Рассказ о лже халифе

   Рассказывают также, что халиф Харун ар-Рашид почувствовал в одну ночь
из ночей сильное беспокойство и позвал своего везиря Джафара Бармакида и
сказал ему: "Моя грудь стеснилась, и я хочу сегодня ночью прогуляться по
улицам Багдада и посмотреть на дела рабов Аллаха, с условием, что мы пе-
рерядимся в одежду купцов, чтобы не узнал нас никто из людей.  И  везирь
отвечал ему: "Слушаю и повинуюсь!" И они поднялись в тот же час и минуту
и, сняв бывшую на них роскошную одежду, надели одежду купцов, а было  их
трое: халиф, Джафар и Масрур, меченосец.
   И они ходили с места на место, пока не достигли Тигра. И увидели  они
старика, сидевшего в челноке, и подошли и приветствовали его и  сказали:
"О старец, мы хотим от твоей милости и доброты, чтобы ты покатал  нас  в
твоей лодке. Возьми в уплату этот динар..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Двести восемьдесят шестая ночь

   Когда же настала двести восемьдесят шестая ночь, она сказала:  "Дошло
до меня, о счастливый царь, что они сказали старцу: "Мы хотим, чтобы  ты
покатал нас в твоей лодке. Возьми в уплату этот динар". И  старец  отве-
тил: "Кто это может кататься, когда халиф ар-Рашид выезжает каждый вечер
на реку Тигр на маленьком судне, и с ним глашатай,  который  кричит:  "О
собравшиеся люди, все поголовно - большие и малые, избранные и  простые,
дети и юноши, - всякому, кто выедет на лодке и поедет по Тигру, я отруб-
лю голову или повешу на мачте!" И, кажется, вы его сейчас  увидите,  его
судно приближается".
   И халиф с Джафаром сказали: "О старец, возьми эти два динара и  сведи
нас в беседку из этих беседок на то время, пока не проедет  лодка  хали-
фа!" И старец отвечал: "Давайте золото и положитесь на Аллаха великого".
   И он взял золото и проплыл с ними немного, как вдруг  приблизилась  с
середины Тигра лодка, и свечи и факелы в ней сияли.  "Не  говорил  ли  я
вам, что халиф проезжает Здесь каждый вечер? -  сказал  старец  и  начал
восклицать: - О покровитель, не снимай покровов!" И он ввел этих троих в
беседку и накинул на них черный плащ, и они стали смотреть из-под  плаща
и увидали на носу лодки человека, у которого в руках был факел  из  чер-
вонного золота, и он жег на нем какуллийское алоэ. И  на  этом  человеке
был плащ из красного атласа, и на плече желтые вышивки, а  на  голове  у
него был мосульский тюрбан и на другом плече - мешок из зеленого  шелка,
полный какуллийского алоэ, которым он разжигал факел вместо дерева. А на
корме лодки халиф увидел другого человека, одетого, как тот, и в руках у
него был факел, как у того человека. И они увидели в  лодке  двести  не-
вольников, которые стояли справа и слева,  и  увидели  поставленный  там
престол из червонного золота и прекрасного юношу, который сидел на  нем,
подобный месяцу, и одет он был в черную одежду с  вышивками  из  желтого
золота. И подле него был человек, подобный везирю Джафару, а рядом с ним
стоял евнух, похожий на Масрура, и в руках у него был обнаженный меч.  И
еще халиф увидел двадцать сотрапезников.
   И, увидя все это, халиф сказал: "Джафар!" И Джафар ответил: "Я здесь,
о повелитель правоверных!" - "Может быть, это один  из  моих  сыновей  -
аль-Мамун или аль-Амин?" - сказал халиф. И затем он стал всматриваться в
юношу, сидевшего на престоле, и увидел, что он  совершенен  по  красоте,
прелести, стройности и соразмерности. И, вглядевшись в него, халиф обер-
нулся к везирю и сказал: "О везирь!" И везирь ответил: "Я здесь!" А  ха-
лиф молвил: "Клянусь Аллахом, этот, что сидит, не забыл ничего в  облике
халифа, и тот, кто перед ним, подобен тебе, о Джафар, и евнух, что стоит
с ним рядом, похож на Масрура, а эти сотрапезники - точно мои  сотрапез-
ники, и мой разум смущен этим делом..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Двести восемьдесят седьмая ночь

   Когда же настала двести восемьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что халиф, увидав такое дело, смутился  умом
и воскликнул: "Клянусь Аллахом, я удивляюсь этому делу, о Джафар!"
   И Джафар ответил: "И я, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных!"
   И затем челнок уехал и скрылся из глаз, и тогда старец выехал на сво-
ем челноке и воскликнул: "Слава Аллаху За благополучие, раз никто нас не
встретил!" И халиф спросил его: "О старец, а халиф каждый вечер выезжает
на Тигр?" - "Да, о господин, и он так делает уже целый год",  -  ответил
старец. "О старец, - сказал халиф, - мы хотим от твоей милости, чтобы ты
постоял здесь для нас в следующую ночь, и мы дадим тебе пять динаров зо-
лотом. Мы чужеземцы и ищем развлечения, а живем мы в аль-Халдаке" [319]. -
"С любовью и охотой!" - молвил старец. И потом халиф,  Джафар  и  Масрур
ушли от старца во дворец и сняли бывшие на них одежды  купцов  и  надели
царственное одеяние, и каждый из них сел на свое место, и стали  входить
эмиры, везири, царедворцы и наместники, и зал наполнился народом.
   А когда окончился день, и разошлись люди разных  сословий,  и  каждый
ушел своей дорогой, халиф Харун альРашид сказал: "О Джафар, пойдем  пос-
мотреть на второго халифа". И Джафар  с  Масруром  засмеялись  и  надели
одежду купцов и вышли и пошли, крайне веселые, а вышли они через  потай-
ную дверь. И, достигнув Тигра, они увидели,  что  тот  старик,  владелец
челнока, сидит и ожидает их. И они сошли к нему в лодку, и не успели они
прождать с ним и часа, как подъехала лодка второго халифа и приблизилась
к ним. И они обернулись, и стали внимательно рассматривать лодку, и уви-
дели в ней двести невольников, кроме прежних, и факелоносцы кричали, как
всегда. "О везирь, - оказал халиф, - это такая вещь, что если бы я услы-
шал об этом, я бы не поверил, но я увидал это воочию!"
   И потом халиф сказал владельцу того челнока, в  котором  они  сидели:
"Возьми, о старец, эти десять динаров и поезжай рядом с ними. Они  осве-
щены, а мы в тени, и мы их увидим и посмотрим на них, а они нас не  уви-
дят".
   И старец взял десять динаров, и поплыл в своем челноке рядом с  ними,
и оказался под тенью их лодки..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Двести восемьдесят восьмая ночь

