Рассказ мустая карима скворчонок

Мустай Карим – автор более ста поэтических и прозаических сборников, свыше десяти пьес. Его произведения вошли в золотой фонд башкирской литературы и театра.

Классикой детского чтения стали повести «Радость нашего дома» (1951), «Таганок» (1966), «Батя Ялалетдин». Популярна автобиографическая повесть «Долгое-долгое детство» (1976), по которой был снят художественный фильм.

В БЕРЁЗОВОМ ЛЕСУ

Рассказ

Недалеко от нашей деревни – большой берёзовый лес. Бывать в этом лесу очень приятно. Там поют птицы, летают бабочки, пестреют цветы, растут грибы, зреют ягоды. В один из летних дней, когда солнце поднялось высоко, Альфия взяла корзинку и пошла в лес. На голове у неё белая шапочка, и поэтому не видно крас¬ной ленты в волосах. Может быть, она и не завязывала её?

Вам, наверное, хочется заглянуть в её корзинку и узнать, что же там есть. Пока что ничего нет. В лес все идут с пустыми корзинками. В корзинку лучше заглянуть, когда девочка пойдет из леса домой. Вот тогда и можно будет там кое-что увидеть.

По дороге Альфия заметила красивую бабочку с красными крылышками. Бабоч¬ка порхала, не спеша перелетала с цветка на цветок. Казалось, стоит протянуть руку — и поймаешь. Альфия совсем близ¬ко подошла к бабочке, но та вспорхнула, и пришлось опять бежать за ней.

Бабочка села на синий колокольчик и, вдруг, заговорила тоненьким голоском:

— Девочка, ты меня не трогай. Я ро¬дилась только сегодня утром. Мне хочет-ся порезвиться, поиграть вдоволь. Понравится ли тебе, если начнут гоняться за тобой, когда ты играешь?

Сказала бабочка такие слова и поле¬тела дальше. А удивленная Альфия задумалась и не стала догонять её. Ну что же, разве в лесу кроме бабочки нет ничего интересного? Вокруг столько красивых цветов. Можно сорвать любой, какой только хочешь: красный, белый, голубой. Альфия решила набрать целый букет и протянула руку к красному цветочку, который только что распус¬тился. Она уже схватилась за стебелёк и готова была сорвать цветок, как вдруг он заплакал:

— Ой-ойо-йо! Как мне ножку больно! Что же ты так хватаешь? Отпусти!

Альфия отдёрнула руку, сама близко-близко наклонилась к цветку и на лепест-ках увидела капли. То были слёзы. Цветок не переставал плакать:

— Я ведь еще совсем маленький, толь¬ко что распустился. А ты дерёшься. А хорошо тебе будет, если так больно дёрнуть?

Оставила Альфия цветок и скорее пошла дальше. Шла она, шла и под развесистым деревом увидела большой гриб. Девочка решила взять гриб и уже при¬тронулась к нему, как вдруг услышала тихий скрипучий голос:

— Кто это трогает меня? Кто беспокоит? Шляпку мою, говорю, шляпку попор¬тишь… А хорошо тебе будет, если нач¬нут мять твою шляпу?

Альфия быстро отдёрнула руку. А гриб кряхтел и вздыхал:

— Я уже состарился, еле стою, а ты помяла мою шляпку.

Он, видно, рассердился и так начал раскачиваться, что и вовсе свалился.

Альфия очень удивилась всему, что она услышала от бабочки, цветка и старого гриба. Она решила уйти домой и вы¬шла на полянку. Смотрит, а там столько спелых ягод земляники мелькает в траве, что у неё глаза разбежались.

Тут самая большая земляника повер¬нулась своим красным бочком к ней и заговорила:

— Что ж ты, девочка, стоишь? Почему не собираешь нас?

Альфия молчала. А земляника ласковым голосом продолжала говорить приятные слова:

— Мы уже совсем созрели и скоро начнём осыпаться. Ты собери в свою корзинку побольше ягод. А мама твоя сварит из них варенье, сделает пастилу. Когда наступит холодная зима, соберётесь вы всей семьёй за столом и будете пить чай с вареньем. Может быть, тогда по-хорошему вспомните лето, нашу лесную поляну, цветы, которые росли рядом с нами, и бабочек красивых вспомните. Собирай ягоды! Мы ведь дети солнца и земли! В нас сила земли, тепло солнца…

Вначале Альфия рвала ягоды очень робко. Потом осмелела. Казалось, ягоды сами прыгали в её корзинку. Не успела она оглянуться, как корзин¬ка наполнилась до краёв.

Побежала она домой и рассказала маме обо всём, что с ней при¬ключилось, и что говорила ей земляника, Маме очень понравились советы землянички, она все сделала, как сказала мудрая ягодка: сварила варенье, приготовила сладкую пастилу.

И вот зимой, в один очень холодный морозный вечер, когда вся семья собралась за столом и пила чай с душистым земляничным вареньем, папа Альфии сказал:

— Как хорошо! Во всем доме запахло летом.

И Альфия вспомнила ласковое лето и бабочку, и цветы, и грибы, и земляничку.

Хорошо летом в лесу!

СКВОРЧОНОК

Рассказ

В нашем скворечнике, который висит на высоком шесте, скворцы и в этом году вывели птенцов. Их пятеро. Когда скворчиха прилетает, чтобы покормить их, пять птенцов её сидят, широко раскрыв свои клювы, похожие на маленькие кошелёчки с жёлтой каёмочкой. Четверо птенцов ведут себя вполне прилично. Каждый терпеливо дожидается, когда дойдет его очередь. А пятый птенчик очень нетерпеливый. Стоит ему увидеть свою маму, как он наполовину высовывает¬ся из оконца скворечника и начинает гром¬ко кричать. Будто на всем свете кроме него никого нет. Целые дни со скворечника не спускают взгляда две пары глаз. На крыльце сидит Альфия. Она, не отрываясь, смотрит на скворечник. А другие глаза кошкины. Кошка лежит на крыше и притворяется, будто спит.

Всё, что думает, Альфия высказывает вслух:

—Эх, свалился бы этот озорной птен¬чик, я бы унесла его домой и покормила пшеном.

А кошка смотрит и молчит. Поэтому очень трудно узнать, о чём она думает. Может быть, она смотрит просто так, от нечего делать…

Озорной птенец ведёт себя всё нахаль¬нее. Стоит матери немного задержаться, как он тут же вылезает из скворечника, вытягивает шею и начинает кричать — звать маму. Но разве скворчиха может так быстро вернуться? Ведь она не успела ещё сделать всех своих дел.

А этот непутёвый совсем вылез из скворечника и уселся на маленьком выступе перед оконцем.

Неизвестно, что он собирался делать: не то отряхнуться, не то взмах¬нуть крылышками. Но вдруг пискнул и кубарем полетел вниз. А кошке только этого и надо было. Она тут же прыгнула с крыши на землю. Но Альфия проворнее: быстро подбежала к скворчонку и подняла его. Как раз в это время прилетела скворчиха-мама. Она с громким криком на¬чала кружиться над самой головой Альфии, касаясь своими крыльями её волос и плеча. Хотя птенчик был непослушным и свалился из гнезда по своей вине, маме всё равно было жаль его, и она не хотела, чтобы его унесли. Птичка кидалась из стороны в сторону, громко кричала, но Альфия не понимала её языка и не знала, чего она хочет. Ведь Альфия спасла её птенчика от кошки.

Зажав в руке птенца, девочка убежала домой. А скворчиха ещё долго кричала и кружилась над крыльцом…

Вбежала Альфия в комнату и радостно крикнула:

— Мамочка, я поймала скворчонка, он из гнезда вывалился, дай мне,

пожалуйста, пшена, я покормлю его.

А мама совсем не обрадовалась и сказала:

— Иди, вынеси его сейчас же, может быть, скворчиха подберёт его.

— Нет, нет, нельзя выносить, — возразила Альфия, — ведь там, на крыше, кошка сидит.

— А ты прогони кошку…

Сколько мама ни говорила, Альфия не захотела расстаться с птенчиком.

— Птенец такой упрямый, он совсем не слушается своей мамы. Наверное, мама его уже не любит, — сказала Альфия.

— Ты ведь тоже не всегда послушная, а мы тебя не разлюбили, — от¬ветила ей мама. Скворчонок затих, он опустил голову набок и не захотел ни пшена поклевать, ни водички попить.

Альфия подумала, что птенчик заболел и решила полечить его. Она взяла пузырёк со своим лекарством от кашля, налила в маленькое блюдце и поднесла птенчику. Но тот даже головы не повернул. Ведь малыши не любят пить лекарство.

Мама Альфии была занята, она торопилась на речку за водой и, уходя, сказала очень строго:

— Сделай, что я тебе сказала! Вынеси птенца во двор, пусть мать его

заберёт!

Альфия ответила маме: „Ладно, сейчас». Но сама не торопилась вы¬полнить то, что велела мама. Ей очень хотелось посмотреть, как будет летать птенчик, и она стала подкидывать его. А птенчик раза два взмах¬нул крылышками и шлёпнулся на пол. Альфия так увлеклась своей затеей, что и не заметила, как пёстрая кошка влезла в окно и притаилась в углу. Кошка, не спуская глаз, следила за девочкой и птенцом.

Вот Альфия опять подбросила птенца, и он упал недалеко от кошки. Не успела девочка опомниться, как кошка бросилась к птенцу, схватила его и выпрыгнула в окно. Попробуй её поймать!

Когда мама вернулась с речки, Альфия молча сидела у окна. Мама ни о чем её не спросила. Она, наверно, думала, что дочь вынесла птенца, и он уже нашёл свою маму.

До самого вечера Альфия просидела у окна и была очень грустной. Когда она смотрела на скворечник, у неё почему-то из глаз скатывались слёзы.

Альфия рано легла спать, а ночью ей приснился такой сон: будто она очутилась в большом дремучем лесу и заблудилась. Вокруг воют волки, ревут медведи, кричат какие-то страшные птицы. Вот из-за кустов выскочи¬ла огромная пёстрая кошка величиной с телёнка и уставилась сверкаю¬щими глазами на Альфию. Девочке стало страшно, она вся задрожала и спряталась за большое дерево. Смотрит, а под деревом пищит малень¬кий птенчик. Кошка тоже увидела птенца и стала подкрадываться к нему.

Альфия не знала, что делать, но собрала все силы и громко крикнула:

— Брысь отсюда! Не смей трогать!

