Путь к и чуковского в детскую литературу его общение с детьми борьба за сказку

Корней Иванович Чуковский (настоящее имя Николай Васильевич Корнейчуков) — русский писатель, критик, поэт, историк литературы, лингвист, переводчик.

Родился 19(31).III.1882 г. в Петербурге; умер 28.X.1969 г. в Кунцеве под Москвой; похоронен в Переделкине. Детские годы провел в Одессе, где жил вместе с матерью, Екатериной Осиповной Корнейчуковой (крестьянкой Полтавской губернии) и старшей сестрой Марией. Отец оставил семью, когда мальчику было года три. Чуковский рос в бедности — мать зарабатывала на жизнь стиркой. Учение Чуковского рано оборвалось: министерство просвещения приказало «очистить» гимназии от «кухаркиных детей», и Чуковский был исключен из 5-го класса. Дальше он учился сам. Подростком, для заработка, он перепробовал много профессий, а с 1901 года стал сотрудничать в газете «Одесские новости». Писал иногда стихи, но главным образом статьи о художественных выставках и о книгах. Самоучкой овладел английским языком.

В 1903 году газета послала его в качестве корреспондента в Лондон. В Англии Чуковский пробыл полтора года, целые дни проводя в Британском музее, с увлечением читая Броунинга, Суинберна, Карлейля, Маколея, Гиббона, Шелли, Китса. В русской печати стали появляться статьи Чуковского об английской литературе. В 1905 году он вернулся в Россию и переехал в Петербург, где начал редактировать еженедельный сатирический журнал «Сигнал». После того как в четырех номерах были помещены антиправительственные карикатуры и стихи, власти конфисковали два последних номера и возбудили против Чуковского судебное дело. Известный адвокат О. Грузенберг добился его оправдания.

С 1904 г. Чуковский начал сотрудничать в «Весах», а потом и в других изданиях в качестве литературного критика. Статьи его появлялись в газетах и журналах («Речь», «Весы», «Русское слово», «Свобода и жизнь», «Русская мысль», «Нива» и др.). Впервые статьи Чуковского были собраны в книге «От Чехова до наших дней» (1908), выдержавшей за год три издания.

Впоследствии появились книги: «Леонид Андреев большой и маленький» (1908), «Нат Пинкертон и современная литература» (1908), «Критические рассказы» (1911), «Лица и маски» (1914), «Книга о современных писателях» (1914), «Футуристы» (1922), «Оскар Уальд» (1922), «Книга об Александре Блоке» (1922),[2-е изд. под заглавием «Александр Блок как человек и поэт» (1924)], «Две души М. Горького» (1924). В своих книгах, в многочисленных газетных и журнальных статьях, в ежегодных «Обзорах литературы» (с 1907 по 1911 г.) Чуковский анализировал творчество современных писателей. Его книги и статьи посвящены Чехову, Льву Толстому, Бунину, Куприну, Короленко, Бальмонту, Сологубу, Арцыбашеву, И.Анненскому, Горькому, Сергееву-Ценскому, Зайцеву, Андрееву, Мережковскому, Гиппиус, Брюсову, Ремизову, Розанову, Ал.Толстому, Анне Ахматовой, Маяковскому, Блоку. Ни одно явление литературы конца ХIХ и начала XX века он не оставил без отклика.

Свое критическое кредо Чуковский сформулировал в более позднем письме к Горькому: «Критика должна быть универсальной, научные выкладки должны претворяться в эмоции. Ее анализ должен завершаться синтезом, и покуда критик анализирует, он ученый, но когда он переходит к синтезу, он художник, ибо из мелких и случайно подмеченных черт творит художественный образ человека. Критика должна быть и научной, и эстетической, и философской, и публицистической». Лучшие статьи Чуковского вполне отвечают провозглашенным здесь требованиям: сочетать эмоциональность с научностью, достоверность собранных наблюдений с художественным обобщением. Многие мысли Чуковского, а также и самый стиль и постройка его статей шли вразрез с общепринятыми. Это создало молодому критику шумную, порою даже скандальную популярность. Современники называли Чуковского «Пинкертоном русской литературы», «критиком-карикатуристом», «критиком атакующего стиля», «фейерверком». Как заметил впоследствии Е. Добин, для Чуковского характерно «сюжетное построение статьи. Неожиданности, которые пронизывают ткань его критических статей, — форма, в которую облекаются открытия». Критические статьи Чуковского имеют еще и ту особенность, что писались они в расчете на чтение вслух. Это в большой степени определяло их построение и стиль. Чуковский читал свои статьи-лекции в Петербурге, разъезжал с ними по другим городам России.

В 10-20-х годах Чуковский выступает не только как художественный критик, но и как публицист. После 1-й русской революции, осенью 1906 г. Чуковский поместил в газете «Свобода и жизнь» анкету под заглавием: «Революция и литература». Редакция опубликовала множество самых противоречивых ответов на эту анкету. «Революция есть бешенство человека, над которым издевались тысячу лет. Художник должен быть выше бешенства» (А. Каменский). «Настежь окна, художник, не пропусти своего счастья!» (А. Луначарский). «Писатели разделяются на талантливых и бездарных. Первые заслуживают внимания, вторые — нет. Талант писателя ни в каком отношении к его политическим убеждениям не стоит» (В. Брюсов). «Литература не может делать революцию, как и революция не может делать литературу, а тем паче быть в услужении одна у другой» (М. Альбов). Сам Чуковский утверждал, что «литература подчиняется своим отдельным законам, не считающимся с кодексом того или иного правительства». Полемика оказалась злободневной, и газета была закрыта.

В 1910 году Чуковский обратился к Короленко, Леониду Андрееву, Горькому, Репину, Льву Толстому с призывом выступить против смертной казни. Он предлагал опубликовать в газете «единовременный протест лучших людей России против неслыханного братоубийства… которое мы своим равнодушием и своим молчанием поощряем». На эту просьбу откликнулись и Короленко, и Андреев, и Репин, а Лев Толстой ответил статьею «Действительное средство», написанной им за несколько дней до смерти и опубликованной уже после похорон.

В 1912 году Чуковский переселился из Петербурга в финское местечко Куоккала, где подолгу живал и раньше. Здесь он сблизился с И.Е. Репиным, В.Г. Короленко, Л.Н. Андреевым, А.Н. Толстым, А.И. Куприным, А.Ф. Кони, В.В. Маяковским. Позднее Чуковский в своих мемуарах создал целую портретную галерею этих деятелей русской культуры [см.: «Репин, Горький, Маяковский, Брюсов. Воспоминания» (1940), «Из воспоминаний» (1959), «Современники» (1962)]. Здесь же, в Куоккале, накануне 1-й мировой войны Чуковский начал вести свой рукописный альманах «Чукоккала». (Название возникло из соединения двух слов: Чуковский и Куоккала.) В альманахе сотрудничали многие знаменитые писатели, художники, актеры. Наиболее интересно представлены 10-20-е годы. Мы встречаем записи и рисунки Репина, Шаляпина, Анненкова, Блока, Горького, Замятина, Гумилева, Ахматовой, Ходасевича, Маяковского. Альманах этот обогащался на протяжении десятилетий.

В феврале 1916 года, во время 1-й мировой войны, Чуковский вторично посетил Англию в составе делегации русских журналистов, приглашенных британским правительством. Делегация, встреченная очень гостеприимно, была принята королем Георгом V. Во время этой поездки Чуковский познакомился со многими английскими писателями — Конан Дойлом, Г. Уэллсом, Эдмундом Госсом.

После Февральской революции 1917 года Чуковский из Куоккалы переехал в Петроград. В 1918-1924 гг. он принял участие в работе созданных тогда многочисленных культурно-просветительных учреждений. Он руководил Литературным отделом «Дома Искусств» и вел там занятия со студистами; при его ближайшем участии выходили два толстых журнала: «Русский Современник» и Современный Запад»; кроме того, как специалист по англо-американской словесности он работал в ученой коллегии издательства «Всемирная Литература». К середине 20-х годов оба журнала были закрыты, и остальным общественно-литературным организациям так или иначе был положен конец. Характер деятельности Чуковского изменился. Он отошел не только от издательской и организационной работы, но и от литературной критики. Всю жизнь Чуковский считал своим истинным призванием художественную критику; однако с середины 20-х годов, за редчайшими исключениями, со статьями о современных писателях он более не выступал. На первый план его деятельности вышли история литературы XIX века, литература для детей и переводы. Темы эти были близки ему и раньше; расставшись с художественной критикой, он занялся ими вплотную.

Еще в 1907 году в переводе Чуковского появилось первое на русском языке издание стихотворений Уолта Уитмена. Последующие исправленные и дополненные издания книги Уитмена выходили под заглавием «Поэзия грядущей демократии» (1914, 1918, 1919, 1923), «Листья травы» (1931, 1935), «Мой Уитмен» (1955, 1966, 1969). В 1909 году Чуковский перевел сказки Р.Киплинга, в 1911-1915 гг. по приглашению «Нивы» редактировал первое в России собрание сочинений Оскара Уайльда, сам перевел некоторые сказки и написал статью о жизненном и литературном пути английского автора. Работу над переводами Чуковский продолжил и позднее: перевел многие произведения У. Уитмена, М. Твена, Г. Честертона, О. Генри, А. Конан Дойла, О. Уайльда, У. Шекспира, Г. Филдинга и «пересказал» для детей лучшие книги мировой литературы: «Робинзон Крузо» Д. Дефо, «Барон Мюнхаузен» Э. Распэ, «Маленький оборвыш» Дж. Гринвуда.

В 1919 году Чуковский (совместно с Н. Гумилевым) выпустил брошюру «Принципы художественного перевода», которая должна была служить пособием для переводчиков «Всемирной Литературы». Статья Чуковского посвящена переводам прозы, статья Гумилева — переводам стихов. Принципы эти Чуковский продолжил разрабатывать в книге «Искусство перевода» (1930, 1936), позднее выходившей под названием «Высокое искусство» (1941, 1964, 1968, 1988).

Чуковский утверждал, что настоящий переводчик «не фотографирует подлинник, а воссоздает его творчески». В противовес «неточной точности» буквалистских переводов, Чуковский выдвигал требование иной точности: «переводить вдохновение — вдохновением, а красоту — красотой». Чуковский требовал от переводчиков не ремесленничества, а искусства. Переводчик обязан владеть всеми богатыми ресурсами родного языка и, сохраняя национальные особенности подлинника, добиваться, чтобы текст звучал вполне по-русски. В книге «Высокое искусство» рассмотрены наиболее распространенные лексические и смысловые ошибки переводчиков; подчеркнута роль фонетики, синтаксиса, интонации, ритмики.

Большое место в литературной деятельности Чуковского занимала работа над изучением наследия Н.А. Некрасова, начатая им в 1912 году. Чуковскому принадлежало около 80 некрасоведческих публикаций. Он работал над установлением канонических текстов и по крупицам собирал факты для биографии поэта. Им разысканы многие подлинные рукописи Некрасова. Обширный фонд некрасовских рукописей подарен был Чуковскому еще в 10-е годы академиком А.Ф. Кони. Уже в издание сочинений Некрасова 1920 года Чуковский включил свыше 70 стихотворений, отсутствовавших в предыдущих изданиях (в том числе «Белинский», «На смерть Шевченко», «Смолкли честные, доблестно павшие», «Бунт» и т.д.), а также восстановил отдельные строки и строфы, ранее вычеркнутые из некрасовских сочинений по требованию цензуры.

В 1931 году Чуковский отыскал рукопись некрасовской сатиры «Современники», содержащей наряду с известными строками 268 неизвестных. Интересовало его и отношение к Некрасову писателей нового века. В начале 20-х годов Чуковский составил особую «Анкету». На вопросы Чуковского о Некрасове ответили Ахматова, Блок, Гумилев, Волошин, Сологуб, Кузмин, Маяковский, Николай Тихонов, Горький, Замятин, Пильняк [теперь эти анкеты опубликованы (М., 1988)].

Чуковский редактировал большинство послереволюционных изданий сочинений Некрасова, в том числе собр. соч. в 3-х томах (1927), том неизвестных прозаических произведений («Тонкий человек», 1928) и принимал участие в редактировании двенадцатитомного «Полного собрания сочинений и писем» (1948-1953). Им написан историко-литературный комментарий ко многим стихам, поэмам и прозаическим текстам Некрасова. Эта линия исследования Чуковского завершилась книгой «Мастерство Некрасова» (1952, 1955, 1959, 1962, 1971; Ленинская премия, 1962 г.). «Тексты Некрасова до того, как их стал изучать и издавать Чуковский, и после этого в историко-литературном отношении то же, что издания Пушкина до Анненкова и после него», — писал Юрий Тынянов. Занимаясь Некрасовым, Чуковский попутно создал несколько «социально-психологических этюдов» — «Поэт и палач» (1922), «Жена поэта» (1922), «Некрасов как художник» (1922) и др. Работы эти были собраны сначала в книге «Некрасов. Статьи и материалы» (1926) и затем «Рассказы о Некрасове» (1930). В этих книгах Чуковский полемизирует с теми, кто ценил в поэзии Некрасова не поэзию, а всего лишь ее «гражданскую направленность», нападал на тех, кто «ретуширует подлинный облик Некрасова, так, что в результате Некрасов похож уже не на себя, а на любого из них, туповатого и стоеросового радикала». Чуковский пытался восстановить «близкое, понятное, дисгармонически-прекрасное лицо — человека». Он написал также ряд историко-литературных этюдов, связанных с эпохой Некрасова; впоследствии они вошли в сборник «Люди и книги шестидесятых годов» (1934, позднее под назв. «Люди и книги», 1958, 1960). С предисловием и комментариями Чуковского и под его редакцией вышли и «Воспоминания» Авдотьи Панаевой (1928), и «Записки» Екатерины Жуковской (1930), и «Сочинения» В.А. Слепцова (1933).

Однако наиболее громкую известность Чуковский приобрел как писатель для детей. В детской литературе деятельность его столь же многообразна и полна открытий, как в критике и литературоведении. Весь арсенал своих критических навыков Чуковский применил в борьбе с сусальной детской литературой начала века. В книге «Матерям о детских журналах» (1911) он выступил против назидательного мещанского утилитаризма, присущего тогдашним журналам, резко напал на казарменно-патриотические бульварные повести Чарской. Он сделал попытку привлечь к служению детям лучших писателей и художников; под его редакцией вышел альманах «Жар-птица» (1912), а в издательстве «Парус» — «Елка» (1918).

В 1917 году в приложении к журналу «Нива» вышла первая сказка Чуковского «Крокодил» с рисунками Ре-Ми. В 1919 году эта «поэма для малюток» была опубликована отдельным изданием. Она полемична насквозь: в ней нету ни длинных описаний природы, ни сентиментальной умиленности, присущей даже лучшим из тогдашних стихотворений для детей. Фабула развивается стремительно, сюжет фантастичен. В сказке для детей впервые вместо снежинок, цветочков и звездочек явились образы города: трамваи, автомобили, аэроплан. Самым большим новшеством «Крокодила» был его стих — передающий живые интонации русской разговорной речи, богатый аллитерациями и неожиданными рифмами. При ультрасовременном пейзаже и сюжете некоторые ритмы «Крокодила» демонстративно заимствованы из классической русской поэзии XIX века, вызывая в памяти то лермонтовского «Мцыри», то ершовского «Конька-Горбунка». «Первый, кто слил литературную линию с лубочной, был Корней Иванович. Надо было быть человеком высокой культуры, чтобы уловить эту простодушную и плодотворную линию. «Крокодил», особенно начало, это первые русские Раймс» (Раймс. Нэрсери Раймс (англ.) — знаменитые сборники народных стихов, потешек, прибауток для детей. — Е.Ч.) — так через 40 лет отозвался о «Крокодиле» С. Маршак.

С 1923 по 1926 г. Чуковский написал еще несколько стихотворных сказок. Вышли они в издательстве «Радуга», основанном при его участии. Сказки эти иллюстрировали лучшие тогдашние художники: Ю.Анненков — «Мойдодыра» (1923); С. Чехонин — «Тараканище» (1923); В.Конашевич — «Муркину книгу» (1924); «Мухину свадьбу» (1924, позднее под назв. «Муха-Цокотуха»); «Путаницу» (1926) и «Чудо-дерево»(1926); М. Добужинский — «Бармалея» (1925); К. Рудаков — «Телефон» (1926); В. Твардовский — «Федорино горе» (1926).

Для сказок Чуковского характерны резкие перемены ритма, изобилие внутренних рифм, насыщенность текста глаголами. Изучив психику, мышление, читательские требования малых детей, Чуковский утверждал, что детей занимает не качество предмета, а движение, действие, — вот почему в его сказках над эпитетами преобладают глаголы. Сказки Чуковского лишены сухой назидательности, но автор отнюдь не избегает прямого морального вывода: в каждой сказке, как бы она ни была причудлива, размашиста и фантастична, неизменно торжествуют справедливость и доброта. Сказки Чуковского (в особенности «Муха-Цокотуха») вобрали в себя элементы фольклора, русского и английского («Нэрсери Раймс»). Недаром впоследствии В. Каверин сказал о них, что они «вошли в язык и сами стали фольклором». Но динамизм их сродни динамике современного города. Ю. Тынянов писал: «Детская поэзия открылась. Был найден путь для дальнейшего развития… Детская поэзия стала близка к искусству кино: главное действующее лицо одной сказки стало появляться в других сказках. Это задолго предсказало мировые фильмы-мультипликации с их забавными звериными персонажами… Книги открылись для изображения улиц, движения, приключений, характеров».

