Рассказ дубровский распечатать полностью

• Полный текст
• Том первый
• Глава I
• Глава II
• Глава III
• Глава IV
• Глава V
• Глава VI
• Глава VII
• Глава VIII
• Том второй
• Глава IX
• Глава X
• Глава XI
• Глава XII
• Глава XIII
• Глава XIV
• Глава XV
• Глава XVI
• Глава XVII
• Глава XVIII
• Глава XIX
• Примечания

Дуб­ров­ский. Аудиокнига
3:24:22

Том первый

Глава I

Несколько лет тому назад в одном из своих поме­стий жил ста­рин­ный рус­ский барин, Кирила Пет­ро­вич Тро­е­ку­ров. Его богат­ство, знат­ный род и связи давали ему боль­шой вес в губер­ниях, где нахо­ди­лось его име­ние. Соседи рады были уго­ждать малей­шим его при­хо­тям; губерн­ские чинов­ники тре­пе­тали при его имени; Кирила Пет­ро­вич при­ни­мал знаки подо­бо­стра­стия как над­ле­жа­щую дань; дом его все­гда был полон гостями, гото­выми тешить его бар­скую празд­ность, раз­де­ляя шум­ные, а ино­гда и буй­ные его уве­се­ле­ния. Никто не дер­зал отка­зы­ваться от его при­гла­ше­ния или в извест­ные дни не являться с долж­ным почте­нием в село Покров­ское. В домаш­нем быту Кирила Пет­ро­вич выка­зы­вал все пороки чело­века необ­ра­зо­ван­ного. Изба­ло­ван­ный всем, что только окру­жало его, он при­вык давать пол­ную волю всем поры­вам пыл­кого сво­его нрава и всем затеям довольно огра­ни­чен­ного ума. Несмотря на необык­но­вен­ную силу физи­че­ских спо­соб­но­стей, он раза два в неделю стра­дал от обжор­ства и каж­дый вечер бывал наве­селе. В одном из фли­ге­лей его дома жили шест­на­дцать гор­нич­ных, зани­ма­ясь руко­де­ли­ями, свой­ствен­ными их полу. Окна во фли­геле были заго­ро­жены дере­вян­ною решет­кою; двери запи­ра­лись зам­ками, от коих ключи хра­ни­лись у Кирила Пет­ро­вича. Моло­дые затвор­ницы в поло­жен­ные часы схо­дили в сад и про­гу­ли­ва­лись под над­зо­ром двух ста­рух. От вре­мени до вре­мени Кирила Пет­ро­вич выда­вал неко­то­рых из них замуж, и новые посту­пали на их место. С кре­стья­нами и дво­ро­выми обхо­дился он строго и свое­нравно; несмотря на то, они были ему пре­даны: они тще­сла­ви­лись богат­ством и сла­вою сво­его гос­по­дина и в свою оче­редь поз­во­ляли себе мно­гое в отно­ше­нии к их сосе­дам, наде­ясь на его силь­ное покровительство.

