Рассказ легкое дыхание принадлежит перу

Источник:

Ссылки по теме:

Рассказ Бунина «Легкое дыхание» (6 минут на прочтение) был написан в 1916 году. По воспоминаниям, идея рассказа пришла к автору, когда он бродил по кладбищу на острове Капри и увидел на одной из могил фотографию девушки со смеющимися озорными глазами.

Многие литературоведы называют рассказ жемчужиной отечественной новеллистики и одним из главных в творчестве Бунина.

Психологи, в частности Лев Выготский на материале «Легкого дыхания» изучают психологию искусства. Литературного, конечно. 

В данной статье представлен вольный или, если угодно, аналитический конспект главы VII из книги Выготского «Психология искусства».

Основная мысль Выготского в том, что композиция рассказа в значительной степени влияет на его восприятие.

Любой рассказ имеет форму и содержание, или, в терминах Выготского: форму и материал. Материал литературного произведения — это жизненные события, коллизии, конфликты, истории, взаимоотношения, характеры, т.е. то, что существует и вне его, в реальной жизни. Расположение жизненного материала согласно законам литературного произведения, компоновка эпизодов, облачение материи в слова и есть художественная форма.

В литературоведении материал иногда называют фабулой, а форму – сюжетом.

Развертывание сюжета в современном произведении — не прямая, а кривая линия. Прямой линия бывает в жизни, но редкий писатель строит повествование в хронологическом порядке, сменяя один эпизод другим. Кривую, описывающую сюжет, можно назвать художественной кривой или кривой литературного сюжета.

События A, B, C поменяют смысл и эмоциональное звучание, будучи преподнесенными в разном порядке. К примеру, в наличии угроза, последовавшее за ней убийство и поиски убийцы, которые ведет сыщик. Если сообщить о происшествии именно в такой последовательности, получится один рассказ. А если показать убийство, потом угрозу, например, письмо, подписанное анонимным недоброжелателем и случайно найденное на чердаке, и только затем приступить к расследованию, то выйдет совсем другое. И даже жанр произведения будет иным. В первом случае – очерк, зарисовка, во втором – детективная новелла.

Фабула «Легкого дыхания» довольна проста. Перед нами история молоденькой девушки, гимназистки Оли Мещерской. Эта провинциалка из хорошей и богатой семьи провела короткую, но насыщенную жизнь. Она рано повзрослела, в пятнадцать лет ее совратил друг отца, престарелый (пятидесяти шести лет) помещик Малютин, и Оля покатилась по наклонной. Связалась с казачьим офицером, наобещала, что выйдет за него замуж, и в последний момент отказала. Офицер почуствовал себя обманутым и застрелил Олю на вокзале, среди толпы народы, вышедшей из только что прибывшего поезда. Классная дама, которая была в курсе падения своей подопечной, теперь, после смерти девушки каждую неделю приходит на могилу и грустит о ней, и в тайне мечтает испытать все те же чувства, что испытала та.

Выготский строит схему фабулы, т.е. помещает все события в хронологическом порядке, для Оли и классной дамы. Олина линейка выглядит следующим образом:

1. детство;

2. юность;

3. происшествие с гимназистом Шеншиным (был влюблен, ревновал, будто бы покушался на самоубийство);

4. разговор с подругой о том, что у нее легкое дыхание;

5. приезд Малютина в отсутствие родителей;

6. связь с Малютиным;

7. запись о том, как это было, в дневнике;

8. последняя снежная, солнечная, морозная зима, которую Оля проводила на катке и балах;

9. роман с офицером;

10. беседа с классной дамой;

11. убийство на вокзале;

12. показания убийцы (рассказывает следователю, почему убил);

13. могила Оли с ее фотографией.

Хронологическая линия классной дамы выглядит следующим образом (логично, что нумерация продолжается, а не начинается с начала. В самом рассказе ведь тоже эпизоды с Олей и с классной дамой не замещаются, а даются один за другим) :

14. представление ее, кто она и что;

15. размышления о брате-прапорщике, убитом в русско-японскую;

16. мечта о жизни, ради идеи;

17. подслушала разговор о легком дыхании;

18. мечты об Оле Мещерской (любовь?);

19. частые посещения кладбища;

20. на могиле.

То, что мы получили выше, называется диспозицией рассказа, естественным ходом жизненных событий. Если же взглянуть на порядок, коим события построены в рассказе Бунина, то увидим композицию рассказа. Взаиморасположение пронумерованных элементов примерно следующее: 13, 1, 2, 3, 8, 10, 11, 12, 9, 5, 6, 7, 19, 18, 14, 15, 16, 17, 4, 20.

Если мы отложим эти условные координаты на шкале времени, то увидим, что действие в рассказе развивается скачками. Автор перепрыгивает с одного события на другое, с Оли на классную даму, с жизни гимназистки на смерть, с прошлого на будущее, причем в этих прыжках на первый взгляд нет совершенно никакой логики.

Вместо того чтобы начать с детства Оли Мещерской, описать юность и причины падения, Бунин сразу показывает могилу девушки, от нее переходит к детству, потом вдруг к последней зиме, после чего приводит разговор с начальницей, из которого мы узнаем о прошлогоднем «приключении». Затем сообщает об убийстве и в конце рассказа – о пустяковой реплике про легкое дыхание, сказанной давным-давно.

С какой же целью автор переставил события именно таким, а не другим образом?

Чтобы ответить на этот вопрос, сначала необходимо выяснить, что представляет собой материал, лежащий в основе рассказа. Выготский приходит к выводу, что материал этот – ни что иное, как житейская муть, пустая жизнь без смысла и цели. Кажется, что Бунин ставит вопрос ребром: зачем существует Оля Мещерская, к чему стремится этот человек, кроме поиска удовольствий и развлечений, чем живет и дышит? Читатель в свою очередь размышляет: может быть автор хочет приукрасить жизнь гимназистки, затенить темные ее стороны, найти в серой гнетущей повседневности что-то яркое и позитивное? 

Очевидно, ответ отрицательный.

Бунин не только не стремится скрыть эту житейскую муть, а наоборот выпячивает ее, обнажает, вычерчивает с пронзительной четкостью. Бессодержательность, суетность, убогость этой жизни подчеркнуты автором с ощутимой силой. Вот, как он описывает Олю:

Девочкой она ничем не выделялась в толпе коричневых гимназических платьиц: что можно было сказать о ней, кроме того, что она из числа хорошеньких, богатых и счастливых девочек, что она способна, но шаловлива и очень беспечна к тем наставлениям, которые ей делает классная дама?

А вот какими словами, без тени и намека на любовь, на живое чувство, дана сцена падения гимназистки в ее дневнике:

Я закрыла лицо шелковым платком, и он несколько раз поцеловал меня в губы через платок… Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход… Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!

И все же, несмотря на житейскую трясину, на ужасную судьбу девочки, унылого впечатления рассказ не производит. А даже напротив – оставляет чувство легкости, покоя и какой-то благодатной усталости.

Описывая бестолковую жизнь провинциальной гимназистки, оборвавшуюся столь трагически, автор достигает совершенно противоположного эффекта. Рисует легкое, освобожденное, прозрачное бытие, которое никак не должно было сложиться из событий пронумерованного выше списка жизненного материала. В большей степени впечатление достигается благодаря классной даме, изумленной, отупевшей от чувств, в которые ее приводит могила Оли Мещерской. Транслируя нам эти чувства, автор заставляет взглянуть на ситуацию ее глазами.

Бывшая наставница Мещерской ходит на кладбище и думает, думает о бессмертно сияющих глазах из выпуклого фарфорового медальона, и без конца переживает короткую олину жизнь. Седая женщина влюблена в мертвую гимназистку, в тот подслушанный разговор о легком дыхании, и терпеливо ждет, что жизнь ее вот-вот измениться каким-то волшебным образом, и она наконец поймет какую-то очень важную вещь. У классной дамы раньше уже была мечта. Брат-прапорщик, на которого она возлагала большие надежды. Но тот погиб десять лет назад, и надежды угасли вместе с его смертью. А потом Оля Мещерская, вернее ее убийство, зажгли ее новым смыслом.

С неумолимой правдивостью Бунин поясняет, что легкое дыхание – это выдумка, заменяющая многим, в том числе и классной даме, действительную жизнь. Сначала брат, потом мечта идейного служения, теперь Оля Мещерская – вот три иллюзии, питающие героиню. Рассказ словно расколот пополам: вот здесь серость жизни, а здесь та сказка, в которую превратило аспидную житейскую мглу сознание классной дамы.

События соединены таким образом, чтобы изгнать будничную тягость, а на ее место бросить легкость и беспечность бытия. Так история о распущенной гимназистке трансформировалась в повесть о несбыточной мечте. И легкость эта создана уже самой первой сценой, в которой мы видим могилу Оли Мещерской.

