Рассказ о ерше ершовиче

В повести пародируется суд и земельные тяжбы той эпохи. Рыбы судятся за водоем. В конце победитель получает грамоту на владение озером. Произведение обрело столь большую популярность, что породило несколько вариаций и стало частью фольклора.

«Рыбам господам: великому Осетру и Белуге, Белой рыбице, бьет челом Ростовского озера сынчишко боярский Лещ с товарищи. Жалоба, господа, нам на злаго человека, на Ерша Щетинника, и на ябедника. В прошлых, господа, годех было Ростовское озеро за нами; а тот Ерш, злой человек, Щетинников наследник, лишил нас Ростовского озера, наших старых жиров расплодился тот Ерш по рекам и по озерам; он собою мал, а щетины у него, аки лютые рохатины, и он свидится с нами на стану — и теми острыми своими щетинами подкалывает наши бока и прокалывает нам ребра, и суется по рекам, аки бешеная собака, путь свой потеряв. А мы, господа христиански лукавством жить не умеем, а браниться и тягаться с лихими людьми не хотим, а хотим быть оборонены вами, праведными судьями».

Судьи спрашивали ответчика Ерша: «ты, Ерш, истцу Лещу отвечаешь ли?» Ответчик Ерш рече: «отвечаю, господа, за себя и за товарищев своих в том, что-то Ростовское озеро было старина дедов наших, а ныне наше, а он, Лещ, жил у нас в суседстве на дне озера, а на свет не выхаживал. А я, господа, Ерш, божиею милостью, отца своего благословением и матерними молитвами, не смутщик, не вор, не тать и не разбойник, в приводе нигде не бывал, воровского у меня ничего не вынимывали; человек я добрый, живу я своею силою, а не чужою; знают меня на Москве и в иных великих городех князи и бояре, стольники и дворяне, жильцы московские, дьяки и подьячие и всяких чинов люди: и покупают меня дорогою ценою, и варят меня с перцом и с шафраном, и ставят пред собою честно, и многие добрые люди кушают с похмелья и кушавши поздравляют».

Судьи спрашивали истца Леща: «ты, Лещ, чем его уличаешь?» Истец Лещ рече: «уличаю его божиею правдою да вами, праведными судьями». Судьи спрашивали истца Леща: «кому у тебя ведомо про Ростовское озеро и о реках и о востоках, и на кого шлешься?»

Истец Лещ рече: «и шлюсь я, господа, из виноватых на добрых людей разных городов и областей; есть, господа, человек добрый живет в немецкой области под Ивановым городом в реке Нарве, по имени рыба Сиг, а другой, господа, человек добрый, живет в Новгородской области в реке Волхове, по имени рыба Лодуга». Спрашивали ответчика Ерша: «ты, Ерш, шлешься ли на Лещеву правду, на таковых людей?» И ответчик Ерш рече: «слатися, господа, нам на таковых людей не уметь; Сиг и Лодуга — люди богатые, животами прожиточны, а Лещ такой же человек заводной, шлемся в послушество». И судьи спрашивали ответчика Ерша: «почему у тебя такие люди недрузья и какая у тебя с ними недружба?» Ответчик Ерш рече: «господа мои судьи, недружбы у нас с ними никакой не бывало, а слатися на них не смеем — для того, что Сиг и Лодуга люди великие, а Лещ такой же человек заводной; они хотят нас, маломочных людей, испродать напрасно».

Судьи спрашивали истца Леща: «еще кому у тебя ведомо Ростовское озеро, и о реках и о востоках, и на кого шлешься?» Истец Лещ рече: «шлюсь я, господа, из виноватых есть человек добрый, живет в Переславском озере, рыба Сельд».

Судьи спрашивали ответчика Ерша: «ты, Ерш, шлешься ли на Лещеву правду?» Ответчик же Ерш рече: «Сиг и Лодуга и Сельд с племени, а Лещ такой же человек заводной: в суседстве имаются, где судятся — едят и пьют вместе, про нас не молвят».

И судьи послали пристава Окуня и велели взять с собою в понятых Мня, приказали взять в правде переславскую Сельд. Пристав же Окунь емлет в понятых Мня, а Мень Окуню приставу сулит посулы великие и рече: «господине Окуне! аз не гожуся в понятых быть: брюхо у меня велико — ходить не могу, а се глаза малы, далеко не вижу, а се губы толсты — пред добрыми людьми говорить не умею». Пристав же Окунь емлет в понятых Головля и Езя. И Окунь поставил в правде переславскую Сельд. И судьи спрашивали в правде у переславской Сельди: «Сельд, скажи ты нам про Леща и про Ерша и промеж ими про Ростовское озеро». Сельд же рече в правде, — «Леща с товарищи знает; Лещ человек добрый, христианин божий, живет своею, а не чужою силой, а Ерш, господа, злой человек, Щетинник, ябедник, скитается по рекам и по озерам, а где тот Ерш впросится ночевать, и он тут хочет и племя развести». И судьи спрашивали. — «Правда, Сельд переславская, скажи ты про того Ерша, знают ли его на Москве князья и бояре, дьяки и дворяне, попы и дьяконы, гости богатые?» «Правда, — Сельд переславская сказала, — знают его на Москве на земском дворе… ярышки кабацкие; у которого лучится одна деньга, и на ту деньгу купит Ершев много, половину съедят, а другую расплюют и собакам размечут, да сверх того ведомо то и самому Осетру, каков тот Ерш!» И Осетр сказал: «господа! Аз вам не правда, ни послух и скажу вам правду божию, а свою беду: когда я шел из Волги-реки к Ростовскому озеру и к рекам жировать, и он меня встретил на устье Ростовского озера и нарече мя братом, а я лукавства его не ведал, а спрошать про него, злого человека, никого не случилось, и он меня вопроси: братец Осетр, где идеши? И аз ему поведал: иду к Ростовскому озеру и к рекам жировать. И рече ми Ерш: братец Осетр, когда аз шел Волгою-рекою, тогда аз был толще тебя и доле, бока мои терли у Волги-реки берега, очи мои были аки полная чаша, хвост же мой был аки большой судовой парус; ныне, братец Осетр, видишь ты и сам, каков я стал скуден, иду из Ростовского озера. Аз же, господа, слышав такое его прелестное слово, и не пошел в Ростовское озеро к рекам жировать; дружину свою и детей голодом морил, а сам от него в конец погинул. Да еще вам, господа, скажу: тот же Ерш обманул меня, Осетра, старого мужика, и приведе меня к неводу и рече ми: братец Осетр, пойдем в невод: есть там рыбы много. И я его нача посылати наперед. И он, Ерш, мне рече: братец Осетр, коли меньшой брат ходит наперед болыпаго? И я на его, господа, прелестное слово положился и в невод пошел, обратился в невод да увяз, а невод — что боярский двор: итти ворота широкие, а вытти узки. А тот Ерш за невод выскочил в ячею, а сам мне насмехался: ужели ты, братец, в неводу рыбы наелся! А как меня поволокли вон из воды, и тот Ерш нача прощатися: братец, братец Осетр! прости, не поминай лихом. А как меня мужики на берегу стали бить дубинами по голове, и я нача стонать, и он, Ерш, рече ми: братец Осетр, терпи христа ради!»

Конец судного дела. Судьи слушали суднаго дела и приговорили: Леща с товарищи оправить, а Ерша обвинить. И выдали истцу Лещу того Ерша головою и велели казнить торгового казнию — бити кнутом и после кнута повесить в жаркие дни против солнца за воровство и за ябедничество. А у суднаго дела сидели люди добрые: дьяк был Сом с большим усом, а доводчик Карась, а список у судного дела писал Вьюн, а печатал Рак своей задней клещею, а у печати сидел Вандыш переславской. Да на того же Ерша выдали правую грамоту: где его застанут в своих вотчинах, тут его без суда казнить.

