Принудительная феминизация мужа рассказы

Размышления по поводу принудительной феминизации

Размышления по поводу принудительной феминизации

           Обзор рассказов с форума JuliJana.Ru

              Данная статья не является продолжением статьи Roman‘а (с тем же названием). Если он затрагивает социальные вопросы только поверхностно, считая принудительную феминизацию следствием эмансипации, а затем переходит к поведенческому анализу, то я намерен проанализировать именно социальную сторону такого явления как принудительная феминизация. И буду это делать в первую очередь на материале публикаций данного форума. Конечно, мне было уместнее разместить это на форуме так называемого «Мужского движения», участвовать в котором я собирался, но довольно быстро разочаровался в нём и участниках его форума. Они занимаются только обсуждениями, подобным кухонным разговорам о Саакашвили и Ющенко, но ничего не только не делают, но даже не собираются делать. Мне же для достижения моих целях нужно войско, которое примет меня как вождя, а не кучка алкоголиков-собеседников, с которыми я ничего общего не имею и не желаю иметь.

       В основном меня интересуют рассказы GB (сиквел к одному из них я даже написал, но моя позиция противоположна принудительной феминизации, это был скорее рассказ-предупреждение). Но я обращу внимание и на другие рассказы, например, подписанные «Мила Белотелова» (это псевдоним, под которым скрывается мужчина, если верить  профилю пользователя; какое упущение — под женским псевдонимом остроумнее было бы писать антифеминистские рассказы и статьи).

       Одно время я разделял взгляды Августа Стриндберга, но теперь считаю его мошенником и тихоходом. Он никогда не протестовал против сущностных причин феминизма — материальных. Моя цель — не только прекратить перераспределение финансов от мужчин к женщинам, но и сделать обратное, установить обратную дискриминацию по отношению к дискриминации фактической. К любой системе я отношусь и, соответственно, считаю её справедливой или несправедливой в меру своего положения. И никогда не намерен стеснять себя средствами в достижении цели, особенно если можно исполнить свои желания за счёт возможностей других людей. Не удивляйтесь, такие вот, сочетающие в себе хищника и паразита, существуют достаточно давно — ровно столько, сколько существует СНГ.  И заранее хочу предупредить — я буду действовать, не скрывая своего отношения ни к кому.

       Также хочу предупредить, что понятие «политкорректности» не для меня. На одном из Интернет-ресурсов (именно то самое «Мужское движение») я нашёл следующее определение этого понятия: «Политкорректность — разновидность неофициальной необъявленной цензуры, нашедшей свое наибольшее применение в США, но так же и в остальных странах Запада, включая и Россию. Политкорректность в своей практике обычно маскируется под то, что можно было бы назвать «хорошим тоном» и официально направлена на то, чтобы не оскорблять и не унижать чьи-либо чувства. Например, вместо слова «инвалид», она регламентирует применять термин «человек с ограниченными возможностями» или вместо слова «негр» надлежит употреблять «афроамериканец», поскольку слово «негр» напоминает чернокожим американцам об их рабовладельческом прошлом. Вместе с тем за подобными «благими намерениями» маскируется основное назначение политкорректности — структуировать и регламентировать информационное пространство и подачу информации: отсекать от распространения политически неблагонадежные темы и формировать общественное мнение в «правильном направлении». «Неблагонадежная информация» в рамках данной политики отсекается путем отказа под различными предлогами в доступе к эфиру или печатному станку ее распространителей». Таким образом, для меня нет никаких норм, особенно если в основе этих норм лежит ложь.

       А теперь — к делу. Я уже оставлял свои комментарии, но теперь решил их систематизировать в рамках одной статьи.

       Итак, принимаю рабочую гипотезу: принудительная феминизация — это не столько биологическое, сколько социальное явление. Самый первый рассказ на эту тему, который я прочитал — это «Дневник Долли» (кстати, не на данном ресурсе). Тогда я ещё не знал термина «принудительная феминизация», но сразу понял, что здесь она служит только средством для цели — держать под контролем. Во многих рассказах действительного превращения в женщину не происходит, результатом принудительной феминизации выступает с физиологической точки зрения то существо, которое упоминается в пушкинском «Путешествии в Эрзурум». В одном из приложений к нему описан (правда, прирождённый) женоподобный импотент, и его описание завершается следующей фразой «Хосс название сим мнимым гермафродитам». Попросту говоря, это физиологический маргинал — не настоящий мужчина, но и не женщина.