Плавность исчезла бы, начни автор издалека, расскажи он, как Оля завлекла офицера, вступила с ним в связь, мучила его ревностью. Читатель находился бы в постоянном напряжении, ждал, что же будет, чем закончится очередная мелодрама. Кульминацией стала бы вокзальная сцена, интрига держалась бы до конца, как в «Бесприданнице» Островского: погибнет – не погибнет. А так, мы все уже знаем, и сосредоточены теперь на деталях, на том впечатлении, которое оставила по себе веселая и легкомысленная гимназистка.

Выстраивая сцены прихотливым зигзагом, Бунин намеренно и  последовательно уничтожает тягостное чувство, которое внушили бы нам события, расположенные в хронологической последовательности, и превращает свой рассказ в нечто совершенно иное, в полет бабочки, в свежий ветер, в прозрачную ледяную воду в проруби.

Любопытно, что закон «уничтожения формой содержания» действует не только на уровне всего рассказа, но и на уровне отдельных эпизодов и сцен. Возьмем, к примеру, эту:

А через месяц после этого разговора казачий офицер, некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил ее на платформе вокзала, среди большой толпы народа, только что прибывшей с поездом.

Ключевое слово здесь «застрелил», но Бунин так искусно спрятал его в нагроможденные со всех сторон описания и определения, что страшный глагол этот затерялся между спокойным и ровным эскизом железнодорожной платформы и зарисовкой плебейской внешности офицера. Синтаксис фразы словно заглушает выстрел, превращает его в хлопок, в звук на периферии потока людей, идущего от поезда к зданию вокзала.

Ровно точно так же, вскользь, отвлекаясь на запах свежих ландышей в кабинете начальницы, и тепло, исходящее от блестящей печки-голландки, автор сообщает о соблазнении девочки соседом-сластолюбцем. И вот на кладбище классная дама, изумленно, словно видит их в первый раз, рассматривает дубовый  крест и фотокарточку Оли, и спрашивает у себя, как совместить этот чистый, пронзительный взгляд с тем «ужасным, что соединено теперь с именем Оли Мещерской». Ужасное – это та самая житейская муть, присутствующая в каждой строчке рассказа, и скрытая от глаз, его искусной композицией.

«Легкое дыхание» – заглавие рассказа является одновременно и его доминантой. Выготский считает, что смешной эпизод, в котором Оля рассказывает подруге о своем легком дыхании, и есть пуант новеллы. На нем замыкается круг, сводящий конец к началу. Легкое дыхание Оли Мещерской рассеялось в мире, в холодном ветре, облачном небе, которые были ровно такими же в начале рассказа.

К моменту сцены легкого дыхания мы уже все знаем о гимназистке, все тайное стало явным, больше не нужно мучительно, с замиранием сердца ждать развязки. Казалось бы, чем еще удивит нас автор? А вот, пожалуйста, повествование делает вдруг скачок, буквально из могилы в небо, и все предстает перед нами в новом свете. Оказывается, легкое дыхание у Оли было! Какое счастье и какое облегчение!

В рассказе, безусловно, важно все, не только композиция. Как автор рассказывает нам историю, как составляет фразы, углубляется ли в детали или дает краткое изложение итогов сцены, приводит ли дневники и диалоги героев или использует вместо них косвенную речь, описывает события или мысли героев – все это приемы художественной разработки темы, как и прием построения композиции. С их помощью воплощается авторский замысел.

Выготский записал свое дыхание (сделал пневмограмму) во время чтения бунинского рассказа. Анализ показал, что дышалось легко и свободно, несмотря на то, что читал он об убийстве и растлении, о неприятных на самом деле вещах. И тем не менее! Бунину удалось своим рассказом замедлить дыхание, настроить организм на теплую приятную волну, оставить чувство легкости и простоты бытия.

По мнению исследователя,  здесь кроется удивительный парадокс, который составляет психологический закон художественной новеллы (рассказа). Парадоксальность в том, что традиционная эстетика заявляет о комплиментарности формы и содержания, об их гармонии, о том, что форма иллюстрирует содержание, а содержание определяет форму. И вдруг Бунин, безусловный мастер, не какой-нибудь графоман-Хвостов, предлагает нечто совершенно противоположное: изображает легкое дыхание через совращение и убийство юной девушки. Разве не мог он выбрать сюжет лиричный и безмятежный, о весне, надеждах, романтических мечтах и прекрасной, но невозможной любви? Зачем же брать столь безобразное содержание?

Выготский заключает, что в художественном произведении всегда есть некоторое противоречие, проявляющееся в несоответствии между материалом и формой. Писатель словно нарочно подбирает материал, который всеми своими свойствами оказывает сопротивление. И чем тверже вещество, тем интересней автору работать с ним, тем желанней полученный в итоге текст. Под пером мастера житейское болото вдруг закипает и вспыхивает пеной и искрами как свежая морская волна.

Ваше мнение, о чем рассказ Бунина?

На клад­бище, над све­жей гли­ня­ной насы­пью стоит новый крест из дуба, креп­кий, тяжё­лый, гладкий.

Апрель, дни серые; памят­ники клад­бища, про­стор­ного, уезд­ного, ещё далеко видны сквозь голые дере­вья, и холод­ный ветер зве­нит и зве­нит фар­фо­ро­вым вен­ком у под­но­жия креста.

В самый же крест вде­лан довольно боль­шой, выпук­лый фар­фо­ро­вый меда­льон, а в меда­льоне — фото­гра­фи­че­ский порт­рет гим­на­зистки с радост­ными, пора­зи­тельно живыми глазами.

Это Оля Мещерская.

Девоч­кой она ничем не выде­ля­лась в толпе корич­не­вых гим­на­зи­че­ских пла­тьиц: что можно было ска­зать о ней, кроме того, что она из числа хоро­шень­ких, бога­тых и счаст­ли­вых дево­чек, что она спо­собна, но шалов­лива и очень бес­печна к тем настав­ле­ниям, кото­рые ей делает класс­ная дама? Затем она стала рас­цве­тать, раз­ви­ваться не по дням, а по часам. В четыр­на­дцать лет у неё, при тон­кой талии и строй­ных нож­ках, уже хорошо обри­со­вы­ва­лись груди и все те формы, оча­ро­ва­ние кото­рых ещё нико­гда не выра­зило чело­ве­че­ское слово; в пят­на­дцать она слыла уже кра­са­ви­цей. Как тща­тельно при­чё­сы­ва­лись неко­то­рые её подруги, как чисто­плотны были, как сле­дили за сво­ими сдер­жан­ными дви­же­ни­ями! А она ничего не боя­лась — ни чер­ниль­ных пятен на паль­цах, ни рас­крас­нев­ше­гося лица, ни рас­трё­пан­ных волос, ни заго­лив­ше­гося при паде­нии на бегу колена. Без вся­ких её забот и уси­лий и как-то неза­метно при­шло к ней все то, что так отли­чало её в послед­ние два года из всей гим­на­зии, — изя­ще­ство, наряд­ность, лов­кость, ясный блеск глаз… Никто не тан­це­вал так на балах, как Оля Мещер­ская, никто не бегал так на конь­ках, как она, ни за кем на балах не уха­жи­вали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили так млад­шие классы, как её. Неза­метно стала она девуш­кой, и неза­метно упро­чи­лась её гим­на­зи­че­ская слава, и уже пошли толки, что она вет­рена, не может жить без поклон­ни­ков, что в неё безумно влюб­лён гим­на­зист Шен­шин, что будто бы и она его любит, но так измен­чива в обра­ще­нии с ним, что он поку­шался на самоубийство.

Послед­нюю свою зиму Оля Мещер­ская совсем сошла с ума от весе­лья, как гово­рили в гим­на­зии. Зима была снеж­ная, сол­неч­ная, мороз­ная, рано опус­ка­лось солнце за высо­кий ель­ник снеж­ного гим­на­зи­че­ского сада, неиз­менно пого­жее, лучи­стое, обе­ща­ю­щее и на зав­тра мороз и солнце, гуля­нье на Собор­ной улице, каток в город­ском саду, розо­вый вечер, музыку и эту во все сто­роны сколь­зя­щую на катке толпу, в кото­рой Оля Мещер­ская каза­лась самой без­за­бот­ной, самой счаст­ли­вой. И вот одна­жды, на боль­шой пере­мене, когда она вих­рем носи­лась по сбор­ному залу от гоняв­шихся за ней и бла­женно виз­жав­ших пер­во­класс­ниц, её неожи­данно позвали к началь­нице. Она с раз­бегу оста­но­ви­лась, сде­лала только один глу­бо­кий вздох, быст­рым и уже при­выч­ным жен­ским дви­же­нием опра­вила волосы, дёр­нула уголки перед­ника к пле­чам и, сияя гла­зами, побе­жала наверх. Началь­ница, моло­жа­вая, но седая, спо­койно сидела с вяза­ньем в руках за пись­мен­ным сто­лом, под цар­ским портретом.