   Когда же настала двести восемьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что  халиф  Харун  ар-Рашид  сказал  старцу:
"Возьми эти десять динаров и поезжай рядом с ними".  И  старец  отвечал:
"Слушаю и повинуюсь!"
   А затем он взял динары и поехал, и они ехали в тени до садов. А  дос-
тигнув садов, они увидели огороженную поляну, и лодка  пристала  у  этой
поляны. И вдруг оказалось: там стоят слуги и с ними  мул,  оседланный  и
взнузданный. И второй халиф вышел и сел на мула  и  поехал  среди  своих
сотрапезников. И факелоносцы закричали, и слуги занялись делами  второго
халифа, а Харун ар Рашид с Джафаром и Масруром вышли на  сушу  и  прошли
среди невольпиков и пошли впереди них. И факелоносцы  бросили  взгляд  и
увидали троих людей, одетых в одежды купцов и пришедших из чужих земель,
и заподозрили их и мигнули на них, и их привели ко  второму  халифу.  И,
увидев их, тот спросил: "Как вы достигли этого места и что привело вас в
такое время?" И они ответили: "О владыка, мы - люди из купцов и чужезем-
цы, и прибыли сегодняшний день, и вышли вечером  пройтись,  и  вдруг  вы
подъехали, и пришли эти люди и схватили нас и поставили перед  тобой,  и
вот наша история". - "С вами не будет беды, так как вы  -  чужеземцы,  а
если бы вы были из Багдада, я бы отрубил вам головы, - молвил второй ха-
лиф. И затем он обратился к своему везирю и сказал ему:  -  Возьми  этих
людей с собою: они наши гости сегодня вечером". - "Слушаю и повинуюсь, о
владыка наш!" - сказал везирь. И затем он пошел с ними, и  они  достигли
высокого, великолепного замка, крепко  построенного,  каким  не  обладал
султан: он вздымался из праха и цеплялся за крылья облаков, и ворота его
были из текового дерева [320], украшенного  рдеющим  золотом.  И  входящий
проникал через них в зал с водоемом и фонтаном, и были там ковры  и  по-
душки и парчовые циновки и длинные матрасы. И там были  опущенные  зана-
вески и подстилки, ошеломляющие ум и ослабляющие тех, кто говорит, и  на
двери были написаны такие два стиха:
   Вот дворец стоит, с ним да будет мир и радость!
   Наградили дни красотой его своею.
   В нем и редкости и диковины всевозможные,
   И не знают, как описать его, каламы.
   И второй халиф вошел, и с ним его люди, я сел на престол  из  золота,
украшенный драгоценными камнями (а на престоле был молитвенный коврик из
желтого шелка), и сели его сотрапезники, а меченосец мести  встал  перед
ним. И накрыли стол, и поели, и убрали посуду, и вымыли руки,  и  подали
приборы для вина, и выстроились кувшины и чаши,  и  пошли  вкруговую,  и
достигли халифа Харуна ар-Рашида, но тот отказался пить.
   И второй халиф спросил Джафара: "Что это твой  товарищ  не  пьет?"  И
Джафар ответил: "О владыка, он уже давно не пил этого". - "У  меня  есть
другое питье, подходящее для твоего товарища, - это яблочный напиток", -
сказал второй халиф, и затем он велел принести его, и его тотчас же при-
несли, и второй халиф подошел к Харуну ар-Рашиду и сказал  ему:  "Всякий
раз, как очередь дойдет до тебя, пей это питье".
   И они не переставая веселились и пили вино, пока напиток  не  овладел
их головами и не взял власть над их разумом..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Двести восемьдесят девятая ночь