Все­гдаш­ние заня­тия Тро­е­ку­рова состо­яли в разъ­ез­дах около про­стран­ных его вла­де­ний, в про­дол­жи­тель­ных пирах и в про­ка­зах, еже­дневно при­том изоб­ре­та­е­мых и жерт­вою коих бывал обык­но­венно какой-нибудь новый зна­ко­мец; хотя и ста­рин­ные при­я­тели не все­гда их избе­гали за исклю­че­нием одного Андрея Гав­ри­ло­вича Дуб­ров­ского. Сей Дуб­ров­ский, отстав­ной пору­чик гвар­дии, был ему бли­жай­шим сосе­дом и вла­дел семи­де­ся­тью душами. Тро­е­ку­ров, над­мен­ный в сно­ше­ниях с людьми самого выс­шего зва­ния, ува­жал Дуб­ров­ского, несмотря на его сми­рен­ное состо­я­ние. Неко­гда были они това­ри­щами по службе, и Тро­е­ку­ров знал по опыту нетер­пе­ли­вость и реши­тель­ность его харак­тера. Обсто­я­тель­ства раз­лу­чили их надолго. Дуб­ров­ский с рас­стро­ен­ным состо­я­нием при­нуж­ден был выйти в отставку и посе­литься в осталь­ной своей деревне. Кирила Пет­ро­вич, узнав о том, пред­ла­гал ему свое покро­ви­тель­ство, но Дуб­ров­ский бла­го­да­рил его и остался беден и неза­ви­сим. Спу­стя несколько лет Тро­е­ку­ров, отстав­ной гене­рал-аншеф, при­е­хал в свое поме­стие; они сви­де­лись и обра­до­ва­лись друг другу. С тех пор они каж­дый день бывали вме­сте, и Кирила Пет­ро­вич, отроду не удо­сто­и­вав­ший никого своим посе­ще­нием, заез­жал запро­сто в домишко сво­его ста­рого това­рища. Будучи ровес­ни­ками, рож­ден­ные в одном сосло­вии, вос­пи­тан­ные оди­на­ково, они сход­ство­вали отча­сти и в харак­те­рах, и в наклон­но­стях. В неко­то­рых отно­ше­ниях и судьба их была оди­на­кова: оба жени­лись по любви, оба скоро овдо­вели, у обоих оста­ва­лось по ребенку. Сын Дуб­ров­ского вос­пи­ты­вался в Петер­бурге, дочь Кирила Пет­ро­вича росла в гла­зах роди­теля, и Тро­е­ку­ров часто гова­ри­вал Дуб­ров­скому: «Слу­шай, брат, Андрей Гав­ри­ло­вич: коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него Машу; даром что он гол как сокол». Андрей Гав­ри­ло­вич качал голо­вою и отве­чал обык­но­венно: «Нет, Кирила Пет­ро­вич: мой Володька не жених Марии Кири­ловне. Бед­ному дво­ря­нину, каков он, лучше жениться на бед­ной дво­ря­ночке да быть гла­вою в доме, чем сде­латься при­каз­чи­ком изба­ло­ван­ной бабенки».

Все зави­до­вали согла­сию, цар­ству­ю­щему между над­мен­ным Тро­е­ку­ро­вым и бед­ным его сосе­дом, и удив­ля­лись сме­ло­сти сего послед­него, когда он за сто­лом у Кирила Пет­ро­вича прямо выска­зы­вал свое мне­ние, не забо­тясь о том, про­ти­ву­ре­чило ли оно мне­ниям хозя­ина. Неко­то­рые пыта­лись было ему под­ра­жать и выйти из пре­де­лов долж­ного пови­но­ве­ния, но Кирила Пет­ро­вич так их пуг­нул, что навсе­гда отбил у них охоту к тако­вым поку­ше­ниям, и Дуб­ров­ский один остался вне общего закона. Неча­ян­ный слу­чай все рас­строил и переменил.

