Принеси мне то не знаю что сказка

Сказка расскажет о стрельце Андрее и его прекрасной жене Марье-царевне, чья красота не дала покоя царю и захотел он изжить Андрея со свету…

Поди туда-не знаю куда, принеси то-не знаю что читать

В некотором государстве жил-был царь, холост — не женат. Был у него на службе стрелок по имени Андрей.
Пошел раз Андрей-стрелок на охоту. Ходил, ходил целый день по лесу—не посчастливилось, не мог на дичь напасть. Время было к вечеру, идет он обратно — кручинится. Видит — сидит на дереве горлица.

«Дай, — думает, — стрельну хоть эту».

Стрельнул и ранил ее, — свалилась горлица с дерева на сырую землю. Поднял ее Андрей, хотел свернуть ей голову, положить в сумку.

А горлица говорит ему человеческим голосом:

— Не губи меня, Андрей-стрелок, не руби моей головы, возьми меня живую, принеси домой, посади на окошко. Да смотри, как найдет на меня дремота — в ту пору бей меня правой рукой наотмашь: добудешь себе великое счастье.

Удивился Андрей-стрелок: что такое? С виду совсем птица, а говорит человеческим голосом. Принес он горлицу домой, посадил на окошко, а сам стоит дожидается.

Прошло немного времени, горлица положила головку под крылышко и задремала. Андрей вспомнил, что она ему наказывала, ударил ее правой рукой наотмашь. Упала горлица наземь и обернулась девицей, Марьей-царевной, да такой прекрасной, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать.

Говорит Марья-царевна стрелку:

— Сумел меня взять, умей и удержать — неспешным пирком да за свадебку. Буду тебе честной да веселой женой.

На том они и поладили. Женился Андрей-стрелок на Марье-царевне и живет с молодой женой — потешается. А службы не забывает: каждое утро ни свет ни заря идет в лес, настреляет дичи и несет на царскую кухню.

Пожили они так недолго, Марья-царевна говорит:

— Бедно живешь ты, Андрей!

— Да, как сама видишь.

— Добудь-ка рублей сотню, купи на эти деньги разного шелку, я все дело поправлю.

Послушался Андрей, пошел к товарищам, у кого рубль, у кого два занял, накупил разного шелку и принес жене. Марья-царевна взяла шелк и говорит:

— Ложись спать, утро вечера мудренее. Андрей лег спать, а Марья-царевна села ткать. Всю ночь ткала и выткала ковер, какого в целом свете не видывали: на нем все царство расписано, с городами и деревнями, с лесами и нивами, и птицы в небе, и звери на горах, и рыбы в морях; кругом луна и солнце ходят…

Наутро Марья-царевна отдает ковер мужу:

— Понеси на гостиный двор, продай купцам, да смотри — своей цены не запрашивай, а что дадут, то и бери.

Андрей взял ковер, повесил на руку и пошел по гостиным рядам.

Подбегает к нему один купец:

— Послушай, почтенный, сколько спрашиваешь?

— Ты торговый человек, ты и цену давай.

Вот купец думал, думал — не может оценить ковра. Подскочил другой, за ним — еще. Собралась купцов толпа великая, смотрят на ковер, дивуются, а оценить не могут.

В то время проезжал мимо рядов царский советник, и захотелось ему узнать, про что толкует купечество. Вышел из кареты, насилу пропихался через великую толпу и спрашивает:

— Здравствуйте, купцы, заморские гости! О чем речь у вас?

— Так и так, ковра оценить не можем.

Царский советник посмотрел на ковер и сам дался диву:

— Скажи, стрелок, скажи по правде истинной: откуда добыл такой славный ковер?

— Так и так, моя жена вышила.

— Сколько же тебе дать за него?

— А я и сам не знаю. Жена наказала не торговаться: сколько дадут, то и наше.
— Ну, вот тебе, стрелок, десять тысяч.

Андрей взял деньги, отдал ковер и пошел домой. А царский советник поехал к царю и показывает ему ковер.

Царь взглянул—на ковре все его царство как на ладони. Он так и ахнул:

— Ну, что хочешь, а ковра я тебе не отдам!

Вынул царь двадцать тысяч рублей и отдает советнику из рук в руки. Советник деньги взял и думает: «Ничего, я себе другой, еще лучше, закажу».

Сел опять в карету и поскакал в слободу. Разыскал избушку, где живет Андрей-стрелок, и стучится в дверь. Марья-царевна отворяет ему. Царский советник одну ногу через порог занес, а другую не переносит, замолчал и про свое дело забыл: стоит перед ним такая красавица, век бы глаз от нее не отвел, все бы смотрел да смотрел.

Марья-царевна ждала-ждала ответа да повернула царского советника за плечи и дверь закрыла. Насилу он опомнился, нехотя поплелся домой. И с той поры и ест — не наест и пьет — не запьет: все ему представляется стрелкова жена.

Заметил это царь и стал выспрашивать, что за кручина у него такая.

Советник говорит царю:

— Ах, видел я у одного стрелка жену, все о ней думаю! И ни запить это, ни заесть, никаким зельем не заворожить.

Пришла царю охота самому посмотреть стрелкову жену. Оделся он в простое платье, поехал в слободу, нашел избенку, где живет Андрей-стрелок, и стучится в дверь. Марья-царевна отворила ему. Царь одну ногу через порог занес, другую и не может, совсем онемел: стоит перед ним несказанная красота.

Марья-царевна ждала-ждала ответа, повернула царя за плечи и дверь закрыла.

Защемила царя сердечная зазноба. «Чего,—думает, — хожу холост, не женат? Вот бы жениться на этой красавице! Не стрельчихой ей быть, на роду ей написано быть царицей».

Воротился царь во дворец и задумал думу нехорошую — отбить жену от живого мужа. Призывает он советника и говорит:

— Надумай, как извести Андрея-стрелка. Хочу на его жене жениться. Придумаешь — награжу городами, и деревнями, и золотой казной, не придумаешь — сниму голову с плеч.

Закручинился царский советник, пошел и нос повесил. Как извести стрелка, не придумает. Да с горя и завернул в кабак винца испить.

Подбегает к нему кабацкая теребень в рваном кафтанишке:

— О чем, царский советник, пригорюнился, зачем нос повесил?

— Поди прочь, кабацкая теребень!

— А ты меня не гони, лучше стаканчик винца поднеси, я тебя на ум наведу.

Поднес ему царский советник стаканчик винца и рассказал про свое горе.

Кабацкая теребень и говорит ему:

— Извести Андрея-стрелка дело нехитрое — сам-то он прост, да жена у него больно хитра. Ну, да мы загадаем загадку такую, что ей не справиться. Воротись к царю и скажи: пускай он пошлет Андрея-стрелка на тот свет узнать, как поживает покойный царь-батюшка. Андрей уйдет и назад не вернется.

Царский советник поблагодарил кабацкую теребень — и бегом к царю:

— Так и так, можно стрелка извести. И рассказал, куда нужно его послать и зачем. Царь обрадовался, велел позвать Андрея-стрелка.

— Ну, Андрей, служил ты мне верой-правдой, сослужи еще службу: сходи на тот свет, узнай, как поживает мой батюшка. Не то мой меч—твоя голова с плеч…

Андрей воротился домой, сел на лавку и голову повесил. Марья-царевна его спрашивает:

— Чего невесел? Или невзгода какая?

Рассказал ей Андрей, какую царь задал ему службу.

Марья-царевна говорит:

— Есть о чем горевать! Это не служба, а службишка, служба будет впереди. Ложись спать, утро вечера мудренее.

Утром рано, только проснулся Андрей, Марья-царевна дает ему мешок сухарей и золотое колечко.

— Поди к царю и проси себе в товарищи царского советника, а то, скажи, тебе не поверят, что был ты на том свете. А как выйдешь с товарищем в путь-дорогу, брось перед собой колечко, оно тебя доведет.

Андрей взял мешок сухарей и колечко, попрощался с женой и пошел к царю просить себе дорожного товарища. Делать нечего, царь согласился, велел советнику идти с Андреем на тот свет.

Вот они вдвоем и вышли в путь-дорогу. Андрей бросил колечко — оно катится. Андрей идет за ним полями чистыми, мхами-болотами, реками-озерами, а за Андреем царский советник тащится.

Устанут идти, поедят сухарей — и опять в путь.

Близко ли, далеко ли, скоро ли, коротко ли, пришли они в густой, дремучий лес, спустились в глубокий овраг, и тут колечко остановилось.

Андрей и царский советник сели поесть сухарей. Глядь, мимо них на старом-престаром царе два черта дрова везут — большущий воз — и погоняют царя дубинками, один с правого бока, другой с левого.

Андрей говорит:

— Смотри, никак, это наш покойный царь-батюшка?

— Твоя правда, это он самый дрова везет.

Андрей и закричал чертям:

— Эй, господа черти! Освободите мне этого покойничка хоть на малое время, мне нужно кой о чем его расспросить.

Черти отвечают:

— Есть нам время дожидаться! Сами, что ли, дрова повезем?

— А возьмите у меня свежего человека на смену. Ну, черти отпрягли старого царя, на его место впрягли в воз царского советника и давай его с обеих сторон погонять дубинками, — тот гнется, а везет.

Андрей стал спрашивать старого царя про его житье-бытье.

— Ах, Андрей-стрелок, — отвечает царь, — плохое мое житье на том свете! Поклонись от меня сыну да скажи, что я накрепко заказываю людей не обижать, а то и с ним то же станется.

Только успели они поговорить, черти уж назад едут с порожней телегой. Андрей попрощался со старым царем, взял у чертей царского советника, и пошли они в обратный путь.

Приходят в свое царство, являются во дворец.

Царь увидел стрелка и в сердцах накинулся на него:

— Как ты смел назад воротиться?

Андрей-стрелок отвечает:

— Так и так, был я на том свете у вашего покойного родителя. Живет он плохо, велел вам кланяться да накрепко наказывал людей не обижать.

— А чем докажешь, что ходил на тот свет и моего родителя видел?

— А тем я докажу, что у вашего советника на спине и теперь еще знаки видны, как его черти дубинками погоняли.

Тут царь уверился, делать нечего — отпустил Андрея домой. А сам говорит советнику.

— Вздумай, как извести стрелка, не то мой меч — твоя голова с плеч.

Пошел царский советник, еще ниже нос повесил. Заходит в кабак, сел за стол, спросил вина. Подбегает к нему кабацкая теребень:

— Что, царский советник, пригорюнился? Поднеси-ка мне стаканчик, я тебя на ум наведу.

Советник поднес ему стаканчик винца и рассказал про свое горе. Кабацкая теребень ему говорит:

— Воротись назад и скажи царю, чтобы задал он стрелку вот какую службу — ее не то что выполнить, трудно и выдумать: послал бы его за тридевять земель, в тридесятое царство добыть кота Баюна…

Царский советник побежал к царю и рассказал, какую службу задать стрелку, чтобы он назад не вернулся. Царь посылает за Андреем.

— Ну, Андрей, сослужил ты мне службу, сослужи другую: ступай в тридесятое царство и добудь мне кота Баюна. Не то мой меч — твоя голова с плеч.

Пошел Андрей домой, ниже плеч голову повесил и рассказывает жене, какую царь задал ему службу.

— Есть о чем кручиниться! — Марья-царевна говорит. — Это не служба, а службишка, служба будет впереди. Ложись спать, утро вечером мудренее.

Андрей лег спать, а Марья-царевна пошла на кузницу и велела кузнецам сковать три колпака железных, железные клещи и три прута: один железный, другой медный, третий оловянный.

Утром рано Марья-царевна разбудила Андрея:

— Вот тебе три колпака да клещи и три прута, ступай за тридевять земель, в тридесятое государство. Трех верст не дойдешь, станет одолевать тебя сильный сон — кот Баюн на тебя дремоту напустит. Ты не спи, руку за руку закидывай, ногу за ногу волочи, а где и катком катись. А если уснешь, кот Баюн убъет тебя.

И тут Марья-царевна научила его, как и что делать, и отпустила в дорогу.

Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается — пришел Андрей-стрелок в тридесятое царство. За три версты стал его одолевать сон. надевает Андрей на голову три колпака железных, руку за руку закидывает, ногу за ногу волочит — идет, а где и катком катится.

Кое-как выдержал дремоту и очутился у высокого столба.

Кот Баюн увидел Андрея, заворчал, зауркал да со столба прыг ему на голову — один колпак разбил и другой разбил, взялся было за третий. Тут Андрей-стрелок ухватил кота клещами, сволок наземь и давай отлаживать прутьями. Наперво сек железным прутом — изломал железный, принялся угощать медным — и этот изломал и принялся бить оловянным.

Оловянный прут гнется, не ломится, вокруг хребта обвивается. Андрей бьет, а кот Баюн начал сказки рассказывать: про попов, про дьяков, про поповых дочерей. Андрей его не слушает, знай охаживает прутом.

Невмоготу стало коту — видит, что заговорить нельзя, он и взмолился:

— Покинь меня, добрый человек! Что надо, все тебе сделаю.

— А пойдешь со мной?

— Куда хочешь пойду.

Андрей пошел в обратный путь и кота за собой повел. Добрался до своего царства, приходит с котом во дворец и говорит царю:

— Так и так, службу выполнил, добыл вам кота Баюна.

Царь удивился и говорит:

— А ну, кот Баюн, покажи большую страсть.

Тут кот свои когти точит, на царя их ладит, хочет у него белую грудь раздирать, из живого сердце вынимать.

Царь испугался:

— Андрей-стрелок, уйми, пожалуйста, кота Баюна!

Андрей кота унял и в клетку запер, а сам пошел домой, к Марье-царевне. Живет-поживает, тешится с молодой женой. А царя еще пуще знобит зазноба сердечная. Опять призвал он советника:

— Что хочешь придумай, изведи Андрея-стрелка, не то мой меч — твоя голова с плеч.

Царский советник идет прямо в кабак, нашел там кабацкую теребень в рваном кафтанишке и просит его выручить, на ум навести. Кабацкая теребень стаканчик вина выпил, усы вытер.

— Ступай, — говорит, — к царю и скажи: пусть пошлет Андрея-стрелка туда — не знаю куда, принести то — не знаю что. Этой задачи Андрей во веки веков не выполнит и назад не вернется.

Советник побежал к царю и все ему доложил. Царь посылает за Андреем.

— Сослужил ты мне две службы, сослужи третью: сходи туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что. Сослужишь — награжу по-царски, а не то мой меч — твоя голова с плеч.

Пришел Андрей домой, сел на лавку и заплакал. Марья-царевна его спрашивает:

— Что, милый, невесел? Или еще невзгода какая?

— Эх, — говорит, — через твою красу все напасти несу! Велел мне царь идти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что.

— Вот это служба так служба! Ну ничего, ложись спать, утро вечера мудренее.

Марья-царевна дождалась ночи, развернула волшебную книгу, читала, читала, бросила книгу и за голову схватилась: про цареву загадку в книге ничего не сказано. Марья-царевна вышла на крыльцо, вынула платочек и махнула. Налетели всякие птицы, набежали всякие звери.

Марья-царевна их спрашивает:

— Звери лесные, птицы поднебесные, — вы, звери, всюду рыскаете, вы, птицы, всюду летаете, — не слыхали ль, как дойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что?

Звери и птицы ответили:

— Нет, Марья-царевна, мы про то не слыхивали. Марья-царевна махнула платочком — звери и птицы пропали, как не бывали. Махнула в другой раз — появились перед ней два великана:

— Что угодно? Что надобно?

— Слуги мои верные, отнесите меня на середину Океан-моря.

Подхватили великаны Марью-царевну, отнесли на Океан-море и стали на середине, на самой пучине — сами стоят, как столбы, а ее на руках держат. Марья-царевна махнула платочком, и приплыли к ней все гады и рыбы морские.

— Вы, гады и рыбы морские, вы везде плаваете, на всех островах бываете, не слыхали ль, как дойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что?

— Нет, Марья-царевна, мы про то не слыхали.

Закручинилась Марья-царевна и велела отнести себя домой. Великаны подхватили ее, принесли на Андреев двор, поставили у крыльца.

Утром рано Марья-царевна собрала Андрея в дорогу и дала ему клубок ниток и вышитую ширинку.

— Брось клубок перед собой, — куда он покатится, туда и ты иди. Да смотри, куда бы ни пришел, будешь умываться, чужой ширинкой не утирайся, а утирайся моей.

Андрей попрощался с Марьей-царевной, поклонился на четыре стороны и пошел за заставу. Бросил клубок перед собой, клубок покатился — катится да катится. Андрей идет за ним следом.

Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Много царств и земель прошел Андрей. Клубок катится, нитка от него тянется; стал клубок маленький, с куриную головочку; вот уж до чего стал маленький, не видно и на дороге… Дошел Андрей до леса, видит: стоит избушка на курьих ножках.

— Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом!
Избушка повернулась, Андрей вошел и видит: на лавке сидит седая старуха, прядет кудель.

— Фу, фу, русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел. Вот изжарю тебя в печи да и съем и на косточках покатаюсь.

Андрей отвечает старухе:

— Что ты, старая баба-яга, станешь есть дорожного человека! Дорожный человек костоват и черен, ты наперед баньку истопи, меня вымой, выпари, тогда и ешь.

Баба-яга истопила баньку. Андрей выпарился, вымылся, достал женину ширинку и стал ею утираться.

Баба-яга спрашивает:

— Откуда у тебя ширинка? Ее моя дочь вышивала.

— Твоя дочь мне жена, мне и ширинку дала.

— Ах, зять возлюбленный, чем же мне тебя потчевать?

Тут баба-яга собрала ужин, наставила всяких кушаньев, вин и медов. Андрей не чванится—сел за стол, давай уплетать. Баба-яга села рядом—он ест, она выспрашивает, как он на Марье-царевне женился да живут ли они хорошо? Андрей все рассказал: как женился и как царь послал его туда — не знаю куда, добыть то — не знаю что.

— Вот бы ты помогла мне, бабушка!

— Ах, зятюшка, ведь про это диво дивное даже я не слыхивала. Знает про это одна старая лягушка, живет она в болоте триста лет… Ну ничего, ложись спать, утро вечера мудренее.

Андрей лег спать, а баба-яга взяла два голика, полетела на болото и стала звать:

— Бабушка, лягушка-скакушка, жива ли?

— Жива.

— Выдь ко мне из болота.

Старая лягушка вышла из болота, баба-яга ее спрашивает:

— Знаешь ли, где то — не знаю что?

— Знаю.

— Укажи, сделай милость. Зятю моему дана служба: пойти туда—не знаю куда, взять то—не знаю что.

Лягушка отвечает:

— Я б его проводила, да больно стара, мне туда не допрыгать. Донесет твой зять меня в парном молоке до огненной реки, тогда скажу.

Баба-яга взяла лягушку-скакушку, полетела домой, надоила молока в горшок, посадила туда лягушку и утром рано разбудила Андрея:

— Ну, зять дорогой, одевайся, возьми горшок с парным молоком, в молоке—лягушка, да садись на моего коня, он тебя довезет до огненной реки. Там коня брось и вынимай из горшка лягушку, она тебе скажет.

Андрей оделся, взял горшок, сел на коня бабы-яги. Долго ли, коротко ли, конь домчал его до огненной реки. Через нее ни зверь не перескочит, ни птица не перелетит.

Андрей слез с коня, лягушка ему говорит:

— Вынь меня, добрый молодец, из горшка, надо нам через реку переправиться.

Андрей вынул лягушку из горшка и пустил наземь.

— Ну, добрый молодец, теперь садись мне на спину.

— Что ты, бабушка, эка маленькая, чай, я тебя задавлю.

— Не бойся, не задавишь. Садись да держись крепче.

Андрей сел на лягушку-скакушку. Начала она дуться. Дулась, дулась — сделалась словно копна сена.

— Крепко ли держишься?

— Крепко, бабушка.

Опять лягушка дулась, дулась—сделалась еще больше, словно стог сена.

— Крепко ли держишься?

— Крепко, бабушка.