Рече Ерш судьям, — «господа судьи! судили вы не по правде, судили по мзде. Леща с товарищами оправили, а меня обвинили». Плюнул Ерш судьям в глаза и скочил в хворост: только того Ерша и видели.

В мори перед болшими рыбами сказание о Ерше о Ершове сыне, о щетине о ябеднике, о воре о разбойнике, о лихом человке, как с ним тягалися рыбы Лещ да Головль, крестьяня Ростовского уезду

Лета 7105 (1596) декабря в день было в болшом озере Ростовском сьждялися судии всех городов, имена судиям: Белуга Яраславская, Семга Переславская, боярин и воевода Осетр Хвалынскаго моря, окольничей был Сом, больших Волских предел³⁹⁴⁰, судные мужики Судок да Щука-трепетуха.

Челом били Ростовскаго озера жильцы, Лещь да Головль, на Ерша на щетину по челобитной. А в челобитной их написано было: «Бьют челом и плачютца сироты Божии и ваши крестиянишька, Ростовскаго озера жильцы, Лещь да Головль. Жалоба, господа, нам на Ерша на Ершева сына, на щетинника на ябедника, на вора на разбойника, на ябедника на обманщика, на лихую, на раковые глаза, на вострые щетины, а худово недоброво человека. Как, господа, зачалось озеро Ростовское, дано в вотчину навек нам после отцев своих, а тот Ершь-щетина, ябедник, лихой человек, пришел из вотчины своей, из Волги из Ветлужскаго поместья из Кузьмодемянскаго стану, Которостью-рекою к нам в Ростовское озеро з женою своею и з детишками своими, приволокся в зимную пору на ивовых санишках и загрязнился и зачернился, что он кормился по волостям по дальним и был он в Черной реке, что пала она в Оку-реку, против Дудина монастыря. И как пришел в Ростовское озеро, и впросился у нас начевать на одну ночь, а назвался он крестиянином. И как он одну ночь переначевал, и он вопрошался у нас во Врево в озеро на малое время пожить и покормитися. И мы ему поверили и пустили ево на время пожить и покормитися и з жени́шком³⁹⁴¹ и з детишками. А пожив, итти было ему в Волгу, а жировать было ему в Оке-реке. И тот воришько Ершь обжился в наших вотчинах в Ростовском озере, да подале нас жил и з детьми росплодился, да и дочь свою выдал за Вандышева сына³⁹⁴², и росплодился с племянем своим, а нас, крестиян ваших, перебили и переграбили, и из вотчины вон выбили, и озером завладели насильством з жени́шком своим и з детишьками, а нас хощет поморить голодною смертию. Смилуйтеся, господа, дайте нам на него суд и управу».

И судии послали пристава Окуня по Ерша по щетину, велели поставить. И ответчика Ерша поставили перед судиями на суде. И суд пошел, и на суде спрашивали Ерша: «Ершь-щетина, отвечай, бил ли ты тех людей, и озером и вотчиною их завладел?»

И ответчик Ершь перед судиями говорил: «Господа мои судии, им яз отвечаю, а на них яз буду искать безчестия своего, и назвали меня худым человеком, а яз их не бивал и не грабливал, и не знаю, ни ведаю. А то Ростовское озеро прямое мое, а не их, из старины дедушьку моему, ростовскому жильцу. А родом есми аз истаринший³⁹⁴³ человек, детишька боярские, мелких бояр по прозванию Вандышевы, переславцы. А те люди, Лещь да Головль, были у отца моего в холопях. Да после³⁹⁴⁴, господа, яз батюшка своего, не хотя греха себе по батюшкове душе, отпустил их на волю и з жени́шками и з детишьками, а на воле им жить за мною во хрестиянстве, а иное их племя и ноне есть у меня в холопях во дворе. А как, господа, то озеро позасохло в прежние лета, и стало в том озере хлебная скудость и голод велик, и тот Лещь да Головль сами сволоклися на Волгу-реку и по затонам розлилися. А нын меня, бедново, отнють продают напрасно. И коли³⁹⁴⁵ оне жили в Ростовском озере, и оне мне никогда и свету не дали, ходят поверх воды. А я, господа, Божиею милостию и отцовым благословением и материною молитвою не чмут³⁹⁴⁶, ни вор, ни тать и не разбойник, а полишнаго³⁹⁴⁷ у меня никакова не вынимывали, живу я своею силою и правдою отеческою³⁹⁴⁸, а следом³⁹⁴⁹ ко мне не прихаживали и напраслины никакой не плачивал. Человек я доброй, знают меня на Москве князи и бояря и дети боярские, и головы стрелецкие, и дьяки и подьячие, и гости торговые, и земские люди, и весь мир во многих людях и городех, и ядят меня в ухе с перцем, и с шавфраном, и с уксусом, и во всяких узорочиях³⁹⁵⁰, а поставляют меня перед собою честно на блюдах, и многие люди с похмеля мною оправливаютца».

И судии спрашивали Леща с товарищи: «Что, Ерша еще уличайте ли чем?» И Лещь говорил: «Уличаем Божиею правдою да крестным целованием³⁹⁵¹ и вами, праведными судиями». – «Да сверх крестново целования есть ли у нево, Ерша, на то Ростовское озеро какое письмо или какие даные или крепосьти какие-нибуть?» И Лещь сказал: «Пути, де, у нас и даные утерялися, а сверх тово и всем ведамо, что то озеро Ростовское наше, а не Ершево, и как он, Ершь, тем озером завладел сильно³⁹⁵². И всем то ведамо, что тот Ершь лихой человек и ябедник, и вотчиною нашею владеет своим насильством».

И Лещь с товарищем слалися: «Сшлемся, господа, из виноватых,³⁹⁵³ на доброво человека, а живет он в Новогородском уезде, в реке Волге, а зовутего рыба Лодуга,³⁹⁵⁴ да на другово доброво человека, а живет он под Новым-городом в реке, зовут его Сигом. Шлемся, господа наши, что то Ростовское озеро из старины наше, а не Ершево».

И судии спрошали Ерша-щетинника: «Ершь-щетинник, шьлесьса ли ты на Лещеву общую правду?» И Ершь им говорил: «Господа праведные судии, Лещь с товарищи своими люди прожиточные³⁹⁵⁵, а я человек небогатой, а изъезд³⁹⁵⁶ у меня вашим посылочным людям и пожитку нет, по ково посылка починить³⁹⁵⁷. А те люди в дальнем разстоянии, шьлюся на них в послушество, что оне люди богатые, а живут на дороге. И оне хлеб и соль с теми людми водят меж собою».

И Лещь с товарищем: «Шлемся, господа, из виноватых на доброво человека, а живет онв Переславском озере, а зовут его Сельдь рыба». И Ершь так говорил: «Господа мои судии, Лещь Сигу да Лодуге и Сельди во племяни³⁹⁵⁸, промежь собою ссужаютца³⁹⁵⁹, и они по Леще покроют».

И судии спрашивали Ерша: «Ершь-щетина, скажи нам, почему тебе те люди недруги,³⁹⁶⁰ а живешь ты от них подалеку?» И Ершь говорилк: «Дружбы у нас и недружбы с Сигом и с Лодугою и с Сельдию не бывало, а слатся на них не смею, потому что путь дальней, а езду платить нечем,³⁹⁶¹ а се Лещь он с ними во племяни».

