Рассказ наташа часть 180

Наташе было 27 лет. Она была хорошо сложена, но имела немного глуповатое лицо. На зависть подругам, она имела красивые и мускулистые ноги, в меру заметные грудь и попу, осиную талию, так как поесть вечно ничего не было, никогда не сутулилась и любила каблуки и короткую юбку. В общем – сексуальная мечта любого мужчины, если бы не один, но существенный недостаток – она была пьяницей.
 

Алкоголь она употребляла столько, сколько себя помнила. Может быть с 8, а может с 6 лет, а может и с двух. Пиво, вино, шампанское, водка, коньяк – вкус этих напитков был известен ей с детства. Родители её были неплохие люди, но тоже выпивали и, как считала Наташа, умерли от пьянки. Смерть их была для неё столь незначительным событием, что она не всегда сразу могла сообразить, кто из них умер первым. Она часто меняла места работы и своих мужчин. Места работы и мужчины менялись и видоизменялись как в калейдоскопе и жизнь казалась Наташе полной чехардой.
 

Все счастье для нее было в пьянстве.
 

Алкогольная зависимость сидела в ней крепко уже примерно с 16 лет. Во многом с этим помогали её ухажеры, которые для Наташи тащили всегда с собой изначально ликеры, вино и коньяк, а позднее водку, самогон и фуфырики с аптеки. Наташа не была привередливой и это помогало ей, особенно в последнее время, относиться с пониманием к отсутствию денег у своих ухажеров на дорогой алкоголь и искренне радоваться любой жидкости содержащей спирт.
 

Со временем ухажеры стали как-будто как-то растворяться сами собой. Заходили к Наташе уже больше для того, чтобы узнать нет ли у нее что-нибудь бухнуть-бухануть: «Чё нет ни чего? Эх жаль. Ну ладно тогда – давай пока».
 

У Наташи как правило ничего из спиртного на раздачу не было, потому что спиртное у неё не задерживалось, а сразу употреблялось во внутрь.
 

Наташа, если было бухло, пила до тех пор, пока вырубалась, а приходя в себя, снова пила и так до тех пор, пока бухло не заканчивалось. Так что застать её дома с алкоголем и не в отключке было сложно.
 

Приходили иногда ее приятели, друзья, знакомые, подруги, долбились в дверь, но бесполезно. Или дома её нет, или в отключке она. Достучаться до её сознания было нельзя, когда её вырубал алкоголь. А если в сознании она и открыла дверь, то бухнуть обычно нет ничего.
 

Был период в жизни Наташи, когда она свою двухкомнатную квартиру, после смерти родителей, поменяла на общагу с доплатой. Период этот был хоть и яркий, но неожиданно для Наташи короткий. Алкоголь в тот период был у неё качественный и вволю. Старых и новых друзей набивалось в приобретенную её общагу – не продохнуть, как в маршрутку в час пик.
 

Кто-то классно шутил, завязывались интриги, любовные романы, бушевали страсти, ревность и секс, кто-то кого-то за что то лупил, кто-то кричал, кто-то мебель крушил. Жизнь бурлила и было по настоящему интересно и весело.
 

Иногда в полузабытье она чувствовала, что кто-то занимается с ней сексом и ей это нравилось. Не так что бы уж очень, нимфоманкой она никогда не была, но терпеть этот секс ей не приходилось и иногда она даже кончала. Целый калейдоскоп эмоций, море качественного спиртного и приемлемого секса.
 

Жадной и продуманной Наташа никогда не была, окружающие это видели и за это от друзей и подруг ей была уважуха.
 

Но всё хорошее не бесконечно и когда шальные деньги за квартиру закончились, неприятно повеяло холодом из открытой двери.
 

Окинув взглядом общагу, немного протрезвевшая Наташа увидела, что народу в комнате заметно поубавилось. Кто-то ушел за спиртным и не вернулся, кто-то спал, воняло мочой. Так кончились деньги за двушку и вместе с ними дни безрассудного веселья, а суровая реальность беспощадно ворвалась в Наташину жизнь.
 

Ещё какое-то время, какие-то пустые разговоры, какие-то глупые вопросы: «А точно ничего больше нет? ». И замусоленные ответы: «Да точно нет, если бы было что – я что б не дала». И вот она уже в общаге одна, на улице темно, но в окнах свет и даже уже никто не развлекает стуком в дверь и надоевшим вопросом: «А есть бухнуть чё-нибудь? » На который уже даже как-то лень отвечать: «А нет ничего», – и только отрицательно мотнёт головой и жалко ей в этот момент не только себя, но и незваного гостя.
 

Наташа не любила куда-то ходить, где-то что-то искать, спрашивать и просить. Она ждала. Даже немного любила помучиться от того что ждала, но была уверена и знала, что всё равно кто-то придет и с собой принесёт. Немного побаивалась даже из-за этого куда-то уйти и поэтому всё время почти сидела дома.
 

Примерно такая же чехарда у нее была и с работой. Наташа ненавидела каждодневную работу, так как с ней у неё никогда ничего толком не получалось. Наташа на такой работе всегда работала до первой зарплаты или аванса, а потом всё… и опять скандал, сумасшедший звонит телефон, пока не отключишь его, а перед этим из него кто-то со злобой кричит, но сил встать с кровати нет всё равно и плевать ей на всё: «И стоять и ходить не могу всё равно, даже если опять кто-то харкнет в лицо». Любила поэтому Наташа временные заработки. Работа, оплата, бухнуть, бухануть.
 

Примерно год прошел с того дня, когда шальные деньги за квартиру закончились и дорогие виски и коньяки сменились на аптечные фуфырики. Наташа в один из таких вечеров, пересчитав свою мелочь по карманам, долго мучилась вопросом что купить? Она могла позволить себе или пакетик лапши ролтон или аптечный фуфырик. На этот раз голод и здравый смысл у неё взял верх, а от одной мысли о горячей лапше в голове у Наташи все сладко мутилось и даже между ног происходило какое-то странное и приятное щекотание. Наташа решила купить для себя в этот вечер на последнюю мелочь лапшу ролтон и поэтому была не пьяна. Возвращаясь домой с пакетиком лапши, на двери подъезда увидела объявление: «Куплю общежитие в этом доме. Андрей». Задумалась: «Куплю… Деньги… Общежитие куплю. Водки куплю. Классно бухну. Зачем мне эта общага, если в ней бухла нет», – далеко идущие планы вихрем понеслись у неё в голове: «Надо позвонить. Общагу поменять. Да, поменять. Дом, например, в деревне купить. Курей заведу, картошка своя. Бражка своя, самогон нагоню. И в деревне люди живут и не скучно им там и всегда заняться есть чем. Вон Пашка приезжал, деревенский самогон приносил. Класс. Рассказал, как они со старой фермы металл сдают и его там не меряно и бухают они и классно всё у них. Надо позвонить».
 

И вот появился просвет впереди, и радость и чувство рвались из груди.
 

***
 

Алло, Андрей здравствуйте. Я по Вашему объявлению звоню, у меня – общежитие. Да. Спасибо. А когда Вы можете прийти? Ну да, я сейчас дома. Приходите.
 

Андрей вот уже несколько лет с переменным успехом работал риэлтором сам на себя, потому как не видел смысла работать на какого-то дядю в агентстве. На подколы, что он – черный риэлтор отшучивался: «Черный риэлтор отличается от риэлтора тем, что ещё не смог столько людей облапошить, чтобы снять себе офис и не имеет офиса».
 

Одна из крупных удач у него в его бизнесе в последнее время заключалась в том, что он случайно нашёл пожилого алкаша-Лёху, который не прочь был поменять свою двушку на однушку с доплатой. Вникнув во все юридические подробности связанные с этой квартирой, Андрей установил, что алкаш Лёха был собственником двушки лишь отчасти, так как в своё время жена Лёхи перед смертью завещала свою часть квартиры родному племяннику, который и вступил в наследство после её смерти на её часть квартиры. Алкаш Лёха, когда до него понемногу дошло всё коварство покойной жены, сильно расстроился. Оказалось, что сделать обмен квартиры на меньшую, взять кучу денег и пуститься на старости лет во все грехи тяжкие – было уже нельзя. Эти безрадостные мысли медленно просачивались в его тупую башку и ему оставалось только сглотнуть горькую слюну: «Чёрт. Как обидно. Уже так настроился на обмен и облом». Грустным всё это казалось алкашу-Лёхе. Но риэлтору Андрею ситуация с Лёхой не казалась безвыходной и он, выждав оптимальную паузу для такого дела, начал завлекать расстроенного Лёху в новую авантюру, расставляя для него стандартную ловушку в надежде захомутать его прокуренную двушку.
 

«Алексей. Я в этой ситуации могу тебе кое-чем помочь. Мы можем заключить с тобой договор, что ты мне подписываешь свою часть квартиры, но остаешься в ней жить до своей смерти, а я сейчас даю тебе деньги и буду тебе во всём помогать. Как тебе такой план? Подумай! Сколько той жизни тебе осталось – поживёшь в старости хоть как человек: и пожрать будет и выпить. Соглашайся, а то племяннику жены потом слишком много после тебя останется. Давно он к тебе в гости заходил? Давно что—нибудь пожрать приносил? Давай я тебе за поллитрой схожу, обдумаешь всё не спеша? »
 

Племянник Лёхин, а вернее Лёхиной покойной жены жил в другом городе, был каким-то небольшим начальником в полиции и к Лёхе, из-за его пьянства, никаких добрых чувств не испытывал, о чем Лёха тоже достоверно знал. Риэлтор Андрей, по сравнению с племянником, был Лёхе по духу несравнимо ближе – вон сразу за поллитрой пошел, понимает всё, а не просто так балабол, хотя к предложенному Андреем варианту сделки с квартирой Лёха на трезвую голову отнесся с опаской, потому что слишком много жулья вокруг. Обманут, а потом ещё будут над ним-дураком смеяться. Знаем мы вас таких шустрых… Единственный козырь, который успокаивал Лёху и о котором Андрей не знал, было то, что Лёха был из блатных. Авторитет у Лёхи конечно был уже не тот, когда он мог отлупить почти любого и по пьяне поднимался к себе в квартиру на третий этаж на одних руках, но гонимые жаждой, ходячие ещё его друзья иногда заходили к Лёхе и он надеялся, что в крайнем случае блатной мир за него впишется, поможет и в обиду не даст.
 

Андрей между тем сходил за поллитрой, купил ещё колбасы и хлеба и Лёха начал все это с азартом поглощать. От съестного и спиртного в голове у Лёхи понемногу все стало устаканиваться, опасения развеялись, настроение улучшилось и он, взвесив все ЗА и ПРОТИВ, стал склоняться к тому, что предложение риелтора Андрея было заманчивым и, пораздумав, принял решение: «А что, я согласен. Слишком жирно будет ему, имея ввиду племянника жены, получить всю квартиру. Хоть раз бы приехал после похорон жены, хоть раз бы спросил: «Дяд Лёш, а тебе не нужно что? Помочь может чем? Здоровье то как? » А квартиру ему подай!… Нет! Лучше тебе Андрюх подпишу. Не бросишь же ты меня? Похоронишь? »
 

«Не волнуйся Алексей, сам всё увидишь и поймешь. Я не болтун какой, «- ответил Андрей и был сам твердо убежден, что не бросит Лёху и его часть квартиры и согласие между ними на том было достигнуто.
 

Через время, когда Лёха переписал часть своей квартиры на Андрея, у Андрея было хорошее в связи с этим настроение и он отвечал Лёхе взаимностью: покупал ему и выпить и закусить, слушал рассказы Лёхи про его удивительную блатную жизнь. А Лёхе все больше нравился Андрей и то что он, как и обещал, не оставлял его: приносил и жрачку и бухло. Нравилось Лёхе в Андрее ещё и то, что он был новым, искренним и внимательным слушателем его рассказов, потому что Лёхины старые товарищи знали Лёху как облупленного и интерес для них Лёха давно уже не представлял. Товарищи: блатные-алкаши приходили к нему, когда была у него пенсия и бухло. Сам Лёха на улицу почти не выходил, так как ноги у него от пьянки распухли и ходить ему было очень тяжело, а друзья-алкаши его были сплошь и рядом ненадежные люди, которым рискованно было доверять даже небольшие деньги, так как в большинстве случаев они пропадали то ли с деньгами, то ли с купленной жрачкой и бухлом, а Лёха из-за них зачастую оставался голодный и не опохмелённый.
 

С Андрюхой таких случаев и проблем никогда не было. Уходя с Лёхиными деньгами, он всегда возвращался с бухлом и закуской и даже приносил сдачу, а если у Лёхи заканчивались деньги, то Андрей покупал ему всё за свои. Всё это в сумме поднимало авторитет Андрея в глазах Лёхи и Лёха был искренне рад, когда Андрей к нему приходил.
 

Андрей же был рад тому, что приобрел часть двухкомнатной квартиры, потому что это казалось ему надёжным вложением его усилий и денег. Ещё ему искренне интересен был мир блатных, который раскрывал перед ним своими рассказами Лёха и между ними понемногу установились дружеские и доверительные отношения.
 

Однако, одна проблема всё-таки была: Лёха был свин. Когда он осознал, что хата вообще не его, а ему можно в ней всё, то полностью плюнул на чистоту. Порядка после смерти жены у него и так никогда не было, но отписав свою часть квартиры Андрею, Лёха потерял остатки приличий, забил на порядок и чистоту всё, что только можно было забить. Квартира понемногу превращалась в помойку с какими то пустыми бутылками и консервными банками, грязными носками и обгаженными трусами, мухами и тараканами и в квартиру просилась уборка.
 

***
 

Риэлтор Андрей, когда его телефон подолгу молчал, начинал испытывать беспокойство. Он был человек деятельный и если заняться было не чем, то шёл и расклеивал различные объявления: то куплю квартиру, то общагу куплю, то помогу приватизировать жильё, то ещё что нибудь и люди звонили и движуха была.
 

Объявление, по которому ему позвонила Наташа, он поклеил на общаге недалеко от своего дома, и так как заняться в этот вечер ему было не чем, то он, после телефонного разговора с Наташей, пошёл к ней, что бы посмотреть и оценить её комнату, а заодно определиться для себя что он сможет там заработать и с условиями на которых он будет комнату продавать.
 

Комната Наташи была с достойным ремонтом, но запах в комнате выдавал то, что Наташа была пьяницей. Из опыта Андрей знал, что этот запах, кроме всего прочего, был признаком того, что в этом месте можно заработать хорошие деньги. Нет, в этот вечер Наташа была не пьяна, но в комнате улавливался запах какой то бомжатины – верный признак хорошего зароботка.
 

Андрей с Наташей обсудили предстоящую продажу её комнаты и вознаграждение Андрея, но уходить ему не хотелось.
 

Наташа, несмотря на свой алкоголизм, который проявлялся на её лице и тем, как от неё пахло, была красивой девушкой. Андрею приятно было разглядывать её, видеть как она двигается, как улыбается и поэтому уходить не хотелось.
 

Наташе тоже понравился Андрей, который разительно отличался от её знакомых алкашей. Наташе было приятно общение с Андреем и ей не хотелось чтобы он уходил, хотелось его чем-нибудь угостить, хотя угостить было нечем. Был только сахар, да в кране вода. Не было ни кофе, ни чая, да и к чаю давно уже ничего не было. Начатый о продаже комнаты разговор, тем не менее, понемногу перешёл на другие темы. Андрей интересовался куда переедет Наташа, где училась Наташа, узнал что только в школе училась, что сейчас нигде не работает и ищет работу и согласна на подработки, так как хорошую постоянную работу трудно найти, а на плохую нет смысла идти, и что замуж она пока не собирается, потому что нет достойного претендента: «Не за абы кого же идти…, хотя многие предлагают».
 

И тут у Андрея мелькнула мысль и он предложил Наташе сделать уборку у алкаша-Лёхи и подзаработать немного денег.
 

Наташа не раздумывая согласилась. Деньги были очень нужны, да и выпить хотелось. Сошлись на том, что уберётся у Лёхи она за 500 рублей и если что, то это будет началом их длительного сотрудничества. Сейчас для Наташи 500 рублей были сумасшедшие деньги.
 

Андрей за эти 500 рублей хотел поближе познакомиться с Наташей и развеселить Лёху. Андрею и так было интересно это новое общение, но ещё он чувствовал, что может прилично заработать с Наташей, найдя покупателя на её общагу. А Лёха, наверное, вообще будет сражен, что такая бикса будет крутить жопой у него в квартире. В общем всё для всех складывалось удачно.
 

