Первые утренние лучики летнего солнышка украдкой заглядывали в оконное стекло комнаты, будто боясь потревожить сладкие мгновения чьего-то сна. Женщины и в самом деле еще спали. Только старушка, лежавшая у окошка, уже давно проснулась. Воспоминания из прошлого сжимали до боли сердце и грели ее душу. Вера то улыбалась, то утирала непрошеную слезу.
Почему так случилось, что на пороге девятого десятка стала никому не нужной? Больше всего болела душа за дочь, за Леночку. Что бы там ни было, но Вера готова все простить своей единственной дочери. Она может доживать свой век в этом интернате для престарелых. Сколько там у нее осталось этих лет или, может, месяцев, а то и считанных дней. Хотела только, чтобы пришла к ней Леночка хотя бы раз. Попросила бы тогда Вера у дочери прощения, хотя и сама не знает за что. Вот и все, что хочет сейчас старая мать. И тогда уже можно спокойно ждать смерти. А сейчас только Бог видит, как она мучается, как страдает от вражды родного ребенка. Соседкам по комнате ничего не рассказывает, потому что кому нужны чужие горести. У каждого здесь своя история, потому что из добра в дом престарелых не попадают.
Шестилетней девочкой потеряла Вера маму. Старшему брату тогда было десять, а младшей сестренке всего два годика. Все хлопоты легли тогда отцу на плечи. Когда началась война, брата забрали немцы. С тех пор ни одной весточки о нем нет. Отец тоже ушел на фронт и не вернулся. А Веру, тогда еще ребенка, забрали копать окопы. Как-то неподалеку разорвалась мина. Кто был ближе погиб сразу, а Вере осколочек угодил в копчик. С тех пор и начались проблемы. Рана гноилась, девушку лечили, но облегчение было лишь временным. Больная или нет, а работать должна. Жить на что-то надо. Одна же в этом мире как перст.
Сначала устроилась на железную дорогу, но тяжелый физический труд совсем отнимал силы. Потом нашла работу на заводе. И там было нелегко, ведь калека. Некоторые подруги знали о ее несчастье и советовали, чтобы не рассказывала никому. Никто замуж не возьмет. Но Вера знала, что любовь не считается ни с чем. А потом и нашлась ее судьба. Роман был на десять лет старше. Но хороший, заботливый. Занимал руководящую должность на заводе, но никогда этим не кичился. Жили молодые в согласии. Но Бог почему-то долгое время не посылал детишек. Вера очень переживала, что муж может найти другую женщину. Роман успокаивал жену, мол, как будет, так и будет, он ее не оставит, потому что любит.
Именно эти воспоминания сейчас греют душу старушки. А еще с теплотой вспоминает Вера то время, когда наконец забеременела. Как обрадовался Роман, услышав приятную новость! Даже заплакал. Как беспокоился о жене, как заботился. Вскоре на свет появилась Аленка. Росла умная, послушная, хорошо училась в школе. Без проблем и без блата поступила в институт. Там и встретила свою судьбу. Зять Сергей очень понравился ее родителям. Приняли за родного сына.
Сергею приходилось часто ездить в командировки. Вот тогда Вера и начала замечать, что дочь нередко возвращается с работы навеселе. Сперва матери было стыдно сделать замечание, но потом решилась. Аленка покраснела, расплакалась и обещала, что больше такое не повторится. Но надолго ее не хватило. Когда Сергей возвращался из командировки, Елена была образцовой женой. А как-то во время очередного отъезда мужа она так напилась, что и на ногах не держалась. Снова Вера начала совестить дочь, но на этот раз Елена резко ответила матери, что не ее это дело.
Мать продолжала молчать. Дочка же родная, кому такое расскажешь. Старалась, чтобы ни соседи, ни зять ничего не заметили. Надеялась, что пройдет. Когда Лена забеременела, все и в самом деле встало на свои места. Как радовалась Вера! Даже про болячки свои забыла. А потом у молодых родился мальчик. Через год еще один. Радовались бабушка с дедушкой внучатам. Казалось, большей радости и не было в жизни.
Но беда не спит. Неожиданно умер от инфаркта Роман. Вера думала, что не переживет такой потери. А через какое-то время Лена снова принялась заглядывать в рюмку. Выпивала все чаще. Сергей каждый раз прощал жене. Думал, одумается. Но не случилось. Более того, нашла себе любовника, такого же алкоголика, и выгнала Сергея из дома.
С тех пор жизнь Веры стала невыносимой. Когда Лена с новым мужем возвращались домой и устраивали «концерты», женщина брала детей и убегала через окно. Хорошо, что квартира на первом этаже. Тут уж никуда не денешься, соседи все видят. Не раз говорили: «Вера, вызывайте полицию, потому что она уже так разошлась, что дальше некуда.» Но мать не понимала, как родную дочь можно сдать в полицию. Но однажды, когда Лена с кавалером и компанией разбушевались не на шутку, соседи сами вызвали наряд. Хотя Елена и по сей день уверена, что сделала это мать. Да она готова бы все стерпеть, чтобы не было глупой славы у ее ребенка. Никогда бы не решилась, как говорится, выносить сор из избы.
А потом Лена решила отдать маму в психушку. Женщина она хотя и пьющая, но грамотная, потому и уверена была, что дело это провернет без проблем. Но не получилось. Тогда Вера предложила дочери разменять квартиру, двух внуков обещала забрать к себе. «А ты живи себе, как знаешь. Может, когда-нибудь очнешься», – говорила дочке. «Зачем же менять? Ты и так скоро сдохнешь!» – ответила матери.
Елена нигде не работает. Бывший муж платит ей большие алименты, на эти деньги пьет. Терпела Вера долгие годы. Не раз пьяная Лена врывалась в мамину комнату, ругала, била старушку. Потом старший внук врезал в бабушкину дверь замок. Не раз бывало, что и поесть не могла выйти, боясь попасть под дочкину горячую руку. Не раз Лена, продираясь к матери, дверь в комнату рубила.
А когда внуки подросли и начали уже сами зарабатывать, Вера сама попросилась в дом престарелых. Тут ей хорошо, а после того ада, в котором жила, так вообще, можно сказать, рай. Но душа все-таки болит за родного ребенка. Ничего не хочет от дочери, пусть живет, как знает. Единственное, чего хочет старушка, чтобы не держала Лена на нее зла. Никакой вины за собой Вера не чувствует. «Все, что имею, а это наша с мужем квартира, оставляю дочери, – говорит женщина, – хотя и предлагали мне найти себе опекунов, которые бы присмотрели за мной до смерти. Но как-то я у родной дочки крышу над головой отберу?»
Солнечные лучи уже смелее заглядывали в окно. Женщины в комнате еще спали, только Вера тихонько утирала слезу. Что-то неважно чувствует себя в последние дни старушка, но держится. Должна держаться. Потому что очень уж хочет помириться с родной дочерью.
— Конечно, история жалостливая. Но разве вас кто-то заставлял так жить? Вы ведь жили, честно признайтесь, как сыр в масле катались. Иначе красивые женщины не соглашаются на такие условия — совсем без прав. Что-то же было такое, раз вы согласились на такое. У вас был ребёнок и он не хотел вам отдавать? Что держало?