Сказки Чуковского мгновенно приобрели огромную популярность. Но эти полюбившиеся читателю сказки вызывали неудовольствие прессы. К концу 20-х годов работа Чуковского в детской литературе подверглась разгрому. Рапповцы и педагоги выступили против Чуковского. Скоро к ним присоединились педологи, утверждавшие, что никакая сказка ребенку вообще не нужна, что сказка мешает ребенку правильно воспринимать реальность. В печати появились утверждения, будто «основной опасностью в нашей детской литературе является «чуковщина», т.е. антропоморфизм, аполитичность и уход от вопросов сегодняшнего дня». Д. Кальм предостерегал читателей «против буржуазных течений в нашей литературе, возглавляемых Чуковским и Маршаком». «Мы призываем к борьбе с Чуковщиной» — такую резолюцию приняло общее собрание родителей Кремлевского детского сада. В «Правде» (1.2.1928) член коллегии Народного Комиссариата просвещения Н.К. Крупская в статье «О «Крокодиле» К. Чуковского» сообщила, что «вместо рассказа о жизни крокодила ребята услышат невероятную галиматью». Дальше Крупская объявила Крокодила мещанином и заканчивала свою статью словами: «Я думаю, «Крокодил» ребятам нашим давать не надо… потому, что это буржуазная муть». В эти же годы начал свою деятельность Государственный Ученый Совет (ГУС). На первом же заседании организованная при ГУСе Комиссия по детской книге запретила издание «Крокодила», а затем и другие сказки Чуковского. «Красная печать» опубликовала статью заведующей детским отделом ОГИЗа К. Свердловой «О «Чуковщине»». В это трудное время Чуковский писал: «В каком унижении находится детский писатель, если имеет несчастье быть сказочником. Его трактуют как фальшивомонетчика, и в каждой его сказке выискивают тайный политический смысл. Учиться я буду не у педагогов, а у самих малышей. И пусть поможет мне чуковщина, т.е. любовное изучение детей и длительная работа над своим материалом». Плодом постоянного изучения детей — их интересов и вкусов, их игр и языка, их стихотворчества и речетворчества — стала книга «От двух до пяти» [впервые под назв. «Маленькие дети» (1928)]. Чуковский звал писателей и педагогов «уйти в детвору», как некогда «ходили в народ». Сам он постоянно общался с детьми, посещал детские сады, школы, детские больницы. Еще в 1906 году Чуковский обратился к родителям с просьбой присылать ему самобытные детские слова и речения. Таким образом, книга его создавалась совместно с тысячами родителей. Каждый пример в этой книге строго документирован. Целые десятилетия Чуковский копил письма и родительские дневники. В книге «От двух до пяти» Чуковский показывает, в частности, что тяга ребенка к «небывальщине» и фантазированию не уводит его от познания реального мира, но, наоборот, помогает понимать реальность, а тяга к «перевертышам» и словесная игра обучает постигать дух родного языка. Анализируя особенности детского речетворчества, Чуковский доказал, что оно смыкается с речетворчеством народа и что каждый ребенок в возрасте «от двух до пяти» — «гениальный лингвист». Изучение детских песенок, дразнилок, русского и английского фольклора позволило Чуковскому сформулировать в своей книге «заповеди для детских поэтов», то есть перечислить те специфические требования, которым должны удовлетворять стихотворения для малых детей. Но, по утверждению Чуковского, какими бы специфическими чертами ни отличалась поэзия для маленьких, она и для взрослых должна быть поэзией.

При жизни автора книга «От двух до пяти», постоянно пополняемая новым материалом, издавалась 21 раз. Без преувеличения можно сказать, что Чуковский трудился над нею всю жизнь, перерабатывая, углубляя, расширяя от издания к изданию. За несколько дней до смерти, уже в больнице, Чуковский продолжал писать статью «Признания старого сказочника», намереваясь в качестве приложения включить ее в «От двух до пяти». Книга выпущена на иностранных языках (английском, немецком, японском, шведском, польском, словацком, болгарском), хотя многие ее страницы безусловно непереводимы.

Большинство детских сказок Чуковского написаны в 20-х годах, еще до похода против «чуковщины». В 30-е годы появились всего две новые сказки: «Лимпопо» (1935) (печаталось также под названием «Айболит») и «Краденое солнце» (1936). В это время Чуковский часто выступал со статьями о детской литературе, о недостатках преподавания русской литературы в школе, о необходимости воспитывать в детях любовь к родной поэзии. Статьи эти, разбросанные по газетам и журналам, за небольшим исключением не собраны и не переизданы.

В 1938 году Чуковский переехал из Ленинграда в Москву. Во время войны, осенью 1941 года, он отправился в эвакуацию в Ташкент, где сразу же принял участие в Комиссии помощи эвакуированным детям. В 1943 году вышла его антифашистская сказка «Одолеем Бармалея». Создание этой сказки было вызвано раздумьями о тех тяжких душевных увечьях, которые наносит детям война: «грубость языка. Загрязненность души. Война для них только: бей! пиф-паф! А во имя чего? Убить фашистов в самих себе. Цели войны. Есть на свете нежность, жалость».

Сказка, по причинам внелитературным, была ошельмована. «Пошлая и вредная стряпня К. Чуковского» — под таким заглавием в «Правде» (1.III.44) появилась статья П. Юдина. Автор статьи характеризовал сказку Чуковского как «шарлатанский бред». В 1946 году была подвергнута разгрому и последняя детская сказка Чуковского «Приключения Бибигона». Печатание ее в журнале «Мурзилка» было внезапно остановлено. «Одолеем Бармалея» так никогда и не переиздавалось, а «Бибигон» был опубликован полностью лишь спустя 17 лет, в 1963 году.

К середине 50-х годов положение всей советской литературы улучшилось, наступила недолгая хрущевская «оттепель». Перед Чуковским открылась возможность возобновить издания некоторых своих книг (напр., после шестнадцатилетнего перерыва в 1955 году снова вышло «От двух до пяти», после двадцатитрехлетнего перерыва — в 1964 году — «Высокое искусство»). Большими тиражами стали переиздаваться стихи и сказки для детей. Однако новых сказок он уже не писал.

В конце 50-х годов Чуковский принял участие в дискуссии о русском языке. Результатом его лингвистических штудий явилась книга «Живой как жизнь» (1962). Проблемы языка всегда увлекали Чуковского. Смолоду он учился именно через разбор языка идти к пониманию сущности художественного произведения; разработка теории перевода тоже вызвала в нем повышенное чутье к языку; книга о детях «От двух до пяти» есть в то же время безусловно книга о русском языке. «Живой как жизнь» перекликается со всеми предыдущими работами. Здесь, как и всюду, Чуковский измеряет ценность языка прежде всего степенью его выразительности. Анализируя мнимые и подлинные болезни нашей современной речи, Чуковский приходит к выводу, что основная беда — засилье мертвящих канцелярских и бюрократических форм, безликость и стандарт. Эту болезнь он называет «канцеляритом» (по аналогии с менингитом, дифтеритом, аппендицитом). Истоки болезни Чуковский усматривает в чиновничьем равнодушии, в способности чиновников любое дело «утопить в пустословии». Словесные пустопорожние стереотипы явно проникают и в детскую, и в народную речь, лишая язык творческой мощи, — это вызывало особую тревогу Чуковского.

При многообразии задач, интересов, тем, были у Чуковского темы, к которым он возвращался всю жизнь. Одна из них — Чехов. Чуковский с юности мечтал написать книгу о Чехове и много раз принимался за работу. Он полагал, что Чехов — один из самых сложных и, главное, скрытных художников. По мнению Чуковского, творчество Чехова критиками толковалось превратно. Применяя собственные приемы анализа, Чуковский по-новому расшифровал сдержанный стиль и глубоко запрятанный смысл чеховских произведений. Там, где другие видели безволие, уныние и вялость, Чуковский находил волю и мощь. Чехов был для Чуковского образцом человечности. Многим чертам его характера Чуковский пытался следовать, перевоспитывая себя. В 1958 году был опубликован первый вариант («Чехов»), а в 1967 году окончательный — «О Чехове».

В 1962 году Чуковский совершил третью поездку в Англию. В Оксфордском университете ему была присуждена степень доктора литературы (honoris causa, лат.). Вернувшись на родину, Чуковский начал готовить к печати собрание своих сочинений. Полнотой оно не отличается. В него не вошло множество статей Чуковского о детской литературе, дореволюционных критических статей и статей о Некрасове. Последние тома собр. соч. — 5-й и 6-й — выходили в свет в конце 60-х годов, когда цензурный пресс снова начал давить все сильней и сильней. Имя Чуковского к этому времени было окружено почетом и уважением, но и он вынужден был идти на уступки. Он испортил многие свои молодые статьи — в подлинном виде включить их в собрание сочинений не представлялось возможным (напр., статья «Поэт и палач», чье заглавие звучит слишком современно, напечатана в собрании сочинений в ухудшенном виде под названием «Неверный звук»). Из 6-го тома в последнюю минуту выброшены многие статьи (напр., «Вл. Короленко как художник», «Панаева», «Кнутом иссеченная муза» и др.), а для заполнения объема в этот том критических статей включены случайно надерганные переводы с английского, не имеющие никакого отношения к критике. Чуковский с горечью сознавал, что лучшие его критические работы искалечены, что собрание сочинений искажает его литературный путь. В 1969 году он составил оглавление будущего 7-го тома, до которого дожить не надеялся. Вот это оглавление: «Репин и Бенуа» (1911), «Вл. Короленко как художник» (1911), «Пфуль», «Дж.Лондон» (1914), «Шевченко» (1914), «Ахматова и Маяковский» (1921), «О вреде догматизма» (1922), «Поэт и палач» (1922), «Панаева» (1922), «Кнутом иссеченная муза» (1918), «Александр Блок как человек и поэт» (1924), «Алексей Толстой» (1924), «Две души М. Горького» (1924).

Чуковский — один из самых печатаемых авторов в Советском Союзе. Если вести счет до 1989 года, произведения Чуковского выходили в СССР отдельными изданиями 1272 раза общим тиражом свыше 259 млн. экземпляров на 87 языках народов СССР и других стран. Но подавляющее число этих книг — сказки.

После смерти Чуковского переиздаются преимущественно его стихи для детей. Правда, в 1979 году вышло в свет факсимильное издание рукописного альманаха «Чукоккала». В середине 60-х годов Чуковский подготовил его к печати, снабдив рисунки и записи обширным комментарием: иногда это краткое эссе, иногда история того или иного наброска. Однако книга появилась в урезанном виде: по цензурным причинам из нее изъяты эссе Чуковского о Гумилеве и Замятине; комментарии к их записям и сами эти записи. Изъяты также некоторые автографы Горького, Блока, стихотворения Ахматовой, Ходасевича, Кузмина и т.д.

Судьба Чуковского гораздо благополучнее, чем судьбы многих его современников. Но и ей присущи черты трагические. В те годы, когда от каждого литератора требовалось, чтобы он был всего лишь популяризатором спущенных свыше идей, призвание Чуковского-критика не могло воплотиться. Работа в детской литературе из года в год подвергалась невежественным и грубым нападкам. Знал он и горе. Из четверых детей он потерял троих. Из ближайших друзей — сверстников, товарищей, учеников — многие были гонимы и загублены.

Чуковский никогда не вступал в прямую конфронтацию с властями, да и подлинные его интересы лежали не в общественной борьбе, а в литературе. Но жестокость, грубость, чиновничье пренебрежение к человеку были ненавистны ему. Кроме трудолюбия и таланта он в высокой степени был наделен свойством, которое точнее всего можно назвать деятельным состраданием. Люди, знакомые и незнакомые, обращались к нему с самыми разнообразными просьбами. Он хлопотал о койке в больничной палате, о приеме в вуз, приискивал работу для нуждающихся, никому не отказывал в денежной помощи и постоянно вступался за арестованных — даже в самые черные годы террора. Из его укоризненных, просительно-заступнических писем, обращенных к власть имущим, можно было бы составить целый том. Особенно близки его сердцу были судьбы литераторов. Он давал советы молодым, собственноручно исправлял чужие рукописи, рекомендовал к изданию стихи и прозу, в которых чуял талант. Многим литераторам, лишенным возможности спокойно работать, оказывал гостеприимство у себя дома.

Архив Чуковского после его смерти частично передан в Рукописный отдел Библиотеки им. В.И.Ленина (см.: «Записки Отдела Рукописей»), частично хранится у наследников и в Стокгольмском университете. Архив содержит в себе дневники, которые Чуковский вел в течение семидесяти лет; переписку со многими знаменитыми деятелями русской культуры, а также тысячи читательских писем. Особую ценность представляют родительские письма о детях, интересные не только литературоведу, который станет изучать истоки книги «От двух до пяти», но любому историку, лингвисту и социологу. Архив служит подтверждением многообразия и прочности связей Чуковского с людьми разных поколений, разных профессий и национальностей. По замечанию одной из его корреспонденток, И. Петровой, быть может, «живое воздействие личности Корнея Ивановича на многих и многих людей окажется не менее важным, чем оставленные им статьи и книги».

Елена Чуковская
Лидия Чуковская

К.И.Чуковский
(1882 — 1969) — один из основоположников детской литературы XX века,
исследователь психологии детства «от двух до пяти». Был он, кроме того,
блистательным критиком, переводчиком, литературоведом. «Я решил учиться у
детей… я на­думал «уйти в детвору», как некогда ходили в народ: я
почти порвал с обществом взрослых и стал водиться лишь с трехлетни­ми
ребятами…», — писал Чуковский в дневнике.

К.Чуковский
о детской литературе. Вопросами дет­ской литературы Чуковский стал заниматься в
1907 году — как критик, заявивший о бездарности творений некоторых известных в
те годы детских писательниц («…Кто же из детей догадается, что здесь ни
малейшего участия души, а все винтики, пружинки, ко­лесики», — писал он о
Чарской). В 1911 году появилась его книга «Матерям о детских журналах», в
которой он резко критиковал журнал «Задушевное слово» — за незнание возрастных
особенно­стей детей, за навязывание маленьким читателям штампованных ужасов,
обмороков, истерик, злодейств, геройств. Критик проти­вопоставил «Задушевному
слову» журналы «Юная Россия», «Род­ник», «Семья и школа», «Юный читатель»:
«Здесь любят и чтут ребенка, не лгут и не виляют перед ним, говоря с ним трезво
и спокойно», — однако и здесь не знают, не понимают ребенка.

Как
утверждал Чуковский, ребенок «создает свой мир, свою логику и свою астрономию,
и кто хочет говорить с детьми, дол­жен проникнуть туда и поселиться там». Дети
— своего рода су­масшедшие, так как «твердые и устойчивые явления для них шат­ки,
и зыбки, и текучи. <…> Нет, задача детского журнала вовсе не в том,
чтобы лечить детей от детского безумия — они вылечат­ся в свое время и без нас,
— а в том, чтобы войти в это безумие, вселиться в этот странный, красочный,
совершенно другой мир и заговорить с детьми языком этого другого мира, перенять
его об­разы и его своеобразную логику (потому, что своя в этом другом мире
логика!)».

Часто за
поэзию для детей берутся, считал критик, те, кто не понимает стихов, либо те,
кто не понимает детей, а то и не пони­мающие ни стихов, ни детей: «Мне это
кажется преступлением. Писатель для взрослых может быть бездарным сколько
угодно, но писатель для детей обязан быть даровитым».

Чуковский
презирал авторов, старавшихся «возможно скорее овзрослить и осерьезить
ребенка»: «Оттого в мировой литературе до самого последнего времени не было ни
одной веселой детской книги. По-детски смеяться с ребенком — до этого не
унижались писатели» — так категорично высказался он в книге «Маленькие дети»,
вышедшей в 1928 году и ставшей этапом в работе над кни­гой «От двух до пяти»).

Не считая,
что детей необходимо воспитывать только на бес­смыслицах, Чуковский был уверен,
что «детская литература, из которой эти бессмыслицы выброшены, не отвечает
многим пло­дотворным инстинктам 3- и 4-летних детей и лишает их полез­нейшей
умственной пищи». Вредно внушать детям через детскую книгу то, что не
соответствует их возрасту или непонятно им: это отбивает у них желание читать
вообще. Это, по словам критика, похоже на то, как если бы грудного ребенка
вместо молока его матери насильно кормили бифштексами.

К.Чуковский
доказывал, что любой ребенок обладает огромны­ми творческими возможностями,
даже гениальностью; ребенок — величайший труженик на ниве родного языка,
который как ни в чем не бывало ориентируется в хаосе грамматических форм, чут­ко
усваивает лексику, учится читать самостоятельно.

Взрослым,
а особенно детским писателям и педагогам, надо бы не наклоняться к детям, а
стать детьми: если «мы, как Гулли­веры, хотим войти к лилипутам», то мы должны
«сами сделаться ими».

«Заповеди
для детских поэтов» — глава в книге «От двух до пяти». Эту книгу Чуковский
писал на протяжении шестидесяти с лишним лет. Создание ее началось с разговора
о детской речи, а со временем книга превратилась в фундаментальный труд о самом
ребенке, его психике, об освоении им окружающего мира, о его творческих
способностях.

Глава
«Заповеди для детских поэтов» — это обобщение и соб­ственного опыта работы для
детей, и работы коллег — Маршака, Михалкова, Барто, Хармса, Введенского и др.,
а также опора на образцы лучших детских книг — ершовского «Конька-горбунка»,
сказки Пушкина, басни Крылова.

К.Чуковский
делает главный вывод: народная поэзия и сло­вотворчество детей совершаются по
одним законам. Детский пи­сатель должен учиться у народа, который в течение
«многих веков выработал в своих песнях и сказках идеальные методы художе­ственного
и педагогического подхода к ребенку». Второй учитель детских поэтов — сам
ребенок. Прежде чем обращаться к нему со своими стихами, необходимо изучить его
вкусы и потребности, выработать правильный метод воздействия на его психику.

Дети
заимствуют у народа и страсть к перевертышам, к «ле-пым нелепицам». Поэт
доказывал педагогическую ценность пе­ревертышей, объяснял, что ребенок потому и
смеется, что по­нимает истинное положение дел. Смех ребенка есть подтвержде­ние
успешного освоения мира. У ребенка жизненная потребность в смехе — значит,
читая ему смешные стихи, взрослые удовлет­воряют ее.

Огромное
значение Чуковский придавал тому, чтобы в каж­дой строфе был материал для
художника. Зрительный образ и звук должны составлять единое целое, из каждого
двустишия должен получаться рисунок. Он назвал это качество «графичностью» и
поставил первой заповедью для детского поэта.

Вторая
заповедь гласит о наибыстрейшей смене образов. Дет­ское зрение воспринимает не
качества вещей, а их движение, их действия, поэтому сюжет стихов должен быть
подвижен, разно­образен.