   Когда же настала двести восемьдесят девятая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что второй халиф и те, кто сидел с  ним,  не
переставая пили, пока напиток не овладел их головами и  не  взял  власть
над их разумом. И халиф Харун ар-Рашид сказал своему везирю: "О  Джафар,
клянусь Аллахом, нет у нас сосуда, подобного этим сосудам! О, если бы  я
знал, каково дело этого юноши!"
   И когда они потихоньку разговаривали, юноша  вдруг  бросил  взгляд  и
увидел, что везирь шепчется с халифом, и сказал ему: "Говорить шепотом -
грубость". - "Тут пет грубости, - отвечал Джафар, - но только мой  това-
рищ говорит мне: "Я путешествовал по многим землям, и разделял трапезу с
величайшими царями, и дружил с военными, и не видел я трапезы лучше этой
и ночи прекраснее этой, но только жители Багдада говорят: "Питье без му-
зыки нередко причиняет головную боль".
   И, услышав эти слова, второй халиф улыбнулся и развеселился. А у него
в руках была тростинка, и он ударил ею по круглей подушке, и вдруг  рас-
пахнулась дверь, и из нее вышел евнух, который нес скамеечку из слоновой
кости, украшенную рдеющим золотом. А сзади него шла  девушка  редкая  по
красоте, прелести, блеску и совершенству. И евнух поставил скамеечку,  и
девушка села на нее, подобная восходящему солнцу на чистом небе, и в ру-
ке у нее была лютня, изделие мастеров индийцев. И она положила ее на ко-
лени и склонилась над нею, как склоняется мать над  ребенком,  и  запела
под нее, сначала заиграв и пройдясь на двадцать  четыре  лада,  так  что
ошеломила умы. И потом она вернулась к первому ладу  и,  затянув  напев,
произнесла такие стихи:
   "И в сердце моем язык любви говорит тебе,
   Вещает он про меня, что я влюблена в тебя,
   Свидетели есть со мной-то дух мой измученный,
   И веки горящие, и слезы бегущие.
   И раньше любви к тебе не ведала я любви,
   Но скор ведь Аллаха суд над всеми созданьями".
   И когда второй халиф услыхал от невольницы это стихотворение, он зак-
ричал великим криком и разодрал на себе одежду до подола.  И  перед  ним
опустили занавеску и принесли ему другую одежду, лучше той, и  он  надел
ее и сел как раньше. И когда кубок дошел до него, он  ударил  тростинкой
по подушке, и вдруг распахнулась дверь и вышел из нее евнух, который нес
золотую скамеечку, и за ним шла девушка, лучше первой девушки. И она се-
ла на скамеечку, а в руках у нее была лютня, огорчающая сердце завистни-
ка. И пропела она под лютню такие два стиха:
   "О, "как же мне вытерпеть, коль пламя тоски в душе,
   И слезы из глаз моих - потоп, что течет всегда!
   Аллахом клянусь, уж нет приятности в жизни мне,
   И как же быть радостной душе, где тоска царит?"
   И когда юноша услышал это стихотворение, он закричал великим криком и
разодрал на себе одежду до подола, и перед ним опустили занавеску и при-
несли ему другую одежду, и он надел ее, и сел прямо, и вернулся к  преж-
нему состоянию и стал весело разговаривать. Когда же до него  дошел  ку-
бок, он ударил по подушке тростинкой, и вышел евнух, сзади которого  шла
девушка лучше той, что была прежде нее, и у евнуха была скамеечка. И де-
вушка села на скамеечку, держа в руках лютню, и пропела такие стихи:
   "Сократите разлуку вы и суровость,
   Клянусь вами, что сердце вас не забудет!
   Пожалейте печального и худого, -
   Страстно любит, в любви ума он лишился,
   Изнурен он болезнями, страстью крайней,
   И от бога желает он вашей ласки.
   О те луны, кому в душе моей место, -
   Как избрать мне других, не вас, среди тварей?"
   И когда юноша услышал эти стихи, он закричал великим криком и  разор-
вал на себе одежду, и перед ним опустили занавеску, и принесли ему  дру-
гую одежду, и юноша вернулся к прежнему состоянию и продолжал  сидеть  с
сотрапезниками. И кубки пошли вкруговую, и когда кубок дошел  до  юноши,
тот ударил по подушке, и дверь отворилась, и вышел евнух со  скамеечкой,
сзади которого шла девушка, и он поставил ей скамеечку, и  девушка  села
и, взяв лютню, настроила ее и пропела под нее такие стихи:
   "Когда уйдет разлука эта и ненависть?
   И когда вернется прошедшее опять ко мне?
   Ведь вчера еще одно жилище скрывало нас
   С нашей радостью, и небрежны были завистники"
   Обманул нас рок, и разрушил он единение,
   И жилище наше в пустыню он превратил сперва.
   Ты желаешь ли, чтоб забыла я, о хулитель, их,
   Но я вижу, сердце не хочет слушать хулителей.
   Прекрати упреки, оставь меня с моей страстию -
   Ведь не будет сердце свободным снова от дружбы к ним.
   Господа, обет вы нарушили, изменили вы,
   Но не думайте, что утешится после вас душа".
   И когда второй халиф услышал то, что произнесла девушка, он  закричал
великим криком и разодрал то, что на нем было..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Двести девяностая ночь

   Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот девяноста, она сказала:
"Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда второй халиф услышал  сти-
хотворение девушки, он закричал великим криком и разодрал на себе одежды
и упал без памяти. И перед ним хотели опустить занавеску, как обычно, но
веревки застряли, и Харун ар-Рашид бросил взгляд на юношу и увидел у не-
го на теле следы ударов плетьми. И ар-Рашид сказал, посмотрев и  уверив-
шись: "О Джафар, клянусь Аллахом,  это  красивый  юноша,  но  только  он
скверный вор!"
   И Джафар спросил его: "Откуда ты узнал это,  о  повелитель  правовер-
ных?" И халиф молвил: "Разве не видел ты, какие у него на боках следы от
бичей?" [321]
   А потом перед юношей опустили занавеску и принесли ему  одежду  -  не
ту, что была на нем, - и он надел ее и сел прямо, и сидел, как прежде, с
сотрапезниками. И он бросил взгляд и увидел, что халиф и Джафар тихонько
разговаривают, и спросил их: "О чем речь, молодцы?" И Джафар молвил:  "О
владыка, все хорошо, но только от тебя не скрыто, что этот мой товарищ -
из купцов, и он путешествовал по всем областям и землям и вел  дружбу  с
вельможами и лучшими людьми, и он говорит мне: "Поистине, то, что  проя-
вил наш владыка халиф этой ночью, - великая расточительность, и я не ви-
дел во всех странах никого, кто бы совершил дела, подобные его делам: он
ведь разорвал столько-то и столько-то одежд, каждая одежда в тысячу  ди-
наров, и это чрезмерная расточительность". - "Эй ты, - сказал второй ха-
лиф, - деньги - мои деньги и материя - моя материя, и это -  часть  моей
милости слугам и челяди. Каждая одежда, которую я  разорвал,  достанется
кому-нибудь из сотрапезников, присутствующих здесь,  и  я  назначил  им,
вместе со всякой одеждой, по пятьсот динаров".
   И везирь Джафар сказал: "Прекрасно то, что ты сделал, о владыка!"
   И затем он произнес такие два стиха:
   "На руке твоей дом построили все достоинства,
   И дозволил людям твои ты тратить деньги.
   И когда ворота достоинств всех будут заперты,
   Рука твоя для замков ключом послужит".
   Услышав эти стихи от везиря Джафара, юноша велел дать ему тысячу  ди-
наров и одежду, а затем кубки пошли между ними вкруговую, и вино было им
приятно. И ар-Рашид сказал: "О Джафар, спроси его про  удары,  следы  от
которых у него на боках; посмотрим, что он тебе скажет в ответ".  -  "Не
торопись, о владыка, и побереги себя; терпеть лучше", -  молвил  Джафар.
Но халиф воскликнул: "Клянусь моей головой и могилой аль-Аббаса, если ты
его не спросишь, я потушу твое дыхание!"
   И тут юноша обернулся к везирю и спросил его: "Что это вы с товарищем
разговариваете потихоньку? Расскажи мне о вашем деле! - "Все хорошо",  -
ответил Джафар. Но юноша воскликнул: "Прошу тебя, ради Аллаха, расскажи-
те мне вашу историю и не скрывайте от меня ничего!" И тогда Джафар  ска-
зал: "О владыка, он увидал у тебя на боках удары и следы бичей и  плетей
и удивился этому до крайних пределов и сказал: "Как это можно бить хали-
фа!" И он хочет узнать, в чем причина этого".
   И, услышав это, юноша улыбнулся и сказал: "Знайте, моя история удиви-
тельна и дело мое диковинно; будь оно написано иглами  в  уголках  глаз,
оно послужило бы назиданием для поучающихся".
   И затем он стал испускать вздохи и произнес такие стихи:
   "Рассказ мой чудесен, все он дивное превзошел,
   Любовью клянусь, тесны мне стали все выходы!
   Хотите вы выслушать меня, так послушайте,
   И пусть вое собрание повсюду безмолвствует,
   Внимайте словам моим, ведь в них указание -
   Поистине, речь моя правдива - не ложь она!
   Повержен я страстию и сильной влюбленностью,
   И лучите сразившая меня полногрудых всех.
   Ее насурмлеиный глаз подобен индийскому
   Клинку, и разит она из лука бровей стрелой.
   И сердцем почуял я, что здесь наш имам средь вас,
   Халиф сего времени, потомок прекраснейших.
   Второй же из вас, кого зовете вы Джафаром, -
   Везирь у халифа он, владыка, владыки сын.
   А третий из вас - Масрур, палач воздаяния,
   И если май слова не ложны, а истинны, -
   Добился, чего хотел во всем этом деле я,
   И радость со всех сторон мае в сердце пришла теперь".
   И, услышав от юноши эти слова, Джафар поклялся ему,  употребив  двус-
мысленную клятву, что они - не те, кого он упомянул, а юноша засмеялся и
сказал: "Знайте, о господа мои, что я не повелитель правоверных, и я на-
звал себя этим именем только для того, чтобы достичь того, чего я  желаю
от жителей этого города. Имя мое - Мухаммед Али, сын Али, ювелир. И  мой
отец был из числа Знатных, и он умер и оставил  мне  большое  имущество:
золото, серебро, жемчуг, кораллы, и яхонты, и топазы, и другие камни,  и
поместья, и бани, и рощи, и сады, и лавки, и печи, и рабов, и невольниц,
и слуг. И случилось, что в какой-то день я сидел в своей лавке, окружен-
ный слугами и челядью, и вдруг подъехала девушка верхом на муле, и прис-
луживали ей три невольницы, подобные лунам. И, приблизившись ко мне, она
спешилась подле моей лавки и села подле меня и спросила: "Ты  ли  Мухам-
мед, ювелир?" И я ответил: "Да, это я, твой  раб  и  невольник".  А  она
спросила: "Есть ли у тебя ожерелья из драгоценных камней, подходящие для
меня?" - "О госпожа, - отвечал я, - я тебе покажу и принесу тебе то, что
у меня есть, и если тебе что-нибудь понравится, это будет  счастьем  для
твоего раба, а если не понравится, то злой моею долей".
   А у меня было сто ожерелий из дорогих камней, и я показал ей их  все,
но ни одно ей не понравилось, и она сказала: "Я хочу чего-нибудь  лучше,
чем то, что я видела".
   А у меня было маленькое ожерелье, которое мой отец купил за сто тысяч
динаров, и не найти подобного ему ни у кого из  великих  султанов;  и  я
сказал девушке: "О госпожа, у меня осталось ожерелье из камней и  драго-
ценностей, равным которому не владел никто из великих и малых". - "Пока-
жи мне его, - сказала девушка, и, увидав ожерелье,  она  воскликнула:  -
Вот то, что я ищу, и этого мне всю жизнь хотелось! Сколько оно стоит?" И
я сказал: "Моему отцу оно стоило сто тысяч динаров". И девушка  молвила:
"Тебе будет пять тысяч динаров прибыли". - "О госпожа,  ожерелье  и  его
обладатель перед тобою, и нет у меня возражения!" - сказал я, и  девушка
молвила: "Прибыль обязательна, и это великая от тебя милость!"
   А потом она тотчас же поднялась и поспешно села  на  мула  и  сказала
мне: "О, господин, во имя Аллаха, пожалуй вместе  с  нами,  чтобы  взять
деньги; твой сегодняшний день для нас подобен молоку!" [322] И я  поднялся
и запер лавку и отправился с ней, хранимый Аллахом, и мы  шли,  пока  не
достигли ее дома, и я  увидел,  что  это  дом,  на  котором  ясны  следы
счастья. И ворота его были украшены золотом, серебром и  лазурью,  и  на
них были написаны такие два стиха:
   О дом, пускай печаль в тебя не входит,
   Господ твоих пусть время не обманет!
   Прекрасен, дом, для всякого ты гостя,
   Когда для гостя всюду стало тесно.
   И девушка спешилась и вошла в дом, а мне велела посидеть на скамье  у
ворот, пока не придет меняла. И я просидел немного у ворот дома, и вдруг
вышла ко мне невольница и сказала: "Господин, войди в сени: скверно, что
ты сидишь у ворот". И я поднялся и вошел в сени и сел  на  скамеечку.  И
когда я сидел, вдруг вышла ко мне невольница и сказала: "О господин, моя
госпожа говорит тебе: "Войди и посиди у дверей в зал, пока  не  получишь
свои деньги". И я поднялся и вошел в комнату и просидел одно  мгновенье,
и вдруг увидел золотую скамеечку, перед которой  была  опущена  шелковая
занавеска. И эту занавеску вдруг подняли, и из-за нее появилась  та  де-
вушка, что купила у меня ожерелье, и она открыла  лицо,  подобное  кругу
луны, а ожерелье было у нее на шее. И ум мой был восхищен, и сердце  мое
смутилось при виде этой девушки из-за ее чрезмерной красоты и  прелести;
и, увидав меня, девушка поднялась со скамеечки и побежала ко мне и воск-
ликнула: "О свет моего глаза, всякий ли, кто красив, как ты, не сжалится
над своей любимой?" - "О госпожа, - отвечал я, - красота вся в  тебе,  и
она - одно из твоих свойств". А девушка молвила: "О ювелир, Знай, что  я
тебя люблю, и мне не верилось, что я тебя приведу к себе!" И  затем  она
склонилась ко мне, и я поцеловал ее, и она меня поцеловала  и  притянула
меня к себе и кинула меня к себе на грудь..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Двести девяносто первая ночь

