Рассказ максима горького старуха изергиль

  • Полный текст
  • I
  • II
  • III

I

Я слы­шал эти рас­сказы под Аккер­ма­ном, в Бес­са­ра­бии, на мор­ском берегу.

Одна­жды вече­ром, кон­чив днев­ной сбор вино­града, пар­тия мол­да­ван, с кото­рой я рабо­тал, ушла на берег моря, а я и ста­руха Изер­гиль оста­лись под густой тенью вино­град­ных лоз и, лежа на земле, мол­чали, глядя, как тают в голу­бой мгле ночи силу­эты тех людей, что пошли к морю.

Они шли, пели и сме­я­лись; муж­чины – брон­зо­вые, с пыш­ными, чер­ными усами и густыми куд­рями до плеч, в корот­ких курт­ках и широ­ких шаро­ва­рах; жен­щины и девушки – весе­лые, гиб­кие, с темно-синими гла­зами, тоже брон­зо­вые. Их волосы, шел­ко­вые и чер­ные, были рас­пу­щены, ветер, теп­лый и лег­кий, играя ими, звя­кал моне­тами, впле­тен­ными в них. Ветер тек широ­кой, ров­ной вол­ной, но ино­гда он точно пры­гал через что-то неви­ди­мое и, рож­дая силь­ный порыв, раз­ве­вал волосы жен­щин в фан­та­сти­че­ские гривы, взды­мав­ши­еся вокруг их голов. Это делало жен­щин стран­ными и ска­зоч­ными. Они ухо­дили всё дальше от нас, а ночь и фан­та­зия оде­вали их всё прекраснее.

Кто-то играл на скрипке… девушка пела мяг­ким кон­тральто, слы­шался смех…

Воз­дух был про­пи­тан ост­рым запа­хом моря и жир­ными испа­ре­ни­ями земли, неза­долго до вечера обильно смо­чен­ной дождем. Еще и теперь по небу бро­дили обрывки туч, пыш­ные, стран­ных очер­та­ний и кра­сок, тут – мяг­кие, как клубы дыма, сизые и пепельно-голу­бые, там – рез­кие, как обломки скал, матово-чер­ные или корич­не­вые. Между ними лас­ково бле­стели темно-голу­бые клочки неба, укра­шен­ные золо­тыми кра­пин­ками звезд. Всё это – звуки и запахи, тучи и люди – было странно кра­сиво и грустно, каза­лось нача­лом чуд­ной сказки. И всё как бы оста­но­ви­лось в своем росте, уми­рало; шум голо­сов гас, уда­ля­ясь, пере­рож­дался в печаль­ные вздохи.

– Что ты не пошел с ними? – кив­нув голо­вой, спро­сила ста­руха Изергиль.

Время согнуло ее попо­лам, чер­ные когда-то глаза были тусклы и сле­зи­лись. Ее сухой голос зву­чал странно, он хру­стел, точно ста­руха гово­рила костями.

– Не хочу, – отве­тил я ей.

– У!.. ста­ри­ками роди­тесь вы, рус­ские. Мрач­ные все, как демоны… Боятся тебя наши девушки… А ведь ты моло­дой и сильный…

Луна взо­шла. Ее диск был велик, кро­ваво-кра­сен, она каза­лась вышед­шей из недр этой степи, кото­рая на своем веку так много погло­тила чело­ве­че­ского мяса и выпила крови, отчего, навер­ное, и стала такой жир­ной и щед­рой. На нас упали кру­жев­ные тени от листвы, я и ста­руха покры­лись ими, как сетью. По степи, влево от нас, поплыли тени обла­ков, про­пи­тан­ные голу­бым сия­нием луны, они стали про­зрач­ней и светлей.

– Смотри, вон идет Ларра!

Я смот­рел, куда ста­руха ука­зы­вала своей дро­жа­щей рукой с кри­выми паль­цами, и видел: там плыли тени, их было много, и одна из них, тем­ней и гуще, чем дру­гие, плыла быст­рей и ниже сестер, – она падала от клочка облака, кото­рое плыло ближе к земле, чем дру­гие, и ско­рее, чем они.