       Оперируя понятиями, также можно сказать, что несомненным преимуществом западноевропейских языков перед русским является то, что в них понятия «мужчина» и «человек» передаются одним словом. Что справедливо и с филологической, и с социальной точек зрения…

       На основании этого можно выделить ещё одну ошибку Roman‘а. Субъектом принудительной феминизации не обязательно выступает женщина, а объект не всегда по плану должен использоваться по прямому назначению — как женщина (в обыденном смысле). Более того, иногда субъектом принудительной феминизации выступает даже … экс-объект — жертва принудительной феминизации в прошлом («Как я стал третьей сестрой»).

       Субъект принудительной феминизации может быть и коллективным, вплоть до государства — как в рассказах «Стал игроком женской волейбольной команды», «Перестройка в школе», «Олимпийские игры», «Наказание — стать женщиной».

       Цели принудительной феминизации тоже многообразны. Например, я уже упоминал такую цель, как держать под тотальным контролем. Следующая по значению цель — «живая игрушка», где действуют принудительно феминизированный мальчик (именно мальчик, а не взрослый мужчина, персонаж, максимум достигший дня совершеннолетия) и довольно отталкивающий тип — женщина со страпоном. Это может быть как родственница — мать («Девочка Алёша»), сестра («Моё жестокое превращение в девушку», «Воспитанный сёстрами»), так и не родственница, при этом вполне возможен такой вариант, когда родственница выступает пособницей («Выдали замуж за тётю Лену», «Виктория»). И если в таких рассказах, как «Девочка Алёша» или «Виктория», превращение доведено до конца, то в большинстве их опять-таки мы имеем не мужчину не женщину.  Когда я читал «Выдали замуж за тётю Лену», мне было непонятно: неужели мать могла поступить так? Буквально подарила сына какой-то извращенке — к тому же властной по своей природе. Хотя и там мы имеем изначально данный тотальный контроль (хотя это редкий рассказ, где не используются гормоны для феминизации, — в других рассказах их использование представлено так же естественно, как для нас дышать и видеть).

       Далее я напомню Н.Бердяева: «Нет большего зла, чем стремление сделать благо во что бы то ни стало». Именно это называет ещё одну цель принудительной феминизации. Характерный пример — «Превращение в девочку». Там мать решает, что лучше, а что хуже. И расписывает жизнь «новофеминизированного» на много лет вперёд. А теперь представим: вероятнее всего, что желанного богатого жениха не будет, ведь не все прирождённые женщины встречают такого. Нужен какой-то особый: не просто богатый, а либо извращенец, либо любитель острых ощущений. А существование такого маловероятно. И что мы получим, если такового не найдётся? Не мужчина не женщина с обречённостью на пожизненное одиночество; маргинальное существо, не готовое ни к чему… Тем более такое возможно после смерти матери: она же не вечная!

       Мне как-то пытались возразить, что в описанном случае даже природа бессильна. Я отвечаю: «опасность пришла не из природы» (И.Ефремов), принудительная феминизация имеет социальное происхождение, а также мотивы и цели, обусловленные не только сексуально, но и социально.

       Наконец, есть рассказы, где принудительная феминизация выступает просто демонстрацией родительской власти. Никакой президент или король не имеет столько власти над своими подданными, сколько родители над детьми. Типичный пример — «Капризный мальчик может стать примерной девочкой». Есть ещё рассказ «Сделали девочкой», но там конец был написан другим автором, и это единственный найденный мной рассказ, где феминизация не только не проходит, но и сам субъект феминизации оказывается наказан (слишком мягко — попав в психушку, хотя для первого раза и это сгодится). К тому же в продолжении мы опять видим пример, как родители решают за детей, что для них лучше или хуже, но в данном случае это приводит к смерти сына.

       В связи с этим я в качестве первой меры борьбы с принудительной феминизацией, да и не только с ней, называю — государство должно иметь право вмешиваться в семейную жизнь и при обнаружении перечисленных явлений в семье такая семья должна быть разрушена. Потому что есть семьи, существование которых может принести детям только вред (даже взрослым детям). Я даже допускаю разрешение детям доносить на родителей! И вспоминаю не Павлика Морозова (кстати, антисоветский антимиф о нём оказался менее живучим, чем коммунистический миф, и сам автор антимифа в 2004 году сознался, что его сочинение было от начала и до конца заказной ложью). Вспоминаю я Юрия Дикова — геройски погибшего советского разведчика, донёсшего на своего отца, тайно сотрудничавшего с гитлеровской агентурой. Так как этот образ связан с Великой Отечественной войной, переоценке он не подлежит.