   Когда же настала двести девяносто первая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что ювелир говорил: "И затем она склонилась  ко
мне и поцеловала меня и притянула меня к себе и кинула меня  к  себе  на
грудь. И она поняла, по моему состоянию, что я хочу сближения с  нею,  и
сказала: "О господин, желаешь ли ты соединиться со мной  запретно?  Кля-
нусь Аллахом, пусть не будет того, кто совершит подобные  прегрешения  и
удовлетворится дурными словами! Я - девушка невинная, и  не  приближался
ко мне никто, и я небезызвестна в городе. Знаешь ли ты, кто я?" -  "Нет,
клянусь Аллахом, о госпожа!" - ответил я, и она сказала: "Я  Ситт-Дунья,
дочь Яхьи ибн Халида, Бармакида [323], и брат мой - Джафар,  везирь  хали-
фа".
   И когда я услышал это, мое сердце отпрянуло от нее, и  я  воскликнул:
"О госпожа, я не виноват, что напал на тебя: ты сама разохотила  меня  к
сближению, приведя меня к себе!" - "С тобой не будет беды, - сказала де-
вушка, - и ты непременно достигнешь желаемого так, как будет угодно  Ал-
лаху. Власть надо мной в моих руках, и кади заключит за меня брачный до-
говор. Я хочу быть тебе женой и чтобы ты был мне мужем".
   И потом она позвала кади и свидетелей и не пожалела стараний, и когда
эти люди явились, сказала им: "Мухаммед Али, сын Али, ювелир, пожелал на
мне жениться и дал мне это ожерелье в приданое, а я приняла его и согла-
силась". И они написали мой договор с девушкой, и я вошел к ней,  и  она
велела принести приборы для вида, и кубки пустили вкруговую в  наилучшем
порядке и с совершеннейшим уменьем, и когда вино засверкало у нас в  го-
ловах, девушка велела невольнице-лютнистке петь, и та взяла лютню и, за-
ведя напев, произнесла такие стихи:
   "Явился и показал луну и газель и ветвь,
   Погибнет же пусть душа, в него не влюбленная!
   Красавец! Хотел Аллах волнение погасить
   Ланит его, началось другое волнение.
   Я спорю с хулящими, когда говорят они
   О нем, словно не люблю о нем поминания.
   И слушаю о другом, когда говорят со мной
   Прилежно, хоть таю сам, о том первом думая,
   Пророк красоты! Все в нем - диковина прелести,
   Но только лицо его - вот чудо великое,
   Биляль его родинки [324] на блюде щеки его
   Стоит и из жемчуга чела его ждет зари.
   Хулитель, по глупости, желает, чтобы я забыл
   Его, но я веровал, не буду неверным я".
   И девушка пришла в восторг от исполненных невольницей песен на  лютне
и нежных стихов. И невольницы продолжали петь одна за другой и  говорили
стихи, пока не спели десять невольниц, и  после  того  Ситт-Дунья  взяла
лютню и, затянув напев, произнесла такие стихи:
   "Клянусь нежностью я боков твоих столь гибких, -
   От огня страдаю разлуки я с тобою,
   Пожалей же сердце, горящее любви пламенем,
   О месяц полный в мраке предрассветном!
   Подари сближенье с тобою мне, - постоянно я
   Красоту твою при сиянье кубка вижу.
   Как будто розы цвета всевозможного
   Своей прелестью между белых мирт блистают".
   А когда она окончила стихи, я взял у нее лютню и, ударив  по  ней  на
диковинный лад, пропел такие стихи:
   "Прееславен господь, что дал тебе все красоты,
   И сделался я одним из тех, кто твой пленник,
   О ты, чей пленяет взор весь род человеческий
   Пощады для вас проси у стрел, что ты мечешь.
   Две крайности - огонь и влага в рдеющем пламени -
   Сошлись на щеке твоей по дивной природе.
   Ты - пламя в душе моей, и счастье ты для нее"
   О, как ты горька в душе и как ты сладка в ней?"
   И, услышав от меня эту песню, девушка обрадовалась сильной  радостью,
а затем она отпустила невольниц, и мы пошли в наилучшее место,  где  нам
постлали постель всевозможных цветов, И  девушка  сняла  бывшие  на  ней
одежды, и я уединился с нею уединеньем любимых, и увидел я, что она жем-
чужина несверленая и кобылица необъезженная, и обрадовался  ей,  и  я  в
жизни не видел ночи приятнее, чем эта ночь..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Двести девяносто вторая ночь