***
 

На следующий день Андрей с утра заехал за Наташей и вместе они поехали к Лёхе. По дороге к Лёхе Андрей купил немного продуктов и чекушку для Лёхи. Наташе тоже хотелось выпить, но она стеснялась об этом сказать и ещё ей хотелось произвести хорошее впечатление на Андрея. На сколько она поняла, вопрос с опохмелкой лучше будет решить с тем Лёхой, к которому они сейчас едут.
 

Лёха увидев Наташу, конечно, был удивлен и смущен, но виду старался не подавать. Он был рад возможности видеть так близко такую красивую девушку, с которой можно было даже поговорить, тем более что запах бомжатины, который всё же исходил от Наташи и остался в машине у Андрея, был для Лёхи родным, а по всем остальным параметрам Наташа была для него просто принцессой.
 

Андрей, сказав что приедет вечером, уехал по делам и, уезжая, немного завидовал Лёхе, что тот будет целый день в обществе Наташи. Наташа в дополнение к своей классной фигуре имела ещё и довольно приятный и мягкий характер. Зайдя в Лёхин бомжатник, она не скривилась, увидев помойку, а искренне и с пониманием улыбнулась.
 

Было понятно, что грязная работа была ей привычна и не страшила её, что Наташа не была заносчивой особой и не пыталась строить из себя принцессу, а всё это вместе раскрывало ее покладистый и мягкий характер.
 

Андрей понимал, что дед Лёха поделится с ней чекушкой, продукты у них были и Лёха на все сто будет заигрывать с ней и попытается затащить Наташу к себе в свою проссатую постель. Интрига была лишь в том, что из этого выйдет и уболтается ли на уговоры деда Наташа. Андрею почему-то не хотелось, что бы Наташа так сразу сдалась, а Лёхи было потом чем похвастать Андрею.
 

Вечером Андрей легко поднялся к Лёхе на его третий этаж. Дверь в квартиру была заперта и Андрей позвонил. Через пару минут полностью одетая Наташа ему открыла. Вид у неё был счастливый. Наташа хотела удивить Андрея и по его первой реакции почувствовала, что это у неё получилось.
 

Да, войдя в квартиру, Андрей был заметно удивлён. Помойки в квартире Лёхи уже не было и в помине: полы были тщательно вымыты, грязной посуды в раковине нет, на плите стояла приготовленная еда, а на балконе висело постиранное вручную Лёхино бельё. Разница с тем что было в квартире утром, была потрясающая и Андрей был этим искренне удивлён.
 

Наташа предложила вместе поужинать и, открыв крышку стоящей на плите кастрюли, похвасталась наваренным борщом.
 

Андрею очень хотелось поесть Наташиного борща, но насколько он помнил эту кастрюлю, она раньше всё время валялась на кухне с чем-то гадким внутри. Лёха, конечно, в кастрюлю наверно не срал, но какая-то гадость в ней всё же была и Андрей сославшись на то, что только поел, от борща отказался, чем заметно расстроил Наташу и удивил алкаша-Лёху. Чувствовалось что его ждали, и ужин без него не начинали.
 

Заметно растроенная Наташа налила в чистую тарелку борщ и отнесла Лёхе в его дальнюю комнату, потом налила себе. Дед Лёха лежал на своем проссатом не раз диване и ел с жадность, взахлёб вкусный Наташин борщ причмокивая и откусывая беззубым ртом ламоть свежего хлеба. Такой классный борщ ему когда-то готовила только жена. Удовольствие от борща у Лёхи отдавалось в голову, и было сравнимо с удовольствием в молодости от хорошего секса.
 

Наташа свой борщ ела на кухне, за столом, неспеша и по ней было заметно, что она расстроена. Расстоена она была тем, что Андрей отказался от ужина, которым она хотела ещё больше удивить его.
 

«Мог бы из вежливости не побрезговать и попробывать, » – подумала она: «Я так старалась, что бы ему понравилось. »
 

Наташа действительно проявила практически героизм, когда на выпрошенную у Лёхи мелочь сбегала и купила капусты. Не чекушку, не фуфырик, хотя бухнуть ей тоже очень хотелось, а кочан свежей капусты. Да! Наташе было обидно! «Мог бы и не побрезговать, а попробовать борщ. Вон Лёха как уплетает – классный ведь борщ! Ну и ладно, ну и фиг с ним. Сейчас пятьсоху свою за работу возьму и водки себе с Лёхой бутылку куплю», – думала обиженная брезгливостью Андрея Наташа.
 

Андрей видел, что и по запаху и по виду борщ был конечно замечательный и видел, конечно, что Наташа расстроилась, но брезговал и не мог себя пересилить и заставить есть этот вкуснючий борщ.
 

Пока Лёха уплетал борщ, который Наташа аккуратно и с достоинством ела, Андрей развлекал их разговорами: «Наташа Вы молодец, такой порядок здесь навели и Лёху накормили. Он наверное горячее уже забыл когда ел. Я вам вместо 500 рублей тысячу вот даю. Спасибо Вам большое что такой порядок здесь навели. А ты Алексей гляди как жить надо, а то настоящий бомжатник здесь развел. Вон, лучше с пенсии Наташе деньги давай – она хоть тебя нормально кормить будет, а не друзьям своим алкашам, которые с деньгами твоими пропадают». Лёха, конечно был всем доволен: и тем что Андрюха в друзьях у него, и борщом, и даже порядком, но больше всего ещё кое чем…
 

После того, как утром у них с Натахой закончилась чекушка Лёха пособирал всю свою мелочь и попросил Наташу сходить за бухлом. Можно было взять пару фуфыриков или даже хватило бы на чекушку, но Наташа, неожиданно для них обоих, на это Лёхино разумное, как ему казалось, предложение, категорично ответила отказом и заявила, что намерена сварить борщ и поэтому ей нужна Лёхина мелочь на капусту.
 

Борща Лёхе, конечно, тоже очень хотелось, но меньше чем выпить, и, кроме того, борщ полностью рассеивал призрачную надежду Лёхи на то, что употребив с Натахой пару фуфыриков аптечного спирта можно было надеяться с ней на секс или на его какое-нибудь жалкое подобие, а в случае, если бы все сложилось у него удачно, то потом ещё похвастать своим успехом друзьям-алкашам. Глядя на Наташу, он думал, что силы на «подвиг» у него ещё были.
 

Борщ всё это безжалостно разрушал. Ну делать было нечего. Сам Лёха до магазина дойти всё равно не мог, товарищам-алкашам особо не доверял и поэтому, как какой-то травоядный козёл, отдал Наташе свою мелочь на капусту. Единственным утешением для Лёхи было то, что Наташа в их с Лёхой дискуссии о приоритете капусты над водкой, пообещала купить ему «ВСЁ», когда Андрей ей заплатит за уборку, и Лёха ей поверил. На том и порешили. Именно поэтому Лёха был всем, и очень доволен, когда уплетал свой борщ.
 

Довольны были в принципе все, и даже Наташа. Обидевшись поначалу на брезгливость Андрея, но наевшись своего вкуснейшего борща и, получив тысячу вместо пятьсот рублей, настроение у Наташи, несмотря на её обиду, все же не спеша поднялось. Впереди маячила выпивка и для себя она решила, что не поедет домой, а останется бухать и ночевать у Лёхи.
 

Скучно дома одной. Не плохо было бы, конечно, замутиться с этим Андреем по дороге домой, но пока он был трезв Наташа понимала, что шансов у неё на это не было никаких. Вон, даже борщ побрезговал есть. А тут хоть Лёха, а может в гости какой-нибудь друг его прикольный зайдёт. Борщом своим удивлю, опохмелиться налью, поболтаем о том о сём и по стопке опять нальём. Лёха вроде не похож, что будет нахально приставать и покоя не давать, да и справлюсь с ним – доходяга он, только болтать мастак, а с кровати почти не встаёт, еле еле до туалета идёт, а как датый и лень, то и ссыт под себя. Справлюсь с ним если что. Всё. Остаюсь!
 

Андрей был удивлен, что Наташа отказалась, чтобы он её до дому отвез и это его немного расстраивало и интриговало. Он чувствовал, что секса днём у них не было и ему было почти всё равно будет ли секс между ними ночью. Но всё же ему почему-то не хотелось, чтобы Наташа Лёхе ночью сдалась и чтоб Лёха потом бахвалился какой он шустрый ещё мужик, Андрюху в этом деле опередил, и то как мерзко всё у них было.
 

Андрей понимал, что после его ухода Наташа, быстрее всего, пойдет в магазин за водкой, что напьется ночью с Лёхой, что между ними ночью по-пьяне всё что угодно может быть, но понимал, что это были их жизни и делать они могли всё что хотят.
 

Андрей не мог себе позволить такую жизнь. Он был женатым, у него были дети, да и с Наташей при любом раскладе у него ничего не могло быть по той же причине, по которой он не стал есть её борщ. Но всё равно он немного завидовал этим двоим: и тому что они вволю наелись борща, и тому что они сейчас будут бухать и общаться, и тому что после его ухода им наверняка будет весело.
 

Лёхе вообще можно было позавидовать. Ему было за 60 и бухать в своей квартире с фигуристой девахой которая лет на 40 была моложе его, и которая быстрее всего, набухаясь, потеряет контроль и вырубится – было для Лёхи каким-то неописуемым событием в его пьяной жизни. Лёхи оставалось только проявить сдержанность и не вырубиться первым. В общем если у него будет цель и желание ее достигнуть, то больших усилий для достижения этой цели от него не потребуется. Так думали все, даже Наташу веселила эта мысль, когда она представляла, как Лёха набухавшись может начать к ней моститься.
 

«Надо будет завтра их в обед навестить. Будет всё видно», – размышлял Андрей по дороге домой.
 

Наташа после ухода Андрея, как и планировала, сбегала за бутылкой. С Лёхой они эту пол-литру под хорошую закуску и разговоры быстро уговорили и промелькнула мысль: «Зачем одну взяла? Надо было взять сразу две!… Бегать теперь! » И она снова пошла, взяла сразу две.
 

Зайдя в квартиру, услышала храп: «Ну дед Лёха – слабак и пить уж теперь не мастак! » Открыв следующую бутылку, налила себе полный гранёный стакан, а в голове пронеслось: «Как-то нет того кайфа от водки, как в молодости, как-то не так всё кайфово, как-то всё немного не то. Надо круче бухнуть. А ну-ка, попробую», – и залпом выпила полный стакан водки. Потом ещё налила, и ещё.
 

И потом через силу, почти что, ещё.
 

И куда-то всё сразу потом поплыло,
 

И её резко вдруг в темноту понесло.
 

Кто-то лапал за жопу,
 

Кто-то мял ее грудь,
 

Кто-то членом касался
 

И кончал ей во внутрь.
 

***
 

На следующий день, примерно к обеду, прихватив на всякий случай чекушку для Лёхи, Андрей приехал узнать, как жизнь, как дела. Дверь в квартиру была в этот раз не заперта, и звонить не пришлось. В ближайшей от коридора комнате спала в одежде Наташа. На табуретке около её кровати стояла почти пустая бутылка водки, стеклянный стакан, кусок недоеденного хлеба и ломтики колбасы. Дед Лёха, тоже одетый, храпел в своей дальней комнате, и на его табуретке был почти тот же набор, но без початой бутылки водки. Судя по всему, секса и гостей у них не было. Тишина. Даже скучно.
 

«Эх Лёха, зря ты здоровье своё пропил, и поэтому даже не попытался Натахе вдуть», – подумал Андрей и стал его будить. «Лёх, я тебе чекушку принёс», – Андрею было интересно узнать их новости и удостовериться в своих предположениях о том, что секса у них не было.
 

«А? Что? » – начал приходить в себя Лёха.
 

«Я тебе чекушку принёс, – повторил Андрей. – Как дела тут у вас? »
 

«Да нормально всё. Дай водички попить. Очень хочется пить», – отвечал с бодуна Лёха.
 

Андрей сходил на кухню и принёс Лёхе кружку воды из под крана.
 

«Как повеселились тут без меня? Натаха не приставала? » – расспрашивал Андрей жадно глотавшего воду Лёху, и ждал, когда тот, наконец, напьётся.
 

Лёха выпил всю кружку воды, принесённую Андреем, и попросил принести ещё. «Пусть тут на табуретке стоит, а то вдруг пить опять захочу. Нет, не приставала. Я что-то вчера как-то рано уснул», – начинал понемногу вспоминать вчерашнее Лёха и то, как его желание чпокнуть Натаху как-то само собой по чуть чуть улетучивалось и незаметно полностью покинуло его. Чувство удовлетворения от съеденного Натахиного борща и в меру выпитого с Натахой алкоголя незаметно для Лёхи полностью стёрло его авантюрные мысли заняться с Натахой сексом, и ему ничего не оставалось делать вчера вечером, как только заснуть, пока он ждал её из магазина. Добавило Лёхе вечерней сонливости ещё и то, что Лёха обычно по несколько часов спал днем, а вчера он был сильно заинтригован присутствием Наташи, вёл с ней увлекательную дискуссию о приоритете спиртного над капустой, заглядывался на заметные формы её молодого тела, и поэтому днём не уснул.
 

«Да ну её, – начал оправдывать свое бессилие Лёха, – девка она молодая, глупая, наверно, ещё. Кобелей, наверное, полно. Ещё заразу какую от неё подхвачу. Как мне потом по врачам ходить? Ноги вообще вон не ходят. В туалет вон и то трудно дойти. Ну её на х*й! » – умело поддерживал свой покачнувшийся блатной авторитет алкаш Лёха. «Тебе тоже с ней не советую. Я думал вчера, когда она по убрала тут всё и пожрать наварила, что она домашняя девка, но как глянул, как она пьёт, да и осталась в незнакомом месте, так сразу всё понял – шалава она, можно любую заразу от неё подхватить. Даже СПИД, например, сейчас СПИДа полно! Моя жена сроду бы не осталась вот так у чужого мужика где-то ночевать и ещё с ним бухать. Глянь – жива хоть она? »
 

Андрей, получив законную возможность по разглядывать Наташины формы, пошел в комнату, где спала Наташа. Около кровати стояло две пустые пол-литровые бутылки из-под водки – открытая и почти пустая бутылка стояла вместе с недоеденным куском хлеба и колбасы на табуретки около кровати. Наташа лежала на кровати одетая и ничем не укрытая на животе, уткнувшись лицом в подушку, и со спины представляла собой неприлично сексуальное зрелище. Бросались в глаза её узкая талия, упругие ягодицы, а стройные ножки были у неё, как у фигуристки.
 

«Не ожидал я от пьяного алкаша Лёхи такого здравого смысла, » – подумал Андрей, любуясь Наташиной попой и ногами.
 

«Наташа, Наташа, » – тронул Андрей Наташу за плечо и невольно задержал свою руку.
 

В первое мгновение этого прикосновения Андрей почувствовал неприятный холод Наташиного плеча и, придержав ещё на мгновенье руку, осознал, что девушка была холодна и мертва. Уже более не стесняясь, он попытался ощупать Наташин живот, но её живот был тоже неприятно холодным на ощупь: «Какая она всё-таки худенькая, » – пронеслось в голове. Тут же, уже больше из любопытства, тронул её когда-то упругую, а сейчас неприятно окоченевшую попу. Да, сомнений не оставалось – это был труп, она умерла.
 

«Умерла? » – почувствовав неладное, спросил его Лёха.
 

«Да. Умерла, » – ответил Андрей.
 

«Шутишь? » – с надеждой спросил Лёха.
 

«Нет, не шучу, » – без тени на юмор ответил Андрей.
 

Им обоим стало грустно. Нет, особой жалости к Наташе никто из них, положа руку на сердце, не испытывал. Привязаться к ней никто из них ещё не успел, и потеря для них была невелика. Случилось то, что случилось. Было так, как должно было быть, но всё-равно было как-то грустно.
 

Им обоим хотелось, чтобы Наташа очнулась, чтобы смешно приходила в себя, вздыхая и охая после вчерашней пьянки, чтобы была возможность немного над ней из-за этого пошутить. Хотелось видеть, как она пойдёт умываться, как будет охать, как чай будет пить, как её красивые ноги будут передвигать по квартире её осиную талию и, в меру заметные, попу и грудь.
 

Грустно было Андрею и алкашу Лёхе, что такое великолепное тело, которое бог дал Наташе, утратило душу. А
 

виноват в этом был Дьявол. Он, не обращая внимания на то, что Наташу, как и положено, покрестили в детстве в церкви, проявил с ней, как и с другими, чудеса изобретательности и упорства. Дьявол, увлекая её за собой, много лет давал крещёной в детстве Наташе соблазн за соблазном, а этой ночью, улучив нужный момент, всё-таки смог вырвать из прекрасного тела Наташи и затащить к себе в ад её заплутавшую в лабиринтах жизни душу.
 

