Рассказ о капитане копейкине

• Полный текст
• Том первый
• Глава первая
• Глава вторая
• Глава третья
• Глава четвертая
• Глава пятая
• Глава шестая
• Глава седьмая
• Глава восьмая
• Глава девятая
• Глава десятая
• Глава одиннадцатая
• Том второй
• Глава первая
• Глава вторая
• Глава третья
• Глава четвертая
• <Одна из последних глав>
• Приложение. Повесть о Капитане Копейкине
• Примечания

Приложение. Повесть о Капитане Копейкине

(Редак­ция, раз­ре­шен­ная цензурой)

«После кам­па­нии две­на­дца­того года, судырь ты мой, — так начал почт­мей­стер, несмотря на то что в ком­нате сидел не один сударь, а целых шестеро, — после кам­па­нии две­на­дца­того года, вме­сте с ране­ными при­слан был и капи­тан Копей­кин. Про­лет­ная голова, при­ве­ред­лив, как черт, побы­вал и на гаупт­вах­тах и под аре­стом, всего отве­дал. Под Крас­ным ли или под Лейп­ци­гом, только, можете вооб­ра­зить, ему ото­рвало руку и ногу. Ну, тогда еще не успели сде­лать насчет ране­ных ника­ких, зна­ете, эда­ких рас­по­ря­же­ний: этот какой-нибудь инва­лид­ный капи­тал был уже заве­ден, можете пред­ста­вить себе, в неко­то­ром роде после. Капи­тан Копей­кин видит: нужно рабо­тать бы, только рука-то у него, пони­ма­ете, левая. Наве­дался было домой к отцу, отец гово­рит: «Мне нечем тебя кор­мить, я, — можете пред­ста­вить себе, — сам едва достаю хлеб». Вот мой капи­тан Копей­кин решился отпра­виться, судырь мой, в Петер­бург, чтобы хло­по­тать по началь­ству, не будет ли какого вспо­мо­же­нья… Как-то там, зна­ете, с обо­зами или фурами казен­ными, — сло­вом, судырь мой, дота­щился он кое-как до Петер­бурга. Ну, можете пред­ста­вить себе: эда­кой какой-нибудь, то есть, капи­тан Копей­кин, и очу­тился вдруг в сто­лице, кото­рой подоб­ной, так ска­зать, нет в мире! Вдруг перед ним свет, отно­си­тельно ска­зать, неко­то­рое поле жизни, ска­зоч­ная Шехе­ре­зада, пони­ма­ете, эда­кая… Вдруг какой-нибудь эда­кой, можете пред­ста­вить себе, Нев­ский пре­шпект, или там, зна­ете, какая-нибудь Горо­хо­вая, черт возьми, или там эда­кая какая-нибудь Литей­ная; там шпиц эда­кой какой-нибудь в воз­духе; мосты там висят эда­ким чер­том, можете пред­ста­вить себе, без вся­кого, то есть, при­кос­но­ве­ния, — сло­вом, Семи­ра­мида, судырь, да и полно! Пона­тол­кался было нанять квар­тиру, только все это куса­ется страшно: гар­дины, шторы, чер­тов­ство такое, пони­ма­ете, ковры — Пер­сия, судырь мой, такая… сло­вом, отно­си­тельно так ска­зать, ногой попи­ра­ешь капи­талы. Идешь по улице, а уж нос слы­шит, что пах­нет тыся­чами; а у моего капи­тана Копей­кина весь ассиг­на­ци­он­ный банк, пони­ма­ете, из каких-нибудь десяти синюх да серебра мелочь. Ну, деревни на это не купишь, то есть и купишь, может быть, если при­ло­жишь тысяч сорок, да сорок-то тысяч нужно занять у фран­цуз­ского короля. Ну, как-то там при­ютился в ревель­ском трак­тире за рубль в сутки; обед — щи, кусок битой говя­дины… Видит: зажи­ваться нечего. Рас­спро­сил, куда обра­титься. Что ж, куда обра­титься? Гово­рят, выс­шего началь­ства нет теперь в сто­лице, все это, пони­ма­ете, в Париже, вой­ска не воз­вра­ща­лись, а есть, гово­рят, вре­мен­ная комис­сия. Попро­буйте, может быть, что-нибудь там могут. «Пойду в комис­сию, — гово­рит Копей­кин, — скажу: так и так, про­ли­вал, в неко­то­ром роде, кровь, отно­си­тельно ска­зать, жиз­нию жерт­во­вал». Вот, судырь мой, вставши пораньше, поскреб он себе левой рукой бороду, потому что пла­тить цирюль­нику — это соста­вит, в неко­то­ром роде, счет, ната­щил на себя мун­ди­ришка и на дере­вяшке своей, можете вооб­ра­зить, отпра­вился в комис­сию. Рас­спро­сил, где живет началь­ник. Вон, гово­рят, дом на набе­реж­ной: избенка, пони­ма­ете, мужи­чья: стек­лушки в окнах, можете себе пред­ста­вить, полу­то­рас­а­жен­ные зер­кала, мар­моры, лаки, судырь ты мой… сло­вом, ума помра­че­нье! Метал­ли­че­ская ручка какая-нибудь у двери — кон­форт пер­вей­шего свой­ства, так что прежде, пони­ма­ете, нужно забе­жать в лавочку, да купить на грош мыла, да часа с два, в неко­то­ром роде, тереть им руки, да уж после разве можно взяться за нее. Один швей­цар на крыльце, с була­вой: граф­ская эда­кая физио­гно­мия, бати­сто­вые ворот­нички, как откорм­лен­ный жир­ный мопс какой-нибудь… Копей­кин мой вста­щился кое-как с своей дере­вяш­кой в при­ем­ную, при­жался там в уголку себе, чтобы не толк­нуть лок­тем, можете себе пред­ста­вить, какую-нибудь Аме­рику или Индию — раз­зо­ло­чен­ную, отно­си­тельно ска­зать, фар­фо­ро­вую вазу эда­кую. Ну, разу­ме­ется, что он насто­ялся там вдо­воль, потому что при­шел еще в такое время, когда началь­ник, в неко­то­ром роде, едва под­нялся с постели и камер­ди­нер под­нес ему какую-нибудь сереб­ря­ную лоханку для раз­ных, пони­ма­ете, умы­ва­ний эда­ких. Ждет мой Копей­кин часа четыре, как вот вхо­дит дежур­ный чинов­ник, гово­рит: «Сей­час началь­ник выдет». А в ком­нате уж и эпо­лет и эксель­бант, народу — как бобов на тарелке. Нако­нец, судырь мой, выхо­дит началь­ник. Ну… можете пред­ста­вить себе: началь­ник! в лице, так ска­зать… ну, сооб­разно с зва­нием, пони­ма­ете… с чином… такое и выра­же­нье, пони­ма­ете. Во всем сто­лич­ный пове­денц; под­хо­дит к одному, к дру­гому: «Зачем вы, зачем вы, что вам угодно, какое ваше дело?» Нако­нец, судырь мой, к Копей­кину. Копей­кин: «Так и так, гово­рит, про­ли­вал кровь, лишился, в неко­то­ром роде, руки и ноги, рабо­тать не могу, осме­ли­ва­юсь про­сить, не будет ли какого вспо­мо­ще­ство­ва­ния, каких-нибудь эда­ких рас­по­ря­же­ний насчет, отно­си­тельно так ска­зать, воз­на­граж­де­ния, пен­си­она, что ли, пони­ма­ете». Началь­ник видит: чело­век на дере­вяшке и пра­вый рукав пустой при­стег­нут к мун­диру. «Хорошо, гово­рит, пона­ве­дай­тесь на днях!» Копей­кин мой в вос­торге: «Ну, думает, дело сде­лано». В духе, можете вооб­ра­зить, таком под­пры­ги­вает по тро­туару: зашел в Пал­кин­ский трак­тир выпить рюмку водки, пообе­дал, судырь мой, в «Лон­доне», при­ка­зал себе подать кот­летку с капер­сами, пулярку с раз­ными