       На какой-то стадии советское государство такие доносы практиковало. Возможно, с целью использовать новое поколение, так как старое поколение перевоспитанию в большинстве своём не поддавалось (конфликт между верующими родителями и детьми-комсомольцами — затасканный сюжет). Но всё же я это понимаю как необходимость. Почему же эта система прекратилась? Иных объяснений, чем смена поколений у власти, нет. Когда к власти пришло поколение «доносителей», то либо они побоялись, что их дети также поступят с ними, либо решили создать для себя режим наибольшего благоприятствования в пространстве и во времени (не подчиняемся родителям, но ещё более жёстко контролируем детей), а скорее всего, и то, и другое.

       Наконец, я видел рассказ, в котором происходит феминизация бизнесмена, шантажируемого его женой. Название рассказа я забыл, но это сюжет, достойный доморощенных бумагомарательниц Ксении Собчак и Оксаны Робски («я имею в виду их книгу «Zамуж за миллионера», о литературном качестве которой могу сказать своим старым выражением, когда-то притворно не понятым — «всё новые Нероны идут в кифареды»).

       Теперь обращусь к рассказам, где субъектом принудительной феминизации выступает мужчина.

       Особо неприятным мне представляется рассказ «Отец моей девушки». Для чего он был написан,

если судить с социальной точки зрения? Мне вспоминается книга М.Ильина «Как автомобиль ходить учился». Там приведена карикатура из старой британской прессы, изображающая взрыв парового дилижанса. По словам автора, реальный случай — взрыв парового котла в Шотландии, когда пострадало всего пять человек, — превратился в полную катастрофу, когда на воздух взлетело не менее полутора десятков человек. Автор спрашивает: «Для чего же этот рисунок напечатали тогда в газетах?» и сам же даёт единственно правильный ответ: «Для того, чтобы никто на паровых дилижансах не ездил», что это был оплаченный социально-экономический заказ владельцев конных дилижансов.  К этой же категории я отношу и сюжет одиннадцатилетней давности из передачи «Джентльмен-шоу», к счастью, сгинувшей в небытие. Тогда была повальная мода на замужество за рубеж, да и сейчас желающие не перевелись (на что следует обратить внимание государству и принять меры вплоть до насильственных запретов, по сравнению с которыми сталинская политика будет выглядеть сопливой демократией). Сразу скажу — я против этого не только по демографическим, но и по эгоистическим соображениям. Каково тебе будет, когда ты не понравишься только потому и именно потому, что ты не иностранец (я имею в виду иностранцев прирождённых, к этой категории я не отношу лиц, ставших иностранными гражданами по причине распада СССР).  Так вот, сюжет был построен так: якобы агентство помогает, наоборот, мужчинам жениться за рубеж, и первой же клиентке из США (замужней женщине, ломающей из себя девушку, — ещё один вариант недобросовестных действий женщины) мужчина нужен не для себя, а также не для сестры, подруги, дочери, а … как сексуальный партнёр для мужа-извращенца. Я не сомневаюсь, что в этом отражена дискриминация мужчин, которым предписывалось (косвенно) мириться с утечкой женщин за рубеж и не держать даже в мыслях о подобном для себя. Сюжет был снят, чтобы никто из мужчин не думал удачно жениться, тем более за рубеж.

       Таким образом, и «Отец моей девушки» был написан специально — как социальный заказ, отвечающий интересам узкого круга конкретных личностей, пытающихся возвести своё мнение в ранг так называемого «общественного» (я согласен в этом отношении с П. Бурдьё, одна из статей которого носит откровенно-правдивое название «Общественного мнения не существует!»).

       Меня удивляет, с какой лёгкостью эта самая Таня меняет отношение к этому несчастному парню, едва поступив в институт. Стоит ей проскочить (заметьте, с третьей попытки) — и она уже с этого решила, что с ним у неё нет будущего, что он мешает её гипотетической карьере (где гарантия, что она не станет безработной с изысканным образованием?… Кстати, женщины часто так и решают: поступили — и карьера им якобы гарантирована). Хотя до этого они жили как муж и жена. Не говоря уже о том, что парень, несомненно, был неглупый (на олимпиаду глупые не попадают). Видимо, из числа таких, о которых я говорю: дай ему другие условия — и пробьётся наверх! И вот так его опустили в рассказе. А заодно с ним его тип по жизни опускают. Кто не мечтает жить в квартире родителей своей жены (я, например, это считаю приемлемым)? А способ окончательно отделаться от него Таня избрала весьма оригинальный и довольно предательский (к тому же она сидела в засаде с фотоаппаратом, что указывает на спланированность акции). И в конце она выходит за богатого. За какие такие заслуги её такие почести по жизни? Тем более, несмотря на тематику рассказа — «принудительная феминизация» — здесь проступает мотив из книги А.Никонова «Конец феминизма». Это ещё один такой же бумагомаратель, как Нерон — кифаред. Тем более, что выступая против женщин, он защищает не всех мужчин, а только богатых, и даже ставит знак равенства между понятиями «нормальный» и «богатый». Значит, все остальные (не богатые) — не нормальные?

