Рассказ хождение за три моря никитин

В год 6983 (1475) «…». В том же году получил записи Афанасия, купца тверского, был он в Индии четыре года, а пишет, что отправился в путь с Василием Папиным. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с кречетами послом от великого князя, и сказали мне — за год до казанского похода вернулся он из Орды, а погиб под Казанью, стрелой простреленный, когда князь Юрий на Казань ходил. В записях же не нашел, в каком году Афанасий пошел или в каком году вернулся из Индии и умер, а говорят, что умер, до Смоленска не дойдя. А записи он своей рукой писал, и те тетради с его записями привезли купцы в Москву Василию Мамыреву, дьяку великого князя.

За молитву святых отцов наших, господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня, раба своего грешного Афанасия Никитина сына.

Записал я здесь про свое грешное хождение за три моря: первое море — Дербентское, дарья Хвалисская, второе море — Индийское, дарья Гундустанская, третье море — Черное, дарья Стамбульская.

Пошел я от Спаса святого златоверхого с его милостью, от государя своего великого князя Михаила Борисовича Тверского, от владыки Геннадия Тверского и от Бориса Захарьича.

Поплыл я вниз Волгою. И пришел в монастырь калязинский к святой Троице живоначальной и святым мученикам Борису и Глебу. И у игумена Макария и святой братии получил благословение. Из Калязина плыл до Углича, и из Углича отпустили меня без препятствий. И, отплыв из Углича, приехал в Кострому и пришел к князю Александру с другой грамотой великого князя. И отпустили меня без препятствий. И в Плес приехал без препятствий.

И приехал я в Нижний Новгород к Михаилу Киселеву, наместнику, и к пошленнику Ивану Сараеву, и отпустили они меня без препятствий. А Василий Папин, однако, город уже проехал, и я в Нижнем Новгороде две недели ждал Хасан-бека, посла ширваншаха татарского. А ехал он с кречетами от великого князя Ивана, и кречетов у него было девяносто. Поплыл я с ними вниз по Волге. Казань прошли без препятствий, не видали никого, и Орду, и Услан, и Сарай, и Берекезан проплыли и вошли в Бузан. И тут встретили нас три татарина неверных да ложную весть нам передали: «Султан Касим подстерегает купцов на Бузане, а с ним три тысячи татар». Посол ширваншаха Хасан-бек дал им по кафтану-однорядке и по штуке полотна, чтобы провели нас мимо Астрахани. А они, неверные татары, по однорядке-то взяли, да в Астрахань царю весть подали. А я с товарищами свое судно покинул, перешел на посольское судно.

Плывем мы мимо Астрахани, а месяц светит, и царь нас увидел, и татары нам кричали: «Качма — не бегите!» А мы этого ничего не слыхали и бежим себе под парусом. За грехи наши послал царь за нами всех своих людей. Настигли они нас на Богуне и начали в нас стрелять. У нас застрелили человека, и мы у них двух татар застрелили. А меньшее наше судно у еза застряло, и они его тут же взяли да разграбили, а моя вся поклажа была на том судне.

Дошли мы до моря на большом судне, да стало оно на мели в устье Волги, и тут они нас настигли и велели судно тянуть вверх по реке до еза. И судно наше большое тут пограбили и четыре человека русских в плен взяли, а нас отпустили голыми головами за море, а назад, вверх по реке, не пропустили, чтобы вести не подали.

И пошли мы, заплакав, на двух судах в Дербент: в одном судне посол Хасан-бек, да тезики, да нас, русских, десять человек; а в другом судне — шесть москвичей, да шесть тверичей, да коровы, да корм наш. И поднялась на море буря, и судно меньшее разбило о берег. И тут стоит городок Тарки, и вышли люди на берег, да пришли кайтаки и всех взяли в плен.

И пришли мы в Дербент, и Василий благополучно туда пришел, а мы ограблены. И я бил челом Василию Папину и послу ширваншаха Хасан-беку, с которым мы пришли — чтоб похлопотал о людях, которых кайтаки под Тарками захватили. И Хасан-бек ездил на гору к Булат-беку просить. И Булат-бек послал скорохода к ширваншаху передать: «Господин! Судно русское разбилось под Тарками, и кайтаки, придя, людей в плен взяли, а товар их разграбили».

И ширваншах посла тотчас послал к шурину своему, князю кайтаков Халил-беку: «Судно мое разбилось под Тарками, и твои люди, придя, людей с него захватили, а товар их разграбили; и ты, меня ради, людей ко мне пришли и товар их собери, потому что те люди посланы ко мне. А что тебе от меня нужно будет, и ты ко мне присылай, и я тебе, брату своему, ни в чем перечить не стану. А те люди ко мне шли, и ты, меня ради, отпусти их ко мне без препятствий». И Халил-бек всех людей отпустил в Дербент тотчас без препятствий, а из Дербента отослали их к ширваншаху в ставку его — койтул.

Поехали мы к ширваншаху в ставку его и били ему челом, чтоб нас пожаловал, чем дойти до Руси. И не дал он нам ничего: дескать, много нас. И разошлись мы, заплакав, кто куда: у кого-что осталось на Руси, тот пошел на Русь, а кто был должен, тот пошел куда глаза глядят. А иные остались в Шемахе, иные же пошли в Баку работать.

А я пошел в Дербент, а из Дербента в Баку, где огонь горит неугасимый; а из Баку пошел за море — в Чапакур.

И прожил я в Чапакуре шесть месяцев, да в Сари жил месяц, в Мазандаранской земле. А оттуда пошел к Амолю и жил тут месяц. А оттуда пошел к Демавенду, а из Демавенда — к Рею. Тут убили шаха Хусейна, из детей Али, внуков Мухаммеда, и пало на убийц проклятие Мухаммеда — семьдесят городов разрушилось.

Из Рея пошел я к Кашану и жил тут месяц, а из Кашана — к Наину, а из Наина к Иезду и тут жил месяц. А из Йезда пошел к Сирджану, а из Сирджана — к Тарому, домашний скот здесь кормят финиками, по четыре алтына продают батман фиников. А из Тарома пошел к Лару, а из Лара — к Бендеру — то пристань Ормузская. И тут море Индийское, по-персидски дарья Гундустанская; до Ормуза-града отсюда четыре мили идти.

А Ормуз — на острове, и море наступает на него всякий день по два раза. Тут провел я первую Пасху, а пришел в Ормуз за четыре недели до Пасхи. И потому я города не все назвал, что много еще городов больших. Велик солнечный жар в Ормузе, человека сожжет. В Ормузе был я месяц, а из Ормуза после Пасхи в день Радуницы пошел я в таве с конями за море Индийское.

И шли мы морем до Маската десять дней, а от Маската до Дега четыре дня, а от Дега до Гуджарата, а от Гуджарата до Камбея. Тут родится краска да лак. От Камбея поплыли к Чаулу, а из Чаула вышли в седьмую неделю после Пасхи, а морем шли шесть недель в таве до Чаула. И тут Индийская страна, и люди ходят нагие, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу заплетены, все ходят брюхаты, а дети родятся каждый год, а детей у них много. И мужчины, и женщины все нагие да все черные. Куда я ни иду, за мной людей много — дивятся белому человеку. У тамошнего князя — фата на голове, а другая на бедрах, а у бояр тамошних — фата через плечо, а другая на бедрах, а княгини ходят — фата через плечо перекинута, другая фата на бедрах. А у слуг княжеских и боярских одна фата на бедрах обернута, да щит, да меч в руках, иные с дротиками, другие с кинжалами, а иные с саблями, а другие с луками и стрелами; да все наги, да босы, да крепки, а волосы не бреют. А женщины ходят — голова не покрыта, а груди голы, а мальчики и девочки нагие ходят до семи лет, срам не прикрыт.

Из Чаула пошли посуху, шли до Пали восемь дней, до Индийских гор. А от Пали шли десять дней до Умри, то город индийский. А от Умри семь дней пути до Джуннара.

Правит тут индийский хан — Асад-хан джуннарский, а служит он мелик-ат-туджару. Войска ему дано от мелик-ат-туджара, говорят, семьдесят тысяч. А у мелик-ат-туджара под началом двести тысяч войска, и воюет он с кафарами двадцать лет: и они его не раз побеждали, и он их много раз побеждал. Ездит же Асад-хан на людях. А слонов у него много, и коней у него много добрых, и воинов, хорасанцев, у него много. А коней привозят из Хорасанской земли, иных из Арабской земли, иных из Туркменской земли, иных из Чаготайской земли, а привозят их все морем в тавах — индийских кораблях.

И я, грешный, привез жеребца в Индийскую землю, и дошел с ним до Джуннара, с божьей помощью, здоровым, и стал он мне во сто рублей. Зима у них началась с Троицына дня. Зимовал я в Джуннаре, жил тут два месяца. Каждый день и ночь — целых четыре месяца — всюду вода да грязь. В эти дни пашут у них и сеют пшеницу, да рис, да горох, да все съестное. Вино у них делают из больших орехов, кози гундустанские называются, а брагу — из татны. Коней тут кормят горохом, да варят кхичри с сахаром да с маслом, да кормят ими коней, а с утра дают шешни. В Индийской земле кони не водятся, в их земле родятся быки да буйволы — на них ездят и товар и иное возят, все делают.

Джуннар-град стоит на скале каменной, не укреплен ничем, богом огражден. И пути на ту гору день, ходят по одному человеку: дорога узка, двоим пройти нельзя.

В Индийской земле купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и постель стелют хозяйки, и спят с гостями. (Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя, если не имеешь тесной связи, даешь один житель. Много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром); а любят белых людей.

Зимой у них простые люди ходят — фата на бедрах, другая на плечах, а третья на голове; а князья да бояре надевают тогда на себя порты, да сорочку, да кафтан, да фата на плечах, другой фатой себя опояшет, а третьей фатой голову обернет. (О боже, боже великий, господь истинный, бог великодушный, бог милосердный!)

И в том Джуннаре хан отобрал у меня жеребца, когда узнал, что я не бесерменин, а русин. И он сказал: «И жеребца верну, и тысячу золотых впридачу дам, только перейди в веру нашу — в Мухаммеддини. А не перейдешь в веру нашу, в Мухаммеддини, и жеребца возьму, и тысячу золотых с твоей головы возьму». И срок назначил — четыре дня, на Спасов день, на Успенский пост. Да господь бог сжалился на свой честной праздник, не оставил меня, грешного, милостью своей, не дал погибнуть в Джуннаре среди неверных. Накануне Спасова дня приехал казначей Мухаммед, хорасанец, и я бил ему челом, чтобы он за меня хлопотал. И он ездил в город к Асад-хану и просил обо мне, чтобы меня в их веру не обращали, да и жеребца моего взял у хана обратно. Таково господне чудо на Спасов день. А так, братья русские христиане, захочет кто идти в Индийскую землю — оставь веру свою на Руси, да, призвав Мухаммеда, иди в Гундустанскую землю.

Солгали мне псы бесермены, говорили, что много нашего товара, а для нашей земли нет ничего: все товар белый для бесерменской земли, перец да краска, то дешево. Те, кто возят волов за море, те пошлин не платят. А нам провезти товар без пошлины не дадут. А пошлин много, и на море разбойников много. Разбойничают кафары, не христиане они и не бесермены: молятся каменным болванам и ни Христа, ни Мухаммеда не знают.

А из Джуннара вышли на Успенье и пошли к Бидару, главному их городу. Шли до Бидара месяц, а от Бидара до Кулонгири — пять дней и от Кулонгири до Гулбарги пять дней. Между этими большими городами много других городов, всякий день проходили по три города, а иной день по четыре города: сколько ковов — столько и городов. От Чаула до Джуннара двадцать ковов, а от Джуннара до Бидара сорок ковов, от Бидара же до Кулонгири девять ковов, и от Бидара до Гулбарги девять ковов.

В Бидаре на торгу продают коней, камку, шелк и всякий иной товар да рабов черных, а другого товара тут нет. Товар все гундустанский, а из съестного только овощи, а для Русской земли товара нет. А здесь люди все черные, все злодеи, а женки все гулящие, да колдуны, да тати, да обман, да яд, господ ядом морят.

В Индийской земле княжат все хорасанцы, и бояре все хорасанцы. А гундустанцы все пешие и ходят перед хорасанцами, которые на конях; а остальные все пешие, ходят быстро, все наги да босы, в руке щит, в другой — меч, а иные с большими прямыми луками да со стрелами. Бой ведут все больше на слонах. Впереди идут пешие воины, за ними — хорасанцы в доспехах на конях, сами в доспехах и кони. Слонам к голове и бивням привязывают большие кованые мечи, по кентарю весом, да облачают слонов в доспехи булатные, да на слонах сделаны башенки, и в тех башенках по двенадцать человек в доспехах, да все с пушками, да со стрелами.

Есть тут одно место — Аланд, где шейх Алаеддин (святой, лежит и ярмарка). Раз в год на ту ярмарку съезжается торговать вся страна Индийская, торгуют тут десять дней; от Бидара двенадцать ковов. Приводят сюда коней — до двадцати тысяч коней — продавать да всякий товар привозят. В Гундустанской земле эта ярмарка лучшая, всякий товар продают и покупают в дни памяти шейха Алаеддина, а по-нашему на Покров святой богородицы. А еще есть в том Аланде птица гукук, летает ночью, кричит: «кук-кук»; а на чьем доме сядет, там человек умрет, а захочет кто ее убить, она на того огонь изо рта пускает. Мамоны ходят ночью да хватают кур, а живут они на холмах или среди скал. А обезьяны, те живут в лесу. Есть у них князь обезьяний, ходит с ратью своей. Если кто обезьян обидит, они жалуются своему князю, и он посылает на обидчика свою рать и они, к городу придя, дома разрушают и людей убивают. А рать обезьянья, сказывают, очень велика, и язык у них свой. Детенышей родится у них много, и если который из них родится ни в мать, ни в отца, таких бросают на дорогах. Иные гундустанцы подбирают их да учат всяким ремеслам; а если продают, то ночью, чтобы они дорогу назад не могли найти, а иных учат (людей забавлять).

Весна у них началась с Покрова святой богородицы. А празднуют память шейха Алаеддина и начало весны через две недели после Покрова; восемь дней длится праздник. А весна у них длится три месяца, и лето три месяца, и зима три месяца, и осень три месяца.

Бидар — стольный город Гундустана бесерменского. Город большой, и людей в нем очень много. Султан молод, двадцати лет — бояре правят, а княжат хорасанцы и воюют все хорасанцы.

Живет здесь боярин-хорасанец, мелик-ат-туджар, так у него двести тысяч своей рати, а у Мелик-хана сто тысяч, а у Фарат-хана двадцать тысяч, и у многих ханов по десять тысяч войска. А с султаном выходит триста тысяч войска его.

Земля многолюдна, да сельские люди очень бедны, а бояре власть большую имеют и очень богаты. Носят бояр на носилках серебряных, впереди коней ведут в золотой сбруе, до двадцати коней ведут, а за ними триста всадников, да пеших пятьсот воинов, да десять трубачей, да с барабанами десять человек, да дударей десять.

А когда султан выезжает на прогулку с матерью да с женою, то за ним всадников десять тысяч следует да пеших пятьдесят тысяч, а слонов выводят двести и все в золоченых доспехах, и перед ним — трубачей сто человек, да плясунов сто человек, да ведут триста коней верховых в золотой сбруе, да сто обезьян, да сто наложниц, гаурыки называются.

Во дворец султана ведет семь ворот, а в воротах сидят по сто стражей да по сто писцов-кафаров. Одни записывают, кто во дворец идет, другие — кто выходит. А чужестранцев во дворец не пускают. А дворец султана очень красив, по стенам резьба да золото, последний камень — и тот в резьбе да золотом расписан очень красиво. Да во дворце у султана сосуды разные.

По ночам город Бидар охраняет тысяча стражей под начальством куттавала, на конях и в доспехах, да в руках у каждого по факелу.

Продал я своего жеребца в Бидаре. Издержал на него шестьдесят восемь футунов, кормил его год. В Бидаре по улицам змеи ползают, длиной по две сажени. Вернулся я в Бидар из Кулонгири на Филиппов пост, а жеребца своего продал на Рождество.

И жил я здесь, в Бидаре, до Великого поста и со многими индусами познакомился. Открыл им веру свою, сказал, что не бесерменин я, а (веры Иисусовой) христианин, и имя мое Афанасий, а бесерменское имя — ходжа Юсуф Хорасани. И индусы не стали от меня ничего скрывать, ни о еде своей, ни о торговле, ни о молитвах, ни о иных вещах, и жен своих не стали в доме скрывать. Расспрашивал я их о вере, и они говорили мне: веруем в Адама, а буты, говорят, и есть Адам и весь род его. А всех вер в Индии восемьдесят и четыре веры, и все веруют в бута. А разных вер люди друг с другом не пьют, не едят, не женятся. Иные из них баранину, да кур, да рыбу, да яйца едят, но говядины никто не ест.

Пробыл я в Бидаре четыре месяца и сговорился с индусами пойти в Парват, где у них бутхана — то их Иерусалим, то же, что для бесермен Мекка. Шел я с индусами до бутханы месяц. И у той бутханы ярмарка, пять дней длится. Велика бутхана, с пол-Твери, каменная, да вырезаны в камне деяния бута. Двенадцать венцов вырезано вкруг бутханы — как бут чудеса совершал, как являлся в разных образах: первый — в образе человека, второй — человек, но с хоботом слоновым, третий человек, а лик обезьяний, четвертый — наполовину человек наполовину лютый зверь, являлся все с хвостом. А вырезан на камне, а хвост с сажень, через него переброшен.

На праздник бута съезжается к той бутхане вся страна Индийская. Да у бутханы бреются старые и молодые, женщины и девочки. А сбривают на себе все волосы, бреют и бороды, и головы. И идут к бутхане. С каждой головы берут по две шешкени для бута, а с коней — по четыре футы. А съезжается к бутхане всего людей (двадцать тысяч лакхов, а бывает время и сто тысяч лакхов).

В бутхане же бут вырезан из камня черного, огромный, да хвост его через него перекинут, а руку правую поднял высоко и простер, как Юстиниан, царь цареградский, а в левой руке у бута копье. На нем не надето ничего, только бедра повязкой обернуты, а лик обезьяний. А иные буты совсем нагие, ничего на них не надето (срам не прикрыт), и жены бутовы нагими вырезаны, со срамом и с детьми. А перед бутом — бык огромный, из черного камня вырезан и весь позолочен. И целуют его в копыто, и сыплют на него цветы. И на бута сыплют цветы.

Индусы же не едят никакого мяса, ни говядины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днем два раза, а ночью не едят, и ни вина, ни сыты не пьют. А с бесерменами не пьют, не едят. А еда у них плохая. И друг с другом не пьют, не едят, даже с женой. А едят они рис, да кхичри с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с молоком, а едят все правой рукой, а левою не берут ничего. Ножа и ложки не знают. А в пути, чтобы кашу варить, каждый носит котелок. А от бесермен отворачиваются: не посмотрел бы кто из них в котелок или на кушанье. А если посмотрит бесерменин, — ту еду не едят. Потому едят, накрывшись платком, чтобы никто не видел.

А молятся они на восток, как русские. Обе руки подымут высоко да кладут на темя, да ложатся ниц на землю, весь вытянется на земле — то их поклоны. А есть садятся — руки обмывают, да ноги, да и рот полощут. Бутханы же их без дверей, обращены на восток, и буты стоят лицом на восток. А кто у них умрет, тех сжигают да пепел сыплют в реку. А когда дитя родится, принимает муж, и имя сыну дает отец, а мать — дочери. Добронравия у них нет, и стыда не знают. А когда придет кто или уходит, кланяется по-монашески, обеими руками земли касается, и все молча. В Парват, к своему буту, ездят на Великий пост. Тут их Иерусалим; что для бесермен Мекка, для русских — Иерусалим, то для индусов Парват. И съезжаются все нагие, только повязка на бедрах, и женщины все нагие, только фата на бедрах, а другие все в фатах, да на шее жемчугу много, да яхонтов, да на руках браслеты и перстни золотые. (Ей-богу!) А внутрь, к бутхане, едут на быках, рога у каждого быка окованымедью, да на шее триста колокольцев и копыта медью подкованы. И быков они называют ачче.

Индусы быка называют отцом, а корову — матерью. На помехе их пекут хлеб и кушанья варят, а той золой знаки на лице, на лбу и по всему телу делают. В воскресенье и в понедельник едят они один раз на дню. В Индии же (гулящих женщин много, и потому они дешевые: если имеешь с ней тесную связь, дай два жителя; хочешь свои деньги на ветер пустить — дай шесть жителей. Так в сих местах заведено. А рабыни-наложницы дешевы: 4 фуны — хороша, 6 фун — хороша и черна, черная-пречерная амьчюкь маленькая, хороша).

Из Парвата приехал я в Бидар за пятнадцать дней добесерменского улу байрама. А когда Пасха, праздник воскресения Христова, не знаю; по приметам гадаю-наступает Пасха раньше бесерменского байрама на девять или десять дней. А со мной нет ничего, ни одной книги; книги взяло собой на Руси, да когда меня пограбили, пропали книги, и не соблюсти мне обрядив веры христианской. Праздников христианских — ни Пасхи, ни Рождества Христова — не соблюдаю, по средам и пятницам не пощусь. И живя среди иноверных (молю я бога, пусть он сохранит меня: «Господи боже, боже истинный, ты бог, бог великий, бог милосердный, бог милостивый, всемилостивейший и всемилосерднейший ты, господи боже). Бог един, то царь славы, творец неба и земли».

А иду я на Русь (с думой: погибла вера моя, постился я бесерменским постом). Месяц март прошел, начал я пост с бесерменами в воскресенье, постился месяц, ни мяса не ел, ничего скоромного, никакой еды бесерменской не принимал, а ел хлеб да воду два раза на дню (с женщиной не ложился я). И молился я Христу вседержителю, кто сотворил небо и землю, а иного бога именем не призывал. (Господи боже, бог милостивый, бог милосердный, бог господь, бог великий), бог царь славы (бог зиждитель, бог всемилостивейший, — это все ты, о господи).

От Ормуза морем идти до Калхата десять дней, а от Калхата до Дега шесть дней и от Дега до Маската шесть дней, а от Маската до Гуджарата десять дней, от Гуджарата до Камбея четыре дня, а от Камбея до Чаула двенадцать дней, и от Чаула до Дабхола шесть дней. Дабхол же в Индостане пристань последняя бесерменская. А от Дабхола до Кожикоде двадцать пять дней пути, а от Кожикоде до Цейлона пятнадцать дней, а от Цейлона до Шабата месяц идти, а от Шабата до Пегу двадцать дней, а от Пегу до Южного Китая месяц идти — морем весь тот путь. А от Южного Китая до Северного идти сухим путем шесть месяцев, а морем четыре дня идти. (Да устроит мне господь крышу над головой.)

Ормуз — пристань большая, со всего света люди тут бывают, всякий товар тут есть; что в целом свете родится, то в Ормузе все есть. Пошлина же большая: ей всякого товара десятую часть берут.

Камбей — пристань всего Индийского моря. Делают тут на продажу алачи да пестряди, да киндяки, да делают тут краску синюю, да родится тут лак, да сердолик, да соль. Дабхол — тоже пристань весьма большая, привозят сюда коней из Египта, из Аравии, из Хорасана, из Туркестана, из Бен-дер-Ормуза; отсюда ходят сухим путем до Бидара и до Гул-барги месяц.

И Кожикоде — пристань всего Индийского моря. Пройти мимо нее не дай бог никакому судну: кто ее пропустит, тот дальше по морю благополучно не пройдет. А родится там перец, да имбирь, да цветы муската, да орех мускатный, да каланфур -корица, да гвоздика, коренья пряные, да адряк, да всякого коренья родится там много. И все тут дешево. (А рабы и рабыни многочисленны, хорошие и черные.)

А Цейлон — пристань немалая на Индийском море, и там на горе высокой лежит праотец Адам. А около горы добывают драгоценные камни: рубины, да фатисы, да агаты, да бинчаи, да хрусталь, да сумбаду. Слоны там родятся, и цену им по росту дают, а гвоздику на вес продают. А Шабатская пристань на Индийском море весьма большая. Хорасанцам платят там жалованье по тенке на день, и большому и малому. А женится хорасанец, ему князь шабатский дает тысячу тенек на жертву да жалованья каждый месяц по пятьдесят тенек дает. В Шабате родится шелк, да сандал, да жемчуг, — и все дешево.

А Пегу тоже пристань немалая. Живут там индийские дервиши, а родятся там драгоценные камни: маник, да яхонт, да кирпук, и продают те камни дервиши. Китайская же пристань весьма велика. Делают там фарфор и продают его на вес, дешево. А жены их со своими мужьями спят днем, а ночью ходят к приезжим чужестранцам да спят с ними, и дают они чужестранцам деньги на содержание, да приносят с собой кушанья сладкие, да вино сладкое, да кормят и поят купцов, чтобы их любили, а любят купцов, людей белых, потому что люди их страны очень черны. А зачнет жена от купца дитя, то купцу деньги на содержание муж дает. А родится дитя белое, тогда купцу платят триста тенек, а черное дитя родится, тогда купцу ничего не платят, а что пил да ел, то (даром по их обычаю). Шабат же от Бидара в трех месяцах пути; а от Дабхола до Шабата — два месяца морем идти, а до Южного Китая от Бидара четыре месяца морем идти, делают там фарфор, да все дешево.

А до Цейлона идти морем два месяца, а до Кожикоде месяц идти.

В Шабате же родится шелк, да инчи — жемчуг скатный, да сандал; слонам цену по росту дают. На Цейлоне родятся аммоны, да рубины, да фатисы, да хрусталь, да агаты. В Кожикоде родится перец, да мускатный орех, да гвоздика, да плод фуфал, да цветы муската. В Гуджарате родится краска да лак, а в Камбее — сердолик. В Райчуре же родятся алмазы (старой копи и новой копи). Алмаз продают по пять рублей почка, а очень хорошего — по десять рублей. Почка алмаза новой копи (по пять кени, черного — по четыре — шесть кени, а белого алмаза — одна тенка). Алмазы родятся в горе каменной, и платят за локоть той горы каменной: новой копи — по две тысячи фунтов золотых, а старой копи — по десять тысяч фунтов. А землей той владеет Мелик-хан, султану служит. А от Бидара тридцать ковов.

А что евреи говорят, что жители Шабата их веры, то неправда: они не евреи, не бесермены, не христиане, иная у них вера, индийская, ни с иудеями, ни с бесерменами не пьют, не едят и мяса никакого не едят. Все в Шабате дешево. Родится там шелк да сахар, и все очень дешево. По лесу у них мамоны ходят да обезьяны, да по дорогам на людей нападают, так что из-за мамонов да обезьян у них ночью по дорогам ездить не смеют.

От Шабата посуху десять месяцев идти, а морем — четыре месяца «нрзб.» У оленей домашних режут пупки — в них мускус родится, а дикие олени пупки роняют по полю и по лесу, но запах они теряют, да и мускус тот не свежий бывает.

Месяца мая в первый день отметил я Пасху в Индостане, в Бидаре бесерменском, а бесермены праздновали байрам в середине месяца; а поститься я начал месяца апреля в первый день. О благоверные христиане русские! Кто по многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую теряет. Я же, рабище божий Афанасий, исстрадался по вере христианской. Уже прошло четыре Великих поста и четыре Пасхи прошли, а я, грешный, не знаю, когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не соблюдаю, ни других праздников, ни среды, ни пятницы не соблюдаю: книг у меня нет. Когда меня пограбили, книги у меня взяли. И я от многих бед пошел в Индию, потому что на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара. Первую Пасху праздновал я в Каине, а другую Пасху в Чапакуре в Мазандаранской земле, третью Пасху — в Ормузе, четвертую Пасху в Индии, среди бесермен, в Бидаре, и тут много печалился по вере христианской.

Бссерменин же Мелик сильно понуждал меня принять веру бесерменскую. Я же ему сказал: «Господин! Ты молитву (совершаешь и я также молитву совершаю. Ты молитву пять раз совершаешь, я — три раза. Я — чужестранец, а ты — здешний)». Он же мне говорит: «Истинно видно, что ты не бесерменин, но и христианских обычаев не соблюдаешь». И я сильно задумался, и сказал себе: «Горе мне, окаянному, с пути истинного сбился и не знаю уже, по какому пути пойду. Господи, боже вседержитель, творец неба и земли! Не отврати лица от рабища твоего, ибо в скорби пребываю. Господи! Призри меня и помилуй меня, ибо я создание твое; не дай, господи, свернуть мне с пути истинного, наставь меня, господи, на путь правый, ибо в нужде не был я добродетелен перед тобой, господи боже мой, все дни свои во зле прожил. Господь мой (бог покровитель, ты, боже, господи милостивый, господь милосердный, милостивый и милосердный. Хвала богу). Уже прошло четыре Пасхи, как я в бесерменской земле, а христианства я не оставил. Далее бог ведает, что будет. Господи боже мой, на тебя уповал, спаси меня, господи боже мой».

В Бидаре Великом, в бесерменской Индии, в Великую ночь на Великий день смотрел я, как Плеяды и Орион в зорю вошли, а Большая Медведица головою стояла на восток. На байрам бесерменский совершил султан торжественный выезд: с ним двадцать везиров великих выехало да триста слонов, наряженных в булатные доспехи, с башенками, да и башенки окованы. В башенках по шесть человек в доспехах с пушками и пищалями, а на больших слонах по двенадцать человек. И на каждом слоне по два знамени больших, а к бивням привязаны большие мечи весом по кентарю, а на шее — огромные железные гири. А между ушей сидит человек в доспехах с большим железным крюком — им слона направляет. Да тысяча коней верховых в золотой сбруе, да сто верблюдов с барабанами, да трубачей триста, да плясунов триста, да триста наложниц. На султане кафтан весь яхонтами унизан, да шапка-шишак с огромным алмазом, да саадак золотой с яхонтами, да три сабли на нем все в золоте, да седло золотое, да сбруя золотая, все в золоте. Перед ним кафир бежит вприпрыжку, теремцом поводит, а за ним пеших много. Позади идет злой слон, весь в камку наряжен, людей отгоняет, большая железная цепь у него в хоботе, отгоняет ею коней и людей, чтоб к султану не подступали близко. А брат султана сидит на золотых носилках, над ним балдахин бархатный, а маковка — золотая с яхонтами, и несут его двадцать человек.

А махдум сидит на золотых же носилках, а балдахин над ним шелковый с золотой маковкой, и везут его четыре коня в золотой сбруе. Да около него людей великое множество, да перед ним певцы идут и плясунов много; и все с обнаженными мечами да саблями, со щитами, дротиками да копьями, с прямыми луками большими. И кони все в доспехах, с саадаками. А остальные люди нагие все, только повязка на бедрах, срам прикрыт.

В Бидаре луна полная стоит три дня. В Бидаре сладкого овоща нет. В Индостане большой жары нет. Очень жарко в Ормузе и на Бахрейне, где жемчуг родится, да в Джидде, да в Баку, да в Египте, да в Аравии, да в Ларе. А в Хорасанской земле жарко, да не так. Очень жарко в Чаготае. В Ширазе, да в Йезде, да в Кашане жарко, но там ветер бывает. А в Гиляне очень душно и парит сильно, да в Шамахе парит сильно; в Багдаде жарко, да в Хумсе и в Дамаске жарко, а в Халебе не так жарко.

В Сивасской округе и в Грузинской земле всего в изобилии. И Турецкая земля всем обильна. И Молдавская земля обильна, и дешево там все съестное. Да и Подольская земля всем обильна. А Русь (бог да сохранит! Боже, сохрани ее! Господи, храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя эмиры Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость! Боже, боже, боже, боже!). Господи, боже мой! На тебя уповал, спаси меня, господи! Пути не знаю — куда идти мне из Индостана: на Ормуз пойти — из Ормуза на Хорасан пути нет, и на Чаготай пути нет, ни в Багдад пути нет, ни на Бахрейн пути нет, ни на Йезд пути нет, ни в Аравию пути нет. Повсюду усобица князей повыбивала. Мирзу Джехан-шаха убил Узун Хасан-бек, а султана Абу-Саида отравили, Узун Хасан-бек Шираз подчинил, да та земля его не признала, а Мухаммед Ядигар к нему не едет: опасается. А иного пути нет. На Мекку пойти — значит принять веру бесерменскую. Потому, веры ради, христиане и не ходят в Мекку: там в бесерменскую веру обращают. А в Индостане жить — значит издержаться совсем, потому что тут у них все дорого: один я человек, а на харч по два с половиной алтына в день идет, хотя ни вина я не пивал, ни сыты. Мелик-ат-туджар взял два города индийских, что разбойничали на Индийском море. Семь князей захватил да казну их взял: вьюк яхонтов, вьюк алмазов, да рубинов, да дорогих товаров сто вьюков, а иных товаров его рать без числа взяла. Под городом стоял он два года, и рати с ним было двести тысяч, да сто слонов, да триста верблюдов. В Бидар мелик-ат-туджар вернулся со своею ратью на курбан байрам, а по-нашему — на Петров день. И султан послал десять везиров встретить его за десять ковов, а в кове — десять верст, и с каждым везиром послал по десять тысяч своей рати да по десять слонов в доспехах,

У мелик-ат-туджара садится за трапезу каждый день по пятьсот человек. С ним вместе за трапезу садятся три везира, и с каждым везиром по пятьдесят человек, да еще сто его бояр ближних. На конюшне у мелик-ат-туджара две тысячи коней да тысячу коней оседланными день и ночь держат наготове, да сто слонов на конюшне. И каждую ночь дворец его охраняют сто человек в доспехах, да двадцать трубачей, да десять человек с барабанами, да десять бубнов больших — бьют в каждый по два человека. Низам-ал-мульк, Мелик-хан да Фатхулла-хан взяли три города больших. А рати с ними было сто тысяч человек да пятьдесят слонов. И захватили они яхонтов без числа, да других драгоценных камней множество. И все те камни, да яхонты, да алмазы скупили от имени мелик-ат-туджара, и он запретил мастерам продавать их купцам, что пришли в Бидар на Успенье.

Султан выезжает на прогулку в четверг и во вторник, и с ним выезжают три везира. Брат султана совершает выезд в понедельник с матерью да с сестрой. И женок две тысячи выезжает на конях да на носилках золоченых, да перед ними ведут сто верховых коней в золотых доспехах. Да пеших множество, да два везира и десять везирыней, да пятьдесят слонов в суконных попонах. А на слонах сидит по четыре человека нагих, только повязка на бедрах. И пешие женки наги, носят они за ними воду — пить и умываться, но один у другого воды не пьет.

Мелик-ат-туджар со своей ратью выступил из города Бидара против индусов в день памяти шейха Алаеддина, а по-нашеу — на Покров святой богородицы, и рати с ним вышло пятьдесят тысяч, да султан послал своей рати пятьдесят тысяч, да пошли с ними три везира и с ними еще тридцать тысяч воинов. И пошли с ними сто слонов в доспехах и с башенками, а на каждом слоне по четыре человека с пищалями. Мелик-ат-туджар пошел завоевывать Виджаянагар — великое княжество индийские. А у князя виджаянагарского триста слонов да сто тысяч рати, а коней у него — пятьдесят тысяч.

Султан выступил из города Бидара на восьмой месяц после Пасхи. С ним выехало двадцать шесть везиров — двадцать бесерменских везиров и шесть везиров индийских. Выступили с султаном двора его рати сто тысяч конных людей, двести тысяч пеших, триста слонов в доспехах и с башенками да сто лютых зверей на двойных цепях. А с братом султана вышло двора его сто тысяч конных, да сто тысяч пеших, да сто слонов в доспехах.

А с Мал-ханом вышло двора его двадцать тысяч конных, шестьдесят тысяч пеших, да двадцать слонов в доспехах. А с Бедер-ханом и его братом вышло тридцать тысяч конных, да пеших сто тысяч, да двадцать пять слонов, в доспехах и с башенками. А с Сул-ханом вышло двора его десять тысяч конных, да двадцать тысяч пеших, да десять слонов с башенками. А с Везир-ханом вышло пятнадцать тысяч конных людей, да тридцать тысяч пеших, да пятнадцать слонов в доспехах. А с Кутувал-ханом вышло двора его пятнадцать тысяч конных, да сорок тысяч пеших, да десять слонов. А с каждым везиром вышло по десять тысяч, а с некоторыми и по пятнадцать тысяч конных, а пеших — по двадцать тысяч.

С князем виджаянагарским вышло рати его сорок тысяч конных, а пеших сто тысяч да сорок слонов, в доспехи наряженных, и на них по четыре человека с пищалями.

А с султаном вышло двадцать шесть везиров, и с каждым везиром по десять тысяч конной рати, да пеших по двадцать тысяч, а с иным везиром по пятнадцать тысяч конных людей и по тридцать тысяч пеших. А великих индийских везиров четыре, а с ними вышло конной рати сорок тысяч да сто тысяч пеших. И разгневался султан на индусов, что мало людей с ними вышло, и прибавил еще пеших двадцать тысяч, да две тысячи конных, да двадцать слонов. Такова сила султана индийского, бесерменского. (Мухаммедова вера годится.) А раст дени худо донот — а правую веру бог ведает. А правая вера — единого бога знать и имя его во всяком месте чистом в чистоте призывать.