– Никого нет там! – ска­зал я.

– Ты слеп больше меня, ста­рухи. Смотри – вон, тем­ный, бежит степью!

Я посмот­рел еще и снова не видел ничего, кроме тени.

– Это тень! Почему ты зовешь ее Ларра?

– Потому что это – он. Он уже стал теперь как тень, – пора! Он живет тысячи лет, солнце высу­шило его тело, кровь и кости, и ветер рас­пы­лил их. Вот что может сде­лать Бог с чело­ве­ком за гордость!..

– Рас­скажи мне, как это было! – попро­сил я ста­руху, чув­ствуя впе­реди одну из слав­ных ска­зок, сло­жен­ных в степях.

И она рас­ска­зала мне эту сказку.

«Мно­гие тысячи лет про­шли с той поры, когда слу­чи­лось это. Далеко за морем, на вос­ход солнца, есть страна боль­шой реки, в той стране каж­дый дре­вес­ный лист и сте­бель травы дает столько тени, сколько нужно чело­веку, чтобы укрыться в ней от солнца, жестоко жар­кого там.

«Вот какая щед­рая земля в той стране! «Там жило могу­чее племя людей, они пасли стада и на охоту за зве­рями тра­тили свою силу и муже­ство, пиро­вали после охоты, пели песни и играли с девушками.

«Одна­жды, во время пира, одну из них, чер­но­во­ло­сую и неж­ную, как ночь, унес орел, спу­стив­шись с неба. Стрелы, пущен­ные в него муж­чи­нами, упали, жал­кие, обратно на землю. Тогда пошли искать девушку, но – не нашли ее. И забыли о ней, как забы­вают обо всем на земле».

Ста­руха вздох­нула и замол­чала. Ее скри­пу­чий голос зву­чал так, как будто это роп­тали все забы­тые века, вопло­тив­шись в ее груди тенями вос­по­ми­на­ний. Море тихо вто­рило началу одной из древ­них легенд, кото­рые, может быть, созда­лись на его берегах.

«Но через два­дцать лет она сама при­шла, изму­чен­ная, иссох­шая, а с нею был юноша, кра­си­вый и силь­ный, как сама она два­дцать лет назад. И, когда ее спро­сили, где была она, она рас­ска­зала, что орел унес ее в горы и жил с нею там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже; когда он стал сла­беть, то под­нялся, в послед­ний раз, высоко в небо и, сло­жив кры­лья, тяжело упал оттуда на ост­рые уступы горы, насмерть раз­бился о них…

«Все смот­рели с удив­ле­нием на сына орла и видели, что он ничем не лучше их, только глаза его были холодны и горды, как у царя птиц. И раз­го­ва­ри­вали с ним, а он отве­чал, если хотел, или мол­чал, а когда при­шли ста­рей­шие пле­мени, он гово­рил с ними, как с рав­ными себе. Это оскор­било их, и они, назвав его неопе­рен­ной стре­лой с неот­то­чен­ным нако­неч­ни­ком, ска­зали ему, что их чтут, им пови­ну­ются тысячи таких, как он, и тысячи вдвое старше его. А он, смело глядя на них, отве­чал, что таких, как он, нет больше; и если все чтут их – он не хочет делать этого. О!.. тогда уж совсем рас­сер­ди­лись они. Рас­сер­ди­лись и сказали:

«– Ему нет места среди нас! Пусть идет, куда хочет.

«Он засме­ялся и пошел, куда захо­те­лось ему, – к одной кра­си­вой девушке, кото­рая при­стально смот­рела на него; пошел к ней и, подойдя, обнял ее. А она была дочь одного из стар­шин, осу­див­ших его. И, хотя он был кра­сив, она оттолк­нула его, потому что боя­лась отца. Она оттолк­нула его да и пошла прочь, а он уда­рил ее и, когда она упала, встал ногой на ее грудь, так, что из ее уст кровь брыз­нула к небу, девушка, вздох­нув, изви­лась змеей и умерла.