— Здрав­ствуйте, mademoiselle Мещер­ская, — ска­зала она по-фран­цуз­ски, не под­ни­мая глаз от вяза­нья. — Я, к сожа­ле­нию, уже не пер­вый раз при­нуж­дена при­зы­вать вас сюда, чтобы гово­рить с вами отно­си­тельно вашего поведения.

— Я слу­шаю, madame, — отве­тила Мещер­ская, под­ходя к столу, глядя на неё ясно и живо, но без вся­кого выра­же­ния на лице, и при­села так легко и гра­ци­озно, как только она одна умела.

— Слу­шать вы меня будете плохо, я, к сожа­ле­нию, убе­ди­лась в этом, — ска­зала началь­ница и, потя­нув нитку и завер­тев на лаки­ро­ван­ном полу клу­бок, на кото­рый с любо­пыт­ством посмот­рела Мещер­ская, под­няла глаза. — Я не буду повто­ряться, не буду гово­рить про­странно, — ска­зала она.

Мещер­ской очень нра­вился этот необык­но­венно чистый и боль­шой каби­нет, так хорошо дышав­ший в мороз­ные дни теп­лом бле­стя­щей гол­ландки и све­же­стью лан­ды­шей на пись­мен­ном столе. Она посмот­рела на моло­дого царя, во весь рост напи­сан­ного среди какой-то бли­ста­тель­ной залы, на ров­ный про­бор в молоч­ных, акку­ратно гоф­ри­ро­ван­ных воло­сах началь­ницы и выжи­да­тельно молчала.

— Вы уже не девочка, — мно­го­зна­чи­тельно ска­зала началь­ница, втайне начи­ная раздражаться.

— Да, madame, — про­сто, почти весело отве­тила Мещерская.

— Но и не жен­щина, — ещё мно­го­зна­чи­тель­нее ска­зала началь­ница, и её мато­вое лицо слегка заалело. — Прежде всего, — что это за при­чёска? Это жен­ская причёска!

— Я не вино­вата, madame, что у меня хоро­шие волосы, — отве­тила Мещер­ская и чуть тро­нула обе­ими руками свою кра­сиво убран­ную голову.

— Ах, вот как, вы не вино­ваты! — ска­зала началь­ница. — Вы не вино­ваты в при­чёске, не вино­ваты в этих доро­гих греб­нях, не вино­ваты, что разо­ря­ете своих роди­те­лей на туфельки в два­дцать руб­лей! Но, повто­ряю вам, вы совер­шенно упус­ка­ете из виду, что вы пока только гимназистка…

И тут Мещер­ская, не теряя про­стоты и спо­кой­ствия, вдруг веж­ливо пере­била её:

— Про­стите, madame, вы оши­ба­е­тесь: я жен­щина. И вино­ват в этом — зна­ете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алек­сей Михай­ло­вич Малю­тин. Это слу­чи­лось про­шлым летом в деревне…

А через месяц после этого раз­го­вора каза­чий офи­цер, некра­си­вый и пле­бей­ского вида, не имев­ший ровно ничего общего с тем кру­гом, к кото­рому при­над­ле­жала Оля Мещер­ская, застре­лил её на плат­форме вок­зала, среди боль­шой толпы народа, только что при­быв­шей с поез­дом. И неве­ро­ят­ное, оше­ло­мив­шее началь­ницу при­зна­ние Оли Мещер­ской совер­шенно под­твер­ди­лось: офи­цер заявил судеб­ному сле­до­ва­телю, что Мещер­ская завлекла его, была с ним близка, покля­лась быть его женой, а на вок­зале, в день убий­ства, про­во­жая его в Ново­чер­касск, вдруг ска­зала ему, что она и не думала нико­гда любить его, что все эти раз­го­воры о браке — одно её изде­ва­тель­ство над ним, и дала ему про­честь ту стра­ничку днев­ника, где гово­ри­лось о Малютине.

— Я про­бе­жал эти строки и тут же, на плат­форме, где она гуляла, под­жи­дая, пока я кончу читать, выстре­лил в неё, — ска­зал офи­цер. — Днев­ник этот, вот он, взгля­ните, что было напи­сано в нем деся­того июля про­шлого года. В днев­нике было напи­сано сле­ду­ю­щее: «Сей­час вто­рой час ночи. Я крепко заснула, но тот­час же просну­лась… Нынче я стала жен­щи­ной! Папа, мама и Толя, все уехали в город, я оста­лась одна. Я была так счаст­лива, что одна! Я утром гуляла в саду, в поле, была в лесу, мне каза­лось, что я одна во всем мире, и я думала, так хорошо, как нико­гда в жизни. Я и обе­дала одна, потом целый час играла, под музыку у меня было такое чув­ство, что я буду жить без конца и буду так счаст­лива, как никто. Потом заснула у папы в каби­нете, а в четыре часа меня раз­бу­дила Катя, ска­зала, что при­е­хал Алек­сей Михай­ло­вич. Я ему очень обра­до­ва­лась, мне было так при­ятно при­нять его и зани­мать. Он при­е­хал на паре своих вяток, очень кра­си­вых, и они все время сто­яли у крыльца, он остался, потому что был дождь, и ему хоте­лось, чтобы к вечеру про­сохло. Он жалел, что не застал папу, был очень ожив­лён и дер­жал себя со мной кава­ле­ром, много шутил, что он давно влюб­лён в меня. Когда мы гуляли перед чаем по саду, была опять пре­лест­ная погода, солнце бле­стело через весь мок­рый сад, хотя стало совсем холодно, и он вёл меня под руку и гово­рил, что он Фауст с Мар­га­ри­той. Ему пять­де­сят шесть лет, но он ещё очень кра­сив и все­гда хорошо одет — мне не понра­ви­лось только, что он при­е­хал в кры­латке, — пах­нет англий­ским оде­ко­ло­ном, и глаза совсем моло­дые, чёр­ные, а борода изящно раз­де­лена на две длин­ные части и совер­шенно сереб­ря­ная. За чаем мы сидели на стек­лян­ной веранде, я почув­ство­вала себя как будто нездо­ро­вой и при­легла на тахту, а он курил, потом пере­сел ко мне, стал опять гово­рить какие-то любез­но­сти, потом рас­смат­ри­вать и цело­вать мою руку. Я закрыла лицо шёл­ко­вым плат­ком, и он несколько раз поце­ло­вал меня в губы через пла­ток… Я не пони­маю, как это могло слу­читься, я сошла с ума, я нико­гда не думала, что я такая! Теперь мне один выход… Я чув­ствую к нему такое отвра­ще­ние, что не могу пере­жить этого!…»

Город за эти апрель­ские дни стал чист, сух, камни его побе­лели, и по ним легко и при­ятно идти. Каж­дое вос­кре­се­нье, после обедни, по Собор­ной улице, веду­щей к выезду из города, направ­ля­ется малень­кая жен­щина в тра­уре, в чёр­ных лай­ко­вых пер­чат­ках, с зон­ти­ком из чёр­ного дерева. Она пере­хо­дит по шоссе гряз­ную пло­щадь, где много закоп­чён­ных куз­ниц и свежо дует поле­вой воз­дух; дальше, между муж­ским мона­сты­рём и остро­гом, белеет облач­ный склон неба и сереет весен­нее поле, а потом, когда про­бе­рёшься среди луж под сте­ной мона­стыря и повер­нёшь налево, уви­дишь как бы боль­шой низ­кий сад, обне­сён­ный белой огра­дой, над воро­тами кото­рой напи­сано Успе­ние божией матери. Малень­кая жен­щина мелко кре­стится и при­вычно идёт по глав­ной аллее. Дойдя до ска­мьи про­тив дубо­вого кре­ста, она сидит на ветру и на весен­нем холоде час, два, пока совсем не зазяб­нут её ноги в лёг­ких ботин­ках и рука в узкой лайке. Слу­шая весен­них птиц, сладко пою­щих и в холод, слу­шая звон ветра в фар­фо­ро­вом венке, она думает ино­гда, что отдала бы пол­жизни, лишь бы не было перед её гла­зами этого мёрт­вого венка. Этот венок, этот бугор, дубо­вый крест! Воз­можно ли, что под ним та, чьи глаза так бес­смертно сияют из этого выпук­лого фар­фо­ро­вого меда­льона на кре­сте, и как сов­ме­стить с этим чистым взгля­дом то ужас­ное, что соеди­нено теперь с име­нем Оли Мещер­ской? — Но в глу­бине души малень­кая жен­щина счаст­лива, как все пре­дан­ные какой-нибудь страст­ной мечте люди.

