Виртуозно построенная повесть Пушкина: готический ужас, инкарнация Наполеона и притча о том, как алчность и мономания порабощают человека.
комментарии: Лев Оборин
О чём эта книга?
Молодой инженер Германн узнаёт, что бабушке его приятеля, старой графине, известен секрет трёх карт, способных принести выигрыш. Тайна графини преследует его, заставляя забыть о романтических чувствах, осторожности и человечности.
Когда она написана?
Первые наброски к повести относятся к 1832 году. На протяжении 1833-го Пушкин возвращается к «Пиковой даме» и заканчивает её, вероятно, осенью в Болдине — это была «вторая Болдинская осень», во время которой он пишет «Медный всадник», «Анджело», часть «Песен западных славян», «Сказку о рыбаке и рыбке», «Сказку о мёртвой царевне и о семи богатырях», несколько стихотворений, заканчивает «Историю Пугачёва».
Culture Club/Getty Images
Как она написана?
«Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат», — писал Пушкин. «Пиковая дама» — короткая повесть, написанная очень ясным, немного ироничным языком «от третьего лица»: первый публикатор повести Осип Сенковский называл её идеальным образцом светского
повествования
1
Виноградов В. В. Стиль «Пиковой дамы» // Виноградов В. В. Избранные труды: О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980. С. 236.
. Психологические наблюдения здесь выносятся наружу (мы угадываем, что происходит с героями, по их поведению, мимике), но в то же время Пушкин, как «всеведущий автор», проникает в мысли своего главного героя — Германна — и показывает происходящее его глазами. При этом авторское всеведение, как отмечает филолог Сергей Бочаров, заканчивается там, «где повесть вступает в фантастику», в область
таинственного
2
Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина. М.: Наука, 1974. C. 200–201.
.
«Пиковая дама» очень динамична, насыщена действием, выраженным в энергичных глаголах. Несмотря на краткость, она полна символов и перекличек. Здесь нет ни одной случайной детали, «семантическое многообразие доведено до
предела»
3
Виноградов В. В. Стиль «Пиковой дамы» // Виноградов В. В. Избранные труды: О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980. С. 176.
. Хотя в «Пиковой даме» нет фигуры рассказчика (в черновых редакциях Пушкин начинал писать от первого лица), чувствуется, что повествование ведётся человеком, хорошо знающим круг игроков и чуть ли не лично знакомым с героями.
Российская государственная библиотека
Что на неё повлияло?
Европейская готическая проза, особенно произведения Э. Т. А. Гофмана. «Красное и чёрное» Стендаля. Зарубежные повести об игроках (такие как «Голландский купец») и исторические анекдоты «галантного» XVIII века. Мистические истории, ходившие в среде игроков, и личный картёжный опыт Пушкина. Русская бытовая проза XVIII–XIX веков.
Моя «Пиковая дама» в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семёрку и туза
Александр Пушкин
Как она была опубликована?
Повесть, вероятно, предназначалась для совместного с Гоголем и Владимиром Одоевским альманаха «Тройчатка», но этот альманах так и не вышел. Пушкин опубликовал «Пиковую даму» во втором томе журнала «Библиотека для чтения» за 1834 год. «Библиотека», учреждённая незадолго до этого, быстро стала самым популярным журналом в России — в первую очередь благодаря именитым авторам, привлечённым небывало крупными гонорарами. В том же году Пушкин включил «Пиковую даму» в состав своего сборника повестей.
Как её приняли?
Повесть имела успех в обществе, восприимчивом как к острому светскому сюжету, так и к описанию собственного быта. Непонятные нам сегодня карточные термины были для русского света азбукой, и литературная игра с ними легко считывалась. Сам Пушкин записал в дневнике: «Моя «Пиковая дама» в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семёрку и туза». Современная Пушкину критика отмечала влияние на «Пиковую даму» произведений Гофмана, которым Пушкин действительно увлекался. Виссарион Белинский полагал, что «Пиковая дама» не повесть, а скорее рассказ, так как для повести содержание «слишком исключительно и случайно», но при этом называл этот «рассказ» «верхом мастерства».
Что было дальше?
«Пиковая дама» сплавила воедино мотивы рока и карточной игры, выраженные в русском дворянском сознании. После повести Пушкина представление о жизни как игре и об игре как возможности переменить жизнь самым роковым образом утвердилось в «карточных» текстах: «Маскараде» и «Штоссе» Лермонтова, «Игроке» Достоевского. Вскоре после публикации «Пиковая дама» была переработана для театра: А. А. Шаховской сделал из неё весьма посредственную пьесу «Хризомания, или Страсть к деньгам». «Пиковую даму» перевёл на французский Проспер Мериме, и в 1850 году на основе этого перевода была создана опера Фроманталя Галеви, а ещё 40 лет спустя появилась куда более известная опера — «Пиковая дама» Чайковского, очень серьёзно отступающая от пушкинского сюжета. Повесть неоднократно экранизировалась и ставилась на сцене. Ей посвящено множество пушкиноведческих работ, в том числе фундаментальные — А. Л. Слонимского, В. В. Виноградова, Ю. М. Лотмана.
Российская государственная библиотека
Был ли прототип у старой графини?
В своём дневнике Пушкин писал: «При дворе нашли сходство между старой Графиней и кн. Н. П. и, кажется, не сердятся». Это «кажется, не сердятся» намекает на то, что при дворе угадали верно. Речь шла о княгине Наталье Петровне Голицыной, «фрейлине при дворе четырёх императоров». Она родилась в 1744 году (хотя некоторые источники указывают 1741-й) — таким образом, 87-летний возраст старой графини указывает, что действие «Пиковой дамы» происходит в современную читателям эпоху. В молодости Голицына — урождённая Чернышёва (отметим связь этой фамилии с чёрной мастью пиковой дамы) — действительно была очень красива, а её муж князь Владимир Голицын действительно был человеком слабохарактерным и находился у своей жены в подчинении. При русском дворе она пользовалась огромным уважением. По воспоминаниям прозаика Владимира Соллогуба: «Императоры высказывали ей любовь почти сыновнюю. В городе она властвовала какою-то всеми признанною безусловной властью. После представления ко двору каждую молодую девушку везли к ней на поклон; гвардейский офицер, только надевший эполеты, являлся к ней, как к главнокомандующему». И хотя в старости её называли уже не «московской Венерой», а «усатой княгиней», преклонения перед ней это не умаляло: Наталья Петровна воплощала идеал великосветской дамы.
В «Пиковой даме» парижский успех старой графини Анны Федотовны относится к концу 1760-х — началу 1770-х годов, и упоминания герцога де Ришельё и графа Сен-Жермена сообщают рассказу Томского о своей бабушке историческую достоверность. Реальная Голицына действительно жила с семьёй в Париже и была прозвана «московской Венерой», но позже — в первой половине 1780-х; Ришельё был тогда уже глубоким стариком, а Сен-Жермену оставалось жить совсем недолго, и жил он в Германии — таким образом, между старой графиней и княгиней Голицыной невозможно поставить знак равенства.
Анекдот о трёх картах, известных Голицыной от Сен-Жермена, не выдумка Пушкина: эту историю ему сообщил приятель, картёжник и бретёр — внучатый племянник княгини Сергей Голицын-Фирс, которому старуха некогда помогла отыграться. После выхода повести Пушкина дом княгини Голицыной на Малой Морской улице стали называть «домом Пиковой дамы» — и называют так до сих пор. Ирония судьбы заключается в том, что Голицына пережила Пушкина. Она умерла 20 декабря 1837 года в возрасте 93 лет.
По воспоминаниям друга Пушкина Павла Нащокина, Пушкин признавался, что сообщил старой графине некоторые черты другой великосветской дамы XVIII века — Натальи Кирилловны Загряжской. Она была в родстве с женой Пушкина Натальей Гончаровой, и Пушкин поддерживал с ней добрые отношения. Она также дожила до глубокой старости и умерла всё в том же 1837 году, пережив Пушкина.
Wikimedia Commons
Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images
Кто такой граф Сен-Жермен?
Граф Сен-Жермен, от которого графиня получает секрет трёх карт, — реальное историческое лицо. Это был один из самых загадочных европейских деятелей XVIII века: оккультист, алхимик, композитор, сердцеед, дипломат при дворе Людовика XV; среди прочего он выполнял сложные поручения во время Семилетней войны. Настоящее его имя неизвестно; неизвестно даже, был ли он в самом деле графом (сам он рассказывал, что его отец — трансильванский князь Ференц II Ракоци). В странствиях Сен-Жермен объехал почти всю тогдашнюю европейскую ойкумену. С его путешествиями и чернокнижием связано множество легенд. Среди его знакомых и соперников были другие знаменитые авантюристы XVIII века — Казанова и Калиостро (первого упоминает в «Пиковой даме» Томский; с последним, по мнению Леонида Гроссмана, связан сюжет повести: о Калиостро также рассказывали, что он угадывал выигрышные номера в придворной
лотерее
4
Гроссман Л. П. Этюды о Пушкине. М., Пг.: Изд-во Л. Д. Френкель, 1923. C. 68.
).
Фигура Сен-Жермена — эффектный способ придать анекдоту вес и таинственность; не исключено, что ореол славы алхимика, хваставшегося умением получать золото и алмазы, оказывает решающее влияние на Германна. Для нас, однако, важно, что Жермен и Германн — варианты одного и того же имени: покойный авантюрист оказывается двойником-предшественником Германна; один дарит графине тайну, второй отнимает её себе на беду. Возможен любовный подтекст этого двойничества: как мы помним, Германн заклинает старуху чувствами жены, матери, любовницы (а до этого ему в голову даже приходит дикая мысль стать её любовником); о любовной интриге графини с Сен-Жерменом в повести ничего не сказано, но нравы «галантного века» вполне могли такое предполагать (собственно, прямой намёк на это содержит либретто оперы Чайковского). Когда Германн, уходя от мёртвой графини, представляет себе, как шестьдесят лет назад по этим же ступеням «в шитом кафтане, причёсанный à l’oiseau royal, прижимая к сердцу треугольную свою шляпу, прокрадывался молодой счастливец, давно уже истлевший в могиле», он описывает образцового кавалера XVIII века — возможно, неосознанно помня о Сен-Жермене. Некоторые комментаторы «Пиковой дамы» трактуют противопоставление Германна и Сен-Жермена во фрейдистском ключе: в разных работах граф оказывается то символическим отцом Германна, то его
соперником
5
Cornwell N. “You’ve heard of the Count Saint-Germain…” — in Pushkin’s “The Queen of Spades” and Far Beyond // New Zealand Slavonic Journal. 2002. P. 49–50.
.
Покровителем графа Сен-Жермена должен быть святой Герман Парижский; в честь этого святого названо аббатство в Париже, а по аббатству — фешенебельное предместье, обиталище старинной парижской знати, в котором, конечно, бывала старая графиня Анна Федотовна. Эта коннотация усиливает контраст между графом Сен-Жерменом и бедным инженером Германном: в их двойничестве есть пародийный оттенок.
Bibliothèque publique et universitaire, Neuchâtel
Почему в имени Германна двойная «н»?
В немецком языке существуют варианты Herrmann, Hermann, Herman. Второе написание считается более старым и базовым именно для немецкого имени, хотя происходит это имя от латинского слова с одним n (germanus — «брат»). Существует версия, что Германн у Пушкина — не имя, а фамилия (все прочие офицеры из круга Германна названы по фамилиям), однако в черновиках у Пушкина есть и написание с одной «н», а фраза в окончательном тексте «его зовут Германном» недвусмысленно указывает на то, что перед нами имя. По мнению филолога Ирины Кощиенко, Пушкин нарочно разводит имя своего героя с его латинским прообразом: «его немец не имел ни родственников, ни даже родственной
души»
6
Кощиенко И. В. К толкованию эпиграфов повести А. С. Пушкина «Пиковая дама» // Вестник Псковского государственного университета. Серия «Социально-гуманитарные науки». 2016. № 4. С. 86.
. В опере Чайковского Германн вновь сделался Германом.
Российская Государственная Библиотека
Что означает инженерная профессия Германна и сколько ему лет?
Германн — военный инженер, пребывающий в скромном чине, едва ли выше поручика; он либо офицер Главного инженерного училища, либо слушатель офицерских классов Института путей
сообщения
7
Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования. Л.: Наука, 1984. С. 84–88.
. Приверженность к точным наукам и расчёту усиливает стереотипно немецкие черты его характера — которым, однако, противопоставлены другие: Германн в высшей степени способен к романтической экзальтации. Хотя Германн принадлежит к компании молодых людей, он не совсем юн: его могут рассматривать в качестве жениха.
Почему Германна сравнивают с Наполеоном и Мефистофелем?
«У него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства» — так рекомендует своего приятеля Томский, и эта характеристика амбивалентна: Германн предстаёт человеком скорее не дурным, а интересным и загадочным, как и подобает романтическому герою.
Литературоведы не раз объясняли связь образа Германна с Наполеоном и Мефистофелем: так, Григорий Гуковский писал о «всепожирающей жажде утверждения», свойственной и Наполеону, и
Германну
8
Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М.: ГИХЛ, 1957. C. 343.
, а Борис Мейлах — о «циническом отношении к жизни, ко всему святому для человека», роднящем Германна с демоном
Гёте
9
Мейлах Б. С. Пушкин и его эпоха. М.: ГИХЛ, 1958. C. 634.
. Внешность Наполеона особенно ясно проявляется в Германне после его трагического визита к старой графине — и поражённая им Лизавета Ивановна помогает Германну спастись. Но кроме внешности Томский подмечает глубинное сходство — вплоть до «трёх злодейств» из первой части «Фауста».
Собственно, это не повесть, а анекдот: для повести содержание «Пиковой дамы» слишком исключительно и случайно
Виссарион Белинский
Наполеон, безусловно, главный прототип романтической «отрицательной» фигуры, и его дух не отпускал европейскую литературу ещё долго после его смерти — вспомним хотя бы наполеоновские терзания Раскольникова в «Преступлении и наказании». Подобный тёмный герой связывается в сознании с потусторонними силами зла — Наполеона многократно уподобляли Антихристу. Подобно Наполеону, Германн готов на всё ради своей цели; подобно Наполеону, он бросает вызов року, начинает с блистательных побед, но затем терпит сокрушительное поражение. В творчестве Пушкина Наполеон занимает особое место: достаточно вспомнить стихотворения «К морю» и «Недвижный страж дремал на царственном пороге…» — в последнем, кстати, появляется призрак Наполеона, что даёт пушкинисту Виктору Листову повод увидеть в этом стихотворении
претекст
Исходный текст, повлиявший на создание произведения или послуживший фоном для его создания.
«Пиковой дамы». Наполеону подражает и ещё один важный для Пушкина герой — Жюльен Сорель из «Красного и чёрного» Стендаля, относящийся к жизни как к долгой игре с большими ставками — и в итоге
проигрывающий
10
Виноградов В. В. Стиль «Пиковой дамы» // Виноградов В. В. Избранные труды: О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980. С. 199; Вольперт Л. И. Тема игры с судьбой в творчестве Пушкина и Стендаля: «Красное и черное» и «Пиковая дама» // Болдинские чтения. Горький: Волго-Вятское книжное издательство, 1986. С. 105–114.
.
Гётевский Мефистофель — ещё один обворожительный злодей, терпящий крах (вторая часть «Фауста» вышла лишь за два года до «Пиковой дамы»). Можно отметить сходство Германна не только с Мефистофелем, но и с Фаустом. Как замечает Листов, заветная последовательность карт — тайна, которая даётся не просто так: условие графини — ставить не больше одной карты в сутки, никогда больше не играть и жениться на Лизавете Ивановне. «Германну предстоит вступить в наследство, отягчённое долгом, — говорит Листов. — <…> Грубо говоря, это продажа души дьяволу за карточный выигрыш. И, собственно говоря, в самой исходной беседе Германна с графиней он и сам намекает на это знание: если тайна отягчена продажей души, то я готов на это, — говорит он. И вот это условие — продажа Души».
Российская государственная библиотека
Как Пушкин обыгрывает немецкое происхождение Германна?
Сходство с героями «Фауста», разумеется, имеет отношение к немецкому происхождению Германна. В его портрете подчёркиваются черты, казалось бы, противоположные поведению романтического героя: сдержанность, немецкая расчётливость; всё это усиливается его инженерной специальностью. В черновых набросках Пушкин ещё сильнее «онемечивал» характер Германна; в итоговом варианте под стереотипными немецкими чертами скрываются байронические страсти, «непреклонность желаний» и «беспорядок необузданного воображения». Дьявольское хладнокровие Германна, способного спокойно ждать в ночи рандеву с графиней и в то же время запомнить всю обстановку её дома, сменяется взрывом эмоций во время разговора со старухой. По мнению Александра Слонимского, автора тонкой статьи о композиции «Пиковой дамы», именно противоречие в природе Германна — аккуратность «немца» против страсти романтического героя — приводит к сбою в выверенной
игре
11
Слонимский А. Л. О композиции «Пиковой дамы» // Пушкинский сборник памяти проф. С. А. Венгерова. Пушкинист IV / Под ред. В. В. Яковлева. М., Пг.: Госиздат, 1922. С.178.
: Германн «обдёргивается», вытаскивает не ту карту.
Российская государственная библиотека
Во что играют герои «Пиковой дамы»? Можно ли понять повесть, не зная тонкостей карточной игры?
Мир картёжников был Пушкину хорошо знаком, хотя обыкновенно он играл неудачно и делал крупные долги. Характерно, что первый прозаический набросок Пушкина — «Наденька» (1819) — открывается сценой ночной карточной игры, очень похожей на то, что будет в «Пиковой даме». «Страсть к игре есть самая сильная из страстей», — говорил он своему приятелю Алексею Вульфу. Эта страсть едва не разорила его во время игры с известным картёжником Василием Огонь-Догановским: Пушкин проиграл ему огромную сумму — 24 800 рублей — и расплачивался несколько лет. В пушкинистике высказывались предположения, что черты Догановского Пушкин сообщил Чекалинскому из «Пиковой
дамы»
12
Оксман Ю. Г. «Пиковая дама» // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 6 т. Т. 6: Путеводитель по Пушкину. М., Л.: ГИХЛ, 1931. С. 279.; Парчевский Г. Ф. Пушкин и карты. СПб.: Русская Виза, 1996. C. 89–92.
.
Игра, в которую Германн играет с Чекалинским, называется фараон; во времена Пушкина её называли также банк и штосс. Это игра азартная (выигрыш здесь зависит от случая) и элементарная. Вот как описывает её автор книги «Пушкин и карты» Георгий
Парчевский
13
Парчевский Г. Ф. Пушкин и карты. СПб.: Русская Виза, 1996. C. 6–7.
:
«Чаще всего игра велась в доме хозяина-банкомёта (банкира). Он держит банк, то есть ставит определённую сумму денег, предназначенную к розыгрышу. Понтёр, играющий (понтирующий) против, ставит на карту свою сумму. У каждого игрока своя колода карт. Банкомёт мечет карты в том порядке, в каком они расположены у него в колоде. Если поставленная понтёром карта выпадает на правую сторону, то выигрывает банкомёт, если на левую — понтёр. При этом масть в расчёт не принимается».
Ошибка Германна, соответственно, в том, что он, поставив на туз, с самого начала вытянул из своей колоды вместо туза даму. По совпадению туз и дама оказались в колоде Чекалинского рядом и одновременно легли на стол.
Простота и азартность фараона делали его едва ли не самой популярной карточной игрой в европейском светском обществе как минимум с конца XVII века. Её популярность не ослабевала: в фараон играли и юноши в доме Чекалинского, и — шестьюдесятью годами раньше — старая графиня. Современники Пушкина, читавшие «Пиковую даму», разумеется, понимали, что означает «играть мирандолем» (играть осторожно, не увеличивая ставок), «загибать пароли́» (увеличивать ставки вдвое), «выиграть соника» (выиграть сразу, на первой же карте).