«Всех, кто видел это, око­вал страх, – впер­вые при них так уби­вали жен­щину. И долго все мол­чали, глядя на нее, лежав­шую с откры­тыми гла­зами и окро­вав­лен­ным ртом, и на него, кото­рый стоял один про­тив всех, рядом с ней, и был горд, – не опу­стил своей головы, как бы вызы­вая на нее кару. Потом, когда оду­ма­лись, то схва­тили его, свя­зали и так оста­вили, находя, что убить сей­час же – слиш­ком про­сто и не удо­вле­тво­рит их».

Ночь росла и крепла, напол­ня­ясь стран­ными тихими зву­ками. В степи печально посви­сты­вали сус­лики, в листве вино­града дро­жал стек­лян­ный стре­кот куз­не­чи­ков, листва взды­хала и шеп­та­лась, пол­ный диск луны, раньше кро­ваво-крас­ный, блед­нел, уда­ля­ясь от земли, блед­нел и всё обиль­нее лил на степь голу­бо­ва­тую мглу…

«И вот они собра­лись, чтобы при­ду­мать казнь, достой­ную пре­ступ­ле­ния… Хотели разо­рвать его лошадьми – и это каза­лось мало им; думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это; пред­ла­гали сжечь его, но дым костра не поз­во­лил бы видеть его муче­ний; пред­ла­гали много – и не нахо­дили ничего настолько хоро­шего, чтобы понра­ви­лось всем. А его мать сто­яла перед ними на коле­нях и мол­чала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умо­лять о пощаде. Долго гово­рили они, и вот один муд­рец ска­зал, поду­мав долго:

«– Спро­сим его, почему он сде­лал это?

«Спро­сили его об этом. Он сказал:

«– Раз­вя­жите меня! Я не буду гово­рить связанный!

«А когда раз­вя­зали его, он спросил:

«– Что вам нужно? – спро­сил так, точно они были рабы…

«– Ты слы­шал… – ска­зал мудрец.

«– Зачем я буду объ­яс­нять вам мои поступки?

«– Чтоб быть поня­тым нами. Ты, гор­дый, слу­шай! Все равно, ты умрешь ведь… Дай же нам понять то, что ты сде­лал. Мы оста­емся жить, и нам полезно знать больше, чем мы знаем…

«– Хорошо, я скажу, хотя я, может быть, сам неверно пони­маю то, что слу­чи­лось. Я убил ее потому, мне кажется, – что меня оттолк­нула она… А мне было нужно ее.

«– Но она не твоя! – ска­зали ему.

«– Разве вы поль­зу­е­тесь только своим? Я вижу, что каж­дый чело­век имеет только речь, руки и ноги… а вла­деет он живот­ными, жен­щи­нами, зем­лей… и мно­гим еще…

«Ему ска­зали на это, что за всё, что чело­век берет, он пла­тит собой: своим умом и силой, ино­гда – жиз­нью. А он отве­чал, что он хочет сохра­нить себя целым.

«Долго гово­рили с ним и нако­нец уви­дели, что он счи­тает себя пер­вым на земле и, кроме себя, не видит ничего. Всем даже страшно стало, когда поняли, на какое оди­но­че­ство он обре­кал себя. У него не было ни пле­мени, ни матери, ни скота, ни жены, и он не хотел ничего этого.

«Когда люди уви­дали это, они снова при­ня­лись судить о том, как нака­зать его. Но теперь недолго они гово­рили, – тот, муд­рый, не мешав­ший им судить, заго­во­рил сам:

«– Стойте! Нака­за­ние есть. Это страш­ное нака­за­ние; вы не выду­ма­ете такого в тысячу лет! Нака­за­ние ему – в нем самом! Пустите его, пусть он будет сво­бо­ден. Вот его наказание!

«И тут про­изо­шло вели­кое. Гря­нул гром с небес, – хотя на них не было туч. Это силы небес­ные под­твер­ждали речь муд­рого. Все покло­ни­лись и разошлись.