фин­тер­ле­ями, спро­сил бутылку вина, вве­черу отпра­вился в театр — одним сло­вом, кут­нул во всю лопатку, так ска­зать. На тро­туаре, видит, идет какая-то строй­ная англи­чанка, как лебедь, можете себе пред­ста­вить, зда­кой. Мой Копей­кин — кровь-то, зна­ете, разыг­ра­лась — побе­жал было за ней на своей дере­вяшке: трюх-трюх сле­дом, — «да нет, поду­мал, на время к черту воло­кит­ство, пусть после, когда получу пен­сион, теперь уж я что-то слиш­ком рас­хо­дился». А про­мо­тал он между тем, прошу заме­тить, в один день чуть не поло­вину денег! Дня через три-четыре явля­ется он, судырь ты мой, в комис­сию, к началь­нику. «При­шел, гово­рит, узнать: так и так, по одер­жи­мым болез­ням и за ранами… про­ли­вал, в неко­то­ром роде, кровь…» — и тому подоб­ное, пони­ма­ете, в долж­ност­ном слоге. «А что, — гово­рит началь­ник, — прежде всего я дол­жен вам ска­зать, что по делу вашему без раз­ре­ше­ния выс­шего началь­ства ничего не можем сде­лать. Вы сами видите, какое теперь время. Воен­ные дей­ствия, отно­си­тельно так ска­зать, еще не кон­чи­лись совер­шенно. Обо­ждите при­езда гос­по­дина мини­стра, потер­пите. Тогда будьте уве­рены, вы не будете остав­лены. А если вам нечем жить, так вот вам, гово­рит, сколько могу…» Ну и, пони­ма­ете, дал ему, — конечно, немного, но с уме­рен­но­стью стало бы про­тя­нуться до даль­ней­ших там раз­ре­ше­ний. Но Копей­кину моему не того хоте­лось. Он-то уже думал, что вот ему зав­тра так и выда­дут тысяч­ный какой-нибудь эда­кой куш: на тебе, голуб­чик, пей да весе­лись; а вме­сто того жди. А уж у него, пони­ма­ете, в голове и англи­чанка, и суплеты, и кот­леты вся­кие. Вот он совой такой вышел с крыльца, как пудель, кото­рого повар облил водой, — и хвост у него между ног, и уши повисли. Жизнь-то петер­бург­ская его уже поразо­брала, кое-чего он уже и попро­бо­вал. А тут живи черт знает как, сла­стей, пони­ма­ете, ника­ких. Ну, а чело­век-то све­жий, живой, аппе­тит про­сто вол­чий. Про­хо­дит мимо эда­кого какого-нибудь ресто­рана: повар там, можете себе пред­ста­вить, ино­стра­нец, фран­цуз эда­кой с откры­той физио­гно­мией, белье на нем гол­ланд­ское, фар­тук, белиз­ною рав­ный, в неко­то­ром роде, сне­гам, рабо­тает фен­зерв какой-нибудь эда­кой, кот­летки с трю­фе­лями, — сло­вом, рас­супе-дели­ка­тес такой, что про­сто себя, то есть, съел бы от аппе­тита. Прой­дет ли мимо Милю­тин­ских лавок, там из окна выгля­ды­вает, в неко­то­ром роде, семга эда­кая, вишенки — по пяти руб­лей штучка, арбуз-гро­ма­дище, дили­жанс эда­кой, высу­нулся из окна и, так ска­зать, ищет дурака, кото­рый бы запла­тил сто руб­лей, — сло­вом, на вся­ком шагу соблазн, отно­си­тельно так ска­зать, слюнки текут, а он жди. Так пред­ставьте себе его поло­же­ние: тут, с одной сто­роны, так ска­зать, семга и арбуз, а с дру­гой сто­роны — ему под­но­сят горь­кое блюдо под назва­ньем «зав­тра». «Ну уж, думает, как они там себе хотят, а я пойду, гово­рит, подыму всю комис­сию, всех началь­ни­ков, скажу: как хотите». И в самом деле: чело­век назой­ли­вый, наян эда­кой, толку-то, пони­ма­ете, в голове нет, а рыси много. При­хо­дит он в комис­сию: «Ну что, гово­рят, зачем еще? ведь вам уж ска­зано». — «Да что, гово­рит, я не могу, гово­рит, пере­би­ваться кое-как. Мне нужно, гово­рит, съесть и кот­летку, бутылку фран­цуз­ского вина, пораз­влечь тоже себя, в театр, пони­ма­ете». — «Ну уж, — гово­рит началь­ник, — изви­ните. На счет этот есть, так ска­зать, в неко­то­ром роде, тер­пе­ние. Вам даны пока сред­ства для про­корм­ле­ния, пока­мест выдет резо­лю­ция, и, без сомне­ния, вы будете воз­на­граж­дены, как сле­дует: ибо не было еще при­мера, чтобы у нас в Рос­сии чело­век, при­но­сив­ший, отно­си­тельно так ска­зать, услуги оте­че­ству, был остав­лен без при­зре­ния. Но если вы хотите теперь же лако­мить себя кот­лет­ками и в театр, пони­ма­ете, так уж тут изви­ните. В таком слу­чае ищите сами себе средств, ста­рай­тесь сами себе помочь». Но Копей­кин мой, можете вооб­ра­зить себе, и в ус не дует. Слова-то ему эти как горох к стене. Шум под­нял такой, всех рас­пу­шил! Всех там этих сек­ре­та­рей, всех начал отка­лы­вать и гвоз­дить: «Да вы, гово­рит, то, гово­рит! да вы, гово­рит, это, гово­рит! да вы, гово­рит, обя­зан­но­стей своих не зна­ете! да вы, гово­рит, зако­но­про­давцы, гово­рит!» Всех отшле­пал. Там какой-то чинов­ник, пони­ма­ете, под­вер­нулся из какого-то даже вовсем посто­рон­него ведом­ства — он, судырь мой, и его! Бунт под­нял такой. Что при­ка­жешь делать с эда­ким чер­том? Началь­ник видит: нужно при­бег­нуть, отно­си­тельно так ска­зать, к мерам стро­го­сти. «Хорошо, гово­рит, если вы не хотите доволь­ство­ваться тем, что дают вам, и ожи­дать спо­койно, в неко­то­ром роде, здесь в сто­лице реше­нья вашей уча­сти, так я вас пре­про­вожу на место житель­ства. Позвать, гово­рит, фельдъ­егеря, пре­про­во­дить его на место житель­ства!» А фельдъ­егерь уже там, пони­ма­ете, за две­рью и стоит: трех­ар­шин­ный мужи­чина какой-нибудь, ручища у него, можете вооб­ра­зить, самой нату­рой устро­ена для ямщи­ков, — сло­вом, дан­тист эда­кой… Вот его, раба Божия, в тележку да с фельдъ­еге­рем. Ну, Копей­кин думает, по край­ней мере, не нужно пла­тить про­го­нов, спа­сибо и за то. Едет он, судырь мой, на фельдъ­егере, да едучи па фельдъ­егере, в неко­то­ром роде, так ска­зать, рас­суж­дает сам себе: «Хорошо, гово­рит, вот ты, мол, гово­ришь, чтобы я сам себе поис­кал средств и помог бы; хорошо, гово­рит, я, гово­рит, найду сред­ства!» Ну уж как там его доста­вили на место и куда именно при­везли, ничего этого не известно. Так, пони­ма­ете, и слухи о капи­тане Копей­кине канули в реку забве­ния, в какую-нибудь эда­кую Лету, как назы­вают поэты. Но поз­вольте, гос­пода, вот тут-то и начи­на­ется, можно ска­зать, нить завязки романа. Итак, куда делся Копей­кин, неиз­вестно; но не про­шло, можете пред­ста­вить себе, двух меся­цев, как появи­лась в рязан­ских лесах шайка раз­бой­ни­ков, а ата­ман-то этой шайки был, судырь мой, не кто другой…»