На пятую Пасху решился я на Русь идти. Вышел из Бидара за месяц до бесерменского улу байрама (по вере Мухаммеда, посланника божья). А когда Пасха, воскресение Христово, — не знаю, постился с бесерменами в их пост, с ними и разговелся, а Пасху отметил в Гулбарге, от Бидара в десяти ковах.

Султан пришел в Гулбаргу с мелик-ат-туджаром и с ратью своей на пятнадцатый день после улу байрама. Война им не удалась — один город взяли индийский, а людей много у них погибло и казны много поистратили.

А индийский великий князь могуществен и рати у него много. Крепость его на горе, и стольный город его Виджаянагар очень велик. Три рва у города, да река через него течет. По одну сторону города густые джунгли, а с другой стороны долина подходит — удивительное место, для всего пригодные. Та сторона не проходима — путь через город идет; ни с какой стороны город не взять: гора там огромная да чащоба злая, колючая. Стояла рать под городом месяц, и люди гибли от жажды, и очень много людей поумирало от голода да от жажды. Смотрели на воду, да не подойти к ней.

Ходжа мелик-ат-туджар взял другой город индийский, силой взял, день и ночь бился с городом, двадцать дней рать ни пила, ни ела, под городом с пушками стояла. И рати его погибло пять тысяч лучших воинов. А взял город — вырезали двадцать тысяч мужского полу и женского, а двадцать тысяч — и взрослых, и малых — в плен взяли. Продавали пленных по десять тенек за голову, а иных и по пять, а детей — по две тенки. Казны же совсем не взяли. И стольного города он не взял.

Из Гулбарги пошел я в Каллур. В Каллуре родится сердолик, и тут его обрабатывают, и отсюда по всему свету развозят. В Каллуре триста алмазников живут (оружье украшают). Пробыл я тут пять месяцев и пошел оттуда в Коилконду. Там базар очень большой. А оттуда пошел в Гулбаргу, а из Гулбарги к Аланду. А от Аланда пошел в Амендрие, а из Амендрие — к Нарясу, а из Наряса — в Сури, а из Сури пошел к Дабхолу — пристани моря Индийского.

Большой город Дабхол — съезжаются сюда и с Индийского и с Эфиопского поморья. Тут я, окаянный Афанасий, рабище бога вышнего, творца неба и земли, призадумался о вере христианской, и о Христовом крещении, о постах, святыми отцами устроенных, о заповедях апостольских и устремился мыслию на Русь пойти. Взошел в таву и сговорился о плате корабельной — со своей головы до Ормуза-града два золотых дал. Отплыл я на корабле из Дабхола-града на бесерменский пост, за три месяца до Пасхи.

Плыл я в таве по морю целый месяц, не видя ничего. А на другой месяц увидел горы Эфиопские, и все люди вскричали: «Олло перводигер, олло конъкар, бизим баши мудна насинь больмышьти», а по-русски это значит: «Боже, господи, боже, боже вышний, царь небесный, здесь нам судил ты погибнуть!»

В той земле Эфиопской были мы пять дней. Божией милостью зла не случилось. Много роздали рису, да перцу, да хлеба эфиопам. И они судна не пограбили.

А Оттуда шли двенадцать дней до Маската. В Маскате встретил я шестую Пасху. До Ормуза плыл девять дней, да в Ормузе был двадцать дней. А из Ормуза пошел в Лар, и в Ларе был три дня. От Лара до Шираза шел двенадцать дней, а в Ширазе был семь дней. Из Шираза пошел в Эберку, пятнадцать дней шел, и в Эберку был десять дней. Из Эберку до Йезда шел девять дней, и в Йезде был восемь дней. А из Йезда пошел в Исфахан, пять дней шел, и в Исфахане был шесть дней. А из Исфахана пошел в Кашан, да в Кашане был пять дней. А из Кашана пошел в Кум, а из Кума — в Савэ. А из Савэ пошел в Сольтание, а из Сольтание шел до Тебриза, а из Тебриза пошел в ставку Узун Хасан-бека. В ставке его был десять дней, потому что пути никуда не было. Узун Хасан-бек на турецкого султана послал двора своего сорок тысяч рати. Они Сивас взяли. А Токат взяли да пожгли, и Амасию взяли, да много сел пограбили, и пошли войной на караманского правителя.

А из ставки Узун Хасан-бека пошел я в Эрзинджан, а из Эр-зинджана пошел в Трабзон.

В Трабзон же пришел на Покров святой богородицы и приснодевы Марии и был в Трабзоне пять дней. Пришел на корабль и сговорился о плате — со своей головы золотой дать до Кафы, а на харч взял я золотой в долг — в Кафе отдать.

И в том Трабзоне субаши и паша много зла мне причинили. Добро мое все велели принести к себе в крепость, на гору, да обыскали все. И что было мелочи хорошей — все выграбили. А искали грамоты, потому что шел я из ставки Узуп Хасан-бека.

Божией милостью дошел я до третьего моря — Черного, что по-персидски дарья Стамбульская. С попутным ветром шли морем десять дней и дошли до Боны, и тут встретил нас сильный ветер северный и погнал корабль назад к Трабзону. Из-за ветра сильного, встречного стояли мы пятнадцать дней в Платане. Из Платаны выходили в море дважды, но ветер дул нам навстречу злой, не давал по морю идти. (Боже истинный, боже покровитель!) Кроме него — иного бога не знаю.

Море перешли, да занесло нас к Балаклаве, и оттуда пошли в Гурзуф, и стояли мы там пять дней. Божиею милостью пришел я в Кафу за девять дней до Филиппова поста. (Бог творец!)

Милостию божией прошел я три моря. (Остальное бог знает, бог покровитель ведает.) Аминь! (Во имя господа милостивого, милосердного. Господь велик, боже благой, господи благой. Иисус дух божий, мир тебе. Бог велик. Нет бога, кроме господа. Господь промыслитель. Хвала господу, благодарение богу всепобеждающему. Во имя бога милостивого, милосердного. Он бог, кроме которого нет бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных. Нет бога, кроме господа. Он царь, святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий, возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, он разрешитель грехов, каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всеведущий, карающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий, всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благий.)

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

13.05.2008

В лѣто 6983 <…>. Того же году обретох написание Офонаса тверитина купца,[1] что былъ в Ындѣе 4 годы,[2] а ходил, сказывает, с Васильемъ Папиным. Азъ же опытах, коли Василей ходил с кречаты послом от великого князя, и сказаша ми — за год до казанского похода пришел из Орды, коли князь Юрьи под Казанию был, тогды его под Казанью застрелили.[3] Се же написано не обретох, в кое лѣто пошел или в кое лѣто пришел из Ындѣя, умер, а сказывают что, деи, Смоленьска не дошед, умеръ.[4] А писание то своею рукою написал, иже его рукы тѣ тетрати привезли гости к Мамыреву Василью,[5] к дияку к великого князя на Москву.

В год 6983 (1475) (…). В том же году получил записи Афанасия, купца тверского, был он в Индии четыре года, а пишет, что отправился в путь с Василием Папиным. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с кречетами послом от великого князя, и сказали мне — за год до Казанского похода вернулся он из Орды, а погиб под Казанью, стрелой простреленный, когда князь Юрий на Казань ходил. В записях же не нашел, в каком году Афанасий пошел или в каком году вернулся из Индии и умер, а говорят, что умер, до Смоленска не дойдя. А записи он своей рукой писал, и те тетради с его записями привезли купцы в Москву Василию Мамыреву, дьяку великого князя.

За молитву святыхъ отець наших, Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, раба своего грѣшнаго Афонасъя Микитина сына.[6]

За молитву святых отцов наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, раба своего грешного Афанасия Никитина сына.

Се написах свое грѣшное хожение за три моря: 1-е море Дербеньское, дориа Хвалитьскаа;[7] 2-е море Индѣйское, дорѣя Гундустанскаа,[8] 3-е море Черное, дориа Стебольская.[9]

Записал я здесь про свое грешное хождение за три моря: первое море — Дербентское, дарья Хвалисская, второе море — Индийское, дарья Гундустанская, третье море — Черное, дарья Стамбульская.

Поидох от Спаса святаго златоверхаго[10] и сь его милостию, от государя своего от великаго князя Михаила Борисовича[11] Тверскаго, и от владыкы Генадия[12] Тверскаго, и Бориса Захарьича.[13]

Пошел я от Спаса святого златоверхого с его милостью, от государя своего великого князя Михаила Борисовича Тверского, от владыки Геннадия Тверского и от Бориса Захарьича.

И поидох вниз Волгою. И приидох в манастырь Колязин ко святѣй Троицы живоначалной и къ святым мучеником Борису и Глѣбу.[14] И у игумена ся благословив у Макария и у святыа братии. И ис Колязина поидох на Углеч,[15] и с Углеча отпустили мя доброволно. И оттуду поидох, с Углеча, и приѣхалъ есми на Кострому ко князю Александру[16] с ыною грамотою великого князя. И отпустил мя доброволно. И на Плесо приѣхая есми доброволно.

Поплыл я вниз Волгою. И пришел в монастырь калязинский к святой Троице живоначальной и святым мученикам Борису и Глебу. И у игумена Макария и святой братии получил благословение. Из Калягина плыл до Углича, и из Углича отпустили меня без препятствий. И, отплыв из Углича, приехал в Кострому и пришел к князю Александру с другой грамотой великого князя. И отпустил меня без препятствий. И в Плес приехал без препятствий.

И приѣхал есми в Новгород в Нижней[17] к Михайло х Киселеву, к намѣстьнику, и к пошлиннику к Ывану к Сараеву, и они мя отпустили доброволно. А Василей Папин проѣхал мимо город двѣ недѣли,[18] и яз ждал в Новѣгороде в Нижнем две недѣли посла татарскаго ширваншина[19] Асанбега а ѣхал с кречаты от великого князя Ивана, а кречатов у него девяносто.

И приехал я в Нижний Новгород к Михаилу Киселеву, наместнику, и к пошленнику Ивану Сараеву, и отпустили они меня без препятствий. А Василий Папин, однако, город уже проехал, и я в Нижнем Новгороде две недели ждал Хасан-бека, посла ширваншаха татарского. А ехал он с кречетами от великого князя Ивана, и кречетов у него было девяносто.

И приѣхал есми с ними на низ Волгою. И Казань есмя проѣхали доброволно, не видали никого, и Орду есмя проѣхали, и Усланъ, и Сарай, и Берекезаны есмя проѣхали. И въѣхали есмя в Бузанъ. Ту наѣхали на нас три татарины поганые и сказали нам лживые вѣсти: «Кайсым салтан[20] стережет гостей в Бузани, а с ним три тысящи татар». И посол ширваншин Асанбѣгъ дал имъ по однорятке да по полотну, чтобы провели мимо Хазтарахан. А оны, поганые татарове, по однорятке взяли, да вѣсть дали в Хазтараханъ царю. И яз свое судно покинул да полѣз есми на судно на послово и с товарищи своими.

Поплыл я с ними вниз по Волге. Казань прошли без препятствий, не видали никого, и Орду, и Услан, и Сарай, и Берекезан проплыли и вошли в Бузан. И тут встретили нас три татарина неверных да ложную весть нам передали: «Султан Касим подстерегает купцов на Бузане, а с ним три тысячи татар». Посол ширваншаха Хасан-бек дал им по кафтану-однорядке и по штуке полотна, чтобы провели нас мимо Астрахани. А они, неверные татары, по однорядке-то взяли, да в Астрахань царю весть подали. А я с товарищами свое судно покинул, перешел на посольское судно.

Поѣхали есмя мимо Хазтарахан, а мѣсяць свѣтит, и царь нас видел, и татарове к нам кликали: «Качма, не бѣгайте!» А мы того не слыхали ничего, а бежали есмя парусом. По нашим грехом царь послал за нами всю свою орду. Ини нас постигли на Богунѣ и учали нас стреляти. И у нас застрелили человѣка, а у них дву татаринов застрѣлили. И судно наше меншее стало на ѣзу,[21] и они нас взяли да того часу разграбили, а моя была мѣлкая рухлядь вся в меншем судне.

Плывем мы мимо Астрахани, а месяц светит, и царь нас увидел, и татары нам кричали: «Качма — не бегите!» А мы этого ничего не слыхали и бежим себе под парусом. За грехи наши послал царь за нами всех своих людей. Настигли они нас на Богуне и начали в нас стрелять. У нас застрелили человека, и мы у них двух татар застрелили. А меньшее наше судно у еза застряло, и они его тут же взяли да разграбили, а моя вся поклажа была на том судне.

А в болшом суднѣ есмя дошли до моря, ино стало на усть Волги на мели, и они нас туто взяли, да судно есмя взад велѣли тянути вверхъ до ѣзу. И тут судно наше болшее пограбили и четыре головы взяли рускые, а нас отпустили голыми головами за море, а вверхъ нас не пропустили вѣсти дѣля.

Дошли мы до моря на большом судне, да стало оно на мели в устье Волги, и тут они нас настигли и велели судно тянуть вверх по реке до еза. И судно наше большое тут пограбили и четыре человека русских в плен взяли, а нас отпустили голыми головами за море, а назад, вверх по реке, не пропустили, чтобы вести не подали.

И пошли есмя в Дербенть, заплакавши, двема суды: в одном судне посол Асанбѣг, да тезикы,[22] да русаков нас десеть головами; а в другом судне 6 москвич, да шесть тверич, да коровы, да кормъ нашь. А въстала фуртовина на море, да судно меншое разбило о берег. А ту есть городок Тархи, а люди вышли на берегъ, и пришли кайтакы[23] да людей поимали всѣх.

И пошли мы, заплакав, на двух судах в Дербент: в одном судне посол Хасан-бек, да тезики, да нас, русских, десять человек; а в другом судне — шесть москвичей, да шесть тверичей, да коровы, да корм наш. И поднялась на море буря, и судно меньшее разбило о берег. И тут стоит городок Тарки, и вышли люди на берег, да пришли кайтаки и всех взяли в плен.

И пришли есмя в Дербенть, и ту Василей поздорову пришел, а мы пограблени. И билъ есми челом Василию Папину да послу ширваншину Асанбѣгу, что есмя с нимъ пришли, чтобы ся печаловал о людех, что их поимали под Тархи кайтаки. И Асанбѣг печаловался и ѣздил на гору къ Булатубегу. И Булатбегъ послал скорохода ко ширваншибегу, что: «господине, судно руское розбило под Тархи, и кайтаки, пришед, люди поимали, а товар их розграбили».

И пришли мы в Дербент, и Василий благополучно туда пришел, а мы ограблены. И я бил челом Василию Папину и послу ширваншаха Хасан-беку, с которым мы пришли, — чтоб похлопотал о людях, которых кайтаки под Тарками захватили. И Хасан-бек ездил на гору к Булат-беку просить. И Булат-бек послал скорохода к ширваншаху передать: «Господин! Судно русское разбилось под Тарками, а кайтаки, придя, людей в плен взяли, а товар их разграбили».

И ширваншабегъ того же часа послал посла к шурину своему Алиль-бегу, кайтачевскому князю, что: «судно ся мое разбило под Тархи, и твои люди, пришед, людей поимали, а товаръ их пограбили; и ты чтобы, меня дѣля, люди ко мнѣ прислал и товар их собрал, занже тѣ люди посланы на мое имя. А что будет тебѣ надобе у меня, и ты ко мнѣ пришли, и яз тебѣ, своему брату, не бороню. А тѣ люди пошли на мое имя, и ты бы их отпустил ко мнѣ доброволно, меня дѣля». И Алильбегъ того часа люди отслал всѣх в Дербентъ доброволно, а из Дербенту послали их к ширванши в ърду его, коитулъ.

И ширваншах послал тотчас посла к шурину своему, князю кайтаков Халил-беку: «Судно мое разбилось под Тарками, и твои люди, придя, людей с него захватили, а товар их разграбили; и ты, меня ради, людей ко мне пришли и товар их собери, потому что те люди посланы ко мне. А что тебе от меня нужно будет, и ты ко мне присылай, и я тебе, брату своему, ни в чем перечить не стану. А те люди ко мне шли, и ты, меня ради, отпусти их ко мне без препятствий». И Халил-бек всех людей отпустил в Дербент тотчас без препятствий, а из Дербента отослали их к ширваншаху в ставку его — койтул.

А мы поехали к ширъванше во и коитулъ и били есмя ему челом, чтобы нас пожаловалъ, чѣм доити до Руси. И он намъ не дал ничего, ано нас много. И мы, заплакавъ, да розошлися кои куды: у кого что есть на Руси, и тот пошелъ на Русь; а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли. А иные осталися в Шамахѣе, а иные пошли роботать к Бакѣ.

Поехали мы к ширваншаху в ставку его и били ему челом, чтоб нас пожаловал, чем дойти до Руси. И не дал он нам ничего: дескать, много нас. И разошлись мы, заплакав, кто куда: у кого что осталось на Руси, тот пошел на Русь, а кто был должен, тот пошел куда глаза глядят. А иные остались в Шемахе, иные же пошли в Баку работать.

А яз пошелъ к Дербенти, а из Дербенти к Бакѣ, гдѣ огнь горить неугасимы,[24] а изъ Баки пошелъ есми за море к Чебокару.

А я пошел в Дербент, а из Дербента в Баку, где огонь горит неугасимый; а из Баку пошел за море — в Чапакур.

Да тутъ есми жил в Чебокарѣ 6 мѣсяць, да в Сарѣ жил мѣсяць, в Маздраньской земли. А оттуды ко Амили, и тутъ жилъ есми мѣсяць. А оттуды к Димованту, а из Димованту ко Рею. А ту убили Шаусеня,[25] Алеевых детей и внучатъ Махметевых, и онъ их проклялъ, ино 70 городовъ ся розвалило.

И прожил я в Чапакуре шесть месяцев, да в Сари жил месяц, в Мазандаранской земле. А оттуда пошел к Амолю и жил тут месяц. А оттуда пошел к Демавенду, а из Демавенда — к Рею. Тут убили шаха Хусейна, из детей Али, внуков Мухаммеда, и пало на убийц проклятие Мухаммеда — семьдесят городов разрушилось.

А из Дрѣя к Кашени, и тутъ есми был мѣсяць, а из Кашени к Наину, а из Наина ко Ездѣи, и тутъ жилъ есми мѣсяцъ. А из Диесъ къ Сырчану, а изъ Сырчана къ Тарому, а фуники кормять животину, батманъ по 4 алтыны.[26] А изъ Торома к Лару, а изъ Лара к Бендерю, и тутъ есть пристанище Гурмызьское. И тут есть море Индѣйское, а парьсѣйскым языкомъ и Гондустаньскаа дория; и оттуды ити моремъ до Гурмыза 4 мили.

Из Рея пошел я к Кашану и жил тут месяц, а из Катана — к Наину, а из Наина к Йезду и тут жил месяц. А из Йезда пошел к Сирджану, а из Сирджана — к Тарому, домашний скот здесь кормят финиками, по четыре алтына продают батман фиников. А из Тарома пошел к Лару, а из Лара — к Бендеру — то пристань Ормузская. И тут море Индийское, по-персидски дарья Гундустанская; до Ормуза-града отсюда четыре мили идти.

А Гурмызъ есть на островѣ, а ежедень поимаеть его море по двожды на день.[27] И тут есми взял первый Великъ день,[28] а пришел есми в Гурмыз за четыре недѣли до Велика дни. А то есми городы не всѣ писал, много городов великих. А в Гурмызе есть солнце варно, человѣка сожжет. А в Гурмызе был есми мѣсяць, а из Гурмыза пошел есми за море Индѣйское по Велице дни в Радуницу,[29] в таву с конми.[30]

А Ормуз — на острове, и море наступает на него всякий день по два раза. Тут провел я первую Пасху, а пришел в Ормуз за четыре недели до Пасхи. И потому я города не все назвал, что много еще городов больших. Велик солнечный жар в Ормузе, человека сожжет. В Ормузе был я месяц, а из Ормуза после Пасхи в день Радуницы пошел я в таве с конями за море Индийское.

И шли есмя морем до Мошката 10 дни; а от Мошката до Дѣгу 4 дни; а от Дѣга Кузряту; а от Кузрята Конбаату. А тут ся родит краска да лекъ.[31] А от Конбата к Чювилю, а от Чювиля есмя пошли въ 7-ую недѣлю по Велице дни, а шли в тавѣ есмя 6 недѣль морем до Чивиля.

И шли мы морем до Маската десять дней, а от Маската до Дега четыре дня, а от Дега до Гуджарата, а от Гуджарата до Камбея. Тут родится краска да лак. От Камбея поплыли к Чаулу, а из Чаула вышли в седьмую неделю после Пасхи, а морем шли шесть недель в таве до Чаула.

И тут есть Индийская страна, и люди ходят всѣ наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а всѣ ходят брюхаты, а дѣти родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонкы всѣ нагы, а всѣ черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются бѣлому человѣку. А князь ихъ — фота на головѣ, а другая на гузнѣ;[32] а бояре у них — фота на плещѣ, а другаа на гузне, княини ходят фота на плещѣ обогнута, а другаа на гузне. А слуги княжие и боярьскые — фота на гузне обогнута, да щит, да меч в руках, а иные с сулицами, а иные с ножи, а иные с саблями, а иные с луки и стрелами; а всѣ наги, да босы, да болкаты, а волосовъ не бреют. А жонки ходят голова не покрыта, а сосцы голы; а паропки да девочки ходят наги до семи лѣт, сором не покрыт.

И тут Индийская страна, и люди ходят нагие, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу заплетены, все ходят брюхаты, а дети родятся каждый год, а детей у них много. И мужчины, и женщины все нагие да все черные. Куда я ни иду, за мной людей много — дивятся белому человеку. У тамошнего князя — фата на голове, а другая на бедрах, а у бояр тамошних — фата через плечо, а другая на бедрах, а княгини ходят — фата через плечо перекинута, другая фата на бедрах. А у слуг княжеских и боярских одна фата на бедрах обернута, да щит, да меч в руках, иные с дротиками, другие с кинжалами, а иные с саблями, а другие с луками и стрелами; да все наги, да босы, да крепки, а волосы не бреют. А женщины ходят — голова не покрыта, а груди голы, а мальчики и девочки нагие ходят до семи лет, срам не прикрыт.

А ис Чювиля сухом пошли есмя до Пали 8 дни, до индѣйскыя горы. А от Пали до Умри 10 дни, и то есть город индѣскый. А от Умри до Чюнеря 7 дни.

Из Чаула пошли посуху, шли до Пали восемь дней, до Индийских гор. А от Пали шли десять дней до Умри, то город индийский. А от Умри семь дней пути до Джуннара.

Ту есть Асатхан Чюнерскыа индийскый, а холоп меликътучаровъ.[33] А держит, сказывають, семь темъ от меликъточара. А меликътучар седит на 20 тмах; а бьется с кафары[34] 20 лѣт есть, то его побивают, то он побивает ихъ многажды. Хан же Асъ ѣздит на людех. А слонов у него много, а коней у него много добрых, а людей у него много хоросанцев.[35] А привозят ихъ из Хоросаньские земли, а иные из Орапской земли, а иные ис Туркменскые земли, а иные ис Чеботайские земли, а привозят все морем в тавах — индѣйские карабли.

Правит тут индийский хан — Асад-хан джуннарский, а служит он мелик-ат-туджару. Войска ему дано от мелик-ат-туджара, говорят, семьдесят тысяч. А у мелик-ат-туджара под началом двести тысяч войска, и воюет он с кафарами двадцать лет: и они его не раз побеждали, и он их много раз побеждал. Ездит же Асад-хан на людях. А слонов у него много, и коней у него много добрых, и воинов, хорасанцев, у него много. А коней привозят из Хорасанской земли, иных из Арабской земли, иных из Туркменской земли, иных из Чаготайской земли, а привозят их все морем в тавах — индийских кораблях.

И яз грѣшный привезлъ жеребца в Ындѣйскую землю, и дошелъ есми до Чюнеря: Богъ далъ поздорову все, а стал ми во сто рублев. Зима же у них стала с Троицына дни.[36] А зимовали есмя в Чюнерѣ, жили есмя два мѣсяца. Ежедень и нощь 4 месяцы всюда вода да грязь. В тѣ же дни у них орют да сѣют пшеницу, да тутурган, да ногут, да все сьѣстное. Вино же у них чинят в великых орѣхех — кози гундустанская;[37] а брагу чинят в татну.[38] Кони же кормят нофутом, да варят кичирисъ[39] с сахаром, да кормят кони, да с маслом, порану же дают имъ шешни.[40] В Ындѣйской же земли кони ся у них не родят, вь их землѣ родятся волы да буйволы, на тѣх же ѣздят и товар, иное возят, все дѣлают.

И я, грешный, привез жеребца в Индийскую землю, и дошел с ним до Джуннара, с Божьей помощью, здоровым, и стал он мне во сто рублей. Зима у них началась с Троицына дня. Зимовал я в Джуннаре, жил тут два месяца. Каждый день и ночь — целых четыре месяца — всюду вода да грязь. В эти дни пашут у них и сеют пшеницу, да рис, да горох, да все съестное. Вино у них делают из больших орехов, кози гундустанские называются, а брагу — из татны. Коней тут кормят горохом, да варят кхичри с сахаром да с маслом, да кормят ими коней, а с утра дают шешни. В Индийской земле кони не водятся, в их земле родятся быки да буйволы — на них ездят и товар и иное возят, все делают.

Чюнерей же град есть на острову на каменом, не одѣланъ ничѣм, Богом сотворен. А ходят на гору день по одному человѣку: дорога тесна, а двема поити нелзѣ.

Джуннар-град стоит на скале каменной, не укреплен ничем, Богом огражден. И пути на ту гору день, ходят по одному человеку: дорога узка, двоим пройти нельзя.

В Ындѣйской земли гости ся ставят по подворьем, а ѣсти варят на гости господарыни, и постелю стелют на гости господарыни, и спят с гостми. Сикиш илиресен ду шитель бересин, сикиш илимесь екъ житель берсен, достур аврат чектур, а сикиш муфут; а любят бѣлых людей.

В Индийской земле купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и постель стелют хозяйки, и спят с гостями. Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя, если не имеешь тесной связи, даешь один житель. Много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром; а любят белых людей.

Зимѣ же у них ходит люди фота на гузнѣ, а другая по плечем, а третья на головѣ; а князи и бояре толды на себя въздевают порткы, да сорочицу, да кафтан, да фота по плечем, да другою опояшет, а третьею голову увертит. А се оло, оло абрь, оло акъ, олло керем, олло рагим!

Зимой у них простые люди ходят — фата на бедрах, другая на плечах, а третья на голове; а князья да бояре надевают тогда на себя порты, да сорочку, да кафтан, да фата на плечах, другой фатой себя опояшет, а третьей фатой голову обернет. О Боже, Боже великий, Господь истинный, Бог великодушный, Бог милосердный!

А в том в Чюнерѣ ханъ у меня взял жеребца, а увѣдал, что яз не бесерменянин — русинъ. И он молвит: «Жеребца дам да тысящу златых дам, а стань в вѣру нашу — в Махмет дени; а не станеш в вѣру нашу, в Махмат дени, и жеребца возму и тысячю златых на головѣ твоей возму». А срок учинил на четыре дни, в Оспожино говѣйно на Спасов день.[41] И Господь Богъ смиловался на свой честный праздникъ, не оставил милости своеа от меня грѣшнаго и не велѣлъ погибнути в Чюнерѣ с нечестивыми. И канун Спасова дни приѣхал хозяйочи Махмет хоросанець, и бил есми ему челом, чтобы ся о мнѣ печаловал. И он ѣздил к хану в город да меня отпросил, чтобы мя в вѣру не поставили, да и жеребца моего у него взял. Таково осподарево чюдо на Спасовъ день. Ино, братие рустии християня, кто хощет поити в Ындѣйскую землю, и ты остави вѣру свою на Руси, да воскликнув Махмета да поити в Гундустанскую землю.

И в том Джуннаре хан отобрал у меня жеребца, когда узнал, что я не бесерменин, а русин. И он сказал: «И жеребца верну, и тысячу золотых впридачу дам, только перейди в веру нашу — в Мухаммеддини. А не перейдешь в веру нашу, в Мухаммеддини, и жеребца возьму, и тысячу золотых с твоей головы возьму». И срок назначил — четыре дня, на Спасов день, на Успенский по.ст. Да Господь Бог сжалился на свой честной праздник, не оставил меня, грешного, милостью своей, не дал погибнуть в Джуннаре среди неверных. Накануне Спасова дня приехал казначей Мухаммед, хорасанец, и я бил ему челом, чтобы он за меня хлопотал. И он ездил в город к Асад-хану и просил обо мне, чтобы меня в их веру не обращали, да и жеребца моего взял у хана обратно. Таково Господне чудо на Спасов день. А так, братья русские христиане, захочет кто идти в Индийскую землю — оставь веру свою на Руси, да, призвав Мухаммеда, иди в Гундустанскую землю.

Мене залгали псы бесермены, а сказывали всего много нашего товара, ано нѣт ничего на нашу землю: все товаръ бѣлой на бесерменьскую землю, перец да краска, то и дешево. Ино возят ачеи морем, ини пошлины не дают. А люди иные намъ провести пошлины не дадут. А пошлин много, а на море разбойников много. А разбивают все кафары, ни крестияне, не бесермене; а молятся каменым болваном, а Христа не знают, ни Махмета не знают.

Солгали мне псы бесермены, говорили, что много нашего товара, а для нашей земли нет ничего: все товар белый для бесерменской земли, перец да краска, то дешево. Те, кто возят волов за море, те пошлин не платят. А нам провезти товар без пошлины не дадут. А пошлин много, и на море разбойников много. Разбойничают кафары, не христиане они и не бесермены: молятся каменным болванам и ни Христа, ни Мухаммеда не знают.

А ис Чюнеря есмя вышли на Оспожин день к Бедерю, к болшому их граду.[42] А шли есмя мѣсяць до Бедеря; а от Бедеря до Кулонкеря[43] 5 дни; а отъ Кулонгеря до Кольбергу 5 дни. Промежу тѣх великих градов много городов; на всяк день по три городы, а ино и по четыре городы; колко ковов,[44] толко градов. От Чювиля до Чюнеря 20 ковов, а от Чюнеря до Бедеря 40 ковов, а от Бедеря до Кулонгеря 9 ковов, а отъ Бедеря до Колубергу 9 ковов.

А из Джуннара вышли на Успенье и пошли к Бидару, главному их городу. Шли до Бидара месяц, а от Бидара до Кулонгири — пять дней и от Кулонгири до Гулбарги пять дней. Между этими большими городами много других городов, всякий день проходили по три города, а иной день по четыре города: сколько ковов — столько и городов. От Чаула до Джуннара двадцать ковов, а от Джуннара до Бидара сорок ковов, от Бидара же до Кулонгири девять ковов, и от Бидара до Гулбарги девять ковов.

В Бедере же торгъ на кони, на товар, да на камки,[45] да на шелкъ, на всей иной товар, да купити в нем люди черные; а иные в нем купли нѣт. Да все товар ихъ гундустанской, да сьестное все овощь, а на Рускую землю товару нѣт. А все черные люди, а все злодѣи, а жонки все бляди, да вѣди, да тати, да ложь, да зелие, осподарев морят зелиемъ.

В Бидаре на торгу продают коней, камку, шелк и всякий иной товар да рабов черных, а другого товара тут нет. Товар все гундустанский, а из съестного только овощи, а для Русской земли товара нет. А здесь люди все черные., все злодеи, а женки все гулящие, да колдуны, да тати, да обман, да яд, господ ядом морят.

В Ындѣйской земли княжат все хоросанцы, и бояре всѣ хоросанцы. А гундустанцы все пѣшеходы, а ходят перед хоросанцы на конех, а иные всѣ пѣши, ходятъ борзо, а все наги да боси, да щит в руцѣ, а в другой меч, а иные с луки великими с прямыми да стрелами. А бой их все слоны. Да пѣших пускают наперед, а хоросанцы на конех да в доспѣсех, и кони и сами. А к слоном вяжут к рылу да к зубом великие мечи по кентарю[46] кованых, да оболочат ихъ в доспѣхи булатные, да на них учинены городкы, да в городкѣх по 12 человѣкъ в доспѣсех, да всѣ с пушками да с стрелами.

В Индийской земле княжат все хорасанцы, и бояре все хорасанцы. А гундустанцы все пешие и ходят перед хорасанцами, которые на конях; а остальные все пешие, ходят быстро, все наги да босы, в руке щит, в другой — меч, а иные с большими прямыми луками да со стрелами. Бой ведут все больше на слонах. Впереди идут пешие воины, за ними — хорасанцы в доспехах на конях, в доспехах и сами и кони. Слонам к голове и бивням привязывают большие кованые мечи, по кентарю весом, да облачают слонов в доспехи булатные, да на слонах сделаны башенки, и в тех башенках по двенадцать человек в доспехах, да все с пушками, да со стрелами.

Есть у них одно мѣсто, шихбъ Алудин[47] пиръ ятыр базар Алядинандъ. На год единъ базаръ, съезжается вся страна Индийская торговати, да торгуют 10 дни; от Бедеря 12 ковов. Приводят кони, до 20 тысящь коней продавати, всякый товар свозят. В Гундустаньской земли тъй торгъ лучьший, всякый товар продают и купят на память шиха Аладина, а на русскый на Покров святыя Богородица.[48] Есть в том Алянде[49] птица гукукь, летает ночи, а кличет: «кукъ-кукъ», а на которой хоромине седит, то тут человѣкъ умрет; и кто хощет еа убити, ино у ней изо рта огонь выйдет. А мамоны[50] ходят нощи, да имают куры, а живут в горѣ или в каменье. А обезьяны, то тѣ живут по лѣсу. А у них есть князь обезьяньскый, да ходит ратию своею. Да кто замает, и они ся жалуют князю своему, и онъ посылаеть на того свою рать, и оны, пришед на град, дворы разваляют и людей побьют. А рати их, сказывают, велми много, а язык у них есть свой. А детей родят много; да которой родится ни в отца, ни в матерь, ини тѣх мечют по дорогам. Ины гундустаньцы тѣх имают, да учат ихъ всякому рукодѣлию, а иных продают ночи, чтобы взад не знали бежать, а иных учат базы миканет.

Есть тут одно место — аланд, где шейх Алаеддин, святой, лежит и ярмарка. Раз в год на ту ярмарку съезжается торговать вся страна Индийская, торгуют тут десять дней; от Бидара двенадцать ковов. Приводят сюда коней — до двадцати тысяч коней — продавать, да всякий товар привозят. В Гундустанской земле эта ярмарка лучшая, всякий товар продают и покупают в дни памяти шейха Алаеддина, а по-нашему на Покров святой Богородицы. А еще есть в том Аланде птица гукук, летает ночью, кричит: «кук-кук»; а на чьем доме сядет, там человек умрет, а захочет кто ее убить, она на того огонь изо рта пускает. Мамоны ходят ночью да хватают кур, а живут они на холмах или среди скал. А обезьяны, те живут в лесу. Есть у них князь обезьяний, ходит с ратью своей. Если кто обезьян обидит, они жалуются своему князю, и он посылает на обидчика свою рать, и они, к городу придя, дома разрушают и людей убивают. А рать обезьянья, сказывают, очень велика, и язык у них свой. Детенышей родится у них много, и если который из них родится ни в мать, ни в отца, таких бросают на дорогах. Иные гундустанцы подбирают их да учат всяким ремеслам; а если продают, то ночью, чтобы они дорогу назад не могли найти, а иных учат людей забавлять.

Весна же у них стала с Покрова[51] святыа Богородица. А празднують шигу Аладину, веснѣ две недѣли по Покровѣ, а празднуют 8 дни. А весну дрьжат 3 мѣсяцы, а лѣто 3 мѣсяца, а зиму 3 мѣсяцы, а осень 3 мѣсяца.

Весна у них началась с Покрова святой Богородицы. А празднуют память шейха Алаеддина и начало весны через две недели после Покрова; восемь дней длится праздник. А весна у них длится три месяца, и лето три месяца, и зима три месяца, и осень три месяца.

В Бедери же их стол Гундустану бесерменьскому. А град есть великъ, а людей много велми. А салтан невелик — 20 лѣт,[52] а держат бояре, а княжат хоросанцы, а воюют все хоросанцы.

Бидар — стольный город Гундустана бесерменского. Город большой, и людей в нем очень много. Султан молод, двадцати лет — бояре правят, а княжат хорасанцы и воюют все хорасанцы.

Есть хоросанець меликтучар боярин,[53] ино у него двѣсте тысящь рати своей, а у Меликхана 100 тысячь, а у Фаратхана 20 тысяч, а много тѣхъ ханоз по 10 тысящь рати. А с салтаном выходят триста тысящь рати своей.

Живет здесь боярин-хорасанец, мелик-ат-туджар, так у него двести тысяч своей рати, а у Мелик-хана сто тысяч, а у Фарат-хана двадцать тысяч, и у многих ханов по десять тысяч войска. А с султаном выходит триста тысяч войска его.

А земля людна велми, а сельскыя люди голы велми, а бояре силны добрѣ и пышны велми. А все их носят на кровати своеи на серебряных, да пред ними водят кони в снастех златых до 20; а на конех за ними 300 человѣкъ, а пѣших пятьсот человѣкъ, да трубников 10 человѣкъ, да нагарниковъ 10 человѣкъ, да свирѣлников 10 человѣкъ.