В это время с дерева её окликнула какая-то птица:

— Девочка, иди ко мне в гнездо. Я скворец, я не злая птица. Здесь тепло и хорошо. Когда Альфия поднялась на дерево, устроилась в гнезде, птица опять заговорила:

— У меня было пять птенцов, одного из них утащила злая девочка. А ты храбрая и добрая девочка. Завтра, как только взойдёт солнце, я отнесу тебя к твоей маме.

Сказала птица так, уложила девочку рядом со своими птенцами и при¬крыла мягким крылышком. Пригрелась Альфия, и ей стало тепло-тепло.

А птица старалась укрыть её ещё лучше, ещё теплее, и тут… Альфия проснулась. Она открыла глаза и видит: над ней склонилась мама и по¬правляет ей одеяло.

Альфия схватила мамину руку и прошептала:

— Мамочка, а птица сказала, что я девочка добрая.

ТУДА ИЛИ СЮДА?

Рассказ

Альфия тогда была ещё совсем ма¬ленькой.

И за то, что мама не разрешила ей сидеть на столе, она очень обиделась.

— Всё ругаете и ругаете, уйду я от вас, — сказала она папе с мамой.

— Иди, — ответили они.

— Уйду, — сказала Альфия.

Надела она ботинки, но завязать шнурки не сумела.

— Завяжите мне, — сказала девочка.

Мама завязала ей шнурки.

Теперь надо было одеться. Альфия подбежала к вешалке, но дотянуться до пальто не смогла.

— Достаньте мне пальто, — сказала она.

Подошёл старший брат, снял с вешалки пальто и подал.

Альфия бросилась к двери. Но достать до ручки двери не смогла.

— Откройте дверь! — крикнула она.

Папа открыл дверь и вышел вместе с ней на крыльцо. Альфия тихо побрела к воротам и вдруг остановилась. Она посмотрела по сторонам, потом обернулась к папе, спросила:

— А куда мне пойти? Туда или сюда?

— Не знаю, ответил папа. Постояла девочка у ворот, помолчала и медленно вернулась обратно.

ПЕТУШИНАЯ МЕЛЬНИЦА

Маленькая сказочная повесть

Пересказ Ильгиза Каримова

КУДА УЛЕТАЮТ ОДУВАНЧИКИ?

Была та чудесная пора, когда в тени одуванчики еще желтые, а там, где солнце пригрело, они уже белые, пушистые; подует ветер — и легкий одуванчиковый пух раз¬летается над зеленой травой. А вот кое-где два одуванчика — желтый и белый — стоят рядом, и белый (он ведь старше) рассказывает дружку, еще желтому и несмышленому, как он скоро отправится в далекое путешествие, нужно только дождаться хорошего попутного ветра. И впрямь случается — пронесется порыв ветра и, к большому удивлению желтоголового одуванчика, его старший друг, который только что рассказывал про будущее путешествие, вдруг исчезает. Выходит, он, дела не откладывая, уже от¬правился в дальнее странствие.

Вот и цыпленок Айбулат в день, когда исполнилась ровно неделя со дня его рож¬дения, решил узнать, куда же улетают одуванчики.

Он приглядел один белый одуванчик и вместе с ним стал ждать попутного ветра. Налетел ветер и понес перышки одуванчика.

Айбулат помчался следом…

Наступил вечер, и к петуху Йондозбаю прибежала пеструшка Суарбике. Он долго не мог понять ее кудахтанья, наконец с трудом разобрал: уже темнеет, а один ее цыпленок куда-то пропал!

— Куда пропал? — спросил Йондозбай.

— Куда, куда! — запричитала Суарбике. — Не знаю куда! Он стихи сочиняет.

— Стихи сочиняет… — задумался Йондозбай. — Дело непростое. Вот мы ходим,

зернышко, червячка в траве ищем. А поэты ищут рифму. Где он ищет?

— Йондозбай-агай! Откуда я знаю? Беги! Не стой! На тебя последняя надежда! —

снова запричитала Суарбике.

— Так-так-так! Лиса! Коршун! — забормотал петух. Он глянул в небо, коршуна

там не было. Значит, лиса?

И петух помчался в дальний конец огорода. Говорили, там порою шныряет лиса. Однако ни лисы, ни цыпленка там не оказалось. Два воробья, сидевшие на плетне, со¬общили, что тут никого и не было. И только тогда Йондозбай заметил, что уже темно и у него, как у всех кур и петухов, началась куриная слепота. Как же теперь попасть в родной курятник? Он забегал вдоль плетня в поисках лаза:

— Иди сюда, егет с улицы Серее! — услышал он.

По голосу петух узнал летучую мышь Ярканат. С некоторых пор тетушка Ярканат решила, что теперь она самая старая жительница нашего аула, и потому все остальные кляшевцы (кроме людей, конечно) для нее только «егет» или «сношенька». Йондозбай уже давно не был молодым егетом, но тут же побежал на голос.

— Заблудился? — спросила Ярканат.

— Куда? Где? Заблудился! Я! — залопотал петух.

Надо сказать, что у нашего петуха каждые пять минут случалась небольшая па-ника. Характер такой. Он немного побегал туда-сюда и спокойно рассказал, как все произошло.

— Цыпленок уже вернулся, — сказала Ярканат. — Не слышал разве, как Суарбике его встречала?

Ярканат не торопилась. Вот сгустятся сумерки еще немного, и можно лететь на охоту, а пока с удовольствием поговорит. Хотя и назвала она солидного уже петуха егетом, но относилась к нему с уважением. Во время ночной охоты она всегда послушивала: вот первые петухи, вот вторые, а вот и третьи, пора возвращаться. И самый громкий, самый боевой среди ночной переклички — голос петуха Йондозбая. Она гордилась, что они живут в одном хозяйстве: она с подругой совой Ябалак в старой бане, а он в курятнике неподалеку.

— Да, Йондозбай, большое у тебя хозяйство, — сказала летучая мышь. — И за каждым присмотр нужен.

— Все на мне!.. — развел крыльями Йондозбай. «Эх, бежать бы скорей домой!» — подумал он. Но — нельзя, пока старшая (или старший) сама не отпустит тебя. Так его в детстве учили. А наш петух не только самый голосистый петух в ауле Кляш, но и самый воспитанный.

— Ты самый старший среди кур, а я — во всем ауле, — сообщила Ярканат. — Но я тебя понимаю. Я-то одну себя кормлю, а на тебе такая орава!

— Да хозяйка вроде нас не обижает.

— Но была бы у вас петушиная мельница, никому бы не кланялись.

— Какая петушиная мельница? — удивился петух Йондозбай.

— А-а, так ты не знаешь, что за петушиная мельница? — обрадовалась летучая мышь. — Вот-вот, все вы одинаковы, что петух, что курица: память короче носа. Сей¬час расскажу!

И она поведала петуху историю, которую слышала еще в детстве. Свой рассказ тетушка Ярканат завершила такими словами:

— Никто уже не помнит, я помню. Последняя на свете осталась! — и тут же крик¬нула: — Скорее, сосед, беги, лиса подкрадывается!

Петух шмыгнул в лаз и припустил по тропке через огород. Летучая мышь про-неслась над землей и, насмешливо проверещав над крадущейся в траве лисицей Сарыкай, исчезла в сумерках.

Лиса подбежала к лазу и по привычке быстро все обнюхала. Поздно нюхать, петух уже был дома.

Сарыкай не упустила ни слова. Потому и не набросилась на петуха сразу, что хотела выслушать все до конца. Интересную историю рассказала старая трещотка. Очень интересную. Теперь надо только присматривать, как пойдут дела.

Вот так и получилось, что сначала цыпленок Айбулат решил узнать, куда улетают одуванчики. Затем петух Йондозбай отправился его искать. Потом летучая мышь Ярканат рассказала ему про волшебную мельницу, и, наконец, лисица Сарыкай под¬слушала их.

Вот только неизвестно, куда же улетают одуванчики?

ГЛАВНОЕ ПРАВИЛО КОТА МАЛАХАЯ

За старой баней в брошенной давным-давно телеге дремал рыжий кот Малахай.

«Как хорошо! — рассуждал он сквозь дрему. — Сначала я ленился дома. Потом на крылечке поленился — наскучило. Теперь вот в старой телеге ленюсь! Хорошо весной — ленись где хочешь! А зимой — только на печке, но и оттуда гонят. Мало того: хотят, чтобы я мышей ловил! А как мышку поймаешь? Она же на месте не сидит, за ней бегать надо, чтобы поймать. То ли дело сметана! Сидит в кувшинчике и никуда спрятаться не может».

Вспомнив про сметану, Малахай немножко расстроился. «Нельзя о неприятных вещах думать, — решил он, — надо быстрее крепко заснуть».

Но разве сметана — неприятная вещь? Нет, самая приятная. Но сегодня утром Малахай обнаружил в сенях под лавкой полную банку сметаны. Он-то думал, что совсем немножко попробует, только лизнет, даже хозяйка Гайниямал-апай ничего не заметит. Но сметаны оказалось совсем мало, и теперь хозяйка увидит, что полная банка стала пустой, и может подумать на него, честного кота Малахая. Что же теперь делать? Малахай знает, что надо делать. Жить надо по правилам, тогда никаких не¬приятностей не будет. А какое главное правило у него? Кот Малахай, спи, отдыхай! — вот какое. Самое лучшее на свете правило. Когда спишь, ни о каких неприятностях не думаешь.

И кот, повернувшись на другой бок, собрался жить по правилам.

«БЛИЗКО ИЛИ ДАЛЕКО?»

Но тут целое облачко тополиного пуха облепило его мордочку. Кот Малахай выбрал из усов пушинки, потом открыл глаза и посмотрел по сторонам: откуда ветер дует? Он увидел петуха Йондозбая, который, выпятив гребень, что-то искал в зеленой траве.

Малахай сразу забыл про сон. Интересно, что петух там ищет? На той неделе Йондозбай тоже копошился в траве и нашел колечко, потерянное хозяйкой. Как об¬радовалась хозяйка! Посреди двора она поставила большой таз и доверху насыпала отборного зерна. Все птичье население двора собралось вокруг таза и хвалило петуха Йондозбая! Поклюют и погогочут, поклюют и покудахчут. Только Малахай сидел в стороне и обижался: лучше бы таз со сливками поставили! Или молока. Хотя бы миску. А что, если петух опять что-нибудь найдет? Хозяйкину брошку, например?