1842

Примечания

Н. В. Гоголь. 
 Повесть о капитане Копейкине

---------------------------------------------------------------------------
 Источник: Н. В. Гоголь. Собрание сочинений. М: Худ. литература, 1978,
 том 5.
 Эл. версия - В. Есаулов, март 2005.
---------------------------------------------------------------------------

 ''' Редакция, разрешенная цензурой'''

 "После кампании двенадцатого года, судырь ты мой, - так начал
почтмейстер, несмотря на то что в комнате сидел не один сударь, а целых
шестеро, - после кампании двенадцатого года, вместе с ранеными прислан был
и капитан Копейкин. Пролетная голова, привередлив, как черт, побывал и на
гауптвахтах и под арестом, всего отведал. Под Красным ли, или под
Лейпцигом, только, можете вообразить, ему оторвало руку и ногу. Ну, тогда
еще не успели сделать насчет раненых никаких, знаете, эдаких распоряжений;
этот какой-нибудь инвалидный капитал был уже заведен, можете представить
себе, в некотором роде после. Капитан Копейкин видит: нужно работать бы,
только рука-то у него, понимаете, левая. Наведался было домой к отцу, отец
говорит: "Мне нечем тебя кормить, я - можете представить себе, - сам едва
достаю хлеб". Вот мой капитан Копейкин решился отправиться, судырь мой, в
Петербург, чтобы хлопотать по начальству, не будет ли какого вспоможенья...
Как-то там, знаете, с обозами или фурами казенными, - словом, судырь мой,
дотащился он кое-как до Петербурга. Ну, можете представить себе: эдакой
какой-нибудь, то есть, капитан Копейкин и очутился вдруг в столице, которой
подобной, так сказать, нет в мире! Вдруг перед ним свет, относительно
сказать, некоторое поле жизни, сказочная Шехерезада, понимаете, эдакая.
Вдруг какой-нибудь эдакой, можете представить себе, Невский прешпект, или
там, знаете, какая-нибудь Гороховая, черт возьми, или там эдакая
какая-нибудь Литейная; там шпиц эдакой какой-нибудь в воздухе; мосты там
висят эдаким чертом, можете представить себе, без всякого, то есть,
прикосновения, - словом, Семирамида, судырь, да и полно! Понатолкался было
нанять квартиру, только все это кусается страшно: гардины, шторы,
чертовство такое, понимаете ковры - Персия, судырь мой, такая... словом,
относительно так сказать, ногой попираешь капиталы. Идем по улице, а уж нос
слышит, что пахнет тысячами; а умоет капитана Копейкина весь ассигнационный
банк, понимаете, из каких-нибудь десяти синюх да серебра мелочь. Ну,
деревни на это не купишь, то есть и купишь, может быть если приложишь тысяч
сорок, да сорок-то тысяч нужно занять у французского короля. Ну, как-то там
приютился в ревельском трактире за рубль в сутки; обед - щи, кусок битой
говядины... Видит: заживаться нечего. Расспросил, куда обратиться. Что ж,
куда обратиться? Говоря: высшего начальства нет теперь в столице, все это,
поли маете, в Париже, войска не возвращались, а есть, говорят временная
комиссия. Попробуйте, может быть, что-нибудь там могут. "Пойду в комиссию,
- говорит Копейкин, скажу: так и так, проливал, в некотором роде, кровь,
относительно сказать, жизнью жертвовал". Вот, судырь мой, вставши пораньше,
поскреб он себе левой рукой бороду, потому что платить цирюльнику - это
составит, в некотором роде, счет, натащил на себя мундиришка и на деревяшке
своей, можете вообразить, отправился в комиссию. Расспросил, где живет
начальник. Вон, говорят, дом на набережной: избенка, понимаете, мужичья:
стеклушки в окнах, можете себе представить, полуторасаженные зеркала,
марморы, лаки, судырь ты мой... словом, ума помраченье! Металлическая ручка
какая-нибудь у двери - конфорт первейшего свойства, так что прежде,
понимаете, нужно забежать в лавочку, да купить на грош мыла, да часа с два,
в некотором роде, тереть им руки, да уж после разве можно взяться за нее.
Один швейцар на крыльце, с булавой: графская эдакая физиогномия, батистовые
воротнички, как откормленный жирный мопс какой-нибудь... Копейкин мой
встащился кое-как с своей деревяшкой в приемную, прижался там в уголку
себе, чтобы не толкнуть локтем, можете себе представить какую-нибудь
Америку или Индию - раззолоченную, относительно сказать, фарфоровую вазу
эдакую. Ну, разумеется, что он настоялся там вдоволь, потому что при шел
еще в такое время, когда начальник, в некотором роде, едва поднялся с
постели и камердинер поднес ему какую-нибудь серебряную лоханку для разных,
понимаете, умываний эдаких. Ждет мой Копейкин часа четыре, как вот входит
дежурный чиновник, говорит: "Сейчас начальник выдет". А в комнате уж и
эполет и эксельбант, народу - как бобов на тарелке. Наконец, судырь мой,
выходит начальник. Ну... можете представить себе: начальник! в лице, так
сказать... ну, сообразно с званием, понимаете... с чином... такое и
выраженье, понимаете. Во всем столичный поведенц; подходит к одному, к
другому: "Зачем вы, зачем вы, что вам угодно, какое ваше дело?" Наконец,
судырь мой, к Копейкину. Копейкин: "Так и так, говорит, проливал кровь,
лишился, в некотором роде, руки и ноги, работать не могу, осмеливаюсь
просить, не будет ли какого вспомоществования, каких-нибудь эдаких
распоряжений насчет, относительно так сказать, вознаграждения, пенсиона,
что ли, понимаете". Начальник видит: человек на деревяшке и правый рукав
пустой пристегнут к мундиру. "Хорошо, говорит, понаведайтесь на днях!"
Копейкин мой в восторге: ну, думает, дело сделано. В духе, можете
вообразить, таком подпрыгивает по тротуару; зашел в Палкинский трактир
выпить рюмку водки, пообедал, судырь мой, в Лондоне, приказал себе подать
котлетку с каперсами, пулярку с разными финтерлеями, спросил бутылку вина,
ввечеру отправился в театр - одним словом, кутнул во всю лопатку, так
сказать. На тротуаре, видит, идет какая-то стройная англичанка, как лебедь,
можете себе представить, эдакой. Мой Копейкин - кровь-то, знаете,
разыгралась - побежал было за ней на своей деревяшке: трюх-трюх следом, -
"да пет, подумал, на время к черту волокитство, пусть после, когда получу
пенсион, теперь уж я что-то слишком расходился". А промотал он между тем,
прошу заметить, в один день чуть не половину денег! Дня через три-четыре
является оп, судырь ты мой, в комиссию, к начальнику. "Пришел, говорит,
узнать: так и так, по одержимым болезням и за ранами... проливал, в
некотором роде, кровь..." - и тому подобное, понимаете, в должностном
слоге. "А что, - говорит начальник, - прежде всего я должен вам сказать,
что по делу вашему без разрешения высшего начальства ничего не можем
сделать. Вы сами видите, какое теперь время. Военные действия, относительно
так сказать, еще не кончились совершенно. Обождите приезда господина
министра, потерпите. Тогда будьте уверены, - вы не будете оставлены. А если
вам нечем жить, так вот вам, говорит, сколько могу..." Ну и, понимаете, дал
ему, - конечно, немного, но с умеренностью стало бы протянуться до
дальнейших там разрешений. Но Копейкину моему не того хотелось. Он-то уже
думал, что вот ему завтра так и выдадут тысячный какой-нибудь эдакой куш:
на' тебе, голубчик, пей да веселись; а вместо того жди. А уж у него,
понимаете, в голове и англичанка, и суплеты, и котлеты всякие. Вот он совой
такой вышел с крыльца, как пудель, которого повар облил водой, - и хвост у
него между ног, и уши повисли. Жизнь-то петербургская его уже поразобрала,
кое-чего он уже и попробовал. А тут живи черт знает как, сластей,
понимаете, никаких. Ну, а человек-то свежий, живой, аппетит просто волчий.
Проходит мимо эдакого какого-нибудь ресторана: повар там, можете себе
представить, иностранец, француз эдакой с открытой физиогномией, белье на
нем голландское, фартук, белизною равный, в некотором роде, снегам,
работает фепзери какой-нибудь эдакой, котлетки с трюфелями, - словом,
рассупе-деликатес такой, что просто себя, то есть, съел бы от аппетита.
Пройдет ли мимо Милютинских лавок, там из окна выглядывает, в некотором
роде, семга эдакая, вишенки - по пяти рублей штучка, арбуз-громадище,
дилижанс эдакой, высунулся из окна и, так сказать, ищет дурака, который бы
заплатил сто рублей - словом, на всяком шагу соблазн, относительно так
сказать, слюнки текут, а он жди. Так представьте себе его положение тут, с
одной стороны, так сказать, семга и арбуз, а с другой стороны - ему
подносят горькое блюдо под названием "завтра". "Ну уж, думает, как они там
себе хотят, а я пойду, говорит, подыму всю комиссию, всех начальников
скажу: как хотите". И в самом деле: человек назойливый, наян эдакой,
толку-то, понимаете, в голове нет, а рыси много. Приходит он в комиссию:
"Ну что, говорят, зачем еще? ведь вам уж сказано".- "Да что, говорит, я не
могу, говорит, перебиваться кое-как. Мне нужно, говорит, съесть и котлетку,
бутылку французского вина, поразвлечь тоже себя, в театр, понимаете".- "Ну
уж, - говори начальник, - извините. На счет этот есть, так сказом в
некотором роде, терпение. Вам даны пока средства для прокормления, покамест
выдет резолюция, и, без мнения, вы будете вознаграждены, как следует: ибо
не было еще примера, чтобы у нас в России человек, приносивший,
относительно так сказать, услуги отечеству, был оставлен без призрения. Но
если вы хотите теперь же лакомить себя котлетками и в театр, понимаете, так
уж тут извините. В таком случае ищите сами себе средств, старайтесь сами
себе помочь". Но Копейкин мой, можете вообразить себе, и в ус не дует.
Слова-то ему эти как горох к стене. Шум поднял такой, всех распушил! всех
там этих секретарей, всех начал откалывать и гвоздить: да вм, говорит, то,
говорит! да вы, говорит, это, говорит! да вы, говорит, обязанностей своих
не знаете! да вы, говорит, законопродавцы, говорит! Всех отшлепал. Там
какой-то чиновник, понимаете, подвернулся из какого-то даже вовсе
постороннего ведомства - он, судырь мой, и его! Бунт поднял такой. Что
прикажешь делать с эдаким чертом? Начальник видит: нужно прибегнуть,
относительно так сказать, к мерам строгости. "Хорошо, говорит, если вы не
хотите довольствоваться тем, что дают вам, и ожидать спокойно, в некотором
роде, здесь в столице решенья вашей участи, так я вас препровожу на место
жительства. Позвать, говорит, фельдъегеря, препроводить его на место
жительства!" А фельдъегерь уже там, понимаете, за дверью и стоит:
трехаршинный мужичина какой-нибудь, ручища у него, можете вообразить, самой
натурой устроена для ямщиков, - словом, дантист эдакой... Вот его, раба
божия, в тележку да с фельдъегерем. Ну, Копейкин думает, по крайней мере не
нужно платить прогонов, спасибо и за то. Едет он, судырь мой, на
фельдъегере, да едучи на фельдъегере, в некотором роде, так сказать,
рассуждает сам себе: "Хорошо, говорит, вот ты, мол, говоришь, чтобы я сам
себе поискал средств и помог бы; хорошо, говорит, я, говорит, найду
средства!" Ну уж как там его доставили на место и куда именно привезли,
ничего этого не известно. Так, понимаете, и слухи о капитане Копейкине
канули в реку забвения, в какую-нибудь эдакую Лету, как называют поэты. Но
позвольте, господа, вот тут-то и начинается, можно сказать, нить завязки
романа. Итак, куда делся Копейкин, неизвестно; но не прошло, можете
представить себе, двух месяцев, как появилась в рязанских лесах шайка
разбойников, а атаман-то этой шайки был, судырь мой, не кто другой..." 