Начало. Предыдущая глава
— Наверное, это глупо прозвучит, но да, я влюбилась с первого взгляда в того мужчину. И продолжала любить долгие годы, пока подросший сын, которого я воспитывала, не открыл мне глаза на то, кто я в их семье. И только тогда спала пелена. Я была как …даже не знаю, как назвать это состояние. Наверное, одержимость. Или мечтала о вечной и красивой любви, — рассказывала она свою историю, как чью-то, не свою, без эмоций.
— Примерно понял. А что же ваши родители? Неужели они не подсказали дочери, что так делать нельзя?
— Они были рады подачкам того мужчины и их всё устраивало. Но когда я оттуда ушла, я поменяла и номер телефона. Я и до этого им почти не звонила, когда они отказались меня принять с ребёнком и сказали, что у них теперь своя жизнь. Они сказали, что наконец — то дети выросли, свой долг они выполнили и теперь они хотят пожить для себя.
— Самая странная история, которую я когда либо слышал. Простите, но в такое трудно поверить. А где жить собираетесь? Всё время на съемной квартире?
— Я откладываю деньги, потом у меня было немного денег с собой, я работала дома бухгалтером и муж…мужчина платил что-то мне за работу. Я их не тратила. Потом куплю какой-то домик, отремонтирую его и буду жить. А там и родители умрут когда-то, останется на двоих с братом наследство. Брат уехал на Камчатку и также не пишет и не звонит им. А пока так.
— Вы вот что, Диана, таких дорогих подарков Майе не покупайте. Для сельской школы такой костюм будет экзотикой, девочке выделяться не стоит. И так выделяется тем, что спуску ребятам не дает, заводила в школе. А вот к школе принадлежности можете купить, ну там обувь, если вырастет. И то без излишеств. Договорились?
— Договорились, — Диана была благодарна Валерию, что тот не оттолкнул её, разрешает видеться, участвовать в жизни дочки.
— Что тут без меня обсуждали? — Майя спустилась со своей комнаты.
— Папа ругал меня, чтобы не покупала таких костюмов и мы договорились с ним согласовывать покупки для тебя, — ответила мама.
— Ну пааап, мне нравится нарядная одежда, — надула губы Майя.
— Папа твой прав, ты будешь очень выделяться среди одноклассников. И дети начнут просить своих родителей купить и им что-то яркое. Но ведь не все в твоём классе могут такое купить, правда, дочка? Они будут тебе завидовать, а зависть — плохое чувство. Начнут говорить разные сплетни за спиной. Оно тебе нужно? Чья-то зависть.
Девочка молчала. Она никогда не задумывалась о тех вещах, о которых сейчас рассказала ей мама. Пусть она не сразу это поняла, но мамины слова отложились в её памяти, тем более, что они никогда не разговаривала с мамой о таких вещах. Да она вообще раньше не разговаривала с мамой.
— А давайте ещё чаю и тортика, — предложила она.
Конечно, Диана не злоупотребляла мучным, а тем более тортами, но сейчас отказываться от предложения дочки она не стала. Тем более, что назад придётся возвращаться пешком. Время пролетело быстро, женщина начала собираться домой. Валера хотел предложить ей подвести до дома, но подумав, что соседи могут воспринять это по своему, откинул эту мысль. Майя пошла провожать маму, правда, Диана дошла с ней до того памятного места у реки и отправила её домой.
Сама медленно пошла по тропинке. Ещё было светло, она отпросилась сегодня до конца дня. Настроение было приподнятое. Она начала налаживать отношения с дочкой, её папа был, кажется, не против этого. Было удивительно, насколько дочь похожа на неё внешне и насколько они разные по характеру. В воскресенье она опять договорилась, что придёт в гости.
— Какой удивительный человек этот Валера! Как же я ему благодарна за то, что не отдал мою дочурку в детский дом, а вырастил её сам. Представляю, как мужчине было сложно это сделать, — думала она дорогой, сравнивая его и Сергея.
Где-то среди недели Сергей снова приехал на станцию и встретился с Дианой. Прошло почти полгода и он действительно соскучился за Дианой, за её нежностью, которую раньше воспринимал, как должное. Сын был постоянно со своей компанией, отцу не дерзил, боялся, но чувствовалось, что ему дай только волю. Диана раньше справлялась как-то, ходила на родительские собрания. Неужели ей не надоела эта глушь и съемная комната? И ведь не захотела брать у него помощь.
— Диана, ещё не надоело дурить? Ты когда в последнее время у косметолога была? А прическа? Ещё пару месяцев и я перестану предлагать тебе вернуться, — начал он, как обычно, с замечаний.
— Сергей, я живу так, как я хочу и выгляжу так, как я хочу. Неужели ты не понял, что я к тебе не вернусь? Больше не напрягайся и не трать время на поездку сюда. И давно уже нужно перестать предлагать мне вернуться. У меня новая жизнь и в ней тебя нет. Одежда, причёска — меня это сейчас меньше всего волнует. Я почти тринадцать лет отработала у тебя домохозяйкой, приживалкой. Да, зарплату в виде украшений я получала, но я все оставила тебе, теперь мы квиты, — с этими словами она развернулась и ушла в сторону магазина.
Сергей смотрел ей в след. Такой она ему нравилась ещё больше, но, кажется, она к нему потеряла всякий интерес. Он так и не мог понять, что же случилось? Ведь она и слова не сказала о той новой секретарше. И он решил сам проследить за ней. Ведь что-то она же делает в выходной. Может, с кем-то встречается?
А в воскресенье он заметил, как она направляется пешком от станции вдоль речки в сторону леса. Первое, что он подумал, что она спешит на свидание. Постаравшись быть незамеченным, он проследил за ней до самого дома. И тут он увидел, что её встречает какая-то девочка.
— Нашла замену Мите, — с обидой подумал он, но что-то в девочке привлекло его внимание. Подойти ближе не получалось, наблюдал издали. Вышел мужчина, он поздоровался с Дианой, сел в машину и уехал, а она с девочкой вошла в дом. Потом девочка вышла во двор и Сергей, который подошёл ближе, увидел, что девочка очень напоминает Диану…Его кинуло в пот…Боже, неужели это его дочь? У него перехватило дыхание. Так вот почему Диана бросила его. Из-за дочери, ведь точно. Но она сказала, что дочь умерла.
И Сергей решил, что завтра переговорит с адвокатом и с Дианой. Но сначала с Дианой. Он не спал всю ночь, раздумывая, что ему с этим делать и с утра он был у Дианы, хорошо, что не было никаких переговоров и встреч по работе.
— Диана, привет, имею к тебе один вопрос. Кто та девочка, с которой ты встречалась вчера?
И тут женщину как будто ударило током. Этот гад хочет разрушить жить её дочери! Она взглянула в глаза Сергею и это был взгляд волчицы, защищающий своё дитя, взгляд, полный ненависти, холодный и не суливший ничего хорошего.
Она произнесла медленно и внятно, чеканя каждое слово:
— У тебя нет дочери, по крайней мере, от меня. Твоя дочь умерла, запомни это на всю жизнь, которая у тебя осталась. Умерла. Для тебя. Ты сам сказал, что она тебе не нужна. И только кивнёшь пальцем в её сторону, я ей повторю твои слова, как ты требовал от неё избавиться. Она тебя возненавидит.