Пушкин, давший нам почти все формы искусства, написал «Пиковую даму» — верх искусства фантастического
Фёдор Достоевский
Мотив фараона реализуется в «Пиковой даме» не только за игорным столом. Писатель Анатолий Королёв замечает: проникнув в дом графини, Германн видит два портрета — её и её покойного мужа, которые можно соотнести с дамой и королём. Выбирая, куда ему идти — в комнату Лизаветы или в кабинет графини, Германн поворачивает направо, в кабинет; правая сторона стола в фараоне — несчастливая для понтёра, и Германн, отказываясь от любви Лизаветы, предопределяет свою судьбу. «Карта на зелёном сукне стола (вот откуда зелёный ельник на полу церкви) и гроб на катафалке — это одно и то же, расклад проигрыша на игральном столе фараона». Фраза Чекалинского «Дама ваша убита», совершенно обыденная в картёжном арго, для Германна, конечно, означает ещё и смерть старой графини.
В статье о «Пиковой даме» Юрий Лотман рассматривает игру в фараон как текст, делимый на эпизоды (талии, то есть партии) и фразы (выпадение отдельных
карт)
14
Лотман Ю. М. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Лотман Ю. М. Пушкин. СПб.: Искусство–СПБ, 1995. С. 786–814, 798–799.
; с этим текстом перекликаются элементы сюжета. Но это не единственная функция мотивов игры в «Пиковой даме»: они вписывают «Пиковую даму» в «карточный» контекст русской прозы начала XIX века. Лотман напоминает, что фаталистичное отношение к жизни, уподобляющее её карточной игре, характерно для романтического сознания (в «Пиковой даме» Чайковского это отношение выражено афористичной строкой Германна: «Что наша жизнь? — Игра!»); и, наоборот, азартная игра мыслилась как проявление случая, рока, управляющего человеческой
жизнью
15
Лотман Ю. М. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Лотман Ю. М. Пушкин. СПб.: Искусство–СПБ, 1995. С. 793–797.
. «Было бы односторонним упрощением», пишет Лотман, видеть в этом мироощущении «только отрицательное начало»: случай увлекателен, он деавтоматизирует жизнь — это объясняет внезапную страсть рационального Германна к карточной игре и входит в противоречие с его неуёмной жаждой наживы. При этом фараон, где всё зависит от случая, сам по себе автоматичен, ибо построен на бессмысленных действиях.
Какова символика трёх заветных карт и пиковой дамы?
Пушкинская комбинация карт запоминается элементарно. Во-первых, с самого начала известно, что их три (важное, сакральное число). Во-вторых, когда их тайна открывается, они даются в лаконичной восходящей последовательности: тройка, семёрка, туз. В-третьих, Пушкин подготавливает к этой комбинации. Вспомним, что изначально Германн пытается сопротивляться мысли о тайне графини: «Расчёт, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!» Обратим внимание: «утроит, усемерит» — Германн невольно угадывает тройку и
семёрку
16
Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина. М.: Наука, 1974. C. 187.
; более того, по замечанию С. Давыдова, на стыке слов «утроит, усемерит» скрывается «тус»
(туз)
17
Davydov S. The Ace in “The Queen of Spades” // Slavic Review. 1999. Vol. 58. No. 2. Special Issue: Aleksandr Pushkin 1799–1999. P. 314.
. Это одно из многих символических совпадений, которыми пронизана повесть.
Узнав тайну графини, Германн начинает бредить тройкой, семёркой и тузом:
«Увидев молодую девушку, он говорил: «Как она стройна!.. Настоящая тройка червонная». У него спрашивали: «который час», он отвечал: «без пяти минут семёрка». Всякий пузастый мужчина напоминал ему туза. Тройка, семёрка, туз — преследовали его во сне, принимая все возможные виды: тройка цвела перед ним в образе пышного грандифлора, семёрка представлялась готическими воротами, туз огромным пауком».
Экзотичность этого бреда (грандифлор — то есть цветок с крупными лепестками, готические ворота, паук) — ещё один способ намертво запомнить заветную комбинацию. Есть и другие: А. Слонимский выдвигает
спорную
18
Лежнёв А. З. Проза Пушкина: опыт стилевого исследования. М.: Гослитиздат, 1937. С. 184–196.
гипотезу о том, что «особое значение сосредоточенных размышлений Германна о трёх картах выражается в ритмизации
речи»
19
Слонимский А. Л. О композиции «Пиковой дамы» // Пушкинский сборник памяти проф. С. А. Венгерова. Пушкинист IV / Под ред. В. В. Яковлева. М., Пг.: Госиздат, 1922. С. 176.
: думая о «тройке, семёрке, тузе», он постоянно впадает в напряжённый трёхстопный дактиль. По замечанию Лорена Лейтона, в описании дома графини постоянно повторяются сочетания звуков «три», «семь», «раз»
(туз)
20
Leighton L. G. Gematria in “The Queen of Spades”: A Decembrist Puzzle // Slavic and East European Journal. 1976. Vol. 21. No. 4. P. 455–456.
. Короче говоря, забыть эту комбинацию невозможно; тем разительнее кажется ошибка Германна.
«Профиль-то» у него как у Наполеона, это верно, но насчёт «души Мефистофеля» — это Томский польстил и ему, и себе: далеко Германну и до Мефистофеля
Владислав Ходасевич
Символика карт в различных системах гаданий различалась, но предсказания в большинстве гадательных книг нарочно устроены так, чтобы при желании их можно было приспособить к наличным обстоятельствам — в том числе и к сюжету «Пиковой дамы». Так, в русской гадательной книге 1812 года червонная тройка обещает счастье и отмщение злодею, червонная семёрка — «От вас самих зависит то и другое» и «Опасайтесь, чтоб из безделицы не вышло чего важного», червонный туз — «Судьба вам посылает верного друга, не убегайте от него; он избавит вас от злейшей беды» (Германн обманывает Лизу и не стремится к союзу с ней). Трефовый туз — «Дело сделано, раскаяние уже поздно, не думайте об успехе», трефовая тройка — «Опасайтесь злобных и коварных поступок». Бубновая тройка — «Обязательство, которое вы имеете с известною вам особою, весьма опасно». Пиковая тройка — «Жестокостию своего сердца сделаете сами себе печаль», пиковая семёрка — «Не надейтесь получить, сами потому причиною». Наконец, пиковая дама среди прочего говорит гадающему: «Будьте готовы, неприятному для вас случаю». В той же книге приводится таблица значений карт, где пиковая дама означает «злую женщину». Но наряду с этим для тех же карт указаны и благоприятные предсказания: та же пиковая дама может означать и «За ваше постоянство будете награждены полным удовольствием». Всё это подсказывает, что в карточном гадании настоящее значение имеет случай — с чем трудно примириться Германну.
Пиковая дама в повести ассоциируется со старой графиней, причём ассоциация задана с самого начала: «В то время дамы играли в фараон», — говорит Томский; одной из этих дам была его бабушка. Германну, явившемуся на похороны графини, кажется, что та подмигивает ему из гроба, это же лицо он видит на роковой карте. «Он сам «обдёрнулся», выбрав даму вместо туза как свою судьбу», — напоминает Сергей
Бочаров
21
Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина. М.: Наука, 1974. C. 190.
. Эпиграф из «новейшей гадательной книги» — «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность» — может намекать на загробную месть покойницы. Дама пик в различных гаданиях символизирует двойственность: любая дама означает благотворное женское начало, но пиковая масть обыкновенно трактуется как неблагоприятная, зловещая. В современных Пушкину текстах о картах пиковую даму часто называли старухой или
вдовой
22
Виноградов В. В. Стиль «Пиковой дамы» // Виноградов В. В. Избранные труды: О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980. С. 193–194.
.
Российская государственная библиотека
Российская государственная библиотека
Старая графиня действительно является Германну — или это галлюцинация?
Возможны оба варианта, и у каждого есть свои
сторонники
23
Гуревич А. М. Авторская позиция в «Пиковой даме» // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2011. Т. 70. № 1. С. 37.; Муравьева О. С. Фантастика в повести Пушкина «Пиковая дама» // Пушкин: Исследования и материалы. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1978. Т. 8. С. 62–63.
. На то, что явление старухи — галлюцинация Германна, может указывать несколько подробностей. В первую очередь это изначальная маниакальность его поведения (он жадно внимает анекдоту Томского, лишается сна, готов даже набиться в любовники 87-летней старухе, почти без колебаний предпочитает любви Лизы возможность выведать секрет трёх карт) и исход его судьбы — сумасшествие; Германн мог быть предрасположен к галлюцинациям. Кроме того, накануне своего видения он, расстроенный своим участием в смерти графини, пьёт вино, которое «горячит его воображение».
Однако «Пиковая дама» прочно вписана в традицию готической прозы, где подобные явления призраков — часть реальности. Неопределённость в этом вопросе — главный фокус «Пиковой дамы»: повествование Пушкина абсолютно реалистично — и в то же время повествует о вещах необычных, так что мистическая встреча не выглядит инородно; «Пушкин нигде не подтверждает тайну, но он нигде её не
дезавуирует»
24
Манн Ю. В. Эволюция гоголевской фантастики // К истории русского романтизма. М.: 1973. С. 219-258.
. Эту амбивалентность отмечал ещё Достоевский: «И вы верите, что Германн действительно имел видение, и именно сообразное с его мировоззрением, а между тем, в конце повести, то есть прочтя её, вы не знаете, как решить: вышло ли это видение из природы Германна, или действительно он один из тех, которые соприкоснулись с другим миром, злых и враждебных человечеству духов». Перед нами приём «ненадёжного повествователя»; один из самых известных его примеров в мировой литературе — другая повесть о призраках, «Поворот винта» Генри Джеймса.
Стоит отметить, что фантастичность «Пиковой дамы» начисто отрицало большинство советских исследователей, в частности Г. Гуковский, Н. Степанов, М. Алексеев. Напротив, западные и постсоветские литературоведы (Н. Розен, А. Коджак, Ф. Раскольников) посвятили мистическим и фантастическим аспектам повести серьёзные работы.
Российская государственная библиотека
Как «Пиковая дама» соотносится с готической литературой?
Вопрос о фантастичности «Пиковой дамы» с неизбежностью приводит к Гофману. 1820–30-е — время, когда русские прозаики увлекались Гофманом всерьёз. Пушкин внимательно читал Гофмана во французских переводах. Образ небогатого инженера Германна возможно соотнести со студентом Бальтазаром из «Крошки Цахеса» или монахом Медардом из «Эликсиров Сатаны» (романа, в котором по сюжету появляется игра в фараон); наконец, гибельное очарование карточной игры, способной свести с ума, — тема гофмановской новеллы «Счастье игрока». Характерно, что историю о трёх картах Германн сначала называет сказкой — даёт вполне гофмановское жанровое определение. Однако, как указывает А. Гуревич, герои, вовлекаемые потусторонними силами в макабрические перипетии, у Гофмана изначально невинны — у Пушкина же в Германне с самого начала есть некая душевная червоточина, делающая его
уязвимым
25
Гуревич А. М. Авторская позиция в «Пиковой даме» // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2011. Т. 70. № 1. С. 38.
. В «Пиковой даме» Пушкин уже критически относится к романтическому устройству биографии гофмановских героев: «Пушкин не просто изображает помешательство Германна как духовную смерть, но, средствами пародии, отсекает всякую возможность оценить помешательство как путь к горнему миру или к
истине»
26
Rosenshield G. Choosing the Right Card: Madness, Gambling, and the Imagination in Pushkin’s “The Queen of Spades” // PMLA. 1994. Vol. 109. No. 5. P. 998.
.
Гофман — один из самых заметных представителей готической литературы (хотя его творчество выходит за её пределы), но были и другие, исключительно популярные в России в начале XIX века: например,
Анна Радклиф
Анна Радклиф (1764–1823) — автор «Удольфских тайн», «Итальянца», «Романа в лесу» — абсолютных бестселлеров в Европе начала XIX века. Начавшая писать, чтобы занять часы досуга, Радклиф выпускает книги на протяжении семи лет, потом резко бросает занятия литературой, испугавшись популярности. Её леденящие кровь романы вызвали волну подражаний, повлияли на Вальтера Скотта и Эдгара По.
, под чьим именем даже публиковались оригинальные произведения русских подражателей, и
Хорас Уолпол
Хорас Уолпол (1717–1797) — английский писатель. Автор первого готического романа «Замок Отранто» — мистической истории о том, как владелец итальянского замка находит своего сына раздавленным гигантским рыцарским шлемом. Уолпол вдохновлялся фантастическими сюжетами средневекового рыцарского романа, его собственные тексты вызывали у читателей того времени ощущение тревоги и ужаса. Имение Уолпола Строберри-Хилл, постройка которого вдохновила его на создание романа, стало местом паломничества для поклонников жанра.
, чьё знаменитое имение Строберри-Хилл в Англии, построенное в манере готического замка, не знало отбоя от посетителей — там бывал и Борис Голицын, сын княгини Натальи Петровны, которую считают прототипом старой графини из «Пиковой
дамы»
27
Вацуро В. Э. Готический роман в России. М.: Новое литературное обозрение, 2002. C. 26.
. Есть вероятность, что
претекстом
Исходный текст, повлиявший на создание произведения или послуживший фоном для его создания.
«Пиковой дамы» был роман шведского романтика Класа Ливийна «Пиковая дама: роман в письмах из дома умалишённых» (1826), герой которого попадает в сумасшедший дом, десять раз поставив на пиковую даму.
1830-е — время, когда интерес к готике угасает, и Пушкин отсылает к ней не без иронии: например, упоминая «готические ворота» или окружая визит Германна к графине мрачным антуражем — ночной непогодой, таинственной темнотой. Однако популярность «Пиковой дамы» отчасти связана с тем, что её воспринимали как опыт в хорошо известном жанре. Он был востребован и благодаря интересу к мистике, свойственному русскому дворянству
1830-х
28
Муравьева О. С. Фантастика в повести Пушкина «Пиковая дама» // Пушкин: Исследования и материалы. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1978. Т. 8. С. 64.
; так, упоминание «скрытого гальванизма», под действием которого будто бы качается в кресле старая графиня, намекает на «гальванические силы» — ещё загадочные для общества 1830-х электрические явления; с этим же пластом научно-мистических ассоциаций связано упоминание
«Месмерова магнетизма»
Месмеризм (животный магнетизм) — псевдонаучная теория немецкого врача Фридриха Месмера, оказавшая влияние на медицину в конце XVIII и начале XIX века. Согласно этой теории, тела живых существ обладают магнетизмом и благодаря этому способны устанавливать друг с другом телепатическую связь. Месмера считают отцом гипноза: чудодейственный эффект на пациентов производили вовсе не магниты, а сила внушения врача.
— феномена времён триумфа графини в Париже. Другой аспект готического романа — его мрачность, драматичная мортальность. Когда старая графиня просит прислать ей каких-нибудь романов, «где бы герой не давил ни отца, ни матери и где бы не было утопленных тел», она намекает на наследующие готике французские романы «кошмарного жанра» — произведения Виктора Гюго, Эжена Сю, Жюля Жанена (перевод романа «Мёртвый осёл и гильотинированная женщина» был в 1831 году скандальной новинкой) и других «неистовых романтиков». Замечательно, что при этом графиня и слыхом не слыхивала о том, что на свете есть русские романы.
Российская государственная библиотека
Как устроена речь героев «Пиковой дамы»?
Исследователи обращали внимание на то, что в речи героев «Пиковой дамы» — по сравнению с «реальной жизнью» — существуют несообразности. Так, Томский, рассказывая анекдот о своей бабушке, обставляет его как настоящее художественное произведение, с внутренней прямой речью и колоритными деталями: «Приехав
домой, бабушка, отлепливая мушки с лица и отвязывая фижмы, объявила дедушке о своём проигрыше и приказала
заплатить»
29
Гершензон О. М. Мудрость Пушкина. М.: Т-во «Книгоиздательство писателей в Москве», 1919. C. 111; Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина. М.: Наука, 1974. C. 192–193.
; Виктор Виноградов замечает, что «формы выражения, присущие рассказу Томского, неотъемлемы от стиля самого
автора»
30
Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М.: Гослитиздат, 1941. C. 204–205.
. Мечтательная Лизавета пишет Германну письма и даёт указания о том, как выбраться из дома, совершенно чётким, даже суховатым слогом. Рассудительный Германн сначала пишет Лизавете любовные письма, скопированные из немецких романов, затем заражается страстью по-настоящему; появившись у графини, он покорно просит её, возвышенно умоляет, рационально увещевает, наконец, грубо запугивает — эти переходы из одного эмоционального состояния в другое свидетельствуют не о его переменчивости, но о том, что он намерен добыть тайну любыми средствами. Сама графиня прибегает к «простонародно-барской» речи («Что с тобою, мать моя? с голосу спала, что ли?»), но в роковую минуту «её единственная фраза… свободна от «жанра», который так густо окрашивает весь её образ в другое время: «Это была шутка, — сказала она наконец, — клянусь вам! это была шутка!» Также и белая женщина, что приходит к Германну ночью, чтобы открыть ему тайну, тоже не говорит колоритным языком прежней
барыни»
31
Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина. М.: Наука, 1974. C. 203.
. Таким образом, здесь можно говорить о двух речевых характеристиках — «масочной» и подлинной. Двойственность речевых характеристик героев усиливает мотив двойственности, первостепенный вообще во всей повести.
«Пиковая дама». Режиссёр Пётр Чардынин. 1910 год
«Пиковая дама». Режиссёр Яков Протазанов. 1916 год
«Пиковая дама» («La Dame de pique»). Режиссёр Фёдор Оцеп. Франция, 1937 год
«Пиковая дама» («The Queen of Spades»). Режиссёр Торолд Дикинсон. Великобритания, 1949 год
«Пиковая дама». Режиссёр Роман Тихомиров. 1960 год
«Пиковая дама». Режиссёр Игорь Масленников. 1982 год
«Пиковая дама». Режиссёр Пётр Чардынин. 1910 год
«Пиковая дама». Режиссёр Яков Протазанов. 1916 год
«Пиковая дама» («La Dame de pique»). Режиссёр Фёдор Оцеп. Франция, 1937 год
«Пиковая дама» («The Queen of Spades»). Режиссёр Торолд Дикинсон. Великобритания, 1949 год
«Пиковая дама». Режиссёр Роман Тихомиров. 1960 год
«Пиковая дама». Режиссёр Игорь Масленников. 1982 год
«Пиковая дама». Режиссёр Пётр Чардынин. 1910 год
«Пиковая дама». Режиссёр Яков Протазанов. 1916 год
«Пиковая дама» («La Dame de pique»). Режиссёр Фёдор Оцеп. Франция, 1937 год
«Пиковая дама» («The Queen of Spades»). Режиссёр Торолд Дикинсон. Великобритания, 1949 год
«Пиковая дама». Режиссёр Роман Тихомиров. 1960 год
«Пиковая дама». Режиссёр Игорь Масленников. 1982 год
Какова роль эпиграфов в «Пиковой даме»?
Эпиграфы не только предвосхищают содержание глав, но и указывают на авторскую позицию, которая не проявляется в повести напрямую. Их явная ироничность делает эту позицию двусмысленной — и, таким образом, предлагает читателю самому судить о содержании и смысле «Пиковой дамы».
Эпиграф ко всей повести — «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность» — отсылает к некоей «новейшей гадательной книге». Это бытовое предсказание ни к чему не обязывает, но идея тайны в нём сразу сопоставлена с идеей беды. Пушкин не называет конкретную книгу — тем самым будто указывая, что точные данные здесь и не важны: перед нами отсылка к гаданиям как таковым.
Первая глава предваряется стихотворением:
А в ненастные дни
Собирались они
Часто;
Гнули — бог их прости! —
От пятидесяти
На сто,
И выигрывали,
И отписывали
Мелом.
Так, в ненастные дни,
Занимались они
Делом.
Это стихотворение Пушкин сочинил в 1828 году и отправил в письме Петру Вяземскому. Его редкая метрика отсылает к двум песням декабристов и компаньонов по альманаху «Полярная звезда» — Кондратия Рылеева и Александра Бестужева: «Ах, где те острова» и «Ты скажи, говори». В первом варианте вместо «бог их прости» стояло «мать их ети», разумеется невозможное в печати. Это стихотворение, так сказать, вводит в курс: в нём присутствуют карточные термины и реалии («гнуть от пятидесяти на сто» — то есть вдвое повышать ставки), оно задаёт несколько ироническое отношение к игорному миру.
