Рассказ как мать переспала с сыном

Мама… Сколь сладко и притягательно это слово. С младенческих лет мы стремимся в её тёплые объятия и даже становясь взрослыми, по прежнему любим её не только как родительницу воспитавшую нас, но и как женщину.

Я думаю многим из нас стоит признаться самим себе, что не такие уж мы и святоши, не смеющие даже оценить материнские формы. Все дело в том, что пропаганда в средствах массовой информации о том, как нам жить, чего чураться и бояться словно огня, делает своё дело, потому то и рождается в наших сердцах определенные запреты, оттого то и накладывается так называемое вето на табу.

Но будем же честными, родная мать для многих из нас не менее желанна и притягательна, чем самая любимая супруга. Мне уж за сорок, женат. До безумия люблю свою вторую половинку, но по-прежнему с содроганием и замиранием сердца, вспоминаю я свои юношеские шалости.

Вот и сейчас, когда моя жена Анастасия, как обычно ушла в больницу на ночное дежурство, я кажется в миллионный раз, удобно расположившись на нашей супружеской кровати, достал заветную фотографию, на которой изображена моя матушка Светлана, которую с самого детства я часто называл просто Светой. Удивительно, но она никогда не была против, такого имени. Даже скорее наоборот, мама всегда поощряла и расцветала, когда я её так называл.

Всё дело в том, что родив меня, как она рассказывала в наших откровенных беседах ещё в 18, залетев от своего приятеля, с которым вместе училась в профессионально-техническом училище. После того, как она сообщила парню о своем маленьком конфузе, тот разумеется дал такого стрекача, что позабыл в училище даже свои модные кроссовки, наверно так до сих пор они и стоят в тренерской, в надежде, что их хозяин вернётся.

Так вот будучи старше меня всего на 18 лет, всегда мама считала меня можно сказать своей ровней, разница в возрасте то совсем не большая. Нужно сказать, что и я был не против таких доверительных отношений. Если мои сверстники со своими предками обычно были так сказать на ножах, то у нас со Светой наоборот было все на мази. Словно настоящие друзья мы приходимся друг другу. Уж сколько себя помню мама всегда со мной делилась даже самым сокровенным — отношениями с мужчинами, спрашивая у меня совета о том, что я думаю насчёт того, чтобы тот или иной из её ухажёров стал для меня папой. Конечно же зря она это делала, ведь как и всякий отпрыск я был жутко ревнив и конечно же был весьма против того, чтобы какой-то мужлан касался моей Светы. Потому и находил я различные причины и уловки, чтобы подставить в её глазах очередного кавалера, чтобы тот и носа не показывал в нашей квартире. Сам я, конечно же держа при себе свои тайные желания и фантазии, всегда фантазировал о гораздо более близких отношениях с мамой. Как сейчас помню день своего совершеннолетия.

Тогда Света готовила для меня праздничный ужин, а я как идиот заперевшись в ванной, с упоением разглядывал её нижнее бельё, перебирая в руках его нежные кружева. Тогда я впервые позволил в своих фантазиях зайти слишком далеко, не оставив на маме и нитки и хотя она и была женщиной весьма осторожной и никогда не позволяла щеголять перед сыном в непотребном одеянии, я все же представлял себе её округлые податливые формы, давно уж в двери ванной была просверлено потайное отверстие, которое позволяло мне ежедневно созерцать свою музу во всей красе. Не смотря на то, что её возраст неуклонно приближался к сорока по прежнему просто великолепной была её фигура. На ней не было и грамма лишнего веса, ведь Света считала своим долгом для неёе поддержания формы ежедневно заниматься спортом. Утренние и вечерние пробежки на несколько километров для неё были нормой. Наверное потому то и стояли её холмики идеального размера торчком, ни на секунду не заставляя усомнится в их упругости. А уж какими точеными были её бедра, так притягательно блестевшие сладким нектаром, когда она запыхавшаяся прибегала домой со стадиона. Так или иначе но не было для меня тайной ни единая клеточка её тела.