И судии спрашивали и приговорили Окуню приставу³⁹⁶² сьездити по те третие, на коих слалися в послушество на общую правду, и поставити их перед судиями. И пристав Окунь поехал по правду и взял с собою понятых Мня. И Мень ему отказал: «Что ты, братец, меня хощешь взять, а я тебе не пригожуся в понятые – брюхо у меня велико, ходити я не могу, а се у меня глаза малы, далеко не вижу, а се у меня губы толсты, перед добрыми людми говорить не умею». И пристав Окунь отпустил Мня на волю да взял в понятые Язя да Саблю да мелково Молю³⁹⁶³ с пригоршни и поставил правду перед судиями.

И судии спрашивали Сельди да Лодуга и Сига: «Скажите, что ведаете промеж Леща да Ерша, чье из старины то Ростовское озеро было?» И правду сказали третие: «То, де, озеро из старины Лещево да Головлево». И их оправили³⁹⁶⁴. «Господа, – люди добрые, а крестияня они Божии, а кормятся своею силою, а тот Ершь-щетина лихой человек, поклепщик бедо³⁹⁶⁵, обманщик, воришько, воришко-ябедник, а живет по рекам и по озерам на дне, а свету мало к нему бывает, он таков, что змия ис-под куста глядит. И тот Ершь, выходя изреки на устье, да обманывает³⁹⁶⁶ большую рыбу в неводы, а сам и вывернетца он, аки бес. А где он впроситца начевать, и он хочет и хозяина-то выжить. И как-то беда³⁹⁶⁷ розплодился, и он хочет и вотчинника-то посесть³⁹⁶⁸, да многих людей ябедничеством своим изпродал и по дворам пустил, а иных людей пересморкал³⁹⁶⁹; а Ростовское озеро Лещево, а не Ершево».

И судии спрашивали у Ерша: «Скажи, Ершь, есть ли у тебя на то Ростовское озеро пути и даные и какие крепости³⁹⁷⁰?» И Ершь такговорил: «Господа, скажу я вам, были у меня пути и даные и всякие крепости на то Ростовское озеро. И грех ради моих в прошьлых, господа мои, годех то Ростовское озеро горело с-Ыльина дни да до Семеня дни Летоначатьца,³⁹⁷¹ а гатить³⁹⁷² было в тое поры нечем, потому что старая солома придержалася, а новая солома в тое пору не поспела. Пути у меня и даные згорели».

И судии спрошали: «Скажите вы про тово Ерша, назвался он добрый человеком, да знают де ево князья и бояря, и дворяня и дети боярские, и дьяки и подьячие, и гости и служивые люди и земские старосты, что он доброй человек, родом сын боярской Вандышевых, переславцы». – «А мы, господа стороны, про нево скажем вправду. Знают Ерша на Москве бражники и голыши и всякие люди, которым не сойдетца купить добрые рыбы, и он купит ершев, на полденги³⁹⁷³ возметь, много ест, а боле того хлеба розплюет, а досталь³⁹⁷⁴ собакам за окно вымечют или на кровлю³⁹⁷⁵ выкинут. А из старины словут Вандышевы, переславцы, а промыслу у них никакова нет, опричь плутовства и ябедничества, что у засельских³⁹⁷⁶ холопей. Да, чаю, знает ево и воевода Осетр Хвалынского³⁹⁷⁷ моря да Сом з болшим усом, что он, Ершь, вековой³⁹⁷⁸ обманщик и обайщик³⁹⁷⁹ и ведомой воришко».

И судии спрашивали Осетра: «Осетр, скажи нам про тово Ерша, что ты про нево ведаешь?» И Осетр, стоячи, молвил: «Право, я вам ни послух, ни что, а скажу про Ерша правду. Знают Ерша на Москве князи и бояря и всяких чинов люди. Толко он – прямой вор, а меня он обманул, а хотел вам и давно сказать, да, право, за сором³⁹⁸⁰ не смел сказать, а ныне прилучилося сказать. И еще я вам скажу, как Ершь меня обманул, когда было яз пошел из вотчины своей <…>. Которостию-рекою к Ростовскому озеру, и тот Ерш встретл меня на устье, не допустил до озера да назвал меня братом. И яз начаялся³⁹⁸¹ ево добрым человеком да назвал ево противу братом. И он меня спросил: «Брате Осетр, далеча ль ты идешь?» И яз ему спроста сказал, что иду в Ростовское озеро жировать. И Ерш рече: «У меня перешиб³⁹⁸², брате мой милый Осетр, и жаль мне тобя, не погинь ты напрасно³⁹⁸³, а ныне ты мне стал не в чюжих. Коли яз пошол из вотчины своей, из Волги-реки, Которостию-рекою к Ростовскому озеру, и тогда яз был здвоя тобя и толще и шире, и щоки мои были до передняго пера³⁹⁸⁴, а глава моя была что пивной котел, а очи что пивные чаши, а нос мой был карабля заморского, вдоль меня было сем сажен, а поперек три сажени, а хвост мой был что лодейной парус. И яз бока свои о берег отер и нос переломал, а ныне ты, брате, видим и сам, каков яз стал: и менши тобя, и дородства моего ничего нет». И яз ему, вору, поверил и от него, блядина сына, назат воротился, а в озеро не пошел, а жену и детей з голоду поморил и племя свое розпустил, а сам одва чють жив пришел, в Нижнее под Новгород не дошел, в реке и зимовал».

И Сом-воевода, уставя свою непригожую рожу широкую и ус роздув, почал говорить: «Право, он прямой человек, ведомой вор, мне он не одно зло учинил – брата моево, болшево Сома, затащил в невод, а сам, аки бес, в ячейку и вывернулся. А когда брат мой, болшей Сом, вверх по Волге-реке шел, и тот Ершь-щетина, ябедник и бездушник, встретил ево, брата моево, и почал с ним говорить. А в тое время брата моего неводом обкидали (…) и з детьми, а тот Ершь стал говорить: „Далече ли ты, дядюшка Сом, видишь?” И брат мой спроста молвил: „Я, де, вижу Волгу с вершины³⁹⁸⁵ идо устия”. А тот Ершь насмеяся: „Далече ты, дядюшка Сом, видишь, а я недалеко вижю, толко вижу, что у тебя за хвостом”. А в те поры брата моево и з детми рыболовы поволокли на берег, а он, вор Ершь-щетина, в малую ячейку из неводу и вывернулся, аки бес, а брата моево на берег выволокли да обухами и з детьми прибили, а Ершь скачет да пляшет, а говорит: „Едак, де, нашево Обросима околачивают”. Ершь – ведомой вор».

И судии в правду спрашивали и приговорили Лещу с товарищем правую грамоту дать. И выдали Лещу с товарищи Ерша-щетину головою.

Беда от бед, а Ершь не ушел от Леща, и повернулса к Лещу хвостом, а сам почал говорить: «Коли вам меня выдали головою, и ты меня, Лещь с товарищем, проглоти с хвоста».

И Лещь, видя Ершево лукавство, подумал Ерша з головы проглотить, ино костоват добре, а с хвоста уставил щетины, что лютые рогатины или стрелы, нельзе никак проглотить. И оне Ерша отпустили на волю, а Ростовским озером по-прежнему стали владеть, а Ершу жить у них во крестиянех. Взяли оне, Лещь с товарищем, на Ерша правую грамоту, чтобы от нево впредь беды не было какой, а за воровство Ершево велели по всем бродом рыбным и по омутом рыбным бить ево кнутом нещадно.