Опять она дулась, дулась — стала выше темного леса, да как скакнет — и перепрыгнула через огненную реку, перенесла Андрея на тот берег и сделалась опять маленькой.

— Иди, добрый молодец, по этой тропинке, увидишь терем—не терем, избу—не избу, сарай—не сарай, заходи туда и становись за печью. Там найдешь то — не знаю что.

Андрей пошел по тропинке, видит: старая изба — не изба, тыном обнесена, без окон, без крыльца. Он туда вошел и спрятался за печью.

Вот немного погодя застучало, загремело по лесу, и входит в избу мужичок с ноготок, борода с локоток, да как крикнет:

— Эй, сват Наум, есть хочу!

Только крикнул, откуда ни возьмись, появляется стол накрытый, на нем бочонок пива да бык печеный, в боку нож точеный. Мужичок с ноготок, борода с локоток, сел возле быка, вынул нож точеный, начал мясо порезывать, в чеснок помакивать, покушивать да похваливать.

Обработал быка до последней косточки, выпил целый бочонок пива.

— Эй, сват Наум, убери объедки!

И вдруг стол пропал, как и не бывало, — ни костей, ни бочонка… Андрей дождался, когда уйдет мужичок с ноготок, вышел из-за печки, набрался смелости и позвал:

— Сват Наум, покорми меня… Только позвал, откуда ни возьмись, появился стол, на нем разные кушанья, закуски и заедки, вина и меды. Андрей сел за стол и говорит:

— Сват Наум, садись, брат, со мной, станем есть-пить вместе.

Отвечает ему невидимый голос:

— Спасибо тебе, добрый человек! Столько лет я здесь служу, горелой корки не видывал, а ты меня за стол посадил.

Смотрит Андрей и удивляется: никого не видно, а кушанья со стола словно кто метелкой сметает, вина и меды сами в рюмку наливаются — рюмка скок, скок да скок.

Андрей просит:

— Сват Наум, покажись мне!

— Нет, меня никто не может видеть, я то — не знаю что.

— Сват Наум, хочешь у меня служить?

— Отчего не хотеть? Ты, я вижу, человек добрый!

Вот они поели. Андрей и говорит:

— Ну, прибирай все да пойдем со мной.

Пошел Андрей из избенки, оглянулся:

— Сват Наум, ты здесь?

— Здесь, не бойся, я от тебя не отстану.

Дошел Андрей до огненной реки, там его дожидается лягушка:

— Добрый молодец, нашел то — не знаю что?

— Нашел, бабушка.

— Садись на меня.

Андрей опять сел на нее, лягушка начала раздуваться, раздулась, скакнула и перенесла его через огненную реку.

Тут он лягушку-скакушку поблагодарил и пошел путем-дорогой в свое царство. Идет, идет, обернется:

— Сват Наум, ты здесь?

— Здесь. Не бойся, я от тебя не отстану.

Шел, шел Андрей, дорога далеко — прибились его резвые ноги, опустились его белые руки.

— Эх, — говорит, — до чего же я уморился!

А сват Наум ему:

— Что же ты мне давно не сказал? Я бы тебя живо на место доставил.

Подхватил Андрея буйный вихрь и понес — горы и леса, города и деревни так внизу и мелькают. Летит Андрей над глубоким морем, и стало ему страшно.

— Сват Наум, передохнуть бы!

Сразу ветер ослаб, и Андрей стал спускаться на море. Глядит—где шумели одни синие волны, появился островок, на островке стоит дворец с золотой крышей, кругом сад прекрасный…

Сват Наум говорит Андрею:

— Отдыхай, ешь, пей да на море поглядывай. Будут плыть мимо три купеческих корабля. Ты купцов зазови да угости, употчевай хорошенько — у них есть три диковинки. Ты меня променяй на эти диковинки — не бойся, я к тебе назад вернусь.

Долго ли, коротко ли, с западной стороны плывут три корабля. Корабельщики увидали остров, на нем дворец с золотой крышей и кругом сад прекрасный.

— Что за чудо? — говорят. — Сколько раз мы тут плавали, ничего, кроме синего моря, не видели. Давай пристанем!

Три корабля бросили якоря, три купца-корабельщика сели на легкую лодочку, поплыли к острову. А уж Андрей-стрелок их встречает.

— Пожалуйте, дорогие гости.

Купцы-корабельщики идут дивуются: на тереме крыша как жар горит, на деревах птицы поют, по дорожкам чудные звери прыгают.

— Скажи, добрый человек, кто здесь выстроил это чудо чудное?

— Мой слуга, сват Наум, в одну ночь построил.

Андрей повел гостей в терем:

— Эй, сват Наум, собери-ка нам попить, поесть!

Откуда ни возьмись, явился накрытый стол, на нем — вина и кушанья, чего душа захочет. Купцы-корабельщики только ахают.

— Давай, — говорят, — добрый человек, меняться: уступи нам своего слугу, свата Наума, возьми у нас за него любую диковинку.

— Отчего ж не поменяться? А каковы будут ваши диковинки?

Один купец вынимает из-за пазухи дубинку. Ей только скажи: «Ну-ка, дубинка, обломай бока этому человеку!» — дубинка сама начнет колотить, какому хочешь силачу обломает бока.

Другой купец вынимает из-под полы топор, повернул его обухом кверху—топор сам начал тяпать: тяп да ляп—вышел корабль. С парусами, с пушками, с храбрыми моряками. Корабли плывут, пушки палят, храбры моряки приказа спрашивают.

Повернул топор обухом вниз—сразу корабли пропали, словно их и не было.

Третий купец вынул из кармана дудку, загудел — войско появилось: и конница, и пехота, с ружьями, с пушками. Войска идут, музыка гремит, знамена развеваются, всадники скачут, приказа спрашивают.

Купец задудел с другого конца в дудку — и нет ничero, все пропало.

Андрей-стрелок говорит:

— Хороши ваши диковинки, да моя стоит дороже. Хотите меняться—отдавайте мне за моего слугу, свата Наума, все три диковинки.

— Не много ли будет?

— Как знаете, иначе меняться не стану.

Купцы думали, думали: «На что нам дубинка, топор да дудка? Лучше поменяться, со сватом Наумом будем безо всякой заботы день и ночь и сыты и пьяны».

Отдали купцы-корабельщики Андрею дубинку, топор и дудку и кричат:

— Эй, сват Наум, мы тебя берем с собой! Будешь нам служить верой и правдой?

Отвечает им невидимый голос:

— Отчего не служить? Мне все равно, у кого ни жить.

Купцы-корабельщики вернулись на свои корабли и давай пировать — пьют, едят, знай покрикивают:

— Сват Наум, поворачивайся, давай того, давай того!

Перепились все допьяна, где сидели, там и спать свалились.

А стрелок сидит один в тереме, пригорюнился.

«Эх, — думает, — где-то теперь мой верный слуга, сват Наум?»

— Я здесь. Чего надобно?

Андрей обрадовался:

— Сват Наум, не пора ли нам на родную сторонушку, к молодой жене? Отнеси меня домой.

Опять подхватил Андрея вихрь и понес в его царство, на родную сторону.

А купцы проснулись, и захотелось им опохмелиться:

— Эй, сват Наум, собери-ка нам попить-поесть, живо поворачивайся!

Сколько ни звали, ни кричали, все нет толку. Глядят, и острова нет: на месте его шумят одни синие волны.

Погоревали купцы-корабельщики: «Эх, надул нас недобрый человек!»—да делать нечего, подняли паруса и поплыли, куда им было надобно.

А Андрей-стрелок прилетел на родимую сторону, опустился возле своего домишки, смотрит: вместо домишки обгорелая труба торчит.

Повесил он голову ниже плеч и пошел из города на синее море, на пустое место. Сел и сидит. Вдруг, откуда ни возьмись, прилетает сизая горлица, ударилась об землю и оборотилась его молодой женой, Марьей-царевной.

Обнялись они, поздоровались, стали друг друга спрашивать, друг другу рассказывать.

Марья-царевна рассказала:

— С той поры как ты из дому ушел, я сизой горлицей летаю по лесам да по рощам. Царь три раза за мной посылал, да меня не нашли и домишко сожгли.

Андрей говорит:

— Сват Наум, нельзя ли нам на пустом месте у синего моря дворец поставить?

— Отчего нельзя? Сейчас будет исполнено.

Не успели оглянуться—и дворец поспел, да такой славный, лучше царского, кругом — зеленый сад, на деревьях птицы поют, по дорожкам чудные звери скачут.

Взошли Андрей-стрелок с Марьей-царевной во дворец, сели у окошка и разговаривают, друг на друга любуются. Живут, горя не знают, и день, и другой, и третий.

А царь в то время поехал на охоту, на синее море, и видит: на том месте, где ничего не было, стоит дворец.

— Какой это невежа без спроса вздумал на моей земле строиться?

Побежали гонцы, все разведали и докладывают царю, что тот дворец поставлен Андреем-стрелком и живет он в нем с молодой женой, Марьей-царевной.

Еще пуще разгневался царь, посылает узнать, ходил ли Андрей туда — не знаю куда, принес ли то — не знаю что.

Побежали гонцы, разведали и докладывают:

— Андрей-стрелок ходил туда—не знаю куда и добыл то — не знаю что.

Тут царь и совсем осерчал, приказал собрать войско, идти на взморье, тот дворец разорить дотла, а самого Андрея-стрелка и Марью-царевну предать лютой смерти.

Увидал Андрей, что идет на него сильное войско, скорее схватил топор, повернул его обухом кверху. Топор тяп да ляп — стоит на море корабль, опять тяп да ляп — стоит другой корабль. Сто раз тяпнул — сто кораблей поплыло по синему морю.

Андрей вынул дудку, задудел — появилось войско: и конница, и пехота, с пушками, со знаменами. Начальники скачут, приказа ждут. Андрей приказал начать сражение. Музыка заиграла, барабаны ударили, полки двинулись. Пехота ломит царских солдат, конница скачет, в плен забирает. А со ста кораблей пушки так и бьют по столичному городу.

Царь видит: войско его бежит, кинулся сам к войску — останавливать. Тут Андрей вынул дубинку:

— Ну-ка, дубинка, обломай бока этому царю!

Дубинка сама пошла колесом, с конца на конец перекидывается по чистому полю: нагнала царя и ударила его в лоб, убила до смерти.

Тут и сражению конец пришел. Повалил из города народ и стал просить Андрея-стрелка, чтобы взял он в свои руки все государство.

Андрей спорить не стал. Устроил пир на весь мир и вместе с Марьей-царевной правил он этим государством до глубокой старости.

(Илл. Н.Кочергина)

212

В некотором государстве жил-был король, холост-неженат, и была у него целая рота стрельцов; на охоту стрельцы ходили, перелетных птиц стреляли, государев стол дичью снабжали. В той роте служил стрелец-молодец, по имени Федот; метко в цель попадал, почитай — николи промаху не давал, и за то любил его король пуще всех его товарищей. Случилось ему в одно время пойти на охоту раным-ранехонько, на самой зоре; зашел он в темный, густой лес и видит: сидит на дереве горлица. Федот навел ружье, прицелился, выпалил — и перешиб птице крылышко; свалилась птица с дерева на сырую землю. Поднял ее стрелок, хочет оторвать голову да положить в сумку. И возговорит ему горлица: «Ах, стрелец-молодец, не срывай моей буйной головушки, не своди меня с белого света; лучше возьми меня живую, принеси в свой дом, посади на окошечко и смотри: как только найдет на меня дремота, в ту самую пору ударь меня правой рукою наотмашь — и добудешь себе великое счастье!» Крепко удивился стрелок. «Что такое? — думает. — С виду совсем птица, а говорит человеческим голосом! Прежде со мной такого случая никогда не бывало…»

Принес птицу домой, посадил на окошечко, а сам стоит-дожидается. Прошло немного времени, горлица положила свою головку под крылышко и задремала; стрелок поднял правую руку, ударил ее наотмашь легохонько — пала горлица наземь и сделалась душой-де́вицей, да такою прекрасною, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Другой подобной красавицы во всем свете не бывало! Говорит она добру молодцу, королевскому стрельцу: «Умел ты меня достать, умей и жить со мною; ты мне будешь нареченный муж, а я тебе богоданная жена!» На том они и поладили; женился Федот и живет себе — с молодой женой потешается, а службы не забывает; каждое утро ни свет ни заря возьмет свое ружье, пойдет в лес, настреляет разной дичи и отнесет на королевскую кухню.

Видит жена, что от той охоты весь он измаялся, и говорит ему: «Послушай, друг, мне тебя жалко: каждый божий день ты беспокоишься, бродишь по лесам до по болотам, завсегда мокрехонек домой ворочаешься, а пользы нам нет никакой. Это что за ремесло! Вот я так знаю такое, что без барышей не останешься. Добудь-ка рублей сотню-другую, все дело поправим». Бросился Федот по товарищам: у кого рубль, у кого два занял и собрал как раз двести рублей. Принес к жене. «Ну, — говорит она, — купи теперь на все эти деньги разного шелку». Стрелец купил на двести рублей разного шелку. Она взяла и сказывает: «Не тужи, молись богу да ложись спать; утро вечера мудренее!»

Муж заснул, а жена вышла на крылечко, развернула свою волшебную книгу — и тотчас явились перед ней два неведомых мо́лодца: что угодно — приказывай! «Возьмите вот этот шелк и за единый час сделайте мне ковер, да такой чудный, какого в целом свете не видывано; а на ковре бы все королевство было вышито, и с городами, и с деревнями, и с реками, и с озерами». Принялись они за работу и не только в час, а в десять минут изготовили ковер — всем на диво; отдали его стрельцовой жене и вмиг исчезли, словно их и не было! Наутро отдает она ковер мужу. «На, — говорит, — понеси на гостиный двор и продай купцам, да смотри: своей цены не запрашивай, а что дадут, то и бери».

Федот взял ковер, развернул, повесил на руку и пошел по гостиным рядам. Увидал один купец, подбежал и спрашивает: «Послушай, почтенный! Продаешь, что ли?» — «Продаю». — «А что стоит?» — «Ты торговый человек, ты и цену уставляй». Вот купец думал, думал, не может оценить ковра — да и только! Подскочил другой купец, за ним третий, четвертый… и собралась их толпа великая, смотрят на ковер, дивуются, а оценить не могут. В то время проезжал мимо гостиных рядов дворцовый комендант, усмотрел толпу, и захотелось ему разузнать: про что толкует купечество? Вылез из коляски, подошел и говорит: «Здравствуйте, купцы-торговцы, заморские гости! О чем речь у вас?» — «Так и так, ковра оценить не можем». Комендант посмотрел на ковер и сам дался диву. «Послушай, стрелец, — говорит он, — скажи мне по правде по истинной, откуда добыл ты такой славный ковер?» — «Моя жена вышила». — «Сколько же тебе дать за него?» — «Я и сам цены не ведаю; жена наказала не торговаться, а сколько дадут — то и наше!» — «Ну, вот тебе десять тысяч!»

Стрелец взял деньги и отдал ковер, а комендант этот завсегда при короле находился — и пил и ел за его столом. Вот он поехал к королю обедать и ковер повез: «Не угодно ль вашему величеству посмотреть, какую славную вещь купил я сегодня?» Король взглянул — все свое царство словно на ладони увидел; так и ахнул! «Вот это ковер! В жизнь мою такой хитрости не видывал. Ну, комендант, что хочешь, а ковра тебе не отдам». Сейчас вынул король двадцать пять тысяч и отдал ему из рук в руки, а ковер во дворце повесил. «Ничего, — думает комендант, — я себе другой еще лучше закажу».

Сейчас поскакал к стрельцу, разыскал его избушку, входит в светлицу и как только увидал стрельцову жену — в ту ж минуту и себя и свое дело позабыл, сам не ведает, зачем приехал; перед ним такая красавица, что век бы очей не отвел, все бы смотрел да смотрел! Глядит он на чужую жену, а в голове дума за думой: «Где это видано, где это слыхано, чтобы простой солдат да таким сокровищем влада́л? Я хоть и при самом короле служу и генеральский чин на мне положо́н, а такой красоты нигде не видывал!» Насилу комендант опомнился, нехотя домой убрался. С той поры, с того времени совсем не свой сделался: и во сне и наяву только и думает, что о прекрасной стрельчихе; и ест — не заест, и пьет — не запьет, все она представляется!

Заприметил король и стал его выспрашивать: «Что с тобой подеялось? Аль кручина какая?» — «Ах, ваше величество! Видел я у стрельца жену, такой красоты во всем свете нет; все об ней думаю: и не заесть и не запить, никаким снадобьем не заворожить!» Пришла королю охота самому полюбоваться, приказал заложить коляску и поехал в стрелецкую слободу. Входит в светлицу, видит — красота невообразимая! Кто ни взглянет — старик ли, молодой ли, всякий без ума влюбится. Защемила его зазноба сердечная. «Чего, — думает про себя, — хожу я холост-неженат? Вот бы мне жениться на этой красавице; зачем ей быть стрельчихою? Ей на роду написано быть королевою».

Воротился король во дворец и говорит коменданту: «Слушай! Сумел ты показать мне стрельцову жену — красоту невообразимую; теперь сумей извести ее мужа. Я сам на ней хочу жениться… А не изведешь, пеняй на себя; хоть ты и верный мой слуга, а быть тебе на виселице!» Пошел комендант, пуще прежнего запечалился; как стрельца порешить — не придумает.

Идет он пустырями, закоулками, а навстречу ему баба-яга: «Стой, королевский слуга! Я все твои думки ведаю; хочешь, пособлю твоему горю неминучему?» — «Пособи, бабушка! Что хочешь, заплачу́». — «Сказан тебе королевский указ, чтобы извел ты Федота-стрельца. Это дело бы неважное: сам-то он прост, да жена у него больно хитра! Ну, да мы загадаем такую загадку, что не скоро справится. Воротись к королю и скажи: за тридевять земель, в тридесятом царстве есть остров; на том острове ходит олень золотые рога. Пусть король наберет полсотню матросов — самых негодных, горьких пьяниц, и велит изготовить к походу старый, гнилой корабль, что тридцать лет в отставке числится; на том корабле пусть пошлет Федота-стрельца добывать оленя золотые рога. Чтоб добраться до острова, надо плыть ни много, ни мало — три года, да назад с острова — три года, итого шесть лет. Вот корабль выступит в море, месяц прослужит, а там и потонет: и стрелец и матросы — все на дно пойдут!»

Комендант выслушал эти речи, поблагодарил бабу-ягу за науку, наградил ее золотом и бегом к королю. «Ваше величество! — говорит. — Так и так — можно наверно стрельца извести». Король согласился и тотчас отдал приказ по флоту: изготовить к походу старый, гнилой корабль, нагрузить его провизией на шесть лет и посадить на него пятьдесят матросов — самых распутных и горьких пьяниц. Побежали гонцы по всем кабакам, по трактирам, набрали таких матросов, что поглядеть любо-дорого: у кого глаза подбиты, у кого нос сворочо́н набок. Как скоро доложили королю, что корабль готов, он в ту же минуту потребовал к себе стрельца: «Ну, Федот, ты у меня молодец, первый в команде стрелец; сослужи-ка мне службу, поезжай за тридевять земель, в тридесятое царство — там есть остров, на том острове ходит олень золотые рога; поймай его живого и привези сюда». Стрелец задумался; не знает, что и отвечать ему. «Думай — не думай, — сказал король, — а коли не сделаешь дела, то мой меч — твоя голова с плеч!»

Федот повернулся налево кругом и пошел из дворца; вечером приходит домой крепко печальный, не хочет и слова вымолвить. Спрашивает его жена: «О чем, милый, закручинился? Аль невзгода какая?» Он рассказал ей все сполна. «Так ты об этом печалишься? Есть о чем! Это службишка, не служба. Молись-ка богу да ложись спать; утро вечера мудренее: все будет сделано». Стрелец лег и заснул, а жена его развернула волшебную книгу — и вдруг явились перед ней два неведомых мо́лодца: «Что угодно, что надобно?» — «Ступайте вы за тридевять земель, в тридесятое царство — на остров, поймайте оленя золотые рога и доставьте сюда». — «Слушаем! К свету все будет исполнено».

