Как победить на олимпиаде по литературе? Образец сочинения «на отлично».
Автор статьи — кандидат филологических наук Э. М. Зобнина.
Эта статья — для тех, кто стремится поступить на Филологический факультет МГУ или хочет стать призером олимпиады по литературе.
Из года в год выпускники школ приходят в Университет на вступительные (или подают олимпиадные работы), пишут сочинение и делают одну и ту же ошибку: не умеют раскрыть тему, а нередко и вообще отходят от нее, превращая сочинение в пересказ произведения или биографии автора.
В основе хорошего сочинения лежит владение литературным материалом (то самое знание текста, о котором написано во всех пособиях), грамотность, умение логично излагать свои мысли и, наконец, способность к размышлению над темой. Можно существенно повысить уровень вашей вступительной работы, если, во-первых, избавиться от типичных ошибок, во-вторых, усвоить те требования, которые предъявляются как к вступительному сочинению, так и к работе олимпиадного уровня.
Эта статья объясняет не что надо писать, а как надо писать, о чем надо писать.
Из этой статьи вы узнаете:
1. Каких ошибок в построении работы и изложения материала следует избегать,
2. Как правильно спланировать работу (дан план сочинения на определенный тип темы).
3. Каким должно быть сочинение на отлично (для этого мы публикуем образец вступительного сочинения).
4. Как аргументировать свои и чужие мысли.
Для детального разбора обратимся к теме 2008 года «Пейзаж и его функция в романе М.Ю.Лермонтова “Герой нашего времени”».
План для этой темы может быть очень кратким. Например, таким:
1. Что такое пейзаж?
2. Функции пейзажа в произведении.
3. Приемы изображения природы.
Конечно, следует помнить о вступлении и заключении, обрамляющих работу.
Что такое пейзаж? Это средство композиции, и он выполняет различные функции в произведении. Экзаменаторы, оценивая полноту раскрытия темы, хотят увидеть в вашей работе именно это умение грамотно изложить, для чего нужен Лермонтову в той или иной главе романа пейзаж и какой именно это пейзаж.
Функции пейзажа в произведении (любом) обычно бывают такие:
1. Раскрытие характера героя.
2. Раскрытие внутреннего мира героя.
3. Раскрытие авторской композиции.
4. Создание фона для действия героев. Пейзажи сельские и городские.
5. Прием передачи движения времени («календари» природы)
6. Прием определения масштабного соотношения людей и окружающего мира (Бородинское и Шенграбенское сражения в «Войне и мире»).
7. Использование пейзажа для постановки проблемы жизни и смерти (особенно сцены на кладбище)
8. Пейзаж-символ (вишневый сад у Чехова)
9. Символ передачи национального колорита (русская зима в «Онегине»)
10. Слияние пейзажа с жанровой картинкой из народного быта как средство передачи единства человека и природы (пейзаж у Некрасова)
11. Изображение природы как «действующего лица», наделенного способностью страдать, обладающего памятью, разумом и т.д. (см. лирику Тютчева)
Образец вступительного сочинения:
Пейзажи в романе М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени»
В романе М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени» значительное место уделено картинам природы, которые присутствуют в каждой из пяти повестей лермонтовского произведения. При этом для описания природы в каждой из новелл оказывается характерен какой-то определенный мотив, окрашивающий повесть в целом. Разные по содержанию, эти мотивы выполняют в романе каждый свою роль.
В повестях «Максим Максимыч» и «Бэла» доминируют горные пейзажи. Горный колорит в обоих рассказах обусловлен сюжетно. И оба эти рассказа и «Бэла», и «Максим Максимыч» — это путевые очерки офицера, путешествующего по горным дорогам Кавказа. Однако художественная функция мотива гор в этих повестях значительно шире, чем простое обозначение места действия. Горные пейзажи даны от лица романтически настроенного повествователя. Характерно, что в большинстве из них горы представлены как нечто манящее, блистающее и сверкающее: автор то восторженно описывает панораму Койшаурской долины, через которую, сверкая, «тянется серебряной нитью» Арагва, то восхищается видами «золотой бахромы» горных снегов, их блеском и яркостью («Бэла»), то с упоением наблюдает за громоздившимися на горах «золотыми облаками» («Максим Максимыч»). Все эти картины вызывают у повествователя желание остаться здесь «жить навсегда» и являются символом природы, возвышающей человека. Тишину и покой, царящие в горах, повествователь сравнивает с тишиной «в сердце человека в минуту утренней молитвы». Горная природа помогает человеческой душе избавится от всего порочного, «приобретенного» и делает ее вновь по-детски чистой, такой, какой, по убеждению рассказчика, она «была некогда и верно будет опять». В связи с такими ощущениями странствующий офицер, как она сам признавался, было «жалко» расставаться с горами.
Однако в «Бэле» мотив гор приобретает и другое значение. В описании рассказчиком горной тропы, по которой они с Максимом Максимовичем спускались в Чертову долину, и погодного ненастья, застигнувшего их в пути, горы предстают в образе чего-то зловещего, несущего смерть: «узкая дорога частию была покрыта снегом, который в иных местах проваливался, а в других превращался в лед», «лошади падали, налево зияла глубокая расщелина», тучи сгущались, «повалил град, снег, ветер, врываясь в ущелья, ревел свистел, как Соловей-разбойник». Эта картина дисгармоничной и опасной природы, приобретая символические черты, напрямую соотносится с трагическим концом истории Бэлы, о котором проезжему офицеру еще предстояло узнать.
Мотив гор также присутствует в повести «Княжна Мери». Однако здесь он занимает значительно меньше места, чем в «Бэле», и в основном служит для выявления сложного характера Печорина, от лица которого ведется повествование. Новелла начинается с описания героем панорамы, открывающей вид на Пятигорск из окон его квартиры (яркое солнце, синее небо, пестреющий внизу «чистенький, новенький городок», громоздящиеся за ним затуманенные горы, тянущаяся «на конце горизонта серебряная нить горных вершин»), Печорин завершает свое описание вопросом: «…зачем тут страсти, желания, сомнения?» Эти слова обнаруживают мучительное переживание героем своей повседневной суетности в сравнении с прекрасным, вечным. В сущности, аналогичное отношение Печорина к природе прослеживается и в двух других горных пейзажах, предваряющих в повести описание дуэли с Грушницким. Печорин воспринимает окружающую природу как человек, которому в самое ближайшее время, возможно, придется проститься с жизнью: он с увлечением наблюдает, как «радостный луч молодого дня […] золотит […] верхи утесов», и наслаждается видом на терявшиеся в «золотом тумане утра» вершины гор. Однако помимо передачи состояния героя эти две картины природы служат также созданию определенной обстановки, в которой разворачивается действие. По мере приближения к месту дуэли Печорин замечал, что утесы становились «все синее и страшнее» и, наконец, казалось, сходились непроницаемой стеной». Вид, открывавшийся с площадки, на которой проходил поединок, отличался еще большей напряженностью, зловещую атмосферу: «Внизу казалось темно и холодно, как в гробе, мшистые зубцы скал […] ожидали своей добычи».