Жен­щина эта — класс­ная дама Оли Мещер­ской, немо­ло­дая девушка, давно живу­щая какой-нибудь выдум­кой, заме­ня­ю­щей ей дей­стви­тель­ную жизнь. Сперва такой выдум­кой был её брат, бед­ный и ничем не заме­ча­тель­ный пра­пор­щик, — она соеди­нила всю свою душу с ним, с его будущ­но­стью, кото­рая почему-то пред­став­ля­лась ей бле­стя­щей. Когда его убили под Мук­де­ном, она убеж­дала себя, что она — идей­ная тру­же­ница. Смерть Оли Мещер­ской пле­нила её новой меч­той. Теперь Оля Мещер­ская — пред­мет её неот­ступ­ных дум и чувств. Она ходит на её могилу каж­дый празд­ник, по часам не спус­кает глаз с дубо­вого кре­ста, вспо­ми­нает блед­ное личико Оли Мещер­ской в гробу, среди цве­тов — и то, что одна­жды под­слу­шала: одна­жды, на боль­шой пере­мене, гуляя по гим­на­зи­че­скому саду, Оля Мещер­ская быстро, быстро гово­рила своей люби­мой подруге, пол­ной, высо­кой Субботиной:

— Я в одной папи­ной книге, — у него много ста­рин­ных смеш­ных книг, — про­чла, какая кра­сота должна быть у жен­щины… Там, пони­ма­ешь, столько наска­зано, что всего не упом­нишь: ну, конечно, чёр­ные, кипя­щие смо­лой глаза, — ей-богу, так и напи­сано: кипя­щие смо­лой! — чёр­ные, как ночь, рес­ницы, нежно игра­ю­щий румя­нец, тон­кий стан, длин­нее обык­но­вен­ного руки, — пони­ма­ешь, длин­нее обык­но­вен­ного! — малень­кая ножка, в меру боль­шая грудь, пра­вильно округ­лён­ная икра, колена цвета рако­вины, пока­тые плечи, — я мно­гое почти наизусть выучила, так все это верно! — но глав­ное, зна­ешь ли что? — Лёг­кое дыха­ние! А ведь оно у меня есть, — ты послу­шай, как я взды­хаю, — ведь правда, есть?

«Лёгкое дыхание» — рассказ Ивана Алексеевича Бунина, написанный в марте 1916 года и впервые опубликованный в газете «Русское слово» (1916, № 83). В основе сюжета — история гимназистки Оли Мещерской, застреленной казачьим офицером на вокзале среди толпы народа. Произведение, названное критиками^[кем?] «самым знаменитым» и «самым чувственным» рассказом Бунина^[1], вызвало интерес исследователей как с художественной, так и с социально-психологической точки зрения. Рассказ (наряду с другими произведениями Бунина) лёг в основу снятого в 1994 году фильма «Посвящение в любовь».

История создания, публикация

По свидетельству Бунина, «Лёгкое дыхание» он написал во время пребывания в имении Васильевском Орловской губернии. В марте 1916 года к писателю обратились из московской газеты «Русское слово», выпускаемой Иваном Сытиным, и попросили предоставить редакции какое-либо произведение для публикации в пасхальном номере. Иван Алексеевич дорожил отношениями с этим изданием, платившим неплохие гонорары, однако сочинений, готовых к печати, у него в ту пору не было^[2].

Замысел нового рассказа, получившего название «Лёгкое дыхание», родился почти мгновенно: писатель вспомнил, как во время прогулок по Капри он попал на небольшое кладбище. Внимание Бунина привлёк могильный крест с медальоном, на котором была изображена жизнерадостная девушка со смеющимися глазами. Её история возникла в сознании прозаика моментально: «Девушку эту я тотчас же сделал мысленно русской, Олей Мещерской, и, обмакнув перо в чернильницу, стал выдумывать рассказ с той восхитительной быстротой, которая бывала в некоторые счастливейшие минуты моего писательства». Произведение было опубликовано в «Русском слове» 10 апреля 1916 года^[2].

Сюжет

В ранние гимназические годы Оля Мещерская мало отличалась от подруг. Взрослея, её одноклассницы обучались сдержанности и манерам; она же, сохраняя живость и ветреность, постепенно обретала репутацию роковой красавицы, сводившей с ума многих поклонников. Её непосредственность, смелость и раскованность, равно как и тянувшийся за ней шлейф пересудов, тревожили начальницу гимназии. Однажды седая моложавая дама вызвала воспитанницу в свой кабинет для объяснения, что та должна вести себя в соответствии с возрастом, и напомнила, что она пока что «только гимназистка». На эти слова Мещерская откликнулась фразой: «Вы ошибаетесь: я женщина», после чего назвала имя своего первого мужчины — им оказался 56-летний помещик Алексей Михайлович Малютин, друг отца гимназистки и брат начальницы^[3].

Месяц спустя Мещерская погибла на вокзале. Некий казачий офицер, давая показания следователю, сообщил, что был связан с гимназисткой близкими отношениями: она даже обещала выйти за него замуж. Однако в день его отъезда в Новочеркасск Мещерская заявила, что никогда его не любила, и предложила прочитать страницу из своего прошлогоднего дневника, где рассказывалось о её «падении». Офицер ознакомился с весьма откровенной записью, а затем выстрелил в прогуливающуюся по платформе гимназистку^[3].

Для Олиной классной дамы посещение могилы ученицы превратилось в своеобразный ритуал: она стала регулярно приходить на кладбище и часами сидеть возле дубового креста с фарфоровым медальоном. Однажды она вспомнила подслушанный разговор Мещерской с подругой: девушка говорила о том, что главное в женской красоте — это лёгкое дыхание. После Олиной смерти «это лёгкое дыхание снова рассеялось в мире»^[3].

Отзывы и рецензии

Одним из первых читателей «Лёгкого дыхания» стал писатель Константин Паустовский. В апреле 1916 года он случайно оказался в Ельце — городе, где провёл своё отрочество Иван Бунин. Как вспоминал Константин Георгиевич, на вокзале он купил свежий номер «Русского слова», сел за столик в буфете, начал листать газету и «опомнился только через час». Впоследствии, рассказывая о потрясении, испытанном после чтения «Лёгкого дыхания», Паустовский писал:

Я впервые до конца, до последней прожилки понял, что такое искусство и какова его возвышающая и вечная сила. Я несколько раз разворачивал газету и перечитывал при умирающем огне свечи, а потом при водянистом свете бездомной зари все одни и те же слова о легком дыхании Оли Мещерской… Я бы усыпал эту могилу всеми цветами, какие только цветут на земле^[4].

В течение десятилетий, прошедших после написания «Лёгкого дыхания», критики по-разному трактовали историю, рассказанную Буниным; порой она интересовала исследователей не только с художественной, но и с социальной, этической или психологической точки зрения^[5]. Так, литературовед Александр Гизетти опубликовал в «Ежемесячном журнале» (1917, № 1) рецензию, в которой выделил изображение провинциального быта — именно там оборвалась «скомканная грязной похотью» жизнь Оли Мещерской^[6]. Писательница Елена Колтоновская в обзорной статье «Гармония контрастов» («Русская мысль», 1917, № 2) обратила внимание на «волшебно яркие и вместе мягкие краски», которыми написано «Лёгкое дыхание». По словам Колтоновской, при чтении рассказа на первый план выходят не размышления о «злом роке», по воле которого так рано уходит из жизни главная героиня, а «светлая благодарность Творцу за то, что в мире есть такая красота»^[7].

Сохранился отзыв близкого друга Бунина — поэтессы и мемуаристки Галины Кузнецовой, вспоминавшей, что в «Лёгком дыхании» её более всего поразил диалог между Олей Мещерской и начальницей гимназии. По признанию Кузнецовой, ни она (окончившая в своё время киевскую женскую гимназию), ни её одноклассницы никогда не рискнули бы вести с руководителем учебного заведения столь смелый разговор. Когда она рассказала об этом Ивану Алексеевичу, тот ответил, что ему всегда были интересны женщины, которым свойственна «наивность и лёгкость во всем, и в дерзости, и в смерти», — именно в этом «недуманье» и заключается секрет «лёгкого дыхания»^[8][9].

Герои

Оля Мещерская

Реакцию Константина Паустовского, писавшего, что после знакомства с «Лёгким дыханием» он «содрогался от непоправимости судьбы» юной гимназистки, исследователи назвали «идеализирующей точкой зрения» и взглядом скорее читателя, нежели критика^[10]. Между тем литературоведы, анализируя рассказ, порой излагали иные мнения, связанные с образом главной героини, — её историю рассматривали как «превращение „мадонны“ не просто в „блудницу“, но и в „палача“»; в её поведении видели «магически очаровательную порочность»^[11]; смерть Мещерской расценивали как «жесточайшую плату за стремление к полноте» жизни^[5].