Вихрем понеслись они на тот остров, схватили оленя золотые рога, принесли его прямо к стрельцу на двор; за час до рассвета все дело покончили и скрылись, словно их и не было. Стрельчиха-красавица разбудила своего мужа пораньше и говорит ему: «Поди посмотри — олень золотые рога на твоем дворе гуляет. Бери его на корабль с собою, пять суток вперед плыви, на шестые назад поворачивай». Стрелец посадил оленя в глухую, закрытую клетку и отвез на корабль. «Тут что?» — спрашивают матросы. «Разные припасы и снадобья; путь долгий, мало ли что понадобится!»

Настало время кораблю отчаливать от пристани, много народу пришло пловцов провожать, пришел и сам король, попрощался с Федотом и поставил его над всеми матросами за старшего. Пятые сутки плывет корабль по́ морю, берегов давно не видать. Федот-стрелец приказал выкатить на палубу бочку вина в сорок ведер и говорит матросам: «Пейте, братцы! Не жалейте; душа — мера!» А они тому и рады, бросились к бочке и давай вино тянуть, да так натянулись, что тут же возле бочки попадали и заснули крепким сном. Стрелец взялся за руль, поворотил корабль к берегу и поплыл назад; а чтоб матросы про то не сведали — знай с утра до вечера вином их накачивает: только они с перепоя глаза продерут, как уж новая бочка готова — не угодно ль опохмелиться.

Как раз на одиннадцатые сутки привалил корабль к пристани, выкинул флаг и стал палить из пушек. Король услыхал пальбу и сейчас на пристань — что там такое? Увидал стрельца, разгневался и накинулся на него со всей же́сточью: «Как ты смел до сроку назад воротиться?» — «А куда ж мне деваться, ваше величество? Пожалуй, иной дурак десять лет в морях проплавает да путного ничего не сделает, а мы вместо шести лет всего-навсего десять суток проездили, да свое дело справили: не угодно ль взглянуть на оленя золотые рога?» Тотчас сняли с корабля клетку, выпустили златорогого оленя; король видит, что стрелец прав, ничего с него не возьмешь! Позволил ему домой идти, а матросам, которые с ним ездили, дал свободу на целые на шесть лет; никто не смей их и на службу спрашивать, по тому самому, что они уж эти года заслужили.

На другой день призвал король коменданта, напустился на него с угрозами. «Что ты, — говорит, — али шутки со мной шутишь? Видно, тебе голова твоя не дорога! Как знаешь, а найди случай, чтоб можно было Федота-стрельца злой смерти предать». — «Ваше королевское величество! Позвольте подумать; авось можно поправиться». Пошел комендант пустырями да закоулками, навстречу ему баба-яга: «Стой, королевский слуга! Я твои думки ведаю; хочешь, пособлю твоему горю?» — «Пособи, бабушка! Ведь стрелец вернулся и привез оленя золотые рога». — «Ох, уж слышала! Сам-то он простой человек, извести его нетрудно бы — все равно что щепоть табаку понюхать! Да жена у него больно хитра. Ну да мы загадаем ей иную загадку, с которой не так скоро справится. Ступай к королю и скажи: пусть пошлет он стрельца туда — не знаю куда, принести то — не знаю что. Уж этой задачи он во веки веков не выполнит: или совсем без вести пропадет, или с пустыми руками назад придет».

Комендант наградил бабу-ягу золотом и побежал к королю; король выслушал и велел стрельца позвать. «Ну, Федот! Ты у меня молодец, первый в команде стрелец. Сослужил ты мне одну службу — достал оленя золотые рога; сослужи и другую: поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что! Да помни: коли не принесешь, то мой меч — твоя голова с плеч!» Стрелец повернулся налево кругом и пошел из дворца; приходит домой печальный, задумчивый. Спрашивает его жена: «Что, милый, кручинишься? Аль еще невзгода какая?» — «Эх, — говорит, — одну беду с шеи свалил, а другая навалилася; посылает меня король туда — не знаю куда, велит принести то — не знаю что. Через твою красу все напасти несу!» — «Да, это служба немалая! Чтоб туда добраться, надо девять лет идти, да назад девять — итого восьмнадцать лет; а будет ли толк с того — бог ведает!» — «Что же делать, как же быть?» — «Молись богу да ложись спать; утро вечера мудренее. Завтра все узнаешь».

Стрелец лег спать, а жена его дождалась ночи, развернула волшебную книгу — и тотчас явились перед ней два мо́лодца: «Что угодно, что надобно?» — «Не ведаете ли: как ухитриться да пойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что?» — «Нет, не ведаем!» Она закрыла книгу — и мо́лодцы с глаз исчезли. Поутру будит стрельчиха своего мужа: «Ступай к королю, проси золотой казны на дорогу — ведь тебе восьмнадцать лет странствовать, а получишь деньги, заходи со мной проститься». Стрелец побывал у короля, получил из казначейства целую кису^[1] золота и приходит с женой прощаться. Она подает ему ширинку и мячик: «Когда выйдешь из города, брось этот мячик перед собою; куда он покатится — туда и ты ступай. Да вот тебе мое рукоделье: где бы ты ни был, а как станешь умываться — завсегда утирай лицо этою ширинкою». Попрощался стрелец с своей женой и товарищами, поклонился на все на четыре стороны и пошел за заставу. Бросил мячик перед собою; мячик катится да катится, а он за ним следом идет.

Прошло с месяц времени, призывает король коменданта и говорит ему: «Стрелец отправился на восьмнадцать лет по белу свету таскаться, и по всему видно, что не быть ему живому. Ведь восьмнадцать лет не две недели; мало ли что в дороге случится! Денег у него много; пожалуй, разбойники нападут, ограбят да злой смерти предадут. Кажись, можно теперь за его жену приняться. Возьми-ка мою коляску, поезжай в стрелецкую слободку и привези ее во дворец». Комендант поехал в стрелецкую слободку, приехал к стрельчихе-красавице, вошел в избу и говорит: «Здравствуй, умница, король приказал тебя во дворец представить». Приезжает она во дворец; король встречает ее с радостию, ведет в палаты раззолоченные и говорит таково слово: «Хочешь ли быть королевою? Я тебя замуж возьму». — «Где же это видано, где же эта слыхано: от живого мужа жену отбивать! Каков ни на есть, хоть простой стрелец, а мне он — законный муж». — «Не пойдешь охотою, возьму силою!» Красавица усмехнулась, ударилась об пол, обернулась горлицей и улетела в окно.

Много царств и земель прошел стрелец, а мячик все катится. Где река встретится, там мячик мостом перебросится; где стрельцу отдохнуть захочется, там мячик пуховой постелью раскинется. Долго ли, коротко ли — скоро сказка сказывается, не скоро дело делается, приходит стрелец к большому, великолепному дворцу; мячик докатился до ворот и пропал. Вот стрелец подумал-подумал: «Дай пойду прямо!» Вошел по лестнице в покои; встречают его три девицы неописанной красоты: «Откуда и зачем, добрый человек, пожаловал?» — «Ах, красные де́вицы, не дали мне с дальнего походу отдохнуть, да начали спрашивать. Вы бы прежде меня накормили-напоили, отдохнуть положили, да тогда бы и вестей спрашивали». Они тотчас собрали на стол, посадили его, накормили-напоили и спать уложили.

Стрелец выспался, встает с мягкой постели; красные де́вицы несут к нему умывальницу и шитое полотенце. Он умылся ключевой водой, а полотенца не принимает. «У меня, — говорит, — своя ширинка; есть чем лицо утереть». Вынул ширинку и стал утираться. Спрашивают его красные де́вицы: «Добрый человек! Скажи: откуда достал ты эту ширинку?» — «Мне ее жена дала». — «Стало быть, ты женат на нашей родной сестрице!» Кликнули мать-старушку; та как глянула на ширинку, в ту ж минуту признала: «Это моей дочки рукоделье!» Начала у гостя расспрашивать-разведывать; он рассказал ей, как женился на ее дочери и как царь послал его туда — не знаю куда, принести то — не знаю что. «Ах зятюшка! Ведь про это диво даже я не слыхивала! Постой-ка, авось мои слуги ведают».

Вышла старуха на крыльцо, крикнула громким голосом, и вдруг — откуда только взялись! — набежали всякие звери, налетели всякие птицы. «Гой есте, звери лесные и птицы воздушные! Вы, звери, везде рыскаете; вы, птицы, всюду летаете: не слыхали ль, как дойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что?» Все звери и птицы в один голос отвечали: «Нет, мы про то не слыхивали!» Распустила их старуха по своим местам — по трущобам, по лесам, по рощам; воротилась в горницу, достала свою волшебную книгу, развернула ее — и тотчас явились к ней два великана: «Что угодно, что надобно?» — «А вот что, слуги мои верные! Понесите меня вместе с зятем на окиян-море широкое и станьте как раз на средине — на самой пучине».

Тотчас подхватили они стрельца со старухою, понесли их, словно вихри буйные, на окиян-море широкое и стали на средине — на самой пучине: сами как столбы стоят, а стрельца со старухою на руках держат. Крикнула старуха громким голосом — и приплыли к ней все гады и рыбы морские: так и кишат! Из-за них синя моря не видно! «Гой есте, гады и рыбы морские! Вы везде плаваете, у всех островов бываете: не слыхали ль, как дойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что?» Все гады и рыбы в один голос отвечали: «Нет! Мы про то не слыхивали!» Вдруг протеснилась вперед старая колченогая лягушка, которая уж лет тридцать как в отставке жила, и говорит: «Ква-ква! Я знаю, где этакое диво найти». — «Ну, милая, тебя-то мне и надобно!» — сказала старуха, взяла лягушку и велела великанам себя и зятя домой отнесть.

Мигом очутились они во дворце. Стала старуха лягушку допытывать: «Как и какою дорогою моему зятю идти?» Отвечает лягушка: «Это место на краю света — далеко-далеко! Я бы сама его проводила, да уж больно стара, еле ноги волочу; мне туда в пятьдесят лет не допрыгать». Старуха принесла большую банку, налила свежим молоком, посадила в нее лягушку и дает зятю: «Неси, — говорит, — эту банку в руках, а лягушка пусть тебе дорогу показывает». Стрелец взял банку с лягушкою, попрощался со старухой и ее дочками и отправился в путь. Он идет, а лягушка ему дорогу показывает.

Близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли — приходит к огненной реке; за тою рекой высокая гора стоит, в той горе дверь видна. «Кваква! — говорит лягушка. — Выпусти меня из банки; надо нам через реку переправиться». Стрелец вынул ее из банки и пустил наземь. «Ну, добрый мо́лодец, садись на меня, да не жалей; небось не задавишь!» Стрелец сел на лягушку и прижал ее к земле: начала лягушка дуться, дулась-дулась и сделалась такая большая, словно стог сенной. У стрельца только и на уме, как бы не свалиться: «Коли свалюсь, до смерти ушибусь!» Лягушка надулась да как прыгнет — перепрыгнула через огненную реку и сделалась опять маленькою. «Теперь, добрый мо́лодец, ступай в эту дверь, а я тебя здесь подожду; войдешь ты в пещеру и хорошенько спрячься. Спустя некое время придут туда два старца; слушай, что они будут говорить и делать, а после, как они уйдут, и сам то ж говори и делай!»

Стрелец подошел к горе, отворил дверь — в пещере так темно, хоть глаз выколи! Полез на карачках и стал руками щупать; нащупал пустой шкап, сел в него и закрылся. Вот немного погодя приходят туда два старца и говорят: «Эй, Шмат-разум! Покорми-ка нас». В ту ж минуту — откуда что взялось! — зажглись люстры, загремели тарелки и блюда, и явились на столе разные вина и кушанья. Старики напились, наелись и приказывают: «Эй, Шмат-разум! Убери все». Вдруг ничего не стало — ни стола, ни вин, ни кушаньев, люстры все погасли. Слышит стрелец, что два старца ушли, вылез из шкапа и крикнул: «Эй, Шмат-разум!» — «Что угодно?» — «Покорми меня!» Опять явились и люстры зажженные, и стол накрытый, и всякие напитки и кушанья.

Стрелец сел за стол и говорит: «Эй, Шмат-разум! Садись, брат, со мною; станем есть-пить вместе, а то одному мне скучно». Отвечает невидимый голос: «Ах, добрый человек! Откудова тебя бог принес? Скоро тридцать лет, как я двум старцам верой-правдой служу, а за все это время они ни разу меня с собой не сажали». Смотрит стрелец и удивляется: никого не видать, а кушанья с тарелок словно кто метелочкой подметает, а бутылки с вином сами подымаются, сами в рюмки наливаются, глядь — уж и пусты! Вот стрелец наелся-напился и говорит: «Послушай, Шмат-разум! Хочешь мне служить? У меня житье хорошее». — «Отчего не хотеть! Мне давно надоело здесь, а ты, вижу, — человек добрый». — «Ну, прибирай все да пойдем со мною!» Вышел стрелец из пещеры, оглянулся назад — нет никого… «Шмат-разум! Ты здесь?» — «Здесь! Не бойся, я от тебя не отстану». — «Ладно!» — сказал стрелец и сел на лягушку: лягушка надулась и перепрыгнула через огненную реку; он посадил ее в банку и отправился в обратный путь.

Пришел к теще и заставил своего нового слугу хорошенько угостить старуху и ее дочек. Шмат-разум так их употчевал, что старуха с радости чуть плясать не пошла, а лягушке за ее верную службу назначила по три банки молока в день давать. Стрелец распрощался с тещею и пустился домой. Шел-шел и сильно уморился; прибились его ноги скорые, опустились руки белые. «Эх, — говорит, — Шмат-разум! Если б ты ведал, как я устал; просто ноги отымаются». — «Что ж ты мне давно не скажешь? Я б тебя живо на место доставил». Тотчас подхватило стрельца буйным вихрем и понесло по воздуху так шибко, что с головы шапка свалилась. «Эй, Шмат-разум! Постой на минутку, моя шапка свалилась». — «Поздно, сударь, хватился! Твоя шапка теперь за пять тысяч верст назади». Города и деревни, реки и леса так и мелькают перед глазами…

Вот летит стрелец над глубоким морем, и гласит ему Шмат-разум: «Хочешь — я на этом море золотую беседку сделаю? Можно будет отдохнуть, да и счастье добыть». — «А ну, сделай!» — сказал стрелец и стал опущаться на́ море. Где за минуту только волны подымалися — там появился островок, на островку золотая беседка. Говорит стрельцу Шмат-разум: «Садись в беседку, отдыхай, на море поглядывай; будут плыть мимо три купеческих корабля и пристанут к острову; ты зазови купцов, угости-употчевай и променяй меня на три диковинки, что купцы с собой везут. В свое время я к тебе назад вернусь!»

Смотрит стрелец — с западной стороны три корабля плывут; увидали корабельщики остров и золотую беседку: «Что за чудо! — говорят. — Сколько раз мы тут плавали, кроме воды ничего не было, а тут — на́ поди! — золотая беседка явилась. Пристанемте, братцы, к берегу, поглядим-полюбуемся». Тотчас остановили корабельный ход и бросили якори; три купца-хозяина сели на легкую лодочку и поехали на остров. «Здравствуй, добрый человек!» — «Здравствуйте, купцы чужеземные! Милости просим ко мне, погуляйте, повеселитесь, роздых возьмите: нарочно для заезжих гостей и беседка выстроена! Купцы вошли в беседку, сели на скамеечку. «Эй, Шмат-разум! — закричал стрелец. — Дай-ка нам попить-поесть». Явился стол, на столе вина и кушанья, чего душа захочет — все мигом исполнено! Купцы только ахают. «Давай, — говорят, — меняться! Ты нам своего слугу отдай, а у нас возьми за то любую диковинку». — «А какие у вас диковинки?» — «Посмотри — увидишь!»

Один купец вынул из кармана маленький ящичек, только открыл его — тотчас по всему острову славный сад раскинулся и с цветами и с дорожками, а закрыл ящичек — и сад пропал. Другой купец вынул из-под полы топор и начал тяпать: тяп да ляп — вышел корабль! Тяп да ляп — еще корабль! Сто разов тяпнул — сто кораблей сделал, с парусами, с пушками и с матросами; корабли плывут, в пушки палят, от купца приказов спрашивают… Натешился он, спрятал свой топор — и корабли с глаз исчезли, словно их и не было! Третий купец достал рог, затрубил в один конец — тотчас войско явилося: и пехота и конница, с ружьями, с пушками, с знаменами; ото всех полков посылают к купцу рапорты, а он отдает им приказы: войска идут, музыка гремит, знамена развеваются… Натешился купец, взял трубу, затрубил с другого конца — и нет ничего, куда вся сила девалася!

«Хороши ваши диковинки, да мне не пригодны! — сказал стрелец. — Войска да корабли — дело царское, а я простой солдат. Коли хотите со мной поменяться, так отдайте мне за одного слугу-невидимку все три диковинки». — «Не много ли будет?» — «Ну как знаете; а я иначе меняться не стану!» Купцы подумали про себя: «На что нам этот сад, эти полки и военные корабли? Лучше поменяться; по крайней мере без всякой заботы будем и сыты и пьяны». Отдали стрельцу свои диковинки и говорят: «Эй, Шмат-разум! Мы тебя берем с собою; будешь ли нам служить верой-правдою?» — «Отчего не служить? Мне все равно — у кого ни жить». Воротились купцы на свои корабли и давай всех корабельщиков поить-угощать: «Ну-ка, Шмат-разум, поворачивайся!»

Перепились все допьяна и заснули крепким сном. А стрелец сидит в золотой беседке, призадумался и говорит: «Эх, жалко! Где-то теперь мой верный слуга Шмат-разум?» — «Я здесь, господин!» Стрелец обрадовался: «Не пора ли нам домой?» Только сказал, как вдруг подхватило его буйным вихрем и понесло по воздуху. Купцы проснулись, и захотелось им выпить с похмелья: «Эй, Шмат-разум, дай-ка нам опохмелиться!» Никто не отзывается, никто не прислуживает. Сколько ни кричали, сколько ни приказывали — нет ни на грош толку. «Ну, господа! Надул нас этот маклак^[2]. Теперь черт его найдет! И остров пропал и золотая беседка сгинула». Погоревали-погоревали купцы, подняли паруса и отправились куда им было надобно.

Быстро прилетел стрелец в свое государство, опустился возле синего моря на пустом месте. «Эй, Шмат-разум! Нельзя ли здесь дворец выстроить?» — «Отчего нельзя! Сейчас готов будет». Вмиг дворец поспел, да такой славный, что и сказать нельзя: вдвое лучше королевского. Стрелец открыл ящичек, и кругом дворца сад явился с редкими деревьями и цветами. Вот сидит стрелец у открытого окна да на свой сад любуется — вдруг влетела в окно горлица, ударилась оземь и оборотилась его молодой женою. Обнялись они, поздоровались, стали друг друга расспрашивать, друг другу рассказывать. Говорит стрельцу жена: «С той самой поры, как ты из дому ушел, я все время по лесам да по рощам сирой горлинкой летала».

На другой день поутру вышел король на балкон, глянул на сине море и видит — на самом берегу стоит новый дворец, а кругом дворца зеленый сад. «Какой это невежа вздумал без спросу на моей земле строиться?» Побежали гонцы, разведали и докладывают, что дворец тот стрельцом поставлен, и живет во дворце он сам, и жена при нем. Король пуще разгневался, приказал собрать войско и идти на взморье, сад дотла разорить, дворец на мелкие части разбить, а самого стрельца и его жену лютой смерти предать. Усмотрел стрелец, что идет на него сильное войско королевское, схватил поскорей топор, тяп да ляп — вышел корабль! Сто разов тяпнул — сто кораблей сделал. Потом вынул рог, затрубил раз — повалила пехота, затрубил в другой — повалила конница.