Третья
заповедь: «…Эта словесная живопись должна быть в то же время лирична.
Необходимо, чтобы в стихах была песня и пляс­ка». Дети тешат себя «сладкими звуками»
и упиваются стихами «как музыкой». Чуковский называл такие стихи детей
«экикика-ми». Стихи для детей должны приближаться к сути этих экикик.

Крупные
произведения не будут скучны детям, если они будут цепью лирических песен:
каждая песня — со своим ритмом, со своей эмоциональной окраской. В этом
заключается четвертая за­поведь для детских поэтов: подвижность и
переменчивость ритма.

Пятая
заповедь: повышенная музыкальность поэтической речи. Чуковский приводит в
пример детские экикики с их плавностью, текучестью звуков, не допускающие
скопления согласных. Нераз­витой гортани ребенка трудно произносить что-нибудь
вроде «Пупс взбешен»: это с трудом произносит и взрослый.

Согласно
шестой заповеди рифмы в стихах для детей должны быть поставлены на самом близком
расстоянии друг от друга. Де­тям трудно воспринимать несмежные рифмы.

По
седьмой заповеди рифмующиеся слова должны быть глав­ными носителями смысла.
Ведь именно эти слова привлекают к себе повышенное внимание ребенка.

«Каждая
строка детских стихов должна жить своей собствен­ной жизнью» — восьмая
заповедь. «У ребенка мысль пульсирует заодно со стихами», и каждый стих в
экикиках — самостоятель­ная фраза; число строк равняется числу предложений.

Особенности
младшего возраста таковы, что детей волнует дей­ствие и в их речи преобладают
глаголы. Эпитет — это уже резуль­тат опыта, созерцания, подробного ознакомления
с вещью. От­сюда девятая заповедь детским поэтам: не загромождать текст при­лагательными.

Десятая
заповедь: преобладающим ритмом стихов для детей должен быть хорей — любимый
ритм детей.

Стихи
должны быть игровыми — это одиннадцатая заповедь. В фольклоре детей звуковые и
словесные игры занимают заметное место, так же как и в народной поэзии.

К
произведениям для детей нужен особый подход, но чисто литературные достоинства
их должны оцениваться по тем же са­мым критериям, что и любое художественное
произведение. «По­эзия для маленьких должна быть и для взрослых поэзией!» — это
двенадцатая заповедь Чуковского.

Тринадцатая
заповедь: «…В своих стихах мы должны не столько приспособляться к ребенку,
сколько приспособлять его к себе, к своим «взрослым» ощущениям и
мыслям». Чуковский назвал это стиховым воспитанием. То есть, говоря словами
психологов и пе­дагогов, необходимо учитывать зону ближайшего развития.

Заповеди
Чуковского не являются непререкаемой догмой, о чем предупреждал сам их автор.
Изучив, освоив их, детскому по­эту следует начать нарушать их одну за другой.

Пожалуй,
состояние счастья — главнейшая заповедь для дет­ских писателей. Цель же
сказочника — воспитать человечность.

Сказки и
стихи Чуковского составляют целый ко­мический эпос, нередко называемый
«крокодилиадой» (по име­ни любимого персонажа автора). Произведения эти связаны
между собой постоянными героями, дополняющими друг друга сю­жетами, общей
географией. Перекликаются ритмы, интонации. Особенностью «крокодилиады»
является «корнеева строфа» — размер, разработанный поэтом и ставший его
визитной кар­точкой:

Жил да
был Крокодил.

Он по
улицам ходил,

Папиросы
курил.

По-турецки
говорил, —

Крокодил,
Крокодил Крокодилович!

«Корнеева
строфа» — это разностопный хорей, это точные парные рифмы, а последняя строчка
не зарифмована, длиннее прочих, в ней и сосредоточен главный эмоциональный
смысл. Впрочем, автор иногда переходил и к другим стихотворным раз­мерам, резко
меняя ритм и интонацию стихов.

Сюжеты
сказок и стихов Чуковского близки к детским играм — в прием гостей, в больницу,
в войну, в путешествие, в путаницу, в слова и т. п. Лирическая тема большинства
стихотворений — без­мятежное счастье, «чудо, чудо, чудо, чудо. Расчудесное»
(стихо­творение «Чудо-дерево»), а сказки, напротив, повествуют о дра­мах и
катастрофах.

Рождение
сказочного мира Чуковского произошло в 1915 году, когда были сложены первые
строфы поэмы «Крокодил». Опубли­кована она была в 1917 году в детском
приложении к еженедель­нику «Нива» под названием «Ваня и Крокодил», с огромным
ко­личеством рисунков. Публикация произвела настоящий переворот в детской
поэзии. Ю.Тынянов писал об этом позднее: «Быстрый стих, смена метров, врывающаяся
песня, припев — таковы были новые звуки. Это появился «Крокодил»
Корнея Чуковского, воз­будив шум, интерес, удивление, как то бывает при новом
явле­нии литературы. Неподвижная фантастика дрожащих на слабых ножках цветов
сменилась живой, реальной и шумной фантасти­кой забавных зверей, их
приключений, вызывающих удивление героев и автора. Книги открылись для
изображения улиц, движе­ния, приключений, характеров. Детская поэзия стала
близка к искусству кино, к кинокомедии» (очерк «Корней Чуковский»).

Однако
после Октября «Крокодилу» и его автору пришлось тяжко. Н. К. Крупская,
занимавшая крупные государственные долж­ности, объявила эту сказку «вредной»,
поскольку «она навязыва­ет ребенку политические и моральные взгляды весьма
сомнитель­ного свойства». Чуковский не раз заявлял, что никаких намеков на
политику в «Крокодиле», как и в других его сказках, нет. Одна­ко в Крокодиле
узнавали то кайзера Вильгельма, то Деникина и Корнилова. Чуковский писал: «При
таком критическом подходе к детским сказкам можно неопровержимо доказать, что
моя «Муха-Цокотуха» есть Вырубова, «Бармалей» — Милюков, а
«Чудо-де­рево» — сатира на кооперацию». История продолжила этот ряд,
повторив ошибку с Крокодилом-Деникиным: в сказке «Тараканише» позже стали
видеть карикатуру на Сталина, хотя эта сказка была написана ещ е в 1921 — 1922
годах. Совпадение сказки и буду­щей политической реальности объясняется
исключительной ин­туицией художника.

Однако
ребенка захватывает открытое содержание сказки, он не ищет в ней политических
намеков. Для детей «Крокодил» явля­ется первым в жизни «романом в стихах».
Действие происходит то на улицах Петрограда, то на берегах Нила. Развертываются
серьез­нейшие события — война и революция, в итоге которых между людьми и
зверями коренным образом меняются отношения. Люди перестают бояться диких
зверей, звери в зоосаде получают свобо­ду, в Петрограде наступают мир и
благоденствие. В сюжетное дей­ствие введены «широкие массы»: орда Гиппопотама,
жители Петро­града, армия мальчишек. А главное, в центре всех этих событий —
ребенок, «доблестный Ваня Васильчиков». Он не только «страшно грозен, страшно
лют», как говорит о нем Крокодил, но и справед­лив, благороден и потому сам
освобождает зверей. Кроме того, он спасает девочку Лялечку и всех петроградцев
от «яростного гада».

Образ
Вани строится на былинных мотивах богатырской удали и силы, тогда как образ
Крокодила пародирует литературно-ро­мантического героя. Сравним его с книжными
«наполеонами»:

Через
болота и пески Идут звериные полки, Их воевода впереди, Скрестивши руки на
груди…

Образ
Крокодила Крокодиловича лишен скучной однозначно­сти: то он рядовой обыватель,
то злодей, то примерный семья­нин, то пламенный борец за свободу, то, наконец,
приятный «старик». Несмотря на противоречия образа, автор с почтением и симпатией
относится к Крокодилу, рад знакомству с ним, а «кро­вожадной гадиной»,
«яростным гадом» Крокодил представляется Ване Васильчикову и трусливым
петроградцам. Неоднозначен и образ Вани: то он — мужественный герой, то
беспощадный усми­ритель звериного восстания, то барин, как должное воспринима­ющий
услужливость обезоруженных зверей.

Вместе с
тем Чуковский всячески возвеличивает его фигуру, Крокодила же, наоборот,
снижает до уровня трусливого обывате­ля (т.е. обыкновенного взрослого).
Крокодил только и может, что произнести пламенную речь, зовущую зверей в поход
на Петро­град. Однако он отнюдь не является отрицательным героем, и тому есть
множество подтверждений:  петроградцы первые начали за­дирать Крокодила, а он
«с радостью» возвращает всех, кого про­глотил; для всех родных и друзей он
привез подарочки, а детям Тотоше и Кокоше — елочку; и в праздник Крокодил
помнит о страданиях в неволе звериных братьев и сестер.

Добро и
зло в «Крокодиле» не разведены так резко, как это обычно бывает в сказках.
Маленькому читателю предоставляется возможность самому рассудить по
справедливости двух обаятель­ных героев. Конфликт разрешается в соответствии с
детским иде­алом безопасной дружбы с дикими зверями: Петроград теперь — райский
сад зверей и детей. Сравним этот финал с высказывани­ем ребенка из книги «От
двух до пяти»: «Ну хорошо: в зоопарке звери нужны. А зачем в лесу звери? Только
лишняя трата людей и лишний испуг».

Симпатия
автора к героям не мешает ему иронически посмеи­ваться над ними. Например, в
том эпизоде, где Ваня Васильчиков провозглашает манифест о свободе, или в
эпизоде, где Крокодил произносит благонамеренное приветствие при встрече
молодого, демократически настроенного царя Гиппопотама. Именно нали­чие
иронического плана позволяет «по-взрослому» прочитать эту сказку. Однако сказка
была прямо адресована детям и преследова­ла воспитательные цели, связанные с
военным временем: напра­вить детскую энергию патриотизма и героизма в
подходящее бе­зопасное русло.

Чуковского
тревожили факты усилившейся национальной не­терпимости, жестокости детей по
отношению к немцам, даже мирным колонистам (очерк «Дети и война», 1915). В
обществен­ных местах висели плакаты «По-немецки говорить воспрещается».
Чуковский же положительным героем сделал «инородца» Кроко­дила, говорящего
по-немецки (в поздних изданиях его герой пе­решел на турецкий язык). Крокодил
мирно гуляет по Петрограду и терпит насмешки обывателей, в том числе и
невоспитанных детей. Понятной для ребенка становится причина его внезапной
агрессии: «Усмехнулся Крокодил и беднягу проглотил, / Прогло­тил с сапогами и
шашкою», — и чувство справедливости берет верх над казенным шовинизмом.

«С болью
читаешь в газетах, как дети во время игры нападают на котов и собак, воображая,
что это германцы, мучают, душат их до смерти», — писал Чуковский в очерке «Дети
и война». В сказке возмущенные звери идут войной на угнетателей-людей, главным
врагом объявляя ребенка.

Чуковский
переводит внимание маленьких читателей на про­блемы, более подходящие их
возрасту, нежели проблемы войны с германцами: он стремится вытеснить из детских
душ чувство не­нависти и заменить его чувствами сострадания и милосердия. Ска­зочник
продемонстрировал читателям механизм цепной реакции зла: насилие рождает
ответное насилие, а остановить эту цепную реакцию можно только примирением и
всеобщим разоружением (отсюда — нарочито упрощенное разрешение конфликта в сказ­ке).
Финальные картины мира и счастья должны были способ­ствовать
антимилитаристскому воспитанию детей.

Однако в
общем мажоре нет-нет да и проскользнут ноты со­мнения и самоиронии, относящиеся
не к детскому, а к взрослому пласту сказки. Примирившиеся стороны отнюдь не
равноправны (звери, лишившиеся рогов и копыт, служат Ване); абсурдна без­злобность
былых врагов («Вон, погляди, по Неве по реке / Волк и Ягненок плывут в
челноке»). Идиллия мирной дружбы людей и зверей возможна только в мире детской
мечты.

Сказка
построена как цепочка пародий на ритмы, интона­ции, образы русской литературы,
особенно поэзии Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Гумилева, Северянина, а также
попу­лярных в начале века городских песенок. В сказке множество при­мет
современного быта и нравов. Каждая глава имеет свой, от­личный от других ритм,
свою эмоциональную окраску, причем максимально усиленную восклицаниями, прямыми
оценками (например: «О, этот сад, ужасный сад! / Его забыть я был бы рад»).

Многие
художественные приемы, найденные в «Крокодиле», были использованы в дальнейшем
Чуковским и в других его сказках.

«Муха-Цокотуха»,
«Тараканище» и «Краденое солнце» образу­ют трилогию из жизни насекомых и
зверей. Эти сказки имеют схожие конфликтные ситуации и расстановку героев, они
и пост­роены по единой схеме. «Муха-Цокотуха» (сказка впервые вышла в 1924 году
под названием «Мухина свадьба») и «Тараканище» (1923) даже начинаются и
заканчиваются одинаково — разверну­тыми картинами праздника. Чуковский не жалел
ярких красок и громкой музыки, чтобы маленький читатель без вреда для себя мог
из праздничного настроения окунуться в игровой кошмар, а затем быстро смыть с
души страх и убедиться в счастливом уст­ройстве мира. В «Краденом солнце»
(1936) праздник развернут только в финале. Почти сразу читатель сталкивается с
драматичес­ким противоречием. Пожирание грозит уже не отдельным героям (как в
других сказках), а солнцу, т.е. жизни, ее радости. Кроко­дил, окончательно
обрусевший среди сорок-белобок, журавлей, зайчиков, медвежат, белочек, ведет
себя как эгоист, проглотив то, что принадлежит всем. С точки зрения детей, он
жадина, он хуже всех. Чуковский отлично чувствует логику ребенка, понима­ющего,
что любому маленькому герою не справиться с огромным (т.е. взрослым)
крокодилом. На сильного жадину может быть одна управа — сильный добряк: и вот
«дедушка» медведь сражается с обидчиком ради своих толстопятых медвежат и
прочей детворы.

Другое отличие
«Краденого солнца» состоит в том, что это един­ственная сказка, в которой
использованы мотивы народной ми­фологии: этот крокодил ничего общего не имеет с
Крокодилом Крокодиловичем — он воплощает мифического пожирателя солн­ца, он —
туча, похожая на крокодила.

В
«Мухе-Цокотухе» Чуковский пародировал мелодраму — наи­более популярный жанр
массовой литературы. Это сказывается в традиционной расстановке образов:
добродетельная девица на выданье, злодей, кавалер, гости — добрые, да слабые
духом. Ме­щанская мелодрама была разыграна поэтом на манер ярмарочно­го
представления. Герои не описываются, а показываются, дей­ствие происходит на
глазах читателя. Реплики героев и текст от повествователя могут быть озвучены
как одним голосом (взросло­го, читающего сказки детям), так и разными голосами
(при про­стейшей театральной постановке). Многочисленные восклицания,
патетичные жесты и реплики также относятся к числу театральных средств
воздействия.

В
трилогии сказок использована единая система художествен­но-речевых средств:
повторы, параллелизмы, постоянные эпите­ты, уменьшительно-ласкательные формы и
т.п.

«Мойдодыр»
и «Федорино горе» могут считаться дилогией на тему гигиены.

Небольшой
сказке «Мойдодыр» (1923) принадлежит едва ли не первенство по популярности
среди малышей. С позиции взрос­лого назидательная мысль сказки просто мизерна:
«Надо, надо умываться / По утрам и вечерам». Зато для ребенка эта мысль тре­бует
серьезных доводов, сама же по себе она абстрактна и сомни­тельна. Чуковский
верно уловил первую психологическую реак­цию ребенка на открытие всяких «надо»
и «нельзя» — это удивле­ние. Для того чтобы доказать простенькую истину, он
использует мощный арсенал средств эмоционального воздействия. Весь мир приходит
в движение, все предметы срываются с места и куда-то бегут, скачут, летят.
Подобно гоголевскому Вию, вдруг является монументальная фигура Мойдодыра («Он
ударил в медный таз / И вскричал: «Кара-барас!»»). Далее — погоня от
«бешеной» мо­чалки через весь город. Кажется, вот спасение: добрый друг Кро­кодил
с детьми, но и он приходит в ярость при виде грязнули. Вместо спасения грозит
новая беда: «А не то как налечу, — гово­рит, / Растопчу и проглочу! — говорит!»
Герою приходится изме­ниться — и внешне, и внутренне. Возвращение дружбы и
симпа­тии, организованный в тот же час праздник чистоты — справед­ливая награда
герою за исправление.

«Федорино
горе» (1926) также начинается с удивления перед небывальщиной: «Скачет сито по
полям, / А корыто по лугам». Автор довольно долго держит читателя в напряженном
изумле­нии. Только в третьей части появляется Федора, причитая и маня сбежавшую
утварь обратно. Если в «Мойдодыре» неряха — ребе­нок, то в этой сказке —
бабушка. Читатель, уже усвоивший урок «Мойдодыра», может понять недостатки
других, в том числе и взрослых.

Обе
сказки отличаются точной передачей интонации в каждой строке. Даже не
искушенный в декламации стихов чтец легко про­изнесет с нужным выражением любую
фразу. Эти и другие сказки Чуковского воспринимаются ребенком как пьесы.

«Айболит»
(под названием «Лимпопо» сказка вышла в 1935 году), «Айболит и воробей» (1955),
«Бармалей» (1925) — еше одна сти­хотворная трилогия. К ней пр. мыкают две части
прозаической сказки «Доктор Айболит По Хью Лофтингу» (1936) — «Путеше­ствие в
Страну Обезьян» и «Пента и морские пираты». Главный положительный персонаж всех
этих сказок добрый доктор Айбо­лит родом из книги английского прозаика Лофтинга
(ее Чуков­ский пересказал еще в 1925 году). Чуковский «прописал» Айболи­та в
русской детской поэзии, придумав ряд оригинальных сюже­тов и найдя ему
достойного противника — разбойника Бармалея.

Бармалей
«появился» на ленинградской улице, куда забрели Чуковский и его друг художник
М. Добужинский. Улица называ­лась «Бармалеева», и возник вопрос: кто же был тот
Бармалей, чье имя увековечено на табличке? Предположили, что Бармалей — бывший
пират, и Добужинский тут же нарисовал его портрет. Сказка начала складываться
сразу в стихах и рисунках.

