Рассказ о повесть о разорении рязани батыем - Граматика и образование на Pisanino.ru

В год 6745 (1237). В двенадцатый год по перенесении чудотворного образа из Корсуня пришел на Русскую землю безбожный царь Батый со множеством воинов татарских и стал на реке на Воронеже близ земли Рязанской. И прислал пословнепутевых на Рязань к великому князю Юрию Ингваревичу Рязанскому, требуя у него десятой доли во всем: во князьях, во всяких людях и в остальном. И услышал великий князь Юрий Ингваревич Рязанский о нашествии безбожного царя Батыя и тотчас послал в город Владимир к благоверному великому князю Георгию Всеволодовичу Владимирскому, прося у него помощи против безбожного царя Батыя или чтобы сам на него пошел. Князь великий Георгий Всеволодович Владимирский и сам не пошел, и помощи не послал, задумав один сразиться с Батыем. И услышал великий князь (Юрий Ингваревич) Рязанский, что нет ему помощи от великого князя Георгия Всеволодовича Владимирского, и тотчас послал за братьями своими: за князем Давыдом Ингваревичем Муромским, и за князем Глебом Ингваревичем Коломенским, и за князем Олегом Красным, и за Всеволодом Пронским, и за другими князьями. И стали совет держать — как утолить нечестивца дарами. И послал сына своего князя Федора Юрьевича Рязанского к безбожному царю Батыю с дарами и мольбами великими, чтобы не ходил войной на Рязанскую землю. И пришел князь Федор Юрьевич на реку на Воронеж к царю Батыю, и принес ему дары, н молил царя, чтобы не воевал Рязанской земли. Безбожный же, лживый и немилосердный царь Батый дары принял и во лжи своей при-творно обещал не ходить войной на Рязанскую землю, но только похвалялся и грозился повоевать всю Русскую землю. И стал у князей рязанских дочерей и сестер к себе на ложе просить. И некто из вельмож рязанских по зависти донес безбожному царю Батыю, что имеет князь Федор Юрьевич Рязанский княгиню из царского рода и что всех прекраснее она телом своим. Царь Батый лукав был и немилостив, в неверии своем распалился в похоти своей и сказал князю Федору Юрьевичу: «Дай мне, княже, изведать красоту жены твоей». Благоверный же князь Федор Юрьевич Рязанский посмеялся и ответил царю: «Не годится нам, христианам, водить к тебе, нечестивому царю, жен своих на блуд. Когда нас одолеешь, тогда и женами нашими владеть будешь». Безбожный царь Батый оскорбился и разъярился и тотчас повелел убить благоверного князя Федора Юрьевича, а тело его велел бросить на растерзание зверям и птицам, и других князей и воинов лучших поубивал.

И один из пестунов князя Федора Юрьевича, по имени Апоница, укрылся и горько плакал, смотря на славное тело честного своего господина. И увидев, что никто его не охраняет, взял возлюбленного своего государя и тайно схоронил его. И поспешил к благоверной княгине Евпраксии и рассказал ей, как нечестивый царь Батый убил благоверного князя Федора Юрьевича.

Благоверная же княгиня Евпраксия стояла в то время в превысоком тереме своем и держала любимое чадо свое — князя Ивана Федоровича, и как услышала она смертоносные слова, исполненные горести, бросилась она из превысокого терема своего с сыном своим князем Иваном прямо на землю и разбилась до смерти. И услышал великий князь Юрий Ингваревич об убиении безбожным царем возлюбленного сына своего, князя Федора, и многих князей, и лучших людей и стал плакать о них с великой княгиней и с другими княгинями и с братией своей. И плакал город весь много времени. И едва отдохнул князь от великого того плача и рыдания, стал собирать воинство свое и расставлять полки. И увидел князь великий Юрий Ингваревич братию свою, и бояр своих, и воевод, храбро и бестрепетно скачущих, воздел руки к небу и сказал со слезами: «Избавь нас, боже, от врагов наших, и от подымающихся на нас освободи нас, и сокрой нас от сборища нечестивых и от множества творящих беззаконие. Да будет путь им темен и скользок». И сказал братии своей: «О государи мои и братия! Если из рук господних благое приняли, то и злое не потерпим ли? Лучше нам смертью славу вечную добыть, нежели во власти поганых быть. Пусть я, брат ваш, раньше вас выпью чашу смертную за святые божии церкви, и за веру христианскую, и за отчину отца нашего великого князя Ингваря Святославича». И пошел в церковь Успения пресвятой владычицы богородицы, и плакал много перед образом пречистой, и молился великому чудотворцу Николе и сродникам своим Борису и Глебу. И дал последнее целование великой княгине Агриппине Ростиславовне и принял благословение от епископа и всех священнослужителей. И пошел против нечестивого царя Батыя, и встретили его около границ рязанских, и напали на него, и стали биться с ним крепко и мужественно, и была сеча зла и ужасна. Много сильных полков Батыевых пало. И увидел царь Батый, что сила рязанская бьется крепко и мужественно, и испугался. Но против гнева божия кто постоит! Батыевы же силы велики были и непреоборимы; один рязанец бился с тысячей, а два — с десятью тысячами. И увидел князь великий убиение брата своего, князя Давыда Ингваревича, и воскликнул в горести души своей: «О братия моя милая! Князь Давыд, брат наш, наперед нас чашу испил, а мы ли сей чаши не изопьем!» И пересели с коня на конь и начали биться упорно; через многие сильные полки Батыевы проезжали насквозь, храбро и мужественно биясь, так что всем полкам татарским подивиться крепости и мужеству рязанского воинства. И едва одолели их сильные полки татарские. Убит был благоверный великий князь Юрий Ингваревич, брат его князь Давыд Ингваревич Муромский, брат его князь Глеб Ингваревич Коломенский, брат их Всеволод Пронский и многие князья местные и воеводы крепкие и воинство: удальцы и резвецы рязанские. Все равно умерли и единую чашу смертную испили. Ни один из них не повернул назад, но все вместе полегли мертвые. Сие все навел бог грех ради наших.

А князя Олега Ингваревича захватили еле живого. Царь же, увидев многие свои полки побитыми, стал сильно скорбеть и ужасаться, видя множество убитых из своих войск татарских. И стал воевать Рязанскую землю, веля убивать, рубить и жечь без милости. И град Пронск, и град Бел, и Ижеславец разорил до основания и всех людей побил без милосердия. И текла кровь христианская, как река сильная, грех ради наших.

И увидел царь Батый Олега Ингваревича, столь красивого и храброго, изнемогающего от тяжких ран, и хотел уврачевать его от тех ран и к своей вере склонить. Но князь Олег Ингваревич укорил царя Батыя и назвал его безбожным и врагом христианства. Окаянный же Батый дохнул огнем от мерзкого сердца своего и тотчас повелел Олега ножами рассечь на части. И был он второй страстотерпец Стефан, принял венец страдания от всемилостивого бога и испил чашу смертную вместе со всею своею братьею.

И стал воевать царь Батый окаянный Рязанскую землю и пошел ко граду Рязани. И осадил град, и бились пять дней неотступно. Батыево войско переменялось, а горожане бессменно бились. И многих горожан убили, а иных ранили, а иные от великих трудов и ран изнемогли. А в шестой день спозаранку пошли поганые на город — одни с огнями, другие со стенобитными орудиями, а третьи с бесчисленными лестницами — и взяли град Рязань месяца декабря в 21 день. И пришли в церковь соборную пресвятой Богородицы, и великую княгиню Агриппину, мать великого князя, со снохами, и прочими княгинями посекли мечами, а епископа и священников огню предали — во святой церкви пожгли, а иные многие от оружия пали. И во граде многих людей, и жен, и детей мечами посекли, а других в реке потопили, а священников и иноков без остатка посекли, и весь град пожгли, и всю красоту прославленную, и богатство рязанское, и сродников рязанских князей — князей киевских и черниговских — захватили. А храмы божий разорили и во святых алтарях много крови пролили. И не осталось во граде ни одного живого: все равно умерли и единую чашу смертную испили. Не было тут ни стонущего, ни плачущего — ни отца и матери о детях, ни детей об отце и матери, ни брата о брате, ни сродников о сродниках, но все вместе лежали мертвые. И было все то за грехи наши.

И увидел безбожный царь Батый страшное пролитие крови христианской, и еще больше разъярился и ожесточился, и пошел на Суздаль и на Владимир, собираясь Русскую землю пленить, и веру христианскую искоренить, и церкви божии до основания разорить.

И некий из вельмож рязанских по имени Евпатий Коловрат был в то время в Чернигове с князем Ингварем Ингваревичем, и услышал о нашествии зловерного царя Батыя, и выступил из Чернигова с малою дружиною, и помчался быстро. И приехал в землю Рязанскую и увидел ее опустевшую, города разорены, церкви пожжены, люди убиты. И помчался во град Рязань и увидел город разорен, государей убитых и множество народа полегшего: одни убиты и посечены, другие пожжены, а иные в реке потоплены. И воскричал Евпатий в горести души своей, распаляяся в сердце своем. И собрал небольшую дружину — тысячу семьсот человек, которых бог соблюл вне города. И погнались вослед безбожного царя, и едва нагнали его в земле Суздальской, и внезапно напали на станы Батыевы. И начали сечь без милости, и смешалися все полки татарские. И стали татары точно пьяные или безумные. И бил их Евпатий так нещадно, что и мечи притуплялись, и брал он мечи татарские и сек ими. Почудилось татарам, что мертвые восстали. Евпатий же, насквозь проезжая сильные полки татарские, бил их нещадно.

И ездил средь полков татарских так храбро и мужественно, что и сам царь устрашился.

И едва поймали татары из полка Евпатьева пять человек воинских, изнемогших от великих ран. И привели их к царю Батыю, а царь Батый стал их спрашивать: «Какой вы веры, и какой земли, и зачем мне много зла творите?» Они же отвечали: «Веры мы христианской, рабы великого князя Юрия Ингваревича Рязанского, а от полка мы Евпатия Коловрата. Посланы мы от князя Ингваря Ингваревича Рязанского тебя, сильного царя, почествовать, и с честью проводить, и честь тебе воздать. Да не дивись, царь, что не успеваем наливать чаш на великую силу — рать татарскую». Царь же подивился ответу их мудрому. И послал шурича своего Хостоврула на Евпатия, а с ним сильные полки татарские. Хостоврул же похвалился перед царем, обещал привести к царю Евпатия живого. И обступили Евпатия сильные полки татарские, стремясь его взять живым. И съехался Хостоврул с Евпатием. Евпатий же был исполин силою и рассек Хостоврула на-полы до седла. И стал сечь силу татарскую, и многих тут знаменитых богатырей Батыевых побил, одних пополам рассекал, а других до седла разрубал. И возбоялись татары, видя, какой Евпатий крепкий исполин. И навели на него множество орудий для метания камней, и стали бить по нему из бесчисленных камнеметов, и едва убили его. И принесли тело его к царю Батыю. Царь же Батый послал за мурзами, и князьями, и санчакбеями, — и стали все дивиться храбрости, и крепости, и мужеству воинства рязанского. И сказали царю приближенные: «Мы со многими царями, во многих землях, на многих битвах бывали, а таких удальцов и резвецов не видали, и отцы наши не рассказывали нам. Это люди крылатые, не знаютони смерти и так крепко и мужественно на конях бьются — один с тысячею, а два — с десятью тысячами. Ни один из них не съедет живым с побоища». И сказал Батый, глядя на тело Евпатьево: «О Коловрат Евпатий! Хорошо ты меня попотчевал с малою своею дружиною, и многих богатырей сильной орды моей побил, и много полков разбил. Если бы такой вот служил у меня, — держал бы его у самого сердца своего». И отдал тело Евпатия оставшимся людям из его дружины, которых похватали на побоище. И велел царь Батый отпустить их и ничем не вредить им.

Князь Ингварь Ингваревич был в то время в Чернигове у брата своего князя Михаила Всеволодовича Черниговского, сохранен богом от злого того отступника и врага христианского. И пришел из Чернигова в землю Рязанскую, в свою отчину, и увидел ее пусту, и услышал, что братья его все убиты нечестивым, законопреступным царем Батыем, и пришел во град Рязань, и увидел город разорен, а мать свою, и снох своих, и сродников своих, и многое множество людей лежащих мертвыми, и церкви пожжены, и все узорочье из казны черниговской и рязанской взято. Увидел князь Ингварь Ингваревич великую последнюю погибель за грехи наши и жалостно воскричал, как труба, созывающая на рать, как орган звучащий. И от великого того кричания и вопля страшного пал на землю, как мертвый. И едва отлили его и отходили на ветру, И с трудом ожила душа его в нем.

Кто не восплачется о такой погибели? Кто не возрыдает о стольких, людях народа православного? Кто не пожалеет стольких убитых государей? Кто не застонет от такого пленения?

И разбирал трупы князь Ингварь Ингваревич, и нашел тело матери своей великой княгини Агриппины Ростиславовны, и узнал снох своих, и призвал попов из сел, которых бог сохранил, и похоронил матерь свою и снох своих с плачем великим вместо псалмов и песнопений церковных, И сильно кричал и рыдал. И похоронил остальные тела мертвых, и очистил город, и освятил. И собралось малое число людей, и утешил их. И плакал беспрестанно, поминая матерь свою, и братию свою, и род свой, и все узорочье рязанское, без времени погибшее. Все то случилось по грехам нашим. Был город Рязань, и земля была Рязанская, и исчезло богатство ее, и отошла слава ее, и нельзя было увидеть в ней никаких благ ее — только дым, земля и пепел. А церкви все погорели, и великая церковь внутри изгорела и почернела. И нетолько этот град пленен был, ной иные многие. Не стало во граде ни пения, ни звона; вместо радости — плач непрестанный.

И пошел князь Ингварь Ингваревич туда, где побиты были от нечестивого царя Батыя братия его: великий князь Юрий Ингваревич Рязанский, брат его князь Давыд Ингваревич, брат его Всеволод Ингваревич, и многие князья местные, и бояре, и воеводы, и все воинство, и удальцы, и резвецы, узорочье рязанское. Лежали они все на земле пусто, на траве ковыле, снегом и льдом померзнувшие, никем не блюдомые. Звери тела их поели, и множество птиц их потерзало. Все лежали, все вместе умерли, единую чашу испили смертную. И увидел князь Ингварь Ингваревич великое множество тел лежащих, и воскричал горько громким голосом, как труба звучащая, и бил себя в грудь руками и падал на землю. Слезы его из очей как поток текли, и говорил он жалостно: «О милая моя братия и воинство! Как уснули вы, жизни мои драгоценные, и меня одного оставили в такой погибели? Почему не умер я раньше вас? И как закатились вы из очей моих? И куда ушли вы, сокровища жизни моей? Почему ничего не промолвите мне, брату вашему, цветы прекрасные, сады мои несозрелые? Уже не подарите сладость душе моей! Почему не посмотрите вы на меня, брата вашего, и не поговорите со мною? Ужели забыли меня, брата вашего, от единого отца рожденного и от единой утробы матери нашей — великой княгини Агриппины Ростиславовны, и единою грудью многоплодного сада вскормленного? На кого оставили вы меня, брата своего? Солнце мое дорогое, рано заходящее! Месяц мой красный! Скоро погибли вы, звезды восточные; зачем же закатились вы так рано? Лежите вы на земле пустой, никем не охраняемые; чести-славы ни от кого не получаете вы! Помрачилась слава ваша. Где власть ваша? Над многими землями государями были вы, а ныне лежите на земле пустой, лица ваши потемнели от тления. О милая моя братия и дружина ласковая, уже не повеселюся с вами! Светочи мои ясные, зачем потускнели вы? Не много порадовался с вами! Если услышит бог молитву вашу, то помолитесь обо мне, брате вашем, чтобы умер я вместе с вами. Уже ведь за веселием плач и слезы пришли ко мне, а за утехой и радостью сетование и скорбь явились мне! Почему не прежде вас умер, чтобы не видеть смерти вашей, а своей погибели? Слышите ли вы горестные слова мои, жалостно звучащие? О земля, о земля! О дубравы! Поплачьте со мною! Как назову день тот и как опишу его, в который погибло столько государей и многое узорочье рязанское — удальцы храбрые? Ни один из них не вернулся, но все рано умерли, единую чашу смертную испили. От горести души моей язык мой не слушается, уста закрываются, взор темнеет, сила изнемогает».