А суд судили: боярин и воевода Осетра Хвалынскаго моря, да Сом з болшим усом, да Щука-трепетуха, да тут же в суде судили рыба Нелма да Лосось, да пристав был Окунь, да Язев брат, а палачь бил Ерша кнутом за ево вину – рыба Кострошь.³⁹⁸⁶ Да судные избы был сторожь Мень Чернышев да другой Терской, а понятых были староста Сазан Ильменской да Рак Болотов, да целовальник переписывал животы и статки³⁹⁸⁷ – пять или шесть Подузов³⁹⁸⁸ Красноперых, да Сорок³⁹⁸⁹ з десеть, да с пригоршни мелково Молю, да над теми казенными целовальники, которые животы Ершевы переписывали в Розряде³⁹⁹⁰, имена целовальником – Треска Жеребцов, Конев брат. И грамоту правую на Ерша дали.

И судной список писал вину Ершеву подьячей, а печатал грамоту дьяк Рак Глазунов, печатал левою клешнею, а печать подписал Стерлеть с носом, а подьячей у записки в печатной полате – Севрюга Кубенская, а тюремной сторожь – Жук Дудин.

77

Ершишко-кропачишко^[1], ершишко-пагубнишко склался на дровнишки^[2] со своим маленьким ребятишкам^[3]; пошёл он в Кам-реку, из Кам-реки в Трос-реку, из Трос-реки в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Ростовское озеро и в этом озере выпросился остаться одну ночку; от одной ночки две ночки, от двух ночек две недели, от двух недель два месяца, от двух месяцев два года, а от двух годов жил тридцать лет. Стал он по всему озеру похаживать, мелкую и крупную рыбу под добало (?) подкалывать. Тогда мелкая и крупная рыба собрались во един круг и стали выбирать себе судью праведную, рыбу-сом с большим усом:

— Будь ты, — говорят, — нашим судьёй.

‎Сом послал за ершом — добрым человеком и говорит:

— Ёрш, добрый человек! Почему ты нашим озером завладел?

— Потому, — говорит, — я вашим озером завладел, что ваше озеро Ростовское горело снизу и доверху, с Петрова дня и до Ильина дня^[4], выгорело оно снизу и доверху и запустело.

— Ни вовек, — говорит рыба-сом, — наше озеро не гарывало! Есть ли у тебя в том свидетели, московские крепости, письменные грамоты?

— Есть у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: соро́га-рыба^[5] на пожаре была, глаза запалила, и понынче у неё красны.

‎И посылает сом-рыба за соро́гой-рыбой. Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей^[6], туды же понятых, зовут соро́гу-рыбу:

— Соро́га-рыба! Зовёт тебя рыба-сом с большим усом пред своё величество.

Соро́га-рыба, не дошедчи рыбы-сом, кланялась. И говорит ей сом:

— Здравствуй, соро́га-рыба, вдова честная! Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?

— Ни вовек-то, — говорит соро́га-рыба, — не гарывало наше озеро!

Говорит сом-рыба:

— Слышишь, ёрш, добрый человек! Соро́га-рыба в глаза обвинила.

А соро́га тут же примолвила:

— Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!

‎Ёрш не унывает, на бога уповает:

— Есть же у меня, — говорит, — в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: окунь-рыба на пожаре был, головёшки носил, и поныне у него крылья красны.

Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят и говорят:

— Окунь-рыба! Зовёт тебя рыба-сом с большим усом пред своё величество.

И приходит окунь-рыба. Говорит ему сом-рыба:

— Скажи, окунь-рыба, гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?

— Ни вовек-то, — говорит, — наше озеро не гарывало! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!

‎Ёрш не унывает, на бога уповает, говорит сом-рыбе:

— Есть же у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: щука-рыба, вдова честна́я, притом не мотыга^[7], скажет истинную правду. Она на пожаре была, головёшки носила, и понынче черна.

Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят и говорят:

— Щука-рыба! Зовёт рыба-сом с большим усом пред своё величество.

Щука-рыба, не дошедчи рыбы-сом, кланялась:

— Здравствуй, ваше величество!

— Здравствуй, щука-рыба, вдова честна́я, притом же ты и не мотыга! — говорит сом. — Гарывало ли наше озеро Ростовское с Петрова дня до Ильина дня?

Щука-рыба отвечает:

— Ни вовек-то не гарывало наше озеро Ростовское! Кто ерша знает да ведает, тот всегда без хлеба обедает!

‎Ёрш не унывает, а на бога уповает:

— Есть же, — говорит, — у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: налим-рыба на пожаре был, головёшки носил, и понынче он черен.

Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посыльщики), приходят к налим-рыбе и говорят:

— Налим-рыба! Зовёт тебя рыба-сом с большим усом пред своё величество.

— Ах, братцы! Нате вам гривну на труды и на волокиту; у меня губы толстые, брюхо большое, в городе не бывал, пред судьям не стаивал, говорить не умею, кланяться, право, не могу.

Эти государские посыльщики пошли домой; тут поймали ерша и посадили его в петлю.

‎По ершовым-то молитвам бог дал дождь да слякоть. Ёрш из петли-то да и выскочил; пошёл он в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Трос-реку, из Трос-реки в Кам-реку. В Кам-реке идут щука да осётр.

— Куда вас чёрт понёс? — говорит им ерш.

Услыхали рыбаки ершов голос тонкий и начали ерша ловить. Изловили ерша, ершишко-кропачишко, ершишко-пагубнишко! Пришёл Бродька — бросил ерша в лодку, пришёл Петрушка — бросил ерша в плетушку:

— Наварю, — говорит, — ухи, да и скушаю.

Тут и смерть ершова!

78

Жил-был ершишка в барском домишке — брюханишка^[8], ябедничишка! Проскудалось^[9] ершу, прибеднялось ему; поехал ершишка в Ростовское озеро на худеньких санишках об трёх копылишках^[10]. Закричал ершишка своим громким голосишком:

— Рыба севрюга, калуга, язи, головли, последняя рыбка плотичка-сиротичка! Пустите меня, ерша, в озеро погулять. Мне у вас не год годовать, а хотя один час попировать, хлеба-соли покушать да речей послушать.

Согласилась вся рыба севрюга, калуга, все язи, головли, маленькая рыбка плотичка-сиротичка пустить ерша в озеро на один час погулять.

‎Ёрш погулял один час и стал всю рыбу обижать, к тине-плотине прижимать. Живой рыбе в обиду то показалось, пошла на ерша просить к Петру-осетру^[11] праведному:

— Пётр-осётр праведный! За что нас ёрш обижает? Выпросился он на один час в наше озеро побывать, да всех нас с озера и стал выгонять. Разбери и рассуди, Пётр-осётр праведный, верою и правдою.

Пётр-осётр праведный послал малую рыбу пескаря искать ерша. Пескарь искал ерша в озере, да и не мог сыскать. Пётр-осётр праведный послал среднюю рыбу щуку искать ерша.

‎Щука в озеро нырнула, хвостом плеснула, ерша в коргах^[12] нашла:

— Здоров, ершишка!

— Здравствуй, щучишка! Зачем ты пришла?

— К Петру-осетру праведному звать на честь, не посадит ли тебя на цепь; на тебя есть просители.

— Кто же там просит?

— Вся рыба севрюга, калуга, все язи, головли и последняя рыба плотичка-сиротичка — и та на тебя просит, да ещё сом, мужик простой, губы толстые и говорить не умеет, — и тот на тебя челобитную подал: пойдём-ка, ёрш, разделаемся, что на суде по правде скажут.

— Нет, щучишка! Не лучше ли дело так будет: пойдём со мною, погуляем.

