, among others, in the Legend of Tristan and Isolde and in Boccaccio’s The Decameron.

Adaptations[edit]

The Tale of Peter and Fevronia served as one of the sources to the Nikolai Rimsky-Korsakov opera The Legend of the Invisible City of Kitezh and the Maiden Fevroniya (Russian: Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии, Skazaniye o nevidimom grade Kitezhe i deve Fevronii).

Translations[edit]

An English translation is available as «Peter and Fevronia of Murom» in Medieval Russia’s Epics, Chronicles and Tales by S. Zenskovsky (New York: Meridian, 1974).

References[edit]

External links[edit]

• Full Old Russian text online http://old-russian.chat.ru/10fevron.htm

Author	Hermolaus-Erasmus
Original title	Повесть о Петре и Февронии Муромских
Translator	Serge Zenkovsky
Country	Russia
Language	Russian
Genre	Tale, hagiography
Publication date	mid-16th century

The Tale of Peter and Fevronia of Murom (Russian: Повесть о Петре и Февронии Муромских, Povest o Petre i Fevronii Muromskikh) is a 16th-century Russian tale by Hermolaus-Erasmus, often referred to as a hagiography.

Plot summary[edit]

Apanage prince Paul (Russian: Павел) is much disturbed as a guileful snake has gotten into the habit of visiting his wife, disguising itself as the prince. His wife finds out that the only one who can destroy the snake, using a magiс sword, is Paul’s brother, Peter (Russian: Пётр). Peter kills the snake but its blood spills over him and his body becomes covered with painful scabs. No doctors are able to help but then Peter hears of Fevronia (Russian: Феврония), a wise young peasant maiden, who promises to heal him. In reward he agrees to marry her. However, once healed he does not keep his promise but instead sends her rich gifts. Soon Peter’s body is again covered with scabs. Fevronia heals him once more and this time they get married.
Soon after this Prince Paul dies and Peter and Fevronia come to reign in Murom. The boyars are unhappy to have a peasant woman for princess and they ask Fevronia to leave the city, taking with her whatever riches she wants. Fevronia agrees, asking them to let her choose just one thing.
The boyars find out that the wise maiden’s wish is to only take her husband so Peter and Fevronia leave Murom together.
Because the city no longer has a prince, a power struggle begins among the boyars, leading to havoc in Murom and finally Peter and Fevronia are asked to return. They reign wisely and happily until their last days, which they spend in separate cloisters.
Knowing that they will die on the same day they ask to be buried in the same grave. The Russian Orthodox tradition does not allow for a monk and a nun to be buried together but the bodies are twice found to disappear from the original coffins and finally remain in a common grave forever.

The Text[edit]

Redactions[edit]

There exist four redactions and abundant copies of the tale, indicating the immense popularity of this piece in the 16th and 17th centuries.

[edit]

The author of the tale is Hermolaus-Erasmus (Ермолай-Еразм), who came to Moscow from Pskov in the mid 16th century to become a protopope of one of the palace cathedrals. In the 1560s he became a monk and is thought to have left Moscow. Despite the established authorship of the piece, most scholars posit that its basis lies in the oral legends of Murom.^[1]

Origins[edit]

Dmitry Likhachev asserts that the story of Peter and Fevronia existed in written form already in the 15th century, before Hermolaus-Erasmus. This assertion is supported by a recorded church service from the 15th century, which praised the Murom prince Pyotr (Peter), the victor over the snake, and his young wife Fevronia with whom he was buried in the same grave.
It is surmised that the main characters of the piece are historical figures. Pyotr stands for the Murom prince David Yurievich (Russian: Давид Юрьевич), who reigned in Murom but died as a monk in 1228. This prince supposedly married a peasant woman. However a lot of the details about the prince in the tale are imaginary and were created and modified over time in the oral legends of Murom.^[2]

Genre and Literary Importance[edit]

The folkloric origin of this tale explains the stark differences between this work and canonical hagiographical works. In 1547 Peter and Fevronia were canonized and the tale started to be interpreted as a hagiographical piece. It was not, however, included in the Great Menaion Reader (Velikie Minei Chetii in Russian) because of its unconventional form and largely secular contents.

Soviet scholars have looked at The Tale of Peter and Fevronia as the initial stage of the secularization of Russian literature.^[2] Many scholars notice the personalized nature of the piece, its focus on the life of an individual. This indicates the growing interest and attention of the society to the individual and foreshadows the development of the Enlightenment values in Russia.^[3]

Folkloric Motifs[edit]

Many of the motifs found in the tale come not only from Russian folklore, but can also be found in Western European literature of the Middle Ages. The motifs of a prince’s victory over a snake or dragon, his magical healing by a beautiful maiden and the motif of wise women outwitting lustful men and protecting their honor, can be seen, among others, in the Legend of Tristan and Isolde and in Boccaccio’s The Decameron.

Adaptations[edit]

The Tale of Peter and Fevronia served as one of the sources to the Nikolai Rimsky-Korsakov opera The Legend of the Invisible City of Kitezh and the Maiden Fevroniya (Russian: Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии, Skazaniye o nevidimom grade Kitezhe i deve Fevronii).

Translations[edit]

An English translation is available as «Peter and Fevronia of Murom» in Medieval Russia’s Epics, Chronicles and Tales by S. Zenskovsky (New York: Meridian, 1974).

References[edit]

External links[edit]

• Full Old Russian text online http://old-russian.chat.ru/10fevron.htm

Русская Православная Церковь

• 23 Декабрь 2022

  26 декабря, в понедельник, в 19.00 в Лектории на Воробьевых горах храма Троицы и МГУ, к 100-летию СССР состоится выступление Михаил а  Борисович а  С МОЛИНА , историк а  русской консервативной мысли, кандидат а  исторических наук, директор а  Фонда «Имперское возрождение» , по теме «Учреждение СССР — уничтож ение  историческ ой  Росси и » .

   

  Адрес: Косыгина, 30.
  Проезд: от м.Октябрьская, Ленинский проспект, Ломоносовский проспект, Киевская маршрут№297 до ост. Смотровая площадка.

• 28 Ноябрь 2022

• Все новости