Второй главе предшествует «светский разговор», основанный на шутке Дениса Давыдова: «II paraît que monsieur est décidément pour les suivantes. — Que voulez-vous, madame? Elles sont plus fraîches» («Вы, кажется, решительно предпочитаете камеристок. — Что делать? Они свежее»). Как замечает О. Муравьёва, с повествованием этот эпиграф соотносится «лишь условно. Германн действительно «предпочёл» разыграть роман с Лизой, нежели с самой
старухой»
32
Муравьёва О. С. Фантастика в повести Пушкина «Пиковая дама» // Пушкин: Исследования и материалы. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1978. Т. 8. С. 67.
; пренебрежительный и в то же время игровой тон, тон флирта этого эпиграфа намекает на несерьёзность предполагаемого романа.
…Следующие Вам 24 800 рублей обязан я выплатить в течение 4 лет. Я никак не в состоянии, по причине дурных оборотов, заплатить вдруг 25 тысяч
Александр Пушкин — Василию Огонь-Догановскому
Эпиграф к третьей главе — из «переписки»: «Vous m’écrivez, mon ange, des lettres de quatre pages plus vite que je ne puis les lire» («Вы пишете мне, мой ангел, письма по четыре страницы, быстрее, чем я успеваю их прочитать»): повесть близится к кульминации, которую задерживает описание оживлённой любовной переписки Лизы с Германном (начатой, как мы помним, клише из немецкого романа). «Ангелом», очевидно, называет Германна
Лиза
33
Кощиенко И. В. К толкованию эпиграфов повести А. С. Пушкина «Пиковая дама» // Вестник Псковского государственного университета. Серия «Социально-гуманитарные науки». 2016. № 4. С. 90.
; в четвёртой главе ей предстоит жестокое разочарование, на что намекает очередной эпиграф — вновь из «переписки»: «Homme sans mœurs et sans religion!» («Человек, у которого нет никаких нравственных правил и ничего святого!») Для убедительной имитации переписки проставлена даже дата, хотя на самом деле фраза происходит из стихотворения Вольтера «Диалог между парижским жителем и русским». Отметим, что после декабристов это вторая отсылка к вольнодумным, неподцензурным источникам.
Эпиграф к пятой главе — вымышленная цитата из шведского философа и мистика Эммануила Сведенборга: «В эту ночь явилась ко мне покойница баронесса фон В***. Она была вся в белом и сказала мне: «Здравствуйте, господин советник!» Исследователи отмечают особую ироничность этого эпиграфа: «комическое несоответствие таинственного явления покойницы и незначительности её
слов»
34
Слонимский А. Л. О композиции «Пиковой дамы» // Пушкинский сборник памяти проф. С. А. Венгерова. Пушкинист IV / Под ред. В. В. Яковлева. М.; Пг.: Госиздат, 1922. С. 175.
контрастирует с важным сообщением призрака графини. «Получается не переосмысление, а двусмысленность: ироничность эпиграфа и серьёзность повествования не отменяют друг
друга»
35
Муравьёва О. С. Фантастика в повести Пушкина «Пиковая дама» // Пушкин: Исследования и материалы. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1978. Т. 8. С. 67.
.
Наконец, эпиграф к шестой главе — анекдотический диалог двух игроков, различных по общественному положению: «— Атанде! — Как вы смели мне сказать атанде? — Ваше превосходительство, я сказал атанде-с!» «Атанде» (с ударением на второй слог) — это предложение не делать больше ставок; «ваше превосходительство» не может выдержать, что нижестоящий обращается к нему с приказанием — хоть бы и в игре. Этот эпиграф можно трактовать как предвестие поражения Германна перед властью
случая
36
Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М.: Гослитиздат, 1941. C. 203.
.
Эпиграфы в «Пиковой даме» имеют, таким образом, амбивалентную природу: указательную и остраняющую одновременно. Их можно считать теми «фрагментами кода», которыми, по мнению американской пушкинистки Кэрил
Эмерсон
37
Emerson C. “The Queen of Spades” and the Open End // Puškin Today / ed. by David Bethea. Bloomington: Indiana UP, 1992. Pp. 35–36.
, полна «Пиковая дама».
Российская государственная библиотека
Как «Пиковая дама» повлияла на другие русские произведения о карточной игре?
В русскую бытовую прозу карточные мотивы попадают в конце XVIII
века
38
Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М.: Гослитиздат, 1941. C. 179.
, в комедии они присутствуют ещё раньше (например, в «Бригадире» Фонвизина). Нравоучительные и юмористические тенденции в изображении карточной игры сохраняются в русской литературе и после «Пиковой дамы» (достаточно вспомнить «Игроков» Гоголя, написанных в 1842-м, и картёжные реминисценции в «Ревизоре») — но повесть Пушкина навсегда сместила фокус, связав в русской литературной традиции карточную игру с темами рока и предзнаменований. Для романтического сознания эта связь была характерна, и «Пиковая дама» дала ей выражение. За Пушкиным последовали как малоизвестные авторы (например, барон Фёдор Корф, в 1838-м выпустивший повесть «Отрывок из жизнеописания Хомкина», главный герой которой «испытывая помрачение сознания, всюду видит карты вместо предметов и
людей»
39
Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М.: Гослитиздат, 1941. C.192.
, так и первостепенные. Игра с судьбой и азартная игра параллельны в «Маскараде» Лермонтова, где Арбенин на вопрос «Вы человек иль демон?» отвечает: «Я? — Игрок!» (то есть ни то ни другое, а нечто пограничное). Неоконченная повесть Лермонтова «Штосс» повествует о той же игре, в которую играют в «Пиковой даме»: с её главным героем, художником Лугиным, играет таинственный старик, призрак, заманивающий в ловушку.
Связь фараона с судьбой вновь появляется в «Войне и мире» Льва Толстого: в роли рокового героя выступает Долохов, обыгрывающий Николая Ростова на сорок семь тысяч; динамика игры, целиком захватывающая воображение, была знакома Толстому так же, как Пушкину. И, разумеется, «Пиковая дама» оказала важнейшее влияние на главный русский роман об азартной игре — «Игрока» Достоевского.
Российская государственная библиотека
Как «Пиковая дама» повлияла на Достоевского?
«Пиковая дама» была одним из любимых пушкинских произведений у Достоевского. Он называл её «верхом искусства фантастического», и в его текстах много перекличек с ней. В первую очередь, конечно, нужно сказать об «Игроке» (1866): это роман, который Достоевский написал спешно, проиграв в рулетку все свои деньги. Мотив страсти к игре здесь — ведущий; «рулетка характеризуется как средство спасения, с её помощью совершается
чудо»
40
Лотман Ю. М. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Лотман Ю. М. Пушкин. СПб.: Искусство–СПБ, 1995. С. 813.
. Как и в «Пиковой даме», сюжет здесь скреплён с анекдотом и скандалом (в гипертрофированной манере Достоевского). Более того, здесь есть своя «старуха ex machina» — Антонида Васильевна, внезапно возвращающаяся с порога смерти, меняющая расклад в семействе Загорянских и заражающая главного героя — учителя Алексея — игорной страстью. Сам Алексей, подобно Германну, делает роковой — но, по Достоевскому, обратимый — выбор в пользу наживы, а не любви. (Разумеется, образ Полины из «Игрока» гораздо сложнее образа Лизы из «Пиковой дамы»; вспомним, однако, что в «Пиковой даме» тоже есть Полина — капризная невеста Томского). Для Достоевского рулетка — «игра по преимуществу русская»: русскому характеру свойственно желание внезапного, незаслуженного счастья, противопоставленная «немецкому способу накопления честным трудом». В этом отношении можно ретроспективно трактовать историю Германна и как борьбу «национальных идей».
О влиянии «Пиковой дамы» на «Преступление и наказание» писал в «Проблемах поэтики Достоевского» Михаил Бахтин: он видит претекст сна Раскольникова (где тот снова убивает старуху-процентщицу) в пушкинском описании встреч Германна с мёртвой графиней — зловещего подмигивания на похоронах и узнавания старухи в пиковой даме. Повесть Пушкина Бахтин рассматривал в контексте своей теории
карнавала
41
Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М. М. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 6. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 189–190.
. Несколько работ посвящено связи «Пиковой дамы» и «Бесов»: например, сходству образов Германна и
Ставрогина
42
Николаева Е. Г. Элементы кода повести Пушкина «Пиковая дама» в творчестве Достоевского. Автореф. дисс.… канд. филол. наук. Томск, 2007. C. 4.
. Как и в «Пиковой даме», в «Бесах» действует девушка по имени Лиза, с которой скверно обходится главный
герой
43
Николаева Е. Г. «Бесы» Ф. М. Достоевского: несколько заметок о связи романа с «Пиковой дамой» А. С. Пушкина // Вестник КемГУ. 2012. № 4 (52). С. 75.
; стоит заметить, что после «Бедной Лизы» Карамзина персонажей с таким именем в русской литературе окружает «семантический ореол»
несчастья
44
Головченко Г. А. Образ девушки Лизы как один из сквозных образов классической русской литературы // Язык. Словесность. Культура. 2013. № 6. C. 89–104.
. Исследователи полагают, что триада героев «Лиза — Германн — старая графиня» повлияла на возникновение триад у Достоевского: «Соня — Раскольников — старуха-процентщица» в «Преступлении и
наказании»
45
Лотман Ю. М. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Лотман Ю. М. Пушкин. СПб.: Искусство–СПБ, 1995. С. 803.
, «Ставрогина — Степан Верховенский — Даша» в
«Бесах»
46
Николаева Е. Г. «Бесы» Ф. М. Достоевского: несколько заметок о связи романа с «Пиковой дамой» А. С. Пушкина // Вестник КемГУ. 2012. № 4 (52).
; по мнению Екатерины Николаевой, Достоевский воспринял у Пушкина общую модель триады «тиран — сиротка — освободитель» (притом что освободителем может быть и такое «чудовище», как
Германн
47
Николаева Е. Г. Элементы кода повести Пушкина «Пиковая дама» в творчестве Достоевского. Автореф. дисс.… канд. филол. наук. Томск, 2007. C. 12.
).
Фото Дамира Юсупова/ Большой театр
Отличается ли по сюжету «Пиковая дама» Чайковского от повести Пушкина?
Да, и значительно. Директор Императорских театров Иван Всеволожский, заказавший «Пиковую даму» Чайковскому, предложил перенести действие в XVIII век — это сразу снимает поколенческую проблематику, важную для повести. Обращение к культуре XVIII века, впрочем, оказалось очень продуктивным для Чайковского, который первоначально отказывался от «Пиковой дамы», считая её несценичной; благодаря идее Всеволожского автор либретто к опере — брат Чайковского Модест — включил в неё стихотворения Державина, ранние тексты Жуковского и Батюшкова, отвечающие сценической эпохе.
В опере Герман (у Чайковского с одной «н») действительно влюблён в Лизу — уже не бедную воспитанницу графини, а её богатую наследницу — и играет, чтобы быть ей ровней. Лизе братья Чайковские уделяют гораздо больше внимания, чем Пушкин: у неё есть жених князь Елецкий, но ради любви к Герману она готова отказаться от всего. Безумие Германа, который бредит игрой, доводит её до самоубийства: она бросается в Зимнюю канавку — этот сюжетный ход отсылает к «Бедной Лизе» Карамзина и, следовательно, к эпохе сентиментализма, к рубежу XVIII и XIX веков. Герман, ставя на тройку, семёрку и туза, понтирует против князя Елецкого и проигрывает — после чего кончает с собой; «в последнюю минуту в его сознании возникает светлый образ Лизы. Хор присутствующих поёт: «Господь! Прости ему! И упокой его мятежную и измученную душу».
список литературы
- Алексеев М. П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования. Л.: Наука, 1984.
- Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М. М. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 6. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 5–300.
- Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина. М.: Наука, 1974.
- Вацуро В. Э. Готический роман в России. М.: Новое литературное обозрение, 2002.
- Виноградов В. В. Стиль «Пиковой дамы» // Виноградов В. В. Избранные труды: О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980. С. 176–239.
- Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М.: Гослитиздат, 1941.
- Виролайнен М. Н. Ирония в повести Пушкина «Пиковая дама» // Проблемы пушкиноведения: Сборник научных трудов. Л.: ЛГПИ им. А. И. Герцена, 1975. С. 169–175.
- Вольперт Л. И. Тема игры с судьбой в творчестве Пушкина и Стендаля: «Красное и чёрное» и «Пиковая дама» // Болдинские чтения. Горький: Волго-Вятское книжное издательство, 1986. С. 105–114.
- Гершензон О. М. Мудрость Пушкина. М.: Т-во «Книгоиздательство писателей в Москве», 1919.
- Головченко Г. А. Образ девушки Лизы как один из сквозных образов классической русской литературы // Язык. Словесность. Культура. 2013. № 6. C. 89–104.
- Гроссман Л. П. Этюды о Пушкине. М., Пг.: Изд-во Л. Д. Френкель, 1923.
- Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М.: ГИХЛ, 1957.
- Гуревич А. М. Авторская позиция в «Пиковой даме» // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2011. Т. 70. № 1. С. 37–43.
- Кощиенко И. В. К толкованию эпиграфов повести А. С. Пушкина «Пиковая дама» // Вестник Псковского государственного университета. Серия «Социально-гуманитарные науки». 2016. № 4. С. 85–98.
- Лежнев А. З. Проза Пушкина: опыт стилевого исследования. М.: Гослитиздат, 1937.
- Лотман Ю. М. «Пиковая дама» и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Лотман Ю. М. Пушкин. СПб.: Искусство–СПБ, 1995. С. 786–814.
- Манн Ю. В. Эволюция гоголевской фантастики // К истории русского романтизма. М.: 1973. С. 219-258.
- Мейлах Б. С. Пушкин и его эпоха. М.: ГИХЛ, 1958.
- Муравьёва О. С. Фантастика в повести Пушкина «Пиковая дама» // Пушкин: Исследования и материалы. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1978. Т. 8. С. 62–69.
- Николаева Е. Г. «Бесы» Ф. М. Достоевского: несколько заметок о связи романа с «Пиковой дамой» А. С. Пушкина // Вестник КемГУ. 2012. № 4 (52). С. 75–78.
- Николаева Е. Г. Элементы кода повести Пушкина «Пиковая дама» в творчестве Достоевского. Автореф. дисс…. канд. филол. наук. Томск, 2007.
- Оксман Ю. Г. «Пиковая дама» // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 6 т. Т. 6: Путеводитель по Пушкину. М., Л.: ГИХЛ, 1931. С. 279.
- Парчевский Г. Ф. Пушкин и карты. СПб.: Русская Виза, 1996.
- Слонимский А. Л. О композиции «Пиковой дамы» // Пушкинский сборник памяти проф. С. А. Венгерова. Пушкинист IV / Под ред. В. В. Яковлева. М., Пг.: Госиздат, 1922. С. 171–180.
- Cornwell N. “You’ve heard of the Count Saint-Germain…” — in Pushkin’s “The Queen of Spades” and Far Beyond // New Zealand Slavonic Journal. 2002. Pp. 49–66.
- Davydov S. The Ace in “The Queen of Spades” // Slavic Review. 1999. Vol. 58. No. 2. Special Issue: Aleksandr Pushkin 1799–1999. Pp. 309–328.
- Emerson C. “The Queen of Spades” and the Open End // Puškin Today / ed. by David Bethea. Bloomington: Indiana UP, 1992. Pp. 31–37.
- Leighton L.G. Gematria in “The Queen of Spades”: A Decembrist Puzzle // Slavic and East European Journal. 1976. Vol. 21. No. 4. Pp. 455–469.
- Kodjak A. “The Queen of Spades” in the Context of the Faust Legend // Alexander Pushkin. A Symposium on the 175th Anniversary of His Birth / ed. by A. Kodjak and K. Taranovsky. N.Y.: New York University Press, 1976. Pp. 87–118.
- Raskolnikoff F. Иррациональное в «Пиковой даме» // Revue des études slaves. 1987. Vol. 59. No. 1. Pp. 247–261.
- Rosenshield G. Choosing the Right Card: Madness, Gambling, and the Imagination in Pushkin’s “The Queen of Spades” // PMLA. 1994. Vol. 109. No. 5. Pp. 995–1008.
«The Queen of Spades» (Russian: «Пиковая дама»; Pikovaya dama) is a short story with supernatural elements by Alexander Pushkin about human avarice. Pushkin wrote the story in autumn 1833 in Boldino,[1] and it was first published in the literary magazine Biblioteka dlya chteniya in March 1834.[2]
The story served as basis for the operas The Queen of Spades (1890) by Pyotr Ilyich Tchaikovsky, La dame de pique (1850) by Fromental Halévy and Pique Dame (1864) by Franz von Suppé,[3] and numerous films have been based on this story.
Plot summary[edit]
Obukhov Hospital in St. Petersburg, Russia, where Hermann is committed at the story’s conclusion
Hermann, an ethnic German, is an officer of the engineers in the Imperial Russian Army. He constantly watches the other officers gamble, but never plays himself. One night, Tomsky tells a story about his grandmother, an elderly countess. Many years ago, in France, she lost a fortune at faro, and then won it back with the secret of the three winning cards, which she learned from the notorious Count of St. Germain. Hermann becomes obsessed with obtaining the secret.
The countess (who is now 87 years old) has a young ward, Lizavyeta Ivanovna. Hermann sends love letters to Lizavyeta, and persuades her to let him into the house. There Hermann accosts the countess, demanding the secret. She first tells him that story was a joke, but Hermann refuses to believe her. He repeats his demands, but she does not speak. He draws a pistol and threatens her, and the old lady dies of fright. Hermann then flees to the apartment of Lizavyeta in the same building. There he confesses to frightening the countess to death with his pistol. He defends himself by saying that the pistol was not loaded. He escapes from the house with the aid of Lizavyeta, who is disgusted to learn that his professions of love were a mask for greed.
Hermann attends the funeral of the countess, and is terrified to see the countess open her eyes in the coffin and look at him. Later that night, the ghost of the countess appears. The ghost names the secret three cards (three, seven, ace), tells him he must play just once each night and then orders him to marry Lizavyeta. Hermann takes his entire savings to Chekalinsky’s salon, where wealthy men gamble at faro for high stakes. On the first night, he bets it all on the three and wins. On the second night, he wins on the seven. On the third night, he bets on the ace—but when cards are shown, he finds he has bet on the Queen of Spades, rather than the ace, and loses everything. When the Queen appears to wink at him, he is astonished by her remarkable resemblance to the old countess, and flees in terror. In a short conclusion, Pushkin writes that Lizavyeta marries the son of the Countess’ former steward, a state official who makes a good salary. Hermann, however, goes mad and is committed to an asylum. He is installed in Room 17 at the Obukhov hospital; he answers no questions, but merely mutters with unusual rapidity: «Three, seven, ace! Three, seven, queen!»
Inspiration[edit]
The character of the old countess was inspired by Princess Natalya Petrovna Golitsyna, who served as the lady-in-waiting for five Russian emperors and was 92 at the time Pushkin wrote «The Queen of Spades».[4] According to a legend, Golitsyna had been a successful gambler. When her grandson lost a considerable amount of money playing cards and came to her to beg her for money, Golitsyna instead revealed to him the secret three cards that Count Saint-Germain showed to her in Paris.[5] However, while the Countess died in the story, Golitsyna outlived Pushkin and reached the age of 97.[6]
Critics have argued that the Count Saint-Germain holds historical importance in the story. Saint-Germain serves as the namesake for the story’s protagonist, Hermann. Beyond this, the historical Saint-Germain may represent a father figure for Hermann, the antithesis to Hermann’s character, or a former love interest of the countess who seeks revenge for her death by causing Hermann to pick the wrong cards.[7]
The card game of faro also plays an important role in Pushkin’s story. The game is played by having a player bet on a winning card. The dealer then begins turning over cards, burning the first (known as «soda») to his left. The second card is placed face up to his right; this is the first winning card. The third card is placed face up in the left pile, as a losing card. The dealer continues turning over cards, alternating piles until the bet has been won or lost.[8]
Themes[edit]
Reality vs. the supernatural[edit]
According to Fyodor Dostoyevsky, Pushkin’s tale represents “the pinnacle of the art of the fantastic”.[9] While readers may think that the vision of the Countess that appears to Hermann was merely an apparition, at the end of the story, Pushkin has still given no definitive answer. Readers must decide whether the countess appeared only to Hermann in his mind, a realistic solution, or whether Hermann has entered the world of the supernatural. Critics have attempted to answer this question using a variety of cryptographic clues within the text. These critics focus on three elements: the origin of the three, seven and ace; whether Hermann could have identified the cards without the ghost’s intervention, and possible explanations for Hermann’s mistake with the last card.[5]
Different critics have presented contradicting supernatural or rational views of Hermann’s final mistake. The critic Gary Rosenshield claims that, by making the wrong choice of cards, Hermann actually did the right thing: as a man obsessed with gambling, having won the money would have meant that he could never gamble again, and therefore would have never again lived.[10]
Other critics with rational explanations, such as Nathan Rosen and Viktor Vonogradov, claim that Hermann may have simply seen a likeness between the Countess who gave him the secret and the Queen card, leading him to make a mistake.[11][12] This explanation focuses on Pushkin’s quote in the story that “Two fixed ideas can no more exist together in the moral world than two bodies can occupy one and the same place in the physical world.” Here, Hermann cannot separate the actual cards from the Countess who reveals them to him, leading him to accidentally choose the queen instead of an ace.