Петух что-то пробормотал. Кот прислушался: «Что он бормочет? Что-то про киску? Или миску? И что-то про молоко». Во всяком случае, что-то приятное. Спать расхотелось. Малахай свесился с телеги и спросил:

— Кажется, брат Йондозбай, ты что-то про миску молока сказал?

— Про миску молока? — засмеялся петух. — «Ко-ко-ко, ко-ко-ко, близко или да¬леко?» Вот что я сказал. А зачем тебе миска молока? Говорят, ты с утра целую банку сметаны слизнул. Слышишь, Гайниямал-апай тебя ищет?

Со двора донесся голос хозяйки: «Кто-нибудь видел этого паршивого кота?». «Зря я проснулся», — подумал кот Малахай.

— А что же ты ищешь, ровесник? — промяукал он. — Что «близко»? А что «да¬леко»?

— Сказал бы я тебе, сосед, даже помощником бы к себе взял, только…

— Что «только»?

— Только очень уж ты ленивый и лукавый.

— Я «ленивый», я «лукавый»? — напыжился кот. — Как ты можешь так говорить! Ты же знаешь, главное мое правило: «Не спи, Малахай, а друзьям помогай!»

— Впервые слышу.

— Знаешь ли, брат Йондозбай, — рассудительно заговорил Малахай, — конечно, я не прочь иной раз полежать на боку, нам, котам, так и положено. Но стоит другу оказаться в беде, и мы, коты, не смотрим, близко это или далеко! Мы сразу…

— Ну, ладно, ладно, беды пока нет никакой, — остановил его Йондозбай. «Конечно, Малахай — кот ненадежный, — подумал он, — но мы с ним ровесники, с детства знаем друг друга. Как же ровеснику откажешь?»

— Я ищу клад, — сказал он.

— Клад? — разинул рот Малахай. — Чур-чура, чур-чура, дай мне злата-серебра! Делим пополам!

— Нет там ни золота, ни серебра, — сказал Йондозбай.

— А что же есть тогда?

— Ручная мельница.

— Которой муку мелят? И все? — Кот задумался. — Знаешь, Йондозбай, я от муки чихать начинаю. Так чихаю, что уши могут оторваться. Меня хозяйка с поручением к соседям отправила. Пойду, ты меня не задерживай.

— А мельница-то не простая, — усмехнулся петух. — И не только муку мелет.

I— А что еще? — Чего попросишь. — Да? — Малахай задумался. — Как же она сливки молоть будет?

— Скажешь, мол, нужны сливки, — и крути ручку. Сливки так и польются.

— Да-а? Это хорошо. От сливок у меня уши не оторвутся. Эх, кот Малахай, беги другу помогай! Найду я тебе мельницу. Только, чур-чура, моя тоже будет. Твоя и моя.

— Почему только твоя и моя? Ее на всех хватит. Вот послушай, какая это мель¬ница! Расскажу слово в слово, как мне летучая мышь рассказала.

Йондозбай взлетел на телегу и взмахнул пестрыми крыльями так, что по всему огороду разлетелись разноцветные всполохи — желтые, красные, синие…

ЧТО РАССКАЗАЛ ПЕТУХ

— Случилось это в давние времена, — начал рассказ петух Йондозбай, — когда коза ходила в сотниках, индюк — в десятниках, утка — в урядниках, петух был гла¬шатай, сорока — соглядатай…

— Ты, ровесник, так издалека не рассказывай. Так только сказки начинаются. А тут не до сказок.

— Научись слушать. Вот эта сорока-соглядатай и подсмотрела, как все произо-шло. Сто лет назад, а может и двести, жил да был в нашем ауле человек по имени Йомарт. Он и вправду был йомарт — щедрый без удержу. Целыми днями мечтал, как разбогатеет и позовет в гости весь аул. А пока Йомарт был самым бедным в округе, дом его покосился, а внутри — темно и пусто, только тараканы бегают. Даже путники, которые шли мимо, в окошко не стучались, ночевать не просились, искали дома побогаче.

Но однажды заглянул к нему путник, семидесятилетний старик, попросился переночевать. Йомарт от радости не знал, куда его посадить, пыль с хике сдул, чекмень с себя снял, на голые доски постелил. Была в доме одна-единственная картофелина, Йомарт ее в золе испек, надвое разломил и обе половинки старику подал. А потом еще сплясал для него, хотя в тесной избушке места для пляски было маловато. Утром старик сказал: «Спасибо тебе, Йомарт, гостя ты принял хорошо, от всего сердца. Я тоже хочу отблагодарить тебя, — и он достал из мешка медную мельницу с деревянной ручкой. — Эту мельницу я несу от самой Бухары. Это не простая мельница, а волшебная. Чего ни попросишь, тут же намелет. Скажешь «муки» — намелет муки, скажешь «чак-чак» — посыплется чак-чак, а «беляш» скажешь — тут же беляш выпрыгнет.

Старик ушел, а Йомарт в тот же день созвал к себе весь аул, три дня и три ночи гости гуляли и хвалили хозяина. Когда же Йомарт умер, то волшебную мельницу завещал лучшему своему другу, славному батыру петуху Алтынбаю. А Бикбулат — мой прапрапрапра… в общем, очень далекий дед.

ПЕТУШИНОЕ ШЕЖЕРЕ

Тут из-под телеги выкатился круглый желтый цыпленок и пропищал:

— А мне кем приходится батыр Бикбулат? Скажи, дядюшка Йондозбай!

— Ты что подслушиваешь тут? — грозно выгнул спину кот Малахай.

— Я не подслушиваю, я заблудился.

— Опять? — удивился петух.

— Ступай отсюда, желторотый! — фыркнул кот.

— Совсем не желторотый! — пискнул малыш.

Хоть на спинке желтый пух,

Не цыпленок я — петух!

Петух Йондозбай повернулся боком и одним глазом оглядел цыпленка:

— Это мой родственник, — сообщил он коту. — Тот самый, который уже говорит стихами. Но здороваться еще не научился.

— Я не нарочно, — смутился цыпленок. — Извините! Здравствуйте! Айбулатом меня зовут.

— Вот какая теперь молодежь! Только родился — и уже зазнался! — расфыркался Малахай. — А все потому, что его мама на всю улицу кудахчет: вот, мол, ее сынок только из скорлупы вылез, сразу стихами заговорил!

— Извинения твои приняты, Айбулат, — сказал Йондозбай — Ты спрашиваешь, кем тебе приходится наш славный предок Бикбулат? Боюсь, высчитать это нелегко. Ведь прежде мы жили в темноте и невежестве, счета-грамоты не знали. А вот кем ты приходишься мне — отвечу. Нас было двенадцать близнецов, и самый славный из них — Бикбулат. Он-то, безвременно съеденный еще в молодые годы, земля ему пухом, — и есть твой прапрадед. Значит, ты мне — праправнучатый племянник. Хорошо, что ты спросил об этом: башкирские петухи должны знать свое шежере до седьмого колена.

Шежере — родословная.

— Ладно, Айбулат, ступай, куда шел. У нас тут дела, — сказал кот.

— А вот мой прапрадядя так не думает! Верно, прапрадядя Йондозбай?

— Чего уж так пышно: прапрадядя… — моргнув от смущения, сказал петух. — Можно и уменьшительно: просто дядя. Мы же не чужие.

— Дядя Йондозбай, возьмите меня волшебную мельницу искать!

«ПУТЕШЕСТВОВАТЬ НАДО ВВЕРХ!»

— Мал еще! — сказал Малахай.

— Да, маловат ты вроде, Айбулат, — согласился Йондозбай. — Дело это нелег-кое.

— Это тебе не стихами говорить! — добавил кот. — Маленьким клад не положен. Зачем тебе клад?

— Я попрошу у мельницы воздушный шар! Кот и петух удивленно переглянулись:

— Зачем?! — спросили они в один голос.

— Затем, что путешествовать надо вверх! — и цыпленок обеими крылышка¬ми показал на небо. — На земле я два раза уже заблудился. На шаре я поднимусь высоко-высоко, увижу весь аул, каждую улицу — Совиную, Базарную, Городскую, Школьную, Мерзлых Труб? Все — сразу! Представляете? А выше поднимусь — увижу Девичью Горку, Тугай, речку Дему, озеро Акманай, железную дорогу, а по ней элек¬трички бегают. Если до облаков долечу — может, сама Уфа покажется. А до Луны если — всю землю увижу. Дедушка Ибрагим говорил. А земля — такая же круглая, как воздушный шар.

— Белены объелся! — сказал кот.

— Как ты можешь говорить такое про дедушку Ибрагима?! — возмутился Ай-булат.

— Я не про деда Ибрагима, — смутился Малахай, — я про тебя!

— А я только его слова повторяю! И вот однажды мы поднимемся до самых звезд, и ты, дядя Йондозбай, на весь мир прокукарекаешь: «Ку-ка-реку! (Признаться, вместо «ку-ка-реку» у Айбулата получилось «пи-пи-пи»). Слушайте, люди, куры и все остальные! На всем свете ровно полночь!» Так крикнешь, что звезды вздрогнут и луна закачается.

— Ага, и все петухи охрипнут от зависти! — фыркнул Малахай. Признаться,

у дяди немного закружилась голова.

— Кхм-кхм, — прочистил он горло. — Вообще-то, другие петухи ошибаются, не очень точно сообщают, когда полночь.

— Ну что? Найдем волшебную мельницу? — спросил цыпленок.

— Найдем. Только без тебя, — сказал Малахай.— Мельница на троих не делит-ся.

— На двоих делится, а на троих не делится? — удивился Айбулат.— Что за мель¬ница такая?

— Такая!

— Помолчите! — прикрикнул петух. — Ни на два, ни на три и даже на десять она не делится. Она общая.

Петух взлетел на телегу и окинул взглядом огород и траву с одуванчиками во-круг старой бани.

— Клад где-то здесь, — сказал он. — Ищем так. Я иду вдоль огорода по левому флангу, то есть по левой стороне. Айбулат идет по правому флангу, то есть по правой стороне. А ты, ровесник, ищи в центре, то есть посередине, вокруг телеги. Ты целыми днями здесь спишь, и эти места тебе хорошо известны. Занять позиции.

Их хозяин, старый Ибрагим-бабай, иногда выбирается на крыльцо и, греясь на солнышке, рассказывает петуху Йондозбаю про свои подвиги на войне. Другим слушать некогда, старшие в работе, младшие в школе или на улице бегают. А петух слушает и порой скажет: «Ко-ко-ко-о!», за что Ибрагим-бабай уважительно называет его «ровесник». Это его слова — «фланг», «центр», «занять позиции».