В «Княжне Мери» также очень важную роль играют символические образы моря и звезд. Вся значимость этих мотивов становится ясна при сопоставлении их смысла в новеллах «Княжна Мери», «Тамань» и «Фаталист».
Если «Бэла», «Максим Максимыч» и «Княжна Мери» — повести большей частью «горные», то в «Тамани» доминирующим оказывается мотив моря с неотъемлемым от него образом одинокого корабля. Эти два символа, характерные для романтической поэзии, а также мотив луны и месяца, которые присутствуют почти во всех романтических пейзажах, создают в повести романтическую атмосферу таинственности, тревоги и простора. Своеобразным поэтическим комментарием к образу неукротимой стихии и одиноко несущегося по ее темно-синим волнам судна служит песня контрабандистки. В этой песне «по вольной волюшке – по зеленому морю» ходит «лодка неснащенная», которой в «темну ночь» правит «буйна головушка».
Тема корабля в «Герое нашего времени» тесно перекликается с соответствующим мотивом лермонтовского стихотворения «Парус». Благодаря этой параллели мотив судна в романе приобретает важное значение психологической характеристики Печорина. Подобно «парусу» в стихотворении, герой не может установить равновесие, найти гармоническое соответствие между своим внутренним миром и миром внешним. И как одинокое судно «мятежно просит бури», так и беспокойная душа Печорина стремится к хаосу и дисгармонии.
Эту внутреннюю тягу Печорин ясно ощущает, когда в конце повести «Княжна Мери» сравнивает себя с матросом, «рожденным и выросшим на палубе разбойничьего брига». По словам героя, душа этого моряка «сжилась с бурями и битвами», и, случайно оказавшись на берегу, не прельщаясь ни тенистою рощей, ни светом мирного солнца, он все «всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте желанный парус […], мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани».
Мотив звезд повторяется в «Княжне Мери» дважды – в связи с упоминаниями этих природных явлений Грушницкий и Печорин. Грушницкий вспоминает о них, радуясь своему производству в офицеры: «О, эполеты, эполеты! ваши звездочки, путеводительные звездочки!» Печорин говорит о звезде накануне дуэли с Грушницким: «Но мы бросили жребий!.. и тогда… что […] если моя звезда наконец мне изменит? И немудрено: она так долго верно служила моим прихотям; на небесах не более постоянства, чем на земле». В обоих случаях звезды-«путеводители», но с той разницей, что для Грушницкого – это «путеводительная звездочка» карьеры, а для Печорина – звезда судьбы.
То же значение какого-то оберегающего начала в жизни Печорина, к которому судьба оказывается благосклонна во всех его рискованных предприятиях, звезды приобретают особое значение и в «Тамани». Здесь они упоминаются всего один раз и именно в тот момент, когда Печорин направляется с таинственной «ундиной» навстречу своему опасному приключению: «Месяц еще не вставал, и только две звездочки, как два спасительные маяка, сверкали на темно-синем небе».
С особенной силой мотив «путеводительной» звезды звучит в замыкающей роман повести «Фаталист». В этой новелле конкретный пейзаж ночного звездного неба посредством лирического отступления как бы переключается во вселенский. «Спокойно сиявшие на темно-голубом своде» звезды, которые Печорин видит по пути от дома майора С***, наталкивают его на рассуждение о сопричастности небесных светил и человеческих судеб. Герой с усмешкой вспоминает, что «были некогда люди премудрые», думавшие, что «небо с его бесчисленными жителями» принимает неизменное участие в их судьбах. Эту наивную уверенность, дававшую предкам силу для деятельной жизни, Печорин противопоставляет упадочному настроению современников, «жалких потомков», не имеющих какого-либо надличного идеала, а вместе с тем и нравственных убеждений, лишенных энергии и воли, верящих в «невозможность» счастья. Во многом за счет этого пейзажно-философского лирического отступления, в котором проявится «метафизика главного героя», «Фаталист» служит своеобразным философским комментарием ко всему роману.
Таким образом, «Герой нашего времени» синтезирует различные типы пейзажа (аллегорический, философско-символический, идеалистический) и различные его функции (создание обстановки, фона действия, отражение внутреннего состояния героя, его психологического настроя).
В следующей статье: Темы сочинений на вступительных экзаменах в МГУ, с 2001 по 2013 год.
Благодарим за то, что пользуйтесь нашими материалами.
Информация на странице «Как победить на олимпиаде по литературе? Образец сочинения «на отлично».» подготовлена нашими авторами специально, чтобы помочь вам в освоении предмета и подготовке к экзаменам.
Чтобы успешно сдать нужные и поступить в высшее учебное заведение или колледж нужно использовать все инструменты: учеба, контрольные, олимпиады, онлайн-лекции, видеоуроки, сборники заданий.
Также вы можете воспользоваться другими статьями из разделов нашего сайта.
Публикация обновлена:
08.01.2023
Всероссийская олимпиада школьников
Школьный этап
2010-2011 учебный год
Олимпиадные задания по литературе 10 класс
I. Знание текстов художественных произведений
1. Определите, о ком из литературных героев идет речь; назовите автора и название произведения.
1) Славный был малый, смею вас уверить, только немного странен. Ведь, например, в дождик, в холод, целый день на
охоте, все иззябнут, устанут, а ему ничего. В другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнет, уверяет, что простудился,
ставня стукнет, он вздрогнет, а при мне ходил на кабана один
на один.
- Это был среднего роста, очень недурно сложенный молодец, с полными румяными щеками, с белыми как снег зубами и черными как смоль бакенбардами. Свеж он был, как кровь с молоком, здоровье, казалось, так и прыскало с лица его.
3)Сам бредил целый век обедом или балом!
Об детях забывал! Обманывал жену!
Играл! Проигрывал! В опеку взят указом!
2. Назовите произведения, в которых воссоздан облик древней русской столицы — Москвы — в разные периоды ее истории.
П. Знание истории литературы
1. Какие литературно-критические статьи посвящены следующим произведениям:
а) «Гроза» А.Н. Островского;
б) «Горе от ума» А.С. Грибоедова»?
2. Кто из русских писателей продолжительное время занимал
пост цензора, преподавал литературу наследнику престола цесаревичу Николаю Александровичу, был членом Главного управления
по делам печати?
III. Знание теории литературы
1. Определите стихотворный размер приведенного ниже отрывка
из поэмы А.Т. Твардовского «Василий Теркин».
Переправа, переправа,
Пушки бьют в кромешной мгле,
Бой идет святой и правый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
2. Назовите первый психологический роман в русской литературе.
3. Какой символический смысл имеет название драматического
произведения А.Н. Островского «Гроза»?
IV.Комплексный анализ эпического произведения.
М. Е. Салтыков-Щедрин
Богатырь
В некотором царстве Богатырь родился. Баба-Яга его родила, вспоила, вскормила, и когда он с коломенскую версту вырос, сама на покой в пустыню ушла, а его пустила на четыре стороны: иди, Богатырь, совершай подвиги.