In contrast to these rational explanations, other critics claim that Hermann entered the world of the supernatural and that the card actually changed after Hermann had picked it. These explanations argue that the Countess sought revenge on Hermann for her death. Critic Sergei Davydov argues that, since the Countess doubted that Hermann would indeed marry Lizavyeta—a concession he had made to acquire the secret—her ghost caused a magical transformation of the cards that led to Hermann’s downfall.[5]
Storytelling[edit]
Pushkin’s tale is considered to be a work about «telling stories». Hermann, who is an author within the context of the story, in a way attempts to author his own fate by setting up a gambling situation in which he is guaranteed to win. Hermann’s motivations to set up the scenario also come primarily from gossip, or word of mouth from his acquaintances. It is as if he is set within a story told by others, and feels inspired to write his own.[13]
A reading of The Queen of Spades holds that the story reveals the Russian stereotype of the German, one who is a cold and calculating person bent on accumulating wealth.[14]
Avarice[edit]
Rosenshield describes Pushkin’s Queen of Spades as an “eternal tale of gambling and avarice”.[15] In the story, Hermann becomes obsessed by gambling, even before the Countess grants him her secret to the cards. According to critic Nathan Rosen, Hermann’s fatal mistake at the end of the story constitutes an act of self-punishment: Hermann punishes himself for the avarice of his corrupted soul.[16] Beyond this greed in the form of his gambling obsession, Hermann’s avarice manifests itself in his dealings with Lizavyeta and the Countess. From the moment when he first sets eye on her, Hermann manipulates Lizaveta and her “injured innocence” to gain access to the Countess and the gambling secrets she holds; however, Hermann’s “depravity becomes fully manifest in the climactic bedroom scene” when he trespasses into the Countess’ room and causes her death.[17]
Style[edit]
Pushkin uses metapoetic moments throughout the story to question the reliability of the narrator and to discern the genre of the work. These metapoetic moments refer to the story dealing with stories internally. One of the clearest example of this takes place after Hermann’s encounter with the countess’ ghostly form. After her departure, Hermann immediately writes down his vision, recording it on paper and writing a small story within the larger story of The Queen of Spades.[13] A second example is when Tomsky and his grandmother talk about traditional plot lines within a Russian novel, of which his grandmother denies the existence.[13]
Adaptations[edit]
One of the most notable adaptations of The Queen of Spades was a film produced by Anatole de Grunwald completed in 1949. This film is recognized for its fidelity to the original story with few differences such as the depiction of the backstory about how the Countess acquired the secret of the three winning cards.[18] This film was directed by Thorold Dickinson. It received widespread critical acclaim and was nominated for the BAFTA award for Best British Film.
Pushkin’s story has been adapted numerous times into multiple mediums. These include:
- An 1864 German operetta by Franz von Suppé
- An 1890 opera by Russian composer Pyotr Ilyich Tchaikovsky
- A 1910 Russian silent short film directed by Pyotr Chardynin
- A 1916 Russian silent film directed by Yakov Protazanov
- A 1927 German silent film
- The 1949 British film The Queen of Spades produced by Anatole de Grunwald
- A 1960 Soviet film directed by Roman Tikhomirov
- A 1982 Soviet film by Igor Maslennikov
- A 1988 Soviet film These… three trusty cards…[19] by Aleksandr Orlov
The story has also been adapted for radio, including:
- The 9 November 1947 episode of Mystery in the Air, starring Peter Lorre as Hermann.[20]
- A 1997 BBC Radio 4 adaptation for the Afternoon Drama series, with Greg Wise and Amanda Root.
References[edit]
- ^ Binyon, Pushkin: A Biography, p. 424.
- ^ Binyon, Pushkin: A Biography, p. 444.
- ^ The Operatic Pushkin.
- ^ Pushkin, Alexander (2013-11-17). Delphi Collected Works of Alexander Pushkin (Illustrated). Delphi Classics. ISBN 9781908909688.
- ^ a b c Davydov, Sergei (1999-01-01). «The Ace in «The Queen of Spades»«. Slavic Review. 58 (2): 309–328. doi:10.2307/2673073. JSTOR 2673073.
- ^ Zinovieff, Kyril; Hughes, Jenny (2005). The Companion Guide to St Petersburg. Suffolk, UK: Companion Guides. pp. 103. ISBN 1900639408.
- ^ Corwell, Neil (2002-01-01). ««You’ve heard of the Count Saint-Germain …» —in Pushkin’s ‘The Queen of Spades’ and Far Beyond». New Zealand Slavonic Journal: 49–66. JSTOR 40922261.
- ^ «Playing Cards, Card Games and Rules, Games and Family Fun from Bicycle». www.bicyclecards.ca. Retrieved 2016-03-08.
- ^ Dostoyevsky, Fyodor; Dolinin, A. S. (1935-01-01). F. M. Dostoevskiĭ: materialy i issledovanii︠a︡ (in Russian). Leningrad: Izd-vo Akademii nauk SSSR. OCLC 9670217.
- ^ Rosenshield, Gary (1994-01-01). «Choosing the Right Card: Madness, Gambling, and the Imagination in Pushkin’s «The Queen of Spades»«. PMLA. 109 (5): 995–1008. doi:10.2307/462967. JSTOR 462967.
- ^ Rosen, Nathan (1975-01-01). «The Magic Cards in The Queen of Spades». The Slavic and East European Journal. 19 (3): 255–275. doi:10.2307/306284. JSTOR 306284.
- ^ Vinogradov (1936). «Stil’ «Pikovoi damy»«. feb-web.ru. Retrieved 2016-03-08.
- ^ a b c Douglas, Clayton, J. ««The Queen of Spades»: A Seriously Intended Joke / Пушкинский вестник». The Pushkin Review. Retrieved 2016-03-08.
- ^ Barabtarlo, Gennady (2000). Cold Fusion: Aspects of the German Cultural Presence in Russia. New York: Berghahn Books. p. 50. ISBN 1571811885.
- ^ Gregg, Richard. “Germann the Confessor and the Stony, Seated Countess: The Moral Subtext of Pushkin’s ‘the Queen of Spades’”. The Slavonic and East European Review 78.4 (2000): 612–624.
- ^ Rosen, Nathan. «The Magic Cards in the Queen of Spades». The Slavic and East European Journal 19.3 (1975): 255–275.
- ^ Rosenshield, Gary. Pushkin and the Genres of Madness: The Masterpieces of 1833. Madison, WI: U of Wisconsin, 2003. Print.
- ^ Backer, Ron (2015). Classic Horror Films and the Literature That Inspired Them. Jefferson, NC: McFarland. p. 40. ISBN 9780786498963.
- ^ https://www.imdb.com/title/tt0255150/[user-generated source]
- ^ «Those Were the Days». Nostalgia Digest. 42 (3): 39. Summer 2016.
21. Cradle Of Filth. «Lord Abortion», Midian (2000). © Universal Music Publishing Group.
External links[edit]
Wikisource has original text related to this article:
- Пиковая дама available at Russian Virtual Library (in Russian)
- «The Queen of Spades», transl. by Rosemary Edmonds
- Queen of Spades public domain audiobook at LibriVox
- Queen of Spades (1910) on YouTube (English subtitles)
- Opera Queen of Spades on YouTube
«The Queen of Spades» (Russian: «Пиковая дама»; Pikovaya dama) is a short story with supernatural elements by Alexander Pushkin about human avarice. Pushkin wrote the story in autumn 1833 in Boldino,[1] and it was first published in the literary magazine Biblioteka dlya chteniya in March 1834.[2]
The story served as basis for the operas The Queen of Spades (1890) by Pyotr Ilyich Tchaikovsky, La dame de pique (1850) by Fromental Halévy and Pique Dame (1864) by Franz von Suppé,[3] and numerous films have been based on this story.
Plot summary[edit]
Obukhov Hospital in St. Petersburg, Russia, where Hermann is committed at the story’s conclusion
Hermann, an ethnic German, is an officer of the engineers in the Imperial Russian Army. He constantly watches the other officers gamble, but never plays himself. One night, Tomsky tells a story about his grandmother, an elderly countess. Many years ago, in France, she lost a fortune at faro, and then won it back with the secret of the three winning cards, which she learned from the notorious Count of St. Germain. Hermann becomes obsessed with obtaining the secret.
The countess (who is now 87 years old) has a young ward, Lizavyeta Ivanovna. Hermann sends love letters to Lizavyeta, and persuades her to let him into the house. There Hermann accosts the countess, demanding the secret. She first tells him that story was a joke, but Hermann refuses to believe her. He repeats his demands, but she does not speak. He draws a pistol and threatens her, and the old lady dies of fright. Hermann then flees to the apartment of Lizavyeta in the same building. There he confesses to frightening the countess to death with his pistol. He defends himself by saying that the pistol was not loaded. He escapes from the house with the aid of Lizavyeta, who is disgusted to learn that his professions of love were a mask for greed.
Hermann attends the funeral of the countess, and is terrified to see the countess open her eyes in the coffin and look at him. Later that night, the ghost of the countess appears. The ghost names the secret three cards (three, seven, ace), tells him he must play just once each night and then orders him to marry Lizavyeta. Hermann takes his entire savings to Chekalinsky’s salon, where wealthy men gamble at faro for high stakes. On the first night, he bets it all on the three and wins. On the second night, he wins on the seven. On the third night, he bets on the ace—but when cards are shown, he finds he has bet on the Queen of Spades, rather than the ace, and loses everything. When the Queen appears to wink at him, he is astonished by her remarkable resemblance to the old countess, and flees in terror. In a short conclusion, Pushkin writes that Lizavyeta marries the son of the Countess’ former steward, a state official who makes a good salary. Hermann, however, goes mad and is committed to an asylum. He is installed in Room 17 at the Obukhov hospital; he answers no questions, but merely mutters with unusual rapidity: «Three, seven, ace! Three, seven, queen!»
Inspiration[edit]
The character of the old countess was inspired by Princess Natalya Petrovna Golitsyna, who served as the lady-in-waiting for five Russian emperors and was 92 at the time Pushkin wrote «The Queen of Spades».[4] According to a legend, Golitsyna had been a successful gambler. When her grandson lost a considerable amount of money playing cards and came to her to beg her for money, Golitsyna instead revealed to him the secret three cards that Count Saint-Germain showed to her in Paris.[5] However, while the Countess died in the story, Golitsyna outlived Pushkin and reached the age of 97.[6]
Critics have argued that the Count Saint-Germain holds historical importance in the story. Saint-Germain serves as the namesake for the story’s protagonist, Hermann. Beyond this, the historical Saint-Germain may represent a father figure for Hermann, the antithesis to Hermann’s character, or a former love interest of the countess who seeks revenge for her death by causing Hermann to pick the wrong cards.[7]
The card game of faro also plays an important role in Pushkin’s story. The game is played by having a player bet on a winning card. The dealer then begins turning over cards, burning the first (known as «soda») to his left. The second card is placed face up to his right; this is the first winning card. The third card is placed face up in the left pile, as a losing card. The dealer continues turning over cards, alternating piles until the bet has been won or lost.[8]
Themes[edit]
Reality vs. the supernatural[edit]
According to Fyodor Dostoyevsky, Pushkin’s tale represents “the pinnacle of the art of the fantastic”.[9] While readers may think that the vision of the Countess that appears to Hermann was merely an apparition, at the end of the story, Pushkin has still given no definitive answer. Readers must decide whether the countess appeared only to Hermann in his mind, a realistic solution, or whether Hermann has entered the world of the supernatural. Critics have attempted to answer this question using a variety of cryptographic clues within the text. These critics focus on three elements: the origin of the three, seven and ace; whether Hermann could have identified the cards without the ghost’s intervention, and possible explanations for Hermann’s mistake with the last card.[5]
Different critics have presented contradicting supernatural or rational views of Hermann’s final mistake. The critic Gary Rosenshield claims that, by making the wrong choice of cards, Hermann actually did the right thing: as a man obsessed with gambling, having won the money would have meant that he could never gamble again, and therefore would have never again lived.[10]
Other critics with rational explanations, such as Nathan Rosen and Viktor Vonogradov, claim that Hermann may have simply seen a likeness between the Countess who gave him the secret and the Queen card, leading him to make a mistake.[11][12] This explanation focuses on Pushkin’s quote in the story that “Two fixed ideas can no more exist together in the moral world than two bodies can occupy one and the same place in the physical world.” Here, Hermann cannot separate the actual cards from the Countess who reveals them to him, leading him to accidentally choose the queen instead of an ace.
In contrast to these rational explanations, other critics claim that Hermann entered the world of the supernatural and that the card actually changed after Hermann had picked it. These explanations argue that the Countess sought revenge on Hermann for her death. Critic Sergei Davydov argues that, since the Countess doubted that Hermann would indeed marry Lizavyeta—a concession he had made to acquire the secret—her ghost caused a magical transformation of the cards that led to Hermann’s downfall.[5]
Storytelling[edit]
Pushkin’s tale is considered to be a work about «telling stories». Hermann, who is an author within the context of the story, in a way attempts to author his own fate by setting up a gambling situation in which he is guaranteed to win. Hermann’s motivations to set up the scenario also come primarily from gossip, or word of mouth from his acquaintances. It is as if he is set within a story told by others, and feels inspired to write his own.[13]
A reading of The Queen of Spades holds that the story reveals the Russian stereotype of the German, one who is a cold and calculating person bent on accumulating wealth.[14]
Avarice[edit]
Rosenshield describes Pushkin’s Queen of Spades as an “eternal tale of gambling and avarice”.[15] In the story, Hermann becomes obsessed by gambling, even before the Countess grants him her secret to the cards. According to critic Nathan Rosen, Hermann’s fatal mistake at the end of the story constitutes an act of self-punishment: Hermann punishes himself for the avarice of his corrupted soul.[16] Beyond this greed in the form of his gambling obsession, Hermann’s avarice manifests itself in his dealings with Lizavyeta and the Countess. From the moment when he first sets eye on her, Hermann manipulates Lizaveta and her “injured innocence” to gain access to the Countess and the gambling secrets she holds; however, Hermann’s “depravity becomes fully manifest in the climactic bedroom scene” when he trespasses into the Countess’ room and causes her death.[17]
Style[edit]
Pushkin uses metapoetic moments throughout the story to question the reliability of the narrator and to discern the genre of the work. These metapoetic moments refer to the story dealing with stories internally. One of the clearest example of this takes place after Hermann’s encounter with the countess’ ghostly form. After her departure, Hermann immediately writes down his vision, recording it on paper and writing a small story within the larger story of The Queen of Spades.[13] A second example is when Tomsky and his grandmother talk about traditional plot lines within a Russian novel, of which his grandmother denies the existence.[13]
Adaptations[edit]
One of the most notable adaptations of The Queen of Spades was a film produced by Anatole de Grunwald completed in 1949. This film is recognized for its fidelity to the original story with few differences such as the depiction of the backstory about how the Countess acquired the secret of the three winning cards.[18] This film was directed by Thorold Dickinson. It received widespread critical acclaim and was nominated for the BAFTA award for Best British Film.
Pushkin’s story has been adapted numerous times into multiple mediums. These include:
- An 1864 German operetta by Franz von Suppé
- An 1890 opera by Russian composer Pyotr Ilyich Tchaikovsky
- A 1910 Russian silent short film directed by Pyotr Chardynin
- A 1916 Russian silent film directed by Yakov Protazanov
- A 1927 German silent film
- The 1949 British film The Queen of Spades produced by Anatole de Grunwald
- A 1960 Soviet film directed by Roman Tikhomirov
- A 1982 Soviet film by Igor Maslennikov
- A 1988 Soviet film These… three trusty cards…[19] by Aleksandr Orlov
The story has also been adapted for radio, including:
- The 9 November 1947 episode of Mystery in the Air, starring Peter Lorre as Hermann.[20]
- A 1997 BBC Radio 4 adaptation for the Afternoon Drama series, with Greg Wise and Amanda Root.
References[edit]
- ^ Binyon, Pushkin: A Biography, p. 424.
- ^ Binyon, Pushkin: A Biography, p. 444.
- ^ The Operatic Pushkin.
- ^ Pushkin, Alexander (2013-11-17). Delphi Collected Works of Alexander Pushkin (Illustrated). Delphi Classics. ISBN 9781908909688.
- ^ a b c Davydov, Sergei (1999-01-01). «The Ace in «The Queen of Spades»«. Slavic Review. 58 (2): 309–328. doi:10.2307/2673073. JSTOR 2673073.
- ^ Zinovieff, Kyril; Hughes, Jenny (2005). The Companion Guide to St Petersburg. Suffolk, UK: Companion Guides. pp. 103. ISBN 1900639408.
- ^ Corwell, Neil (2002-01-01). ««You’ve heard of the Count Saint-Germain …» —in Pushkin’s ‘The Queen of Spades’ and Far Beyond». New Zealand Slavonic Journal: 49–66. JSTOR 40922261.
- ^ «Playing Cards, Card Games and Rules, Games and Family Fun from Bicycle». www.bicyclecards.ca. Retrieved 2016-03-08.
- ^ Dostoyevsky, Fyodor; Dolinin, A. S. (1935-01-01). F. M. Dostoevskiĭ: materialy i issledovanii︠a︡ (in Russian). Leningrad: Izd-vo Akademii nauk SSSR. OCLC 9670217.
- ^ Rosenshield, Gary (1994-01-01). «Choosing the Right Card: Madness, Gambling, and the Imagination in Pushkin’s «The Queen of Spades»«. PMLA. 109 (5): 995–1008. doi:10.2307/462967. JSTOR 462967.
- ^ Rosen, Nathan (1975-01-01). «The Magic Cards in The Queen of Spades». The Slavic and East European Journal. 19 (3): 255–275. doi:10.2307/306284. JSTOR 306284.
- ^ Vinogradov (1936). «Stil’ «Pikovoi damy»«. feb-web.ru. Retrieved 2016-03-08.
- ^ a b c Douglas, Clayton, J. ««The Queen of Spades»: A Seriously Intended Joke / Пушкинский вестник». The Pushkin Review. Retrieved 2016-03-08.
- ^ Barabtarlo, Gennady (2000). Cold Fusion: Aspects of the German Cultural Presence in Russia. New York: Berghahn Books. p. 50. ISBN 1571811885.
- ^ Gregg, Richard. “Germann the Confessor and the Stony, Seated Countess: The Moral Subtext of Pushkin’s ‘the Queen of Spades’”. The Slavonic and East European Review 78.4 (2000): 612–624.
- ^ Rosen, Nathan. «The Magic Cards in the Queen of Spades». The Slavic and East European Journal 19.3 (1975): 255–275.
- ^ Rosenshield, Gary. Pushkin and the Genres of Madness: The Masterpieces of 1833. Madison, WI: U of Wisconsin, 2003. Print.
- ^ Backer, Ron (2015). Classic Horror Films and the Literature That Inspired Them. Jefferson, NC: McFarland. p. 40. ISBN 9780786498963.
- ^ https://www.imdb.com/title/tt0255150/[user-generated source]
- ^ «Those Were the Days». Nostalgia Digest. 42 (3): 39. Summer 2016.