 '''ПРИМЕЧАНИЯ''' 

 "Повесть о капитане Копейкине" имеет свою сложную и не лишенную
драматизма творческую историю. Сохранились три редакции этой повести,
весьма существенно между собой отличающиеся. Наиболее острой в идейном
отношении была первая. 
 Окончательно готовя поэму к печати, Гоголь в предвидении цензурных
затруднений несколько смягчил самые резкие мости первой редакции повести о
Копейкине и снял со финал. Здесь рассказывалось о том, чем занимался
Копейкин с целой армией из "беглых солдат" в рязанских лесах. По дорогам не
стало никакого про езда, но "все это, собственно, так сказать, устремлено
на одно только казенное". Людей, которые ездили по своей надобности, но
трогали. Но зато всему, что было связано с казной - "спуска никакого!".
Мало того. Чуть прослышит Копейкин, что в "деревне приходит срок платить
казенный оброк - он уж там". Велит старосте подавать все, что снесено в
счет казенных оброков и податей да расписку пишет крестьянам, что, мол,
деньги в счет податей ими все уплачены. Таков капитан Копейкин. 
 Все это место о Копейкине-мстителе было в цензурном отношении
абсолютно непроходимо. И Гоголь решил снять его, сохранив в последующих
двух редакциях лишь намек на эту историю. Там сказано, что в рязанских
лесах появилась шайка разбойников и что атаманом ее был "не кто другой..."
- этим ироническим отточием и завершалась повесть. 
 Все же Гоголю удалось сохранить в финале одну деталь, которая в
какой-то мере восполняла автоцензурную купюру. Рассказывая о том, что слухи
о капитане Копейкине, после того как его выслали из Петербурга, канули в
Лету, почтмейстер затем добавляет важную, многозначительную фразу: "Но
позвольте, господа, вот тут-то и начинается, можно сказать, нить, завязка
романа". Министр, выслав Копейкина из столицы, думал - тем делу и конец. Но
не тут-то было! История только начинается! Копейкин еще покажет себя и
заставит о себе говорить. Гоголь не мог в подцензурных условиях открыто
рассказать о похождениях своего героя в рязанских лесах, но чудом
пропущенная цензором фраза о "завязке романа" давала понять читателю, что
все рассказанное до сих пор о Копейкине - только начало, а самое главное -
еще впереди. 
 Гоголевский образ Копейкина восходит, как это установлено современными
исследователями, к фольклорному источнику - разбойничьей песне ("Копейкин
со Степаном на Волге"), записанном Петром Киреевским в нескольких вариантах
со слов Н. Языкова. В. Даля и др. Гоголь знал эти народные песни и, по
свидетельству Киреевского, однажды рассказывал о них на вечере у Д. Н.
Свербеева (см.: Е. Смирнова-Чикина. Комментарий к поэме Гоголя "Мертвые
души". М., 1964, с. 153-154; также: Н. Степанов. Гоголевская "Повесть о
капитане Копейкине" и ее источники. - "Известия АН СССР", ОЛЯ, 1959, т.
XVIII, вып. 1, с. 40-44). 
 В самой первоначальной редакции финал повести был осложнен еще одним
эпизодом. Накопив денег, капитан Копейкин вдруг уехал за границу, в
Америку. И оттуда написал государю письмо, в коем просит не преследовать
оставшихся на родине его товарищей, невинных и им лично вовлеченных в
известное дело. Копейкин призывает царя проявить монаршую милость и в
отношении раненых, чтобы впредь ничего подобного тому, что происходило в
рязанских лесах, не повторялось. И царь "на этот рай", как иронически
замечено у Гоголя, проявил беспримерное великодушие, повелев "остановить
проследование виновных", ибо увидел, "как может невинный иногда произойти". 
 Цензурные затруднения, с которыми столкнулся Гоголь, оказались гораздо
более серьезными, чем он предполагал. В ослабленном виде, даже без финала,
"Повесть о капитане Копейкине" содержала в себе очень острое политическое
жало. И это было верно угадано петербургской цензурой, ультимативно
потребовавшей от автора либо выбросить всю "Повесть...", либо внести в нее
существенные исправления. Гоголь не жалел усилий, чтобы спасти "Повесть..."
Но они оказались безрезультатными. 1 апреля 1842 года А. Никитенко сообщил
писателю: "Совершенно ненозвожным к пропуску оказался эпизод Копейкина -
ничья власть не могла защитить его от гибели, и вы сами, конечно,
согласитесь, что мне тут нечего было делать" ("Русская старина", 1889, Љ 8,
с. 385). 
 Гоголь был весьма огорчен подобным исходом дела. 10 апреля он писал
Плетневу: "Уничтожение Копейкина меня сильно смутило! Это одно из лучших
мест в поэме, и без него - прореха, которой я ничем не в силах заплатать и
зашить". Воспользовавшись дружескими отношениями с цензором Никитенко,
Гоголь решил откровенно объясниться с ним. Писатель был убежден, что без
Копейкина издавать "Мертвые души" невозможно. Повесть необходима,
разъясняет он в письме к Никитенко, "не для связи событий, но для того,
чтобы на миг отвлечь читателя, чтобы одно впечатление сменить другим". Это
замечание чрезвычайно важно. 
 Гоголь подчеркивал, что весь эпизод с Копейкиным для него "очень
нужный, более даже, нежели думают они", цензоры. Они, цензоры, "думали" об
одних местах повести (и Гоголь их удалил или смягчил), а Гоголю были
особенно важны, видимо, другие. Они, эти места, обнаружатся, если мы
сравним все варианты и выделим в них идею, без которой Гоголь не мыслил
себе повести и ради которой он писал. 
 Во всех вариантах министр (генерал, начальник) говорит Копейкину
слова, которые тот повторяет и в соответствии с которыми дальше действует:
"ищите средства помочь себе сами" (первый вариант); "старайтесь покамест
помочь себе сами, ищите сами себе средств" (второй вариант); "ищите сами
себе средств, старайтесь сами себе помочь" (третий вариант, пропущенный
цензурой). Гоголь, как видим, только несколько видоизменяет расстановку тех
же самых слов, тщательно сохраняя их смысл. Совершенно так же Копейкин во
всех вариантах делает из этих слов свои выводы: "Хорошо, говорит, когда ты
сам, говорит, советовал поискать самому средств, хорошо, говорит, я,
говорит, найду средства" (первая редакция); "Когда генерал говорит, чтобы я
поискал сам средств помочь себе - хорошо, говорит, я, говорит, найду
средства!" (вторая редакция); "Хорошо, говорит, вот ты, мол, говоришь,
чтобы я сам поискал средств и помог бы, - хорошо, говорит, я, говорит,
найду средства!" (третья редакция, пропущенная цензурой). Гоголь даже пошел
на то, чтобы сделать самого Копейкина виноватым в своей горькой участи ("он
всему причиною сам"), но только, чтобы сохранить приведенные слова министра
и отклик на них капитана. Не в личности капитана здесь дело и даже не в его
мщении "казне". 
 Очень хорошо это почувствовал М. В. Петрашевский. В своем "Карманном
словаре иностранных слов" в объяснении слов "орден рыцарский" он иронически
отмечает, что в "любезном пашем отечестве" действиями администрации
руководят "наука, знание и достоинство" ("Философские и
общественно-политические произведения петрашевцев", М., 1963, с, 354), а в
подтверждение ссылается на "Повесть о капитане Копейкине", - то место, где
высокий начальник вразумляет разбушевавшегося Копейкина: "Не было еще
примера, чтобы у нас в России человек, приносивший, относительно так
сказать, услуги обществу, был оставлен без призрения". Вслед за этими
совершенно пародийно звучащими словами как раз и следует наглый совет
высокого начальника: "Ищите сами себе средств, старайтесь сами себе
помочь". 
 Чтобы спасти повесть, пришлось пойти на серьезную жертву: пригасить в
ней сатирические акценты. В письме к Плетневу от 10 апреля 1842 года Гоголь
еще писал о "Копейкине": "Я лучше решился переделать его, чем лишиться
вовсе. Я выбросил весь генералитет, характер Копейкина означил сильнее, так
что теперь видно ясно, что он всему причиною сам и что с ним поступили
хорошо" (II. В. Гоголь, т. XII, с. 54). 
 В течение нескольких дней писатель создал новый, третий вариант
"Повести о капитане Копейкине", "так что, - писал он Прокоповичу, - уж
никакая цензура не может придраться" (там же, с. 53). 
 Таким образом, Гоголя вынудили исказить очень важный эпизод в "Мертвых
душах". В первой цензурной редакции повести характер Копейкина означен
более крупно, рельефно, резко. Сравнивая обе редакции повести, цензурный
комитет отмечал, что в первой из них "представлен был раненый офицер,
сражавшийся с честью за отечество, человек простой, но благородный,
приехавший в Петербург, хлопотать о пенсии. Здесь сначала какой-то из
важных государственных людей принимает его довольно ласково, обещает ему
пенсию и т. д. Наконец на жалобы офицера, что ему нечего есть, - отвечает:
"...так промышляйте сами себе как знаете". Вследствие этого Копейкин
делается атаманом разбойничьей шайки. Ныне автор, оставив главное событие в
таком самом виде, как оно было, изменил характер главного действующего лица
в своем рассказе: он представляет его человеком беспокойным, буйным, жадным
к удовольствиям, который заботится не столько о средствах прилично
существовать, сколько о средствах удовлетворять своим страстям, так что
начальство находится наконец в необходимости выслать его из Петербурга.
Комитет определил: "...эпизод сей дозволить к напечатанию в таком виде, как
он изложен автором" (М. И. Сухомлинов. Исследования и статьи по русской
литературе и просвещения, т. II. СПб., 1889, с. 318). 
 В ослабленном виде повесть о Копейкине появилась в печати. Лишь после
1917 года был восстановлен ее доцензурный текст. 
 Хотя после второй переработки повесть была в идейном отношении
серьезно ослаблена, но и в этом виде Гоголь дорожил ею. Пусть из
первоначального текста был удален министр, а затем и генерал, а вместо них
появилась довольно тощая абстракция некоего "начальника", пусть виновником
всех несчастий Копейкина стал он сам, но сохранилась в повести чрезвычайно
важная для Гоголя картина Петербурга с характерными для него социальными
контрастами между той частью общества, жизнь которой напоминала "сказочную
Шехерезаду", и теми, чей "ассигнационный банк" состоит "из каких-нибудь
десяти синюх да серебра мелочи". Включение картины Петербурга в общую
композиционную раму "Мертвых душ" восполняло, по убеждению Гоголя,
недостающее, очень важное звено - важное для того, чтобы изображение "всей
Руси" приобрело необходимую полноту. 