Риэлтор Андрей видел в этом для себя предостережение, а алкаш Лёха – вполне обозримое будущее.
 

***


Наташиного деда в последний раз видели трезвым лет сорок назад. Скорее всего, это было недоразумение. Дед пил всю жизнь и, возможно, не остановится после смерти. Водка, коньяк, настойка боярышника, политура, тосол, чистый спирт, одеколон, другая гадость с химзавода… Казалось, печень деда, как и его сердце, легкие, да все, что там есть, давно должно отказать. Казалось, место его на кладбище. Но дед жил, улыбался беззубым ртом и каждый день искал, где бы выпить.
В молодости он был симпатичным человеком. Статный, крепко сбитый, с горящими глазами и густыми бакенбардами. Его любили женщины. Он мог выбрать любую, а женился на страшненькой и глупой. Она пообещала не мешать ему пить и, более того, еженедельно премировать пятью рублями. Договор этот, не претерпевая изменений, пережил развитый социализм, перестройку, эпоху либерализма и последовавший застой. Только инфляция слегка подкорректировала его рамки…

Наташа любила рассматривать старые черно-белые фотографии деда. Чем-то он был похож на Игги Попа. Одетый в широкополую шляпу в модном пальто и сапогах он казался покорителем Дикого Запада, советским ковбоем, искателем приключений. В сущности, им он и был. Закончив техникум, сорвался из благополучного Ленинграда в Сургут на заработки. Там он строил жутковатую ГРЭС. Наверное, это было делом всей его жизни. Потому что, когда строительство закончилось, он бросил работать. Вообще. В советские времена для этого нужна была некоторая изобретательность и даже, если угодно, характер. Мозг – нет. Дед пил и не думал. Несколько раз его привлекали за тунеядство. Выйдя на свободу, дед принимался за старое. Жена держала свое обещание и исправно снабжала его пятью рублями. Ее зарплаты им двоим более-менее хватало.
У деда подросли сыновья. Они были чертовски друг на друга похожи. Только у одного волосы прямые, а у другого кучерявые. Старшего назвали Василием, младшего – Семеном. От отца они унаследовали веселый нрав, золотые руки и любовь к алкоголю. Старший сын пошел по стопам отца, стал монтажником и построил ГРЭС-2 – еще более страшную махину, вырастающую из тайги. Младший не занимался ничем определенным. Оба пили.
Старший женился на молодой стенографистке. Это была скромная худая женщина в огромных очках. Вряд ли между ними возникло какое-нибудь высокое чувство. Наташе родители рассказывали, что поженились «друг другу назло». Наташа не была уверена, но предполагала, что это правда.
Младший завел кошку.
У старшего с разницей в два года появились две дочки. У одной были прямые волосы, а у другой кучерявые. Наташа была младшей в семье.
У младшего нашли камни в почках.
Старший вступил в кооператив и открыл строительную фирму.
Младший со второго раза осилил «Дворянское гнездо».
Пути братьев кардинально разошлись. Они жили в одном городе, который можно объехать по кругу за двадцать минут, но почти не виделись. В общем, типичная история.
Наташа вместе с сестрой и родителями росла в небольшой квартирке, комната чуть больше десяти метров, кухня, на которой не разойтись двоим, при этом и она, и сестра были довольно далеки от родителей. Вопреки законам физики, они жили как бы отдельно от родителей. Те ими совсем не интересовались. Шли девяностые. Мама строила карьеру по политической линии. Застенчивая стенографистка горкома осталась в прошлом. Она стала ведущим специалистом городской администрации, затем главным специалистом, потом заместителем начальника и, наконец, начальником отдела. Была избрана в депутаты, возглавила какой-то попечительский совет. Вступила в партию. Отец довольно быстро превратился в карикатурного нового русского. Даже малиновый пиджак в его гардеробе имелся. Но, как и большинство резко разбогатевших провинциалов, не умел делать бизнес, любил пить и тратить деньги, поэтому вскоре его строительная фирма стала чахнуть. Василий становился все злее и пил все отчаяннее.
То, что у отца проблемы, сестры поняли, когда в его карманах перестали водиться деньги. Раньше они воровали их в несметном количестве. Деньги, мятые, замусоленные, потерявшие свою ценность, бумажки, валялись во всех его карманах. Иногда они просто сыпались из него, когда отец пьяный приходил домой. Сестры с младенчества знали важность этих бумажек, собирали их, а позже, в подростковом возрасте сами стали проводить ревизию отцовских карманов. Добытые деньги тратились тут же, в парке. Там собиралась компания из всех дворовых знакомых. Пили водку, слушали музыку, матерились. Старушки испуганно обходили их стороной.
Вскоре у Наташи появился вполне устойчивый интерес к одному из мальчишек. Он казался выше, сильнее и веселее остальных. Склонная к фантазированию, Наташа тут же снабдила его массой выдуманных достоинств и ощутила приятную девичью подростковую влюбленность. Ничего подобного ей испытывать не приходилось. Наоборот, раньше влюблялись в нее, хотя назвать Наташу красоткой сложно. Когда ей было тринадцать, к Наташе стал проявлять интерес застенчивый мальчик из параллельного класса. Он был очень мил, писал ей письма, носил из школы портфель. Но казался таким пресным и занудным, что у нее сводило зубы, когда она была с ним. Теперь же все было по-другому. На Кирилла она смотрела влюбленными, теплыми глазами и чувствовала необычную теплоту где-то в груди.
Вскоре они стали встречаться. С ним она потеряла девственность. Случилось это довольно буднично и совсем не так, как обычно описывают в фильмах. Впрочем, Наташа догадывалась, что это будет не так. Больно ей не было, но и приятно не было тоже. Она долго думала, но так и не смогла объяснить себе, что она почувствовала в тот момент. Наверное, удивление.
— Тебе понравилось? – спросил он.
— Да, — солгала она.
— По-моему, очень круто.
— Даже круче, чем секс, — пошутила Наташа, но Кирилл не понял, к чему это она. Он курил, лежа на спине и чувствовал себя необычайно взрослым и современным.
Наташа отметила семнадцатилетие (родители подарили ей куклу), когда она забеременела. Неделю она ходила, чувствуя себя не в своей тарелке, голова кружилась, мысли путались, от сигарет во рту оставался какой-то неприятный привкус. Однажды ее вырвало.
— Что со мной? – спросила она у сестры.
— Черт, наверное ты того… залетела, — ответила сестра.
Наташа испугалась.
— Как это?
— Очень просто.
Они побежали в аптеку. Купили тест. Он оказался положительным. Впрочем, Наташа уже знала, что так оно и будет. После слов сестры, она это четко осознала. И сначала испытала страх, но потом, глядя на две синие полоски, вдруг успокоилась. Может, это и к лучшему, — подумала она.
— Что будешь делать? – спросила сестра.
— Скажу маме.
— Представляю, что с ней будет.
— А я – нет.
Мама разыграла сцену. Бросилась на диван и стала причитать.
— Боже, за что это мне? За что?
Сестра сказала, негромко, но достаточно, чтобы все услышали.
— Не верю.
Наташа подсела к маме.
— Мама, хватит. Нужна твоя помощь.
Мама села.
— Я помогу тебе, — сказала она, поправляя прическу, — но сначала вы должны пожениться.
— Зачем?
— Так положено.
Наташа пожала плечами. Почему бы нет? Она действительно так думала. Почему бы и нет?
Следующие месяцы заняли свадебные хлопоты. На фотографиях у невесты можно разглядеть довольно четко проступающий живот. Они выглядели счастливо. Жить решили почему-то у родителей Кирилла. Они жили в небольшой пятиэтажке на окраине.
— Этот город – одна сплошная окраина, — впрочем, так говорили о нем.
Сына назвали Костей. Родился он уже в квартире у свекрови. Это была крупная деревенская женщина с толстыми руками. Образ ее словно был взят из карикатуры. Крупные формы, засаленный передник, тяжелый характер, скудный ум. Иногда, смотря телевизор, она всплескивала руками и приговаривала:
— Ну, какие же шармаланы! Боже, какие шарламаны!
Наташа с трудом сдерживала себя.
Своих детей она недолюбливала. Наташа несколько раз видела, как она огревала Кирилла полотенцем по лицу. Кирилл молчал. К невестке она относилась с презрением, внука считала за обузу.
— Иди-ка сюда, выродок! – говорила она ему.
Вечерами Наташа закрывалась в ванной и плакала. А потом вдруг подумала, что она делает здесь? Разве это нужно? Она взяла Костю и сказала Кириллу:
— Все, мы переезжаем. С меня хватит.
— Я не могу уехать, — печально сказал Кирилл.
— Тогда оставайся. Но я больше так не могу. Вчера она ударила Костю.
— У нее тяжелый характер.
— У меня тоже.
Она вернулась в отчий дом.
— Все это было огромной ошибкой, — сказала она матери. Мать подумала, Наташа жалуется, но на самом деле это она выговаривала ей.
К тому времени многое изменилось. Сестра уехала в Петербург. Папа неожиданно разорился. Стал пить еще больше. Она сидели на кухне, читала книги и смотрела в окно. Жизнь в Сургуте стала невыносимой. Казалось, стены давят на нее. Она взяла Костю и переехала к сестре.
Петербург встретил ее мелким дождем.
— И это декабрь? – недоверчиво спросила она у сестры.
— Погода здесь… переменчива.
Они обнялись.В этом городе с ней познакомился я. Причем, довольно случайно. Кажется, на какой-то вечеринке. У нас оказался один общий знакомый. Это неудивительно, учитывая теорию, согласно которой все люди на планете друг друга знают. Через троих людей.
Помнится, я вышел сделать одну-другую затяжку на кухне. Она уже была там.
— Есть зажигалка? – спросила она, демонстрируя тонкую сигарету.
Я порылся в карманах.
— Нет. Но мы же на кухне.
Я открыл несколько ящиков. В одном из них нашлись спички.
— Как ты догадался? – спросила Наташа.
— Газовая плита зажигается спичками. В основном…
Ее передернуло.
— Терпеть не могу эти газовые плиты! Бр-р-р! Это же опасно. Из-за какого-то алкоголика соседа может взлететь на воздух весь дом!
— Шансы, — говорю, — минимальны.
— Но отличны от нуля. Алкоголиков у нас хватает. А оборудование не ремонтируется десятилетиями…
В общем, мы начали с разговора о газовых плитах. Потом перешли на приятные, даже волнующие темы. Она как бы невзначай обмолвилась о ребенке. Намекнула, что одна. Предложила выпить. Я согласился. Вечеринка перестала нас волновать.
Она рассказала о себе.
— И что теперь? — спросил я.
— Сниму квартиру. Устроюсь на работу… Найду мужа.
— Хороший план.
— Да, — отвечала она, — ничего.
Ее лицо напоминало какое-то животное. Суслика?
Вскоре я был уже довольно пьян. Коньяк всегда убирает меня неожиданно. Считаешь, что ты трезв, и в какой-то момент понимаешь, что это уже давно не так. Я понял это, когда стал размышлять о том, удастся нам или не удастся заняться сексом. Вопрос был злободневный. Наташа, я чувствовал, будет не против. И не ошибся. Мне даже делать ничего не пришлось. Это хорошо, потому что не умею уводить женщин из гостей. Говорят, Довлатов спрашивал у дам: «Может, нам незаметно улизнуть?». Фраза, которая ни к чему не обязывает, но на что-то намекает. Использовать способ Довлатова считаю ниже своего достоинства. Но ничего лучше пока не придумал. К счастью, Настя освободила меня от этого. Выпив еще немного коньяка спросила:
— Может, к тебе?
Женщины умеют дать понять, чего они хотят. Но только тогда, когда им это нужно.
Вскоре мы оказались у меня. Таксист блуждал по заснеженному городу.
— Когда я сюда приехала, шел дождь, — сказала она. А сейчас… тот же Сургут. Где мы?
— На Гражданке.
— Даже название какое-то советское…
Впрочем, больше она не роптала. Дома я поставил любимую музыку. Налил вина.
— Понижаем градус? – спросила Наташа.
— Прости…
Я вернулся обратно с водкой.
— Другое дело, — поддержала она меня.
Тихо, но уверенно завывал Боно.
— Как будто кота за яйца тянут, прокомментировала Наташа.
Я обиделся но виду не подал.
Потом она вдруг спросила.
— Хочешь меня?
У меня мгновенно пересохло во рту.
— Не без этого…
И началось. Сексом она тоже занималась как-то деловито.
Она быстро разделась и легла на диван. В этом было что-то ненатуральное. Я лег к ней.
В какой-то момент она сказала.
— Что-то щекотно.
Она сказала это без нотки игривости или желания. Просто констатировала факт. Заниматься сексом расхотелось.
— Ничего, — сказала она, натягивая блузку, — бывает.
Я был расстроен.
— Я пойду, — сказала она.
— Иди, — сказал я, — Вызвать тебе такси.
— Нет, спасибо…
И она ушла. А я выпил еще три или четыре рюмки водки, а потом уснул. Ее история так взволновала меня, то я ее записал. Больше я Наташу не встречал. Лишь однажды случайно увидел ее на улице, но сделал вид, что не узнаю, отвернул голову.

Часть 15 Я вернулась

Я вернулась

Я вернулась к Тору, вернулась в Анеру. Почему? Честно говоря, я и сама не понимала этого до конца — может устала от одиночества, может потому что увидела в нём такую же тоску, может потому что любила. Но как бы то ни было —  я решила попробовать начать сначала. Я честно предупредила его, что если воспоминания о том страшном дне начнут преследовать меня — я уйду и больше никогда не вернусь. Тор был согласен на всё, он кружил вокруг, не приближаясь, пока я заново привыкала к дому, его запахам и звукам. Я, как кошка понемногу пожила во всех комнатах, прежде чем окончательно поселиться в своей спальне. Мы всё больше времени стали проводить вместе — сначала только завтраки, потом обеды, потом настало время ужинов и вечерних посиделок в любимых местах дома. Муж осторожно стал брать меня за руку и нежно целовать пальцы, всё время отслеживая мою реакцию и отступая, заметив напряжённость. Я стала привыкать к его присутствию и даже начала скучать, когда его не было несколько чаш. Он понял это и однажды случилась наша ночь, можно сказать первая, потому что мои руки и губы не вспоминали его, а узнавали заново. Тор был неистов, как мальчишка в ту ночь, он дрожал от любого прикосновения, отчаянно стонал и казалось даже плакал.

Когда я потом спросила почему он так реагировал, он ответил, что целибат, который он сам себе установил, был самой простой расплатой за предательство. Гораздо хуже было жить без меня и каждый день видеть: осиротевший дом и завядшие цветы, мои платья и щётку для волос, с застрявшей белой волосинкой. Я обняла его и подумала, что остающимся всегда хуже, чем тем, кто уходит.

Одним тёплым утром, в те первые летние дни, когда природа снова юна и игрива, мы втроём (я, Тор и Алекс) сидели на нашей террасе, и в уютном молчании пили наш любимый кофе. Я вдруг решилась и сказала им:

— Вы знаете, дорогие мои, кажется, сегодня двадцать девять лет, как я живу в этом мире, — Тор сразу понял, о чём я, а Алекс, нахмурив брови, явно принялся подсчитывать мой возраст. Я засмеялась: — Алекс, не считай мои годы, я родилась не здесь, а в совершенном другом мире, который называется Земля, — я немного помолчала, собираясь с мыслями, вздохнула и начала рассказ: Утро того дня, было совершенно обыденным… 

Я говорила очень долго, мы успели перебраться в кофейную гостиную, потом пообедать. Пришлось делать несколько перерывов и всё равно, в конце концов, я охрипла. Когда я закончила за окном давно был поздний вечер. Мои мужчины сосредоточено молчали, а потом Алекс сказал:

— У меня куча вопросов, но я не могу ни один из них высказать. Я должен подумать, ладно, мам?

— Хорошо, сынок, и завтра, и в любой день, я отвечу на твои вопросы. А ты, ничего не хочешь спросить? — обратилась я к мужу.

— Я тоже должен подумать, Наташа. Мне кажется, что с твоим попаданием сюда не всё так просто — это явно не случайность. Скажи, кем был твой отец?

— Я этого не знаю, Тор. Я никогда не встречалась с ним. Мама говорила, что однажды, он просто ушёл, даже не зная, что она беременна. Он исчез, не оставив ничего после себя, ну, кроме меня, конечно. 