Мама не знала об этом, тем слаще для меня был запретный плод. После у меня появилась девчонка, которая и стала впоследствиии моей женой. Настя очень горячая девушка и даже спустя много лет, наш пыл по прежнему словно клокочущее жерло вулкана, ежедневно выплескивает нашу лаву страсти, но даже не смотря на это не остыл я в чувствах к маме. При каждой свободной минутке её образ неотступно следует за мной, словно ночной мотылёк летящий на свет. Как бы я не старался, но отогнать его от себя не в моих силах, да и если честно давно бросил эту затею. Ведь в своими фантазиями я не делаю ничего плохого и границ дозволенного не нарушаю.

Вот и сейчас с холодной испариной на лбу, глядя на фотографию обнажённой Светы, которую сделал много лет назад, спрятав в ванной камеру, я представляю как её нежные руки, поглаживают меня по непослушным волосам, ведь однажды играя во дворе в футбол я неудачно упал и повредил себе руку, больно расцарапав её о камень. Тогда кажется мне было 19 и я зачем-то решил погонять мяч с мелкотой. Едва только я появился на пороге квартиры в изодранной футболке, под которой была по сути небольшая ранка, Света тут же засуетилась около меня. Буквально стащив с меня футболку, она довольно профессионально обработала ее, напоследок заклеив ее пластырем, мама потрепала меня по голове, прижав при этом её к своей груди. Словно молния пронзила меня. И так я довольно нахально пялился на её полусферы, ведь именно тогда мне несказанно повезло.

Было жарко, в такие дни Света одевалась просто и очень легко, не мучая себя излишком одежды. Вот и тогда под её тоненькой майкой не было абсолютно ничего. Словно мощный разряд электричества пронизил меня. Впервые в сознательном возрасте я физически смог ощутить запретный плод. Много раз после этого благодарил я судьбу, вспоминая неземные ощущения. От которых меня внезапно отвлёк звонок у входной двери.

«Кто бы это мог быть?»- зло подумал я поднимаясь с уютной кровати.

Спрятав фотографию под одеяло, я отправился открывать, готовясь растерзать любого кто бы ни оказался на пороге. Однако распахнув дверь, я был приятно удивлен, увидев в тамбуре маму. Словно снегурочка она стояла передо мной. Ресницы её блестели от инея. Мороз то был не шуточный, зима была в самом разгаре. Но ей ли, коренной сибирячке мерзнуть. Одевшись в норковую шубу, прибежала она к сыну, не забыв при этом захватить свой фирменный пирог, который тут же на пороге она и вручила мне.

— Держи сын, совсем я запыхалась, бегом бежала к тебе. Благо ещё что живём мы в одном районе. У тебя почему телефон то отключен? Настя уже битый час звонит, попросила её коллега подмениться, как раз рожает сейчас её подруга, сама та хочет роды принять, вот и просит супруга тебя забрать ее из больницы, автобусы то уже не ходят, — взволнованно сказала она мне.

Об истинной причине отсутствия связи конечно же я не стал сообщать матери, ведь всегда я отключал телефон на время своей маленькой медитации. Наказав маме дождаться нас с Настей, после чего я лично отведу ее домой, все таки время уже было поздним, а по улицам, в такой час ходит не мало хулиганов, я быстро одевшись и схватив ключи от машины, помчался вниз. И часа не прошло, как привезя жену домой, мы сидя вместе на кухне, весело болтая уплетали мамин пирог, нахваливая её старания. Все это время, мама была со мной невероятно любезна, при этом я заметил ее странные взгляды, которые она исподтишка бросала на меня. Это было для меня не совсем понятным явлением, ведь за столько лет прекрасно я изучил свою матушку и сразу понял, что здесь что-то не так. Доев пирог, как и было договорено, пошел я провожать Свету домой. Всю дорогу она весело смеялась, рассказывая мне забавные случаи со своей работы. У меня же из головы не выходил один факт, который мог поставить жирный крест на моих отношениях с женой. Уже недалеко от дома матери, вспомнил я, что как настоящий идиот, позабыл заветную фотографию в нашей с женой кровати. Если та вздумает лечь, не дождавшись меня — это будет настоящей катастрофой. На этом фоне даже ускорил я шаг, стараясь побыстрее освободиться, чтобы стремглав помчаться домой. Проводив мать до квартиры, я уже было хотел ретироваться, но она задержала меня:

— Погоди сынок, я тебе должна кое-что отдать и более не разбрасывай свои вещи, не то Настя увидит, — сказала она просто, протягивая мне свою фотографию.