Щука не соглашается с ершом гулять, а хочет ерша на суд праведный тащить, как бы поскорей его осудить.

— Ну, щука, хоть ты с рыла и востра, да не возьмёшь ерша с хвоста! А вот нынче суббота, у моего отца девишник — пир да веселье; пойдём лучше, попьём, погуляем вечерок, а завтра, хоть и воскресенье, пойдём — так и быть — на суд праведный; по крайней мере не голодные будем.

‎Щука согласилась и пошла с ершом гулять; ерш напоил её пьяною, за пелёду^[13] засадил, дверью затворил и кольём заколотил.

‎Долго ждали на суд щуку и не дождались. Пётр-осётр праведный послал за ершом большую рыбу-сом. Сом в озеро нырнул, хвостом плеснул, ерша в коргах нашёл.

— Здравствуй, зятюшка!

— Здоров, тестюшка!

— Пойдём, ёрш, на суд праведный; на тебя есть просители.

— Кто же просит?

— Вся рыба севрюга, калуга, все язи, головли и маленькая рыбка плотичка-сиротичка!

Ёрш-то сому зять: сумел его сом в руки взять и самолично привёл на суд праведный.

— Пётр-осётр праведный, зачем меня требовал наскоро? — спросил ёрш.

— Как тебя было не требовать? Ты в Ростовское озеро выпросился один час погулять, а потом всех с озера и стал выживать. Живой рыбе то за досаду показалося; вот собралась рыба севрюга, калуга, язи, головли и малая рыбка плотичка-сиротичка и самолично подала мне на тебя челобитную: разбери-де, Пётр-осётр, это дело правдою!

— Ну, послушай же, — отвечает ёрш, — и мою челобитную: они сами обидчики, межи-борозды вытерлись^[14], а берега водою подмыло, а я ехал тем берегом вечером поздно, торопился, резко^[15] гнал, да с берега в озеро попал, так и свалился с землёю! Пётр-осётр праведный, прикажи собрать государевых рыбаков да раскинуть неводы тонкие, погони рыбу в одно устье; тогда узнаешь, кто прав, а кто виноват: правый в неводе не останется, а всё выскочит.

‎Пётр-осётр праведный выслушал его челобитную, собрал государевых рыбаков и погнал всю рыбу в одно устье. На почине ершишка попал в неводишка, шевельнулся, ворохнулся, глазёнки вытаращил и с неводу вперёд всех выскочил.

— Видишь, Пётр-осётр праведный, кто прав, кто виноват?

— Вижу, ёрш, что ты прав; ступай в озеро да гуляй. Теперь никто тебя не обидит, разве озеро высохнет да ворона тебя из грязи вытащит.

Пошёл ершишка в озеро, при всех похваляется:

— Добро же, рыба севрюга, калуга! Достанется вам и всем язям, головлям! Да не прощу и маленькую рыбку плотичку-сиротичку! Да достанется и сому толстобрюхому: ишь, говорить не умеет, губы толсты, а знал, как челобитную подавать! Всем отплачу!

Шёл Любим, ершовой похвалы не возлюбил; шёл Сергей, нёс охапку жердей; пришёл бес, заколотил ез^[16]; пришёл Перша, поставил на ерша вершу; пришёл Богдан, ерша в вершу бог дал; пришёл Устин, стал вершу тащить, да ерша упустил.

79

1729 года, месяца сентября 16 числа

80^[33]

Список с судного дела слово в слово, как был суд у Леща с Ершом:

«Рыбам господам: великому Осётру и Белуге, Белой-рыбице, бьёт челом Ростовского озера сынчишко боярской Лещ с товарищи. Жалоба, господа, нам на злого человека на Ерша Щетинника и на ябедника. В прошлых, господа, годах было Ростовское озеро за нами; а тот Ёрш, злой человек, Щетинник(ов) наследник, лишил нас Ростовского озера, наших старых жиров^[34]; расплодился тот Ёрш по рекам и по озёрам; он собою мал, а щетины у него аки лютые рох(г)атины, и он свидится с нами на стану — и теми острыми своими щетинами подкалывает наши бока и прокалывает нам рёбра, и суётся по рекам и по озёрам, аки бешеная собака, путь свой потеряв. А мы, господа христиански, лукавством жить не умеем, а браниться и тягаться с лихими людьми не хотим, а хотим быть оборонёны вами, праведными судьями».

‎Судьи спрашивали ответчика Ерша:

— Ты, Ёрш, истцу Лещу отвечаешь ли?

Ответчик Ёрш рече:

— Отвечаю, господа, за себя и за товарищев своих в том, что то Ростовское озеро было старина дедов наших, а (и) ныне наше, и он, Лещ, жил у нас в суседстве на дне озера, а на свет не выхаживал. А я, господа, Ёрш, божиею милостию, отца своего благословением и матерними молитвами не смутщик, не вор, не тать и не разбойник, в приводе нигде не бывал, воровского у меня ничего не вынимывали; человек я доброй, живу я своею силою, а не чужою; знают меня на Москве и в иных великих городах князи и бояря, стольники и дворяня, жильцы московские, дьяки и подьячие, и всяких чинов люди, и покупают меня дорогою ценою и варят меня с перцом и с шав(ф)раном, и ставят пред собою честно, и многие добрые люди кушают с похмелья и, кушавши, поздравляют.

‎Судьи спрашивали истца Леща:

— Ты, Лещ, чем его уличаешь?

Истец Лещ рече:

— Уличаю его божиею правдою да вами, праведными судьями.

Судьи спрашивали истца Леща:

— Кому у тебя ведомо про Ростовское озеро и о реках и о востоках^[35] и на кого шлёшься?

Истец Лещ рече:

Шлюся я, господа, из виноватых^[36] на добрых людей разных городов и области; есть, господа, человек доброй, живёт в немецкой области под Иваном-городом в реке Нарве, по имени рыба Сиг, да другой, господа, человек доброй, живёт в Новгородской области в реке Волхове, по имени рыба Лодуга.

Спрашивали ответчика Ерша:

— Ты, Ёрш, шлёшься ли на лещову правду, на таковых людей?

И ответчик Ёрш рече:

— Слатися, господа, нам на таковых людей не уметь; Сиг и Лодуга — люди богатые, животами прожиточны, а Лещ такой же человек заводной^[37], шлём(т)ся в послушество^[38].

И судьи спрашивали ответчика Ерша:

— Почему у тебя такие люди недрузья и какая у тебя с ними недружба?

Ответчик Ёрш рече:

— Господа мои судьи! Недружбы у нас с ними никакой не было, а слатися на них не смеем — для того что Сиг и Лодуга люди великие, а Лещ такой же человек заводной; они хотят нас, маломочных людей, испродать^[39] напрасно.

‎Судьи спрашивали истца Леща:

— Ещё кому у тебя ведомо Ростовское озеро и о реках и о востоках, и на кого шлёшься?

Истец Лещ рече:

— Шлюсь я, господа, из виноватых есть человек доброй, живёт в Переславском озере, рыба Сельдь.

Судьи спрашивали ответчика Ерша:

— Ты, Ёрш, шлёшься ли на лещовую правду?

Ответчик же Ерш рече:

— Сиг, и Лодуга, и Сельдь с племяни^[40], а Лещ такой же человек заводной: в суседстве имаются, где судятся — едят и пьют вместе, про нас не молвят.

‎И судьи послали пристава Окуня и велели взять с собою в понятых Мня^[41], приказали взять в правде переславскую Сельдь. Пристав же Окунь емлет в понятых Мня, и Мень Окуню-приставу сулит посулы великие и рече:

— Господине Окуне! Аз не гожуся в понятых быть: брюхо у меня велико — ходить не смогу, а се глаза малы — далеко не вижу, а се губы толсты — перед добрыми людьми говорить не умею.