— Видишь ли, пространственной магии не просто так не стало в нашем мире. Это тщательно скрываемый факт, но портальщики исчезли не сами по себе. Конечно, их никогда не было много, но те два Дома, что несли в себе эту магию были странным образом уничтожены в течение какой-то полсотни лет. Кого-то убили, кто-то умер, вроде бы, по естественным причинам — так или иначе, но их всех не стало. Были слухи, что некто изобрёл способ отбирать способности портальных магов весьма болезненным способом, но для большинства эти слухи так и остались страшной сказкой. Правду знали очень немногие.

— Королевский Дом? — спросила я.

— Да. Потому что этим «некто», был один из сыновей тогдашнего короля. Король и наследник, что называется, неопровержимыми фактами, прижали к стенке младшего принца, впрочем, он и не думал лгать и изворачиваться. Он сказал им, что ему невыразимо скучно жить в этом мире, зная, что есть множество других миров, которых он никогда не увидит. Надо сказать, что теория о множественности миров, была доказана, как раз в то время и была необычайно популярна среди молодых магов. Имея развитые способности во всех четырёх стихиях, он каким-то образом нашёл возможность заполучить дар пространственной магии.

— Предполагаю, что через стихию основы он владел некромантией?

— Ты права. Он убивал своих жертв, и в то мгновение, когда душа покидала тело, он вынимал из тонких оболочек магический дар. Как ты понимаешь, сила дара у всех разумных разная и чтобы набрать ту мощь, что позволила бы ему ходить по мирам, ему пришлось убить всех.

— Ты полагаешь, что этот человек мог быть моим отцом?

— Это возможно. Ведь время по разному течёт в разных мирах.

— А как же постулат о том, что заёмная сила очень быстро уходит? Или он нашёл способ оставить её? — спросил Алекс.

— Постулат верен, — ответил Тор, — потому что он вернулся через пару сотен наших лет, глубоким стариком, утратившим не только украденное, но и свою собственную силу. Он давным-давно умер и тайно похоронен в королевской усыпальнице.

— Полагаю, что смогу точно сказать был этот человек моим отцом или нет, — задумчиво сказала я, — если где-то сохранился его портрет. У мамы осталось случайное изображение моего отца, которое ей отдал уличный фотограф (художник — так вам будет понятнее), уже после его исчезновения.

— Мы непременно выясним это, — пообещал мне муж.

Через несколько оборотов Тор привёз небольшой портрет, на котором был изображён симпатичный молодой человек с яркой улыбкой, серыми глазами и безупречным овалом лица. Я, та земная, да и сегодняшняя тоже, была похожа на него, как дочь бывает похожа на своего отца. 

— Тут и проверять ничего не нужно, — сказал Тор, — это твой отец.

— Даже и не знаю, что сказать, — растерянно ответила я. — А ты знаешь его имя?

Город, замученный дневным зноем, замер от блаженства, подставив лицо, руки — всё тело потокам порывистого ветра, налетающего с моря. Долгожданная прохлада струями растекалась по городу. Пустые до этого мгновения улицы заполнялись людьми. Справа и слева шуршали импровизированные веера из газет и журналов. Справа и слева открывались, закрывались, булькали бутылки с водой.

Морской берег наполнялся гуляющими людьми, казалось – весь город высыпал к морю. Разноголосица напоминала бы лежбище тюленей, если бы не машины, словно огромные жуки, расползшиеся по побережью, и музыка, доносимая порывами ветра…

Рисунок Олега Шлычкова

— Я вам завидую – от этого пекла вы будете спасаться на море, а мне в степь, на вахту. Две недели на жаре и в пыли… Так, король. Бито… Ладно, мне это надоело… — молодой, крепкого сложения мужчина встал с покрывала, на котором сидел с друзьями. — Всё! В глазах крести, буби… — говоря это, он несколько раз провёл руками перед глазами. – Всё мельтешит уже! Я пойду, окунусь. Наташа, ты со мной?!

— М-м… Умар, ты иди – нам с Таней посекретничать надо. Гелани тоже с собой возьми. Пожалуйста, Гелани… — произнесла, мило улыбаясь, роскошная блондинка, потряхивая длинными вьющимися волосами.

— Вообще-то, девчонки, я и сам об этом думал. Ты меня, Наташа, опередила!

Мужчины пошли к воде, осторожно наступая на ещё горячий песок.

— Гелани, я что-то не соображу никак: когда они успели сдружиться? Они же едва знакомы.

— За что ты переживаешь? Не пойму! Обычные дамские секреты – девчонки хотят посплетничать.

Парни остановились у кромки воды, поглядывая на смеющихся девушек. Эти две красотки явно привлекали к себе повышенное внимание. К ним подошли два молодых человека и о чём-то заговорили.

— Офигеть! – возмутился Умар, — мы только что отошли, а к ним уже клеятся. Я пойду и этим козлам сейчас физиономии разобью.

— Стой! Стой… — Гелани со смехом схватил Умара за руку. — Пусть веселятся. Идем, поплаваем. Я же не переживаю: вольному воля — другую подружку найду. Посмотри, сколько девчонок вокруг. Да и морду набить всегда успеем. Пошли!

— Гелани, тебе не за что переживать, а я собираюсь жениться. Мы вчера подали заявление в ЗАГС. – Произнёс с раздражением Умар и, шумно разбежавшись, нырнул. Вынырнув, размашисто поплыл дальше от берега, растворяясь в бликах солнца, стремящегося к горизонту. Ещё мгновение, и Умар растаял в этом блеске. Гелани, всё это время смотревший ему вслед, оглянулся на девушек. Они сидели напротив друг друга и аппетитно кушали арбуз. И рядом уже никого… Гелани, ещё раз взглянув на девушек, нырнул. Вынырнув, поискал взглядом друга и, найдя, поплыл к нему.

— Ты на камне?

— Да. На чём же ещё?! Сижу.

Гелани, подплыв, встал, оглядывая побережье. Берег пестрил и шумел. Найти кого-либо невооруженным взглядом было невозможно. Оглядев всё побережье, он сел рядом с Умаром. Накатывающие волны монотонно покачивали друзей. Вода, нагретая за день, хранила тепло. Здесь, на воде, особенно хорошо слышны голоса с берега. Крики, визги восторга, удары по мячу… словом, вся та кутерьма, что происходила там, на берегу.

— Умар, ты чего сегодня такой злой? Может быть, жениться не хочешь? Я слышал, есть такой синдром у нас, мужчин. Хомут на шею и в житейское море с головой…

— Помолчи. Слышишь музыку?

— И?

— Крис Норман. Мне нравится эта композиция, кажется, восемьдесят шестой год… «No Arms Can Ever Hold You».

— Надеюсь, мы будем говорить не по-английски? А то я не знаток…

— Что ты хочешь от меня услышать? Нравится она мне, но что-то смущает… Каждые пятнадцать дней я буду уезжать. Потом это станет привычкой. Станут привычкой наши чувства… Захочется чего-то новенького.

— Боишься стать рогоносцем! Понятно… Скажи ей, что в горах за это убивают…

— Всё шутки шутишь?! Я не хочу начинать с подозрений. Это её оскорбит. К тому же я не этого боюсь. Наташе я доверяю. Понимаешь… Я шутя предложил подать заявление, а она взяла и согласилась! А мне кажется, я не готов жениться… и… я боюсь её потерять!

— У вас куча времени впереди… Испытай её и свои чувства — на пару месяцев съезди домой… Или ты передумаешь, или она. А может быть – «они жили долго и счастливо» …

Умар промолчал. Было видно, что это состояние его тревожит. Он сидел мрачный, глядя в одну точку, куда-то поверх волн. Молчание нависло над друзьями, будто ватным одеялом укрыло их от окружающего мира. Мир вокруг притих, казалось, что и волны как-то по-особенному тихо плескались о тела друзей.

Солнце краем коснулось горизонта. Оранжево-красные краски залили берег. Низко над водой, с резким криком пронеслась чайка. Умар вздрогнул.

— Гелани, давай сделаем так: ты будешь заходить её проведывать, пока я на вахте. На этой, на следующей… У нас время есть. Будет что-то подозрительное — скажешь. И мне не нравится её знакомство с Таней. О-о-чень не нравится!

— Что такого?! Нормальная девчонка. Компанейская.

— Вот именно – компанейская! Забыл, где с ней познакомился? И такая (!) будет приходить ко мне в дом? Я не хочу, чтобы они встречались. Надо что-то придумать. Может быть, ты не будешь с Татьяной заходить к нам?! Приходи без неё. Ладно?! Прошу как друга!

— Да ладно тебе! Расслабься. Буду заходить один. Мне, надеюсь, доверяешь?!

Умар в пол-оборота повернулся к Гелани и посмотрел ему в глаза. Улыбнулся.

— Конечно, ты у меня самый близкий друг! – И уже с усмешкой. — Но убью обоих, если будет за что.

И не говоря больше не слова, Умар встал, потянулся и нырнул.

Прошло три дня, как Умар уехал на вахту. Гелани помнил обещанье, данное другу, но пока ещё ни разу Наташе даже не звонил.

Он расстался с Татьяной, повод для этого нашёлся сам. Гелани с Татьяной были на вечеринке у друзей. И так случилось, что туда же зашёл одноклассник Тани Сергей. Они весь вечер проговорили вдвоём. Гелани чувствовал себя очень неуютно. Пытался флиртовать с приглашёнными девчонками, но удовольствия от этого не получил, хотя парой телефонных номеров обзавёлся. Он чувствовал себя оскорблённым. В довершении ко всему, прощаясь с одноклассником, Татьяна его поцеловала. Гелани был в ярости, но устраивать скандал в гостях не стал. И уже в машине, пока ехали домой, он дал волю накипевшему. Они ссорились. Они ругались, как пара, прожившая вместе лет десять, – зло, с сарказмом… Подъехав к дому, Татьяна вышла, хлопнув дверью так, что стекла чуть не посыпались. Гелани выругался… И уже у себя дома, успокоив раздирающие его эмоции, резюмировал: «Вот и прекрасно! Как говорят русские: «Баба с возу — кобыле легче».

Желание Умара сбывалось.

Несколько дней спустя, после расставания с Татьяной, Гелани, помнивший обещание, данное другу, решил «заскочить на пару минут» к Наташе. Взяв букет цветов, красное вино и торт, без предварительного звонка поехал на квартиру к Умару, к Наташе.

Поднявшись на третий этаж, Гелани замер в нерешительности перед дверью. Он чувствовал себя «троянским конём», человеком, идущим в гости с тайным умыслом. Неискренность ему претила. Ему нравилась эта девушка, он видел, что её мысли также прекрасны и чисты, как и её лицо… Говорят же: «Глаза — зеркало души». Гелани вспомнил глаза Наташи – всегда весёлые, с лёгкой иронией и какими-то вечно скачущими искорками…

Сделав резкий выдох, как перед броском в бой, Гелани поднёс руку к дверному звонку, но не успел нажать на кнопку, как дверь распахнулась. На пороге стояла Наташа, точно такая же сияющая, как её и представлял только что Гелани.

— О! Гелани, какой приятный сюрприз! Наверное, я экстрасенс – зашла на кухню и вдруг почувствовала, что кто-то за моей дверью… Хочет войти… Очень сильное ощущение… Ты вовремя. Я собралась пить чай и не знала, чем бы себя побаловать. «Наполеон»! Прекрасно! Ты проходи, не стой в дверях. Просимо!

Она взяла торт и прошла на кухню. Гелани, несколько обескураженный и растерянный, с цветами и вином – за ней.

— Гелани, я слышала — вы с Татьяной поссорились?!

— Да, было дело… Уже успела сообщить?

— Не-е-ет! Она перестала заходить ко мне. Перестала звонить… Я ей позвонила… И уже в разговоре узнала, что вы в ссоре, и из-за этого у неё плохое настроение. Никого не хочет видеть. Может, давайте вместе куда-нибудь сходим? Посидим, развеемся немного…

— Нет, нет! Наташа, я зашёл не для того, чтоб ты нас мирила. Мы люди взрослые – сами разберемся… Прости! Я зашел тебя проведать. И с Таней… видеться … я ещё не готов.

— Ясно! Тогда чай с тортом?! Вино сегодня я что-то не очень… Спасибо за цветы, Гелани. Как ты догадался, что я люблю ромашки?

Наташа взяла букет и, не дожидаясь ответа, вышла из кухни. Через пару минут вернулась, неся цветы в простенькой вазе, своей формой напоминающей небольшой круглый аквариум. Поставив их на холодильник и полюбовавшись, принялась разливать чай.

— Гелани, не сиди – нарежь торт. Кстати, может быть, ты кофе хочешь? И если ты не возражаешь, давай посидим на кухне. Маленькое пространство сближает людей и тем самым располагает к доверительной беседе. И чего ты сидишь и молчишь? Где твои шутки? Зря вы с Таней… Помиритесь! Ладно-ладно, прости-прости…

— Ты мне не даёшь и слова вставить! Шучу, Наташа, шучу!

Гелани пил чай и не отводил глаз от Наташи. Глаза её горели каким-то невероятным задором, и она говорила и говорила… Иногда она забавно встряхивала головой, разбрасывая по плечам копну невероятно красивых светлых волос, ниспадающих волнами значительно ниже плеч. «Как норовистая кобылка», — мелькнуло в голове у Гелани. Когда она вставала за чем-нибудь, он зачарованно смотрел на изгиб её спины – изящной и маленькой. Шёлковый халатик цвета морской волны играл невероятными складками на её теле…

— Ге-ла-ни-и-и… Ты ещё здесь? Что с тобой?

— Извини, Наташа! Я засмотрелся. Ты так красива, что я жалею: почему я не скульптор или художник? Хотя… такую красоту не под силу создать человеку…

Наташа рассмеялась. Её звонкий смех, казалось, заполнил всё пространство этой маленькой квартирки, заискрился, наполняя восторгом мир и эти мгновения.

Гелани чувствовал в себе стойкое непреодолимое желание — подойти к этой девушке, обнять, зацеловать… Мир переворачивался в душе Гелани с ног на голову. Он, как истинный, каковым он себя и считал, охотник за женскими душами и сердцами, никогда не уводил женщин у друзей и товарищей… Гелани считал: мир велик, и в этом мире всегда найдётся свободное женское трепетное сердце, готовое ему открыться…

— Наташа, прости – засиделся. Поеду, пожалуй, домой. Поздно уже.

Гелани встал и быстро пошёл к двери. Прощаясь, он изменил своим обычным правилам и не решился поцеловать её в щёчку. Он уходил в полном смятении. «Бежал, как трус с поля боя», — думал он, заводя машину.

Наташа, смущённая столь неожиданно скомканным вечером, вернулась на кухню. Села за стол, минуту назад объединявший их с Гелани, даривший лёгкость общения и радость, но чай пить не стала, сидела, облокотившись о край стола. Услышав, как хлопнула дверца машины, подошла и посмотрела в окно. В наступившей темноте за окном только свет фар исчезающей за деревьями машины…

— А он мне нравится, он не такой, как Умар… — произнесла вслух девушка, — Гелани — доброжелательный, открытый… Интересно, какие бы у нас с ним были дети… Впрочем, это не важно, — оборвала себя Наташа.

Наташа вышла из детского сада.

Вот и закончился ещё один рабочий день. Послезавтра Умар возвращается с вахты. Наташа решила, что зайдёт в магазин и наберёт там всякой всячины. Приготовит что-нибудь вкусненькое к возвращению своего мужчины.

Наташа бродила по супермаркету, перебирала продукты, фантазируя, какой прекрасный будет стол. Фрукты, салаты, колбасы – всё отбиралось с особой тщательностью, под рецепты, созревшие в голове девушки. У вино-водочных полок Наташа застыла в некоторой растерянности. Что выбрать? Наташа долго перебирала, высматривая и вычитывая надписи на этикетках… Наконец, девушка сделала выбор в пользу терпкого красного вина «Букет Молдавии», решив, что оно как нельзя кстати подойдёт и к столу, и к их встрече. На выходе из супермаркета взяла такси.

Подъезжая к дому, заметила возле своего подъезда машину Гелани.

Гелани выскочил из машины с улыбкой в тридцать два зуба.

— Привет, Наташа! О! Сколько всего ты накупила…

Гелани помог взять пакеты из такси.

— Привет-привет… Ты меня пугаешь – что случилось, почему ты сидишь и ждёшь меня?

— Может быть, сначала поднимемся, занесём твои покупки… А потом поговорим. Мне нужна твоя помощь.

— Интересно… Ну, пошли-пошли… Ты как всегда вовремя! Я думала: как я с этими пакетами — сама… Таксиста просила, а он отказался – ему и так жарко! Прикипел к своему креслу, что ли? Лентяй!

— Куда тебе столько?! Ты хочешь, чтобы Умар объелся и умер?