В
«Бармалее» Чуковский посмеялся над шаблонами массовой детской литературы — на
этот раз авантюрно-приключенческой. Его маленькие герои Танечка и Ванечка будто
пришли из назида­тельно-слащавых книжек. Они трусы и плаксы, быстро раскаявши­еся
в том, что не послушались совета взрослых не гулять по Африке. Доктор Айболит
очень похож на своего английского прототипа: он чопорно вежлив и наивен. Зато
Бармалей полон отрицательного обаяния, он живее, полнокровнее «книжных» злодеев
или добро­детельных персонажей. Однако и он, подобно злодеям назидатель­ных
книжек, способен в один момент решительно измениться в лучшую сторону («А лицо
у Бармалея / И добрее и милей»).

«Чудо-дерево»,
«Путаница», «Телефон» (все — 1926 год) обра­зуют свою триаду сказок,
объединенную мотивами небылиц и путаниц. Их последовательное расположение
следует за меняю­щимся отношением к небылице или путанице. В «Чудо-дереве»
небыличное превращение сулит всем радость, особенно детям. В «Путанице» веселое
непослушание зверей, рыб и птиц, взду­мавших кричать чужими голосами, в конце
концов грозит бедой: «А лисички / Взяли спички, / К морю синему пошли, / Море
синее зажгли». Конечно, пожар на море бабочка потушила, а за­тем, как всегда,
устроен праздник, на котором все поют по-своему. «Телефон» написан от лица
взрослого, уставшего от «дребедени» звонков. Сказка разворачивается чередой
почти сплошных диало­гов. Телефонные собеседники — то ли дети, то ли взрослые —
всякий раз ставят героя в тупик своими назойливыми просьбами, нелепыми
вопросами. Маленькие читатели невольно становятся на сторону измученного героя,
незаметно постигая тонкости хо­рошего воспитания.

В
стихотворениях Чуковского слишком много сказки. Каждое из них будто вот-вот
обретет самостоятельный сюжет. Например, «Чудо-дерево» Чуковский считал
сказкой, а похожую «Радость» — стихотворением («Радость» — отрывок из сказки
«Одолеем Бар­малея», 1943). Автор использовал в стихотворениях те же приемы
народной детской поэзии, граничащей с песней, пляской, игрой. Лирическая тема
его поэзии — безмятежное веселье, счастье по-детски.

Фольклорные
перевертыши, небылицы представляют окружа­ющий мир «наоборот», неправильно.
Чуковский эти же приемы подчиняет другой задаче — нарисовать «правильный»
детский мир, преображенный радостью: на березах вырастают розы, на оси­нах —
апельсины, из облака сыплется виноград, вороны поют, как соловьи, по летней
радуге можно скатиться на салазках и конь­ках («Радость»).

Лирический
герой стихов, как правило, сам поэт, взрослый человек, но он способен быть
заодно с ребенком, испытывать детские чувства, видеть, слышать, мечтать и даже
заблуждаться по-детски. Между взрослым «я» и детским «ты» нет границы, ре­бенок
так же уверенно чувствует себя в духовном мире поэта, как если бы сидел на
руках у отца.

Стихотворения
ближе к реальности, чем сказки, но это лишь усиливает эффект превращения
обыденного в сказку («Голова­стики», «Закаляка»). Ребенок и сам — величайший
поэт, сказоч­ник, если способен испугаться им же выдуманной «Бяки-Закаля-ки
Кусачей». Вымышленные образы имеют над ним всесильную власть, для него нет в
мире ничего, что не превращалось бы тут же в образ. Дети относятся к слову как
прирожденные поэты, они точно угадывают связь между звучанием и значением слов,
их неологизмы всегда оправданны (из речи барашка: «Я — Бебека, / Я — Мемека, /
Я медведя / Забодал!»).

Чуковский
в своих стихах попытался слить лучшие русские и английские традиции народной
детской поэзии («Бутерброд», «Ежики смеются», «Обжора», «Слониха читает»,
«Свинки», «Фе-дотка» и др.).

Переводы
и переложения Чуковского составляют от­дельную, не менее важную часть его
работы для детей. Им пере­сказаны народная валлийская сказка «Джек, покоритель
велика­нов» (1918), «Приключения барона Мюнхаузена» Э. Распе (1935) и «Робинзон
Крузо» Д.Дефо (1935). В его переложениях дети зна­комятся с греческими мифами,
в которых выделено героическое начало и «спрятаны» жестокость, эрос — то, что
не годится в духовную пищу ребенка. «Храбрый Персей» (1940), самый извест­ный
из пересказов, отличается строжайшим отбором слов, ясным изложением событий,
запоминающимися описаниями; все в пе­ресказе подчинено восприятию ребенка.
Многочисленные страш­ные моменты уравновешены героизмом Персея; безобразие и
ужас, воплощенные в Медузе, горгонах, драконе, — красотой и добро­той Персея и
Андромеды. В финале Чуковский предлагает читате­лю убедиться в правдивости
древнего рассказа — взглянуть на со­звездия Персея и Андромеды.

Среди
пересказов — приключенческие новеллы Бевана, Джед-да, Стрэнга «Пойманный
пират», «Золотая Аира», «Разбойники на Болотном острове», «Подвиг авиатора»
(1924). Их меньшая из­вестность связана с тем, что автор в них отошел было от
жанра сказки и попытался обратиться к аудитории читателей непривыч­ного для
себя возраста — семи—девяти лет.

И в
прозе писатель заботился о том, чтобы слова были легки­ми для детской
артикуляции; большие, трудные слова он разде­ляет на слоги: «ко-ра-бле-кру-ше-ние»,
«ил-лю-ми-на-ция»; «учит» маленьких читателей звериному языку.

Детская
проза Чуковского почти целиком относится к при­ключенческой литературе.
Писатель избирал сюжеты опасных пу­тешествий, разворачивал их в далеких
экзотических странах — Африке, Южной Америке, на «диких» островах. Для него
смысл любого приключения заключается в благородной цели, отважные герои
пускаются навстречу опасностям непременно ради доброго дела.

Чуковский
редактировал книгу «Вавилонская башня» — пере­ложения библейских легенд. Эти
легенды были приближены к сказ­кам, в повествовании подчеркнута древняя
общечеловеческая мудрость, освобожденная от мистики.

На
основании опыта — своего и чужого — Чуковский разрабо­тал теорию
художественного перевода (книга «Высокое искусст­во», создававшаяся на
протяжении 1919—1964 годов). Широко из­вестны его переводы для детей. В
частности до сих пор в непре­взойденном переводе Чуковского читают дети
«Приключения Тома Сойера» Марка Твена (1935), сказки Р.Киплинга (начал перево­дить
в 1909 году). Переводы песенок и стишков из английского детского фольклора
производят впечатление подлинного звуча­ния английской речи и передают
своеобразный английский юмор («Храбрецы», «Скрюченная песня», «Барабек»,
«Котауси и Мау-си», «Курица», «Дженни» и др.).

Список
используемой литературы

1. Аникин В.П. Детская
литература: учебное пособие для пед. уч-щ/ В.П. Аникин, В.В. Агеносов, под ред.
Е.Е. Зубаревой.- М.: Просвещение, 1989.- 399с.

2. Чуковский К.И. От
двух до пяти: книга для родителей/ К.И. Чуковский.- М.: Педагогика,1990.- 384с.

3. Петровский М.С.
Корней Чуковский: общеобразовательная книга/ М.С. Петровский.- М.: Просвещение,
1966.- 167с.

4. Васильева М.
Программа воспитания и обучения в детском саду/ под ред. М. Васильевой.- М.,
2005

5. Эбин Ф.Е. Маяковский
детям/ Ф.Е. Эбин.- М., 1966

Корней
Иванович Чуковский (1882 — 1969) — один
из основоположников детской литературы
XX века, исследователь психологии детства
«от двух до пяти». Был он, кроме того,
блистательным критиком, переводчиком,
литературоведом. Вопросами дет­ской
литературы Чуковский стал заниматься
в 1907 году. В 1911 году появилась его книга
«Матерям о детских журналах», в которой
он резко критиковал журнал «Задушевное
слово» — за незнание возрастных
особенно­стей детей.

Сказки
и стихи Чуковского составляют целый
ко­мический эпос, нередко называемый
«крокодилиадой» (по име­ни любимого
персонажа автора). Произведения эти
связаны между собой постоянными героями,
дополняющими друг друга сю­жетами,
общей географией. Перекликаются ритмы,
интонации. Особенностью «крокодилиады»
является «корнеева строфа» — размер,
разработанный поэтом и ставший его
визитной кар­точкой. «Корнеева строфа»
— это разностопный хорей, это точные
парные рифмы, а последняя строчка не
зарифмована, длиннее прочих, в ней и
сосредоточен главный эмоциональный
смысл. Впрочем, автор иногда переходил
и к другим стихотворным раз­мерам,
резко меняя ритм и интонацию стихов.

Сюжеты
сказок и стихов Чуковского близки к
детским играм.

Рождение
сказочного мира Чуковского произошло
в 1915 году, когда были сложены первые
строфы поэмы «Крокодил». Опубли­кована
она была в 1917 году в детском приложении
к еженедель­нику «Нива» под названием
«Ваня и Крокодил», с огромным ко­личеством
рисунков. Публикация произвела настоящий
переворот в детской поэзии. Многие
художественные приемы, найденные в
«Крокодиле», были использованы в
дальнейшем Чуковским и в других его
сказках.

«Тараканище» и «Краденое
солнце» образу­ют трилогию из жизни
насекомых и зверей. Эти сказки имеют
схожие конфликтные ситуации и расстановку
героев, они и пост­роены по единой
схеме. «Тараканище» (1923) начинается и
заканчивается— разверну­тыми картинами
праздника. Чуковский не жалел ярких
красок и громкой музыки, чтобы маленький
читатель без вреда для себя мог из
праздничного настроения окунуться в
игровой кошмар, а затем быстро смыть с
души страх и убедиться в счастливом
уст­ройстве мира. В «Краденом солнце»
(1936) праздник развернут только в финале.
Почти сразу читатель сталкивается с
драматичес­ким противоречием. Пожирание
грозит уже не отдельным героям (как в
других сказках), а солнцу, т.е. жизни, ее
радости. Кроко­дил, окончательно
обрусевший среди сорок-белобок, журавлей,
зайчиков, медвежат, белочек, ведет себя
как эгоист, проглотив то, что принадлежит
всем. С точки зрения детей, он жадина,
он хуже всех. Чуковский отлично чувствует
логику ребенка, понима­ющего, что
любому маленькому герою не справиться
с огромным (т.е. взрослым) крокодилом.
На сильного жадину может быть одна
управа — сильный добряк: и вот «дедушка»
медведь сражается с обидчиком ради
своих толстопятых медвежат и прочей
детворы.

Небольшой
сказке «Мойдодыр» (1923) принадлежит
едва ли не первенство по популярности
среди малышей. С позиции взрос­лого
назидательная мысль сказки просто
мизерна: «Надо, надо умываться / По утрам
и вечерам». Зато для ребенка эта мысль
тре­бует серьезных доводов. Чуковский
верно уловил первую психологическую
реак­цию ребенка на открытие всяких
«надо» и «нельзя» — это удивле­ние.
Для того чтобы доказать простенькую
истину, он использует мощный арсенал
средств эмоционального воздействия.
Весь мир приходит в движение, все предметы
срываются с места и куда-то бегут, скачут,
летят. Именно здесь появляется фигура
Мойдодыра («Он ударил в медный таз / И
вскричал: «Кара-барас!»»). Далее —
погоня от «бешеной» мо­чалки через
весь город. Кажется, вот спасение: добрый
друг Кро­кодил с детьми, но и он приходит
в ярость при виде грязнули. Вместо
спасения грозит новая беда: «А не то как
налечу, — гово­рит, / Растопчу и
проглочу! — говорит!» Герою приходится
изме­ниться — и внешне, и внутренне.
Возвращение дружбы и симпа­тии,
организованный в тот же час праздник
чистоты — справед­ливая награда герою
за исправление.

Чуковский
К.И. (1882-1969) – один из основоположников
детской литература 20 века, исследователь
психологии детства «от двух до пяти».
Вопросами детской литературы он начал
заниматься в 107 году как критик бездарности
некоторых известных детских писательниц
(Чарская). В 1911 появилась его книга
«Матерям о детских журналах», где он
резко критиковал журнал «Задушевное
слово»  — за незнание возрастных
особенностей детей, за навязывание им
штампованных ужасов, злодейств, геройств.
Критик противопоставлял ему журналы
«Юная Россия», «Родник» и др, однако,
считал, что и здесь не знают ребенка.  
Часто за поэзию для детей берутся, считал
критик, те, кто не понимает стихов, либо
те, кот не понимает детей. И то, и другое
Ч считал преступлением. Ребенок «создает
свой мир, свою логику…, и кто хочет
говорить с детьми, должен проникнуть и
поселиться там». Чуковский презирал
авторов, старавшихся «возможно скорее
овзрослить и осерьезить ребенка». Он
считал, что вредно внушать детям через
детскую книгу то, что не соответствует
их возрасту или непонятно им – это
отбивает у них желание читать вообще.
Детский писатель должен уметь по-детски
смеяться с ребенком, делать это в своих
книгах, и не считать это унижением,
недостойным («до этого не унижались
писатели»). Надо бы не наклоняться к
детям, а стать детьми.

«Заповеди
для детских поэтов» — глава в книге
«От двух до пяти». Эту книгу Ч писал на
протяжении больше 60 лет. Это фундаментальный
труд о самом ребенке, его психике,
освоения им окруж мира, его творч
способностях. Чуковский делает главный
вывод: народная поэзия и словотворчество
детей совершаются по одним законам. 
Дети заимствуют и народа и страсть к
перевертышам, к «лепым нелепицам». Ч
доказывал пед ценность перевертышей
тем, что ребенок оттого и смеется, что
понимает исинное положение дел. У ребенка
жизненная потребность в смехе

Соседние файлы в предмете [НЕСОРТИРОВАННОЕ]

• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #
• #

Книгу Корнея Ивановича Чуковского `От двух до пяти` будут читать и перечитывать, пока существует род человеческий, ибо книга эта о душе ребенка. Чуковский едва ли не первым применил психологические методы в изучении языка, мышления и поэтического творчества детей, без устали доказывая, что детство — вовсе не какая-то `непристойная болезнь, от которой ребенка необходимо лечить`. При этом `От двух до пяти` — не просто антология увлекательных рассказов и детских курьезов, это веселый, талантливый и, пожалуй,единственный в своем роле учебник детоведения, заслуженно вошедший в золотой фонд детской психологии и педагогики. А для каждого взрослого это еще и книга о возвращении к самим себе.

«От двух до пяти»— книга Корнея Чуковского, посвящённая детской речи. Впервые увидела свет (под заглавием «Маленькие дети») в 1928 году. Начиная с третьего издания выходила под названием «От двух до пяти». При жизни автора выдержала более двадцати изданий, каждое из которых существенно дополнялось и дорабатывалось.

Книга открывается главой о детском языке, в которой автор не только приводит примеры «лепых нелепиц», но и рассуждает о неосознанном мастерстве каждого ребёнка, усваивающего огромное количество новых слов и их элементов. Слыша строчку «Царь дрожащего творенья» и преобразуя её в «Царь, дрожащий от варенья», мальчик создаёт сочетание, которое лингвисты называют «народной этимологией».

Детские приставки, по наблюдению Чуковского, свободно отсоединяются от корня (привык → вык, недотёпа → тёпа, нелепо → лепо): такое словообразование возвращает некоторым выражениям их давний, исконный смысл. Благодаря незашоренности своего мышления трёхлетние дети легко изобретают слова никовойный, всехный, рогается, людь.

Глава «Сто тысяч почему» рассказывает о том, что четырёхлетний ребёнок с его жадностью к новым знаниям способен в течение двух с половиной минут задавать «с пулемётной скоростью» десятки вопросов. С возрастом многочисленные «Почему?», «Зачем?», «Как?» задаются всё реже; взрослые и вовсе нередко исключают их из своего лексикона.

В главе «Борьба за сказку» писатель вспоминает о событиях конца 1920-х — начала 1930-х годов, когда его ругали за чтение детям «Мюнхгаузена», «Гулливера» и «Конька-горбунка». Сказка «Мойдодыр» подверглась обструкции на официальном уровне: чиновники от педагогики обнаружили в ней оскорбление трубочистов. За «Крокодила» Чуковского прорабатывали в прессе: критики увидели в этом произведении намёк на корниловский мятеж. В ту пору в журнале «Звезда» появилась разгромная публикация «Что такое „чуковщина“?»; по мнению автора статьи, это было антиобщественное явление, которое «травматически» влияло на детей.
 

Глава о детском стихосложении повествует о влечении малышей к рифмованным строчкам; для ребёнка игра в созвучия — такая же естественная жизненная потребность, как «кувыркание или махание руками». Давая заповеди детским поэтам, Чуковский напоминает, что при создании стихов для самых маленьких автор должен «мыслить рисунками» и чувствовать музыку в каждой строке.

История создания

По словам писателя, замысел книги возник у него во время отдыха на даче близ Сестрорецка. Слушая разговоры детей, играющих на пляже, Чуковский пришёл к выводу, что их речь не просто занимательна, но и познавательна: она может быть интересна и педагогам, и психологам, и лингвистам. Начиная с 1920-х годов писатель «ушёл в детвору»: он, подобно натуралисту, изучающему природные явления, собирал и систематизировал материал, связанный с «лепыми нелепицами» малышей

При подготовке книги Чуковский обозначил возрастные границы: исследованию подлежал мир детей от двух до пяти лет. В этот период каждый малыш ненадолго становится «гениальным лингвистом»; после шести его языковая одарённость начинает постепенно исчезать, а к восьми, когда ребёнок уже хорошо знако́м с основными элементами речи, необходимость выдумывать новые слова и их формы отпадает. Подтверждая это наблюдение, Лидия Чуковская рассказывала, что отец почти непрерывно, «в изобилии», читал своим детям стихи — он считал, что «такого обострённого чувства ритма, как в детстве, у взрослых не будет уже никогда».