Бегут к нему начальники из полков, с кораблей и ждут приказу. Стрелец приказал начинать сражение; тотчас заиграла музыка, ударили в барабаны, полки двинулись; пехота ломит королевских солдат, конница догоняет, в плен забирает, а с кораблей по столичному городу так и жарят пушками. Король видит, что его армия бежит, бросился было сам войско останавливать — да куда! Не прошло и полчаса, как его самого убили. Когда кончилось сражение, собрался народ и начал стрельца просить, чтобы взял в свои руки все государство. Он на то согласился и сделался королем, а жена его королевою.

213^[3]

Был у царя стрелок, пошел поохотиться; глядь — летят три утицы: две серебряные, одна золотая. Жалко ему стрелять показалося. «Дай-ка, — думает, — пойду за ними следом; не сядут ли где? Авось удастся живьем изловить!» Утицы спустились на взморье, сбросили с себя крылышки — и стали прекрасные де́вицы, кинулись в воду и давай купаться. Стрелок подполз потихоньку и унес золотые крылышки. Де́вицы выкупались, вышли на́ берег, начали одеваться, начали навязывать крылышки — у Марьи-царевны пропажа объявилася: нет золотых крылышек. Говорит она своим сестрицам: «Полетайте, сестрицы! Полетайте, голубушки! Я останусь поискать мои крылышки; коли найду — на дороге вас нагоню, а коли нет — век меня не увидите. Спросит про меня матушка, вы скажите ей, что я по чисту полю залеталася, соловьиных песен заслушалась».

Сестрицы обернулись серебряными утицами и улетели; а Марья-царевна осталась на взморье: «Отзовись, — говорит, — кто взял мои крылышки? Коли стар человек — будь мне батюшка, а старушка — будь мне матушка; коли млад человек — будь сердечный друг, а красная де́вица — будь родная сестра!» Услыхал эту речь стрелок и приносит ей золотые крылышки. Марья-царевна взяла свои крылышки и промолвила: «Давши слово, нельзя менять; иду за тебя, за доброго мо́лодца, замуж! Вот тебе кустик — ночь ночевать, а другой кустик — мне». И легли они спать под разными кусточками.

Ночью встала Марья-царевна и вскричала громким голосом: «Батюшкины каменщики и плотнички, матушкины работнички! Явитесь сюда наскоро». На тот зов набежало многое множество всяких слуг. Она им приказывает: поставить палаты белокаменные, изготовить ей и жениху платья подвенечные и привезть золотую карету, а в карете были бы запряжены кони вороные, гривы у них золотые, хвосты серебряные. Отвечали слуги в один голос: «Рады стараться! К свету все будет исполнено».

На заре на утренней послышался благовест в большой колокол; будит Марья-царевна своего жениха: «Встань-пробудись, царский стрелок! Уж звонят к заутрене; пора наряжаться да к венцу ехать». Пошли они в палаты высокие белокаменные, нарядились в платья подвенечные, сели в золотую карету и поехали в церковь. Отстояли заутреню, отстояли обедню, обвенчались, приехали домой, и был у них веселый и богатый пир. Наутро проснулся стрелок, услыхал звонкий птичий крик, выглянул в окошечко — на дворе птиц видимо-невидимо, так стаей и носятся. Посылает его Марья-царевна: «Ступай, милый друг, бей царю челом!» — «А где ж я возьму подарочек?» — «А вот стадо птиц, ты пойдешь, они за тобой полетят».

Стрелок нарядился и пошел во дворец; идет полем, идет городом, а за ним стая птиц несется. Приходит к царю: «Много лет вашему величеству! Бью челом тебе, государь, этими перелетными пташками; прикажи принять милостиво». — «Здравствуй, мой любимый стрелок! Спасибо на подарочек. Говори: что надобно?» — «Виноват, государь: на твоей земле без спросу устроился». — «Это вина невеликая; у меня много земель — где хочешь, там и дом станови». — «Есть другая вина: не сказавшись тебе, оженился на красной де́вице». — «Ну что ж! Это дело хорошее. Приходи завтра ко мне и жену на поклон приведи; посмотрю, хороша ли твоя суженая?»

На другой день увидал царь Марью-царевну и стал с ума сходить по ее красоте неописанной. Призывает он к себе бояр, генералов и полковников. «Вот вам моя золотая казна! Берите, — говорит, — сколько надобно, только достаньте мне такую ж красавицу, какова жена у моего придворного стрелка». Все бояра, генералы и полковники отвечали ему: «Ваше величество! Мы уже век доживаем, а другой подобной красавицы не видывали». — «Как знаете, а мое слово — закон!» Огорчились царские советники, вышли из дворца и носы повесили, вздумали с горя в трактир зайти да винца испить.

Сели за стол, спросили вина и закусок и призадумались молча. Подбежал к ним кабацкая теребень^[4] в худом кафтанишке и спрашивает: «О чем, господа, пригорюнились?» — «Поди прочь, оборвыш!» — «Нет, вы меня не гоните, лучше рюмку винца поднесите; я вас на ум наведу». Поднесли ему рюмку вина; он выпил и сказал: «Эх, господа! Другой такой красавицы, как Марья-царевна Премудрая, во всем свете нет, и искать нечего. Воротитесь-ка к царю; пусть он призовет стрелка и велит ему разыскать козу золотые рога, что гуляет в заповедных лугах, сама песни поет, сама сказки сказывает. Он век свой проходит, а козы не найдет; тем временем отчего не жить государю с Марьей-царевною?»

Эта речь полюбилась царским советникам, озолотили они теребеня и бегом во дворец. Строго закричал на них государь: «Почто воротились?» — «Ваше величество! Другой такой красавицы, как Марья-царевна Премудрая, во всем свете нет, и искать нечего. Лучше призовите стрелка И велите ему разыскать козу золотые рога, что гуляет в заповедных лугах, сама песни поет, сама сказки сказывает. Он век свой проходит, а козы не найдет; тем временем, государь, отчего не жить тебе с Марьей-царевною?» — «И то правда!» В тот же час позвал государь стрелка и отдал ему приказ, чтобы непременно добыл козу золотые рога.

Стрелок царю поклон и пошел из светлицы вон; приходит домой невесел, буйну голову ниже плеч повесил. Спрашивает его жена: «О чем, добрый молодец, запечалился? Али слышал от царя кручинное слово, али я тебе не по мысли?» — «Царь нарядил на службу, приказал добыть козу золотые рога, что в заповедных лугах гуляет, сама песни поет, сама сказки сказывает». — «Ну, утро вечера мудренее; а теперь можно спать!» Стрелок лег и заснул, а Марья-царевна вышла на крылечко и вскричала громким голосом: «Батюшкины пастушки́, матушкины работнички! Собирайтесь сюда наскоро». На тот зов собралось многое множество верных слуг; Марья-царевна приказала привести к ней на двор козу золотые рога, что гуляет в заповедных лугах, сама песни поет, сама сказки сказывает. «Рады стараться! К утру будет исполнено». На заре на утренней пробудился стрелок — по двору ходит коза золотые рога; взял ее и отвел к царю.

В другой раз научил теребень царских советников: «Есть-де кобылица сивобурая, златогривая, в заповедных лугах гуляет, а за ней семьдесят семь злых жеребцов бегают; пусть стрелок ту кобылицу и тех жеребцов для царя добудет». Бояра, генералы и полковники побежали во дворец докладывать; государь стрелку приказ отдал, стрелок Марье-царевне рассказал, а Марья-царевна вышла на крылечко и вскричала громким голосом: «Батюшкины пастушки́, матушкины работнички! Собирайтесь сюда наскоро». Собралось к ней многое множество верных слуг; выслушали задачу и к утру исполнили. На заре на утренней пробудился стрелок, глянул в окошечко — по двору гуляет кобылица сивобурая, златогривая, и семьдесят семь жеребцов с нею; сел на ту кобылицу верхом и поехал к царю. Кобылица стрелой летит, а за ней семьдесят семь жеребцов бегут: так и месят около, словно рыба в воде возле корму сладкого.

Царь видит, что дело его на лад нейдет, и опять принялся за своих советчиков. «Берите, — говорит, — казны сколько надобно, да достаньте мне такую ж красавицу, какова Марья-царевна есть!» Огорчились царские советчики, вздумали с горя в трактир зайти винца испить. Вошли в трактир, сели за стол и спросили вина и закусок. Подбежал к ним кабацкая теребень в худом кафтанишке: «О чем, господа, пригорюнились? Поднесите мне рюмку винца, я вас на ум наведу, вашему горю пособлю». Они дали ему рюмку вина; теребень выпил и сказал: «Воротитесь-ка назад к государю и скажите, чтоб послал стрелка туда — неведомо куда, принести то — черт знает что!» Царские советчики обрадовались, наградили его золотом и явились к царю. Увидя их, закричал царь грозным голосом: «Зачем воротились?» Бояра, генералы и полковники отвечали: «Ваше величество! Другой такой красавицы, как Марья-царевна Премудрая, во всем свете нет, и искать нечего. Лучше призовите стрелка и велите ему идти туда — неведомо куда, принести то — черт знает что». Как они научили, так царь и сделал.

Приходит стрелок домой невесел, ниже плеч буйну голову повесил; спрашивает его жена: «О чем, добрый мо́лодец, запечалился? Али слышал от царя кручинное слово, али я тебе не по мысли пришлась?» Он горько заплакал. «Нарядил, — говорит, — государь меня на новую службу, приказал идти туда — неведомо куда, принести то — черт знает что». — «Вот это служба, так служба!» — сказала Марья-царевна и дала ему мячик: куда мячик покатится, туда и ступай.

Пошел стрелок в путь-дорогу; мячик катился-катился и завел его в такие места, где и следу человеческой ноги не видать. Еще немного — и пришел стрелок к большому дворцу; встречает его царевна: «Здравствуй, зятюшка! Какими судьбами попал — волей али неволей? Здорова ли сестрица моя Марья-царевна?» — «По отходе моем здорова была, а теперь — не ведаю. Занесла меня к вам неволя горькая — нарядил царь на службу…» (Окончание сказки то же, как и в предыдущем списке.)

214

Пошел отставной солдат Тарабанов странствовать; шел он неделю, другую и третью, шел целый год и попал за тридевять земель, в тридесятое государство — в такой дремучий лес, что кроме неба да деревьев ничего не видать. Долго ли, коротко ли — выбрался он на чистую поляну, на поляне огромный дворец выстроен. Смотрит на дворец да дивуется — этакого богатства ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Обошел кругом дворца — нет ни ворот, ни подъезда, нет ходу ниоткудова. Как быть? Глядь — длинная жердь валяется; поднял ее, приставил к балкону, напустил на себя смелость и полез по той жерди; взлез на балкон, растворил стеклянные двери и пошел по всем покоям — везде пусто, ни одна душа не попадается!

Входит солдат в большую залу — стоит круглый стол, на столе двенадцать блюд с разными кушаньями и двенадцать графинов с сладкими винами. Захотелось ему голод утолить; взял с каждого блюда по куску, отлил из каждого графина по рюмке, выпил и закусил; залез на печку, ранец в голова положил и лег отдыхать. Не успел задремать хорошенько — как вдруг прилетают в окно двенадцать лебедушек, ударились об пол и сделались красными де́вицами — одна другой лучше; крылышки свои на печь положили, сели за стол и начали угощаться — каждая с своего блюда, каждая из своего графина. «Послушайте, сестрицы, — говорит одна, — у нас что-то неладно. Кажись, ви́на отпиты и кушанья по́чаты». — «Полно, сестрица! Ты завсегда больше всех знаешь!» Солдат заприметил, куда они положили крылышки; тотчас тихонько поднялся и взял пару крылышек той самой де́вицы, которая была всех догадливее; взял и спрятал.

Красные де́вицы пообедали, встали из-за стола, подбежали к печке и ну разбирать свои крылышки. Все разобрали, только одной не хватает. «Ах, сестрицы, моих крылышек нету!» — «Ну что ж? Зато ты больно хитра!» Вот одиннадцать сестер ударились об пол, обернулись белыми лебедушками и улетели в окно; а двенадцатая как была, так и осталась и горько-горько заплакала. Солдат вылез из-за печки; увидала его красная де́вица и начала жалостно упрашивать, чтоб отдал ей крылышки. Говорит ей солдат: «Сколько ни проси, сколько ни плачь — ни за что не отдам твоих крылышек! Лучше согласись быть моей женою, и станем жить вместе». Тут они меж собой поладили, обнялись и крепко поцеловались.

Повела его красная де́вица, своего нареченного мужа, в подвалы глубокие, отперла большой сундук, железом окованный, и говорит: «Забирай себе золота, сколько снести можешь, чтоб было чем жить — не прожить, было бы на что хозяйство водить!» Солдат насыпал себе полны карманы золота, выбросил из ранца старые заслужо́нные рубашки, набил и его золотом. После собрались они и пошли вдвоем в путь-дорогу дальнюю.

Долго ли, коротко ли — пришли в славный столичный город, наняли себе квартиру и расположились на житье. В один день говорит солдату его жена: «На́ тебе сто рублей, поди в лавки и как есть на всю сотню купи мне разного шелку». Солдат пошел в лавки, смотрит — на дороге кабак стоит. «Неужли, — думает, — из сотни рублей нельзя выпить и на гривенник? Дай зайду!» Зашел в кабак, выпил косушку, заплатил гривенник и отправился за шелком; сторговал большой сверток, приносит домой и отдает жене. Она спрашивает: «На сколько тут?» — «На сто рублей». — «Ан неправда! Ты купил на сто рублей без гривенника. Куда ж, — говорит, — ты гривенник девал? Верно, в кабаке пропил!» — «Ишь какая хитрая! — думает солдат про себя, — всю подноготную знает». Из того шелку вышила солдатская жена три чудных ковра и послала мужа продавать их; богатый купец дал за каждый ковер по три тысячи, дождался большого праздника и понес те ковры самому королю в подарок. Король как взглянул, так и ахнул от удивления: «Что за искусные руки работали!» — «Это, — говорит купец, — простая солдатская жена вышила». — «Быть не может! Где она живет! Я сам к ней поеду».

На другой же день собрался и поехал к ней новую работу заказывать; приехал, увидал красавицу и по уши в нее врезался. Вернулся во дворец и задумал думу нехорошую, как бы от живого мужа жену отбить. Призывает к себе любимого генерала. «Выдумай, — говорит, — как извести солдата; награжу тебя и чинами, и деревнями, и золотой казной». — «Ваше величество! Задайте ему трудную службу: пусть пойдет на край света да Сауру-слугу достанет; тот Саура-слуга может в кармане жить, и что ему ни прикажешь — живо все сделает!»

Король послал за солдатом, и как скоро привели его во дворец, тотчас на него накинулся: «Ах ты, неразумная голова! По кабакам, по трактирам ходишь да все хвастаешь, что Сауру-слугу достать — для тебя плевое дело. Что ж ты наперед ко мне не пришел, ни единого слова про то не сказал? У меня ведь двери никому не заперты». — «Ваше величество! Мне такой похвальбы и на ум не всходило». — «Ну, брат Тарабанов! Не моги запираться! Ступай на край света и добудь мне Сауру-слугу. Не добудешь — злой смертью казню!» Прибежал солдат к жене и рассказал свое горе; она вынула колечко. «На, — говорит, — колечко; куда оно покатится, туда и ступай — ничего не бойся!» Наставила его на ум, на разум и отпустила в дорогу.

Кольцо катилось-катилось, докатилось до избушки, вспрыгнуло на крылечко, в дверь да под печку. Солдат за ним вошел в избушку, залез под печь и сидит-дожидается. Вдруг приходит туда старик — сам с ноготь, борода с локоть, и стал кликать: «Эй, Саура! Покорми меня». Только приказал, в ту ж минуту перед ним является бык печеный, в боку нож точеный, в заду чеснок толченый и сороковая бочка хорошего пива. Старик сам с ноготь, борода с локоть сел возле быка, вынул нож точеный, начал мясо порезывать, в чеснок помакивать, покушивать да похваливать. Обработал быка до последней косточки, выпил целую бочку пива и вымолвил: «Спасибо, Саура! Хорошо твое кушанье; через три года к опять к тебе буду». Попрощался и ушел.

Солдат вылез из-под печки, напустил на себя смелость и крикнул: «Эй, Саура! Ты здесь?» — «Здесь, служивый!» — «Покорми, брат, и меня». Саура подал ему жареного быка и сороковую бочку пива; солдат испугался: «Что ты, Саура, сколько подал! Мне этого и в год не съесть, не выпить». Съел куска два, выпил с бутылку, поблагодарил за обед и спрашивает: «Не хочешь ли, Саура, у меня служить?» — «Да коли возьмешь, я с радостью пойду; старик мой такой обжора, что иной раз из сил выбьешься, пока его досыта учествуешь». — «Ну, пойдем! Полезай в карман». — «Я давно, сударь, там».

Тарабанов вышел из той избушки; кольцо покатилось, стало путь показывать и — долго ли, коротко ли — привело солдата домой. Он тотчас явился к государю, кликнул Сауру и оставил его при короле служить. Опять призывает король генерала: «Вот ты сказывал, что солдат Тарабанов сам пропадет, а Сауры ни за что не добудет; а он вернулся целехонек и Сауру принес!» — «Ваше величество! Можно выискать потрудней того службу: прикажите-ка ему на тот свет идти да узнать, как поживает там ваш покойный батюшка?» Король не стал долго раздумывать и в ту ж минуту послал курьера, чтоб представили к нему солдата Тарабанова. Курьер поскакал: «Эй, служба, одевайся, король тебя требует».

Солдат почистил на шинели пуговицы, оделся, сел с курьером и поехал во дворец. Является к королю; король ему и говорит: «Послушай, неразумная голова! Что ты по всем трактирам, по кабакам хвастаешь, а мне не доложишься, будто можешь ты на тот свет дойтить и узнать, как поживает мой покойный батюшка?» — «Помилуйте, ваше величество! Такой похвальбы мне и в голову не всходило, чтоб на тот свет попасть. Окромя смерти, иной дороги туда — как перед богом! — не ведаю». — «Ну как хочешь, так и делай, а непременно сходи и узнай про моего батюшку; не то мой меч — твоя голова с плеч!» Тарабанов воротился домой, повесил свою буйную голову ниже могучих плеч и сильно запечалился; спрашивает его жена: «О чем приуныл, любезный друг? Скажи мне сущую правду». Он ей рассказал все по порядку. «Ничего, не печалься! Ложись-ка спать; утро вечера мудренее».

На другой день поутру только проснулся солдат, посылает его жена: «Ступай к государю и проси себе в товарищи того самого генерала, который на тебя короля наущает». Тарабанов оделся, приходит к королю и просит: «Ваше королевское величество! Дайте мне генерала в товарищи; пусть он будет свидетелем, что я взаправду на том свете побываю и про вашего родителя безо всякого обману проведаю». — «Хорошо, братец! Ступай домой, собирайся; я его к тебе пришлю». Тарабанов воротился домой и начал в дорогу собираться; а король потребовал к себе генерала. «Ступай, — говорит, — и ты с солдатом; а то ему одному поверить нельзя». Генерал струхнул, да делать нечего — королевского слова нельзя ослушаться: нехотя побрел он на солдатскую квартиру.

Тарабанов наклал сухарей в ранец, налил воды в манерку, попрощался с своей женою, взял у нее колечко и говорит генералу: «Ну, теперь с богом в путь!» Вышли они на двор: у крыльца стоит дорожная коляска — четверней запряжена. «Это кому?» — спрашивает солдат. «Как кому? Мы поедем». — «Нет, ваше превосходительство! Коляски нам не потребуется: на тот свет надо пешком идти». Кольцо впереди катится, за кольцом солдат идет, а за ним генерал тащится. Путь далекий, захочется солдату есть — вынет из ранца сухарик, помочит в воде и кушает; а товарищ его только посматривает да зубами пощелкивает. Коли даст ему солдат сухарик — так и ладно, а не даст — и так идет.