21. Cradle Of Filth. «Lord Abortion», Midian (2000). © Universal Music Publishing Group.
External links[edit]
Wikisource has original text related to this article:
- Пиковая дама available at Russian Virtual Library (in Russian)
- «The Queen of Spades», transl. by Rosemary Edmonds
- Queen of Spades public domain audiobook at LibriVox
- Queen of Spades (1910) on YouTube (English subtitles)
- Opera Queen of Spades on YouTube
- Полный текст
- I
- II
- III
- IV
- V
- VI
- Заключение
- Примечания
Пиковая дама означает тайную недоброжелательность.
Новейшая гадательная книга.
I
А в ненастные дни
Собирались они
Часто;
Гнули – Бог их прости! —
От пятидесяти
На сто,
И выигрывали,
И отписывали
Мелом.
Так, в ненастные дни,
Занимались они
Делом.
Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра. Те, которые остались в выигрыше, ели с большим аппетитом; прочие, в рассеянности, сидели перед своими приборами. Но шампанское явилось, разговор оживился, и все приняли в нем участие.
– Что ты сделал, Сурин? – спросил хозяин.
– Проиграл, по обыкновению. – Надобно признаться, что я несчастлив: играю мирандолем, никогда не горячусь, ничем меня с толку не собьёшь, а всё проигрываюсь!
– И ты не разу не соблазнился? ни разу не поставил на руте?.. Твердость твоя для меня удивительна.
– А каков Германн! – сказал один из гостей, указывая на молодого инженера, – отроду не брал он карты в руки, отроду не загнул ни одного пароли, а до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру!
– Игра занимает меня сильно, – сказал Германн, – но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее.
– Германн немец: он расчетлив, вот и всё! – заметил Томский. – А если кто для меня непонятен, так это моя бабушка графиня Анна Федотовна.
– Как? что? – закричали гости.
– Не могу постигнуть, – продолжал Томский, – каким образом бабушка моя не понтирует!
– Да что ж тут удивительного, – сказал Нарумов, – что осьмидесятилетняя старуха не понтирует?
– Так вы ничего про неё не знаете?
– Нет! право, ничего!
– О, так послушайте:
Надобно знать, что бабушка моя, лет шестьдесят тому назад, ездила в Париж и была там в большой моде. Народ бегал за нею, чтобы увидеть la Venus moscovite[1]; Ришелье за нею волочился, и бабушка уверяет, что он чуть было не застрелился от её жестокости.
В то время дамы играли в фараон. Однажды при дворе она проиграла на слово герцогу Орлеанскому что-то очень много. Приехав домой, бабушка, отлепливая мушки с лица и отвязывая фижмы, объявила дедушке о своем проигрыше и приказала заплатить.
Покойный дедушка, сколько я помню, был род бабушкиного дворецкого. Он её боялся, как огня; однако, услышав о таком ужасном проигрыше, он вышел из себя, принес счёты, доказал ей, что в полгода они издержали полмиллиона, что под Парижем нет у них ни подмосковной, ни саратовской деревни, и начисто отказался от платежа. Бабушка дала ему пощечину и легла спать одна, в знак своей немилости.
На другой день она велела позвать мужа, надеясь, что домашнее наказание над ним подействовало, но нашла его непоколебимым. В первый раз в жизни дошла она с ним до рассуждений и объяснений; думала усовестить его, снисходительно доказывая, что долг долгу розь и что есть разница между принцем и каретником. – Куда! дедушка бунтовал. Нет, да и только! Бабушка не знала, что делать.
С нею был коротко знаком человек очень замечательный. Вы слышали о графе Сен-Жермене, о котором рассказывают так много чудесного. Вы знаете, что он выдавал себя за Вечного Жида, за изобретателя жизненного эликсира и философского камня, и прочая. Над ним смеялись, как над шарлатаном, а Казанова в своих Записках говорит, что он был шпион; впрочем, Сен-Жермен, несмотря на свою таинственность, имел очень почтенную наружность и был в обществе человек очень любезный. Бабушка до сих пор любит его без памяти и сердится, если говорят об нём с неуважением. Бабушка знала, что Сен-Жермен мог располагать большими деньгами. Она решилась к нему прибегнуть. Написала ему записку и просила немедленно к ней приехать.
Старый чудак явился тотчас и застал в ужасном горе. Она описала ему самыми черными красками варварство мужа и сказала наконец, что всю свою надежду полагает на его дружбу и любезность.
Сен-Жермен задумался.
«Я могу услужить вам этой суммою, – сказал он, – но знаю, что вы не будете спокойны, пока со мной не расплатитесь, а я бы не желал вводить вас в новые хлопоты. Есть другое средство: вы можете отыграться». «Но, любезный граф, – отвечала бабушка, – я говорю вам, что у нас денег вовсе нет». – «Деньги тут не нужны, – возразил Сен-Жермен: – извольте меня выслушать». Тут он открыл ей тайну, за которую всякий из нас дорого бы дал…
Молодые игроки удвоили внимание. Томский закурил трубку, затянулся и продолжал.
В тот же самый вечер бабушка явилась в Версаль, аu jeu de la Reine[2]. Герцог Орлеанский метал; бабушка слегка извинилась, что не привезла своего долга, в оправдание сплела маленькую историю и стала против него понтировать. Она выбрала три карты, поставила их одна за другою: все три выиграли ей соника, и бабушка отыгралась совершенно.
– Случай! – сказал один из гостей.
– Сказка! – заметил Германн.
– Может статься, порошковые карты? – подхватил третий.
– Не думаю, – отвечал важно Томский.
– Как! – сказал Нарумов, – у тебя есть бабушка, которая угадывает три карты сряду, а ты до сих пор не перенял у ней её кабалистики?
– Да, чорта с два! – отвечал Томский, – у ней было четверо сыновей, в том числе и мой отец: все четыре отчаянные игроки, и ни одному не открыла она своей тайны; хоть это было бы не худо для них и даже для меня. Но вот что мне рассказывал дядя, граф Иван Ильич, и в чём он меня уверял честью. Покойный Чаплицкий, тот самый, который умер в нищете, промотав миллионы, однажды в молодости своей проиграл – помнится Зоричу – около трехсот тысяч. Он был в отчаянии. Бабушка, которая всегда была строга к шалостям молодых людей, как-то сжалилась над Чаплицким. Она дала ему три карты, с тем, чтоб он поставил их одну за другою, и взяла с него честное слово впредь уже никогда не играть. Чаплицкий явился к своему победителю: они сели играть. Чаплицкий поставил на первую карту пятьдесят тысяч и выиграл соника; загнул пароли, пароли-пе, – отыгрался и остался ещё в выигрыше…
– Однако пора спать: уже без четверти шесть.
В самом деле, уже рассветало: молодые люди допили свои рюмки и разъехались.
II
– II parait que monsieur est decidement pourles suivantes.
– Que voulez-vus, madame? Elles sont plus fraiches[3].
Светский разговор.
Старая графиня *** сидела в своей уборной перед зеркалом. Три девушки окружали её. Одна держала банку румян, другая коробку со шпильками, третья высокий чепец с лентами огненного цвета. Графиня не имела ни малейшего притязания на красоту, давно увядшую, но сохраняла все привычки своей молодости, строго следовала модам семидесятых годов и одевалась так же долго, так же старательно, как и шестьдесят лет тому назад. У окошка сидела за пяльцами барышня, её воспитанница.
– Здравствуйте, grand’maman[4], – сказал, вошедши молодой офицер. – Bon jour, mademoiselle Lise[5]. Grand’maman, я к вам с просьбою.
– Что такое, Paul[6]?
– Позвольте представить одного из моих приятелей и привезти его к вам в пятницу на бал.
– Привези мне его прямо на бал, и тут мне его и представишь. Был ты вчерась у ***?
– Как же! очень было весело; танцевали до пяти часов. Как хороша была Елецкая!
– И, мой милый! Что в ней хорошего? Такова ли была её бабушка, княгиня Дарья Петровна?.. Кстати: я чай, она уж очень постарела, княгиня Дарья Петровна?
– Как, постарела? – отвечал рассеянно Томский, – она семь лет как умерла. Барышня подняла голову и сделала знак молодому человеку. Он вспомнил, что от старой
графини таили смерть её ровесниц, и закусил себе губу. Но графиня услышала весть, для неё новую, с большим равнодушием.
– Умерла! – сказала она, – а я и не знала! Мы вместе были пожалованы во фрейлины, и когда мы представились, то государыня…
И графиня в сотый раз рассказала внуку свой анекдот.
– Ну, Paul, – сказала она потом, – теперь помоги мне встать. Лизанька, где моя табакерка?
И графиня со своими девушками пошла за ширмами оканчивать свой туалет. Томский остался с барышнею.
– Кого это вы хотите представить? – тихо спросила Лизавета Ивановна.
– Нарумова. Вы его знаете?
– Нет! Он военный или статский?
– Военный.
– Инженер?
– Нет! кавалерист. А почему вы думали, что он инженер? Барышня засмеялась и не отвечала ни слова.
– Paul! – закричала графиня из-за ширмов, – пришли мне, какой-нибудь новый роман, только, пожалуйста, не из нынешних.
– Как это, grand’maman?
– То есть такой роман, где бы герой не давил ни отца, ни матери и где бы не было утопленных тел. Я ужасно боюсь утопленников!
– Таких романов нынче нет. Не хотите ли разве русских?
– А разве есть русские романы?.. Пришли, батюшка, пожалуйста, пришли!
– Простите, grand’maman: я спешу… Простите, Лизавета Ивановна! Почему же вы думаете, что Нарумов инженер?
– И Томский вышел из уборной.
Лизавета Ивановна осталась одна: она оставила работу и стала глядеть в окно. Вскоре на одной стороне улицы из-за угольного дома показался молодой офицер. Румянец покрыл её щеки: она принялась опять за работу и наклонила голову над самой канвою. В это время вошла графиня, совсем одетая.
– Прикажи, Лизанька, – сказала она, – карету закладывать, и поедем прогуляться. Лизанька встала из-за пяльцев и стала убирать свою работу.
– Что ты, мать моя! глуха, что ли! – закричала графиня. – Вели скорей закладывать карету.
– Сейчас! – отвечала тихо барышня и побежала в переднюю. Слуга вошел и подал графине книги от князя Павла Александровича.
– Хорошо! Благодарить, – сказала графиня. – Лизанька, Лизанька! да куда ж ты бежишь?
– Одеваться.
– Успеешь, матушка. Сиди здесь. Раскрой-ка первый том; читай вслух… Барышня взяла книгу и прочла несколько строк.
– Громче! – сказала графиня. – Что с тобою, мать моя? с голосу спала, что ли?.. Погоди: подвинь мне скамеечку ближе… ну!
Лизавета Ивановна прочла ещё две страницы. Графиня зевнула.
– Брось эту книгу, – сказала она. – что за вздор! Отошли это князю Павлу и вели благодарить… Да что же карета?
– Карета готова, – сказала Лизавета Ивановна, взглянув на улицу.
– Что же ты не одета? – сказала графиня, – всегда надобно тебя ждать! Это, матушка, несносно.
Лиза побежала в свою комнату. Не прошло двух минут, графиня начала звонить изо всей мочи. Три девушки вбежали в одну дверь, а камердинер в другую.
– Что это вас не докличешься? – сказала им графиня. – Сказать Лизавете Ивановне, что я её жду.
Лизавета Ивановна вошла в капоте и в шляпке.
Пиковая дама: читать
Пиковая дама означает тайную недоброжелательность.
Новейшая гадательная книга.
I
А в ненастные дни
Собирались они
Часто;
Гнули – Бог их прости! —
От пятидесяти
На сто,
И выигрывали,
И отписывали
Мелом.
Так, в ненастные дни,
Занимались они
Делом.
Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра. Те, которые остались в выигрыше, ели с большим аппетитом; прочие, в рассеянности, сидели перед своими приборами. Но шампанское явилось, разговор оживился, и все приняли в нем участие.
– Что ты сделал, Сурин? – спросил хозяин.
– Проиграл, по обыкновению. – Надобно признаться, что я несчастлив: играю мирандолем, никогда не горячусь, ничем меня с толку не собьёшь, а всё проигрываюсь!
– И ты не разу не соблазнился? ни разу не поставил на руте?.. Твердость твоя для меня удивительна.
– А каков Германн! – сказал один из гостей, указывая на молодого инженера, – отроду не брал он карты в руки, отроду не загнул ни одного пароли, а до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру!
– Игра занимает меня сильно, – сказал Германн, – но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее.
– Германн немец: он расчетлив, вот и всё! – заметил Томский. – А если кто для меня непонятен, так это моя бабушка графиня Анна Федотовна.
– Как? что? – закричали гости.
– Не могу постигнуть, – продолжал Томский, – каким образом бабушка моя не понтирует!
– Да что ж тут удивительного, – сказал Нарумов, – что осьмидесятилетняя старуха не понтирует?
– Так вы ничего про неё не знаете?
– Нет! право, ничего!
– О, так послушайте:
Надобно знать, что бабушка моя, лет шестьдесят тому назад, ездила в Париж и была там в большой моде. Народ бегал за нею, чтобы увидеть la Venus moscovite; Ришелье за нею волочился, и бабушка уверяет, что он чуть было не застрелился от её жестокости.
В то время дамы играли в фараон. Однажды при дворе она проиграла на слово герцогу Орлеанскому что-то очень много. Приехав домой, бабушка, отлепливая мушки с лица и отвязывая фижмы, объявила дедушке о своем проигрыше и приказала заплатить.
Покойный дедушка, сколько я помню, был род бабушкиного дворецкого. Он её боялся, как огня; однако, услышав о таком ужасном проигрыше, он вышел из себя, принес счёты, доказал ей, что в полгода они издержали полмиллиона, что под Парижем нет у них ни подмосковной, ни саратовской деревни, и начисто отказался от платежа. Бабушка дала ему пощечину и легла спать одна, в знак своей немилости.
На другой день она велела позвать мужа, надеясь, что домашнее наказание над ним подействовало, но нашла его непоколебимым. В первый раз в жизни дошла она с ним до рассуждений и объяснений; думала усовестить его, снисходительно доказывая, что долг долгу розь и что есть разница между принцем и каретником. – Куда! дедушка бунтовал. Нет, да и только! Бабушка не знала, что делать.
С нею был коротко знаком человек очень замечательный. Вы слышали о графе Сен-Жермене, о котором рассказывают так много чудесного. Вы знаете, что он выдавал себя за Вечного Жида, за изобретателя жизненного эликсира и философского камня, и прочая. Над ним смеялись, как над шарлатаном, а Казанова в своих Записках говорит, что он был шпион; впрочем, Сен-Жермен, несмотря на свою таинственность, имел очень почтенную наружность и был в обществе человек очень любезный. Бабушка до сих пор любит его без памяти и сердится, если говорят об нём с неуважением. Бабушка знала, что Сен-Жермен мог располагать большими деньгами. Она решилась к нему прибегнуть. Написала ему записку и просила немедленно к ней приехать.
Старый чудак явился тотчас и застал в ужасном горе. Она описала ему самыми черными красками варварство мужа и сказала наконец, что всю свою надежду полагает на его дружбу и любезность.
Сен-Жермен задумался.
«Я могу услужить вам этой суммою, – сказал он, – но знаю, что вы не будете спокойны, пока со мной не расплатитесь, а я бы не желал вводить вас в новые хлопоты. Есть другое средство: вы можете отыграться». «Но, любезный граф, – отвечала бабушка, – я говорю вам, что у нас денег вовсе нет». – «Деньги тутне нужны, – возразил Сен-Жермен: – извольте меня выслушать». Тут он открыл ей тайну, за которую всякий из нас дорого бы дал…
Молодые игроки удвоили внимание. Томский закурил трубку, затянулся и продолжал.
В тот же самый вечер бабушка явилась в Версаль, аu jeu de la Reine. Герцог Орлеанский метал; бабушка слегка извинилась, что не привезла своего долга, в оправдание сплела маленькую историю и стала против него понтировать. Она выбрала три карты, поставила их одна за другою: все три выиграли ей соника, и бабушка отыгралась совершенно.
– Случай! – сказал один из гостей.
– Сказка! – заметил Германн.
– Может статься, порошковые карты? – подхватил третий.
– Не думаю, – отвечал важно Томский.
– Как! – сказал Нарумов, – у тебя есть бабушка, которая угадывает три карты сряду, а ты до сих пор не перенял у ней её кабалистики?
– Да, чорта с два! – отвечал Томский, – у ней было четверо сыновей, в том числе и мой отец: все четыре отчаянные игроки, и ни одному не открыла она своей тайны; хоть это было бы не худо для них и даже для меня. Но вот что мне рассказывал дядя, граф Иван Ильич, и в чём он меня уверял честью. Покойный Чаплицкий, тот самый, который умер в нищете, промотав миллионы, однажды в молодости своей проиграл – помнится Зоричу – около трехсот тысяч. Он был в отчаянии. Бабушка, которая всегда была строга к шалостям молодых людей, как-то сжалилась над Чаплицким. Она дала ему три карты, с тем, чтоб он поставил их одну за другою, и взяла с него честное слово впредь уже никогда не играть. Чаплицкий явился к своему победителю: они сели играть. Чаплицкий поставил на первую карту пятьдесят тысяч и выиграл соника; загнул пароли, пароли-пе, – отыгрался и остался ещё в выигрыше…
– Однако пора спать: уже без четверти шесть.
В самом деле, уже рассветало: молодые люди допили свои рюмки и разъехались.
II
– II parait que monsieur est decidement pourles suivantes.
– Que voulez-vus, madame? Elles sont plus fraiches.
Светский разговор.
Старая графиня *** сидела в своей уборной перед зеркалом. Три девушки окружали её. Одна держала банку румян, другая коробку со шпильками, третья высокий чепец с лентами огненного цвета. Графиня не имела ни малейшего притязания на красоту, давно увядшую, но сохраняла все привычки своей молодости, строго следовала модам семидесятых годов и одевалась так же долго, так же старательно, как и шестьдесят лет тому назад. У окошка сидела за пяльцами барышня, её воспитанница.
– Здравствуйте, grand’maman, – сказал, вошедши молодой офицер. – Bon jour, mademoiselle Lise. Grand’maman, я к вам с просьбою.
– Что такое, Paul?
– Позвольте представить одного из моих приятелей и привезти его к вам в пятницу на бал.
– Привези мне его прямо на бал, и тут мне его и представишь. Был ты вчерась у ***?
– Как же! очень было весело; танцевали до пяти часов. Как хороша была Елецкая!
– И, мой милый! Что в ней хорошего? Такова ли была её бабушка, княгиня Дарья Петровна?.. Кстати: я чай, она уж очень постарела, княгиня Дарья Петровна?
– Как, постарела? – отвечал рассеянно Томский, – она семь лет как умерла. Барышня подняла голову и сделала знак молодому человеку. Он вспомнил, что от старой
графини таили смерть её ровесниц, и закусил себе губу. Но графиня услышала весть, для неё новую, с большим равнодушием.
– Умерла! – сказала она, – а я и не знала! Мы вместе были пожалованы во фрейлины, и когда мы представились, то государыня…
И графиня в сотый раз рассказала внуку свой анекдот.
– Ну, Paul, – сказала она потом, – теперь помоги мне встать. Лизанька, где моя табакерка?
И графиня со своими девушками пошла за ширмами оканчивать свой туалет. Томский остался с барышнею.
– Кого это вы хотите представить? – тихо спросила Лизавета Ивановна.
– Нарумова. Вы его знаете?
– Нет! Он военный или статский?
– Военный.
– Инженер?
– Нет! кавалерист. А почему вы думали, что он инженер? Барышня замеялась и не отвечала ни слова.
– Paul! – закричала графиня из-за ширмов, – пришли мне, какой-нибудь новый роман, только, пожалуйста, не из нынешних.
– Как это, grand’maman?
– То есть такой роман, где бы герой не давил ни отца, ни матери и где бы не было утопленных тел. Я ужасно боюсь утопленников!
– Таких романов нынче нет. Не хотите ли разве русских?
– А разве есть русские романы?.. Пришли, батюшка, пожалуйста, пришли!