Было тогда много тоски, и скорби, и слез, и вздохов, и страха, и трепета от всех тех злых, которые напали на нас. И воздел руки к небу великий князь Ингварь Ингваревич и воззвал со слезами: «Господи боже мой, на тебя уповаю, спаси меня и от всех гонящих избавь меня. Пречистая матерь Христа, бога нашего, не оставь меня в печали моей. Великие страстотерпцы и сродники наши Борис и Глеб, будьте мне, грешному, помощниками в битвах. О братия мои и воинство, помогайте мне во святых ваших молитвах на врагов наших — на агарян и род Измаила».

И стал разбирать князь Ингварь Ингваревич тела мертвых, и взял тела братьев своих — великого князя Юрия Ингваревича, и князя Давида Ингваревича Муромского, и князя Глеба Ингваревича Коломенского, и других князей местных — своих сродников, и многих бояр, и воевод, и ближних, знаемых ему, и принес их во град Рязань, и похоронил их с честью, а тела других тут же на пустой земле собрал и надгробное отпевание совершил. И, похоронив так, пошел князь Ингварь Ингваревич ко граду Пронску, и собрал рассеченные части тела брата своего благоверного и христолюбивого князя Олега Ингваревича, и повелел нести их во град Рязань. А честную главу его сам князь великий Ингварь Ингваревич до града понес, и целовал ее любезно, и положил его с великим князем Юрием Ингваревичем в одном гробу. А братьев своих, князя Давыда Ингваревича да князя Глеба Ингваревича, положил в одном гробу близ могилы их. Потом пошел князь Ингварь Ингваревич на реку на Воронеж, где убит был князь Федор Юрьевич Рязанский, и взял тело честное его, и плакал над ним долгое время. И принес в область его к иконе великого чудотворца Николы Корсунскего. И похоронил его вместе с благоверной княгиней Евпраксией и сыном их князем Иваном Федоровичем Постником во едином месте. И поставил над ними кресты каменные. И по той причине зовется великого чудотворца Николы икона Заразской, что благоверная княгиня Евпраксия с сыном своим князем Иваном сама себя на том месте «заразила» (разбила).

Те государи из рода Владимира Святославича — отца Бориса и Глеба, внуки великого князя Святослава Ольговича Черниговского. Были они родом христолюбивы, братолюбивы, лицом прекрасны, очами светлы, взором грозны, сверх меры храбры, сердцем легки, к боярам ласковы, к приезжим приветливы, к церквам прилежны, на пирование скоры, до государских потех охочи, ратному делу искусны, и перед братией своей и перед их послами величавы. Мужественный ум имели, в правде-истине пребывали, чистоту душевную и телесную без порока соблюдали. Отрасль они святого корени и богом насажденного сада цветы прекрасные! Воспитаны были в благочестии и во всяческом наставлении духовном. От самых пеленок бога возлюбили. О церквах божиих усердно пеклись, пустых бесед не творили, злонравных людей отвращались, и с добрыми только беседовали, и божественные писания всегда с умилением слушали. Врагам в сражениях страшными являлись, многих супостатов, поднимавшихся на них, побеждали и во всех странах имена свои прославили. К греческим царям великую любовь имели и дары от них многие принимали. А в браке целомудренно жили, помышляя о своем спасении. С чистой совестью, и крепостью, и разумом держали свое земное царство, и к небесному приближаясь. Плоти своей не угождали, соблюдая, тело свое после брака непричастным греху. Государев сан держали, а к постам и молитвам были прилежны и кресты на груди своей носили. И честь и славу от всего мира принимали, а святые дни святого поста честно хранили и во все святые посты причащались святых пречистых и бессмертных тайн. И многие труды и победы по правой вере показали. А с погаными половцами часто бились за святые церкви и православную веру. А отчину свою от врагов безленостно оберегали. И милостыню неоскудную давали и ласкою своею многих из неверных царей, детей их и братьев к себе привлекали и к вере истинной обращали.

Благоверный князь Ингварь Ингваревич, названный во святом крещении Козьмой, сел на столе отца своего великого князя Ингваря Святославича. И обновил землю Рязанскую, и церкви поставил, и монастыри построил, и пришельцев утешил, и людей собрал. И была радость христианам, которых избавил бог рукою своею крепкою от безбожного и зловерного царя Батыя. А господина Михаила Всеволодовича Пронского посадил на отца его отчине.

Источник

Подготовка текста, перевод и комментарии И. А. Лобаковой

«Сказание о перенесении образа Николы Чудотворца из Корсуня в Рязань» в 1225 г. и «Повесть о разорении Рязани Батыем» в 1237 г. в древнейших из сохранившихся рукописях (относящихся ко второй трети XVI в.) читаются в составе цикла повестей о Николе Заразском, образованном, кроме них, «Коломенским чудом» (события которого относятся к 1521 и 1531 гг.) и «Родом поповским» (доведенным до 1615 г., в некоторых списках – до 1561 г.).

Но если Повесть, впервые опубликованная И. П. Сахаровым по тексту поздней (XVI в.) редакции в 1841 г., была включена во все общие курсы истории древнерусской литературы, учебники и учебные пособия, то тексты других частей цикла (и текст самой Повести по древнейшим спискам) были впервые опубликованы Д. С. Лихачевым, которым были выявлены 34 списка XVI–XVIII вв., выделены редакции памятника, дана их классификация и определены особенности каждой из них. Опубликовав в 1947 г. последнюю, неоконченную работу В. Л. Комаровича о цикле повестей о Николе Заразском, в которой основой цикла названо Сказание, а Повесть его распространением, Д. С. Лихачев в своем исследовании отметил «разнотипность, разновременность и неравноценность» составляющих цикл произведений. Он писал, что воинская повесть относится к лучшим после «Слова о полку Игореве» произведениям древнерусской литературы, другие же части цикла «достаточно трафаретны», причем Повесть «не могла быть создана при церкви Николы ее служителями, она только была включена в Заразский цикл» (см.: Лихачев Д. С. Повести о Николе Заразском.– ТОДРЛ, т. 7, М.–Л., с. 258). Д. С. Лихачев дал обоснование маршрута Евстафия с иконой (в Рязань «идти через Половецкие степи было уже опасно: …все пришло в движение после Калкской битвы. Поэтому Евстафий плывет из Крыма, также в 1223 г. захваченного монголо-татарами, вокруг Европы из моря Понтийского (Черного, или Русского) в Варяжское (Балтийское)»). Окончательное оформление цикла повестей о Николе Заразском, как явствует из работ Д. С. Лихачева, относится к 1530-м гг. А. Поппэ, исследовав происхождение культа Николы Корсунского, доказал позднее его происхождение, появление которого связал с той же датой – 1530-ми гг. К этому же времени исследователь отнес и сложение Сказания. Очевидно, что все произведения цикла (за исключением «Повести о разорении Рязани Батыем») связаны темой чудес Николы и его иконы, имеют ряд повторяющихся мотивов: слепота Владимира Святославича перед крещением – слепота Евстафия как наказание за ослушание Николы; явление Николы Евстафию – явление князю Федору («Сказание«); исцеление Евстафия – исцеление жены Евстафия («Сказание») – исцеление Сазона – исцеление глухонемого Климента («Коломенское чудо»); чудесное перенесение иконы к «старому престолу» в Заразск является своего рода редукцией сюжета долгого шествия иконы из Корсуня. Главной темой произведений являются чудеса Николы и его иконы, оформленные в жанре «чуда». И только Повесть, ориентированная на традиции воинского повествования, не содержит чудес святыни.

Текст сказания о перенесении Николина образа из Корсуня в Рязань представляет собою 4 эпизода, различных по стилю и слабо связанных сюжетно. Первый из них –сообщение о Калкской битве 1223 г. Во втором эпизоде еще раз повторяется известие о «приходе» святыни в «пределы рязаньския», но главное место отведено рассказу о крещении в Корсуне Владимира Святославича. Фрагмент этот в целом ничем не связан с темой иконы Николы, кроме того, что «стоял чудотворный образ во граде Корсуни посреди града, близ церкви», где крестился Владимир. Третий – наиболее яркий – фрагмент повествует о явлении Николы Евстафию и пути священника с женою и сыном на Русь. Этот фрагмент содержит предсказание о том, что Федор сподобится мученического венца вместе с женой и сыном. Необходимо отметить, что смерть Федора как гибель мученика за веру была осознана с конца XVI в. Более того, краткий рассказ о приходе Батыя, убийстве им рязанского князя и о самоубийстве княгини с младенцем Иваном – четвертый эпизод Сказания – дублирует сообщение Повести, и дублировка эта появилась именно потому, что в цикл о Заразской святыне в 1530-х гг. оказалась включена «Повесть о разорении Рязани Батыем», существовавшая до этого в качестве самостоятельного произведения, которое и послужило первоначальным источником краткого сообщения о судьбе Федора, Евпраксии и Ивана. Достаточно длительная литературная судьба Повести подтверждается и тем фактом, что ко второй трети XVI в. уже существовали три различные редакции текста (в трех древнейших списках памятника зафиксирован текст трех разных редакций). Таким образом, существует целый ряд проблем: о соотношении между собой трех старших редакций Повести и о степени близости их первоначальному тексту; о художественной организации Повести; о времени ее создания.

Точнее всего история разгрома Рязани изложена в Новгородской первой летописи, куда она попала, как было доказано Д. С. Лихачевым, из недошедшей до нас Рязанской летописи. Но в Повести исторический факт взятия столицы Рязанского княжества стал основой литературного произведения, подчиненного четкому идейно-художественному замыслу автора (как и поход Игоря Святославича на половцев в 1185 г. в «Слове о полку Игореве»). Нашествие монголо-татар воспринималось современниками как конец света, как «великая конечная погибель» (ср. «Повесть о битве на Калке», «Слово о погибели Русской земли», «Слова» Серапиона Владимирского). В Повести, созданной, по наблюдению Н. С. Демковой, на основе структуры «летописной повести» (изложение обстоятельств смерти князя, плач по нему, погребение, похвала умершему), описавшей гибель Рязани и рода рязанских князей, включившей плач по ним, рассказ о погребении и Похвалу роду рязанских князей (начинающуюся со слов «Сии бо государи…»), главной идее – идее «великой конечной погибели» подчинен исторический материал. Действия рязанских князей в Повести изображены соответствующими идеальному представлению автора о том, как должно сражаться за Русь. Если в летописях сообщается, что князья бились в осаде, то в тексте памятника рассказано о том, что они как равные выступили навстречу «велицей силе» Батыя, что подтверждает наблюдение Д. С. Лихачева о том, что «русское понятие о храбрости – это удаль…, это храбрость, умноженная на простор для выявления этой храбрости. Нельзя быть удалым, храбро отсиживаясь в укрепленном месте» (Лихачев Д. С. Заметки о русском. М., 1981, с. 9). Описание битвы рязанцев словно раскрывает слова Похвалы «паче меры храбры».

В Повести монголо-татары стали победителями не потому, что победили рязанцев, а потому, что их противников не осталось в живых. Федор Юрьевич, посланный к Батыю с дарами, был убит, отказав царю в праве победителя. Гибель Евпраксии с сыном – не только рассказ о супружеской любви, но и подтверждение этого отказа. Невозможность оставаться в живых побежденным подвигла Евпатия с дружиной в 1700 человек напасть на станы Батыя. Темой, соединившей воедино все эпизоды Повести, является тема смерти. В рефрене «вси равно умроша и едину чашу смертную пиша. Ни един от них возратися вспять, но вси вкупе мертви лежаша», который читается в Повести трижды (после описания гибели князей с дружиной; после гибели Рязани; в авторском плаче над погибшими дружинами), главным является образ «единой смертной чаши» для всех: князей, священников, народа. С этим связана основная эмоциональная тональность произведения: появление в тексте плачей. Их 7: над телом Федора плакал Апоница; об убитом Федоре плакал «весь град на мног час»; «в горести души своея» над Рязанской землей, а потом и Рязанью плакал Евпатий Коловрат; над пепелищем и убитыми братьями плакал Ингварь Ингоревич; можно говорить и об авторском плаче в Повести.

Публицистичность звучания, эмоциональность плачей, общность художественных приемов и, наконец, основная идея сближают Повесть с литературой 1270-х гт. Допущенные исторические неточности могут быть объяснены не эпической отдаленностъю, а художественными задачами автора (так, например, гибель Олега Красного – по Повести, – первого русского князя, погибшего за веру – окружает ореолом святости всех рязанских князей) или публицистическими целями (возможно, борьба за Муром и Коломну с Московским княжеством сделала необходимым для автора присутствие в братском войске князей Давыда Муромского и Глеба Коломенского).

Повесть оказала влияние на многие памятники древнерусской литературы («Задонщину», «Сказание о Мамаевом побоище», «Повесть о взятии Царьграда турками» Нестора-Искандера, «Повесть о нашествии Тохтамыша» и др.).

Тексты «Сказания о перенесении образа Николы Чудотворца из Корсуня в Рязань» и «Повести о разорении Рязани Батыем» печатаются по рукописи РГБ, Волоколамское собр., вт. треть XVI в., лл. 229–258 об.

В 6745 (1237) году, через двенадцать лет по принесении из Корсуня чудотворного образа, пришел безбожный царь Батый на Русскую землю со множеством воинов татарских и стал станом на реке на Воронеже, близ Рязанской земли. И прислал в Рязань к великому князю Юрию Ингоревичу Рязанскому послов без пользы для дела, прося десятины во всем: в князьях, и в людях всех сословий, и во всем.

И услышал великий князь Юрий Ингоревич Рязанский о приходе безбожного царя Батыя, и быстро послал в город Владимир к благоверному великому князю Георгию Всеволодовичу Владимирскому, прося у него либо помощи воинами против безбожного царя Батыя, либо чтобы он сам войска привел. Князь же великий Георгий Всеволодович Владимирский и сам войско не повел, и на помощь воинов не послал, желая сам, в одиночку, сразиться с Батыем.