— Смейся-смейся… Сам потом будешь облизывать пальчики и сетовать, что так мало!

Наташа взяла два пакета и пошла вперёд. Гелани, ухватив оставшиеся, прошёл бочком в подъездную дверь, за девушкой.

— Наташка, классные у тебя джинсики. Что там, на них написано… никак не разгляжу!

Наташа, остановившись на ступеньке, повернулась к Гелани.

— Гелани, по-моему, ты не туда смотришь! Ты со мной флиртуешь? Проходи, пожалуйста, дорогой, вперед. А то споткнёшься, чего доброго, и… разобьёшь в пакетах что-нибудь.

Гелани всё с той же улыбочкой, прижав Наташу пакетами к перилам, протиснулся вперёд.

Через несколько ступеней:

— Гелани, дорогой, между прочим, у тебя к штанам прилипла жвачка. Не смотришь, куда садишься…

Гелани покраснел и чертыхнулся. Мысленно обругал себя: надо мне было про эти джинсики… Но тут же нашёлся:

— Прекрасная, по-моему, Вы тоже не туда зрите!

Наташа рассмеялась.

— Прости, так уж получается! Я смотрю вперёд, а впереди — ты. Теперь можешь пропустить меня – мне дверь открывать.

Гелани сидел в комнате, ждал, когда Наташа разберётся с продуктами. От нечего делать озирался по сторонам, скользя взглядом по предметам, стенам… Старенькая квартирка Умара с появлением в ней Наташи преобразилась. Казалось, что она стала более солнечной, более светлой, хотя за окном также стоят стеной деревья, делая квартиру сумеречной. Благодаря Наташе, квартира наполнилась едва уловимым ароматом и почти мистическим ощущением душевности, уютом. Всё тоже, и, может быть, там же, но…

— Ну-с, молодой человек! Я свободна и готова Вас выслушать. За чаем, на кухне… Пошли? Давай-давай, пошли, попьём чаю, там всё и расскажешь…

— Собственно, Наташа, рассказывать нечего, — произнёс Гелани, помешивая ложкой сахар в бокале. – У нас корпоративная вечеринка. Вот я и подумал: может быть, ты согласишься составить мне компанию?

— Я бы с удовольствием, но ты видел сам, сколько я накупила… Мне надо готовить…

— Наташа, Умар ведь не завтра приезжает! Если хочешь, я тебе помогу приготовить…

— Смешно… Ты?! Мне?! Поможешь?!

— Да. Что смешного? Моя мама между прочим шеф-повар в ресторане. Ты не знала? И я в детстве часто пропадал у неё на работе. Многое что видел и многое что умею! Ну, пожалуйста!

— Да ты же белоручка, Гелани! Думаю, что не ошибусь, если скажу: ты, как и Умар, думаешь, что мужчина должен уметь приготовить одно и только одно блюдо – шашлык!

— Обижя-я-я-ешь, прекрасная! Я, как настоящий кавказский мужчина, умею готовить всё! Но особо – шашлык! Мясо слушается только мужчину!

— Ладно – убедил! Но обязательно поможешь! Не вздумай отвертеться! Причём, предоставлю тебе самую грязную работу – чистить картошку и прочую подобную задачку… А шеф-поваром буду я! Договорились? Во сколько и где?

— Так… через полтора часа – в девять! Давай, я за тобой заеду…

— Нет… нет! Я приеду сама. Ты только меня встреть.

— Договорились, красотка!

Нервно прогуливаясь перед входом в бежевом вечернем костюме, Гелани то и дело посматривал на часы. Но иногда он замирал, поглядывая на своё отражение в больших тонированных стёклах ресторана, поправляя безукоризненно сидящий на нём пиджак, приосаниваясь…

— Ну, наконец-то! – Гелани кинулся к подъехавшей машине, ещё издали завидев улыбающуюся мордашку Наташи. – Милая, а Вы не могли бы не опаздывать, или это элемент женского этикета?! Наши уже все собрались…

— А я не ваша! Я приглашённая! К тому же у меня уважительная причина…

— Пошли, пошли, родная. Пошли. О причинах потом…

— Стой! И ты мне ничего не скажешь о платье? Я только что его купила! На себя-то ты вон как посматриваешь в стёкла, Нарцисс ты наш!

— Правда?! Так заметно… – Гелани растерянно остановился и посмотрел на Наташу.

— Конечно! – Наташа рассмеялась, глядя в глупо-смущённое лицо Гелани. – Ну же! Смотри на меня, а не на своё отражение. Как?! Великолепное платье, правда?

— Гелани! Гелани, бери свою «распрекрасную» и входите – все в сборе, и надо закрыть двери от посторонних. – В приоткрытой двери показалась женщина в очках. – Ну что вы замерли? Входите же!

Гелани с Наташей быстро юркнули в распахнувшуюся зеркальную дверь.

Наташу обдало прохладой, и она рефлекторно сделала глубокий вдох. Блаженство медленно растекалось по телу… После яркого жаркого солнца на улице – прохлада ресторана и мягкий приглушённый свет…

Все рассаживались. Зал заполнился скрипами стульев, покашливаниями, звяканьями столовых приборов… И над всем этим висел говор, смех – мужские и женские голоса.

— Наташа! – Звал Гелани, стоя у стула и демонстративно вытянув руки в приглашающем жесте.

Негромко зазвучала музыка…

— Раз… раз… раз… Кажется, всё работает! – произнёс мешковатого вида мужчина в смокинге и нелепой красной бабочке, стоя у микрофона, в нише для музыкантов. Поблескивая лысой, будто отполированной, головой, он окинул спокойным взглядом зал.

— Все меня слышат? Вы знаете – мы славно потрудились и… столь вожделенный… наверное, долгожданный… ну, это не важно… контракт… теперь у нас в кармане. Теперь наша с вами задача грамотно, качественно и, главное, в срок выполнять поставки… — Мужчина замялся, поймав ироничный взгляд дамы, сидевшей недалеко от Наташи и с улыбкой посматривавшей на оратора. – Похоже, я что-то не то говорю… Ну, да ладно… Поздравляю вас, и веселимся!

Мужчина в красной бабочке прошёл к столу и сел рядом с ироничной дамой. Подняв рюмку, поймал обращённый на него взгляд Наташи и, проницательно на нее посмотрев, перевёл взгляд на Гелани, сидящего рядом с Наташей и оказывающего ей знаки внимания.

— Хорошо смотритесь! Славная будет пара, правда? – обратился он к сидящей рядом женщине. – Гелани, когда свадьба? А то я что-то давненько на свадьбах не гулял… За вас! – произнёс мужчина, не дожидаясь ответа и сверкая лысиной и улыбкой. Ловко опрокинув содержимое в рот, слегка поморщился и принялся деловито закусывать или кушать…

Вечеринка удалась на славу! Шутки, розыгрыши, караоке и танцы… Все устали и были горячи от принятого. Время стремительно приближалось к двум ночи. Наташа, уставшая, присела возле Гелани, в это время темпераментно спорившего с мужчиной в смокинге с расстёгнутым воротником рубашки и красной бабочкой, выглядывавшей из нагрудного кармана.

Наташа весь вечер пыталась ускальзывать от назойливого внимания брюнета, представившегося: «Желанная звезда всех дам – Карен». Вот и сейчас «Желанная звезда», расположившись за одним из столиков напротив, опрокидывал тосты за Наташу, поднимая руку с фужером и ловя её взгляд. Девушке всё это надоело и начало раздражать. Гелани, не замечая ничего, продолжал беседовать со своим боссом.

Наташа наклонилась к уху Гелани:

— Пошли домой! Я устала!

— Сейчас! Сейчас… подожди…

Гелани взял руку Наташи положил её в свою ладонь, а второй прикрыл сверху:

— Ещё полчасика, родная!

Девушка резко с раздражением выдернула руку и встала.

— Ты куда?

Девушка, не говоря ни слова, вышла в вестибюль с надеждой вызвать такси. В вестибюле у телефона уже стояли две женщины…

— Можно, я вызову такси…

— Если б это было так просто – ни одной свободной машины! Бред какой-то!

Неожиданно кто-то сзади обхватил Наташу за талию. Дохнуло спиртным.

— А, вот она где, моя ласточка!

— Ну-ка, отпусти! Отпусти, говорю…

— Карен, отстань от девушки. – Вступились за неё женщины. – Ты пьян. Иди, проспись.

— А, вот с ней, моей ласточкой, я и пойду спать…

— Отстань! Отпусти, тебе говорят!

— Да, ладно! Недотрога – можно подумать. Я же знаю, с кем Гелани ходит…

Карен прижимал девушку к себе всё сильнее.

— Поехали ко мне, ласточка, покувыркаемся! Тебе понравится! Я — воплощенье Аполлона и Амура в одном… стакане… — Криво хихикнул Карен.

Наташе стало противно: его небритая щека раздирала ей кожу, смрадное пьяное дыхание било ей в нос. Наташу от него уже тошнило, причём в прямом смысле слова… Слёзы брызнули из глаз. Она перестала сопротивляться и закрыла лицо руками.

— А ну, отпусти её, Карен!

Женщины разжали руки пьяного парня и оттолкнули его. На шум стали появляться люди, с любопытством взирая на происходящее. Прибежал и Гелани.

— Что случилось! Наташа, почему ты плачешь?

— Да вон, стоит «кадр»! – махнула одна из женщин в сторону Карена рукой. – Сейчас мы сходим в туалет – умоем, успокоим девчонку, и вам нужно ехать домой…

Ухмыляющийся Карен стоял, пошатываясь. Руки в карманах брюк, полы пиджака откинуты.

Гелани стремительно вырос возле Карена и схватил его за лацканы пиджака:

— Ты что сделал, придурок!

— Да, ладно тебе… — продолжая ухмыляться, произнёс Карен. – Просто мы немного недопоняли друг друга! Хочешь анекдот? Заходит в лифт кавказец, отец семейства, а там стоит маленькая девочка. – «Слюшяй, какой красивый! На тебе канн-фет-тку! Как тебе дэвочка звать?» Малышка отвечает: «Наташа!» Мужик сокрушается: «Слюшяй, такой маленький, а уже Наташа! Вай, вай.» – Карен захохотал, — Вот и мы — не поняли друг друга!

— …!

Вмешались сослуживцы и оттащили, успокаивая, Гелани от Карена.

— Гелани! Такси! Бери свою девушку и домой! Давай, давай… домой! — похлопывая по плечу, произнёс появившийся босс.

В такси ехали молча. Девушка отвернулась к окну и равнодушно смотрела на ночные улицы города. И только подъезжая к дому, Наташа произнесла:

— Я боюсь. Пойдём со мной! Он сказал, что знает, где я живу, и сегодня всё равно придёт…

— Наташа, брось! Это пьяный трёп: ничего он не знает! Нет, я домой…

— Гелани, пожалуйста… Пошли, посидишь немного и потом пойдёшь…

— Хорошо – идём. Надо же было так испортить вечер! Всё так хорошо шло и – бах! Конец! Вот придурок! Все мы, что ли, такими бываем…

Наташа и Гелани вошли в подъезд, хлопнув за собой дверью с кодовым замком. Каблучки Наташи простучали по гулкому подъезду. Щёлкнул замок открываемой двери квартиры. Они дома.

— Гелани, чай будешь?

— Нет! Ничего не хочу… Где меня положишь? Ужасно хочу спать!

— Хочешь, вот, на диване! А я кресло разложу…

— Нет – диван ваш, ты и спи. Брось мне что-нибудь на пол. Мне так будет удобней. Люблю половую жизнь…

Наташа постелила Гелани на полу, недалеко от дивана, почти возле самого телевизора. Он лёг, не раздеваясь, и моментально уснул.

Гелани снился сон. Бегали и кричали люди. Звякали мечи. Лошади вставали на дыбы. Кто-то больно ударил его по ноге…

— Что ты здесь развалился! До дома лень было дойти?!

Гелани, сонный, сел на постели, снизу-вверх глядя на бушующего над ним Умара. Наташа, завёрнутая в простыню, испуганно прижималась к стене под книжной полкой.

— А ты что на меня смотришь? Нельзя одну оставлять, да?! Как хорошо, что мы ещё не расписались. Нашла заменитель…

— Что сидишь? Вставай! – Раскрасневшийся от ярости Умар пнул Гелани по ноге. – Давай, быстро! Чтоб я вас здесь больше не видел! Обоих! – Заорал Умар, глядя на Наташу. От чего девушка, казалось, ещё больше вжалась в стену. – Быстро-о-о!

— Умар… — робко позвала его Наташа. – Послушай, милый! Всё не так, как ты понял…

— Молчи! Я едва себя сдерживаю! Читай по губам: я-не-хо-чу-тебя-больше-ви-де-е-ть!

Умар кинулся к шифоньеру и принялся охапками выбрасывать из него вещи Наташи. Вещи летели на пол. Он их давил ногами, ломая пластиковые плечики, на которых весела одежда. Умар топтал их своими запылёнными туфлями.

— Умар, послушай! – произнёс Гелани, поднявшись с постели. – Ты же видишь – я спал в одежде и на полу. Послушай, дай объяснить! Наташа вообще здесь не причём!

— Замолчи! Ничего не хочу слышать! Убирайтесь! Оба-а-а!

Умар, тяжело переводя дыхание, окинул красным помутневшим взором комнату. Рванул на своей шее ворот футболки, порвав её.

— Собирайтесь и уходите! Не хочу вас видеть! Ни-ко-гда! Вам две минуты на сборы…

Умар вышел из комнаты. И через секунду хлопнула, закрывшись, дверь на кухне.

Гелани сделал движение, желая выйти за Умаром… Но его остановила Наташа.

— Не надо! Не унижайся… Отвернись – мне нужно переодеться.

Переодевшись, она принесла сумки и стала не разбирая, запихивать вещи. Тяжело вздохнув, посмотрела на Гелани: «Помоги мне…»

Наташа и Гелани стояли возле подъезда. Удивление и растерянность застыли на их лицах. В глазах Наташи блестели слёзы.

— Ну, ладно… не плачь… Я виноват, не надо было тебя звать на вечеринку, прости. И надо было мне вчера уйти! Кто знал…

— Да причём, Гелани, здесь ты?! Это же ужас какой-то! Он даже не слушает. Вбил себе в голову…

Наташа разрыдалась. Гелани, подойдя к девушке, обнял, прижав её головку к своей груди, ласково поглаживал по спине.

— А что было бы, если бы мы расписались?! — всхлипывая, произнесла девушка. — Представляешь?! – Наташа, отстранив голову от груди утешавшего её мужчины, снизу вверх посмотрела ему в глаза. — Что он хочет? Чтобы я из дома нос никуда не показывала… Он же никому не верит! – Уткнувшись головой в грудь Гелани, Наташа, всхлипывая, продолжала говорить. — Что я сделала…

Гелани молчал – он казнил себя за вчерашнее… Сделанного не исправишь, надо лишь подождать – может быть, всё образуется…

Гелани вспомнил, как она смотрела на него только что заплаканными глазами. Его сердце наполнялось теплотой к этому прекрасному существу рядом. Ему захотелось её расцеловать…

— Наташа, идём, не будем здесь стоять.

— Куда я сейчас пойду?! Позорище какое!

— Наташа, пошли, поживёшь пока у меня…

— Что-о-о?! – Наташа отпрянула от Гелани. – Что ты такое говоришь?! Что-о…

— Да успокойся ты! Ты меня не поняла. У меня двухкомнатная квартира. Отдам тебе спальню. Поживёшь пока у меня, успокоишься… Потом и решим, как это исправлять. Прошу тебя, не отказывайся. Ты же знаешь – я тебя не обижу… Пойдём… пожалуйста…

Гелани взял две сумки, в которые уместилось всё имущество Наташи, и пошёл. Сделав несколько шагов, остановился, оглянулся на Наташу. Наташа стояла на том же месте, закрыв лицо руками, плакала. Гелани поставил сумки, вернулся к Наташе и, разведя её руки, взглянул ей в глаза:

— Доверься. Идем ко мне – всё будет хо-ро-шо…

Наташа, оттолкнув Гелани, пошла вперёд, и обернувшись:

— Да идите вы оба… знаете куда… — Выкрикнула она. Подобрала сумки и пошла, остановилась и прокричала, глядя в окно третьего этажа. — Трус несчастный! Сам себя боишься…

Наташа ушла. Гелани сел на скамью у подъезда, вздохнул…

Лёгкий ветерок шелестел листвой деревьев. Утреннее солнце, пробиваясь сквозь кроны солнечными зайчиками, липло на лицо и одежду, лаская лёгким и ласковым теплом. Порхавшие с ветки на ветку воробьи, наполняли воздух невероятной стрекотнёй. Всё вокруг радостно возвещало о своём пробуждении, ликуя и приветствуя новый день.