Отдельного анализа удостоился дневник Оли, в котором девушка сосредоточена в основном на собственных ощущениях, — по подсчётам исследователей, слово «я» используется на одной страничке шестнадцать раз. Запись начинается с рассказа о том, какое счастье испытала героиня, оставшись в доме без родителей, уехавших в город; гимназистку переполняет чувство свободы, она радуется тому, что отпала необходимость соблюдать те правила и установки, которыми наполняют жизнь взрослые. Затем идёт повествование о приезде Малютина, и Мещерская, прогуливаясь с ним по саду, подспудно примеряет на себя роль «взрослой дамы и соблазнительницы»; не случайно в их разговоре упоминаются Фауст и Маргарита. Эйфория, в которой пребывает Оля, сродни тому состоянию, в котором находится Наташа Ростова, встретившая в театре Анатоля Курагина^[12].

Начальница гимназии

Начальница гимназии появляется в единственном эпизоде, однако её разговор с Мещерской относится к числу запоминающихся фрагментов рассказа^[13]. В её кабинете обращает на себя внимание портрет молодого царя, и такое «соседство» некоторые литературоведы рассматривают как символ власти. Однако нравоучениям и нотациям начальницы, привыкшей подчинять учениц своей воле, старшеклассница Мещерская противопоставляет открытость и откровенность. В диалоге-поединке ученица фактически обезоруживает наставницу^[14].

Здесь, в «необыкновенно чистом и большом кабинете»… «под царским портретом», Оля Мещерская признаётся, что она — женщина, хотя никто такого признания у неё не требовал и не ожидал. Но и этим «простым и спокойным» признанием Бунин противопоставляет жизнь естественную, «утробную» жизни, скованной установлениями, придуманными правилами поведения и гимназического приличия^[15].

Казачий офицер

Казачий офицер, застреливший гимназистку на вокзале, относится к числу наиболее загадочных персонажей рассказа. О нём известно немного: он «некрасивый и плебейского вида»; он прибыл из Новочеркасска и должен был туда вернуться; он «не имел ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская»^[16]. Психолог и литературовед Лев Выготский в статье, посвящённой «Лёгкому дыханию», обратил внимание на то, что слово «застрелил» — «самое страшное и жуткое» — Бунин словно бы спрятал в длинной фразе, среди множества других слов, среди описания платформы, вокзала и толпы людей, прибывших в город поездом: «Мы не ошибёмся, если скажем, что самая структура этой фразы заглушает этот страшный выстрел»^[17].

Автор никак не объясняет ни мотивы поступка безымянного офицера (хотя за его выстрелом стоит, вероятно, эмоциональное возбуждение и отчаяние от осознания того, что с его чувствами просто играли), ни причины, побудившие Олю пойти на недолгие отношения с человеком «другого круга». Столь же краткой была её связь с упоминаемым в рассказе гимназистом Шеншиным, который из-за Олиной ветрености едва не покончил жизнь самоубийством. По словам филолога Ольги Сливицкой, душевный мир героев Бунина порой настолько загадочен, что перед ним «бессильна психология»^[18].

Классная дама

Первое упоминание о классной даме происходит в начале произведения, когда речь идёт о беспечности Оли Мещерской по отношению к её наставлениям. Второй раз этот персонаж появляется уже после смерти гимназистки; выйдя на передний план, он занимает в структуре «Лёгкого дыхания» пятую часть текста. Явление классной дамы, регулярно посещающей кладбище и подолгу сидящей возле могилы своей воспитанницы, вызвало разноречивые отзывы литературоведов — они варьировались в диапазоне от «сентиментальной дуры» до воплощения «духовного убожества, царящего в уездном городе»^[19].

Свой взгляд на присутствие классной дамы в бунинском рассказе изложил Лев Выготский. По его мнению, эта героиня, которую гибель ученицы «пленила новой мечтой», давно живёт в выдуманном ею иллюзорном мире, а грёзы об иной жизни заменили ей реальность. Некогда среди её выдумок был брат-прапорщик, погибший под Мукденом; позже она «выдумала» себя как идейную труженицу; наконец, предметом её неотступных дум стала погибшая Оля Мещерская. «Мы совершенно ясно ощущаем и переживаем расщеплённую жизнь этого рассказа, то, что в нём есть от действительности и что от мечты»^[20].

Художественные особенности

Рассказ, композицию которого литературовед Александр Жолковский сравнил с кинематографическим монтажом^[5], построен таким образом, что хронология событий в нём перемешана. Если бы Бунин описывал их в той последовательности, как они происходили, то история Оли Мещерской, по мнению Льва Выготского, выглядела бы так: детство → юность → эпизод с гимназистом Шеншиным → разговор с подругой о лёгком дыхании → приезд Алексея Михайловича Малютина → связь с Малютиным → изложение впечатлений в дневнике → последняя зима и каток в саду → связь с безымянным казачьим офицером → диалог с начальницей гимназии → роковой выстрел на вокзале → похороны → признания офицера следователю → могила^[21]. Автор, перемешав эпизоды, создал рассказ из восьми частей, каждая из которых, как писал литературовед Семён Вайман, сродни отдельному разделу моцартовского «Реквиема»: «Здесь и гнев, и отчаяние, и картины Страшного суда, и светопреставление, и торжественная высота финала»^[22]. Эта сложная композиция позволяет вслед за рассказчиком двигаться к «каким-то потаённым пружинам Олиной жизни»^[23].

Сам рассказчик на протяжении долгого времени выглядит предельно отстранённым от происходящего — он ведёт повествование ровным тоном, без эмоций и оценок; порой история Мещерской в его изложении напоминает документальную хронику. Отношение рассказчика к героине проявляется лишь в финале, когда он упоминает про «лёгкое дыхание» погибшей гимназистки^[24]. Бунин, начав рассказ с описания кладбища и ветреного апрельского дня, закольцовывает сюжет: в последних строчках произведения упоминается про то, как лёгкое Олино дыхание «снова рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном осеннем ветре»^[25].

И все прежде данные автором описания могилы, и апрельской погоды, и серых дней, и холодного ветра, — все это вдруг объединяется, как бы собирается в одну точку, включается и вводится в рассказ; рассказ получает вдруг новый смысл… это не просто русский уездный пейзаж, — это все рассеянное в мире легкое дыхание^[25].

Экранизация

В 1994 году на экраны вышел фильм режиссёра Льва Цуцульковского «Посвящение в любовь», снятый по мотивам трёх рассказов Ивана Бунина («Лёгкое дыхание», «Холодная осень», «Руся»). Роль Оли Мещерской исполнила актриса Александра Буданова, авторский текст читал Иннокентий Смоктуновский^[26].

Примечания

Литература

• Влащенко В. И. Сто лет «Лёгкому дыханию» Бунина // Нева. — 2016. — № 4. — С. 148—163.
• Выготский Л. С. «Лёгкое дыхание» // И. А. Бунин: pro et contra / Составители Б. В. Аверин, Д. Риникер, К. В. Степанов. — СПб.: РХГИ, 2001. — С. 435—455. — 1016 с. — ISBN 5-88812-138-X.
• Жуков И. И. Примечания // Бунин И. А. Полное собрание сочинений в 13 томах. — М.: Воскресенье, 2006. — Т. 4. — С. 445—483. — 536 с. — ISBN 5-88528-484-9.
• Классик без ретуши: Литературный мир о творчестве И. А. Бунина / Н. Г. Мельников. — М.: Книжница, 2010. — 928 с. — ISBN 978-5-903081-12-7.
• Кучеровский Н. М. И. А. Бунин и его проза. — Тула: Приокское книжное издательство, 1980. — 319 с.
• Саакянц А. А. Комментарии // Бунин И. А. Собрание сочинений в 6 томах. — М.: Художественная литература, 1988. — Т. 4. — С. 643—703. — 703 с. — ISBN 5-280-00056-6.
• Смирнова Л. А. Иван Алексеевич Бунин: Жизнь и творчество. — М.: Просвещение, 1991. — 192 с. — ISBN 5-09-002599-1.

Эта страница в последний раз была отредактирована 25 мая 2022 в 19:21.

Как только страница обновилась в Википедии она обновляется в Вики 2.
Обычно почти сразу, изредка в течении часа.

Интерпретация
Л. С. Выготского (рассказ И. А. Бунина
«Легкое дыхание»)

Л.
С. Выготский (1896 — 1934), талантливый
психолог, в седьмой главе своей книги
«Психология искусства» дает анализ
рассказа И. А. Бунина «Легкое дыхание».
Его наблюдения исходят из принципиально
новой теории, созданной им и основанной
на обзоре предшествующих воззрений на
восприятие искусства, преимущественно
— словесного. Автор теории утверждает,
что в произведениях словесного искусства
действуют две противостоящие линии
повествования. Одна из них — «все
то, что поэт взял как готовое — житейские
отношения, истории, случаи, бытовую
обстановку, характеры, все то, что
существовало до рассказа и может
существовать вне и независимо от этого
рассказа, если это толково и связно
пересказать своими словами». Это,
по Выготскому, материал, содержание или
фабула. Другая линия — «расположение
этого материала по законам художественного
построения» —
форма или сюжет.