После выхода в свет первого издания книги («Маленькие дети», 1928) писатель обратился к читателям с просьбой поделиться своими наблюдениями за детским языком. С той поры в течение сорока лет почта не знала отдыха: письма от родителей, учителей, воспитателей шли мешками:

Если бы я обнародовал весь имеющийся у меня материал, получилось бы по крайней мере десять-двенадцать томов.

Дополненное издание книги (под названием «От двух до пяти») вышло в свет в 1933 году; оно принесло автору всенародную любовь, потому что никто до Чуковского не пытался поговорить с родителями о детях серьёзно, искренне и в то же время «без идеологической трескотни».

 Художественные особенности

Усвоение языка ребёнком Чуковский считал чудом. Он учил видеть в детской речи не только результат подражания взрослому языку, но и плоды самостоятельного творчества. —   Валерий Даниленко[9]

Оценивая труд Чуковского, исследователи пришли к выводу, что его изыскания в области детского словообразования являются серьёзным вкладом в русскую лингвистику. Автор показывает, какую роль в речи малышей играет приставка (выпузырить, распакетить), насколько свободно ребёнок отделяет её от корня (я вежа, я чаянно), в чём своеобразие использования им неправильных глаголов (воевает, сплим). Всё это доказывает, что «детское языковое мышление совпадает с народным».

Лингвист Валерий Даниленко отмечает, что хотя Чуковский не распределил детские неологизмы по типам, на основе представленных автором примеров их можно разбить на четыре группы: «словообразовательные, лексические, морфологические и синтаксические» («Я пла́чу не тебе, а тёте Симе»).

Характер главного героя — человека в возрасте от двух до пяти лет — не статичный: малыш развивается, находится в постоянном движении, его отличают любознательность и открытость миру. Ребёнок не умеет фальшивить: если он страдает, то искренне, от души; если ликует, то «до смерти».
 

По мнению учёного Сергея Лесного, заслуга автора книги «От двух до пяти» заключается в том, что он сумел убедить педагогов не вносить «отсебятину» в развитие малышей, не торопиться с их развитием и не пропускать «необходимые промежуточные стадии»
 

Отрывки из книги

— Мама, закрой мою заднюю ногу!

И очень забавляли меня такие, например, детские речения и возгласы, подслушанные в разное время:

— Папа, смотри, как твои брюки нахмурились!

— Бабушка! Ты моя лучшая любовница!

— Ой, мама, какие у тебя толстопузые ноги!

— Наша бабуля зарезала зимою гусей, чтоб они не простудились.

— Мама, как мне жалко лошадок, что они не могут в носу ковырять.
— Как ты смеешь драться?

— Ах, мамочка, что же мне делать, если драка так и лезет из меня!

— Няня, что это за рай за такой?

— А это где яблоки, груши, апельсины, черешни…

— Понимаю: рай — это компот.
Философия искусства:

— Я так много пою, что комната делается большая, красивая…

— В Анапе жарко, как сесть на примус.

— Ты же видишь: я вся босая!

— Я встану так рано, что еще поздно будет.

— Не туши огонь, а то спать не видать!

 

http://www.litmir.me/bd/?b=72192

https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D1%82_%D0%B4%D0%B2%D1%83%D1%85_%D0%B4%D0%BE_%D0%BF%D1%8F%D1%82%D0%B8

Задавшись этими вопросами при подготовке выставки «Детская книга 1917-2017: история с продолжением» (совместный проект издательства «КомпасГид», РГДБ, РГБ и организатора ярмарки non/fiction компании «Экспо-Парк»), мы решили не пытаться объять необъятное ― не выстраивать одну большую Историю, о многих периодах которой у нас до сих пор нет фундаментальных исследований. Мы решили рассказать о нескольких примечательных ситуациях и явлениях, которые так или иначе повлияли на развитие отечественной детской литературы. Нам показалось, что таким образом удастся наглядно показать всю сложность, всю многогранность феномена детской литературы, силу её внутренних течений и чуткость к внешним влияниям.

Десять историй получились такими:

1917 год ― история одной поэмы: о «Крокодиле» К. И. Чуковского
1928 год ― история одной дискуссии: о борьбе за сказку
1933 год ― история одного издательства: о «Детгизе»
1941 год ― история детского книгоиздания в годы войны: о книжках-малышках
1946 год ― история одной статьи: о борьбе с недостатками детской литературы
1959 год ― история одного героя: о Дениске Кораблёве
1976 год ― история одной награды: о Золотой Медали им. Х. К. Андерсена
1986 год ― история одного литературоведа: о Мироне Петровском
1990 год ― история одного литобъединения: о «Чёрной курице»
2006 год ― история современности: об отечественных литературных премиях и новом читателе

1917. Поэма «Крокодил»

«Быстрый стих, смена метров, врывающаяся песня, припев ― таковы были новые звуки. Это появился «Крокодил» Корнея Чуковского, возбудив шум, интерес, удивление, как то бывает при новом явлении литературы»

Первая из знаменитых стихотворных сказок Корнея Чуковского ― поэма «Крокодил» ― была опубликована в 1917 году. Она появилась не вдруг. Чуковский уже более десяти лет следил за «детским» литературным процессом: публиковал критические статьи, переводил сказки, собирал наблюдения о детском мышлении и словотворчестве.

Сочиняя «Крокодила», Чуковский точно знал, чего не хватает современной ему поэзии для малышей. Обращаясь к детям, поэты говорят лишь «о белочках, об оврагах, о тёплом весеннем ветре, <…> совершенно забывая, что у большинства из нас первые впечатления: крыши, трубы и городовые», ― жаловался он.

И вот! С первых же строк поэмы ― «Жил да был Крокодил, / Он по улицам ходил» ― мы попадаем на оживлённую городскую улицу. Толпа зевак, гимназисты, трубочисты, упомянутый выше городовой ― всё это новые гости в детской поэзии.

Благодаря вторжению улицы, появляются и «новые звуки», «быстрый стих, смена метров». События в поэме развиваются стремительно, под стать городской суете. И всякий раз, как появляется новый персонаж или случается очередное происшествие, ― возникает новый ритм.

По Чуковскому, детская поэзия обязана быть кинематографичной: «Сюжет должен быть так разнообразен, подвижен, чтобы каждые пять-шесть строк требовали новой картинки». Неудивительно, что художник Ре-Ми (псевдоним Н. В. Ремизова) рисует в качестве иллюстраций к «Крокодилу» своего рода комикс.

Кроме того, Чуковский даёт детской поэзии нового героя ― доблестного героя-ребёнка. Ваня Васильчиков ― не тихий обитатель детской комнаты, не вызывающий сентиментальную жалость беспризорный малыш, каких много было в детских журналах дореволюционного времени. Он самостоятельный («без няни гуляет по улицам»!), решительный и смелый человек.

Даже будучи героем, Ваня не превращается в урок, в скучный пример для подражания. Он таков, какими дети представляют самих себя в воображении.

---

• Лукьянова, И. В. «Жил да был Крокодил» // Лукьянова, И. В. Корней Чуковский. ― Москва : Молодая гвардия, 2007.
• Петровский, М. С. Крокодил в Петрограде // Петровский, М. С. Книги нашего детства. ― Санкт-Петербург : Издательство Ивана Лимбаха, 2008.

1928. Борьба за сказку

«…сказки ребёнку не нужны: он ведь ещё не отличает выдумки от правды, он всему поверит — и чуду, и колдуну, и волшебнице, и волку-оборотню. А благодаря этому простые, доступные его понятию вещи и отношения он поймёт неправильно; он спутает настоящую жизнь с тем, что узнал из сказки».

Споры о пользе и вреде сказок велись в России ещё в ХIХ веке. Но к середине 1920-х годов они достигли небывалого накала, став частью дискуссии о месте детской литературы в воспитании нового человека, строителя коммунистического будущего.

Своего пика полемика достигла в 1928 году. «Нужна ли сказка пролетарскому ребёнку», обсуждалось в газетах и журналах, на педагогических диспутах и на заседаниях коллегий Наркомпроса. Многие педагоги, писатели и партийные функционеры решительно выступали против неё, утверждая, что сказка отражает буржуазную идеологию, навязывает детскому сознанию мистицизм и религиозность, путает ребёнка и отвлекает его от настоящей жизни.

Более подходящими для детей считались «новые сказки», поэтически описывающие современную жизнь, и «производственные книги», рассказывающие о том, как создаются машины, одежда, еда, предметы быта.

Особая дискуссия шла об «антропоморфизме», то есть о приёме сказочного очеловечивания предметов и животных. Рассказывать о говорящих зверях или оживших куклах ребёнку младше шести-семи лет не рекомендовалось, «он ведь ещё не отличает выдумки от правды». Для сказок К. И. Чуковского, в которых медведи ездили на велосипеде, одеяло убегало, а африканские звери звонили по телефону, был придуман специальный ругательный термин ― «чуковщина».

Тем не менее, у сказки были свои защитники и последователи. Педагог и фольклорист Ольга Капица в эти годы издала несколько сборников русского фольклора. Против травли книг Чуковского выступили Б. Житков, Е. Замятин, М. Зощенко, С. Маршак, А. Толстой, Ю. Тынянов и многие другие. Право ребёнка на сказку защищал влиятельный М. Горький, и даже нарком просвещения А. Луначарский ругал «суровых педантов реализма, которые считают, что мы обманываем ребёнка, если в нашей книжке рукомойник заговорит».

---

• Головин, В. В. История критики детской литературы: обзор научных событий // Детские чтения. — 2016. — № 1. — С. 179-188.
• Путилова, Е. О. Нужна ли пролетарскому ребёнку сказка? // Путилова, Е. О. Очерки по истории критики советской детской литературы : 1917-1941. ― Москва : Детская литература, 1982.
• Чуковский, К. И. Борьба за сказку // Чуковский, К. И. Собрание сочинений : в 15 т. : т. 2 : От двух до пяти. ― Москва : Терра — Книжный клуб, 2001.

1933. «Детгиз»

«В 1933 году Горький пригласил меня к себе в Сорренто, чтобы наметить в общих чертах программу будущего ― как мы его тогда называли ― Детиздата и поработать над письмом (докладной запиской) в ЦК партии об организации первого в мире и небывалого по масштабам государственного издательства детской литературы»

К началу 1930-х годов большинство частных и кооперативных детских издательств закрылись или были уничтожены. Чтобы упорядочить процесс создания и распространения детских книг и журналов, государство объединило детские отделы больших издательских домов в одну структуру. 9 сентября 1933 года постановлением ЦК ВКП(б) было создано единое государственное детское издательство ― «Детгиз».

С самого начала в «Детгизе» работали две редакции — московская и ленинградская. В первые годы именно ленинградская ― «редакция Маршака» ― во многом определяла лицо детской книги.

Представить себе 1920–30-е годы без фигуры Самуила Яковлевича невозможно. Он был не только замечательным поэтом и переводчиком, но и одним из главных практиков и идеологов детского книгоиздания и журналистики. С 1922 года он вместе с О. И. Капицей вёл кружок детских писателей при Петроградском пединституте. С 1924-го вместе с художником В. В. Лебедевым руководил Детским отделом Ленгиза. Под редакцией Маршака выходили журналы для детей: «Воробей», «Новый Робинзон», «Ёж» и «Чиж».

Неудивительно, что главным выразителем политики «первого в мире государственного издательства для детей» стал также С. Я. Маршак. В речи на I Съезде советских писателей 1934 года он наметил основные направления деятельности «Детгиза»: ребятам нужна «толстая книга в толстом переплёте <…> со многими рисунками»; «научная книжка, которую можно переживать, как роман»; «неравнодушное описание земли, после которого возникает желание бороться и перестраивать жизнь и природу»; новые сказки и новые повести ― книги, которые «написаны на основании настоящего жизненного материала и настоящей идеи».

Но ленинградскую редакцию «Детгиза» ждала страшная судьба. В 1937 году, году массовых репрессий, её деятельность была объявлена «диверсионной и вредительской». Многие ленинградские писатели и редакторы, сотрудничавшие с ней, были арестованы. Некоторые из них, пройдя через пытки и допросы, были отправлены на долгие годы в ГУЛАГ, некоторые расстреляны.

---

• Маршак, С. Я. Содоклад С. Я. Маршака о детской литературе // Первый Всесоюзный съезд советских писателей, 1934 : стенографический отчёт. ― Москва : Художественная литература, 1934.
• Чуковская, Л. К. Прочерк / Лидия Чуковская ; [сост. Е. Чуковская]. ― Москва : Время, 2009.
• Шварц, Е. Л. Печатный двор // Шварц, Е. Л. Проза. Стихотворения. Драматургия. ― Москва ; Назрань : АСТ : Олимп, 1998.

1941. Книги военных лет

«Рисуй так: посмотри на каждый левый рисунок, на нём всё нарисовано чёрной краской. На правом рисунке нарисуй точно так же»

Детские книги военного времени ― маленькие, тонкие, малокрасочные, в мягких обложках. Плохая бумага, отсутствие переплётного материала и рабочих рук ― всему процессу книгоиздания пришлось измениться.
Прежде всего уменьшились объём и формат книги. В среднем книга стала в три раза тоньше довоенной. Детские книжки превращались порой в «малышки» по десять сантиметров в высоту.

Количество выпускаемых названий сократилось в 1941–43 годах более чем в два раза. При этом средний тираж вырос: было выгоднее печатать одну готовую книгу большим тиражом, чем выпускать несколько разных.

Во «взрослых» книгах от иллюстраций часто отказывались совсем, с детскими так поступить было нельзя. Но изменились цвета: использовались две-три краски; часто картинки становились чёрно-белыми. Художник А. Лаптев нарисовал раскраску, где раскрашивать зверей надо было чёрным карандашом.

Изменились приоритетные направления и темы. Многие современные писатели ушли на фронт или стали военкорами, их произведения заменила русская и приключенческая классика; научно-популярные и развлекательные книги сменились военными пособиями («Пионеру и школьнику о противовоздушной и противохимической обороне»), агитационной и патриотической литературой, рассказами о детях на фронте, оккупированных территориях и в тылу.

Существенно расширилась география детского книгоиздания ― и Москва, и тем более блокадный Ленинград, были слишком близко к фронту, чтобы их издательства могли работать без перебоев. В выходных данных детских книжек регулярно появлялись Горький, Ереван, Киров, Ростов-на-Дону, Свердловск, Ташкент, Чебоксары, Челябинск и другие города.

---

• Книга в СССР в 1930-е годы и в период Великой Отечественной войны // История книги:  учебник для вузов / под ред. А. А. Говорова и Т. Г. Куприяновой. ― Москва : Издательство МГУП «Мир книги», 1998.
• Комков, Г. Д. Советское книгоиздательство в годы Великой Отечественной войны // Книга : исследования и материалы : 1963 : сб. 8.
• Садовникова, Н. Д. Думать о детях ― это значит думать о будущем : [о деятельности ленинградского отделения Детгиза в годы Великой Отечественной войны] // О литературе для детей : вып. 27. ― Ленинград, 1984.

1946. Борьба с недостатками

«Давай больше никогда не будем ссориться, Яло! Я знаю, что ты хорошая девочка и непременно освободишься от своих недостатков. Нужно только по-настоящему захотеть. Я это знаю по себе…»

Виталий Губарев
(из повести «Королевство кривых зеркал», 1951 год)

В августе 1946 года в газете «Правда» было опубликовано знаменитое постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором резко критиковались «идеологически вредные» произведения писателей Михаила Зощенко и Анны Ахматовой. Журналам напоминали, что они являются «могучим средством <…> в деле воспитания советских людей», а «советский строй не может терпеть воспитания молодёжи в духе безразличия к советской политике, в духе наплевизма и безыдейности».

Все директивы, касавшиеся взрослых писателей, относились и к детским. Через неделю в «Правде» появилась аналогичная статья ― «Серьёзные недостатки детских журналов». Основной претензией к «Мурзилке» и «Пионеру» было отсутствие у их авторов и редакторов «воспитательного, педагогического плана».

Кроме общего идейного наставления, подобная критика преследовала и чисто прагматические цели. После войны советская школа переживала нелёгкие времена. Школьные здания были разрушены, не хватало учебников и школьных принадлежностей, ощущался острый недостаток квалифицированных учителей. Дети, потрясённые войной, с трудом входили в учебный ритм; за годы войны многие отстали от программы. Рассказывать детям о том, как справляться с учёбой без помощи взрослых, занятых на восстановлении разрушенного хозяйства, выпадало на долю детских писателей.

Типичным сюжетом школьной и пионерской повести второй половины 1940-х ― начала 1950-х годов стала борьба за успеваемость. Типичным героем стал отстающий ученик (или ученица), который вдруг осознавал, какие слабые черты характера мешают ему (или ей) учиться. Волевым решением и упорным трудом он побеждал свои недостатки. Если ребёнок не справлялся сам, ему на помощь приходили сверстники, «коллектив» ― приятели, класс или отряд.

---

• Кукулин, И. В. «Воспитание воли» в советской психологии и детская литература конца 1940-х — начала 1950-х годов // Острова утопии : педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы: (1940-1980-е) / [ред. и сост. И. Кукулин, М. Майофис, П. Сафронов]. — Москва : Новое литературное обозрение, 2015.
• Майофис, М. Л. Как читать «Витю Малеева в школе и дома» : [статья на сайте проекта «Arzamas»]
  
• Фатеев, А. В. Расцвет сталинизма и детской литературы в 1946-1953 гг. // Фатеев, А. В. Сталинизм и детская литература в политике номенклатуры СССР : (1930-е — 1950-е гг.). ― Москва : МАКС Пресс, 2007.

1959. Дениска Кораблёв

«…этот мальчик, может быть, будет знаменитым математиком, как Лобачевский, или химиком, как Менделеев. Он может стать художником или поэтом. И я не удивлюсь, если он станет известен стране, как известен товарищ Николай Мамай или футболист Игорь Нетто»

В сентябрьском номере «Мурзилки» за 1959 год читатели впервые встретились с Дениской Кораблёвым ― героем цикла «Денискины рассказы» Виктора Драгунского. Появление такого персонажа именно в эти годы не случайно. Дениска был настоящим героем своего времени. Не только потому, что строил во дворе ракету, чтобы лететь в космос, как Гагарин или Титов. Но потому, что в рассказах о нём отразилось новое отношение к ребёнку, возникшее на волне «оттепельных» перемен.