Продолжение
ЧИТАТЕЛЕЙ 8 300
«Ну что она все время крутится перед зеркалом? — с досадой думала Людмила, глядя на свою восьмилетнюю дочь Оксану. — Ишь любуется! Волосы растрепаны, на щеках грязь, платье все в пятнах. Ведь только вчера чистое дала! Не напасешься на нее!» У Людмилы аж слезы на глазах навернулись. Работаешь целый день как проклятая и домой придешь — покоя нет.
— Ты почему посуду не вымыла? — еле сдерживая себя, спросила она. Оксана испуганно отпрянула от зеркала. Я сейчас! — и кинулась было в кухню. А уроки? — подозрительно спросила Людмила. — Уроки сделала? Оксана опустила голову. — Чем ты занималась целый день? — стекленея от переполнившей ее злости, спросила Людмила. – Чем я тебя спрашиваю? Она оглядела комнату.
— Почему форму не повесила на место? Дочь схватила школьное платье и торопливо принялась расправлять его на плечиках.
— Когда ты научишься постель заправлять? — мстительно спросила Людмила, указывая на вздыбившееся горой одеяло. — Тебе все некогда! Дурака валять целыми днями — пожалуйста, а матери помочь — времени нет. Хоть бы за собой следила! Посмотри, на кого ты похожа! Смотреть тошно! Иди умойся немедленно!
Первая слеза скатилась по щеке у Оксаны. — Это ты можешь! — взорвалась Людмила. — Для этого большого ума не надо! Поплакать легче всего. Ты поревешь, а я все за тебя сделаю, так что ли? Оксанка начала реветь в голос. — Прекрати сейчас же! — Не выводи меня из терпения! Рев еще больше усилился.
— Я кому сказала — прекрати! — орала Людмила, уже не заботясь о том, что услышат соседи. — Это мне реветь надо, а не тебе. Перестань! Чтоб я этого больше не слышала! Людмила стиснула зубы и постаралась взять себя в руки. Некогда сегодня воспитанием заниматься.
Специально отпросилась пораньше с работы, чтобы сводить дочь в поликлинику и взять справку для санатория. «Господи, какая я несчастная! — со слезами подумала Людмила. — дочь какая-то непутевая растет. У всех дети как дети, а тут…» Оксанка нудно ревела, растирая пальцами слезы по щекам.
— Доченька, — сказала Людмила, изо всех сил сдерживая себя, — перестань плакать, иди быстренько умойся, переоденься, сейчас пойдем в больницу. Оксанка как по команде замолчала и бросилась в ванную, а Людмила забегала по комнате, собирая и пихая по углам разбросанные тряпки, игрушки, книжки. «Все вытащит! — с нарастающим раздражением думала она. — Неряха! Убираешься, убираешься, а все без толку.
Целый день крутишься как заведенная, ничего в жизни не видишь. Ведь только для нее и живешь, только для нее, и никакого понимания, никакой благодарности…» — Мама, мам, — Оксанка, уже умытая, с блестящими глазами и мокрой челкой, дергала ее за рукав, — мам, а чего мне надеть?
— Ты что, не видишь, что мать занята? — рявкнула Людмила. — За тобой убираю! Оксанка снова сморщилась, из еще не просохших глаз покатились слезы, но Людмила уже не могла остановиться. — Как будто не знаешь, что тебе надеть! Обязательно мать нужно дергать. Вон, все в шкафу перед твоими глазами!
Оксанка растягивала губы, стараясь не плакать, но слезы все равно текли не переставая. Людмила уже махнула на нее рукой — пусть ревет, бесполезно что-нибудь говорить, только нервы мотать. Кипула ей платье, сама причесалась кое-как и скорей в больницу, до конца приема всего час оставался. Оксанка шла, низко наклонив голову, упершись подбородком в грудь, с носа капали слезы, и она то и дело высовывала язык, слизывая их. Людмила вся кипела от раздражения.
Господи, стыд какой! Здоровая дылда воет, губы распустила, нос распух, а идет-то как, нога за ногу заплетается. — Ты как ходишь? — не выдержала она. — Ты можешь идти нормально? Голову выпрями, живот подбери! Руками не размахивай! Что ты ногами шаркаешь, как старуха? Обуви не тебя не напасешься! Оксанка, вместо того, чтобы идти как ей велели, заплакала навзрыд и вовсе согнулась крючком. Людмилу аж затрясло.
— Ты можешь не реветь хоть пять минут? — Ты можешь выслушать, что тебе мать говорит? Главное, все, все ей в жертву принесла — и личную жизнь, и работу, все! Разве бы она сидела в этой богадельне, если б не Оксанка? Какие перспективы у нее были в управлении! И все пришлось бросить.
Там командировки, там выездные совещания — разве это возможно, когда у тебя ребенок на руках? Занятая своими мыслями, она совсем перестала обращать внимание на дочь. Та шла, размахивая руками, и что-то напевала себе под нос. Где-то уже в лужу успела влезть. Туфли грязные, колготки забрызгала, шнурок развязался, волочится по земле… — Ты что, не видишь, что у тебя шнурок развязался? — набросилась на нее Людмила. — Завяжи сейчас же!
Оксанка присела на корточки и стала возиться со шнурком. Подол платья свесился в лужу. — Все, — дрожащими губами произнесла Людмила, — в таком виде я с тобой никуда не пойду. Немедленно возвращаемся домой! — Мамочка, — зашлась в плаче Оксанка, — мамочка, я больше не буду. Никогда больше не буду, прости! — Что ты не будешь? Что? — тихо и зло спросила Людмила. — Ничего не буду! Пойдем, мамочка, пойдем! Пойдем в больницу! — Что ты орешь дурным голосом? Прекрати меня тянуть за руку! Люди смотрят.
Остаток пути шли молча. Людмила угрюмо думала о том, что на сегодня опять гора стирки, что Оксанка будет до двенадцати сидеть с уроками, а значит, снова слезы, истерика. Господи, где взять сил, где набраться терпения? В поликлинике народу уже не было, только два человека сидели в кабинет к участковому врачу — бабушка с внуком и молодой папаша с годовалой дочерью на руках. Папаша все умилялся бессмысленному лепетанию своего сокровища, а бабушка начала с ходу легко и нудно рассказывать о болезнях внука, о том, что он вырос у нее на руках, что родители им совсем не занимаются, что мать дни и ночи на работе, и так далее, в том же духе.
Людмила неодобрительно слушала и думала, что она, слава богу, обошлась без бабок. И без отца, между прочим, тоже, добавила мысленно, с раздражением глядя на счастливое лицо молодого папаши. Коленька тоже все умилялся, бывало: «Ах, у нее зубки прорезались! Ах, она сказала «папа»! Ты послушай, Людмилка, как она смешно говорит «папа»!» Где он теперь, Коленька-то?
А Оксанка, между прочим, вся в него. И брови его густые, и ресницы длинные, и нос курносый. Говорят, счастливая будет, если в отца. Дай бог хоть ей быть счастливой! Людмила взглянула на дочь — Господи, что за поза! Ноги расставила в разные стороны, платье задралось, вся сгорбилась, рот разинула — слушает, что бабка рассказывает. — Ты как сидишь? — кротким голосом сказала Людмила. Она всегда старалась сдерживаться на людях. Оксанка вздрогнула, ноги сдвинула, выпрямилась, подобралась. Вот так, — ласково улыбнулась ей Людмила.