Близко ли, далеко ли, скоро ли, коротко ли — не так скоро дело делается, как скоро сказка сказывается — пришли они в густой, дремучий лес и спустились в глубокий-глубокий овраг. Тут кольцо остановилося. Солдат с генералом сели наземь и принялись сухари глодать; не успели покушать, как глядь — мимо их на старом короле два черта дрова везут — большущий воз! — и погоняют его дубинками: один с правого боку, а другой с левого. «Смотрите, ваше превосходительство! Никак это старый король?» — «Да, твоя правда! — говорит генерал. — Это он самый дрова везет». — «Эй, господа нечистые! — закричал солдат. — Ослободите мне этого покойника хоть на малое время; нужно кой о чем его расспросить». — «Да, есть нам время дожидаться! Пока ты будешь с ним разговаривать, мы за него дрова не потащим». — «Зачем самим трудиться! Вот возьмите у меня свежего человека на смену».

Черти мигом отпрягли старого короля, а на его место заложили в телегу генерала и давай с обеих сторон нажаривать; тот гнется, а везет. Солдат спросил старого короля про его житье-бытье на том свете. «Ах, служивый! Плохое мое житье. Поклонись от меня сыну да попроси, чтобы служил по моей душе панихиды; авось господь меня помилует — освободит от вечной муки. Да накрепко ему моим именем закажи, чтобы не обижал он ни черни, ни войска; не то бог заплатить!» — «Да ведь он, пожалуй, веры не даст моему слову; дай мне какой-нибудь знак». — «Вот тебе ключ! Как увидит его — всему поверит». Только успели он разговор покончить, как уж черти назад едут. Солдат попрощался с старым королем, взял у чертей генерала и отправился вместе с ним в обратный путь.

Приходят они в свое королевство, являются во дворец. «Ваше величество! — говорит солдат королю. — Видел вашего покойного родителя — плохое ему на том свете житье. Кланяется он вам и просит служить по его душе панихиды, чтобы бог помиловал — освободил его от вечной муки; да велел заказать вам накрепко: пусть-де сынок не обижает ни черни, ни войска! Господь тяжко за то наказывает». — «Да взаправду ли вы на тот свет ходили, взаправду ли моего отца видели?» Генерал говорит: «На моей спине и теперь знаки видны, как меня черти дубинками погоняли». А солдат ключ подает; король глянул: «Ах, ведь это тот самый ключ от тайного кабинета, что как хоронили батюшку, так позабыли у него из кармана вынуть!» Тут король уверился, что солдат сущую правду говорил, произвел его в генералы и перестал думать об его жене-красавице.

215

Жил-был некоторый купец, весьма богат: имел при себе сына на возрасте. Вскоре купец помер. Оставался сын с матерью, стал торговать, и пошли его дела худо: ни в чем-то ему счастья не было; что отец три года наживал, то он в три дня терял, совсем проторговался, только и осталось от всего богатства — один старый дом. Знать уж такой бездольный уродился! Видит добрый мо́лодец, что жить и питаться стало нечем, сел под окном на лавочке, расчесал буйну голову и думает: «Чем мне кормить будет свою голову и родную матушку?» Посидел немного и стал просить у матери благословения. «Пойду, — говорит, — наймусь к богатому мужику в казаки^[5]». Купчиха его отпустила.

Вот он пошел и нанялся к богатому мужику — на все лето порядился за пятьдесят рублев; стал работать — охоты хоть много, да ничего не умеет: что топоров, что кос приломал, привел хозяина в убыток рублев на тридцать. Мужик насилу додержал его до половины лета и отказал. Пришел добрый мо́лодец домой, сел на лавочку под окошечко, расчесал буйну головушку и горько заплакал: «Чем же мне кормить будет свою голову и матушкину?» Мать спрашивает: «О чем, дитя мое, плачешь?» — «Как мне не плакать, матушка, коли нет ни в чем счастья? Дай мне благословение; пойду, где-нибудь в пастухи наймусь». Мать отпустила его.

Вот он нанялся в одной деревне стадо пасти и рядился на лето за сто рублев; не дожил и до половины лета, а уж больше десятка коров растерял; и тут ему отказали. Пришел опять домой, сел на лавочку под окошечко, расчесал буйну головушку и заплакал горько; поплакал-поплакал и стал просить у матери благословения. «Пойду, — говорит, — куда голова понесет!» Мать насушила ему сухарей, наклала в мешок и благословила сына идти на все четыре стороны. Он взял мешок и пошел — куда глаза глядят; близко ли, далеко ли — дошел до другого царства. Увидал его царь той земли и стал спрашивать: «Откуда и куда путь держишь?» — «Иду работы искать; все равно — какая б ни попалася, за всякую рад взяться». — «Наймись у меня на винном заводе работать; твое дело будет дрова таскать да под котлы подкладывать».

Купеческий сын и тому рад и срядился с царем за полтораста рублев в год. До половины года не дожил, а почти весь завод сжег. Призвал его царь к себе и стал допытываться: «Как это сделалось, что у тебя завод сгорел?» Купеческий сын рассказал, как прожил он отцовское имение и как ни в чем таки ему счастья нет: «Где ни наймусь, дальше половины срока не удается мне выжить!» Царь пожалел его, не стал за вину наказывать; назвал его Бездольным, велел приложить ему в самый лоб печать, ни подати, ни пошлины с него не спрашивать, и куда бы он ни явился — накормить его, напоить, на ночлег пустить, но больше одних суток нигде не держать. Тотчас по царскому приказу приложили купеческому сыну печать ко лбу; отпустил его царь. «Ступай, — говорит, — куда знаешь! Никто тебя не захватит, ничего с тебя не спросят, а сыт будешь». Пошел Бездольный путем-дорогою; куда ни явится — никто у него ни билета, ни пашпорта не спрашивает, напоят, накормят, дадут ночь переночевать, а наутро со двора в шею гонят.

Долго ли, коротко ли бродил он по белу свету, случилось ему в темный лес зайти; в том лесу избушка стоит, в избушке старуха живет. Приходит к старухе; она его накормила-напоила и добру научила: «Ступай-ка ты по этой дорожке, дойдешь до синя моря — увидишь большой дом; зайди в него и сделай вот так-то и так-то». По сказанному, как по писаному, пустился купеческий сын по той дорожке, добрался до синя моря, увидал славный большой дом; входит в переднюю комнату — в той комнате стол накрыт, на столе краюха белого хлеба лежит. Он взял нож, отрезал ломоть хлеба и закусил немножко; потом взлез на печь, заклался дровами, сидит — вечера дожидается.

Только вечереть стало — приходят туда тридцать три девицы, родные сестрицы, все в один рост, все в одинаковых платьях и все равно хороши. Большая сестра впереди выступает, на краюху поглядывает. «Кажись, — говорит, — здесь русский дух побывал?» А меньшая назади отзывается: «Что ты, сестрица! Это мы по Руси ходили да русского духу и нахватались». Сели девицы за стол, поужинали, побеседовали и разошлись по разным покоям; в передней комнате осталась одна меньшая, тотчас она разделась, легла на постель и уснула крепким сном. Тем временем унес у нее добрый мо́лодец платье.

Рано поутру встала девица, ищет — во что бы одеться: и туда и сюда бросится — нет нигде платья. Прочие сестры уж давно оделись, обернулись голубками и улетели на сине море, а ее одну покинули. Говорит она громким голосом: «Кто взял мое платье, отзовись, не бойся! Если ты старый старичок — будь мой дедушка, если старая старушка — будь моя бабушка, если пожилой мужичок — будь мой дядюшка, если пожилая женщина — будь моя тетушка, если же молодой молодец — будь мой суженый». Купеческий сын, слез с печки и подал ей платье; она тотчас оделась, взяла его за руку, поцеловала в уста и промолвила: «Ну, сердечный друг! Не время нам здесь сидеть, пора в путь-дорогу собираться, своим домком заводиться».

Дала ему сумку на плечи, себе другую взяла и повела к погребу; отворила двери — погреб был битком набит медными деньгами. Бездольный обрадовался и ну загребать деньги пригоршнями да в сумку класть. Красная девица рассмеялась, выхватила сумку, вывалила все деньги вон и затворила погреб. Он на нее покосился: «Зачем назад выбросила? Нам бы это пригодилося». — «Это что за деньги! Станем искать получше». Привела его к другому погребу, отворила двери — погреб был сполна серебром навален. Бездольный пуще прежнего обрадовался, давай хватать деньги да в сумку класть; а девица опять смеется: «Это что за деньги! Пойдем, поищем чего получше». Привела его к третьему погребу — весь золотом да жемчугом навален: «Вот это так деньги, бери, накладывай обе сумки». Набрали они золота и жемчуга и пошли в путь-дорогу.

Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли — скоро сказка сказывается, не скоро дело деется — приходят в то самое царство, где купеческий сын на заводе жил, вино курил. Царь его узнал: «Ах, да это ты, Бездольный! Никак ты женился, ишь какую красавицу за себя выискал! Ну, коли хочешь — живи теперь в моем царстве». Купеческий сын стал с своей женой советоваться, она ему говорит: «На честь не гребись, с чести не вались!^[6] Нам все равно — где ни жить; пожалуй, и здесь останемся». Вот они и остались жить в этом царстве, завелись домком и зажили ладком.

Прошло немного времени, позавидовал их житью-бытью ближний царский воевода, пошел к старой колдунье и говорит ей: «Послушай, бабка! Научи, как бы извести мне купеческого сына; называется он Бездольным, а живет вдвое богаче меня, и царь его жалует больше бояр и думных людей, и жена у него красота ненаглядная». — «Ну что ж! Пособить этому делу можно: ступай к самому царю и оговори перед ним Бездольного: так и так, дескать, обещается он сходить в город Ничто, принести неведомо что». Ближний воевода — к царю, царь — за купеческим сыном: «Что ты, Бездольный, по сторонам хвастаешь, а мне ни гу-гу! Завтра же отправляйся в дорогу: сходи в город Ничто, принеси неведомо что! Если не сослужишь этой службы, то жены лишен».

Приходит Бездольный домой и горько-горько плачет. Увидала жена и спрашивает: «О чем плачешь, сердечный друг? Разве кто тебе обиду нанес, али государь чарой обнес, не на то место посадил, трудную службу наложил?» — «Да такую службу, что трудно и выдумать, а не то что исполнить; вишь, приказал мне сходить в город Ничто, принести неведомо что!» — «Нечего делать, с царем не поспоришь; надо идти!» Принесла она ширинку да клубочек, отдала мужу и наказала, как и куда идти. Клубочек покатился прямехонько в город Ничто; катится он и полями чистыми, и мхами-болотами, и реками-озерами, а следом за ним Бездольный шагает.

Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли — стоит избушка на курьей ножке, на собачьей голяшке. «Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, ко мне передом». Избушка повернулась; он отворил дверь на пяту́; зашел в избушку — сидит на скамье седая старуха: «Фу-фу! Доселева русского духу слыхом не слыхано, видом не видано, а нынче русский дух сам пришел. Ну, добрый мо́лодец, вовремя явился; я ведь голодна, есть хочу; убью тебя да скушаю, а живого не спущу». — «Что ты, старая чертовка! Как станешь есть дорожного человека? Дорожный человек и костоват и черен; ты наперед баньку истопи, меня вымой-выпари, да тогда и ешь на здоровье».

Старуха истопила баню; Бездольный вымылся, выпарился, достал женину ширинку и стал лицо утирать. «Откуда у тебя эта ширинка? Ведь это моя племянница вышивала!» — «Я твою племянницу замуж взял». — «Ах, зять возлюбленный! Чем же тебя потчевать?» Наставила старуха всяких кушаньев, всяких вин и медов; зять не чванится, не ломается, сел за стол и давай уплетать. Вот старуха накормила его, напоила, спать повалила; сама возле села и стала выспрашивать: «Куда идешь, добрый мо́лодец — по охоте аль по неволе?» — «Уж что за охота! Царь велел сходить в город Ничто, принести неведомо что». Поутру рано разбудила его старуха, кликнула собачку. «Вот, — говорит, — тебе собачка; она доведет тебя в тот город».

Целый год странствовал Бездольный, пришел в город Ничто — нет ни души живой, всюду пусто! Забрался он во дворец и спрятался за печку. Вечером приходит туда старик сам с ноготок, борода с локоток: «Эй, Никто! Накорми меня». Вмиг все готово; старик наелся-напился и ушел. Бездольный тотчас вылез из-за печки и крикнул: «Эх, Никто! Накорми меня». Никто накормил его. «Эй, Никто! Напой меня». Никто напоил его. «Эй, Никто! Пойдем со мной». Никто не отказывается.

Повернул Бездольный в обратный путь; шел-шел, вдруг навстречу ему человек идет, дубинкою подпирается. «Стой! — закричал он купеческому сыну. — Напой-накорми дорожного человека». Бездольный отдал приказ: «Эй, Никто! Подавай обед». В ту ж минуту в чистом поле стол явился, на столе всяких кушаньев, вин и медов — сколько душе угодно. Встречный наелся-напился и говорит: «Променяй своего Никто на мою дубинку». — «А на что твоя дубинка пригожается?» — «Только скажи: эй, дубинка, догони того-то и убей до смерти! — она тотчас настигнет и убьет хошь какого силача». Бездольный поменялся, взял дубинку, отошел шагов с пятьдесят и вымолвил: «Эй, дубинка, нагони этого мужика, убей его до смерти и отыми моего Никто». Дубинка пошла колесом — с конца на конец повертывается, с конца на конец перекидывается; нагнала мужика, ударила его по лбу, убила и назад вернулась.

Бездольный взял ее и отправился дальше; шел-шел, попадается ему навстречу другой мужик: в руках гусли несет. «Стой! — закричал встречный купеческому сыну. — Напой-накорми дорожного человека». Тот накормил его, напоил досыта. «Спасибо, добрый мо́лодец! Променяй своего Никто на мои гусли». — «А на что твои гусли пригожаются?» — «Мои гусли не простые: за одну струну дернешь — сине море станет, за другую дернешь — корабли поплывут, а за третью дернешь — будут корабли из пушек палить». Бездольный крепко на свою дубинку надеется. «Пожалуй, — говорит, — поменяемся!» Поменялся и пошел своей дорогою; отошел шагов с пятьдесят и скомандовал своей дубинке; дубинка завертелась колесом, догнала того мужика и убила до смерти.

Стал Бездольный подходить к своему государству и вздумал сыграть шутку: открыл гусли, дернул за одну струну — сине море стало, дернул за другую — корабли под стольный город подступили, дернул за третью — со всех кораблей из пушек пальба началась. Царь испугался, велел собирать рать-силу великую, отбивать от города неприятеля. А тут и Бездольный явился: «Ваше царское величество! Я знаю, чем от беды избавиться; прикажите у своего ближнего воеводы отрубить правую ногу да левую руку — сейчас корабли пропадут». По царскому слову отрубили у воеводы и руку и ногу; а тем временем Бездольный закрыл свои гусли — и в ту ж минуту куда что девалося; нет ни моря, ни кораблей! Царь на радостях задал большой пир; только и слышно: «Эй, Никто! Подай то, принеси другое!»

С той поры воевода пуще прежнего невзлюбил купеческого сына и всячески стал под него подыскиваться; посоветовался с старой колдуньею, пришел на костыле во дворец и сказывает: «Ваше величество! Бездольный опять похваляется, будто может он сходить за тридевять земель, в тридесятое царство, и добыть оттуда кота-баюна, что сидит на высоком столбе в двенадцать сажо́н и многое множество всякого люду насмерть побивает». Царь позвал к себе Бездольного, поднес ему чару зелена вина. «Ступай, — говорит, — за тридевять земель, в тридесятое царство, и достань мне кота-баюна. Если не сослужишь этой службы, то жены лишен!»

Купеческий сын горько-горько заплакал и пошел домой; увидала его жена и спрашивает: «О чем плачешь? Разве кто тебе обиду нанес, али государь чарой обнес, не на то место посадил, трудную службу наложил?» — «Да, задал такую службу, что трудно и выдумать, не то что выполнить; приказал добыть ему кота-баюна». — «Добро! Молись спасу да ложись спать; утро вечера мудренее живет». Бездольный лег спать, а жена его сошла в кузницу, сковала ему на голову три колпака железные, приготовила три просвиры железные, клещи чугунные да три прута: один железный, другой медный, третий оловянный. Поутру разбудила мужа: «Вот тебе три колпака, три просвиры и три прута; ступай за тридевять земель, в тридесятое царство, за котом-баюном. Трех верст не дойдешь, как станет тебя сильный сон одолевать — кот-баюн напустит. Ты смотри — не спи, руку за руку закидывай, ногу за ногой волочи, а инде^[7] и катком катись; а если уснешь, кот-баюн убьет тебя!» Научила его, как и что делать, и отпустила в дорогу.

Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли — пришел Бездольный в тридесятое царство; за три версты стал его сон одолевать, он надевает три колпака железные, руку за руку закидывает, ногу за ногой волочит, а то и катком катится; кое-как выдержал и очутился у самого столба. Кот-баюн прыг ему на голову, один колпак разбил и другой разбил, взялся было за третий — тут добрый мо́лодец ухватил его клещами, сволок наземь и давай сечь прутьями; наперво сек железным прутом, изломал железный — принялся угощать медным, изломал медный — пустил в дело оловянный; этот гнется, не ломится, вкруг хребта увивается. Кот-баюн начал сказки сказывать: про попов, про дьяков, про поповых дочерей: а купеческий сын не слушает, знай его нажаривает. Невмоготу коту стало; видит, что заговорить нельзя, и возмолился: «Покинь меня, добрый человек! Что надо, все тебе сделаю». — «А пойдешь со мною?» — «Куда хошь — пойду!»

Бездольный выпустил кота-баюна; кот позвал его в гости, посадил за стол и наклал хлеба целые вороха. Бездольный съел ломтя три-четыре, да и будет! В горло не лезет. Заворчал на него кот, зауркал: «Какой же ты богатырь, коли не сможешь супротив меня хлеба съесть?» Отвечает Бездольный: «Я к вашему хлебу не привык; а есть у меня в сумке дорожные русские сухарики — взять было их и закусить на голодное брюхо!» Вынул железную просвиру и словно глодать собирается. «А ну, — просит кот-баюн, — дай-ка мне отведать, каковы русские сухари?» Купеческий сын дал ему железную просвиру — он всю дочиста сглодал, дал ему другую — и ту изгрыз, дал ему третью — он грыз-грыз, зубы поломал, бросил просвиру на стол и говорит: «Нет, не смогу! Больно крепки русские сухари». После того собрался Бездольный и пошел домой; вместе с ним и кот отправился.

Шли-шли, шли-шли и добрались куда надо; приходят во дворец, царь увидал кота-баюна и приказывает: «А ну, кот-баюн! Покажи мне большую страсть». Кот свои когти точит, на царя их ладит; хочет у него белу грудь раздирать, из живого сердце вынимать. Царь испугался и стал молить Бездольного: «Уйми, пожалуйста, кота-баюна! Все для тебя сделаю». — «Закопай воеводу живьем в землю, так сейчас уйму». Царь согласился; тотчас подхватили воеводу за руку да за ногу, потащили на двор и живьем закопали в сыру землю. А Бездольный остался жить при царе; кот-баюн их обоих слушался, Никто им прислуживал, и жили они долго и весело. Вот сказка вся, больше сказывать нельзя.

Примечания

Go I Know Not Whither and Fetch I Know Not What
Illustration by Ivan Bilibin.
Folk tale
Name	Go I Know Not Whither and Fetch I Know Not What
Aarne–Thompson grouping	ATU 465, «The Man persecuted because of his beautiful wife»
Mythology	Slavic
Country	Russia
Region	Russia, Eurasia
Published in	Narodnye russkie skazki
Related	The Wife from the Dragon Palace

Go I Know Not Whither and Fetch I Know Not What (Russian: Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, translit. Poydi tuda, ne znau kuda, prinesi to, ne znau chto) is a Russian fairy tale collected by Alexander Afanasyev in Narodnye russkie skazki.