В предисловии к изданию «Денискиных рассказов» 1966 года говорилось, что дети любят Дениску за то, что «он всегда умеет отличить искренность от фальши», а также за то, что «он хотя и маленький, но уже ЧЕЛОВЕК». Конечно, эти слова не похожи на то, что сказали бы о Дениске сами дети. Но они отлично характеризуют запросы и настроения взрослых того времени.

На смену утопическому соцреализму, долгие годы господствовавшему в официальной культуре, приходила новая искренность, «чувство жизненной правды». Где их было искать, если не в чистом и непосредственном отношении ребёнка к миру?

Статус ребёнка также менялся — дети больше не воспринимались как винтики в школьной системе или «недовзрослые». В 1968 году Белла Ахмадулина так писала о «Денискиных рассказах»: «В этой книге речь идёт о человеке, о котором нельзя сказать, что он слишком юн и ещё не обрёл определённости нрава и облика. Человек, о котором идёт речь, ― ребёнок, существующий в полном и убедительном объёме личности, и в этом смысле его возраст соответствует зрелости».

---

• Драгунский, В. Ю. Рыцари и ещё 60 историй : собрание Денискиных рассказов / с комментариями Ольги Михайловой, Дениса Драгунского, Ильи Бернштейна. ― Москва : Издательский проект «А и Б», 2017.
• Майофис, М. Л. Общество по борьбе с ханжеством : об одной незамеченной тенденции в литературе 1950-х годов // Новое литературное обозрение. — 2017. — № 1.

1976. Медаль Андерсена

«Татьяна Маврина подчиняет живые традиции народного художественного и устного творчества нуждам современной книжной иллюстрации, обогащая свои рисунки великолепными цветами ― красным и зелёным, жёлтым и синим ― и чёткими контурами, характерными для живописи начала ХХ века».

Золотая Медаль имени Х. К. Андерсена ― одна из старейших международных наград в области детской литературы. Международный совет по детской книге ЮНЕСКО (IBBY) учредил премию в 1956 году; сначала она присуждалась только писателям, с 1966 года её стали также вручать иллюстраторам. Раз в два года 2 апреля (в день рождения великого датского сказочника) Совет выбирает одного автора и одного художника, чтобы отметить их Золотой Медалью.

В 1976 году медаль досталась Татьяне Алексеевне Мавриной за книжки-картинки по мотивам русского фольклора и сказок А. С. Пушкина.

Работать в книжной иллюстрации Татьяна Маврина (живописец, график, выпускница ВХУТЕМАСа, участница художнического объединения «Группа 13»), начала в 1920-х годах, в период расцвета советской книжки-картинки. Первые иллюстраторские работы (ещё под фамилией Лебедева) она создавала в соавторстве с Валерием Алфеевским. Они проиллюстрировали несколько познавательных книг и вместе придумали книжку-картинку совсем без слов ― «Парк культуры и отдыха». В 1930-х Маврина оформляла детские книжки Владимира Маяковского, Виктора Шкловского, Агнии Барто, Корнея Чуковского.

Во время войны Маврина увлеклась народным художественным промыслом, начала собирать иконы, лубки, кустарные игрушки, рисовать их. Это сказалось и на её книжной графике. Всё чаще иллюстрируя народные и классические сказки, к 1960-м годам Маврина создала абсолютно новый стиль книжки-картинки. В нём соединились экспрессия французского модернизма с мотивами русского народного творчества, строки из сказок Пушкина с необычным дизайном, кажущаяся традиционность с яркой смелостью авангарда. Главное ― это были детские книжки, от начала до конца придуманные и созданные художником. Даже шрифт в них не был печатным, но становился частью рисунка.

---

• Tatjana Mawrina // Glistrup, Е. The Hans Christian Andersen Awards, 1956-2002.
• Маврина, Т. А. Цвет ликующий : дневники, этюды об искусстве / Татьяна Маврина. ― Москва : Молодая гвардия, 2006.

1986. «Книги нашего детства»

«… хотелось <…> засвидетельствовать два, по крайней мере, обстоятельства: литературную полноценность (не пресловутую “детскость”) детских книг — и разброс тенденций, дающий представление о внутреннем “богатом разнообразии” детской литературы».

Сборник статей украинского литературоведа Мирона Петровского «Книги нашего детства», вышедший в 1986 году, посвящён книгам 1920–30-х. В нём собраны исследования о написанных для детей произведениях Владимира Маяковского, Самуила Маршака, Алексея Толстого, Александра Волкова. Открывает книгу глава «Крокодил в Петрограде» ― о поэме Корнея Чуковского.

Едва увидев свет, «Книги нашего детства» сразу стали событием. Подобных исследований ― полнокровных, многогранных, насыщенных научными находками и при этом написанных вдохновенно и популярно, ― советская детская литература не знала. Можно сказать, что «Книги нашего детства» ― та самая «научная книжка, которую можно переживать, как роман», о которой мечтал Самуил Маршак. Только написана она не для детей, а для взрослых, интересующихся детской литературой.

Уникальность этой книги была тем более очевидна, что Петровский рассказывал о вещах, для советского литературоведения (даже «взрослого») нетипичных: о модернистских влияниях в «Золотом ключике», о евангельских мотивах в стихотворной сказке Маяковского, о философии Иммануила Канта в «Волшебнике Изумрудного города». Возможным прототипом маршаковского «рассеянного» Петровский называл поэта-символиста В. Пяста, а в «Крокодиле» Чуковского находил отзвуки всей русской поэзии ― от «Слова о полку Игореве» до Велимира Хлебникова и Николая Гумилёва.

Год издания «Книг нашего детства» ― первый год Перестройки ― не случаен. Книга не могла пройти цензуру в течение двух десятков лет. В 1966 году её начали готовить к печати, но в последний момент на издание было наложено вето, набор рассыпан. И даже в середине 1980-х рукопись не могли напечатать без купюр ― автору пришлось убирать неугодные имена.

---

• Откуда и почему «Книги нашего детства»: заочное интервью с С. А. Лурье (не вошедшее в книгу послесловие) на сайте «Прочтение».

1990. «Чёрная курица»

ПУСТЬ БУДУТ перепутанные «должен», «надо», «хорошо», «плохо», «нельзя» и т.п. — настоящая литература перемешивает, переворачивает их, смеётся над ними, чтобы дать возможность самим учиться переживать непосредственный опыт на огромном поле воображения, кстати, умение разучиваться не менее важно, чем умение учиться.

1990 год — год рождения литературного объединения «Чёрная курица». Его организаторами были писатели Лев Яковлев, Борис Минаев и Юрий Нечипоренко, поэты Николай Ламм и Владимир Друк, критик Лола Звонарёва. С литобъединением сотрудничали Марина Бородицкая, Олег Кургузов, Марина Москвина, Сергей Седов, Тим Собакин, Александр Торопцев, Андрей Усачёв и другие. О создании «Чёрной курицы» было объявлено в апрельском номере журнала «Пионер».

Участники «Чёрной курицы» хотели, чтобы детская литература изменилась и приложили к этому все усилия. Нет смысла перечислять их заслуги. Лучше прочитать опубликованный ими в 1990 году манифест, исходя из которого они действовали.

«ПУСТЬ БУДЕТ вопящий от счастья, восторженный, обожжённый несправедливостью, презирающий тупое самодовольство взрослых дядь и тёть ― да! здравствует! такой! человек! который даст двести очков форы манекенным персонажам, ещё время от времени встречающимся в литературе.

ПУСТЬ БУДУТ жалость, печаль, грусть, извечный сюжет о сироте, Том Сойер, Оливер Твист, «Судьба барабанщика», рождественские истории и ещё десятки, сотни примеров ― совершенно несопоставимых. 

ПУСТЬ БУДЕТ шальная, легкомысленная, со свистом в ушах проза, вольная, немудрёная, полоумная ― так, побасенки да приколы  ― проза неги и наслаждения; гуляешь иногда зевакою по улицам и видишь ― батюшки-святы, ―  какого только народу земля не носит  ― и длинноносых, и пучеглазых, и ушеострых, и хорькозубых мордововоротов!

ПУСТЬ БУДУТ доноситься из того «живого» уголка, где «Ёж» и «Чиж», голоса Даниила Хармса, Александра Введенского, Николая Олейникова, Юрия Владимирова, а вместе с ними игра, парадокс, мрачноватые закоулки непредсказуемой повседневности, приключения души!

ПУСТЬ БУДУТ поток сознания и импрессионизм, философская притча и сюрреализм * ― они помогут нам честно рассказать об усложнившемся, запутанном мире, в котором мы живём.

ПУСТЬ БУДЕШЬ ты, школьник начала 90-х, ― ты ведь помнишь строчки Высоцкого про сломанные крылья, ― твои крылья только прорезаются, и никуда от этой боли не деться, ― так помоги им окрепнуть, иначе полёта не получится.

ПУСТЬ БУДУТ перепутанные «должен», «надо», «хорошо», «плохо», «нельзя» и т.п. — настоящая литература перемешивает, переворачивает их, смеётся над ними, чтобы дать возможность самим учиться переживать непосредственный опыт на огромном поле воображения, кстати, умение разучиваться не менее важно, чем умение учиться.

ПУСТЬ БУДЕТ жить молодая литература ― растрёпанной, немытой, не очень-то важной птицей ― чёрной курицей, которая ходит повсюду, глотает всякую дрянь, копошится под ногами у кухарки, а та её бранит и не знает про неё главное, что на самом деле это самый настоящий принц, важный и могущественный в своём царстве, с кодексом чести и благородства.

Спасём чёрную курицу от кухаркиного ножа!

---

• Борис Минаев. На грани эпох: литературное объединение «Черная курица»: интервью на сайте «Папмамбук».
  
• Нечипоренко, Ю. Д. Писатель сродни клоуну : личный опыт работы «в поле» // Дружба народов. — 2015. — № 11.

2006. Читатели ХХI века

Ну здесь полные авации. Встаем и хлопаем в ладошки, ребята, хлопаем в ладошки)))

В 2006 году в российской детской литературе появились две новые премии.

Премия «Заветная мечта» просуществовала до 2009 года и провела четыре премиальных сезона. Награды присуждались в двух основных категориях: за роман или сборник повестей/рассказов вручалась Большая премия; за отдельный рассказ или повесть ― Малая. У «Заветной мечты» был солидный премиальный фонд, а главное ― возможность издавать книги-победители большим тиражом (150 000 экземпляров!) и бесплатно рассылать их по детским и школьным библиотекам страны. В жюри премии, состоявшее из семи человек, всегда входило трое школьников.

Премия Владислава Крапивина, которую нежно называют «Крапивинкой», также была учреждена в 2006 году. Премия существует до сих пор и присуждается ежегодно. Награждение традиционно проходит в Екатеринбурге, а медали авторам-победителям до последнего времени вручал сам Владислав Петрович Крапивин. Отдельной номинацией обозначен выбор детского жюри: участники отряда «Каравелла» награждают писателя, который понравился им больше всех.

Участие детей в выборе лауреатов литературных премий — не случайность. Со временем эта тенденция только усилилась. Конкурс «Книгуру», действующий с 2010 года, размещает на своём сайте произведения короткого списка, отобранные взрослыми экспертами (литературным советом), после чего подключается «целевая аудитория». Дети и подростки могут комментировать прочитанные произведения и выставлять им оценки. По сумме баллов определяется победитель.

Наконец, в 2013 году сайт «Папмамбук» создал конкурс и для самих читателей ― «Книжный эксперт XXI века». Подростки пишут отзывы о прочитанных книгах, и жюри, куда входят как сами подростки, так и взрослые, выбирает лучших.

На самом деле, для того чтобы читатели детской и подростковой литературы выразили своё мнение о ней, «взрослые» институции теперь не так уж и обязательны. С писателями можно связаться в соцсетях, по популярным произведениям пишутся фанфики и создаются посвящённые им паблики. Участие читателя в литературном процессе, вне зависимости от возраста, перешло на качественно новый уровень.

Ольга Виноградова, Ирина Казюлькина

Все мы знаем Корнея Ивановича Чуковского, причем с самого раннего детства. Наш язык, как и первые попытки использования этого языка, складывался под впечатлением от «Крокодила», «Тараканища», «Мойдодыра», «Мухи-Цокотухи» или «Айболита». Интересно, однако, что начинающий Чуковский — зубастый и тонкий литературный критик — и думать не думал, что станет впоследствии «писателем номер один» для каждого советского ребенка. О том, что все-таки заставило его обратиться к этому творчеству, мы поговорили с Ириной АРЗАМАСЦЕВОЙ, доктором филологических наук, профессором кафедры русской литературы XX–XXI веков МПГУ и одним из главных российских специалистов в области детской литературы.

— Ирина Николаевна, с чем был связан такой интерес Корнея Чуковского к теме детства и к детской литературе?



— Интерес возник не вдруг, а на большой волне всеобщего интереса к культуре детства и к детской литературе. На самом деле Корней Чуковский скорее закрывал вопрос о детской литературе, чем открывал его. Двадцатый век с самого своего начала мыслился как «век ребенка». Шведская феминистка Эллен Кей написала книгу «Век ребенка», в которой выстроила на этот счет своеобразную доктрину.

Она считала, что XIX век был «веком женщины», ведь женщины начали борьбу за свои права, начиная с кройки женских брюк, занятий спортом и заканчивая доступом к высшему образованию и электоральным процедурам. И вот, на фоне эмансипации женщины, в XX веке свои права возьмет уже ребенок. Вот только оружия на планете стало так много, что младенцу, новому мессии, некуда ступить. Эллен Кей поняла это более чем за десять лет до Первой мировой войны.

Конечно, это была красивая утопия, но тогда она воодушевила многих в Европе и особенно понравилась русской интеллигенции, потому что совпадала с идеями детства и педагогики, которые разрабатывались еще в эпоху реформ Александра II. Тогда складывалась и новая система образования, и новая структура общества. Более того, «век ребенка» совпал еще и с особой, русской формой модернизма — Серебряным веком. Чаяли Третьего Завета, ждали рождения священного ребенка, мессии, — то ли в Польше, то ли в Тибете…

Молодой и зубастый критик Корней Чуковский и думать не думал, что станет детским сказочником, но все было готово к перемене его судьбы. Многие современники, поэты и писатели, уже пробовали себя в роли детских авторов. Стало даже хорошим тоном — поделиться с детским журналом лучшими стихами, преданно служить музе детства.

— То есть Корней Чуковский, начиная свою карьеру на поприще литературной критики, сразу оказывается свидетелем своеобразного бума на ниве детской словесности?

— Да, и сама эта детская словесность, которая прежде развивалась где-то на обочинах литературного потока, в начале века накопила потрясающий опыт. Появились крупные детские писатели, журналисты, затевались совершенно новые детские журналы. Складывается очень удачная инфраструктура для развития детской литературы. И Чуковский здесь выступает поначалу как беспощадный критик, он прямо объявляет, что ничего стоящего для детей на самом деле в России нет.

Он пишет, например, очерк «Матерям о детских журналах», где топчет ногами «Задушевное слово» — почтенный журнал, которым «питаются» все тогдашние приличные семейства. Перебирает все детские журналы, кое-какие одобрительные слова говорит разве что о журналах Федорова-Давыдова. Потом пишет разгромные статьи о Лидии Чарской и Анастасии Вербицкой. А Чарская, надо заметить, была кумиром и девочек, и мальчиков.

Писала она, конечно, стилистически слабо, так что Чуковский легко растоптал ее за ужасный русский язык, но нам, далеким потомкам, надо отдать ей должное. После Николая Карамзина не было ни одного писателя, кто сумел бы создать персонажа, настолько убедительного и близкого сердцу подростков. После «Бедной Лизы» молодые люди ходили вздыхать и топиться на Лизин пруд в Москве. Подобный успех ждал «Княжну Джаваха»: юные читатели «нашли» заброшенную могилу героини и трогательно ухаживали за ней.

Но самое интересное заключается в том, что сам Чуковский, разобрав на «винтики и пружинки» механизм прозы Лидии Чарской, многому у нее научился. Как и у Ната Пинкертона, образно говоря, — писать так, чтобы целиком захватывать интерес читателей. И его статьи мне представляются прологом к работам русских формалистов, к новому литературоведению, критике и филологии. В целом же можно сказать, что Корней Иванович начинает работать на уже возделанной ниве детской литературы.

— Но, помимо стилистических вещей, за что еще Чуковский критиковал авторов-современников?

— Он критиковал их за то, что, допустим, у писателей все герои страдают. Что они создавали по большей части депрессивную литературу, литературу переживаний, где все постоянно заламывают в отчаянии руки, падают в обмороки, лежат, пораженные болезнями, где все кончается плохо, хотя и назидательно. Я бы сказала, что эта нота в русской детской литературе того периода продолжала благородную линию, которая шла от Федора Достоевского и Николая Гарина-Михайловского. Но настало время иной мудрости — в игре, веселье, мимолетностях.

Чуковский, в силу своего характера и собственного непростого жизненного опыта, считал, что литература для детей должна пробуждать оптимизм, веру в жизнь. Он предпочитал убирать из поля зрения детей весь социальный негатив. Тут он, кстати, мог найти общий язык с Максимом Горьким, который называл одного из мэтров детской литературы того времени, Федора Сологуба, «Смертяшкиным».

ЗАПОВЕДИ «МЕДОТОЧИВОГО СКОРПИОНА»

— С чего Чуковский начинает свой путь в детской литературе? И как он разрабатывает теорию детского чтения?

— Теорию на самом деле разрабатывает не он. Детское чтение волновало его сравнительно меньше, чем сам литературный процесс.

— Однако у него есть знаменитая книга «От двух до пяти», где он дает писателям рекомендации, как лучше всего писать для детей.

— Да, эти «Заповеди для детских поэтов» широко известны. Например, «заповедь» о том, что в каждой строчке стиха должен быть материал для художника: одна строчка — один рисунок. Вот как здесь: «Одеяло убежало, улетела простыня…» И детские поэты до сих пор с трепетом приступают к этим «заповедям» и пытаются по ним писать, но, знаете, мы со студентами ни разу не нашли такого, чтобы все эти правила разом были исполнены в каком-нибудь стихотворении.