   Когда же настала двести девяносто вторая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что Мухаммед ибн Али, ювелир, говорил: "И когда
я вошел к Ситт-Дунья, дочери Яхьи ибя Халида Бармакнда,  я  увидел,  что
она жемчужина несверленая и кобылица необъезженная, и произнес такие два
стиха:
   "Я обнял ее, как кольцо голубки [325], рукой своей,
   Только кисть была, чтобы покров поднять, свободна.
   Поистине, вот успех великий! Все время мы
   Обнимались с ней и расстаться не хотели".
   И я пробыл с нею целый месяц и оставил лавку и близких и родные  мес-
та, и в один день из дней она сказала мне: "О свет моего глаза,  о  Сиди
Мухаммед, я решила сегодня пойти в баню. Оставайся же на этом ложе и  не
сходи с места, пока я не вернусь к тебе".
   И она заставила меня поклясться в этом, и я сказал ей: "Слушаю и  по-
винуюсь!" А затем она взяла с меня клятву, что я не двинусь с места,  и,
захватив своих девушек, ушла в баню, и, клянусь Аллахом,  о  братья,  не
успела она еще дойти до конца переулка, как дверь вдруг отворилась  и  в
нее вошла старуха и сказала: "О Сиди Мухаммед, Ситт-Зубейда зовет  тебя:
она прослышала, как ты образован, остроумен и искусен в пении". -  "Кля-
нусь Аллахом, я не встану с места, пока не придет Ситт-Дунья!" - ответил
я. И старуха сказала: "О господин мой, не  допусти,  чтобы  Ситт-Зубейда
разгневалась на тебя и стала твоим врагом! Поднимись же, поговори с  ней
и возвращайся на твое место".
   И я тотчас же поднялся и пошел, и старуха шла впереди меня,  пока  не
привела меня к Ситт-Зубейде, а когда я пришел к  ней,  она  сказала:  "О
свет глаза, ты возлюбленный Ситт-Дунья?" - "Я твой невольник и  раб!"  -
ответил я. И Ситт-Зубейда воскликнула: "Правду сказал тот, кто  приписал
тебе красоту, прелесть, образованность и совершенство! Ты выше  описаний
и слов! Но спой мне, чтобы я тебя услыхала". - "Слушаю и  повинуюсь!"  -
ответил я. И она принесла мне лютню, и я пропел под нее такие стихи:
   "Ведь сердце влюбленного бранят за любимых,
   И тело ограблено рукою недуга.
   И всякий среди едущих, чьи кони уж взнузданы,
   Влюблен, и возлюбленный его в караване.
   Аллаху я поручил луну в вашем таборе -
   Я сердцем люблю ее, от глаз она скрыта.
   Довольна иль сердится, как сладок каприз ее!
   Ведь все, что ни делает любимый, - любимо".
   И, когда я кончил петь, она воскликнула: "Да сделает  Аллах  здоровым
твое тело и душистым твое дыхание! Ты достиг совершенства в красоте, об-
разованности и пенье! Поднимайся же и иди на свое место прежде, чем при-
дет Ситт-Дунья, - она не найдет тебя и рассердится".
   И я поцеловал землю меж рук Ситт-Зубейды и вышел, и старуха шла  впе-
реди меня, пока я не дошел до той двери, через которую вышел, и я  вошел
и подошел к ложу, и увидел что Ситт-Дунья уже пришла из бани и  спит  на
ложе. И я сел у ее ног и стал их растирать, и Ситт-Дунья  открыла  глаза
и, увидев меня, сдвинула ноги и толкнула меня и сбросила  меня  с  ложа.
"Обманщик, - сказала она мне, - ты нарушил клятву и не  сдержал  ее!  Ты
обещал мне, что не сдвинешься с места,  и  нарушил  обещание  и  ушел  к
Ситт-Зубейде. Клянусь Аллахом, если бы я не боялась позора, я бы опроки-
нула ее дворец ей на голову!"
   И потом она сказала своему рабу: "О Сауаб, встань, отруби голову это-
му обманщику и лгуну - нет дам до него нужды!" И раб подошел ко  мне  и,
оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел  отрубить  мне  голо-
ву..."
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Двести девяносто третья ночь

   Когда же настала двести девяносто третья ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что Мухаммед ювелир говорил: "И раб подошел  ко
мне и, оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел  отрубить  мне
голову. И тогда поднялись невольницы Ситт-Дунья, большие и маленькие,  и
сказали ей: "О госпожа, это не первый, кто ошибся, не зная твоего нрава.
Он не совершил греха, требующего убийства!" - "Клянусь Аллахом, я непре-
менно оставлю на нем след!" - воскликнула она и затем велела побить  ме-
ня. И меня били по ребрам, и то, что вы видели, - следы этих  побоев.  А
после этого она приказала меня вывести, и меня вывели и увели далеко  от
дворца и бросили. И я потащился и шел мало-помалу, пока не дошел до сво-
его дома, и тогда я позвал лекаря и показал ему следы побоев, и он  стал
за мной ходить и постарался меня вылечить. И когда я выздоровел, я  схо-
дил в баню, и прошли мои боли и недуги. И я пришел в лавку и  взял  все,
что там было, и продал, и на эти деньги купил себе  четыреста  невольни-
ков, которых не собрал у себя ни один царь, и  со  мной  стали  выезжать
каждый день двести из них. И я сделал этот челнок, истратив на него пять
тысяч золотых динаров, и назвал себя халифом и дал каждому из бывших  со
мною слуг должность одного из приближенных халифа, и придал  ему  облик,
подобный его облику, и я призывал всякого, кто прогуливался по Тигру,  и
рубил ему голову без отсрочки. И я живу таким образом  целый  год  и  не
слышал вести о Ситт-Дунья и не напал на ее след".
   И потом он заплакал и пролил слезы и произнес такие стихи:
   "Аллахом клянусь, всю жизнь ее не забуду,
   И близок лишь буду к тем, кто близость с ней даст мне!
   Как будто она луна по сущности облика,
   Преславен творец ее, преславен создатель!
   Я худ и печален стал, не сплю я из-за нее,
   И сердце смутили мне красавицы свойства".
   И когда Харун ар-Рашид услышал слова юноши и узнал, что тот  влюблен,
увлечен и охвачен страстью, он смутился  от  волнения  и  растерялся  от
удивления и воскликнул: "Слава Аллаху, который создал  для  всякой  вещи
причину!"
   И затем они попросили у юноши позволения  уйти,  и  тот  позволил,  и
ар-Рашид задумал оказать ему справедливость и  одарить  его  до  крайней
степени. И они удалились от юноши, направляясь  в  халифский  дворец,  и
уселись, и переменили бывшую на них одежду, и надели одеяние торжеств.
   И Масрур, палач мести, встал перед ними, и халиф сказал  Джафару:  "О
везирь, ко мне того юношу".
   И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.