Synopsis[edit]

A royal hunter shoots a bird; wounded, it begs him not to kill it but to take it home, and when it goes to sleep, strike its head. He does so, and the bird becomes a beautiful woman. She proposes that they marry, and they do. After the marriage, she sees how hard he has to hunt and tells him to borrow one or two hundred rubles. He does so, and then buys silks with them. She conjures two spirits and sets them to make a marvelous carpet. Then she gives the carpet to her husband and tells him to accept whatever price he is given. The merchants do not know how much to pay for it, and finally, the king’s steward buys it for ten thousand rubles. The king sees it and gives the steward twenty-five thousand for it.

The steward goes to the hunter’s house to get another and sees his wife. He falls madly in love with her, and the king sees it. The steward tells him why, and the king goes himself and sees the hunter’s wife. He decides that he should marry her instead and demands the steward devise a way to be rid of the husband. The steward, with a stranger’s advice, has him sent to the land of the dead to ask of the former King’s behavior, in the hope that he never returns. The hunter being told of this tells his wife. She gives him a magic ring and says that he must take the king’s steward with him as a witness, to prove that he really has visited the Underworld. He does. After their return and seeing how the King’s father was punished by the devils for his sins, the hunter thinks he fulfilled his duty, but the King becomes angry and just sends him back home. But who really gets the anger of the monarch, is the steward, who is ordered again to find another way to let the hunter disappear, or else the steward will be executed. The man asks again for advice from the stranger and he/she tells him to catch a large man-eating magical cat called Bajun who lives on an iron column in the thrice tenth kingdom. But against all their evil plans, the hunter catches the beast, with the help of his wife.

The king is enraged with the steward, who again goes to the same stranger. This time, the steward tells the king to send the hunter to «go I know not whither and bring back I know not what.» The wife conjures spirits and all the beasts and birds to see if they know how to «go I know not whither and bring back I know not what.» Then she goes out to sea and summons all the fish. But none of them can help her, so she gives him a ball, which if rolled before him would lead him where he needs to go, and a handkerchief, with directions to wipe his face with it whenever he washes. He leaves. The king sends a carriage for his «wife». She turns back into a bird and leaves.

Her husband finally comes to the old witch Baba Yaga. She gives him food and lets him rest; then she brings him water to wash. He wipes his face not with their towel but his handkerchief. She recognizes it as their sister’s. She questions him, and he tells his story. The witch, who had never heard of something like that, knows an old frog who she thinks may know something.

Baba Yaga gives him a jug to carry the frog, which can’t walk fast enough. He does so, and the frog directs him to a river, where it tells him to get on the frog, and it swells large enough to carry him across. There, it directs him to listen to the old men who will arrive soon. He does and hears them summon «Shmat Razum» to serve them. Then the old men leave, and he hears Shmat Razum lament how they treated him. The men ask Shmat Razum to serve the hunter instead, and Shmat Razum agrees.

Shmat Razum carries him back. The hunter stops at a golden arbor, where he meets three merchants. With Shmat Razum’s directions, he exchanges his servant for three marvels, which could summon up a garden, a fleet of ships, and an army. But after a day, Shmat Razum returns to the hunter.

In his own country, the hunter has Shmat Razum build a castle. His wife returns to him there. The former king of the country sees the castle and marches against the hunter. The new king, with the help of his wife, summons the fleet and the army. They defeat the other king and the hunter is chosen as the king in his place.

Analysis[edit]

Tale type[edit]

The tale is classified in the Aarne–Thompson–Uther Index as ATU 465, «The Man persecuted because of his beautiful wife». This tale type involves a unmarried man capturing an animal and bringing it home. When the man is not at home, the animal takes off its animal skin and becomes a beautiful maiden. The hunter returns, burns the skin and marries the maiden. Some time later, an emperor, lord or nobleman of superior rank lusts after the wife of supernatural origin and sends the mortal husband on impossible quests.^[1]

In the third revision of the international index, German folklorist Hans-Jörg Uther subsumed subtypes AaTh 465A, AaTh 465B, AaTh 465C and AaTh 465D under a single tale type, ATU 465.^[2]

Role of the animal bride[edit]

Professor Susan Hoogasian-Villa mentioned variants where the hero (a prince or a hunter) marries a maiden that becomes an aquatic animal (mostly fish, but sometimes a frog or a tortoise) or a kind of bird.^[3] Graham Anderson also noted that the supernatural wife in this tale type appears to show «amphibious connections», since she wears the disguise of a water animal (fish, turtle, frog).^[4]

Scholars Ibrahim Muhawi and Sharif Kanaana, in the Arab and Palestinian parallels they gathered, noted that the human husband is a fisherman «in most other [tales]».^[5] Likewise, Greek researcher Marilena Papachristophorou described that, in Greek variants, the animal bride comes in the shape of a turtle and the human husband is «usually a fisherman».^[6] Folklorist Lev Barag [ru] noted the resemblance between a Belarusian variant and tales from Asian peoples wherein a poor and destitute youth marries the daughter of a god.^[7]

Scholar Joanna Hubbs interpreted the tale under a mythological lens, and stated that the female characters of the story are representations of a powerful female divinity. Thus, in the tale, the male hunter achieves the happy ending due to the actions of his wife and her magical family.^[8] Likewise, scholars Ibrahim Muhawi and Sharif Kanaana stated that «in each case [of every tale]», the male protagonist is helped by his wife and her relatives (mother and/or sisters).^[9]

Role of the hero’s rival[edit]

Some scholars point out the hero’s main rival may be his own father.^[10][11] The paternal antagonist also occurs in Greek variants, according to scholars Anna Angelopoulou and Aigle Broskou.^[12]

Armenian scholarship suggests that tale type ATU 465 underlies a theme of incest, reminiscent of the Greek myth of Oedipus. For instance, Tamar Hayrapetyan argues that an «archaic» version may preserve the hero’s father lusting after his own daughter-in-law, while later tradition excises the incest theme altogether and replaces the father for a stranger.^[13]

Variants[edit]

Professor Stith Thompson argued that the tale is «essentially East European», «at home in Russia», but could also be found in the Near East, in Baltic^[14][15] and Scandinavian countries.^[16] According to Japanese scholar Seki Keigo, the tale type is «common in eastern Europe, India, and China».^[17]

Literary predecessors[edit]

The oldest attestation of the tale type is found in ancient East Asian literature of the 7th century, namely Chinese and Japanese.^[18] Seki Keigo pinned down its appearance in some literary collections of his country, such as in Nihongi, the Ryoi-ki and the Sangoku Denki [ja].^[19]

Scholar David Blamires argues for the existence of the tale type in the medieval work Gesta Romanorum. In the tale, an emperor is desirous to possess not the knight’s wife, but the knight’s lands, and orders him to bring a black horse, a black falcon, a black dog and a black horn. The knight’s wife guides her husband through the impossible quest.^[20]

Europe[edit]

Professor Jack V. Haney stated that subtypes 465A and 465C appear as the «typical combination» in East Slavic, Baltic and Turkic,^[21] but type 465C only appears in Northeastern Europe and in Turkic traditions.^[22]

In a «Cossack» (Ukrainian) tale, The Story of Ivan and the Daughter of the Sun, the peasant Ivan obtains a wife in the form of a dove maiden whose robe he stole when she was bathing. Some time later, a nobleman lusts after Ivan’s dove maiden wife and plans to get rid of the peasant.^[23]

In an Armenian variant, The Maiden of the Sea (La fille de la mer), a poor widow, on her deathbed, instructs her only son to throw a loaf of bread into the sea, just as she did in life. One day, the youth arrives home and sees the place all clean and tidy. Suspecting something is amiss, the boy stays in waiting and sees a fish coming out of the sea and taking their fishskin off, revealing itself to be a beautiful maiden. The youth seizes her and she screams for help, to which a voice claims from the sea that the human is its son-in-law. The fish maiden and the youth marry and, one day, the Prince, passing by their cottage, sights the maiden and becomes enamored with her. He then orders her husband to meet his outlandish demands.^[24][25]

Baltic variants of the tale type (formerly AaTh 465A), like Žaibas ir Perkūnas tabokinėje, attest the presence of Baltic thunder god Perkūnas.^[26]

In one Estonian variant, the human husband acquires a maiden from above as his wife, and in another the mother-in-law is the ruler of the Sun.^[27]

Russia[edit]

In a tale by Bernard Isaacs, Go I Know Not Where, Fetch I Know Not What, the hunter shoots a turtledove, which transforms into a maiden called Tsarevna Marya. When the hunter goes on the quest for the «something» the Tsar wants, he meets Baba Yaga, who the narrative describes as the mother of his wife.^[28]

In a tale translated by Jeremiah Curtin, Go to the Verge of Destruction and Bring Back Shmat-Razum, one of the king’s sharpshooters, named Fedot, spares a blue dove and she becomes a «soul-maiden», a lovely tsar’s daughter. When her husband is tasked with bringing back «Shmat-Razum», he meets three princesses and their aged mother — her wife’s family.^[29] The tale was also translated by Nisbet Bain with the title Go I Know Not Whither—Fetch I Know Not What.^[30]

In a tale published by journalist Post Wheeler, Schmat-Razum, the bowman Taraban, while on a hunt, sees seven white ducks with silver wings beneath a tree. When they alight near the «sea-ocean», the seven birds take off their silver wings and become maidens. Taraban hides the silver wings of one of them. The other six white ducks depart, but one stays behind. The maiden asks the stranger to give her wings back and, if they are a youth, she will marry him. They marry, but Taraban shows up at court to explain to the Tzar he married without his permission. Taraban presents his wife to the Tzar and his court, and they decide to send the bowman to look for «Schmat-Razum», to try to get rid of him.^[31]

In a tale translated by Charles Downing as I know-not-what of I-know-not-where, the archer is called Petrushka. While on a hunt, he finds an injured dove and brings it home. The dove becomes a human girl named Masha, the Dove Maiden. After a while the emperor becomes enamored with Masha, and sends her husband on an errand to find «I-Know-Not-What» in a place called «I-Know-Not-Where». The archer completes the task with the help of Baba Yaga and a magical frog named Babushka-Lyagushka-Skakushka («Grandmother Hopping Frog»).^[32][33]

In a tale collected in the White Sea region from Russian storyteller Matvei M. Korguev [ru] with the title «Ондрей-стрелец» («Ondrey, the Archer»), Ondrey is a member of the royal archers, and one day decides to go alone on a hunt. He shoots a female falcon (Russian: соколица, «sokolitsa») with an arrow and goes to kill it, but the falcon, with human voice, pleads for its life and asks to be taken to his home. He does and the falcon becomes a human maiden. They live as man and wife for some time. Months into their domestic arrangement, the falcon maiden wants to help her human husband improve is material wealth, so she weaves for him a carpet, and tells him to sell by the nighest price. The prince’s servant buys it a hangs on a castle wall. The prince admires the handwork and asks about its origins. The servant says Ondrey’s wife did it. They go to Ondrey’s hut and his wife opens the door. They admire her great beauty, and, after returning to the palace, plot to kill Ondrey and take the maiden. Thus, the prince, advised by a witch, sends Ondrey on dangerous errands: first, to get a golden sheep’s head from Buyan; then a golden pig hair; lastly, to go «don’t know where», fetch «don’t know what». The falcon maiden, named Elena the Beautiful, summons magical help to produce the golden sheep’s head and the pig hair. As for the «don’t know whay», Elena gives her husband a yarn he must roll out and follow the thread where it ends. With tears in his eyes, he says goodbye to his wife and follows the ball of yarn. It stops at a castle, where his wife’s family lives. With the help of his mother-in-law, a wise sorceress, he locates the «don’t know what»: a spirit named Svat Naum.^[34]

Kalmyk people[edit]

According to Baira Goryaeva, expert on Kalmyk folklore, tale type 465A, in the Kalmyk tale corpus, shows that the hero (of humble origins) marries a daughter of Khurmusta-Tengri, a celestial deity.^[35]

In a Kalmyk tale, Tsarkin Khan and the Archer, an Archer steals the robe of a «golden-crowned» swan maiden when she was in human form and marries her. Later, the titular Tsarkin Khan wants to marry the Archer’s swan maiden wife and plans to get rid of him by setting dangerous tasks.^[36]

Gagauz people[edit]

In a tale from the Gagauz people, Concerning the Sun, collected by Moshkov and translated by Charles Fillingham Coxwell [de], a tsar orders his three sons to shoot three arrows to decide their fates. The elders’ arrows land near human maidens; the youngest’s falls nears a tortoise. The tsar’s son takes the tortoise home and goes hunting. When he returns at night, he sees the place clean and tidy and a meal prepared for him. He discovers that the tortoise changes into a beautiful human maiden and gets rid of her shell. Some time later, his father, the tsar, sees his daughter-in-law and decides to have her for himself. So he goes to his son and tasks him with getting his dead mother (the tsar’s dead wife)’s ring, by going into the other world. The magical wife, now human, instructs her human husband to go to the sea and shout into a hole, her mother will appear and give him the keys to the earth. The tsar’s son obeys his wife and uses the keys on the locks of the earth; the enters the earth and begins a journey. Every stop he is asked by a person about a problem, and the tsar’s son promises to bring the questions to God (tale type ATU 461, «Three Hairs from the Devil’s Beard»). He reaches a shining castle, and meets the mother of the Sun, who tells him that the Sun has his mother’s ring.^[37] Coxwell compared the initial episode to the Russian tale Frog Princess and German (Grimm) tale The Three Feathers.^[38]

Georgia[edit]

According to Georgian scholarship, tale type ATU 402, «The Frog as Bride», is «contaminated» with (former) tale type AaTh 465C, «Beautiful Wife (The Journey to the Other World)»: the task the hero’s rival sets him is to visit Hell (Other World) in search of something (a soul of a deceased person, an object).^[39]

In a Georgian tale, The Frog’s Skin, three brothers try their luck in finding a bride by shooting three arrows at random locations. The third brother’s arrow falls near a lake; a frong jumps out of it and he takes it home. His elder brothers find human girls as brides, whereas he has to remain with a frog, but such is his fate. One day, after he returns from work, he sees that the house has been swept and cleaned up. He decides to discover who is this mysterious housekeeper: he hides one day and sees that the frog casts off its amphibian skin to become a human maiden. The man takes skin to burn it. Despite his frog-wife’s protests, he does it anyway. Some time later, news reach the ears of the lord of the country of the man’s beautiful wife. Hellbent on earning her as his wife, the lord threatens the man with nearly impossible tasks or death. His wife reminds him of her warning, but gives him the means to save himself: he should go to the edge of the lake where he found her and summon for Mother and Father. The last task is to go to the Other World in search of the lord’s mother and get from her a ring.^[40]

In a Georgian tale translated by Caucasologist Heinz Fähnrich [de] with the title Die Tochter der Sonne («The Daughter of the Sun»), three friends work together in the fields. One of them loses his harvest and leaves to look for work elsewhere. He works for a rich man and promises to collect all the hay in one day. He almost fulfills his promise, until he sees the Sun and begs it not to st until he has finished the last one. The sun sets and night comes; the man loses his work and goes to another employer, where he works as a shepherd. A wolf comes and takes a sheep to the woods. The man follows the wolf and rests a bit near a river. He then sees three Sun maidens descending from the sky to bathe in a lake. The man takes one of the Sun maidens to his poor hut and marries her. The Sun maiden gives him a magical ring. Some time later, the poor man wants to invite the monarch to see his humble house, but his wife warns against it. He invites the king, who sends his nazirs and viziers in his stead. The nazirs and viziers go the man’s hut and see the Sun maiden. They report back to the king that a beautiful maiden is married to a poor man, when she is fit to be a king’s wife. The king then sends the poor man to get the golden ram of the Sun. The man goes to his father-in-law and gets the ram. Next, the king orders the man to go to the Afterlife to retrieve the king’s mother’s ring. His wife gives him an apple and tells him to follow it wherever it rolls. The man follows the apple and finds a deer with giant antlers, an emaciated bull and a priest carrying a church on his back who ask him the answers for their problems. He also meets a strange couple, a woman building a tower with eggs, a baker who burns bread in an oven, and they explain they are being punished for misdeeds in their lives.^[41]

Greece[edit]

According to Marilena Papachristophorou, Greek scholar Georgios A. Megas [el] supposed that the Greek oikotype (the animal wife as a turtle and the human husband as a fisherman) originated from an Oriental source.^[42]

Author Barbara Ker Wilson translated a Greek tale with the title The Tortoise-Wife. In this tale, a poor fisherman named Elias catches a sea tortoise and brings it home. When he is away, the sea tortoise becomes a human maiden, does the chores and prepares the food, then goes back to being a tortoise again. One day, Elias discovers the tortoise maiden and wants to make her his wife. She consents to their marriage, but behs him not to burn the tortoise shell, lest future trouble befalls them. Despite her warnings, Elias burns the tortoise shell, so the maiden remains human at all times. Some time later, the king discovers the fisherman’s beautiful wife and summons him to his court. Elias is given difficult tasks by the king, which he accomplishes with the help of his wife’s sea tortoise mother.^[43]

Armenia[edit]

In a 1991 article, researcher Suzanna A. Gullakian [hy] noted a similar combination between tale types 402, «The Frog Bride», and 465, «The Man persecuted because of his Beautiful Wife», in Armenia. She also argued that this combination was «stable» and «part of the Armenian tale corpus», with at least 8 variants recorded.^[44]

Asia[edit]

Turkey[edit]

Variants of the tale type in Turkey attest, for example, the coming of the fairy maiden (a peri) out of a piece of wood the male character (named Mehmet Efendi) took home.^[45]

In a Turkish tale published by Ignác Kúnos with the title The Fish-Peri, a young, poor fisherman catches a fish so beautiful it saddens him to sell it or cook it, so he decides to keep it in a well. The next day, after he returns from his fishing trip at night, he sees the place neat and tidy, and wonders who could have done it. He spies on the person responsible for it, and sees that the fish has become a beautiful maiden. The youth takes the fish skin and throws it in the fire. The fish maiden consents to become his wife. However, news of her beauty reach the ears of the Padishah, who begins to lust after the maiden, and sets the fisherman on three difficult quests: to build a palace of gold and diamond in the middle of the sea in 40 days; to prepare a feast so grand everyone would eat and there would still be much food left; to have a mule hatch out of an egg, and to find a year-old infant who could talk and walk.^[46]

Middle East[edit]

In the Arabian Nights collection, the tale of Prince Ahmad and the Fairy Peri Banu is also classified as belonging to the tale type. Preceded by tale type ATU 653A, «The Rarest Thing in the World», the story continues as Prince Ahmad marries the Peri Banou, the daughter of the king of the jinni. The prince, after a while, visits his father, who becomes enamoured by his daughter-in-law.^[47]

Central Asia[edit]

In a Tuvan tale, Ösküs-ool and the Daughter of Kurbustu-Khan, poor orphan boy Ösküs-ool seeks employment with powerful khans. He is tasked with harvesting their fields before the sun sets, of before the moon sets. Nearly finishing both chores, the boy pleads to the moon and the sun to not set for a little longer, but time passes. The respective khans think they never finished the job, berate and whip him. Some time later, while living on his own, the daughter of Khurbustu-khan comes from the upper world in the form of a swan. The boy hides her clothing and she marries him, now that she is stranded on Earth. Some time later, an evil Karaty-khan demands that the youth produces a palace of glass and an invincible army of iron men for him — feats that he accomplishes thanks to his wife’s advice and with help from his wife’s relatives.^[48]

Korea[edit]

In a Korean tale, The Snail Woman, a poor farmer laments his solitude, but a woman’s voice asks him to live with him. The youth sees no one but a tiny snail that he brings home. During the day, he toils in the rice fields, while the snail becomes a woman, does the chores and returns to the shell. The youth returns at night and amazes at the cleanliness of the place. He decides to discover who is responsible. On the third day, he sees that the snail becomes a human woman. He stops her before she returns to the shell. The snail woman reveals she is the daughter of the Dragon King, enchanted to be a mollusk. The enchantment is over and they live as husband and wife. A wealthy magistrate sees the woman and becomes enamoured. He decides to force the farmer to difficult tasks. The Dragon King’s daughter says her father will help him.^[49][a]