Бабка одобрительно закивала головой и начала бесконечный разговор о том, как надо воспитывать детей, но тут, к счастью, ее пригласили в кабинет, и тема себя исчерпала. Молодой папаша с улыбкой посмотрел на Оксанку и сказал: — Неужели и моя когда-нибудь такой же станет? — Станет, станет, можете не сомневаться, — желчно ответила Людмила. — Прямо не верится, — вздохнул папаша. — Вашей сколько? — Восемь. — А моей год и два месяца. Уже говорит. Слов двадцать, наверное. Правда, хорошо для ее возраста? — Угу, — с кривой улыбкой подтвердила Людмила. Вышла бабка, волоча за руку ревущего внука.
Папаша подхватил свое чадо и нырнул в кабинет. Людмила с Оксанкой остались одни в коридоре. — Вытри нос, подтяни колготки и причешись, — автоматически сказала Людмила. Не прошло и двух минут, как мужчина выбежал из кабинета, помахивая справкой. — Порядок! Со следующей недели в ясли! — и подмигнул Оксанке. — Счастливо, тезка! — Ну, кто там еще? — устало спросила врач, поглядев на часы. — Последние? Что у вас? Людмила в двух словах объяснила ситуацию. Врач полистала Оксанкину карточку, вздохнула и, ни слова не говоря, выписала справку в санаторий. — Лечитесь, — сказала она, — и не болейте больше.
Было уже темно, когда возвращались домой. Людмила крепко сжимала в руке мягкую Оксанкину ладошку, шагала широко, торопилась — дома дел невпроворот. Оксанка вприпрыжку семенила следом. В лужах плавал, растворяясь, желтый свет фонарей, суетливые тени то забегали вперед, то тащились за спиной, словно вечные неотвязные заботы, от которых никуда не спрячешься. Дома на скорую руку приготовила ужин, наспех поели. Оксанка кинулась было мыть посуду, но Людмила рукой махнула. — Уроки иди делай!
Перемыла посуду, убрала на кухне, принялась за стирку. Оксанка возникла на пороге с тетрадкой в руках: — Мам, проверь сочинение. — Потом, — буркнула Людмила, — видишь, некогда. Положи тетрадку и ложись спать. Поздно вечером, переделав все дела, вспомнила про сочинение, взяла тетрадь. «Моя семья» — было выведено неуверенным, но старательным почерком. «Господи, ну зачем детям такие темы давать?» — болезненно поморщилась Людмила. «В моей семье два человека, моя мама и я. Мою маму зовут Людмила Ивановна. Она очинь харошая. Она много работает и очинь устает.
Я очинь люблю мою маму, и она меня тоже очинь любит…» Все сочинение на полстранички. «Для второго класса нормально», — подумала Людмила, исправила ошибки в словах «очинь» и «харошая» и положила тетрадь в портфель. Подошла к Оксанке поправить одеяло — спит она беспокойно и всегда раскрывается во сне.
Оксана сказала что-то неразборчивое и повернулась на другой бок. Из-под ресниц выползла невыплаканная за день слеза и скатилась, оставив на щеке кривую блестящую дорожку. Щемящая жалость к дочери вдруг сдавила горло Людмиле, И воздух, с трудом протолкнувшийся В горле, показался шершавым и горьким, как разжеванная таблетка.
Словно сломалась плотина, подмыло ее скопившимися слезами, и Людмила вся вдруг ослабела, оплыла, уткнулась головой в одеяло, под которым сжалось в комочек такое маленькое, такое беззащитное и теплое тельце дочери. «Оксанушка моя, — плакала Людмила, — за что я тебя все время мучаю? Что я тебя все время дергаю? Дрянь у тебя мама, дрянь! Меня на пушечный выстрел нельзя к детям подпускать. Я же всю жизнь тебе калечу.
Прости меня, доченька, прости меня, родная!» Людмила задыхалась, давила пальцами катившиеся по щекам слезы, она клялась себе никогда в жизни больше не повышать на дочь голоса, не доводить до слез, не делать поминутно замечаний, быть спокойной, сдержанной, доброжелательной. «А в воскресенье, — всхлипывала она, — мы вместе пойдем куда-нибудь, в кино или в парк, будем целый день разговаривать. Я же ни о чем с ней не говорю, только ругаю все время, ругаю…»
Источник
Оля была единственным ребенком в семье. Отец – творческий человек, все время проводил в мастерской, где писал свои картины. Мама все контролировала, не давала семье ни глотка свободного воздуха. Она была авторитарной личностью, и все должно было быть так, как она скажет. Оля не помнит, чтобы мать ее хоть когда-то обнимала и целовала, говорила что-то хорошее, подбадривала, хвалила. С раннего детства девочка слышала лишь оскорбления, унижения, мама иногда даже руку на дочь поднимала. Алевтина Игоревна занимала руководящую должность на заводе, и дома вела себя точно так же, как на работе со своими подчиненными. К слову, на заводе ее все боялись, даже 100-килограммовые мужчины. Алевтина Игоревна могла так посмотреть, что и говорить ничего не нужно было.
Читайте также: Мама вовремя обнаружила необычные полосы на теле сына и спасла ему жизнь
В 1-м классе Оля познакомилась с Дашей, и они стали лучшими подружками. Мама Даши не работала, и все свободное время с удовольствием посвящала семье и дому. Даша часто приглашала Олю после уроков к себе в гости. Это были лучшие часы, когда Оля с Дашей обедали, играли, общались с Дашиной мамой. Это была полная противоположность Олиной маме: добрая, открытая, заботливая, чуткая. Она постоянно обнимала девочек, они что-то обсуждали, вместе пекли пирог или шли гулять. Оля по-хорошему завидовала подружке, ведь о такой семье можно было только мечтать.
Домой Оле идти не хотелось. Там была мама, вечно злая, раздраженная, готовая сорваться при малейшей возможности. Отец все чаще стал задерживаться в мастерской, а однажды тихонько вернулся, собрал вещи и ушел. Оля потом заходила к отцу в мастерскую и спрашивала, почему он ее бросил.
«Я тебя не бросал, Олечка. Я всегда буду твоим папой. Но с мамой жить просто невыносимо»
– оправдывался отец. Потом его картины будут участвовать на Нью-Йоркской выставке, и он улетит жить в Америку. Через 2 года отец умрет от инсульта.
Оля осталась вдвоем с мамой. Теперь весь удар девочка взяла на себя. Она хорошо училась в школе, играла на фортепиано, посещала курсы английского языка. Но Алевтина Игоревна была постоянно недовольна. Причиной своей неудачи в личной жизни она считала единственную дочь. Это она во всем виновата. Алевтина Игоревна вообще детей не хотела, но так получилось, и аборт было делать уже поздно. Женщина срывалась на Ольге каждый день, и та считала дни, когда она закончит 9-й класс и сбежит из дома хоть куда-нибудь.