Разумеется, прежде всего Богатырь в лес ударился; видит, один дуб стоит — он его с корнем вырвал; видит, другой стоит -он его кулаком пополам перешиб; видит, третий стоит и в нем дупло — залез Богатырь в дупло и заснул.
Застонала мать зеленая дубровушка от храпов его перекатистых; побежали из лесу звери лютые, полетели птицы пернатые; сам леший так испугался, что взял в охапку лешачиху с лешачатами — и был таков.
Прошла слава про Богатыря по всей земле. И свои, и чужие, и други, и супостаты не надивятся на него: свои боятся вообще потому, что ежели не бояться, то каким же образом жить? А, сверх того, и надежда есть: беспременно Богатырь для того в дупло залег, чтобы еще больше во сне сил набраться: «Вот ужо проснется наш Богатырь и нас перед всем миром воспрославит». Чужие в свой черед опасаются: слышь, мол, какой стон по земле прошел -никак в оной земле Богатырь родился! Как бы он нам звону не задал, когда проснется!
И все ходят кругом на цыпочках и шепотом повторяют: спи, Богатырь, спи!
И вот прошло сто лет, потом двести, триста и вдруг целая тысяча. Улита ехала-ехала, да, наконец, и приехала. Синица хвасталась-хвасталась, да и в самом деле моря не зажгла. Варили-варили мужика, покуда всю сырость из него не выварили: ау, мужик!
Все приделали, все прикончили, друг дружку обворовали начисто — шабаш! А Богатырь все спит, все незрячими очами из дупла прямо на солнце глядит да перекатистые храпы кругом на сто верст пущает.
Долго глядели супостаты, долго думали: могущественна, должно быть, оная страна, в коей боятся Богатыря за то только, что он в дупле спит!
Однако стали помаленьку умом-разумом раскидывать; начали припоминать, сколько раз насылались на оную страну беды жестокие, и ни разу Богатырь не пришел на выручку людишкам.
В таком-то году людишки сами промеж себя звериным обычаем передрались и много народу зря погубили. Горько тужили в ту пору старики, горько взывали: приди, Богатырь, рассуди безвременье наше! — А он, вместо того, в дупле проспал. В таком-то году все поля солнцем выжгло да градом выбило: думали, придет Богатырь, мирских людей накормит, а он, вместо того, в дупле просидел. В таком-то году и города, и селенья огнем попалило, не стало у людишек ни крова, ни одежи, на ежева; думали: вот придет Богатырь и мирскую нужду исправит — а он и тут в дупле проспал.
Словом сказать, всю тысячу лет оная страна всеми болями переболела, и ни разу Богатырь ни ухом не повел, ни оком не шевельнул, чтобы узнать, отчего земля кругом стоном стонет.
Что же это за Богатырь такой?
Многострадальная и долготерпеливая была оная сторона и имела веру великую и неослабную. Плакала — и верила; вздыхала—и верила. Верила, что когда источник слез и воздыханий иссякнет, то Богатырь улучит минуту и спасет ее. И вот минута наступила, но не та, которую ждали обыватели. Поднялись супостаты и обступили страну, в коей Богатырь в дупле спал. И прямо все пошли на Богатыря. Сперва один к дуплу осторожненько подступил — воняет; другой подошел — тоже воняет. «А ведь Богатырь-то гнилой!» — молвили супостаты и ринулись на страну.
Супостаты были жестоки и неумолимы. Он жгли и рубили все, что попадало им навстречу, мстя за тот смешной вековой страх, который внушал им Богатырь. Заметались людишки, видя лихое безвременье, кинулись навстречу супостату — глядят, идти не с чем. И вспомнили тут про Богатыря, и в один голос возопили:
«Поспешай, Богатырь, поспешай!»
Тогда свершилось чудо: Богатырь не шелохнулся. Как и тысячу лет тому назад, голова его неподвижно глядела незрячими глазами на солнце, но уже тех храпов могучих не испускала, от которых некогда содрогалась мать зеленая дубровушка.
Подошел в ту пору к Богатырю дурак Иванушка, перешиб дупло кулаком — смотрит, ан у Богатыря гадюки туловище вплоть до самой шеи отъели.
Спи, Богатырь, спи!
1. Что обличает М. Е. Салтыков-Щедрин в сказке «Богатырь»?
2. Какими способами создается в сказке комический эффект?
Какой характер носит авторский смех? Какой иносказательный
смысл при этом выявляется?
3. В чем писатель видит величие и отсталость «оной» страны?
4. Какой смысл приобретают в сказке элементы фольклора и
мотив сна?
5. Почему сказке дано такое название?
Ответы
I. Знание текстов художественных произведений
1. 1) Печорин; М.Ю. Лермонтов, «Герой нашего времени».
2) Ноздрёв; Н.В. Гоголь, «Мёртвые души».
3) Репитилов; А.С. Грибоедов, «Горе от ума».
Оценка: по 0,5 б. заперсонаж, произведение, автора
Всего: 4,5 б.
2. А.С. Грибоедов, «Горе от ума»; А.С. Пушкин, «Евгений Онегин»; Н.М. Карамзин, «Бедная Лиза» и т.д
Оценка: по 1 б. Максимальная оценка: 3б.
Итого по разделу: 7,5 б.
П. Знание истории литературы
1. а) Н.А Добролюбов, «Луч света в тёмном царстве; Д.И. Писарев, «Мотивы русской драмы»; б) И.А. Гончаров, «Мильон терзаний».
Оценка: по 1 б. Всего:2 б.
2.И.А. Гончаров.
Оценка: 2б.
Итого по разделу: 4 б.
III. Знание теории литературы
1. Четырёхстопный хорей (есть стопы с пиррихием т.е без ударения)
Оценка: 1б.
2. «Герой нашего времени»М.Ю. Лермонтова.
Оценка: 1б.
3. Гроза – символ греха, возмездия и покаяния; гроза символизирует состояние, в котором находится Катерина.
Оценка: 2б.
Итого по разделу: 4 б.
IV.Комплексный анализ эпического произведения.
Оценка: 30б.