Таким
образом, Л. С. Выготский делает крупное
открытие: чтобы понять направление
творчества поэта, нужно исследовать
приемы и задания, которыми данная в
рассказе фабула переработана и оформлена
в данный поэтический сюжет. Л.С.Выготский,
а вслед за ним А.К.Жолковский показали,
что в одном из самых совершенных бунинских
рассказов “Лёгкое дыхание” сознательно
размывается мелодраматическая фабула,
и это провоцирует читателя обращать
более пристальное внимание на внефабульные,
“свободные” мотивы текста.

События
же сведутся приблизительно к следующему:
рассказ повествует о том, как Оля
Мещерская, провинциальная гимназистка,
прошла свой жизненный путь, ничем почти
не отличавшийся от обычного пути
счастливых девочек, до тех пор, пока
жизнь не столкнула ее с несколько
необычными происшествиями. Ее любовная
связь с Малютиным, старым помещиком и
другом ее отца, ее связь с казачьим
офицером, которого она завлекла и
которому обещала быть его женой, – все
это «свело ее с пути» и привело к тому,
что любивший ее и обманутый казачий
офицер застрелил ее на вокзале среди
толпы народа, только что прибывшей с
поездом. Классная дама Оли Мещерской,
рассказывается дальше, приходила часто
на могилу Оли Мещерской.

Выготский
задает вопрос: почему автор разместил
события не в хронологическом порядке?
Иными словами, почему в начале рассказа
стоит факт убийства, а затем жизнь? Зачем
нужна именно такая фабула? «Так житейская
история о беспутной гимназистке
претворена здесь в легкое дыхание
бунинского рассказа».(2) С точки зрения
психолога, это есть эффект нагнетания
напряжения, эффект ожидания. «Все
искусные прыжки рассказа имеют в конечном
счете одну цель – погасить, уничтожить
то непосредственное впечатление, которое
исходит на нас от этих событий, и
превратить, претворить его в какое-то
другое, совершенно обратное и
противоположное первому».(2)

Но
действительно ли все так просто у И. А.
Бунина? М. Г. Качурин утверждает, что
«фабула у Бунина неотделима от сюжета,
если вообще здесь применима терминология
Выготского».(3, 25)

Действительно,
Бунин настаивал на том, что он никогда
ничего не брал как готовое. «Я никогда
не писал под воздействием привходящего
чего-нибудь извне, но всегда писал «из
самого себя». Нужно, чтобы что-то
родилось во мне самом, а если этого нет,
я писать не могу.»(4, 375)

Как
же был создан рассказ И. А. Бунина «Легкое
дыхание»(1916)? «Газета «Русское
слово», — говорит он, — попросила «дать
что-нибудь для пасхального номера».
Как было не дать? «Русское слово»
платило мне в те годы два рубля за строку.
Но что дать? Что выдумать? И вот вдруг
вспомнилось, что забрел я однажды зимой
совсем случайно на одно маленькое
кладбище на Капри и наткнулся на могильный
крест с фотографическим портретом на
выпуклом фарфоровом медальоне какой-то
молоденькой девушки с необыкновенно
живыми радостными глазами. Девушку эту
я тотчас же сделал мысленно русской,
Олей Мещерской, и, обмакнув перо в
чернильницу, стал выдумывать рассказ
о ней с той восхитительной быстротой,
которая бывала в некоторые счастливейшие
минуты моего писательства»(4, 369)

Выготский
начинает свой анализ рассказа с «выяснения
той мелодической кривой, которая нашла
свое выражение в словах текста».(2) Он
строит схему в виде прямой, на которой
изображает «все события, нашедшие
место в этом рассказе, в том хронологическом
порядке, в каком они действительно
протекали или могли протекать в жизни».(2)
Затем на прямой рисует сложную кривую,
показывающую расположение событий в
рассказе Буниным. Так ради чего
переставлены у него все события?

На
этот вопрос вряд ли сам И. А. Бунин смог
ответить.

Название
рассказа, несомненно, отражает его суть.
Л. С. Выготский считает, что доминантой
здесь является «легкое дыхание», при
этом главная героиня совершенно не
интересна и явно неприятна для
исследователя. Образ легкого дыхания
является, однако, к самому концу рассказа
в виде воспоминания классной дамы о
прошлом, о подслушанном ею когда-то
разговоре Оли Мещерской с ее подругой.
Этот разговор о женской красоте,
рассказанный в полукомическом стиле
«старинных смешных книг», служит той
катастрофой, в которой раскрывается ее
истинный смысл.

М.
Г. Качурин убежден, что Бунин и Выготский
по-разному видят героиню рассказа. «В
самой фабуле этого рассказа нет ни одной
светлой черты, — говорит Выготский, — и,
если взять события в их жизненном и
житейском значении, перед нами просто
ничем не замечательная, ничтожная и не
имеюшая смысла жизнь провинциальной
гимназистки, жизнь, которая явно восходит
на гнилых корнях и с точки зрения оценки
жизни дает гнилой цвет и остается
бесплодной вовсе».(2) Исследователь
видит такой и позицию автора: «Пустота,
бессмысленность, ничтожество этой жизни
подчеркнуты автором, как это легко
показать, с осязательной силой». Да,
Бунин пишет скупо, не щедр на авторские
оценки, порой жесток. Но образ создан
Буниным «в счастливейшие минуты
писательства». Стоит лишь обратиться
к тексту, как это сделал М. Г. Качурин, и
мы увидим «радостные, поразительно
живые глаза», «тонкую талию и
стройные ножки» девушки, которая «в
пятнадцать… слыла уже красавицей».
Любовь малышей к ней — признак доброго
сердца. Эти цитаты не соответствуют
концепции Л. С. Выготского.

Выготский
считает, что эпизод убийства, по замыслу
писателя, должен пройти для читателя
как второстепенная деталь, интерес к
сюжету должен отсутствовать. Но вслед
за М. Г. Качуриным мы замечаем: из пяти
с половиной страниц рассказа — полторы
страницы занимает сцена и объяснение
мотивов убийства, трижды повторяется:
«застрелил ее», «в день убийства»,
«выстрелил в нее». Подробности
описания — налицо.

Слова
о «легком дыхании» начинают и
завершают образ Оли Мещерской: «Теперь
это легкое дыхание снова рассеялось в
мире, в этом облачном небе, в этом холодном
весеннем ветре». Выготский считал,
что «дышит большим смыслом» маленькое
слово «это»:

««Легкое
дыхание! А ведь оно у меня есть, – ты
послушай, как я вздыхаю, – ведь, правда,
есть?» Мы как будто слышим самый вздох,
и в этом комически звучащем и в смешном
стиле написанном рассказе мы вдруг
обнаруживаем совершенно другой его
смысл, читая заключительные катастрофические
слова автора: «Теперь это легкое дыхание
снова рассеялось в мире, в этом облачном
небе, в этом холодном весеннем ветре…»
Эти слова как бы замыкают круг, сводя
конец к началу. Как много иногда может
значить и каким большим смыслом может
дышать маленькое слово в художественно
построенной фразе. Таким словом в этой
фразе, носящим в себе всю катастрофу
рассказа, является слово «это» легкое
дыхание. Это: речь идет о том воздухе,
который только что назван, о том легком
дыхании, которое Оля Мещерская просила
свою подругу послушать; и дальше опять
катастрофические слова: «…в этом
облачном небе, в этом холодном весеннем
ветре…» Эти три слова совершенно
конкретизируют и объединяют всю мысль
рассказа, который начинается с описания
облачного неба и холодного весеннего
ветра. Автор как бы говорит заключительными
словами, резюмируя весь рассказ, что
все то, что произошло, все то, что
составляло жизнь, любовь, убийство,
смерть Оли Мещерской, – все это в сущности
есть только одно событие, – это легкое
дыхание снова рассеялось в мире, в этом
облачном небе, в этом холодном весеннем
ветре. И все прежде данные автором
описания могилы, и апрельской погоды,
и серых дней, и холодного ветра, – все
это вдруг объединяется, как бы собирается
в одну точку, включается и вводится в
рассказ: рассказ получает вдруг новый
смысл и новое выразительное значение
– это не просто русский уездный пейзаж,
это не просто просторное уездное
кладбище, это не просто звон ветра в
фарфоровом венке, – это все рассеянное
в мире легкое дыхание, которое в житейском
своем значении есть все тот же выстрел,
все тот же Малютин, все то ужасное, что
соединено с именем Оли Мещерской».(2)
«Этот рассказ в самом конце, когда мы
узнали уже обо всем, когда вся история
жизни и смерти Оли Мещерской прошла
перед нами, когда мы уже знаем все то,
что может нас интересовать, о классной
даме, вдруг с неожиданной остротой
бросает на все выслушанное нами совершенно
новый свет, и этот прыжок, который делает
новелла, – перескакивая от могилы к
этому рассказу о легком дыхании, есть
решительный для композиции целого
скачок, который вдруг освещает все это
целое с совершенно новой для нас стороны.