После 9-го класса Оля поступила в колледж в другой город. Ей дали общежитие, и она ни разу не приезжала к матери. Потом Оля закончила университет, нашла хорошую работу, начала встречаться с молодым человеком, который окружил ее заботой и вниманием. Однажды Ольге позвонил адвокат ее покойного отца и сообщил, что она – наследница его картин. Ольга улетела со своим молодым человеком Димой в Америку, часть картин забрала, часть продала. Оказалось, работы отца в Штатах оценили, и за них Оля получила большую сумму. По возвращению она купила квартиру, машину, часть денег положила на счет в банке.
Через несколько лет Оля с Димой поженились, у них родилась дочка Ксюша. Оля была лучшей матерью для девочки, ведь она помнила, каково это – жить без заботы и любви. Оля окружила Ксению вниманием, целовала каждый пальчик, всегда хвалила и поддерживала.
Однажды раздался звонок на мобильный телефон. Номер был неизвестный.
Олечка, это соседка твоей мамы, тетя Галя. Звоню сказать, что мать твою увезли только что в больницу. Сердечный приступ, что ли…
Дима заметил, что жена помрачнела после телефонного звонка. Оля объяснила, что матери плохо, и она не знает, что делать.
Если тебе нужен мой совет, езжай к ней. Какой бы не была эта женщина, она – твоя мать. Я останусь с Ксюшей столько, сколько скажешь, – ответит муж.
Интересно: О чем меня не предупредили перед кесаревым сечением: горький личный опыт
Ольга ехала в родной город, где прошло ее мрачное детство, с камнем на сердце. Перед глазами вставали, как кадры из фильма, моменты, когда мать бьет Олю по рукам, потому что та ошиблась в нотах. Как закрывает в темной ванной, потому что дочь получила 4 по математике. Как кричит на нее за то, что она купила в магазине шоколадный батончик на сдачу. Таких ситуаций было тысячи, и они складывались в одну страшную картину, которая называлась – нелюбовь к дочери. Оля не понимала, как можно не любить собственное дитя. Она ведь сама уже мама, и любит Ксюшу больше всех на свете. Она, не раздумывая, готова жизнь отдать ради дочери, если потребуется.
Ольга подъехала к больнице, вышла из машины. На крыльце стояла женщина в белом халате и курила.
Извините, уже поздно, но могу ли я узнать о состоянии одной больной, которая сегодня поступила к вам? – обратилась к доктору Ольга.
Оля, ты, что ли? – воскликнула врач, и Оля узнала Дашу, свою школьную подругу, с которой они перестали общаться, когда Оля уехала в другой город.
Дашка! – Оля обняла Дарью – Я тебе пыталась звонить, но вы телефон сменили, наверное. А сюда я больше не приезжала, сама знаешь, почему.
Да, мы переехали за город, родители купили коттедж. Сейчас вот здесь работаю, не поверишь, хирургом. Кто у тебя здесь лежит?
Выяснилось, что у матери Ольги разорвалась аневризма. Она была в тяжелом состоянии, и врачи не давали никакой гарантии, что женщина выживет. А если и выкарабкается, то останется овощем на всю жизнь.
Оля остановилась у Даши. Та была не замужем, все свободное время посвящала любимой работе. Мама Даши, хоть и постарела, но была такой же милой, приветливой и заботливой. Ольга каждый день ездила в больницу и смотрела на мать через стекло. Она ее простила, забыла все, что та сделала. «Только живи» – молилась Ольга.
И Алевтина Игоревна выжила. Понадобилось много времени и сил, чтобы поставить ее на ноги, но Ольге это удалось. Она забрала маму к себе, наняла лучших реабилитологов, массажистов, возила ее на лечение за границу. Самое удивительное, что Алевтина Игоревна относилась к своей внучке совсем не так, как когда-то к дочери. Бабушка много времени проводила с Ксюшей, читала ей сказки, рассказывала интересные истории. Когда Алевтина Игоревна стала самостоятельно передвигаться (врачи говорили, что это просто чудо), они часто гуляли с Ксюшей по парку. Внучка отвечала взаимностью бабушке и души в ней не чаяла.
Как-то теплым летним вечером Оля уложила Ксюшу спать, и вышла на веранду дачи, где Алевтина Игоревна как раз заваривала травяной чай. Они молча сели за стол, наслаждаясь тишиной и дачным покоем.
Оля, я все хотела поговорить с тобой, да не знаю, как начать – заговорила Алевтина Игоревна.
Начинай с главного – посоветовала Оля.
Надеюсь, ты простишь меня когда-нибудь. Я не была хорошей матерью, да и вообще, мамой меня можно с натяжкой назвать. Всегда думала лишь о себе, а ты казалась помехой моим амбициям. Когда наш папа ушел, я тебя винила, а ведь понятно, что сама была виновата. Вся жизнь прожита зря…
Мама, я тебя простила еще тогда, когда ты лежала в реанимации. Ты подарила мне жизнь, и это бесценный дар, за который я тебе буду всегда благодарна. Что было, то было, прошлого уже не вернешь, – Оля смахнула слезу и замолчала.
Алевтина Игоревна горевала из-за того, что не смогла реализоваться в материнстве, не оценила, какая чудесная у нее дочь. Она сделала много ошибок, за которые будет расплачиваться бессонными ночами и тяжестью на сердце. Но на старости лет судьба решила ее наградить, и теперь у Алевтины Игоревны есть настоящая семья. И она больше не будет вести себя так, как раньше. Нужно уметь ценить то, что у тебя имеется, ведь в один момент ты можешь всего лишиться.
Читайте также:История преступления: исчезновение Келли Кук. Что удалось выяснить
Оставить комментарий
На работу Диана ходила из дома Валеры. Иногда пешком ходила, иногда немного подвозил Валера. Сегодня она решила поговорить с Валентиной. Машина всегда стояла во дворе, перед окнами квартиры. Как обычно, она зашла в квартиру за ключами от машины, сообщила о своём сегодняшнем маршруте, обсудили некоторые вопросы по торговле. Потом Диана повернулась уже идти, затем резко повернулась к Валентине и сказала:
Начало. Предыдущая глава
— Я теперь живу в другом месте, ты ведь знаешь об этом. Начала дом строить, а Афанасьевна стала меня винить во всех грехах, вот даже к тебе прибежала предупредить, что я тебя обворовала. Как тут обворуешь — все в программе есть. Каждая позиция. Это же не по наличке покупать. Да ты же знаешь это, как она скандалить приходила. Вот. Из-за длинного языка Афанасьевны снять комнату сложно было бы, вот я и сняла у мужчины, но добираться дольше.
— То же мне секрет полишинеля! Я оценила, конечно, что ты мне решила всё рассказать. И мне приятно, что я у тебя доверие вызываю. Но уже все знают, что ты лесника подцепила и он тебя иногда подвозит. Кстати, он очень даже завидный жених, многие на него глаз положили. И симпатичный и не бедный, лесник — это и дрова и стройматериалы. Да и пенсия военная у него. Только он ни с кем не замечен был в амурах, так сказать. А тут ты появилась и сразу к нему переехала. Ты даже не представляешь, какую бурю возмущений ты вызвала. Кстати, как он, в смысле как мужчина?
— Валентина, я не знаю, я же реально у него живу в гостевой комнате. Да и как Майя на это посмотрит…- Диана смутилась и покраснела.