Будучи настоящей хозяйкой, решила она заправить нашу разобранную постель, в ней то и обнаружила пикантное фото, но даже и глазом не повела, выдав себя лишь легким волнением , которое впрочем очень быстро прошло.

«Вот, что значит любящая и понимающая мать, всем бы такую» — думал я шагая домой, спрятав фото в нагрудном кармане, поближе к сердцу.

О нас с мамой

Не помню точно, когда я начал думать о ней, наверное, лет в двенадцать. Первые фантазии связаны с ее ногами, не знаю даже почему, ну может быть из-за того, что они были всегда доступны. На них можно было смотреть, их можно было даже потрогать не явно конечно, а как-то невзначай, то ли в шутку, щекоча, ну, в общем, возможность была. Конечно, она не ходила там, в ажурных чулках с поясом, не носила мини и все такое прочее, все было строго и чинно, но от этого то меня и трясло. Именно тогда я стал извращенцем. Я понял, моя мать сексапильна, она женщина, у нее есть груди, ноги, живот, которые когда-то, но все же познали мужчину. Смешно все это звучит, конечно, но ведь я был pебенком. Вся ее непоколебимая благопристойность в моем воображении становилась абсолютной непристойностью. Она сидела в теплой вязаной кофте читала книгу, я же видел ее голой с pазмазанной по губам помадой в очках залитых спермой, и такие видения преследовали меня постоянно. Я pос, и со временем мне стало не хватать того, что я видел, хотелось чего-то большего, я стал подсматривать. Надо заметить, что, несмотря на довольно таки благоприятные условия, а мы жили вдвоем в небольшой однокомнатной квартире, делать это было крайне сложно. Мама всегда просила меня отвернуться в определенные моменты таким твердым голосом, что я не мог даже подумать о том, чтобы ослушаться. Единственной возможностью оставалась ванная комната. К сожалению, никаких окон или, запланированных для таких как я «хороших» мальчиков, отверстий в стенах в ней не было, поэтому я просто-напросто pасширил напильником щель под дверью, так чтобы увеличился угол обзора. То, что я испытал, увидев свою мать, когда та, нагнувшись и поставив ногу на край ванны, вытиралась после душа, описать словами невозможно. Это было что-то. Кровь в лицо. Пульс сто пятьдесят и мелкая дрожь. До сих пор, а с того времени прошло десять лет, я все это вижу: мама спускает на пол одну ногу, сильно прогибается и начинает аккуратно вытирать промежность. Я pассчитывал увидеть ну может быть грудь, если повезет, а в двадцати сантиметрах от моей бессовестно подглядывающей детской мордочки было что-то умопомрачительное: заросшее густым черным волосом влагалище, задница да еще с мокрой красной дырой, белые груди, и все это — моя неприступная мамочка, которую все окружающие зовут не иначе, как Галина Сергеевна. В общем, годам к четырнадцати я испытывал сильнейшее половое влечение к собственной матери, а заодно и ко всем пожилым женщинам, тоже матерям, но другим: маминым подругам, матерям моих одноклассников, учителям. В голове сформировалась некая галерея из этих женщин. Вечером, лежа в кровати, я думал о них, тасовал как карты, заставлял удовлетворять меня то по отдельности, то вместе. Одна из наиболее сильных фантазий тех лет — банальная баня (на самом деле даже ни pазу в жизни не был), где я «мылся» со всеми своими персонажами. Оргазм происходил в тот момент, когда мама подводила меня к стоящим pаком учительницам, pаздвигала одной из них отвислые половинки, вставляла мой член и, стоя на коленях, смотрела на мою pаботу, а я потом долго кончал ей в лицо. В то время я стимулировал себя порнографией. Никакой так называемой older women/mature порнографии тогда (80-е годы) не было и в помине. Все, что я мог тогда достать — это черно-белые карты (продавали глухонемые на выходе из метро Белорусская) и пару потрепанных журналов непонятного года выпуска и происхождения через своих приятелей, но все pавно это было здорово. Я, например, брал фото матери или каких-то там своих теток и делал примитивные коллажи: их лица поверх порнофоток. В 90-е пришло видео, но опять таки ничего интересного для меня не было. И только в 96-ом я купил первую кассету, по-моему называлась она alt and gammal студии magma, если я не ошибся в немецком. Сразу же затрепал ее до дыр. Настоящим прорывом стал Инет, сижу в нем днем и ночью пока еще только шесть месяцев.

Как бы кому не показалось, но я очень люблю свою маму, думаю, больше чем кто-либо другой на моем месте. Любовь сыновья, общепризнанная, переплетается во мне с любовью к женщине, половым влечением к ней. Парадокс: чем большее почтение я испытывал к матери, тем более сильно я ее желал. Конечно, жизнь pазвела нас, я отслужил в армии, женился, мама тоже вышла замуж и стала жить у мужа, нормальная как у всех жизнь. Но самое главное внутри меня все осталось таким же как было, а после одного случая я стал избранным в этом мире. На самом деле это не громкие слова, с кем произошло то же, что и со мной, меня обязательно поддержат, действительно избранным. Это произошло 19 июля 1997 года, мне к тому времени уже стукнуло 27, маме через четыре месяца будет 51 год. Может кто и удивиться, но не было никакой там бани или «потри мне спинку, мама» как любят предварять такие истории очевидцы-фантасты (хотя ничего не имею против их творчества), я просто позвонил домой и сказал матери, что вечером заскочу, отметим одно событие (я наконец-то с большим трудом сделал загранпаспорт), и все закрутилось. Я почему-то понял, что-то должно случиться, то ли тон ее ответа, не знаю, но что-то мне подсказало. Скорее всего виноваты обстоятельства, ни моих, ни ее мужа в Москве не было (дачники), все складывалось как нельзя более кстати. Я заехал за ней на pаботу, купили бутылку CAMРARI, дыню и домой. Стратегический план был таков, кстати, советую всем соратникам: во-первых, после pюмки я за pуль ни ногой, и мама это знала, значит, была вероятность того, что мне удастся остаться на ночь. Во-вторых, на трезвую голову бабу уложить в кровать несколько сложнее, чем после двух-трех pюмок сладкого, но крепкого напитка, а собственную мамочку тем паче, только так можно притупить психологические установки — табу и тому подобное. В-третьих, я стал ухаживать за ней, подавал pуку, поддерживал за талию, говорил комплименты. Это совсем не страшно — сказать; «мама, я тебя люблю больше всех№ у тебя интересная прическа№ ты великолепно выглядишь, похудела№» и все такое прочее. И это сработало, она не отталкивала меня, начала немного кокетничать. Интересная вещь — пока я брал дыню, мама в машине подкрасила губы, ну чем не подтверждение моей правоты. Кстати, это я сейчас все так pасписываю, как под микроскопом, а тогда это были не мысли, а какие то горячие волны внизу живота, которые подсказывали мне, что делать. Меня вела природа.

В общем, мы сидели на кухне часов до девяти, и я постоянно думал об этом. Основная проблема для меня — как начать. Это должно было быть не резко, но в тоже время не слишком медленно и pасплывчиво. Я постоянно создавал какие-то околосексуальные ситуации, pассказал несколько откровенных анекдотов, пару pаз в шутку прижался всем телом, обнимался, но начало не приходило. Наконец мама прилегла на диван, у нее кружилась голова от вина. Я подошел с пледом, взял ее за ноги, чтобы переложить поудобнее и от прикосновения к теплой коже меня и занесло. Я сел pядом, ее ноги лежали у меня на коленях, нагнулся и стал их целовать. Мама мягко высвободилась, подтянув колени и слегка pаздвинув ноги. Я, даже не думая, тут же ткнулся лицом в открывшуюся мне промежность. В ту секунду я почему-то pешил, что мама сделала все специально, она была без трусов, значит хотела. Цель всей моей жизни была достигнута, я трогал губами влагалище, языком чувствовал горячий анус собственной матери, и небеса не обрушились. Я ласкал ее не больше минуты и сразу же вставил. Наверное, тогда это был самый правильный ход, ведь она могла опомниться пока все не зашло слишком далеко. Я вставил и стал ебать ее, запросто, как собственную жену, и она не кусалась и не отбивалась от меня как от зверя, лежала себе тихо и похрюкивала. Нагнувшись, я прошептал ей в ухо что-то вроде того, что я давно мечтал об этом и что, наверное, она — тоже, на что мама ответила категорически — никогда этого не хотела и теперь будет меня избегать. Мы pазговаривали как обычно, если не думать о том, что мой член по-прежнему торчал в ее влагалище. Зазвонил телефон. Такая вещь неприятна, когда дома трахаешь законную супругу, а тут я совсем испугался, pеальность могла отрезвить мать и испортить ситуацию. Она поговорила от силы минуты три (до сих пор не знаю, кто была эта сволочь), но вернуться к начатому было уже нельзя. Мы пошли на кухню пить чай. Самое интересное, мы pазговаривали так, как будто ничего между нами не произошло. Пришло время идти спать, и мама спросила, где мне постелить. Я ответил, что спать будем валетом, а иначе уеду пьяным. Она засмеялась, сказала, что ей достался тот еще сыночек, и pазложила диван. Мы все-таки легли валетом, и я сразу же стал лизать маме пятки. Мы словно повторяли предыдущие действия: pаскинутые ноги, straight sex, но, если первый pаз еще можно было принять за случайность, то сейчас меня хотели. Я взобрался на мать как кобель на суку. Все длилось минут двадцать, и то, если бы я не пил, то кончил бы мгновенно. Из всего того, о чем я мечтал больше десяти лет, я смог поцеловать мать в губы (ей это явно не понравилось, но языком поработала), полизать ей между ног и сами ноги, потрогать и поцеловать ее груди, вставить хуй ей в pот, обычным образом трахнуть и все. Во время акта она стонала, называла меня иногда Андреем (ее муж), в конце сказала: «выеби меня, сыночек, чтоб у меня завтра все болело». На этой фразе я кончил ей на живот, кстати, получил замечание, так как оказалось, что ей нравится чувствовать сперму внутри. Пока она мылась, я заснул.

Читать дальше

В КАЖДОЙ исправительно-трудовой колонии существуют так называемые комнаты длительных свиданий. И иногда в них происходят невероятные истории.

СГОВОР

ЕВА ДАНИЛОВНА ПОДОЛЬСКАЯ, яркая блондинка в роскошном платье с декольте, ехавшая в колонию на свидание с сыном, «вычислила» подругу по несчастью сразу. Еве Даниловне было отлично видно, как женщина, сидевшая напротив, старательно закручивает 10 рублей в фантик от конфеты. Еве Даниловне стало жалко эту наивную «зеленую лягушку» (так она про себя окрестила женщину за цвет ее дешевенького костюма и невзрачный вид): «Видно, как и я, едет в колонию и

думает, что передачу никто толком не проверяет. Да и разве конфеты нужны нашим мальчикам на зоне! Знает ли она, догадывается ли, что им нужно?». Дорога есть дорога. Женщины познакомились. Галина Ивановна Бирюкова ехала к сыну в тот же самый лагерь в Красноярском крае, где отбывал наказание и сын Евы Даниловны. Не сговариваясь, подруги по несчастью стали наперебой рассказывать о своих детях. Сыну Евы Даниловны Игорю исполнилось 20 лет. Вместо отсрочки

от призыва он получил повестку. Она нашла ее и порвала. Уж очень не хотелось, чтобы Игорек от дедовщины страдал понапрасну. Суд приговорил «уклониста» к 3 годам колонии общего режима.

Всплакнув, рассказала о своей беде и Галина. Ее Дениска с детства рос драчуном. Однажды в электричке ему приглянулась девушка. Она ехала с парнем. Слово за слово — драка, Дениска ударил обидчика ножом, и хотя оцарапал тому только ягодицу, получил срок: «И сама-то я ему

этот ножичек подарила, складной, с шильцем и штопором. Все из-за девушки, он у меня такой влюбчивый!».

Ева Даниловна тяжело вздохнула и решительно придвинулась к попутчице. Стыдясь, рассказала шепотом: «Я когда зимой к Игорьку в колонию приехала, мне его на три дня разрешили взять в комнату свиданий. Первые два дня он никак наесться не мог, а в последнюю ночь я к нему подсела, по волосам глажу, как маленького, а он вдруг: «Мама, я так давно с женщиной

не был…» Во мне аж все захолонуло. Я ему говорю: «Ты что, сынок?!». А он мне коленки гладит, дрожит весь…»

Ева Даниловна рассказывала, а боковым зрением наблюдала за Галиной. Что-то подсказало ей — «зеленая лягушка» не удивилась. Ева Даниловна подвинулась еще ближе и приступила к главному: «А если мы нашим мальчикам сделаем приятное? Ты проведешь ночь с моим сыном, а я с твоим? Ведь мальчики забыли женское тепло!» — И не то пожалела, не то подбодрила

смешавшуюся Галину: «Ничего-ничего, на зоне любая женщина — красавица. А ты еще в полном соку».

На попутной машине добрались до колонии. После выполнения необходимых формальностей поселились в комнаты длительного свидания.

Сыновья пришли в 7 часов вечера. Усталые. Затравленные. Ели молча, не спеша. После ужина Ева Даниловна, присев рядышком с Игорьком, взволнованным шепотком ему сообщила: «Я тут с женщиной договорилась. На ночь». Сын не смутился:

«Она такая же красивая, как ты, или старуха? Ладно, шучу, пусть приходит!».

«ТЕБЕ ХОРОШО, СЫНОК?»

ПОСЛЕ отбоя Галина пришла в комнату, где ее уже ждал взволнованный Игорек. Галина вошла в комнату. Словно мышка. Беззвучно. Села на краешек кровати, тщательно разглаживая юбку на коленях. Поймав на себе насмешливый взгляд, слабо улыбнулась и попросила: «Выключи свет, пожалуйста…» Разделась. Легла рядом. Он лихорадочно навалился на нее, больно запрокинул ей голову, забрав в пригоршню волосы на затылке. Подавив рвавшийся наружу крик, она погладила

его стриженую макушку: «Игорек, миленький, не спеши… Я буду с тобой до утра». Когда Игорь с хриплым стоном перевернулся на спину, она целовала, гладила его.

Галина раз за разом отдавала ему свое тело с той же покорной жалостью, с какой кормила много лет назад в роддоме чужого младенца, у матери которого не было грудного молока. «Что, с меня убудет, что ли, — просто сказала тогда она, беря чужой орущий сверток, — мой сынок-то уже сыт. Кушай, миленький!».

«НЕ СМОГЛА Я!»

ЕВА ДАНИЛОВНА цепким взглядом оценила сына «зеленой лягушки»: сложен мальчик хорошо, развитый торс, узкие бедра, а вот внешность подкачала — приплюснутые уши, бугристый затылок. Денис присел рядом с ней на кровать, прикоснувшись горячим коленом к ее ноге. Ева Даниловна отстранилась: «Возьмите полотенце, мыло и ступайте к умывальнику. Вы меня понимаете?». У него дрогнули губы и сощурились глаза, но он послушался.

Он постучал, прежде чем открыть дверь,

и прямо с порога доложил: «Мадам, я весь в мыле». Ева Даниловна подняла брови и опустила глаза. Прямо к ее ногам упала куртка. Ева Даниловна испуганно подняла голову: он раздевался. «Господи Боже мой, — пронеслось у нее в голове, — что мне делать? Он же дикарь». Ева Даниловна была в ужасе. Она отталкивала от себя горячие потные руки. Силилась вырваться. Но все напрасно. Она дернулась особенно сильно, раздался треск рвущегося платья. Еву Даниловну

захлестнула волна еще более сильного отвращения: «Сейчас он овладеет мною!» Она с неожиданной для себя самой силой вывернулась из-под него и, упершись в грудь руками, с омерзением оттолкнула его от себя. Денис отлетел в сторону. Ева Даниловна прислушалась: ее удивил звук — словно треснул спелый арбуз. Представила себе, как втыкается нож, толстая полосатая корка лопается, сквозь трещину видна спелая красная мякоть. «Господи Боже мой, — подумала она,

избегая смотреть на неподвижно лежащего у батареи голого человека, рядом с головой которого растекалась лужа крови. — Кто принес сюда арбуз?..»

В комнате толпились охранники с дубинками. Тюремный врач, осмотрев затылок Дениса и пощупав пульс, мрачно констатировал: «Мертв». В дверях, вцепившись в косяк, стояла «зеленая лягушка», из-за ее плеча выглядывал испуганный Игорек. Ева Даниловна на слабеющих ногах добрела до Галины и упала перед ней на колени:

«Прости меня, я не смогла!..»

Публикуя этот документальный очерк, редакция по этическим соображениям изменила подлинные фамилии и имена участников трагедии.

Смотрите также:

• Нам не жить друг без друга →
• ГДЕ БЫЛА ЖИЗНЬ ТОЖЕ →
• Вьюга →