Рассказ ничего не случилось

Женщина проснулась и какое-то время лежала в постели, не желая вставать в это утро. И где-то глубоко в мозгу её зазвучали, будто отдалённое эхо, слова из старой полузабытой песни, что когда-то, в дни её молодости, пел Муслим Магомаев. «А что случилось? Ничего не случилось…» — пел в душе отдалённый голос.

Она заправила не спеша постель. За окном ликовал по-летнему солнечный день. Умылась. Поставила чайник. А слова песни рвутся на волю из глубины души, и она уже слышит их и уже напевает знакомый мотив. Эту песню когда-то действительно великолепно исполнял Магомаев.
Вот женщина склонилась над стопою старых виниловых грампластинок: здесь их много, с голосом Магомаева; его пение любила слушать она в молодые годы.
«А что случилось? Ничего не случилось…»
Она ставит одну из пластинок на диск проигрывателя. Игла шипит, потрескивает. И вот крылатый и сильный голос певца заполняет комнату:
«В зимнем парке тополя так грустны… Но ты помнишь, как давно по весне мы на чёртовом крутились колесе…», — старое чёртово колесо! Сколько мне было тогда, когда появилась в нашем доме эта пластинка? — думает женщина. — Пять? Десять? «Чёртово колесо» — ожившее в звуке прошлое, полёт к звёздам детства.
Она ставит вторую пластинку: легко и непринуждённо звучат слова следующей песни:

«Это может быть бывало, с вами может быть бывало,
Или с кем-нибудь бывало, а со мною в первый раз…»

Пластинки, одна сменяет другую. — Но где же та песня, слова которой с утра не дают мне покоя? — не то про себя, не то вслух шепчет женщина.
И вдруг… плачь скрипки и спокойный до грусти голос Муслима:

«Часто мы не знаем сами, грустим о чём, хотим чего,
Мы держим счастье в руках, а проснёмся — нет его…»

И будто время смешалось в нечто непостижимо-огромное и прекрасное: картинки разных лет, событий, любимых образов — одно за другим — возникали и гасли в её сознании, как на экране старого кинематографа.

«Ещё вчера мы были рядом, и счастью не было конца, — звучали слова песни, — Но как жестоко порой ошибаются сердца…»

И радостью и грустью наполнилось её сердце.

«А что случилось? Ничего не случилось.
Были мы влюблены, а любовь не получилась»

Любимые образы, небо — огромное, чистое — и во всю его ширь песня — простые слова:

«И ничего не надо больше, и в мире нет родней лица,
И зря проходят года, и разбиваются сердца…»

И слёзы вдруг потекли из её глаз…

«А что случилось? Ничего не случилось.
Просто где-то судьба глупым шуткам научилась.
Очень жаль, что научилась, зачеркни эти дни.
Не пиши, не звони. Извини… извини…»

Окончилась песня. В комнате стало темно — то набежавшая туча закрыла небо — и крупными каплями застучал по подоконнику дождь. Плакала женщина, и с нею плакал весь мир.

Забытый чайник кипел вовсю. Она налила себе горячего чаю и стала думать: — Старая песня Масиаса… Почему именно её слова?.. Почему в это утро?.. Отчего столько волнения?.. Всё неосознанно. Всё неслучайно. А что случилось? Ничего не случилось.

Керчь, 31 мая 1998 г.

Песня Энрико Масиаса «Извини» в исполнении Муслима Магомаева.

Количество отзывов: 0
Количество сообщений: 0
Количество просмотров: 243
Метки: Ничего не случилось, Муслим Магомаев, старая пластинка, Энрико Масиас
Рубрика: Литература ~ Проза ~ Рассказ
Свидетельство о публикации: №115051441845
© Copyright: Сергей НикулинЪ, 14.05.2015г.

Автор не пользовался какой-нибудь конкретной историей болезни, поэтому всякие совпадения следует считать случайными.

Позже, на следствии, шофер такси сказал:

— Она и одета была точно так же!

Вряд ли необходимо упоминать имя и фамилию шофера, ибо имен и фамилий в этой истории будет немало. В описываемых событиях, по правде сказать, особой роли этот коренастый пятидесятилетний мужчина, полный надменного самодовольства, не сыграл. «У меня квартира — первый сорт! Зарабатываю я классно! Мой сын заканчивает техникум — он самый умный на своем курсе! В Саулкрасти я сбацал колоссальную дачу, можете приехать посмотреть — такой ни у кого нет!»

Сидел он напротив следователя развалившись, уверенный в том, что совершил трудное и важное дело. Достойное если уж не медали, то во всяком случае большой похвалы.

— Я ехал по вызову… машину заказали по телефону… Восемнадцать «б»… Кручу головой как турист недотепа — не разобрать, где дом — то ли во дворе, то ли нет… Там на углу растет дерево, из-за него номер как следует не виден… И вдруг… Как гром средь ясного неба! Я сразу сообразил: что-то не так! Наверху закричала женщина. Потом послышались другие взволнованные голоса… Тут открывается дверь парадного и выходит она… И идет себе преспокойненько по улице… Одета точно так же, как тогда…

— Что значит — тогда?