— Ну да ладно тебе, как девица, …Майя. Так все равно ты не теряйся и не обращай внимания на разговоры. Я вот специально нашла себе городского, чтобы никто не знал, кто отец ребёнка. И ничего мне от того мужчины не нужно, сама сына на ноги поставлю. Вот мне Бог тебя в помощь прислал. И если предложит тебе лесник этот остаться навсегда — оставайся, мужчина неплохой, если сейчас просто предложил пожить. Дом вот построишь, будешь независима. А может, родишь от него? Ты ведь ещё не старая.
— У меня не может быть детей, — ответила та с грустью.
— Ладно, не грусти. И ещё раз спасибо за то, что решила мне рассказать. Ты меня поддержала, я тебя поддержу, — сказала Валентина.
Поговорив с хозяйкой, Диана успокоилась. Та поддержала её, вот даже рассказала, кто отец её сына. Молодец, не побоялась родить. И вот справляется со всеми делами. Правда, у неё и квартира своя уже была на момент родов и бизнес готовый.
Теперь мужчины — продавцы относились к ней по-другому, более официально. Раньше они позволяли себе некоторые шуточки, правда, шутки Диана не поддерживала, но всё-таки незамужняя женщина, красивая — почему не приударить? Вдруг и получится чего. А теперь она живет с мужчиной и кто знает — может и пожаловаться своему леснику на приставучего продавца.
Так или иначе, с работой заведующая справлялась, недостачу всегда выявляла, товар старалась привозить вовремя, а сейчас ещё и на заказы перешли. Конечно, лишняя морока, но и зарплата стала больше. После работы она спешила к доченьке и Валерию, готовила им кушать вместе в Майей убиралась в доме или шли на участок. Они с ней вдвоем планировали, где и какие цветы посадят, какие деревья.
— А ты что, уйдёшь от нас, когда дом свой построишь? Ты с нами не будешь жить? — неожиданно спросила дочка. Этот вопрос застал Диану врасплох. Вообще-то она рассчитывала, что Майя будет жить с ней, как само собой разумеющееся. Но как же тогда папа Майи? С дочерью у неё наладились очень тесные отношения, как и не было столько лет жизни порознь. А Валера…
Диана заметила, хотя прошёл всего месяц, как она жила в доме лесника, что её начал волновать этот мужчина. Почему-то хотелось, чтобы он обнял её за плечи, чтобы его рука коснулась «случайно» её тела. Это было прямо как наваждение, хотя она гнала от себя эти крамольные мысли. Знала бы она, какие мысли бродили в голове у Валеры!
В конце июня Валера взял отпуск на 2 недели и как и договорился с другом, отправился к нему в гости на Азовское море. Диана осталась дома, у неё на работе был как раз сезон да и друг приглашал только дочку с Валерой. Правда, Майя предложила, чтобы и мама поехала, но та наотрез отказалась. Сказала, что Валентина две недели с ребёнком восьмимесячным не управится.
Как же Диана ждала их — и доченьку и Валеру! Начала с первого дня зачеркивать цифры в календаре. Они ей звонили оттуда, сказали, что зря она не поехала с ними, места всем бы хватило. Отвечала, что в следующий раз обязательно поедет.
Две недели казались вечностью. Она встречала их в городе на вокзале машиной Валентины. Сначала обняла дочку, потом от радости, что они вернулись, инстинктивно обняла и Валерия. Он обнял её, вроде по дружески, но чуть придержал её, посмотрел ей в глаза и сказал одними губами:
— Я соскучился по тебе.
От этого Диану кинуло в дрожь. В машине Майя щебетала, рассказывала, как она плавала в море, а папа смотрел за ней с берега, как папу всё время одна тётя пирожками кормила, а он отказался и сказал, что его жена готовит вкуснее. А та тётя обиделась и больше не кормила. А потом, помолчав, спросила:
— Мама, а ты, получается, жена папе или как?
В машине повисла пауза. Потом Диана ответила, что не жена, это папа так тёте сказал, чтобы та к нему не цеплялась.
— Ты — моя мама, папа — мой папа, так почему вы не муж и жена? — снова задала вопрос доченька любимая, которой шёл тринадцатый год и которая уже начинала что-то понимать.
— Потому что не всегда папа и мама бывают мужем и женой, это очень сложный вопрос, — ответила Диана. Дома они пообедали, дочка поехала кататься на велосипеде, а Диана, убрав на кухне, срывающимся голосом сказала:
— Хоть бы показал загар, Майя уже похвасталась своим.
Валерий тут же скинул свою футболку, обнажив тело, покрытое тёмным загаром, совсем не старое. Она видела его в таком виде впервые, разглядывала с интересом, любуясь. Во рту разом пересохло, она облизала губы, а мужчина вдруг сделал шаг вперёд, обнял её и начал жадно целовать её губы, вкладывая в поцелуи всю тоску, всё своё желание, которое накопилось в нём за столько лет. Ноги у Дианы стали ватными и в животе запорхали бабочки.
В это время домой вернулась Майя, она подошла к дверям, но увидела в окне кухни, что папа и мама целуются, обнимая друг — друга, тихонечко спустилась со ступенек и уехала кататься на пару часов. Возвращаясь, она закричала ещё от калитки:
— Мама, я приехала домой.
Валера с Дианой подхватились в кровати, она быстро надевала халат, приглаживая волосы, а он на ходу надевал джинсы и футболку. Когда девочка вошла в дом, увидела, как папа причёсывается в прихожей, а мама зашла в душевую.
— Так что вы решили? Будете жениться? — задала она вопрос родителям.
— Если Диана согласится — будем, — твёрдо ответил Валера.
Продолжение
ЧИТАТЕЛЕЙ 9 328
Извинения дочери в прозе
Любимая моя доченька! Мы так часто обижаем кого-то, не замечая этого. Я не хочу быть причиной твоей грусти. Пускай никакие обиды не встают между нами. Я признаю свою неправоту и хочу, чтобы мы с тобой не переставали поддерживать друг друга, всегда приходили на помощь. Отпусти все обиды и прости меня, моя родная!
Ошибки совершает каждый из нас в своей жизни, но далеко не каждый в силах их признать. Я признаю и искренне прошу за них прощения: это сейчас очень важно для меня. Знаю, простить нелегко… Но прощение – умение сильных людей, а я точно знаю, что ты человек сильный и справедливый. Обещаю, что не повторю свою ошибку, и не причиню боль. Прости, прошу тебя!
Очень сожалею о сказанных тебе грубых словах. Не хотелось ранить твое сердце, но получилось сделать это сгоряча. Я глубоко и искренне признаю свою вину и прошу прощения за все неприятные слова и действия в твой адрес. Я осознаю, как тебе неприятно и больно. Прости, пожалуйста. Пусть глупые и бессмысленные слова улетят из твоей головы, не оставив следа.
Доченька, моя родная и любимая, пожалуйста, прости меня. Все, что я делаю — это только из лучших побуждений. Я никогда не пожелаю тебе плохого. Мне казалось, что я все сделала правильно. Не держи на меня зла, я не хотела тебя обидеть.
Хочу попросить прощения за то, что расстроил тебя. Поверь, я неумышленно. Бывает так, что мы не замечаем, как обижаем наших близких и доставляем им боль. Так произошло и с нами. Прости и не держи на меня зла!