 '''С. И. Машинский''' 

История создания

В предисловии «Мертвых душ» Гоголь указал, что читателю стоит внимательно изучать каждую главу и делать пометки. Такой тщательный анализ позволит лучше понять основные идеи произведения. При создании поэмы Гоголь долго работал над каждым эпизодом. Повесть о капитане слегка нарушала композиционную стройность работы, но ей была отведена одна из ключевых ролей в романе.

Цензура не одобрила авторский замысел, и Гоголь дважды корректировал повесть. Он несколько раз доказывал ее необходимость и значимость для целостности поэмы. Писателю пришлось существенно смягчить текст и немного изменить его, иначе цензура не пропустила бы публикацию.

Черновики Гоголя не сохранились и поэтому нельзя сказать, какой была изначально его задумка. Рассказ ведется от лица почтмейстера, ведь именно этот человек лучше других был в курсе событий в городе и много читал. Речь почтмейстера наполнена повторами, фигурами речи и прочими средствами выразительности — все это нужно для того, чтобы показать отношение героя к истории. Для него это всего лишь веселый эпизод и он полагает, что капитан и Чичиков — это одно и то же лицо.

Почтмейстер рассказывает эту историю другим чиновникам, но они остаются равнодушными к трагедии капитана. Смысл повести в том, чтобы продемонстрировать, как людям у власти нет дела до проблем простого народа.

Особенности персонажа

В «Мертвых душах» характеристика капитана Копейкина лишена описания внешности. У него нет имени, и это сделано неслучайно. Писатель хотел показать типичность ситуации и образ человека, который оказался в сложной ситуации из-за несправедливости общества. Причем существование людей, подобных Копейкину, было свойственно не только городу NN, в котором происходит действие «Мертвых душ», но и всей России в целом.

Характеристика Копейкина:

• Стал инвалидом на войне, потерял ногу и руку.
• За свою работу не получил никакой материальной помощи.
• Всегда был честным и не умел выслуживаться перед высшими чинами.
• Отличается настойчивостью и смекалкой.

У Копейкина не было большой должности, но он и не стремился к ней. Ему хотелось только немного обеспечить свое существование. От работы мужчина не отказывался, но из-за ампутации правой руки найти ее было затруднительно. Но капитан не привык отступать от задуманного.

Копейкин — крепкий, но маленький человек. Он является обобщенным образом простого народа. Для его описания писатель использует контраст — личность капитана противопоставлена чиновникам, что неоднократно подчеркивается в тексте:

• Капитан защищал страну, а чиновники не придают этому факту значение.
• Копейкин — честный человек, а чиновники любят только деньги.
• У капитана только маленькая комната, а у вельможи огромный дом.
• Копейкин ест скромный обед, а в ресторанах подаются деликатесы.

Капитан не привык играть нечестно и пытался получить заслуженную материальную помощь, но его просьбы не увенчались успехом. У него вызвало возмущение предложение генерала, который сказал самостоятельно поискать средства для существования. Такой возмутительный поступок привел к радикальному решению. Солдат словно пропал без вести, а через два месяца в лесах появилась банда разбойников. Копейкин стал ее атаманом.

Краткое содержание

Всего в повести три действующих лица — капитан Копейкин, генерал-аншеф и почтмейстер, который исполняет роль рассказчика. История начинается с описания состояния капитана. После войны 1812 года он лишился ноги и руки. Инвалидность мешала ему работать, а совесть не позволяла мужчине находиться на иждивении старого отца.

Поэтому солдат решил отправиться в Санкт-Петербург. Все, что он хотел — получить небольшое материальное пособие. Город на Неве ему очень понравился, капитан был восхищен его красотой. В то же время он понимал, как дорого жить в нем, поэтому решил беречь свои деньги и не задерживаться там надолго.

Царь был в заграничной поездке, и Копейкину предложили отправиться к временной комиссии. Он ждал приема четыре часа в помещении, полном народу. Но когда генерал-аншеф увидел, что перед ним инвалид, то велел ему явиться через несколько дней.

Капитан обрадовался и подумал, что это означает положительное решение, поэтому отправился в трактир, поужинал и выпил, после чего пошел в театр, потратив почти все имеющиеся деньги.

Но когда он снова пришел к генералу-аншефу, тот отказался выполнить просьбу. Он предложил подождать возвращения министра, который сможет отдать распоряжение касательно материальной помощи солдатам. Генерал дал немного денег капитану, но сумма была мизерной.

От него Копейкин вышел в подавленном настроении. В большом городе множество соблазнов, а денег у капитана было мало. От безысходности солдат снова пришел в комиссию и снова получил отказ. Он начал громко ругаться, вследствие чего его принудительно отправили домой в сопровождении фельдъегеря.

Герой размышлял, как поступить, тяжело переживая тот факт, что его работа оказалась не нужна отечеству, а принципы были разрушены. И он подался в разбойники, став идейным борцом за справедливость. Его банда никогда не убивала, а только грабила, причем не обычных людей, а только тех, кто имел отношение к государственной казне. Они забирали провиант, деньги, другие ценности. Капитан не считал, что поступил как-то плохо. Он всего лишь последовал совету генерала-аншефа и обеспечил себя сам.

Основной замысел

Читать поэму «Мертвые души» нужно очень внимательно, так как каждая глава скрывает определенную идею. Капитан Копейкин является второстепенным персонажем, но через него писатель раскрывает важную проблему — вечное ожидание решения. Служащие обещают помочь ему, но в итоге ничего не делают. Им нет дела до простого народа, который защищал страну в военное время. Для вышестоящих людей совершенно не важна человеческая жизнь. Их волнуют только деньги и те, кто ими владеет.

Анализ повести о капитане Копейкине показывает, как проявляется равнодушие чиновников. Именно из-за этого честный человек решает выбрать путь бандита. Сам герой является маленьким человеком, вынужденным встать против государственной системы.

Копейкин стал неким Робин Гудом, благородным разбойником, который мстил тем, кто обладал властью. Через его историю Гоголь наглядно показал, как под влиянием обстоятельств можно выбрать плохой путь. Виной всему — безвыходное положение.

Глава про капитана Копейкина на первый взгляд не связана с основным повествованием поэмы. У нее свой сюжет и отдельные герои, но в ней идут рассуждения об истинной сущности Чичикова. Именно это и связывает повесть с основной сюжетной линией.

Роль повести о капитане Копейкине заключается в демонстрации равнодушия чиновников. Они черствые, интересы простых солдат им безразличны. Это наглядная иллюстрация выбора жизненного пути. Капитан не имел другой возможности обеспечить себе существование и был вынужден заняться разбоем.

Поэма «Мертвые души занимает особое место в русской литературе. Она повлияла на многих писателей и поэтов. Например, Анатолий Чигалейчик написал стихотворение, где кратко пересказал события повести.