Общая сумма баллов: 45,5.
| ФИО | Класс | Диплом | Олимпиадная работа |
|---|---|---|---|
| Го Яна Фанъюаньевна | 10 | Диплом I степени | Скачать работу |
| Кобычева Маргарита Михайловна | 11 | Диплом I степени | Скачать работу |
| Лебедь-Юрченко Кира Витальевна | 6 | Диплом I степени | Скачать работу |
| Либит Алёна Денисовна | 11 | Диплом I степени | Скачать работу |
| Монахова Мария Юрьевна | 11 | Диплом I степени | Скачать работу |
| Торохова Елена Алексеевна | 11 | Диплом I степени | Скачать работу |
| Устинкова Анна Андреевна | 7 | Диплом I степени | Скачать работу |
| Анахасьян Маргарита Александровна | 11 | Диплом II степени | Скачать работу |
| Афанасьева Ирина Ильинична | 10 | Диплом II степени | Скачать работу |
| Калинкина Ульяна Вячеславовна | 10 | Диплом II степени | Скачать работу |
| Климова Аглая Михайловна | 11 | Диплом II степени | Скачать работу |
| Мамиев Эдуард Михайлович | 7 | Диплом II степени | Скачать работу |
| Мананникова Екатерина Вячеславовна | 10 | Диплом II степени | Скачать работу |
| Нурисламова Камилла Фаритовна | 7 | Диплом II степени | Скачать работу |
| Островская Алиса Александровна | 7 | Диплом II степени | Скачать работу |
| Самохвалова Мария Александровна | 9 | Диплом II степени | Скачать работу |
| Семенова Софья Евгеньевна | 11 | Диплом II степени | Скачать работу |
| Балакирева Дарья Ильинична | 11 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Балахонцева Екатерина Павловна | 10 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Беломытцева София Александровна | 11 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Герб Варвара Максимовна | 11 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Данилова Ксения Станиславовна | 10 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Егоров Никита Алексеевич | 11 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Еськина Злата Денисовна | 6 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Козырева Дарья Александровна | 10 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Кузнецов Артем Михайлович | 11 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Лутфуллина Яна Всеволодовна | 11 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Орос Камилла Романовна | 10 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Освер Варвара Денисовна | 11 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Ошмарина Софья Николаевна | 7 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Павинская Вероника Алексеевна | 11 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Прохорова Юлия Алексеевна | 10 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Свинцицкая Елена Борисовна | 10 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Свирина Мария Кирилловна | 10 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Соболев Иван Дмитриевич | 10 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Тихонова Ульяна Дмитриевна | 10 | Диплом III степени | Скачать работу |
| Уварова Маргарита Алексеевна | 7 | Диплом III степени | Скачать работу |
|
Работы победителей и призеров регионального этапа всероссийской олимпиады школьников по литературе 2019/2020 |
||||||
|
9 класс. Прозаическое произведениеВ. Голявкин
Я жду вас всегда с интересом
Такого педагога я не встречал за всё время своей учёбы. А учился я много. Ну, во-первых, я в некоторых классах не по одному году сидел. И когда
в художественный институт поступил, на первом курсе задержался. Не говоря уже о том, что поступал я в институт пять лет подряд.
Но никто не отнёсся ко мне с таким спокойствием, с такой любовью и нежностью, никто не верил так в мои силы, как этот запомнившийся мне на всю жизнь профессор анатомии. Другие педагоги ставили
мне двойки, даже не задумываясь над этим. Точно так же не задумываясь они ставили единицы, а один педагог поставил мне ноль. Когда я спросил его, что это значит, он ответил: «Это значит, что вы –
НОЛЬ! Вы ни черта не знаете, а это равносильно тому, что вы сами ни черта не значите, вы не согласны со мной?» – «Послушайте, – сказал я тогда, – какое вы имеете право ставить мне ноль? Такой
отметки, насколько мне известно, не существует!» Он улыбнулся мне прямо в лицо и сказал: «Ради исключения, приятель, ради исключения, я делаю для вас исключение!» Он сказал таким тоном, как будто
это было приятное исключение. Этим случаем я хочу показать, насколько все педагоги не скупились ставить мне низкие оценки.
Но этот! Нет, это был исключительный педагог!
Когда я пришёл к нему сдавать анатомию, он сразу, даже не дождавшись от меня ни слова, сказал, мягко обняв меня за плечо:
– Ни черта вы не знаете…
Я был восхищён его проницательностью, а он, по всему видно, был восхищён моим откровенным видом ничего не знающего ученика.
– Приходите в другой раз, – сказал он.
Но он не поставил мне никакой двойки, никакой единицы, ничего такого он мне не поставил! Когда я спросил его, как он догадался, что я ничего не знаю, он в ответ стал смеяться, и я тоже, глядя на
него, стал хохотать. И вот так мы покатывались со смеху, пока он, всё ещё продолжая смеяться, не махнул рукой в изнеможении:
– Фу… бросьте, мой милый… я умоляю, бросьте… ой, этак вы можете уморить своего старого седого профессора…
Я ушёл от него в самом прекрасном настроении.
Во второй раз я, точно так же ничего не зная, явился к нему.
– Сколько у человека зубов? – спросил он.
Вопрос ошарашил меня: я никогда не задумывался над этим, никогда в жизни не приходила мне в голову мысль пересчитать свои зубы.
– Сто! – сказал я наугад.
– Чего? – спросил он.
– Сто зубов! – сказал я, чувствуя, что цифра неточная.
Он улыбался. Это была дружеская улыбка. Я тоже в ответ улыбнулся так же дружески и сказал:
– А сколько, по-вашему, меньше или больше?
Он уже вздрагивал от смеха, но сдерживался. Он встал, подошёл ко мне, обнял меня, как отец, который встретил своего сына после долгой разлуки.
– Я редко встречал такого человека, как вы, – сказал он, – вы доставляете мне истинное удовольствие, минуты радости, веселья… но несмотря на это…
– Почему? – спросил я.
– Никто, никто, – сказал он, – никогда не говорил мне такой откровенной чепухи и нелепости за прожитую жизнь. Никто не был так безгранично невежествен и несведущ в моём предмете. Это
восхитительно! – Он потряс мне руку и, с восхищением глядя мне в глаза, сказал:
– Идите! Приходите! Я жду вас всегда с интересом!
– Спросите ещё что-нибудь, – сказал я обиженно.
– Ещё спросить? – удивился он.
– Только кроме зубов.
– А как же зубы?
– Никак, – сказал я. Мне неприятен был этот вопрос.
– В таком случае посчитайте их, – сказал он, приготавливаясь смеяться.
– Сейчас посчитать?
– Пожалуйста, – сказал он, – я вам не буду мешать.
– Спросите что-нибудь другое, – сказал я.
– Ну хорошо, – сказал он, – хорошо. Сколько в черепе костей?
– В черепе? – переспросил я. Всё-таки я ещё надеялся проскочить.
Он кивнул головой. Как мне показалось, он опять приготовился смеяться.
Я сразу сказал:
– Две!
– Какие?
– Лоб и нижняя челюсть.
Я подождал, когда он кончит хохотать, и сказал:
– Верхняя челюсть тоже имеется.
– Неужели? – сказал он.
– Так в чём же дело?! – сказал я.
– Дело в том, что там есть ещё кости кроме этих.
– Ну, остальные не так значительны, как эти,– сказал я.
– Ах, вот как! – сказал он весело.– По-вашему, значит, самая значительная – нижняя челюсть?
– Ну, не самая… – сказал я, – но тем не менее это одна из значительнейших костей в человеческом лице…
– Ну, предположим,– сказал он весело, потирая руки, – ну, а другие кости?
– Другие я забыл, – сказал я.
– И вспомнить не можете?
– Я болен, – сказал я.
– Что же вы сразу не сказали, дорогой мой!
Я думал, он мне сейчас же тройку поставит, раз я болен. И как это я сразу не догадался! Сказал бы – голова болит, трещит, разламывается, разрывается на части, раскалывается вся как есть…
А он этак весело-весело говорит:
– Вы костей не знаете.