Дорогая дочка! Очень прошу, прости меня за всё. У меня в мыслях не было тебя обидеть или задеть твои чувства каким-либо образом. Надеюсь, ты меня поймёшь. Я очень виноват, это было глупо и опрометчиво. Сделаю всё, чтобы искупить вину перед тобой, и больше не допущу таких нелепых ошибок.
Доченька, милая, солнышко моё любимое! Прости, что иногда из-за вороха дел не уделяю тебе достаточно внимания, что порой нет времени посидеть и поговорить с тобой по душам. Не обижайся за излишнюю строгость, за нечаянно сорвавшиеся с уст колючие слова — это не со злости. Забудь все обиды, я очень люблю тебя, моя девочка.
Говорят, все мы не без греха, и, к сожалению, так бывает, что неосознанно и неумышленно причиняем боль родным и близким. Дочка, прости меня. Я постараюсь, чтобы этого больше не повторилось, и чтобы все у нас было хорошо!
Человеку свойственно ошибаться. И человек, увы, слаб. Но если сделано что-то не так, самое главное — осознать, признать и извиниться. Уметь прощать — тоже важно. Ведь когда одна сторона извиняется, а другая прощает, наступает взаимопонимание, облегчение, в душе воцаряется покой. Прими, пожалуйста, искренние извинения за совершенные ошибки и несправедливые слова.
Доченька, любимая я сожалею, что по моей вине в твоих глазах грусть. Возможно, моя уставшая от суеты душа пропустила что-то важное, я не прочувствовала тонкий намек. Внутри все болит, стонет и кричит, скупые мои слезы являются плохими помощниками в данной ситуации. Дай обниму тебя и подарю часть себя, дабы приумножились твои силы для важной борьбы.
Любовь, дружба, поддержка, взаимопонимание, доброта и душевное тепло — вот основные ценности человека. Хотелось бы извиниться за все недосказанные слова, за все упущенные возможности сделать тебя чуточку счастливее. Извини, я обязательно исправлюсь… И пусть с этого дня все будет хорошо!
Искренне, от всего сердца прошу меня извинить. Склоняя повинную голову, прошу не держать на меня обиду. Не все получается в жизни наилучшим образом и так, как хочется. Вот и у меня получилось совсем не так, как хотелось. Прости, мне очень горько, что так получилось. Пусть все тучи непонимания уйдут, а солнышко теплых отношений засияет ярче прежнего!
Дочка, похоже, я убила тебя равнодушием, не прочувствовав терзание твоей души. Прости, что причинила много боли. Хочу услышать родной голос пусть даже с нотками обид, верю, настанет час, и я вымолю у тебя прощение. В горле комок, руки дрожат нервно, обещаю никогда такое не повторится.
Этот рассказ надолго выбил меня из колеи… Прочтите до конца, не пожалейте времени. Возможно, он крепко и навсегда утвердит вас в мысли, что жить надо здесь и сейчас…
У мамы в серванте жил хрусталь. Салатницы, фруктовницы, селедочницы. Все громоздкое, непрактичное. И ещё фарфор. Красивый, с переливчатым рисунком цветов и бабочек.
Набор из 12 тарелок, чайных пар и блюд под горячее.
Мама покупала его еще в советские времена, и ходила куда-то ночью с номером 28 на руке. Она называла это: «Урвала». Когда у нас бывали гости, я стелила на стол кипенно белую скатерть. Скатерть просила нарядного фарфора.
— Мам, можно?
— Не надо, это для гостей.
— Так у нас же гости!
— Да какие это гости! Соседи да баб Полина…
Я поняла: чтобы фарфор вышел из серванта, надо, чтобы английская королева бросила Лондон и заглянула в спальный район Капотни, в гости к маме.
Раньше так было принято: купить и ждать, когда начнется настоящая жизнь. А та, которая уже сегодня — не считается. Что это за жизнь такая? Сплошное преодоление. Мало денег, мало радости, много проблем. Настоящая жизнь начнется потом.
Прямо раз — и начнется. И в этот день мы будем есть суп из хрустальной супницы и пить чай из фарфоровых чашек. Но не сегодня.
Когда мама заболела, она почти не выходила из дома. Передвигалась на инвалидной коляске, ходила с костылями, держась за руку сопровождающего.
— Отвези меня на рынок, — попросила мама однажды.
Последние годы одежду маме покупала я, и всегда угадывала. Хотя и не очень любила шоппинг для нее: у нас были разные вкусы. И то, что не нравилось мне — наверняка нравилось маме. Поэтому это был такой антишоппинг — надо было выбрать то, что никогда не купила бы себе — и именно эти обновки приводили маму в восторг.
— Мне белье надо новое, я похудела.
У мамы хорошая, но сложная фигура, небольшие бедра и большая грудь, подобрать белье на глаз невозможно. В итоге мы поехали в магазин. Он был в ТЦ, при входе, на первом этаже. От машины, припаркованной у входа, до магазина мы шли минут сорок. Мама с трудом переставляла больные ноги. Пришли. Выбрали. Примерили.
— Тут очень дорого и нельзя торговаться, — сказала мама. — Пойдем еще куда-то.
— Купи тут, я же плачу, — говорю я. — Это единственный магазин твоей шаговой доступности.
Мама поняла, что я права, не стала спорить. Выбрала белье.
— Сколько стоит?
— Не важно, — говорю я.
— Важно. Я должна знать.
Мама фанат контроля. Ей важно, что это она приняла решение о покупке.
— Пять тысяч, — говорит продавец.
— Пять тысяч за трусы?????
— Это комплект из новой коллекции.
— Да какая разница под одеждой!!!! — мама возмущена.
Я изо всех сил подмигиваю продавцу, показываю пантомиму. Мол, соври.
— Ой, — говорит девочка-продавец, глядя на меня. — Я лишний ноль добавила. Пятьсот рублей стоит комплект.
— То-то же! Ему конечно триста рублей красная цена, но мы просто устали… Может, скинете пару сотен?
— Мам, это магазин, — вмешиваюсь я. — Тут фиксированные цены. Это не рынок.
Я плачу с карты, чтобы мама не видела купюр. Тут же сминаю чек, чтобы лишний ноль не попал ей на глаза. Забираем покупки. Идем до машины.
— Хороший комплект. Нарядный. Я специально сказала, что не нравится, чтоб интерес не показывать. А вдруг бы скинули нам пару сотен. Никогда не показывай продавцу, что вещь тебе понравилась.
Иначе, ты на крючке.
— Хорошо, — говорю я.
— И всегда торгуйся. А вдруг скинут?
— Хорошо.
Я всю жизнь получаю советы, которые неприменимы в моем мире. Я называю их пейджеры. Вроде как они есть, но в век мобильных уже не надо.
Читать также: «Нужно копить деньги и все делать качественно” — это незыблемые родительские истины… позавчерашнего дня.
Однажды маме позвонили в дверь. Она долго-долго шла к двери. Но за дверью стоял терпеливый и улыбчивый молодой парень. Он продавал набор ножей. Мама его впустила, не задумываясь. Неходячая пенсионерка впустила в квартиру широкоплечего молодого мужика с ножами. Без комментариев. Парень рассказывал маме про сталь, про то, как нож может разрезать носовой платок, подкинутый вверх, на лету.