Кладоискатели заняли позиции. Забавно было смотреть, как Айбулат спешит на свою «позицию»: все одуванчики, желтые и белые, стоят на месте, только один желтый одуванчик вдруг сорвался с места и помчался куда-то.

Йондозбай кукарекнул, давая сигнал, и поиски начались.

УЛОВКА КОТА МАЛАХАЯ

Петух пошел по одной стороне огорода, цыпленок — по другой. Кустики карто¬феля были еще маленькие, все видно, даже маленькая божья коровка не могла бы спрятаться. Однако дядя и племянник не спешили, заглядывали под каждый куст.

Кот, вытянув шею, смотрел им вслед: может, они скоро найдут, тогда ему не придет¬ся искать. Но петух с цыпленком уходили дальше и дальше, а мельницы все не было.

Вздохнув, кот посмотрел по сторонам. Разве в такой траве что-нибудь найдешь? И одуванчиковый пух все время к носу липнет! «Ко-ко-ко, ко-ко-ко, близко или да¬леко?» — передразнил он петуха Йондозбая. — Как же, будет тебе близко мельница, если она позарез сейчас нужна!»

Малахай хорошо знает: если вещь не нужна — она всегда здесь, перед глазами торчит. Но стоит ей понадобиться, то сразу куда-то исчезает, нипочем не найдешь. Вот почему и клад найти невозможно. «Ага! — вдруг догадался кот. — Давай-ка я сделаю вид, что мельница мне не нужна! И она тут же появится».

Впрыгнув в старую телегу, Малахай разлегся и стал делать вид, что никакая мельница ему не нужна. И вообще — он спит. Но все же приоткрывал то один глаз, то другой, чтобы не пропустить момента, когда мельница появится сама собой.

На пятый или шестой раз открыл Малахай глаз — а возле телеги стоял щенок Ялай.

— Прочь отсюда!- прошипел на него кот, затем посмотрел по сторонам и громко сказал: — Совсем не нужна мне эта мельница! — и тихонько спросил у щенка: — Разве по мне сразу не видно?

— Чего не видно?

— Что мне совсем не нужна эта мельница!

— Какая мельница? — удивился щенок.

— Не твое дело! Волшебная.

— Совсем не видно. Я думал, ты просто спать улегся. А дядя Йондозбай с Айбулатом что ищут?

— Мельницу! А я не ищу. Иди, им помогай.

— Не там ищут дядя Йондозбай с Айбулатом! Нюха нет у них, — весело покрутил хвостом Ялай, затем потянул он носом. — Откуда-то мукой пахнет. Будто от ручной мельницы.

И щенок, вынюхивая, затрусил вокруг старой телеги, потом стал разгребать лапами землю возле колеса.

«Караул! Спугнет мою мельницу!» — чуть не закричал Малахай. Он выгнулся дугой и уже хотел прыгнуть на щенка, но тут Ялай исчез под телегой.

Оттуда донеслась возня, потом выкатилось что-то круглое, и следом вылез ис-пачканный землей Ялай. Глаза его блестели. Он сказал:

— Вот ваша мельница! — и залился веселым лаем.

ТРИ И ОДНО

Петух и цыпленок, услышав его, помчались обратно к телеге. Прибежав, они встали вокруг земляного кома. Дядюшка Йондозбай от волнения не знал, что сказать, только квохтал, как курица:

— Кто, где, когда, куда?

Щенок подкатил лапой черный ком земли к телеге, ком стукнулся о колесо, и земля отвалилась. Все увидели ручную мельницу.

— Кто… куда… — кудахтнул петух и замолк.

— Караул! Это моя мельница! — закричал кот. — Это я нашел ее!

— Ты нашел? — удивился Ялай. — Ты сам сказал, что лежишь и не ищешь ника¬кой мельницы.

— Я приманивал ее! Сделал вид, что не ищу, она и появилась! Моя мельница! Йондозбай подошел к мельнице и поскреб когтями. На медном боку была вы-царапана куриная лапа.

— Это старинная мельница, — сказал петух, — красивая, медная, с куриной лапой на боку, нашей родовой тамгой. Пусть теперь эта мельница послужит всем.

— Как это всем? — взвыл Малахай. — Ялай просто мимо шел! Это я приманил мельницу! Никто из вас не умеет клады искать, только я!

— Мы тебя и не гоним, — ответил петух. — Все, кто живет на этой земле, имеет право владеть ее кладами.

— Нет уж, ровесник! Мельницу нашел я, значит, она моя.

— А тамга — наша! — грозно чирикнул цыпленок.

— Тогда пополам! Ты, ровесник, свою половину дели с кем хочешь, а мою не тронь!

— Не кричи так! Никто твою половину не тронет, — сказал петух. — Сначала узнаем, работает ли она? Загадывайте желания.

— Зачем это — загадывать желания? — спросил щенок.

Йондозбай стал рассказывать ему историю мельницы, а кот слушал и изнывал от обиды. Каждое лето он целыми днями спал на этой телеге и видел во сне сметану. Проснется — никакой сметаны нет! А она здесь была, рядышком! Стоило только поис¬кать под телегой волшебную мельницу! Тем временем цыпленок принялся начищать мельницу, и вскоре она заблестела медными боками — ярче любого самовара.

— Ты что попросишь, Малахай?

— Потом скажу, — буркнул кот.

— Мне — воздушный шарик! — сказал цыпленок.

— А мне — что-нибудь! Только много! — тявкнул щенок.

— А я попрошу очки от куриной слепоты, — сказал петух, — что-то я в последнее время плохо видеть стал. А ты, Малахай, что надумал?

— Вы сказали три желания, я тоже должен сказать три. Сначала — сметаны. По¬том… — он хотел придумать что-нибудь кроме сметаны, но ничего на ум не приходило. Кота распирало от злости. Вместо того, чтобы угощать его, кота Малахая, разными яствами, придется мельнице еще заниматься всякими глупостями: какими-то очками, шариками, непонятным «что-нибудь», которого должно быть много. А вдруг она из-за этого сломается? Справедливо это?

— Начинай, дядюшка Йондозбай! — пропищал племянник.

— Бисмилла рахман рахим! — сказал петух.

— Стойте, погодите! — закричал кот. — Вы хотите погубить мельницу!

ВСТАЮТ НА ПОСТ

— Погубить? — спросил петух. — Почему?

— Бедная мельница! В какие руки ты попала!

— Ка-ка-ка-кие? — заикаясь, сказал петух. — Попала?

— Жадные, загребущие! Сколько лет она лежала здесь! Сколько лет не могли найти ее! И только нашлась, сразу: «Дай то, дай это!» Но я не поз-во-лю! — и Малахай негодующе помахал хвостом.

— Да, ровесник, есть правда в твоих словах. Нехорошо мы поступаем. Сто лет не было мельницы, а нашлась — мы ей сразу: работай! Надо сначала принять ее, уважение оказать. Гость должен с дороги отдохнуть, сил набраться.

— Ага! Тогда знаю! — тявкнул щенок и убежал во двор. Скоро он вернулся, волоча подушку. — Вот, дедушка Ибрагим на крыльце забыл!

Тогда цыпленок пропищал: «И я знаю!», умчался и вернулся, таща по земле по-лотенце:

— Во дворе на веревке сушилось!

Они почтительно уложили мельницу на подушку, укрыли полотенцем и сели вокруг.

— Как по древнему обычаю положено, как отцы-деды велели…— сказал петух Йондозбай.

Они еще посидели. Малахай спросил:

— И долго она будет отдыхать?

— Пожалуй, до вечера, — ответил петух.

— Так и будем до вечера сидеть? Хорошо вам, никаких забот у вас. А я — кот занятой!

Петух подумал, что давно бы пора обойти хозяйство, осмотреть, все ли в порядке. Цыпленок услышал, как мама Суарбике истошным голосом спрашивает у всех, не видел ли кто ее сына Айбулата. А щенок Ялай, который не мог усидеть на одном месте больше минуты, уже чувствовал, что пора ему мчаться куда-нибудь сломя голову. Все дружно поднялись с места.

— Куд-куда! — всполошился петух. — Нельзя оставлять мельницу одну. Будем сторожить. Как говорит дедушка Ибрагим, «стоять на посту».

— Зачем? — спросил кот.

— Украдут!

— На нашей улице воров нет! — гордо сказал кот Малахай.

— А лисица? Она вчера все слышала!

— Давай считаться, кто за кем стоит на посту! — сказал цыпленок. Они быстро встали в кружок и посчитались.

Первым «стоять на посту» выпало петуху, вторым — цыпленку, третьим — щенку, четвертым — коту Малахаю.

Йондозбай «принял пост», цыпленок и щенок убежали, а кот Малахай спрятался за телегу и стал смотреть, как петух важно расхаживает вокруг подушки.

«Какой глупый петух! — подумал он. — Разве на посту стоят? На посту надо лежать. На правом боку, на левом боку. Можно и поспать. А этот — ходит взад и вперед!»

Йондозбай все так же ходил на посту. Поправит полотенце, которым вместо одеяла была укрыта мельница, посмотрит грозно по сторонам и — опять шагает по тому же кругу.

От такого кружения у кота голова тоже закружилась, все мысли рассыпались и перемешались. Он помотал головой и исчез.

ПРОТИВНЫЙ ГОЛОС

Кот исчез, а петух все так же маршировал вокруг мельницы. Вдруг он остановился и глянул на солнце: какой же час? И тут:

— Что же делать? Как же быть? — толстым противным голосом кто-то завыл из-за соседского забора. — Уже полдень, а петух не кукарекает! Останемся без полудня! Наверное, спит где-нибудь! Гоните его из курятника!

— А? Кто? Куда? — всполошился петух. — Зачем? Где? Какой? — Он забегал на месте, не зная, что делать, куда броситься. — Аи, полдень! Забыл! Прозевал! Где? Бегу-у! — и Йондозбай помчался было к воротам, с которых каждый день сообщал аулу свою важ¬ную новость. Но вспомнил о мельнице и понесся обратно: — Куда? Украдут! Ее!

Мельница была на месте. Тут петух немного успокоился и заметил, что тень от трубы их дома еще не дошла до соседского забора. Как только тень от трубы коснется его — тогда и будет полдень.

И Йондозбай снова принялся ходить дозором вокруг мельницы. «Кто же это хотел сбить меня с толку?» — думал он, бросая грозные взгляды на белые и желтые одуванчики.

ГРОЗНЫЙ БАШКИСЭР*.

(* Башкисэр— башк. яз. головорез, разбойник).