Заключительная
фраза разрешает это неустойчивое
окончание на доминанте, – это неожиданное
смешное признание о легком дыхании и
сводит воедино оба плана рассказа. Автор
нисколько не затемняет действительность
и не сливает ее с выдумкой.

То,
что Оля Мещерская рассказывает своей
подруге, смешно в самом точном смысле
этого слова, и когда она пересказывает
книгу: «…ну, конечно, черные, кипящие
смолой глаза, ей богу, так и написано:
кипящие смолой! – черные, как ночь,
ресницы…» и т. д., все это просто и точно
смешно. И этот реальный настоящий воздух
– «послушай, как я вздыхаю», – тоже,
поскольку он принадлежит к действительности,
просто смешная деталь этого странного
разговора. Но он же, взятый в другом
контексте, сейчас же помогает автору
объединить все разрозненные части его
рассказа, и в катастрофических строчках
вдруг с необычайной сжатостью перед
нами пробегает весь рассказ от этого
легкого вздоха и до этого холодного
весеннего ветра на могиле, и мы
действительно убеждаемся, что это
рассказ о легком дыхании».(2)

Над
смыслом слов «легкое дыхание»
думали и думают многие, и всякое мнение
имеет право на существование.

Качурин
М. Г. Оля Мещерская: образ и его истолкование:
«Легкое дыхание» И. А. Бунина //
Русская словесность. 2006. № 4. С. 24 — 29.

Интерпретация
А. К. Жолковского (рассказ И. А. Бунина
«Легкое дыхание»)

А.К.
Жолковский, российский и американский
литературовед, лингвист, писатель, в
своей книге «Блуждающие сны: из истории
русского модернизма» дает анализ
рассказа И.А. Бунина «Легкое дыхание».
ученый начинает анализ с развития идей
Выготского о том, какие традиционные
законы жанра подверглись нарушению. В
построении рассказа Жолковский выделяет
временную «неправильность».
Композиция «Легкого дыхания»
характеризуется большим количеством
временных скачков, следующих челночной
схеме: настоящее — прошлое. Эпизоды
даются то бегло, то со сценической
подробностью. Особо крупным планом
представлен разговор с начальницей и
рассказ о легком дыхании, в то время как
целая цепь важных событий представлена
в одном «абсурдно длинном предложении»:
«И невероятное, ошеломившее начальницу
признание Оли Мещерской совершенно
подтвердилось: офицер заявил судебному
следователю, что Мещерская завлекла
его, была с ним близка, покаялась быть
его женой, а на вокзале, в день убийства,
провожала его в Новочеркасск, вдруг
сказала ему, что она и не думала никогда
любить его, что все эти разговоры о браке
— одно ее издевательство над ним, и дала
ему прочесть ту страничку дневника, где
говорилось о Малютине».

Однако
традиционные способы изложения
оказываются потеснены, но не отстранены
целиком. Вынос сообщения о смерти Оли
в начало снижает основную интригу «чем
закончится?», но не устраняет
любопытства, как это случилось. Интерес
подогревается тем, что история падения
Оли Mещерской сначала пропускается,
затем прерывается, едва начавшись (в
сцене с начальницей), и позднее сообщается
в виде дневниковой записи Оли.

Одна
из характерных модернистский инноваций
в «Легком дыхании» — последовательный
обрыв фабульных связей: остается
неизвестным, к чему привело покушение
Шеншина на самоубийство, чем кончился
разговор Оли с начальницей, что стало
с убийцей Оли. Но в то же время рассказчик
подробно описывает классную даму,
переферийных Толю и Субботину. Таким
образом, фабульный материал не
драматизирован, а нарочно смазан.

Важную
роль в преодолении фабулы играет
виртуозное использование системы точек
зрения. В небольшом рассказе Бунин
успевает осветить жизнь Оли с нескольких
точек зрения: безличного рассказчика,
городских толков о гимназической славе
Оли, непосредственного зрителя сцены
с начальницей, самой Оли, классной дамы.
Также применяется и подрыв используемой
точки зрения персонажа, в данном случае
— прибереженной на конец классной дамы.

В
рассказе мы находим множество рамок (
могила, крест, медальон, фотографический
портрет, портрет царя), которые призваны
подавлять Олю. Выходу из рамок вторят
многочисленные нарушения героиней
принятых норм поведения (любовные
отношения с шеншиным и Малютиным, в
общем стиле поведения и прически, в
вызывающем тоне с начальницей.

Жолковский
указывает на реориентацию на фон, деталь
и слово. На фоне толпы оля дается
неоднократно, то сливаясь с ней, то
выделяясь из нее: «Девочкой она ничем
не выделялась в толпе коричневых
гимназических платьиц»; в качестве
«самой беззаботной, самой счастливой»
она включена в «эту во все стороны
скользящую на катке толпу»; вызов к
начальнице застает ее «на большой
перемене, когда она вихрем носилась по
сборному залу от гонявшихся за
ней…первоклассниц»; в толпе ее
настигает выстрел; а монолог о дыхании
она произносит «на большой перемене,
гуляя по гимназическому саду», то
есть в антураже, предполагающем толпу
гимназисток. Этим предвосхищается
пастернаковская эстетика «отнесенности»
героев и их любви к «общей картине».

Сад
— еще один постоянный пастернаковский
компонент фона («За ельник гимназического
сада» опускается солнце во фразе о
толпе на катке; в саду гуляет Оля перед
приездом малютина и в залитом солнцем
саду — вместе с ним; как «низкий сад»
описано кладбище, к которому через город
и поле идет классная дама). Толпа, сад,
город, каток, вокзал, поле, лес, ветер,
небо и весь «мир» — характерный
макропейзаж рассказа

Антуражем
среднего масштаба служат интерьеры —
гимназический зал, кабинет начальницы,
стеклянная веранда, «блистательная
зала» на царском портрете. Вопреки
ожиданиям, они отнюдь не враждебны
героине. Особенное удовольствие она
получает от директорского кабинета:
внимание героини сосредоточено не на
антагонисте, а на обстановке.

В
мелком масштабе пристальное внимание
оказано свойствам обстановки и внешности
персонажей. Мир рассказа вызывающе
физичен: мы ясно слышим, видим, чувствуем
тяжесть дубового креста, звон ветра,
растрепанные волосы Оли. Каждый персонаж
обязательно характеризуется через
внешние детали.

Итак,
композиционный фокус смещен с фабульных
взаимоотношений между персонажами на
единую фактуру их внешней и окружающей
среды, что логично завершается слиянием
детали портрета героини с ветром как
частью макромира.

Важную
роль играет установка на слово. На
протяжении всего рассказа возникает
романтическое сомнение в возможностях
слова, например, терминологический спор
с начальницей, о том «девочка» Оля
или «женщина». В атмосферу игры со
словом вовлечен и ряд других лейтмотивных
лексем (легкий — тяжелый, красивый —
некрасивый, приятный и др.). В финале
легкое дыхание как бы вылетает из книги,
чтобы материализоваться в Олином вздохе,
а затем и кладбищенском ветре.

В
чем же состоит общая логика «Легкого
дыхания»? Рассказ написан на вечную
тему жизни и смерти. Таковы его жанр,
фабула, композиция, сама Оля и остальные
персонажи реализуют ту же оппозицию.
Таков и лексический комплекс живое/мертвое:
живыми — жить — самоубийство — живо —
убийства — в жизни — жить — оживлен —
пережить — полжизни — мертвого — бессмертно
— живущая — жизнь — убили — смерть. Таковы
компоненты антуража: зимнее солнце,
рано опускающееся за гимназический
сад, но обещающее и на завтра продолжение
веселья; погода в деревне — «солнце
блестело через весь мокрый сад, хотя
стало совсем холодно»; птицы на
кладбище, «сладко поющие и в холод»,
ветер, одновременно «холодный» и
«весенний»; могила и крест.Наконец,
вопросами жизни и смерти напрямую
задаются сами персонажи.

БЛОК
«О ЗАКРОЙ СВОИ БЛЕДНЫЕ НОГИ»

Брюсов
посчитал необходимым объяснить свой
творческий замысел в отношении этого
стихотворения. В различных письмах и
интервью 1895—1896 годов поэт неоднократно
комментировал его. Характерно, что этот
комментарий никак не прояснял содержания
текста и был связан исключительно с его
однострочной формой. В наиболее отчётливом
варианте объяснения Брюсова выглядят
так: “Если вам нравится какая-нибудь
стихотворная пьеса, и я спрошу вас: что
особенно вас в ней поразило? — вы мне
назовёте какой-нибудь один стих. Не ясно
ли отсюда, что идеалом для поэта должен
быть такой один стих, который сказал бы
душе читателя все то, что хотел сказать
ему поэт?..» (интервью газете «Новости»,
ноябрь 1895 года)[4].