Едва ли будет преувеличением сказать, что «Повесть о капитане Копейкине» представляет собой некую загадку внутри «Мертвых душ». Подспудно это ощущается всеми. Первое чувство, которое испытывает читатель, встречаясь с ней, это чувство недоумения: зачем понадобился Гоголю этот довольно пространный и, по всей видимости, никак не связанный с основным действием поэмы «анекдот», рассказанный незадачливым почтмейстером? Неужели только затем, чтобы показать всю нелепость предположения, что Чичиков есть «не кто другой, как капитан Копейкин»?

Обычно исследователи рассматривают Повесть как «вставную новеллу», нужную автору для обличения столичных властей, и объясняют ее включение в «Мертвые души» стремлением Гоголя расширить социальные и географические рамки поэмы, придать изображению «всей Руси» необходимую полноту. «…История о капитане Копейкине <…> внешне почти не связана с основной сюжетной линией поэмы, — пишет в своем комментарии С. О. Машинский. — Композиционно она выглядит вставной новеллой. <…> Повесть как бы венчает всю страшную картину поместно-чиновно-полицейской России, нарисованную в „Мертвых душах“. Воплощением произвола и несправедливости является не только губернская власть, но и столичная бюрократия, само правительство»¹. По мнению Ю. В. Манна, одна из художественных функций Повести — «перебивка „губернского“ плана петербургским, столичным, включение в сюжет поэмы высших столичных сфер русской жизни»².

Подобный взгляд на Повесть общепринят и традиционен. В трактовке Е. Н. Купреяновой представление о ней как об одной из «петербургских повестей» Гоголя доведено до своего логического конца. Повесть, полагает исследователь, «написана в качестве самостоятельного произведения и лишь потом была вставлена в „Мертвые души“»³. Однако при таком «автономном» толковании остается невыясненным главный вопрос: какова художественная мотивировка включения Повести в поэму? К тому же «губернский» план «перебивается» в «Мертвых душах» столичным постоянно. Гоголю ничего не стоит сравнить глубокомысленное выражение на лице Манилова с выражением, которое можно встретить «разве только у какого-нибудь слишком умного министра», заметить мимоходом, что иной «государственный даже человек, а на деле выходит совершенная Коробочка», от Коробочки перейти к ее «сестре»-аристократке, а от дам города NN к петербургским дамам и т.д. и т.п.

Подчеркивая сатирический характер Повести, ее критическую направленность в адрес «верхов», исследователи обычно ссылаются на факт ее запрещения цензурой (этим, собственно говоря, она в значительной степени и обязана своей репутации остро обличительного произведения). Принято считать, что под давлением цензуры Гоголь вынужден был приглушить сатирические акценты Повести, ослабить ее политическую тенденцию и остроту — «выбросить весь генералитет», сделать менее привлекательным образ Копейкина и т.д. При этом можно встретить утверждение, что Петербургский цензурный комитет «потребовал внести существенные исправления»⁴ в Повесть. «По требованию цензуры, — пишет Е. С. Смирнова-Чикина, — образ героического офицера, бунтаря-разбойника заменился образом наглого буяна…»⁵.

Дело, однако, обстояло не совсем так. Цензор А. В. Никитенко в письме от 1 апреля 1842 г. извещал Гоголя: «Совершенно невозможным к пропуску оказался эпизод Копейкина — ничья власть не могла защитить от его гибели, и вы сами, конечно, согласитесь, что мне тут нечего было делать»⁶. В цензурном экземпляре рукописи текст Повести перечеркнут весь от начала до конца красными чернилами. Цензура запретила Повесть целиком, и требований переделать ее к автору никто не предъявлял.

Гоголь, как известно, придавал исключительное значение Повести и запрещение ее воспринял как непоправимый удар. «Выбросили у меня целый эпизод Копейкина, для меня очень нужный, более даже, нежели думают они (цензоры. — В. В.). Я решился не отдавать его никак», — сообщал он 9 апреля 1842 г. Н. Я. Прокоповичу. Из писем Гоголя явствует, что Повесть была важна ему вовсе не тем, чему при-давали значение петербургские цензоры. Писатель без колебаний идет на переделку всех предполагаемых «предосудительных» мест, могущих вызвать неудовольствие цензуры. Разъясняя в письме к А. В. Никитенко от 10 апреля 1842 г. необходимость Копейкина в поэме, Гоголь апеллирует к художническому чутью цензора. «…Признаюсь, уничтоженье Копейкина меня много смутило. Это одно из лучших мест. И я не в силах ничем залатать ту прореху, которая видна в моей поэме. Вы сами, одаренные эстетическим вкусом <…> можете видеть, что кусок этот необходим, не для связи событий, но для того, чтобы на миг отвлечь читателя, чтобы одно впечатление сменить другим, и кто в душе художник, тот поймет, что без него остается сильная прореха. Мне пришло на мысль: может быть, цензура устрашилась генералитета. Я переделал Копейкина, я выбросил все, даже министра, даже слово „превосходительство“. В Петербурге за отсутствием всех остается только одна временная комиссия. Характер Копейкина я вызначил сильнее, так что теперь ясно, что он сам причиной своих поступков, а не недостаток состраданья в других. Начальник комиссии даже поступает с ним очень хорошо. Словом, все теперь в таком виде, что никакая строгая цензура, по моему мнению, не может найти предосудительного в каком бы ни было отношении» (ХII, 54–55).

Стараясь выявить социально-политическое содержание Повести, исследователи усматривают в ней обличение всей государственной машины России вплоть до высших правительственных сфер и самого Царя. Не говоря уже о том, что такая идеологическая позиция просто была немыслима для Гоголя⁷, Повесть упорно «сопротивляется» подобному истолкованию.

Как уже не раз отмечалось в литературе, гоголевский образ капитана Копейкина восходит к фольклорному источнику — народным разбойничьим песням о воре Копейкине⁸. Интерес и любовь Гоголя к народному песнетворчеству общеизвестны. В эстетике писателя песни — один из трех источников самобытности русской поэзии, из которого должны черпать вдохновение русские поэты. В «Петербургских записках 1836 года», призывая к созданию русского национального театра, изображению характеров в их «национально вылившейся форме», Гоголь высказал суждение о творческом использовании народных традиций в опере и балете. «Руководствуясь тонкою разборчивостию, творец балета может брать из них (народных, национальных танцев. — В. В.) сколько хочет для определения характеров пляшущих своих героев. Само собою разумеется, что, схвативши в них первую стихию, он может развить ее и улететь несравненно выше своего оригинала, как музыкальный гений из простой, услышанной на улице песни создает целую поэму» (VIII, 185).

«Повесть о капитане Копейкине», в буквальном смысле слова вырастающая из песни, и явилась воплощением этой гоголевской мысли. Угадав в песне «стихию характера», писатель, говоря его же словами, «развивает ее и улетает несравненно выше своего оригинала». Приведем одну из песен цикла о разбойнике Копейкине.

Собирается вор Копейкин

На славном на устье Карастане.

Он со вечера, вор Копейкин, спать ложился,

Ко полуночи вор Копейкин подымался,

Он утренней росой умывался,

Тафтяным платком утирался,

На восточну сторонушку Богу молился.

«Вставайте, братцы полюбовны!

Нехорош-то мне, братцы, сон приснился:

Будто я, добрый молодец, хожу по край морю,

Я правою ногою оступился,

За кропкое⁹ деревце ухватился,

За кропкое дерево, за крушину.

Не ты ли меня, крушинушка, сокрушила:

Сушит да крушит добра молодца печаль-горе!

Вы кидайтеся-бросайтися, братцы, в легки лодки,

Гребите, ребятушки, не робейте,

Под те ли же под горы, под Змеины!»

Не лютая тут змеюшка прошипела,

Свинцовая тут пулюшка пролетела¹⁰.

Сюжет разбойничьей песни о Копейкине записан в нескольких вариантах. Как это обычно и бывает в народном творчестве, все известные образцы помогают уяснить общий характер произведения. Центральный мотив этого песенного цикла — вещий сон атамана Копейкина. Вот еще один из вариантов этого сна, предвещающего гибель герою.

…Будто я ходил по конец синего моря;

Как сине море все всколыхалося,

Со желтым песком все сомешалося;

Я левой ноженькой оступился,

За кропкое деревце рукой ухватился,

За кропкое деревце, за крушину,

За самую за вершину:

У крушинушки вершинушка отломилась,

Будто буйная моя головушка в море свалилась¹¹.

Атаман разбойников Копейкин, каким он изображен в народной песенной традиции, «ногою оступился, рукою за кропкое деревце ухватился». Эта окрашенная в трагические тона символическая подробность и является главной отличительной чертой данного фольклорного образа.