Пристав же Окунь емлет в понятых Головля и Язя. И Окунь поставил в правде переславскую Сельдь. И судьи спрашивали в правде у переславской Сельди:

— Сельдь, скажи ты нам про Леща, и про Ерша, и промеж ими про Ростовское озеро.

Сельдь же рече в правде:

— Леща с товарищи знают; Лещ человек доброй, христианин божий, живёт своею, а не чужою (силою); а Ёрш, господа, злой человек Щетинник^[42].

‎…знаешь ли его?

Осётр же рече:

— Аз, господа^[43], не в правде^[44] и не^[45] в послушестве, а впрямь (скажу:) слышал про того Ерша, что сварят его в ухе, а столько не едят, сколько расплюют. Да ещё, господа, вам скажу божиею правдою о своей обиде: когда я шёл из Волги-реки к Ростовскому озеру и к рекам жировать и он меня встретил на устье Ростовского озера и нарече мя братом; а я лукавства его не ведал, а спрошать про него, злого человека, никого не лучилось, и он меня вопроси: «Братец Осётр, где идеши?» И аз ему поведал: «Иду к Ростовскому озеру и к рекам жировать». И рече ми Ёрш: «Братец Осётр, когда аз шел Волгою-рекою, тогда аз был толще тебя и до́ле (долее, т е. длиннее), бока мои тёрли у Волги-реки берега, очи мои были аки полная чаша, хвост же мой был аки большой судовой парус; а ныне, братец Осётр, видишь ты и сам, каков я стал скуден, иду из Ростовского озера». Аз же, господа, слышав такое его прелестное^[46] слово, и не пошёл в Ростовское озеро к рекам жировать; дружину^[47] свою и детей голодом поморил, а сам от него вконец погинул. Да ещё вам, господа, скажу: тот же Ёрш обманул меня, Осётра, старого мужика, и приведе меня к неводу, и рече ми: «Братец Осётр, пойдём в невод; есть там рыбы много». И я его нача посылати напредь. И он, Ёрш, мне рече: «Братец Осётр, коли меньшей брат ходит напредь большего?»^[48] И я на его, господа, прелестное слово положился и в невод пошёл, обратился в невод да увяз, а невод что боярский двор — идти (войти) ворота широки, а выйти узки. А тот Ёрш за невод выскочил в ечею^[49], а сам мне насмехался: «Ужели ты, братец, в неводу рыбы наелся!» А как меня поволокли вон из воды, и тот Ёрш нача прощатися: «Братец, братец Осётр! Прости, не поминай лихом». А как меня мужики на берегу стали бить дубинами по голове и я нача стонать, и он, Ёрш, рече ми: «Братец Осётр, терпи Христа ради!

‎Конец судного дела. Судьи слушали судного дела и приговорили: Леща с товарищи оправить, а Ерша обвинить. И выдали истцу Лещу того Ерша головою и велели казнить торговою казнию — бити кнутом и после кнута повесить в жаркие дни против солнца за его воровство и за ябедничество. А у судного дела сидели люди добрые: дьяк был Сом с большим усом, а доводчик Карась, а список с судного дела писал Вьюн, а печатал Рак своей заднею клешнёю, а у печати сидел Вандыш^[50] переславский. Да на того же Ерша выдали правую грамоту, где его застанут в своих вотчинах, тут его без суда казнить.

‎Речёт Ёрш судьям:

— Господа судьи! Судили вы не по правде, судили по мзде. Леща с товарищи оправили, а меня обвинили.

Плюнул Ёрш судьям в глаза и скочил в хворост: только того Ерша и видели.

Примечания

Ершишко-кропачишко, ершишко-пагубнишко склался на дровнишки со своим маленьким ребятишкам; пошел он в Кам-реку, из Кам-реки в Трос-реку, из Трос-реки в Кубен-ское озеро, из Кубенского озера в Ростовское озеро и в этом озере выпросился остаться одну ночку; от одной ночки две ночки, от двух ночек две недели, от двух недель два месяца, от двух месяцев два года, а от двух годов жил тридцать лет. Стал он по всему озеру похаживать, мелкую и крупную рыбу под добало подкалывать. Тогда мелкая и крупная рыба собрались во един круг и стали выбирать себе судью праведную, рыбу-сом с большим усом: «Будь ты, говорят, нашим судьей».

Сом послал за ершом — добрым человеком и говорит? «Ерш, добрый человек! Почему ты нашим озером завладел?» — «Потому, говорит, я вашим озером завладел, что ваше озеро Ростовское горело снизу и доверху, с петрова дня и до ильина дня, выгорело оно снизу и доверху и запустело». — «Ни вовек,— говорит рыба-сом,— наше озеро не гарывало! Есть ли у тебя в том свидетели, московские крепости, письменные грамоты?» — «Есть у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: сорога-рыба на пожаре была, глаза запалила, и понынче у нее красны».

И посылает сом-рыба за сорбгой-рыбой. Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых, зовут сорогу-рыбу: «Сорога-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество». Сорбга-рыба, не до-шедчи рыбы-сом, кланялась. И говорит ей сом: «Здравствуй, сорога-рыба, вдова честная! Гарывало ли наше озеро Ростовское с петрова дня до ильина дня?»—«Ни вовек-то,— говорит сорога-рыба,— не гарывало наше озеро!» Говорит сом-рыба: «Слышишь, ерш, добрый человек! Сорога-рыба в глаза обвинила». А сорога тут же примолвила: «Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!»

Ерш не унывает, на Бога уповает. «Есть же у меня, говорит, в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: окунь-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче у него крылья красны». Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посылыцики), приходят и говорят: «Окунь-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество». И приходит окунь-рыба. Говорит ему сом-рыба: «Скажи окунь-рыба, гарывало ли наше озеро Ростовское с петрова дня до ильина дня?» — «Ни вовек-то, говорит, наше озеро не гарывало! Кто ерша знает да ведает, тот без хлеба обедает!»

Ерш не унывает, на Бога уповает, говорит сом-рыбе: «Есть же у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: щука-рыба, вдова честная, притом не мотыга, скажет истинную правду. Она на пожаре была, головешки носила, и понынче черна». Стрелец-боец, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посылыцики), приходят и говорят: «Щука-рыба! Зовет рыба-сом с большим усом пред свое величество». Щука-рыба, не дошедчи рыбы-сом, кланялась: «Здравствуй, ваше величество!» — «Здравствуй, щука-рыба, вдова честная, притом же ты и не мотыга! — говорит сом.— Гарывало ли наше озеро Ростовское с петрова дня до ильина дня?» Щука-рыба отвечает: «Ни вовек-то не гарывало наше

озеро Ростовское! Кто ерша знает да ведает, тот всегда без хлеба обедает!»

Ерш не унывает, а на Бога уповает: «Есть же, говорит, у меня в том свидетели и московские крепости, письменные грамоты: налим-рыба на пожаре был, головешки носил, и понынче он черен». Стрелец-рыба, карась-палач, две горсти мелких молей, туды же понятых (это государские посылыцики), приходят к налим-рыбе и говорят: «Налим-рыба! Зовет тебя рыба-сом с большим усом пред свое величество».— «Ах, братцы! Нате вам гривну на труды и на волокиту; у меня губы толстые, брюхо большое, в городе не бывал, пред судьям не стаивал, говорить не умею, кланяться, право, не могу». Эти государские посылыцики пошли домой; тут поймали ерша и посадили его в петлю.