– Простите, grand’maman: я спешу… Простите, Лизавета Ивановна! Почему же вы думаете, что Нарумов инженер?
– И Томский вышел из уборной.
Лизавета Ивановна осталась одна: она оставила работу и стала глядеть в окно. Вскоре на одной стороне улицы из-за угольного дома показался молодой офицер. Румянец покрыл её щеки: она принялась опять за работу и наклонила голову над самой канвою. В это время вошла графиня, совсем одетая.
– Прикажи, Лизанька, – сказала она, – карету закладывать, и поедем прогуляться. Лизанька встала из-за пяльцев и стала убирать свою работу.
– Что ты, мать моя! глуха, что ли! – закричала графиня. – Вели скорей закладывать карету.
– Сейчас! – отвечала тихо барышня и побежала в переднюю. Слуга вошел и подал графине книги от князя Павла Александровича.
– Хорошо! Благодарить, – сказала графиня. – Лизанька, Лизанька! да куда ж ты бежишь?
– Одеваться.
– Успеешь, матушка. Сиди здесь. Раскрой-ка первый том; читай вслух… Барышня взяла книгу и прочла несколько строк.
– Громче! – сказала графиня. – Что с тобою, мать моя? с голосу спала, что ли?.. Погоди: подвинь мне скамеечку ближе… ну!
Лизавета Ивановна прочла ещё две страницы. Графиня зевнула.
– Брось эту книгу, – сказала она. – что за вздор! Отошли это князю Павлу и вели благодарить… Да что же карета?
– Карета готова, – сказала Лизавета Ивановна, взглянув на улицу.
– Что же ты не одета? – сказала графиня, – всегда надобно тебя ждать! Это, матушка, несносно.
Лиза побежала в свою комнату. Не прошло двух минут, графиня начала звонить изо всей мочи. Три девушки вбежали в одну дверь, а камердинер в другую.
– Что это вас не докличешься? – сказала им графиня. – Сказать Лизавете Ивановне, что я её жду.
Лизавета Ивановна вошла в капоте и в шляпке.
– Наконец, мать моя! – сказала графиня. – Что за наряды! Зачем это?.. Кого прельщать?.. А какова погода? – кажется, ветер.
– Никак нет-с, ваше сиятельство! очень тихо-с! – отвечал камердинер.
– Вы всегда говорите наобум! Отворите форточку. Так и есть: ветер! и прехолодный! Отложить карету! Лизанька, мы не поедем: нечего было наряжаться.
«И вот моя жизнь!» – подумала Лизавета Ивановна.
В самом деле, Лизавета Ивановна была пренесчастное создание. Горек чужой хлеб, говорит Данте, и тяжелы ступени чужого крыльца, а кому и знать горечь зависимости, как не бедной воспитаннице знатной старухи? Графиня ***, конечно, не имела злой души; но была своенравна, как женщина, избалованная светом, скупа и погружена в холодный эгоизм, как и все старые люди, отлюбившие в свой век и чуждые настоящему. Она участвовала во всех суетностях большого света, таскалась на балы, где сидела в углу, разрумяненная и одетая по старинной моде, как уродливое и необходимое украшение бальной залы; к ней с низкими поклонами подходили приезжающие гости, как по установленному обряду, и потом уже никто ею не занимался. У себя принимала она весь город, наблюдая строгий этикет и не узнавая никого в лицо. Многочисленная челядь её, разжирев и поседев в её передней и девичьей, делала, что хотела, наперерыв обкрадывая умирающую старуху. Лизавета Ивановна была домашней мученицею. Она разливала чай и получала выговоры за лишний расход сахара; она вслух читала романы и виновата была во всех ошибках автора; она сопровождала графиню в её прогулках и отвечала за погоду и за мостовую. Ей было назначено жалованье, которое никогда не доплачивали; а между тем требовали от неё, чтоб она одета была, как и все, то есть как очень немногие. В свете играла она самую жалкую роль. Все её знали и никто не замечал; на балах она танцевала только тогда, когда не хватало vis-a-vis, и дамы брали её под руку всякий раз, как им нужно было идти в уборную поправить что-нибудь в своём наряде. Она была самолюбива, живо чувствовала своё положение и глядела кругом себя, – с нетерпением ожидая избавителя; но молодые люди, расчетливые в ветреном своём тщеславии, не удостаивали её внимания, хотя Лизавета Ивановна была в сто раз милее наглых и холодных невест, около которых они увивались. Сколько раз, оставя тихонько скучную и пышную гостиную, она уходила плакать в бедной своей комнате, где стояли ширмы, оклеенные обоями, комод, зеркальце и крашеная кровать и где сальная свеча темно горела в медном шандале!
Однажды, – это случилось два дня после вечера, описанного в начале этой повести, и за неделю перед той сценой, на которой мы остановились, – однажды Лизавета Ивановна, сидя под окошком за пяльцами, нечаянно взглянула на улицу и увидела молодого инженера, стоящего неподвижно и устремившего глаза к её окошку. Она опустила голову и снова занялась работой; через пять минут взглянула опять, – молодой офицер стоял на том же месте. Не имея привычки кокетничать с прохожими офицерами, она перестала глядеть на улицу и шила около двух часов не поднимая головы. Подали обедать. Она встала, начала убирать свои пяльцы и, взглянув нечаянно на улицу, опять увидела офицера. Это показалось ей довольно странным. После обеда она подошла к окошку с чувством некоторого беспокойства, но уже офицера не было, – и она про него забыла…
Дня через два, выходя с графиней садиться в карету, она опять его увидела. Он стоял у самого подъезда, закрыв лицо бобровым воротником: черные глаза его сверкали из-под шляпы. Лизавета Ивановна испугалась, сама не зная чего, и села в карету с трепетом неизъяснимым.
Возвратясь домой, она подбежала к окошку, – офицер стоял на прежнем месте, устремив на неё глаза: она отошла, мучась любопытством и волнуемая чувством, для неё совершенно новым.
С того времени не проходило дня, чтоб молодой человек, в известный час, не являлся под окнами их дома. Между им и ею учредились неусловленные сношения. Сидя на своём месте за работой, она чувствовала его приближение, – подымала голову, смотрела на него с каждым днём долее и долее. Молодой человек, казалось, был за то ей благодарен: она видела острым взором молодости, как быстрый румянец покрывал его бледные щёки всякий раз, когда взоры их встречались. Через неделю она ему улыбнулась…
Когда Томский спросил позволения представить графине своего приятеля, сердце бедной девушки забилось. Но узнав, что Наумов не инженер, а конногвардеец, она сожалела, что нескромным вопросом высказала свою тайну ветреному Томскому.
Германн был сын обрусевшего немца, оставившего ему маленький капитал. Будучи твердо убеждён в необходимости упрочить свою независимость, Германн не касался и процентов, жил одним жалованьем, не позволял себе малейшей прихоти. Впрочем, он был скрытен и честолюбив, и товарищи его редко имели случай посмеяться над его излишней бережливостью. Он имел сильные страсти и огненное воображение, но твердость спасала его от обыкновенных заблуждений молодости. Так, например, будучи в душе игрок, никогда не брал он карты в руки, ибо рассчитал, что его состояние не позволяло ему (как сказывал он) жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее, – а между тем целые ночи просиживал за карточными столами и следовал с лихорадочным трепетом за различными оборотами игры.
Анекдот о трёх картах сильно подействовал на его воображение и целую ночь не выходил из его головы. «Что, если, – думал он на другой день вечером, бродя по Петербургу, – что, если старая графиня откроет мне свою тайну! – или назначит мне эти три верные карты! Почему ж не попробовать счастия?.. Представиться ей, подбиться в её милость, – пожалуй, сделаться её любовником, но на это требуется время – а ей восемьдесят семь лет, – она может умереть через неделю, —да через два дня!.. Да и самый анекдот?.. Можно ли ему верить?.. Нет! расчёт, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!»
Рассуждая таким образом, очутился он в одной из главных улиц Петербурга, переддомом старинной архитектуры. Улица была заставлена экипажами, кареты одна за другою катились к освещенному подъезду. Из карет поминутно вытягивались то стройная нога молодой красавицы, то гремучая ботфорта, то полосатый чулок и дипломатический башмак. Шубы и плащи мелькали мимо величественного швейцара. Германн остановился.
– Чей это дом? – спросил он у углового будочника.
– Графини ***, – отвечал будочник.
Германн затрепетал. Удивительный анекдот снова представился его воображению. Он стал ходить около дома, думая об его хозяйке и о чудной её способности. Поздно воротился он в смиренный свой уголок; долго не мог заснуть, и, когда сон им овладел, ему пригрезились карты, зелёный стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно, и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман. Проснувшись уже поздно, он вздохнул о потере своего фантастического богатства, пошёл опять бродить по городу и опять очутился переддомом графини ***. Неведомая сила, казалось, привлекала его к нему. Он остановился и стал смотреть на окна. В одном увидел он черноволосую головку, наклоненную, вероятно, над книгой или над работой. Головка проподнялась. Германн увидел личико и чёрные глаза. Эта минута решила его участь.
III
Vous m’ecrivez, mon ange, des lettres de quatre pages plus vite que je ne puis les lire.
Переписка.
Только Лизавета Ивановна успела снять капот и шляпу, как уже графиня послала за нею и велела опять подавать карету. Они пошли садиться. В то самое время, как два лакея приподняли старуху и просунули в дверцы, Лизавета Ивановна у самого колеса увидела своего инженера; он схватил ее руку; она не могла опомниться от испугу, молодой человек исчез: письмо осталось в её руке. Она спрятала его за перчатку и во всю дорогу ничего не слыхала и не видала. Графиня имела обыкновение поминутно делать в карете вопросы: кто это с нами встретился? – как зовут этот мост? – что там написано на вывеске? Лизавета Ивановна на сей раз отвечала наобум и невпопад и рассердила графиню.
– Что с тобою сделалось, мать моя! Столбняк на тебя нашёл, что ли? Ты меня или не слышишь или не понимаешь?.. Слава Богу, я не картавлю и из ума ещё не выжила!
Лизавета Ивановна её не слушала. Возвратясь домой, она побежала в свою комнату, вынула из-за перчатки письмо: оно было не запечатано. Лизавета Ивановна его прочитала. Письмо содержало в себе признание в любви: оно было нежно, почтительно и слово в слово взято из немецкого романа. Но Лизавета Ивановна по-немецки не умела и была очень им довольна.
Однако принятое ею письмо беспокоило её чрезвычайно. Впервые входила она в тайные, тесные сношения с молодым мужчиною. Его дерзость ужасала её. Она упрекала себя в неосторожном поведении и не знала, что делать: перестать ли сидеть у окошка и невниманием охладить в молодом офицере охоту к дальнейшим преследованиям? – отослать ли ему письмо?
– отвечать ли холодно и решительно? Ей не с кем было посоветоваться, у ней не было ни подруги, ни наставницы. Лизавета Ивановна решилась отвечать.
Она села за письменный столик, взяла перо, бумагу – и задумалась. Несколько раз начинала она своё письмо, – и рвала его: то выражения казались ей слишком снисходительными, то слишком жестокими. Наконец ей удалось написать несколько строк, которыми она осталась довольна. «Я уверена, – писала она, – что вы имеете честные намерения и что вы не хотели оскорбить меня необдуманным поступком; но знакомство наше не должно было начаться таким образом. Возвращаю вам письмо ваше и надеюсь, что не буду впредь иметь причины жаловаться на незаслуженное неуважение».
На другой день, увидя идущего Германна, Лизавета Ивановна встала из-за пяльцев, вышла в залу, отворила форточку и бросила письмо на улицу, надеясь на проворство молодого офицера. Германн подбежал, поднял его и вошёл в кондитерскую лавку. Сорвав печать, он нашёл своё письмо и ответ Лизаветы Ивановны. Он того и ожидал и возвратился домой, очень занятый своей интригою.
Три дня после того Лизавете Ивановне молоденькая, быстроглазая мамзель принесла записку из модной лавки. Лизавета Ивановна открыла её с беспокойством, предвидя денежные требования, и вдруг узнала руку Германна.
– Вы, душенька, ошиблись, – сказала она, – эта записка не ко мне.
– Нет, точно к вам! – отвечала смелая девушка, не скрывая лукавой улыбки. – Извольте прочитать!
Лизавета Ивановна пробежала записку. Германн требовал свидания.
– Не может быть! – сказала Лизавета Ивановна, испугавшись и поспешности требований и способу, им употреблённому. – Это писано верно не ко мне! – И разорвала письмо в мелкие кусочки.
– Коли письмо не к вам, зачем же вы его разорвали? – сказала мамзель, – я бы возвратила его тому, кто его послал.
– Пожалуйста, душенька! – сказала Лизавета Ивановна, вспыхнув от её замечания, – вперёд ко мне записок не носите. А тому, кто вас послал, скажите, что ему должно быть стыдно…
Но Германн не унялся. Лизавета Ивановна каждый день получала от него письма, то тем, то другим образом. Они уже не были переведены с немецкого. Германн писал их, вдохновенный страстию, и говорил языком, ему свойственным: в нём выражались и непреклонность его желаний и беспорядок необузданного воображения. Лизавета Ивановна уже не думала их отсылать: она упивалась ими; стала на них отвечать, – и её записки час от часу становились длиннее и нежнее. Наконец, она бросила ему в окошко следующее письмо:
«Сегодня бал у ***ского посланника. Графиня там будет. Мы останемся часов до двух. Вот вам случай увидеть меня наедине. Как скоро графиня уедет, её люди, вероятно, разойдутся, в сенях останется швейцар, но и он обыкновенно уходит в свою каморку. Приходите в половине двенадцатого. Ступайте прямо на лестницу. Коли вы найдёте кого в передней, то вы спросите, дома ли графиня. Вам скажут нет, – и делать нечего. Вы должны будете воротиться. Но, вероятно, вы не встретите никого. Девушки сидят у себя, все в одной комнате. Из передней ступайте налево, идите всё прямо до графининой спальни. В спальне за ширмами увидите две маленькие двери: справа в кабинет, куда графиня никогда не входит; слева в коридор, и тут же узенькая витая лестница: она ведёт в мою комнату».
Германн трепетал, как тигр, ожидая назначенного времени. В десять часов вечера он уж стоял перед домом графини. Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями; фонари светили тускло; улицы были пусты. Изредка тянулся Ванька на тощей кляче своей, высматривая запоздалого седока. – Германн стоял в одном сюртуке, не чувствуя ни ветра, ни снега. Наконец графинину карету подали. Германн видел, как лакеи вынесли под руки сгорбленную старуху, укутанную в соболью шубу, и как вослед за нею, в холодном плаще, с головой, убранною свежими цветами, мелькнула её воспитанница. Дверцы захлопнулись. Карета тяжело покатилась по рыхлому снегу. Швейцар запер двери. Окна померкли. Германн стал ходить около опустевшего дома: он подошёл к фонарю, взглянул на часы, – было двадцать минут двенадцатого. Германн ступил на графинино крыльцо и взошёл в ярко освещенные сени. Швейцара не было. Германн взбежал по лестнице, отворил двери в переднюю и увидел слугу, спящего под лампою, в старинных, запачканных креслах. Лёгким и твёрдым шагом Германн прошёл мимо его. Зала и гостиная были темны. Лампа слабо освещала их из передней. Германн вошёл в спальню. Перед кивотом, наполненным старинными образами, теплилась золотая лампада. Полинялые штофные кресла и диваны с пуховыми подушками, с сошедшей позолотою, стояли в печальной симметрии около стен, обитых китайскими обоями. На стене висели два портрета, писанные в Париже m-me Lebrun. Один из них изображал мужчину лет сорока, румяного и полного, в светло-зелёном мундире и со звездою; другой – молодую красавицу с орлиным носом, с зачёсанными висками и с розою в пудренных волосах. По всем углам торчали фарфоровые пастушки, столовые часы работы славного Гегоу, коробочки, рулетки, веера и разные дамские игрушки, изобретённые в конце минувшего столетия вместе с Монгольфьеровым шаром и Месмеровым магнетизмом. Германн пошёл за ширмы. За ними стояла маленькая железная кровать; справа находилась дверь, ведущая в кабинет; слева, другая – в коридор. Германн её отворил, увидел узкую, витую лестницу, которая вела в комнату бедной воспитанницы… Но он воротился и вошёл в тёмный кабинет.
Время шло медленно. Всё было тихо. В гостиной пробило двенадцать; по всем комнатам часы одни за другими прозвонили двенадцать, – и всё умолкло опять. Германн стоял, прислонясь к холодной печке. Он был спокоен; сердце его билось ровно, как у человека, решившегося на что-то опасное, но необходимое. Часы пробили первый и второй час утра, – и он услышал дальний стук кареты. Невольное волнение овладело им. Карета подъехала и остановилась. Он услышал стук опускаемой подножки. В доме засуетились. Люди побежали, раздались голоса и дом осветился. В спальню вбежали три старые горничные, и графиня, чуть живая, вошла и опустилась в вольтеровы кресла. Германн глядел в щёлку: Лизавета Ивановна прошла мимо его. Германн услышал её торопливые шаги по ступеням лестницы. В сердце его отозвалось нечто похожее на угрызение совести и снова умолкло. Он окаменел.
Графиня стала раздеваться перед зеркалом. Откололи с неё чепец, украшенный розами; сняли напудренный парик с её седой и плотно остриженной головы. Булавки дождём сыпались около неё. Желтое платье, шитое серебром, упало к её распухшим ногам. Германн был свидетелем отвратительных таинств её туалета; наконец, графиня осталась в спальной кофте и ночном чепце: в этом наряде, более свойственном её старости, она казалась менее ужасна и безобразна.
Как и все старые люди вообще, графиня страдала бессонницею. Раздевшись, она села у окна в вольтеровы кресла и отослала горничных. Свечи вынесли, комната опять осветилась одною лампадою. Графиня сидела вся жёлтая, шевеля отвислыми губами, качаясь направо и налево. В мутных глазах её изображалось совершенное отсутствие мысли; смотря на неё, можно было бы подумать, что качание страшной старухи происходило не от её воли, но по действию скрытого гальванизма.
Вдруг это мёртвое лицо изменилось неизъяснимо. Губы перестали шевелиться, глаза оживились: перед графинею стоял незнакомый мужчина.
– Не пугайтесь, ради Бога, не пугайтесь! – сказал он внятным и тихим голосом. – Я не имею намерения вредить вам; я пришёл умолять вас об одной милости.
Старуха молча смотрела на него и, казалось, его не слыхала. Германн вообразил, что она глуха, и, наклонясь над самым её ухом, повторил ей то же самое. Старуха молчала по прежнему.
– Вы можете, – продолжал Германн, – составить счастие моей жизни, и оно ничего не будет вам стоить: я знаю, что вы можете угадать три карты сряду…
Германн остановился. Графиня, казалось, поняла, чего от неё требовали; казалось, она искала слов для своего ответа.
Это была шутка, – сказала она наконец, – клянусь вам! это была шутка!
Этим нечего шутить, – возразил сердито Германн. – Вспомните Чаплицкого, которому помогли вы отыграться.
Графиня видимо смутилась. Черты её изобразили сильное движение души, но она скоро впала в прежнюю бесчувственность.
– Можете ли вы, – продолжал Германн, – назначить мне эти три верные карты? Графиня молчала; Германн продолжал:
– Для кого вам беречь вашу тайну? Для внуков? Они богаты и без того: они же не знают и цены деньгам. Моту не помогут ваши три карты. Кто не умеет беречь отцовское наследство, тот всё-таки умрёт в нищете, несмотря ни на какие демонские усилия. Я не мот; я знаю цену деньгам. Ваши три карты для меня не пропадут. Ну!..
Он остановился и с трепетом ожидал её ответа. Графиня молчала; Германн стал на колени.
– Если когда-нибудь, – сказал он, – сердце ваше знало чувство любви, если вы помните её восторги, если вы хоть раз улыбнулись при плаче новорожденного сына, если что-нибудь человеческое билось когда-нибудь в груди вашей, то умоляю вас чувствами супруги, любовницы, матери, – всем, что ни есть святого в жизни, – не откажите мне в моей просьбе! – откройте мне вашу тайну! – что вам в ней?.. Может быть, она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором… Подумайте: вы стары; жить вам уж недолго, – я готов взять грех ваш на свою душу. Откройте мне только вашу тайну. Подумайте, что счастие человека находится в ваших руках; что не только я, но и дети мои, внуки и правнуки благославят вашу память и будут её чтить, как святыню…
Старуха не отвечала ни слова. Германн встал.