– Ну и пусть! – говорю. Не любил я этот предмет!
– Мой милый, – сказал он, – моё восхищение вами перешло всякие границы. Я в восторге! До свидания! Жду вас!
Он с чувством пожал мне руку. Но он не поставил мне никакой двойки, никакой единицы!
– До свидания! – сказал я.
Я помахал ему на прощание рукой, а уже возле дверей поднял кверху обе руки в крепком пожатии и помахал. Он был всё-таки очень симпатичный человек, что там ни говорите. Конечно, если бы он мне
тройку поставил, он бы ещё больше симпатичный был. Но всё равно он мне нравился. Я даже подумал: уж не выучить ли мне в конце концов эту анатомию, а потом решил пока этого не делать. Я всё-таки
ещё надеялся проскочить!
Когда я к нему в третий раз явился, он меня как старого друга встретил, за руку поздоровался, по плечу похлопал и спросил, из чего глаз состоит.
Я ему ответил, что глаз состоит из зрачка, а он сказал, что это ещё не всё.
– Из ресниц! – сказал я.
– И всё?
Я стал думать. Раз он так спрашивает, значит, не всё. Но что? Что там ещё есть в глазу? Если бы я хоть разок прочёл про глаз! Я понимал, конечно, что бесполезно что-нибудь рассказывать, раз не
знаешь. Но я шёл напролом. Я хотел проскочить. И сказал:
– Глаз состоит из многих деталей.
– Да ну вас! – сказал он. – Ведь вы же талантливый человек!
Я думал – он разозлится. Думал – вот сейчас-то он мне и поставит двойку. Но он улыбался! И весь он был какой-то сияющий, лучистый, радостный. И я улыбнулся в ответ – такой симпатичный
старик!
– Это вы серьёзно, – спросил я, – считаете меня талантливым?
– Вполне.
– Может быть, вы мне тогда поставите тройку? – сказал я. – Раз я талантлив?
– Поставить вам тройку? – сказал он. – Такому способному человеку? Да вы с ума сошли? Да вы смеётесь! Пять с плюсом вам надо! Пять с плюсом!
– Не нужно мне пять, – сказал я. – Мне не нужно! – Какая-то надежда вдруг шевельнулась, что всё-таки он может мне эту тройку поставить.
– Вам нужно пять, – сказал он. – Только пять.
– По-вашему, выходит, вы лучше знаете, что мне нужно?
– Но вы не отчаивайтесь! Главное – не отчаивайтесь! Веселей глядите вперёд, и главное – не отчаивайтесь!
– Буду отчаиваться! – крикнул я.
– Не смейте отчаиваться, – сказал он весело, глядя мне в глаза, пожимая мне дружески руку. – Вам нужно приходить! Ещё! Всё время приходить!
– Зачем?
– Учиться!
– Я неспособный! – крикнул я. Он смотрел на меня и улыбался.
– Жду вас! – сказал он. – Всегда! С интересом!
И он поднял обе руки в крепком пожатии высоко над головой, как это делал я совсем недавно.
9 класс. Поэтическое произведениеО. Чухонцев
Что ми шумить что ми звенить давеча рано пред зорями.
«Слово о полку Игореве»
Зычный гудок, ветер в лицо, грохот колёс нарастающий.
Вот и погас красный фонарь – юность, курящий вагон.
Вот и опять вздох тишины веет над ранью светающей,
и на пути с чёрных ветвей сыплется гомон ворон.
Родина! Свет тусклых полей, омут речной да излучина,
ржавчина крыш, дрожь проводов, рокот быков под мостом, –
кажется, всё, что улеглось, талой водой взбаламучено,
всплыло со дна и понеслось, чтоб отстояться потом.
Это весна всё подняла, всё потопила и вздыбила –
бестолочь дней, мелочь надежд – и показала тщету.
Что ж я стою, оторопев? Или нет лучшего выбора,
чем этот край, где от лугов илом несёт за версту?
Гром ли гремит? Гроб ли несут? Грай ли висит над просторами?
Что ворожит над головой неугомонный галдёж?
Что мне шумит, что мне звенит издали рано пред зорями?
За семь веков не оглядеть! Как же за жизнь разберёшь?
Но и в тщете благодарю, жизнь, за надежду угрюмую,
за неуспех и за пример зла не держать за душой.
Поезд ли жду или гляжу с насыпи – я уже думаю,
что и меня кто-нибудь ждёт, где-то и я не чужой.
1972
10 класс. Прозаическое произведение
Е. Замятин
Десятиминутная драмаТрамвай No 4, с двумя жёлтыми глазами, нёсся сквозь холод, ветер, тьму вдоль замёрзшей Невы. Внутри вагона было светло. Две розовые комсомолки спорили о Троцком. Дама
контрабандой везла в корзинке щенка. Кондуктор тихо беседовал с бывшим старичком о Боге. Кроме автора, никто из присутствующих не подозревал, что сейчас они станут действующими лицами в моём
рассказе, с волнением ожидающими развязки десятиминутной трамвайной драмы.
Действие открылось возгласом кондуктора:
– Благовещенская площадь, – по-новому площадь Труда!
Этот возглас был прологом к драме, в нём уже были налицо необходимые данные для трагического конфликта: с одной стороны – труд, с другой стороны – нетрудовой элемент в виде архангела Гавриила,
явившегося деве Марии.
Кондуктор открыл дверь, и в вагон вошёл очаровательный молодой человек с нумером московских «Известий» в руках. Молодой человек сел напротив меня, старательно подтянул на коленях нежнейшие
гриперлевые1 брюки и поправил на носу очки.
Очки, разумеется, были круглые, американские, с двумя оглоблями, заложенными за уши. В этой упряжи одни, как известно, становятся похожими на доктора Фауста, другие – на беговых жеребцов. Молодой
человек принадлежал к последней категории. Он нетерпеливо бил в пол лакированным копытом ботинка; ему надо вовремя, точно попасть на Васильевский остров к полудеве Марии, а кондуктор всё ещё
задерживал на остановке вагон и не давал звонка. Впрочем, кондуктора нельзя винить: не мог же он отправить вагон, пока там не появится второй элемент, необходимый для драматического
конфликта.
И наконец он появился. Он вошёл, утвердил на полу свои огромные валеные сапоги и крепко ухватился за вагонный ремень. Ни для кого, кроме него, не ощутимое землетрясение колыхало под его ногами,
он покачивался. Покачиваясь, плыл перед ним чудесный мир: две розовые комсомолки, замечательный щенок…
– Тютька, тютька… Тютёчек ты мой!
Он нагнулся – погладить щенка, но невидимое землетрясение подкосило его, и он плюхнулся на скамью рядом со мной, как раз напротив лакированного молодого человека.
– Н-ну… Н-ну, и выпил… Ну, и что ж? – сказал он. – Им-мею полное право, да! Потому – вот они мозоли, вот, глядите!