— А сам Чуковский исполнил?

— Нет, кажется. В том-то все и дело, что с этими «заповедями» дело обстоит достаточно лукаво. У Чуковского было своеобразнейшее чувство юмора. Как-то Анна Ахматова назвала его «медоточивым скорпионом»: он мог сказать комплимент, а спустя какое-то время человек вдруг понимал, что на самом деле Чуковский вовсе не хвалил его, совсем наоборот. И это не было лицемерием. Скорее, в том было своеобразие его мышления. И на «Заповеди для детских поэтов» так и стоит смотреть.

Заметьте, какое ерничество в самом слове «заповеди», нарочитый библеизм взят в травестийном значении. Чуковский не был верующим человеком: он был человеком культуры, но не человеком веры. Дело тут, скорее, вот в чем.

Наши «раскопки» с аспиранткой дали интересную картину. До того как появились эти «заповеди», в одном московском педагогическим журнале были опубликованы «Основные требования к детской книге» Государственного ученого совета при Наркомпросе. В них были составлены основные требования к детской книге — самые настоящие «ежовые рукавицы» для детских писателей и издателей. Писать по этим требованиям настоящую литературу было практически невозможно — только какие-то дешевые и дурные агитки.

И как раз в ответ на эти «Основные требования» в 1928 году Чуковский сочиняет свои «Заповеди», которые он публикует в журнале «Книга — детям». Если мы посмотрим на их первое издание, то увидим, насколько они пронизаны этим характерным для Чуковского чувством юмора: в каком-то смысле их можно назвать «антизаповедями», и, может быть, недаром, он впоследствии, когда редактировал их, раз за разом вставлял их в разные издания книги «От двух до пяти». Последняя, кстати, вообще вышла как защита детской литературы, детских писателей.

Чуковский составил «Тринадцать заповедей для детского автора» в рамках подготовки своего доклада в детском отделе Госиздата в январе 1929 года. Он хотел затеять дискуссию, чтобы сообща выработать новое руководство для комиссий по детской книге и предотвратить казенный произвол в управлении «большим искусством для маленьких» и не позволить детской литературе задохнуться.

— А с чем была связана эта ироничность Чуковского по отношению к «Заповедям»? Он считал, что вообще неправильно предписывать какие бы то ни было правила для детской литературы?

— Да, он добавляет «тринадцатую заповедь», в которой предписывает поэту, освоившему все предыдущие заповеди, постепенно от них отказываться. Корней Чуковский был практиком, а не теоретиком. А его теоретические идеи лежали не столько в лоне литературы, сколько в сфере лингвистики. Он всегда исходил из того, что ребенок в возрасте от двух до пяти лет — это своего рода лингвистический гений, что любой ребенок в раннюю пору речевого развития работает с родным языком так, как работают только гении высочайшего уровня, такие как Гёте или Пушкин.

«МЫХА», «ЛОГА» И «КОНЕК-ЛЕТУНОК»

— Какие примеры подобной гениальности он приводил?

— Книга «От двух до пяти» полна великолепных примеров. Вот несколько отрывков:

«На моих глазах один трехлетний в Крыму, в Коктебеле, выдумал слово пулять и пулял из своего крошечного ружья с утра до ночи, даже не подозревая о том, что это слово спокон веку существует на Дону, в Воронежской и Ярославской областях. В известной повести Л. Пантелеева «Ленька Пантелеев» ярославская жительница несколько раз говорит: «Так и пуляют, так и пуляют!»

«Сын профессора А.Н. Гвоздева называл большую ложку — лога, большую мышь — мыха:

— Дай другую логу!

— Вот какая мыха!

Пушку называл он — пуха, балалайку — балалая.

Наташа Шурчилова мамины босоножки зовет: босоноги.

Во всех этих случаях ребенок поступает точно так же, как поступил Маяковский, образуя от слова щенок форму щен:

Изо всех щенячьих сил

Нищий щен заголосил».

Если следовать воззрениям Чуковского, то всякая детская книга должна быть создана во славу этого лингвистического гения, стихийного поэта, певца радости. Благодаря Чуковскому рождается высокое представление о детской литературе, оказалось, что писать для ребенка — значит писать для Пушкина-ребенка. Гамбургский счет был введен в представление о детской литературе, особенно поэзии. И если в некоторых национальных культурах детская поэзия угасла, то у нас пока детские поэты есть — и всех поколений.

— А в чем секрет успешности детской литературы самого Чуковского?

— Одним словом тут не скажешь. Если анализировать любое большое произведение, не только Чуковского, то мы увидим, что оно явилось плодом развития литературы за несколько сотен, если не тысяч лет. Большой текст не пишется, а скорее проявляется в литературе.

У Чуковского мы видим сложнейший сплав из традиций русского и, кстати сказать, английского фольклора — недаром он был англоманом, — и великолепного знания классической и современной поэзии, помноженного на абсолютный поэтический слух. Не будем забывать, что он прежде всего был критик, что у него есть множество статей, огромных очерков, целая монография о мастерстве Николая Некрасова.

В многотомном собрании сочинений Чуковского только в первом томе представлены его детские вещи, а во всех остальных томах — «взрослая» проза, в основном критическая. Первый том есть общий итог его литературоведческой, критической и лингвистической мысли, которая вместилась во все остальные четырнадцать томов.

— Есть ли какая-то связь между Чуковским и Пушкиным? Как он оценивал те пушкинские тексты, которые также стали неотъемлемой частью детского чтения?

— Главное, будем помнить, что Пушкин для детей не написал ни строки. Часть своих сказок он писал для жены, Натальи Гончаровой. Например, «Сказка о царе Салтане…» — это свадебный подарок для нее, «царевны Лебеди». А «Сказка о рыбаке и рыбке» была написана для друзей, которые тогда активно обсуждали различные общественно-политические вопросы. Это сказка для разговора с умными людьми. И только потом-потом уже сказки вошли в круг детского чтения.

И здесь Чуковскому снова повезло. В начале века окончательно сложилась репутация Пушкина как идеального автора для детей и подростков.

Сначала Пушкина освоили и полюбили кадеты, юнкера и семинаристы, они переписывали его стихи от руки. Потом пушкинский архив был открыт, и разрешили печатать Пушкина беспошлинно. Это был царский подарок издателям. Хотя безмерно жаль, что у Пушкина в планах была и детская книжка, но, увы, он не успел ее написать.

Отношение же Чуковского к Пушкину было, конечно, пиитическое. Интересен в этой связи один эпизод. В 20-30-е годы многие писатели, благодаря Чуковскому, стали собирать детские стишки и речения и присылать их ему. И вот писательница Лидия Сейфуллина прислала как-то Корнею Ивановичу стихи одной девочки: «Ленин, Ленин, ты могуч, / ты боролся со стаями контрреволюционных туч / и от нынешнего века / власть свободного человека».

Критик пишет по этому поводу: «Форма этих стихов характерна для всякой восьмилетней писательницы, помимо того, что первая строка беззастенчиво украдена у Пушкина, причем слово «ветер» механически заменено словом «Ленин», в них до странности хилый ритм, третья строка в полном разладе с двумя предыдущими, а четвертая — с третьей и пятой. Какое нужно иметь мертвое ухо, чтобы кропать такие глупые стихи? А между тем я уверен, что когда сочинительнице было три года, она обладала таким же сильным ритмическим чувством».

Думается, Чуковский заподозрил, что это сама Сейфуллина придумала имитацию детского стишка — в то время поэты, стремясь заработать копейку, много пытались писать с детского голоса. В своем беспощадном отзыве он ставит почти знак равенства между «всякой 8-летней писательницей» и «писательницей Сейфуллиной». Покушение на имя Пушкина звучит как последний приговор, как нарушение самого главного литературного табу.

Кстати сказать, в книге «От двух до пяти» он все же Пушкину предпочел сказку «Конек-Горбунок» в качестве образца. Возможно, потому что ершовское творение можно подстраивать под контекст новых эпох — это очень податливая на стилизацию и переделку сказка, недаром впоследствии появится даже «Конек-Летунок», который летает над колхозами и озирает новую жизнь. Пушкинские тексты настолько герметичны и самодостаточны в своем художественном совершенстве, что повторить их в вариациях, воспроизвести в новых реалиях и растиражировать едва ли возможно. Во всяком случае, для многих такие попытки были бы кощунством.

«БУРЖУАЗНАЯ МУТЬ» ЧУКОВСКОГО

— Почему была развернута война против «чуковщины»? За что его детские произведения запрещались в 30-е годы?

— Нельзя сказать, что был прямой запрет. Скорее, стоит говорить именно о попытке формирования негативного общественного представления о «чуковщине». И если бы не заступничество Горького, который тогда взял под защиту не только Чуковского, но и Маршака, страшно представить, чем бы она закончилась. Чем была обусловлена эта «война»? — целым сплетением причин, среди которых выделяются две.

Первая причина связана с историческими аналогиями. Время от времени борьба со сказкой происходит в национальной литературе, не только русской. Она начинается в тот момент, когда между педагогическим процессом и официальной доктриной, с одной стороны, и живым литературным процессом — с другой, случается некий глубинный конфликт. Тогда сказка объявляется вредной, нежелательной в детском чтении или же допускается, как «десерт» после основных блюд.

Нечто подобное происходило в России в XVIII веке, пока сама Екатерина II не написала две сказочки для собственных внуков. Тем самым она как бы сняла запрет на сказку. Гонения на сказку начались после отмены крепостного права, когда возникла необходимость поднять уровень образования народа и встал вопрос о том, по какому пути должно идти литературное образование. И тогда Тургенев и Лесков выступили в защиту сказки — против сторонников чтения в духе «позитивного знания».

То же самое произошло и в конце 20-х годов в СССР, когда борьба со сказкой шла по линии антропоморфизма. Речь шла о конкретном средстве изобразительности: могут ли животные в детской книжке ходить в человеческой одежде, на задних лапах и разговаривать человеческими голосами и обсуждать бытовые, человеческие вопросы? Ярым противником такого приема выступила Надежда Крупская. Она вообще была против форм условности, считала, что прежде чем дать в руки ребенку куклу, надо рассказать о том, сколько труда вложили мастера в ее производство.

Кроме того, Крупская, читательские вкусы которой сложились в определенных условиях, очень хорошо разбиралась в том, что такое литература в подпольной работе агитаторов. Она прекрасно знала, что агитация начала XX века в заметной мере строилась на приемах антропоморфизма и на широкой, вольной образности. Этому способствовали сами Маркс и Энгельс, которые, если помните, начинают «Манифест Коммунистической партии» знаменитыми, будто бы взятыми из какой-то сказки, словами: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». Так вот, Крупская прекрасно понимала, что сказка обладает огромной силой воздействия на умы поколений.

И потому, когда писатели, неподвластные ей, пишут сказки, она была загодя уверена в том, что в их сказках спрятано нечто неблагонадежное. И десять лет спустя после публикации «Крокодила» Крупская пишет статью об этой сказке, называет ее «буржуазной мутью» и подозревает ее автора в намеках на политиков.

Вторая же причина была чисто экономического порядка. В то время происходит монополизация издательств, в том числе и тех, которые издавали детскую литературу. Заканчивается «нэповская вольница» — все сводится к Госиздату. И его детский отдел выпускает книги о революции и вождях, колхозном строительстве и т.п., чтобы нести детям политграмоту. Но все эти книги плохо покупают. И потому, что они плохо написаны, и потому, что родители просто не хотели строить круг чтения своих детей таким образом. Зато они охотно раскупают книжки Чуковского, Маршака, Бианки. Конечно, это была недопустимая ситуация.

— На ваш взгляд, что современные родители могут почерпнуть для себя и своих детей у Корнея Чуковского?



— Вспомним, что у Чуковского было две дочери и два сына — и все они выросли достойными, умными, творческими людьми. Это само по себе говорит в пользу его «детской доктрины». Боба погиб на войне. Мурочка умерла от костного туберкулеза — это была самая страшная потеря для Чуковского, потому что именно в ней он видел идеал того гениального ребенка, о котором писал. Николай стал замечательным писателем. Лидия стала прекрасным редактором, в том числе детским. То есть все они осуществились, так или иначе, и все это — результат применения на практике семейного воспитания тех идей детства, которые выработал Корней Иванович.

А что лежит в основании его собственной концепции? Прежде всего — величайшее уважение к ребенку, почитание в ребенке гения. Мы часто сегодня говорим о «воспитании в ребенке личности», а Чуковский нигде об этом не пишет. По всей видимости, он считал эту доктрину некорректной потому, что она конструирует что-то в ребенке, но не дает свободу тому, что в нем уже есть изначально. В первую же очередь должно быть именно уважение к гению ребенка, то есть к тому, что заложено в него природой. Поэтому книга «От двух до пяти» должна стать настольной в каждой семье.

Текст: Л.М. Бабаева/РГАЛИ

Корней Иванович Чуковский (настоящее имя Николай Васильевич Корнейчуков), русский писатель, критик, поэт, историк литературы, лингвист, переводчик, родился 19(31) марта 1882 года в Петербурге, умер 28 октября 1969 года в Кунцеве под Москвой, похоронен в Переделкине.

Фонд Корнея Ивановича Чуковского в Российском государственном архиве литературы и искусства весьма скромен и передан в архив из Литературного музея в далекие 40-е годы. Однако полноценные и интереснейшие фонды его дочери Лидии Корнеевны Чуковской и внучки Елены Цезаревны Чуковской с лихвой восполняют отсутствующие сведения драгоценными документами творческой и человеческой биографии Корнея Ивановича. Очерк его литературной деятельности, подготовленный в конце 1970-х годов совместно Л.К. и Е.Ц. Чуковскими, послужил ориентиром в подготовке данного материала.

Ранние годы К. И. Чуковский провел в Одессе. Где жил вместе с матерью Екатериной Осиповной Корнейчуковой (крестьянка Полтавской губернии) и старшей сестрой Марией. Жили в бедности, мать зарабатывала на жизнь стиркой. Отец оставил семью, когда Чуковскому было три года. Ученье мальчику пришлось прервать (очищали гимназии от «кухаркиных» детей, и он был отчислен из 5-го класса), учился дальше сам.

Подростком для заработка перепробовал много профессий, а с 1901 года стал сотрудником в газете «Одесские новости», писал иногда статьи о художественных выставках и книгах, самоучкой овладел английским языком.

В 1903 году, в качестве корреспондента газеты, был направлен в Лондон, где проработал полтора года. В русской печати в это время появляются его статьи об английской литературе.

В 1905 году вернулся в Россию и переехал в Петербург, где начинает редактировать еженедельный сатирический журнал «Сигнал». За антиправительственные карикатуры на Корнея Ивановича возбуждается судебное дело.

В эти же годы Корней Чуковский сотрудничает в «Весах», «Речи», «Русском слове», «Ниве» как литературный критик.

В 1908 году появляется первая книга его статей, выдержавшая за два года три издания – «От Чехова до наших дней». Далее «О Леониде Андрееве», «Лица и маски» 1914 г., «Футуристы» 1922 г., «Александр Блок как человек и поэт» 1924 г., «Две души Максима Горького» 1924 г.

Ни одно явление литературы конца ХIХ — нач. ХХ в. Чуковский не оставил без внимания. Появляются его книги и статьи с анализом творчества современных ему писателей: Бунин, Куприн, Л. Толстой, Короленко, Бальмонт, Сологуб, Гиппиус, Мережковский, Ал. Толстой, Ахматова, Брюсов, Ремизов, Маяковский — таков диапазон его литературной критики. Современники называли Чуковского «Пинкертоном русской литературы», «Критиком-карикатуристом», «Критиком атакующего стиля». Да и сам Чуковский считал критику своим призванием. Интересны выводы о сущности критики, к которым пришел Корней Иванович. Его кредо: «Критика должна быть универсальной, научные выкладки должны претворяться в эмоции. Критика должна быть и научной, и эстетической и философской и публицистической». Об этом он писал в письме к М. Горькому.

Лучшие статьи К. И. Чуковского вполне отвечают провозглашенным им требованиям: сочетать эмоциональность с научностью достоверных собранных наблюдений, с художественным обобщением. В 1910-е — 20-е г.г. он и выступает с многочисленными публицистическими статьями, многие из которых превращались в лекции о литературе, с которыми Чуковский разъезжает по многим городам России. Полемика, которую вызвала разработанная им анкета «Революция и литература», печатавшаяся в газете «Свобода и жизнь», оказалась слишком злободневной, и газету закрыли.

В 1912 г. Чуковский переселился из Петербурга в финское местечко Куоккала, где бывал и раньше. Здесь он сближается с В.Г. Короленко, Л.Н. Андреевым, А.И. Куприным, А.Ф. Кони, В.В. Маяковским. Позднее он создал целую портретную галерею этих деятелей русской культуры. Здесь же в Куоккале накануне Первой мировой войны Чуковский начал вести свой рукописный альманах – Чукоккала. В альманахе сотрудничали многие знаменитые писатели, художники, артисты. Особенно интересно в альманахе представлены 10-е -20-е г.г. На страницах альманаха встречаем записи и рисунки И. Репина, Ф. Шаляпина, Ю. Анненкова, А. Блока, М. Горького, Н. Гумилева, А. Ахматовой, Е. Замятина, В. Ходасевича, В. Маяковского. «Чукоккала» обогащалась новыми именами на протяжении десятилетий.

После февральской революции 1917 г. Чуковский переезжает из Куоккалы в Петроград. В 1918-1924 г.г. он принимает участие в работе созданных тогда многочисленных культурно-просветительных учреждений: руководит литературным отделом «Дома Искусств», ведет там занятия со студийцами, работает в ученой коллегии издательства «Всемирная литература». При его ближайшем участии выходят два толстых журнала «Русский Современник» и «Современный Запад».

К середине 20-х годов оба журнала были закрыты. К этому времени изменяется и характер деятельности Корнея Ивановича, он уходит не только от издательской и организационной работы, но и от литературной критики. На первый план в его деятельности выходят история литературы ХIХ в., литература для детей и переводы.