Земля многолюдна, да сельские люди очень бедны, а бояре власть большую имеют и очень богаты. Носят бояр на носилках серебряных, впереди коней ведут в золотой сбруе, до двадцати коней ведут, а за ними триста всадников, да пеших пятьсот воинов, да десять трубачей, да с барабанами десять человек, да дударей десять.

Салтан же выезжает на потѣху с матерью да з женою, ино с ним человѣкъ на конех 10 тысящь, а пѣших пятьдесят тысящь, а слонов выводят двѣсте, наряженых в доспѣсех золоченых, да пред ним трубников сто человѣкъ, да плясцов сто человѣкъ, да коней простых 300 в снастех золотых, да обезьян за ним сто, да блядей сто, а все гаурокы.

А когда султан выезжает на прогулку с матерью да с женою, то за ним всадников десять тысяч следует да пеших пятьдесят тысяч, а слонов выводят двести, и все в золоченых доспехах, и перед ним — трубачей сто человек, да плясунов сто человек, да ведут триста коней верховых в золотой сбруе, да сто обезьян, да сто наложниц, гаурыки называются.

В салтанове же дворѣ семеры ворота, а в воротех седит по сту сторожев да по сту писцов кафаров. Кто поидет, ини записывают, а кто выйдет, ини записывают. А гарипов не пускают въ град. А дворъ же его чюден велми, все на вырезе да на золоте, и послѣдний камень вырезан да златом описан велми чюцно. Да во дворѣ у него суды розные.

Во дворец султана ведет семь ворот, а в воротах сидят по сто стражей да по сто писцов-кафаров. Одни записывают, кто во дворец идет, другие — кто выходит. А чужестранцев во дворец не пускают. А дворец султана очень красив, по стенам резьба да золото, последний камень — и тот в резьбе да золотом расписан очень красиво. Да во дворце у султана сосуды разные.

Город же Бедерь стерегут в нощи тысяща человѣкъ кутоваловых,[54] а ѣздят на конех в доспѣсех, да у всѣх по свѣтычю.

По ночам город Бидар охраняет тысяча стражей под начальством куттавала, на конях и в доспехах, да в руках у каждого по факелу.

А яз жеребца своего продал в Бедери. Да наложил есми у него шестьдесят да осмь футунов,[55] а кормил есми его год. В Бедери же змеи ходят по улицам, а длина еѣ двѣ сажени. Приидох же в Бедерь о заговейнѣ о Филиповѣ[56] ис Кулонгѣря, и продахъ жеребца своего о Рожествѣ.

Продал я своего жеребца в Бидаре. Издержал на него шестьдесят восемь футунов, кормил его год. В Бидаре по улицам змеи ползают, длиной по две сажени. Вернулся я в Бидар из Кулонгири на Филиппов пост, а жеребца своего продал на Рождество.

И тут бых до Великого заговейна[57] в Бедери и познася со многыми индѣяны. И сказах имъ вѣру свою, что есми не бесерменинъ исаядениени есмь християнинъ, а имя ми Офонасей, а бесерменьское имя хозя Исуфъ Хоросани.[58] И они же не учали ся от меня крыти ни о чемъ, ни о ѣствѣ, ни о торговле, ни о маназу, ни о иных вещех, ни жонъ своих не учали крыти.

И жил я здесь, в Бидаре, до Великого поста и со многими индусами познакомился. Открыл им веру свою, сказал, что не бесерменин я, а веры Иисусовой христианин, и имя мое Афанасий, а бесерменское имя — ходжа Юсуф Хорасани. И индусы не стали от меня ничего скрывать, ни о еде своей, ни о торговле, ни о молитвах, ни о иных вещах, и жен своих не стали в доме скрывать.

Да о вѣрѣ же о их распытах все, и оны сказывают: вѣруем въ Адама, а буты,[59] кажуть, то есть Адамъ и род его весь. А вѣръ въ Индѣи всѣх 80 и 4 вѣры, а все вѣрують в бута. А вѣра с вѣрою ни пиеть, ни ястъ, ни женится. А иныя же боранину, да куры, да рыбу, да яица ядять, а воловины не ядять никакаа вѣра.

Расспрашивал я их о вере, и они говорили мне: веруем в Адама, а буты, говорят, и есть Адам и весь род его. А всех вер в Индии восемьдесят и четыре веры, и все веруют в бута. А разных вер люди друг с другом не пьют, не едят, не женятся. Иные из них баранину, да кур, да рыбу, да яйца едят, но говядины никто не ест.

В Бедери же бых 4 мѣсяца и свѣщахся съ индѣяны поити к Первоти, то их Ерусалимъ, а по бесерменьскый Мягъкат, гдѣ их бутхана.[60] Там же поидох съ индѣяны да будутханы мѣсяць. И торгу у бутьханы 5 дни. А бутхана же велми велика есть, с пол-Твѣри, камена, да рѣзаны по ней дѣяния бутовыя. Около ея всея 12 рѣзано вѣнцевъ, какъ бутъ чюдеса творил, какъ ся имъ являлъ многыми образы: первое, человѣческым образомъ являлся; другое, человѣкъ, а носъ слоновъ; третье, человѣкъ, а виденье обезьанино; в четвертые, человѣкъ, а образом лютаго звѣря, а являся им все съ хвостомъ. А вырезан на камени, а хвостъ через него сажени.

Пробыл я в Бидаре четыре месяца и сговорился с индусами пойти в Парват, где у них бутхана — то их Иерусалим, то же, что для бесермен Мекка. Шел я с индусами до бутханы месяц. И у той бутханы ярмарка, пять дней длится. Велика бутхана, с пол-Твери, каменная, да вырезаны в камне деяния бута. Двенадцать венцов вырезано вкруг бутханы — как бут чудеса совершал, как являлся в разных образах: первый — в образе человека, второй — человек, но с хоботом слоновым, третий — человек, а лик обезьяний, четвертый — наполовину человек, наполовину лютый зверь, являлся все с хвостом. А вырезан на камне, а хвост с сажень, через него переброшен.

К бутхану же съезжается вся страна Индийская на чюдо бутово.[61] Да у бутхана бреются старые и молодые, жонки и девочки. А бреют на себѣ всѣ волосы, — и бороды, и головы, и хвосты. Да поидут к бутхану. Да со всякие головы емлют по двѣ шешькѣни[62] пошлины на бута, а с коней по четыре футы. А съезжается к бутхану всѣх людей бысты азаръ лекъ[63] вах башет сат азаре лек.

На праздник бута съезжается к той бутхане вся страна Индийская. Да у бутханы бреются старые и молодые, женщины и девочки. А сбривают на себе все волосы, бреют и бороды, и головы. И идут к бутхане. С каждой головы берут по две шешкени для бута, а с коней — по четыре футы. А съезжается к бутхане всего людей двадцать тысяч лакхов, а бывает время и сто тысяч лакхов.

В бутхане же бут вырезан[64] ис камени ис чернаго, велми великъ, да хвостъ у него через него, да руку правую поднялъ высоко да простеръ еѣ, аки Устенеянъ царь Цареградскый,[65] а в лѣвой руцѣ у него копие. А на нем нѣт ничего, а гузно у него обязано ширинкою, а видение обезьянино. А иные буты наги, нѣт ничего, кот ачюкъ, а жонки бутовы нагы вырѣзаны и с соромом, и з детми. А перед бутом же стоит волъ велми велик, а вырѣзан ис камени[66] ис чернаго, а весь позолочен. А целуют его в хопыто, а сыплют на него цвѣты. И на бута сыплют цвѣты.

В бутхане же бут вырезан из камня черного, огромный, да хвост его через него перекинут, а руку правую поднял высоко и простер, как Юстиниан, царь цареградский, а в левой руке у бута копье. На нем не надето ничего, только бедра повязкой обернуты, а лик обезьяний. А иные буты совсем нагие, ничего на них не надето, срам не прикрыт, и жены бутовы нагими вырезаны, со срамом и с детьми. А перед бутом — бык огромный, из черного камня вырезан и весь позолочен. И целуют его в копыто, и сыплют на него цветы. И на бута сыплют цветы.

Индѣяне же не ѣдят никоторого же мяса, ни яловичины, ни боранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, а свиней же у них велми много. Ядят же в день двожды, а ночи не ядят, а вина не пиют, ни сыты.[67] А з бесермены ни пиютъ, ни ядят. А ѣства же ихъ плоха. А один с одным ни пьет, ни ѣсть, ни з женою. А ѣдят брынец, да кичири с маслом, да травы розные ядят, а варят с маслом да с молоком, а ѣдят все рукою правою, а лѣвою не приимется ни за что. А ножа не дрьжат, а лжицы не знают. А на дорозе кто же варит себѣ кашу, а у всякого по горньцу. А от бесермен крыются, чтоб не посмотрил ни в горнець, ни въ ѣству. А толко посмотрит, ино тое ѣствы не едят. А едят, покрываются платомъ, чтобы никто не виделъ его.

Индусы же не едят никакого мяса, ни говядины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днем два раза, а ночью не едят, и ни вина, ни сыты не пьют. А с бесерменами не пьют, не едят. А еда у них плохая. И друг с другом не пьют, не едят, даже с женой. А едят они рис, да кхичри с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с молоком, а едят все правой рукой, а левою не берут ничего. Ножа и ложки не знают. А в пути, чтобы кашу варить, каждый носит котелок. А от бесермен отворачиваются: не посмотрел бы кто из них в котелок или на кушанье. А если посмотрит бесерменин, — ту еду не едят. Потому едят, накрывшись платком, чтобы никто не видел.

А намаз же их на восток, по-русьскыи. Обе руки подымают высоко, да кладут на тѣмя, да ложатся ниць на землѣ, да весь ся истягнет по земли, то их поклоны. А ѣсти же садятся, и оны омывают руки да ноги, да и рот пополаскивают. А бутханы же их без дверей, а ставлены на восток, а буты стоят на восток. А кто у них умрет, ини тѣх жгут да и попел сыплют на воду. А у жены дитя ся родит, ино бабит муж, а имя сыну дает отець, а мати дочери. А добровта у них нѣт, а сорома не знают. Пошел или пришелъ, ини ся кланяют по чернеческыи, обе руки до земли дотычют, а не говорит ничего.

А молятся они на восток, как русские. Обе руки подымут высоко да кладут на темя, да ложатся ниц на землю, весь вытянется на земле — то их поклоны. А есть садятся — руки обмывают, да ноги, да и рот полощут. Бутханы же их без дверей, обращены на восток, и буты стоят лицом на восток. А кто у них умрет, тех сжигают да пепел сыплют в реку. А когда дитя родится, принимает муж, и имя сыну дает отец, а мать — дочери. Добронравия у них нет, и стыда не знают. А когда придет кто или уходит, кланяется по-монашески, обеими руками земли касается, и все молча.

К Первоти же ѣздят о Великом заговение, къ своему буту. Их туто Иерусалимъ, а бесерменскыи Мякъка, а по-русьскы Ерусалимъ, а по-индѣйскыи Порват. А сьезжаются всѣ наги, только на гузне плат; а жонки всѣ наги, толко на гузне фота, а иные ф фотах, да на шеях жемчюгу много, да яхонтов, да на руках обручи да перстьни златы. Олло оакь! А внутрь к бутхану ѣздят на волѣх, да у вола рога окованы мѣдию, да на шеи у него триста колоколцов, да копыта подкованы мѣдию. А тѣ волы аччеи зовут.

В Парват, к своему буту, ездят на Великий пост. Тут их Иерусалим; что для бесермен Мекка, для русских — Иерусалим, то для индусов Парват. И съезжаются все нагие, только повязка на бедрах, и женщины все нагие, только фата на бедрах, а другие все в фатах, да на шее жемчугу много, да яхонтов, да на руках браслеты и перстни золотые. Ей-Богу! А внутрь, к бутхане, едут на быках, рога у каждого быка окованы медью, да на шее триста колокольцев и копыта медью подкованы. И быков они называют ачче.

Индѣяне же вола зовут отцем, а корову материю. А каломъ их пекут хлѣбы и ѣству варят собѣ, а попелом тѣмъ мажут ся по лицу, и по челу, и по всему тѣлу знамя. В недѣлю же да в понедѣлник едят однова днем. В Ындѣя же какъпа чектуръ а учюсьдерь: секишь илирсень ики жител,[68] акичаны ила атарсын алты жетел берь; булара достуръ. А куль коравашь учюзь чяр фуна хубъ, бем фуна хубѣсиа; капъкара амьчюкь кичи хошь.

Индусы быка называют отцом, а корову — матерью. На помете их пекут хлеб и кушанья варят, той золой знаки на лице, на лбу и по всему телу делают. В воскресенье и в понедельник едят они один раз на дню. В Индии же гулящих женщин много, и потому они дешевые: если имеешь с ней тесную связь, дай два жителя; хочешь свои деньги на ветер пустить — дай шесть жителей. Так в сих, местах заведено. А рабыни-наложницы дешевы: 4 фуны — хороша, 5 фун — хороша и черна; черная-пречерная амьчюкь маленькая, хороша.

От Первати же приѣхал есми в Бедерь, за пятнадцать денъ до бесерменьскаго улу багря.[69] А Великаго дни и въскресения Христова не вѣдаю, а по примѣтам гадаю Великъ день бывает християньскы первие бесерменьскаго баграма за девять дни или за десять дни. А со мною нѣт ничего, никоея книги; а книги есмя взяли с собою с Руси, ино коли мя пограбили, ини и ихъ взяли, а яз забыл вѣры крестьяньские всее. Праздники крестьянскые, ни Велика дни, ни Рожества Христова не вѣдаю, ни среды, ни пятници не знаю; а промежу есми вѣр таньгрыдан истрѣмень ол сакласын: «Олло худо, олло акь, олло ты, олло акъберъ, олло рагымъ, олло керимъ, олло рагымелъло, олло каримелло, таньгресень, худосеньсень. Богъ един, тъй царь славы, творець небу и земли».

Из Парвата приехал я в Бидар за пятнадцать дней до бесерменского улу байрама. А когда Пасха, праздник Воскресения Христова, не знаю; по приметам гадаю — наступает Пасха раньше бесерменского байрама на девять или десять дней. А со мной нет ничего, ни одной книги; книги взял с собой на Руси, да когда меня пограбили, пропали книги, и не соблюсти мне обрядов веры христианской. Праздников христианских — ни Пасхи, ни Рождества Христова — не соблюдаю, по средам и пятницам не пощусь. И, живя среди иноверных, молю я Бога, пусть он сохранит меня: «Господи Боже, Боже истинный, ты Бог, Бог великий, Бог милосердный, Бог милостивый, всемилостивейший и всемилосерднейший ты, Господи Боже. Бог един, то царь славы, творец неба и земли».

А иду я на Русь, кѣтъмышьтыр имень, урусь тутътым. Мѣсяць мартъ прошел, и яз заговѣлъ з бесермены в недѣлю, да говѣл есми мѣсяць, мяса есми не ѣлъ и ничего скоромнаго, никакие ѣствы бесерменские, а ѣлъ есми по двожды на день хлѣбъ да воду, авратыйля ятмадым. Да молился есми Христу Вседрьжителю, кто сотворил небо и землю, а иного есми не призывал никоторого именемъ, Богь олло, Богъ керим, Богъ рагимъ, Богь худо, Богъ акьберь, Богъ царь славы, олло варенно, олло рагимельно сеньсень олло ты.

А иду я на Русь с думой: погибла вера моя, постился я бесерменским постом. Месяц март прошел, начал я пост с бесерменами в воскресенье, постился месяц, ни мяса не ел, ничего скоромного, никакой еды бесерменской не принимал, а ел хлеб да воду два раза на дню, с женщиной не ложился я. И молился я Христу Вседержителю, кто сотворил небо и землю, а иного Бога именем не призывал. Господи Боже, Бог милостивый, Бог милосердный, Бог Господь, Бог великий, Бог царь славы, Бог зиждитель, Бог всемилостивейший, — это все ты, о Господи.

А от Гурмыза итти морем до Галат 10 дни, а от Галаты до Дѣгу шесть дни, а от Дѣга до Мошката 6 дни, а от Мошката[70] до Кучьзрята 10 дни, а от Кучьзрята до Камбата 4 дни, а от Камбата до Чивиля 12 дни, а от Чювиля до Дабыля 6 дни. И Дабыло же есть пристанище в Гундустани послѣднее бесерменьству. А от Дабыля до Келекота 25 дни, а от Келекота до Силяна 15 дни, а от Силяна до Шаибата мѣсяць итти, а от Шаибата до Певгу 20 дни, а от Певгу до Чини да до Мачина мѣсяць итти, морем все то хожение. А от Чини до Китаа итти сухом 6 мѣсяць, а морем 4 дни итти, арастъ хода чотьмъ.

От Ормуза морем идти до Калхата десять дней, а от Калхата до Дега шесть дней, и от Дега до Маската шесть дней, а от Маската до Гуджарата десять дней, от Гуджарата до Камбея четыре дня, а от Камбея до Чаула двенадцать дней, и от Чаула до Дабхола шесть дней. Дабхол же в Индостане пристань последняя бесерменская. А от Дабхола до Кожикоде двадцать пять дней пути, а от Кожикоде до Цейлона пятнадцать дней, а от Цейлона до Шабата месяц идти, а от Шабата до Пегу двадцать дней, а от Пегу до Южного Китая месяц идти — морем весь тот путь. А от Южного Китая до Северного идти сухим путем шесть месяцев, а морем четыре дня идти. Да устроит мне Господь крышу над головой.

Гурмыз же есть пристанище велико, всего свѣта люди в нем бывают, всякый товар в нем есть, что во всем свѣте родится, то в Гурмызе есть все. Тамга же велика, десятое съ всего емлют.

Ормуз — пристань большая, со всего света люди тут бывают, всякий товар тут есть; что в целом свете родится, то в Ормузе все есть. Пошлина же большая: со всякого товара десятую часть берут.

Камбаят же пристанище Индийскому морю всему, а товаръ в нем все дѣлают алачи, да пестреди,[71] да киндяки, да чинят краску нил, да родится в нем лекь да ахикь да лон.

Камбей — пристань всего Индийского моря. Делают тут на продажу алачи да пестряди, да киндяки, да делают тут краску синюю, да родится тут лак, да сердолик, да соль.

Дабыло же есть пристанище велми велико, а приводят кони из Мисюря, изо Арабъстани, изъ Хоросани, ис Туркустани, из Негостани, да ходят сухом мѣсяць до Бедери да до Кельбергу.

Дабхол — тоже пристань весьма большая, привозят сюда коней из Египта, из Аравии, из Хорасана, из Туркестана, из Бендер-Ормуза; отсюда ходят сухим путем до Бидара и до Гулбарги месяц.

А Келекот же есть пристанище Индѣйскаго моря всего. А проити его не дай Бог никакову костяку: а кто его не увидит, тот поздорову не приидет морем. А родится в нем перець, да зеньзебил, да цвѣт, да мошкат, да каланфуръ, да корица, да гвоздники, да пряное коренье да адряк,[72] да всякого коренья в нем родится много. Да все в немъ дешево. Да кул да калавашь писааръ хубь сия.

И Кожикоде — пристань всего Индийского моря. Пройти мимо нее не дай Бог никакому судну: кто ее пропустит, тот дальше по морю благополучно не пройдет. А родится там перец, да имбирь, да цветы муската, да орех мускатный, да каланфур — корица, да гвоздика, коренья пряные, да адряк, да всякого коренья родится там много. И все тут дешево. А рабы и рабыни многочисленны, хорошие и черные.

А Силянъ же есть пристанище Индѣйскаго моря немало, а в немъ лежит баба Адамъ на горѣ на высоцѣ. Да около еѣ родится камение драгое, да червьцы, да фатисы, да бабугури, да бинчаи, да хрусталь, да сумбада.[73] Да слоны родятся, да продают ихъ в локот,[74] да девякуши продают в вѣс.

А Цейлон — пристань немалая на Индийском море, и там на горе высокой лежит праотец Адам. А около горы добывают драгоценные камни: рубины, да фатисы, да агаты, да бинчаи, да хрусталь, да сумбаду. Слоны там родятся, и цену им по росту дают, а гвоздику на вес продают.

А Шабатское пристанище[75] Индѣйскаго моря велми велико. А хоросанцем дают алафу по тѣнке на день,[76] и великому и малому. А кто в нем женится хоросанець, и князь шабатскый дает по тысячи тенекъ на жертву, да алафу дает на всякый мѣсяць по пятидесяти тенекъ. Да родится в Шабате шолкъ, да сандалъ, да жемчюгъ, да все дешево.

А Шабатская пристань на Индийском море весьма большая. Хорасанцам платят там жалованье по тенке на день и большому, и малому. А женится хорасанец, ему князь шабатский дает тысячу тенек на жертву да жалованья каждый месяц по пятьдесят тенек дает. А в Шабате родится шелк, да сандал, да жемчуг, — и все дешево.

А в Пегу же есть пристанище немало. Да все в нем дербыши живут индийскыи, да родятся в нем камение драгое, маникъ, да яхут, да кирпук,[77] а продают же каменье деръбыши.

А Пегу тоже пристань немалая. Живут там индийские дервиши, а родятся там драгоценные камни: маник, да яхонт, да кирпук, и продают те камни дервиши.

А Чинское же да Мачинское пристанище велми велико, да дѣлают в нем чини, да продают же чини в вѣс, а дешево. А жоны их с мужи своими спят в день, а ночи жены их ходят спати к гарипом да спят с гарипы, да дают имъ алафу, да приносят с собою ѣству сахарную да вино сахарное, да кормят да поят гостей, чтобы еѣ любил, а любят гостей людей бѣлых, занже их люди черны велми. А у которые жены от гостя зачнется дитя, и мужи дают алафу; а родится дитя бѣло, ино гостю пошлины 300 тенекъ, а черное родится, ино ему нѣт ничего, что пилъ да ѣлъ, то ему халялъ.

Китайская же пристань весьма велика. Делают там фарфор и продают его на вес, дешево. А жены их со своими мужьями спят днем, а ночью ходят к приезжим чужестранцам да спят с ними, и дают они чужестранцам деньги на содержание, да приносят с собой кушанья сладкие, да вино сладкое, да кормят и поят купцов, чтобы их любили, а любят купцов, людей белых, потому что люди их страны очень черны. А зачнет жена от купца дитя, то купцу деньги на содержание муж дает. А родится дитя белое, тогда купцу платят триста тенек, а черное дитя родится, тогда купцу ничего не платят, а что пил, да ел, то даром по их обычаю.

Шаибат же от Бедеря 3 мѣсяцы, а от Дабыля до Шабата 2 мѣсяца морем итти, Мачим да Чим от Бедеря 4 мѣсяцы морем итти, а там же дѣлают чими, да все дешево. А от Силяна 2 мѣсяца итти морем, а до Келекота мѣсяць итти.

Шабат же от Бидара в трех месяцах пути; а от Дабхола до Шабата — два месяца морем идти, а до Южного Китая от Бидара четыре месяца морем идти, делают там фарфор, да все дешево. А до Цейлона идти морем два месяца, а до Кожикоде месяц идти.

В Шаибате же родится шолкъ, да инчи, да жемчюг, да сандалъ; слоны же продают в локот. В Силяне же родится аммоны,[78] да червьцы, да фатисы, да хрусталь, да бабугури. В Лекоте же родится перець, да мошкат, да гвоздники, да фуфал, да цвѣт. В Кузряте же родится краска да лукь, да в Камбояти родится ахикь.

В Шабате же родится шелк, да инчи — жемчуг скатный, да сандал; слонам цену по росту дают. На Цейлоне родятся аммоны, да рубины, да фатисы, да хрусталь, да агаты. В Кожикоде родится перец, да мускатный орех, да гвоздика, да плод фуфал, да цветы муската. В Гуджарате родится краска да лак, а в Камбее — сердолик.

Во Рачюре же родится алмаз бир кона да новъ кона же алмаз. Продают почку по пяти рублев,[79] а доброго по десяти рублевъ, новаго же почка алмазу пѣнечьче кени, сия же чара — шеше кѣнь, а сипит екъ тенка. Алмаз родится в горѣ каменой а продают же ту гору каменую локот по двѣ тысячи фунтов златых новаго алмаза, а кона алмазу продаютъ в локот по десяти тысяч фунтовъ златых. А земля же таа Меликъханова, а холопъ салтанов. А от Бедеря 30 ковов.

В Райчуре же родятся алмазы старой копи и новой копи. Алмаз продают по пять рублей почка, а очень хорошего — по десять рублей. Почка алмаза новой копи по пять кени, черного — по четыре—шесть кени, а белого алмаза — одна тенка. Алмазы родятся в горе каменной, и платят за локоть той горы каменной: новой копи — по две тысячи фунтов золотых, а старой копи — по десять тысяч фунтов. А землей той владеет Мелик-хан, султану служит. А от Бидара тридцать ковов.

А сыто жидове зовут Шабат своими жидовы, а то лжут; а шаибатене не жидова, ни бесермена, ни крестьяне, иная вѣра индийскаа, ни с худы, ни з бесермены ни пиют, ни ядят, а мяса никакова не ядят. Да в Шабате же все дешево. А родится шолкъ да сахар, велми дешев. Да по лѣсу у них мамоны ходят да обезьяны, да по дорогам людей дерут; ино у них ночи по дорогам не смѣют ѣздити обезьянъ дѣля да мамон дѣля.

А что евреи говорят, что жители Шабата их веры, то неправда: они не евреи, не бесермены, не христиане, иная у них вера, индийская, ни с иудеями, ни с бесерменами не пьют, не едят и мяса никакого не едят. Все в Шабате дешево. Родится там шелк да сахар, и все очень дешево. По лесу у них мамоны ходят да обезьяны, да по дорогам на людей нападают, так что из-за мамонов да обезьян у них ночью по дорогам ездить не смеют.

От Шабата же 10 мѣсяць сухом итти, а морем 4 мѣсяцы аукыиков.[80] А у оленей кормленых рѣжут пупки, а в нем мускус родится; а дикие олени пупкы из собя роняют по полю и по лѣсу, ино ис тѣх воня выходит, да и сь ѣсть тот не свѣж.

От Шабата посуху десять месяцев идти, а морем — четыре месяца аукыиков. У оленей домашних режут пупки — в них мускус родится, а дикие олени пупки роняют по полю и по лесу, но запах они теряют, да и мускус тот несвежий бывает.

Мѣсяца маиа 1 день Велик день взял есми в Бедере[81] в бесерменском в Гундустанѣ, а бесермена баграм взяли в середу мѣсяца;[82] а заговѣл есми мѣсяца априля 1 день. О благовѣрнии рустии кристьяне! Иже кто по многим землям много плавает, во многия беды впадают и вѣры ся да лишают крестьяньские. Аз же, рабище Божий Афонасий, сжалихся по вѣре крестьянской. Уже проидоша 4 Великая говѣйна и 4 проидоша Великыя дни, аз же грѣшный не вѣдаю, что есть Велик день или говѣйно, ни Рожества Христова не знаю, ни иных праздников не вѣдаю, ни среды, ни пятницы не вѣдаю — а книг у меня нѣту. Коли мя пограбили, ини книги взяли у меня. Азъ же от многия беды поидох до Индѣя, занже ми на Русь поити нѣ с чем, не осталось у меня товару ничего. Первый же Велик день взял есми в Каинѣ, а другый Велик день въ Чебокару[83] в Маздраньской землѣ, третей Велик день в Гурмызе, четвертый Велик день взял есми в Ындѣе з бесермены в Бедерѣ; ту же много плаках по вѣре кристьяньской.

Месяца мая в первый день отметил я Пасху в Индостане, в Бидаре бесерменском, а бесермены праздновали байрам в середине месяца; а поститься я начал месяца апреля в первый день. О благоверные христиане русские! Кто по многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую теряет. Я же, рабище Божий Афанасий, исстрадался по вере христианской. Уже прошло четыре Великих поста и четыре Пасхи прошли, а я, грешный, не знаю, когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не соблюдаю, ни других праздников, ни среды, ни пятницы не соблюдаю: книг у меня нет. Когда меня пограбили, книги у меня взяли. И я от многих бед пошел в Индию, потому что на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара. Первую Пасху праздновал я в Каине, а другую Пасху в Чапакуре в Мазандаранской земле, третью Пасху — в Ормузе, четвертую Пасху в Индии, среди бесермен, в Бидаре, и тут много печалился по вере христианской.

Бесерменин же Меликъ, тот мя много понуди в вѣру бесерменьскую стати. Аз же ему рекох: «Господине! Ты намаз каларъсень, мен да намаз киларьменъ; ты бешь намазъ кыларъсиз, мен да 3 каларемен; мень гарипъ, а сень инчай». Он же ми рече: «Истинну ты не бесерменин кажешися, а крестьяньства не знаешь». Азъ же во многыя в помышлениа впадох, и рекох в себѣ: «Горе мнѣ, окаянному, яко от пути истиннаго заблудихся и пути не знаю, уже камо поиду. Господи Боже Вседрьжителю, творець небу и земли! Не отврати лица от рабища твоего, яко въ скорби есмь. Господи! Призри на мя и помилуй мя, яко твое есмь создание; не отврати мя, Господи, от пути истиннаго, настави мя, Господи, на путь правый, яко никоея же добродѣтели в нужи тъй не сътворих тобѣ, Господи Боже мой, яко дни своя преплых во злѣ все. Господи мой, олло перводигерь, олло ты, карим олло, рагим олло, карим олло, рагимелло; ахамдулимо. Уже проидоша Великия дни четыре в бесерменской землѣ, а крестьянства не оставих. Дале Богъ вѣдает, что будет. Господи Боже мой, на тя уповах, спаси мя, Господи Боже мой».

Бесерменин же Мелик сильно понуждал меня принять веру бесерменскую. Я же ему сказал: «Господин! Ты молитву совершаешь и я также молитву совершаю. Ты молитву пять раз совершаешь, я — три раза. Я — чужестранец, а ты — здешний». Он же мне говорит: «Истинно видно, что ты не бесерменин, но и христианских обычаев не соблюдаешь». И я сильно задумался, и сказал себе: «Горе мне, окаянному, с пути истинного сбился и не знаю уже, по какому пути пойду. Господи, Боже Вседержитель, творец неба и земли! Не отврати лица от рабища твоего, ибо в скорби пребываю. Господи! Призри меня и помилуй меня, ибо я создание твое; не дай, Господи, свернуть мне с пути истинного, наставь меня, Господи, на путь правый, ибо в нужде не был я добродетелен перед тобой, Господи Боже мой, все дни свои во зле прожил. Господь мой, Бог покровитель, ты, Боже, Господи милостивый, Господь милосердный, милостивый и милосердный. Хвала Богу. Уже прошло четыре Пасхи, как я в бесерменской земле, а христианства я не оставил. Далее Бог ведает, что будет. Господи Боже мой, на тебя уповал, спаси меня, Господи Боже мой».

В Ындѣе же бесерменской, в Великом Бедерѣ, смотрил есми на Великую нощь на Великый день Волосыны да Кола в зорю вошли, а Лось главою стоит на восток.

В Бидаре Великом, в бесерменской Индии, в Великую ночь на Великий день смотрел я, как Плеяды и Орион в зарю вошли, а Большая Медведица головою стояла на восток.

На багрям на бесерменской выѣхал султан на теферич, ино с ним 20 возыров великых, да триста слонов наряженых в доспѣсех булатных да з городки, да и городкы окованы. Да в городкѣх по 6 человѣкъ в доспѣсех, да и с пушками да и с пищалми, а на великом слоне по 12 человѣкъ. Да на всяком по два проборца великых, да к зубом повязаны великые мечи по кентарю, да к рылу привязаны великыа желѣзныа гири.[84] Да человѣкъ седит в доспѣсе промежу ушей, да крюк у него желѣзной великой, да тѣм его правят. Да коней простых тысяща в снастѣхъ златых,[85] да верьблюдов сто с нагарами, да трубников 300, да плясцов 300, да ковре 300. Да на салтане кавтан весь сажен яхонты, да на шапке чичяк олмаз великый, да саадак[86] золот сь яхонты, да три сабли на нем золотом окованы, да седло золото, да снасть золота, да все золото. Да пред ним скачет кафаръ пѣшь да играет теремцомъ,[87] да за ним пѣших много. Да за ним благой слонъ идет, а весь в камкѣ наряженъ, да обивает люди, да чѣпь у него желѣзна велика во рте, да обивает кони и люди, кто бы на салтана не наступил блиско.

На байрам бесерменский совершил султан торжественный выезд: с ним двадцать везиров великих выехало да триста слонов, наряженных в булатные доспехи, с башенками, да и башенки окованы. В башенках по шесть человек в доспехах с пушками и пищалями, а на больших слонах по двенадцать человек. И на каждом слоне по два знамени больших, а к бивням привязаны большие мечи весом по кентарю, а на шее — огромные железные гири. А между ушей сидит человек в доспехах с большим железным крюком — им слона направляет. Да тысяча коней верховых в золотой сбруе, да сто верблюдов с барабанами, да трубачей триста, да плясунов триста, да триста наложниц. На султане кафтан весь яхонтами унизан, да шапка-шишак с огромным алмазом, да саадак золотой с яхонтами, да три сабли на нем все в золоте, да седло золотое, да сбруя золотая, все в золоте. Перед ним кафир бежит вприпрыжку, теремцом поводит, а за ним пеших много. Позади идет злой слон, весь в камку наряжен, людей отгоняет, большая железная цепь у него в хоботе, отгоняет ею коней и людей, чтоб к султану не подступали близко.

И брат султанов, а тот седит на кровати на золотой, да над ним терем оксамитен, да маковица золота съ яхонты, да несут его 20 человѣкъ.

А брат султана сидит на золотых носилках, над ним балдахин бархатный, а маковка — золотая с яхонтами, и несут его двадцать человек.

А махтумъ[88] седит на кровати же на золотой, да над ним терем шидян с маковицею золотою, да везут его на 4-х конех в снастехъ златых. Да около его людей многое множество, да пред нимъ певцы, да плясцов много; да всѣ з голыми мечи, да с саблями, да с щиты, да с сулицами, да с копии, да с луки с прямыми с великими. Да кони всѣ в доспѣсех, да саадаки на них. А иные наги всѣ, одно платище на гузне, сором завѣшен.

А махдум сидит на золотых же носилках, а балдахин над ним шелковый с золотой маковкой, и везут его четыре коня в золотой сбруе. Да около него людей великое множество, да перед ним певцы идут и плясунов много; и все с обнаженными мечами да саблями, со щитами, дротиками да копьями, с прямыми луками большими. И кони все в доспехах, с саадаками. А остальные люди нагие все, только повязка на бедрах, срам прикрыт.

В Бедере же мѣсяць стоит три дни полонъ. В Бедере же сладкаго овощу нѣт. В Гундустани же силнаго вару нѣт. Силен варъ в Гурмызе да в Кятобагряим, гдѣ ся жемчюг родит, да в Жидѣ, да в Бакѣ, да в Мисюрѣ, да в Оръобьстани, да в Ларѣ. А в Хоросанской землѣ варно, да не таково. А в Чеготани велми варно. В Ширязи, да въ Езди, да в Кашини варно, да вѣтръ бывает. А в Гиляи душно велми да парище лихо, да в Шамахѣе паръ лих; да в Вавилоне варно, да в Хумитѣ, да в Шамѣ варно, а в Ляпѣ не так варно.

В Бидаре луна полная стоит три дня. В Бидаре сладкого овоща нет. В Индостане большой жары нет. Очень жарко в Ормузе и на Бахрейне, где жемчуг родится, да в Джидде, да в Баку, да в Египте, да в Аравии, да в Ларе. А в Хорасанской земле жарко, да не так. Очень жарко в Чаготае. В Ширазе, да в Йезде, да в Кашане жарко, но там ветер бывает. А в Гиляне очень душно и парит сильно, да в Шамахе парит сильно; в Багдаде жарко, да в Хумсе и в Дамаске жарко, а в Халебе не так жарко.

А в Севастий губѣ да в Гурзыньской землѣ добро обилно всѣм. Да Турская земля обилна велми. Да в Волоской землѣ обилно и дешево все съѣстное. Да и Подолская земля обилна всѣм. А Русь еръ тангрыд сакласын; олло сакла, худо сакла! Бу даниада муну кибить ерь ектуръ; нечикь Урус ери бегляри[89] акой тугиль: Урусь ерь абоданъ болсынъ; растъ кам даретъ. Олло, худо, Богъ, данъиры.

В Сивасской округе и в Грузинской земле всего в изобилии. И Турецкая земля всем обильна. И Молдавская земля обильна, и дешево там все съестное. Да и Подольская земля всем обильна. А Русь Бог да сохранит! Боже, сохрани ее! Господи, храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя эмиры Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость! Боже, Боже, Боже, Боже!

Господи Боже мой! На тя уповах, спасти мя, Господи! Пути не знаю, иже камо поиду из Гундустана: на Гурмыз поити, а из Гурмыза на Хоросан пути нѣту, ни на Чеготай пути нѣту, ни в Бодату пути нѣт, ни на Катабогряим пути нѣту, ни на Ездь пути нѣт, ни на Рабостан пути нѣт. То вездѣ булгакъ стал; князей вездѣ выбил. Яишу мырзу убил Узоасанбѣгъ,[90] а султан Мусяитя окормыли,[91] а Узуосанбекъ на Ширязе сѣлъ, и земля ся не окрепила, а Едигерь Махмет,[92] а тот к нему не ѣдет, блюдется. А иного пути нѣт никуды. А на Мякку итти, ино стати в вѣру бесерменскую. Занеже крестьяне не ходят на Мякку вѣры дѣля, что ставять в вѣру. А жити в Гундустани, ино вся собина исхарчити, занеже у них все дорого: один есми человѣкъ, ино по полутретья алтына на харчю идет на день, а вина есми не пивал, ни сыты.