— Моя очередь караулить, дядюшка Йондозбай! — послышалось рядом. Петух оторвал взгляд от одуванчиков.

— А не боишься? — спросил он. — Нет, дядюшка Йондозбай! Ты разве не знаешь?

Хоть на спинке желтый пух,

Не цыпленок я — петух! —

Когти — медны, клюв — булат.

Только тронь — не будешь рад!

—Расхвастался, стихотворец, не хуже Ялая, — сказал петух. — Ладно, передаю пост тебе! Если что — сразу зови на помощь!

Петух ушел, и вскоре по всем улицам разнеслась весть о том, что в ауле Кляш наступил полдень.

Тем временем Айбулат побегал, нарвал желтых одуванчиков и положил возле отдыхающей мельницы. Потом решил сочинить в честь нее стихи. Стихи лучше со¬чинять на ходу, и цыпленок тоже принялся ходить кругами, как и старый петух. Стихи уже были почти готовы, когда из-за телеги выползло страшное существо. Даже рассказать, как выглядит это чудовище, будет нелегко. Представьте себе что-то большое и страшное.

— Я страшный разбо-о-о-йник, я грозный Башкисэ-эр, — завыло, застонало чу-довище. — Я ем курятину-у! Я люблю яичницу-у!

— Еще чего! — крикнул Айбулат, —

Убирайся сам отсюда,

а не то придется худо!

Он прыгнул вперед и крепеньким клювом тюкнул разбойника прямо в повязку на глазу.

— Ай, мой глаз! — взвизгнуло чудовище и бросилось прочь. Цыпленок успел вцепиться когтями ему в хвост. Чудовище заколотило хвостом по земле, скинуло Айбулата, взбежало на забор и исчезло у соседей. Цыпленок вспорхнул в воздух, но перелететь через забор не смог. Опустившись на землю, он выплюнул шерстинки из клюва и, пригладив свой растрепанный пушок, сказал:

— Яичницу он любит!

ТАИНСТВЕННЫЙ КЫСТЫБЫЙ*

(* Кыстыбый — башкирское национальное блюдо, вроде чебурека с картошкой).

— Эй ты, недозрелый одуванчик, чего задумался? — весело протявкал щенок Ялай. — Я здесь! Где пост? Готов принять! А я, Айбулат, тоже стихи сочинил! Вот слушай:

Я лучший на свете сторож!

Быстрее всех бегаю, громче всех лаю!

Меня не запугать!

Буду стоять на посту! —

Ну, как?

— Хорошо. Только ты не стихи сочиняй, а смотри по сторонам. Тут разбойники хо¬дят, Башкисэры всякие. Я одного в глаз клюнул. Если увидишь кого-то кривого…

— Р-разорву! — тявкнул Ялай. Цыпленок отлетел в испуге.

— Видишь, сам любого напугаю, — засмеялся щенок. — Громче всех лаю, быстрей всех бегаю! Нипочем мне Башкисэр!

— Ладно. Если что, зови нас! — сказал цыпленок. А стихи лучше немного под-править. Вот так:

Лучший я на свете сторож —

От ушей и до хвоста.

Хоть пугайте, хоть ругайте —

Не покину я поста!

Айбулат убежал. Ялай быстро все обнюхал, затем принялся туда-сюда бегать, подкрадываться и бросаться на всяких букашек в траве. Когда же надоело, он решил придумать что-нибудь еще. Тут из-за угла их дома выкатилось что-то круглое.

— Ты кто? — тявкнул щенок.

— Я кыстыбый*, — послышалось откуда-то изнутри кыстыбыя.

— А ты куда катишься? Ты вкусный?

— Я самый вкусный на свете кыстыбый. И достанусь только самому лучшему щенку. Который громче всех лает, быстрей всех бегает. Знаешь такого?

— Я громко лаю, я быстро бегаю! — сказал Ялай. — Еще я стихи сочинил.

— Даже стихи сочинил? О таком щенке я даже не мечтал! Ты имеешь полное право съесть меня. Что же ты стоишь? Докажи, что быстрее всех бегаешь! — и кыстыбый укатился за угол дома.

Ялай ринулся следом, но за углом никого не оказалось. Только на земле лежала старая шапка-малахай. Прежде ее не было. Щенок обнюхал ее. Кыстыбыем и не пахло.

Посмотрел по сторонам, туда-сюда бросился. Ничего похожего. Ялай вдруг подумал: «А ведь все это неспроста!» — И понесся обратно за дом. Мельницы там уже не было.

КТО ЭТО?

Ялай на всякий случай заглянул под подушку. Тоже пусто. Отчаянный лай раз-несся по улице Черче. Никто не удивился, все и так знали, что наш щенок лает громче всех в ауле. Встревожились только Йондозбай с Айбулагом. Они тут же примчались к старой бане.

— Кыстыбый… — еле выговорил Ялай. — Нашу мельницу… украл!

— Кто-кто? Куда-куда? — запаниковал петух.

— Не знаю. Нет мельницы! И кыстыбыя нет!

— Это Башкисэр! — подпрыгнул на Месте Айбулат. — Я же тебе говорил!

— Забыл! — понурился щенок. — Он назвался Кыстыбыем.

— Кто это — Башкисэр? — спросил петух.

Айбулат рассказал, как отбил атаку страшного и грозного разбойника, а Ялай про то, как этот Башкисэр притворился Кыстыбыем и обманул его.

«Откуда же такой разбойник?» — задумался петух. Никогда прежде о таком и не слышали.

Ялай побежал за угол и принес в зубах старый малахай. Это он назвался Кысты-быем. Затем обнюхал ее. Шапка пахла… кем же?

Тут и цыпленок Айбулат побежал на место своего сражения с Башкисэром, по-искал в траве и принес находку в клюве. Это была шерстинка. Длинная, рыжая, как у… кого же?

А петух подумал про отвратительные вопли, которые чуть не заставили его про¬кукарекать полдень раньше времени. Явно измененным голосом кричал… кто же?

— Лиса! — воскликнули все трое.

— Остается одно: взять у Ибрагима-бабая ружье и открыть охоту на лису! — сказал петух.

— Ура, на охоту! — обрадовался щенок. Он уже забыл, что прохлопал мельницу.

— Ты на охоту не пойдешь, ты еще пост не сдал, — сказал Айбулат.

— Да, а где дядя Малахай? — вспомнил Ялай. — Почему на пост не заступает? Всегда так, а потом собаки виноваты, — проворчал он.

«НЕ ВОЛШЕБНАЯ!»

Три года назад хозяева построили новый дом. А старую избу ломать не стали. Давным-давно его построил вернувшийся с войны дедушка Ибрагим. Тогда дедушка был еще молодой и совсем не дедушка. Теперь сюда складывали дрова, всякую утварь, лопаты, грабли, улья на зиму, висела колыбелька, в которой выросли дети и внуки Ибрагима-бабая, лежали тут и три лукошка, в которых каждую весну появлялись на свет новые цыплята. Еще там был хороший погреб, где хозяйка хранила запасы. Когда на улице шел дождь, Малахай приходил сюда спать. И каждый раз мечтал: «Вот зайду сейчас, а погреб — открыт нараспашку!» Но хозяйка никогда не забывала плотно закрыть дверцу.

Ничего, теперь он будет полеживать на боку, а один кыстыбый будет катиться за другим, сметана растечется перед ним лужицей, только вылизывать успевай. И он левым глазом посмотрел на то, что принес с собой.

А притащил он с собой… мельницу!

Наверное, дорогой читатель, ты давно уже понял то, чего не поняли щенок, цы-пленок и петух. Да, ты прав, мельницу украла не лиса. Ее у собственных товарищей украл кот Малахай. Надо бы сказать так: жадный, ленивый и вдобавок лживый кот Малахай! Как только земля его носит!

Помните, мы с ним расстались, когда у кота закружилась голова и он ушел за угол, чтобы привести мысли в порядок. Мысли пришли в порядок, и Малахай придумал план, как украсть мельницу. Сначала он пытался обмануть петуха, не вышло. Затем надел маску страшного разбойника, в ней хозяйские дети в школе на новогоднем празднике танцевали возле елки страшный разбойничий танец. Хотел напугать цы¬пленка, но получил клювом в глаз. Тогда он сбегал домой, перевязал глаз и, обманув щенка, украл-таки волшебную мельницу, и приволок сюда.

Он сел и стал думать, как вот отсюда, где из других мельниц сыплется мука, сейчас польются сливки.

Они крепко подружатся — кот Малахай и волшебная мельница. Мельница будет угощать его всем вкусным, а Малахай, чтобы мельница не обижалась, будет все это съедать до конца. Все знают, Малахай сам не жадный и жадных не любит. Сначала он малость сливок отведает, потом губадии немного, затем пару блинов, затем за кыстыбый примется. Но пролезет ли большой, как шапка, кыстыбый вот в это маленькое отвер¬стие? Ну, это не кота забота, мельница умная, сама знает! Вот теперь жизнь пойдет!

Кот подвинул миску поближе к мельнице и потребовал сливок. Но ничего из мель¬ницы не полилось. «Что-то не так», — подумал он. Поморгал единственным глазом. По¬требовал блинов. Снова ничего. Кота бросило в жар: «Значит, мельница не волшебная!». Опять в голове все смешалось. Он сел, поправил повязку на глазу и привел мысли в по¬рядок. «Ага! — понял Малахай. — Надо крутить ручку!» Он строго насупился, сказал:

— Сливок! — и навалился на ручку.

Ручка с трудом поддалась, внутри мельницы что-то скрипнуло, фыркнуло — но… ничего.

— Блинов! Ничего.

Опять крутанул ручку.

— Губадии!

— Кыстыбыя!

— Чак-чака! Ни-че-го.

Кот схватил мельницу и тряхнул ее:

— Сливок давай!

Но понял, что нельзя так с ней разговаривать, страхом ее не возьмешь. Кот быстро спрятал когти и принялся хвостом обтирать бока мельницы.

— Ай-хай, бабай, — замурлыкал он, — весь ты в земле запачкался! Шутка ли, сто лет пролежал! Видишь, какие мягкие у меня лапки, какой пушистый хвост? Сейчас ни пылинки на тебе не останется. А знаешь, столько в ауле новостей случилось, пока тебя не было! Вот только на пустой желудок плохо рассказывается. Меня ведь не¬множко подкормить, и я три дня буду рассказывать. У нас в ауле, чтобы язык лучше вертелся, принято начинать со сливок. Как ты думаешь? — и он взялся за ручку мельницы. — Можно крутить?