Japan[edit]

The tale type 465 is also registered in Japan, with the name Tono no Nandai. Scholar Hiroko Ikeda reported 28 variants.^[51] Seki Keigo reported 39 variants, and noted its popularity in Japanese oral tradition.^[52]

In his system of Japanese folktales, Seki Keigo indexed a second type related to the story, which he titled The Flute-player Bridegroom. In this cycle, a woman from the world above descends to earth and marries a human flute player, because she enjoys his flute playing. A local feudal lord imposes three tasks on the flute-player, otherwise he must surrender his wife to the feudal lord. After they deal with the lord’s advances, the tale segues into the human’s visit to his wife’s home.^[53]

Khmu people[edit]

Another variant, titled The Orphan and the Sky Maidens, was collected from the Kammu people of Southeast Asia.^[54]

Buryat people[edit]

In a Buryat tale, «Молодец и его жена-лебедь» (Mongolian: «Сагаан шубуугаар haмга хэhэн хубуун»; English: Molodets and his Swan-Wife), a down-on-his-luck boy tries to get a job herding horses in the steppes, lumbering for an old man and even planting crops, but no such luck. He decides to earn his living by fishing in a lake. And thus he spends his days. One day, he sees seven white birds coming down to the lake shore and decides to follow them. He sees they transforming into seven maidens. He hides and fetches the clothing of one of them, who gets left behind and the other depart. The bird-girl calls for the stranger: if a young man, she’ll be his wife; if an old man, she’ll be his daughter. The youth reveals himself, returns the birdskin and they marry. One day, the bird maiden draws her portrait on a piece of paper that the wind blows away for seven days and seven nights, until the portrait lands on the lap of Abahai-khan, who falls madly in love with the maiden depicted and goes on a frantic search for her. He and his ministers discover she is the wife of the poor youth who lives near the lake. The Khan tries to send the poor youth on perilous quests to get rid of him, but, with his wife’s help, he prevails and becomes the next khan.^[55]

Africa[edit]

Egypt[edit]

Scholar Hasan El-Shamy cited that the tale Histoire du pêcheur et de son fils («The Story of the Fisherman and his Son»),^[56] collected by Guillaume Spitta-Bey in late-19th century, showed «the undisputable typological character» of type 465. In this tale, the king falls in love with the wife of a fisherman and conspires with his vizier to send him on dangerous quests.^[57][58]

Sudan[edit]

In a Sudanese tale, The fisherman and the prince, a humble fisherman catches a fish, brings to his hut and goes to the market. When he returns, he sees a great palace and a beautiful maiden, who reveals she was the fish, enchanted into that form. They marry. One day, the maiden bathes in the river and draws the attention of a local prince. The prince tries to create impossible riddles for the fisherman, but he answers it with his wife’s help.^[59] This tale was also classified by scholar Hasan El-Shamy under type 465.^[60]

German ethnologue Leo Frobenius collected a tale from Kordofan with the title Das Girdamädchen («The Monkey Girl»):^[61] an emir gives a spear to each of his three sons. The three sons throw their spears and kill three antelopes. The emir is satisfied and takes his sons through the village, where they are to cast their spears in front of the house with their respective brides. The elder two stick their spears in front of huts of human wives. The youngest bemoans the fact that there is not a beautiful young woman in their village and states he will try his luck in the desert. The youngest throws his spear and it hits a single tree with a Girda (a kind of monkey) on top of it. He takes the Girda home. The emir visits his human daughters-in-law to see their work and looks content with their choices. After he announces he will visit his third son, the youth complains to his wife that she is an animal, and she offers to finds him a good human spouse by directing him to a village in the desert. The youth thanks her help, but he is her husband, after all. That same night, he spies on his wife’s room and notices a light shining out of it. The next day, the emir visits his son and marvels at the wonderful woven carpets and the exquisite food, and invites his three sons and their wives to his palace. The third son bemoans again his luck, but his monkey wife insists to be brought to her father-in-law’s court. The third son sees that his monkey wife takes of the animal skin and he burns it. The now human wife decides to wear a veil to the banquet, and begs her husband to not let her lift her veil. Once there, she asks for some bread, and her veil is lifted. The emir admires his third daughter-in-law and decides to have her for himself and kill his son. Some time later, the emir orders his son to plant a vineyard overnight, to plant an orchard full of watermelons, to eat bread and meat that fill up a house, and to find him a child born overnight that can talk and walk.^[62]

Cultural references[edit]

In modern Russian, the phrase Poydi tuda, ne znayu kuda, prinesi to, ne znayu chto (Russian: Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что — Go I Know Not Whither and Fetch I Know Not What) refers (usually with irony) to a poorly defined or impossible task.

In film[edit]

The «Go There, Don’t Know Where» is a 1966 feature-length cutout-animated film from the Soviet Union. It was directed by the «Patriarch of Soviet animation», Ivan Ivanov-Vano, at the Soyuzmultfilm studio.

In literature[edit]

The satirical poem «The Tale of Fedot the Strelets» by Leonid Filatov, written in early 1985, is based on the tale’s storyline. An earlier, although less known story has been written by Vladimir Dal, called «The story of Ivan the young sergeant».

In Swedish author Maria Gripe’s novel Agnes Cecilia — en sällsam historia, a copy of Narodnye russkie skazki repeatedly falls from its shelf, opening to the page containing the phrase.

Footnotes[edit]

References[edit]

External links[edit]

• Go to the Verge of Destruction and Bring Back Shmat-Razum by Jeremiah Curtin on Project Gutenberg

Go I Know Not Whither and Fetch I Know Not What
Illustration by Ivan Bilibin.
Folk tale
Name	Go I Know Not Whither and Fetch I Know Not What
Aarne–Thompson grouping	ATU 465, «The Man persecuted because of his beautiful wife»
Mythology	Slavic
Country	Russia
Region	Russia, Eurasia
Published in	Narodnye russkie skazki
Related	The Wife from the Dragon Palace

Go I Know Not Whither and Fetch I Know Not What (Russian: Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, translit. Poydi tuda, ne znau kuda, prinesi to, ne znau chto) is a Russian fairy tale collected by Alexander Afanasyev in Narodnye russkie skazki.

Synopsis[edit]

A royal hunter shoots a bird; wounded, it begs him not to kill it but to take it home, and when it goes to sleep, strike its head. He does so, and the bird becomes a beautiful woman. She proposes that they marry, and they do. After the marriage, she sees how hard he has to hunt and tells him to borrow one or two hundred rubles. He does so, and then buys silks with them. She conjures two spirits and sets them to make a marvelous carpet. Then she gives the carpet to her husband and tells him to accept whatever price he is given. The merchants do not know how much to pay for it, and finally, the king’s steward buys it for ten thousand rubles. The king sees it and gives the steward twenty-five thousand for it.

The steward goes to the hunter’s house to get another and sees his wife. He falls madly in love with her, and the king sees it. The steward tells him why, and the king goes himself and sees the hunter’s wife. He decides that he should marry her instead and demands the steward devise a way to be rid of the husband. The steward, with a stranger’s advice, has him sent to the land of the dead to ask of the former King’s behavior, in the hope that he never returns. The hunter being told of this tells his wife. She gives him a magic ring and says that he must take the king’s steward with him as a witness, to prove that he really has visited the Underworld. He does. After their return and seeing how the King’s father was punished by the devils for his sins, the hunter thinks he fulfilled his duty, but the King becomes angry and just sends him back home. But who really gets the anger of the monarch, is the steward, who is ordered again to find another way to let the hunter disappear, or else the steward will be executed. The man asks again for advice from the stranger and he/she tells him to catch a large man-eating magical cat called Bajun who lives on an iron column in the thrice tenth kingdom. But against all their evil plans, the hunter catches the beast, with the help of his wife.

The king is enraged with the steward, who again goes to the same stranger. This time, the steward tells the king to send the hunter to «go I know not whither and bring back I know not what.» The wife conjures spirits and all the beasts and birds to see if they know how to «go I know not whither and bring back I know not what.» Then she goes out to sea and summons all the fish. But none of them can help her, so she gives him a ball, which if rolled before him would lead him where he needs to go, and a handkerchief, with directions to wipe his face with it whenever he washes. He leaves. The king sends a carriage for his «wife». She turns back into a bird and leaves.

Her husband finally comes to the old witch Baba Yaga. She gives him food and lets him rest; then she brings him water to wash. He wipes his face not with their towel but his handkerchief. She recognizes it as their sister’s. She questions him, and he tells his story. The witch, who had never heard of something like that, knows an old frog who she thinks may know something.

Baba Yaga gives him a jug to carry the frog, which can’t walk fast enough. He does so, and the frog directs him to a river, where it tells him to get on the frog, and it swells large enough to carry him across. There, it directs him to listen to the old men who will arrive soon. He does and hears them summon «Shmat Razum» to serve them. Then the old men leave, and he hears Shmat Razum lament how they treated him. The men ask Shmat Razum to serve the hunter instead, and Shmat Razum agrees.

Shmat Razum carries him back. The hunter stops at a golden arbor, where he meets three merchants. With Shmat Razum’s directions, he exchanges his servant for three marvels, which could summon up a garden, a fleet of ships, and an army. But after a day, Shmat Razum returns to the hunter.

In his own country, the hunter has Shmat Razum build a castle. His wife returns to him there. The former king of the country sees the castle and marches against the hunter. The new king, with the help of his wife, summons the fleet and the army. They defeat the other king and the hunter is chosen as the king in his place.

Analysis[edit]

Tale type[edit]

The tale is classified in the Aarne–Thompson–Uther Index as ATU 465, «The Man persecuted because of his beautiful wife». This tale type involves a unmarried man capturing an animal and bringing it home. When the man is not at home, the animal takes off its animal skin and becomes a beautiful maiden. The hunter returns, burns the skin and marries the maiden. Some time later, an emperor, lord or nobleman of superior rank lusts after the wife of supernatural origin and sends the mortal husband on impossible quests.^[1]

In the third revision of the international index, German folklorist Hans-Jörg Uther subsumed subtypes AaTh 465A, AaTh 465B, AaTh 465C and AaTh 465D under a single tale type, ATU 465.^[2]

Role of the animal bride[edit]

Professor Susan Hoogasian-Villa mentioned variants where the hero (a prince or a hunter) marries a maiden that becomes an aquatic animal (mostly fish, but sometimes a frog or a tortoise) or a kind of bird.^[3] Graham Anderson also noted that the supernatural wife in this tale type appears to show «amphibious connections», since she wears the disguise of a water animal (fish, turtle, frog).^[4]

Scholars Ibrahim Muhawi and Sharif Kanaana, in the Arab and Palestinian parallels they gathered, noted that the human husband is a fisherman «in most other [tales]».^[5] Likewise, Greek researcher Marilena Papachristophorou described that, in Greek variants, the animal bride comes in the shape of a turtle and the human husband is «usually a fisherman».^[6] Folklorist Lev Barag [ru] noted the resemblance between a Belarusian variant and tales from Asian peoples wherein a poor and destitute youth marries the daughter of a god.^[7]

Scholar Joanna Hubbs interpreted the tale under a mythological lens, and stated that the female characters of the story are representations of a powerful female divinity. Thus, in the tale, the male hunter achieves the happy ending due to the actions of his wife and her magical family.^[8] Likewise, scholars Ibrahim Muhawi and Sharif Kanaana stated that «in each case [of every tale]», the male protagonist is helped by his wife and her relatives (mother and/or sisters).^[9]

Role of the hero’s rival[edit]

Some scholars point out the hero’s main rival may be his own father.^[10][11] The paternal antagonist also occurs in Greek variants, according to scholars Anna Angelopoulou and Aigle Broskou.^[12]

Armenian scholarship suggests that tale type ATU 465 underlies a theme of incest, reminiscent of the Greek myth of Oedipus. For instance, Tamar Hayrapetyan argues that an «archaic» version may preserve the hero’s father lusting after his own daughter-in-law, while later tradition excises the incest theme altogether and replaces the father for a stranger.^[13]

Variants[edit]

Professor Stith Thompson argued that the tale is «essentially East European», «at home in Russia», but could also be found in the Near East, in Baltic^[14][15] and Scandinavian countries.^[16] According to Japanese scholar Seki Keigo, the tale type is «common in eastern Europe, India, and China».^[17]

Literary predecessors[edit]

The oldest attestation of the tale type is found in ancient East Asian literature of the 7th century, namely Chinese and Japanese.^[18] Seki Keigo pinned down its appearance in some literary collections of his country, such as in Nihongi, the Ryoi-ki and the Sangoku Denki [ja].^[19]

Scholar David Blamires argues for the existence of the tale type in the medieval work Gesta Romanorum. In the tale, an emperor is desirous to possess not the knight’s wife, but the knight’s lands, and orders him to bring a black horse, a black falcon, a black dog and a black horn. The knight’s wife guides her husband through the impossible quest.^[20]

Europe[edit]

Professor Jack V. Haney stated that subtypes 465A and 465C appear as the «typical combination» in East Slavic, Baltic and Turkic,^[21] but type 465C only appears in Northeastern Europe and in Turkic traditions.^[22]

In a «Cossack» (Ukrainian) tale, The Story of Ivan and the Daughter of the Sun, the peasant Ivan obtains a wife in the form of a dove maiden whose robe he stole when she was bathing. Some time later, a nobleman lusts after Ivan’s dove maiden wife and plans to get rid of the peasant.^[23]

In an Armenian variant, The Maiden of the Sea (La fille de la mer), a poor widow, on her deathbed, instructs her only son to throw a loaf of bread into the sea, just as she did in life. One day, the youth arrives home and sees the place all clean and tidy. Suspecting something is amiss, the boy stays in waiting and sees a fish coming out of the sea and taking their fishskin off, revealing itself to be a beautiful maiden. The youth seizes her and she screams for help, to which a voice claims from the sea that the human is its son-in-law. The fish maiden and the youth marry and, one day, the Prince, passing by their cottage, sights the maiden and becomes enamored with her. He then orders her husband to meet his outlandish demands.^[24][25]

Baltic variants of the tale type (formerly AaTh 465A), like Žaibas ir Perkūnas tabokinėje, attest the presence of Baltic thunder god Perkūnas.^[26]

In one Estonian variant, the human husband acquires a maiden from above as his wife, and in another the mother-in-law is the ruler of the Sun.^[27]

Russia[edit]

In a tale by Bernard Isaacs, Go I Know Not Where, Fetch I Know Not What, the hunter shoots a turtledove, which transforms into a maiden called Tsarevna Marya. When the hunter goes on the quest for the «something» the Tsar wants, he meets Baba Yaga, who the narrative describes as the mother of his wife.^[28]

In a tale translated by Jeremiah Curtin, Go to the Verge of Destruction and Bring Back Shmat-Razum, one of the king’s sharpshooters, named Fedot, spares a blue dove and she becomes a «soul-maiden», a lovely tsar’s daughter. When her husband is tasked with bringing back «Shmat-Razum», he meets three princesses and their aged mother — her wife’s family.^[29] The tale was also translated by Nisbet Bain with the title Go I Know Not Whither—Fetch I Know Not What.^[30]

In a tale published by journalist Post Wheeler, Schmat-Razum, the bowman Taraban, while on a hunt, sees seven white ducks with silver wings beneath a tree. When they alight near the «sea-ocean», the seven birds take off their silver wings and become maidens. Taraban hides the silver wings of one of them. The other six white ducks depart, but one stays behind. The maiden asks the stranger to give her wings back and, if they are a youth, she will marry him. They marry, but Taraban shows up at court to explain to the Tzar he married without his permission. Taraban presents his wife to the Tzar and his court, and they decide to send the bowman to look for «Schmat-Razum», to try to get rid of him.^[31]

In a tale translated by Charles Downing as I know-not-what of I-know-not-where, the archer is called Petrushka. While on a hunt, he finds an injured dove and brings it home. The dove becomes a human girl named Masha, the Dove Maiden. After a while the emperor becomes enamored with Masha, and sends her husband on an errand to find «I-Know-Not-What» in a place called «I-Know-Not-Where». The archer completes the task with the help of Baba Yaga and a magical frog named Babushka-Lyagushka-Skakushka («Grandmother Hopping Frog»).^[32][33]

In a tale collected in the White Sea region from Russian storyteller Matvei M. Korguev [ru] with the title «Ондрей-стрелец» («Ondrey, the Archer»), Ondrey is a member of the royal archers, and one day decides to go alone on a hunt. He shoots a female falcon (Russian: соколица, «sokolitsa») with an arrow and goes to kill it, but the falcon, with human voice, pleads for its life and asks to be taken to his home. He does and the falcon becomes a human maiden. They live as man and wife for some time. Months into their domestic arrangement, the falcon maiden wants to help her human husband improve is material wealth, so she weaves for him a carpet, and tells him to sell by the nighest price. The prince’s servant buys it a hangs on a castle wall. The prince admires the handwork and asks about its origins. The servant says Ondrey’s wife did it. They go to Ondrey’s hut and his wife opens the door. They admire her great beauty, and, after returning to the palace, plot to kill Ondrey and take the maiden. Thus, the prince, advised by a witch, sends Ondrey on dangerous errands: first, to get a golden sheep’s head from Buyan; then a golden pig hair; lastly, to go «don’t know where», fetch «don’t know what». The falcon maiden, named Elena the Beautiful, summons magical help to produce the golden sheep’s head and the pig hair. As for the «don’t know whay», Elena gives her husband a yarn he must roll out and follow the thread where it ends. With tears in his eyes, he says goodbye to his wife and follows the ball of yarn. It stops at a castle, where his wife’s family lives. With the help of his mother-in-law, a wise sorceress, he locates the «don’t know what»: a spirit named Svat Naum.^[34]

Kalmyk people[edit]

According to Baira Goryaeva, expert on Kalmyk folklore, tale type 465A, in the Kalmyk tale corpus, shows that the hero (of humble origins) marries a daughter of Khurmusta-Tengri, a celestial deity.^[35]

In a Kalmyk tale, Tsarkin Khan and the Archer, an Archer steals the robe of a «golden-crowned» swan maiden when she was in human form and marries her. Later, the titular Tsarkin Khan wants to marry the Archer’s swan maiden wife and plans to get rid of him by setting dangerous tasks.^[36]

Gagauz people[edit]

In a tale from the Gagauz people, Concerning the Sun, collected by Moshkov and translated by Charles Fillingham Coxwell [de], a tsar orders his three sons to shoot three arrows to decide their fates. The elders’ arrows land near human maidens; the youngest’s falls nears a tortoise. The tsar’s son takes the tortoise home and goes hunting. When he returns at night, he sees the place clean and tidy and a meal prepared for him. He discovers that the tortoise changes into a beautiful human maiden and gets rid of her shell. Some time later, his father, the tsar, sees his daughter-in-law and decides to have her for himself. So he goes to his son and tasks him with getting his dead mother (the tsar’s dead wife)’s ring, by going into the other world. The magical wife, now human, instructs her human husband to go to the sea and shout into a hole, her mother will appear and give him the keys to the earth. The tsar’s son obeys his wife and uses the keys on the locks of the earth; the enters the earth and begins a journey. Every stop he is asked by a person about a problem, and the tsar’s son promises to bring the questions to God (tale type ATU 461, «Three Hairs from the Devil’s Beard»). He reaches a shining castle, and meets the mother of the Sun, who tells him that the Sun has his mother’s ring.^[37] Coxwell compared the initial episode to the Russian tale Frog Princess and German (Grimm) tale The Three Feathers.^[38]

Georgia[edit]

According to Georgian scholarship, tale type ATU 402, «The Frog as Bride», is «contaminated» with (former) tale type AaTh 465C, «Beautiful Wife (The Journey to the Other World)»: the task the hero’s rival sets him is to visit Hell (Other World) in search of something (a soul of a deceased person, an object).^[39]