Первый перевод на русский язык стихов Уолта Уитмена появился в 1907 г., сказки Редьярда Киплинга в 1909 г. Чуковский участвовал в редактировании и переводе отдельных вещей первого собрания сочинений О. Уайльда (1911-1915 г.г.). Переводил Чуковский и позднее: многие произведения У. Уитмена, М. Твена, Т. Честертона, О. Генри, А. Конан-Дойля, У. Шекспира, Д. Дефо, Г. Филдинга. В 1919 г. совместно с Н. Гумилевым выпустил брошюру «Принципы художественного перевода», которые развил позднее в книгах «Искусство перевода» 1930-36 г.г. и «Высокое искусство» 1941 г. Корней Иванович утверждал, что настоящий переводчик не фотографирует подлинник, а воссоздает его творчески: «переводить вдохновение — вдохновением, а красоту — красотой», в противовес «неточной точности» буквалистских переводов.

Большое место в литературной деятельности Чуковского занимала работа над изучением наследия Н.А. Некрасова, начатая им в 1912 г. (около 80 некрасоведческих работ и публикаций в его багаже). Очень интересовало Чуковского отношение к творчеству поэта современников. В результате, им была разработана анкета, которую заполнили А. Ахматова, Н. Гумилев, М. Волошин, Ф. Сологуб, М. Кузмин, В. Маяковский, Н. Тихонов, М. Горький, Е. Замятин, Б. Пильняк. За книгу «Мастерство Некрасова» 1952 г., переиздававшуюся и много лет спустя, К.И. Чуковскому была в 1962 г. присуждена Ленинская премия.

Наиболее громкую известность Чуковский приобрел как писатель для детей. В этом направлении деятельность его столь же многообразна и полна открытий, как в критике и литературоведении. Под его редакцией в издательстве «Шиповник» вышел альманах «Жар-птица» 1912 г., а в издательстве «Парус» — «Ёлка» 1918 г.

В 1917 г. в приложении к журналу «Нива» вышла первая сказка Чуковского «Крокодил» с рисунками Ре-Ми, а в 1919 г. эта «поэма для маленьких» была опубликована отдельным изданием.

Впервые в детской литературе появились образы города: трамваи, автомобили, аэропланы.

С.Я. Маршак впоследствии отдал должное «Крокодилу»: «Первый, кто соединил литературную линию с лубочной, был Корней Иванович. Надо было быть человеком высокой культуры, чтобы уловить эту простодушную и плодотворную линию».

С 1923 по 1926 г. Чуковский написал еще несколько сказок: «Мойдодыр» 1923 г. с иллюстрациями Ю. Анненкова, «Тараканище» 1923 г. и «Муха-Цокотуха («Мухина свадьба»)» 1924 г. с рисунками С. Чехонина, «Путаница» 1926 г. и «Чудо-дерево» 1926 г. с рисунками В. Конашевича, «Бармалей» 1925 г. с иллюстрациями М. Добужинского, «Телефон» 1926 г. с рисунками К. Рудакова, «Федорино горе» 1926 г., оформленную В. Твардовским. В сказках Чуковского нет сухой назидательности, но всегда есть моральный вывод – справедливость и доброта торжествуют.

Юрий Тынянов подчеркивал, что детская поэзия открылась, был найден путь для дальнейшего развития сказки, она стала близка искусству кино.

Любовная работа К.И. Чуковского над сказками для детей вызвала неудовольствие прессы. К концу 20-х годов работа Чуковского в детской литературе подверглась разгрому.

Рапповцы и педагоги утверждали, что вообще не нужна никакая сказка, что она мешает восприятию реальности. Даже слово было найдено — «чуковщина». В печати появились утверждения, что «чуковщина» опасна и аполитична.

В это трудное время Корней Иванович писал о том, что в каком унижении находится детский писатель, если имеет несчастье быть сказочником. Его трактуют как фальшивомонетчика и в каждой сказке выискивают тайный политический смысл. Он принимает решение учиться не у педагогов, а у самих малышей, а поможет ему в этом чуковщина, т.е. любовное изучение детей и длительная работа над своим материалом.

Плодом такой работы стала книга «От двух до пяти» 1928 г. Чуковский называл это – «уйти в детвору». Без преувеличения Чуковский трудился над созданием этой книги всю его жизнь. Уже в 1906 г. Корней Иванович просил родителей присылать ему самобытные детские слова и речения. Поэтому книга создавалась с тысячами родителей (десятилетиями Чуковский копил письма и родительские дневники). На этом материале он показал, что тяга детей к «небывальщине» и фантазированию не уводит ребенка от познания реальности, а наоборот, помогает ее познанию, а игра в слова-«перевертыши» обучает постигать дух родного языка. Книга постепенно при жизни Чуковского пополнялась новым материалом и выдержала 21 издание.

Корней Иванович считал, что поэзия для детей и для взрослых должна оставаться поэзией. В 30-х годах появились всего две сказки Чуковского: «Лимпопо» или «Айболит» 1935 г. и «Краденое солнце» 1936 г.

В 1938 г. Чуковский переехал из Ленинграда в Москву. Осенью 1941 г. он с семьей отправляется в эвакуацию в Ташкент и сразу принимает участие в работе Комиссии помощи эвакуированным детям.

В 1943 г. выходит антифашистская книга К. И. Чуковского – «Одолеем Бармалея». А «Приключения Бибигона» 1946 г. вновь подверглись разгрому и были изданы лишь в 1963 г. (17 лет спустя после написания).

В период «оттепели» в 1955 г., после шестнадцатилетнего перерыва, была издана книга К. И. Чуковского «От двух до пяти», после двадцатитрехлетнего перерыва в 1964 г. «Высокое искусство», но новых сказок он уже не писал.

В конце 50-х годов возникла дискуссия о русском языке. В это время появляется книга Чуковского — результат его постоянных раздумий и исследований — «Живой как жизнь» 1962 г., перекликающаяся со всеми предыдущими.

В этом же году состоялась его третья поездка в Англию, где ему была присуждена в Оксфордском университете степень доктора литературы. Об этом времени Чуковский вспоминал как о театрализованном действе, на полторы недели оторвавшем его от любимой работы.

Были темы, дорогие Корнею Ивановичу, к которым, несмотря на все многообразие

интересов, он возвращался всю свою жизнь. Одна из них — Чехов. Первый вариант книги «Чехов» появился в 1958 г., а в 1967 г. — окончательный — «О Чехове».

Подготовка Полного собрания сочинений доставила Чуковскому много огорчений.

Лучшие его работы были искалечены цензурой или вообще не вошли. В 1969 г. он составил оглавление будущего 7-го тома, до которого дожить не надеялся.

В настоящее время К.И. Чуковский — один из самых издаваемых и печатаемых авторов.

Судьба Чуковского гораздо благополучнее многих его современников, но и ей присущи, как мы видим, черты трагические.

Хочется подчеркнуть, что К.И. Чуковский очень любил людей. Обогащал их и сам обогащался замечательными беседами и встречами всюду, где находился в каждый конкретный момент, и много усилий на протяжении всей своей жизни посвятил борьбе за то, чтобы взрослые поняли детей.

Один из счастливых видов его деятельности состоял в ежегодном устройстве двух «Костров» перед началом учебного года и после его окончания. На его даче в Переделкине каждый костер посещало пятьсот и более детей местных и приезжих, приглашались известные артисты из Москвы и Ленинграда, давались бесплатные концерты.

Настоящим памятником Корнею Ивановичу Чуковскому является чудесная библиотека, созданная им самим, в которую все лучшие детские писатели и поэты дарили свои книги с автографами и игрушки, его дом-музей и, конечно, «Чудо дерево». Все это сохранилось и живо благодаря усилиям его дочери Лидии Корнеевны, внучки Елены Цезаревны и наследников этого удивительного и неповторимого Корнея Ивановича Чуковского – «человека от природы здоровой и веселой души».

МУНИЦИПАЛЬНОЕ АВТОНОМНОЕ ДОШКОЛЬНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ «ДЕТСКИЙ САД КОМБИНИРОВАННОГО ВИДА № 232»ГОРОДА САРАТОВА

Консультация для родителей

На тему:  «Сказки К. И. Чуковского – помощники в воспитании и развитии дошкольников»

Подготовил воспитатель:

Филимонова Ирина Владими        ровна

Саратов

2022  г.

31 марта 2022 года исполняется 1140 лет со дня рождения Корнея Ивановича Чуковского – замечательного русского писателя, классика отечественной детской литературы, на чьих стихотворных сказках выросло не одно поколение нашей страны.

Корней Иванович Чуковский (1882 — 1969) по праву считается одним из любимых детских писателей. На протяжении всей своей жизни он общался с детьми, интересовался тем, о чём они говорят, думают, переживают, писал для них стихи и прозу, переводил лучшие образцы мировой детской поэзии. И всё же главным вкладом К. Чуковского в отечественную детскую литературу были и остаются его стихотворные сказки, адресованные самому маленькому читателю и ставшие «неотъемлемым атрибутом детства». Они представляют собой нечто больше, чем просто занимательные истории для маленьких детей — сказки Чуковского становятся способом познания мира.

Сказка «Мойдодыр» подойдет для маленьких ребятишек, которые совсем не хотят умываться, чистить зубки. Однажды у мальчишки убежало одеяло, простыня, подушка и даже книжка, самовар, сапоги и вам предстоит узнать, что же произошло в квартире мальчика? Во время прочтения сказки дети познакомятся с «великим Умывальником, знаменитым Мойдодыром, с умывальников начальником и мочалок командиром». Эта сказка покажет ребятам, как важно быть опрятным, чистым, аккуратным, беречь свои вещи, одежду, книги.

     Еще одной сказкой, которая учит следить не только за внешностью, но и за вещами в доме. Вместе с ребенком вам предстоит узнать почему убежали кастрюли, чайники, кофейники, утюги, стаканы и сковорода, чашки и ложки, стол и другие не менее ценные вещи от бабушки Федоры. А вместе с песенкой бабушки Федоры ребенок увидит, как важно понять и осознать почему ушла посуда от главной героини и что нужно сделать, чтобы исправить эту ситуацию:

«Ой, вы, бедные сиротки мои,
Утюги и сковородки мои!
Вы подите-ка, немытые, домой,
Я водою вас умою ключевой.
Я почищу вас песочком,
Окачу вас кипяточком,
И вы будете опять,
Словно солнышко, сиять,
А поганых тараканов я повыведу,
Прусаков и пауков я повымету!»

      Следующая сказка, которую рекомендуем к прочтению – это «Айболит»: сказка про доброго и талантливого доктора, которого любят все животные. С этой сказкой ребенок повторит всех животных и птиц, которых знает, узнает какие болезни бывают у зверей. Вместе с детьми вы отправитесь в путешествие в Африку для спасения животных и узнаете какая тяжелая и опасная работа – быть доктором!

     Сказка «Тараканище» покоряет своим необычным миром, где «медведи ездят на велосипеде, а за ними кот задом наперед, волки на кобыле, львы в автомобиле, зайчики в трамвайчике, жаба на метле…». В такой маленький, но очень необычный мир и пришел Тараканище! Ребята узнают, кто пытался сразиться с этим злодеем, как большие животные испугались таракана, как упала луна и самое главное, кто такой «удалой воробей». Эта сказка про смелость, отвагу маленьких птичек, которые всегда придут на помощь.

      Произведение «Муха-цокотуха» любят взрослые и дети. Эта сказка про настоящую дружбу, помощь и любовь к своим близким, про смелость и поддержку. Вместе с этой сказкой вы отправитесь в удивительный мир насекомых, узнаете на какой праздник собралось столько много гостей, познакомитесь с пауком-злодеем и отважным комаром. И самое главное – показать детям, что у сказки счастливый конец: добро всегда побеждает зло.

     Удивительный мир – мир сказок Корнея Ивановича Чуковского. Эти сказки учат ребят быть добрыми, отзывчивыми, помогать друг другу, показывают, как важно быть аккуратным и опрятным, содержать свой дом, свои вещи в чистоте и вместе с тем воспитывают любознательность, интерес и любовь к книгам на долгие годы.

Знакомясь с удивительным миром К. Чуковского в самом раннем возрасте, дети получают первоначальные представления о добре и зле, о том, как устроен мир и каким должен быть человек.

Волшебство сказок Корнея Чуковского вновь зажжет огоньки в сердцах маленьких детей.

Дошкольное детство – очень важный этап в воспитании внимательного, чуткого читателя, любящего книгу, которая помогает ему познавать окружающий мир и себя в нем, формировать нравственные чувства и оценки, развивать восприятие художественного слова.

Любой дошкольник является читателем, даже если он не умеет читать, а только слушает чтение взрослых. Но он выбирает, что будет слушать, он воспринимает то, что слышит, если ему интересно.

В век современных технологий, к великому сожалению, очень мало времени уделяется семейному чтению. Дети дошкольного возраста мало знают детских писателей и их произведения; родители не уделяют должного внимания чтению художественной литературы, заменяют чтение книг на просмотр мультфильмов. Следствие этого: дети не умеют выразительно рассказывать стихи, правильно строить предложения. Речь детей довольно скудна, что мешает им при общении.

Его произведения написаны простым детским языком, эмоциональны, доступны для детей, легко воспринимаются, ведь К. И. Чуковский в своих сказках – играет с малышами, и для маленьких слушателей чтение этих сказок превращается в забавную игру. Но в то же время они очень ценны с точки зрения воспитания в детях бережного отношения к вещам, своему здоровью и внешнему виду, развития в детях умения постоять за себя, воспитания желания помочь слабым.

Основными методами литературного развития детей являются чтение (рассказывание) взрослого, инсценированные произведений, беседы после чтения, чтение с продолжением, рассматривание иллюстраций, литературные праздники.

Чтение художественной литературы, как вид совместной деятельности педагога с ребенком интегрируется с познанием, развитием речи, художественным творчеством. Различные виды деятельности покажу на примере знакомства детей с произведениями К. И. Чуковского.

К. И. Чуковский – настоящий классик детской литературы. Выразительные, яркие, динамичные сказки завораживают ребенка, ведь Чуковский в своих сказках играет с малышами, и для маленьких слушателей чтение этих сказок превращается в забавную игру. И в то же время они развивают мышление и воображение ребенка, дают прекрасные образцы литературного языка. Поэтому так огромно воспитательное, познавательное и эстетическое значение произведений К. И. Чуковского.

Дети слышат его стихи с первых лет жизни. К старшей группе юные «читатели» уже многое знают наизусть.

Произведения К. И. Чуковского способствуют всестороннему развитию ребенка. Его книги помогают пробудить в детях воображение и фантазию, привить вкус к слову и культуре речи, учат доброте и справедливости, доставляют удовольствие.

В такую игру вы можете поиграть со своим ребенком

Игра «Корзинка сказочных находок»

Любимое лакомство крокодилов из сказки «Телефон».

Это — ?  

Что крокодил проглотил в сказке «Мойдодыр».

Это — ?  

Чем угощали бабочку в сказке «Муха-цокотуха».

Это — ?  

Чем лечил бегемотиков доктор в сказке «Доктор Айболит».

Это — ?  

На чем ехали комарики в сказке «Тараканище».

Это — ? 

Дидактическая игра «Подскажи словечко»

А с ним и зайчиха-мать

Тоже пошла танцевать.

И смеется она и кричит:

 «Ну, спасибо тебе, … (Айболит)!»

Подошел Медведь тихонько,

Толканул его легонько:

 «Говорю тебе, злодей,

Выплюнь солнышко … (скорей)!»

Вдруг откуда-то летит Маленький… (Комарик),

И в руке его горит Маленький фонарик.

А потом позвонили зайчатки:

 – Нельзя ли прислать … (перчатки)?

А потом позвонили…(мартышки):

 – Пришлите, пожалуйста, книжки!

А за нею вилки,

 Рюмки да бутылки,

Чашки да ложки

Скачут по … (дорожке).

Вдруг из маминой из спальни,

Кривоногий и хромой,

Выбегает… (умывальник)

И качает головой

Но однажды поутру

Прискакала кенгуру,

Увидала усача,

 Закричала сгоряча:

 «Разве это великан? (Ха-ха-ха)

 Это просто … (таракан)! (Ха-ха-ха)

Загадки дедушки Корнея

Корней Иванович Чуковский очень любил сочинять для детей загадки. Попробуйте их разгадать.

Был белый дом, чудесный дом,
И что-то застучало в нём.
И он разбился, и оттуда
Живое выбежало чудо

(Яйцо и цыплёнок)

Красные двери в пещере моей,
Белые звери сидят у дверей.
И мясо, и хлеб – всю добычу мою
Я с радостью белым зверям отдаю.

(Рот и зубы)

Хожу – брожу не по лесам,
А по усам, по волосам,
И зубы у меня длинней,
Чем у волков и медведей.

(Расчёска)

Мудрец в нём видел мудреца,
Глупец – глупца, баран – барана,
Овцу в нём видела овца,
И обезьяну – обезьяна.
Но вот подвели к нему Федю Баратова
И Федя неряху увидел лохматого.

(Зеркало)

А сейчас проверьте себя!

Предлагаем вам вспомнить:

из каких книг К. И. Чуковского эти строчки:

«Он страшными глазами сверкает,
Он страшными зубами стучит,
Он страшный костер зажигает,
Он страшное слово кричит:
— Карабас! Карабас!
Пообедаю сейчас! («Бармалей»)

«И горы встают перед ним на пути,
И он по горам начинает ползти,
А горы все выше, а горы все круче,
А горы уходят под самые тучи». («Айболит»).

«Я к Таврическому саду,
Перепрыгнул чрез ограду,
А она за мною мчится
И кусает, как волчица». («Мойдодыр»).

«А лисички
Взяли спички,
К морю синему пошли,
Море синее зажгли.
Море пламенем горит,
Выбежал из моря кит». («Путаница»).

«А кузнечик, а кузнечик,
Ну, совсем, как человечек,
Скок, скок, скок, скок!
За кусток, под мосток и молчок!» («Муха-цокотуха»).

Долго, долго крокодил

Море синее тушил

Пирогами, и блинами,

И сушёными грибами. («Путаница»)

Я хочу напиться чаю,

К самовару подбегаю,

Но пузатый   от  меня

Убежал как от огня. («Мойдодыр»)

ПРИЯТНОГО ВАМ ЧТЕНИЯ И ВРЕМЯПРОВОЖДЕНИЯ

С ВАШИМИ ДЕТКАМИ!