– Старая ведьма! – сказал он, стиснув зубы, – так я ж заставлю тебя отвечать… С этим словом он вынул из кармана пистолет.
При виде пистолета графиня во второй раз оказала сильное чувство. Она закивала головою и подняла руку, как бы заслоняясь от выстрела… Потом покатилась навзничь… и осталась недвижима.
– Перестаньте ребячиться, – сказал Германн, взяв её руку. – Спрашиваю в последний раз: хотите ли назначить мне ваши три карты? – да или нет?
Графиня не отвечала. Германн увидел, что она умерла.
IV
7 Mai 18**. Homme sams mceurs et sans religion!
Переписка.
Лизавета Ивановна сидела в своей комнате, ещё в бальном своём наряде, погружённая в глубокие размышления. Приехав домой, она спешила отослать заспанную девку, нехотя предлагавшую ей свою услугу, – сказала, что разденется сама, и с трепетом вошла к себе, надеясь найти там Германна и желая не найти его. С первого взгляда она удостоверилась в его отсутствии и благодарила судьбу за препятствие, помешавшее их свиданию. Она села, не раздеваясь, и стала припоминать все обстоятельства, в такое короткое время и так далеко её завлёкшие. Не прошло и трёх недель с той поры, как она в первый раз увидела в окошко молодого человека, – и уже она была с ним в переписке, – и он успел вытребовать от неё ночное свидание! Она знала имя его потому только, что некоторые из его писем были им подписаны; никогда с ним не говорила, не слыхала его голоса, никогда о нём не слыхала… до самого сего вечера. Странное дело! В самый тот вечер, на бале, Томский, дуясь на молодую княжну Полину ***, которая, против обыкновения, кокетничала не с ним, желал отомстить, оказывая равнодушие: он позвал Лизавету Ивановну и танцевал с нею бесконечную мазурку. Во всё время шутил он над её пристрастием к инженерным офицерам, уверял, что он знает гораздо более, нежели можно было ей предполагать, и некоторые из его шуток были так удачно направлены, что Лизавета Ивановна думала несколько раз, что её тайна была ему известна.
– От кого вы всё это знаете? – спросила она, смеясь.
– От приятеля известной вам особы, – отвечал Томский, – человека очень замечательного!
– Кто же этот замечательный человек?
– Его зовут Германном.
Лизавета Ивановна не отвечала ничего, но её руки и ноги поледенели…
– Этот Германн, – продолжал Томский, – лицо истинно романтическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства. Как вы побледнели!..
У меня голова болит… Что же говорил вам Германн, – или как бишь его?..
Германн очень недоволен своим приятелем: он говорит, что на его месте он поступил бы совсем иначе… Я даже полагаю, что Германн сам имеет на вас виды, по крайней мере он очень неравнодушно слушает влюблённые восклицания своего приятеля.
– Да где ж он меня видел?
– В церкви, может быть – на гулянье!.. Бог его знает! может быть, в вашей комнате, во время вашего сна: от него станет…
Подошедшие к ним три дамы с вопросами – oubli ou regret? – прервали разговор, который становился мучительно любопытен для Лизаветы Ивановны.
Дама, выбранная Томским, была сама княжна ***. Она успела с ним изъясниться, обежав лишний круг и лишний раз повертевшись перед своим стулом. – Томский, возвратясь на своё место, уже не думал ни о Германне, ни о Лизавете Ивановне. Она непременно хотела возобновить прерванный разговор; но мазурка кончилась, и вскоре после старая графиня уехала.
Слова Томского были ни что иное, как мазурочная болтовня, но они глубоко заронились в душу молодой мечтательницы. Портрет, набросанный Томским, сходствовал с изображением, составленным ею самою, и, благодаря новейшим романам, это уже пошлое лицо пугало и пленяло её воображение. Она сидела, сложа крестом голые руки, наклонив на открытую грудь голову, ещё убранную цветами… Вдруг дверь отворилась, и Германн вошёл. Она затрепетала…
– Где же вы были? – спросила она испуганным шёпотом.
– В спальне у старой графини, – отвечал Германн, – я сейчас от неё. Графиня умерла.
– Боже мой!., что вы говорите?..
– И кажется, – продолжал Германн, – я причиною её смерти.
Лизавета Ивановна взглянула на него и слова Томского раздались у неё в душе: у этого человека по крайней мере три злодейства на душе! Германн сел на окошко подле неё и всё рассказал.
Лизавета Ивановна выслушала его с ужасом. Итак, эти страстные письма, эти пламенные требования, это дерзкое, упорное преследование, всё это было не любовь! Деньги, – вот чего алкала его душа! Не она могла утолить его желания и осчастливить его! Бедная воспитанница была не что иное, как слепая помощница разбойника, убийцы старой её благодетельницы!.. Горько заплакала она в позднем, мучительном своём раскаянии. Германн смотрел на неё молча: сердце его также терзалось, но ни слёзы бедной девушки, ни удивительная прелесть её горести не тревожили суровой души его. Он не чувствовал угрызения совести при мысли о мёртвой старухе. Одно его ужасало: невозвратная потеря тайны, от которой ожидал обогащения.
– Вы чудовище! – сказала наконец Лизавета Ивановна.
– Я не хотел её смерти, – отвечал Германн, – пистолет мой не заряжен. Они замолчали.
Утро наступало. Лизавета Ивановна погасила догорающую свечу: бледный свет озарил её комнату. Она отёрла заплаканные глаза и подняла их на Германна: он сидел на окошке, сложа руки и грозно нахмурясь. В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона. Это сходство поразило даже Лизавету Ивановну.
Как вам выйти из дому? – сказала наконец Лизавета Ивановна. – Я думала провести вас по потаённой лестнице, но надобно идти мимо спальни, а я боюсь.
– Расскажите мне, как найти эту потаённую лестницу; я выйду.
Лизавета Ивановна встала, вынула из комода ключ, вручила его Германну и дала ему подробное наставление. Германн пожал её холодную безответную руку, поцеловал её наклоненную голову и вышел.
Он спустился вниз по витой лестнице и вошёл опять в спальню графини. Мёртвая старуха сидела окаменев; лицо её выражало глубокое спокойствие. Германн остановился перед нею, долго смотрел не неё, как бы желая удостовериться в ужасной истине; наконец вошёл в кабинет, ощупал за обоями дверь и стал сходить по тёмной лестнице, волнуемый странными чувствованиями. По этой самой лестнице, думал он, может быть, лет шестьдесят назад, в эту самую спальню, в такой же час, в шитом кафтане, причёсанный a l’oiseau royal, прижимая к сердцу треугольную шляпу, прокрадывался молодой счастливец, давно уже истлевший в могиле, а сердце престарелой его любовницы сегодня перестало биться…
Под лестницею Германн нашёл дверь, которую отпер тем же ключом, и очутился в сквозном коридоре, выведшем его на улицу.
V
В эту ночь явилась ко мне покойница баронесса фон В***. Она была вся в белом и сказала мне: «Здравствуйте, господин советник!»
Шведенборг.
Три дня после роковой ночи, в девять часов утра, Германн отправился в *** монастырь, где должны были отпевать тело усопшей графини. Не чувствуя раскаяния, он не мог однако совершенно заглушить голос совести, твердивший ему: ты убийца старухи! Имея мало истинной веры, он имел множество предрассудков. Он верил, что мёртвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь, – и решился явиться на её похороны, чтобы испросить у ней прощения.
Церковь была полна. Германн насилу мог пробраться сквозь толпу народа. Гроб стоял на богатом катафалке под бархатным балдахином. Усопшая лежала в нём с руками, сложенными на груди, в кружевном чепце и в белом атласном платье. Кругом стояли её домашние: слуги в чёрных кафтанах с гербовыми лентами на плече и со свечами в руках; родственники в глубоком трауре, – дети, внуки и правнуки. Никто не плакал; слёзы были бы – une affectation. Графиня была так стара, что смерть её никого не могла поразить и что её родственники давно смотрели на неё, как на отжившую. Молодой архиерей произнёс надгробное слово. В простых и трогательных выражениях представил он мирное успение праведницы, которой долгие годы были тихим, умилительным проготовлением к христианской кончине. «Ангел смерти обрёл её, – сказал оратор, – бодрствующую в помышлениях благих и в ожидании жениха полунощного». Служба совершилась с печальным приличием. Родственники первые пошли прощаться с телом. Потом двинулись и многочисленные гости, приехавшие поклониться той, которая так давно была участницею в их суетных увеселениях. После них и все домашние. Наконец приблизилась старая барская барыня, ровесница покойницы. Две молодые девушки вели её под руки. Она не в силах была поклониться до земли, – и одна пролила несколько слёз, поцеловав холодную руку госпожи своей. После неё Германн решился подойти ко гробу. Он поклонился в землю и несколько минут лежал на холодном полу, усыпанном ельником. Наконец приподнялся, бледен как сама покойница, взошёл на ступени катафалка и наклонился…
В эту минуту показалось ему, что мёртвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом. Германн поспешно подавшись назад, оступился и навзничь грянулся об земь. Его подняли. В то же самое время Лизавету Ивановну вынесли в обмороке на паперть. Этот эпизод возмутил на несколько минут торжественность мрачного обряда. Между посетителями поднялся глухой ропот, а худощавый камергер, близкий родственник покойницы, шепнул на ухо стоящему подле него англичанину, что молодой офицер её побочный сын, на что англичанин отвечал холодно: Oh?
Целый день Германн был чрезвычайно расстроен. Обедая в уединённом трактире, он, против обыкновения своего, пил очень много, в надежде заглушить внутреннее волнение. Но вино ещё более горячило его воображение. Возвратясь домой, он бросился, не раздеваясь, на кровать и крепко уснул.
Он проснулся уже ночью: луна озаряла его комнату. Он взглянул на часы: было без четверти три. Сон у него прошёл; он сел на кровать и думал о похоронах старой графини.
В это время кто-то с улицы заглянул к нему в окошко, – и тотчас отошёл. Германн не обратил на то никакого внимания. Чрез минуту услышал он, что отпирали дверь в передней комнате. Германн думал, что денщик его, пьяный по своему обыкновению, возвращался с ночной прогулки. Но он услышал незнакомую походку: кто-то ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь отворилась, вошла женщина в белом платье. Германн принял её за свою старую кормилицу и удивился, что могло привести её в такую пору. Но белая женщина, скользнув, очутилась вдруг перед ним, – и Германн узнал графиню!
– Я пришла к тебе против своей воли, – сказала она твёрдым голосом, – но мне велено исполнить твою просьбу. Тройка, семёрка и туз выиграют тебе сряду, – но с тем, чтобы ты в сутки более одной карты не ставил и чтоб во всю жизнь уже после не играл. Прощаю тебе мою смерть, с тем, чтоб ты женился на моей воспитаннице Лизавете Ивановне…
С этим словом она тихо повернулась, пошла к дверям и скрылась, шаркая туфлями. Германн слышал, как хлопнула дверь в сенях, и увидел, что кто-то опять поглядел к нему в окошко.
Германн долго не мог опомниться. Он вышел в другую комнату. Денщик его спал на полу; Германн насилу его добудился. Денщик был пьян по обыкновению: от него нельзя было добиться никакого толка. Дверь в сени была заперта. Германн возвратился в свою комнату, засветил там свечку и записал своё видение.
VI
Атанде!
Как вы смели мне сказать атанде?
Ваше превосходительство, я сказал атанде-с!
Две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, так же, как два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место. Тройка, семёрка, туз – скоро заслонили в воображении Германна образ мёртвой старухи. Тройка, семёрка, туз – не выходили из его головы и шевелились на его губах. Увидев молодую девушку, он говорил: «Как она стройна!.. Настоящая тройка червонная». У него спрашивали: «который час», он отвечал: «без пяти минут семёрка». Всякий пузатый мужчина напоминал ему туза. Тройка, семёрка, туз – преследовали его во сне, принимая все возможные виды: тройка цвела перед ним в образе пышного грандифлора, семёрка представлялась готическими воротами, туз огромным пауком. Все мысли его слились в одну, – воспользоваться тайной, которая дорого ему стоила. Он стал думать об отставке и о путешествии. Он хотел в открытых игрецких домах Парижа вынудить клад у очарованной фортуны. Случай избавил его от хлопот.
В Москве составилось общество богатых игроков, под председательством славного Чекалинского, проведшего весь век за картами и нажившего некогда миллионы, выигрывая векселя и проигрывая чистые деньги. Долговременная опытность заслужила ему доверенность товарищей, а открытый дом, славный повар, ласковость и весёлость приобрели уважение публики. Он приехал в Петербург. Молодёжь к нему нахлынула, забывая балы для карт и предпочитая соблазны фараона обольщениям волокитства. Нарумов привёз к нему Германна.
Они прошли ряд великолепных комнат, наполненных учтивыми официантами. Несколько генералов и тайных советников играли в вист; молодые люди сидели, развалясь на штофных диванах, ели мороженое и курили трубки. В гостиной за длинным столом, около которого теснилось человек двадцать игроков, сидел хозяин и метал банк. Он был человек лет шестидесяти, самой почтенной наружности; голова покрыта была серебряной сединою; полное и свежее лицо изображало добродушие; глаза блистали, оживлённые всегдашнею улыбкою. Нарумов представил ему Германна. Чекалинский дружески пожал ему руку, просил не церемониться и продолжал метать.
Талья длилась долго. На столе стояло более тридцати карт. Чекалинский останавливался после каждой прокладки, чтобы дать играющим время распорядиться, записывал проигрыш, учтиво вслушивался в их требования, ещё учтивее отгибал лишний угол, загибаемый рассеянною рукою. Наконец талья кончилась. Чекалинский стасовал карты и приготовился метать другую.
– Позвольте поставить карту, – сказал Германн, протягивая руку из-за толстого господина, тут же понтировавшего. Чекалинский улыбнулся и поклонился, молча, в знак покорного согласия. Нарумов, смеясь поздравил Германна с разрешением долговременного поста и пожелал ему счастливого начала.
– Идёт! – сказал Германн, надписав мелом куш над своей картою.
– Сколько-с? – спросил, прищуриваясь, банкомёт, – извините-с, я не разгляжу.
– Сорок семь тысяч, – отвечал Германн.
При этих словах все головы обратились мгновенно, и все глаза устремились на Германна. – Он с ума сошёл! – подумал Нарумов.
– Позвольте заметить вам, – сказал Чекалинский с неизменной своею улыбкою, – что игра ваша сильна: никто более двухсот семидесяти пяти семпелем здесь ещё не ставил.
– Что ж? – возразил Германн, – бьёте вы мою карту или нет? Чекалинский поклонился с видом того же смиренного согласия.
– Я хотел только вам доложить, – сказал он, – что, будучи удостоен доверенности товарищей, я не могу метать иначе, как на чистые деньги. С моей стороны я конечно уверен, что довольно вашего слова, но для порядка игры и счетов прошу вас поставить деньги на карту.
Германн вынул из карман банковый билет и подал его Чекалинскому, который, бегло посмотрев его, положил на Германнову карту.
Он стал метать. Направо легла девятка, налево тройка.
– Выиграла! – сказал Германн, показывая свою карту.
Между игроками поднялся шёпот. Чекалинский нахмурился, но улыбка тотчас возвратилась на его лицо.
– Изволите получить? – спросил он Германна.
– Сделайте одолжение.
Чекалинский вынул из кармана несколько банковых билетов и тотчас расчёлся. Германн принял свои деньги и отошёл от стола. Нарумов не мог опомниться. Германн выпил стакан лимонаду и отправился домой.
На другой день вечером он опять явился у Чекалинского. Хозяин метал. Германн подошёл к столу; понтеры тотчас дали ему место. Чекалинский ласково ему поклонился.
Германн дождался новой тальи, оставил карту, положив на неё свои сорок семь тысяч и вчерашний выигрыш.
Чекалинский стал метать. Валет выпал направо, семёрка налево.
Германн открыл семёрку.
Все ахнули. Чекалинский видимо смутился. Он отсчитал девяносто четыре тысячи и передал Германну. Германн принял их с хладнокровием и в ту же минуту удалился.
В следующий вечер Германн явился опять у стола. Все его ожидали. Генералы и тайные советники оставили свой вист, чтоб видеть игру, столь необыкновенную. Молодые офицеры соскочили с диванов; все официанты собрались в гостиной. Все обступили Германна. Прочие игроки не поставили своих карт, с нетерпением ожидая, чем он кончит. Германн стоял у стола, готовясь один понтировать противу бледного, но всё улыбающегося Чекалинского. Каждый распечатал колоду карт. Чекалинский стасовал. Германн снял и поставил свою карту, покрыв её кипой банковых билетов. Это похоже было на поединок. Глубокое молчание царствовало кругом.
Чекалинский стал метать, руки его тряслись. Направо легла дама, налево туз.
– Туз выиграл! – сказал Германн и открыл свою карту.
– Дама ваша убита, – сказал ласково Чекалинский.
Германн вздрогнул: в самом деле, вместо туза у него стояла пиковая дама. Он не верил своим глазам, не понимая, как мог он обдёрнуться.
В эту минуту ему показалось, что пиковая дама прищурилась и усмехнулась. Необыкновенное сходство поразило его…
– Старуха! – закричал он в ужасе.
Чекалинский потянул к себе проигранные билеты. Германн стоял неподвижно. Когда отошёл он от стола, поднялся шумный говор. – Славно спонтировал! – говорили игроки. – Чекалинский снова стасовал карты: игра пошла своим чередом.
Заключение
Германн сошёл с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!..»
Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека; он где-то служит и имеет порядочное состояние: он сын бывшего управителя у старой графини. У Лизаветы Ивановны воспитывается бедная родственница.
Томский произведён в ротмистры и женится на княжне Полине.
О произведении
Повесть Пушкина «Пиковая дама» — одна из немногих в творчестве Пушкина, которая имеет мистическую окраску и тем она неожиданна и интересна. Сюжет произведения Пушкину подсказал молодой князь Голицын, который проигравшись однажды в пух и прах сумел вернуть все проигранное благодаря совету своей бабки. Она назвала ему три карты, на которые нужно было ставить.
Повесть была написана в Болдино в 1833 году, но черновик не сохранился. Она была опубликована во втором номере «Библиотеки для чтения» за 1834 год и была невероятно популярна. Пушкин дал читателям то, что от него ждали. В апреле 1834 года он написал в своем дневнике:
«Моя „Пиковая дама“ в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семерку, туза».
Высокую оценку повесть получила и у критиков. К примеру, А.А. Краевский писал: «В «Пиковой даме” герой повести создание истинно оригинальное, плод глубокой наблюдательности и познания сердца человеческого; он обставлен лицами, подсмотренными в самом обществе <…>; рассказ простой, отличающийся изящностью».
«Пиковая дама» произвела при появлении своем в 1834 г. всеобщий говор и перечитывалась, от пышных чертогов до скромных жилищ, с одинаковым наслаждением. Общий успех этого легкого и фантастического рассказа особенно объясняется тем, что в повести Пушкина есть черты современных нравов, которые обозначены, по его обыкновению, чрезвычайно тонко и ясно». (П. П. Анненков).
Известный французский новеллист Проспер Мериме перевел «Пиковую даму» на русский язык. По этому произведению Петр Ильич Чайковский написал изумительную одноименную оперу. Повесть выдержала несколько экранизаций. Последняя увидела свет в 2016 году. Это фильм Павла Лунгина «Дама Пик».
Скачать обзор:
Повесть Александра Сергеевича Пушкина «Пиковая дама» предложена к ознакомлению и изучению в 8/9 и 10 классах. Краткое содержание и анализ повести помогут школьникам в подготовке к уроку литературы.
Время и место событий
Очень краткий пересказ
Военный инженер Германн с увлечением следит за карточной игрой, но сам не берет карты в руки, не желая проиграть то необходимое для жизни, что у него есть. Он живет своим трудом, без излишеств, но страстно мечтает о большом состоянии. От приятеля Томского он узнает, что существует тайна трех карт, дающих три безошибочных выигрыша. Тайна эта известна графине Анне Федотовне, бабушке Томского.