   Двести девяносто четвертая ночь

   Когда же настала двести девяносто четвертая ночь, она сказала: "Дошло
до меня, о счастливый царь, что халиф сказал везирю: "Ко мне того юношу,
у которого мы были прошлой ночью!" И везирь отвечал: "Слушаю  и  повину-
юсь!"
   И затем он отправился к юноше и приветствовал его и сказал:  "Отвечай
повелителю правоверных, халифу Харуну ар-Рашиду!" И юноша пошел с ним во
дворец, окруженный стражниками. А войдя к халифу, он поцеловал землю меж
его рук и пожелал ему вечной славы и успеха, и осуществления  надежд,  и
постояного счастья, и прекращения неудач и несчастий, и отличился  он  в
том, что высказал, сказавши: "Мир тебе, о повелитель правоверных  и  за-
щитник собрания верных!"
   И затем он произнес такие стихи:
   "Пусть же будет дверь твоя Каабой вечно желанною,
   А земля пред ней на лбах пусть будет знаком,
   Чтобы в странах всех о тебе всегда кричать могли:
   "Ты Ибрахим, а вот Макам, по правде!" [326]
   И халиф улыбнулся ему в лицо, и ответил на его привет,  и  обратил  к
нему око уважения, и приблизил его к себе, и посадил его перед собою,  и
сказал: "О Мухаммед Али, я хочу, чтобы ты мне рассказал, что произошло с
тобою сегодня ночью, - поистине, это чудо и редкостное диво".
   И юноша отвечал: "Прости, о повелитель правоверных,  дай  мне  платок
пощады, чтобы утих мой страх и успокоилось мое сердце". А халиф  сказал:
"Тебе будет пощада от страха и печали". И юноша начал ему рассказывать о
том, что досталось ему на долю, от начала до конца.
   И халиф понял, что юноша влюблен в разлучен с любимой, и спросил его:
"Хочешь ли ты, чтобы я вернул ее тебе?" И юноша молвил: "Это  будет  ми-
лостью повелителя правоверных".
   И затем он произнес такие стихи:
   "Целуй его пальцы ты, - не пальцы они совсем,
   Скорее они ключи к достатку и благу.
   За милость благодари его-то не милость ведь,
   Скорее ожерелье на шеях красавиц".
   И тогда халиф обратился к везирю и сказал ему: "О Джафар, приведи  ко
мне твою сестру Ситт-Дунья, дочь везиря Яхьи ибн Халида!" И везирь отве-
чал: "Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных!"
   И он в тот час и минуту привел ее, и когда она предстала перед  хали-
фом, тот спросил ее: "Знаешь ли ты, кто это?" - "О повелитель  правовер-
ных, откуда женщинам знать мужчин?" - сказала Ситт-Дунья.
   И халиф улыбнулся и молвил: "О Дунья, это твой возлюбленный  Мухаммед
Али, сын ювелира. Мы узнали, в чем дело, и слышали эту историю от начала
до конца и поняли явное и тайное, и ничто от нас не скрылось, хотя его и
скрывали". - "О повелитель правоверных, - сказала Ситт-Дунья, - это было
начертано в книге, и я прошу прощения у Аллаха великого за то, что из-за
меня произошло, а тебя прошу по твоей милости извинить меня".
   И халиф Харун ар-Рашид засмеялся и призвал кади и свидетелей,  и  во-
зобновил договор Ситт-Дунья с ее мужем, Мухаммедом Али, сыном ювелира, и
выпало ей на долю счастливейшее счастье и огорчение завистников. И халиф
сделал Мухаммеда одним из своих сотрапезников, и проводили они  жизнь  в
радости, наслаждении и благоденствии, пока  не  пришла  к  ним  Разруши-
тельница наслаждений и Раэлучительница собраний.

Перевод: Михаил Александрович Салье

Уважаемый читатель, мы заметили, что Вы зашли как гость. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.

Другие сказки из этого раздела:

• Рассказ о Масруре и ибн аль-Кариби (ночи 399—401)
• Рассказ о Харуне ар-Рашиде и Ситт-Зубейде (ночи 385—386)
• Рассказ об Абу-Юсуфе (ночи 296—297)
• Рассказ об ар-Рашиде и девушке (ночи 685—686)
• Рассказ о Джафаре Бармакиде и больном старике (ночь 395)
• Рассказ о Ситт-Зубейде и Абу-Юсуфе (ночи 388—389)
• Рассказ о мешке (ночи 294—296)
• Повесть о Харунс ар-Рашиде и невольнице (ночи 338—340)
• Рассказ о халифе, невольнице и Абу-Новасе (ночь 386)
• Рассказ об Абу-Новасе и трех юношах (ночи 381—383)

Распечатать | Подписаться по Email

Сборник сказок » Халиф на час — читать книгу онлайн бесплатно

А наутро женщина спросила меня, где моё жилище, и я отвечал: «В таком-то месте». И она велела мне уходить и дала мне платок, обшитый золотом и серебром, и к нему было что-то привязано: «Ходи на это в баню», – сказала она мне, и я обрадовался и сказал про себя: «Если в нем пять фельсов, то это мой обед на сегодняшний день».

И я вышел от этой женщины, как будто выходил из рая, и, придя в свой чулан, я развязал платок и нашёл там пятьдесят мискалей золота. И я зарыл их, и сел у ворот, купив сначала на два фельса хлеба и приправы. Пообедав, я стал размышлять о своём деле, и просидел так до вечерней поры, и вдруг пришла невольница и сказала мне: «Моя госпожа тебя требует!»

И я пошёл с невольницей к воротам того дома, и она спросила для меня позволения, и я вошёл и поцеловал землю меж рук той женщины, а она приказала мне сесть и велела принести кушанье и напитки, как обыкновенно, и затем я проспал с нею, согласно обычаю, установившемуся с прошлой ночи. А утром она дала мне второй платок с пятьюдесятью мискалями золота, и я взял его и вышел и, придя в чулан, зарыл золото. И я жил таким образом в течение восьми дней, приходя к ней каждый день вечером и выходя от неё в начале дня.