       Наконец, в рассказе есть ещё один момент: свидетельство о том, что принудительная феминизация предполагает недобросовестные действия. Один раз отступил от нормы — и другой почему-то считает себя вправе в отношении отступившего вести себя намного более ненормально, даже преступно. Как говорится: «и вымруки найдутся, и карлики великие, чтобы над тобой глумиться» (А.Нуйкин). То есть этот другой изначально был готов на недобросовестное действие, но хочет оправдать себя.

       Сразу же отмечу: все эти патологические существа, в первую очередь гомосексуалисты, естественным путём воспроизводиться не могут. Поэтому они для сохранения самого своего существования ищут себе смену из числа нормальных людей, принуждая их любыми способами, не считаясь в выборе средств ни с чем. Иногда мы имеем случай даже расширенного воспроизводства («Как я стал третьей сестрой»). И ещё эти патологические особи из сексуальных меньшинств насмехаются над нормальным большинством: рожайте детей для нас, дураки, а мы их использовать будем!

       Рассказ «Как я стал третьей сестрой» отмечен ещё одной нестыковкой: первичная доза гормонов, едва успев усвоиться организмом рассказчика, действует даже на его мысли, вызывает желание подчиняться. Тогда как никакие гормоны не смогли отнять у экс-объекта принудительной феминизации желание командовать («бывают такие властные женщины»).

       Также следует отметить, что финалы всех рассказов стандартны и могут быть выражены одним словом с точки зрения отношения объекта принудительной феминизации к этому процессу — «понравилось». Не является ли это ложью? Может быть, это скорее смирение к тому же не вполне обоснованное? И разве не исключён вариант, когда можно позвать помощь со стороны. Да, я считаю допустимым прибегнуть к помощи чужих против своих. Это делали и будут делать. Враг моей группы не обязательно мой личный враг. Что удивительно: Виталий из рассказа «Сделали девочкой» в начальной школе (7-10 лет) сопротивляется принудительной феминизации, тогда как 15-18 летние и старше сдаются без боя.

       И наконец, социальная проблематика выпирает в таких рассказах, где субъект принудительной феминизации — коллектив. Характерный пример — «Стал игроком женской волейбольной команды». Комментарий, который я написал, воспроизвожу дословно: «На это раз сюжет осложнён ещё одним мотивом: распоряжением родителями судьбами детей вопреки их согласию. Я как-то читал, что родители заключают контракты в спорте за детей, не считаясь с последними. Но чтобы такое… До какого возраста можно играть в волейбол? Тридцатилетие в спорте — редкое явление, переживаемое единицами. Уродовать на всю жизнь ради одного или несколько успехов — это надо пресекать. Чего стоило кому-либо из героев рассказа в самый первый день по пути домой сделать крюк в оргкомитет соревнований и стукануть о намерении своей школы… Ну, исключили бы, перешёл в другую… Зато предали бы огласке, сняли школу с соревнований и не допускали впредь подобное». Мне вспомнилось описанное ещё в 1983 году в брошюре про бизнес на спорте вышедшей в серии «Знание»: за рубежом была распространена система, когда родители от имени детей заключают соглашение, дающее право очередному спортивному боссу распоряжаться судьбой детей. Но даже «загнивающий капитализм» до феминизации в спортивных целях не додумался… За него это сделали авторы рассказов на форуме и в «Самиздате» (сюжет «Олимпийских игр» аналогичен).

       Итак, принудительная феминизация — явление не сексуальное, а социальное. Что же я предлагаю с ней сделать? Есть один вариант, выглядит он «недемократично», но наверняка: её можно просто уничтожить. Любыми способами выявлять субъектов принудительной феминизации (а я не сомневаюсь, что они существуют в реальной жизни, а не только в рассказах) и карать их, «не взирая на именитость, а также на вопли наказуемых». Я уже инее говорю об откровенном преступлении — торговле людьми, сопряжённой с принудительной феминизацией для сексуального рабства («Лесбиянки-насильницы»). С теми, кто не считается со средствами в достижении цели, также со средствами их разоблачения надлежит не считаться. Подобно тому, как с преступниками следует бороться преступными методами (квалифицированные юристы неоднократно предлагали такое). А также искать способы дефеминизации жертв этой социальной опасности — и на врачебном, и на правовом, и на социальном направлениях.

Источник: http://samlib.ru/p/panichkin_d_w/2.shtml