Рассказ чехова про чиновника который чихнул

В один пре­крас­ный вечер не менее пре­крас­ный экзе­ку­тор, Иван Дмит­рич Чер­вя­ков, сидел во вто­ром ряду кре­сел и гля­дел в бинокль на «Кор­не­виль­ские коло­кола». Он гля­дел и чув­ство­вал себя на верху бла­жен­ства. Но вдруг… В рас­ска­зах часто встре­ча­ется это «но вдруг». Авторы правы: жизнь так полна вне­зап­но­стей! Но вдруг лицо его помор­щи­лось, глаза под­ка­ти­лись, дыха­ние оста­но­ви­лось… он отвел от глаз бинокль, нагнулся и.. апчхи!!! Чих­нул, как видите. Чихать никому и нигде не воз­бра­ня­ется. Чихают и мужики, и поли­цей­мей­стеры, и ино­гда даже и тай­ные совет­ники. Все чихают. Чер­вя­ков нисколько не скон­фу­зился, утерся пла­точ­ком и, как веж­ли­вый чело­век, погля­дел вокруг себя: не обес­по­коил ли он кого-нибудь своим чиха­ньем? Но тут уж при­шлось скон­фу­зиться. Он уви­дел, что ста­ри­чок, сидев­ший впе­реди него, в пер­вом ряду кре­сел, ста­ра­тельно выти­рал свою лысину и шею пер­чат­кой и бор­мо­тал что-то. В ста­ричке Чер­вя­ков узнал стат­ского гене­рала Бриз­жа­лова, слу­жа­щего по ведом­ству путей сообщения.

«Я его обрыз­гал! — поду­мал Чер­вя­ков. — Не мой началь­ник, чужой, но все-таки неловко. Изви­ниться надо».

Чер­вя­ков каш­ля­нул, подался туло­ви­щем впе­ред и зашеп­тал гене­ралу на ухо:

— Изви­ните, ваше-ство, я вас обрыз­гал… я нечаянно…

— Ничего, ничего…

— Ради Бога, изви­ните. Я ведь… я не желал!

— Ах, сидите, пожа­луй­ста! Дайте слушать!

Чер­вя­ков скон­фу­зился, глупо улыб­нулся и начал гля­деть на сцену. Гля­дел он, но уж бла­жен­ства больше не чув­ство­вал. Его начало пому­чи­вать бес­по­кой­ство. В антракте он подо­шел к Бриз­жа­лову, похо­дил возле него и, побо­ровши робость, пробормотал:

— Я вас обрыз­гал, ваше-ство… Про­стите… Я ведь… не то чтобы…

— Ах, пол­ноте… Я уж забыл, а вы всё о том же! — ска­зал гене­рал и нетер­пе­ливо шевель­нул ниж­ней губой.

«Забыл, а у самого ехид­ство в гла­зах, — поду­мал Чер­вя­ков, подо­зри­тельно погля­ды­вая на гене­рала. — И гово­рить не хочет. Надо бы ему объ­яс­нить, что я вовсе не желал… что это закон при­роды, а то поду­мает, что я плю­нуть хотел. Теперь не поду­мает, так после подумает!..»

Придя домой, Чер­вя­ков рас­ска­зал жене о своем неве­же­стве. Жена, как пока­за­лось ему, слиш­ком лег­ко­мыс­ленно отнес­лась к про­ис­шед­шему; она только испу­га­лась, а потом, когда узнала, что Бриз­жа­лов «чужой», успокоилась.

— А все-таки ты сходи, изви­нись, — ска­зала она. — Поду­мает, что ты себя в пуб­лике дер­жать не умеешь!

— То-то вот и есть! Я изви­нялся, да он как-то странно… Ни одного слова пут­ного не ска­зал. Да и неко­гда было разговаривать.

На дру­гой день Чер­вя­ков надел новый виц­мун­дир, постригся и пошел к Бриз­жа­лову объ­яс­нить… Войдя в при­ем­ную гене­рала, он уви­дел там много про­си­те­лей, а между про­си­те­лями и самого гене­рала, кото­рый уже начал прием про­ше­ний. Опро­сив несколько про­си­те­лей, гене­рал под­нял глаза и на Червякова.

— Вчера в «Арка­дии», ежели при­пом­ните, ваше-ство, — начал докла­ды­вать экзе­ку­тор, — я чихнул‑с и… неча­янно обрыз­гал… Изв…

— Какие пустяки… Бог знает что! Вам что угодно? — обра­тился гене­рал к сле­ду­ю­щему просителю.