— А я без мужика живу, в доме никогда нет наточенных ножей, — пожаловалась мама.
Проявила интерес. Хотя сама учила не проявлять. Это было маленькое шоу. В жизни моей мамы было мало шоу. То есть много, но только в телевизоре. А тут — наяву. Парень не продавал ножи. Он продавал шоу. И продал. Парень объявил цену. Обычно этот набор стоит пять тысяч, но сегодня всего 2,5. И еще в подарок кулинарная книга. «Ну надо же! Еще и кулинарная книга!» — подумала мама, ни разу в жизни не готовившая по рецепту: она чувствовала продукт и знала, что и за чем надо добавлять в суп. Мама поняла: ножи надо брать. И взяла.
Пенсия у мамы — 9 тысяч. Если бы она жила одна, то хватало бы на коммуналку и хлеб с молоком. Без лекарств, без одежды, без нижнего белья. И без ножей. Но так как коммуналку, лекарства ,продукты и одежду оплачивала я, то мамина пенсия позволяла ей чувствовать себя независимой. На следующий день я приехала в гости. Мама стала хвастаться ножами. Рассказала про платок, который прям на лету можно разрезать. Зачем резать платки налету и вообще зачем резать платки? Я не понимала этой маркетинговой уловки, но да Бог с ними. Я знала, что ей впарили какой-то китайский ширпотреб в нарядном чемоданчике. Но молчала. Мама любит принимать решения и не любит, когда их осуждают.
— Так что же ты спрятала ножи, не положила на кухню?
— С ума сошла? Это на подарок кому-то. Мало ли в больницу загремлю, врачу какому. Или в Собесе, может, кого надо будет за путевку отблагодарить…
Опять на потом. Опять все лучшее — не себе. Кому-то. Кому-то более достойному, кто уже сегодня живет по-настоящему, не ждет.
Мне тоже генетически передался этот нелепый навык: не жить, а ждать. Моей дочке недавно подарили дорогущую куклу. На коробке написано «Принцесса». Кукла и правда в шикарном платье, с короной и волшебной палочкой. Дочке — полтора годика. Остальных своих кукол она возит за волосы по полу, носит за ноги, а любимого пупса как-то чуть не разогрела в микроволновке. Я спрятала новую куклу.
Потом как-нибудь, когда доделаем ремонт, дочка подрастет, и наступит настоящая жизнь, я отдам ей Принцессу. Не сегодня.
Но вернемся к маме и ножам. Когда мама заснула, я открыла чемоданчик и взяла первый попавшийся нож. Он был красивый, с голубой нарядной ручкой. Я достала из холодильника кусок твердого сыра, и попыталась отрезать кусочек. Нож остался в сыре, ручка у меня в руке. Такая голубая, нарядная.
— Это даже не пластмасса, — подумала я.
Вымыла нож, починила его, положила обратно в чемодан, закрыла и убрала. Маме ничего, конечно, не сказала. Потом пролистала кулинарную книгу. В ней были перепутаны страницы. Начало рецепта от сладкого пирога — конец от печеночного паштета. Бессовестные люди, обманывающие пенсионеров, как вы живете с такой совестью?
В декабре, перед Новым годом маме резко стало лучше, она повеселела, стала смеяться. Я вдохновилась ее смехом. На праздник я подарила ей красивую белую блузку с небольшим деликатным вырезом, призванную подчеркнуть ее большую грудь, с резным воротничком и аккуратными пуговками. Мне нравилась эта блузка.
— Спасибо, — сказала мама и убрала ее в шкаф.
— Наденешь ее на новый год?
— Нет, зачем? Заляпаю еще. Я потом, когда поеду куда-нибудь…
Маме она очевидно не понравилась. Она любила яркие цвета, кричащие расцветки. А может наоборот, очень понравилась. Она рассказывала, как в молодости ей хотелось наряжаться. Но ни одежды, ни денег на неё не было. Была одна белая блузка и много шарфиков. Она меняла шарфики, повязывая их каждый раз по-разному, и благодаря этому прослыла модницей на заводе. К той новогодней блузке я
тоже подарила шарфики. Я думала, что подарила маме немного молодости. Но она убрала молодость на потом.
В принципе, все её поколение так поступило. Отложило молодость на старость. На потом. Опять потом. Все лучшее на потом. И даже когда очевидно, что лучшее уже в прошлом, все равно — потом.
Синдром отложенной жизни.
Мама умерла внезапно. В начале января. В этот день мы собирались к ней всей семьей. И не успели. Я была оглушена. Растеряна. Никак не могла взять себя в руки. То плакала навзрыд. То была спокойна как танк. Я как бы не успевала осознавать, что происходит вокруг. Я поехала в морг. За свидетельством о смерти. При нем работало ритуальное агентство. Я безучастно тыкала пальцем в какие-то картинки с гробами, атласными подушечками, венками и прочим. Агент что-то складывал на калькуляторе.
— Какой размер у усопшей? — спросил меня агент.
— Пятидесятый. Точнее сверху пятьдесят, из-за большой груди, а снизу …- зачем-то подробно стала отвечать я.
— Это не важно. Вот такой набор одежды у нас есть для нее, в последний путь. Можно даже 52 взять, чтобы свободно ей было. Тут платье, тапочки, белье…
Я поняла, что это мой последний шоппинг для мамы. И заплакала.
— Не нравится ? — агент не правильно трактовал мои слезы: ведь я сидела собранная и спокойная еще минуту назад, а тут истерика. — Но в принципе, она же сверху будет накрыта вот таким атласным покрывалом с вышитой молитвой…
— Пусть будет, я беру.
Я оплатила покупки, которые пригодятся маме в день похорон, и поехала в её опустевший дом. Надо было найти ее записную книжку, и обзвонить друзей, пригласить на похороны и поминки.
Я вошла в квартиру и долга молча сидела в ее комнате. Слушала тишину. Мне звонил муж. Он волновался. Но я не могла говорить. Прямо ком в горле. Я полезла в сумку за телефоном, написать ему сообщение, и вдруг совершенно без причин открылась дверь шкафа. Мистика. Я подошла к нему. Там хранилось мамино постельное белье, полотенца, скатерти. Сверху лежал большой пакет с надписью «На смерть». Я открыла его, заглянула внутрь.
Там лежал мой подарок. Белая блузка на новый год. Белые тапочки, похожие на чешки. И комплект белья. Тот самый, за пять тысяч. Я увидела, что на лифчике сохранилась цена. То есть мама все равно узнала, что он стоил так дорого. И отложила его на потом. На лучший день её настоящей жизни. И вот он, видимо, наступил. Её лучший день. И началась другая жизнь…
Дай Бог, она настоящая.
Сейчас я допишу этот пост, умоюсь от слёз и распечатаю дочке Принцессу. Пусть она таскает её за волосы, испачкает платье, потеряет корону. Зато она успеет. Пожить настоящей жизнью уже сегодня.
Настоящая жизнь — та, в которой много радости. Только радость не надо ждать. Её надо создавать самим. Никаких синдромов отложенной жизни у моих детей не будет.
Потому что каждый день их настоящей жизни будет лучшим.
Давайте вместе этому учиться — жить сегодня.
Ольга Савельева
Источник: goodday.su