Господи, Боже мой! На тебя уповал, спаси меня, Господи! Пути не знаю — куда идти мне из Индостана: на Ормуз пойти — из Ормуза на Хорасан пути нет, и на Чаготай пути нет, ни в Багдад пути нет, ни на Бахрейн пути нет, ни на Йезд пути нет, ни в Аравию пути нет. Повсюду усобица князей повыбивала. Мирзу Джехан-шаха убил Узун Хасан-бек, а султана Абу-Саида отравили, Узун Хасан-бек Шираз подчинил, да та земля его не признала, а Мухаммед Ядигар к нему не едет: опасается. А иного пути нет. На Мекку пойти — значит принять веру бесерменскую. Потому, веры ради, христиане и не ходят в Мекку: там в бесерменскую веру обращают. А в Индостане жить — значит издержаться совсем, потому что тут у них все дорого: один я человек, а на харч по два с половиной алтына в день идет, хотя ни вина я не пивал, ни сыты.

Меликътучар два города взял индийскых,[93] что разбивали по морю Индийскому. А князей поималъ семь да казну их взял, юкъ яхонтов, да юкь алмазу да кирпуков, да сто юков товару дорогово, а иного товару безчислено рать взяла. А стоял под городом два года,[94] а рати с ним двѣсте тысячь, да слоновъ сто, да 300 верблюдов.

Мелик-ат-туджар взял два города индийских, что разбойничали на Индийском море. Семь князей захватил да казну их взял: вьюк яхонтов, вьюк алмазов, да рубинов, да дорогих товаров сто вьюков, а иных товаров его рать без числа взяла. Под городом стоял он два года, и рати с ним было двести тысяч, да сто слонов, да триста верблюдов.

Меликътучар пришол с ратию своею к Бедерю на курбантъ багрям, а по-рускому на Петров день. И султанъ послал 10 возыревъ стрѣтити его за 10 ковов, а в ковѣ по 10 верстъ, а со всяким возырем по 10 тысяч рати своей да по 10 слоновъ в доспѣсех.

В Бидар мелик-ат-туджар вернулся со своею ратью на курбан байрам, а по-нашему — на Петров день. И султан послал десять везиров встретить его за десять ковов, а в кове — десять верст, и с каждым везиром послал по десять тысяч своей рати да по десять слонов в доспехах.

А у меликътучара на всяк день садятся за софрею по пятисот человѣкъ. А с ним садятся три возыри за его скатертию, а с возырем по 50 человѣкъ, а его 100 человѣкъ бояринов вшеретных. У меликътучара на конюшне коней 2000, да 1000 осѣдланых и день и нощь стоят готовы, да 100 слонов на конюшне. Да на всякую нощь двор его стерегут сто человѣкъ в доспѣсех, да 20 трубников, да 10 нагаръ, да 10 бубнов великых — по два человѣка бьют.

У мелик-ат-туджара садится за трапезу каждый день по пятьсот человек. С ним вместе за трапезу садятся три везира, и с каждым везиром по пятьдесят человек, да еще сто его бояр ближних. На конюшне у мелик-ат-туджара две тысячи коней да тысячу коней оседланными день и ночь держат наготове, да сто слонов на конюшне. И каждую ночь дворец его охраняют сто человек в доспехах, да двадцать трубачей, да десять человек с барабанами, да десять бубнов больших — бьют в каждый по два человека.

Мызамылкъ, да Мекхан, да Хафаратхан, а тѣ взяли три городы великие.[95] А с ними рати своей 100 тысяч человѣкъ да 50 слонов. А тѣ взял бесчислено яхонтов да камени всякого драгаго много множьство. А все то камение, да яхонты, да алмаз покупили на меликтучара, заповѣдал дѣлярем пришли[96] что гостем не продавати, а тѣ пришли о Оспожинѣ дни к Бедерю граду.

Низам-ал-мульк, Мелик-хан да Фатхулла-хан взяли три города больших. А рати с ними было сто тысяч человек да пятьдесят слонов. И захватили они яхонтов без числа, да других драгоценных камней множество. И все те камни, да яхонты, да алмазы скупили от имени мелик-ат-туджара, и он запретил мастерам продавать их купцам, что пришли в Бидар на Успенье.

Султан выѣзжает на потѣху в четвергъ да во вторникъ, да три с ним возыри выезжают. А брат выезжает султанов в понедѣлник с материю да с сестрою. А жонок двѣ тысячи выеждает на конех да на кроватех на золоченых, да коней пред ними простых сто в доспѣсех золотых. Да пѣших с нею много велми, да два возыря, да 10 возореней, да 50 слонов в попонах сукняных. Да по 4 человѣкы на слонѣ сидит нагих, одно платище на гузне. Да жонки пѣшие наги, а тѣ воду за ними носят пити да подмыватися, а одинъ у одного воды не пиет.

Султан выезжает на прогулку в четверг и во вторник, и с ним выезжают три везира. Брат султана совершает выезд в понедельник с матерью да с сестрой. И женок две тысячи выезжает на конях да на носилках золоченых, да перед ними ведут сто верховых коней в золотых доспехах. Да пеших множество, да два везира и десять везирыней, да пятьдесят слонов в суконных попонах. А на слонах сидит по четыре человека нагих, только повязка на бедрах. И пешие женки наги, носят они за ними воду — пить и умываться, но один у другого воды не пьет.

Меликътучар выехалъ воевати индѣян с ратию своею из града Бедеря на память шиха Аладина, а по-рускому на Покров святыя Богородица, а рати вышло с ним 50 тысящь, а султан послал рати своей 50 тысящь, да три с ними возыри пошли, а с ними 30 тысячь. Да сто слонов с ними пошло з городкы да в доспѣсех да на всяком слонѣ по 4 человѣкы с пищалми. Меликътучар пошол воевати Чюнедара великое княжение индийское.

Мелик-ат-туджар со своей ратью выступил из города Бидара против индусов в день памяти шейха Алаеддина, а по-нашему — на Покров святой Богородицы, и рати с ним вышло пятьдесят тысяч, да султан послал своей рати пятьдесят тысяч, да пошли с ними три везира и с ними еще тридцать тысяч воинов. И пошли с ними сто слонов в доспехах и с башенками, а на каждом слоне по четыре человека с пищалями. Мелик-ат-туджар пошел завоевывать Виджаянагар — великое княжество индийское.

А у бинедарьскаго князя[97] 300 слонов да сто тысяч рати своей, а коней 50 тысяч у него.

А у князя виджаянагарского триста слонов да сто тысяч рати, а коней у него — пятьдесят тысяч.

Султан выѣхал из града Бедеря восмой мѣсяць по Велице дни.[98] Да с нимъ возыревъ выехало 26 возыревъ; 20 возыревъ бесерменьскых, а 6 возыревъ индийских. А с султаном двора его выѣхало сто тысяч рати своей конных людей, а двѣсте тысяч пѣших, да 300 слонов з городки да в доспѣсех, да сто лютых звѣрей на двою чепѣхъ.

Султан выступил из города Бидара на восьмой месяц после Пасхи. С ним выехало двадцать шесть везиров — двадцать бесерменских везиров и шесть везиров индийских. Выступили с султаном двора его рати сто тысяч конных людей, двести тысяч пеших, триста слонов в доспехах и с башенками да сто лютых зверей на двойных цепях.

А з братом салтановымъ вышло двора его 100 тысячь конных, да 100 тысяч пѣших людей, да 100 слонов наряженых в доспѣсех.

А с братом султана вышло двора его сто тысяч конных, да сто тысяч пеших, да сто слонов в доспехах.

А за Малханом вышло двора его 20 тысяч конныхъ, а пѣших 60 тысяч, да 20 слонов наряженых. А з Бездерханом вышло 30 тысяч конных, да и з братом, да пѣших сто тысяч, да слонов 25 наряженых с городки. А с Сулханом вышло двора его 10 тысяч конных:, а пѣших 20 тысяч, да 10 слонов з городки. А с Возырханом вышло 15 тысяч конных; людей, да пѣших 30 тысяч, да 15 слоновъ наряженых. А с Кутовалханом вышло двора его 15 тысяч конных, да пѣших 40 тысяч, да 10 слонов. А со всяким возырем по 10 тысяч, а с ыным 15 тысяч конных, а пѣших 20 тысяч.

А с Мал-ханом вышло двора его двадцать тысяч конных, шестьдесят тысяч пеших, да двадцать слонов в доспехах. А с Бедер-ханом и его братом вышло тридцать тысяч конных, да пеших сто тысяч, да двадцать пять слонов, в доспехах и с башенками. А с Сул-ханом вышло двора его десять тысяч конных, да двадцать тысяч пеших, да десять слонов с башенками. А с Везир-ханом вышло пятнадцать тысяч конных людей, да тридцать тысяч пеших, да пятнадцать слонов в доспехах. А с Кутувал-ханом вышло двора его пятнадцать тысяч конных, да сорок тысяч пеших, да десять слонов. А с каждым везиром вышло по десять тысяч, а с некоторыми и по пятнадцать тысяч конных, а пеших — по двадцать тысяч.

А с ындѣйским авдономом вышло рати своей 40 тысяч конных людей, а пѣшихъ людей сто тысяч, да 40 слоновъ наряженых в доспѣсех, да по 4 человѣкы на них с пищалми.

С князем виджаянагарским вышло рати его сорок тысяч конных, а пеших сто тысяч да сорок слонов, в доспехи наряженных, и на них по четыре человека с пищалями.

А с султаном вышло возырев 26, а со всякымъ возырем по десяти тысяч рати своей, а пѣшихъ 20 тысящ, а с ыным возырем 15 тысяч конных людей и пѣших 30 тысяч. А индѣйскии 4 возыри великих, а с ними рати своей 40 тысячь конных людей, а пѣших сто тысяч. И султан ополѣлся на индѣян, что мало вышло с ним, и он еще прибавилъ 20 тысяч пѣших людей, двѣ тысячи конных людей, да 20 слонов. Такова сила султанова индѣйскаго бесерменьскаго. Мамет дени иариа. А растъ дени худо донот — а правую вѣру Богъ вѣдает. А праваа вѣра Бога единаго знати, и имя его призывати на всяком мѣсте. чисте чисто.[99]

А с султаном вышло двадцать шесть везиров, и с каждым везиром по десять тысяч конной рати, да пеших по двадцать тысяч, а с иным визиром по пятнадцать тысяч конных людей и по тридцать тысяч пеших. А великих индийских везиров четыре, а с ними вышло конной рати сорок тысяч да сто тысяч пеших. И разгневался султан на индусов, что мало людей с ними вышло, и прибавили еще пеших двадцать тысяч, да две тысячи конных, да двадцать слонов. Такова сила султана индийского, бесерменского. Мухаммедова вера годится. А раст дени худо донот — а правую веру Бог ведает. А правая вера — единого Бога знать и имя его во всяком месте чистом в чистоте призывать.

В пятый же Велик день възмыслих ся на Русь. Идох из Бедеря града за мѣсяць до улу багряма[100] бесерменьскаго Мамет дени розсулял. А Велика дни крестьянскаго не вѣдаю Христова въскресения, а говѣйно же ихъ говѣх з бесермены, и розговѣхся с ними, и Велик день взял в Кельбери[101] от Бедери 10 ковов.

На пятую Пасху решился я на Русь идти. Вышел из Бидара за месяц до бесерменского улу байрама по вере Мухаммеда, посланника божья. А когда Пасха, Воскресение Христово, — не знаю, постился с бесерменами в их пост, с ними и разговелся, а Пасху отметил в Гулбарге, от Бидара в десяти ковах.

Султан пришол да меликътучаръ с ратию своею 15 день по улѣ багрямѣ, а в Келбергу. А война ся имъ не удала, один город взяли индийской,[102] а людей их много изгибло, и казны много истеряли.

Султан пришел в Гулбаргу с мелик-ат-туджаром и с ратью своей на пятнадцатый день после улу байрама. Война им не удалась — один город взяли индийский, а людей много у них погибло и казны много поистратили.

А индийскый же салтан кадам велми силен, и рати у него много. А сидит в горѣ в Бичинѣгѣрѣ, а град же его велми велик. Около его три ровы, да сквозѣ его река течет. А с одну страну его женьгѣль злый, а з другую страну пришол долъ, и чюдна мѣста велми и угодна на все. На ону же страну приитти нѣкуды, сквозѣ градо дрога, а града же взяти нѣкуды, пришла гора велика да деберь зла тикень. Под городом же стаяла рать мѣсяць,[103] и люди померли безводни, да голов велми много изгибло з голоду да с безводицы. А на воду смотрит, а взяти нѣкуды.

А индийский великий князь могуществен, и рати у него много. Крепость его на горе, и стольный город его Виджаянагар очень велик. Три рва у города, да река через него течет. По одну сторону города густые джунгли, а с другой стороны долина подходит — удивительное место, для всего пригодное. Та сторона не проходима — путь через город идет; ни с какой стороны город не взять: гора там огромная да чащоба злая, колючая. Стояла рать под городом месяц, и люди гибли от жажды, и очень много людей поумирало от голода да от жажды. Смотрели на воду, да не подойти к ней.

А град же взял индийской меликъчанъ хозя, а взял его силою, день и нощь бился з городомъ 20 дни, рать ни пила, ни ѣла, под городом стояла с пушками. А рати его изгибло пять тысяч люду добраго. А город взял, ини высѣкли 20 тысяч поголовья мужскаго и женьскаго, а 20 тысяч полону взял великаго и малаго. А продавали голову полону по 10 тенекъ, а иную по 5 тенекъ, а робята по две тенкы. А казны же не было ничего. А болшаго города не взял.

Ходжа мелик-ат-туджар взял другой город индийский, силой взял, день и ночь бился с городом, двадцать дней рать ни пила, ни ела, под городом с пушками стояла. И рати его погибло пять тысяч лучших воинов. А взял город — вырезали двадцать тысяч мужского полу и женского, а двадцать тысяч — и взрослых, и малых — в плен взяли. Продавали пленных по десять тенек за голову, а иных и по пять, а детей — по две тенки. Казны же совсем не взяли. И стольного города он не взял.

А отъ Кельбергу поидох до Кулури. А в Кулури же родится ахикь, и ту его дѣлают, на весь свѣт оттуду его розвозят. А в Курили же алмазников триста сулях микунѣт. И ту же бых пять мѣсяць, а оттуду же поидох Калики. Ту же бозар велми великъ. А оттуду поидох Конаберга, а от Канаберга поидох к шиху Аладину. А от шиха Аладина поидох ко Аменьдрие, и от Камендрия к Нярясу, и от Кинаряса к Сури,[104] а от Сури поидох к Дабыли — пристанище Индийскаго моря.

Из Гулбарги пошел я в Каллур. В Каллуре родится сердолик, и тут его обрабатывают, и отсюда по всему свету развозят. В Каллуре триста алмазников живут, оружье украшают. Пробыл я тут пять месяцев и пошел оттуда в Коилконду. Там базар очень большой. А оттуда пошел в Гулбаргу, а из Гулбарги к Аланду. А от Аланда пошел в Амендрие, а из Амендрие — к Нарясу, а из Наряса — в Сури, а из Сури пошел к Дабхолу — пристани моря Индийского.

Дабил же есть град велми велик, а к тому же Дабыли а сьѣзжается вся поморья Индийская и Ефиопская. Ту же и окаянный аз рабище Афонасей Бога вышняго, творца небу и земли, възмыслихся по вѣре по крестьяньской, и по крещении Христовѣ, и по говѣйнех святых отець устроеных, по заповедех апостольских и устремихся умом поитти на Русь. И внидох же в таву, и зговорих о налонѣ корабленем, а от своеа главы два златых до Гурмыза града дати. Внидох же в корабль из Дабыля града до Велика дни за три мѣсяцы бесерменьскаго говѣйна.[105]

Большой город Дабхол — съезжаются сюда и с Индийского и с Эфиопского поморья. Тут я, окаянный Афанасий, рабище Бога вышнего, творца неба и земли, призадумался о вере христианской, и о Христовом крещении, о постах, святыми отцами устроенных, о заповедях апостольских и устремился мыслию на Русь пойти. Взошел в таву и сговорился о плате корабельной — со своей головы до Ормуза-града два золотых дал. Отплыл я на корабле из Дабхола-града на бесерменский пост, за три месяца до Пасхи.

Идох же в тавѣ по морю мѣсяць, а не видѣх ничего. На другий же мѣсяць увидѣх горы Ефиопскыа, ту же людие вси воскричаша: «Олло перводигер, олло конъкар, бизим баши мудна насинь больмышьти», а по-рускыи языком молвят: «Боже осподарю, Боже, Боже вышний, царю небесный, здѣ нам судил еси погибнути!»

Плыл я в таве по морю целый месяц, не видя ничего. А на другой месяц увидел горы Эфиопские, и все люди вскричали: «Олло перводигер, олло конъкар, бизим баши мудна насинь больмышьти», а по-русски это значит: «Боже, Господи, Боже, Боже вышний, царь небесный, здесь нам судил ты погибнуть!»

В той же землѣ Ефиопской бых пять дни. Божиею благодатию зло ся не учинило. Много раздаша брынцу, да перцу, да хлѣбы ефиопом, ини судна не пограбили.

В той земле Эфиопской были мы пять дней. Божией милостью зла не случилось. Много раздали рису, да перцу, да хлеба эфиопам. И они судна не пограбили.

А оттудова же идох 12 дни до Мошката. В Мошкате же шестой Велик день взял. И поидох до Гурмыза 9 дни, и в Гурмызе бых 20 дни. Из Гурмыза поидох к Лари, и в Лари бых три дни. Из Лари поидох к Ширязи 12 дни, а в Ширязе бых 7 дни. И из Ширяза поидох к Вергу 15 дни, а в Велергу бых 10 дни. А из Вергу поидох къ Езди 9 дни, а въ Езди бых 8 дни. А изь Езди поидох къ Спагани 5 дни, а въ Спагани 6 дни. А ис Пагани поидох Кашини, а в Кашини бых 5 дни. А ис Кашина поидох к Куму, а ис Кума поидох в Саву. А из Сава поидох к Султаню, а из Султания поидох до Тервизя, а ис Тервиза поидох в оръду Асанбѣгъ. В ордѣ же бых 10 дни, ано пути нѣт никуды. А на турскаго[106] послал рати двора своего 40 тысяч. Ини Севасть взяли, а Тохат взяли да пожгли, Амасию взяли, и много пограбили сел, да пошли на караманского[107] воюючи.

А оттуда шли двенадцать дней до Маската. В Маскате встретил я шестую Пасху. До Ормуза плыл девять дней, да в Ормузе был двадцать дней. А из Ормуза пошел в Лар, и в Ларе был три дня. От Лара до Шираза шел двенадцать дней, а в Ширазе был семь дней. Из Шираза пошел в Эберку, пятнадцать дней шел, и в Эберку был десять дней. Из Эберку до Йезда шел девять дней, и в Йезде был восемь дней, а из Йезда пошел в Исфахан, пять дней шел, и в Исфахане был шесть дней. А из Исфахана пошел в Кашан, да в Кашане был пять дней. А из Кашана пошел в Кум, а из Кума — в Савэ. А из Савэ пошел в Сольтание, а из Сольтание шел до Тебриза, а из Тебриза пошел в ставку Узун Хасан-бека. В ставке его был десять дней, потому что пути никуда не было. Узун Хасан-бек на турецкого султана послал двора своего сорок тысяч рати. Они Сивас взяли. А Токат взяли да пожгли, и Амасию взяли, да много сел пограбили и пошли войной на караманского правителя.

И яз из орды пошол ко Арцыцану, а из Орцыцана пошол есми в Трепизон.

А из ставки Узун Хасан-бека пошел я в Эрзинджан, а из Эрзинджана пошел в Трабзон.

В Трепизон же приидох на Покров святыя Богородица и приснодѣвы Мариа, и бых же въ Трапизоне 5 дни. И на корабль приидох и сговорил о налонѣ — дати золотой от своеа главы до Кафы; а золотой есми взял на харчь, а дати в Кафѣ.

В Трабзон же пришел на Покров святой Богородицы и приснодевы Марии и был в Трабзоне пять дней. Пришел на корабль и сговорился о плате — со своей головы золотой дать до Кафы, а на харч взял я золотой в долг — в Кафе отдать.

А в Трапизоне ми же шубаш да паша[108] много зла учиниша. Хлам мой весь к себѣ възнесли в город на гору, да обыскали все — что мѣлочь добренкая, ини выграбили все. А обыскивают грамот, что есми пришол из орды Асанбега.

И в том Трабзоне субаши и паша много зла мне причинили. Добро мое все велели принести к себе в крепость, на гору, да обыскали все. И что было мелочи хорошей — все выграбили. А искали грамоты, потому что шел я из ставки Узун Хасан-бека.

Божиею милостию приидох до третьяго моря Чернаго, а парсийскимъ языкомъ дория Стимбольскаа. Идох же по морю вѣтром 10 дни, доидох до Вонады, и ту нас срѣтили великый вѣтръ полунощный, възврати нас къ Трапизону, и стояли есмя в Платанѣ 15 дний, вѣтру велику и злу бывшу. Ис Платаны есмя пошли на море двожды, и вѣтръ нас стрѣчает злый, не дастъ нам по морю ходити. Олло акь, олло худо перводигерь! Развие бо того иного Бога не знаю.

Божией милостью дошел я до третьего моря — Черного, что по-персидски дарья Стамбульская. С попутным ветром шли морем десять дней и дошли до Боны, и тут встретил нас сильный ветер северный и погнал корабль назад к Трабзону. Из-за ветра сильного, встречного, стояли мы пятнадцать дней в Платане. Из Платаны выходили в море дважды, но ветер дул нам навстречу злой, не давал по морю идти. Боже истинный, Боже покровитель! Кроме него — иного Бога не знаю.

И море же проидохъ, да занесе насъ сыс къ Баликаеѣ, а оттудова к Токорзову, и ту стояли есмя 5 дни. Божиею милостию приидох в Кафу за 9 дни до Филипова заговѣниа. Олло перводигер!

Море перешли, да занесло нас к Балаклаве, и оттуда пошли в Гурзуф, и стояли мы там пять дней. Божиею милостью пришел я в Кафу за девять дней до Филиппова поста. Бог творец!

Милостию Божиею преидох же три моря. Дигерь худо доно, олло перводигерь дано. Аминь! Смилна рахмам рагим. Олло акьбирь, акши худо, илелло акшь ходо. Иса рухоало, ааликъсолом. Олло акьберь. А илягаиля илелло. Олло перводигерь. Ахамду лилло, шукур худо афатад. Бисмилнаги размам ррагим. Хуво могу лези, ля лясаильля гуя алимуль гяиби ва шагадити. Хуя рахману рагиму, хубо могу лязи. Ля иляга иль ляхуя. Альмелику, алакудосу, асалому, альмумину, альмугамину, альазизу, алчебару, альмутаканъбиру, алхалику, альбариюу, альмусавирю, алькафару, алькалъхару, альвазаху, альрязаку, альфатагу, альалиму, алькабизу, альбасуту, альхафизу, алльрравию, алмавизу, алмузилю, альсемилю, албасирю, альакаму, альадюлю, алятуфу.

Милостию Божией прошел я три моря. Остальное Бог знает, Бог покровитель ведает. Аминь! Во имя Господа милостивого, милосердного. Господь велик, Боже благой, Господи благой. Иисус дух Божий, мир тебе. Бог велик. Нет Бога, кроме Господа. Господь промыслитель. Хвала Господу, благодарение Богу всепобеждающему. Во имя Бога милостивого, милосердного. Он Бог, кроме которого нет Бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных. Нет Бога, кроме Господа. Он царь, святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий, возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, он разрешитель грехов, каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всеведущий, карающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий, всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благой.

«Хожение за три моря» Афанасия Никитина

(Древнерусский текст с небольшими сокращениями)

В лето 6983 (…) Того же году обретох написание Офонаса тверитина купца, что былъ в Ындее 4 годы, а ходил, сказывает, с Василием Папиным. Аз же опытах, коли Василей ходил с кречаты послом от великого князя, и сказаша ми — за год до казанского похода пришел из Орды, коли князь Юрьи под Казанию был, тогды его под Казанью застрелили. Се же написано не обретох, в кое лете пошел или в кое лете пришел из Ындея, умер, а. сказывают, что, деи, Смоленьска не дошед, умер. А писание то своею рукою написал, иже его рукы те тетрати привезли гости к Мамыреву Василию, к дияку к великого князя на Москву.

За молитву святых отець наших. Господи Исусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, раба своего грешного Афонасья Микитина сына.

Се написах свое грешное хожение за три моря: 1-е море Дербеньское, дориа Хвалитьскаа; 2-е море Индейское, дорея Гундустанскаа; 3-е море Черное, дориа Стебольская.

Поидох от Спаса святаго златоверхаго и сь его милостию, от государя своего от великаго князя Михаила Борисовича Тверскаго, и от владыкы Генадия Тверскаго, и Бориса Захарьича.

И поидох вниз Волгою. И приидох в манастырь Колязин ко святей Троицы живоначалной и къ святым мучеником Борису и Глебу. И у игумена благословив у Макария и у святыа братьи. И ис Колязина поидох на Углеч, и с Углеча отпустили мя доброволно. И оттуду поидох, с Углеча, и приехал есми на Кострому ко князю Александру с ыною грамотою великого князя. И отпустил мя доброволно. И на Плесо приехал есми доброволно.

И приехал есми в Новогород в Нижней к Михаиле х Киселеву, к наместьнику, и к пошлиннику к Ывану к Сараеву, и они мя отпустили доброволно. А Василей Папин проехал мимо город две недели, и яз ждал в Новеграде в Нижнем две недели посла татарскаго ширваншина Асанбега, а ехал с кречаты от великого князя Ивана, а кречатов у него девяносто.

И приехал есми с ними на низ Волгою. И Казань есмя проехали доброволно, не видали никого, и Орду есмя проехали, и Услан, и Сарай, и Берекезаны есмя проехали. И въехали есмя в Бузан. Ту наехали на нас три татарины поганые и сказали нам лживые вести: «Кайсым салтан стережет гостей в Бузани, а с ним три тысящи татар». И посол ширваншин Асанбег дал им по однорятке да по полотну, чтобы провели мимо Хазтарахан. А оны, поганые татарове, по однорятке взяли, да весть дали в Хазтарахан царю. И яз свое судно покинул да полез есми на судно на послово и с товарищи своими.

Поехали есмя мимо Хазтарахан, а месяць светит, и царь нас видел, и татарове к нам кликали: «Качма, не бегайте!». А мы того не слыхали ничего, а бежали есмя парусом. По нашим грехом царь послал за нами всю свою орду. Ини нас постигли на Богуне и учали нас стреляти. И у нас застрелили человека, а у них дву татаринов застрелили. И судно наше меншее стало на езу, и они нас взяли да того часу разграбили, а моя была мелкая рухлядь вся в меншем судне.

А в болшом судне есмя дошли до моря, ино стало на усть Волги на мели, и они нас туто взяли, да судно есмя взад велели тянути вверх до езу. И тут судно наше болшее пограбили и четыре головы взяли рускые, а нас отпустили голыми головами за море, а вверх нас не пропустили вести деля.

И пошли есмя в Дербенть, заплакавши, двема суды: в одном судне посол Асанбег, да тезикы, да русаков нас десеть головами; а в другом судне 6 москвич, да шесть тверич, да коровы, да корм наш. А въстала фуртовина на море, да судно меншее разбило о берег. А ту есть городок Тархи, а люди вышли на берег, и пришли кайтакы да людей поймали всех.

И пришли есмя в Дербенть, и ту Василей поздорову пришел, а мы пограблени, И бил есми челом Василию Папину да послу ширваншину Асанбегу, что есмя с ним пришли, чтобы ся печаловал о людех, что их поймали под Тархи кайтаки. И Асанбег печаловался и ездил на гору къ Булатубегу. И Булатбег послал скорохода ко ширваншибегу, что: «Господине, судно руское розбило под Тархи, и кайтаки, пришед, люди поймали, а товар их розграбили».

И ширваншабег того же часа послал посла к шурину своему Алильбегу, кайтачевскому князю, что: «Судно ся мое розбило под Тархи, и твои люди, пришед, людей поймали, а товар их пограбили; и ты чтобы, меня деля, люди ко мне прислал и товар их собрал, занеже те люди посланы на мое имя. А что будет тебе надобе у меня, и ты ко мне пришли, и яз тебе, своему брату, не бороню. А те люди пошли на мое имя, и ты бы их отпустил ко мне доброволно, меня деля». И Алильбег того часа люди отслал всех в Дербент доброволно, а из Дербенту послали их к ширванши в ърду его — коитул.

А мы поехали к ширъванше во и коитул и били есмя ему челом, чтобы нас пожаловал, чем дойти до Руси. И он нам не дал ничего, ано нас много. И мы, заплакав, да розошлися кои куды: у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь; а кои должен, а тот пошел куды его очи понесли. А иные осталися в Шамахее, а иные пошли роботать к Баке.

А яз пошел к Дербенти, а из Дербенти к Баке, где огнь горить неугасимы; а из Баки пошел есми за море к Чебокару.

Да тут есми жил в Чебокаре 6 месяць, да в Саре жил месяць, в Маздраньской земли. А оттуды ко Амили, и тут жил есми месяць. А оттуды к Димованту, а из Димованту ко Рею. А ту убили Шаусеня, Алеевых детей и внучат Махметевых, и он их проклял, ино 70 городов ся розвалило.

А из Дрея к Кашени, и тут есми был месяць, а из Кашени к Наину, а из Наина ко Ездеи, и тут жил есми месяць. А из Диес къ Сырчану, а из Сырчана к Тарому, а фуники кормять животину, батман по 4 алтыны. А из Торома к Лару, а из Лара к Бендерю, и тут есть пристанище Гурмызьское. И тут есть море Индейское, а парьсейскым языком и Гондустаньскаа дория; и оттуды ити морем до Гурмыза 4 мили.

А Гурмыз есть на острове, а ежедень поимаеть его море по двожды на день. И тут есми взял первый Велик день, а пришел есми в Гурмыз за четыре недели до Велика дни. А то есми городы не все писал, много городов великих. А в Гурмызе есть солнце варно, человека сожжет. А в Гурмызе был есми месяць, а из Гурмыза пошел есми за море Индейское по Велице дни в Радуницу, в таву с конми.

И шли есмя морем до Мошката 10 дни; а от Мошката до Дегу 4 дни; а от Дега Кузряту; а от Кузрята Конбаату. А тут ся родит краска да лек. А от Конбата к Чювилю, а от Чювиля есмя пошли в 7-ую неделю по Велице дни, а шли в таве есмя 6 недель морем до Чивиля.

И тут есть Индийская страна, и люди ходят все наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а все ходят брюхаты, а дети родятся на всякый год, а детей у них много. А мужики и жонкы все нагы, а все черны. Яз куды хожу, ино за мною людей много, да дивуются белому человеку. А князь их — фота на голове, а другая на гузне; а бояре у них фота на плеще, а другаа на гузне, княини ходят фота на плеще обогнута, а другаа на гузне. А слуги княжие и боярские — фота на гузне обогнута, да щит, да меч в руках, а иные с сулицами, а иные с ножи, а иные с саблями, а иные с луки и стрелами; а все наги, да босы, да болкаты, а волосов не бреют. А жонки ходят голова не покрыта, а сосцы голы; а паропки да девочки ходят наги до семи лет, сором не покрыт.

А ис Чювиля сухом пошли есмя до Пали 8 дни, до индейскыя горы. А от Пали до Умри 10 дни, и то есть город индейскый. А от Умри до Чюнеря 7 дни.

Ту есть Асатхан Чюнерскыа индийскый, а холоп меликътучаров. А держит, сказывають, сем тем от меликъточара. А меликътучар седит на 20 тмах; а бьется с кафары 20 лет есть, то его побивают, то он побивает их многажды. Хан же Ас ездит на людех. А слонов у него много, а коней у него много добрых, а людей у него много хоросанцев. А привозят их из Хоросаньские земли, а иные из Орапской земли, а иные ис Туркменскые земли, а иные ис Чеботайские земли, а привозят все морем в тавах — индейские карабли.

И яз грешный привезл жеребца в Ындейскую землю, и дошел есми до Чюнеря Бог дел поздорову все, а стал ми во сто рублев. Зима же у них стала с Троицына дни. А зимовали есмя в Чюнере, жили есмя два месяца. Ежедень и нощь 4 месяцы всюда вода да грязь. В те же дни у них орют да сеют пшеницу, да тутурган, да ногут, да все съестное. Вино же у них чинят в великых орехех кози гундустанская; а брагу чинят в татну. Кони же кормят нофутом, да варят кичирис с сахаром, да кормят кони, да с маслом, порану же дают им шешни. В Ындейской же земли кони у них не родят, въ их земле родятся волы да буйволы, на тех же ездят и товар, иное возят, все делают.

Чюнерей же град есть на острову на каменом, не сделан ничем, Богом сотворен. А ходят на гору день по одному человеку: дорога тесна, а двема пойти нелзе.

В Ындейской земли гости ся ставят по подворьем, а ести варят на гости господарыни, и постелю стелют на гости господарыни, и спят с гостми. Сикиш илиресен ду шитель бересин, сикиш илимесь ек житель берсен, достур аврат чектур, а сикиш муфут; а любят белых людей.

Зиме же у них ходит люди фота на гузне, а другая по плечем, а третья на голове; а князи и бояре толды на себя въздевают порткы, да сорочицу, да кафтан, да фота по плечем, да другою опояшет, а третьего голову увертит. А се Оло, Оло абрь, Оло ак, Олло керем, Олло рагим!

А в том в Чюнере хан у меня взял жеребца, а уведал, что яз не бесерменянин — русин. И он молвит: «Жеребца дам да тысящу златых дам, а стань в веру нашу — в Махметдени; а не станеш в веру нашу, в Махматдени, и жеребца возму и тысячю златых на голове твоей возму». А срок учинил на четыре дни, в Оспожино говейно на Спасов день. И Господь Бог смиловался на свой честный праздник, не оставил милости своеа от меня грешнаго и не велел погибнути в Чюнере с нечестивыми. И канун Спасова дни приехал хозяйочи Махмет хоросанец, и бил есми ему челом, чтобы ся о мне печаловал. И он ездил к хану в город да меня отпросил, чтобы мя в веру не поставили, да и жеребца моего у него взял. Таково Осподарево чюдо на Спасов день. Ино, братие рустии християня, кто хощет пойти в Ындейскую землю, и ты остави веру свою на Руси, да воскликнув Махмета да пойти в Гундустанскую землю.

Мене залгали псы бесермены, а сказывали всего много нашего товара, ано нет ничего на нашу землю: все товар белой на бесерменьскую землю, перец да краска, то и дешево. Ино возят ачеи морем, ини пошлины не дают. А люди иные нам провести пошлины не дадут. А пошлин много, а на море разбойников много. А разбивают все кафары, ни крестияне, не бесермене; а молятся каменым болваном, а Христа не знают, ни Махмета не знают.

А ис Чюнеря есмя вышли на Оспожин день к Бедерю, к болшому их граду. А шли есмя месяць до Бедеря; а от Бедеря до Кулонкеря 5 дни; а от Кулонгеря до Кольбергу 5 дни. Промежу тех великих градов много городов; на всяк день по три городы, а иной по четыре городы; колко ковов, толко градов. От Чювиля до Чюнеря 20 ковов, а от Чюнеря до Бедеря 40 ковово, а от Бедеря до Кулонгеря 9 ковов, а от Бедеря до Колубергу 9 ковов.

В Бедере же торг на кони, на товар, да на камки, да на шелк, на всей иной товар, да купити в нем люди черные; а иные в нем купли нет. Да все товар их гундустанской, да сьестное все овощь, а на Рускую землю товару нет. А все черные люди, а все злодеи, а жонки все бляди, да веди, да тати, да ложь, да зелие, осподарев морят зелием.

В Ындейской земли княжат все хоросанцы, и бояре все хоросанцы. А гундустанцы все пешеходы, а ходят перед хоросанцы на конех, а иные все пеши, ходят борзо, а все наги да боси, да щит в руце, а в другой меч, а иные с луки великими с.прямыми да стрелами. А бой их все слоны. Да пеших пускают наперед, а хоросанцы на конех да в доспесех, и кони и сами. А к слоном вяжут к рылу да к зубом великие мечи по кентарю кованых, да оболочат их в доспехи булатные, да на них учинены городкы, да в городкех по 12 человек в доспесех, да все с пушками да с стрелами.