Другие
толкователи и комментаторы стихотворения
— особенно близкие к лагерю символистов
— напротив, пытались проникнуть в суть
стихотворения. Наиболее распространённой
оказалась версия о религиозном подтексте
брюсовского моностиха. По воспоминаниям
К. Эрберга, Вячеславу Иванову Брюсов
будто бы ответил в 1905 году на прямой
вопрос о смысле текста: «Чего, чего
только не плели газетные писаки по
поводу этой строки, … а это просто
обращение к распятию»[5]. Похожая версия
принадлежит Вадиму Шершеневичу: «Он
(Брюсов) мне рассказал, … что, прочитав
в одном романе восклицание Иуды,
увидевшего „бледные ноги“ распятого
Христа, захотел воплотить этот крик
предателя в одну строку, впрочем, в
другой раз Брюсов мне сказал, что эта
строка — начало поэмы об Иуде»[6]. Сходные
соображения высказывают и некоторые
другие мемуаристы. Однако сам Брюсов
письменно или публично никогда ничего
подобного не утверждал.

Рассказ И.А. Бунина «Легкое дыхание» принадлежит к кругу произведений, требующих особо внимательного чтения. Сжатость текста обусловливает смысловое углубление художественной детали.

Сложная композиция, обилие многоточий, фигура умолчания заставляют остановиться для раздумья в моменты неожиданных «изгибов» сюжета. Содержание рассказа столь многопланово, что он вполне мог бы стать основой целого романа. Действительно, каждый из нас, размышляя над очередным многоточием, как бы дополняет, «дописывает» текст в соответствии со своим восприятием. Может быть, именно в этом кроется загадка бунинского рассказа: писатель как будто призывает нас к сотворчеству, и читатель невольно становится соавтором.

Анализ этого произведения принято начинать с разговора о композиции. В чем необычность построения рассказа? Как правило, ученики сразу отмечают особенности композиции: нарушение хронологии событий. Если выделить смысловые части текста, то обнаружится, что каждая часть обрывается в момент наивысшего эмоционального напряжения. Какая идея воплощена в такой сложной художественной форме? Для ответа на этот вопрос внимательно вчитываемся в содержание каждого абзаца.

В начале произведения следует отметить сплетение контрастных мотивов жизни и смерти. Описание городского кладбища, монотонный звон фарфорового венка создают печальное настроение. На этом фоне особенно выразителен портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами (словосочетанием поразительно живые сам автор подчеркивает этот контраст).

Почему следующее предложение (Это Оля Мещерская) выделено в отдельный абзац? Возможно, в большом произведении это предложение предваряло бы подробное описание героини, ее портрета, характера, привычек. В рассказе Бунина названное имя еще ни о чем не говорит, однако мы уже вовлечены в действие, заинтригованы. Возникает множество вопросов: «Кто эта девушка? Какова причина ее ранней смерти?..» Читатель уже готов к разворачиванию мелодраматического сюжета, но автор сознательно медлит с ответом, поддерживая напряженность восприятия.

В чем необычность портретной характеристики героини? В описании гимназистки Мещерской есть недоговоренность: отсутствует развернутый портрет, образ едва намечен отдельными штрихами. Случайно ли это? Несомненно нет. Ведь у каждого свое представление о привлекательности, молодости, красоте… Сравнение с подругами выделяет идейную основу образа — простоту и естественность: Как тщательно причесывались некоторые ее подруги, как чистоплотны были, как следили за ее сдержанными движениями! А она ничего не боялась<…> Без всяких забот и усилий и как-то незаметно пришло к ней все то, что так отличало ее в последние два года из всей гимназии, — изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск глаз… Создание целостного облика героини – дело нашего воображения.

Настораживающе звучит упоминание о том, что Оля очень беспечна, ветрена, едва не довела до самоубийства гимназиста Шеншина… Однако многоточие, прием умолчания, обрывает сюжетную линию, которой хватило бы на отдельный рассказ.

В следующем абзаце слова последняя зима вновь напоминают о трагической развязке. Есть что-то болезненное в неуемном радостном возбуждении Мещерской (совсем сошла с ума от веселья). К тому же автор подсказывает нам, что она только к а з а л а с ь самой беззаботной и счастливой (разрядка наша – А.Н., И.Н.). Пока это едва намеченный внутренний диссонанс, но вскоре героиня, не теряя простоты и спокойствия, расскажет раздраженной начальнице о своей связи с 56-летним Малютиным: Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в этом – знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алексей Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне… Мы в недоумении: что это – ранняя испорченность? цинизм?

Едва контраст между внешним обликом и душевным состоянием героини выходит на поверхность, автор вновь прерывает повествование, оставляя читателя в раздумье, заставляет вернуться назад в поисках ответа на вопрос: «Что за человек Оля Мещерская? Беспечная ветреница или глубокая, противоречивая личность?» Должно быть, ответ спрятан где-то в этом абзаце. Перечитываем его и останавливаемся на многозначительном «казалась», за которым, возможно, и скрывается разгадка: может быть, эта беспечность и легкость лишь попытка цельной натуры спрятать душевную боль, личную трагедию?.

Далее следует отстраненный, избегающий ложного пафоса «протокольный» рассказ о смерти Оли. Казачий офицер, застреливший Мещерскую, изображен подчеркнуто непривлекательно: некрасивый, плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская… Почему же героиня встречалась с этим человеком? Кем он был для нее? Ответ попробуем найти в дневнике девушки.

Дневниковые записи – важный момент в раскрытии характера. Впервые мы остаемся с Олей один на один, становимся свидетелями настоящей исповеди: Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход… После этих слов новым смыслом наполняется трагическая сцена гибели Мещерской. Героиня рассказа, представлявшаяся нам привлекательной, но чересчур легкомысленной, оказывается душевно надломленным человеком, пережившим глубокое разочарование. Упоминанием о Фаусте и Маргарите Бунин проводит аналогию между несчастной судьбой Гретхен и растоптанной жизнью Оли.

Итак, всему виной глубокая душевная рана. Может быть, Оля сама спровоцировала убийство, зло посмеявшись над офицером, чужими руками совершила самоубийство?..

Замкнутая композиция возвращает нас к началу рассказа. Напряженный эмоциональный тон исповеди сменяется картиной города, кладбищенского покоя. Теперь наше внимание сосредоточено на образе классной дамы, которому, на первый взгляд, автор уделяет неоправданно много внимания. Женщина эта – классная дама Оли Мещерской, немолодая девушка, давно живущая какой-нибудь выдумкой, заменяющей ей действительную жизнь. Сперва такой выдумкой был ее брат, бедный и ничем не замечательный прапорщик, – она соединила всю свою душу с ним, с его будущностью, которая почему-то представлялась ей блестящей. Когда его убили под Мукденом, она убеждала себя, что она – идейная труженица… Персонаж, безусловно, малопривлекательный. Какова его роль? Может быть, он должен оттенить все лучшее в облике главной героини?

Сопоставляя образы Мещерской и ее классной дамы, приходим к выводу, что это два «смысловых полюса» рассказа. Сравнение показывает не только различие, но и определенное сходство. Оля, юная женщина, с головой окунулась в жизнь, блеснула и погасла, как яркая вспышка; классная дама, немолодая девушка, прячется от жизни, тлеет, как догорающая лучина. Главное, что ни одна из героинь не смогла найти себя, обе – каждая по-своему – растратили все лучшее, что было дано им изначально, с чем они пришли в этот мир.

Финал произведения возвращает нас к заглавию. Не случайно ведь рассказ назван не «Оля Мещерская», а «Легкое дыхание». Что же это такое – легкое дыхание? Образ сложный, многогранный и несомненно символичный. Сама героиня дает буквальное его толкование: Легкое дыхание! А ведь оно у меня есть, – ты послушай, как я вздыхаю… Но каждый из нас понимает этот образ по-своему. Наверное, в нем слиты естественность, чистота души, вера в светлое начало бытия, жажда жизни, без которых немыслим Человек. Все это было в Оле Мещерской, а теперь это легкое дыханье с н о в а рассеялось в мире, в этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре (разрядка наша – А.Н., И.Н.). Выделенное слово подчеркивает цикличность происходящего: «легкое дыхание» снова и снова обретает земные формы. Может быть, сейчас оно воплощено в ком-то из нас? Как видим, в финале повествование приобретает всемирное, всечеловеческое значение.

Перечитывая рассказ, мы вновь и вновь восхищаемся мастерством Бунина, который незаметно руководит восприятием читателя, направляет мысль к глубинным причинам происходящего, сознательно не давая увлечься занимательностью интриги. Воссоздавая облик героев, восстанавливая опущенные звенья сюжета, каждый из нас становится творцом, словно пишет собственный рассказ о смысле человеческой жизни, о любви и разочаровании, о вечных вопросах человеческого бытия.

Нарушевич А.Г., Нарушевич И.С.

Истолкование рассказа И.А. Бунина «Легкое дыхание // «Русская словесность. – 2002. – № 4. – С. 25-27.