— Ну тогда… Год, может, полтора назад… Была или очень ранняя весна или очень поздняя осень… Да, и одета она была точно так же и спокойненько себе идет… Вдруг заметила, что у нее с пальца правой руки капает кровь — смотрю, палец в рот сунула. Тут я опомнился и так газанул, что сзади только черные полосы от шин остались! На мое счастье, шли эти два милиционера!.. Я их в машину и быстренько развернулся!..

— Стало быть, впервые ее вы увидели то ли ранней весной, то ли поздней осенью, — задумчиво повторил следователь.

Шофер такси с важностью кивнул. Арсенал жестов у него был намного богаче словарного запаса. Если разговор выходил за рамки обыденных потребностей и явлений, этот человек чрезвычайно напрягался, подыскивая нужные выражения, причем чаще их не находил. Зато память у него была завидная. Но по причине скудости словарного запаса он не сумел поведать следователю обо всем, что с ним тогда приключилось, так же детально и красочно, как видел сам.

… Была очень ранняя весна. Как и полагается по календарю, в парках под деревьями да возле заборов грязный городской снег днем становился рыхлым, а по ночам пощипывал морозец, и солнцу предстояло еще немало потрудиться. Люди по утрам гадали, как одеться: обрядишься во что-нибудь легкое — до обеда простучишь зубами, накутаешься — после полудня будешь обливаться потом. Словом — все равно можно подхватить насморк или грипп.

Еще издали увидев хвост машин на стоянке такси, шофер ругнулся, проскочил перекресток, и порулил в сторону центра — охотиться за пассажирами.

Чтобы скрасить одиночество, он отводил душу тем, что клял и утреннюю смену, не очень-то прибыльную, когда на улицах такси больше, чем желающих ехать, и выбоины в асфальте, образовавшиеся за зиму, которые еще не успели заделать, и только что высадившегося пассажира. Оказался ну просто свинья!

В отличие от большинства своих коллег, зарабатывающих чаевые вежливостью и услужливостью, этот шофер вел себя нахально, стыдил и отчитывал клиентов. Пассажиру он категорическим тоном заявил, что не намерен ждать, пока тот зайдет за чемоданом. Обычно после таких слов следовали упрашивания и застенчивые обещания отблагодарить за услугу, а этот боров с невиданной наглостью выпалил: «Кто заказывал такси? Кто платит? Вы?», чем настолько огорошил шофера, что тот не смог сразу сообразить, как этой скотине ответить…

Улицы были немноголюдны: рабочий день начался.

Часть троллейбусов, уже отработавших свое спозаранок, возвращалась в депо.

Впереди виднелась голубая башня «Седьмого неба».

Макушка ее мелькала в легкой дымке и, словно покачиваясь, исчезала в облаках.

Гостиница имела, конечно, и официальное название, но оно значилось лишь на бланках и в других документах. Когда завершилось строительство, вся гостиница и ряд ее ресторанов, как водится, получили разные прозвища, но прижились лишь некоторые. Первоначальное «Рижский Хилтон» быстро вытеснило «Седьмое небо». Может, потому, что здание многоэтажное, может, потому, что оно голубое, а может, и потому, что здесь предлагались всевозможные развлечения — рестораны, бары, сауны, плавательные бассейны, теннисный корт и кегельбан, где за десять рублей в час можно снять дорожку и катать тяжелые шары в присутствии ассистента — щеголеватого юноши. Монитор на особом бланке выдаст, а ассистент своей подписью удостоверит правильность результата. Американский зал, закупленный в комплекте, — сплошная супертехника!

Название «Седьмое небо» закрепилось, так же как за баром с раздвижными полированными дверями — «Шкаф», а за баром в подвальном помещении — «Яма».

Из выставочного зала при гостинице вышла женщина в длинном пальто и очень экстравагантной шляпе — сразу видно, художница.

Шофер притормозил, коротко посигналил, но она даже не обернулась.

Возле магазина кулинарии «Илга» — полуфабрикаты туда доставляются из гостиничного ресторана — тетки ждали открытия и коротали время болтовней.

Двери бильярдного зала также закрыты, за стеклом — табличка, похожая на японский флаг — красный круг на белом фоне.

У служебного входа ни души.

Словно все вымерли.

Объехав гостиницу, — она растянулась на целый квартал — такси остановилось у главного входа. Наметанным глазом профессионала шофер сразу определил: и здесь пассажиров не будет. Он с надеждой окинул взглядом улицу еще раз — может, кого-то не заметил.

Огромные «Икарусы», красуясь надписями «Intourist» на бортах, стояли нос к носу.

Грузчик катил приземистую тележку, груженную чемоданами и большими сумками.

Стайка туристов, должно быть, после завтрака, вышла из гостиницы и остановилась возле рододендронов — в основном пожилые люди, хотя были среди них и совсем молодые, школьники, студенты, — все как один излучали удивительную энергию и жажду познания.

«Вот у таких навалом времени шляться по белу свету, а другие за них вкалывай!»

В глубине двора — он хорошо виден сквозь арку — сновали грузчики в длинных фартуках: взвалят тушу подсвинка на спину — и бегут от грузовика к холодильнику, потом — потягиваясь и распрямляя спину — обратно. И так изо дня в день. «Наверно, целый колхоз сеет и пашет, чтобы постояльцы такой гостиницы могли нажраться!»

Читать дальше