Раз в начале осени Кирила Пет­ро­вич соби­рался в отъ­ез­жее поле. Нака­нуне был отдан при­каз пса­рям и стре­мян­ным быть гото­выми к пяти часам утра. Палатка и кухня отправ­лены были впе­ред на место, где Кирила Пет­ро­вич дол­жен был обе­дать. Хозяин и гости пошли на псар­ный двор, где более пяти­сот гон­чих и бор­зых жили в доволь­стве и тепле, про­слав­ляя щед­рость Кирила Пет­ро­вича на своем соба­чьем языке. Тут же нахо­дился и лаза­рет для боль­ных собак под при­смот­ром штаб-лекаря Тимошки и отде­ле­ние, где бла­го­род­ные суки още­ня­лись и кор­мили своих щенят. Кирила Пет­ро­вич гор­дился сим пре­крас­ным заве­де­нием и нико­гда не упус­кал слу­чая похва­статься оным перед сво­ими гостями, из коих каж­дый осмат­ри­вал его по край­ней мере уже в два­дца­тый раз. Он рас­ха­жи­вал по псарне, окру­жен­ный сво­ими гостями и сопро­вож­да­е­мый Тимош­кой и глав­ными пса­рями; оста­нав­ли­вался пред неко­то­рыми кону­рами, то рас­спра­ши­вая о здо­ро­вии боль­ных, то делая заме­ча­ния более или менее стро­гие и спра­вед­ли­вые, то под­зы­вая к себе зна­ко­мых собак и лас­ково с ними раз­го­ва­ри­вая. Гости почи­тали обя­зан­но­стию вос­хи­щаться псар­нею Кирила Пет­ро­вича. Один Дуб­ров­ский мол­чал и хму­рился. Он был горя­чий охот­ник. Его состо­я­ние поз­во­ляло ему дер­жать только двух гон­чих и одну свору бор­зых; он не мог удер­жаться от неко­то­рой зави­сти при виде сего вели­ко­леп­ного заве­де­ния. «Что же ты хму­ришься, брат, – спро­сил его Кирила Пет­ро­вич, – или псарня моя тебе не нра­вится?» – «Нет, – отве­чал он сурово, – псарня чуд­ная, вряд людям вашим житье такое ж, как вашим соба­кам». Один из пса­рей оби­делся. «Мы на свое житье, – ска­зал он, – бла­го­даря бога и барина не жалу­емся, а что правда, то правда, иному и дво­ря­нину не худо бы про­ме­нять усадьбу на любую здеш­нюю конурку. Ему было б и сыт­нее и теп­лее». Кирила Пет­ро­вич громко засме­ялся при дерз­ком заме­ча­нии сво­его холопа, а гости вослед за ним захо­хо­тали, хотя и чув­ство­вали, что шутка псаря могла отне­стися и к ним. Дуб­ров­ский поблед­нел и не ска­зал ни слова. В сие время под­несли в лукошке Кирилу Пет­ро­вичу ново­рож­ден­ных щенят; он занялся ими, выбрал себе двух, про­чих велел уто­пить. Между тем Андрей Гав­ри­ло­вич скрылся, и никто того не заметил.

Воз­вра­тясь с гостями со псар­ного двора, Кирила Пет­ро­вич сел ужи­нать и тогда только, не видя Дуб­ров­ского, хва­тился о нем. Люди отве­чали, что Андрей Гав­ри­ло­вич уехал домой. Тро­е­ку­ров велел тот­час его догнать и воро­тить непре­менно. Отроду не выез­жал он на охоту без Дуб­ров­ского, опыт­ного и тон­кого цени­теля псо­вых досто­инств и без­оши­боч­ного реши­теля все­воз­мож­ных охот­ни­чьих спо­ров. Слуга, поска­кав­ший за ним, воро­тился, как еще сидели за сто­лом, и доло­жил сво­ему гос­по­дину, что, дескать, Андрей Гав­ри­ло­вич не послу­шался и не хотел воро­титься. Кирила Пет­ро­вич, по обык­но­ве­нию сво­ему раз­го­ря­чен­ный налив­ками, осер­дился и вто­рично послал того же слугу ска­зать Андрею Гав­ри­ло­вичу, что если он тот­час же не при­е­дет ноче­вать в Покров­ское, то он, Тро­е­ку­ров, с ним навеки рассо­рится. Слуга снова поска­кал, Кирила Пет­ро­вич, встав из-за стола, отпу­стил гостей и отпра­вился спать.