А этот юноша, кото­рый теперь полу­чил имя Ларра, что зна­чит: отвер­жен­ный, выки­ну­тый вон, – юноша громко сме­ялся вслед людям, кото­рые бро­сили его, сме­ялся, оста­ва­ясь один, сво­бод­ный, как отец его. Но отец его – не был чело­ве­ком… А этот – был чело­век. И вот он стал жить, воль­ный, как птица. Он при­хо­дил в племя и похи­щал скот, деву­шек – всё, что хотел. В него стре­ляли, но стрелы не могли прон­зить его тела, закры­того неви­ди­мым покро­вом выс­шей кары. Он был ловок, хищен, силен, жесток и не встре­чался с людьми лицом к лицу. Только издали видели его. И долго он, оди­но­кий, так вился около людей, долго – не один деся­ток годов. Но вот одна­жды он подо­шел близко к людям и, когда они бро­си­лись на него, не тро­нулся с места и ничем не пока­зал, что будет защи­щаться. Тогда один из людей дога­дался и крик­нул громко:

«– Не троньте его! Он хочет умереть!

«И все оста­но­ви­лись, не желая облег­чить участь того, кто делал им зло, не желая уби­вать его. Оста­но­ви­лись и сме­я­лись над ним. А он дро­жал, слыша этот смех, и всё искал чего-то на своей груди, хва­та­ясь за нее руками. И вдруг он бро­сился на людей, под­няв камень. Но они, укло­ня­ясь от его уда­ров, не нанесли ему ни одного, и когда он, утом­лен­ный, с тоск­ли­вым кри­ком упал на землю, то ото­шли в сто­рону и наблю­дали за ним. Вот он встал и, под­няв поте­рян­ный кем-то в борьбе с ним нож, уда­рил им себя в грудь. Но сло­мался нож – точно в камень уда­рили им. И снова он упал на землю и долго бился голо­вой об нее. Но земля отстра­ня­лась от него, углуб­ля­ясь от уда­ров его головы.

Максим Горький

Старуха Изергиль

I

Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу.

Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались под густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя, как тают в голубой мгле ночи силуэты тех людей, что пошли к морю.

Они шли, пели и смеялись; мужчины – бронзовые, с пышными, черными усами и густыми кудрями до плеч, в коротких куртках и широких шароварах; женщины и девушки – веселые, гибкие, с темно-синими глазами, тоже бронзовые. Их волосы, шелковые и черные, были распущены, ветер, теплый и легкий, играя ими, звякал монетами, вплетенными в них. Ветер тек широкой, ровной волной, но иногда он точно прыгал через что-то невидимое и, рождая сильный порыв, развевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшиеся вокруг их голов. Это делало женщин странными и сказочными. Они уходили все дальше от нас, а ночь и фантазия одевали их все прекраснее.

Кто-то играл на скрипке… девушка пела мягким контральто, слышался смех…

Воздух был пропитан острым запахом моря и жирными испарениями земли, незадолго до вечера обильно смоченной дождем. Еще и теперь по небу бродили обрывки туч, пышные, странных очертаний и красок, тут – мягкие, как клубы дыма, сизые и пепельно-голубые, там – резкие, как обломки скал, матово-черные или коричневые. Между ними ласково блестели темно-голубые клочки неба, украшенные золотыми крапинками звезд. Все это – звуки и запахи, тучи и люди – было странно красиво и грустно, казалось началом чудной сказки. И все как бы остановилось в своем росте, умирало; шум голосов гас, удаляясь, перерождался в печальные вздохи.

– Что ты не пошел с ними? – кивнув головой, спросила старуха Изергиль.

Время согнуло ее пополам, черные когда-то глаза были тусклы и слезились. Ее сухой голос звучал странно, он хрустел, точно старуха говорила костями.

– Не хочу, – ответил я ей.

– У!.. стариками родитесь вы, русские. Мрачные все, как демоны… Боятся тебя наши девушки… А ведь ты молодой и сильный…

Луна взошла. Ее диск был велик, кроваво-красен, она казалась вышедшей из недр этой степи, которая на своем веку так много поглотила человеческого мяса и выпила крови, отчего, наверное, и стала такой жирной и щедрой. На нас упали кружевные тени от листвы, я и старуха покрылись ими, как сетью. По степи, влево от нас, поплыли тени облаков, пропитанные голубым сиянием луны, они стали прозрачней и светлей.

– Смотри, вон идет Ларра!