Он продемонстрировал трамвайной аудитории свои ладони и тем избавил меня от необходимости объяснить его социальное происхождение: оно и так очевидно. И, очевидно, не случайно, волею судьбы и
моей, они были посажены друг против друга: мой сосед в валенках и лакированный человек.
Очки у молодого человека блестели. И блестели зубы у моего соседа – белые, красивые – от ржаного хлеба, от мороза, от широкой улыбки. Покачиваясь, он путешествовал улыбкой по лицам, он проплыл
мимо розовых комсомолок, кондуктора, дамы со щенком – и остановился, привлечённый блеском американских очков. Молодой человек почувствовал на себе взгляд, он беспокойно зашевелился в оглоблях
очков. Белые зубы моего соседа улыбались всё шире, шире – и наконец в полном восторге, он воскликнул:
– О! Ну, до чего хорош! Штаны-то, штаны-то какие… красота! А очки… Очки-то, глядите, братцы мои! Ну и хорош! Милый ты мой!
Комсомолки фыркнули. Молодой человек покраснел, рванулся в своей упряжи, но сейчас же вспомнил, что ему, архангелу с Благовещенской площади, не подобает связываться с каким-то пьяным мастеровым.
Он затаил дыхание и нагнул оглобли своих очков над газетой.
Мастеровой, не отрываясь, глядел в его очки. Вселенная, покачиваясь, плыла перед ним. Земля в нём совершила полный оборот в течение секунды, солнце заходило – и вот оно уже зашло, белые зубы
потемнели. На лице была ночь.
– А и бить же мы вас, сукиных детей, будем… эх! – вдруг сказал он, вставая. – Ты кто, а? Ты член капитала, вот ты кто, да! Будто газету читаешь, будто я тебе не шущест-вую! А вот как возьму,
трахну тебе по очкам, так узнаешь, которые шуществуют!
Газета на коленях у прекрасного молодого человека трепетала. Он понял, что его василеостровское счастье погибло: в синяках, окровавленному – нельзя же ему будет предстать перед своей Марией.
Двадцать пар глаз, ни на секунду не отрываясь, следили за развитием приближающейся к развязке драмы.
Мастеровой подошёл к молодому человеку, вынул руку из кармана…
Здесь, по законам драматургии, нужна была пауза – чтобы нервы у зрителей натянулись, как струна. Эту паузу заполнил кондуктор: он торопился к месту действия, чтобы выполнить свой долг христианина
и главы пассажиров. Он схватил мастерового за рукав:
– Гражданин, гражданин! Полегче! Тут не полагается!
– Ты… ты лучше не лезь! Не лезь, говорю! – угрожающе буркнул мастеровой.
Кондуктор поспешно отступил к дверям и замер. Трамвай остановился.
– Большой проспект… ныне проспект Пролетарской Победы! – пробормотал кондуктор, робко открывая дверь.
– Большой Проспект? Мне тут слезать надо. Ну, не-ет, я ещё не слезу! Я останусь!
Мастеровой нагнулся к американским очкам. Было ясно, что он не уйдёт, пока драма не разрешится какой-нибудь катастрофой.
Слышно было взволнованное, частое дыхание комсомолок. Дама, обняв корзину с щенком, прижалась в угол. «Известия» трепетали на гриперлевых брюках.
– Ну-ка! Ты! Подними-ка личико! – сказал мастеровой. Прекрасный молодой человек растерянно, покорно поднял запряжённое в очки лицо, глаза его под стёклами замигали. Трамвай всё ещё стоял. У
окаменевшего кондуктора не было силы протянуть руку к звонку. Мастеровой шаркнул огромными валенками и поднял руку над «членом капитала».
– Ну, – сказал он, – я слезу и, может, никогда тебя больше не увижу. А на прощанье – я тебя сейчас…
Кондуктор, затаив дыхание и предчувствуя развязку, протянул руку к звонку.
– Стой! Не смей! – крикнул мастеровой. – Дай кончить! Кондуктор снова окаменел. Мастеровой покачался секунду, как будто прицеливаясь, – и закончил фразу:
– На прощанье… Красавчик ты мой – дай я тебя поцелую!
Он облапил растерянного молодого человека, чмокнул его в губы – и вышел.
Секундная пауза – потом взрыв: трамвайная аудитория надрывалась от хохота, трамвай грохотал по рельсам всё дальше – сквозь ветер, тьму, вдоль замёрзшей Невы.
1929
10 класс. Поэтическое произведениеН. Рубцов
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племён!
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времён…
Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность
И сам председатель плясал, выбиваясь из сил,
И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,
И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!
И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме,
На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке,
А мимо неслись в торопливом немолкнущем шуме
Весенние воды, и брёвна неслись по реке…
Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая звёздная люстра,
И лодка моя на речной догнивает мели.
И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, –
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!
О, сельские виды! О, дивное счастье родиться
В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!
Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица,
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!
Боюсь, что над нами не будет таинственной силы,
Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, всё понимая, без грусти пойду до могилы…
Отчизна и воля – останься, моё божество!
Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!
Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!
Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы
Старинной короной своих восходящих лучей!..
Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье
И тайные сны неподвижных больших деревень.
Никто меж полей не услышит глухое скаканье,
Никто не окликнет мелькнувшую лёгкую тень.
И только, страдая, израненный бывший десантник
Расскажет в бреду удивлённой старухе своей,
Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,
Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей…
1964
11 класс. Прозаическое произведениеВ. Набоков
Тяжёлый дым
Когда зажглись, чуть ли не одним махом до самого Байришер Плац, висящие над улицей фонари, всё в неосвещённой комнате слегка сдвинулось со своих линий под
влиянием уличных лучей, снявших первым делом копию с узора кисейной занавески. Уже часа три, за вычетом краткого промежутка ужина (краткого и совершенно безмолвного, благо отец и сестра были
опять в ссоре и читали за столом), он так лежал на кушетке, длинный, плоский юноша в пенсне, поблёскивающем среди полумрака. Одурманенный хорошо знакомым ему томительным, протяжным чувством, он
лежал, и смотрел, и прищуривался, и любая продольная черта, перекладина, тень перекладины, обращались в морской горизонт или в кайму далёкого берега. Как только глаз научился механизму этих
метаморфоз, они стали происходить сами по себе, как продолжают за спиной чудотворца зря оживать камушки, и теперь, то в одном, то в другом месте комнатного космоса, складывалась вдруг и
углублялась мнимая перспектива, графический мираж, обольстительный своей прозрачностью и пустынностью: полоса воды, скажем, и чёрный мыс с маленьким силуэтом араукарии.
Из глубины соседней гостиной, отделённой от его комнаты раздвижными дверьми (сквозь слепое, зыбкое стекло которых горел рассыпанный по зыби жёлтый блеск тамошней лампы, а пониже сквозил, как в
глубокой воде, расплывчато-тёмный прислон стула, ставимого так ввиду поползновения дверей медленно, с содроганиями, разъезжаться), слышался по временам невнятный, малословный разговор. Там
(должно быть, на дальней оттоманке) сидела сестра со своим знакомым, и, судя по таинственным паузам, разрешавшимся, наконец, покашливанием или нежно-вопросительным смешком, они целовались. Были
ещё звуки с улицы: завивался вверх, как лёгкий столб, шум автомобиля, венчаясь гудком на перекрёстке, или, наоборот, начиналось с гудка и проносилось с дребезжанием, в котором принимала посильное
участие дрожь дверей.