Но тут с улицы донеслось:

— Эй, дядя Малахай! Занятой кот!

Кот забегал по избе, не зная, что делать. Схватил лукошко и накрыл им мельницу.

— Ага, вот ты где! — тявкнул щенок. — Чего смотришь, будто чужую сметану съел?

— Это когда я чужую сметану ел? — зашипел кот. — Чего пришли?

— А чем тут пахнет? — спросил Ялай и потянул носом. — Вроде бы немножечко мукой. Петух Йондозбай откашлялся, чтобы начать свою речь. Но тут щенок прыгнул вперед:

— Что это? Кость? — и схватил зубами что-то похожее на большую кривую кость. Малахай чуть не взвыл: это была рукоять! Как же он не заметил, что она от¬соединилась от мельницы?

— Полож-жь на место! — зашипел он и выгнул спину.

— Кхм-кхм, — прокашлялся петух Йондозбай. — А все же, ровесник, объяснил бы ты, что это за ручка.

— От сепаратора!

— Какого?

— От нашего, большого! Теперь я буду крутить его. Хозяйка, Гайниямал-апай, так и сказала: «Только Малахаю доверить могу».

— А что у тебя с глазом, дядя Малахай? — спросил цыпленок. — Еще недавно у тебя оба глаза совсем здоровые были.

— Если это ячмень, ровесник, надо на него плюнуть! — сказал Йондозбай. — Го-ворят, древние так лечили.

— Глаз у меня здоровый, — пробурчал кот. — Это я… целюсь.

— Целишься? Куда? Из чего? — удивились все трое.

— Я целюсь из ружья.

— А где ружье?

— У дедушки Ибрагима на стене висит. Но он говорит: «Прежде чем стрелять, надо хорошенько прицелиться». Вот и учусь. Видишь, один глаз завязан, а другой все время це¬лится. Теперь я со ста шагов в наперсток прицелиться могу. А уж ей-то — прямо в лоб.

— Кому — ей?

— Лисе! Кому же еще?

Цыпленок с петухом молча переглянулись.

«Ого, — с уважением подумал Йондозбай, — мы только надумали на охоту идти, а он уже целиться учится».

— Кхм…. А что, ровесник, далеко эта лиса? — спросил он.

— Рядом шныряет. Как мы с тобой расстались, пошел я по делам, сепаратор нужно было проверить. Гляжу, вдоль плетня кто-то, словно в рыжем камзоле, пробежал. Лиса! А на спине… мельницу тащит! «Стой!» — кричу. Схватились мы. Клочьями рыжая шерсть полетела…

— И где же мельница? — спросил Ялай. Кот помолчал и, вздохнув, продолжил:

— Четыре боевые раны получил я. Совсем уже одолел эту рыжую разбойницу, но вдруг хвать она мельницу и как стукнет меня по голове! Когда очнулся, сразу к дедушке Ибрагиму за ружьем побежал. А он, говорят, в медпункт ушел.

— А где твои раны? — не отставал цыпленок.

— Тут, — показал кот. — И вот тут. Нет, тут. И, кажется, здесь. Почти зажило. Говорят же: «как на кошке». Хе-хе. Вы лучше скажите, кто мельницу проворонил? Кто на карауле стоял?

— Чего ты, Айбулат, к дяде Малахаю пристал, — запрыгал на месте Ялай. — Бежим к дедушке Ибрагиму, пусть ружье нам даст! На лису пойдем! Быстрее всех бегаю, громче всех лаю!

— Прежде чем лаять, думать надо, — проворчал Айбулат. Щенок понурился.

— Не ругайтесь! — сказал Йондозбай. — Сделаем так. Ты, ровесник, целиться умеешь, а Ялай быстрее всех бегает. Вы — наши главные охотники. Так что ступайте к дедушке за ружьем, а мы с Айбулатом вас подождем.

Кот взял ручку:

— Хозяйка сказала: ни на миг из лап не выпускай! — проворчал он, криво глянув из-под повязки.

Дядя с племянником остались одни.

— Знаешь, племянник, я еще раз хорошенько посмотрел на эту ручку. Не от се-паратора она вовсе, — сказал дядя.

— А от чего?

— От нашей мельницы.

— Тогда и с лисой никто не сражался, — сказал племянник. — И оттого этот рыжий вор глаз перевязал, что я клюнул.

— Значит, мельница где-то здесь.

Они принялись за поиски. Долго искать не пришлось, мельница нашлась под лукошками.

— Ну а теперь подождем наших охотников, — сказал дядя. И они стали ждать.

Вскоре появились кот и щенок.

— Ружье не стреляет! Сорок лет как патроны кончились, — сообщил Ялай. — А это что за мельница? Смотри, и куриная лапа на боку! — он удивленно посмотрел по сторонам: — А где лиса?

— Убежала боевые раны зализывать, — сказал Айбулат.

Кот обошел мельницу, обнюхал, ощупал нацарапанную тамгу рода Йондозбая и сказал:

— Действительно, она. Собственными глазами вижу, а то никогда бы не поверил. Дядя с племянником с изумлением смотрели на него. Они-то думали, что Малахай

застыдится, раскается и станет просить прощения!

— Послушай, ровесник… Кхм! — возмущенно откашлялся он. — Мне кажется… кхм… я полагаю…

Но кот тоже все хорошо обдумал.

— Так, все ясно! — напыжился он. — Испугалась воровка, поняла, что я все равно доберусь до нее! А вы? Почему не задержали ее? — накинулся Малахай на дядю с племянником. — Воров положено сдавать в сельсовет! Или в милицию!

— Погоди-ка, ровесник…

— И слушать ничего не хочу! — все больше распалялся кот. — Четыре боевые раны у меня! Без глаза, можно сказать, остался, а они воровку упустили! Я мельницу на¬шел, я от лисы ее спас, а вы что сделали? За кыстыбыями гонялись!

Щенок от неожиданности на месте подпрыгнул, но сказать ничего не смог. Воз-мущенный кот хотел продолжить речь, но тут Айбулат пропищал:

— А ты откуда про кыстыбый знаешь? Мы тебе ничего не говори-или…

— А… это… — растерялся Малахай. — Лиса мне сама сказала!

— Когда же она это сказа-ала?

— Когда дрались. Сели передохнуть, она и сказала!

Петух Йондозбай встрепенулся и даже откашливаться не стал, сразу строго произнес:

— Ну, хватит глупости болтать! Ялай, забери-ка у Малахая рукоятку!

Ялай прыгнул на кота, тот швырнул ручку и по свисавшей связке лука взбежал на матицу. Там он подобрал хвост под себя и отвернулся. Йондозбай вставил ручку в мельницу.

— Тютелька в тютельку, — сказали цыпленок и щенок. Кот вытянулся на матице и стал наблюдать сверху.

ПЕНЬ ПНЁМ

— Кто начнет? — спросил петух.

Щенок и цыпленок посмотрели друг на друга и разом выпалили:

— Надо подумать!

Они помолчали. Задумались. Что же попросить? Казалось, что в голове так и за¬кружатся разные чудеса, которые должны сбыться, так и будут толпиться. Но ничего в голове не толпилось и не кружилось.

— Дядя Йондозбай, давай ты первый!

— Кхе… кхе… растерялись? — спросил петух. — Ничего в голову не приходит? Так, сейчас… сейчас… — и он задумался. Чего же попросить?

Кажется, все у него есть. Хозяева добрые, корм сыплют исправно, куры слуша-ются, авторитет тоже есть, его не только их улица, весь аул знает, даже в Арове его слышно.

— Попросим кыстыбый. Проверено, — сказал он, — еще Йомарт его просил. Он крутанул ручку и сказал:

— Дай нам, пожалуйста, кыстыбыя.

Никакого кыстыбыя. Только проскрипело что-то внутри.

— Проси ты, — сказал Йондозбай цыпленку. — Может, ты ей больше понравишься? Айбулат тоже покрутил ручку и попросил кыстыбыя. И ничего, кроме скрипа.

— Давай ты, Ялай.

Но у щенка тоже ничего не вышло.

Потом они и другие блюда просили, и ручку в обратную сторону крутили. Мель¬ница только скрипела.

— Сломалась! — сказал сверху злорадно кот. — И никогда волшебной не была! Он спрыгнул вниз и выскочил из избы. Щенок Ялай даже тявкнуть не успел.

— А может, ровесник прав? — уныло протянул Йондозбай. — Может, не волшебная она? Может, сломалась мельница? Сто лет в земле пролежала. Что мы знаем о ней? Сказки летучей мыши — тетушки Ярканат? — развел он крыльями.

— Как это — не волшебная? — рассердился цыпленок. — Мы еще не все попро-бовали! Может, заветное слово нужно сказать?

— «Пожалуйста» мы уже говорили, — сказал Ялай.

— Конечно, — кивнул петух, — доброе слово — ключ ко всем замкам, так еще древние говорили. Можно еще сказать «сделайте одолжение», «будьте любезны», «не сочтите за труд».

— «Не в службу, а в дружбу», — подсказал щенок, который все делал исключи-тельно по дружбе.

Они повторили все эти слова, опять просили кыстыбый, чак-чак, губадию, пшена и сливок, но мельница — будто оглохла. У петуха в горле пересохло, попросил воды — и капли не дала.

— Значит, другое слово нужно! — сказал щенок.

— Какое слово? — вздохнул цыпленок. — Гляньте, сколько их вокруг. Травы, ягоды, деревья, рыбы, птицы и насекомые от ласточки до комара, звезды, и у каждого свое имя, а еще звезды и Луна с Солнцем. Три года можно называть… Слушайте! — вспом¬нил он вдруг. — А может, летучая мышь знает? Тетушка Ярканат?

— Ура! — сказал щенок. — Скорей к летучей тетушке Ярканат, пока не улетела!

— Сейчас она спит, — сказал петух. — Нехорошо это, будить пожилую тетушку, невоспитанно. Идти надо вечером, когда она проснется.

ПОДРУЖКИ-АХИРЭТ

Наступил вечер, солнце зашло, большая черная тень накрыла двор и все окрест¬ности. Одуванчики, белые и желтые, стали темными и слились с травой. Зато небо еще горело оранжевым светом, как огромный одуванчик. Сквозь непроглядную траву петух со щенком тащили мельницу, а цыпленок волок рукоятку.

Наконец, дошли до старой бани, где жили две ночные охотницы, две старинные приятельницы — летучая мышь Ярканат и сова Ябалак.

Когда-то, еще совсем маленькими, они сказали друг другу: «Я твоя ахирэт!» — и стали «подружками до могилы». Прежде обитали под крышей, но с годами соломенная крыша совсем прохудилась, и они перебрались вниз, в саму баню. Хозяйство вели общее, но столовались врозь. Кто что поймает, то и съест. Летучая мышь — разных насекомых, а сова — мышей, лягушек и подобную мелочь.

Жили подруги одиноко, аул видели только ночью, однако, как тетушкам и поло¬жено, любили посплетничать. Им было, что рассказать друг другу. Потому что летучая мышь, хоть и была подслеповата, слышала звуки даже на другом конце аула, а сова в полной темноте могла разглядеть иголку.

Вот и сейчас они ждали, когда совсем стемнеет, и обсуждали события прошлой ночи.

— Слышала я, подружка, той ночью, как после первых петухов в замке колхозного амбара ключ поворачивался… — сказала Ярканат. — Кто это мог быть?

Ябалак задумалась, потом сказала:

— Угу. Сторож Лукман. Мешок тащил. С мукой.

— Опять? Хромой ворюга! Что караулит, то и тащит! — протрещала летучая мышь. — А когда через овраг летела, на мосту двое стояли. И парень шептал девушке: «Я тебе луну с неба достану!..»

— Хаким.

— Какой Хаким?

— С улицы Мерзлых труб.

— Сын Гульнур? Сова моргнула.

— Тогда вторая — рыженькая Алсу, — уточнила Ярканат.

Обе представили увальня Хакима, и летучая мышь сказала:

— Значит, останемся мы скоро без луны!

Они тихонько посмеялись. Потом вздохнули и задумались надолго. О-хо-хо, сколько за их долгую жизнь этих парочек стояло мосту, сколько раз было обещано достать луну с неба! А она, слава тебе Господи, все так же сияет с неба.

Хорошо это или плохо?

УЧТИВЫЕ ГОСТИ

И тут скрипнула дверь.

Трое гостей перетащили мельницу через порог и перевели дух.

— Кхм, кхм… Есть тут кто? — спросил петух Иондозбай.

Никто им не ответил. Ялай обежал, обнюхал. Все пахло гарью: и холодные камни очага, и полка, на которой когда-то парились, и сваленные здесь старые вещи. Петух и цыпленок даже не смотрели по сторонам: с сумерками у них наступила куриная слепота. Но Ялай разглядел, что хозяйки расположились на жердочке. Сова сидела прямо и таращила на него свои плошки, а летучая мышь висела вниз головой и пы¬талась разглядеть его подслеповатыми глазками.

Тетушка Ярканат качнулась вниз головой и проскрипела:

— Кажись, ахирэт, отыскали они эту мельницу.

— Угу, — подтвердила Ябалак. Петух шагнул на голос и поклонился:

— Добрый вечер, почтенные абыстай!* (* Абыстай – башк. яз. почтенная женщина)

Сова только моргнула, а летучая мышь ответила:

— Здравствуй и ты, егет! Пришел спасибо сказать? Скажу прямо, в нашем ауле такое редко случается. Какие у нас сегодня учтивые гости!

Хорошо, что петухи ходят в перьях, а то бы все увидели, как покраснел Иондозбай. «Будь мельница исправна, мы, наверное, и не пришли», — подумал он.

— Они, ахирэт, мельницу притащили. Не заладилось у них что-то, — сказала сова.

— Что же случилось?

— Кхм… — прокашлялся петух и сделал шаг вперед.

Когда он закончил рассказ, наступила тишина. Минута прошла. Две.

— Тебе, подружка, что-нибудь известно? — спросила летучая мышь. Ответ пришел нескоро.

— Кажется, знаю.

— Скажи, тетушка Ябалак! — хором воскликнули гости.

— Ты знаешь?! — удивилась Ярканат. — Откуда ты можешь знать? Ты младше меня! Это был их старый спор. Ярканат считала, что если среди людей в нашем ауле старше всех столетняя старушка Минлекей, то среди остальных кляшевцев — она, летучая мышь Ярканат. Но сова Ябалак хорошо помнила, что, когда сгорела мельница на реке Уршак, она была уже девушкой, а Ярканат еще играла в куклы. После по¬жара семейство ее кавалера, молодого темноперого филина, с которым они два раза встречались на сухом вязе, улетело в дальний караякуповский лес. Больше она того джигита не видела, и ни одного свидания больше в ее жизни не было. Тетушка Ярканат поднялась и села на жердочке прямо.

— Хм, эта тихоня знает, а я не знаю! — передернула она плечами.

— Бывает, подружка, меньше знаешь, да лучше помнишь, — примирительно сказала сова.

— Чего тут помнить? Мне моя мама рассказывала: покрутишь ручку, все и по-сыплется: чак-чак, губадия, кыстыбый…

— Поначалу так и было. Но тот парень, Йомарт, сам все дело испортил. А может, и не испортил, это как посмотреть.

ЧТО РАССКАЗАЛА СОВА

— Дело было так. Когда странник ушел, Йомарт захлопал в ладоши и сказал: «Эх, созову же я сегодня гостей!» Но прежде решил немного подкрепиться. Он ведь отдал старику единственную картофелину и со вчерашнего дня ничего не ел. Попросить что-нибудь изысканное Йомарт постеснялся, ему бы чего попроще. Он попросил один кыстыбый. Кыстыбый тут же появился. Румяный, теплый. Но одного оказа¬лось мало. Йомарт попросил еще. Появился другой. А потом и третий, и четвертый. Теперь Йомарт уже не мог остановиться. Щелкнет пальцем — и кыстыбый, щелкнет опять — уже следующий. Пятый, десятый, пятнадцатый… Вот так и случилось, что Йомарт объелся кыстыбыями и…

— Помер?! — пискнул Айбулат.

— Чуть не помер. Спасибо соседскому петуху Алтынбаю, целую неделю беднягу выхаживал, отварами поил, поднял-таки приятеля на ноги. А тот, как встал, созвал весь аул. Три дня, три ночи гуляли гости, пили, ели, на курае играли и славили хозяина.

А когда гости разошлись, Йомарт сказал: «Верно деды-прадеды наши говорили: нель¬зя, чтобы пища давалась легко. На один-то кыстыбый всегда заработаю!» — и отдал мельницу петуху Алтынбаю. Но и тот решил: «Мои предки тоже на дармовщину не льстились» — и тоже хотел кому-нибудь отдать. На всякий случай сказал мельнице: «А может, на курае что-нибудь сыграешь?» И что вы думаете? Полилась мелодия, затем другая, третья. И даже ручку не надо было вертеть.

Сова хлопнула глазами и помолчала. Затем продолжила:

— Так стало известно, что петушиная мельница — самый лучший друг. Взгрустнешь ты — послышится песня курая, весело тебе — она плясовую сыграет, а беда пришла -мунажат прочитает, поможет горе пережить. А вечер наступит — малышам сказку расскажет, только попроси, — и, вздохнув, добавила: — А потом мельница пропала.

И она замолчала.

Первой голос подала тетушка Ярканат.

— Уже стемнело. Нам, ахирэт, на охоту пора!

Признаться, она была удивлена: еще никогда подружка не говорила столько за один раз. Бывает, рассказываешь ей новость, спешишь, торопишься, слова во рту не умещаются, а она в ответ скажет разок «ух» или «хм» — и весь разговор. А тут сама рассказала целую историю.

Сова ухнула, а летучая мышь протрещала: «До встр-речи!», и они вылетели из бани.

ЧТО РАССКАЗАЛА МЕЛЬНИЦА

Они остались втроем. То есть вчетвером. Мельница лежала перед ними. Айбулат сказал:

— Здравствуй, мельница, теперь мы все про тебя знаем!

— Здравствуйте! — ответила мельница. — Что вам рассказать? Или спеть? Или, может, сыграть на курае? Нет, я расскажу вам сказку «Петушиная мельница». Может, услышите что-то знакомое? Случилось это совсем не в давние времена, когда коза ходила в сотниках, индюк — в десятниках, утка — в урядниках, петух был глашатай, сорока — соглядатай, — так начала мельница. — Нет, все произошло в теперешние времена, может, даже на днях, и петух — самый простой петух, хотя голос его слы¬шен на весь аул, и щенок — просто щенок, который считает, что быстрее всех бегает, громче всех лает, и цыпленок, как любой цыпленок, гоняется за одуванчиками… Так вот, стояла та чудесная пора, когда в тени одуванчики еще желтые, а там, где солнце пригрело, они уже белые, пушистые…

Они переглянулись. Вот здорово слушать сказку про самих себя!

А мельница все рассказывала: про то, как они искали и нашли мельницу, как охраняли ее покой, как вероломный кот Малахай задумал предательский план, как они в полной темноте пришли узнать секрет чудесной мельницы и узнали. В общем, все, о чем вы только прочитали.

— Так они стали друзьями волшебной мельницы, — сказала мельница. — Но… впереди их ждало самое страшное испытание.

И замолчала.

В ОЖИДАНИИ СТРАШНОГО ИСПЫТАНИЯ

— Что? — растерялся петух. — Испытание? Кому? Страшное? — но тут же успоко-ился. — Так. Все. Мы готовы к страшному испытанию. Откуда опасность? — спросил он у мельницы.

Но мельница молчала. Йондозбай повернулся к товарищам:

— Откуда опасность?

— От Малахая! — ответили Ялай и Айбулат. — Мы готовы!

Петух задумался. Признаться, в молодости он любил подраться с соседскими петухами. Эх, какое было время! Сцепятся они посреди улицы, перья летят, а из-под всех ворот куры смотрят, ахают, каждая за своего петуха переживает. Но те поединки были среди бела дня. А сейчас ночь, даже луну в небе не разглядеть. Эх, не справиться ему с хитрым жирным котом. Петух задумался: что бы на это сказал дедушка Ибрагим?

— Кхм-кхм, — откашлялся он. — Дедушка Ибрагим сказал бы: «Идти боевым по-рядком. Мы с Ялаем тащим мельницу, а ты, Айбулат, рукоятку. Если что, мы с Ялаем примем бой. Мне бы только вцепиться в этого кота!

— А я?

— А ты, Айбулат, будешь ждать в засаде.

— А что это — «засада»?

— Это значит, что когда мы начнем побеждать, ты нанесешь решающий удар. Дедушка Ибрагим говорит, что без засады победить трудно. Только не торопись, все — по моему приказу.

— Ладно, я его вот этой ручкой, — сказал Айбулат и попытался поднять ее, но не смог оторвать от пола.

— И помните, — сказал петух, — мы защищаем мельницу. Она ведь теперь наш ДРУГ.

БИТВА НА КАРТОФЕЛЬНЫХ ГРЯДКАХ

Они вышли на крыльцо.

— Какая сегодня луна? — спросил петух.

— Еще не взошла. В огороде темным-темно, — ответил щенок.

— Это хорошо. Значит, нас тоже не будет видно. Пойдем тихо, как в разведку. Так Ибрагим-бабай говорит. Ну, вперед!

Сначала по ступенькам прогрохотала мельница, затем простучала рукоятка. Они молча пробирались через вскопанные картофельные грядки. Ноша была тя¬желой, шли медленно. И все же дом и двор становились ближе и ближе. Петух уже почуял тепло, идущее от нагретых за день стен их дома. Вдруг в разных концах аула раздался первый крик петухов. Йондозбай бросил мельницу, захлопал крыльями и уже набрал воздуха, чтобы ответить, но вспомнил наставления Ибрагима-бабая и только клекотнул. Нельзя в разведке кричать на весь аул. Из всего оглушительного, известного всему аулу «кукареку-у» вырвалось только первое «ку».

И тут впереди вспыхнули два огонька. Вспыхнули так ярко, что их увидел даже петух и цыпленок.

Два глаза!

Йондозбай так и застыл с раскрытым клювом. Щенок вжался в землю для прыжка. Айбулат бросил рукоятку и, прыгнув вперед, выпятил грудь.

Два глаза подвинулись ближе. Но почему они смотрят откуда-то сверху? Разве Малахай выше Йондозбая? И свет их не хитрый зеленоватый, как у кота, а яркий, желтый и злобный, как у…

— Лиса!!! — ахнули все трое разом.

Думали, их ждет обычная драка, а будет смертельный бой. Раздумывать было некогда.

— Р-р-р, гафф! — зарычал Ялай, и они бросились на лису, даже цыпленок, который совсем забыл, что его место в засаде.

Лисица Сарыкай (а кто же еще?) легко расшвыряла их. Однако от такого друж-ного натиска немного растерялась. Она-то ждала легкой победы: задушит петуха, заберет мельницу и побежит домой. А тут, выходит, надо повозиться!

— Так, Йондозбай, та-ак… — сладенько протянула Сарыкай, — давненько не ви-делись!..

А виделись они два года назад. Йондозбай тогда еле удрал, оставив в зубах у лисы половину крыла. Правда, и лиса запомнила, что когти у петуха железные, а клюв — бу¬латный. Вот и сейчас проклятый крикун успел процарапать ей бок. Щенок тоже цапнул за ногу. Да и цыпленок клюнул прямо в нос. «Возьму их по одному!» — решила она.

— Р-распотрошу! — взвизгнула лиса, нацелившись на петуха.

Но трое защитников снова опередили ее и напали первыми. Лиса завертелась, отбиваясь от них. Ей снова досталось: опять бок, опять нога, опять нюх. Но постра¬дали и три отважных кляшевца. У щенка заплыл левый глаз, теперь он видел только правым. Цыпленок так ударился о землю, что лежал на боку без дыхания. Сам петух еле вырвался из пасти лисы, еще немного, и она прокусила бы ему горло. Стало ясно, что в третьей схватке им придется совсем плохо.

— Айбулат, Ялай, бегите! — крикнул петух. — Я удержу лису!

— Нет… — с трудом выговорил цыпленок. — Мы кляшевские, мы не сдаемся…

— Мы — кляшевские! — тявкнул Ялай.

— Очень хорошо! — пропела лисица. — А мы только кляшевских и едим! Она уже собралась прыгнуть, как вдруг…

Никто не понял, что случилось, только Ялай единственным здоровым глазом успел заметить, как откуда-то сверху, громко шипя, на спину лисице шлепнулось что-то круглое и мохнатое. Лиса взвыла, закружилась, пытаясь стряхнуть это с себя, но… ничего не получилось. Тогда она упала, стала кататься по земле, затем помчалась к старой телеге, чтобы расшибить этого мохнатого и шипящего об старую телегу. Но промахнулась и влетела головой между спиц колеса. Мохнатый наездник, кувыркнув¬шись, укатился куда-то в темноту. Лиса рванулась, но спицы крепко зажали ей голову. Она отчаянно задергалась, но Ялай с Йондозбаем, набросившись на вертящийся зад, принялись кусать и клевать. Клочьями полетела шерсть. Лисица завопила так, что во всех дворах залаяли собаки. Рванувшись изо всех сил, она выдернула голову из спиц, взвизгнула: «Мои уши!» и припустила прочь. Ялай, вцепившись в ободранный хвост, проводил ее до плетня. Когда он прибежал обратно, цыпленок сидел на тропинке, а Йондозбай махал крыльями, помогая ему быстрей отдышаться.

И тут, словно возвещая победу, на улице Базарной прокричал чей-то заспавшийся петух. Так закончилась великая битва на картофельных грядках. Но кто же их таинственный спаситель? Почему не подает голоса? Ялай и Йондозбай обошли старую телегу и застыли…

«ПОХОРОНИТЕ МЕНЯ СРЕДИ ОДУВАНЧИКОВ!»

— Лежит кто-то… — сказал Ялай. — Кто?

Щенок пригляделся. Среди поникших темных одуванчиков лежало распростертое тело… кота Малахая.

— Это Малахай… дядя Малахай. Они помолчали.

— Эй, ровесник! — окликнул Йондозбай. Герой не шелохнулся.

— Он ранен, — сказал Ялай.

— Наверное, тяжело ранен, — вздохнул петух. — Или стукнулся до потери со-знания.

— Нет, я умираю… — тихо произнес батыр, — похороните меня здесь, среди оду-ванчиков…

— Как? Умираешь? Среди одуванчиков? Ты?! — всплеснув крыльями, чуть не зарыдал петух.

— Руки-ноги… — еле слышно прошептал кот.

— Переломаны? Руки-ноги? У кого?

— У меня! — рассердился кот. — Ни одной целой косточки не осталось… ах! — он закрыл глаза и хотел снова потерять сознание.

— Ровесник, не умирай! Мы вылечим тебя!

— Чем? — открыл кот глаза.

— С утра в медпункт побежим, лучших лекарств возьмем.

— Ах! — Малахай положил лапу на лоб и почти потерял сознание.

— Сметаны у Гайниямал-апай попросим. Сам для тебя мышей наловлю!

— Лучшие мыши у соседа Вагапа, — открыл глаза Малахай.

— Где скажешь, ровесник, там и наловлю! — сказал Йондозбай.- А ты будешь только лежать и слушать чудесную мельницу.

— Нужна мне ваша мельница! Я могу и телевизор посмотреть!

— А по телевизору покажут про то, как славный Малахай скакал верхом на лисе? Будто он сказочный батыр, оседлавший огненного дракона? Сегодня уже поздно, а завтра мельница расскажет нам дастан «Про великую битву на картофельных гряд¬ках». Правда, мельница?

— Правда! — бодрым голосом ответила мельница. — Уже сегодня днем. Тут все поняли, что время уже за полночь и все они очень устали.

СПОКОЙНОЙ НОЧИ!

Сначала довели ойкающего на каждом шагу Малахая до старого дома. Кот на прощание напомнил, что теперь ему, как и дедушке Ибрагиму, положена воинская пенсия. Когда он ушел, Йондозбай вздохнул:

— И как я мышей для ровесника буду ловить?

— Об этом не думай, дядюшка Йондозбай, — тявкнул щенок. — Я вагаповскую кошку за шкирку потрясу, она столько мышей натаскает — дядюшка Малахай уста¬нет есть!

Ялай нырнул в конуру, где уже давно посапывал его старый дедушка Алабай. Петух с цыпленком направились к курятнику. Йондозбай спросил:

— Что, племянник, не ожидал, что Малахай таким храбрым окажется?

— А ты, дядя?

— Я? — петух задумался. — Я ведь, Айбулат, помню его еще котенком. Ласковый был, добрый. В одну весну родились мы с ним и крепко сдружились. Найдет, бывало, зернышко в траве и зовет меня. И радуется, будто для себя нашел. А я ничего не мог найти для него. Чудесный был котенок! Но лень его испортила. Теперь он про одну сметану думает. Сметану и теплую печку. И телевизор. Любит повторять: «Не спи, Малахай, а друзьям помогай!». Хотя и сам этим словам не верил. Но увидел, что мы в смертельной опасности, и бросился на помощь. У меня сегодня на двух друзей стало больше: появился новый друг — мельница, и вернулся старый — Малахай. Конечно, и лениться будет, и врать не перестанет, но я постараюсь помнить одно: как он, рискуя жизнью, бросился нас спасать.

— Лучше пусть не врет! Тогда и стараться не нужно.

— Ты что остановился? Пошли, а то и вторых петухов пропустим. Дядя с племянником прошмыгнули в курятник.

Айбулат юркнул в большое лукошко и прижался к маме Суарбике, рядом по-сапывали его девять братьев и сестер. Мама проснулась и по привычке пересчитала своих цыплят. Получилось десять, ровно столько, сколько положено. И она, приласкав крылом Айбулата, снова задремала.

Айбулат заснул не сразу. Болел ушибленный бок. И он, чтобы не думать о нем, стал вспоминать прошедший день. Все было прекрасно! Одно жаль, не может мель¬ница дать им воздушного шарика. Но ничего, они с Ялаем что-нибудь придумают! И полетят, полетят… Перед его глазами полетели шары, закружилась лиса с Малахаем на загривке. Затем понеслись куда-то круглые белые одуванчики, а он стал собирать в траве рифмы. Айбулат заснул…

Йондозбай тоже заснул не сразу. Он тоже думал о прошедшем дне, каким долгим и нелегким он выдался! И хорошо, что хорошо закончился. Конечно, жалко, что он не получил очков от куриной слепоты. Но зато будет у Айбулата строгий учитель, мельница научит его законам стихосложения. Вышли из нашего аула два народных поэта, может, наконец, из петухов тоже выйдет знаменитый поэт? Хорошая молодежь растет в ауле Кляш! Интересно, спит уже Малахай? Как он поведет себя завтра? А горло-то болит, крепко ухватила лисица острыми зубами. Если бы не ровесник, по¬легли бы они на картофельных грядках все трое. Эх-хе-хе, скоро уже рассвет. Надо бы вздремнуть, завтра не сабантуй!