Я смотрел, куда старуха указывала своей дрожащей рукой с кривыми пальцами, и видел: там плыли тени, их было много, и одна из них, темней и гуще, чем другие, плыла быстрей и ниже сестер, – она падала от клочка облака, которое плыло ближе к земле, чем другие, и скорее, чем они.

– Никого нет там! – сказал я.

– Ты слеп больше меня, старухи. Смотри – вон, темный, бежит степью!

Я посмотрел еще и снова не видел ничего, кроме тени.

– Это тень! Почему ты зовешь ее Ларра?

– Потому что это – он. Он уже стал теперь как тень, – пора! Он живет тысячи лет, солнце высушило его тело, кровь и кости, и ветер распылил их. Вот что может сделать бог с человеком за гордость!..

– Расскажи мне, как это было! – попросил я старуху, чувствуя впереди одну из славных сказок, сложенных в степях. И она рассказала мне эту сказку.

«Многие тысячи лет прошли с той поры, когда случилось это. Далеко за морем, на восход солнца, есть страна большой реки, в той стране каждый древесный лист и стебель травы дает столько тени, сколько нужно человеку, чтоб укрыться в ней от солнца, жестоко жаркого там.

Вот какая щедрая земля в той стране!

Там жило могучее племя людей, они пасли стада и на охоту за зверями тратили свою силу и мужество, пировали после охоты, пели песни и играли с девушками.

Однажды, во время пира, одну из них, черноволосую и нежную, как ночь, унес орел, спустившись с неба. Стрелы, пущенные в него мужчинами, упали, жалкие, обратно на землю. Тогда пошли искать девушку, но – не нашли ее. И забыли о ней, как забывают об всем на земле».

Старуха вздохнула и замолчала. Ее скрипучий голос звучал так, как будто это роптали все забытые века, воплотившись в ее груди тенями воспоминаний. Море тихо вторило началу одной из древних легенд, которые, может быть, создались на его берегах.

«Но через двадцать лет она сама пришла, измученная, иссохшая, а с нею был юноша, красивый и сильный, как сама она двадцать лет назад. И, когда ее спросили, где была она, она рассказала, что орел унес ее в горы и жил с нею там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже; когда он стал слабеть, то поднялся в последний раз высоко в небо и, сложив крылья, тяжело упал оттуда на острые уступы горы, насмерть разбился о них…

Все смотрели с удивлением на сына орла и видели, что он ничем не лучше их, только глаза его были холодны и горды, как у царя птиц. И разговаривали с ним, а он отвечал, если хотел, или молчал, а когда пришли старейшие племени, он говорил с ними, как с равными себе. Это оскорбило их, и они, назвав его неоперенной стрелой с неотточенным наконечником, сказали ему, что их чтут, им повинуются тысячи таких, как он, и тысячи вдвое старше его. А он, смело глядя на них, отвечал, что таких, как он, нет больше; и если все чтут их – он не хочет делать этого. О!.. тогда уж совсем рассердились они. Рассердились и сказали:

– Ему нет места среди нас! Пусть идет куда хочет.

Он засмеялся и пошел, куда захотелось ему, – к одной красивой девушке, которая пристально смотрела на него; пошел к ней и, подойдя, обнял ее. А она была дочь одного из старшин, осудивших его. И, хотя он был красив, она оттолкнула его, потому что боялась отца. Она оттолкнула его, да и пошла прочь, а он ударил ее и, когда она упала, встал ногой на ее грудь, так, что из ее уст кровь брызнула к небу, девушка, вздохнув, извилась змеей и умерла.

Всех, кто видел это, оковал страх, – впервые при них так убивали женщину. И долго все молчали, глядя на нее, лежавшую с открытыми глазами и окровавленным ртом, и на него, который стоял один против всех, рядом с ней, и был горд, – не опустил своей головы, как бы вызывая на нее кару. Потом, когда одумались, то схватили его, связали и так оставили, находя, что убить сейчас же – слишком просто и не удовлетворит их».