И как сквозь медузу проходит свет воды и каждое её колебание, так всё проникало через него, и ощущение этой текучести преображалось в подобие ясновидения: лёжа плашмя на кушетке, относимой вбок
течением теней, он вместе с тем сопутствовал далёким прохожим и воображал то панель у самых глаз, с дотошной отчётливостью, с какой видит её собака, то рисунок голых ветвей на не совсем ещё
бескрасочном небе, то чередование витрин: куклу-парикмахера, анатомически не более развитую, чем дама червей; рамочный магазин с вересковыми пейзажами и неизбежной Inconnue de la Seine* (столь
популярной в Берлине) среди многочисленных портретов главы государства; магазин ламп, где все они горят, и невольно спрашиваешь себя, какая же из них там своя, обиходная…
Он спохватился, лёжа мумией в темноте, что получается неловко: сестра, может быть, думает, что его нет дома. Но двинуться было неимоверно трудно. Трудно, – ибо сейчас форма его существа
совершенно лишилась отличительных примет и устойчивых границ; его рукой мог быть, например, переулок по ту сторону дома, а позвоночником – хребтообразная туча через всё небо с холодком звёзд на
востоке. Ни полосатая темнота в комнате, ни освещённое золотою зыбью ночное море, в которое преобразилось стекло дверей, не давали ему верного способа отмерить и отмежевать самого себя, и он
только тогда отыскал этот способ, когда проворным чувствилищем вдруг повернувшегося во рту языка (бросившегося как бы спросонья проверить, всё ли благополучно) нащупал инородную мягкость
застрявшего в зубах говяжьего волоконца и заодно подумал, сколько уже раз в продолжение двадцатилетней жизни менялась эта невидимая, но осязаемая обстановка зубов, к которой язык привыкал, пока
не выпадала пломба, оставляя за собой пропасть, которая со временем заполнялась вновь.
Понуждаемый не столько откровенной тишиной за дверьми, сколько желанием найти что-нибудь остренькое для подмоги одинокому слепому работнику, он, наконец, потянулся, приподнялся и, засветив лампу
на столе, полностью восстановил свой телесный образ. Он увидел и ощутил себя (пенсне, чёрные усики, нечистая кожа на лбу) с тем омерзением, которое всегда испытывал, когда на минуту возвращался к
себе и в себя из тёмного тумана, предвещавшего… что? Какой образ примет, наконец, мучительная сила, раздражающая душу? Откуда оно взялось, это растущее во мне? Мой день был такой как всегда,
университет, библиотека, но по мокрой крыше трактира на краю пустыря, когда с поручением отца пришлось переть к Осиповым, стлался отяжелевший от сырости, сытый, сонный дым из трубы, не хотел
подняться, не хотел отделиться от милого тлена, и тогда-то именно ёкнуло в груди, тогда-то…
На столе лоснилась клеёнчатая тетрадь, и рядом валялся, на пегом от клякс бюваре, бритвенный ножичек с каёмкой ржавчины вокруг отверстий. Кроме того лампа освещала английскую булавку. Он её
разогнул и остриём, следуя несколько суетливым указаниям языка, извлёк волоконце, проглотил… лучше всяких яств… После чего язык, довольный, улёгся.
Вдруг, сквозь зыбкое стекло дверей, появилась, приложенная извне, русалочья рука; затем половины судорожно раздвинулись, и просунулась кудлатая голова сестры.
– Гришенька, – сказала она, – пожалуйста, будь ангел, достань папирос у папы.
Он ничего не ответил, и она совсем сузила яркие щели мохнатых глаз (очень плохо видела без своих роговых очков), стараясь рассмотреть, не спит ли он.
– Достань, Гришенька, – повторила она ещё просительнее, – ну, сделай это. Я не хочу к нему ходить после вчерашнего.
– Я может быть тоже не хочу, – сказал он. – Скоренько, – нежно произнесла сестра. – А, Гришенька?
– Хорошо, отстань, – сказал он наконец, и, бережно воссоединив дверные половины, она растворилась в стекле.
Он опять подвинулся к освещённому столу, с надеждой вспомнив, что куда-то засунул забытую однажды приятелем коробочку папирос. Теперь уже не видно было блестящей булавки, а клеёнчатая тетрадь
лежала иначе, полураскрывшись (как человек меняет положение во сне). Кажется – между книгами. Полки тянулись сразу над столом, свет лампы добирался до корешков. Тут был и случайный хлам (больше
всего), и учебники по политической экономии (я хотел совсем другое, но отец настоял на своём); были и любимые, в разное время потрафившие душе, книги, «Шатёр» и «Сестра моя жизнь», «Вечер у Клэр»
и «Bal du comte d’Orgel»**), «Защита Лужина» и «Двенадцать стульев», Гофман и Гёльдерлин, Боратынский и старый русский Бэдекер. Он почувствовал, уже не первый, – нежный, таинственный толчок в
душе и замер, прислушиваясь – не повторится ли? Душа была напряжена до крайности, мысли затмевались, и, придя в себя, он не сразу вспомнил, почему стоит у стола и трогает книги. Бело-синяя
картонная коробочка, засунутая между Зомбартом и Достоевским, оказалась пустой. По-видимому, не отвертеться. Была, впрочем, ещё одна возможность.
Вяло и почти беззвучно волоча ноги в ветхих ночных туфлях и неподтянутых штанах, он из своей комнаты переместился в прихожую и там нащупал свет. На подзеркальнике, около щёгольской бежевой кепки
гостя, остался мягкий, мятый кусок бумаги; оболочка освобождённых роз. Он пошарил в пальто отца, проникая брезгливыми пальцами в бесчувственный мир чужого кармана, но не нашёл в нём тех запасных
папирос, которые надеялся добыть, зная тяжеловатую отцовскую предусмотрительность. Ничего не поделаешь, надо к нему…
Но тут, то есть в каком-то неопределённом месте сомнамбулического его маршрута, он снова попал в полосу тумана, и на этот раз возобновившиеся толчки в душе были так властны, а главное, настолько
живее всех внешних восприятий, что он не тотчас и не вполне признал собою, своим пределом и обликом, сутуловатого юношу с бледной небритой щекой и красным ухом, бесшумно проплывшего в зеркале.
Догнав себя, он вошёл в столовую.
Там, у стола, накрытого давно опочившей прислугой к вечернему чаю, сидел отец и, одним пальцем шурша в чёрной с проседью бороде, а в пальцах другой руки держа на отлёте за упругие зажимчики
пенснэ, изучал большой, рвущийся на сгибах, план Берлина. На днях произошёл страстный, русского порядка, спор у знакомых о том, как ближе пройти от такой-то до такой-то улицы, по которым,
впрочем, никто из споривших никогда не хаживал, и теперь, судя по удивлённо недовольному выражению на склонённом лице отца, с двумя розовыми восьмёрками по бокам носа, выяснилось, что он был
тогда неправ.