По ершовым-то молитвам Бог дал дождь да слякоть. Ерш из петли-то да и выскочил; пошел он в Кубенское озеро, из Кубенского озера в Трос-реку, из Трос-реки в Кам-реку. В Кам-реке идут щука да осетр. «Куда вас черт понес?» — говорит им ерш. Услыхали рыбаки ершов голос тонкий и начали ерша ловить. Изловили ерша, ершшнко-кропачишко, ершишко-пагубнишко! Пришел Бродька — бросил ерша в лодку, пришел Петрушка — бросил ерша в плетушку: «Наварю, говорит, ухи, да и скушаю». Тут и смерть ершова!

 

В мори перед болшими рыбами сказание о Ерше о Ершове сыне, о щетине о ябеднике, о воре о разбойнике, о лихом человеке, как с ним тягалися рыбы Лещ да Головль, крестьяня ростовского уезду

 
Лета 7105 декабря в день было в большом озере Ростовском съеждялися судии всех городов, имена судиям: Белуга Ярославская, Семга Переяславская, боярин и воевода Осетр Хвалынского моря, окольничей был Сом, больших Волских предел, судные мужики, Судок да Щука-трепетуха.

 
Челом били Ростовского озера жильцы, Лещ да Головль, на Ерша на щетину по челобитной. А в челобитной их написано было: «Бьют челом и плачутца сироты Божии и ваши крестьянишька, Ростовскаго озера жильцы, Лещ да Головль. Жалоба, господа, нам на Ерша на Ершова сына, на щетинника на ябедника, на вора на разбойника, на ябедника на обманщика, на лихую, на раковые глаза, на вострые щетины, на худово недоброво человека. Как, господа, зачалось озеро Ростовское, дано в вотчину на век нам после отцев своих, а тот Ерш щетина, ябедник, лихой человек, пришел из вотчины своей, из Волги из Ветлужскаго поместья из Кузьмодемянскаго стану, Которостью-рекою к нам в Ростовское озеро з женою своею и з детишками своими, приволокся в зимную пору на ивовых санишках и загрязнился и зачернился, что он кормился по волостям по дальним и был он в Черной реке, что пала она в Оку-реку, против Дудина монастыря.

 
И как пришел в Ростовское озеро и впросился у нас начевать на одну ночь, а назвался он крестиянином. И как он одну ночь переначевал, и он вопрошался у нас в озеро на малое время пожить и покормитися. И мы ему поверили и пустили ево на время пожить и покормитися и з женишком и з детишками. А пожив, итти было ему в Волгу, а жировать было ему в Оке-реке. И тот воришько Ершь обжился в наших вотчинах в Ростовском озере, да подале нас жил и з детьми расплодился, да и дочь свою выдал за Вандышева сына и росплодился с племянем своим, а нас, крестиян ваших, перебили и переграбили, и из вотчины вон выбили, и озером завладели насильством з женишком своим и з детишьками, а нас хощет поморить голодною смертию. Смилуйтеся, господа, дайте нам на него суд и управу

 
И судии послали пристава Окуня по Ерша по щетину, велели поставить. И ответчика Ерша поставили перед судиями на суде. И суд пошел, и на суде спрашивали Ерша:

 
Ершь щетина, отвечай, бил ли ты тех людей и озером и вотчиною их завладел?»

 
И ответчик Ершь перед судиями говорил: «Господа мои судии, им яз отвечаю, а на них яз буду искать безчестия своего, и назвали меня худым человеком, а яз их не бивал и не грабливал и не знаю, ни ведаю. А то Ростовское озеро прямое мое, а не их, из старины дедушьку моему Ершу Ростовскому жильцу. А родом есьми аз истаринший человек, детишка боярские, мелких бояр по прозванию Вандышевы, Переславцы. А те люди, Лещ да Головль, были у отца моего в холопях. Да после, господа, яз батюшка своего, не хотя греха себе по батюшкове душе, отпустил их на волю и з женишками и з детишьками, а на воле им жить за мною во хрестиянстве, а иное их племя и ноне есть у меня в холопях во дворе. А как, господа, то озеро позасохло в прежние лета и стало в томь озере хлебная скудость и голод велик, и тот Лещь да Головль сами сволоклися на Волгу-реку и по затонам розлилися. А ныне меня, бедново, отнють продают напрасно. И коли оне жили в Ростовскомь озере, и оне мне никогда и свету не дали, ходят поверх воды. А я, Господа, Божиею милостию и отцовымь благословениемь и материною молитвою не чмуть, ни вор, ни тать и ни разбойник, а полишнаго у меня никакова не вынимывали, живу я своею силою и правдою отеческом, а следом ко мне не прихаживали и напраслины никакой не плачивал. Человек я доброй, знают меня на Москве князи и бояря и дети боярские, и головы стрелецкие, и дьяки и подьячие, и гости торговые, и земские люди, и весь мир во многих людях и городех, и едят меня в ухе с перцемь и шавфраномь и с уксусомь, и во всяких узорочиях, а поставляють меня перед собою чесно на блюдах, и многие люди с похмеля мною оправдиваютца».

 
И судии спрашивали Леща с товарищи: «Что Ерша еще уличаите ли чем?»

 
И Лещь говорил: «Уличаем Божиею правдою да кресным целованием и вами, праведными судиями».

 
«Да сверх кресново целования есть ли у нево, Ерша, на то Ростовское озеро какое письмо или какие даные или крепости какие не буть?». И Лещь сказал: «Пути-де у нас и даные утерялися, а сверх тово и всем ведамо, что то озеро Ростовское наше, а не Ершево. И как он, Ершь, тем озером завладел сильно, и всем то ведамо, что тот Ершь лихой человек и ябедник и вотчиною нашею владеет своим насильством».

 
И Лещь с товарищем слалися: «Сшлемся, господа, из виноватых, на доброво человека, а живет он в Новгородском уезде в реке Волге, а зовут его рыба Лодуга, да на другово доброво человека, а живет он под Новым-городом в реке, зовут его Сигом. Шлемся, господа наши, что то Ростовское озеро изстарины наше, а не Ершово».

 
И судии спрошали Ерша щетинника: «Ершь щетинник, шлесьса ли ты на Лещеву общую правду?» И Ершь им говорил: «Господа праведные судии, Лещь с товарищи своими люди прожиточные, а я человек небогатой, а съезд у меня вашим посылочным людям и пожитку нет, по ково посылка починать. А те люди в далнем разстоянии, шлюся на них в послушество, что оне люди богатые, а живут на дороге. И оне хлеб и соль с теми людми водят меж собою».

 
И Лещь с товарищем: «Шлемся, господа, из виноватых на доброво человека, а живет он в Переславском озере, а зовут его Селдь рыба».

 
И Ершь так говорил: «Господа мои судии, Лещь Сигу да Лодуге и Сельди во племяни, промеж собою ссужаютьца, и они по Леще покроют».

 
И судии спрашивали Ерша: «Ершь щетина, скажи нам, почему тебе те люди недруги, а живешь ты от них подалеку?» И Ершь говорил так: «Дружбы у нас и недружбы с Сигом и с Лодугою и з Сельдию не бывало, а слатся на них не смею, потому что путь дальней, а езду платить нечем, а се Лещь он с ними во племяни».

 
И судии спрашивали и приговорили Окуню приставу сьездити по те третие, на коих слалися в послушество на общую правду, и поставити их перед судиями. И пристав Окунь поехал по правду и взял с собою понятых Мня. И Мень ему отказал: «Что ты, братец, меня хощешь взять, а я тебе не пригожуся в понятые — брюхо у меня велико, ходити я не могу, а се у меня глаза малы, далеко не вижу, а се меня губы толсты, перед добрыми людьми говорить не умею».