Есть у них одно место, шихб Алудин пир ятыр базар Алядинанд. На год един базар, съезжается вся страна Индийская торговати, да торгуют 10 дни; от Бедеря 12 ковов. Приводят кони, до 20 тысящ коней продавати, всякый товар свозят. В Гундустаньской земли тъй торг лучьший, всякый товар продают и купят на память шиха Аладина, а на русскый на Покров святыя Богородица. Есть в том Алянде птица гукукь, летает ночи, а кличет: «кук-кукь», а на которой хоромине седит, то тут человек умрет; и кто хощет еа убити, ино у ней изо рта огонь выйдет. А мамоны ходят нощи, да имают куры, а живут в горе или в каменье. А обезьяны, то те живут по лесу. А у них есть князь обезьяньскый, да ходит ратию своею. Да кто замает, и они ся жалуют князю своему, и он посылает на того свою рать, и оны, пришед на град, дворы разваляют и людей побьют. А рати их, сказывают, велми много, а язык у них есть свой. А детей родят много; да которой родится ни в отца, ни в матерь, ини тех мечют по дорогам. Ины гиндустанцы тех имают, да учат их всякому рукоделию, а иных продают ночи, чтобы взад не знали бежать, а иных учат базы миканет.

Весна же у них стала с Покрова святыа Богородица. А празднуют шигу Аладину, весне две недели по Покрове, а празднуют 8 дни. А весну дрьжат 3 месяцы, а лето 3 месяца, а зиму 3 месяцы, осень 3 месяца.

В Бедери же их стол Гундустану бесерменскому. А град есть велик, а людей много велми. А салтан невелик — 20 лет, а держат бояре, а княжат хоросанцы, а воюют все хоросанцы.

Есть хоросанець меликтучар боярин, ино у него двесте тысящь рати своей, а у Меликхана 100 тысячь, а у Фаратхана 20 тысяч, а много тех ханов по 10 тысящь рати. А с салтаном выходят триста тысящь рати своей.

А земля людна велми, а сельскыя люди голы велми, а бояре силны добре и пышны велми. А все их носят на кровати своей на сребряных, да пред ними водят кони в снастех златых до 20; а на конех за ними 300 человек, а пеших пятьсот человек, да трубников 10 человек, да нагарников 10 человек, да свирелников 10 человек.

Салтан же выезжает на потеху с матерью да з женою, ино с ним человек на конех 10 тысящь, а пеших пятьдесят тысящь, а слонов выводят двесте, наряженых в доспесех золоченых, да пред ним трубников сто человек, да плясцов сто человек, да коней простых 300 в снастех золотых, да обезьян за ним сто, да блядей сто, а все гаурокы.

В салтанове же дворе семеры ворота, а в воротех седит по сту сторожев да по сту писцов кафаров. Кто пойдет, ини записывают, а кто выйдет, ини записывают. А гарипов не пускают въ град. А двор же его чюден велми, все на вырезе да на золоте, и последний камень вырезан да златом описан велми чюдно. Да во дворе у него суды розные.

Город же Бедерь стерегут в нощи тысяща человек кутоваловых, а ездят на конех в доспесех, да у всех по светычю.

А яз жеребца своего продал в Бедери. Да наложил есми у него шестьдесят да осмь футунов, а кормил есми его год. В Бедери же змеи ходят по улицам, а длина ее две сажени. Приидох же в Бедерь о заговейне о Филипове ис Кулонгеря, и продах жеребца своего о Рожестве.

И тут бых до Великого заговейна в Бедери и познася со многыми индеяны. И сказах им веру свою, что есми не бесерменин исаядениени есмь християнин, а имя ми Офонасей, а бесерменьское имя хозя Исуф Хоросани. И они же не учали ся от меня крыти ни о чем, ни о естве, ни о торговле, ни о маназу, ни о иных вещех, ни жон своих не учали крыти.

Да о вере же о их распытах все, и оны сказывают: веруем въ Адама, а буты, кажуть, то есть Адам и род его весь. А вер въ Индеи всех 80 и 4 веры, а все верують в бута. А вера с верою ни пиеть, ни яст, ни женится. А иныя же боранину, да куры, да рыбу, да яйца ядять, а воловины не ядять никакаа вера.

В Бедери же бых 4 месяца и свещахся съ индеяны пойти к Первоти, то их Ерусалим, а по бесерменьскый Мягъкат, где их бутхана. Там же поидох съ индеяны да будутханы месяць. И торгу у бутьханы 5 дни. А бутхана же велми велика есть, с пол-Твери, камена, да резаны по ней деяния бутовыя. Около ея всея 12 резано венцев, как бут чюдеса творил, как ся им являл многыми образы: первое, человеческым образом являлся; другое, человек, а нос слонов; третье, человек, а виденье обезьанино; в четвертые, человек, а образом лютаго зверя, а являлся им все съ хвостом. А вырезан на камени, а хвост через него сажени.

К бутхану же съезжается вся страна Индийская на чюдо бутово. Да у бутхана бреются старые и молодые, жонки и девочки. А бреют на себе все волосы, — и бороды, и головы, и хвосты. Да пойдут к бутхану. Да со всякие головы емлют по две шешькени пошлины на бута, а с коней по четыре футы. А съезжаются к бутхану всех людей бысты азар лек вах башет сат азаре лек.

В бутхане же бут вырезан ис камени ис чернаго, велми велик, да хвост у него через него, да руку правую поднял высоко да простер ее, аки Устенеян царь Цареградскый, а в левой руце у него копие. А на нем нет ничего, а гузно у него обязано ширинкою, а видение обезьянино. А иные буты наги, нет ничего, кот ачюк, а жонки бутовы нагы вырезаны и с соромом, и з детми. А перед бутом же стоит вол велми велик, а вырезан ис камени ис чернаго, а весь позолочен. А целуют его в копыто, а сыплют на него цветы. И на бута сыплют цветы.

Индеяне же не едят никоторого же мяса, ни яловичины, ни боранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, а свиней же у них велми много. Ядят же в день двожды, а ночи не ядят, а вина не пиют, ни сыты. А з бесермены ни пиют, ни ядят. А ества же их плоха. А один с одным ни пьет, ни есть, ни з женою. А едят брынец, да кичири с маслом, да травы розные ядят, а варят с маслом да с молоком, а едят все рукою правою, а левою не приимется ни за что. А ножа не дрьжат, а лжицы не знают. А на дорозе кто же варит себе кашу, а у всякого по горньцу. А от бесермен крыются, чтоб не посмотрил ни в горнець, ни въ еству. А толко посмотрит, ино тое ествы не едят. А едят, покрываются платом, чтобы никто не видел его.

А намаз же их на восток, по-русьскый. Обе руки подымают высоко, да кладут на темя, да ложатся ниць на земле, да весь ся истягнет по земли, то их поклоны. А ести же садятся, и оны омывают руки да ноги, да и рот пополаскивают. А бутханы же их без дверей, а ставлены на восток, а буты стоят на восток. А кто у них умрет, ини тех жгут да и попел сыплют на воду. А у жены дитя ся родит, ино бабит муж, а имя сыну дает отець, а мати дочери. А добровта у них нет, а сорома не знают. Пошел или пришел, ини ся кланяют по чернеческыи, обе руки до земли дотычют, а не говорит ничего.

К Первоти же ездят о великом заговение, къ своему буту. Их туто Иерусалим, а бесерменскыи Мякъка, а по-русьскы Иерусалим, а по-индейскыи Порват. А съезжаются все наги, только на гузне плат; а жонки все наги, толко на гузне фота, а иные ф фотах, да на шеях жемчюгу много, да яхонтов, да на руках обручи да перстьни златы. Олло оакь! А внутрь к бутхану ездят на волех, да у вола рога окованы медию, да на шеи у него триста колоколцов, да копыта подкованы медию. А те волы аччеи зовут.

Индеяне же вола зовут отцем, а корову материю. А калом их пекут хлебы и еству варят собе, а попелом тем мажутся по лицу, и по челу, и по всему телу знамя. В неделю же да в понеделник едят однова днем. В Ындея же какъпа чектуръ а учюсьдерь: секишь илирсень ики жител; акичаны ила атарсын алты жетел берь; булара достур. А куль коравашь учюзь чяр фуна хуб, бем фуна хубе сиа; капъкара амьчюкь кичи хошь.

От Первати же приехал есми в Бедерь, за пятнадцать ден до бесерменьскаго улубагря. А Великаго дни и въскресения Христова не ведаю, а по приметам гадаю Велик день бывает християньскы первие бесерменьскаго баграма за девять дни или за десять дни. А со мною нет ничего, никоея книги; а книги есмя взяли с собою с Руси, ино коли мя пограбили, инии их взяли, а яз забыл веры кристьяньские всее. Праздники крестьянскые, ни Велика дни, ни Рожества Христова не ведаю, ни среды, ни пятница не знаю; а промежу есми вер таньгрыдан истремень Ол сакласын: «Олло худо, Олло акь, Олло ты, Олло акъбер, Олло рагым, Олло керим, Олло рагым елъло, Олло карим елло, таньгресень, худосеньсень. Бог един, тъй царь славы, творець небу и земли».

А иду я на Русь, кетъмышьтыр имень, уручь тутътым. Месяць март прошел, и яз заговел з бесермены в неделю, да говел есми месяць, мяса есми не ел и ничего скоромнаго, никакие ествы бесерменские, а ел есми по двожды на день хлеб да воду, авратыйля ятмадым. Да молился есми Христу вседрьжителю, кто сотворил небо и землю, а иного есми не призывал никоторого именемъ, Бог Олло, Бог керим. Бог рагим, Бог худо. Бог акьберь, Бог царь славы, Олло варенно, Олло рагим ельно сеньсень Олло ты.<…>

Месяца маиа 1 день Велик день взял есми в Бедере в бесерменском в Гундустане, а бесермена баграм взяли в середу месяца; а заговел есми месяца априля 1 день. О благовернии рустии кристьяне! Иже кто по многим землям много плавает, во многия беды впадают, и веры ся да лишают кристьяньские. Аз же рабище Божий Афонасий, сжалихся по вере кристьянской. Уже проидоша 4 великая говейна и 4 проидоша Великыя дни, аз же грешный не ведаю, что есть Велик день или говейно, ни Рожества Христова не знаю, ни иных праздников не ведаю, ни среды, ни пятницы не ведаю — а книг у меня нету. Коли мя пограбили, ини книги взяли у меня. Аз же от многия беды поидох до Индея, занеже ми на Русь пойти не с чем, не осталось у меня товару ничего. Первый же Велик день взял есми в Каине, а другый Велик день въ Чебокару в Маздраньской земле, третей Велик день в Гурмызе, четвертый Велик день взял есми в Ындее з бесермены в Бедере; ту же много плаках по вере кристьяньской.

Бесерменин же Мелик, тот мя много понуди в веру бесерменьскую стати. Аз же ему рекох: «Господине! Ты намаз каларъсень, мен да намаз киларьмен; ты бешь намаз кыларъсиз, мен да 3 калармен; мень гарип, а сень инчай». Он же ми рече: «Истинну ты не бесерменин кажешися, а кристьяньства не знаешь». Аз же во многыя помышлениа впадох, и рекох в себе: «Горе мне, окаянному, яко от пути истиннаго заблудихся и пути не знаю, уже камо пойду. Господи Боже вседрьжителю, творець небу и земли! Не отврати лица от рабища твоего, яко въ скорби есмь. Господи! Призри на мя и помилуй мя, яко твое есмь создание; не отврати мя, Господи, от пути истиннаго, настави мя. Господи, на путь правый, яко никоея же добродетели в нужи тьй не сътворих тобе. Господи Боже мой, яко дни своя преплых во зле все. Господи мой, Олло перводигерь, Олло ты, карим Олло, рагим Олло, карим Олло, рагим елло; ахамдулимо. Уже проидоша Великыя дни четыре в бесерменской земле, а кристьянства не оставих. Дале Бог ведает, что будет. Господи Боже мой, на тя уповах, спаси мя, Господи Боже мой».

В Ындее же бесерменской, в Великом Бедере, смотрил есми на Великую нощь на Великый день Волосыны да Кола в зорю вошли, а Лось главою стоит на восток.

На багрям на бесерменской выехал султан на теферич, ино с ним 20 возыров великых, да триста слонов наряженых в доспесех булатных да з городки, да и городкы окованы. Да в городкех по 6 человек в доспесех, да и с пушками да и с пищалми, а на великом слоне по 12 человек. Да на всяком по два проборца великых, да к зубом повязаны великые мечи по кентарю, да к рылу привязаны великыа железныа гири. Да человек седит в доспесе промежу ушей, да крюк у него железной великой, да тем его правят. Да коней простых тысяща в снастех златых, да верьблюдов сто с нагарами, да трубников 30,0, да плясцов 300, да ковре 300. Да на салтане кавтан весь сажен яхонты, да на шапке чичяк олмаз великый, да саадак золот сь яхонты, да три сабли на нем золотом окованы, да седло золото, да снасть золота, да все золото. Да пред ним скачет кафар пешь да играет теремцом, да за ним пеших много. Да за ним благой слон идет, а весь в камке наряжен, да обивает люди, да чепь у него желез- на велика во рте, да обивает кони и люди, кто бы на салтана не наступил блиско.

А брат султанов, а тот седит на кровати на золотой, да над ним терем оксамитен, да маковица золота съ яхонты, да несут его 20 человек.

А махтум седит на кровати же на золотой да над ним терем шидян с маковицею золотою, да везут его на 4-х конех в снастех златых. Да около его людей многое множество, да пред ним певцы, да плясцов много; да все з голыми мечи, да с саблями, да с щиты, да с сулицами, да с копии, да с луки с прямыми с великими. Да кони все в доспесех, да саадаки на них. А иные наги все, одно платище на гузне, сором завешен.

В Бедере же месяць стоит три дни полон. В Бедере же сладкаго овощу нет. В Гундустани же силнаго вару нет. Силен вар в Гурмызе да в Кятобагряим, где ся жемчюг родит, да в Жиде, да в Баке, да в Мисюре, да в Оръобьстани, да в Ларе. А в Хоросанской .земле варно, да не таково. А в Чеготани велми варно. В Ширязи, да въ Езди, да в Кашини варно, да ветр бывает. А в Гиляи душно велми да парище лихо, да в Шамахее пар лих; да в Вавилоне варно, да в Хумите, да в Шаме варно, а в Ляпе не так варно.

А в Севастии губе да в Гурзыньской земле добро обидно всем. Да Турская земля обидна велми. Да в Волоской земле обидно и дешево все съестное. Да и Подольская земля обидна всем. А Русь ер тангрыд сакласын; Олло сакла, Худо сакла! Бу даниада муну кибить ерь ектур; нечикь Урус ери бегляри акой тугиль; Урусь ерь абодан болсын; раст кам дарет. Олло, Худо, Бог, Данъиры.

Господи Боже мой! На тя уповах, спаси мя, Господи! Пути не знаю, иже камо пойду из Гундустана: на Гурмыз пойти, а из Гурмыза на Хоросан пути нету, ни на Чеготай пути нету, ни в Бодату пути нет, ни на Катабогряим пути нету, ни на Ездь пути нет, ни на Рабостан пути нет. То везде булгак стал; князей везде выбил. Яишу мырзу убил Узоасанбег, а султан Мусяитя окормыли, а Узуосанбек на Щирязе сел, и земля ся не скрепила, а Едигерь Махмет, а тот к нему не едет, блюдется. А иного пути нет никуды. А на Мякку итти, ино стати в веру бесерменскую. Занеже кристьяне не ходят на Мякку веры деля, что ставять в веру. А жити в Гундустани, ино вся собина исхарчити, занеже у них все дорого: один есми человек, ино по полутретья алтына на харчю идет на день, а вина есми не пивал, ни сыты.<…>

В пятый же Велик день възмыслих ся на Русь. Идох из Бедеря града за месяць до улубагряма бесерменьскаго Мамет дени розсулял. А Велика дни кристьянскаго не ведаю Христова въскресения, а говейно же их говех з бесермены, и разговехся с ними, и Велик день взял в Кельбери от Бедери 10 ковов.

Султан пришол да меликътучар с ратию своею 15 день по улебагряме, а в Келбергу. А война ся им не удала, один город взяли индийской, а людей их много изгибло, и казны много истеряли.

А индийскый же салтан кадам велми силен, и рати у него много. А сидит в горе в Бичинегере, а град же его велми велик. Около его три ровы, да сквозе его река течет. А с одну страну его женьгель злый, а з другую страну пришол дол, и чюдна места велми и угодна на все. На одну же страну приитти некуды, сквозе градо дорога, а града же взяти некуды, пришла гора велика да дебер зла тикень. Под городом же стаяла рать месяць, и люди померли безводни, да голов велми много изгибло з голоду да з безводицы. А на воду смотрит, а взяти некуды.

А град же взял индийской меликъчан хозя, а взял его силою, день и нощь бился з городом 20 дни, рать ни пила, ни ела, под городом стояла с пушками. А рати его изгибло пять тысяч люду добраго. А город взял, ини высекли 20 тысяч поголовья мужскаго и женьскаго, а 20 тысяч полону взял великаго и малаго.

А продавали голову полону по 10 тенек, а иную по 5 тенек,а робята по две тенкы. А казны же не было ничего. А болшаго города не взял.

А от Кельбергу поидох до Кулури. А в Кулури же родится ахикь, и ту его делают, на весь свет оттуду его розвозят. А в Курили же алмазников триста сулях микунет. И ту же бых пять месяць, а оттуду же поидох Калики. Ту же бозар велми велик. А оттуду поидох Конаберга, а от Канаберга поидох к шиху Аладину. А от шиха Аладина поидох ко Аменьдрие, и от Камендрия к Нярясу, и от Кинаряса к Сури, а от Сури поидох к Дабыли — пристанище Индийскаго моря.

Дабил же есть град велми велик, а к тому же Дабыли а сьезжается вся поморья Индийская и Ефиопская. Ту же и окаянный аз рабище Афонасей Бога вышняго, творца небу и земли, възмыслихся по вере по кристьяньской, и по крещении Христове, и по говейнех святых отець устроеных, по заповедех апостольских и устремихся умом поитти на Русь. И вниидох же в таву, и зговорих о налоне корабленем, а от своеа главы два златых до Гурмыза града дата. Внидох же в корабль из Дабыля града до Велика дни за три месяцы бесерменьскаго говейна.

Идох же в таве по морю месяць, а не видех ничего. На другий же месяць увидех горы Ефиопскыа, ту же людие вси воскричаша: «Олло перводигер, Олло конъкар, бизим баши мудна насинь больмышьти», а по-рускыи языком молвят: «Боже Осподарю, Боже, Боже вышний, царю небесный, зде нам судил еси погибнути!»

В той же земле Ефиопской бых пять дни. Божиею благодатию зло ся не учинило. Много раздаша брынцу, да перцу, да хлебы ефиопом, ина судна не пограбили.

А оттудова же идох 12 дни до Мошката. В Мошкате же шестой Велик день взял. И поидох до Гурмыза 9 дни, и в Гурмызе бых 20 дни. А из Гурмыза поидох к Лари, и в Лари бых три дни. Из Лари поидох к Ширязи 12 дни, а в Ширязе бых 7 дни. И из Ширяза поидох к Вергу 15 дни, а в Велергу бых 10 дни. А из Вергу поидох къ Езди 9 дни, а въ Езди бых 8 дни. А изь Езди поидох къ Спагани 5 дни, а въ Спагани 6 дни. А ис Паганипоидох Кашини, а в Кашини бых 5 дни. А ис Кашина поидох к Куму, а ис Кума поидох в Саву. А из Сава поидох к Султанью, а из Султания поидох до Тервизя, а ис Тервиза поидох в оръду Асанбег. А орде же бых 10 дни, ано пути нет никуды. А на турскаго послал рати двора своего 40 тысяч. Ини Севасть взяли, а Тохат взяли да пожгли, Амасию взяли, и много пограбили сел, да пошли на караманского воюючи.

И яз из орды пошол ко Арцыцану, а из Орцьщана пошол есми в Трепизон.

В Трепизон же приидох на Покров святыя Богородица и приснодевы Мариа, а бых же въ Трапизоне 5 дни. И на корабль приидох и сговорил о налоне — дати золотой от своеа главы до Кафы; а золотой есми взял на харчь, а дати в Кафе.

А в Трапизоне ми же шубаш да паша много зла учиниша. Хлам мой весь к себе възнесли в город на гору да обыскали все — что мелочь добренкая, ини выграбили все. А обыскивают грамот, что есми пришол из орды Асанбега.

Божиею милостию приидох до третьяго моря Черного, а парсийским языком дория Стимбольскаа. Идох же по морю ветром 10 дни, доидох до Вонады, и ту нас сретили великый ветер полунощный, възврати нас къ Трапизону, и стояли есмя в Платане 15 дний, ветру велику и злу. бывшу. Ис Платаны есмя пошли на море двожды, и ветр нас стречает злый, не даст нам по морю ходити. Олло акь, Олло Худо перводигерь! Развие бо того иного Бога не знаю.

И море же пройдох, да занесе нас сыс къ Баликаее, а оттудова к Токорзову, и ту стояли есмя 5 дни. Божиею милостию приидох в Кафу за 9 дни до Филипова заговениа. Олло перводигер!

Милостиею Божиею преидох же три моря. Дигерь Худо доно, Олло перводигерь дано. Аминь! Смилна рахмам рагим. Олло акьбирь, акши Худо, илелло акшь Ходо. Иса рухоало, ааликъсолом. Олло акьберь. А илягаиля илелло. Олло перводигерь. Ахамду лилло, шукур Худо афатад. Бисмилнаги рахмам ррагим. Хуво могу лези, ля лясаильля гуя алимуль гяиби ва шагадити. Хуя рахману рагиму, хубо могу лязи. Ляиляга иль ляхуя. Альмелику, алакудосу, асалому, альмумину, альмугамину, альазизу, алчебару, альмутаканъбиру, алхалику, альбариюу, альмусавирю, алькафару, алькалъхару, альвазаху, альрязаку, альфатагу, альалиму, алькабизу, альбасуту, альхафизу, алльрравию, алмавизу, алмузилю, альсемилю, албасирю, альакаму, альадюлю, алятуфу.

«ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ» АФАНАСИЯ НИКИТИНА

(Перевод Л.С.Смирнова)

В год 6983 (1475).(…) В том же году получил записи Афанасия, купца тверского, был он в Индии четыре года1, а пишет, что отправился в путь с Василием Папиным2. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с кречетами послом от великого князя, и сказали мне — за год до Казанского похода вернулся он из Орды, а погиб под Казанью, стрелой простреленный, когда князь Юрий на Казань ходил3. В записях же не нашел, в каком году Афанасий пошел или в каком году вернулся из Индии и умер, а говорят, что умер, до Смоленска не дойдя. А записи он своей рукой писал, и те тетради с его записями привезли купцы в Москву Василию Мамыреву, дьяку великого князя4.

За молитву святых отцов наших, Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня, раба своего грешного Афанасия Никитина сына.

Записал я здесь про свое грешное хождение за три моря: первое море Дербентское5, дарья Хвалисская6, второе море — Индийское, дарья Гундустанская, третье море — Черное, дарья Стамбульская.

Пошел я от Спаса7 святого златоверхого с его милостью, от государя своего великого князя Михаила Борисовича8 Тверского, от владыки Геннадия Тверского и от Бориса Захарьича9.

Поплыл я вниз Волгою. И пришел в монастырь калязинский к святой Троице живоначальной и святым мученикам Борису и Глебу. И у игумена Макария и святой братии получил благословение. Из Калязина плыл до Углича, и из Углича отпустили меня без препятствий. И, отплыв из Углича, приехал в Кострому и пришел к князю Александру с другой грамотой великого князя. И отпустили меня без препятствий. И в Плес приехал благополучно.

И приехал я в Нижний Новгород к Михаилу Киселеву, наместнику, и к пошленнику Ивану Сараеву, и отпустили они меня без препятствий. А Василий Папин, однако, город уже проехал, и я в Нижнем Новгороде две недели ждал Хасан-бека, посла ширваншаха10 татарского. А ехал он с кречетами от великого князя Ивана11, и кречетов у него было девяносто.

Поплыл я с ними вниз по Волге. Казань прошли без препятствий, не видали никого, и Орду и Услан, и Сарай, и Берекезан проплыли и вошли в Бузан12. И тут встретили нас три татарина неверных да ложную весть нам передали: «Султан Касим подстерегает купцов на Бузане, а с ним три тысячи татар». Посол ширваншаха Хасан-бек дал им по кафтану-однорядке и по штуке полотна, чтобы провели нас мимо Астрахани. А они, неверные татары, по однорядке-то взяли, да в Астрахань царю весть подали. А я с товарищами свое судно покинул, перешел на посольское судно.

Плывем мы мимо Астрахани, а месяц светит, и царь нас увидел, и татары нам кричали: «Качма — не бегите!» А мы этого ничего не слыхали и бежим себе под парусом. За грехи наши послал царь за нами всех своих людей. Настигли они нас на Богуне и начали в нас стрелять. У нас застрелили человека, и мы у них двух татар застрелили. А меньшее наше судно у еза13 застряло, и они его тут же взяли да разграбили, а моя вся поклажа была на том судне.

Дошли мы до моря на большом судне, да стало оно на мели в устье Волги, и тут они нас настигли и велели судно тянуть вверх по реке до еза. И судно наше большое тут пограбили и четыре человека русских в плен взяли, а нас отпустили голыми головами за море, а назад, вверх по реке, не пропустили, чтобы вести не подали.

И пошли мы, заплакав, на двух судах в Дербент: в одном судне посол Хасан-бек, да тезики14, да нас, русских, десять человек; а в другом судне шесть москвичей, да шесть тверичей, да коровы, да корм наш. И поднялась на море буря, и судно меньшее разбило о берег. А тут стоит городок Тарки15, и вышли люди на берег, да пришли кайтаки16 и всех взяли в плен.

И пришли мы в Дербент, и Василий-благополучно туда пришел, а мы ограблены. И я бил челом Василию Папину и послу ширваншаха Хасан-беку, с которым мы пришли — чтоб похлопотал о людях, которых кайтаки под Тарками захватили. И Хасан-бек ездил на гору к Булат-беку просить. И Булат-бек послал скорохода к ширваншаху передать: «Господин! Судно русское разбилось под Тарками, и кайтаки, придя, людей в плен взяли, а товар их разграбили».

И ширваншах посла тотчас послал к шурину своему, князю кайтаков Халил-беку: «Судно мое разбилось под Тарками, и твои люди, придя, людей с него захватили, а товар их разграбили; и ты, меня ради, людей ко мне пришли и товар их собери, потому что те люди посланы ко мне. А что тебе от меня нужно будет, и ты ко мне присылай, и я тебе, брату своему, ни в чем перечить не стану. А те люди ко мне шли, и ты, меня ради, отпусти их ко мне без препятствий». И Халил-бек всех людей отпустил в Дербент тотчас без препятствий, а из Дербента отослали их к ширваншаху, в ставку его — койтул.

Поехали мы к ширваншаху, в ставку его, и били ему челом, чтоб нас пожаловал, чем дойти до Руси. И не дал он нам ничего: дескать, много нас. И разошлись мы, заплакав, кто куда: у кого что осталось на Руси, тот пошел на Русь, а кто был должен, тот пошел куда глаза глядят. А иные остались в Шемахе, иные же пошли в Баку работать.

А я пошел в Дербент, а из Дербента в Баку, где огонь горит неугасимый17, а из Баку пошел за море — в Чапакур.

И прожил я в Чапакуре18 шесть месяцев, да в Сари жил месяц, в Мазандаранской земле19. А оттуда пошел к Амолю20 и жил тут месяц. А оттуда пошел к Демавенду21, а из Демавенда — к Рею22. Тут убили шаха Хусейна, из детей Али, внуков Мухаммеда23, и пало на убийц проклятие Мухаммеда семьдесят городов разрушилось.

Из Рея пошел я к Кашану и жил тут месяц, а из Кашана — к Наину, а из Наина к Йезду и тут жил месяц. А из Йезда пошел к Сирджану, а из Сирджана к Тарому24, домашний скот здесь кормят финиками, по четыре алтына продают батман25 фиников. А из Тарома пошел к Лару, а из Лара — к Бендеру — то пристань Ормузская. И тут море Индийское, по-персидски дарья Гундустанская; до Ормуза-града отсюда четыре мили идти.

А Ормуз — на острове, и море наступает на него всякий день по два раза. Тут провел я первую Пасху, а пришел в Ормуз за четыре недели до Пасхи. И потому я города не все назвал, что много еще городов больших. Велик солнечный жар в Ормузе, человека сожжет. В Ормузе был я месяц, а из Ормуза после Пасхи в день Радуницы26 пошел я в таве27 с конями за море Индийское.

И шли мы морем до Маската28 десять дней, а от Маската до Дега29 четыре дня, а от Дега до Гуджарата30, а от Гуджарата до Камбея31, Тут родится краска да лак. От Камбея поплыли к Чаулу32, а из Чаула вышли в седьмую неделю после Пасхи, а морем шли шесть недель в таве до Чаула.

И тут Индийская страна, и простые люди ходят нагие, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу заплетены, все ходят брюхаты, а дети родятся каждый год, а детей у них много. Из простого народа мужчины и женщины все нагие да все черные. Куда я ни иду, за мной людей много дивятся белому человеку. У тамошнего князя — фата на голове, а другая на бедрах, а у бояр тамошних — фата через плечо, а другая на бедрах, а княгини ходят — фата через плечо перекинута, другая фата на бедрах. А у слуг княжеских и боярских одна фата на бедрах обернута, да щит, да меч в руках, иные с дротиками, другие с кинжалами, а иные с саблями, а другие с луками и стрелами; да все наги, да босы, да крепки, а волосы не бреют. А простые женщины ходят — голова не покрыта, а груди голы, а мальчики и девочки нагие ходят до семи лет, срам не прикрыт.

Из Чаула пошли посуху, шли до Пали восемь дней, до Индийских гор. А от Пали шли десять дней до Умри то город индийский. А от Умри семь дней пути до Джуннара33.

Правит тут индийский хан — Асад-хан джуннарский, а служит он мелик-ат-туджару34. Войска ему дано от мелик-ат-туджара, говорят; семьдесят тысяч. А у мелик-ат-туджара под началом двести тысяч войска, и воюет он с кафирами35 двадцать лет: и они его не раз побеждали, и он их много раз побеждал. Ездит же Асадхан на людях. А слонов у него много, и коней у него много добрых, и воинов, хорасанцев36, у него много. А коней привозят из Хорасанской земли, иных из Арабской земли, иных из Туркменской земли, иных из Чаготайской земли, а привозят их все морем в тавах — индийских кораблях.

И я, грешный, привез жеребца в Индийскую землю, и дошел с ним до Джуннара, с Божьей помощью, здоровым, и стал он мне во сто рублей. Зима у них началась с Троицына дня37. Зимовал я в Джуннаре, жил тут два месяца. Каждый день и ночь — целых четыре месяца — всюду вода да грязь. В эти дни пашут у них и сеют пшеницу, да рис, да горох, да все съестное. Вино у них делают из больших орехов, кози гундустанские38 называются, а брагу — из татны39. Коней тут кормят горохом, да варят кхичри40 с сахаром да с маслом, да кормят ими коней, а с утра дают шешни41. В Индийской земле кони не водятся, в их земле родятся быки да буйволы — на них ездят и товар и иное возят, все делают.

Джуннар-град стоит на скале каменной, не укреплен ничем, Богом огражден. И пути на ту гору день, ходят по одному человеку: дорога узка, двоим пройти нельзя.

В Индийской земле купцов поселяют на постоялых дворах. Варят гостям служанки, и постель стелют служанки, и спят с гостями. (Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя, если не имеешь тесной связи, даешь один житель. Много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром); а любят белых людей.

Зимой у них простые люди ходят — фата на бедрах, другая на плечах, а третья на голове; а князья да бояре надевают тогда на себя порты, да сорочку, да кафтан, да фата на плечах, другой фатой себя опояшет, а третьей фатой голову обернет. (О Боже, Боже великий. Господь истинный, Бог великодушный, Бог милосердный!)

И в том Джуннаре хан отобрал у меня жеребца, когда узнал, что я не бесерменин, а русин. И он сказал: «И жеребца верну, и тысячу золотых впридачу дам, только перейди в веру нашу — в Мухаммеддини42. А не перейдешь в веру нашу, в Мухаммеддини, и жеребца возьму, и тысячу золотых с твоей головы возьму». И срок назначил — четыре дня, на Спасов день, на Успенский пост43. Да Господь Бог сжалился на свой честной праздник, не оставил меня, грешного, милостью своей, не дал погибнуть в Джуннаре среди неверных. Накануне Спасова дня приехал казначей Мухаммед, хорасанец, и я бил ему челом, чтобы он за меня хлопотал. И он ездил в город к Асад-хану и просил обо мне, чтобы меня в их веру не обращали, да и жеребца моего взял у хана обратно. Таково Господне чудо на Спасов день. А так, братья русские христиане, захочет кто идти в Индийскую землю — оставь веру свою на Руси, да, призвав Мухаммеда, иди в Гундустанскую землю.

Солгали мне псы-бесермены, говорили, что много нашего товара, а для нашей земли нет ничего: все товар белый для бесерменской земли, перец да краска то дешево. Те, кто возят волов за море, те пошлин не платят. А нам провезти товар без пошлины не дадут. А пошлин много, и на море разбойников много. Разбойничают кафиры, не христиане они и не бесермены: молятся каменным болванам и ни Христа, ни Мухаммеда не знают.

А из Джуннара вышли на Успенье и пошли к Бидару, главному их городу. Шли до Бидара месяц, а от Бидара до Кулонгири — пять дней и от Кулонгири до Гулбарги пять дней. Между этими большими городами много других городов, всякий день проходили по три города, а иной день по четыре города: сколько ковов44 — столько и городов. От Чаула до Джуннара двадцать ковов, а от Джуннара до Бидара сорок ковов, от Бидара же до Кулонгири девять ковов, и от Бидара до Гулбарги девять ковов.

В Бидаре на торгу продают коней, камку45, шелк и всякий иной товар да рабов черных, а другого товара тут нет. Товар все гундустанский, а из съестного только овощи, а для Русской земли товара нет. А здесь люди все черные, все злодеи, а женки все гулящие, да колдуны, да тати, да обман, да яд, господ ядом морят.

В Индийской земле княжат все хорасанцы, и бояре все хорасанцы. А гундустанцы все пешие и ходят перед хорасанцами, которые на конях; а остальные все пешие, ходят быстро, все наги да босы, в руке щит, в другой меч, а иные с большими прямыми луками да со стрелами. Бой ведут все больше на слонах. Впереди идут пешие воины, за ними — хорасанцы в доспехах на конях, сами в доспехах и кони. Слонам к голове и бивням привязывают большие кованые мечи, по кентарю46 весом, да облачают слонов в доспехи булатные, да на слонах сделаны башенки, и в тех башенках по двенадцать человек в доспехах, да все с пушками, да со стрелами.

Есть тут одно место — Аланд, где шейх Ала-ад-дин (святой лежит) и ярмарка бывает. Раз в год на ту ярмарку съезжается торговать вся страна Индийская, торгуют тут десять дней; от Бидара двенадцать ковов. Приводят сюда коней — до двадцати тысяч коней — продавать да всякий товар привозят. В Гундустанской земле эта ярмарка лучшая, всякий товар продают и покупают в дни памяти шейха Ала-ад-дина, а по-нашему на Покров святой Богородицы47. А еще есть в том Аланде птица гукук, летает ночью: кричит: «кук-кук»; а на чьем доме сядет, там человек умрет, а захочет кто ее убить, она на того огонь изо рта пускает. Мамоны48 ходят ночью да хватают кур, а живут они на холмах или среди скал. А обезьяны, те живут в лесу. Есть у них князь обезьяний, ходит с ратью своей. Если кто обезьян обидит, они жалуются своему князю, и он посылает на обидчика свою рать и они, к городу придя, дома разрушают и людей убивают. А рать обезьянья, сказывают, очень велика, и язык у них свой. Детенышей родится у них много, и если который из них родится ни в мать, ни в отца, таких бросают на дорогах. Иные гундустанцы подбирают их да учат всяким ремеслам; а если продают, то ночью, чтобы они дорогу назад не могли найти, а иных учат (людей забавлять).

Весна у них началась с Покрова святой Богородицы. А празднуют память шейха Ала-ад-дина и начало весны через две недели после Покрова; восемь дней длится праздник. А весна у них длится три месяца, и лето три месяца, и зима три месяца, и осень три месяца.

Бидар — стольный город Гундустана бесерменского. Город большой, и людей в нем очень много. Султан молод, двадцати лет — бояре правят, а княжат хорасанцы и воюют все хорасанцы.

Живет здесь боярин-хорасанец, мелик-ат-туджар, так у него двести тысяч своей рати, а у Мелик-хана сто тысяч, а у Фаратхана двадцать тысяч, и у многих ханов по десять тысяч войска. А с султаном выходит триста тысяч войска его.

Земля многолюдна, да сельские люди очень бедны, а бояре власть большую имеют и очень богаты. Носят бояр на носилках серебряных, впереди коней ведут в золотой сбруе, до двадцати коней ведут, а за ними триста всадников, да пеших пятьсот воинов, да десять трубачей, да с барабанами десять человек, да свирельников десять человек.

А когда султан выезжает на прогулку с матерью да с женою, то за ним всадников десять тысяч следует да пеших пятьдесят тысяч, а слонов выводят двести и все в золоченых доспехах, и перед ним — трубачей сто человек, да плясунов сто человек, да ведут триста коней верховых в золотой сбруе, да сто обезьян, да сто наложниц, гаурыки называются.

Во дворец султана ведет семь ворот, а в воротах сидят по сто стражей да по сто писцов-кафиров. Одни записывают, кто во дворец идет, другие — кто выходит. А чужестранцев во дворец не пускают. А дворец султана очень красив, по стенам резьба да золото, последний камень — и тот в резьбе да золотом расписан очень красиво. Да во дворце у султана сосуды разные.