Поэтическую символику песни Гоголь использует в описании внешнего облика своего героя: «ему оторвало руку и ногу». Создавая портрет капитана Копейкина, писатель приводит только эту подробность, связывающую персонажа поэмы с его фольклорным прототипом. Следует также подчеркнуть, что в народном творчестве оторвать кому-нибудь руку и ногу почитается за «шутку» или «баловство». Гоголевский Копейкин вовсе не вызывает к себе жалостливого отношения. Это лицо отнюдь не страдательное, не пассивное. Капитан Копейкин — прежде всего удалой разбойник. В 1834 г. в статье «Взгляд на составление Малороссии» Гоголь писал об отчаянных запорожских казаках, «которым нечего было терять, которым жизнь — копейка, которых буйная воля не могла терпеть законов и власти <…> Это общество сохраняло все те черты, которыми рисуют шайку разбойников…» (VIII, 46–48).

Созданная по законам сказовой поэтики (ориентация на живой разговорный язык, прямое обращение к слушателям, использование простонародных выражений и повествовательных приемов), гоголевская Повесть требует и соответствующего прочтения. Ее сказовая форма отчетливо проявляется и в слиянии народнопоэтического, фольклорного начала с реально-событийным, конкретно-историческим. Народная молва о разбойнике Копейкине, уходящая в глубь народной поэзии, не менее важна для понимания эстетической природы Повести, чем хронологическая закрепленность образа за определенной эпохой — кампанией 1812 года.

В изложении почтмейстера история капитана Копейкина менее всего есть пересказ реального происшествия. Действительность здесь преломлена через сознание героя-рассказчика, воплощающего, по Гоголю, особенности народного, национального мышления. Исторические события, имеющие государственное, общенациональное значение, всегда порождали в народе всевозможные устные рассказы и предания. При этом особенно активно творчески переосмыслялись и приспосабливались к новым историческим условиям традиционные эпические образы.

Итак, обратимся к содержанию Повести. Рассказ почтмейстера о капитане Копейкине прерывается словами полицеймейстера: «Только позволь, Иван Андреевич, ведь капитан Копейкин, ты сам сказал, без руки и ноги, а у Чичикова…» На это резонное замечание почтмейстер «хлопнул со всего размаха рукой по своему лбу, назвавши себя публично при всех телятиной. Он не мог понять, как подобное обстоятельство не пришло ему в самом начале рассказа, и сознался, что совершенно справедлива поговорка: русский человек задним умом крепок» (VI, 205).

«Коренной русской добродетелью» — задним, «спохватным»¹², покаянным умом в избытке наделены и другие персонажи поэмы, но прежде всего сам Павел Иванович Чичиков. К этой пословице у Гоголя было свое, особое отношение. Обычно она употребляется в значении «спохватился, да поздно» и крепость задним умом расценивается как порок или недостаток. В Толковом словаре В. Даля находим: «Русак задом (задним умом) крепок»; «Умен, да задом»; «Задним умом догадлив». В его же «Пословицах Русского народа» читаем: «Всяк умен: кто сперва, кто опосля»; «Задним умом дела не поправишь»; «Кабы мне тот разум наперед, что приходит опосля». Но Гоголю было известно и другое толкование этой поговорки. Так, известный собиратель русского фольклора первой половины ХIХ века И. М. Снегирев усматривал в ней выражение свойственного русскому народу склада ума: «Что Русский и после ошибки может спохватиться и образумиться, о том говорит его же пословица: „Русский задним умом крепок“»¹³; «Так в собственно Русских пословицах выражается свойственный народу склад ума, способ суждения, особенность воззрения <…> Коренную их основу составляет многовековой, наследственный опыт, этот задний ум, которым крепок Русский…»¹⁴.

Гоголь проявлял неизменный интерес к сочинениям Снегирева, которые помогали ему глубже понять сущность народного духа. Например, в статье «В чем же наконец существо русской поэзии…» — этом своеобразном эстетическом манифесте Гоголя — народность Крылова объясняется особым национально-самобытным складом ума великого баснописца. В басне, пишет Гоголь, Крылов «умел сделаться народным поэтом. Это наша крепкая русская голова, тот самый ум, который сродни уму наших пословиц, тот самый ум, которым крепок русский человек, ум выводов, так называемый задний ум» (VI, 392).

Статья Гоголя о русской поэзии была необходима ему, как он сам признавался в письме к П. А. Плетневу 1846 года, «в объясненье элементов русского человека». В размышлениях Гоголя о судьбах родного народа, его настоящем и историческом будущем, «задний ум или ум окончательных выводов, которым преимущественно наделен перед другими русский человек», является тем коренным «свойством русской природы», которое и отличает русских от других народов. С этим свойством национального ума, который сродни уму народных пословиц, «умевших сделать такие великие выводы из бедного, ничтожного своего времени <…> и которые говорят только о том, какие огромные выводы может сделать нынешний русский человек из нынешнего широкого времени, в которое нанесены итоги всех веков» (VI, 408), Гоголь связывал высокое предназначение России.

Когда остроумные догадки и сметливые предположения чиновников о том, кто такой Чичиков (тут и «миллионщик», и «делатель фальшивых ассигнаций», и капитан Копейкин), доходят до смешного — Чичиков объявляется переодетым Напо-леоном, — автор как бы берет под защиту своих героев. «И во всемирной летописи человечества много есть целых столетий, которые, казалось бы, вычеркнул и уничтожил как ненужные. Много совершилось в мире заблуждений, которых бы, казалось, теперь не сделал и ребенок» (VI, 210). Принцип противопоставления «своего» и «чужого», отчетливо ощутимый с первой и до последней страницы «Мертвых душ», выдержан автором и в противопоставлении русского заднего ума ошибкам и заблуждениям всего человечества. Возможности, заложенные в этом «пословичном» свойстве русского ума, должны были раскрыться, по мысли Гоголя, в последующих томах поэмы.

Идейно-композиционная роль данной поговорки в гоголевском замысле помогает понять и смысл «Повести о капитане Копейкине», без которой автор не мыслил себе поэмы.

Повесть существует в трех основных редакциях. Канонической считается вторая, не пропущенная цензурой, которая и печатается в тексте поэмы во всех современных изданиях. Первоначальная редакция отличается от последующих прежде всего своим финалом, где рассказывается о разбойничьих похождениях Копейкина, его бегстве за границу и письме оттуда Государю с объяснением мотивов своих поступков. В двух других вариантах Повести Гоголь ограничился лишь намеком, что капитан Копейкин стал атаманом шайки разбойников. Возможно, писатель предчувствовал цензурные затруднения¹⁵. Но не цензура, думается, была причиной отказа от первой редакции. В своем первоначальном виде Повесть хотя и проясняла главную мысль автора, тем не менее не вполне отвечала идейно-художественному замыслу поэмы.

Во всех трех известных редакциях Повести сразу же после пояснения, кто такой капитан Копейкин, следует указание на главное обстоятельство, вынудившее Копейкина самому добывать себе средства: «Ну, тогда еще не сделано было насчет раненых никаких, знаете, эдаких распоряжений; этот какой-нибудь инвалидный капитал был уже заведен, можете представить себе, в некотором роде, гораздо после» (VI, 200). Таким образом, инвалидный капитал, обеспечивавший раненых, был учрежден, да только уже после того, как капитан Копейкин сам нашел себе средства. Причем, как это следует из первоначальной редакции, средства эти он берет из «казенного кармана». Шайка разбойников, которой предводительствует Копейкин, воюет исключительно с казной. «По дорогам никакого проезда нет, и все это собственно, так сказать, устремлено на одно только казенное. Если проезжающий по какой-нибудь своей надобности — ну, спросят только: „зачем?“ — да и ступай своей дорогой. А как только какой-нибудь фураж казенный, провиант или деньги — словом, все что носит, так сказать, имя казны — спуска никакого!» (VI, 829).

Видя «упущение» с Копейкиным, Государь «издал строжайшее предписание составить комитет исключительно с тем, чтобы заняться улучшением участи всех, то есть раненых…» (VI, 830). Высшие государственные власти в России, и в первую очередь сам Государь, способны, по Гоголю, сделать правильные выводы, принять мудрое, справедливое решение, да вот только не сразу, а «опосля». Раненых обеспечили так, как ни в каких «других просвещенных государствах», но только тогда, когда гром уже грянул… Капитан Копейкин подался в разбойники не из-за черствости высоких государственных чинов, а из-за того, что так уже на Руси все устроено, задним умом крепки все, начиная с почтмейстера и Чичикова и кончая Государем.

Готовя рукопись к печати, Гоголь сосредоточивает внимание прежде всего на самой «ошибке», а не на ее «исправлении». Отказавшись от финала первоначальной редакции, он сохранил нужный ему смысл Повести, но изменил в ней акценты. В окончательном варианте крепость задним умом в соответствии с художественной концепцией первого тома представлена в своем негативном, иронически сниженном виде. Способность русского человека и после ошибки сделать необходимые выводы и исправиться должна была, по мысли Гоголя, в полной мере реализоваться в последующих томах.

В общем замысле поэмы сказалась причастность Гоголя к народной философии. Народная мудрость неоднозначна. Своей настоящей, подлинной жизнью пословица живет не в сборниках, а в живой народной речи. Смысл ее может меняться в зависимости от ситуации, в которой она употребляется. Подлинно народный характер гоголевской поэмы заключается не в том, что в ней обилие пословиц, а в том, что автор пользуется ими в соответствии с их бытованием в народе. Оценка писателем того или иного «свойства русской природы» всецело зависит от конкретной ситуации, в которой это «свойство» проявляется. Авторская ирония направлена не на само свойство, а на его реальное бытие.