Желание узнать тайну завладело Германном. Он готов был сделаться любовником престарелой 87-летней графини, но судьба распорядилась иначе. Герой решил действовать через воспитанницу графини Лизавету Ивановну. Он привлек к себе внимание барышни, вступил с ней в переписку и под предлогом свидания пробрался в дом.
Германн с пистолетом притаился в кабинете старой графини и попытался выведать у нее секрет, но та не пережила волнения и скончалась. Через три дня, ночью, к нему явился призрак умершей графини. Покойница открыла ему счастливые карты — тройка, семерка, туз — и условия благополучного выигрыша. Свою смерть она простила Германну, с тем чтобы он женился на ее воспитаннице. Волю покойной герой не выполнил.
Два дня Германну в игре сопутствовал успех, он выиграл большую сумму. На третий день он почему-то ошибся, вместо туза поставил на даму — и все проиграл. Мечты Германна рухнули, и он сошел с ума.
Краткое содержание по главам
Глава 1
Однажды за ужином, после игры в карты у конногвардейца Нарумова, игроки с удивлением заговорили о присутствующем здесь молодом инженере Германне, который внимательно следил за игрой, но сам никогда не играл. Тот пояснил, что игра захватывает его, но он не может себе позволить проиграть то малое, что у него есть.
Томский, один из гостей, отметил немецкое происхождение Германна, объясняющее расчетливость, и ничего необычного в случае с инженером он не видел. Удивляла Томского его бабушка графиня Анна Федотовна тем, что не играла. Ему возразили: нет ничего странного в том, что восьмидесятилетняя старуха не понтирует.
Томский поведал историю, произошедшую с Анной Федотовной около шестидесяти лет тому назад. Графиня ездила в Париж, и там ей случилось проиграть большую сумму денег герцогу Орлеанскому. Анна Федотовна потребовала от мужа, чтобы он заплатил ее долг. Супруг, хотя и боялся жены, как огня, узнав об ужасном проигрыше, отказал ей и остался непреклонен.
Выручил ее граф Сен-Жермен, старый чудак с репутацией шарлатана, о котором рассказывали чудесные истории. Он открыл молодой графине тайну трех карт. В тот же вечер она стала понтировать, поставила одну за другой три выбранные карты и сполна отыгралась. Бабушка Томского хранила свой секрет. Ни сыновьям, ни внукам она не открыла его. Только однажды сжалилась над неким Чаплицким и помогла ему отыграться.
Глава 2
Старая графиня Анна Федотовна уже не притязала на былую красоту, однако сохраняла привычки молодости: румянилась и тщательно одевалась. Графиня была незлой, но своенравной, и эгоистичной. Больше всего от ее капризов терпела бедная воспитанница Лизавета Ивановна, юная барышня.
Девушка стала домашней мученицей: ей доставалось от благодетельницы за все, что вызывало у той недовольство. Лизанька всюду сопровождала графиню. Роль бедной воспитанницы в свете была ничтожной. На балах кавалеры не обращали на нее внимания, хотя была она милее многих. Корыстные молодые люди увивались за холодными и надменными девицами с хорошим приданым.
Лизавета Ивановна, между тем, была самолюбива, ее угнетало жалкое положение. Девушка мечтала об избавителе.
Через два дня после ужина у Нарумова подле дома графини появился молодой инженер. Лизавета Ивановна, сидя у окна за пяльцами, бросила взгляд на улицу и увидела молодого офицера, устремившего взор к ее окну. Он стал появляться каждый день на том же месте в один и тот же час. Так прошла неделя, и впервые барышня улыбнулась ему.
Офицером, настойчиво являвшимся под окно бедной воспитанницы, был Германн. Ему не давал покоя рассказ Томского о выигрышных картах, и он решил во что бы то ни стало выведать тайну старой графини. В раздумьях, как это сделать, он допустил мысль стать любовником престарелой женщины. Однако рассуждение, что она может умереть в любой момент, отрезвило его. Германн решил, как и прежде, делать ставку только на свои верные три карты, которые могут преумножить его капитал, — расчет, умеренность и трудолюбие.
В таких думах он ходил по улицам Петербурга и случайно оказался возле дома графини. Анекдот, рассказанный Томским, вновь завладел его воображением. В ту же ночь он увидел сон, в котором «он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно, и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман».
Наутро неведомая сила привела Германна к дому графини. Он стал смотреть в окна и увидел в одном склоненную над книгой или работой черноволосую головку молоденькой барышни. Это обстоятельство стало судьбоносным.
Глава 3
Герман нашел удобный случай для передачи письма Лизавете Ивановне, в котором почтительно признавался ей в любви. Послание было позаимствовано из немецкого романа. Взволнованная барышня написала ответ с возвращением Германну его признания в любви. Молодой инженер этого ожидал и не остановился. Письма поступали к Лизавете Ивановне каждый день. Германн настаивал на свидании.
Девушка уступила просьбам молодого человека. В записке, брошенной в окно, она подробно изложила, как пройти в ее комнату ночью, пока они с графиней будут на балу. Германн пробрался в дом, но в комнату Лизаветы Ивановны он не пошел, а притаился в кабинете, из которого можно было войти в спальню графини.
Герой дождался, когда горничные оставили графиню одну, и явился перед ней. Неподвижное, почти мертвое доселе лицо старухи приобрело выражение изумления. Германн попытался ее успокоить и стал умолять открыть ей тайну трех карт. Графиня ответствовала, что это была шутка. Германн усилил мольбы. Наконец, он прибегнул к крайнему средству — достал пистолет. Это сильно взволновало старуху, и она умерла.
Глава 4
Тем временем Лизавета Ивановна сидела в своей комнате и ждала Германна. На память ей пришли слова Томского о предмете, пленившем ее воображение:
«…лицо истинно романтическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. <…> на его совести по крайней мере три злодейства».
Наконец, появился Германн. Он сообщил, что был у графини, она умерла, и по его вине. Затем он рассказал ей всё. Лизавета Ивановна была в ужасе: страстные письма не были продиктованы любовью. Душа Германна жаждала только денег, а ее он избрал орудием, чтобы приблизиться к своей цели. Инженер терзался только невозвратной потерей тайны. Наступило утро, Германн покинул дом.
Глава 5
На третий день после смерти графини Германн, внимая голосу совести, пришел на ее отпевание. Не имея настоящей веры, он был подвержен предрассудкам и полагал, что графиня может неблагоприятно повлиять на его жизнь. Чтобы этого избежать, он собирался испросить у нее прощения. Сделав земной поклон, герой приблизился ко гробу, посмотрел в лицо покойнице — ему почудился насмешливый взгляд мертвой. Германн попятился, оступился и упал навзничь.
Глубокой ночью он проснулся, похороны старой графини не выходили из ума. С улицы кто-то заглянул в окно и тут же отошел. Затем Германн услышал, что отпирают дверь в передней. Он подумал, что это его денщик, вечно пьяный. Однако появилась женщина в белом платье. Молодой человек принял было ее за свою кормилицу, недоумевая, что привело ее в такое время. Женщина в белом скользнула к нему — это была графиня!
Она заговорила, голос ее был тверд. Графиня пришла к Германну против своей воли, ей приказали выполнить его просьбу. Покойница назвала карты, которые выиграют ему сряду: тройка, семерка, туз. Однако он не должен ставить в сутки больше одной карты, а после выигрыша ему нельзя играть всю жизнь. Графиня добавила, что прощает ему свою смерть, но с условием — он должен жениться на ее воспитаннице.
Она повернулась, последовала к дверям и скрылась. В это время Германн заметил, что кто-то опять заглянул к нему в окно.
Глава 6
Три карты стали навязчивой идеей Германна. Тройка, семерка и туз мерещились ему повсюду, он видел их в человеческих фигурах. Герой искал случая применить свою тайну. Случай представился. В Петербурге объявился богатый игрок Чекалинский, всю жизнь проведший за картами. Нарумов представил ему Германна.
Инженер решился сыграть с Чекалинским, и на тройку поставил весь свой капитал — 47 тысяч. После выигрыша он быстро уехал домой. На другой день Германн поставил на семерку все свои деньги, выиграл 94 тысячи и незамедлительно удалился. Игроки были поражены. Чекалинский смутился.
На третий день Германн поставил карту, бледный Чекалинский стал метать трясущимися руками, направо — дама, налево — туз. Герман торжествующе объявил о выигрыше туза и открыл карту, но вместо туза у него стояла пиковая дама. Герой не понимал, как случилось, что он обдернулся. Тут же ему померещились в лице дамы пик те же прищур и усмешка, что у мертвой графини в гробу. С ужасом Германн вскрикнул: «Старуха!». Чекалинский забрал себе весь проигрыш.
Заключение
Германн не пережил разорения и повредился рассудком. Он сидел в Обуховской больнице и непрерывно повторял: «Тройка, семерка, туз!».
Лизавета Ивановна вступила в брак с любезным молодым человеком — сыном бывшего управляющего графини. Он служил и располагал порядочным состоянием.
История создания
Сюжет повести Пушкин взял из жизни. От князя Голицына он узнал, как тот проигрался и стал просить денег у своей бабушки Натальи Петровны Голицыной. Денег он от нее не получил, но она поделилась с ним секретом трех безошибочных для выигрыша карт. Секрет она когда-то узнала от Сен-Жермена. Голицын поставил на карты, подсказанные бабкой, и отыгрался.
Пушкин писал повесть осенью 1833 года. Публикация состоялась в 1834-м («Библиотека для чтения», № 2). В дневнике он отмечал, что в обществе его «Пиковая дама» пользуется необычайным успехом, игроки попали под влияние повести и понтируют на заветные карты.
Герои произведения и их краткая характеристика
Каждый герой соотносится с какой-то темой: Германн — недовольство, гордость; Лизавета Ивановна — смирение; Анна Федотовна — судьба, Томский — счастье незаслуженное.
Главные герои
Германн
Молодой офицер, военный инженер, происхождение — из обрусевших немцев. У него есть небольшой капитал, от которого он не берет даже процентов, экономит, живет на жалование. Натуре героя свойственны воля и расчетливость. Вместе с тем Германна захватывает ход игры, он жаждет богатства. Его привлекает игра с судьбой, которую символизирует карточная игра.
Рациональность и предусмотрительность, обусловленные немецким происхождением героя и профессией инженера, борются со страстностью и пламенным воображением. Воля Германна, которая до некоторого времени обуздывала его страсти, в итоге оказалась поверженной. Он подчиняется обстоятельствам, становится игрушкой тайных сил, не понятых им.
Характеристику Германну автор дает в словах Томского, сказанных мимоходом в качестве светской болтовни. Но у Пушкина все имеет значение. Томский шутя говорит о своем приятеле с профилем Наполеона и душой Мефистофеля и о трех злодействах на его совести.
Герой действительно амбициозен, это гордец, не удовлетворенный скромным положением (Наполеон). Он готов вступить на путь зла (Мефистофель). Так, двигаясь к желанной цели, он не разбирает средства: готов к аморальности и цинизму — вступить в связь со старухой, обмануть девушку. Три злодейства он тоже совершил: предал любовь, которая вполне могла состояться, стал виновником смерти графини, разрушил свою личность.
Анна Федотовна
Графиня, престарелая женщина 87 лет. В молодости была записной красавицей с уймой поклонников, вела бурную светскую жизнь, проигрывала огромные суммы за картами. Обладала сильным характером, судя по тому, что муж ее боялся. Капризность и своенравие в ее натуре — обычные черты женщины, избалованной светом. Сформировавшиеся в молодости, они сохранялись до глубокой старости.
На склоне лет она погрузилась в холодный эгоизм, как многие старики, живущие прошлым и далекие от настоящего. Как в молодости, она тщательно наряжалась и продолжала посещать балы, на которых сидела в углу уродливым украшением. Графиня принимала в своем доме весь свет, строго соблюдая этикет и никого не узнавая в лицо. Анна Федотовна скрупулезно соблюдала законы светского общества, возможно потому, что видела в них опору существования аристократии, или потому, что она просто подчинялась светской автоматике.
Соприкосновение с инфернальным миром не прошло для нее бесследно. Автор намекает на это в сцене, когда графиня качалась в кресле направо и налево:
«…можно было подумать, что качание страшной старухи происходило не от ее воли, но по действию скрытого гальванизма».
Зная три верные карты, она держала их в секрете от сыновей и внуков не из вредности, как полагал Томский, а оберегая их от зла — связи с темными силами. Похоже, она чувствовала их власть. Кроме того, однажды она пожалела Чаплицкого, поделилась с ним секретом, но тот в итоге плохо кончил.
Лизавета Ивановна
Молодая барышня, бедная сирота, воспитанница графини. Зависимое положение вынуждает ее терпеть капризы и перемены настроения старухи. Автор называет свою героиню «пренесчастным созданием», «домашней мученицей», которой вечно не доплачивали жалования. В свете ей отведена роль самая жалкая: ее приглашали танцевать, если не было пары; дамы обращались к ней, если надо было что-то поправить в туалете.
Лизавета Ивановна тяготилась своим униженным положением. Миловидная, добрая, неглупая, в юных еще летах, она заслуживала счастья и мечтала о замужестве. Однако для нее, в отличие от Германна, любовь — главное условие изменения ее социального положения. Горькое разочарование в Германне привело Лизу к смирению, которое оградило ее от влияния демонической силы.
Она раскаивается в своем ложном увлечении Германном, винит себя за невольную причастность к смерти своей благодетельницы — и у нее все складывается благополучно. Правда, Пушкин не без иронии отмечает, что Лизавета Ивановна взяла на воспитание бедную родственницу, то есть намекает на повторение судьбы графини.
Второстепенные персонажи
Томский
Внук графини Анны Федотовны. В сюжете он играет роль незначительную, но этот персонаж несет существенную смысловую нагрузку. Томский — светский человек без глубокого содержания, пустой, ничего собой не представляет как личность, однако фортуна на его стороне, хотя он ничем не заслужил ее.
Он удачлив так же, как его бабка графиня Анна Федотовна и все в ее роду. В заключении повествования сказано, что герой готовится к свадьбе с княжной Полиной и произведен в ротмистры. В случае с Томским и всей его фамилией действует социальный автоматизм, когда внешне случайная удача — это тайная закономерность, которая независима от достоинств личности.
Нарумов
Приятель Томского и Германна. О Нарумове сказано, что он конногвардеец, то есть богатый аристократ, который может давать богатые ужины с шампанским. Он ввел Германна в дом Чекалинского.
Чекалинский
Человек лет шестидесяти, посвятивший всю жизнь азартной игре, на которой наживал миллионы. Огромный картежный опыт, богатый и открытый дом, веселый нрав и хороший повар вызывали уважение в обществе. Когда он приехал в Петербург, молодежь хлынула к нему, позабыв о балах, что говорит о власти денег над людьми.
Чекалинский особенно зависим выигрышей, потому что он живет только картами, больше у него нет никаких занятий. Он с трудом держит лицо, когда Германн обыгрывает его. В третий приход инженера на игру Чекалинский бледен, у него трясутся руки.
Жанр и литературное направление
Общепринятая точка зрения на жанр «Пиковой дамы» — повесть. Белинский и еще ряд литературных критиков считали произведение рассказом, так как сюжетная линия одна, количество героев ограничено, и повествование в целом компактно. Последний аргумент не убеждает, так для Пушкина краткость была вторым главным достоинством прозы после точности.
Литературное направление «Пиковой дамы» строго не определено. В произведении совмещены черты романтизма и реализма. Германн является романтическим героем в пародийном ключе. Его имя перекликается Германией — родиной романтизма. Однако жизненная установка героя — расчет, умеренность, трудолюбие. Причем «расчет» — на первом месте, он закономерно перерождается в жажду наживы.
Любовь для «романтического» героя не имеет значения, он только притворялся в письмах. Столкновение с потусторонним миром он использует в меркантильных целях. Таким образом, писатель создавал произведение по принципам романтизма, но быт и нравы светского общества, мотивы поступков героев выдержаны в реалистическом направлении.
Тема
Пушкин рассмотрел типический характер нового времени — заурядный человек с наполеоновскими амбициями, но с мелкими страстями.
Идея
Хотя страсти измельчали, они не стали менее опасными для человечества. Люди с наполеоновским началом всегда готовы преступить черту, впустить в себя зло. Последствия этого предугадать сложно, они могут вырасти до социального катаклизма.
Проблематика
В повести отражены проблемы общественные и личностные.
Проблема поражения «маленького наполеона», которое наносит ему жизнь
Приняв помощь темных сил на пути к богатству, Германн становится жертвой. За ним следили: дважды кто-то заглянул в его окно, когда посещел его призрак графини.
Он постепенно сходит с ума. У него возникали «неподвижные идеи», то есть идеи-фикс. А две неподвижные идеи, как отмечает автор, не могут существовать одновременно, поэтому они захватывали ум героя поочередно. Сосредоточившись на одной, он упускал из вида другую. Тут-то демонические силы и сыграли с ним злую шутку — Германн обдернулся в картах, не заметил, как вместо туза поставил даму.
Так же он «обдернулся», выпустив из виду условие, при котором графиня прощала ему свою смерть, — женитьбу на Лизавете Ивановне. Внимание его было поглощено тремя картами, и он уже просто не мог запомнить другое.
Итог — безумие, разрушение личности, положение изгоя.
Проблема нравственного состояния светского общества
Страсть Германна к богатству возникла не на пустом месте. Нравы общества стали благодатной почвой для амбициозной цели героя. Молодых людей на балах интересовали только девицы с хорошим приданым. Бедную девушку, которая по внешности и по внутреннему содержанию была лучше надменных и холодных невест, просто не замечали.
Праздностью, желанием легких денег, пустотой наполнена жизнь представителей высшего общества.
Композиция
Повесть состоит из шести глав и короткого эпилога. К каждой главе предпослан эпиграф, Для Пушкина эпиграф был средством выражения своей точки зрения, скорее — намека на нее.
- Экспозиция — диалог Томского и Нарумова (1-я глава).
- Завязка — рассказ Томского о бабушке Анне Федотовне, знающей тайну трех карт (1-я глава).
- Развитие действия: Германн размышляет, как выведать у графини тайну, замечает в окне воспитанницу (2-я глава); он регулярно появляется под окном воспитанницы; пишет страстные письма Лизавете Ивановне; добивается ее согласия на свидание в доме, Лиза рассказывает ему о расположении комнат; Германн проникает в кабинет графини; он обращается к ней с мольбами, переходит к угрозам (3-я глава).
- Кульминация — смерть графини (3-я глава).
- Поворот сюжета — призрак покойной графини посещает Германна и открывает ему тайну трех карт (5 глава).
- Развязка — проигрыш Германна (6 глава).
- Эпилог — крушение Германна, счастье Лизаветы Ивановны, благополучие Томского.
Отзывы критиков
Экранизация
Первая экранизация повести «Пиковая дама» (режиссер Петр Чардынин) состоялась в 1910 году, в эпоху немого кино.
Следующий немой фильм «Пиковая дама» (режиссер Яков Протозанов) вышел в 1916 году.
В 1960 году в СССР был снят полнометражный фильм-опера «Пиковая дама» (режиссер Роман Тихомиров), по опере П. И. Чайковского, а в 1982 году вышел фильм «Пиковая дама» по повести Пушкина режиссера Игоря Масленникова. Эта экранизация остается наиболее популярной, в ней задействованы такие звезды, как Алла Демидова, Иннокентий Смоктуновский, Виталий Соломин, Елена Гоголева, Виктор Проскурин и другие.
Фильм-спектакль «Пиковая дама» Петра Фоменко вышел на экраны в 1987 году.
Фильм Александра Орлова «Эти три верные карты…» был снят в 1988 году на Литовской киностудии при участии Веры Глаголевой и Александра Феклистова. Для усиления эффекта мистицизма в фильме преобладают темные тона.
В 2016 году вышел в прокат музыкальный фильм Павла Лунгина «Дама Пик», снятый по мотивам повести Пушкина и оперы Чайковского. Действие фильма развивается в современной России.
Повесть Пушкина «Пиковая дама» довольно популярна за рубежом. В XX веке в странах Европы состоялось 12 экранизаций, в США снято 2 фильма.
Скачать обзор: