Рассказ келейницы отца афиногена

Комментарии для сайта Cackle

Я осмотрелся в келье преподобного Симеона: прохладно, сыро, но есть окно, немного мебели. В общем, так и обычные люди могут жить. Но в одном и том же месте, как в миру, так и в монастыре, может быть человеку вольготно, а может в этом месте человеку «небо с овчинку» показаться, в зависимости от сложности задач, которые перед ним стоят…

______________________________________________________________________

1. Почему «так много» благодати в монастыре?

2. Духовная «встреча» с отцом Иоанном (Крестьянкиным)

3. Когда «небо с овчинку». Преподобный Симеон (Желнин)

4. Женщины в Псково-Печерском монастыре

5. Монастырь Успенский, монастырь Печерский

6. Почему пещеры называют святыми

7. Немного о современной братии

8. Как получить духовную пользу от поездки в монастырь

9. Первая возможность отблагодарить Бога

***

Когда «небо с овчинку». Преподобный Симеон (Желнин)

Преподобный Симеон (Желнин) (1869 — 1960) жил в сырой келье в скале — в той же, в которой находятся монастырские пещеры (о них – чуть позже).

Я осмотрелся в келье: прохладно, сыро, но есть окно, немного мебели: кровать, стул, стол, шкаф (кстати, по профессии отец Симеон был краснодеревщиком). В общем, так и обычные люди, в принципе, могут жить. Но в одном и том же месте, как в миру, так и в монастыре, может быть человеку вольготно, а может в этом месте человеку «небо с овчинку» показаться, в зависимости от сложности задач, которые перед ним стоят.

«Преподобный Симеон, – рассказывает  о. Анатолий, который проводит экскурсии в келью старца,  — когда только принял схиму (наиболее строгая степень монашества) и вошел, в специальной схимнической одежде, в эту келью, бесы обступили его со всех сторон и ему угрожали: “Чего ты нацепил эти тряпки? Тебе с нами не совладать”. У о. Симеона было такое подавленное и тяжелое состояние, что он просил у Господа, чтобы тот забрал его душу. Но Господь не сделал этого». Отец Симеон, с Божией помощью, и в схиме смог продолжить свой подвиг чистой жизни и духовной брани и достиг святости. Мощи преподобного Симеона находятся в Сретенском храме Псково-Печерского монастыря.

Духовный подвиг преподобного Симеона показывает, какова цена той легкости молитвы и силы благодати, которые мы испытываем в монастыре. По словам праведного Иоанна Кронштадтского: «Страдания святых — за нашу изнеженность; их посты и лишения — за наше невоздержание…; их молитвы горячие — за нас, ленивых к молитве».

Женщины в Псково-Печерском монастыре

Монахиня матушка Надежда, живущая неподалеку от монастыря, рассказывает: «Исторически так сложилось, что в мужском Псково-Печерском монастыре много женщин трудится. Благочестивых, конечно; и молодых, и уже пожилых. Говорят, это потому, что одним из основателей монастыря была преподобная Васса».

 Матушка Надежда была келейницей и духовной дочерью старца Афиногена (Агапова) (1881—1979). Он был духовным отцом и ныне здравствующего старца Илия (Ноздрина). Матушка Надежда продолжает рассказ: «У меня было сердце больное, а отец Афиноген мне говорит: “Будешь моей келейницей, будешь печку топить, кашу варить”. Я решила к себе домой ехать, а тут заходит отец наместник монастыря, и говорит отцу Афиногену: “Вот, бери себе эту девушку в келейницы”».

«Отец Афиноген исцелял. Я вот, с рукой больной приехала, он – помолился, перекрестил, окропил, и рука стала двигаться. Я и печь топила, и кашу варила – и здоровье было в порядке».

Монастырь Успенский, монастырь Печерский

 Пещеры Псково-Печерского монастыря – естественные, природные, другими словами, «Богом (со)зданные», а не человеком ископанные пещеры. Собственно, в этих пещерах в XIV в. и подвизались первые монахи: преподобный Марк и другие. Их духовные преемники, преподобные Иона и Васса (бывшие до пострига мужем и женой) в XV в. ископали рядом в горе  храм, который был
освящен в честь Успения Божией Матери, ставший главным храмом Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря. В нем находится
чудотворная икона Успения и мощи преподобномученика игумена Корнилия.

28 августа, в день Успения, в монастырь собирается особо большое число паломников. Дорожка от Успенского до Михайловского храмов устилается травой и цветами, и по ней идет крестный ход
с чудотворной иконой Успения Божией Матери.

Но главное в праздник Успения, конечно, — это не красивая дорожка с цветами, а та укрепляющая благодать Божия, которую дарует Богоматерь всем, с верой пришедшим поклониться Ей в особый день Её Успения
(смерти). Церковь торжественно празднует это событие, потому что для Богоматери смерть стала переходом к вечной жизни и началом Ее непрестанной небесной молитвы за всех нас.

От названия праздника Успения Божией Матери и главный храм монастыря, и сам монастырь и берет свое название. Вторую часть своего названия: «Псково-Печерский монастырь» – он получает от пещер, вокруг которых он вырос. Древне-русское слово «печоры» и означает: «пещеры».

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

На закате дней своих батюшка стяжал мирное отношение к смерти и ждал ее как избавления от уз земных скорбей и болезней, говоря порой: «… Во мне уже нет ничего живого, только – дух». Однако и готовясь к переходу в вечность, старец не терял живого интереса и любви к окружающим, к собратьям-инокам. Как вспоминает его келейница Надежда: «Сколько у батюшки было ко всем любви – очень он всех любил. Иногда и не может, а все идет на трапезу, скажет: “Хоть я на братию посмотрю, все – отцы святые”. Уже болел последнее время, а как он любил ходить на трапезу – чудо; последний раз я его уже не вела, а почти что несла на ступеньках – он шел на четвереньках. Говорю: “Батюшка, кушай в келье”, а он ни в какую не соглашается – вот какова была его любовь к людям».

Примерно за два месяца до смерти, в день Святой Пасхи, старцу еще довелось участвовать в монастырском богослужении; более в этой жизни он уже не служил в Божием храме. 7 мая 1979 года отец Афиноген, будучи неизлечимо больным, был пострижен в схиму с именем Агапий. Перед самой кончиной старец ежедневно приобщался Святых Христовых Таин. Умер он 24 июня 1979 года. Кончина его была, как и жизнь, смиренна и в высшей степени благочестива. Отпевание, состоявшееся в Успенском соборе обители, совершил митрополит Псковский и Порховский Иоанн (Разумов) в сослужении наместника Псково-Печерского монастыря архимандрита Гавриила (Стеблюченко), собора монастырских старцев и множества прибывших отовсюду клириков. Гроб с телом отца Афиногена, теперь уже схиархимандрита Агапия, был перенесен в «Богом зданные» пещеры обители и поставлен в нише возле пещерного храма Воскресения Христова: блаженный старец упокоился, наконец, от всех дел мира сего, перейдя отныне в мир иной – к небесному Престолу своего «Хозяина Вечного».

В воспоминаниях келейницы Надежды можно встретить и рассказы отца Афиногена о его благодатных тайнозрениях мира иного, и повседневные беседы с келейницей, и его высказывания о сущности христианской жизни – все, что смогла записать на протяжении нескольких лет духовная дочь о дорогом авве. В этих записях мы, как бы лицом к лицу, вновь встречаемся со смиренным печерским подвижником, вновь слышим его живой и добрый голос; перед нами раскрывается и почти младенчески чистая, и в то же время умудренная благодатью Христовой светлая его душа.

Глава 3
Жизнь, ставшая «житием»
(страницы Дневника монахини Надежды – келейницы отца Афиногена)

О свидетельнице последних лет жизни старца – монахине Надежде

Монахиня Надежда приехала в город Печоры в 1967 году из Йошкар-Олы еще мирянкой – совсем молодой девушкой Катей Бакшаевой. Будучи почти безнадежно больной (инвалид I группы с диагнозом: «Ревматизм – активная форма, постоянно рецидивирующий эндомиокардит с нарушением кровообращения»), она уже не надеялась на выздоровление. Врачи говорили, что жить ей осталось совсем недолго. И вот, подойдя однажды под благословение к отцу Афиногену Екатерина вдруг услышала: «А тебя я к себе возьму».

Как рассказывает в своих записках монахиня Надежда:

«Я остановилась тогда в недоумении, но не придала его словам особого значения, зная свое состояние. А батюшка продолжал: “Тебя отчитывать не надо, в тебе беса нет – это у тебя телесная болезнь. Господь поможет, будем Его просить, только ты в больницу не ложись”.

Я спросила: “Батюшка, а как же без пенсии быть?” Он ответил: “Она тебе не понадобится. Ходи ко мне: помогать будешь, самовар греть, уборку делать”. И стала я к батюшке ходить ежедневно, даже воду ношу из колодца, дрова несу, а то и чайник не могла поднять. И не заметила, как мне стало легче. Соседку, с которой я приехала, уже три месяца как проводила домой. Живу одна. Батюшка говорит: “Переезжай сюда совсем”. Но я не хотела, думала, как же так, ведь я собираюсь умирать. А батюшка говорит: “Мы с тобой еще поживем”. Ездила я домой, но ненадолго; покоя себе не находила: еду снова в Печоры, к своему батюшке. Бывало, подхожу к его дверям, а он дверь и открывает. Я спрашиваю: “Батюшка, куда вы?” А он отвечает: “Тебя встречаю. Еще вчера знал, что ты едешь”».

Монахиня Надежда рассказывает, что после того, как она стала келейницей у старца, как только с ней делался приступ, батюшка благословлял ее, и ей тотчас же становилось гораздо легче. Возле старца монахиня Надежда находилась почти неотлучно около 12 лет, до самой его смерти в 1979 году. То было трудное для нее время. Старец постепенно становился все слабее, часто и подолгу болел. Иногда ей уже казалось, что вот-вот грядет его смертный час… И все же, по собственному признанию матушки Надежды, это были лучшие годы ее жизни.

«Я всегда бывала удивлена, – пишет она в своем Дневнике, – его любовью к людям и думала: откуда у него столько любви? Или он родился таким, или он приобрел эту любовь?»

Иногда столь доброе расположение старца к ближним проявлялось, как поначалу представлялось келейнице, по самым пустяковым поводам. Но старец постоянно учил ее, что в отношениях со страждущими людьми «пустяков» не бывает.

И вот однажды ей привелось быть свидетельницей такого случая:

Приходит раз к отцу Афиногену старушка, плачет: «Батюшка, батюшка, горе у меня, что делать? Есть у меня петушок, и петушок этот ослеп! Может, помолишься, чтоб он прозрел?»

Ну, думаю, и с какой же чепухой к старцу пристают… А он, гляжу, уже со старушкой сел и ее утешает. И так ему ее жалко стало, что уж и он с нею рядом плачет. Вот, думаю, два чудака из-за такой малости слезы льют… Потом, когда та ушла, я и говорю: «Да о чем тут и скорбеть-то? Подумаешь, петух ослеп! Его головой в горшок и на печь – да и дело с концом, а ты, батюшка, еще с нею убиваешься».

А он в ответ: «Что ты говоришь?! Ведь у нее действительно горе; ведь у нее больше никого нет – один только этот петушок и есть. Как же ей не посочувствовать, как же ее не утешить? Любовь – что в большом, что в малом – все одно любовь!»

Однажды отец Афиноген, взяв ножницы, вынул из шкафа свои подрясники и принялся их портить, вырезая клинья материи на бедрах и распарывая рукава. Затем старец заставил келейницу перешивать эти подрясники, да так, что сам еле-еле смог надеть их, настолько они стали ему узки.

На сетования же и возражения Надежды отец Афиноген только отвечал: «Надо же тебе учиться шить». И действительно, когда старец умер, для нее началось по-житейски нелегкое время: ей, инвалиду, нужно было как-то прокормиться. И тогда ее основным заработком в то время стало именно шитье: отец наместник вспомнил о рассказах старца, как хорошо шьет его келейница, и благословил монахиню Надежду заниматься при монастыре пошивом и ремонтом облачений. Это дало ей возможность иметь средства к существованию и в то же время остаться при Псково-Печерской обители рядом с могилой дорогого духовного отца.

Отец Афиноген очень любил свою помощницу и так привык к ней, что даже в ее отсутствие как бы «сопровождал» силою своей мысли. Как рассказывала матушка Надежда[28]28

  Об этом случае есть запись в ее Дневнике от 17 мая 1979 года.

[Закрыть]

, она однажды уехала в Йошкар-Олу, чтобы продать квартиру и перевезти вещи в Печоры, а старец остался на попечении другой женщины.

И вот, сидя в келье, он вдруг ей сказал: «А матушке-то нашей холодно. Ой, как она замерзла!» Спустя некоторое время отец Афиноген добавил: «Ну вот, наполовину сшила». И еще погодя заметил: «Она раздает, а они и рады». Все три высказывания старца имели под собой реальное жизненное основание и являлись своеобразным комментарием к тому, что происходило с монахиней Надеждой в Йошкар-Оле.

Келейница батюшки отправила тогда всю свою теплую одежду в грузовом контейнере в Печоры, поскольку дни были достаточно теплые. Но как раз в тот момент, когда батюшка говорил о холоде, Надежда стояла на автобусной остановке в одном летнем платье. Вдруг резко похолодало, пошла снеговая крупа, и она действительно сильно замерзла. Затем старец, как оказалось, говорил о подряснике, что шила себе келейница и для которого она не смогла купить материю на подкладку: наполовину сшив подрясник, монахиня Надежда не смогла продолжить работу.

Далее говоря: «Она раздает, а они и рады», отец Афиноген как бы сам являлся свидетелем того, как его келейница раздавала соседям вещи, которые не могла увезти с собой в Печоры: в контейнере для них просто не хватило места.

Еще при жизни отец Афиноген спрашивал келейницу: «А что, испугаешься, если после смерти явлюсь?» Матушка Надежда отвечала ему, что «нет, не испугается». И вот она вдруг увидела старца Афиногена во время богослужения в алтаре Успенского храма. Батюшка, одетый в монашеское облачение, подошел к престолу, глянул на келейницу сквозь отверстые Царские врата, благословил и, отойдя в сторону, сделался невидим.

И в болезнях, и в житейских скорбях ни старец, ни его келейница никогда (как это можно видеть на страницах Дневника) не утрачивали упования на великое милосердие Божие, всегда стремясь лишь к той единственно непреходящей радости о Духе Святом, что запечатлена в евангельских словах: «…радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (Лк. 10, 20). Эта сокровенная, но неизменная радость пребывания в Боге, которую по Своему благоволению Господь «утаил… от мудрых и разумных и открыл младенцам» (Лк 10, 21), постоянно ощущается во многих записях инокини Надежды.

Из Дневника монахини Надежды

1976 год. 16 марта (ст. ст.)…Батюшка «отчитывал» один, без народа. Я топила печку. Вначале он читал молитвы, а когда стал говорить слова: «Господи! Помилуй всех болящих», [вдруг увидел, как] появилось множество народа, и все стали вслух со слезами каяться и просить Господа, чтобы Он простил им грехи, и некоторые даже вслух исповедовали свои грехи; тут были и знакомые, которых батюшка раньше отчитывал, и он узнавал их по голосам, а когда батюшка кончил читать, то все исчезло. Тогда батюшка пришел на кухню и все мне рассказал.

Старец Афиноген

Начало мая. Дней за 10 до кончины архимандрита Пимена [Гавриленко, умер 17 мая] батюшка говорит: «Уже панихиду отслужили за отца Пимена». Я удивилась: «Батюшка, что ты говоришь? Ведь он живой». Снова, несколько дней спустя, [когда] батюшка молился о живых, где написано: «Спаси, Господи, и помилуй отца моего духовного» (а отец Пимен был его духовный отец), батюшка вдруг продолжает: «…отца Пимена усопшего. Господи, прости его согрешения». А мы с батюшкой вместе молились. Я ему снова напоминаю, что тот жив и, может, еще поправится, «а ты его хоронишь». Говорю: «Сегодня отец Иоанн [Крестьянкин] его причащал». А батюшка мне отвечает: «Ты сейчас не понимаешь, а потом поймешь – он уже отошел», то есть отец Пимен. А он ведь был еще живой!

27 мая (ст. ст.) – память Нила Столобенского. Батюшка очень болел, лежал в постели и плакал, просил Иоанна Кронштадтского, чтобы он его исцелил. Потом батюшка встал и часа три ему молился. И молитва его была услышана: батюшка вдруг почувствовал, что вся болезнь исчезла во всем теле. С этого времени батюшка особо чтил Иоанна Кронштадтского: часто и подолгу стоял перед его образом и плакал.

20 июня (ст. ст.). Батюшка лежал в постели. Слышу – зовет меня: «Матушка! Иди скорее сюда». Когда я пришла, то батюшка говорит: «На двери явилась икона Божией Матери. Я хотел встать, приложиться к ней, но пока вставал, икона исчезла». Батюшка со слезами на глазах говорит: «Не захотела Матерь Божия, чтобы я приложился к Ней».

27 июля (ст. ст.) – память о великом Пантелеимоне целителе [видение старца Афиногена, записанное его келейницей]. Батюшка болел, а целителю Пантелеимону любил молиться: как приехал сюда – и в течение тридцати с лишним лет – всегда ему молился.

Вот он и в этот день лежал и мысленно молился ему со слезами. И вдруг пришли к нему двое и говорят: «Пойдем к врачу». А батюшка, такой обрадованный, и говорит им: «Да, мне надо хорошего врача – я очень больной».

Они пошли. Вначале шли лесом. Батюшке казалось, как бы какая-то тень идет следом за ним, он все шел и боялся. А если где в лесу встречались две дорожки, то ему голос говорил: «Иди по этой!» – и направлял его, куда ему идти. Затем они подошли к озеру, а посредине досочка лежит для перехода. Батюшке говорят: «Иди по досочке». А он отвечает: «Я очень слабый, боюсь идти один, могу упасть». Но ему говорят: «Не упадешь».

Они перешли на тот берег, а там горка, а на горке небольшая церковка стоит. Пришли они туда, а рядом – большой дом, будто это больница. Стоит длинная очередь к окну для записи на прием к врачу. Батюшка подошел туда, а там – сторож, и батюшку он спрашивает: «Вам кого нужно?» Батюшка отвечает: «Мне надо к врачу, больной я». Тогда ему сторож говорит: «Ты очень старенький – не становись в очередь, а обратись прямо вон в то окно» – и сторож показал, куда нужно идти, и дал ему записку.

Батюшка подошел к окну и подал записку, и его повели к врачу. Встретили там его, заставили раздеться, и врач его стал осматривать. Когда врач осмотр закончил, то указал: «Иди теперь обратно к сторожу; он скажет, чем тебе лечиться». Батюшка пришел к сторожу, а тот ему говорит: «Сейчас я помолюсь за тебя Господу». И стал усердно молиться. Сторож был очень стройный и одет изящно. «…Я стою и думаю: этот, наверное, царского рода, уж очень он хорош; и одежда на нем была блистающая, и красота лица его была похожа на целителя Пантелеимона.

Когда он молился, то просил Господа со словами: «Господи! Прости, исцели его от болезни». А голос сказал: «Пусть потерпит». А я тоже как бы прошу о помощи – стою в уголке, прижавшись, и говорю: «Я очень больной. Лукавый дух меня мучает. Помоги же мне». И Пантелеимон снова стал просить Господа: «Господь! Услышь нас и исцели сего раба Твоего. Он очень страдает». Тогда снова был слышен голос: «Моя воля». И целитель Пантелеимон сказал мне: «Ну вот, больше не будем просить; раз Господь сказал, что Его воля, надо вам потерпеть. Вам необходимо самоукорение и смирение; считайте себя хуже других. Сейчас вам надо идти, вас ждут; только вы держитесь в мыслях молитвенных и не сходите с них». И целитель Пантелеимон снова, стоя на коленях, с распростертыми руками, стал молиться. Я его прошу: «Помолись за меня-то». А он говорит: «За тебя и молюсь и буду молиться».

Вдруг нас стало четверо, и будто вихрь какой вмиг поднял нас на небо, а там все небожители встречают нас. Такие радостные, целуют, обнимают меня и всех пришедших со мной. Там была неописанная красота, и везде слышалось пение – все прославляли Бога. Но были мы там недолго – нам сказали, что «вы еще рано сюда пришли, вам надо еще потрудиться немного. Сейчас вы идите на землю, а потом придете сюда к нам навсегда. Будем вместе с вами здесь жить».

И как будто облако какое спустило на землю; и сразу у меня мысль: «Надо идти домой». И вдруг я пришел в себя – я лежал в постели. Вот я и думаю: а где же я был? Ведь я не спал и никуда не ходил. Или душа из тела выходила? Или я с телом ходил? Радость была у меня на душе. Несколько дней я жил радостью этого воспоминания».

Батюшка мне все это рассказал сразу, и я все записала. Батюшка говорить об этом никому не разрешил, но через несколько времени не выдержал – сам рассказал отцу Иоанну [Крестьянкину], отцу Иерониму [Тихомирову] и еще некоторым это видение. Батюшка говорил при этом так: «Тайну цареву хранить должно, а дела Божии прославлять похвально».

Ноябрь, 28-й день [рассказ старца, записанный келейницей].

«Я участвовал в служении ранней литургии, и вот, когда я причастился Святых Христовых Таин, то отошел в Антониевский придел, где на Горнем месте изображена икона Киевской Божией Матери: Она держит Младенца посреди Своего чрева. Я подошел к самой иконе и, как всегда, стал благодарить Господа, что Он сподобил меня причаститься Тела и Крови Своей. И в это время сделался необыкновенный свет – он исходил от иконы, и здесь мне явилась Матерь Божия. Она имела такой взор на меня ласковый, приветливый: как будто Она хотела меня обнять и поцеловать. А я в таком состоянии чувствовал себя совершенно безгрешным и жителем небесным. Но это было минут десять; я духом улетел на небеса.

А Матерь Божия потом взяла меня за руку и повела, и поставила между жертвенником и стеною и говорит мне: «Вот ты сохранил себя в девственной чистоте, душу и тело не осквернил, но чист; поэтому ты присоединишься к девственникам, которые предстоят в небесных ликах». Я спрашиваю Ее: «Что же мне теперь делать?» Она отвечает: «Тебе нужно смирение, терпение, любовь, послушание; нужно иметь твердое убеждение, что без Бога мы ничего не можем сделать, даже помыслить; положиться надо на Его волю. А отца Иеронима (Тихомирова) Я ставлю свидетелем, потому что сказано, где два или три, то всяк глагол станет истинным» (см.: Мф 18, 16)[29]29

  В Дневнике монахини Надежды ссылки на цитаты из Библии сделаны составителями этой книги.

[Закрыть]

. Затем я прочитал благодарственные молитвы и ушел к себе в келью.

Удивительно, что отец Иероним стоял сзади меня и смотрел, что со мной делается. Матерь Божия поставила его свидетелем, чтобы он подтвердил, что это было так».

А я пошла к отцу Иерониму и ему все рассказала: он тоже был удивлен. Мне же отец Иероним сказал, что действительно стоял позади батюшки и что батюшка часто менялся в лице, а лицо его было необыкновенное, и по щекам его текли слезы, одна за другой. Как сказал отец Иероним: «Слезки кап-кап у него из глаз», и батюшка говорил: «Матерь Божия! Матерь Божия!» А потом батюшка ушел к жертвеннику. Отец Иероним Матерь Божию не видел, только видел, что с батюшкой что-то происходит.

Без точной даты. Мы пошли с батюшкой в церковь. Когда стали выходить в общий коридор, вдруг женщина падает ему в ноги и, стоя на коленях и плача, говорит: «Батюшка! Как мне вас отблагодарить? Вы подняли моего сына. Он был прикован к постели. У него болел позвоночник. Врачи отказались от него. Он даже не мог повернуться, лежал только на спине. Я приезжала к вам, вы его отчитывали и молились за него». А сама рыдает. Надо видеть ее лицо – это уже слезы радости. Батюшка говорит: «Господа благодари». Она спрашивает: «А как Его благодарить?» Батюшка ответил: «Жизнь веди угодную Богу – вот и отблагодаришь… Откуда ты?» Она ответила: «Из Москвы. Я работаю у Патриарха. Убираю его кафедру. А сын мой сейчас трудится и поет в Елоховском соборе». Сын очень ее просил поехать к батюшке и поблагодарить. Батюшка говорит: «Через мое – грешника – имя прославляется Господь».

1977 год. 23 мая. Батюшка лежит в постели – слаб. Я подошла к нему, вижу: он что-то думает и улыбается. Говорю: «Чего ты, батюшка, мечтаешь?» Он отвечает: «Сейчас скажу… Вот лежу я и думаю: какие дела Божии, как Господь людей распределяет, кого куда поставить, всех на свои места. Ведь это не случайно ты здесь, а это Божие благословение. Вот я во многих местах жил, и сколько у меня духовных чад было – моих воспитанниц, и ни одной из них Господь не благословил за мной поухаживать, а вот дал мне тебя. За такую даль, а Господь нашел тебя и дал мне: на вот, получай ее. Когда сами по себе сходятся, то им и не ужиться, а когда Господь благословляет, то это уже на всю жизнь. Вот и мы с тобой навечно будем вместе неразлучно, хотя бы и хотели уйти один от другого, но никак не расстаться. Ведь я тебя и в постриге принимал, а раз мне Господь вручил тебя, как дитя духовное, то, значит, я и должен вести тебя до конца к Нему».

14 июля. Учит: «Ты живи проще – как малое дитя. Господь такой любвеобильный, что мы и представить себе не можем. Хотя мы и грешные, все равно иди ко Господу и проси прощения. Только не унывай – будь как ребенок. Он, хотя бы и разбил самый дорогой сосуд, все равно с плачем идет к отцу, а отец, видя свое дитя плачущее, забывает тот дорогой сосуд. Он берет это дитя на руки, целует его, прижимает к себе и сам же уговаривает свое дитя, чтоб оно не плакало. Так и Господь, хотя, бывает, что мы делаем и смертные грехи, Он все равно ждет нас, когда мы к Нему придем с покаянием».

24 июля. Стали говорить о больных: у кого ноги не действуют, у кого что. Батюшка говорит: «Для таких и есть Царствие Небесное. Вон сколько людей таких, некоторые даже ползают; а мы все “хорошие” – и все недовольные. А то что [мы] больные, то это надо только благодарить Господа: этим Он нас к Себе зовет».

29 июля. Именины батюшки провели хорошо. Батюшка возглавлял сам литургию и молебен, только очень переутомился. Вечером приходил епископ Феодор [Текучев]. Батюшка был очень доволен; я пекла пироги с рыбою, батюшка поел. Пришел отец Иоанн [Крестьянкин] и говорит: «Слышала, какое батюшка слово говорил на трапезе?» Я ответила: «Нет». А было так. Краткое слово сказал благочинный, а затем батюшка мой произнес в ответ. Обращаясь ко всей братии, сказал: «Спаси вас, Господи». И со слезами на глазах произнес следующие слова: «Я всех вас люблю. За всех молюсь. И всем вам желаю спастись. Аминь».

Батюшка говорил: «Мы – земные и поэтому все в страстях. И земные не могут быть с небесными, а когда победим все страсти, то будем и земные, и небесные».

7 августа. Батюшка [поучал о пути в Царствие Небесное]: «Надо постепенно туда идти, и тебе надо еще потрудиться над собой. Кто бежит бегом туда, то его тащат назад. Он – пустой. Чего там такому делать? А ты потихоньку – и дойдешь туда, только не спеши».

3 сентября. Батюшка спать не ложился, читал Евангелие и что-то писал. Утром я его помыла; тело в болячках – зуд продолжается. Батюшка говорит: «Без Бога – ни до порога. Если все твои дела идут хорошо, гладко, значит, Господь их благословил, и любое задуманное дело делается, а если какие препятствия будут в чем, значит, верно, это против Божией воли; лучше и не крутись – все равно ничего не получится, а подчинись воле Божией».

I октября. Батюшка больше лежит; вспоминает, как он жил в пустыньке и здесь. Говорит: «Отец Симеон [Желнин] – тот меня уважал и защищал». Вспомнил отца Алипия [Воронова], что тот очень сознавал свою греховность: «Бывало, я иду, а он в алтаре встанет на колени и поклонится мне до земли, скажет: “Прости мне грехи, много я согрешил”. Умел он каяться».

12 октября. Батюшка говорит: «Ты после моей смерти живи в Печорах, будешь ко мне приходить». Я спрашиваю: «Куда я приду, если тебя не будет?» А он отвечает: «В пещеры приди ко мне, поговори со мной». Я ему: «Но ведь я боюсь ходить одна в пещеры». Он ответил: «Не бойся, там все святое, бесов нет, всех их выгнали оттуда».

Я говорю: «Очень боюсь умирать». Он ответил: «Нечего нам бояться. Господь скажет нам: “Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство Небесное, уготованное вам от сложения мира” (Мф 25, 34). Мир только начинался, а для нас Царство было уже готово».

11 ноября. Я гладила белье на кухне. Батюшка лежал в постели. Вдруг слышу – меня зовет: «Иди скорей, посмотри, вот Матерь Божия пришла», а сам смотрит на потолок, и такой радостный, что и не передать. Говорит: «Смотри, как светло, прямо до неба свет; все небо как бы растворилось, а потолок – будто его и нет». Я спросила: «Батюшка, а сейчас еще ты Матерь Божию видишь?» Он ответил: «А как же, только свет сейчас исчез, а Матерь Божия – вот стоит». А я-то Ее не вижу; видит только батюшка.

1978 год. 4 апреля. Стали говорить об обетах. Я батюшке и сказала: «Может, я тоже давала, но не помню». Батюшка ответил: «Если что хорошее обещала, то Господь тебе напомнит, а если давала неразумные обещания, то не надо о них и вспоминать».

16 апреля. Я говорю: «Бывает, я помню обиды, не могу себя удержать». Батюшка ответил: «В это время проси Господа – далеко-то ходить не надо: Дух Святый всегда здесь. Говори: «Душе Святый, помоги мне удержаться от злопамятства».

7 июня. [видение отца Афиногена, записанное келейницей]. «Мне нужно идти служить раннюю литургию; спать я не ложился. Пришел ко мне Господь и говорит: “Пойдем служить”. Из кельи вышли, идем по коридору – никого нет. Господь мне говорит: “Мне нужно к Себе”. Подошли к лестнице, поднялись наверх, прошли по коридору в конец. Тут Господь поднялся на возвышение и говорит мне: “Вот когда ради Меня ты станешь ниже всех, тогда Я сниму с тебя все болезни – возьму тебя к Себе и буду всегда тебе Бог и Отец, и ты будешь Мне как сын. И будешь в Царствии со Мной вовеки”.

Потом чувствую, мне нужно спуститься вниз. Когда я спустился, там стоял архимандрит Феофан [Молявка]. Пошел я в церковь. Тут подходит ко мне Матерь Божия и говорит: “Пойдем со Мной – с немудренно кротким нравом, смиренным терпением, смиренным самоукорением, даже до забвения себя”. Потом, когда Она всех – и меня и других – сопроводила, то сказала мне: “Ты встань вот здесь”. Я стою. Потом Матерь Божия подошла ко мне, поцеловала в голову и сказала: “Теперь ты иди вперед, а другие – за тобой. Иди же к послушанию, Я там буду”.

Мы пошли, подходим к дому. Она отворила нам, мы вошли, а там сидит наш отец Елеазар [Иванов]. Матерь Божия говорит: “Послушание мы должны исполнять точно, без всяких отказов или уклонов. Послушание есть самое святое и высшее и приятное дело Спасителю нашему Иисусу Христу: на какую работу ни пошлют, туда и иди. И послушание есть вечная радость”. Потом велит: “Теперь можете идти к себе”.

И вот я стою против икон и говорю сам себе: “Я очень устал, нужно лечь”. И я лег и проспал три часа. Потом встал, и так приятно было душе вспоминать это видение».

20 июня. Я говорю: «Вот, батюшка, иногда думаю: может, мне надоест вечно жить – на том свете? Когда не будет конца – как-то и неинтересно». Он ответил: «Там будет хорошо: будем видеть Господа, и будет одна радость духовная и веселие сердца! Нет, не надоест тебе там; лишь бы нас Господь cподобил той жизни».

23 июня. Батюшка учит: «Ты меньше говори и положись вся на волю Божию, ведь так легче жить. Ты все равно сама ничего не можешь сделать, помочь себе. И не обижайся ни на кого, а надейся на Господа. Пусть Он Сам управит тобою: упования же надеющихся на Него – не посрамит».

29 сентября. Батюшка совсем не стоит на ногах, подкашиваются они у него. Я плачу, говорю: «Видишь, я из-за тебя плачу». Отвечает: «Поплачь, поплачь, а то, не поплакавши, не узнаешь и сладости радости».

1 октября. Шагает по шагу – шатается. Я его держу. Благословил меня – взял мою голову и просит: «Душе Святый, дай ей разумевати Священное Писание и людям разъяснять и дай все ей спасительное».

Батюшка в мой день Ангела надел на меня свой крест прямо поверх всего, наверное к терпению, и благословил мне тот крестик насовсем.

3 ноября. Говорю: «Ох, и с вами грехи – с духовными отцами». А батюшка мне: «Нет, но – спасение. Духовный отец простил – и Бог простил. У святых Отцов написано: если духовный отец не простит – то и Бог не простит».

4 ноября. Батюшка учит: «Живи, не тужи, никого не бойся. Если кто поругает – смолчи; а если мимо идешь, когда кто кого ругает или осуждает, – ты не слушай».

1 декабря. Вечером батюшка все плакал, просил у Матери Божией прощения, и чтоб Она помолилась Сыну Своему за него. Мне батюшка говорит: «Матерь Божия отвернулась от меня, и я даже не могу к Ней приступить. Прогневал я Ее своим поведением». И раньше у него так было: он как-то обиделся на батюшек (отца Иеронима [Тихомирова] и других), а когда стал молиться у иконы, Матерь Божия отвернула Свой лик. Тогда батюшка подошел к Ней с другой стороны, а Она снова отвернулась от него. Так было несколько дней. Батюшка все плакал и просил у Нее прощения. Этого не опишешь, надо только было видеть его в этом состоянии; это его покаяние было подобно покаянию апостола Петра – горько он плакал (см.: Мф 26, 75). Потом уже батюшка рассказал мне, что считал себя осужденным во ад и стоял, ожидая приговора. И тут явилась ему Матерь Божия – такая хорошая, ласковая. А затем и Сам Господь явился ему и говорит: «Чего ты плачешь? Твои грехи давно прощены».

Батюшка всегда обращался к Матери Божией, как к живой. И мне иногда, если я чем согрешу, не разрешал даже к иконе Ее приложиться. Говорил: «Не смей приступать. Ты Ее обидела». Для батюшки Она всегда была живая, хотя и на иконе. Он всегда перед Нею трепетал. Иногда скажет мне: «Сегодня Матерь Божия такая ласковая». А иногда скажет: «Сегодня мы обидели Матерь Божию».

Без точной даты. Сижу в келье. Слышу у двери плач. Выхожу из кельи – стоит женщина вся в слезах и, не обращая на меня внимания, целует то дверь, то ручку двери. Спрашиваю: «Зачем вы это делаете?» Она отвечает: «Он меня исцелил! Сторож сказал, что к батюшке нельзя – батюшка болеет. А это я целую дверь в знак благодарности: ведь ее касались его руки…

Глаз у меня был совсем косой. Врачи лечили, но помощи не дали. Предлагали операцию делать, а мне посоветовали к нему обратиться. Я была в такой скорби. Приехала к отцу Афиногену отчитываться; несколько раз он меня отчитывал. Батюшка тогда говорил: “Все пройдет. Господь поможет. Давай будем молиться”. И правда, после нескольких отчитываний глаз у меня исправился». И действительно, чудо: даже незаметно, который глаз у нее был косой.

1979 год. 14 января. Стал говорить на разные темы, поучает: «Святые Отцы “на ура” ведь не говорят, а что им Господь внушит, то и скажут».

18 февраля. Батюшка говорит: «В схиме и имя дадут шальное какое-нибудь. Я и это-то свое едва запомнил. Бывало спросят: “Как имя, брате?” А я говорю: “Забыл”». Все вздыхает: «Дураков много… Вот и я скоро дураком буду: беру на себя невозможное несение этакой тяжести» – то есть схимы. Считает, по смирению своему, что она ему не по силам.

5 марта. Батюшка поет молитвы. Я говорю: «Кто тебя слушает?» Он отвечает: «Господь слушает. И ты помогай петь. Господь услышит – и даст ответ».

Рассказываю ему: «Я читала епископа Феофана поучения и вижу: ты мне то же самое говорил, что я и в книге встретила». Батюшка ответил: «Дух вещает всем одно».

10 марта. Читала Евангелие – о доме, построенном на камне (см.: Мф 7, 25). Батюшка говорит: «Это человек, который прошел все искушения, – душа его чиста». Потом на себя жалуюсь: «Батюшка, никак я не могу утерпеть – все обижаюсь и колкие слова говорю». Он ответил: «Ты еще из новоначальных, а “первые телятки – всегда худенькие”».

23 марта. Снова у батюшки 39,2°. Спрашиваю: «Что у тебя болит?» Отвечает: «Все болит… Ну и пусть поболит. Все болезни – к славе Божией».

22 апреля. Пришел отец наместник [архимандрит Гавриил Стеблюченко], принес большое яйцо, поздравил батюшку. И вот батюшка вдруг говорит: «Отец наместник, постригите меня в схиму». Тот отвечает: «Удобно ли, ведь Пасха?» А батюшка ему: «Очень хорошо будет». Наместник спрашивает: «А новое имя какое хочешь?» Батюшка говорит: «Агафон». – «Ну хорошо, – отвечает наместник, – завтра будешь Агафон».

26 апреля. Жалуюсь батюшке, что меня называют «бродячая монашка». Он ответил: «Все мы – бродячие, ходим туда-сюда. Все чего-то ищут, а чего? Все Христа ищут, а Он – нас».

«ОН РАЗГОВАРИВАЛ С БЕСАМИ ПО ДУШАМ»

ПАМЯТИ АРХИМАНДРИТА АФИНОГЕНА (АГАПОВА) 1881-1979.
Свой рассказ о старце Афиногене я бы хотел свести до минимума биографических подробностей, а больше коснуться духовного опыта старца. Его жизнь была похожа на судьбы многих исповедников, переживших красный террор и Великую Отечественную войну. Родился отец Афиноген в 1881 году. С двенадцати лет он уже подвизался в монастыре. До Октябрьского переворота был пострижен в рясофор и мантию. С 1917 года – иеромонах. Далее тюрьмы, лагеря и ссылки. Был угнан немцами в Германию, работал там батраком у одного фермера. В конце концов Промысел Божий привел его в Псково- Печерский монастырь, где старец и скончался.
Все, что пережил отец Афиноген до того, как попал в свое последнее земное пристанище, сделало из него духоносного старца. В лагерях по слабости здоровья он не мог выполнять дневную норму работы, за что его часто лишали дневной пайки хлеба. Только благодать Господня сохранила старца от голодной смерти. Живя всю жизнь на волоске от гибели, отец Афиноген научился во всем полагаться на волю Божию. А еще такая жизнь научила его молитве. Еще до революции он полюбил всем сердцем умное делание. Иисусова молитва, а с нею и сам Господь, всегда жили в его сердце. Тело старца часто было в земном в аду, а душа в небесном раю. Молитва дала ему силы выжить в нечеловеческих условиях на строительстве Беломор канала, в лагере смертников, в карцере, в тюремных камерах среди уголовников и блатной шпаны.
В Псково-Печерский монастырь отец Афиноген уже пришел седовласым, смиренным, наделенным даром прозорливости, с чистой, как брильянт, душой старцем. Рассказов о его прозорливости сохранилось очень много, мы не будем на них специально заострять наше внимание. Преподобный Симеон (Желнин) духом сразу понял, что за человек этот отец Афиноген. Поэтому он сделал его своим преемником. Сам отец Симеон был уже в преклонных летах, и его земная жизнь клонилась к закату. Поэтому на плечи отца Афиногена легли две самые большие ноши отца Симеона – духовничество и изгнание бесов из одержимых ими людей. И то, и другое требовало максимальной отдачи духовных и телесных сил.
Старец Симеон не ошибся в выборе. Бесы отца Афиногена и вправду очень боялись. Они не могли найти в нем ни одного пятна, за которое им можно было бы зацепиться, чтобы начать против него невидимую брань. Да и старец уже ничего в этом мире не боялся, кроме греха. Говоря о своей прошлой лагерной жизни, отец Афиноген воспоминал: «Я чувствовал, что Господь во мне и я в Нем… Душа тянется к Господу. Спишь телом, а сердце молится. Тогда тебе уже ничего не нужно». При всех богатых духовных дарах старец обладал удивительным смирением. Как-то его спросили по поводу язв на ногах, которые отца Афиногена сильно мучили: «Вы, батюшка, верно, очень от них страдаете?» Он ответил: «Я страдаю за грехи поповы, за то, что нынче мы, попы, бестолковы». Старца ничего не могло вывести из духовного равновесия. Даже тогда, когда к нему «в гости» приходили бесы, он оставался невозмутимым. Таких случаев было у старца множество, но рассказывал он своим духовным чадам лишь о некоторых из них. Так однажды к отцу Афиногену в келью пришел бес поговорить «по душам».
— Афиноген! Я пришел к тебе с вопросом. Ответишь мне? — спросил нечистый дух.
— Какой вопрос? — ответил старец.
— Если бес покается, простит его Бог или нет?
— А ты разве не помнишь, что ответил на этот вопрос Господь Антонию Великому, когда бес задал старцу этот же вопрос?
— Нет, не помню – я там не был, там был другой.
— После того, как бес спросил Антония, тот три дня и три ночи молился Богу, что бы Он ответил есть покаяние для бесов или нет. И Бог ему сказал. Я знаю, что бес каяться не будет. Но чтобы он не имел оправдания на Суде, скажи ему, пусть встанет лицом к востоку и, стоя на одной ноге, непрестанно говорит: Боже милостивый! Прости мне древнюю злобу. Пусть так стоит и молится три года, и Я его прощу.
— Ой, я так не могу, – сказал бес унылым голосом и скрылся от старца.
Другой раз, когда отец Афиноген изгнал беса из восемнадцатилетней девицы, злой дух сразу не ушел, а уселся к старцу на кровать, чтобы поговорить. Монах его спрашивает:
— Ну, что ты уселся и не уходишь?
— Отец Афиноген, ты знаешь кто я? Я бывший архангел. У нас на Земле множество слуг и все они работают на нас.
— Не все, есть и верующие рабы Божии, – ответил старец.
— Но это маленькая кучка, а то все наши.
Немного помолчав, бес продолжил:
— Знаешь, отец, ведь скоро конец этому свету.
— Вот тогда вам попадет, – ответил старец.
— Мы это знаем, но зато теперь – наша воля, – сказал бес и исчез.
Это был 1975 год…
Во время исповеди отец Афиноген требовал, чтобы люди, прежде всего, осознали два своих великих греха и каялись в них. Первый – это неблагодарность Богу за все, что Он дает нам, а второй – отсутствие истинного страха Божия и благоговения перед Ним. А уже потом нужно было рассказывать старцу о других грехах, которые, по сути, проистекают из этих двух.
Кающихся старец учил: «Ты живи проще – как малое дитя. Господь такой любвеобильный, что ты и представить себе не можешь. Хотя мы и грешные, все равно иди к Господу и проси прощения. Только не унывай – будь как ребенок, который хотя и разбил самый дорогой сосуд, все равно с плачем идет к отцу, а отец, видя свое дитя плачущее, забывает тот дорогой сосуд. Он берет ребенка на руки, целует, прижимает к себе и сам же уговаривает, чтобы тот не плакал. Так и Господь, хотя и видит совершенные нами грехи, все равно любит нас, ожидая, когда мы к Нему придем с покаянием». Отец Афиноген также наставлял: «До сорока лет можно и от себя чего прибавить в разговоре, если что хорошее, а после сорока надо больше молчать…»
Прожил старец без малого сто лет. “Во мне уже нет ничего живого, только дух», – говорил он в конце жизни. Перед смертью архимандрит Афиноген ежедневно причащался святых Христовых Таин. Две недели он лежал с очень высокой температурой, его тело было покрыто экземами. Но духом старец уже был на небе. Он видел почившего старца Симеона, беседовал с ним. Умер отец Афиноген с радостной улыбкой на устах. Когда его тело несли на монастырское кладбище, духовная дочь старца мысленно про себя закричала: «Батюшка, батюшка, куда же ты?» И внутри себя услышала голос старца: «Ты – что? Это тело понесли, я – жив».
Упокой, Господи, душу раба твоего архимандрита Афиногена и его святыми молитвами помилуй нас грешных.
spzh.news/ru/istorija-i-kulytrua/72421-on-razgovarival-s-besami-po-dushampamyati-arkhim-afinogena-agapova

Схиархимандрит Агапий (Агапов)

Старец архимандрит Афиноген (в схиме Агапий) родился 24 января 1881 года в деревне Карманово Вышневолоцкого уезда Тверской губернии. Родители его, Кузьма Агапович и Ирина Дмитриевна, были крестьянами. Мальчика назвали Василием в память святителя Василия Великого. Еще в раннем детстве он впервые почувствовал призвание к монашеству. Позже в своей «Автобиографии» о. Афиноген напишет:

«С какого возраста у меня сложилась мысль и желание уйти в монастырь? Родители мои, отец и мать, были неграмотные; у нас в доме не было никаких книг — ни молитв, ни для чтения. Родители были заняты крестьянским делом. Отец любил молиться, поклоны клал, а мать, как встанет с кровати, ну перед иконами покивает немного головой и побежит. Нас учить молиться было некогда, но у меня как‑то созрело желание молиться с пятилетнего возраста. Хотя я ничего не понимал, но очень любил слушать взрослых, когда они читают или говорят о чем‑нибудь божественном, а особенно о монастыре, и нашел, каким путем себя вывести из тьмы греховной… После того моего порыва уйти в монастырь прошло четыре года, и мои желания заглохли, и я забыл о монастыре».

На восьмом году от роду родители отдали его в земскую трехклассную школу, а в 1894 году отправили в Санкт‑Петербург в швейную мастерскую, принадлежавшую его дяде‑крестному. Здесь с ним произошло чудесное событие:

«Я с другими мальчишками пришел ко всенощной, пришли к амвону и стали ставить и снимать свечи с подсвечников. А я стою отдельно и смотрю на икону преподобного мученика Андрея Критского. И вдруг я очутился на амвоне — стою на коленях, а старичок меня благословляет и, наклонив свою головку ко мне, поцеловал меня и скрылся. А я стою на коленях и думаю: кто же этот старичок? А потом, увидев его на иконе, говорю: а вот этот самый на иконе и есть. И я очутился за решеткой, где я и стоял. И я боялся сказать кому‑либо, а потом и забыл».

В 1902 году Василий отбывал воинскую повинность, а в 1903 году служил месяц в ратном ополчении. В том же году на Балтийском вокзале в Петербурге он увидел о. Иоанна Кронштадтского. Хотя ему и не удалось подойти к о. Иоанну, впоследствии он говорил, что монашество принял по молитве «всероссийского батюшки». Действительно, вскоре после этой встречи в душе юноши вдруг ожило, казалось бы, совсем утраченное желание оставить мир и посвятить жизнь служению Богу. В продолжение Великого поста оно окрепло и превратилось в твердое намерение. Крестный сначала отговаривал его, а потом благословил иконой преподобного Нила Столобенского.

«В 1903 году, 13 апреля, в Фомино воскресенье, — пишет старец, — я оставил Петербург со всем его шумом и беззаконными соблазнами и пошел пешеходом по Московскому шоссе в какой‑нибудь монастырь». По совету встреченного в пути монаха он выбрал Воскресенско‑Макарьевский монастырь недалеко от станции Любань. «Пришел я — уже стемнело. В странноприимной ночевал, на другой день сходил в церковь к утрени. Спросил одного монаха, как мне увидеть игумена. Он мне говорит: «Еще рано, пойди отдохни, потом увидишь». Пришел я опять в странноприимную, прошло время часа три, вдруг мне говорят: «Иди, вон там игумен идет». Я быстро вышел и пошел навстречу игумену. Поклонился ему до земли. Он меня взял за руку, приподнял и говорит: «Что тебе нужно?» Я говорю: «Батюшка, возьми меня в ваш монастырь жить». Он спросил, откуда я пришел. Я сказал, что из Петербурга. Он говорит: «Какую имеешь специальность?» Я сказал, что могу шить одежду. Он говорит: «Ох, милый, нет, тебя я не возьму. Я знаю, петербургские жители мастеровые все порченые, балованные. Наверное, ты убежал от хозяина, у нас хочешь укрыться. Нет, милый, поезжай обратно к хозяину». Я говорю, что нет, я не убежал, у меня и паспорт есть, ради Бога, возьмите. Долго он еще не соглашался взять, испытывал меня. Уж я потом встал на колени и со слезами на глазах стал просить. Тогда он за руку поднял меня и сказал: «Ну ладно, милый, оставайся, посмотрим, как ты будешь жить. А теперь иди вот там землю помогай возить на огород и копай гряды». Я с радостью побежал от него. И так с 19 апреля 1903 года я начал жить в монастыре преподобного Макария Римлянина».

Вскоре Василию пришлось отправиться в Вышний Волочек «отбывать ратное воинское учение». В конце сентября он заехал в родную деревню проститься с отцом и матерью. Кузьма Агапович, хотя и с некоторым сожалением, дал ему свое родительское согласие на уход в монастырь и, так же как и крестный, благословил иконкой преподобного Нила.

Вот как протекала жизнь Василия в Макарьевской пустыни:

«Послушание мне, конечно, было дано по моей специальности — шить одежду. Меня радовала установка жизни монастырской, ежедневное хождение в церковь. И еще больше меня пленили книги святоотеческие. Когда я стал их читать и познавать, что есть грех и какая за него пред Богом ответственность, то я взялся за чувство покаяния. Когда я читал книгу о грехопадении или о высоте добродетели, то не мог себя удержать, чтобы не плакать, если только кто помешает, и нередко меня заставали сидящим за столом с книгой и с заплаканным лицом. Но некоторые братия недоумевали и говорили: что это наш брат Василий какой‑то невеселый, задумчивый и плачет, наверное, больной.

Я, конечно, не имел страсти праздношатания — ходить по келиям к другим, празднословить. Я углубился в чтение книг и молитву Иисусову, а через семь лет я дошел до такого состояния, что не было у меня мысли посторонней: все забыл, и не напоминалось мне мирское, и к этому приложил еще, по совету аввы Дорофея, самоукорение, а оно возбуждало чувство покаяния. Когда я коснусь немного самоукорения со смирением, то они у меня вызывали чувство покаяния и слезы. Бывали такие случаи: вот из церкви идешь в трапезную обедать в праздник с братией, садишься на свое место, и вот появляется мысль: ну какой ты монах, если ты питаешь свое тело такой вкусной пищей, а душу чем питаешь? Она — голодная. Горе тебе, монах! Какой ответ дашь на суде Богу? И вот на таком самоукорении сразу же рождается чувство покаяния со слезами. Берешь ложку, подносишь ко рту, а в нее капают слезы. Кладешь ее на стол и сидишь: уже сыт, ничего не надо больше».

В 1905 году прежнего игумена перевели на Кавказ и на его место назначили иеромонаха Кирилла (Васильева). Новый настоятель дал Василию еще одно послушание — читать во время монастырской трапезы жития святых и поучения на Евангелие, а через несколько лет благословил его на чтение в церкви полунощницы, кафизм, часов и повечерия с канонами.

В 1908 году, на Троицу, Василий был облачен в рясофор, а в 1911 году пострижен в мантию с именем Афиноген — в память севастийского епископа‑мученика. В 1912 году в новгородском Софийском соборе он был рукоположен в сан иеродиакона. Богослужение в тот день возглавлял будущий священномученик епископ Тихвинский Андроник (Никольский). А спустя четыре с половиной года архиепископ Новгородский и Старорусский Арсений (Стадницкий) рукоположил иеродиакона Афиногена во иеромонаха. В 1921 году игумен Кирилл, в то время уже епископ, назначил его монастырским ризничим. Вскоре последовала и первая награда: набедренник.

В обители было принято проводить исповедь с вечера и до глубокой ночи. К иеромонаху Афиногену выстраивалась целая толпа, и порой он простаивал в храме до утра. Бывало, уже начиналась служба, а он все исповедовал, пока наконец кто‑либо из монахов не говорил: «Батюшка, нужно уходить». Случалось, ноги его от многочасового стояния так затекали, что он не мог сделать ни шага и дьяконы под руки уводили его в алтарь.

С 1919 по 1924 годы батюшка исполнял самые разные послушания, в том числе келаря. 15 июля 1924 года в монастырь нагрянули чекисты, произвели обыск и арестовали епископа Кирилла и 15 насельников — среди них и о. Афиногена. Арестованных увезли в новгородскую тюрьму. Суд состоялся только через полгода. 30 января 1925 года было вынесено постановление: владыку Кирилла заключить в тюрьму со строгой изоляцией сроком на 5 лет. Иеромонаха Афиногена приговорили к трехлетней высылке и даже разрешили выбрать город для поселения. Он избрал Осташков, куда и прибыл 8 августа.

Каждую неделю батюшка обязан был являться «на отметку» в органы, где состоял на учете. И все же вскоре ему удалось поселиться в обители преподобного Нила Столобенского, неподалеку от Осташкова (недаром иконой этого святого благословили его перед уходом в монастырь и отец, и крестный). Настоятель архимандрит Иоанникий принял о. Афиногена в число братии и дал послушание по специальности — шить облачения.

Через год о. Афиноген послал в Москву просьбу об освобождении, которая неожиданно была удовлетворена. В 1927 году батюшка вернулся в Макарьевскую пустынь. Новый настоятель, о. Ферапонт, живший на монастырском подворье в Любани (на территории обители располагался колхоз, монахам принадлежали лишь два дома), оставил его при себе помощником. В 1929 году батюшка был награжден золотым наперсным крестом.

В ночь на 18 февраля 1932 года всех насельников Макарьевской пустыни и монастырского подворья в Любани арестовали и отвезли в Ленинград, в «Кресты». Монастырь и подворье были осквернены и закрыты. Два месяца спустя о. Афиногену вынесли приговор: «Василия Кузьмича Агапова заключить в лагерь на работы на три года, с конфискацией имущества». Через два дня он был отправлен в Новосибирск, а оттуда на Беломорканал. «Наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде мя» (Пс 117. 118). И в тюрьме, и в лагере — везде Господь охранял меня от смертных случаев», — позже писал батюшка.

В лагере он особенно страдал от голода. Очень худой, малый ростом (как он сам говорил: я — полчеловека), о. Афиноген не мог выработать дневную норму, и случалось, по три дня не получал пайки. Жизненные силы его были почти на исходе, и, выходя из барака на работу, он норовил прилечь под каким‑нибудь деревцем для минутного отдыха.

Однажды ему пришла посылка. Обессилевший от недоедания, падая и вновь поднимаясь, батюшка с трудом дошел до места выдачи посылок, но успел взять «лишь шарфик да пяток сухарей» — остальное отобрал конвоир. Расстроенный и измученный, вернулся он в барак. Здесь его поджидали уголовники, которые потребовали, чтобы он поделился гостинцами. Не поверив его объяснениям, сбросили его с нар и принялись обыскивать, а найдя шарф и сухарики, жестоко избили. Так терпел он холод, голод и побои, полагаясь во всем на волю Божию и надеясь на Его милосердие.

Спустя некоторое время жизнь батюшки сделалась немного легче: в лагере появился еще один иеромонах. Теперь иноки могли духовно укреплять друг друга. Покрывая голову листом лопуха вместо епитрахили, они отпускали один другому грехи, и в узах совершая великое Таинство Исповеди.

Вместо положенных по приговору трех лет о. Афиноген пробыл в лагере два года: его освободили досрочно, определив местом жительства Малую Вишеру Ленинградской области. Получив паспорт и встав на учет, старец с помощью знакомых нашел комнату и «стал жить, как и прочие граждане нашей страны». Батюшка работал сторожем, занимался шитьем. Очень тяжело переживал он то, что со дня ареста не имел возможности служить в церкви.

Вскоре после начала войны по какому‑то случаю он поехал в Любань и, когда ее внезапно заняли немцы, не смог вернуться в Вишеру. Вскоре по просьбе местных жителей немецкие власти разрешили возобновить церковную службу, и 11 сентября 1941 года, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, батюшка совершил первое богослужение. Множество верующих приходило к нему каяться в накопившихся грехах и причащаться Святых Христовых Тайн.

Позже о. Афиногена перевели в храм г. Тосно, а в октябре 1943 года в качестве «рабочей силы» вывезли в латвийский город Тукумс. В рясе и с крестом на груди его выставили «на продажу» на базаре — так пополнялись работниками местные фермы. «Молодых отправили в Германию, — вспоминал старец, — а старых здесь распределяли. Я уже пожилой был… Вот подошел латыш, говорит: батюшка, я тебя куплю, и ушел за подводой. А тут другой подходит и то же самое говорит… Да ведь уже с первым уговор был. Вот тот подогнал подводу и отвез меня к себе. Дали мне домик, а рядом и храм оказался, так я там все время и служил». Помогал батюшка, конечно, и  в сельскохозяйственных работах. Латыш, по счастью, был человеком добрым и о. Афиногена не обижал.

Позже батюшка попал в Спасо‑Преображенскую Волгунскую пустынь. Здесь ему довелось встретиться с иноками Псково‑Печерского монастыря во главе с игуменом Агафоном (Бубицем), заброшенными в Латвию превратностями военного времени. Монахи вырыли в лесу землянки, построили церковку и регулярно совершали богослужения. После войны о. Агафон с частью братии вернулся в родную обитель, а остальных насильственно вывезли в Германию.

В сентябре 1944 года о. Афиногена отправили в Ригу в женский Свято‑Троицкий монастырь, а в следующем году он был официально переведен в Псково‑Печерский монастырь и утвержден в должности монастырского казначея и ризничего. Наряду с этими послушаниями он исполнял седмичную череду священнослужения и, как и прежде, шил церковные облачения и одежду для братии.

В 1947 году, на Вход Господень в Иерусалим, о. Афиноген был удостоен сана игумена и награжден палицей. В 1949 году епископ Владимир (Кобец) благословил старца временно совершать богослужения на Псковском озере, на острове Залит. Последние 13 лет его жизни были неразрывно связаны с Псково‑Печерским монастырем.

С 1960 года на плечи о. Афиногена легло нелегкое послушание братского духовника, а кроме того, он начал отчитывать бесноватых. До него этот подвиг нес другой замечательный старец, иеросхимонах Симеон (Желнин). Незадолго до кончины о. Симеона наместник спросил у него, кто может взять на себя отчитку, и он сразу же назвал о. Афиногена.

Спустя некоторое время о. Афиноген зашел навестить больного старца, и тот неожиданно дал ему книги, по которым совершал молитвы над бесноватыми, и благословил отчитать несколько человек. Исполнив благословение старца, батюшка вернул книги со словами: «Ну вот, я всех отчитал, теперь знаю, как это делается». Но о. Симеон ответил: «Нет, я дал тебе их уж навсегда».

Батюшка, по свойственному ему смирению почти никогда не беспокоивший старца, весьма редко бывавший у него в келье и особо близко с ним не общавшийся, чрезвычайно удивился такому ответственному послушанию, однако стал три раза в неделю отчитывать бесноватых, и силой его молитвы многие получали исцеление и духовное утешение. С того времени к нему начало приезжать и множество болящих из самых отдаленных уголков России, и по его молитвам многие исцелялись. Вот рассказ об одном исцелении: «Еду к батюшке, рука болит, и глаз совсем не видит. Плачу: «Батюшка, помоги! Ты только перекрести руку и глаз». Батюшка потрогал мне руку и сказал: «Да будет тебе по вере твоей». И глаз перекрестил. Через день домой уехала. Боль в руке прошла. И вдруг мысль: «Закрой здоровый глаз, читай другим». А потом у меня в уме: «Ведь он же не видит совсем». Но все‑таки я попробовала так сделать, и оказалось, тот глаз прозрел и видит лучше, чем тот, который был здоров».

В записках о. Афиногена упоминается о прямых столкновениях со злыми силами. Однако они не нарушали духовного равновесия старца, который всегда твердо уповал на Господа, «сокрушающаго вся злая». Батюшка писал:

«Мать привезла свою дочь, девушку лет восемнадцати, отчитывать. Я пока читал, «он» ее все мучил, хотел убежать, а мне кричит: эй ты, попик, за что меня ругаешь? Когда я кончил читать, то все успокоилось, а «он» говорит: ох, как я устал, как мне тяжело было. Из моей кельи ушли, а «он» сел в коридоре и не уходит. Я вышел и спрашиваю: ну ты что же уселся и не уходишь? А «он» отвечает: отец Афиноген! А ты знаешь, кто я? Я бывший Архангел. У меня тысячи молодчиков, и хорошо работают. Теперь все — наши. Я ему говорю: ну не все, есть верующие, Божии. А «он»: ну, это маленькая кучка, а то все — наши. Потом продолжает: знаешь, отец, ведь скоро конец этому свету. Вот, говорю, вам тогда попадет. А «он» отвечает: знаем мы, но зато теперь наша воля. И я ушел к себе в келью. Вот какие явления бывают у нас».

В каждодневном иноческом подвиге старец живо ощущал помощь своих духовных сотаинников — преподобного Нила Столобенского, святого праведного Иоанна Кронштадтского, Псково‑Печерских святых. Особенно же почитал святителя Василия Великого, чье имя получил при крещении. С этим святым о. Афиноген имел некую внутреннюю связь, даже был поучаем им в трудные минуты жизни и видел в нем первейшего своего защитника от бесовских нападений. В записках старца есть рассказ о явлении ему в тонком сне «послания» от его небесного покровителя. В то время о. Афиноген находился «в состоянии самого нижайшего греховного падения… по наущению лукавого духа. Я самых близких мне отцов стал осуждать… вспоминая их ко мне ложные отношения… От такого зла лукавый диавол вселился в мое сердце, и если бы не святитель Василий Великий, то он меня погубил бы в таком озлоблении сердца… Эта вся мысленная борьба с лукавым духом чуть не сожгла меня — и сердцем, и душой, и телом».

Подвижнической жизнью старец стяжал дар прозорливости. Еще за десять дней до кончины своего духовного отца схиархимандрита Пимена (Гавриленко) он говорил, что по нему «уже панихиду отслужили» и «он уже отошел». А жительница Ленинграда Рыжова рассказывает:

«Во время Великого поста (1969 года) я была в Печорах. Многие пошли к о. Афиногену на исповедь, и я пошла. На исповеди я сказала о. Афиногену, что я не хожу в храм на вечернее богослужение, так как мой муж не любил, когда я уходила из дому. Он был в это время здоровым 63‑летним мужчиной. Мне о. Афиноген говорит: «Не ходи пока, не обижай его своим отсутствием. Вот он скоро умрет, тогда будешь ходить». А я ему отвечаю: «Я не хочу, чтобы мой муж умер». А он мне: «Это не от нас зависит». По возвращении из Печор я просила мужа сходить к врачу — проверить себя. А он мне отвечал на это: «Зачем я пойду к врачу, если чувствую себя как никогда здоровым». В 1969 году 3 июня в 16 часов мой муж внезапно скончался».

В 1962 году в ознаменование 50‑летия служения в священном сане и 60‑летия иноческого жития игумену Афиногену был вручен наперсный крест с украшениями. В 1968 году его возвели в сан архимандрита. Несмотря на слабое здоровье и весьма преклонный возраст (ему исполнилось уже 90 лет), он продолжал окормлять иноков и паломников‑мирян. Келейница батюшки монахиня Надежда (Бакшаева) в своем дневнике писала: «Я всегда бывала удивлена его любовью к людям и думала: откуда у него столько любви? Или он родился таким, или он приобрел эту любовь?..

На закате дней о. Афиноген стяжал совершенно мирное отношение к смерти и ждал ее как избавления от земных скорбей и болезней. Однако и готовясь к переходу в вечность, он не терял интереса и любви к окружающим, к собратьям‑инокам. Келейница пишет: «Сколько у батюшки было ко всем любви — очень он всех любил. Иногда и не может, а все идет на трапезу, скажет: «Хоть я на братию посмотрю, все отцы святые». Уже болел последнее время, а как он любил ходить на трапезу — чудо; последний раз я его уже не вела, а почти что несла на ступеньках, он шел на четвереньках. Говорю: «Батюшка, кушай в келье», а он ни в какую не соглашается, вот какова была его любовь к людям».

Еще в 1977 году старец предсказал, что ему осталось жить два года. А среди его записей сохранились свидетельства, которые он назвал «Бывшие мне от смерти предупреждения», безусловно признавал эти «смертные предупреждения» весьма полезными для своего духовного устроения и дорожил ими. Примерно за два месяца до кончины, на Пасху, ему еще довелось участвовать в монастырском богослужении, более в этой жизни он уже в Божием храме не служил. 7 мая 1979 года о. Афиноген был пострижен в схиму с именем Агапий. Перед смертью ежедневно приобщался Святых Христовых Тайн. Кончина его была, как и жизнь, смиренна и благочестива.

«Я всех вас люблю. За всех молюсь. И всем вам желаю спастись. Аминь». Несколько писем о. Агапия своим духовным детям.