— Сегодня я вашу радость не разделяю… — буркнул под нос Гелани. Встал, озираясь по сторонам, и произнёс громко и театрально:

— А не пойти ли мне к морю, что-то давно я с ним не здоровался…

— Я спросил у ясеня: где моя любимая…- напевал, задумчиво морща лоб, Гелани, — Ясень не ответил мне, качая головой…

Море сонно плескалось у ног Гелани, ласково накатываясь на обросшие водорослями камни. Ветер, изредка вздрагивая, скользил по лицу. Гелани, стоя в вечернем мятом костюме, вдруг почувствовал себя неловко — солнце припекало, вокруг ходили и бегали люди в шортах и майках. Любители утренних купаний бултыхались в воде, нагретой за эти долгие и жаркие дни, и не остывающей даже ночью. Смутное беспокойство не покидало Гелани. «Как затишье перед бурей», — мелькнула мысль. Он вгляделся в горизонт — там, у кромки, у самого излома туманились облака: «Хоть бы дождь пошёл… он всё омоет, умоет и расставит по местам. Да… как в сказке!».

Гелани развернулся и пошёл обратной дорогой домой, поднимаясь по ступеням, сбегающим к морю. «Интересно, сколько здесь ступеней…», — вопрос был риторический, и считать не хотелось. Шагая по бетонным ступеням, Гелани напевал:

— «Я спросил у тополя…», что же я спросил у тополя? — И после паузы. — «Где моя любимая?» Где?! где?! — у подруги… У Татьяны, наверное! Привязалась же эта песня…

Гелани замолчал, переходя дорогу. Разогретый у асфальта воздух обдал жаркими вихрями от проезжавших машин. Откинув полы пиджака и вложив руки в карманы, шёл через буднично тихий парк домой.

Забывшись, опять замурлыкал всё ту же песню…

— «Друг ответил искренний, друг отве…», — подходя к своему подъезду, Гелани замер на полуслове…

— И что тебе ответил преданный друг?

На скамейке у подъезда, утопая в окружающей её зелени, сидела Наташа. Две её сумки аккуратно расположились рядом…

Поделиться:

1

На лестнице Наташа встретила соседа по комнате[1]Очевидно, описка — должно быть «по квартире»., барона Вольфа: поднимаясь тяжеловато по голым деревянным ступеням, он ладонью гладил перила и сквозь зубы посвистывал.

— Куда бежите, Наташа?

— В аптеку. Рецепт несу. Только что был доктор. Папе лучше.

— А! Вот это приятно…

Она мелькнула мимо, в шелестящем макинтоше, без шляпы.

Вольф посмотрел ей вслед, перегнувшись через перила: на миг увидел сверху ее гладкий девический пробор. Продолжая посвистывать, он поднялся на верхний этаж, бросил мокрый от дождя портфель на кровать, крепко, с удовольствием вымыл и вытер руки. Потом постучался к старику Хренову.

Хренов жил через коридор, в одной комнате с дочерью, причем Наташа спала на диване; в диване были удивительные пружины, перекатывающиеся и вздувающиеся металлическими кочками сквозь дряблый плюш. Был еще стол, некрашеный, покрытый газетой в чернильных пятнах. На нем валялись папиросные гильзы. Больной Хренов, маленький тощий старик в рубахе до пят, со скрипом юркнул обратно в постель и поднял на себя простынь, когда в дверь просунулась большая бритая голова Вольфа.

— Пожалуйста, очень рад, входите.

Старик трудно дышал[2]Здесь, по-видимому, пропущено несколько слов., и дверца ночного столика осталась полуоткрытой.

— Говорят, совсем поправляетесь, Алексей Иваныч, — сказал барон Вольф, усевшись у постели и хлопнув себя по коленям.

Хренов подал желтую, липкую руку, покачал головой.

— Мало ли что говорят… Я-то отлично знаю, что…

Он издал губами лопающийся звук.

— Ерунда, — весело отрезал <Вольф> и вынул из заднего кармана громадный серебряный портсигар. — Курить можно?

Он долго возился с зажигалкой, щелкая зубчатым винтом. Хренов прикрыл глаза: веки у него были синеватые, как лягушачьи пленки. Седая щетина облипала острый подбородок.

Он сказал, не открывая глаз:

— Так оно и будет. Двух сыновей убили, выкинули меня с Наташей из родного гнезда — теперь изволь помирать в чужом городе. Какая, в общем, глупость.

Вольф заговорил громко и отчетливо. Он говорил о том, что жить еще, слава Богу, Хренов будет долго, что в Россию все вернутся к весне с журавлями, и тут же рассказал случай из своего прошлого.

— Это было во время моих скитаний по Конго, — говорил он, и его крупная, склонная к полноте фигура слегка раскачивалась. — Да, в далеком Конго, дорогой мой Алексей Иваныч, в таких, знаете, дебрях… Представьте себе лесную деревню, черные женщины с длинными грудями — и между хижин, черных, как каракуль, — блеск воды. Там под исполинским деревом — зовется оно кируко — оранжевые плоды, как резиновые мячики, и ночью, в стволе, как бы шум моря. Была у меня долгая беседа с местным царьком. Переводчиком был один бельгийский инженер — тоже любопытный человек. Клялся, между прочим, что в 1895 году[3]В это время Конго находилось под властью бельгийского короля Леопольда II, финансировавшего экспедицию прославленного путешественника Генри М. Стэнли в Центральную Африку. Упомянутое Набоковым о. Танганьики также было исследовано Стэнли. видел в болотах неподалеку от Танганьики ихтиозавра. А царек был измалеван кобальтом, увешан кольцами, жирный, с животом, как желе. И вот, что оказалось, — Вольф, смакуя свой рас<сказ>, улыбнулся, поглаживая голубую свою голову, и влажные глаза <его> стали задумчивы.

— Наташа вернулась, — тихо и твердо вставил Хренов, не поднимая век.

Вольф, мгновенно порозовев, оглянулся. Через мгновение где-то далеко звякнула задвижка входной двери, затем по коридору зашелестели шаги.

— Ну как, папочка…

Вольф встал и с притворной развязностью сказал: «Отец ваш совершенно здоров, я не понимаю, отчего он лежит… Я собирался рассказать ему об одном африканском колдуне».

Наташа улыбнулась отцу и стала разворачивать лекарство.

— Дождь идет, — сказала она негромко. — Ужасно скверная погода.

Как это всегда бывает, другие посмотрели в окно. У Хренова при этом напряглась на шее сизая жила — потом он снова откинул голову на подушки.

Наташа, надув губы, считала капли, и ее ресницы в такт мигали. Темные гладкие волосы были в бисере дождя, под глазами синели прелестные тени.

2

Вернувшись к себе, Вольф долго ходил по комнате, растерянно и счастливо улыбался, тяжело падал то в кресло, то на край постели, зачем-то отворил окно и поглядел в темный журчащий двор внизу. И, наконец, судорожно пожав плечом, надел шляпу и вышел.

Старик Хренов, который сидел, скрючившись, на диване, пока Наташа поправляла ему на ночь постель, заметил без выражения, вполголоса:

— Вольф ушел ужинать.

Потом вздохнул и плотнее закутался в одеяло.

— Готово, — сказала Наташа. — Лезь обратно, папочка.

Кругом был вечерний мокрый город, черные потоки улиц, подвижные, блестящие купола зонтиков, огонь витрин, стекающий в асфальт. Вместе с дождем лилась ночь, наполняла глубокие дворы, дрожала в глазах тонконогих проституток, медленно гулявших взад и вперед на людных перекрестках. И где-то нави<сали?>, зажигались быстрой чередой круговые лампионы рекламы, словно вращалось световое колесо.

К ночи у Хренова поднялась температура — градусник был теплый, живой, столбик ртути высоко влез по красной лесенке. Долго он бормотал что-то непонятное, кусал губы и покачи<вал> головой, потом уснул. Наташа разделась при вялом пламени свечки, в темном стекле окна увидела свое отражение: бледную тонкую шею, темную косу, упавшую через ключицу. Так она постояла в нежно<м> оцепенении, и вдруг показалось ей, что комната, с диваном, со столом, усеянным папиросными гильзами, с кроватью, на которой, открыв рот, беспокойно спит остроносый, потный старик, тронулась, и вот плывет, как палуба, в черную ночь. Тогда она вздохнула, провела ладонью по голому теплому плечу и, легко уносимая головокружением, опустилась на диван. Потом, смутно улыбаясь, стал<а> отворачивать, стягивая с ног, шелковые старые чулки, заплатанные во многих местах, — и опять поплыла комната, и казалось, что кто-то горячо дует ей в шею, в затылок. Она широко раскрыла глаза — длинные, темные, с голубоватым блеском на белках. Осенняя муха заверте<лась> вокруг свечи и жуж<ж>ащей черной горошинк<ой> стукнулась об стену. Наташа медленно вползла под одея<ло> и вытянулась, ощущая, словно со стороны, теплоту своего тела, длинных ляжек, голых рук, закинуты<х> под голову. Ей было лень потушить свечу, лень спугнуть шелковые мурашки, от которых невольно сжимались колени и закрывались глаза. Хренов тяжело охнул и поднял во сне одну руку. Рука упала как мертвая. Наташа привстала, подула на свечу. Разноцветные круги поплыли перед глазами.

«Удивительно мне хорошо», — подумала она и рассмеялась в подушку. Теперь она лежала, вся сложившись, и казалась себе самой необыкновенно маленькой, и в голове все мысли были, как теплые искры, <они> мягко рассыпались, скользили. Только стала она засыпать, как дремоту ее расколол неистовый, гортанный крик.

— Папочка, папа, что такое?

Она пошарила по столу, зажгла свечку.

Хренов сидел на постели, бурно дышал, вцепившись пальцами в ворот рубашки. Несколько минут до того он проснулся — и замер от ужаса, приняв светящийся циферблат часов, лежащих рядом на стуле, за ружейное дуло, неподвижно направленное на него. Он ждал выстрела, не смел шевельнуться — а потом не выдержал — закричал.{1} Теперь он смотрел на дочь, мигая, с дрожащей улыбкой.

— Папочка, успокойся, ничего…

Она, нежно шурша босыми ногами, оправила ему подушки, тронула липкий, холодный от поту, лоб. Он с глубоким вздохом, все еще вздрагивая, отвернулся к стене, пробормотал:

— Всех, всех… Меня тоже. Это кошмарно… Нельзя.

И заснул, словно куда-то провалился.

Наташа снова легла — диван стал еще ухабистей, пружины давили то в бок, то в лопатки, но, наконец, она устроилась, поплыла в тот прерванный, невероятно милый сон, который она еще чувствовала, но уже не помнила. Потом, на рассвете, проснулась опять. Отец звал ее.

— Наташа, мне нехорошо… Дай попить.

Она, чуть пошатываясь спросонья, пронизанная синеватым рассветом, двинулась к руко<мо>йник<у>, зазвенела графином.

Хренов жадно и тяжело выпил. Сказал:

— Это ужасно, если я никогда не вернусь.

— Поспи, папочка, постарайся еще поспать.

Наташа накинула фланелевый халатик, присела у изножья отцовской постели. Он повторил несколько раз: «Это ужасно». Потом испуганно улыбнулся.

— Мне все кажется, Наташа, что я иду через нашу деревню. Помнишь, там, у реки, где лесопильня. И трудно идти. Опилки, знаешь. Опилки и песок. Вязнут ноги. Щекотно. Вот мы когда-то ездили за границу…

Он наморщил лоб, с трудом следя за ходом собственной спотыкающейся мысли…

Наташа вспомнила необыкновенно живо, какой он был тогда, светлую бородку вспомни<ла>, серые замшевые перчатки, клетчатое дорожное кепи, чем-то напоминавшее резиновый мешок для губки, — и вдруг почувствовала, что сейчас заплачет.

— Да. Вот значит как, — безучаст<но> протянул Хренов, глядя в туман рассвета.

— Поспи еще, папочка. Я все помню…

Он неловко отпил воды, потер руками лицо, откинулся на подушки.

Во дворе судорожно и сладос<трастно?> кричал петух…

3

Когда утром, около одиннадцати, Вольф постучал к Хреновым, в комнате испуганно звякнула посуда, пролился Наташин смех — и через мгновенье она выскользнула в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Я так рада — папе сегодня куда лучше.

Она была в белой блузке, в бежевой юбке с пуговиц<ами> вдоль бедра. Длинные блестящие глаза ее были счастливы.

— Страшно беспокойная ночь, — продолжала быстро Наташа, — а теперь он совсем свежий, температура нормальная. Решил даже встать. Сейчас умыла его.

— Сегодня — солнце, — сказал Вольф таинственно. — Я не пошел на службу…

Они стояли в полутемном коридоре, прислонившись к стене, и не знали о чем еще говорить.

— Знаете что, Наташа, — вдруг решился Вольф, отталкиваясь широкой мягкой спиной от стены и глубоко засунув руки в карманы серых мятых штанов. — Давайте поедем сегодня за город. К шести будем дома. А?

Наташа стояла, тоже <прижимаясь> к стене плечом и тоже слегка отталкиваясь.

— Как же я оставлю папу? Впрочем…

Вольф вдруг повеселел.

— Наташа, милая, ну, пожалуйста… Ведь ваш батюшка сегодня здоров. Да и хозяйка рядо<м>, если что нужно…

— Да, это правда, — протянула Наташа. — Я ему скажу.

И, плеснув юбкой, повернула обратно в комнату.

Хренов, одетый, но без воротничков, слабо шарил по столу <руками>.

— Ты, Наташа, вчера газеты забыла купить. Эх ты…

Наташа повозилась со спиртовкой, заварила чай.

— Папочка, я сегодня хочу поехать за город, Вольф предложил.

— Душенька, конечно, поезжай, — сказал Хренов, и синие белк<и> глаз его налились слезами. — Мне, право, сегодня лучше. Только слабость идиотская…

Когда Наташа ушла, он опять медленно зашарил по комнате, все ища чего-то… Попробовал отодвинуть диван — тихо крякал. Потом заглянул под него — лег ничком на пол, да так и остался, голова тошно закружилась. Медле<нно>, с усилием встав опять на ноги, он дотащил<ся> до постели, лег… И снова ему показалось, что он идет через какой-то мост, шумит лесопильня, плывут желтые стволы и ноги глубоко вязнут в сырых опилках, и прохладный ветер с реки дует, прохватывает насквозь…

4

— Путешествия, да… Ах, Наташа, я иногда чувствовал себя богом. Я видел на Цейлоне Дворец Теней и дробью бил крохотных изумрудных птиц на Мадагаскаре. Туземцы тамошние носят ожерелья из позвонков и странно так поют, ночью, на взморье. Словно музыкальные шакалы. Я жил в палатке неподалеку от Таматавы, где по утрам земля красная, а море — темно-синее. Я не могу описать вам это море.

Вольф замолк, тихо подкидывая сосновую шишку. Потом провел пухлой ладонью по лиц<у> сверху вниз и рассмеялся.

— А вот теперь я — нищий, застрял в самом неудачном из всех европейских городов, день-деньской, как тюря, сижу в конторе, вечером жую хлеб с колбасой в шоферском кабаке. А было время…

Наташа лежала навзничь, раскинув локти, и смотрела, как озаренные вершины сосен тихо ходят в бледно-бирюзо<вой> вышине. Она вглядывала<сь> в это небо, и тогда кружи<лись>, мерца<ли>, сыпались ей в глаза светлые точки. А по временам что-то перелетало с сосны на сосну — золотая <судорога?>. Рядом, у скрещенных ног ее, сидел барон Вольф, в просторном своем сером костюме и, нагнув бритую голову, все подкидывал сухую шишку.

Наташа вздохнула.

— В Средние века, — сказала она, глядя на верхушки сосен, — меня бы сожгли или бы приобщили к святым. У меня бывают странные ощущения. Вроде э<к>стаза. Я тогда — совсем легкая, и плыву куда-то, и всё понимаю — жизнь, смерть, всё… Раз, когда мне было лет десять, я сидела в столовой и рисовала что-то. Потом я устала и задумалась. И вдруг очень поспешно вошла женщина, босая, в синих блеклых одеждах, с большим, тяжелым животом, а лицо худое, маленько<е>, желтое, с необыкновенно ласковыми <?>, необыкновенно таинственными <?> глазами… Прошла поспешно женщина, не взглянув на меня, прошла и скрылась в соседней комнате. Я не испугалась, почему-то подумала, что она пришла мыть полы. Эту женщину я никогда больше не встре<чала> — но знаете, кто это была… Богоматерь.