И узнал великий князь Юрий Ингоревич Рязанский, что нет помощи от великого князя Георгия Всеволодовича Владимирского, и быстро послал за своими братьями: за князем Давыдом Ингоревичем Муромским, и за князем Глебом Ингоревичем Коломенским, и за Олегом Красным, и за Всеволодом Пронским и за другими князьями. И начали советоваться, и решили, что нечестивого надлежит утолить дарами.

И послал <князь Юрий> сына своего князя Федора Юрьевича Рязанского к безбожному царю Батыю с дарами и великими мольбами не воевать Рязанской земли. Князь Федор Юрьевич пришел на реку Воронеж к царю Батыю и принес ему дары и молил царя, чтобы не воевал он Рязанской земли. Безбожный царь Батый, будучи лжив и немилосерд, принял дары и неискренне обещал не ходить войною на Рязанскую землю. И грозился-хвалился воевать землю Русскую.

И начал просить у рязанских князей дочери или сестры себе на ложе. И кто-то из рязанских вельмож из зависти нашептал безбожному царю Батыю, что князь Федор Юрьевич Рязанский имеет княгиню царского рода, прекрасную собой. Царь Батый, лукавый и немилостивый по своему язычеству, обуреваем плотской страстью, сказал князю Федору Юрьевичу: «Дай мне, князь, познать красоту твоей жены!» Благоверный князь Федор Юрьевич Рязанский засмеялся и сказал царю: «Не годится нам, христианам, приводить тебе, нечестивому царю, своих женщин на блуд,– когда нас одолеешь, тогда и будешь властен над нашими женщинами».

Безбожный царь Батый разъярился и оскорбился и сразу же приказал убить благоверного князя Федора Юрьевича, а тело его повелел бросить зверям и птицам на растерзание, и иных князей и посольских воинов убил.

И уберегся один из дядек князя Федора Юрьевича по имени Апоница, и глядя на блаженное тело, почестей достойного своего господина, и видя его брошенным, горько плакал, и взял любимого своего государя и похоронил тайно.

И поспешил к благоверной княгине Евпраксии и рассказал ей, как нечестивый царь Батый убил благоверного князя Федора Юрьевича. Благоверная княгиня Евпраксия <тогда> стояла в превысоком тереме своем и держала <на руках> любимое дитя свое князя Ивана Федоровича. И услышав столь смертоносные, полные горя слова, кинулась тут из превысокого своего терема с сыном своим князем Иваном на землю и разбилась насмерть.

И услышал великий князь Юрий Ингоревич об убийстве любимого сына своего князя Федора, других князей, людей посольских многих, убитых по приказу безбожного царя, и начал плакать, и с великою княгинею, и с прочими княгинями, и с братьями. И плакал весь город долго, и едва в себя пришли от великого того плача и рыдания.

И начал собирать войско и расставлять полки. Князь великий Юрий Ингоревич, видя братьев своих, и бояр, и воевод, храбро и мужественно гарцующих <верхом>, воздел руки к небу и со слезами сказал: «Огради нас от врагов наших, Боже, и от восстающих на нас избави нас, и спаси нас от сонма лукавствующих и от множества творящих беззаконие. Да будет путь их темен и скользок!»

И сказал своим братьям: «О господа мои и братья! Если мы от руки Господней приняли доброе, то не стерпим ли и злое? Лучше нам смертью вечной жизни достигнуть, чем быть во власти язычников. И я, брат ваш, прежде вас изопью чашу смертную за святые Божий церкви, и за веру христианскую, и за отчину предка нашего Игоря Святославича!»

И пошел в церковь – в церковь славного Успения пресвятой владычицы Богородицы. И плакал много и молился пред образом пречистой Богородицы, и великого чудотворца Николы, и сродников своих Бориса и Глеба. И совершил обряд прощания с великой княгиней Агриппиной Ростиславовной и принял благословение от епископа и от всего священного собора.

И вышел против нечестивого царя Батыя и встретил его близ границ рязанских. И напал на Батыя, и начали биться с упорством и мужеством. И была сеча жестока и ужасна, и многие воины сильных Батыевых полков пали. И увидел царь Батый, что воинство рязанское беззаветно и мужественно сражается, и испугался. Да против гнева Божия кто устоит? А у Батыя войск великое множество: один <рязанец> бьется с тысячей, а два – со тьмою. Увидел князь великий гибель <в бою> брата своего Давыда Ингоревича и воскликнул: «О братия моя милая! Князь Давыд, брат наш, раньше нас чашу смертную испил, а мы ли этой чаши не пьем?!» Поменяли коней и начали биться усердно, со многими сильными полками Батыевыми воюя, храбро и мужественно сражаясь, так что все войска татарские подивились твердости и мужеству рязанского воинства. И едва одолели их сильные полки татарские.

Здесь убит был благоверный князь великий Георгий Ингоревич, брат его князь Давыд Ингоревич Муромский, брат его князь Глеб Ингоревич Коломенский, брат их Всеволод Пронский и многие рязанские князья и мужественные воеводы, и воинство – удальцы и резвецы рязанские. Все заодно погибли, и одну на всех чашу смертную испили. Ни один из них не вернулся назад, но все вместе мертвыми полегли. И все это Бог наслал за грехи наши.

А князя Олега Ингоревича захватили едва живого.

Царь же, видя гибель многих своих полков и из числа богатырей татарских много убитых, начал сильно скорбеть и ужасаться. И начал воевать Рязанскую землю, повелев бить, и сечь, и жечь без милости. И город Пронск, и город Бел, и Ижеславец разорил до основания и всех людей убил без милости. И текла кровь христианская, как река полноводная, из-за грехов наших.

Царь Батый, увидав князя Олега Ингоревича, столь прекрасного и храброго, изнемогающего от тяжких ран, захотел его излечить от тех ран и к вере своей склонить. Князь же Олег Ингоревич укорил царя Батыя и назвал его безбожным и врагом христиан. Окаянный же Батый и дохнул огнем мерзкого сердца своего и повелел, чтобы Олега рассекли ножами на части. Этот Олег – второй первомученик Стефан, принял венец своего страдания от всемилостивого Бога и испил чашу смертную со своими братьями наравне.

Царь Батый окаянный стал воевать Рязанскую землю и пошел к городу Рязани. И обступили город, и начали биться пять дней не отступая. Воины Батыева войска переменялись и отдыхали, а горожане бились бессменно. И многих горожан убили, а других ранили, а иные от долгой битвы обессилели.

А в шестой день рано утром пришли язычники к городу, одни – с факелами, а иные – со стенобитными орудиями, а иные – со множеством лестниц. И взяли город Рязань в декабре месяце в 21 день. И пришли в соборную церковь Успения пресвятой Богородицы, и великую княгиню Агриппину – мать великого князя, и со снохами, и с прочими княгинями изрубили мечами, а епископа и священнослужителей предали огню – в святой церкви сожгли; и иные многие пали от оружия, и в городе многих людей и с женами, и с детьми мечами изрубили, иных – в реке утопили. И иереев, монахов – до последнего изрубили. И весь город сожгли, и все сокровища прославленного златокузнечного мастерства, и богатства рязанских государей и сродников их черниговских и киевских захватили. И храмы Божий разорили и в святых алтарях много крови пролили.

И не осталось во граде ни одного живого, все заодно погибли и одну на всех чашу смертную испили. Не осталось там ни стонущего, ни плачущего: ни отца и матери по детям, ни ребенка по отцу и по матери, ни брата по брату, ни по родным, но все вместе мертвыми лежали. И все это случилось за грехи наши!

Безбожный царь Батый, увидав великое кровопролитие христианское, еще больше разъярился и ожесточился. И пошел на города Суздаль и Владимир, желая Русскую землю пленить, и веру христианскую искоренить, и церкви Божий до основания разорить.

И один из вельмож рязанских по имени Евпатий Коловрат был в то время в Чернигове вместе с князем Ингварем Ингоревичем. И услышал он о нашествии верного злу царя Батыя, и уехал из Чернигова с малою дружиною, и мчался быстро. И приехал в землю Рязанскую, и увидел ее опустошенной: грады раззорены, церкви сожжены, люди убиты.

И примчался в город Рязань и увидел, что город разорен, государи убиты и множество народа полегло: одни убиты мечом, а другие сожжены, иные в реке утоплены. Евпатий закричал в горести души своей и разгораясь сердцем. И собрал небольшую дружину – тысячу семьсот человек, которые Богом сохранены были вне города.

И помчались вслед за безбожным царем, и едва смогли догнать его в Суздальской земле. И внезапно напали на отдыхавшее войско Батыево, и начали сечь без милости, и внесли смятение во все полки татарские. Татары стали как пьяные или обезумевшие. Евпатий так бился беспощадно, что и мечи притупились, и выхватывал <он мечи> татарские, и рубился ими. Татары думали, что это мертвые воскресли! Евпатий на полном скаку сражался с сильными полками и бил их беспощадно. И сражался с войсками татарскими так храбро и мужественно, что и сам царь испугался.

И едва удалось татарам захватить пятерых тяжело раненных воинов. И привели их к царю Батыю. Царь Батый и начал выспрашивать: «Какой вы веры и какой земли? И за что мне много зла сотворили?» Они же отвечали: «Веры мы христианской, слуги великого князя Юрия Ингоревича Рязанского, а воины Евпатия Коловрата. Посланы мы от князя Ингваря Ингоревича Рязанского тебя, могучего царя, почтить, и с честью проводить, и честь тебе воздать. Да не дивись, царь, что не успеваем наливать чаш на великую силу – рать татарскую». Царь же удивился ответу их мудрому.

И послал сына шурина своего – Хостоврула, против Евпатия, а с ним и много войск татарских. Хостоврул же похвастался царю, что живым Евпатия к царю приведет. И окружили всех большие силы татарские, желая захватить Евпатия живым. Хостоврул же вступил в единоборство с Евпатием. Евпатий, богатырь силою, рассек Хостоврула надвое до самого седла. И начал сечь войско татарское и многих известных богатырей Батыевых побил, одних надвое рассекая, а иных до седла раскроил.

Татары перепугались, видя, что Евпатий богатырь-исполин. И навели на него бесчисленное множество стенобитных орудий, и начали по нему бить из них, и с трудом убили его. И принесли тело его пред царя Батыя. Царь Батый послал за мурзами, и за князьями, и за санчакбеями, и все стали дивиться храбрости, и силе, и мужеству рязанского воинства. И сказали они царю: «Мы со многими царями, во многих землях, на многих битвах бывали, а таких удальцов и резвецов не видали, ни отцы наши не поведали нам о таких. Ибо это люди крылатые и не имеющие <страха> смерти. Так храбро и мужественно они сражались: один бился с тысячей, а два – со тьмою. Никто не смог уйти от них живым со сражения!»

Царь Батый, глядя на тело Евпатия, сказал: «О Евпатий Коловрат! Здорово ты меня попотчевал с малою своею дружиною! Многих богатырей сильной орды убил, и много войск пало. Если бы у меня такой служил, любил бы его всем сердцем». И отдал тело Евпатиево оставшимся в живых из его дружины, которые были захвачены в бою. И велел их царь Батый отпустить, не причинять никакого вреда.

Князь Ингварь Ингоревич в то время был в Чернигове у брата своего, князя Михаила Всеволодовича Черниговского, Богом сохранен от злого того отвергающего Бога врага христианского. И пришел из Чернигова в землю Рязанскую, во владения отцов своих, и увидел ее опустевшей, и узнал, что все его братья убиты нечестивым, преступившим Божеские законы царем Батыем.

И пришел он в город Рязань, и увидел град разорен, а мать свою, и снох своих, и родных, и великое множество людей мертвыми лежащих, и стены разорены, церкви сожжены, и все сокровища из казны черниговских и рязанских князей расхищены. И увидел князь Ингварь Ингоревич, что пришла великая конечная погибель из-за грехов наших, и с жалостью <сердечной> вскричал, словно труба, подающая знак к началу битвы, словно сладкозвучный орган причитая. И от великого крика и вопля страшного лежал на земле, словно мертвый. И едва отлили его водою и носили на ветру. И едва вернулось к нему дыхание.

Ибо кто не расплачется при такой погибели, или кто не возрыдает о столь многом числе людей православных, или кто не пожалеет о стольких убитых государях, или кто не будет стонать о таком завоевании!

Князь Ингварь Ингоревич, разбирая тела мертвых, нашел тело матери своей, великой княгини Агриппины Ростиславовны, и узнал снох своих. И призвал священников из деревень, которых Бог сберег, и похоронил мать свою, и снох своих с плачем великим вместо псалмов и пения церковного: кричал сильно и рыдал. И похоронили все тела мертвых, и убрали город, и освятили. И собралось мало людей, и дал им князь мало утешения. И плакал он беспрестанно, вспоминая мать свою, и братьев своих, и родных, и все узорочье рязанское – разом погибли. Ибо все это пришло за грехи наши.

О, сей град Рязань и земля Рязанская! Исчезла красота ее, и отошла слава ее, и нет в ней ничего доброго для взора – только дым и пепел. И церкви все сгорели, а великая церковь внутри выгорела и почернела. И не один только этот город пленен был, но и иные многие. Не было в городе ни пения <церковного>, ни звона <колокольного>: вместо радости все постоянно плакали.

Князь Ингварь Ингоревич пошел туда, где убиты были братья его нечестивым царем Батыем: великий князь Юрий Ингоревич Рязанский, брат его князь Давыд Ингоревич, брат его Всеволод Ингоревич и многие князья местные, и бояре, и воеводы, и все воинство – удальцы и резвецы, узорочье рязанское. Лежали они на земле пустынной, на траве ковыле, снегом и льдом померзшие, никем не оберегаемы. Тела их зверьми поедены и множеством птиц растерзаны. Все <здесь> лежали, вместе погибли, одну на всех чашу смертную испили.

И увидел князь Ингварь Ингоревич множество тел мертвых лежащих, и вскричал горестно сильным голосом, словно звук трубы разрастающимся, и бия в грудь свою руками, упал на землю. Слезы же его из очей потоком текли. И с жалостью приговаривал: «О милые мои братья и воинство! Как погибли, жизни мои дорогие? Меня единственного оставили в такой погибели! Почему я прежде вас не умер? И куда вы скрылись, от очей моих? И куда отошли, сокровища жизни моей? Почему не промолвите мне, брату вашему, цветы прекрасные, сады мои несозревшие! Уже не усладите души моей! Зачем, господа мои, не посмотрите на меня, брата вашего, не поговорите со мною? Неужели забыли меня, брата своего, от одного отца рожденного, единоутробного <с вами> из честного потомства матери нашей, великой княгини Агриппины Ростиславовны, одной грудью вскормленного, <одного из> многоплодного сада? И на кого оставили меня, брата своего? Солнце мое дорогое, рано зашедшее! Месяцы прекрасные, быстро загубленные! Звезды восточные, зачем рано зашли? Лежите на земле пустынной, никем не оберегаемы, чести-славы ни от кого не принимаете! Изменилась слава ваша! Что власть ваша? Многим землям государями были, а ныне лежите на земле пустынной, и облик ваш изменило тление! О милые мои братья и дружина ласковая! Уже не повеселюсь с вами! Светы мои дорогие, зачем мраком покрылись? Недолго радовался я с вами! Если услышит Бог молитву вашу, то помолитесь обо мне, брате вашем, чтобы и я вместе с вами умер! Ибо за весельем – плач и слезы пришли ко мне, а за радостью – сетование и скорбь явились мне. Зачем я не умер прежде вас, тогда не видел бы смерти вашей, а своей погибели? Не слышите ли вы меня, горькие мои слова печально вещающего? О земля-земля! О дубравы! Поплачьте со мною! Как назову день тот, или как опишу его – тогда погибло столько государей и много узорочья рязанского войска – храбрых удальцов. Ни один из них не вернулся назад, но все равно погибли и одну на всех чашу смертную испили. И сейчас в горести души моей язык мой не слушается, уста закрываются, взор туманится, мужество теряется!»

И было тогда много печали о мертвых и скорби, и слез и воздыхания, и страха и трепета от всего зла, что пришло на нас!

Великий князь Ингварь Ингоревич воздел руки к небу, и со слезами воззвал, приговаривая: «Господи Боже мой! На тебя уповаю, спаси меня, и от всех преследующих избавь меня! Пречистая владычица Богородица, мать Христа, Бога нашего! Не оставь меня во время печали моей! Великие страстотерпцы и сродники наши Борис и Глеб! Будьте мне, грешному, помощниками в битвах! О братья мои и господа мои! Помогайте мне во святых своих молитвах <в сражениях> с супостатами нашими – с агарянами, внуками Измайловыми!»

Князь Ингварь Ингоревич начал разбирать тела мертвых, и взял тела братьев своих: великого князя Георгия Ингоревича, князя Давыда Ингоревича Муромского, и князя Глеба Ингоревича Коломенского, и других князей местных – своей родни, и многих бояр, и воевод, и ближних-знаемых, и принес их в город Рязань, и похоронили их с почестями. А иных – там, на пустынном месте, собрал и, отслужив панихиду, похоронил.

Князь Ингварь Ингоревич пошел к городу Пронску, и собрал рассеченное на части тело брата своего – благоверного и христолюбивого князя Олега Ингоревича, и принес в город Рязань, а славную голову его сам князь великий Ингварь Ингоревич до самого города нес, и целовал ее с любовью. И положил его с великим князем Юрием Ингоревичем в один гроб, а братьев своих – князя Давыда Ингоревича да князя Глеба Ингоревича, положил близ их гроба в одной же гробнице.

Пошел князь Ингварь Ингоревич на реку на Воронеж, туда, где убит был князь Федор Юрьевич Рязанский. И взял славное тело его, и плакал над ним долго, и принес его во владения его – к великому чудотворцу Николе Корсунскому. И его благоверную княгиню Евпраксию, и сына их князя Ивана Федоровича Постника <похоронил> в одном месте. И поставил над ними кресты каменные. И по той причине, что сама разбилась <заразилась> княгиня Евпраксия с сыном своим князем Иваном, и прозывается великий чудотворец Николай Заразский.

Эти государи <князья рязанские> – из рода Владимира Святославича, сродники Бориса и Глеба, внуки великого князя Святослава Олеговича Черниговского. Были они из поколения в поколение христолюбивые, братолюбивые, лицом красивы, очами светлы, взором грозны, выше меры храбры, сердцем легки, к боярам ласковы, к приезжим приветливы, к церквам прилежны, на пиры быстры, до господских потех охотны, ратному делу очень искусны, к братьям своим и к их послам величавы.

Имея мужественный ум, в правде-истине пребывая, чистоту душевную и телесную без порока сохраняли. Святого корня побеги и Богом насажденного сада цветы прекрасные, воспитаны были в благочестии со всяческим духовным наставлением. От самых пелен Бога возлюбили, о церквах Божиих много пеклись. Пустых бесед не творя, опозоривших себя людей избегая, с добрыми всегда беседовали, и Божественное писание всегда с умилением слушали.

Воинам в битвах ужасными казались, многих врагов, поднявшихся против них, побеждали и во всех странах славное имя имели. Греческих царей очень любили, и дары многие от них получали.

После брака жили воздержанно, ища спасения души. С чистой совестью, силой и разумом правили земным царством, приближаясь к небесному. Не потакая плоти, соблюдали тело свое после брака греху не причастным. Имея сан государей, в посте и молитве были прилежны и несли крест свой на плечах своих. Честь и славу от всего мира принимали. А святые дни святого поста честно соблюдали, и во все посты причащались святых пречистых и бессмертных тайн.

И по правой вере многие деяния и победы показали. А с погаными половцами часто бились за святые церкви и православную веру. И отчину свою от врагов хранили неустанно. И милостыню давали неоскудевающую, и своей лаской многих из неверных повелителей, детей их и братьев привлекали к себе, и обращали в истинную веру!

Благоверный <князь Ингварь Ингоревич>, во святом крещении Косьма, сел на престол отца своего, великого князя Ингоря Святославича. И заново отстроил землю Рязанскую, и церкви поставил, и монастыри создал, и пришельцев утешил, и людей собрал. И была радость христианам: ибо их избавил Бог рукою своею крепкою от безбожного царя Батыя.

А господина Михаила Всеволодовича Пронского поставил князем на его отчине.

* * *

Въ лѣто 6745, въ фторое на десять лѣто по принесении чюдотворнаго образа ис Корсуня, прииде безбожный царь Батый на Русскую землю со множеством вой татарскыми и ста на рѣце на Воронеже¹⁹⁵ близ Резанскиа земли. И присла на Резань¹⁹⁶ к великому князю Юрью Ингоревичю Резанскому¹⁹⁷ послы бездѣлны, просяща десятины въ всем: во князех, и во всяких людех, и во всем.

И услыша великий князь Юрьи Ингоревич Резанский приход безбожнаго царя Батыа, и воскоре посла в град Владимер к благоверному и великому князю Георгию Всеволодовичю Владимерскому,¹⁹⁸ прося помощи у него на безбожнаго царя Батыа, или бы сам пошел. Князь великий Георгий Всеволодович Владимръской сам не пошел и на помощь не послал, хотя о собе сам сотворити брань з Батыем.

И услыша великий князь Юрьи Ингоревич Резанский, что нѣсть ему помощи от великаго князя Георьгия Всеволодовича Владимерьскаго, и вскоре посла по братью свою: по князя Давыда Ингоревича Муромского,¹⁹⁹ и по князя Глѣба Ингоревича Коломенского,²⁰⁰ и по князя Олга Краснаго,²⁰¹ и по Всеволода Проньского,²⁰² и по прочии князи. И начаша совещевати, яко нечестиваго подобает утоляти дары.²⁰³

И посла сына своего князя Федора Юрьевича Резаньскаго к безбожному царю Батыю з дары и молении великиими, чтобы не воевал Резанския земли. Князь Федоръ Юрьевич прииде на реку на Воронеже к царю Батыю, и принесе ему дары и моли царя, чтобы не воевал Резанския земли. Безбожный царь Батый, льстив бо и немилосердъ, приа дары и охапися лестию не воевати Резанския земли. И яряся хваляся воевати Русскую землю.

И нача просити у рязаньских князей тщери или сестры собѣ на ложе.²⁰⁴ И нѣкий от велмож резанских завистию насочи безбожному царю Батыю на князя Федора Юрьевича Резанскаго, яко имѣет у собе княгиню от царьска рода, и лѣпотою-тѣлом красна бѣ зело. Царь Батый, лукав есть и немилостивъ в неверии своем, пореваем в похоти плоти своея, и рече князю Федору Юрьевичю: «Дай мнѣ, княже, вѣдети жены твоей красоту!» Благовѣрный князь Федор Юрьевич Резанской и посмѣяся, и рече царю: «Не полезно бо есть нам, христианом, тобѣ, нечестивому царю, водити жены своя на блуд,– аще нас приодолѣеши, то и женами нашими владѣти начнеши».

Безбожный царь Батый возярися и огорчися и повелѣ вскорѣ убити благовѣрнаго князя Федора Юрьевича, а тѣло его повелѣ поврещи зверем и птицам на разтерзание; инех князей, нарочитых людей воиньских побилъ.

И единъ от пѣстун князя Федора Юрьевича укрыся, именем Апоница,²⁰⁵ зря на блаженное тѣло честнаго своего господина и видя его никим брегома, горько плачющися, и взя возлюбленаго своего государя, и тайно сохрани его.

И ускори к благовѣрной княгине Еупраксѣе, и сказа ей, яко нечестивый царь Батый убий благовѣрнаго князя Федора Юрьевича. Благовѣрная княгиня Еупраксѣа стояше в превысоком храме своемъ и держа любезное чадо свое князя Ивана Федоровича. И услыша таковыа смертоносныа глаголы и горести исполнены, и абие ринуся из превысокаго храма своего с сыном своим со князем Иваномъ на среду земли и заразися до смерти.

И услыша великий князь Юрьи Ингоревич убиение возлюбленаго сына своего князя Федора, инѣх князей, нарочитых людей много побито от безбожнаго царя, и нача плакатися, и с великою княгинею,²⁰⁶ и со прочими княгинеми, и з братею. И плакашеся весь град на многъ час, и едва отдохнув от великаго того плача и рыданиа.

И начаша совокупляти воинство свое и учредиша полки. Князь великий Юри Ингоревич, видя братию свою, и боляр своих, и воевод храбры и мужествены ездяше, и возде руце на небо со слезами и рече: «Изми нас от враг наших, Боже, и от востающих на ны избави нас,²⁰⁷ и покрый нас от сонма лукавнующих²⁰⁸ и от множества творящих безаконие.²⁰⁹ Буди путь их тма и ползок²¹⁰».

И рече братьи своей: «О господия и братиа моа! Аще от руки Господня благая прияхом, то злая ли не потерпим?²¹¹ Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти. Се бо я, брат ваш, напред вас изопью чашу смертную за святыа Божиа церкви, и за вѣру христьянскую, и за отчину отца нашего, великаго князя Ингоря Святославича!»²¹²

И поидоша в церковь – в пресвятыа владычииы Богородици честнаго ея Успениа.²¹³ И плакася много пред образом пречистыа Богородицы, и великому чюдотворцу Николе, и сродником своим Борису и Глѣбу. И дав последнее целование великой княгини Агрепѣне Ростиславне, и прием благословение от епископа²¹⁴ и отъ всего священнаго собора.

И поидоша против нечестиваго царя Батыя и сретоша его близ предел резанских. И нападоша на нь и начаша битися крепко и мужественно. И бысть сѣча зла и ужасна, мнози бо силнии полки падоша Батыеви. Царь Батый и видяше, что господство резанское крѣпко и мужественно бъяшеся, и возбояся. Да противу гнѣву Божию хто постоит? А Батыеве бо силе велице и тяжце: един бьяшеся с тысящею, а два – со тмою.²¹⁵ Видя князь великий убиение брата своего князя Давыда Ингоревича и воскричаша: «О братие моя милая! Князь Давыдъ, брат наш, наперед нас чашу испил, а мы ли сея чаши не пьем?!» Преседоша с коня на кони, и начаша битися прилѣжно, многиа сильныя полкы Батыевы проеждяя, а храбро и мужествено бьяшеся, яко всѣм полкомъ татарьскым подивитися крѣпости и мужеству резанскому господству. И едва одолѣша их силныя полкы татарскыа.

Ту убиен бысть благовѣрный князь велики Георгий Ингоревич, брат его князь Давыд Ингоревич Муромской, брат его князь Глѣб Ингоревич Коломенской, брат их Всеволод Проньской, и многая князи мѣсныа, и воеводы крѣпкыа, и воинство – удалцы и резвецы резанския. Вси равно умроша и едину чашу смертную пиша. Ни един от них возратися вспять, вси вкупе мертвии лежаша. Сиа бо наведе Богъ грех ради наших.

А князя Олга Ингоревича яша еле жива суща.

Царь же, видя свои полкы мнозии падоша, и нача велми скръбѣти и ужасатися, видя своея силы татарскыя множество побьеных. И начаша воевати Резанскую землю, и веля бити, и сѣчи, и жещи без милости. И град Прънеск,²¹⁶ и град Бѣл,²¹⁷ и Ижеславець²¹⁸ розари до основаниа, и всѣ люди побиша без милости. И течаше кровь христьянская, яко река силная, грѣх ради нашихъ.

Царь Батый и видя князя Олга Ингоревича велми красна и храбра и изнемогающи от великых ран, и хотя его изврачевати от великых ран и на свою прелесть возвратити. Князь Олег Ингоревич укори царя Батыа, и нарек его безбожна и врага христьянска. Окаяный Батый и дохну огнем от мирскаго сердца своего, и въскоре повелѣ Олга ножи на части раздробити. Сий бо есть вторый страстоположник Стефан,²¹⁹ приа венець своего страданиа от всемилостиваго Бога и испи чашу смертную своею братею ровно.

Царь Батый окояный нача воевати Резанскую землю, и поидоша ко граду к Резани. И обьступиша град, и начаша битися неотступно пять дней. Батыево бо войско применишася, а гражане непремѣно бьяшеся. И многих гражан побиша, а инѣх уазвиша, а инии от великих трудов изнемогша.

А в шестый день рано приидоша погании ко граду, овии с огни, а ини с пороки, а инѣи со тмочислеными лѣствицами. И взяша град Резань месяца декабря 21 день. И приидоша в церковь собръную пресвятыа Богородици, и великую княгиню Агрепѣну, матерь великаго князя, и с снохами, и с прочими княгинеми мечи исекоша, а епископа и священическый чин огню предаша – во святѣй церкве пожегоша; а инѣи мнози от оружиа падоша. А во граде многих людей и с жены, и с дѣти мечи исекоша, и иных в рѣцѣ потопиша. И ерѣи, черноризца до останка исекоша. И весь град пожгоша, и все узорочие нарочитое, богатство резанское и сродник их киевское и черъниговское²²⁰ поимаша. А храмы Божиа разориша, и во святых олтарех много крови пролиаша.

И не оста во граде ни един живых, вси равно умроша и едину чашу смертную пиша. Нѣсть бо ту ни стонюща, ни плачюща: и ни отцу и матери о чадех, или чадом о отци и матери, ни брату о брате, ни ближнему роду, но вси вкупѣ мертви лежаща. И сиа вся наиде грех ради наших!

Безбожный царь Батый и видя велие пролитие крови христианскиа, и возярися зело и огорчися. И поиде на град Суздаль и Владимер²²¹ и желая Рускую землю попленити, и вѣру христианскую искоренити, и церкви Божии до основаниа разорити.

И некий от велмож резанских имянем Еупатий Коловрат²²² в то время был в Чернигове со князем Ингварем Ингоревичем.²²³ И услыша приход зловѣрнаго царя Батыа, и иде из Чернигова с малою дружиною, и гнаша скоро. И приѣха в землю Резаньскую, и видѣ ея опустѣвшую: грады разорены, церкви пожены, люди побьены.

И пригна во град Резань, и видѣ град разоренъ, государи побиты, и множества народа лежаща: ови побьены и посѣчены, а ины позжены, ины в рецѣ истоплены. Еупатий воскрича в горести душа своея и разпалаяся въ сердцы своем. И собра мало дружины тысящу семсот человек, которых Богъ соблюде – Быша внѣ града.

И погнаша во след безбожнаго царя, и едва угнаша его в земли Суздалстей. И внезапу нападоша на станы Батыевы, и начаша сѣчи без милости, и сметоша яко всѣ полкы татарскыа. Татарове же сташа яко пианы или неистовы. Еупатию тако их бьяше нещадно, яко и мечи притупишася, и емля татарскыа мечи и сѣчаша их. Татарове мняша, яко мертви восташа! Еупатий силныа полкы татарьскыа проеждяя, бьяше их нещадно. И ездя полком татарскым храбро и мужественно, яко и самому царю возбоятися.

И едва поимаша от полку Еупатива пять человекъ воиньскых, изнемогших от великых ран. И приведоша их къ царю Батыю. Царь Батый нача вопрошати: «Коеа вѣры еста вы и коеа земля? И что мнѣ много зла творите?» Они же рѣша: «Вѣры христианскыя есве, раби великаго князя Юрья Ингоревича Резанскаго, а от полку Еупатиева Коловрата. Посланы от князя Ингваря Ингоревича Резанскаго тебя, силна царя, почтити, и честна проводити, и честь тобѣ воздати. Да не подиви, царю, не успевати наливати чаш на великую силу – рать татарьскую». Царь же подивися отвѣту их мудрому.

И посла шурича своего Хостоврула²²⁴ на Еупатиа, а с ним силныа полкы татарскыа. Хостоврулъ же похвалися пред царем, хотя Еупатия жива пред царя привести. И ступишася силныа полкы татарскыа, хотя Еупатиа жива яти. Хостоврул же сьехася сь Еупатием. Еупатей же, исполин силою, и разсѣче Хостоврула на полы до седла. И начаша сѣчи силу татарскую, и многих тут нарочитых багатырей Батыевых побил, ових на полы пресекоша, а иных до седла краяше.

Татарове возбояшеся, видя Еупатия крѣпка исполина. И навадиша на него множество пороков, и нача бити по нем ис тмочисленых пороков, и едва убиша его. И принесоша тѣло его пред царя Батыа. Царь Батый и посла по мурзы, и по князи, и по санчакбѣи,²²⁵ и начаша дивитися храбрости, и крѣпости, и мужеству резанскому господству. Они же рекоша царю: «Мы со многими цари, во многих землях, на многихъ бранех бывали, а таких удалцов и резвецов не видали, ни отцы наши възвестиша нам. Сии бо люди крылатыи и не имеюще смерти. Тако крѣпко и мужественно ездя, бьяшеся един с тысящею, а два – с тмою. Ни един от них может сьехати жив с побоища!»

Царь Батый и зря на тело Еупатиево и рече: «О Коловрате Еупатие! Гораздо еси меня подщивал малою своею дружиною! Да многих богатырей сильной орды побил еси, и многие полкы падоша. Аще бы у меня такий служил, держал бых его против сердца своего». И даша тѣло Еупатево его дружине останочной, которые поиманы на побоище. И веля их царь Батый отпустити, ничем вредити.

Князь Ингварь Ингоревич в то время был в Чернигове у брата своего, князя Михаила Всеволодовича Черниговского,²²⁶ Богъмъ соблюден от злаго того отметника, врага христьянскаго. И прииде из Чернигова в землю Резанскую, во свою отчину, и видя ея пусту, и услыша, что братья его всѣ побиены от нечестиваго законопреступника царя Батыа.

И прииде во град Резань, и видя град разорен, а матерь свою, и снохи своа, и сродник своих, и множество много мертвых лежаща, и град разоренъ, церкви позжены, и все узорочье в казне черниговской и резанской взято. Видя князь Ингварь Ингоревич великую конечную погибель грѣх ради наших и жалостно воскричаша, яко труба, рати глас подавающе, яко сладкий орган вещаюши, и от великаго кричаниа и вопля страшнаго лежаща на земли, яко мертв. И едва отлеяше его, и носяша по вѣтру. И едва отдохну душа его в нем.

Кто бо не возплачетца толикиа погибели, или хто не возрыдает о селице народе людей православных, или хто не пожалит толико побито великих государей, или хто не постонет таковаго пленения?!

Князь Ингварь Ингоревич, разбирая трупиа мертвых, и наиде тѣло матери своей великия княгини Агрепены Ростиславны, и позна снохи своя. И призва попы из веси, которых Богъ соблюде, и погребе матерь свою, и снохи своа плачем великым во псалмов и пѣсней мѣсто: кричаше велми и рыдаше. И похраняше прочиа трупиа мертвых, и очисти град, и освяти. И собрашася мало людей, и даша имъ мало утешениа. И плачася безпрестано, поминая матерь свою, и братью свою, и род свой, и все узорочье резанское – вскоре погибе. Сиа бо вся наиде грѣх ради наших.

Сий бо град Резань и земля Резанская! Изменися доброта ея, и отиде слава ея, и не бе в ней ничто благо видѣти²²⁷ – токмо дым и пепел. А церкви всѣ погорѣша, а великая церковь внутрь погоре и почернѣша. Не един бо сий град плененъ бысть, но и инии мнози. Не бѣ бо во граде пѣниа, ни звона: в радости мѣсто всегда плач творяще.

Князь Ингварь Ингоревич поиде и гдѣ побьени Быша братьа его отъ нечестиваго царя Батыа: великий князь Юрьи Ингорович Резанской, брат его князь Давыдъ Ингоревич, брат его Всеволод Ингоревичь и многиа князи мѣсныа, и бояре, и воеводы, и все воинство – и удалцы и резвецы, узорочие резанское.²²⁸ Лежаша на земли пусте, на травѣ ковыле, снѣгом и ледом померзоша, никим брегома. От зверей телеса их снѣдаема, и от множества птиц разъстерзаемо. Всѣ бо лежаша, купно умроша, едину чашу пиша смертную.

И видя князь Ингварь Ингоревич велия трупиа мертвых лежаша, и воскрича горько велием гласом, яко труба распалаяся, и в перьси свои рукама биюще, и ударяшеся о земля. Слезы же его от очию, яко поток, течаше. И жалосно вещающи: «О милая моа братья и господие! Како успе, животе мои драгии? Меня единаго оставиша в толице погибели! Про что аз преже вас не умрох? И камо заидесте очию маею? И где отошли есте, сокровища живота моего? Про что не промолвите ко мнѣ, брату вашему, цвѣты прекрасныи, винограде мои несозрѣлыи? Уже не подасте сладости души моей! Чему, господине, не зрите ко мнѣ, брату вашему, не промолвите со мною? Ужели забыли есте мене, брата своего, от единаго отца роженаго и единые утробы честнаго плода матери нашей – великие княгини Агрепѣны Ростиславне, и единым сосцем воздоеных многоплоднаго винограда? И кому приказали есте меня, брата своего? Солнце мое драгое, рано заходящее! Месяци красныи, скоро изгибли есте! Звѣзды возточныа, почто рано зашли есте? Лежите на земли пусте, никим брегома, чьти-славы ни от кого приемлемо! Изменися бо слава ваша! Гдѣ господство ваше? Многим землям государи были есте, а ныне лежите на земли пусте, зрак лица вашего изменися во истлѣнии. О милая моя братиа и дружина ласкова! Уже не повеселюсь с вами! Свѣте мои драгие, чему помрачилися есте? Не много порадовахся с вами! Аще услышит Богь молитву вашу, то помолитеся о мнѣ, о брате вашем, да вкупе умру с вами! Уже бо за веселием плач и слезы приидоша ми, а за утѣху и радость сетование и скръбь яви ми ся. Почто аз не преже вас умрох, да бых не видѣл смерти вашея, а своея погибели? Не слышите ли бѣдных моих словес жалостно вещающа? О земля, о земля! О дубравы! Поплачите со мною! Како нареку день той, или како возпишу его – в он же погибе толико господарей и многие узорочье резанское храбрых удалцев. Ни един от нихъ возвратися вспять, но вси равно умроша, едину чашу смертную пиша. Се бо в горести души моея язык мой связается, уста загражаются, зрак опусмевает, крѣпость изнемогает!»

Бысть убо тогда многи туги и скорби, и слез и воздыханиа, и страха и трепета от всѣх злых, находящих на ны.

Великий князь Ингварь Ингоревич воздѣ руцѣ на небо, со слезами возва, глаголаше: «Господи Боже мой! На тя уповах, спаси мя, и от всѣх гонящих – избави мя!²²⁹ Пречиста владычице Богородице Христа, Бога нашего! Не остави меня во время печали моея! Великие страстотерпы и сродники наши Борис и Глѣбъ! Буди мнѣ помощники, грешному, во бранех! О, братие моа и господие! Помогайте мнѣ во святых своих молитвах на супостаты наши – на агаряне и внуци измаительска рода!»

Князь Ингварь Ингоревич начаша разбирати трупие мертвых, и взя тѣло братьи своей: и великаго князя Георгия Ингоревича, князя Давыда Иньгоревичя Муромского, и князя Глѣба Ингоревича Коломенского, и инех князей мѣсных – своих сродниковъ, и многих бояръ и воевод, и ближних-знаемых, принесе их во град Резань и похраняше их честно. А инех тут на мѣсте на пусте собираше и, надгробное пѣша, похраняше.

Князь Ингварь Ингоревича и поиде ко граду Проньску, и собра раздробленыи уды брата своего – благовѣрнаго и христолюбиваго князя Ольга Ингоревича, и несоша его во град Резань, а честную его главу сам князь велики Ингварь Иньгоревич и до града понеси, и целова ю любезно. Положиша его с великим князем Юрьем Ингоревичем во единой раце.²³⁰ А братью свою – князя Давыда Ингоревича да князя Глѣба Иньгоревича, положиша у него близ гроба во единой рацѣ.

Поиде же князь Ингварь Ингоревичь на реку на Воронеж, иде убьен бысть князь Федор Юрьевич Резанский. И взя честное тѣло его, и плакася над ним на долгъ час, и принесе во область его – к великому чюдотворцу Николе Корсунскому. И его благовѣръную княгиню Еупраксѣю, и сына их князя Ивана Федоровича Посника похраниша в во едином мѣстѣ. И поставиша над ними кресты камены. И от сея вины да зовется великий чюдотворець Николае Заразский, яко благовѣрная княгиня Еупраксѣа и с сыном своим князем Иваном сама себе зарази.

Сии бо государи рода Владимера Святославича, сродника Борису и Глѣбу, внучата великаго князя Святослава Олговича Черниговьского.²³¹ Бяше родом христолюбивыи, братолюбивыи, лицем красны, очима светлы, взором грозны, паче мѣры храбры, сердцем легкы, к бояром ласковы, к приеждим привѣтливы, к церквам прилежны, на пированье тщивы, до осподарьских потех охочи, ратному дѣлу вельми искусны, к братье своей и ко их посолником величавы.

Мужествен умъ имѣяше, в правде-истине пребываста, чистоту душевную и телесную без порока соблюдаста. Святого корени отрасли и Богом насажденаго сада цвѣты прекрасныи, воспитани Быша въ благочестии со всяцем наказании духовнем. От самых пеленъ Бога возлюбили, о церквах Божиих вельми печашеся. Пустошных бесѣд не творяще, срамных человекъ отвращашеся, а со благыми всегда бѣсѣдоваша, Божественых писаниих всегда во умилении послушаше.

Ратным во бранех страшениа ивляшеся, многия враги, востающи на них, побежаша, и во всех странах славна имя имуща. Ко греческим царем велику любовь имуща и дары у нихъ многи взимаша.

А по браце целомудрено живяста, смотряющи своего спасениа. В чистой совести, и крѣпости, и разума придерьжа земное царство и к небесному приближаяся. Плоти угодие не творяще, соблюдающи тѣло свое по браце греху непричасна. Государьский сан держа, а посту и молитве прилежаста и кресты на рамѣ своем носяща. И честь и славу от всего мира приимаста. А святыа дни святого поста честно храняста, а по вся святыа посты причащастася святых пречистых бесмертных таин.

И многи труды и побѣды по правой вѣре показаста. А с погаными половцы²³² часто бьяшася за святыа церкви и православную вѣру. А отчину свою от супостатъ велми без лѣности храняща. А милостину неоскудно даяша, и ласкою своею многих от невѣрных царей, детей их и братью к собѣ приимаста, и на вѣру истиную обращаста.²³³

Благовѣрный во святом крещении Козма сяде на столе отца своего великаго князя Ингоря Святославича. И обнови землю Резаньскую, и церкви постави, и монастыри согради, и пришельцы утѣши, и люди собра. И бысть радость христианом: их же избави Богъ рукою своею крѣпкою от безбожнаго царя Батыя.

А кир Михайло Всеволодовича Пронского²³⁴ посади на отца своего отчине.

Источник

В год 6745 (1237). В двенадцатый год по перенесении чудотворного образа Николина из Корсуни. Пришел на Русскую землю безбожный царь Батый со множеством воинов татарских и стал на реке на Воронеже близ земли Рязанской. И прислал послов непутевых на Рязань к великому князю Юрию Ингваревичу Рязанскому, требуя у него десятой доли во всем: во князьях, и во всяких людях, и в остальном. И услышал великий князь Юрий Ингваревич Рязанский о нашествии безбожного царя Батыя, и тотчас послал в город Владимир к благоверному великому князю Георгию Всеволодовичу Владимирскому, прося у него помощи против безбожного царя Батыя или чтобы сам на него пошел. Князь великий Георгий Всеволодович Владимирский и сам не пошел, и помощи не послал, задумав один сразиться с Батыем.

И услышал великий князь Юрий Ингваревич Рязанский, что нет ему помощи от великого князя Георгия Всеволодовича Владимирского, и тотчас послал за братьями своими: за князем Давидом Ингваревичем Муромским, и за князем Глебом Ингваревичем Коломенским, и за князем Олегом Красным, и за Всеволодом Пронским, и за другими князьями. И стали совет держать, как утолить нечестивца дарами. И послал сына своего князя Федора Юрьевича Рязанского к безбожному царю Батыю с дарами и мольбами великими, чтобы не ходил войной на Рязанскую землю.

И пришел князь Федор Юрьевич на реку на Воронеж к царю Батыю, и принес ему дары, и молил царя, чтоб не воевал Рязанской земли. Безбожный же, лживый и немилосердный царь Батый дары принял и во лжи своей притворно обещал не ходить войной на Рязанскую землю. Но хвалился-грозился повоевать всю Русскую землю. И стал просить у князей рязанских дочерей и сестер к себе на ложе. И некто из вельмож рязанских по зависти донес безбожному царю Батыю, что есть у князя Федора Юрьевича Рязанского княгиня из царского рода и что всех прекраснее она красотой телесною. Царь Батый лукав был и немилостив в неверии своем, распалился в похоти своей и сказал князю Федору Юрьевичу: «Дай мне, княже, изведать красоту жены твоей».

Благоверный же князь Федор Юрьевич Рязанский посмеялся и ответил царю: «Не годится нам, христианам, водить к тебе, нечестивому царю, жен своих на блуд. Когда нас одолеешь, тогда и женами нашими владеть будешь». Безбожный царь Батый разъярился и оскорбился и тотчас повелел убить благоверного князя Федора Юрьевича, а тело его велся бросить на растерзание зверям и птицам, и других князей и воинов лучших поубивал.

И один из пестунов князя Федора Юрьевича, по имени Апоница, укрылся и горько плакал, смотря на славное тело честного своего господина; и увидев, что никто его не охраняет, взял возлюбленного своего государя и тайно схоронил его. И поспешил к благоверной княгине Евпраксии, и рассказал ей, как нечестивый царь Батый убил благоверного князя Федора Юрьевича.

Благоверная же княгиня Евпраксия стояла в то время в превысоком тереме своем и держала любимое чадо свое — князя Ивана Федоровича, и как услышала она эти смертоносные слова, исполненные горести, бросилась она из превысокого терема своего с сыном своим князем Иваном прямо на землю и разбилась до смерти.

И услышал великий князь Юрий Ингваревич об убиении безбожным царем возлюбленного сына своего, блаженного князя Федора, и других князей, и что перебито много лучших людей, и стал плакать о них с великой княгиней и с другими княгинями и с братией своей. И плакал город весь много времени. И едва отдохнул князь от великого того плача и рыдания, стал собирать воинство свое и расставлять полки. И увидел князь великий Юрий Ингваревич братию свою, и бояр своих, и воевод, храбро и мужественно скачущих, воздел руки к небу и сказал со слезами: «Избавь нас, боже, от врагов наших. И от подымавшихся на нас освободи нас, и сокрой нас от сборища нечестивых, и от множества творящих беззаконие. Да будет путь им темен и скользок».

И сковал братии своей: «О государи мои братия, если из рук господних благое приняли, то и злое не потерпим ли?! Лучше нам смертью славу вечную добыть, нежели во власти поганых быть. Пусть я, брат ваш, раньше вас выпью чашу смертную за святые божий церкви, и за веру христианскую, и за отчизну отца нашего великого князя Ингваря Святославича».

И пошел в церковь Успения пресвятой владычицы Богородицы. И плакал много перед образом пречистой Богородицы, и молился великому чудотворцу Николе и сродникам своим Борису и Глебу. И дал последнее целование великой княгине Агриппине Ростиславовне, и принял благословение от епископа и всех священнослужителей. И пошел против нечестивого царя Батыя, и встретили его около границ рязанских.

И напали на него, и стали биться с ним крепко и мужественно, и была сеча зла и ужасна. Много сильных полков Батыевых пало. И увидел царь Батый, что сила рязанская бьется крепко и мужественно, и испугался. Но против гнева божия кто постоит! Батыевы же силы велики были и непреоборимы; один рязанец бился с тысячей, а два — с десятью тысячами. И видел князь великий, что убит брат его, князь Давыд Ингваревич, и воскликнул: «О братия моя милая! Князь Давыд, брат наш, наперед нас чашу испил, а мы ли сей чаши не изопьем!» И пересели с коня на конь и начали биться упорно.

Через многие сильные полки Батыевы проезжали насквозь, храбро и мужественно сражаясь, так что все полки татарские подивились крепости и мужеству рязанского воинства. И едва одолели их сильные полки татарские. Здесь убит был благоверный великий князь Юрий Ингваревич, брат его князь Давыд Ингваревич Муромский, брат его князь Глеб Ингваревич Коломенский, брат их Всеволод Пронский и многие князья местные, и воеводы крепкие, и воинство: удальцы и резвецы рязанские. Все равно умерли и единую чашу смертную испили. Ни один из них не повернул назад, но все вместе полегли мертвые. Все это навел бог грехов ради наших.

А князя Олега Ингваревича захватили еле живого. Царь же, увидев многие свои полки побитыми, стал сильно скорбеть и ужасаться, видя множество убитых из своих войск татарских. И стал воевать Рязанскую землю, ведя убивать, рубить и жечь без милости. И град Пронск, и град Бел, и Ижеславец разорил до основания и всех людей побил без милосердия. И текла кровь христианская, как река обильная, грехов ради наших.

И увидел царь Батый Олега Ингваревича, столь красивого и храброго, изнемогающего от тяжких ран, и хотел уврачевать его от тяжких ран, и к своей вере склонить. Но князь Олег Ингваревич укорил царя Батыя и назвал его безбожным и врагом христианства. Окаянный же Батый дохнул огнем от мерзкого сердца своего и тотчас повелел Олега ножами рассечь на части. И был он второй страстотерпец Стефан, принял венец страдания от всемилостивого бога и испил чашу смертную вместе со всею своею братьею.

И стал воевать царь Батый окаянный Рязанскую землю, и пошел ко граду Рязани. И осадил град, и бились пять дней неотступно. Батыево войско переменялось, а горожане бессменно бились. И многих горожан убили, а иных ранили, а иные от великих трудов изнемогли. А в шестой день спозаранку пошли поганые на город — одни с огнями, Другие с пороками, а третьи с бесчисленными лестницами — и взяли град Рязань месяца декабря в двадцать первый день. И пришли в церковь соборную пресвятой Богородицы, и великую княгиню Агриппину, мать великого князя, со снохами и прочими княгинями посекли мечами епископа и священников огню предали — во святой церкви пожгли, и иные многие от оружия пали.

И в городе многих людей, и жен, и детей мечами посекли. А других в реке потопили, а священников и иноков без остатка посекли, и весь град пожгли, и всю красоту прославленную, и богатство рязанское, и сродников их — князей киевских и черниговских — захватили. А храмы божий разорили и во святых алтарях много крови пролили. И не осталось в городе ни одного живого: все равно умерли и единую чашу смертную испили. Не было тут ни стонущего, ни плачущего — ни отца и матери о детях, ни детей об отце и матери, ни брата о брате, ни сродников о сродниках, но все вместе лежали мертвые. И было все то за грехи наши.

И увидел безбожный царь Батый страшное пролитие крови христианской, и еще больше разъярился и ожесточился, и пошел на город Суздаль и на Владимир, собираясь Русскую землю пленить, и веру христианскую искоренить, и церкви божий до основания разорить.

И некий из вельмож рязанских по имени Евпатий Коловрат был в то время в Чернигове с князем Ингварем Ингваревичем, и услышал о нашествии зловер ного царя Батыя, и выступил из Чернигова с малою дружиною, и помчался быстро. И приехал в землю Рязанскую, и уввдел ее опустевшую, города разорены, церкви пожжены, люди убиты. И помчался в город Рязань, и уввдел город разоренный, государей убитых и множество народа полегшего: одни убиты и посечены, другие пожжены, а иные в реке потоплены. И воскричал Евпатий в горести души своей, распаляяся в сердце своем. И собрал небольшую дружину — тысячу семьсот человек, которых бог сохранил вне города. И погнались вослед безбожного царя, и едва нагнали его в земле Суздальской, и внезапно напали на станы Батыевы. И начали сечь без милости, и смешалися все полки татарские. И стали татары точно пьяные или безумные. И бил их Евпатий так нещадно, что и мечи притуплялись, и брал он мечи татарские и сек ими.

Почудилось татарам, что мертвые восстали. Евпатий же, насквозь проезжая сильные полки татарские, бил их нещадно. И ездил средь полков татарских так храбро и мужественно, что и сам царь устрашился. И едва поймали татары из полка Евпатьева пять человек воинских, изнемогших от великих ран. И привели их к царю Батыю. Царь Батый стал их спрашивать; «Какой вы веры, и какой земли, и зачем мне много зла творите?» Они же ответили: «Веры мы христианской, рабы великого князя Юрия Ингваревича Рязанского, а от полка мы Евпатия Коловрата. Посланы мы от князя Ингваря Ингваревича Рязанского тебя, сильного царя, почествовать, и с честью проводить, и честь тебе воздать. Да не дивись, царь, что не успеваем наливать чаш на великую силу — рать татарскую».

Царь же подивился ответу их мудрому. И послал шурича своего Хостоврула на Евпатия, а с ним сильные полки татарские. Хостоврул же похвалился перед царем, обещал привести к царю Евпатия живого. И обступили Евпатия сильные полки татарские, стремясь его взять живым. И съехался Хостоврул с Евпатием. Евпатий же был исполин силою и рассек Хостоврула наполы до седла. И стал сечь силу татарскую, и многих тут знаменитых богатырей Батыевых побил, одних пополам рассекал, а других до седла разрубал.

И возбоялись татары, видя, какой Евпатий крепкий исполин. И навели на него множество пороков, и стали бить по нему из бесчисленных пороков, и едва убили его. И принесли тело его к царю Батыю. Царь же Батый послал за мурзами, и князьями, и санчакбеями, и стали все дивиться храбрости, и крепости, и мужеству воинства рязанского. И сказали они царю: «Мы со многими царями, во многих землях, на многих битвах бывали, а таких удальцов и резвецов не видали, и отця наши не рассказывали нам: Это люди крылатые, не знают они смерти и так крепко и мужественно, на конях разъезжая, бьются — один с тысячею, а два — с десятью тысячами. Ни один из них не съедет живым с побоища».

И сказал царь Батый, глядя на тело Евпатьево: «О Коловрат Евпатий! Хорошо ты меня попотчевал с малою своей дружиною, многих богатырей сильной орды моей побил и много полков разбил. Бели бы такой вот служил у меня, — держал бы его у самого сердца своего». И отдал тело Евпатия оставшимся людям из его дружины, которых похватали на побоище. И велел царь Батый отпустить их и ничем не вредить им.

Князь Ингварь Ингваревич был в то время в Чернигове, у брата своего князя Михаила Всеволодовича Черниговского, сохранен богом от злого того отступника и врага христианского. И пришел из Чернигова в землю Рязанскую, в свою отчину, и увидел ее пусту, и услышал, что братья его все убиты нечестивым, законопреступным царем Батыем, и пришел во град Рязань, и уввдел город разоренным, а мать свою, и снох своих, и сродников своих, и многое множество людей лежащих мертвыми, город разорен и церкви пожжены, и все узорочье из казны черниговской и рязанской взято.

Увидел князь Ингварь Ингваревич великую последнюю погибель за грехи наши и жалостно воскричал, как труба, созывающая на рать, как сладкий орган звучащий. И от великого того крика и вопля страшного пал на землю, как мертвый. И едва отлили его и отходили на ветру. И с трудом ожила душа его в нем. Кто не восплачется о такой погибели, кто не возрыдает о стольких людях народа православного, кто не пожалеет стольких убитых великих государей, кто не застонет от такого пленения?

Разбирая трупы убитых, князь Ингварь Ингваревич нашел тело матери своей великой княгини Агриппины Ростиславовны, и узнал своих снох, и призвал попов из сел, которых бог сохранил, и похоронил матерь свою и снох своих с плачем великим вместо псалмов и песнопений церковных: сильно кричал и рыдал. И похоронил остальные тела мертвых, и очистил город, и освятил.

И собралось малое число людей, и немного утешил их. И плакал беспрестанно, поминая матерь свою, братию свою, и род свой, и все узорочье рязанское, без времени погибшее. Все то случилось по грехам нашим. Был город Рязань, и земля была Рязанская, и исчезло богатство ее, и отошла слава ее, и нельзя было увидеть в ней никаких благ ее — только дым и пепел; и церкви все погорели, и великая церковь внутри изгорела и почернела. И не только этот город пленен был, но и иные многие. Не стало в городе ни пения, ни звона; вместо радости — плач непрестанный.

И пошел князь Ингварь Ингваревич туда, где побиты были нечестивым царем Батыем братья его: великий князь Юрий Ингваревич Рязанский, брат его князь Давыд Ингваревич, брат его Всеволод Ингваревич, и многие князья местные, и бояре, и воеводы, и все воинство, и удальцы, и резвецы, узорочье рязанское. Лежали они все на земле опустошенной, на траве ковыле, снегом и льдом померкнувшие, никем не блюдомые. Звери тела их поели, и множество птиц их растерзало. Все лежали, все вместе умерли, единую чашу испили смертную.

И увидел князь Ингварь Ингваревич великое множество мертвых тел лежащих, и воскричал горько громким голосом, как труба звучащая, и бил себя в грудь руками, и падал на землю. Слезы его из очей как поток текли, и говорил он жалостно: «О милая моя братия и воинство! Как уснули вы, жизни мои драгоценные? Меня одного оставили в такой погибели! Почему не умер я раньше вас? И куда скрылись вы из очей моих, и куда ушли вы, сокровища жизни моей? Почему ничего не промолвите мне, брату вашему, цветы прекрасные, сады мои недозрелые? Уже не подарите сладость душе моей! Почему, государи мои, не посмотрите вы на меня, брата вашего, и не поговорите со мною? Ужели забыли меня, брата вашего, от единого отца рожденного и от единой утробы матери нашей — великой княгини Агриппины Ростиславовны, и единою грудью многоплодного сада вскормленного? На кого оставили вы меня, брата своего? Солнце мое дорогое, рано заходящее, месяц мой красный! Скоро погибли вы, звезды восточные; зачем же закатились вы так рано? Лежите вы на земле пустой, никем не охраняемые; чести-славы ни от кого не получаете вы! Помрачилась слава ваша. Где власть ваша? Над многими землями государями были вы, а ныне лежите на земле пустой, лица ваши потемнели от тления. О милая моя братия и дружина ласковая, уже не повеселюся с вами! Светочи мои ясные, зачем потускнели вы? Немного порадовался с вами! Если услышит бог молитву вашу, то помолитесь обо мне, брате вашем, чтобы умер я вместе с вами. Уже ведь за веселием плач и слезы пришли ко мне, а за утехой и радостью сетование и скорбь явились мне! Почему не прежде вас умер, чтобы не видеть смерти вашей, а своей погибели? Слышите ли вы горестные слова мои, жалостно звучащие? О земля, о земля! о дубравы! Поплачьте со мною! Как опишу и как назову день тот, в который погибло столько государей и многое узорочье рязанское — удальцы храбрые? Ни один из них не вернулся, но все равно умерли, единую чашу смертную испили. От горести души моей язык мой не слушается, уста закрываются, взор темнеет, сила изнемогает».

Было тогда много тоски, и скорби, и слез, и вздохов, и страха, и трепета от всех тех злых, которые напали на нас. И воздел руки к небу великий князь Ингварь Ингваревич, и воззвал со слезами, говоря: «Господи боже мой, на тебя уповаю, спаси меня и от всех гонящих избавь меня. Пречистая владычица, матерь Христа, бога нашего, не оставь меня в годину печали моей. Великие страстотерпцы и сродники наши Борис и Глеб, будьте мне, грешному, помощниками в битвах. О братия мои воинство, помогите мне во святых ваших молитвах на врагов наших — на агарян и внуков рода Измаила».

И стал разбирать князь Ингварь Ингваревич тела мертвых, и взял тела братьев своих — великого князя Юрия Ингваревича, и князя Давыда Ингвареви ча Муромского, и князя Глеба Ингваревича Коломенского, и других князей местных — своих сродников, и многих бояр, и воевод, и ближних, знаемых ему, и принес их во град Рязань, и похоронил их с честью, а тела других тут же на пустой земле собрал и надгробное отпевание совершил. И, похоронив так, пошел князь Ингварь Ингваревич ко граду Пронску, и собрал рассеченные части тела брата своего благоверного и христолюбивого князя Олега Ингваревича, и повелел нести их во град Рязань, а честную главу его сам князь великий Ингварь Ингваревич до града понес, и целовал ее любезно, и положил его с великим князем Юрием Ингваревичем в одном гробу. А братьев своих, князя Давыда Ингваревича да князя Глеба Ингваревича, положил в одном гробу близ могилы тех.

Потом пошел князь Ингварь Ингваревич на реку на Воронеж, где убит был князь Федор Юрьевич Рязанский, и взял тело честное его, и плакал над ним долгое время. И принес в область его к иконе великого чудотворца Николы Корсунского, и похоронил его вместе с благоверной княгиней Евпраксией и сыном их князем Иваном Федоровичем Постником во едином месте. И поставил над ними кресты каменные. И по той причине зовется великого чудотворца Николы икона Заразской, что благоверная княгиня Евпраксия с сыном своим князем Иваном сама себя на том месте «заразила» (разбила).

Источник

Въ лѣто 6745, въ фторое на десять лѣто по принесении чюдотворнаго образа ис Корсуня, прииде безбожный царь Батый на Русскую землю со множеством вой татарскыми и ста на рѣце на Воронеже[1] близ Резанскиа земли. И присла на Резань[2] к великому князю Юрью Ингоревичю Резанскому[3] послы бездѣлны, просяща десятины въ всем: во князех, и во всяких людех, и во всем.

И услыша великий князь Юрьи Ингоревич Резанский приход безбожнаго царя Батыа, и воскоре посла в град Владимер к благоверному и великому князю Георгию Всеволодовичю Владимерскому,[4] прося помощи у него на безбожнаго царя Батыа, или бы сам пошел. Князь великий Георгий Всеволодович Владимръской сам не пошел и на помощь не послал, хотя о собе сам сотворити брань з Батыем.

И услыша великий князь Юрьи Ингоревич Резанский, что нѣсть ему помощи от великаго князя Георьгия Всеволодовича Владимерьскаго, и вскоре посла по братью свою: по князя Давыда Ингоревича Муромского,[5] и по князя Глѣба Ингоревича Коломенского,[6] и по князя Олга Краснаго,[7] и по Всеволода Проньского,[8] и по прочии князи. И начаша совещевати, яко нечестиваго подобает утоляти дары.[9]

И нача просити у рязаньских князей тщери или сестры собѣ на ложе.[10] И нѣкий от велмож резанских завистию насочи безбожному царю Батыю на князя Федора Юрьевича Резанскаго, яко имѣет у собе княгиню от царьска рода, и лѣпотою-тѣлом красна бѣ зело. Царь Батый, лукав есть и немилостивъ в неверии своем, пореваем в похоти плоти своея, и рече князю Федору Юрьевичю: «Дай мнѣ, княже, вѣдети жены твоей красоту!» Благовѣрный князь Федор Юрьевич Резанской и посмѣяся, и рече царю: «Не полезно бо есть нам, христианом, тобѣ, нечестивому царю, водити жены своя на блуд,— аще нас приодолѣеши, то и женами нашими владѣти начнеши».

И начал просить у рязанских князей дочери или сестры себе на ложе. И кто-то из рязанских вельмож из зависти нашептал безбожному царю Батыю, что князь Федор Юрьевич Рязанский имеет княгиню царского рода, прекрасную собой. Царь Батый, лукавый и немилостивый по своему язычеству, обуреваем плотской страстью, сказал князю Федору Юрьевичу: «Дай мне, князь, познать красоту твоей жены!» Благоверный князь Федор Юрьевич Рязанский засмеялся и сказал царю: «Не годится нам, христианам, приводить тебе, нечестивому царю, своих женщин на блуд,— когда нас одолеешь, тогда и будешь властен над нашими женщинами».

И единъ от пѣстун князя Федора Юрьевича укрыся, именем Апоница,[11] зря на блаженное тѣло честнаго своего господина и видя его никим брегома, горько плачющися, и взя возлюбленаго своего государя, и тайно сохрани его.

И услыша великий князь Юрьи Ингоревич убиение возлюбленаго сына своего князя Федора, инѣх князей, нарочитых людей много побито от безбожнаго царя, и нача плакатися, и с великою княгинею,[12] и со прочими княгинеми, и з братею. И плакашеся весь град на многъ час, и едва отдохнув от великаго того плача и рыданиа.

И начаша совокупляти воинство свое и учредиша полки. Князь великий Юри Ингоревич, видя братию свою, и боляр своих, и воевод храбры и мужествены ездяше, и возде руце на небо со слезами и рече: «Изми нас от враг наших, Боже, и от востающих на ны избави нас,[13] и покрый нас от сонма лукавнующих[14] и от множества творящих безаконие.[15] Буди путь их тма и ползок[16]».

И рече братьи своей: «О господия и братиа моа! Аще от руки Господня благая прияхом, то злая ли не потерпим?[17] Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти. Се бо я, брат ваш, напред вас изопью чашу смертную за святыа Божиа церкви, и за вѣру христьянскую, и за отчину отца нашего, великаго князя Ингоря Святославича!»[18]

И поидоша в церковь — в пресвятыа владычииы Богородици честнаго ея Успениа.[19] И плакася много пред образом пречистыа Богородицы, и великому чюдотворцу Николе, и сродником своим Борису и Глѣбу. И дав последнее целование великой княгини Агрепѣне Ростиславне, и прием благословение от епископа[20] и отъ всего священнаго собора.

И пошел в церковь — в церковь славного Успения пресвятой владычицы Богородицы. И плакал много и молился пред образом пречистой Богородицы, и великого чудотворца Николы, и сродников своих Бориса и Глеба. И совершил обряд прощания с великой княгиней Агриппиной Ростиславовной и принял благословение от епископа и от всего священного собора.

И поидоша против нечестиваго царя Батыя и сретоша его близ предел резанских. И нападоша на нь и начаша битися крепко и мужественно. И бысть сѣча зла и ужасна, мнози бо силнии полки падоша Батыеви. Царь Батый и видяше, что господство резанское крѣпко и мужественно бъяшеся, и возбояся. Да противу гнѣву Божию хто постоит? А Батыеве бо силе велице и тяжце: един бьяшеся с тысящею, а два — со тмою.[21] Видя князь великий убиение брата своего князя Давыда Ингоревича и воскричаша: «О братие моя милая! Князь Давыдъ, брат наш, наперед нас чашу испил, а мы ли сея чаши не пьем?!» Преседоша с коня на кони, и начаша битися прилѣжно, многиа сильныя полкы Батыевы проеждяя, а храбро и мужествено бьяшеся, яко всѣм полкомъ татарьскым подивитися крѣпости и мужеству резанскому господству. И едва одолѣша их силныя полкы татарскыа.

И вышел против нечестивого царя Батыя и встретил его близ границ рязанских. И напал на Батыя, и начали биться с упорством и мужеством. И была сеча жестока и ужасна, и многие воины сильных Батыевых полков пали. И увидел царь Батый, что воинство рязанское беззаветно и мужественно сражается, и испугался. Да против гнева Божия кто устоит? А у Батыя войск великое множество: один <рязанец> бьется с тысячей, а два — со тьмою. Увидел князь великий гибель <в бою> брата своего Давыда Ингоревича и воскликнул: «О братия моя милая! Князь Давыд, брат наш, раньше нас чашу смертную испил, а мы ли этой чаши не пьем?!» Поменяли коней и начали биться усердно, со многими сильными полками Батыевыми воюя, храбро и мужественно сражаясь, так что все войска татарские подивились твердости и мужеству рязанского воинства. И едва одолели их сильные полки татарские.

Ту убиен бысть благовѣрный князь велики Георгий Ингоревич, брат его князь Давыд Ингоревич Муромской, брат его князь Глѣб Ингоревич Коломенской, брат их Всеволод Проньской, и многая князи мѣсныа, и воеводы крѣпкыа, и воинство — удалцы и резвецы резанския. Вси равно умроша и едину чашу смертную пиша. Ни един от них возратися вспять, вси вкупе мертвии лежаша. Сиа бо наведе Богъ грех ради наших.

Здесь убит был благоверный князь великий Георгий Ингоревич, брат его князь Давыд Ингоревич Муромский, брат его князь Глеб Ингоревич Коломенский, брат их Всеволод Пронский и многие рязанские князья и мужественные воеводы, и воинство — удальцы и резвецы рязанские. Все заодно погибли, и одну на всех чашу смертную испили. Ни один из них не вернулся назад, но все вместе мертвыми полегли. И все это Бог наслал за грехи наши.

А князя Олга Ингоревича яша еле жива суща.

А князя Олега Ингоревича захватили едва живого.

Царь же, видя свои полкы мнозии падоша, и нача велми скръбѣти и ужасатися, видя своея силы татарскыя множество побьеных. И начаша воевати Резанскую землю, и веля бити, и сѣчи, и жещи без милости. И град Прънеск,[22] и град Бѣл,[23] и Ижеславець[24] розари до основаниа, и всѣ люди побиша без милости. И течаше кровь христьянская, яко река силная, грѣх ради нашихъ.

Царь Батый и видя князя Олга Ингоревича велми красна и храбра и изнемогающи от великых ран, и хотя его изврачевати от великых ран и на свою прелесть возвратити. Князь Олег Ингоревич укори царя Батыа, и нарек его безбожна и врага христьянска. Окаяный Батый и дохну огнем от мирскаго сердца своего, и въскоре повелѣ Олга ножи на части раздробити. Сий бо есть вторый страстоположник Стефан,[25] приа венець своего страданиа от всемилостиваго Бога и испи чашу смертную своею братею ровно.

Царь Батый, увидав князя Олега Ингоревича, столь прекрасного и храброго, изнемогающего от тяжких ран, захотел его излечить от тех ран и к вере своей склонить. Князь же Олег Ингоревич укорил царя Батыя и назвал его безбожным и врагом христиан. Окаянный же Батый и дохнул огнем мерзкого сердца своего и повелел, чтобы Олега рассекли ножами на части. Этот Олег — второй первомученик Стефан, принял венец своего страдания от всемилостивого Бога и испил чашу смертную со своими братьями наравне.

А в шестый день рано приидоша погании ко граду, овии с огни, а ини с пороки, а инѣи со тмочислеными лѣствицами. И взяша град Резань месяца декабря 21 день. И приидоша в церковь собръную пресвятыа Богородици, и великую княгиню Агрепѣну, матерь великаго князя, и с снохами, и с прочими княгинеми мечи исекоша, а епископа и священическый чин огню предаша — во святѣй церкве пожегоша; а инѣи мнози от оружиа падоша. А во граде многих людей и с жены, и с дѣти мечи исекоша, и иных в рѣцѣ потопиша. И ерѣи, черноризца до останка исекоша. И весь град пожгоша, и все узорочие нарочитое, богатство резанское и сродник их киевское и черъниговское[26] поимаша. А храмы Божиа разориша, и во святых олтарех много крови пролиаша.

А в шестой день рано утром пришли язычники к городу, одни — с факелами, а иные — со стенобитными орудиями, а иные — со множеством лестниц. И взяли город Рязань в декабре месяце в 21 день. И пришли в соборную церковь Успения пресвятой Богородицы, и великую княгиню Агриппину — мать великого князя, и со снохами, и с прочими княгинями изрубили мечами, а епископа и священнослужителей предали огню — в святой церкви сожгли; и иные многие пали от оружия, и в городе многих людей и с женами, и с детьми мечами изрубили, иных — в реке утопили. И иереев, монахов — до последнего изрубили. И весь город сожгли, и все сокровища прославленного златокузнечного мастерства, и богатства рязанских государей и сродников их черниговских и киевских захватили. И храмы Божий разорили и в святых алтарях много крови пролили.

Безбожный царь Батый и видя велие пролитие крови христианскиа, и возярися зело и огорчися. И поиде на град Суздаль и Владимер[27] и желая Рускую землю попленити, и вѣру христианскую искоренити, и церкви Божии до основаниа разорити.

И некий от велмож резанских имянем Еупатий Коловрат[28] в то время был в Чернигове со князем Ингварем Ингоревичем.[29] И услыша приход зловѣрнаго царя Батыа, и иде из Чернигова с малою дружиною, и гнаша скоро. И приѣха в землю Резаньскую, и видѣ ея опустѣвшую: грады разорены, церкви пожены, люди побьены.

И примчался в город Рязань и увидел, что город разорен, государи убиты и множество народа полегло: одни убиты мечом, а другие сожжены, иные в реке утоплены. Евпатий закричал в горести души своей и разгораясь сердцем. И собрал небольшую дружину — тысячу семьсот человек, которые Богом сохранены были вне города.

И едва поимаша от полку Еупатива пять человекъ воиньскых, изнемогших от великых ран. И приведоша их къ царю Батыю. Царь Батый нача вопрошати: «Коеа вѣры еста вы и коеа земля? И что мнѣ много зла творите?» Они же рѣша: «Вѣры христианскыя есве, раби великаго князя Юрья Ингоревича Резанскаго, а от полку Еупатиева Коловрата. Посланы от князя Ингваря Ингоревича Резанскаго тебя, силна царя, почтити, и честна проводити, и честь тобѣ воздати. Да не подиви, царю, не успевати наливати чаш на великую силу — рать татарьскую». Царь же подивися отвѣту их мудрому.

И едва удалось татарам захватить пятерых тяжело раненных воинов. И привели их к царю Батыю. Царь Батый и начал выспрашивать: «Какой вы веры и какой земли? И за что мне много зла сотворили?» Они же отвечали: «Веры мы христианской, слуги великого князя Юрия Ингоревича Рязанского, а воины Евпатия Коловрата. Посланы мы от князя Ингваря Ингоревича Рязанского тебя, могучего царя, почтить, и с честью проводить, и честь тебе воздать. Да не дивись, царь, что не успеваем наливать чаш на великую силу — рать татарскую». Царь же удивился ответу их мудрому.

И посла шурича своего Хостоврула[30] на Еупатиа, а с ним силныа полкы татарскыа. Хостоврулъ же похвалися пред царем, хотя Еупатия жива пред царя привести. И ступишася силныа полкы татарскыа, хотя Еупатиа жива яти. Хостоврул же сьехася сь Еупатием. Еупатей же, исполин силою, и разсѣче Хостоврула на полы до седла. И начаша сѣчи силу татарскую, и многих тут нарочитых багатырей Батыевых побил, ових на полы пресекоша, а иных до седла краяше.