– Что тебе? – спросил он, вскинув глаза на сына (может быть, с тайной надеждой, что я сяду, сниму попону с чайника, налью себе, ему). – Папирос? – продолжал он тем же вопросительным тоном, уловив
направление взгляда сына, который было зашёл за его спину, чтобы достать коробку, стоявшую около его прибора, но отец уже передавал её слева направо, так что случилась заминка.
– Он ушёл? – задал он третий вопрос. – Нет, – сказал сын, забрав горсть шелковистых папирос.
Выходя из столовой, он ещё заметил, как отец всем корпусом повернулся на стуле к стенным часам с таким видом, будто они сказали что-то, а потом начал поворачиваться обратно, но тут дверь
закрылась, я не досмотрел. Я не досмотрел, мне не до этого, но и это, и давешние морские дали, и маленькое горящее лицо сестры, и невнятный гул круглой, прозрачной ночи, всё, по-видимому,
помогало образоваться тому, что сейчас наконец определилось. Страшно ясно, словно душа озарилась бесшумным взрывом, мелькнуло будущее воспоминание, мелькнула мысль, что точно так же, как теперь
иногда вспоминается манера покойной матери при слишком громких за столом ссорах делать плачущее лицо и хвататься за висок, вспоминать придётся когда-нибудь, с беспощадной, непоправимой остротой,
обиженные плечи отца, сидящего за рваной картой, мрачного, в тёплой домашней куртке, обсыпанной пеплом и перхотью; и всё это животворно смешалось с сегодняшним впечатлением от синего дыма,
льнувшего к жёлтым листьям на мокрой крыше.
Промеж дверей, невидимые, жадные пальцы отняли у него то, что он держал, и вот снова он лежал на кушетке, но уже не было прежнего томления. Громадная, живая, вытягивалась и загибалась
стихотворная строка; на повороте сладко и жарко зажигалась рифма, и тогда появлялась, как на стене, когда поднимаешься по лестнице со свечой, подвижная тень дальнейших строк.
Пьяные от итальянской музыки аллитераций, от желания жить, от нового соблазна старых слов – «хлад», «брег», «ветр», – ничтожные, бренные стихи, которые к сроку появления следующих неизбежно
зачахнут, как зачахли одни за другими все прежние, записанные в чёрную тетрадь; но всё равно: сейчас я верю восхитительным обещаниям ещё не застывшего, ещё вращающегося стиха, лицо мокро от слёз,
душа разрывается от счастья, и я знаю, что это счастье – лучшее, что есть на земле.
1934 или 1935
*Незнакомкой из Сены (франц.).
**»Бал графа д’Оржеля» (франц.).
11 класс. Поэтическое произведениеГ. Адамович
Когда мы в Россию вернёмся… о Гамлет восточный, когда? –
Пешком, по размытым дорогам, в стоградусные холода,
Без всяких коней и триумфов, без всяких там кликов, пешком,
Но только наверное знать бы, что вовремя мы добредём…
Больница. Когда мы в Россию… колышется счастье в бреду,
Как будто «Коль славен» играют в каком-то приморском саду,
Как будто сквозь белые стены, в морозной предутренней мгле
Колышатся тонкие свечи в морозном и спящем Кремле.
Когда мы… довольно, довольно. Он болен, измучен и наг,
Над нами трёхцветным позором полощется нищенский флаг,
И слишком здесь пахнет эфиром, и душно, и слишком тепло.
Когда мы в Россию вернёмся… но снегом её замело.
Пора собираться. Светает. Пора бы и трогаться в путь.
Две медных монеты на веки. Скрещённые руки на грудь.
1921
9 класс
Напишите
связный текст литературоведческого, историко-литературного, научного либо научно-популярного характера, включив в него максимальное количество из следующих 10 слов/словосочетаний
(даны в алфавитном порядке, разделены запятыми):
Аллитерация и ассонанс, В.А. Жуковский, всемогущество разума, «невыразимое подвластно ль выраженью?», Просвещение, Томас Грей,
Silentium!/Silentium, частный человек, чувствительный герой, элегия.
Приступая к работе, сначала придумайте и кратко письменно объясните, где и как мог бы быть использован этот текст (статья в журнал или энциклопедию, параграф
учебника, доклад на конференции, фрагмент лекции и др.). Старайтесь выбрать стиль текста в соответствии с задуманным жанром и условным адресатом. Помните, что ваша задача – включить предложенные
слова в некий общий «сюжет», через который были бы видны литературная эпоха, или литературное произведение в его связи с другими произведениями, или автор и его творчество в широком контексте,
или литературоведческая проблема в многообразии ее толкований.
Закончив работу, подчеркните в тексте использованные вами слова и словосочетания из приведённого списка.
10 класс
Напишите
связный текст литературоведческого, историко-литературного, научного либо научно-популярного характера, включив в него максимальное количество из следующих 10 слов/словосочетаний
(даны в алфавитном порядке, разделены запятыми):
Герой-резонёр, «Горе уму», Жадов, И.А. Гончаров, «Кого везёте?», мотив сумасшествия в литературе, Мтацминда, пятый акт,
Туркманчайский договор, Чаадаев.
Приступая к работе, сначала придумайте и кратко письменно объясните, где и как мог бы быть использован этот текст (статья в журнал или энциклопедию, параграф учебника, доклад на
конференции, фрагмент лекции и др.). Старайтесь выбрать стиль текста в соответствии с задуманным жанром и условным адресатом. Помните, что ваша задача – включить предложенные слова в некий общий
«сюжет», через который были бы видны литературная эпоха, или литературное произведение в его связи с другими произведениями, или автор и его творчество в широком контексте, или
литературоведческая проблема в многообразии ее толкований.
Закончив работу, подчеркните в тексте использованные вами слова и словосочетания из приведённого списка.
11 класс
Напишите
связный текст литературоведческого, историко-литературного, научного либо научно-популярного характера, включив в него максимальное количество из следующих 10 слов/словосочетаний
(даны в алфавитном порядке, разделены запятыми):
«А ниточки-то гнилые…», «В Москву! В Москву!», драматическая интрига, Московский художественный театр (МХТ), подводное течение,
праведная земля, ремарки, символика, философский диалог, Хитров рынок.
Приступая к работе, сначала придумайте и кратко письменно объясните, где и как мог бы быть использован этот текст (статья в журнал или энциклопедию, параграф учебника, доклад на
конференции, фрагмент лекции и др.). Старайтесь выбрать стиль текста в соответствии с задуманным жанром и условным адресатом. Помните, что ваша задача – включить предложенные слова в некий общий
«сюжет», через который были бы видны литературная эпоха, или литературное произведение в его связи с другими произведениями, или автор и его творчество в широком контексте, или
литературоведческая проблема в многообразии ее толкований.
Закончив работу, подчеркните в тексте использованные вами слова и словосочетания из приведённого списка.