Таким образом, нет оснований полагать, что, переделав Повесть, Гоголь пошел на какие-то существенные для себя уступке цензуре. Несомненно, что он и не стремился представить своего героя только как жертву несправедливости. Если «значительное лицо» (министр, генерал, начальник) в чем-либо и виновато перед капитаном Копейкиным, то лишь в том, как говорил Гоголь по другому поводу, не сумело «вникнуть хорошенько в его природу и его обстоятельства». Одной из отличительных особенностей поэтики писателя является резкая определенность характеров. Поступки и внешние действия гоголевских героев, обстоятельства, в которые они попадают, — есть лишь внешнее выражение их внутренней сущности, свойства натуры, склада характера. Когда Гоголь писал 10 апреля 1842 г. П. А. Плетневу, что характер Копейкина он «означил сильнее, так что теперь видно ясно, что он всему причиною сам и что с ним поступили хорошо» (слова эти почти буквально повторены в цитировавшемся письме А. В. Никитенко), то он имел в виду не коренную переработку образа в угоду цензурным требованиям, а усиление тех черт характера своего героя, которые были в нем изначально.

Образ капитана Копейкина, ставший, подобно другим гоголевским образам, нарицательным, прочно вошел в русскую литературу и публицистику. В характере его осмысления сложились две традиции: одна в творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина и Ф. М. Достоевского, другая — в либеральной печати. В щедринском цикле «Культурные люди» (1876) Копейкин предстает ограниченным помещиком из Залупска: «Недаром мой друг, капитан Копейкин, пишет: „Не езди в Залупск! у нас, брат, столько теперь поджарых да прожженных развелось — весь наш культурный клуб испакостили!“»¹⁶. В резко отрицательном духе интерпретирует гоголевский образ и Ф. М. Достоевский. В «Дневнике писателя» за 1881 год Копейкин предстает как прообраз современных «карманных промышленников». «…Страшно развелось много капитанов Копейкиных, в бесчисленных видоизменениях <…> И все-то на казну и на общественное достояние зубы точат»¹⁷.

С другой стороны, в либеральной печати существовала иная традиция — «сочувственного отношения к гоголевскому герою как к человеку, борющемуся за свое благополучие с равнодушной к его нуждам косной бюрократией»¹⁸. Примечательно, что столь непохожие по своей идеологической ориентации писатели, как Салтыков-Щедрин и Достоевский, придерживавшиеся к тому же различной художественной манеры, в одном и том же негативном ключе интерпретируют образ гоголевского капитана Копейкина. Было бы неверным объяснять позицию писателей тем, что их художественное истолкование основывалось на смягченном по цензурным условиям варианте Повести¹⁹, что Щедрину и Достоевскому была неизвестна ее первоначальная редакция, отличающаяся, по общему мнению исследователей, наибольшей социальной остротой. Еще в 1857 г. Н. Г. Чернышевский в рецензии на посмертное Собрание сочинений и писем Гоголя, изданное П. А. Кулишом, полностью перепечатал впервые опубликованное тогда окончание Повести, заключив его следующими словами: «Да, как бы то ни было, а великого ума и высокой натуры был тот, кто первый представил нас нам в настоящем нашем виде…»²⁰.

Дело, по всей видимости, в другом. Щедрин и Достоевский почувствовали в гоголевском Копейкине те нюансы и особенности его характера, которые ускользали от других, и, как это не раз бывало в их творчестве, «выпрямили» образ, заострили его черты. Возможность подобной интерпретации образа капитана Копейкина заключается, несомненно, в нем самом.

Итак, рассказанная почтмейстером «Повесть о капитане Копейкине», наглядно демонстрирующая пословицу «Русский человек задним умом крепок», естественно и органично вводила ее в повествование. Неожиданной сменой повествовательной манеры Гоголь заставляет читателя как бы споткнуться на этом эпизоде, задержать на нем внимание, тем самым давая понять, что именно здесь — ключ к пониманию поэмы.

Гоголевский способ создания характеров и картин в данном случае перекликается со словами Л. Н. Толстого, также высоко ценившего русские пословицы, и, в частности, сборники И. М. Снегирева. Толстой намеревался написать повесть, используя пословицу как ее зерно. Об этом он рассказывает, например, в очерке «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?»: «Давно уже чтение сборника пословиц Снегирева составляет для меня одно из любимых — не занятий, но наслаждений. На каждую пословицу мне представляются лица из народа и их столкновения в смысле пословицы. В числе неосуществимых мечтаний мне всегда представлялся ряд не то повестей, не то картин, написанных на пословицы»²¹.

Художественное своеобразие «Повести о капитане Копейкине», этой, по словам почтмейстера, «в некотором роде целой поэмы», помогает уяснить и эстетическую природу «Мертвых душ». Создавая свое творение — поэму подлинно народную и глубоко национальную, — Гоголь опирался на традиции народнопоэтической культуры.

Примечания

1. Машинский С. Мертвые души // Гоголь Н. В. Собр. соч.: В 7 т. Т. 5. М., 1985. С. 494.

2. Манн Ю. В. Поэтика Гоголя. 2-е изд., доп. М., 1988. С. 285.

3. Купреянова Е. Н. Н. В. Гоголь // История русской литературы. Т. 2. Л., 1981. С. 574.

4. Машинский С. Мертвые души. С. 487.

5. Смирнова-Чикина Е. С. Поэма Н. В. Гоголя «Мертвые души». Комментарий. 2-е изд. Л., 1974. С. 165.

6. Русская Старина. 1889. № 8. С. 385.

7. Посылая «Мертвые души» в Петербург после неудачной попытки провести их через московскую цензуру, Гоголь писал князю В. Ф. Одоевскому в начале января 1842 г.: «Вы должны употребить все силы, чтобы доставить рукопись государю» (ХII, 27).

8. См.: Смирнова-Чикина Е. С. Поэма Н. В. Гоголя «Мертвые души»: Комментарий. С. 169–170; Степанов Н. Л. Гоголевская «Повесть о капитане Копейкине» и ее источники // Известия АН СССР. ОЛЯ. Т. XVIII. Вып. 1. М, 1959. С. 40–44; Воропаев В. А. Заметки о фольклорном источнике гоголевской «Повести о капитане Копейкине» // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. М., 1982. № 6. С. 35–41.

9. Кропкий — ломкий, хрупкий.

10. Собрание народных песен П. В. Киреевского. Записи Языковых в Симбирской и Оренбургской губерниях. Памятники русского фольклора. Т. 1. Л., 1977. С. 226; Песни, собранные П. В. Киреевским/ Изданы Обществом любителей Российской словесности под редакцией и с дополнениями П. Бессонова. Наш век в русских исторических песнях. Вып. 10. М., 1874. С. 108.

11. Собрание народных песен П. В. Киреевского. С. 227; Песни, собранные П. В. Киреевским. Вып. 10. С. 107.

12. Ср. «Русский ум — задний ум. Русский ум — спохватный ум» (Князев В. Сборник избранных пословиц, присловок, поговорок и прибауток. Л., 1924. С. 83).

13. Снегирев И. Русские в своих пословицах. Рассуждения и исследования об отечественных пословицах и поговорках. Кн. 2. М., 1832. С. 27.

14. Снегирев И. Русские народные пословицы и притчи. М., 1995 /Репринтное воспроизведение издания 1848 года. С. XV. Заметим, что глубинный смысл этой народной мудрости ощущался не только в эпоху Гоголя. Наш современник писатель Л. Леонов замечал: «Нет, не о тугодумии говорится в пословице насчет крепости нашей задним умом, — лишний раз она указывает, сколь трудно учесть целиком все противоречия и коварные обстоятельства, возникающие на просторе неохватных глазом территорий» (Леонов Л. М. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. М., 1984. С. 544–545).

15. П. В. Анненков, переписывавший летом 1841 г. первоначальную редакцию под диктовку самого автора, вспоминал: «Когда, по окончании повести, я отдался неудержимому порыву веселости, Гоголь смеялся вместе со мною и несколько раз спрашивал: „Какова повесть о капитане Копейкине?“ — „Но увидит ли она печать когда-нибудь?“ — заметил я. „Печать — пустяки, — отвечал Гоголь с самоуверенностью. — Все будет в печати“» (Гоголь в воспоминаниях современников. Без м. изд., 1952. С. 271).

16. Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. Т. 12. М., 1971. С. 297.

17. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 27. Л., 1984. С. 12.

18. Там же. С. 308.

19. Такова точка зрения комментаторов собрания сочинений М. Е. Салтыкова-Щедрина, она поддержана и комментаторами академического издания сочинений Ф. М. Достоевского.

20. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 4. М., 1948. С. 665. Опубликованный П. А. Кулишом в 1857 г. первоначальный вариант Повести хотя и являлся контаминацией ее различных редакций, вовсе не был «подделкой», как пишет об этом С. О. Машинский (Гоголь в воспоминаниях современников. С. 633).

21. Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 15. М., 1983. С. 11.