In a Georgian tale, The Frog’s Skin, three brothers try their luck in finding a bride by shooting three arrows at random locations. The third brother’s arrow falls near a lake; a frong jumps out of it and he takes it home. His elder brothers find human girls as brides, whereas he has to remain with a frog, but such is his fate. One day, after he returns from work, he sees that the house has been swept and cleaned up. He decides to discover who is this mysterious housekeeper: he hides one day and sees that the frog casts off its amphibian skin to become a human maiden. The man takes skin to burn it. Despite his frog-wife’s protests, he does it anyway. Some time later, news reach the ears of the lord of the country of the man’s beautiful wife. Hellbent on earning her as his wife, the lord threatens the man with nearly impossible tasks or death. His wife reminds him of her warning, but gives him the means to save himself: he should go to the edge of the lake where he found her and summon for Mother and Father. The last task is to go to the Other World in search of the lord’s mother and get from her a ring.^[40]

In a Georgian tale translated by Caucasologist Heinz Fähnrich [de] with the title Die Tochter der Sonne («The Daughter of the Sun»), three friends work together in the fields. One of them loses his harvest and leaves to look for work elsewhere. He works for a rich man and promises to collect all the hay in one day. He almost fulfills his promise, until he sees the Sun and begs it not to st until he has finished the last one. The sun sets and night comes; the man loses his work and goes to another employer, where he works as a shepherd. A wolf comes and takes a sheep to the woods. The man follows the wolf and rests a bit near a river. He then sees three Sun maidens descending from the sky to bathe in a lake. The man takes one of the Sun maidens to his poor hut and marries her. The Sun maiden gives him a magical ring. Some time later, the poor man wants to invite the monarch to see his humble house, but his wife warns against it. He invites the king, who sends his nazirs and viziers in his stead. The nazirs and viziers go the man’s hut and see the Sun maiden. They report back to the king that a beautiful maiden is married to a poor man, when she is fit to be a king’s wife. The king then sends the poor man to get the golden ram of the Sun. The man goes to his father-in-law and gets the ram. Next, the king orders the man to go to the Afterlife to retrieve the king’s mother’s ring. His wife gives him an apple and tells him to follow it wherever it rolls. The man follows the apple and finds a deer with giant antlers, an emaciated bull and a priest carrying a church on his back who ask him the answers for their problems. He also meets a strange couple, a woman building a tower with eggs, a baker who burns bread in an oven, and they explain they are being punished for misdeeds in their lives.^[41]

Greece[edit]

According to Marilena Papachristophorou, Greek scholar Georgios A. Megas [el] supposed that the Greek oikotype (the animal wife as a turtle and the human husband as a fisherman) originated from an Oriental source.^[42]

Author Barbara Ker Wilson translated a Greek tale with the title The Tortoise-Wife. In this tale, a poor fisherman named Elias catches a sea tortoise and brings it home. When he is away, the sea tortoise becomes a human maiden, does the chores and prepares the food, then goes back to being a tortoise again. One day, Elias discovers the tortoise maiden and wants to make her his wife. She consents to their marriage, but behs him not to burn the tortoise shell, lest future trouble befalls them. Despite her warnings, Elias burns the tortoise shell, so the maiden remains human at all times. Some time later, the king discovers the fisherman’s beautiful wife and summons him to his court. Elias is given difficult tasks by the king, which he accomplishes with the help of his wife’s sea tortoise mother.^[43]

Armenia[edit]

In a 1991 article, researcher Suzanna A. Gullakian [hy] noted a similar combination between tale types 402, «The Frog Bride», and 465, «The Man persecuted because of his Beautiful Wife», in Armenia. She also argued that this combination was «stable» and «part of the Armenian tale corpus», with at least 8 variants recorded.^[44]

Asia[edit]

Turkey[edit]

Variants of the tale type in Turkey attest, for example, the coming of the fairy maiden (a peri) out of a piece of wood the male character (named Mehmet Efendi) took home.^[45]

In a Turkish tale published by Ignác Kúnos with the title The Fish-Peri, a young, poor fisherman catches a fish so beautiful it saddens him to sell it or cook it, so he decides to keep it in a well. The next day, after he returns from his fishing trip at night, he sees the place neat and tidy, and wonders who could have done it. He spies on the person responsible for it, and sees that the fish has become a beautiful maiden. The youth takes the fish skin and throws it in the fire. The fish maiden consents to become his wife. However, news of her beauty reach the ears of the Padishah, who begins to lust after the maiden, and sets the fisherman on three difficult quests: to build a palace of gold and diamond in the middle of the sea in 40 days; to prepare a feast so grand everyone would eat and there would still be much food left; to have a mule hatch out of an egg, and to find a year-old infant who could talk and walk.^[46]

Middle East[edit]

In the Arabian Nights collection, the tale of Prince Ahmad and the Fairy Peri Banu is also classified as belonging to the tale type. Preceded by tale type ATU 653A, «The Rarest Thing in the World», the story continues as Prince Ahmad marries the Peri Banou, the daughter of the king of the jinni. The prince, after a while, visits his father, who becomes enamoured by his daughter-in-law.^[47]

Central Asia[edit]

In a Tuvan tale, Ösküs-ool and the Daughter of Kurbustu-Khan, poor orphan boy Ösküs-ool seeks employment with powerful khans. He is tasked with harvesting their fields before the sun sets, of before the moon sets. Nearly finishing both chores, the boy pleads to the moon and the sun to not set for a little longer, but time passes. The respective khans think they never finished the job, berate and whip him. Some time later, while living on his own, the daughter of Khurbustu-khan comes from the upper world in the form of a swan. The boy hides her clothing and she marries him, now that she is stranded on Earth. Some time later, an evil Karaty-khan demands that the youth produces a palace of glass and an invincible army of iron men for him — feats that he accomplishes thanks to his wife’s advice and with help from his wife’s relatives.^[48]

Korea[edit]

In a Korean tale, The Snail Woman, a poor farmer laments his solitude, but a woman’s voice asks him to live with him. The youth sees no one but a tiny snail that he brings home. During the day, he toils in the rice fields, while the snail becomes a woman, does the chores and returns to the shell. The youth returns at night and amazes at the cleanliness of the place. He decides to discover who is responsible. On the third day, he sees that the snail becomes a human woman. He stops her before she returns to the shell. The snail woman reveals she is the daughter of the Dragon King, enchanted to be a mollusk. The enchantment is over and they live as husband and wife. A wealthy magistrate sees the woman and becomes enamoured. He decides to force the farmer to difficult tasks. The Dragon King’s daughter says her father will help him.^[49][a]

Japan[edit]

The tale type 465 is also registered in Japan, with the name Tono no Nandai. Scholar Hiroko Ikeda reported 28 variants.^[51] Seki Keigo reported 39 variants, and noted its popularity in Japanese oral tradition.^[52]

In his system of Japanese folktales, Seki Keigo indexed a second type related to the story, which he titled The Flute-player Bridegroom. In this cycle, a woman from the world above descends to earth and marries a human flute player, because she enjoys his flute playing. A local feudal lord imposes three tasks on the flute-player, otherwise he must surrender his wife to the feudal lord. After they deal with the lord’s advances, the tale segues into the human’s visit to his wife’s home.^[53]

Khmu people[edit]

Another variant, titled The Orphan and the Sky Maidens, was collected from the Kammu people of Southeast Asia.^[54]

Buryat people[edit]

In a Buryat tale, «Молодец и его жена-лебедь» (Mongolian: «Сагаан шубуугаар haмга хэhэн хубуун»; English: Molodets and his Swan-Wife), a down-on-his-luck boy tries to get a job herding horses in the steppes, lumbering for an old man and even planting crops, but no such luck. He decides to earn his living by fishing in a lake. And thus he spends his days. One day, he sees seven white birds coming down to the lake shore and decides to follow them. He sees they transforming into seven maidens. He hides and fetches the clothing of one of them, who gets left behind and the other depart. The bird-girl calls for the stranger: if a young man, she’ll be his wife; if an old man, she’ll be his daughter. The youth reveals himself, returns the birdskin and they marry. One day, the bird maiden draws her portrait on a piece of paper that the wind blows away for seven days and seven nights, until the portrait lands on the lap of Abahai-khan, who falls madly in love with the maiden depicted and goes on a frantic search for her. He and his ministers discover she is the wife of the poor youth who lives near the lake. The Khan tries to send the poor youth on perilous quests to get rid of him, but, with his wife’s help, he prevails and becomes the next khan.^[55]

Africa[edit]

Egypt[edit]

Scholar Hasan El-Shamy cited that the tale Histoire du pêcheur et de son fils («The Story of the Fisherman and his Son»),^[56] collected by Guillaume Spitta-Bey in late-19th century, showed «the undisputable typological character» of type 465. In this tale, the king falls in love with the wife of a fisherman and conspires with his vizier to send him on dangerous quests.^[57][58]

Sudan[edit]

In a Sudanese tale, The fisherman and the prince, a humble fisherman catches a fish, brings to his hut and goes to the market. When he returns, he sees a great palace and a beautiful maiden, who reveals she was the fish, enchanted into that form. They marry. One day, the maiden bathes in the river and draws the attention of a local prince. The prince tries to create impossible riddles for the fisherman, but he answers it with his wife’s help.^[59] This tale was also classified by scholar Hasan El-Shamy under type 465.^[60]

German ethnologue Leo Frobenius collected a tale from Kordofan with the title Das Girdamädchen («The Monkey Girl»):^[61] an emir gives a spear to each of his three sons. The three sons throw their spears and kill three antelopes. The emir is satisfied and takes his sons through the village, where they are to cast their spears in front of the house with their respective brides. The elder two stick their spears in front of huts of human wives. The youngest bemoans the fact that there is not a beautiful young woman in their village and states he will try his luck in the desert. The youngest throws his spear and it hits a single tree with a Girda (a kind of monkey) on top of it. He takes the Girda home. The emir visits his human daughters-in-law to see their work and looks content with their choices. After he announces he will visit his third son, the youth complains to his wife that she is an animal, and she offers to finds him a good human spouse by directing him to a village in the desert. The youth thanks her help, but he is her husband, after all. That same night, he spies on his wife’s room and notices a light shining out of it. The next day, the emir visits his son and marvels at the wonderful woven carpets and the exquisite food, and invites his three sons and their wives to his palace. The third son bemoans again his luck, but his monkey wife insists to be brought to her father-in-law’s court. The third son sees that his monkey wife takes of the animal skin and he burns it. The now human wife decides to wear a veil to the banquet, and begs her husband to not let her lift her veil. Once there, she asks for some bread, and her veil is lifted. The emir admires his third daughter-in-law and decides to have her for himself and kill his son. Some time later, the emir orders his son to plant a vineyard overnight, to plant an orchard full of watermelons, to eat bread and meat that fill up a house, and to find him a child born overnight that can talk and walk.^[62]

Cultural references[edit]

In modern Russian, the phrase Poydi tuda, ne znayu kuda, prinesi to, ne znayu chto (Russian: Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что — Go I Know Not Whither and Fetch I Know Not What) refers (usually with irony) to a poorly defined or impossible task.

In film[edit]

The «Go There, Don’t Know Where» is a 1966 feature-length cutout-animated film from the Soviet Union. It was directed by the «Patriarch of Soviet animation», Ivan Ivanov-Vano, at the Soyuzmultfilm studio.

In literature[edit]

The satirical poem «The Tale of Fedot the Strelets» by Leonid Filatov, written in early 1985, is based on the tale’s storyline. An earlier, although less known story has been written by Vladimir Dal, called «The story of Ivan the young sergeant».

In Swedish author Maria Gripe’s novel Agnes Cecilia — en sällsam historia, a copy of Narodnye russkie skazki repeatedly falls from its shelf, opening to the page containing the phrase.

Footnotes[edit]

References[edit]

External links[edit]

• Go to the Verge of Destruction and Bring Back Shmat-Razum by Jeremiah Curtin on Project Gutenberg

В некотором государстве жил-был царь. Был у него на службе стрелок по имени Андрей.

Пошел раз Андрей-стрелок на охоту. Ходил, ходил по лесу-всё без толку. Наконец приметил на дереве горлицу. Дай, думает, стрельну хоть эту. Стрельнул и ранил её.

А горлица ему и говорит: Не губи меня, Андрей-стрелок! Отнеси лучше домой-счастье великое добудешь себе.

-Удивился Андрей, всё ж послушал её.

Принёс он горлицу домой, положил на окошко, а она с окошка да оземь! Ударилась и обернулась девицей Марьей-царевной.

Сказала Марья-царевна стрелку: Сумел меня взять, умей и удержать — неспешным пирком, да за свадебку.

-Обрадовался Андрей-стрелок и, не откладывая, сыграл весёлую свадьбу.

Вот пошла молва, что у царёва стрелка жена-красавица. Захотелось самому царю на неё поглядеть. Оделся он в простое платье и поехал в слободу.

Постучался царь в стрелкову избу. Отворила ему Марья — царевна, а он одну ногу через порог занёс, другую не в силах: стоит перед ним несказанная красота!

Марья-царевна подождала-подождала, потом повернула царя за плечи и дверь закрыла. Защемила царя сердечная зазноба, захотелось ему жениться на красавице.

Воротился он во дворец, призвал к себе советника и говорит: „Надумай, как извести Андрея-стрелка. А нет, так сниму голову с плеч!»

Пошёл царский советник, нос повесил. Навстречу ему баба-яга: „Так и так, знаю я твою заботу. Но я тебя научу, как царю угодить».

И вот по навету советника зовёт царь к себе Андрея — стрелка и велит: „Поди туда-не знаю куда, принеси то-не знаю что. А нет, так сниму голову с плеч!»

Вернулся Андрей-стрелок домой невесел. Спрашивает Марья — царевна, какая у него невзгода. Он ей всё как есть рассказал.

Дождалась Марья-царевна ночи, развернула волшебную книгу, читала-читала да бросила: про царёву загадку ничего в книге не сказано.

А утром дала она Андрею клубок ниток и наказала: „Кинь его. Куда он покатится, туда и ты иди». И ещё дала вышитое полотенце, чтобы чужим не утирался.

Попрощался Андрей с Марьей-царевной, поклонился на четыре стороны и пошёл за клубком. Клубок катится, нитка от него тянется…

Только Андрей из дому, а тут царь наехал, чтобы Марью-царевну силой увезти. Но она горлицей обернулась и улетела. В сердцах спалил царь стрелкову избу.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Много царств и земель прошёл Андрей и вот пришёл к избушке на курьих ножках. А перед избушкой три девицы гуляют.

Приветили они Андрея-стрелка. В гости зовут, умываться подают. А как увидали у него полотенце, так и руками всплеснули: „Да ведь это наша сестрица вышивала, Марья-царевна!»

Покликали скорей матушку. Андрей-стрелок ей в ноги поклонился и обо всём рассказал, ничего не утаил. Решила старушка помочь Андрею-стрелку.

Послала она сестриц из горницы. Вынула каждая свой платочек, махнули и слетелись тут птицы небесные, сбежались звери лесные, приползли гады болотные.

Спрашивают их сестрицы, не знают ли они, как дойти туда-не знаю куда, принести то-не знаю что. — „Нет, мы про то не слыхали», — отвечают они.

Вдруг прыгает вперёд старая лягушка и говорит: „Проводила б я Андрея-стрелка туда-не знаю куда, да больно стара. Пусть уж сам донесёт меня в парном молоке до огненной реки».

Посадил лягушку в кувшин с молоком и понес её Андрей к огненной реке. А через реку эту ни зверь не перескочит, ни птица не перелетит. — „Ну, добрый молодец, теперь садись мне на спину», — говорит лягушка.

Сел Андрей, стала она тут дуться. Дулась — дулась, да как скакнёт — и перепрыгнула огненную реку.

Дальше лягушка послала Андрея по тропинке одного. Шёл он, шёл и видит: изба не изба, без окон, без крыльца — вот и пришёл он туда-не знаю куда.

Вошёл и спрятался за печью. Немного погодя застучало, загремело, и входит в избу мужичок с ноготок, борода с локоток, да как крикнет: „Эй, сват Наум, есть хочу!»

Откуда ни возьмись, появился стол накрытый, на нём пива бочонок да бык печёный, в боку нож точёный. Съел мужичок с ноготок быка до последней косточки.

А когда он ушёл, Андрей тоже позвал: „Сват Наум, накорми меня!“ — И появились на столе кушанья разные, вина и меды. Андрей сам за стол садится и свата Наума приглашает.

-„Да покажись мне!» — просит Андрей. — „Не могу, -говорит тот. — Ведь я то — не знаю что. Сколько лет здесь служу, горелой корки не видывал! Ты первый меня угощаешь. За это я тебе служить буду».

Обрадовался Андрей-стрелок, что нашёл наконец то-не знаю что, и, поевши, пошли они со сватом Наумом дальше. Шли, шли, притомился Андрей — передохнуть бы! И только подумал…

…как подхватил его буйный ветер и понёс над морем. Глядь, посреди моря островок, на нём дворец с крышей золотой, вокруг сад. Посоветовал сват Наум Андрею передохнуть здесь.

Только велел он Андрею глаз с моря не сводить. Долго ли, коротко ли с западной стороны плывут к острову три корабля.

Как пристали корабли, повёл Андрей-стрелок купцов-корабельщиков во дворец. Вокруг птицы поют, по дорожкам чудные звери прыгают.

Глядят не наглядятся гости: сколько раз по этому морю плавали, а такого чуда не видывали. Говорит им Андрей, что это его слуга, сват Наум, всё сам сделал.

И попросил Андрей свата Наума накормить дорогих гостей. Откуда ни возьмись, появился накрытый стол, на нём кушанья разные, закуски да заедки, вина красные.

Купцы только ахают и предлагают Андрею меняться: им слугу, свата Наума, а ему-три диковинки.

Первая диковинка — дубинка. Только скажи: „Ну-ка, дубинка, обломай ему бока», — и дубинка сама начнёт колотить.

Вторая диковинка — топор. Повернул его обухом — тяп да ляп: топор сам корабль стяпал, с пушками да с храбрыми моряками.

Третья диковинка-дудка. Задудел-войско появилось: и конница, и пехота.

Ну и обменялись: получил Андрей-стрелок три диковинки.

Вернулись корабельщики на корабли и давай пировать: пьют, едят, знай, только на свата Наума покрикивают. Перепились допьяна и спать повалились.

А стрелок сидит один в тереме, пригорюнился: „Эх, домой бы скорей, на родную сторонушку, к молодой жене Марье-царевне».

Только подумал — подхватил его вихрь и понёс. Опустился он на родную землю, смотрит: вместо домишка его обгорелая труба торчит.

Повесил он голову ниже плеч и пошёл из города на синее море, на пустое место. Вдруг, откуда ни возьмись, прилетает сизая горлица.

Ударилась горлица о землю и обернулась Марьей-царевной. Обнялись они, поздоровались, стали друг друга расспрашивать. Рассказала Марья-царевна, как сжёг царь их дом.

Попросил тут Андрей своего верного слугу у синего моря дворец поставить. Не успели оглянуться — дворец уж готов! Зажили в нём Андрей-стрелок с Марьей-царевной без горя, без беды.

Прослышал про то царь, разгневался, а гонцы ему весть несут — мол, так и так, всё исполнил Андрей-стрелок: ходил туда-не знаю куда, добыл то-не знаю что.

Тут царь и совсем осерчал. Собрал своё войско и пошёл дворец разорять.

Увидел Андрей царское войско, схватил топор, повернул его обухом кверху — тяп-ляп: стяпал топор корабль, и другой, и третий, с пушками, с моряками. Пошли корабли дворец защищать.

Задул Андрей в дудку — помчались на царское войско и конница, и пехота, с музыкой, со знамёнами.

Разгорелся жаркий бой. Сам царь на подмогу своим войскам прискакал.

Тогда Андрей-стрелок вынул дубинку: „Ну-на, дубинка, обломай бока этому царю! «-Принялась дубинка за дело. Так разошлась, что пустился царь от неё через чисто поле, только его и видели.

Тут и сражению конец пришёл.

Обрадовался народ, повалил из города и стал просить Андрея-стрелка, чтоб отныне он правил их землёй. Андрей спорить не стал и пообещал решать все дела государства по чести и по совести.