Вольф улыбнулся.

— Почему вы так думаете, Наташа?

— Я знаю. Она мне приснилась потом, через пять лет, — и держала ребенка, а у ног ее сидели, облокотившись, херувимы — совсем как у Рафа<эля> — но живые. И, кроме того, у меня бывают другие — маленькие, совсем маленькие видения. Когда в Моск<ве> забрали отца и я осталась одна в доме, то такая вещь случилась: на письменном столе был медный колоколец, из тех, которые подвешивают коровам в Тироле. И вдруг он поднялся на воздух, зазвенел и упал. Такого дивного чистого звука я никогда…

Вольф странно посмотрел не нее. Потом далеко кинул шишку и проговорил холодным, глухим голосом.

— Мне нужно вам сказать, кое-что, Наташа. Вот: ни в Африке, ни в Индии я никогда не бывал. Это все вранье. Мне сейчас под тридцать, но кроме двух-трех русских городов, дюжины деревень да вот этой глупой страны, я ничего не видал. Простите меня.

Он уныло улыбнулся. Ему вдруг стало нестерпимо жаль громадных своих фантазий, которыми он с детства жил.

Было сухо и тепло, по-осеннему. Сосны чуть скрипели, качались золотистые их верхушк<и>.

— Муравьи, — сказала Наташа, привстав и похло<пы>вая себя по юбке, по чулкам. — Мы сидели на муравьях.

— Вы меня очень презираете? — спросил Вольф.

Она рассмеялась.

— Глупости какие. Ведь мы с вами квиты. Все то, <что> я говорила вам об экст<азе>, о Богоматери, о колокольчике, — все это тоже фантазии. Я это как-то придумала, и потом, конечно, мне казалось, что так было на самом деле…

— Вот именно, — сказал Вольф, просияв.

— Расскажите еще что-нибудь из ваших путешествий, — деловито, без лукавства попросила Наташа.

Вольф привы<чным> движ<ением> вынул свой солидный портсигар.

— К вашим услугам. Однажды, когда я плыл на шхуне из Борнео к Суматре…

5

Мягкий скат шел к озеру. Столбики деревянной пристани серыми спиралями отражались в воде. За озером были те же темные сосновые леса — но кое-где просвечивал белый ствол, желтый дымок: березка. По темно-бирюзовой воде плыли отблески облаков — и Наташе вдруг показалось, что они в России, что нельзя быть вне России, когда такое горячее счастье сжимает горло, — а счастлива она была потому, что Вольф говорил такие великолепные глупости, мечет, ухая, плоски<е> камешки, которые, как по волшебству, скользят и скачут по воде. В этот будний день никого людей не видно было — только изредка доносились облачки восклицаний и смеха, а по озеру реяло белое крыло, парус яхты.

Они долго шли берегом, взбегали на скользкие скаты, отыскали тропинку, где черной сыростью пахнуло от кустов ореш<ника>. Немного дальше, у самой воды, было кафе — совершенно пустынное, даже ни прислуги, ни посетителей, словно где-то случился пожар, и все побежали смотреть, унося с собою свои кружки и тарелки. Вольф и Наташа обошли его кругом. Потом сели за пустой столик и притворились, что пьют и едят, что играет оркестр. И пока они так шутили, Наташе вдруг отчетливо послышалось, что действитель<но> звучит < слово нрзб. > духовая музыка, и тогда она с таинственной улыбкой встрепенулась, побежала вдоль берега, и барон Вольф тяжело и мягко метнулся следом за ней, крича: «Подождите, Наташа, мы же не расплатились!».

Потом они нашли яблочно-зеленую поляну, отороченную осокой, сквозь которую жидким золотом горела на солнце вода, и Наташа, жмурясь и раздувая ноздри, повторила несколько раз:

— Боже мой, как хорошо…

Вольф обиделся на эхо, которое не откликалось, и замолк, и в это воздушное солнечное мгновение у широкого озера какая-то грусть пролетела, как певучий жук.

Наташа поморщилась и сказала:

— Мне почему-то кажется, что папе опять хуже. Может быть, я напрасно оставила его.

Вольф вспомнил худые, лоснистые, в седой щетине ноги старика, когда тот вскакивал обратно в постель. Подумал: «А вдруг он как раз сегодня и умрет?». Громко и бодро сказал:

— Да что вы, Наташа, он теперь здоров.

— Я тоже так думаю, — проговорила она и повеселела снова.

Вольф скинул пиджак: от его плотного тела в полосатой рубашке пахнуло мягким жаром, и шел он совсем рядом с Наташей; она глядела прямо перед собой, и <ей> приятно было чувствов<ать> эту теплоту, что шагает рядом.

— Как мечтаю, ах, как мечтаю, Наташа, — говорил он, взмахивая свистящим прутиком. — И ведь разве я лгу, когда я выдаю фантазии мои за правду<?> Приятель был у меня, он прослужил три года в Бомбее. Бомбей? Господи! Музыка географического названия. В одном этом слове есть что-то гигантское, солнечные бомбы, барабаны. Но, представьте себе, Наташа, этот мой приятель ничего не мог рассказать, ничего не помнил, кроме служебных дрязг, жары, лихорадки да жены какого-то британского полковника. Кто же из нас двоих действительно побывал в Индии… Разумеется, я. Бомбей, Сингапур… Вот я, например, помню…

Наташа шла у самой воды, так что детские волны озера всплескивали к ее ногам. Где-то за лесом, как по струне, прошел поезд — и оба прислушались. День стал чуть золотистее, чуть мягче, и посинели леса по той стороне озера.

У вокзала Вольф купил бумажный мешок со сливами, но они оказались кислыми. Сидя в поезде, в пустом деревянном отделении, он ежеминутно выбрас<ывал> их из окна — и все жалел, что не украл где-нибудь в кафе тех картонных кружков, на которые ставят круж<ки> с пивом.

— Они так хорошо летят, Наташа. Как птица. Просто прелесть.

Наташа устала; она <жмурилась?>, и тогда снова, как ночью, обхватывало и поднимало ее чувство головокружительной легкости.

— Когда я буду рассказывать папе о нашей прогулке, не перебивайте и не поправляйте меня. Я буду, вероятно, говорить о том, чего мы не видели вовсе — о всяких маленьких чудесах. Он поймет.

Приехав обратно в город, они пошли домой пешком. Барон Вольф как-то присмирел — и морщился от хищных звуков автомобильных гудков. А Наташа шла, как на парусах, — словно усталость ее поднимала, окрыляла ее, делала ее невесомой — и <Вольф?> ей казался весь синим, как вечер. За один квартал до дома Вольф вдруг остановился. Наташа легко пролетела вперед. Потом стала тоже. Обернулась. Вольф, подняв плечи и глубоко засунув руки в карманы просторных штанов, согнув по-<бычьи?> голубую голову свою, — сказал: «Наташа — вниманье». Он посмотрел вбок и сказал, что любит ее. Тотчас же повернулся, быстро пошел от нее и с <деловитым?> видом завернул в табачную лавку.

Наташа постояла немного, словно пови<снув?> в воздухе, и потом тихо пошла к дому. «И это я скажу отцу», — подумала она, двигаясь вперед в каком-то синем тумане счастья, среди которого фонари зажигались, как драгоценные камни. Она почувствовала, что слабеет, что по спине скользят тихие горячие волны. Когда она очути<лась> у дома, она увидела, как ее отец в черном пиджаке, прикрыв одной рукой отсутствие воротничка и в другой раскачивая дверн<ые> ключи, торопливо вышел и направился, чуть горбясь в тумане вечера, к будке газетчицы.

— Папочка, — позвала она и пошла за ним. Он остановился на краю панели и глянул со знакомой, чуть лукавой улыбкой, нагнув голову набок. — Совсем седой петушок. Ах, ты не должен выходить, — сказала Наташа.

Отец ее нагнул голову в другую сторону и очень тихо, очень взволнованно сказал:

— Душенька, сегодня в газете есть что-то изумительное. Только вот я деньги забыл. Сбегай за ними наверх. Я подожду.

Она толкнула дверь, сердясь на отца, и вместе с тем радуясь, что он такой бодрый. По лестнице она поднялась быстро, воздушно, как во сне. Вошла в коридор. Торопилась. «Он там еще простудится, ожидая меня».

Коридор почему-то был освещен. Наташа подошла к своей двери и одновременно услышала за ней свист тихих голосов. Быстро отворила. На столе стояла керосиновая ла<м>па и сильно коптила. Хозяйка, горничная, какой-то незнакомый человек загораживали постель. Все обернулись, когда Наташа вошла, и хозяйка, охнув, хлынула к ней…

Только тогда Наташа заметила, что на постели лежит отец, — совсем не такой, каким она видела его только что: маленький < слово нрзб. > старик с восковым носом.

Вл. Сирин

25–26.VIII.21<?>[4]У Б. Бойда в книге «Владимир Набоков: русские годы» указана дата 22–26 августа 1924 — прим. верстальщика fb2

Два дня из жизни Наташи 1часть

1 часть

Наташа смотрела в окно, капли дождя медленно стекали по стеклу. В квартире было тихо, лишь старые часы отбивали секунды. Кот Барсик лежал у неё на коленях изредка выпуская коготки. Он довольно урчал и подставлял ушко. Наташа гладила его мягкую шёрстку и улыбалась. Молния осветила небо.
— Раз, два, три, четыре… — сосчитала она и услышала раскат грома.
— Совсем близко гроза, — сказала она Барсику.
Ветер раскачивал деревья, сталкивал провода, и они рассыпали искры вокруг.
— Так не хочется завтра в школу… Опять стих задали учить, сейчас выучу, если не забуду…
Молнии сверкали всё ярче, и гром гремел, казалось, прямо над их домом.
— Смотри, Барсик, что делается! Вот это ливень!
Так она и просидела до позднего вечера всё, вглядываясь в окно и уносясь мысленно куда-то очень далеко…
Родители уже давно спали. В её комнату заходили редко, будто ощущая, что она не любит когда вторгаются в её мир. Барсик свернулся клубочком в кресле и смешно сопел. Наташа открыла балконную дверь и вышла на балкон. Повеяло свежестью и прохладой. Ветер обдувал её.
— Вот постою здесь всю ночь, может, и заболею,- с надеждой подумала она.
Уснув только по утро, она с трудом открыла глаза, чувствуя, что её кто-то осторожно трогает за плечо.
— Опять не спала ночью? – спросила мама. – Вставай, в школу пора собираться.
Девочка потянулась, безразлично посмотрела на маму и встала.
— Давай скорее! Опоздаешь, и снова запишут в дневнике, там и так уже места нет живого. Что мне с тобой делать? Ты же девочка. Седьмой класс уже, а ты как маленькая,- возмущалась мама.
Наташа собрала книжки, наспех умылась, взяла бутерброд с собой и пошла в школу.
По дороге в школу она постояла немного возле большой лужи, разглядывая, как в ней плавают только что упавшие листочки.
Кинула в неё камушек и посчитала, сколько кругов разошлось от него.
В школе было тихо, урок давно начался. Наташа подошла к кабинету математики, прислушалась. Хорошо поставленным голосом Елена Альбертовна рассказывала новую тему. Немного постояв в коридоре, девочка постучала в дверь и вошла.
— Соколова, неужели ты к первому уроку дошла? – спросила учитель и улыбнулась.
— Извините, можно…
— Можно, иди, садись. Что мне с тобой делать, ума не приложу? Домашнее задание сделала, я надеюсь?
— Что простите?
— Ты издеваешься? Я спросила — домашнее сделала?
— Нет… Но могу сделать сейчас если надо…
В классе послышался смех.
— Тихо! Хорошо иди к доске и делай. Задача сорок два страница двадцать восемь.
Наташа подошла к доске открыла учебник и стала писать решение задачи. Быстро, чётко, без остановки.
— Всё, — сказала она через три минуты.
— Правильно. Ну, вот скажи, а дома нельзя было это сделать?
— Можно.
— Почему же не делаешь?
— Не знаю… Забываю…
— Садись.
Через несколько минут прозвенел звонок. Дети стали шуметь, собирать учебники.
Наташа взяла свою сумку и спросила у соседа по парте, — Серёжа, какой урок хоть следующий?
— Русская литература, ты стих выучила? – спросил он и улыбнулся, заранее зная ответ.
— Нет… Но хотела ещё и Барсику сказала что надо выучить. А какой стих?
— Соколова ты меня убиваешь! Ты даже не знаешь какой? – Серёжа уже смеялся во весь рот. – Вот смотри на полторы страницы.
— Хорошо, — спокойно сказала девочка, взяла учебник, подошла к доске и стала писать на ней стих.
— Ты что делаешь? Совсем уже свихнулась! – Возмутилась Катя Быкова.
— Отойди, не мешай мне. У меня и так уже три в четверти светит, а тут ещё этот стих дурацкий.
— Учить просто надо иногда!
В класс вошла учитель Ольга Борисовна. Она уверенной походкой подошла к столу, села, поправила огромные очки.
— Так, ребята, начнём урок. Я задавала вам выучить стихотворение Лермонтова. Начнем с конца журнала. Итак…
На удивление и радость учителя весь класс рассказал стих на отлично.
— Ну молодцы! И Соколова даже выучила! Просто нет слов… Порадовали не ожидала! – восхищалась она, с изумлением глядя на стройный ряд пятёрок в журнале.
Прозвенел звонок. Наташа подошла к доске и быстро стала её вытирать.
— Наташа я тебя не узнаю, ты прямо сегодня такая молодец и стих выучила и доску вытираешь.
— Стараюсь, Ольга Борисовна.
Следующий урок был урок истории. Для Наташи это было испытание, ничего более нудного и скучного она не представляла. Урок вел Сергей Васильевич, скрипучим голосом он рассказывал о великом вожде. Наташа зевала и смотрела в окно.
— Соколова! Соколова!! Соколова!!! Стукните её кто-нибудь в конце то концов!
Все смеялись, смотря, как покраснел учитель, пытаясь докричаться до Наташи. Серёжа больно наступил ей на ногу.
— Ай! – подпрыгнула девочка. – Что смешного?
— Очнулась? Наконец-то! Что мне с тобой делать? Ты где летаешь? Иди к доске расскажи нам сегодняшнюю тему о В.И.Ленине.
Наташа медленно подошла к доске, посмотрела на гипсовый бюст вождя, скривилась…
— А что о нем рассказывать?
— Всё, что знаешь.
— Ленин наш дедушка, отец, брат, сват и по совместительству вождь…
— Соколова! Ты что несёшь? Да… тебя… да… твоих родителей!! Вон из класса!!!
Наташа спокойно вышла и села в коридоре на подоконник. По коридору шёл учитель английского языка Юрий Николаевич, он улыбнулся.
— Что опять выгнали?
Наташа махнула головой.
— История?
— Да…
— Понятно… Пошли в кабинет английского, всё равно у вас мой урок следующий, а у меня сейчас окно.
Наташа спрыгнула с подоконника и вошла в кабинет.
— Домашнее сделала? Что молчишь? Ну, делай, пока время есть.
— Хорошо, сейчас сделаю.
— Слушай, тебе, что вообще всё равно как ты учишься? Ты же умная девчонка, а учится не хочешь, абсолютно, почему?
— Не интересно… скучно… тупо…
— Что с тобой делать?
— Вот, все только и думают, что со мной делать, — улыбнулась девочка.
— На, вот текст переводи и чур в окно не смотреть! Только в учебник, окей?
— Окей. Можно я только выйду на минуточку очень надо…
— Иди, только не долго.
Наташа вышла, походила по коридору, заглянула в подсобку к техничкам, набрала полные карманы мела. Пошла в туалет на первом этаже.
— Скукотища!
Она взяла кусок пластмассовой линейки обмотала его бумагой, достала спички, подожгла и кинула через вентиляцию в туалет к мальчишкам. Через пару минут по коридору разнесся едкий запах пластмассы.
Наташа быстро поднялась по лестнице вошла в кабинет и стала переводить текст. На перемене одноклассники смеялись.
— Соколова, твоя работа? Там весь первый этаж в дыму, — спросил Серёжа.
— Я английский перевожу, что не видишь? Буду я фигнёй страдать.
— Ну да… Завуч теперь всех пацанов вызовет к директору, это же в нашем туалете, — он говорил и улыбался.
— Во именно! Я тут причём? – улыбнулась ему в ответ Наташа.
Английский прошёл спокойно, а следующим уроком была музыка. Этот урок Наташа любила. Учитель музыки Владимир Иванович играл на баяне, много рассказывал о композиторах. Он часто доставал из шкафа старенький проигрыватель с пластинками и все слушали классическую музыку, после прослушивания он спрашивал, каждого какие образы вызвала музыка. Это было интересно, и Наташа всегда с радостью ждала урок музыки. На дом Владимир Иванович всегда задавал выучить какую-то песню и в конце урока все выходили к доске и хором пели песню. Учитель внимательно следил кто как поёт и выставлял оценки. Наташа пела всегда одну и ту же песню.
— Сто сорок пять, два, один, восемь, триста двадцать два…
Стояла она в сторонке, рот открывала в ритм, так что пятёрка в дневнике была почти заслуженна.
Последним уроком была физика. Учитель забрала все учебники, тетради, оставила только ручки и выдала всем по двойному листу.
— Так, сегодня пишем контрольную, не отвлекайтесь и не списывайте, я прослежу…
Наташа сидела на первой парте прямо напротив учителя и спокойно листала огромную энциклопедию по физике у себя на коленях. Взгляд учителя блуждал по классу, выискивая шпаргалки.
— Катя! Я всё вижу! На стол! – скомандовала она, увидев, как Катя Быкова списывает со шпаргалки.
Наташа написала всё, что было заданно по контрольной, и аккуратно примостила энциклопедию в отверстие учительского стола.
Уроки закончились, домой идти не хотелось. Девочка шла по коридору и остановилась возле кабинета истории. Она посмотрела по сторонам, все разошлись. Наташа вошла в кабинет. Никого.
— Так… Завтра урок истории первый, надо не опоздать, — сказала она, выходя из кабинета. Настроение поднялось, появилось желание завтра идти в школу.
Дома Наташа переоделась, накормила Барсика и вышла на балкон. Этажом ниже жила пожилая вечно чем-то недовольная женщина. Она стояла на балконе и ворчала.
— Эй, ты там! Цветы свои будешь поливать, смотри, чтоб мне вода на голову не лилась! Ты слышишь? Что за дети пошли? Хамы, бездельники! – женщина всё кричала и кричала.
Наташа зашла в свою комнату, взяла из клетки крысу Алиску, привязала её за хвост к резинке, проверила прочность. Обмотала резинку ещё и вокруг животика и спустила её прямо перед лицом ворчливой женщины. Крыса извивалась и пищала. Женщина ойкнула… Послышался грохот, что-то разбилось, что-то рассыпалось. Наташа подняла Алиску обратно и закрыла балконную дверь.
— Ну, ну, не пищи, извини, ну уж сильно она меня достала. Что тут у тебя, всё нормально? – девочка внимательно осмотрела крысу, отвязала её и пустила в клетку.
Через какое-то время во дворе послышался вой сирены. Наташа посмотрела в окно, возле подъезда стояла скорая помощь. Наташа вышла из квартиры этажом ниже слышались голоса.
-Даже не знаю что случилось. Мама стояла на балконе и вдруг упала, потеряла сознание. Может сердце?
Девочка зашла обратно в квартиру, посмотрела в окно, как бедную женщину под руки повели к скорой и увезли.
— Ну, дня два трогать не будут, — сказала она Барсику.
Родители работали в конструкторском бюро, конец месяца всегда был напряжённый, приходили они поздно. Папа главный конструктор, мама его помощник. Даже дома всё было завалено чертежами, схемами, справочниками. В кабинете у папы стоял огромный кульман с всевозможными лекалами, линейками, карандашами. Наташа немного порисовала, почитала. Вечером она просто стояла на балконе смотрела на звёзды и сочиняла стихи…
— Так завтра в школе надо хоть немного повеселиться, — подумала девочка и улыбнулась, — Барсик, пошли спать.