 
И пристав Окунь отпустил Мня на волю да взял в понятые Язя да Саблю да мелкого Молю с пригоршни и поставил правду пред судиями.

 
И судии спрашивали Сельди да Лодуга и Сига: «Скажите, что ведаете промеж Леща да Ерша, чье изстарины то Ростовское озеро было?»

 
И правду сказали третие: «То-де озеро изстарины Лещево да Головлево». И их оправили. «Господа, люди добрые, а крестияня они Божии, а кормятся своею силою, а тот Ершь щетина лихой человек, поклепщик бедо, обманщик, воришько, воришько-ябедник, а живет по рекам и по озерам на дне, а свету мало к нему бываеть, он таков, что змия ис-под куста глядить. И тот Ерш, выходя из реки на устье, да обманывает большую рыбу в неводы, а сам и вывернетца он, аки бес. А где он впроситца начевать, и он хочет и хозяина-то выжить. И как та беда разплодился, и он хочеть и вотчинника-то посесть, да многих людей ябедничеством своим изпродал и по дворам пустил, а иных людей пересморкал; а Ростовское озеро Лещево, а не Ершово».

 
И судии спрашивали у Ерша: «Скажи, Ершь, есть ли у тебя на то Ростовское озеро пути и даные и какие крепости?» И Ершь так говорил: «Господа, скажу я вам, были у меня пути и даные и всякие крепости на то Ростовское озеро. И грех ради моих в прошлых, господа мои, годех то Ростовское озеро горело с Ыльина дни да до Семеня дни летоначатьца, а гатить было в тое поры нечем, потому что старая солома придержалася, а новая солома в тое пору не поспела. Пути у меня и даные згорели».

 
И судии спрашивали: «Скажите вы про тово Ерша, назвался он добрым человеком, да знают де ево князья и бояря, и дворяня и дети боярские, и дьяки и подьячие, и гости и служивые люди, и земские старосты, что он доброй человек, родом сын боярской Вандышевых, Переславцы».

 
А мы, господа, стороны, про нево скажем вправду. Знают Ерша на Москве бражники и голыши и всякие люди, которым не сойдетца купить добрые рыбы, и он купит ершев на полденьги, возмет много есть, а более того хлеба разплюеть, а досталь собакам за окно вымечють или на кровлю выкинуть. А изстарины словут Вандышевы, Переславцы, а промыслу у них никаково нет, опричь плутовства и ябедничества, что у засельских холопей. Да, чаю, знает ево и воевода Осетр Хвалынскаго моря да Сом з большим усом, что он, Ершь, вековой обманщик и обаищик и ведомой воришко».

 
И судии спрашивали Осетра: «Осетр, скажи нам про тово Ерша, что ты про нево ведаешь?» И Осетр, стоячи, молвил: «Право, я вам ни послух, ни что, а скажу про Ерша правду. Знают Ерша на Москве князи и бояря и всяких чинов люди. Толко он — прямой вор, а меня он обманул, а хотел вам давно сказать, да, право, за сором не смел сказать, а ныне прилучилося сказать. И еще я вам скажу, как Ершь меня обманул, когда было яз пошел из вотчины своей реки Которости к Ростовскому озеру, и тот Ерш встретил меня на устье, пустил до озера да назвал меня братом. И яз начался ево добрым человеком да назвал ево противу братом. И он меня спросил: «Брате Осетр, далеча ль ты идеш?» И яз ему спроста сказал, что иду в Ростовское озеро жировать. И Ерш рече: «У меня перешиб, брате мои милый Осетр, жаль мне тебя, не погинь ты напрасно, а ныне ты мне стал не в чужих. Коли яз пошел из вотчины своей, из Волги-реки, Которостию-рекою к Ростовскому озеру, и тогда яз был здвоя тобя и толще и шире, и щоки мои были до передняго пера, а глава моя была что пивной котел, а очи — что пивные чаши, а нос мой был карабля заморскаго, вдол меня было сем сажен, а поперек три сажени, а хвост мой был что лодейной парус. И яз бока свои о берег отер и нос переломал, а ныне ты, брате, видиш и сам, каков яз стал: и менши тобя и дороства моего ничего нет». И яз ему, вору, поверил и от него, блядина сына, назат воротился, а в озеро не пошел, а жену и детей з голоду поморил и племя свое розпустил, а сам одва чуть жив пришел, в Нижнее под Новгород не дошел, в реке и зимовал».

 
А Сом воевода, уставя свою непригожую рожу широкую и ус роздув, почал говорить: «Право, он прямой человек, ведомой вор мне он не одно зло учинил — брата моево, болшево Сома, затащил в невод, а сам, аки бес, в ячейку и вывернулся, а когда брат мой, болшей Сом, вверх по Волге-реке шел, и тот Ершь щетина, ябедник и бездушник, встретил ево, брата моево, и почал с ним говорить. А в тое время брата моего неводом обкидали и из детьми, а тот Ершь стал говорить: «Далече ли ты, дядюшка Сом, видишь?» И брат мой спроста молвил: «Я-де вижу Волгу с вершины и до устия». А тот Ершь насмеялся: «Далече ты, дядюшка Сом, видишь, а я недалеко вижу, толко вижу, что у тебя за хвостом». А в те поры брата моево и з детми рыболовы поволокли на берег, а он, вор Ершь щетина, в малую ячейку из неводу и вывернулся, аки бес, а брата моево на берег выволокли да обухами и з детми прибили, и Ершь скачет да пляшет, а говорит: «А дак-де нашево Обросима околачивают». Ершь — ведомой вор».

 
И судии в правду спрашивали и приговорили Лещу с товарищем правую грамоту дать. И выдали Лещу с товарищи Ерша щетину головою.

 
Беда от бед, а Ершь не ушел от Леща и повернулса к Лещу хвостом, а сам почал говорить: «Коли вам меня выдали головою, и ты меня, Лещь с товарищем, проглоти с хвоста».

 
И Лещь, видя Ершево лукавство, подумал Ерша з головы проглотить, ино костоват добре, а с хвоста уставил щетины, что лютые рогатины или стрелы, нельзе никак проглотить. И оне Ерша отпустили на волю, а Ростовским озером попрежнему стали владеть, а Ершу жить у них во крестиянех. Взяли оне, Лещь с товарищем, на Ерша правую грамоту, чтобы от нево впредь беды не было какой, а за воровство Ершево велели по всем бродом рыбным и по омутом рыбным бить ево кнутом нещадно.

 
А суд судили: боярин и воевода Осетр Хвалынскаго моря да Сом з болшим усом, да Щука-трепетуха, да тут же в суде судили рыба Нелма да Лосось, да пристав был Окунь, да Язев брат, а палач бил Ерша кнутом за ево вину — рыба Кострашь. Да судные избы был сторож Мен Чернышев да другой Терской, а понятых были староста Сазан Ильменской да Рак Болотов, да целовальник переписывал животы, и статки пять или шесть Подузов Красноперых, да Сорок з десеть, да с пригоршни мелково Молю, да над теми казенными целовальники, которые животы Ершевы переписывали в Розряде, имена целовальником — Треска Жеребцов, Конев брат. И грамоту правую на Ерша дали.

 
И судной дьяк писал вину Ершову подьячей, а печатал грамоту дьяк Рак Глазунов, печатал левою клешнею, а печать подписал Стерлеть с носом, а подьячей у записки в печатной полате — Севрюга Кубенская, а тюремный сторож — Жук Дудин.
__________________