«Гово­рить не хочет! — поду­мал Чер­вя­ков, блед­нея. — Сер­дится, зна­чит… Нет, этого нельзя так оста­вить… Я ему объясню…»

Когда гене­рал кон­чил беседу с послед­ним про­си­те­лем и напра­вился во внут­рен­ние апар­та­менты, Чер­вя­ков шаг­нул за ним и забормотал:

— Ваше-ство! Ежели я осме­ли­ва­юсь бес­по­ко­ить ваше-ство, то именно из чув­ства, могу ска­зать, рас­ка­я­ния!.. Не нарочно, сами изво­лите знать‑с!

Гене­рал состроил плак­си­вое лицо и мах­нул рукой.

— Да вы про­сто сме­е­тесь, мило­стисдарь! — ска­зал он, скры­ва­ясь за дверью.

«Какие же тут насмешки? — поду­мал Чер­вя­ков. — Вовсе тут нет ника­ких насме­шек! Гене­рал, а не может понять! Когда так, не стану же я больше изви­няться перед этим фан­фа­ро­ном! Чёрт с ним! Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не стану!»

Так думал Чер­вя­ков, идя домой. Письма гене­ралу он не напи­сал. Думал, думал, и никак не выду­мал этого письма. При­шлось на дру­гой день идти самому объяснять.

— Я вчера при­хо­дил бес­по­ко­ить ваше-ство, — забор­мо­тал он, когда гене­рал под­нял на него вопро­ша­ю­щие глаза, — не для того, чтобы сме­яться, как вы изво­лили ска­зать. Я изви­нялся за то, что, чихая, брызнул‑с…, а сме­яться я и не думал. Смею ли я сме­яться? Ежели мы будем сме­яться, так ника­кого тогда, зна­чит, и ува­же­ния к пер­со­нам… не будет…

— Пошел вон!! — гарк­нул вдруг поси­нев­ший и затряс­шийся генерал.

— Что‑с? — спро­сил шёпо­том Чер­вя­ков, млея от ужаса.

— Пошел вон!! — повто­рил гене­рал, зато­пав ногами.

В животе у Чер­вя­кова что-то ото­рва­лось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попя­тился к двери, вышел на улицу и поплелся… Придя маши­нально домой, не сни­мая виц­мун­дира, он лег на диван и… помер.

Рассказ о том, как чрезмерное раболепие перед высшим по званию чиновником привело робкого мелкого чиновника Червякова Ивана Дмитрича к преждевременной смерти.

«Смерть чиновника» читать

В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола». Он глядел и чувствовал себя наверху блаженства. Но вдруг… В рассказах часто встречается это «но вдруг». Авторы правы: жизнь так полна внезапностей! Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось… он отвел от глаз бинокль, нагнулся и… апчхи!!! Чихнул, как видите. Чихать никому и нигде не возбраняется. Чихают и мужики, и полицеймейстеры, и иногда даже и тайные советники. Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.

«Я его обрызгал! — подумал Червяков. — Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо».

Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо:

— Извините, ваше-ство, я вас обрызгал… я нечаянно…

— Ничего, ничего…

— Ради бога, извините. Я ведь… я не желал!

— Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!

Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал:

— Я вас обрызгал, ваше-ство… Простите… Я ведь… не то чтобы…

— Ах, полноте… Я уж забыл, а вы все о том же! — сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой.

«Забыл, а у самого ехидство в глазах, — подумал Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. — И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал… что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..»

Придя домой, Червяков рассказал жене о своем невежестве. Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов «чужой», успокоилась.

— А все-таки ты сходи, извинись, — сказала она. — Подумает, что ты себя в публике держать не умеешь!

— То-то вот и есть! Я извинялся, да он как-то странно… Ни одного слова путного не сказал. Да и некогда было разговаривать.

На другой день Червяков надел новый вицмундир, подстригся и пошел к Бризжалову объяснить… Войдя в приемную генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей, генерал поднял глаза и на Червякова.

— Вчера в «Аркадии», ежели припомните, ваше-ство, — начал докладывать экзекутор, — я чихыул-с и… нечаянно обрызгал… Изв…

— Какие пустяки… Бог знает что! Вам что угодно? — обратился генерал к следующему просителю.

«Говорить не хочет! — подумал Червяков, бледнея. — Сердится, значит… Нет, этого нельзя так оставить… Я ему объясню…»

Когда генерал кончил беседу с последним просителем и направился во внутренние апартаменты, Червяков, шагнул за ним и забормотал:

— Ваше-ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше-ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с!

Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой.

— Да вы просто смеетесь, милостисдарь! — сказал он, скрываясь за дверью.

«Какие же тут насмешки? — подумал Червяков. — Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять! Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном! Черт с ним! Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не стану!» Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думал, и никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять.

— Я вчера приходил беспокоить ваше-ство, — забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, — не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнул-с… а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам… не будет…

— Пошел вон!! — гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал.

— Что-с? — спросил шепотом Червяков, млея от ужаса.

— Пошел вон!! — повторил генерал, затопав ногами.

В животе у Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся… Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и… помер.