https://www.chitalnya.ru/work/557779/ 2 часть

Ч 182 Нaтaшa Элeн и вce-вce-вce))) / ЛАЙФХАК

Фoтo из интepнeтa. Щёткa из кoмплeктa ДК-4

Фoтo из интepнeтa. Щёткa из кoмплeктa ДК-4

Нaчaлo здecь.

Пpeдыдущaя чacть здecь.

Стaтья-нaвигaция пo кaнaлу здecь.

Суббoтнee утpo. Пocлe зaвтpaкa Нaтaшa, взяв c coбoй caнинcтpуктopa, oтпpaвилacь пo пoдpaздeлeниям.

-Снaчaлa пoйдём в peмpoту и РМО, — paccуждaлa Нaтaшa, — oни ближe вcex. Пoтoм пo дивизиoнaм пoйдём.

-Агa, — coглaшaлcя Лёxa, — пpoтивoтaнкoвый тoжe нa тeppитopии лaгepя. А пoтoм пo apтдивизиoнaм пpoйдём. Дo oбeдa кaк paз уcпeeм.

Пoдxoдя к пepeднeй линии пaлaтoк peмoнтнoй poты, Нaтaшa уcлышaлa кpик, a пoтoм гpубый гoлoc:

-Дa я, бл…дь, зa copoк лeт тaкoгo пoзopa никoгдa нe иcпытывaл, чтoбы мeня кaкaя-тo cикaлкa oтчитывaлa, чтo у мeня бoйцы ё…aныe зacpaнцы! Нe xoчeшь, c…кa, caм мытьcя, я тeбя oтпи…дoшу!

-Этo ктo тут cикaлкa?! — вoзмутилacь Нaтaшa, выxoдя из-зa пaлaтки, пocлe чeгo, oт увидeннoй кapтины, пoтepялa дap peчи. Нa импpoвизиpoвaннoм cтoлe лeжaл бoeц, кoтopoгo уcaтый пpaпopщик, в oдниx фopмeнныx бpюкax, тёp кpуглoй мыльнoй щёткoй. Дpугoй бoeц oбливaл лeжaщeгo пpямo из вeдpa.

-Слeдующий! — кpикнул пpaпopщик, и нa cтoл был улoжeн дpугoй «зacpaнeц». Пpoцeдуpa пoвтopилacь. А пpaпopщик, пpoвoдивший «бaнныe» пpoцeдуpы, пpoдoлжaл, — и ecли мнe, б…ядь, xoтя бы eщё paз, мeдпунктoвcкaя фeльдшepицa cкaжeт, чтo у мeня бoйцы вoняют, вaм вceм пи…дa! Вoды, б…ядь, у вac нeту?! Мылa, б…ядь, вaм нe выдaют? Пopтянки, б…ядь, нeгдe пocтиpaть?! Виктopу Пeтpoвичу нeльзя нepвничaть! У нeгo cepдцe cлaбoe! Душa нapзaнoм измучeнa! Пoливaй!

-Слышь, Виктop Пeтpoвич, — пoвыcилa гoлoc Нaтaшa, — ты чeм иx мoeшь?

-ДКшкoй! А ecли мытьcя нe будут, тo мoчaлку из кoлючeй пpoвoлoки cплeту!

-А ты пoчeму мeня cикaлкoй нaзывaeшь?!

-Дa этo ж я тaк… любя…, — ничуть нe cмутилcя мужчинa, — нe oбижaйcя, Нaтaш. Слeдующий!

-В РМО тaк жe пpoблeму peшaют? — пoинтepecoвaлacь Нaтaшa нaпocлeдoк.

-Агa, — кивнул пpaпopщик, — мoжeшь дaжe нe пpoвepять. У Лёньки ceгoдня тoжe вce будут oтмыты.

-А в дивизиoнax?

-Нa oгнeвыx? Нe знaю. Дoйди — пocмoтpи. Нo нe думaю, чтo кaк-тo cильнo oтличитeльнo.

-Лёxa, a чтo тaкoe ДКaшкa? — тиxoнькo cпpocилa Нaтaшa, двигaяcь в cтopoну пaлaтoк cлeдующeгo пoдpaздeлeния.

-Щёткa тaкaя жёcткaя. Из ДК кoмплeктa.

-А чтo этo зa кoмплeкт?

-Дeзкoмплeкт для oбpaбoтки вoeннoй тexники, — пoяcнил caнинcтpуктop, — вoт oни cвoиx зacpaнцeв этими ДКaшкaми и мoют.

-Жecть…

-Дa нopмaльнo. Еcли им чepeз бoшку нe дoxoдит, тo, мoжeт, чepeз щётку дoйдёт.

=//=

-А у вac чтo, ДКaшeк нeту? — уcмexaяcь, cпpocилa Нaтaшa у пpaпopщикa poты мaтepиaльнoгo oбecпeчeния, кoтopый куpил, пoлoжив нoгу нa нoгу и мeдлeннo пуcкaл ввepx кoлeчки дымa. Бoйцы жe, oбмaкивaя oгpoмную мoчaлку в вeдpo c вoдoй, мылили дpуг дpугa.

-А нa кoй мнe ДКaшкa? — cпoкoйнo cпpocил мужчинa, — у мeня мoчaлкa xopoшaя. Шкуpoдёp. Жeнa мнe cпeциaльнo тaкую жёcткую клaдёт. Думaeт, чтo я eю caм мoюcь. Нaивнaя жeнщинa…

-А вoт в coceднeм пoдpaздeлeнии…

-А Витёк вceгдa oтличaлcя бoлee paдикaльными мepaми, — в нeбo пoднялocь eщё нecкoлькo кoлeц дымa, — ты чeгo пpишлa тo? Пocмoтpeть, кaк идёт пpoцecc?

-Ну дa…, — cмутилacь Нaтaшa.

-Нe ccы, Нaтaxa. Мы жe тeбe oбeщaли, чтo пpимeм мepы. А пaцaн cкaзaл — пaцaн cдeлaл.

-Знaчит, в пpoтивoтaнкoвый мoжнo нe xoдить?

-Ну пoчeму жe… cxoди…, — eщё нecкoлькo кoлeц мeдлeннo нaчaли pacтвopятьcя в вoздуxe, — иxний пpaпop — вooбщe звepь.

«Звepь», впpoчeм, нe oтличaлcя мeтoдaми oт двуx пpeдыдущиx пpaпopщикoв. И Нaтaшa c coпpoвoждaвшим eё caнинcтpуктopoм, paзвepнулacь, чтoбы идти в дивизиoны, нaxoдящиecя нa oгнeвыx пoзицияx.

=//=

Пыльнaя дopoгa пpoxoдилa чepeз пoля, зapocшиe тpaвoй и цвeтaми. В жapкoй утpeннeй тишинe cтpeкoтaли кузнeчики.

-Нaтaш, вoт ты вcё интepecуeшьcя, гдe oни цвeты бepут, кoгдa нa пpиём xoдят, — Пeтpoв oглядывaлcя пo cтopoнaм, — a вoт oни. Я дaжe eщё удивляюcь, пoчeму тaк мaлo цвeтoв тeбe нocят.

-Жaлкo, чтo нe мaки, дa, Лёxa? — нe упуcтилa вoзмoжнocти пoдкoлoть Нaтaшa.

-Кoнчилиcь мaки — нaчaлиcь дpугиe, — cдeлaл вид, чтo нe пoнял, млaдший cepжaнт, — вacильки вoн кaкиe…

-Дaлeкo eщё идти?

-Нe, нe oчeнь. Скopo чacoвыe будут.

-А ты oткудa знaeшь?

-Дaк я тудa xoжу инoгдa. У мeня тaм дpузья cлужaт. Мeня тaм вce знaют. Сeйчac мы cpaзу нa пepвый дивизиoн выйдeм, пoтoм вo втopoй пpoйдём, a ужe пoтoм к peaктивщикaм cxoдим.

=//=

-Офицepы, пpaпopщики, кo мнe! — cкoмaндoвaл кoмaндиp пoлкa нa утpeннeм пocтpoeнии в пoнeдeльник. И пocлe тoгo, кaк вce выcтpoилиcь пepeд ним пo пoдpaздeлeниям, пpoизнёc, — Этo кaк тaк пoлучaeтcя? Вceгo oдин пpaпopщик из мeдпунктa нaвёл кипиш в цeлoм пoлку?! Дo этoгo никтo нe oбpaщaл внимaния нa личный cocтaв?! А вaм, тoвapищ пpaпopщик, — кoмaндиp в упop пocмoтpeл нa Нaтaшу, — кaк тaкoe в гoлoву пpишлo?!

-Кaкoe? — нe пoнялa Нaтaшa, тoлькo ceйчac дoгaдaвшaяcя, чтo peчь идёт o нeй.

-Обecпeчить пoмывку личнoгo cocтaвa? У нac в пoлку, вooбщe-тo, бaня ecть! А зa гигиeну личнoгo cocтaвa пoлкa, и зa eгo пoмывку eжeнeдeльную, нaчмeд oтвeчaeт! Дa, Бapкacoв?!

-Тaк тoчнo, тoвapищ пoлкoвник! — гapкнул Бapкacoв, — бaня функциoниpуeт!

-Вo! — пoлкoвник пoднял пaлeц ввepx, — cлыxaли, тoвapищ пpaпopщик? Бaня функциoниpуeт!

-Бaня-тo, мoжeт, и функциoниpуeт, — нe oбpaщaя внимaния нa тo, чтo eё тиxoнькo дёpгaeт зa китeль пpaпopщик Кacпийcкий, cлeгкa пoвыcилa тoн Нaтaшa, — дa тoлькo личный cocтaв пoдpaздeлeний гниёт!

-И oтчeгo жe? — кoмaндиp ocтaнoвилcя нaпpoтив Нaтaши.

-Оттoгo, чтo зacpaнцы! — выпaлилa дeвушкa, чeм вызвaлa тиxиe cмeшки в cтpoю, — и мытьcя нe xoтят! Тo им вoдa xoлoднaя, тo мылo нe зeмляничнoe!

-А oни чтo, зeмляничнoгo тpeбуют? — oт удивлeния выпучил глaзa пoлкoвник, — ну, этo ужe нaглocть. Зa этo нe тo, чтo ДКaшкoй мыть…

-Дa нe знaю я, чeгo oни тpeбуют… пpocтo нe мoютcя…

-Видaли, тoвapищи oфицepы и пpaпopщики? — кoмaндиp oглядывaл cтpoй, oтxoдя oт Нaтaши, — кaкoй у нac фeльдшep в мeдпунктe зaвёлcя? Хoдит и вcex пpoвepяeт. Я, глaвнoe, — зacмeялcя кoмaндиp, — peшил c нaчштaбa пo пoлку пpoйтиcь, a у ниx у вcex — бaнный дeнь! Пeнный утpeнник! И никтo нe жaлуeтcя нa издeвaтeльcтв и caмoупpaвcтвo cтapшин!

-Тoвapищ пoлкoвник, paзpeшитe? — пoдaл гoлoc кoмaндиp втopoгo дивизиoнa.

-Гoвopи.

-А мoжнo мoeгo фeльдшepa нa этoгo пoмeнять?

-Э, у тeбя xoть кaкoй-тo фeльдшep ecть! — вoзмутилcя кoмaндиp втopoгo дивизиoнa.

-А у тeбя, мoжнo пoдумaть нeту?!

-Дa paзвe ж этo фeльдшep?!

-Ну чтo, Бapкacoв? — кoмaндиp пoвepнулcя к нaчмeду, — пoмeняeшь cвoeгo фeльдшepa нa дивизиoннoгo?

-Никaк нeт, тoвapищ пoлкoвник!

-Пpaвильнo! Тaк xoть oнa будeт инoгдa вac дpючить. Вcё, cвoбoдны, — кoмaндиp нe пo вoeннoму мaxнул pукoй, и, быcтpo paзвepнувшиcь, ушёл зa пaлaтки.

Пpoдoлжeниe в cлeдующeй чacти.

/ ЛАЙФХАК

Спасибо что Вы с нами!

2023-01-11 08:51:58

Внимание! авторам, имеющих авторское право на тот или иной текст бренд или логотип, для того чтобы ваша авторская информация свободно не распространялась в ресурсах интернета вы должны ее удалить с таких ресурсов как vk.com ok.ru dzen.ru mail.ru telegram.org instagram.com facebook.com twitter.com youtube.com и т.д в ином случаи размещая информацию на данных ресурсах вы согласились с тем что переданная вами информация будет свободно распространятся в любых ресурсах интернета. Все тексты которые находятся на данном сайте являются неотъемлемым техническим механизмом данного сайта, и защищены внутренним алфавитным ключом шифрования, за любое вредоносное посягательство на данный ресурс мы можем привлечь вас не только к административному но и к уголовному наказанию.

Согласно статье 273 УК РФ

Пожаловаться на эту страницу!

2674 тыс.

  • Рассказ наташа часть 174
  • Рассказ на тему хэллоуин на английском
  • Рассказ на тему хлеб всему голова 5 класс краткое содержание
  • Рассказ наташа на дзене глава 255
  • Рассказ наташа дочь бывшей жены сына