И когда я спал у неё восьмую ночь, вдруг вбежала бегом невольница и сказала мне: «Вставай, поднимись в эту комнату!» И я поднялся в комнату и увидел, что она выходит на самую дорогу. И я сидел, и вдруг послышался большой шум и топот коней в переулке; а в комнате было окно, возвышавшееся над воротами, и, посмотрев в него, я увидел юношу, подобного восходящему месяцу в ночь полтаоты, верхом на коне и перед ним были невольники и солдаты, которые шли, служа ему. И он подъехал к воротам и спешился и, войдя в комнату, увидел ту женщину сидящей на ложе, и поцеловал перед нею землю, а затем он подошёл к ней и поцеловал ей руки, но она не заговорила с ним. И юноша не переставал перед нею унижаться, пока не помирился, и он проспал подле неё эту ночь…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восемьдесят пятая ночь

Когда же настала двести восемьдесят пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что человек говорил: „Когда муж той женщины помирился с ней, он проспал подле неё ночь, а когда настало утро, пришли к нему солдаты, и он выехал из ворот. И женщина поднялась ко мне и спросила: „Видел ли ты этого?“ И я отвечал: „Да!“ И она сказала: „Это мой муж. Но я расскажу тебе, что у меня с ним произошло. Случилось, что мы сидели с ним однажды в садике внутри дома, и вдруг он ушёл от меня и отсутствовал долгое время. И я заждалась его и подумала: „Быть может, он в доме уединения“. И пошла в дом уединения, но не нашла его. И я вошла в кухню и увидала невольницу и спросила её о нем, и она показала мне на него, а он лежал с девушкой из кухонной прислуги. И тут я поклялась великой клятвой, что непременно совершу блуд с грязнейшим и нечистоплотнейшим из людей. И в тот день, когда евнух схватил тебя, было четыре дня как я искала по городу кого-нибудь, кто бы был таков, и не нашла никого грязней в нечистоплотней тебя. И я позвала тебя, и было то, что было по приговору Аллаха над нами, и я освободилась от клятвы, которую дала“. И потом она сказала мне: «А когда мой муж ещё раз падёт на девушку и будет лежать с нею, я снова призову тебя для того, что у тебя со мной было“.

И когда я услышал от неё эти речи и она метнула мне в сердце стрелы своих глаз» мои слезы так потекли, что поранили мне очи. И я произнёс слова поэта:

И после этого она велела мне уходить от неё, и мне досталось от неё четыреста мискалей золота, и я расходую их. И я пришёл сюда помолиться Аллаху – слава ему и величие! – чтобы её муж ещё раз вернулся к невольнице – быть может, и я вернусь тогда к тому, что было».

И, услышав рассказ этого человека, начальник паломничества отпустил его и сказал присутствующим; «Ради Аллаха, молитесь за него – ему простительно».

Рассказ о лже-халифе (ночи 285—294)

Рассказывают также, что халиф Харун ар-Рашид почувствовал в одну ночь из ночей сильное беспокойство и позвал своего везиря Джафара Бармакида и сказал ему: «Моя грудь стеснилась, и я хочу сегодня ночью прогуляться по улицам Багдада и посмотреть на дела рабов Аллаха, с условием, что мы перерядимся в одежду купцов, чтобы не узнал нас никто из людей. И везирь отвечал ему: „Слушаю и повинуюсь!“ И они поднялись в тот же час и минуту и, сняв бывшую на них роскошную одежду, надели одежду купцов, а было их трое: халиф, Джафар и Масрур, меченосец.

И они ходили с места на место, пока не достигли Тигра. И увидели они старика, сидевшего в челноке, и подошли и приветствовали его и сказали: «О старец, мы хотим от твоей милости и доброты, чтобы ты покатал нас в твоей лодке. Возьми в уплату этот динар…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести восемьдесят шестая ночь

Когда же настала двести восемьдесят шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что они сказали старцу: „Мы хотим, чтобы ты покатал нас в твоей лодке. Возьми в уплату этот динар“. И старец ответил: „Кто это может кататься, когда халиф ар-Рашид выезжает каждый вечер на реку Тигр на маленьком судне, и с ним глашатай, который кричит: „О собравшиеся люди, все поголовно – большие и малые, избранные и простые, дети и юноши, – всякому, кто выедет на лодке и поедет по Тигру, я отрублю голову или повешу на мачте!“ И, кажется, вы его сейчас увидите, его судно приближается“.

И халиф с Джафаром сказали: «О старец, возьми эти два динара и сведи нас в беседку из этих беседок на то время, пока не проедет лодка халифа!» И старец отвечал: «Давайте золото и положитесь на Аллаха великого».

И он взял золото и проплыл с ними немного, как вдруг приблизилась с середины Тигра лодка, и свечи и факелы в ней сияли. «Не говорил ли я вам, что халиф проезжает Здесь каждый вечер? – сказал старец и начал восклицать: – О покровитель, не снимай покровов!» И он ввёл этих троих в беседку и накинул на них чёрный плащ, и они стали смотреть из-под плаща и увидали на носу лодки человека, у которого в руках был факел из червонного золота, и он жёг на нем какуллийское алоэ. И на этом человеке был плащ из красного атласа, и на плече жёлтые вышивки, а на голове у него был мосульский тюрбан и на другом плече – мешок из зеленого шелка, полный какуллийского алоэ, которым он разжигал факел вместо дерева. А на корме лодки халиф увидел другого человека, одетого, как тот, и в руках у него был факел, как у того человека. И они увидели в лодке двести невольников, которые стояли справа и слева, и увидели поставленный там престол из червонного золота и прекрасного юношу, который сидел на нем, подобный месяцу, и одет он был в чёрную одежду с вышивками из жёлтого золота. И подле него был человек, подобный везирю Джафару, а рядом с ним стоял евнух, похожий на Масрура, и в руках у него был обнажённый меч. И ещё халиф увидел двадцать сотрапезников.

И, увидя все это, халиф сказал: «Джафар!» И Джафар ответил: «Я здесь, о повелитель правоверных!» – «Может быть, это один из моих сыновей – аль-Мамун или аль-Амин?» – сказал халиф. И затем он стал всматриваться в юношу, сидевшего на престоле, и увидел, что он совершенен по красоте, прелести, стройности и соразмерности. И, вглядевшись в него, халиф обернулся к везирю и сказал: «О везирь!» И везирь ответил: «Я здесь!» А халиф молвил: «Клянусь Аллахом, этот, что сидит, не забыл ничего в облике халифа, и тот, кто перед ним, подобен тебе, о Джафар, и евнух, что стоит с ним рядом, похож на Масрура, а эти сотрапезники – точно мои сотрапезники, и мой разум смущён этим делом…»