Ночь росла и крепла, наполняясь странными, тихими звуками. В степи печально посвистывали суслики, в листве винограда дрожал стеклянный стрекот кузнечиков, листва вздыхала и шепталась, полный диск луны, раньше кроваво-красный, бледнел, удаляясь от земли, бледнел и все обильнее лил на степь голубоватую мглу…

«И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную преступления… Хотели разорвать его лошадьми – и это казалось мало им; думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это; предлагали сжечь его, но дым костра не позволил бы видеть его мучений; предлагали много – и не находили ничего настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его мать стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять о пощаде. Долго говорили они, и вот один мудрец сказал, подумав долго:

– Спросим его, почему он сделал это? Спросили его об этом. Он сказал:

– Развяжите меня! Я не буду говорить связанный! А когда развязали его, он спросил:

– Что вам нужно? – спросил так, точно они были рабы…

– Ты слышал… – сказал мудрец.

– Зачем я буду объяснять вам мои поступки?

– Чтоб быть понятым нами. Ты, гордый, слушай! Все равно ты умрешь ведь… Дай же нам понять то, что ты сделал. Мы остаемся жить, и нам полезно знать больше, чем мы знаем…

– Хорошо, я скажу, хотя я, может быть, сам неверно понимаю то, что случилось. Я убил ее потому, мне кажется, – что меня оттолкнула она… А мне было нужно ее.

– Но она не твоя! – сказали ему.


Рассказ «Старуха Изергиль». Автор Максим Горький.

Произведение впервые опубликовано в 1895 году. Написано, предполжительно, в конце 1894 года.

О чём книга «Старуха Изергиль»

Во время сбора винограда автор встречает в Румынии, в Бессарабской степи, на берегу Чёрного моря, старую румынку по имени Изергиль. Она рассказывает ему две легенды – о сыне орла Ларре и о герое Данко, а также историю из своей жизни.

Книга состоит из трёх частей.

Часть 1. Легенда о Ларре

Это легенда о сыне орла по имени Ларра, который за свою гордыню оказался обречён на одиночество.

Давным-давно орёл унёс из древнего племени девушку. Спустя двадцать лет старый орёл от старости покончил с собой, кинувшись в пропасть со скалы. Похищенная девушка вернулась и привела с собой сына, который был высокомерен и надменно держался даже со старейшинами – «считает себя первым на земле и, кроме себя, не видит ничего». Он не хотел никого любить и желал брать силой то, чего ему хотелось, не терпел отказа и убил девушку, которая не захотела быть с ним. Но «за всё, что человек берёт, он платит собой: своим умом и силой, иногда жизнью» – в этом мораль этого рассказа. И если кто-то не хочет жить в соответствии с этим законом, то от него отворачиваются люди и он терпит жизненный крах. Ларру изгнали из племени и он прожил много десятилетий один. Захотев умереть, он пришёл в племя, однако оказался неуязвим для смерти и превратился в вечно страдающего бесплотного духа.

Часть 2. Воспоминания старухи Изергиль

Рассказ о жизни и любви главной героини, переплетённый с историей этого края на берегу Чёрного моря, который граничит с Карпатами, Польшей и Турцией. Изергиль через рассказ о своей жизни повествует о людых из соседних стран, их истории, менталитете и обычаях в отношениях с другими национальностями и к женщине.

Часть 3. Легенда о Данко

Это легенда о юноше, который пожертвовал собой, чтобы спасти родное племя.
Данко вывел своё племя из лесных болот, в которые их загнало другое, более сильное племя, вытеснив из родных степей. Среди своих соплеменников он был единственным сильным и смелым человеком, и когда в пути люди обессилели и стали его обвинять в трудностях, он вырвал своё горящее сердце и повёл их вперёд, освещая им путь посреди ночного леса. Выведя племя на берег моря, он умер. А те, кого он спас, затоптали его лежащее на земле сердце. Слабые люди оказались подлыми и равнодушными: они не испытали благодарности и стремились забыть о герое, который ради них пожертвовал собой – потому что он был сильнее, благороднее и лучше их.

  • Рассказ марья моревна читать
  • Рассказ максима горького как сложили песню
  • Рассказ марья моревна распечатать
  • Рассказ максима горького детство
  • Рассказ марфа посадница или покорение новгорода