По ночам город Бидар охраняет тысяча стражей под начальством куттувала49, на конях и в доспехах, да в руках у каждого по факелу.

Продал я своего жеребца в Бидаре. Издержал на него шестьдесят восемь футунов, кормил его год. В Бидаре по улицам змеи ползают, длиной по две сажени. Вернулся я в Бидар из Кулонгири на Филиппов пост50, а жеребца своего продал на Рождество.

И жил я здесь, в Бидаре, до Великого поста51 и со многими индусами познакомился. Открыл им веру свою, сказал, что не бесерменин я, а (веры Иисусовой), христианин, и имя мое Афанасий, а бесерменское имя — ходжа Юсуф Хорасани. И индусы не стали от меня ничего скрывать, ни о еде своей, ни о торговле, ни о молитвах, ни о иных вещах, и жен своих не стали в доме скрывать.

Расспрашивал я их о вере, и они говорили мне: веруем в Адама, а буты52, говорят, и есть Адам и весь род его. А всех вер в Индии восемьдесят и четыре веры, и все веруют в бута. А разных вер люди друг с другом не пьют, не едят, не женятся. Иные из них баранину, да кур, да рыбу, да яйца едят, но говядины никто не ест.

Пробыл я в Бидаре четыре месяца и сговорился с индусами пойти в Парват, где у них бутхана53 — то их Иерусалим, то же, что для бесермен Мекка54. Шел я с индусами до бухтаны месяц. И у той бухтаны ярмарка, пять дней длится. Велика бутхана, с пол-Твери, каменная, да вырезаны в камне деяния бута. Двенадцать венцов вырезано вкруг бутханы — как бут чудеса совершал, как являлся в разных образах: первый — в образе человека, второй — человек, но с хоботом слоновым, третий — человек, а лик обезьяний, четвертый — наполовину человек, наполовину лютый зверь, являлся все с хвостом. А вырезан на камне, а хвост с сажень, через него переброшен.

На праздник бута55 съезжается к той бутхане вся страна Индийская. Да у бутханы бреются старые и молодые, женщины и девочки. А сбривают на себе все волосы, бреют и бороды, и головы. И идут к бутхане. С каждой головы берут по две шешкени56 для бута, а с коней — по четыре футы. А съезжается к бутхане всего людей (двадцать тысяч лакхов57, а бывает время и сто тысяч лакхов).

В бутхане же бут вырезан из камня черного, огромный, да хвост его через него перекинут, а руку правую поднял высоко и простер, как Юстиниан, царь58 цареградский, а в левой руке у бута копье. На нем не надето ничего, только бедра повязкой обернуты, а лик обезьяний. А иные буты совсем нагие, ничего на них не надето (срам не прикрыт), и жены бутовы нагими вырезаны, со срамом и с детьми. А перед бутом — бык огромный, из черного камня вырезан и весь позолочен. И целуют его в копыто, и сыплют на него цветы. И на бута сыплют цветы.

Индусы же не едят никакого мяса, ни говядины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днем два раза, а ночью не едят, и ни вина, ни сыты59 не пьют. А с бесерменами60 не пьют, не едят. А еда у них плохая. И друг с другом не пьют, не едят, даже с женой. А едят они рис, да кхичри с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с молоком, а едят все правой рукой, а левою не берут ничего. Ножа и ложки не знают. А в пути, чтобы кашу варить, каждый носит котелок. А от бесермен отворачиваются: не посмотрел бы кто из них в котелок или на кушанье. А если посмотрит бесерменин,- ту еду не едят. Потому едят, накрывшись платком, чтобы никто не видел.

А молятся они на восток, как русские. Обе руки подымут высоко да кладут на темя, да ложатся ниц на землю, весь вытянется на земле — то их поклоны. А есть садятся — руки обмывают, да ноги, да и рот полощут. Бутханы же их без дверей, обращены на восток, и буты стоят лицом на восток. А кто у них умрет, тех сжигают да пепел сыплют в воду. А когда дитя родится, принимает муж, и имя сыну дает отец, а мать — дочери. Добронравия у них нет, и стыда не знают. А когда придет кто или уходит, кланяется по-монашески, обеими руками земли касается, и все молча.

В Парват, к своему буту, ездят на Великий пост. Тут их Иерусалим; что для бесермен Мекка, для русских — Иерусалим, то для индусов Парват. И съезжаются все нагие, только повязка на бедрах, и женщины все нагие, только фата на бедрах, а другие все в фатах, да на шее жемчугу много, да яхонтов, да на руках браслеты и перстни золотые. (Ей-богу!) А внутрь, к бутхане, едут на быках, рога у каждого быка окованы медью, да на шее триста колокольцев и копыта медью подкованы. И тех быков они называют ачче.

Индусы быка называют отцом, а корову — матерью. На помете их пекут хлеб и кушанья варят, а той золой знаки на лице, на лбу и по всему телу делают. В воскресенье и в понедельник едят они один раз на дню. В Индии же (гулящих женщин много, и потому они дешевые: если имеешь с ней тесную связь, дай два жителя; хочешь свои деньги на ветер пустить — дай шесть жителей. Так в сих местах заведено. А рабыни-наложницы дешевы: 4 фуны — хороша, 5 фун — хороша и черна; черная-пречерная амьчюкь маленькая, хороша).

Из Парвата приехал я в Бидар за пятнадцать дней до бесерменского улу байрама61. А когда Пасха — праздник воскресения Христова, не знаю; по приметам гадаю — наступает Пасха раньше бесерменского байрама на девять или десять дней. А со мной нет ничего, ни одной книги; книги взял с собой на Руси, да когда меня пограбили, пропали книги, и не соблюсти мне обрядов веры христианской. Праздников христианских — ни Пасхи, ни Рождества Христова — не соблюдаю, по средам и пятницам не пощусь. И живя среди иноверных (молю я Бога, пусть он сохранит меня: «Господи Боже, Боже истинный, ты Бог, Бог великий. Бог милосердный. Бог милостивый, всемилостивейший и всемилосерднейший ты. Господи Боже). Бог един, то царь славы, творец неба и земли».

А иду я на Русь (с думой: погибла вера моя, постился я бесерменским постом). Месяц март прошел, начал я пост с бесерменами в воскресенье, постился месяц, ни мяса не ел, ничего скоромного, никакой еды бесерменской не принимал, а ел хлеб да воду два раза на дню (с женщиной не ложился я). И молился я Христу вседержителю, кто сотворил небо и землю, а иного бога именем не призывал. (Господи Боже, Бог милостивый, Бог милосердный, Бог Господь, Бог великий). Бог царь славы (Бог- зиждитель, Бог всемилостивейший,- это все ты, о Господи).<…>

Месяца мая в первый день отметил я Пасху в Индостане, в Бидаре бесерменском, а бесермены праздновали байрам в середине месяца; а поститься я начал месяца апреля в первый день. О благоверные христиане русские! Кто по многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую теряет. Я же, рабище божий Афанасий, исстрадался по вере христианской. Уже прошло четыре Великих поста и четыре Пасхи прошли, а я, грешный, не знаю, когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не соблюдаю, ни других праздников, ни среды, ни пятницы не соблюдаю: книг у меня нет. Когда меня пограбили, книги у меня взяли. И я от многих бед пошел в Индию, потому что на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара. Первую Пасху праздновал я в Каине, а другую Пасху в Чапакуре в Мазандаранской земле, третью Пасху — в Ормузе, четвертую Пасху в Индии, среди бесермен, в Бидаре, и тут много печалился по вере христианской.

Бесерменин же Мелик сильно понуждал меня принять веру бесерменскую. Я же ему сказал: «Господин! Ты молитву (совершаешь и я также молитву совершаю. Ты молитву пять раз совершаешь, я — три раза. Я — чужестранец, а ты здешний)». Он же мне говорит: «Истинно видно, что ты не бесерменин, но и христианских обычаев не соблюдаешь». И я сильно задумался и сказал себе: «Горе мне, окаянному, с пути истинного сбился и не знаю уже, по какому пути пойду. Господи, Боже- вседержитель, творец неба и земли! Не отврати лица от рабища твоего, ибо в скорби пребываю. Господи! Призри меня и помилуй меня, ибо я создание твое; не дай. Господи, свернуть мне с пути истинного, наставь меня, Господи, на путь правый, ибо в нужде не был я добродетелен перед тобой, Господи Боже мой, все дни свои во зле прожил. Господь мой (Бог-покровитель, ты, Боже, Господи милостивый. Господь милосердный, милостивый и милосердный. Хвала Богу). Уже прошло четыре Пасхи, как я в бесерменской земле, а христианства я не оставил. Далее Бог ведает, что будет. Господи Боже мой, на тебя уповал, спаси меня, Господи Боже мой».

В Бидаре Великом, в Бесерменской Индии, в Великую ночь на Великий день смотрел я, как Плеяды и Орион в зорю вошли, а Большая Медведица головою стояла на восток.

На байрам бесерменский совершил султан торжественный выезд: с ним двадцать везиров великих выехало да триста слонов, облаченных в булатные доспехи, с башенками, да и башенки окованы. В башенках по шесть человек в доспехах с пушками и пищалями, а на больших слонах по двенадцать человек. И на каждом слоне по два знамени больших, а к бивням привязаны большие мечи весом по кентарю, а на шее — огромные железные гири62. А между ушей сидит человек в доспехах с большим железным крюком — им слона направляет. Да тысяча коней верховых в золотой сбруе, да сто верблюдов с барабанами, да трубачей триста, да плясунов триста, да триста наложниц. На султане кафтан весь яхонтами унизан, да шапка-шишак с огромным алмазом, да саадак63 золотой с яхонтами, да три сабли на нем все в золоте, да седло золотое, да сбруя золотая, все в золоте. Перед ним кафир бежит вприпрыжку, теремцом64 поводит, а за ним пеших много. Позади идет злой слон, весь в камку наряжен, людей отгоняет, большая железная цепь у него в хоботе, отгоняет ею коней и людей, чтоб к султану не подступали близко.

А брат султана сидит на золотых носилках, над ним балдахин бархатный, а маковка — золотая с яхонтами, и несут его двадцать человек.

А махдум65 сидит на золотых же носилках, а балдахин над ним шелковый с золотой маковкой, и везут его четыре коня в золотой сбруе. Да около него людей великое множество, да перед ним певцы идут и плясунов много; и все с обнаженными мечами да саблями, со щитами, дротиками да копьями, с прямыми луками большими. И кони все в доспехах, с саадаками. А иные люди нагие все, только повязка на бедрах, срам прикрыт.

В Бидаре луна полная стоит три дня. В Бидаре сладких плодов нет. В Индостане большой жары нет. Очень жарко в Ормузе и на Бахрейне, где жемчуг родится, да в Джидде, да в Баку, да в Египте, да в Аравии, да в Ларе. А в Хорасанской земле жарко, да не так. Очень жарко в Чаготае. В Ширазе, да в Йезде, да в Кашане жарко, но там ветер бывает. А в Гиляне очень душно и парит сильно, да в Шамахе парит сильно; в Багдаде жарко, да в Хумсе и в Дамаске жарко, а в Халебе не так жарко.

В Севасской округе и в Грузинской земле всего в изобилии. И Турецкая земля всем обильна. И Молдавская земля обильна, и дешево там все съестное. Да и Подольская земля всем обильна. А Русь (Бог да сохранит! Боже, сохрани ее! Господи, храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей. Но почему князья земли Русской не живут друг с другом как братья! Да устроится Русская земля, а то мало в ней справедливости! Боже, Боже, .Боже, Боже!).

Господи, Боже мой! На тебя уповал, спаси меня, Господи! Пути не знаю куда идти мне из Индостана: на Ормуз пойти — из Ормуза на Хорасан пути нет, и на Чаготай пути нет, ни в Багдад пути нет, ни на Бахрейн пути нет, ни на Йезд пути нет, ни в Аравию пути нет. Повсюду усобица князей повыбивала. Мирзу Джеханшаха убил Узун Хасан-бек, а султана Абу-Саида отравили, Узун Хасан-бек Шираз подчинил, да та земля его не признала, а Мухаммед Ядигар к нему не едет: опасается. А иного пути нет. На Мекку пойти — значит принять веру бесерменскую. Потому, веры ради, христиане и не ходят в Мекку: там в бесерменскую веру обращают. А в Индостане жить — значит издержаться совсем, потому что тут у них все дорого: один я человек, а на харч по два с половиной алтына в день идет, хотя ни вина я не пивал, ни сыты.<…>

На пятую Пасху решился я на Русь идти. Вышел из Бидара за месяц до бесерменского улу байрама (по вере Мухаммеда, посланника Божья). А когда Пасха, Воскресение Христово, — не знаю, постился с бесерменами в их пост, с ними и разговелся, а Пасху отметил в Гулбарге, от Бидара в десяти ковах.

Султан пришел в Гулбаргу с мелик-ат-туджаром и с ратью своей на пятнадцатый день после улу байрама. Война им не удалась — один город взяли индийский, а людей много у них погибло и казны много поистратили.

А индийский великий князь могуществен и рати у него много. Крепость его на горе, и стольный город его Виджаянагар очень велик. Три рва у города, да река через него течет. По одну сторону города густые джунгли, а с другой стороны долина подходит — удивительное место, для всего пригодное. Та сторона непроходима — путь через город идет; ни с какой стороны город не взять: гора там огромная да чащоба злая, колючая. Стояла рать под городом месяц, и люди гибли от жажды, и очень много людей поумирало от голода да от жажды. Смотрели на воду, да не подойти к ней.

Ходжа мелик-ат-туджар взял другой город индийский, силой взял, день и ночь бился с городом, двадцать дней рать ни пила, ни ела, под городом с пушками стояла. И рати его погибло пять тысяч лучших воинов. А взял город вырезали двадцать тысяч мужского полу и женского, а двадцать тысяч — и взрослых, и малых — в плен взяли. Продавали пленных по десять тенек66 за голову, а иных и по пять, а детей — по две тенки. Казны же совсем не взяли. И стольного города он не взял.

Из Гулбарги пошел я в Каллур. В Каллуре родится сердолик, и тут его обрабатывают, и отсюда по всему свету развозят. В Калдуре триста алмазников живут (оружье украшают). Пробыл я тут пять месяцев и пошел оттуда в Коилконду. Там базар очень большой. А оттуда пошел в Гулбаргу, а из Гулбарги к Аланду. А от Аланда пошел в Амендрие, а из Амендрие — к Нарясу, а из Наряса — в Сури, а из Сури пошел к Дабхолу — пристани моря Индийского.

Очень большой город Дабхол — съезжаются сюда и с Индийского, и с Эфиопского поморья. Тут я, окаянный Афанасий, рабище Бога вышнего, творца неба и земли, призадумался о вере христианской, и о Христовом крещении, о постах, святыми отцами устроенных, о заповедях апостольских и устремился мыслию на Русь пойти. Взошел в таву и сговорился о плате корабельной — со своей головы до Ормуза града два золотых дал. Отплыл я на корабле из Дабхола-града на бесерменский пост, за три месяца до Пасхи.

Плыл я в таве по морю целый месяц, не видя ничего. А на другой месяц увидел горы Эфиопские, и все люди вскричали: «Олло перводигер, Олло конъкар, бизим баши мудна насинь больмышьти», а по-русски это значит: «Боже, Господи, Боже, Боже вышний, царь небесный, здесь нам судил ты погибнуть!»

В той земле Эфиопской были мы пять дней. Божией милостью зла не случилось. Много роздали рису, да перцу, да хлеба эфиопам. И они судна не пограбили.

А оттуда шли двенадцать дней до Маската. В Маскате встретил я шестую Пасху. До Ормуза плыл девять дней, да в Ормузе был двадцать дней. А из Ормуза пошел в Лар, и в Ларе был три дня. От Лара до Шираза шел двенадцать дней, а в Ширазе был семь дней. Из Шираза пошел в Эберку, пятнадцать дней шел, и в Эберку был десять дней. Из Эберку до Йезда шел девять дней, и в Йезде был восемь дней. А из Йезда пошел в Исфахан, пять дней шел и в Исфахане был шесть дней. А из Исфахана пошел в Кашан, да в Кашане был пять дней. А из Кашана пошел в Кум, а из Кума — в Савэ. А из Савэ пошел в Сольтание, а из Сольтание шел до Тебриза, а из Тебриза пошел в ставку Узун Хасан-бека67. В ставке его был десять дней, потому что пути никуда не было. Узун Хасан-бек на турецкого султана послал двора своего сорок тысяч рати. Они Сивас взяли. А Токат взяли да пожгли, и Амасию взяли, да много сел пограбили и пошли войной на караманского правителя.

А из ставки Узун Хасан-бека пошел я в Эрзинджан68, а из Эрзинджана пошел в Трабзон69.

В Трабзон же пришел на Покров святой Богородицы и приснодевы Марии и был в Трабзонё пять дней. Пришел на корабль и сговорился о плате — со своей головы золотой дать до Кафы70, а на харч взял я золотой в долг — в Кафе отдать.

И в том Трабзонё субаши71 и паша много зла мне причинили. Добро мое все велели принести к себе в крепость, на гору, да обыскали все. И что было мелочи хорошей — все выграбили. А искали грамоты, потому что шел я из ставки Узун Хасан-бека.

Божией милостью дошел я до третьего моря — Черного, что по-персидски дарья Стамбульская. С попутным ветром шли морем десять дней и дошли до Воны72, и тут встретил нас сильный ветер северный и погнал корабль назад к Трабзону. Из-за ветра сильного, встречного стояли мы пятнадцать дней в Платане73. Из Платаны выходили в море дважды, но ветер дул нам навстречу злой, не давал по морю идти. (Боже истинный. Боже покровитель!) Кроме него иного Бога не знаю.

Море перешли, да занесло нас к Балаклаве, и оттуда пошли в Гурзуф, и стояли мы там пять дней. Божиею милостью пришел я в Кафу за девять дней до Филиппова поста. (Бог-творец!)

Милостию Божией прошел я три моря. (Остальное Бог знает, Бог покровитель ведает.) Аминь! (Во имя Господа милостивого, милосердного. Господь велик, Боже благой. Господи благой. Иисус дух божий, мир тебе. Бог велик. Нет Бога, кроме Господа. Господь промыслитель. Хвала Господу, благодарение Богу всепобеждающему. Во имя Бога милостивого, милосердного. Он Бог, кроме которого нет Бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных. Нет Бога, кроме Господа. Он царь, святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий, возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, он разрешитель грехов, каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всесведущий, карающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий, всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благий.)

ПРИМЕЧАНИЯ Л.А.Дмитриева

1 Афанасий Никитин был в Индии с середины 1471 до начала 1474 г.

2 Василий Папин — иных сведении об этом русском после, кроме тех, что сообщены в «Хождении», до нас не дошло.

3 Очевидно, имеется в виду поход 1469 г. (в летописях о том, что предводителем похода был Юрий Васильевич — брат Ивана III, не говорится).

4 Василий Мамырев (1430-1490) — великокняжеский дьяк. Кто является автором записи об Афанасии Никитине — неизвестно.

5 Море Дербентское — Каспийское.

6 Дарья Хвалисская — море Каспийское; «дарья» (перс.) — море.

7 Спасский собор в Твери (совр. г. Калинин).

8 Михаил Борисович — великий князь тверской в 1461-1485 гг.

9 Борис Захарьич — тверской воевода.

10 Ширваншах — титул правителей Ширвана-государства, находившегося в северо-восточной части современного Азербайджана.

11 Иван III Васильевич (1440-1505) — великий князь московский.

12 Перечисляются города Орды по нижнему течению Волги.

13 Ез — заграждение на реке для ловли рыбы.

14 Тезики — иранские купцы.

15 Тарки — крепость на побережье Каспийского моря.

16 Кайтаки — народность в Дагестане.

17 Имеются в виду выходы горящих газов и нефти в окрестностях Баку.

18 Чапакур — город на южном берегу Каспийского моря.

19 Мазандаранская земля — местность в Иране — Мазендеран.

20 Амоль — центр области Мазендеран.

21 Демавенд-высшая точка хребта Эльбрус.

22 Рей — город, находившийся в окрестностях современного Тегерана.

23 Мухаммед (ок. 570-632) — арабский религиозный и политический деятель. основатель ислама.

24 Перечисляются города, находящиеся по пути от южного берега Каспийского моря к Ормузскому проливу.

25 Батман (перс.) — мера веса, равная нескольким пудам.

26 Радуница — девятый день после Пасхи.

27 Тава — парусное судно без верхней палубы.

28 Маскат — порт на Оманском берегу Аравийского полуострова.

29 Дега — порт на Иранском берегу Персидского залива.

30 Гуджарат — область на западе Индии.

31 Камбей — порт в Камбеиском заливе.

32 Чаул — порт на западном побережье Индии, к югу от современного Бомбея.

33 Джуннар — город на восток от Бомбея.

34 Малик-ат-туджар — титул, означающий в переводе «повелитель купцов».

35 Кафиры — неверные (иноверцы).

36 Хоросанцы — мусульмане неиндийского происхождения.

37 Троицын день — 50-й день после Пасхи; приходится на май — июнь (в зависимости от дня Пасхи).

38 Кози гундустанские — кокосовые орехи.

39 Татна-сок, добываемый из коры пальмиры (пальмира-вид пальмы).

40 Кхичри — индийское блюдо из риса.

41 Шешни — листья, которыми кормят лошадей.

42 Мухаммеддини (тюркск.) — вера Мухаммедова, ислам.

43 Успенский пост — с 14 до 28 августа; Спасов день — 19 августа.

44 Ков (инд.) — мера длины, равная приблизительно 10 км.

45 Камка — шелковая ткань, расшитая золотом.

46 Кентарь — мера веса, более 3-х пудов.

47 Покров святой Богородицы- 14 октября.

48 Мамоны — небольшие хищные звери.

49 Куттувал — комендант крепости.

50 Филиппов пост — с 27 ноября до 7 января.

51 Великий пост — семинедельный пост до Пасхи, начинается в феврале начале марта.

52 Бут (перс.) — идол, кумир; здесь — индийские боги.

53 Бутхана — кумирня, языческая молельня.

54 Мекка — город в Саудовской Аравии, место мусульманского паломничества.

55 Здесь имеется в виду праздник в честь индийского божества Шивы, отмечаемый в феврале — марте.

56 Шекшени — серебряная монета.

57 Лакх (инд.) — сто тысяч; бесчисленное множество.

58 Афанасий Никитин сравнивает статую Шивы со статуей Юстиниана I (527-565) в Константинополе, которая была уничтожена в XVI в.

59 Сыта — разбавленный водой мед, а также хмельной напиток из меда.

60 Бесерменин — иноверец.

61 Улу байрам-один из главных ежегодных мусульманских праздников.

62 Имеются в виду большие колокольцы, которые вешают на шею слона.

63 Саадак — набор, состоящий из лука в чехле и колчана со стрелами.

64 Теремец — здесь: парадный зонт.

65 Махдум — господин.

66 Тенька — мелкая серебряная монета.

67 Здесь перечисляются города в Иране, через которые лежал обратный путь Афанасия. Тебриз был столицей державы Узуна Хасана.

68 Эрзинджан — город на Армянском нагорье, к западу от Эрзерума.

69 Трабзон — порт на южном побережье Черного моря.

70 Кафа — современный город Феодосия в Крыму.

71 Субаши — начальник охраны города.

72 Бона — порт у мыса Чам, к западу от Трабзона.

73 Платана — порт вблизи Трабзона.

В 1458 г. предположительно купец Афанасий Никитин отправляется из родной Твери в Ширванскую землю (на территории теперешнего Азербайджана). У него с собой путевые грамоты от великого князя тверского Михаила Борисовича и от архиепископа Тверского Геннадия. С ним ещё купцы — всего идут на двух судах. Двигаются по Волге, мимо Клязьминского монастыря, проходят Углич и добираются до Костромы, находившейся во владениях Ивана III. Его наместник пропускает Афанасия далее.

Василий Панин, посол великого князя в Ширване, к которому Афанасий хотел присоединиться, уже прошёл вниз по Волге. Никитин ждёт две недели Хасан-бека — посла ширваншаха татарского. Едет он с кречетами «от великого князя Ивана, и кречетов у него было девяносто». Вместе с послом они двигаются дальше.

В пути Афанасий делает записи о своём хождении за три моря: «первое море Дербентское (Каспийское), дарья Хвалисская; второе море — Индийское, дарья Гундустанская; третье море Чёрное, дарья Стамбульская» (дарья по-перс. — море).

Казань прошли без препятствий. Орду, Услан, Сарай и Берензань прошли благополучно. Купцов предупреждают, что караван подстерегают татары. Хасан-бек даёт подарки осведомителям, чтобы они провели их безопасным путём. Неверные подарки взяли, однако весть об их приближении подали. Татары настигли их в Богуне (на отмели в устье Волги). В перестрелке были убитые с обеих сторон. Меньшее судно, на котором была и поклажа Афанасия, разграблено. Большое судно дошло до моря и село на мель. И его тоже разграбили и четверых русских взяли в плен. Остальных отпустили «голыми головами в море». И они пошли, заплакав… Когда путники вышли на берег, и тут их взяли в плен.

В Дербенте Афанасий просит помощи у Василия Панина, который благополучно дошёл до Каспия, и Хасан-бека, чтоб заступились за людей, захваченных в плен, и вернули товары. После долгих хлопот людей отпускают, а больше ничего не возвращают. Считалось, то, что пришло с моря, — собственность владельца побережья. И разошлись они кто куда.

Иные остались в Шемахе, другие пошли работать в Баку. Афанасий же самостоятельно идёт в Дербент, затем в Баку, «где огонь горит неугасимый», из Баку за море — в Чапакур. Здесь он живёт полгода, месяц в Сари, месяц в Амале, о Рее он говорит, что здесь убили потомков Мухаммеда, от проклятия которого семьдесят городов разрушились. В Кашане он живёт месяц, месяц в Езде, где «домашний скот кормят финиками». Многие города он не называет, потому как «много ещё городов больших». Морем добирается до Ормуза на острове, где «море наступает на него всякий день по два раза» (впервые видит приливы и отливы), а солнечный жар может человека сжечь. Через месяц он, «после Пасхи в день Радуницы», направляется на таве (индийское судно без верхней палубы) «с конями за море Индийское». Доходят до Комбея, «где родится краска и лак» (основные продукты экспорта, кроме пряностей и тканей), а затем идут до Чаула.

У Афанасия ко всему, что касается торговли, живой интерес. Он изучает состояние рынка и досадует, что солгали ему: «говорили, что много нашего товара, а для нашей земли нет ничего: все товар белый для бесерменской земли, перец, да краска». Афанасий привёз жеребца «в Индийскую землю», за которого заплатил сто рублей. В Джуннаре хан отбирает у Афанасия жеребца, узнав, что купец не мусульманин, а русин. Хан обещает вернуть жеребца и ещё дать тысячу золотых в придачу, если Афанасий перейдёт в мусульманскую веру. И срок назначил: четыре дня на Спасов день, на Успенский пост. Но накануне Спасова дня приехал казначей Мухамед, хорасанец (личность его до сих пор не установлена). Он заступился за русского купца. Никитину возвратили жеребца. Никитин считает, что «случилось Господне чудо на Спасов день», «Господь Бог сжалился… не оставил меня, грешного, милостью своей».

В Бидаре он опять интересуется товаром — «на торгу продают коней, камку (ткань), шёлк и всякий иной товар да рабов чёрных, а другого товара тут нет. Товар все гундустанский, а съестного только овощи, а для Русской земли товара тут нет»…

Живо описывает Никитин нравы, обычаи народов, живущих в Индии.

«И тут Индийская страна, и простые люди ходят нагие, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу заплетены, и все ходят брюхаты, а дети родятся каждый год, а детей у них много. Из простого народа мужчины, и женщины все нагие да все чёрные. Куда я ни иду, за мной людей много — дивятся белому человеку».

Все доступно любознательности русского путешественника: и сельское хозяйство, и состояние армии, и способ ведения войны: «Бой ведут все больше на слонах, сами в доспехах и кони. Слонам к голове и бивням привязывают большие кованые мечи… да облачают слонов в доспехи булатные, да на слонах сделаны башенки, и в тех башенках по двенадцать человек в доспехах, да все с пушками, да со стрелами».

Особенно интересуют Афанасия вопросы веры. Он сговаривается с индусами пойти в Пар-ват — «то их Иерусалим, то же, что для бесермен Мекка». Он дивится, что в Индии семьдесят четыре веры, «а разных вер люди друг с другом не пьют, не едят, не женятся…».

Афанасий горюет, что сбился с русского церковного календаря, священные книги пропали при разграблении корабля. «Праздников христианских — ни Пасхи, ни Рождества Христова — не соблюдаю, по средам и пятницам не пощусь. И живя среди иноверных, я молю Бога, пусть он сохранит меня…»

Он читает звёздное небо, чтобы определить день Пасхи. На «пятую Пасху» Афанасий решает возвращаться на Русь.

И снова он записывает то, что видел своими глазами, а также сведения о разных портах и торгах от Египта до Дальнего Востока, полученные от знающих людей. Отмечает, где «родится шёлк», где «родятся алмазы», предупреждает будущих путешественников, где и какие их поджидают трудности, описывает войны между соседними народами…

Скитаясь по городам ещё полгода, Афанасий добирается до порта — города Дабхола. За два золотых он отправляется до Ормуза на корабле через Эфиопию. Удалось поладить с эфиопами, и судно не ограбили.

Из Ормуза Афанасий посуху идёт к Чёрному морю и добирается до Трабзона. На корабле он договаривается за золотой дойти до Кафы (Крым). Приняв за шпиона, его грабит начальник охраны города. Осень, непогода и ветры затрудняют переход моря. «Море перешли, да занёс нас ветер к самой Балаклаве. И оттуда пошли в Гурзуф, и стояли мы тут пять дней. Божиею милостью пришёл я в Кафу за девять дней до Филиппова поста. Бог творец! Милостию Божией прошёл я три моря. Остальное Бог знает, Бог покровитель ведает. Аминь!»

http://lib.ru/HISTORY/RUSSIA/afanasij_nikitin.txt
Афанасий Никитин. Хождение за три моря.
OCR: Константин Соколов

«ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ» АФАНАСИЯ НИКИТИНА

Афанасий Никитин (он же ходжа Юсуф Хорасани — купец из Твери; 1467-1469 — был в Персии, 1469-1473 — в Индии, автор «Хождения за 3 моря»: Каспийское, Индийский океан — Аравийское, Чёрное; ум.1473 до Смоленска не дойдя).

ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ

В год 6983 (1475) . В том же году получил записи Афанасия, купца тверского, был он в Ындее (Индии) четыре года***, а пишет, что отправился в путь с Василием Папиным. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с кречетами послом от великого князя, и сказали мне — за год до казанского похода* (т.е. весной-летом 1468) вернулся он из Орды (т.е. весной-летом 1468 Василий Папин вернулся с Нижнего Поволжья — значит, вниз по Волге он мог туда отправиться с Афанасием Никитиным не позднее лета 1467), а погиб под Казанью, стрелой простреленный, когда князь Юрий* на Казань ходил (август-сентябрь 1469). В записях же не нашёл, в каком году Афанасий пошёл или в каком году вернулся из Индии и умер***, а говорят, что умер, до Смоленска не дойдя. А записи он своей рукой писал, и те тетради с его записями привезли купцы в Москву Василию Мамыреву, дьяку великого князя.
* Поход на Казань русских войск под предводительством князя Юрия Васильевича Дмитровского (брата Ивана III Васильевича (жил 1440-1505, правил1462-1505) = Тимофея = Бекбулата), закончился в сентябре 6978 (1469) года.
** Василий Папин вернулся из Орды (Поволжья) за год до Казанского похода – т.е.1469 — 1 = 1468 год (лето), значит он отправился туда (с Афанасием Никитиным) не позднее 1467 года.
*** Аф. Никитин был в Ындее 4 года – т.е. 1467-1468 (1-й год), 1468-1469 (2-й год), 1469-1470 (3-й год), 1470-1471 (4-й год). Сам же Афанасий Никитин пишет: «В Маскате встретил я шестую Пасху» — т.е. путешествовал 6 лет (1467-1473).
__________

За молитву святых отцов наших, господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня, раба своего грешного Афанасия Никитина сына. Записал я здесь про своё грешное хождение за три моря: первое море — Дербентское, дарья Хвалисская, второе море — Индийское, дарья Гундустанская, третье море — Чёрное, дарья Стамбульская.

Август 1467

Пошёл я от Спаса святого златоверхого (в 1467-1469: ок.14 августа – медовый Спас, ок.19 августа – Преображение = яблочный Спас, ок. 29 августа – Спас на полотне перенесён в Царьград) с его милостью, от государя своего великого князя Михаила Борисовича Тверского (*), от владыки Геннадия Тверского и от Бориса Захарьича.
(*) Великий князь тверской Михаил Борисович Тверской жил 1453 -после 1505, правил в Твери 1461-1485, сын Бориса Александровича и Анастасии Александровны Глазатой-Шуйской. 1я жена София Семёновна Киевская — дочь киев.князя Семёна Олельковича. 2я жена — внучка Казимира IV — от неё имел дочь, бывшую замужем за одним из Радзивиллов. 1462 -тверские бояре от имени 8-9-летнего М.Б.Т. подписали договор с Москвой и М.Б.Т. оказался в зависимости от Ивана III. 1471 и 1477 — М.Б.Т. помогал Ивану III в новгородских походах. 1480 — М.Б.Т. посылал войска против Ахмата на Угру. 1483 — М.Б.Т. заключил договор с Казимиром, за что Тверь подверглась разорению от мос. князя Ивана III Васильевича. 1485 — М.Б.Т. сносится с Литвой и при приближении к Твери войска Ивана III Васильевича бежит в Литву к Казимиру. 1485-1505 — М.Б.Т. скитался по польским владениям. 1505 — исчезает со страниц летописей.

Август-сентябрь 1467

Поплыл я вниз Волгою (август-сентябрь 1468). И пришёл в монастырь калязинский к святой Троице живоначальной и святым мученикам Борису и Глебу. И у игумена Макария и святой братии получил благословение. Из Калязина плыл до Углича, и из Углича отпустили меня без препятствий. И, отплыв из Углича, приехал в Кострому и пришёл к князю Александру с другой грамотой великого князя (грамотой Михаила Борисовича Тверского). И отпустили меня без препятствий. И в Плес приехал без препятствий.

Сентябрь-октябрь 1467

И приехал я в Нижний Новгород к Михаилу Киселёву, наместнику, и к пошленнику Ивану Сараеву, и отпустили они меня без препятствий. А Василий Папин, однако, город (Нижний Новгород) уже проехал, и я в Нижнем Новгороде две недели (до ноября 1467) ждал Хасан-бека, посла ширваншаха татарского. А ехал он с кречетами от великого князя Ивана (**), и кречетов у него было девяносто.
(**) Великий князь — хан московский и владимирский Иван III Васильевич = царь Тимофей Васильевич Великий = Фридрих III Габсбург = Бекбулат жил 1440-1505, правил 1462-1505.
Его отец — Василий II Васильевич Тёмный (жил1395/1415-1462, правил 1425-1462) = хан Махмуд = султан Мехмет II = Магомет II Завоеватель (правил 1451-1481, ум./убит 1481) = хан Махмет = хана Ахмат.
Его загадочный и всемогущий родственник — боярин Иван Дмитриевич Всеволжский = Иван Иванович Шибанский.
Его дед по отцу – Дмитрий Иванович Донской.
Его дед по матери – князь Литвы Витовт.
Его бабушка — Софья Витовтовна, дочь Великого князя Литовского Витовта Кейстутовича Гедиминовича — Великого Магистра тевтонского Ордена.
Его мать — Мария Ярославна — дочь удельного князя Ярослава (Афанасия) Владимировича (из рода князя Литовского Ольгерда Гедиминовича) и Марии Фёдоровны (дочери боярина Фёдора Фёдоровича Голтяя-Кошкина).
Его 1-я жена — Мария Борисовна (ум.1467), мать 9-летнего Ивана Ивановича Молодого (жил 1458-1489).
Его 2-я жена — Зои Палеологиня = Софья Палеолог (правила 1485-1489, ум.1503) — греческая царевна из династии Палеолог, из клана иудеев-сефардов, племянница императора Византии Константина XI.

Ноябрь 1467

Поплыл я с ними вниз по Волге. Казань прошли без препятствий, не видали никого, и Орду, и Услан, и Сарай (Саратов?), и Берекезан (Царицын = Сталинград = Волгоград?) проплыли и вошли в Бузан. И тут встретил нас три татарина неверных да ложную весть нам передали: «Султан Касим подстерегает купцов на Бузане, а с ним три тысячи татар». Посол ширваншаха Хасан-бек дал им по кафтану-однорядке и по штуке полотна, чтобы провели нас мимо Астрахани. А они, неверные татары, по однорядке-то взяли, да в Астрахань царю весть подали. А я с товарищами своё судно покинул, перешёл на посольское судно.

Ноябрь-декабрь 1467

Плывём мы мимо Астрахани, а месяц светит, и царь нас увидел, и татары нам кричали: «Качма — не бегите!» А мы этого ничего не слыхали и бежим себе под парусом. За грехи наши послал царь за нами всех своих людей. Настигли они нас на Богуне и начали в нас стрелять. У нас застрелили человека, и мы у них двух татар застрелили. А меньшее наше судно у еза застряло, и они его тут же взяли да разграбили, а моя вся поклажа была на том судне.