На дру­гой день пер­вый вопрос его был: здесь ли Андрей Гав­ри­ло­вич? Вме­сто ответа ему подали письмо, сло­жен­ное тре­уголь­ни­ком; Кирила Пет­ро­вич при­ка­зал сво­ему писарю читать его вслух и услы­шал следующее:

«Госу­дарь мой премилостивый,

Я до тех пор не наме­рен ехать в Покров­ское, пока не вышлете Вы мне псаря Пара­мошку с повин­ною; а будет моя воля нака­зать его или поми­ло­вать, а я тер­петь шутки от Ваших холо­пьев не наме­рен, да и от Вас их не стерплю – потому что я не шут, а ста­рин­ный дво­ря­нин. – За сим оста­юсь покор­ным ко услугам

Андрей Дуб­ров­ский».

По нынеш­ним поня­тиям об эти­кете письмо сие было бы весьма непри­лич­ным, но оно рас­сер­дило Кирила Пет­ро­вича не стран­ным сло­гом и рас­по­ло­же­нием, но только своею сущ­но­стью. «Как, – загре­мел Тро­е­ку­ров, вско­чив с постели босой, – высы­лать к ему моих людей с повин­ной, он волен их мило­вать, нака­зы­вать! – да что он в самом деле заду­мал; да знает ли он, с кем свя­зы­ва­ется? Вот я ж его… Напла­чется он у меня, узнает, каково идти на Троекурова!»

Кирила Пет­ро­вич оделся и выехал на охоту с обык­но­вен­ной своею пыш­но­стию, – но охота не уда­лась. Во весь день видели одного только зайца, и того про­тра­вили. Обед в поле под палат­кою также не удался, или по край­ней мере был не по вкусу Кирила Пет­ро­вича, кото­рый при­бил повара, раз­бра­нил гостей и на воз­врат­ном пути со всею своей охо­тою нарочно поехал полями Дубровского.

Про­шло несколько дней, и вражда между двумя сосе­дами не уни­ма­лась. Андрей Гав­ри­ло­вич не воз­вра­щался в Покров­ское, Кирила Пет­ро­вич без него ску­чал, и досада его громко изли­ва­лась в самых оскор­би­тель­ных выра­же­ниях, кото­рые бла­го­даря усер­дию тамош­них дво­рян дохо­дили до Дуб­ров­ского исправ­лен­ные и допол­нен­ные. Новое обсто­я­тель­ство уни­что­жило и послед­нюю надежду на примирение.

Дуб­ров­ский объ­ез­жал одна­жды малое свое вла­де­ние; при­бли­жа­ясь к бере­зо­вой роще, услы­шал он удары топора и через минуту треск пова­лив­ше­гося дерева. Он поспе­шил в рощу и нае­хал на покров­ских мужи­ков, спо­койно вору­ю­щих у него лес. Увидя его, они бро­си­лись было бежать. Дуб­ров­ский со своим куче­ром пой­мал из них двоих и при­вел их свя­зан­ных к себе на двор. Три непри­я­тель­ские лошади доста­лись тут же в добычу побе­ди­телю. Дуб­ров­ский был отменно сер­дит: прежде сего нико­гда люди Тро­е­ку­рова, извест­ные раз­бой­ники, не осме­ли­ва­лись шалить в пре­де­лах его вла­де­ний, зная при­я­тель­скую связь его с их гос­по­ди­ном. Дуб­ров­ский видел, что теперь поль­зо­ва­лись они про­ис­шед­шим раз­ры­вом, и решился, вопреки всем поня­тиям о праве войны, про­учить своих плен­ни­ков пру­тьями, коими запас­лись они в его же роще, а лоша­дей отдать в работу, при­пи­сав к бар­скому скоту.

Слух о сем про­ис­ше­ствии в тот же день дошел до Кирила Пет­ро­вича. Он вышел из себя и в первую минуту гнева хотел было со всеми сво­ими дво­ро­выми учи­нить напа­де­ние на Кисте­невку (так назы­ва­лась деревня его соседа), разо­рить ее дотла и оса­дить самого поме­щика в его усадьбе. Тако­вые подвиги были ему не в дико­вину. Но мысли его вскоре при­няли дру­гое направление.

Перейти к контенту