Декабрь 1467

Дошли мы до моря (Каспийское = Фарсийское = Хвалынское = Хвалисское) на большом судне, да стало оно на мели в устье Волги, и тут они нас настигли и велели судно тянуть вверх по реке до еза. И судно наше большое тут пограбили и четыре человека русских в плен взяли, а нас отпустили голыми головами за море (Каспийское = Фарсийское = Хвалынское = Хвалисское), а назад, вверх по реке (Волге), не пропустили, чтобы вести не подали.

Декабрь 1467 — январь 1468

И пошли мы, заплакав, на двух судах в Дербент (юго-восток Дагестана вблизи от Азербайджана, юго-западный берег Каспийского моря): в одном судне — посол Хасан-бек, да тезики, да нас, русских, десять человек; а в другом судне — шесть москвичей, да шесть тверичей, да коровы, да корм наш.
И поднялась на море буря, и судно меньшее разбило о берег. И тут стоит городок Тарки, и вышли люди на берег, да пришли кайтаки и всех взяли в плен.

Январь-март 1468

И пришли мы в Дербент (юго-восток Дагестана вблизи от Азербайджана, юго-западный берег Каспийского моря), и Василий благополучно туда пришёл, а мы ограблены. И я бил челом Василию Папину и послу ширваншаха Хасан-беку, с которым мы пришли — чтоб похлопотал о людях, которых кайтаки под Тарками захватили. И Хасан-бек ездил на гору к Булат-беку просить. И Булат-бек послал скорохода к ширваншаху передать: «Господин! Судно русское разбилось под Тарками, и кайтаки, придя, людей в плен взяли, а товар их разграбили».

Апрель-май 1468

И ширваншах посла тотчас послал к шурину своему, князю кайтаков Халил-беку: «Судно моё разбилось под Тарками, и твои люди, придя, людей с него захватили, а товар их разграбили; и ты, меня ради, людей ко мне пришли и товар их собери, потому что те люди посланы ко мне. А что тебе от меня нужно будет, и ты ко мне присылай, и я тебе, брату своему, ни в чём перечить не стану. А те люди ко мне шли, и ты, меня ради, отпусти их ко мне без препятствий». И Халил-бек всех людей отпустил в Дербент (юго-восток Дагестана вблизи от Азербайджана, юго-западный берег Каспийского моря) тотчас без препятствий, а из Дербента отослали их к ширваншаху в ставку его — койтул.

Июнь 1468

Поехали мы к ширваншаху в ставку его и били ему челом, чтоб нас пожаловал, чем дойти до Руси. И не дал он нам ничего: дескать, много нас. И разошлись мы, заплакав, кто куда: у кого что осталось (из товара) на Руси, тот пошёл на Русь, а кто был должен (заплатить), тот пошёл, куда глаза глядят. А иные остались в Шемахе, иные же пошли в Баку (город-порт на юго-западе Каспийского моря, ныне столица Азербайджана) работать.

Июнь-июль 1468

А я пошёл в Дербент (Дагестан), а из Дербента — в Баку (Азербайджан), где огонь горит неугасимый (нефтяные и газовые факелы); а из Баку пошёл за море (Каспийское = Фарсийское = Хвалынское = Хвалисское) — в Чапакур (Иран = Персия).

Июль- декабрь 1468

И прожил я в Чапакуре шесть месяцев (Июль- декабрь 1468), да в Сари (Соумеэ-Сера, южный Каспий, север Ирана-Персии ?) жил месяц, в Мазандаранской земле (Мазендеран — прикаспийская местность в северном Иране, центр области Мазендеран — Амоль).

Январь 1469

А оттуда пошёл к Амолю (центр области Мазендеран, самый юг Каспийского моря, север Ирана — Персии) и жил тут месяц. А оттуда пошёл к Демавенду (Демавенд — высшая точка хребта Эльбрус, северный Иран — Персия), а из Демавенда — к Рею (где это?). Тут убили шаха Хусейна, из детей Али, внуков Мухаммеда, и пало на убийц проклятие Мухаммеда — семьдесят городов разрушилось.

Январь — Февраль 1469

Из Рея пошёл я к Кашану и жил тут месяц, а из Кашана — к Наину, а из Наина к Иезду и тут жил месяц. А из Йезда пошёл к Сирджану, а из Сирджана — к Тарому, домашний скот здесь кормят финиками, по четыре алтына продают батман фиников.

Февраль 1469

А из Тарома пошёл (1469) к Лару, а из Лара — к Бендеру – то пристань Ормузская. И тут море Индийское, по-персидски дарья Гундустанская; до Ормуза-града отсюда четыре мили идти.

Февраль-апрель 1469

А Гурмыз есть на острове, а ежедень поимаеть его море по двожды на день. (А Ормуз — на острове, и ежедневно море наступает на него по два раза — 2 прилива и 2 отлива). И тут есми взял первый Велик день, а пришёл есми в Гурмыз за четыре недели до Велика дни. (Тут, за пределами Руси, провёл я первую Пасху (апрель 1469), а пришёл в Ормуз за четыре недели до Пасхи (февраль-март 1469)).
А то есми городы не все писал, много городов великих. А в Гурмызе есть солнце варно, человека сожжёт. = И потому я города не все назвал, что много ещё городов больших. Велик солнечный жар в Ормузе, человека сожжёт. А в Гурмызе был есми месяць, а из Гурмыза пошёл есми за море Индейское по Велице дни (Воскресения И.Х.) в Радуницу (весенний языческий праздник славян, связанный с культом предков — через неделю после Воскресения И.Х. — прим. 20-28 апреля), в таву с конми. = В Ормузе был я месяц, а из Ормуза после Пасхи в день Радуницы (весенний языческий праздник восточных славян, связанный с культом предков: 1-е воскресенье после Пасхи — прим. 20-28 апреля) пошёл я в таве с конями за море Индийское.

Апрель-май 1469

И шли есмя морем до Мошката 10 дни = И шли мы морем до Маската десять дней (май 1469), а от Мошката = Маската до Дега — четыре дня (май 1470), а от Дега к Кузряту = а от Дега — до Гуджарата, а от Кузрята к Конбаату = а от Гуджарата до Камбея. Тут родится краска да лак.

Май-июль 1469

А от Конбата к Чювилю, а от Чювиля есмя пошли в 7-ую неделю по Велице дни (Воскресение И.Х.), а шли в таве есмя 6 недель морем до Чивиля. = От Камбея поплыли к Чаулу, а из Чаула вышли в седьмую неделю после Пасхи (июнь 1469), а морем шли шесть недель в таве до Чаула (до августа 1469).

Август 1469

И тут Индийская страна, и люди ходят нагие, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу заплетены, все ходят брюхаты, а дети родятся каждый год, а детей у них много. И мужчины, и женщины все нагие да все чёрные. Куда я ни иду, за мной людей много — дивятся белому человеку.
У тамошнего князя — фата на голове, а другая на бёдрах, а у бояр тамошних — фата через плечо, а другая — на бёдрах, а княгини ходят — фата через плечо перекинута, другая фата — на бёдрах. А у слуг княжеских и боярских — одна фата на бёдрах обёрнута, да щит, да меч в руках, иные с дротиками, другие с кинжалами, а иные с саблями, а другие с луками и стрелами; да все наги, да босы, да крепки, а волосы не бреют.
А женщины ходят — голова не покрыта, а груди голы, а мальчики и девочки нагие ходят до семи лет, срам не прикрыт.
А ис Чювиля сухом пошли есмя до Пали 8 дни, до индейскыя горы. = Из Чаула пошли посуху, шли до Пали восемь дней, до Индийских гор (август 1469).
А от Пали до Умри 10 дни, и то есть город индейскый. = А от Пали до Умри шли десять дней, то город индийский. А от Умри до Чюнеря 7 дни. = А от Умри до Джуннара семь дней пути (август-сентябрь 1469).
Ту есть Асатхан Чюнерскыа индийскый, а холоп меликътучаров. = Правит тут индийский хан — Асад-хан джуннарский, а служит он мелик-ат-туджару. Войска ему дано от мелик-ат-туджара, говорят, семьдесят тысяч. А у мелик-ат-туджара под началом двести тысяч войска, и воюет он с кафарами двадцать лет: и они его не раз побеждали, и он их много раз побеждал.
Хан же Ас ездит на людех. = Ездит же Асад-хан на людях. А слонов у него много, и коней у него много добрых, и воинов, хорасанцев, у него много. А коней привозят из Хорасанской земли, иных — из Арабской земли, иных — из Туркменской земли, иных из Чаготайской земли, а привозят их всё морем в тавах — индийских кораблях.
И я, грешный, привёз жеребца в Индийскую землю, и дошёл с ним до Чюнеря = Джуннара, с божьей помощью, здоровым, и стал он мне во сто рублей.

Июль-август 1469
Зима у них началась с Троицына дня (ныне пятидесятница – 50й день после воскрешения И.Х. — конец мая – начало июня 1469). Зимовал я в Чюнере = Джуннаре, жил тут два месяца (июль-август 1469). Каждый день и ночь — целых четыре месяца (июнь-сентябрь 1469) — всюду вода да грязь. В эти дни пашут у них и сеют пшеницу, да рис, да горох, да всё съестное.
Вино у них делают из больших орехов — кози гундустанские называются, а брагу – из татны.
Коней тут кормят горохом, да варят кхичри с сахаром да с маслом, да кормят ими коней, а с утра дают шешни. В Индийской земле кони не водятся, в их земле родятся быки да буйволы — на них ездят и товар и иное возят, всё делают.

Чюнерей же град есть на острову на каменом, не сделан ничем, Богом сотворен. = Джуннар-град стоит на скале каменной, не укреплён ничем, богом ограждён. И пути на ту гору — день, ходят по одному человеку: дорога узка, двоим пройти нельзя.

В Индийской земле купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и постель стелют хозяйки, и спят с гостями. Сикиш илиресен ду шитель бересин, сикиш илимесь ек житель берсен, достур аврат чектур, а сикиш муфут (Если имеешь с ней тесную связь — давай два шителя, если не имеешь тесной связи — даёшь один шитель. Много тут жён по правилу временного брака, и тогда тесная связь — даром); а любят белых людей.

Зимой (июнь-июль-август) у них простые люди ходят — фата на бёдрах, другая — на плечах, а третья — на голове; а князья да бояре надевают тогда на себя порты, да сорочку, да кафтан, да фата на плечах, другой фатой себя опояшет, а третьей фатой голову обернёт. А сё Оло, Оло абрь, Оло ак, Олло керем, Олло рагим (О боже, боже великий, господь истинный, бог великодушный, бог милосердный!) !

И в том Чюнере = Джуннаре хан (Асад-хан джуннарский, служит мелик-ат-туджару) отобрал у меня жеребца, когда узнал, что я не бесерменин, а русин. И он сказал: «И жеребца верну, и тысячу золотых впридачу дам, только перейди в веру нашу — в Мухаммеддини. А не перейдёшь в веру нашу, в Мухаммеддини, и жеребца возьму, и тысячу золотых с твоей головы возьму». И срок назначил — четыре дня, на Спасов день, на Успенский пост. Да господь бог сжалился на свой честной праздник, не оставил меня, грешного, милостью своей, не дал погибнуть в Джуннаре среди неверных.

Накануне Спасова дня (день Вознесения Христа Спасителя на небо — 40й день после Воскресения Христа = Пасхи, начало июня 1469) приехал казначей Мухаммед, хорасанец, и я бил ему челом, чтобы он за меня хлопотал. И он ездил в город к Асад-хану и просил обо мне, чтобы меня в их веру не обращали, да и жеребца моего взял у хана обратно. Таково господне чудо на Спасов день (день Вознесения Христа Спасителя на небо — 40й день после Воскресения Христа = Пасхи, начало июня). А так, братья русские христиане, захочет кто идти в Индийскую землю — оставь веру свою на Руси, да, призвав Мухаммеда, иди в Гундустанскую землю.

Солгали мне псы бесермены, говорили, что много нашего товара, а для нашей земли нет ничего: всё товар белый для бесерменской земли, перец да краска, то дёшево. Те, кто возят волов за море, те пошлин не платят. А нам провезти товар без пошлины не дадут. А пошлин много, и на море разбойников много. Разбойничают кафары, не христиане они и не бесермены: молятся каменным болванам и ни Христа, ни Мухаммеда не знают.

август 1469

А из Чюнеря =Джуннара вышли на Успенье (15/28 августа 1469) и пошли к Бидару, главному их городу. Шли до Бидара месяц, а от Бидара до Кулонгири — пять дней, и от Кулонгири до Гулбарги — пять дней (сентябрь-октябрь 1470). Между этими большими городами — много других городов, всякий день проходили по три города, а иной день — по четыре города: сколько ковов (1кова = 10 рус.вёрст по 1,067км) — столько и городов.

От Чаула до Джуннара — двадцать ковов (1кова = 10 рус.вёрст по 1,067км), а от Джуннара до Бидара — сорок ковов (1кова = 10 рус.вёрст по 1,067км), от Бидара же до Кулонгири — девять ковов (1кова = 10 рус.вёрст по 1,067км), и от Бидара до Гулбарги — девять ковов (1кова = 10 рус.вёрст по 1,067км).

В Бидаре на торгу продают коней, камку, шёлк и всякий иной товар да рабов чёрных, а другого товара тут нет. Товар всё гундустанский, а из съестного — только овощи, а для Русской земли товара нет. А здесь люди все чёрные, все злодеи, а жёнки все гулящие, да колдуны, да тати, да обман, да яд, господ ядом морят.

В Индийской земле княжат все хорасанцы, и бояре все — хорасанцы. А гундустанцы — все пешие и ходят перед хорасанцами, которые на конях; а остальные — все пешие, ходят быстро, все наги да босы, в руке щит, в другой — меч, а иные с большими прямыми луками да со стрелами. Бой ведут всё больше на слонах. Впереди идут пешие воины, за ними — хорасанцы в доспехах на конях, сами в доспехах и кони. Слонам к голове и бивням привязывают большие кованые мечи, по кентарю весом (это сколько в кг?), да облачают слонов в доспехи булатные, да на слонах сделаны башенки, и в тех башенках по двенадцать человек в доспехах, да все с пушками, да со стрелами.

Есть у них одно место, шихб Алудин пир ятыр базар Алядинанд. = Есть тут одно место — Аланд, где шейх Алаеддин (святой) лежит, и ярмарка. Раз в год на ту ярмарку съезжается торговать вся страна Индийская, торгуют тут десять дней; от Бидара — двенадцать ковов (1кова = 10 рус.вёрст по 1,067км). Приводят сюда коней — до двадцати тысяч коней — продавать да всякий товар привозят. В Гундустанской земле эта ярмарка лучшая, всякий товар продают и покупают в дни памяти шейха Алаеддина, а по-нашему — на Покров святой богородицы (1/14 октября).

А ещё есть в том Аланде птица гукук, летает ночью, кричит: «кук-кук»; а на чьём доме сядет, там человек умрёт, а захочет кто её убить, она на того огонь изо рта пускает.
Мамоны ходят ночью да хватают кур, а живут они на холмах или среди скал.
А обезьяны — те живут в лесу. Есть у них князь обезьяний, ходит с ратью своей. Если кто обезьян обидит, они жалуются своему князю, и он посылает на обидчика свою рать, и они, к городу придя, дома разрушают и людей убивают. А рать обезьянья, сказывают, очень велика, и язык у них свой.
Детёнышей родится у них много, и если который из них родится ни в мать, ни в отца — таких бросают на дорогах. Иные гундустанцы подбирают их да учат всяким ремёслам; а если продают, то ночью, чтобы они дорогу назад не могли найти, а иных учат людей забавлять.

октябрь 1469

Весна у них началась с Покрова святой богородицы (1/14 октября 1469). А празднуют память шейха Алаеддина и начало весны через две недели после Покрова (1/14 октября + 14 = 15/28 октября 1469); восемь дней длится праздник. А весна у них длится три месяца, и лето — три месяца, и зима — три месяца, и осень — три месяца.

В Бедери же их стол Гундустану бесерменскому. = Бидар — стольный город Гундустана бесерменского. Город большой, и людей в нём очень много. Султан молод, двадцати лет — бояре правят, а княжат хорасанцы и воюют все хорасанцы.

Есть хоросанець меликтучар боярин, ино у него двесте тысящь рати своей, а у Меликхана 100 тысячь, а у Фаратхана 20 тысяч, а много тех ханов по 10 тысящь рати. = Живёт здесь боярин-хорасанец, мелик-ат-туджар, так у него — двести тысяч своей рати, а у Мелик-хана — сто тысяч, а у Фарат-хана — двадцать тысяч, и у многих ханов — по десять тысяч войска. А с султаном выходит триста тысяч войска его.

Земля многолюдна, да сельские люди очень бедны, а бояре власть большую имеют и очень богаты. Носят бояр на носилках серебряных, впереди коней ведут в золотой сбруе, до двадцати коней ведут, а за ними — триста всадников, да пеших пятьсот воинов, да десять трубачей, да с барабанами десять человек, да дударей десять.

Салтан же выезжает на потеху с матерью да з женою, ино с ним человек на конех 10 тысящь, а пеших пятьдесят тысящь, а слонов выводят двесте, наряженых в доспесех золоченых, да пред ним трубников сто человек, да плясцов сто человек, да коней простых 300 в снастех золотых, да обезьян за ним сто, да блядей сто, а все гаурокы. = А когда султан выезжает на прогулку с матерью да с женою, то за ним всадников — десять тысяч следует да пеших — пятьдесят тысяч, а слонов выводят двести и все — в золочёных доспехах, и перед ним — трубачей сто человек, да плясунов сто человек, да ведут триста коней верховых в золотой сбруе, да сто обезьян, да сто блядей (наложниц), гаурыки называются.

Во дворец султана ведёт семь ворот, а в воротах сидят по сто стражей да по сто писцов-кафаров. Одни записывают, кто во дворец идёт, другие – кто выходит. А гарипов не пускают въ град. = А чужестранцев во дворец не пускают. А двор же его чюден велми, все на вырезе да на золоте, и последний камень вырезан да златом описан велми чюдно. = А дворец султана очень красив, по стенам — резьба да золото, последний камень — и тот в резьбе да золотом расписан очень красиво. Да во дворе у него суды розные. = Да во дворце у султана сосуды разные.

Город же Бедерь стерегут в нощи тысяща человек кутоваловых, а ездят на конех в доспесех, да у всех по светычю. = По ночам город Бидар (столица Гундустана бесерменского с дворцом султана) охраняет тысяча стражей под начальством куттавала, на конях и в доспехах, да в руках у каждого по факелу.

Ноябрь 1469 – январь 1470

Продал я своего жеребца в Бидаре (столица Гундустана бесерменского с дворцом султана). Издержал на него шестьдесят восемь футунов, кормил его год. В Бидаре по улицам змеи ползают, длиной по две сажени. Вернулся я в Бидар из Кулонгири на Филиппов пост (он же Рождественский пост 28 ноября 1469 – 6 января 1470), а жеребца своего продал на Рождество (25 декабря/7 января 1469).

Январь-март 1470

И жил я здесь, в Бедере = Бидаре, до Великого поста (до февраля-марта 1470, В. пост начинается за 40 дней до Воскресения И.Х. = Пасхи; В.пост в 2012 : 27 февраля — 14 апреля) и со многими индусами познакомился. Открыл им веру свою, сказал, что не бесерменин я, а (веры Иисусовой) христианин, и имя моё Афанасий, а бесерменское имя — ходжа Юсуф Хорасани (хозя Исуф Хоросани). И индусы не стали от меня ничего скрывать, ни о еде своей, ни о торговле, ни о молитвах, ни о иных вещах, и жён своих не стали в доме скрывать.
Расспрашивал я их о вере, и они говорили мне: веруем в Адама, а буты (будда), говорят, и есть Адам и весь род его.
А всех вер в Индии восемьдесят и четыре веры, и все веруют в бута (будду). А разных вер люди друг с другом не пьют, не едят, не женятся. Иные из них баранину, да кур, да рыбу, да яйца едят, но говядины никто не ест.
Пробыл я в Бидаре (столица Гундустана бесерменского с дворцом султана) четыре месяца и сговорился с индусами пойти в Парват, где у них бутхана — то их Иерусалим, то же, что для бесермен Мекка. Шёл я с индусами до бутханы месяц. И у той бутханы — ярмарка, пять дней длится. Велика бутхана (индийский буддийский Иерусалим в Парвате), с пол-Твери, каменная, да вырезаны в камне деяния бута (будды). Двенадцать венцов вырезано вкруг бутханы (индийский буддийский Иерусалим в Парвате) — как бут (будда) чудеса совершал, как являлся в разных образах:
первый — в образе человека,
второй — человек, но с хоботом слоновым,
третий — человек, а лик обезьяний,
четвёртый — наполовину человек, наполовину лютый зверь, являлся всё с хвостом. А вырезан на камне, а хвост с сажень, через него переброшен.
На праздник бута (будды) съезжается к той бутхане (индийский буддийский Иерусалим в Парвате) вся страна Индийская. Да у бутханы (индийский буддийский Иерусалим в Бидаре) бреются старые и молодые, женщины и девочки. А сбривают на себе все волосы, бреют и бороды, и головы. И идут к бутхане (индийский буддийский Иерусалим в Парвате). С каждой головы берут по две шешкени для бута (будды), а с коней — по четыре футы. А съезжается к бутхане (индийский буддийский Иерусалим в Парвате) всего людей двадцать тысяч лакхов, а бывает время и сто тысяч лакхов.
В бутхане (индийский буддийский Иерусалим в Парвате) же бут (будда) вырезан из камня чёрного, огромный, да хвост его через него перекинут, а руку правую поднял высоко и простёр, как Юстиниан, царь цареградский, а в левой руке у бута (будды) копьё. На нём не надето ничего, только бёдра повязкой обёрнуты, а лик обезьяний. А иные буты (будды) совсем нагие, ничего на них не надето (срам не прикрыт), и жёны бутовы нагими вырезаны, со срамом и с детьми. А перед бутом (буддой) — бык огромный, из чёрного камня вырезан и весь позолочен. И целуют его в копыто, и сыплют на него цветы. И на бута (будду) сыплют цветы.
Индусы же не едят никакого мяса, ни говядины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днём два раза, а ночью не едят, и ни вина, ни сыты (что это?) не пьют. А с бесерменами не пьют, не едят. А еда у них плохая. И друг с другом не пьют, не едят, даже с женой. А едят они рис, да кхичри с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с молоком, а едят все правой рукой, а левою не берут ничего. Ножа и ложки не знают. А в пути, чтобы кашу варить, каждый носит котелок. А от бесермен отворачиваются: не посмотрел бы кто из них в котелок или на кушанье. А если посмотрит бесерменин, — ту еду не едят. Потому едят, накрывшись платком, чтобы никто не видел.
А молятся они (индусы-буддисты) на восток, как русские. Обе руки подымут высоко да кладут на темя, да ложатся ниц на землю, весь вытянется на земле — то их поклоны.
А есть садятся — руки обмывают, да ноги, да и рот полощут. Бутханы же их (жилища индусов-буддистов по подобию жилища будды) — без дверей, обращены на восток, и буты (статуи будды) стоят лицом на восток.
А кто у них (индусов-буддистов) умрёт, тех сжигают да пепел сыплют в реку. А когда дитя родится, принимает муж, и имя сыну даёт отец, а мать — дочери. Добронравия у них нет, и стыда не знают. А когда придёт кто или уходит, — кланяется по-монашески, обеими руками земли касается, и все молча.

К Первоти же ездят о великом заговение, къ своему буту. = В Парват (индийский буддийский Иерусалим в Парвате), к своему буту (будде), ездят на Великий пост. Тут их Иерусалим; что для бесермен Мекка, для русских — Иерусалим, то для индусов — Парват (индийский буддийский Иерусалим в Парвате). И съезжаются все нагие, только повязка на бёдрах, и женщины все нагие, только фата на бёдрах, а другие все в фатах, да на шее жемчугу много, да яхонтов, да на руках браслеты и перстни золотые. Олло оакь! (Ей-богу!) А внутрь, к бутхане (дом-храм будды), едут на быках, рога у каждого быка окованы медью, да на шее — триста колокольцев и копыта медью подкованы. И быков они (индусы-буддисты) называют ачче.
Индусы вола-быка называют отцом, а корову — матерью. На помёте их пекут хлеб и кушанья варят, а той золой знаки на лице, на лбу и по всему телу делают. В воскресенье и в понедельник едят они один раз на дню.

В Ындея же какъпа чектуръ а учюсьдерь: секишь илирсень ики жител; акичаны ила атарсын алты жетел берь; булара достур. А куль коравашь учюзь чяр фуна хуб, бем фуна хубе сиа; капъкара амьчюкь кичи хошь. (В Индии же гулящих женщин много, и потому они дешёвые: если имеешь с ней тесную связь — дай два житела; хочешь свои деньги на ветер пустить — дай шесть жителей. Так в сих местах заведено. А рабыни-наложницы дёшевы: 4 фуны — хороша, 6 фун — хороша и черна, чёрная-пречёрная амьчюкь маленькая, хороша.)

Март-апрель 1470

Из Парвата (индийский буддийский Иерусалим в Парвате) приехал я в Бедерь = Бидар за пятнадцать дней до бесерменского улу байрама (март-апрель 1470). А когда Пасха, праздник воскресения Христова, не знаю; по приметам гадаю — наступает Пасха раньше бесерменского байрама на девять или десять дней. А со мной нет ничего, ни одной книги; книги взял с собой на Руси, да когда меня пограбили, пропали книги, и не соблюсти мне обрядов веры христианской. Праздников христианских — ни Пасхи, ни Рождества Христова — не соблюдаю, по средам и пятницам не пощусь, а промежу есми вер таньгрыдан истремень Ол сакласын: “Олло худо, Олло акь, Олло ты, Олло акъбер, Олло рагым, Олло керим, Олло рагым елъло, Олло карим елло, таньгресень, худосеньсень. Бог един, тъй царь славы, творець небу и земли”. (И живя среди иноверных молю я бога, пусть он сохранит меня: «Господи боже, боже истинный, ты бог, бог великий, бог милосердный, бог милостивый, всемилостивейший и всемилосерднейший ты, господи боже. Бог един, то царь славы, творец неба и земли»).

апрель 1470

А иду я на Русь, кетъмышьтыр имень, уручь тутътым (с думой: погибла вера моя, постился я бесерменским постом). Месяц март (1470) прошёл, начал я пост с бесерменами в воскресенье, постился месяц, ни мяса не ел, ничего скоромного, никакой еды бесерменской не принимал, а ел хлеб да воду два раза на дню (с женщиной не ложился я). И молился я Христу вседержителю, кто сотворил небо и землю, а иного бога именем не призывал, Бог Олло, Бог керим. Бог рагим, Бог худо. Бог акьберь (Господи боже, бог милостивый, бог милосердный, бог господь, бог великий), Бог царь славы, Олло варенно, Олло рагим ельно сеньсень Олло ты. (бог царь славы, бог зиждитель, бог всемилостивейший, — это всё ты, о господи).

От Ормуза (остров Ормуз — в северной части Ормузского пролива, между Оманским и Персидским заливами, Иран, Аравийский п-ов, Персидский залив, Аравийское море) морем идти до Калхата (Оман, Эш-Шаркия) десять дней, а от Калхата до Дега (?) – шесть дней и от Дега до Маската (столица и крупнейший город Султаната Оман, глав. город минтаки (губернаторства) Маскат, порт на побережье Оманского залива) — шесть дней, а от Маската до Гуджарата (штат на западе Индии, столица — Гандинагар, крупнейший город — Ахмадабад) — десять дней, от Гуджарата до Камбея (город в Индии на побережье Аравийского моря, штат Гуджарат) — четыре дня, а от Камбея до Чаула (?) — двенадцать дней, и от Чаула до Дабхола (Индия, ок. 170км к югу от Бомбея) — шесть дней. Дабхол же в Индостане — пристань последняя бесерменская.

А от Дабыля = (Дабхол, Индия, ок. 170км к югу от Бомбея) до Келекота = (Кожикод, он же Каликут — город на Малабарском побережье в индийском штате Керала) — двадцать пять дней пути, а от Келекота = Кожикоде до Силяна = Цейлона (он же Шри-Ланка, туземн. Singhala — бол. остров в Индийском океане, коронная колонии Великобритании, на Ю.В. от полуо-ва Индостана) — пятнадцать дней, а от Силяна = Цейлона до Шабата (г. Сандовей, Шабатская пристань, Бенгальский залив, Араканская нац. область, пограничная с Бангладеш) — месяц идти, а от Шабата до Певгу = Пегу (город на юге Мьянмы) — двадцать дней, а от Певгу = Пегу до Чини да до Мачина = Южного Китая месяць итти, морем всё то хожение (месяц идти – морем весь тот путь).

А от Чини (совр. Китай) до Китаа (российское заволжье) итти сухом 6 месяць, а морем 4 дни итти, арастъ хода чотъмъ (да устроит мне господь крышу над головой).

Ормуз (остров Ормуз — в северной части Ормузского пролива, между Оманским и Персидским заливами) — пристань большая, со всего света люди тут бывают, всякий товар тут есть; что в целом свете родится, то в Ормузе всё есть. Пошлина же большая: ей всякого товара десятую часть берут.

Камбей (город в Индии на побережье Аравийского моря, штат Гуджарат) — пристань всего Индийского моря. Делают тут на продажу алачи да пестряди, да киндяки, да делают тут краску синюю, да родится тут лак, да сердолик, да соль.

Дабыль = Дабхол (Индия, ок. 170км к югу от Бомбея) — тоже пристань весьма большая, привозят сюда коней из Египта, из Аравии, из Хорасана, из Туркестана, из Бен-дер-Ормуза; отсюда ходят сухим путём до Бидара (город в Южной Индии, штат Карнатака, с 1429 до конца 15 в. был столицей гос-ва Бахмани) и до Гул-барги (Таджикистан?) месяц.

И Келекота = Кожикоде (он же Каликут — город на Малабарском побережье в индийском штате Керала) — пристань всего Индийского моря. Пройти мимо неё не дай бог никакому судну: кто её пропустит, тот дальше по морю благополучно не пройдёт. А родится там перец, да имбирь, да цветы муската, да орех мускатный, да каланфур — корица, да гвоздика, коренья пряные, да адряк, да всякого коренья родится там много. И всё тут дешево. (А рабы и рабыни многочисленны, хорошие и черные.)

А Силяна = Цейлон (он же Шри-Ланка, туземн. Singhala — бол. остров в Индийском океане, коронная колонии Великобритании, на Ю.В. от полуо-ва Индостана) — пристань немалая на Индийском море, и там на горе высокой лежит праотец Адам. А около горы добывают драгоценные камни: рубины, да фатисы, да агаты, да бинчаи, да хрусталь, да сумбаду. Слоны там родятся, и цену им по росту дают, а гвоздику на вес продают.

А Шабатская пристань (г. Сандовей, Шабатская пристань, Бенгальский залив, Араканская нац. область, пограничная с Бангладеш) на Индийском море весьма большая. Хорасанцам платят там жалованье по тенке на день, и большому и малому. А женится хорасанец, ему князь шабатский даёт тысячу тенек на жертву да жалованья каждый месяц по пятьдесят тенек даёт. В Шабате родится шёлк, да сандал, да жемчуг, — и всё дёшево.

А Пегу (город на юге Мьянмы) тоже пристань немалая. Живут там индийские дервиши, а родятся там драгоценные камни: маник, да яхонт, да кирпук, и продают те камни дервиши.

А Чинское же да Мачинское пристанище велми велико, да делают в нём чини, да продают же чини в вес, а дешево.= Китайская же пристань весьма велика. Делают там фарфор и продают его на вес, дёшево. А жоны их с мужи своими спят в день, а ночи жены их ходят спати к гарипом да спят с гарипы, да дают имъ алафу, да приносят с собою еству сахарную да вино сахарное, да кормят да поят гостей, чтобы ее любил, а любят гостей людей белых, занже их люди черны велми.= А жёны их со своими мужьями спят днём, а ночью ходят к приезжим чужестранцам да спят с ними, и дают они чужестранцам деньги на содержание, да приносят с собой кушанья сладкие, да вино сладкое, да кормят и поят купцов, чтобы их любили, а любят купцов, людей белых, потому что люди их страны очень черны. А у которые жены от гостя зачнётся дитя, и мужи дают алафу; а родится дитя бело, ино гостю пошлины 300 тенекъ, а черное родится, ино ему нет ничего, что пилъ да елъ, то ему халялъ. = А зачнёт жена от купца дитя, то купцу деньги на содержание муж даёт. А родится дитя белое, тогда купцу платят триста тенек, а чёрное дитя родится, тогда купцу ничего не платят, а что пил да ел, то ему халялъ (даром по их обычаю).

Шабат же (г. Сандовей, Шабатская пристань, Бенгальский залив, Араканская нац. область, пограничная с Бангладеш) от Бидара (город в Южной Индии, штат Карнатака, с 1429 до конца 15 в. был столицей гос-ва Бахмани) в трёх месяцах пути; а от Дабхола (Индия, ок. 170км к югу от Бомбея) до Шабата – два месяца морем идти, а до Южного Китая от Бидара — четыре месяца морем идти, делают там фарфор, да всё дёшево. А до Силяна = Цейлона идти морем два месяца, а до Кожикоде месяц идти.

В Шабате же (г. Сандовей, Шабатская пристань, Бенгальский залив, Араканская нац. область, пограничная с Бангладеш) родится шёлк, да инчи — жемчуг скатный, да сандал; слонам цену по росту дают.

На Силяне = Цейлоне (он же Шри-Ланка, туземн. Singhala — бол. остров в Индийском океане, коронная колонии Великобритании, на Ю.В. от полуо-ва Индостана) родятся аммоны, да рубины, да фатисы, да хрусталь, да агаты.

В Лекоте = Кожикоде (он же Каликут — город на Малабарском побережье в индийском штате Керала) родится перец, да мускатный орех, да гвоздика, да плод фуфал, да цветы муската.

В Кузряте = Гуджарате (штат на западе Индии, столица — Гандинагар, крупнейший город — Ахмадабад) родится краска да лак, а в Камбее (город в Индии на побережье Аравийского моря, штат Гуджарат) — сердолик.

В Рачюре = Райчуре же (Индия, штат Карнатака, админ. центр округа) родятся алмазы бир кона да новъ кона же алмаз (старой копи и новой копи). Алмаз продают по пять рублей почка, а очень хорошего — по десять рублей. Почка алмаза новой копи пенечьче кени, сия же чара — шеше кень, а сипит екъ тенка (по пять кени, чёрного — по четыре — шесть кени, а белого алмаза — одна тенка). Алмазы родятся в горе каменной, и платят за локоть той горы каменной: новой копи — по две тысячи фунтов золотых, а старой копи — по десять тысяч фунтов. А землёй той владеет Мелик-хан, султану служит. А от Бидара (город в Южной Индии, штат Карнатака, с 1429 до конца 15 в. был столицей гос-ва Бахмани) — тридцать ковов (1кова = 10 рус.вёрст по 1,067км).

А что жиды говорят, что жители Шабата (г. Сандовей, Шабатская пристань, Бенгальский залив, Араканская нац. область, пограничная с Бангладеш) — их веры (иудейской), то неправда: они — не жиды, не бесермены, не христиане, иная у них вера, индийская, ни с иудеями, ни с бесерменами не пьют, не едят и мяса никакого не едят. Всё в Шабате дёшево. Родится там шёлк да сахар, и всё очень дёшево. По лесу у них мамоны ходят да обезьяны, да по дорогам на людей нападают, так что из-за мамонов да обезьян у них ночью по дорогам ездить не смеют.

От Шабата (г. Сандовей, Шабатская пристань, Бенгальский залив, Араканская нац. область, пограничная с Бангладеш) посуху десять месяцев идти, а морем — четыре месяца У оленей домашних режут пупки — в них мускус родится, а дикие олени пупки роняют по полю и по лесу, но запах они теряют, да и мускус тот не свежий бывает.

май 1471

Месяца мая в первый день (май 1471) отметил я Пасху в Индостане, в Бидаре бесерменском (город в Южной Индии, штат Карнатака, с 1429 до конца 15 в. был столицей гос-ва Бахмани), а бесермены праздновали байрам в середине месяца; а поститься я начал месяца апреля в первый день (апрель 1471).

О благоверные христиане русские! Кто по многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую теряет. Я же, рабище божий Афанасий, исстрадался по вере христианской.

Уже прошло четыре Великих поста и четыре Пасхи прошли (1468, 1469, 1470, 1471), а я, грешный, не знаю, когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не соблюдаю, ни других праздников, ни среды, ни пятницы не соблюдаю: книг у меня нет. Когда меня пограбили, книги у меня взяли. И я от многих бед пошёл в Индию, потому что на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара.

Первый же Велик день = Первую Пасху (апрель-май 1468) праздновал я в Каине, а другую Пасху (апрель-май 1469) — в Чапакуре (город на южном берегу Каспийского моря, Персия = Иран) в Мазандаранской земле, третью Пасху (апрель-май 1470) — в Ормузе (остров Ормуз — в северной части Ормузского пролива, между Оманским и Персидским заливами), четвёртую Пасху (апрель-май 1471) — в Индии, среди бесермен, в Бидаре (город в Южной Индии, штат Карнатака, с 1429 до конца 15 в. был столицей гос-ва Бахмани), и тут много печалился по вере христианской.

Бесерменин же Мелик (Мелик-хан = Мелик-ат-туджар, бесерменин, служит 20-летнему султану, имеет сто тысяч рати, владеет землёй на Цейлоне, в Райчуре с алмазными копями, взял 2 города индийских,что разбойничали на Индийском море, 7 князей захватил да казну их взял) сильно понуждал меня принять веру бесерменскую. Я же ему сказал: «Господине! Ты намаз каларъсень, мен да намаз киларьмен; ты бешь намаз кыларъсиз, мен да 3 калармен; мень гарип, а сень инчай (ты молитву совершаешь и я также молитву совершаю. Ты молитву пять раз совершаешь, я — три раза. Я — чужестранец, а ты — здешний)». Он же мне говорит: «Истинно видно, что ты не бесерменин, но и христианских обычаев не соблюдаешь». И я сильно задумался, и сказал себе: «Горе мне, окаянному, с пути истинного сбился и не знаю уже, по какому пути пойду. Господи, боже вседержитель, творец неба и земли! Не отврати лица от рабища твоего, ибо в скорби пребываю. Господи! Призри меня и помилуй меня, ибо я создание твоё; не дай, господи, свернуть мне с пути истинного, наставь меня, господи, на путь правый, ибо в нужде не был я добродетелен перед тобой, господи боже мой, все дни свои во зле прожил. Господи мой, Олло перводигерь, Олло ты, карим Олло, рагим Олло, карим Олло, рагим елло; ахамдулимо (Господь мой бог покровитель, ты, боже, господи милостивый, господь милосердный, милостивый и милосердный. Хвала богу). Уже прошло четыре Пасхи, как я в бесерменской земле, а христианства я не оставил. Далее бог ведает, что будет. Господибоже мой, на тебя уповал, спаси меня, господи боже мой».

май 1471

В Бидаре Великом (город в Южной Индии, штат Карнатака, с 1429 до конца 15 в. был столицей гос-ва Бахмани), в бесерменской Индии, в Великую ночь на Великий день (апрель 1471) смотрел я, как Волосыны да Кола (Плеяды и Орион) в зорю вошли, а Лось (Большая Медведица ) головою стояла на восток.

На багрям (байрам) бесерменский (май 1471) выехал султан на теферич (совершил султан торжественный выезд): с ним – 20 возыров великых (двадцать везиров великих ) выехало да триста слонов, наряженных в булатные доспехи да з городки (с башенками), да и башенки окованы. В башенках — по шесть человек в доспехах с пушками и пищалями, а на больших слонах — по двенадцать человек. И на каждом слоне — по два проборца великых (знамени больших), а к бивням привязаны большие мечи весом по кентарю, а на шее — огромные железные гири (колокольчики-бубенчики?). А между ушей сидит человек в доспехах с большим железным крюком — им слона направляет. Да тысяча коней верховых в золотой сбруе, да сто верблюдов с нагарами (с барабанами), да трубачей триста, да плясунов триста, да ковре (наложниц) триста. На султане кафтан весь яхонтами унизан, да шапка-шишак с огромным алмазом, да саадак золотой с яхонтами, да три сабли на нём все в золоте, да седло золотое, да сбруя золотая, всё в золоте. Перед ним кафир бежит вприпрыжку, теремцом поводит, а за ним — пеших много. Позади идёт благой (злой, бешенный) слон, весь в камку наряжен, людей отгоняет, большая железная цепь у него в хоботе, отгоняет ею коней и людей, чтоб к султану не подступали близко.
А брат султана сидит на золотых носилках, над ним — терем оксамитен (балдахин бархатный), а маковка — золотая с яхонтами, и несут его двадцать человек.
А махдум сидит на золотых же носилках, а балдахин над ним шёлковый с золотой маковкой, и везут его четыре коня в золотой сбруе. Да около него людей великое множество, да перед ним певцы идут и плясунов много; и все — с обнажёнными мечами да саблями, со щитами, дротиками да копьями, с прямыми луками большими. И кони все в доспехах, с саадаками. А остальные люди – нагие все, только повязка на бёдрах, срам прикрыт.

В Бидаре (город в Южной Индии, штат Карнатака, с 1429 до конца 15 в. был столицей гос-ва Бахмани) луна полная стоит три дня. В Бидаре сладкого овоща нет.

В Индостане большой жары нет. Очень жарко в Ормузе (остров Ормуз — в северной части Ормузского пролива, между Оманским и Персидским заливами) и на Бахрейне, где жемчуг родится, да в Джидде, да в Баку, да в Египте, да в Аравии, да в Ларе.

А в Хорасанской земле (северо-западная часть современного Ирана с прилегающими территориями Туркмении и Афганистана) жарко, да не так. Очень жарко в Чаготае. В Ширазе, да в Йезде, да в Кашане жарко, но там ветер бывает. А в Гиляне очень душно и парит сильно, да в Шамахе парит сильно; в Багдаде жарко, да в Хумсе и в Дамаске жарко, а в Халебе не так жарко.

В Севастии губе = Сивасской губе (Сиваш?) и в Гурзыньской = Грузинской земле всего в изобилии.

И Турская = Турецкая земля всем обильна.

И Волоская = Молдавская земля обильна, и дёшево там всё съестное.

Да и Подольская земля всем обильна.

А Русь ер тангрыд сакласын; Олло сакла, Худо сакла! Бу даниада муну кибить ерь ектур; нечикь Урус ери бегляри акой тугиль; Урусь ерь абодан болсын; раст кам дарет. Олло, Худо, Бог, Данъиры (А Русь бог да сохранит! Боже, сохрани её! Господи, храни её! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя эмиры Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость! Боже, боже, боже, боже!).

Господи, боже мой! На тебя уповал, спаси меня, господи! Пути не знаю — куда идти мне из Индостана: на Ормуз пойти — из Ормуза на Хорасан пути нет, и на Чаготай пути нет, ни в Багдад пути нет, ни на Бахрейн пути нет, ни на Йезд пути нет, ни в Аравию пути нет. Повсюду усобица князей повыбивала.
Мирзу Джехан-шаха убил Узун Хасан-бек, а султана Абу-Саида отравили, Узун Хасан-бек Шираз подчинил, да та земля его не признала, а Мухаммед Ядигар к нему не едет: опасается. А иного пути нет.

На Мекку пойти — значит принять веру бесерменскую. Потому, веры ради, христиане и не ходят в Мекку: там в бесерменскую веру обращают.

А в Индостане жить — значит издержаться совсем, потому что тут у них всё дорого: один я человек, а на харч по два с половиной алтына в день идёт, хотя ни вина я не пивал, ни сыты.

Мелик-ат-туджар (Мелик-хан = Мелик-ат-туджар, бесерменин, служит 20-летнему султану, имеет сто тысяч рати, владеет землёй на Цейлоне, в Райчуре с алмазными копями, взял 2 города индийских,что разбойничали на Индийском море, 7 князей захватил да казну их взял) взял два города индийских, что разбойничали на Индийском море. Семь князей захватил да казну их взял: вьюк яхонтов, вьюк алмазов, да рубинов, да дорогих товаров сто вьюков, а иных товаров его рать без числа взяла. Под городом стоял он два года (1471-1473), и рати с ним было двести тысяч, да сто слонов, да триста верблюдов.

В Бидар мелик-ат-туджар вернулся со своею ратью на курбан байрам, а по-нашему — на Петров день (29 июня 1471). И султан послал десять везиров встретить его за десять ковов (1кова = 10 рус.вёрст по 1,067км), а в кове — десять вёрст, и с каждым везиром послал по десять тысяч своей рати да по десять слонов в доспехах.

У мелик-ат-туджара садится за трапезу каждый день по пятьсот человек. С ним вместе за трапезу садятся три везира, и с каждым везиром — по пятьдесят человек, да ещё сто его бояр ближних. На конюшне у мелик-ат-туджара – две тысячи коней да тысячу коней осёдланными день и ночь держат наготове, да сто слонов на конюшне. И каждую ночь дворец его охраняют сто человек в доспехах, да двадцать трубачей, да десять человек с барабанами, да десять бубнов больших — бьют в каждый по два человека.

Август-октябрь 1471

Низам-ал-мульк, Мелик-хан да Фатхулла-хан взяли три города больших. А рати с ними было сто тысяч человек да пятьдесят слонов. И захватили они яхонтов без числа, да других драгоценных камней множество. И все те камни, да яхонты, да алмазы скупили от имени мелик-ат-туджара, и он запретил мастерам продавать их купцам, что пришли в Бидар на Успенье (конец августа 1471).

Султан выезжает на прогулку в четверг и во вторник, и с ним выезжают три везира.

Брат султана совершает выезд в понедельник с матерью да с сестрой. И жёнок две тысячи выезжает на конях да на носилках золочёных, да перед ними ведут сто верховых коней в золотых доспехах. Да пеших множество, да два везира и десять везирыней, да пятьдесят слонов в суконных попонах. А на слонах сидит по четыре человека нагих, только повязка на бёдрах. И пешие жёнки наги, носят они за ними воду — пить и умываться, но один у другого воды не пьёт.

Октябрь 1471

Мелик-ат-туджар со своей ратью выступил из города Бидара против индусов в день памяти шейха Алаеддина, а по-нашему — на Покров святой богородицы (октябрь 1471), и рати с ним вышло пятьдесят тысяч, да султан послал своей рати пятьдесят тысяч, да пошли с ними три везира и с ними — ещё тридцать тысяч воинов. И пошли с ними сто слонов в доспехах и с башенками, а на каждом слоне по четыре человека с пищалями. Мелик-ат-туджар пошел завоёвывать Виджаянагар — великое княжество индийское.

А у князя виджаянагарского — триста слонов да сто тысяч рати, а коней у него — пятьдесят тысяч.

Ноябрь-декабрь 1471

Султан выступил из города Бидара на восьмой месяц после Пасхи (ноябрь-декабрь 1471). С ним выехало двадцать шесть везиров: двадцать бесерменских везиров и шесть везиров индийских. Выступили с султаном двора его рати сто тысяч конных людей, двести тысяч пеших, триста слонов в доспехах и с башенками да сто лютых зверей на двойных цепях.

А с братом султана вышло двора его сто тысяч конных, да сто тысяч пеших, да сто слонов в доспехах.
А с Мал-ханом вышло двора его двадцать тысяч конных, шестьдесят тысяч пеших, да двадцать слонов в доспехах.
А с Бедер-ханом и его братом вышло тридцать тысяч конных, да пеших сто тысяч, да двадцать пять слонов в доспехах и с башенками.
А с Сул-ханом вышло двора его десять тысяч конных, да двадцать тысяч пеших, да десять слонов с башенками.
А с Везир-ханом вышло пятнадцать тысяч конных людей, да тридцать тысяч пеших, да пятнадцать слонов в доспехах.
А с Кутувал-ханом вышло двора его пятнадцать тысяч конных, да сорок тысяч пеших, да десять слонов.
А с каждым везиром вышло по десять тысяч, а с некоторыми и по пятнадцать тысяч конных, а пеших — по двадцать тысяч.

С князем виджаянагарским вышло рати его сорок тысяч конных, а пеших сто тысяч да сорок слонов, в доспехи наряженных, и на них по четыре человека с пищалями.
А с султаном вышло двадцать шесть везиров, и с каждым везиром — по десять тысяч конной рати, да пеших по двадцать тысяч, а с иным везиром — по пятнадцатьтысяч конных людей и по тридцать тысяч пеших.
А великих индийских везиров — четыре, а с ними вышло конной рати сорок тысяч да сто тысяч пеших. И разгневался султан на индусов, что мало людей с ними вышло, и прибавил ещё пеших двадцать тысяч, да две тысячи конных, да двадцать слонов. Такова сила султана индийского, бесерменского. (Мухаммедова вера годится.) А раст дени худо донот — а правую веру бог ведает. А правая вера — единого бога знать и имя его во всяком месте чистом в чистоте призывать.

Апрель-август 1472

В пятый же Велик день = на пятую Пасху (10 апреля 1472, начало же поста Рамазан приходилось на 20 января) решился я на Русь идти. Вышел из Бидара за месяц (т.е. в июле 1472) до бесерменского улу байрама (август 1472) Мамет дени розсулял (по вере Мухаммеда, посланника божья). А когда Пасха, воскресение Христово, — не знаю, постился с бесерменами в их пост, с ними и разговелся, а Пасху отметил в Гулбарге, от Бидара в десяти ковах (1кова = 10 рус.вёрст по 1,067км).

Сентябрь 1472

Султан пришёл в Гулбаргу с мелик-ат-туджаром и с ратью своей на пятнадцатый день после улу байрама (сентябрь 1472). Война им не удалась — один город взяли индийский (город Белгаон осаждён и взят в 1473), а людей много у них погибло и казны много поистратили.
А индийский великий князь могуществен и рати у него много. Крепость его — на горе, и стольный город его Виджаянагар очень велик. Три рва у города, да река через него течёт. По одну сторону города — густые джунгли, а с другой стороны — долина подходит — удивительное место, для всего пригодное. Та сторона не проходима — путь через город идёт; ни с какой стороны город не взять: гора там огромная да чащоба злая, колючая. Стояла рать под городом месяц (неудачная осада города Виджаянагар), и люди гибли от жажды, и очень много людей поумирало от голода да от жажды. Смотрели на воду, да не подойти к ней.

Ходжа мелик-ат-туджар взял другой город индийский, силой взял, день и ночь бился с городом, двадцать дней рать ни пила, ни ела, под городом с пушками стояла. И рати его погибло пять тысяч лучших воинов. А взял город — вырезали двадцать тысяч мужского полу и женского, а двадцать тысяч – и взрослых, и малых — в плен взяли. Продавали пленных по десять тенек за голову, а иных и по пять, а детей — по две тенки. Казны же совсем не взяли. И стольного города он не взял.

Из Гулбарги (город в Южной Индии на северо-востоке штата Карнатака, на плато Декан) пошёл я в Каллур (?). В Каллуре родится сердолик, и тут его обрабатывают, и отсюда по всему свету развозят. В Каллуре триста алмазников живут (оружье украшают). Пробыл я тут пять месяцев и пошёл оттуда в Коилконду. Там базар очень большой.

А оттуда пошёл в Гулбаргу, а из Гулбарги — к Аланду.

А от Аланда пошёл в Амендрие, а из Амендрие — к Нарясу, а из Наряса — в Сури, а из Сури пошёл к Дабхолу — пристани моря Индийского.

Январь 1473

Большой город Дабхол — съезжаются сюда и с Индийского и с Эфиопского поморья. Тут я, окаянный Афанасий, рабище бога вышнего, творца неба и земли, призадумался о вере христианской, и о Христовом крещении, о постах, святыми отцами устроенных, о заповедях апостольских и устремился мыслию на Русь пойти. Взошёл в таву и сговорился о плате корабельной — со своей головы до Ормуза-града (остров Ормуз — в северной части Ормузского пролива, между Оманским и Персидским заливами, Иран, Аравийский п-ов, Персидский залив, Аравийское море) два золотых дал. Отплыл я на корабле из Дабхола-града на бесерменский пост, за три месяца до Пасхи (январь 1473).

Январь-февраль 1473

Плыл я в таве по морю целый месяц (до февраля 1473), не видя ничего. А на другой месяц (февраль 1473) увидел горы Эфиопские (Африка, Сомали, Аравийское море), и все люди вскричали: «Олло перводигер, олло конъкар, бизим баши мудна насинь больмышьти», а по-русски это значит: «Боже, господи, боже, боже вышний, царь небесный, здесь нам судил ты погибнуть!» В той земле Эфиопской (Африка, Сомали, Аравийское море) были мы пять дней. Божией милостью зла не случилось. Много роздали рису, да перцу, да хлеба эфиопам. И они судна не пограбили.

Март-май 1473

А оттуда шли двенадцать дней до Маската (Оман, Аравийский п-ов, Персидский залив, Аравийское море). В Маскате встретил я шестую Пасху (апрель 1473).

До Ормуза (остров Ормуз — в северной части Ормузского пролива, между Оманским и Персидским заливами, Иран, Аравийский п-ов, Персидский залив, Аравийское море) плыл девять дней, да в Ормузе был двадцать дней. А из Ормуза пошёл в Лар, и в Ларе был три дня.

От Лара до Шираза шёл двенадцать дней, а в Ширазе был семь дней. Из Шираза пошёл в Эберку, пятнадцать дней шёл, и в Эберку был десять дней.

Из Эберку до Йезда шёл девять дней, и в Йезде (ок. 230 км на юго-восток от Исфахана, центр Персии — Ирана) был восемь дней.

А из Йезда пошёл в Исфахан (центр Персии — Ирана), пять дней шёл, и в Исфахане (центр Персии — Ирана) был шесть дней.

А из Исфахана (центр Персии — Ирана) пошёл в Кашан, да в Кашане был пять дней.

Август-сентябрь 1473

А из Кашана пошёл в Кум, а из Кума — в Савэ. А из Савэ пошёл в Сольтание, а из Сольтание шёл до Тебриза, а из Тебриза пошёл в ставку Узун Хасан-бека (август-сентябрь 1473). В ставке его был десять дней, потому что пути никуда не было.
Узун Хасан-бек на турецкого султана послал двора своего сорок тысяч рати. Они Сивас взяли. А Токат взяли да пожгли, и Амасию взяли, да много сёл пограбили, и пошли войной на караманского правителя.

А из ставки Узун Хасан-бека пошёл я в Эрзинджан, а из Эрзинджана пошёл в Трабзон.

Октябрь 1473

В Трабзон же пришёл на Покров святой богородицы и приснодевы Марии (октябрь 1473) и был в Трабзоне пять дней. Пришёл на корабль и сговорился о плате — со своей головы золотой дать до Кафы, а на харч взял я золотой в долг — в Кафе отдать.
И в том Трабзоне субаши и паша много зла мне причинили. Добро моё все велели принести к себе в крепость, на гору, да обыскали всё. И что было мелочи хорошей — всё выграбили. А искали грамоты, потому что шёл я из ставки Узун Хасан-бека.

Божией милостью дошёл я до третьего моря — Чёрного, что парсийским языком (по-персидски) дарья Стамбульская. С попутным ветром шли морем десять дней и дошли до Боны, и тут встретил нас сильный ветер северный и погнал корабль назад к Трабзону. Из-за ветра сильного, встречного стояли мы пятнадцать дней в Платане. Из Платаны выходили в море дважды, но ветер дул нам навстречу злой, не давал по морю идти. Олло акь, Олло Худо перводигерь! (Боже истинный, боже покровитель!) Развие бо того иного Бога не знаю (Кроме него — иного бога не знаю).

Ноябрь 1473

Море (Чёрное) перешли, да занесло нас к Балаклаве, и оттуда пошли в Гурзуф, и стояли мы там пять дней. Божиею милостью пришёл я в Кафу (Крым, Феодосия) за девять дней до Филиппова поста (19 ноября 1473, т.к. этот пост длится 28 ноября — 6 января). Олло перводигер! (Бог творец!)

Милостию божией прошёл я три моря (Каспийское, Аравийское, Индийский океан, Чёрное). Дигерь Худо доно, Олло перводигерь дано. (Остальное бог знает, бог покровитель ведает.) Аминь! Смилна рахмам рагим. Олло акьбирь, акши Худо, илелло акшь Ходо. Иса рухоало, ааликъсолом. Олло акьберь. А илягаиля илелло. Олло перводигерь. Ахамду лилло, шукур Худо афатад. Бисмилнаги рахмам ррагим. Хуво могу лези, ля лясаильля гуя алимуль гяиби ва шагадити. Хуя рахману рагиму, хубо могу лязи. Ляиляга иль ляхуя. Альмелику, алакудосу, асалому, альмумину, альмугамину, альазизу, алчебару, альмутаканъбиру, алхалику, альбариюу, альмусавирю, алькафару, алькалъхару, альвазаху, альрязаку, альфатагу, альалиму, алькабизу, альбасуту, альхафизу, алльрравию, алмавизу, алмузилю, альсемилю, албасирю, альакаму, альадюлю, алятуфу. (Во имя господа милостивого, милосердного. Господь велик, боже благой, господи благой. Иисус дух божий, мир тебе. Бог велик. Нет бога, кроме господа. Господь промыслитель. Хвала господу, благодарение богу всепобеждающему. Во имя бога милостивого, милосердного. Он бог, кроме которого нет бога, знающий всё тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных. Нет бога, кроме господа. Он царь, святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий, возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, он разрешитель грехов, каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всеведущий, карающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий, всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благий.)

Популярность: 64, Last-modified: Fri, 19 Sep 2008 05:19:03 GMT

(http://www.bibliotekar.ru/rus/6.htm). Персия (Иран ) — Индия.
[6] За молитву… Афонасья Микитина сына. — Отчество (′фамилия′) автора ′Хождения за три моря′ упоминается только в начальной фразе памятника, восполненной в издании по Троицкому списку (в летописном изводе ее нет).
[7]…море Дербеньское, дориа Хвалитьскаа… — Каспийское море; дарья (перс.) — море.
[8]…море Индийское, дорея Гундустанскаа… — Индийский океан.
[9]…дориа Стебольская. — Чёрное море именуется также Стебольским (Стамбульским) по греческому народному и турецкому названию Константинополя — Истимполи, Стамбул.
[10]…от Спаса святого златоверхого… — Главный собор Твери (XII в.), по которому и Тверская земля именовалась часто ′домом святого Спаса′.
[14]…манастырь Колязин ко святей Троицы… Борису и Глебу. — Троицкий монастырь в тверском городе Калязине на Волге был основан игуменом Макарием, упоминаемым у Никитина; церковь Бориса и Глеба находилась в Макарьевском Троицком монастыре.
[15]…на Углеч — Углич, город и удел великого княжества московского.
[16]…приехалъ… на Кострому ко князю Александру… — Кострома на Волге входила в число непосредственных владений великого князя московского.
[21]…на езу… — Ез (закол) — деревянное заграждение на реке для рыбной ловли.
[22]…тезикы… — Так обычно называли купцов из Ирана.
[23]…пришли кайтакы… — Кайтак — горная область в Дагестане.
[24]…к Баке, где огнь горить неугасимы… — Вероятно, речь идет о пламени в местах выхода нефти и газов или о храме огнепоклонников.
[25] А ту убили Шаусеня… — В дни памяти имама Хусейна (погиб в Месопотамии в VII в.) участники процессии восклицают: ′Шахсей! Вахсей!′ (Шах Хусейн! Вах Хусейн!): эти дни отмечаются шиитами в начале года по мусульманскому лунному календарю (в 1469 г. ошур байрам приходился на конец июня — начало июля). Запустение округа Рея связано с войнами XIII в.
[26]…батманъ по 4 алтыны… — Батман (перс.) — мера веса, достигавшая нескольких пудов; алтын — денежная счётная единица, заключавшая в себе шесть денег.
[27]…а ежедень поимаеть его море по двожды на день… — Морские приливы в Персидском заливе имеют полусуточный характер.
[28] И тут есми взял первый Великъ день… — Из дальнейшего изложения следует, что в Ормузе Никитин отметил третью Пасху за пределами Руси.
[29]…в Радуницу. — Радуница — девятый день после Пасхи.
[30]…а таву, с конми. — Тава (маратск. даба) — парусное судно, без верхней палубы. Массовый завоз лошадей в Индию осуществлялся для пополнения конницы и нужд местной знати в течение многих веков.
[31]…краска да лекъ. — Речь идет о синей краске индиго (ср. ниже ′да чинят краску нил′) и приготовлении лака.
[32]…фота на голове, а другая на гузне… — Путешественник говорит о чалме (перс. фота) и дхоти (инд.), которые, так же как и женская одежда сари, изготовлялись из несшитой ткани.
[34]…кафары… — Кафир (арабск.) — неверный, так сначала Никитин называл индусов, пользуясь термином, принятым среди мусульман; позднее он называет их ′гундустанцы′ и ′индеяны′.
[35] Хоросанцы — здесь и далее: мусульмане не индийского происхождения, выходцы из различных областей Азии.
[36] Зима же у них стала с Троицына дни. — Имеется в виду период муссонных ливней, длящийся в Индии с июня по сентябрь. Троица — пятидесятый день после Пасхи; приходится на май-июнь.
[37]…кози гундустанская… — Гоуз-и хинди (>перс.) — кокосовые орехи.
[38]…в татну. — Речь идет о соке, добываемом из коры пальмиры.
[39]..да варят кичирисъ… — Кхичри — индийское блюдо из риса с приправами.
[40] Шешни — по-видимому, зелёные листья дерева Dalbergia sissor, которые в Индии с древнейших времен употреблялись в качестве корма лошадей.
[41]…в Оспожино говейно на Спасов день. — Спасов день приходится на 6 августа; Успенский пост длится с 1 августа до Успенья.
[42]…на Оспожин день… — Успенье, приходится на 15 августа.
[43]…к Бедерю, к болшому их граду. — Бидар являлся в это время столицей Бахманидского султаната.
[44] Кулонкерь, Кулонгерь… — Неясно, какой именно город имеет в виду А. Никитин; гири (инд.) — город.
[45]…колко ковов… — Ков (инд.) — мера длины, в среднем около десяти километров.
[46] Камка — цветная шелковая ткань, расшитая золотом, парча.
[47]…по кентарю… — Кантар (арабск.) — мера веса, превышавшая три пуда.
[48]…шихбъ Алудин… — Шейх Алаеддин, местный мусульманский святой.
[49]…а на русскыи на Покров святыя богородица. — Покров приходится на 1 октября. Далее, однако, Никитин указывает, что дни памяти шейха Алаеддина отмечают через две недели после Покрова.
[50] Есть в том Алянде… — Никитин передает местные поверья, отразившие культ совы (гхукук) и культ обезьяны.
[51] Мамоны — здесь и далее: некрупный хищник.
[52] весна же у них стала с Покрова… — Имеется в виду начало нового сезона в октябре после периода муссонных ливней.
[54] Есть хорасанець меликтучар боярин… — Так Никитин называет великого везира Махмуда Гавана, выходца из Гиляна.
[55]…тысяща человекъ кутоваловых… — Кутувал (перс.) — комендант крепости.
[56]…футунов… — Возможно, что Никитин так называет золотую монету фанам.
[57]…о заговейне о Филипове… — Филиппов пост длится с 14 ноября до Рождества, которое приходится на 25 декабря.
[58]…до Великого заговейна… — Великий пост начинается за семь недель до Пасхи, т. е. в феврале — начале марта.
[59]…а имя ми Офонасей, а бесерменьское имя хозя Исуф Хоросани. — Обычай пользоваться восточными именами, созвучными христианским, был распространен среди европейцев, живших на Востоке.
[60]…буты… — Бут (перс.) — идол, кумир; здесь: боги индийского пантеона.
[61]…бутхана. — Бутханэ (перс.) — дом идола, кумирня.
[62]…на чюдо бутово. — Здесь: ежегодный праздник в честь Шивы, отмечаемый в феврале-марте.
[63]…по две шешькени… — Шешкени — серебряная монета, шесть кени.
[64]…лекъ… — Лакх (инд.) — сто тысяч.
[65] В бутхане же бут вырезан… — Здесь: статуя Шивы; его атрибуты: змей, обвивающий его тело (у Никитина — ′хвост′), и трезубец.
[67]…стоит волъ велми велик, а вырезан ис камени… — Статуя быка Нанди, спутника Шивы.
[68]…сыты. — Сыта — медовый напиток.
[69]…жител… — Житель — медная монета.
[70]…до бесерменьскаго улубагря. — Улу байрам — великий праздник, то же, что курбан байрам (праздник жертвоприношения) — один из главных праздников в исламе, отмечается 10-13 числа месяца зу-ль-хиджжа по мусульманскому лунному календарю, соотношение которого с солнечным календарем меняется ежегодно. Далее Никитин указывает, что праздник состоялся в середине мая; это позволяет установить год — 1472 г.
[71]…а от Мошката… — По-видимому, вставка летописца; эти слова противоречат указанному времени пути; в Троицком списке они отсутствуют.
[72]…алачи, да пестреди, да киндяки… — Алача — ткань из шелковых и бумажных нитей; пестрядь — хлопчатобумажная ткань из разноцветных нитей; киндяк — хлопчатобумажное полотно.
[73]…да адряк… — Адрак (перс.) — вид имбиря.
[74]. да фатисы, да бабугури, да бинчаи, да хрусталь, да сумбада. — Фатис — камень, употреблявшийся на изготовление пуговиц; бабагури (перс.) — агат; бинчаи — вероятно, банавша (перс.) — гранат: хрусталь — возможно, берилл; сумбада — корунд.
[75]…в локот. — Локоть — древнерусская мера длины, равная 38-47 см.
[76]…Шабатское пристанище… — Полагают, что это либо Бенгалия, либо страна Чамба в Индокитае.
[77]…по тенке на день… — Танка — серебряная монета; в разных местностях разного достоинства.
[78]…маникъ, да яхут, да кирпук… — Мани (санскр.) — рубин; якут (арабск.) — яхонт, чаще сапфир (синий яхонт), реже рубин (лал); кирпук (искаж. карбункул) — рубин.
[79]…родится аммоны… — Аммон — драгоценный камень, возможно, алмаз.
[80] Продают почку по пяти рублев… — Почка — мера веса для драгоценных камней (′тяжёлая′ — одна двадцатая и ′лёгкая′ — одна двадцать пятая золотника, соответственно: 0,21 г и 0,17 г).
[81]…аукыиков (в Троицком списке: аукыковъ) — текст неясен. Предполагают указание на а) тип кораблей (арабск. — гунук); б) расстояние.
[82] Месяца маиа 1 день Велик день взял есми в Бедере… — Четвёртую Пасху за пределами Руси Никитин отметил не в положенный срок: Пасха не бывает позже 25 апреля.
[83]…а бесермена баграм взяли в середу месяца… — Курбан байрам в 1472 г. приходился на 19 мая.
[87] Саадак — набор вооружения: лук в чехле и колчан со стрелами.
[88]…играет теремцомъ… — Имеется в виду парадный зонт чхатра (инд.), символ власти.
[90]…бегляри. — Беги (тюрк., мн. ч. от бег, бей) — представители феодальной знати (>арабск. синоним — эмир).
[100]…а правую веру богъ выдает. А праваа вера бога единого знати, и имя его призывати на всяком месте чисте чисто. — Это высказывание Афанасия Никитина, непосредственно примыкающее к написанной по-персидски фразе: ′А Мухаммедова вера годится′, свидетельствует о своеобразии его мировоззрения. Оно не может быть сведено к простой идее веротерпимости: слова ′бог ведает′ в другом месте у Никитина означают неуверенность — ′дале богъ выдает, что будет′. Никитин считает обязательным свойством ′правой веры′ только единобожие и моральную чистоту. В этом отношении его мировоззрение сближается со взглядами русских еретиков конца XV в., утверждавших, что ′приятным богу′ может стать представитель любого ′языка′, лишь бы он ′творил правду′.
[101]…за месяць до улубагряма… — В 1473 г. начало этого праздника приходилось на 8 мая.
[102]…и розговехся с ними, и Велик день взял в Кельбери… — Следовательно, шестую Пасху Никитин отметил в мае, т. е. не в срок, так же как и предыдущую.

«Хождение за три моря»: первый русский приключенческий роман

Русская средневековая литература довольно богата, и науке сегодня известны десятки и даже сотни произведений разных жанров. Особую группу составляют «хождения», то есть описания путешествий. Но у них есть еще одна общая особенность: в представлении средневековых авторов описания было достойно только паломничество, путешествие с благочестивой религиозной целью. И только тверской купец Афанасий Никитин считал иначе, оставив описание просто долгой поездки, без высоких материй.

Немного об авторе

Об Афанасии Никитине сохранилось мало сведений. Считается, что родился он в начале 1440-х годов и был сыном крестьянина, уроженцем Тверского княжества. «Никитин» – не фамилия, а «прозвание по отцу» (которого звали Никитой), ибо фамилий и отчеств в современном понимании незнатные люди тогда не имели.

Афанасий как-то сумел из крестьян выбиться в купцы, но чем он торговал – неизвестно. Он был грамотным человеком, ибо сам упоминал о наличии в багаже сундучка с книгами (большая редкость и ценность для того времени), знал персидский, татарский и арабский языки (на разговорном уровне; записи на этих языках он делал, но кириллическими буквами). Его путешествие сейчас датируют 1468-1474 годами (ранее назывались даты 1466-1472 гг.); Никитин умер, не доехав до родных мест. Это произошло примерно в 1475 году.

Записи он, вероятно, делал «по ходу дела», как дневники. Поскольку путешествовал он не в одиночку, а с разными караванами, попутчики доставили его «тетради» в Москву.

Страница из летописи с текстом из "Хождения"

Текст записей оставляет много вопросов относительно личности автора. Так, лишь единожды упоминается совершенная Никитиным торговая операция, и та убыточная – продажа лошади. По его же словам, взятый им с собой «товар» в самом начале поездки отобрали грабители-кочевники. Соответственно, неясно, за какие средства Никитин 6 лет разъезжал по отдаленным землям. А он не только делал это, но и пользовался покровительством многих влиятельных людей.

На этом основании возникла версия, что Никитин был не купцом, а шпионом, и тогда его книга – нечто вроде отчетных записей. Однако этой теории не хватает объяснения, кто и с какой целью снарядил разведчика в столь отдаленные от Руси земли, как Индия и Персия.

Текст «Хождения» позволяет предположить, что его автор был очень свободомыслящим для своего времени человеком, едва ли не революционером. Так, Никитин все время добром вспоминает родину, но заявляет, что «эмиры русской земли несправедливы». Он признается в том, что неоднократно получал предложения сменить веру и в совершении обрядов других религий. Некоторые исследователи полагают, что он перешел-таки в другую веру, но благоразумно умолчал об этом в записях – на Руси «вероотступников» тоже отправляли на костер.

Открытие рукописи Никитина

Известно, что после смерти автора рукопись Никитина попала в Москву и оказалась в руках у некоего Василия Мамырева. В 1489 году она была скопирована в летопись, и затем несколько раз переписывалась при обновлении летописных сводов.

Палехские иллюстрации к "Хождению"

В научный оборот и новую литературу «Хождение» ввел Н.М. Карамзин, обнаруживший его в Троицкой летописи (рубеж XV-XVI веков). В 1818 году он привел отрывки из «Хождения» в примечаниях к тому своей «Истории». Первое полное издание «Хождения» увидело свет в 1821 году.

Исторические и географические сведения в книге Никитина

«Хождение» представляет собой описание приключений автора во время долгой поездки по отдаленным странам, а также хозяйства, быта, традиций, верований, привычек и культуры населения этих земель. Особенного внимания путешественника удостоилась Индия.

Никитин без осуждения относится к «бусурманским» верованиям и традициям, и потому достаточно объективен. География его поездки весьма обширна: Прикаспий, Кавказ, Персия, Индия, Крым. Он приводит много географических названий, указывает направление движения. Он посетил несколько десятков городов, причем некоторые – не один раз.

Маршрут Афанасия Никитина

Соответственно, «Хождение» является ценным источником по истории средневековой Азии, а конкретно ее центральных и южных земель, а также крымских генуэзских колоний. Книга дает также много информации об образе мышления и системе ценностей продвинутого русского человека XV века. Никитин предстает в своих записях интересной личностью: он образован, энергичен, любознателен, образован, свободен от шовинизма и религиозного фанатизма.

Книга интересна и с лингвистической точки зрения. Так, некоторые ее фрагменты записаны Никитиным на смеси нескольких языков (русского, арабского, персидского, тюркского), но кириллицей. В тексте также обнаружены почти точные цитаты из Корана.

Историческое значение «Хождения за три моря»

Как обстоятельства создания произведения, так и оно само, имеют большое историческое и культурное значение. Афанасий Никитин оказался пионером сразу в нескольких культурных областях.

  1. Никитин первым из европейцев побывал в ряде городов Индии и Центральной Азии и оставил их описания.
  2. Путешественником был разведан маршрут, которым можно было (хоть и с огромным трудом) добираться из русских земель в Индию.
  3. Рассказ Никитина дает представление о системе ценностей образованного русского человека XV века и о перспективах русско-индийской и русско-персидской торговли на то время.
  4. Никитин стал пионером жанра – чисто светских путевых заметок, без религиозной подоплеки.

"Хождение за три моря": кадр из советского фильма

Однако чисто практическое значение добытых Никитиным сведений оказалось невелико. Открытый им маршрут в Индию требовал слишком много времени и затрат и был сопряжен с большим риском. Сам путешественник все время отмечал неблагоприятные обстоятельства для торговли.

По этой причине тверской купец не стал одним из ярчайших представителей эпохи великих географических открытий, а роль «первооткрывателя» Индии досталась Васко да Гаме. Он совершил свое путешествие на 25 лет позже, но морской путь был быстрее, проще и безопаснее. Поэтому торговые связи с Индией первыми установили западноевропейские морские державы (они же затем и превратили ее в колонию), а Русь не имела практической возможности воспользоваться открытиями своего первопроходца.

  • Рассказ хождение за три моря краткое содержание
  • Рассказ хождение за три моря афанасия никитина
  • Рассказ хобби про чтение книг
  • Рассказ хлебный голос ремизов читать
  • Рассказ хлеб той зимы