И послал сына шурина своего — Хостоврула, против Евпатия, а с ним и много войск татарских. Хостоврул же похвастался царю, что живым Евпатия к царю приведет. И окружили всех большие силы татарские, желая захватить Евпатия живым. Хостоврул же вступил в единоборство с Евпатием. Евпатий, богатырь силою, рассек Хостоврула надвое до самого седла. И начал сечь войско татарское и многих известных богатырей Батыевых побил, одних надвое рассекая, а иных до седла раскроил.

Татарове возбояшеся, видя Еупатия крѣпка исполина. И навадиша на него множество пороков, и нача бити по нем ис тмочисленых пороков, и едва убиша его. И принесоша тѣло его пред царя Батыа. Царь Батый и посла по мурзы, и по князи, и по санчакбѣи,[31] и начаша дивитися храбрости, и крѣпости, и мужеству резанскому господству. Они же рекоша царю: «Мы со многими цари, во многих землях, на многихъ бранех бывали, а таких удалцов и резвецов не видали, ни отцы наши възвестиша нам. Сии бо люди крылатыи и не имеюще смерти. Тако крѣпко и мужественно ездя, бьяшеся един с тысящею, а два — с тмою. Ни един от них может сьехати жив с побоища!»

Татары перепугались, видя, что Евпатий богатырь-исполин. И навели на него бесчисленное множество стенобитных орудий, и начали по нему бить из них, и с трудом убили его. И принесли тело его пред царя Батыя. Царь Батый послал за мурзами, и за князьями, и за санчакбеями, и все стали дивиться храбрости, и силе, и мужеству рязанского воинства. И сказали они царю: «Мы со многими царями, во многих землях, на многих битвах бывали, а таких удальцов и резвецов не видали, ни отцы наши не поведали нам о таких. Ибо это люди крылатые и не имеющие <страха> смерти. Так храбро и мужественно они сражались: один бился с тысячей, а два — со тьмою. Никто не смог уйти от них живым со сражения!»

Князь Ингварь Ингоревич в то время был в Чернигове у брата своего, князя Михаила Всеволодовича Черниговского,[32] Богъмъ соблюден от злаго того отметника, врага христьянскаго. И прииде из Чернигова в землю Резанскую, во свою отчину, и видя ея пусту, и услыша, что братья его всѣ побиены от нечестиваго законопреступника царя Батыа.

Князь Ингварь Ингоревич, разбирая трупиа мертвых, и наиде тѣло матери своей великия княгини Агрепены Ростиславны, и позна снохи своя. И призва попы из веси, которых Богъ соблюде, и погребе матерь свою, и снохи своа плачем великым во псалмов и пѣсней мѣсто: кричаше велми и рыдаше. И похраняше прочиа трупиа мертвых, и очисти град, и освяти. И собрашася мало людей, и даша имъ мало утешениа. И плачася безпрестано, поминая матерь свою, и братью свою, и род свой, и все узорочье резанское — вскоре погибе. Сиа бо вся наиде грѣх ради наших.

Князь Ингварь Ингоревич, разбирая тела мертвых, нашел тело матери своей, великой княгини Агриппины Ростиславовны, и узнал снох своих. И призвал священников из деревень, которых Бог сберег, и похоронил мать свою, и снох своих с плачем великим вместо псалмов и пения церковного: кричал сильно и рыдал. И похоронили все тела мертвых, и убрали город, и освятили. И собралось мало людей, и дал им князь мало утешения. И плакал он беспрестанно, вспоминая мать свою, и братьев своих, и родных, и все узорочье рязанское — разом погибли. Ибо все это пришло за грехи наши.

Сий бо град Резань и земля Резанская! Изменися доброта ея, и отиде слава ея, и не бе в ней ничто благо видѣти[33] — токмо дым и пепел. А церкви всѣ погорѣша, а великая церковь внутрь погоре и почернѣша. Не един бо сий град плененъ бысть, но и инии мнози. Не бѣ бо во граде пѣниа, ни звона: в радости мѣсто всегда плач творяще.

О, сей град Рязань и земля Рязанская! Исчезла красота ее, и отошла слава ее, и нет в ней ничего доброго для взора — только дым и пепел. И церкви все сгорели, а великая церковь внутри выгорела и почернела. И не один только этот город пленен был, но и иные многие. Не было в городе ни пения <церковного>, ни звона <колокольного>: вместо радости все постоянно плакали.

Князь Ингварь Ингоревич поиде и гдѣ побьени быша братьа его отъ нечестиваго царя Батыа: великий князь Юрьи Ингорович Резанской, брат его князь Давыдъ Ингоревич, брат его Всеволод Ингоревичь и многиа князи мѣсныа, и бояре, и воеводы, и все воинство — и удалцы и резвецы, узорочие резанское.[34] Лежаша на земли пусте, на травѣ ковыле, снѣгом и ледом померзоша, никим брегома. От зверей телеса их снѣдаема, и от множества птиц разъстерзаемо. Всѣ бо лежаша, купно умроша, едину чашу пиша смертную.

Князь Ингварь Ингоревич пошел туда, где убиты были братья его нечестивым царем Батыем: великий князь Юрий Ингоревич Рязанский, брат его князь Давыд Ингоревич, брат его Всеволод Ингоревич и многие князья местные, и бояре, и воеводы, и все воинство — удальцы и резвецы, узорочье рязанское. Лежали они на земле пустынной, на траве ковыле, снегом и льдом померзшие, никем не оберегаемы. Тела их зверьми поедены и множеством птиц растерзаны. Все <здесь> лежали, вместе погибли, одну на всех чашу смертную испили.

И видя князь Ингварь Ингоревич велия трупиа мертвых лежаша, и воскрича горько велием гласом, яко труба распалаяся, и в перьси свои рукама биюще, и ударяшеся о земля. Слезы же его от очию, яко поток, течаше. И жалосно вещающи: «О милая моа братья и господие! Како успе, животе мои драгии? Меня единаго оставиша в толице погибели! Про что аз преже вас не умрох? И камо заидесте очию маею? И где отошли есте, сокровища живота моего? Про что не промолвите ко мнѣ, брату вашему, цвѣты прекрасныи, винограде мои несозрѣлыи? Уже не подасте сладости души моей! Чему, господине, не зрите ко мнѣ, брату вашему, не промолвите со мною? Ужели забыли есте мене, брата своего, от единаго отца роженаго и единые утробы честнаго плода матери нашей — великие княгини Агрепѣны Ростиславне, и единым сосцем воздоеных многоплоднаго винограда? И кому приказали есте меня, брата своего? Солнце мое драгое, рано заходящее! Месяци красныи, скоро изгибли есте! Звѣзды возточныа, почто рано зашли есте? Лежите на земли пусте, никим брегома, чьти-славы ни от кого приемлемо! Изменися бо слава ваша! Гдѣ господство ваше? Многим землям государи были есте, а ныне лежите на земли пусте, зрак лица вашего изменися во истлѣнии. О милая моя братиа и дружина ласкова! Уже не повеселюсь с вами! Свѣте мои драгие, чему помрачилися есте? Не много порадовахся с вами! Аще услышит Богь молитву вашу, то помолитеся о мнѣ, о брате вашем, да вкупе умру с вами! Уже бо за веселием плач и слезы приидоша ми, а за утѣху и радость сетование и скръбь яви ми ся. Почто аз не преже вас умрох, да бых не видѣл смерти вашея, а своея погибели? Не слышите ли бѣдных моих словес жалостно вещающа? О земля, о земля! О дубравы! Поплачите со мною! Како нареку день той, или како возпишу его — в он же погибе толико господарей и многие узорочье резанское храбрых удалцев. Ни един от нихъ возвратися вспять, но вси равно умроша, едину чашу смертную пиша. Се бо в горести души моея язык мой связается, уста загражаются, зрак опусмевает, крѣпость изнемогает!»

И увидел князь Ингварь Ингоревич множество тел мертвых лежащих, и вскричал горестно сильным голосом, словно звук трубы разрастающимся, и бия в грудь свою руками, упал на землю. Слезы же его из очей потоком текли. И с жалостью приговаривал: «О милые мои братья и воинство! Как погибли, жизни мои дорогие? Меня единственного оставили в такой погибели! Почему я прежде вас не умер? И куда вы скрылись, от очей моих? И куда отошли, сокровища жизни моей? Почему не промолвите мне, брату вашему, цветы прекрасные, сады мои несозревшие! Уже не усладите души моей! Зачем, господа мои, не посмотрите на меня, брата вашего, не поговорите со мною? Неужели забыли меня, брата своего, от одного отца рожденного, единоутробного <с вами> из честного потомства матери нашей, великой княгини Агриппины Ростиславовны, одной грудью вскормленного, <одного из> многоплодного сада? И на кого оставили меня, брата своего? Солнце мое дорогое, рано зашедшее! Месяцы прекрасные, быстро загубленные! Звезды восточные, зачем рано зашли? Лежите на земле пустынной, никем не оберегаемы, чести-славы ни от кого не принимаете! Изменилась слава ваша! Что власть ваша? Многим землям государями были, а ныне лежите на земле пустынной, и облик ваш изменило тление! О милые мои братья и дружина ласковая! Уже не повеселюсь с вами! Светы мои дорогие, зачем мраком покрылись? Недолго радовался я с вами! Если услышит Бог молитву вашу, то помолитесь обо мне, брате вашем, чтобы и я вместе с вами умер! Ибо за весельем — плач и слезы пришли ко мне, а за радостью — сетование и скорбь явились мне. Зачем я не умер прежде вас, тогда не видел бы смерти вашей, а своей погибели? Не слышите ли вы меня, горькие мои слова печально вещающего? О земля-земля! О дубравы! Поплачьте со мною! Как назову день тот, или как опишу его — тогда погибло столько государей и много узорочья рязанского войска — храбрых удальцов. Ни один из них не вернулся назад, но все равно погибли и одну на всех чашу смертную испили. И сейчас в горести души моей язык мой не слушается, уста закрываются, взор туманится, мужество теряется!»

Бысть убо тогда многи туги и скорби, и слез и воздыханиа, и страха и трепета от всѣх злых, находящих на ны.

Великий князь Ингварь Ингоревич воздѣ руцѣ на небо, со слезами возва, глаголаше: «Господи Боже мой! На тя уповах, спаси мя, и от всѣх гонящих — избави мя![35] Пречиста владычице Богородице Христа, Бога нашего! Не остави меня во время печали моея! Великие страстотерпы и сродники наши Борис и Глѣбъ! Буди мнѣ помощники, грешному, во бранех! О, братие моа и господие! Помогайте мнѣ во святых своих молитвах на супостаты наши — на агаряне и внуци измаительска рода!»

Великий князь Ингварь Ингоревич воздел руки к небу, и со слезами воззвал, приговаривая: «Господи Боже мой! На тебя уповаю, спаси меня, и от всех преследующих избавь меня! Пречистая владычица Богородица, мать Христа, Бога нашего! Не оставь меня во время печали моей! Великие страстотерпцы и сродники наши Борис и Глеб! Будьте мне, грешному, помощниками в битвах! О братья мои и господа мои! Помогайте мне во святых своих молитвах <в сражениях> с супостатами нашими — с агарянами, внуками Измайловыми!»

Князь Ингварь Ингоревич начаша разбирати трупие мертвых, и взя тѣло братьи своей: и великаго князя Георгия Ингоревича, князя Давыда Иньгоревичя Муромского, и князя Глѣба Ингоревича Коломенского, и инех князей мѣсных — своих сродниковъ, и многих бояръ и воевод, и ближних-знаемых, принесе их во град Резань и похраняше их честно. А инех тут на мѣсте на пусте собираше и, надгробное пѣша, похраняше.

Князь Ингварь Ингоревич начал разбирать тела мертвых, и взял тела братьев своих: великого князя Георгия Ингоревича, князя Давыда Ингоревича Муромского, и князя Глеба Ингоревича Коломенского, и других князей местных — своей родни, и многих бояр, и воевод, и ближних-знаемых, и принес их в город Рязань, и похоронили их с почестями. А иных — там, на пустынном месте, собрал и, отслужив панихиду, похоронил.

Князь Ингварь Ингоревича и поиде ко граду Проньску, и собра раздробленыи уды брата своего — благовѣрнаго и христолюбиваго князя Ольга Ингоревича, и несоша его во град Резань, а честную его главу сам князь велики Ингварь Иньгоревич и до града понеси, и целова ю любезно. Положиша его с великим князем Юрьем Ингоревичем во единой раце.[36] А братью свою — князя Давыда Ингоревича да князя Глѣба Иньгоревича, положиша у него близ гроба во единой рацѣ.

Князь Ингварь Ингоревич пошел к городу Пронску, и собрал рассеченное на части тело брата своего — благоверного и христолюбивого князя Олега Ингоревича, и принес в город Рязань, а славную голову его сам князь великий Ингварь Ингоревич до самого города нес, и целовал ее с любовью. И положил его с великим князем Юрием Ингоревичем в один гроб, а братьев своих — князя Давыда Ингоревича да князя Глеба Ингоревича, положил близ их гроба в одной же гробнице.

Поиде же князь Ингварь Ингоревичь на реку на Воронеж, иде убьен бысть князь Федор Юрьевич Резанский. И взя честное тѣло его, и плакася над ним на долгъ час, и принесе во область его — к великому чюдотворцу Николе Корсунскому. И его благовѣръную княгиню Еупраксѣю, и сына их князя Ивана Федоровича Посника похраниша в во едином мѣстѣ. И поставиша над ними кресты камены. И от сея вины да зовется великий чюдотворець Николае Заразский, яко благовѣрная княгиня Еупраксѣа и с сыном своим князем Иваном сама себе зарази.

Пошел князь Ингварь Ингоревич на реку на Воронеж, туда, где убит был князь Федор Юрьевич Рязанский. И взял славное тело его, и плакал над ним долго, и принес его во владения его — к великому чудотворцу Николе Корсунскому. И его благоверную княгиню Евпраксию, и сына их князя Ивана Федоровича Постника <похоронил> в одном месте. И поставил над ними кресты каменные. И по той причине, что сама разбилась <заразилась> княгиня Евпраксия с сыном своим князем Иваном, и прозывается великий чудотворец Николай Заразский.

Сии бо государи рода Владимера Святославича, сродника Борису и Глѣбу, внучата великаго князя Святослава Олговича Черниговьского.[37] Бяше родом христолюбивыи, братолюбивыи, лицем красны, очима светлы, взором грозны, паче мѣры храбры, сердцем легкы, к бояром ласковы, к приеждим привѣтливы, к церквам прилежны, на пированье тщивы, до осподарьских потех охочи, ратному дѣлу вельми искусны, к братье своей и ко их посолником величавы.

Эти государи <князья рязанские> — из рода Владимира Святославича, сродники Бориса и Глеба, внуки великого князя Святослава Олеговича Черниговского. Были они из поколения в поколение христолюбивые, братолюбивые, лицом красивы, очами светлы, взором грозны, выше меры храбры, сердцем легки, к боярам ласковы, к приезжим приветливы, к церквам прилежны, на пиры быстры, до господских потех охотны, ратному делу очень искусны, к братьям своим и к их послам величавы.

Мужествен умъ имѣяше, в правде-истине пребываста, чистоту душевную и телесную без порока соблюдаста. Святого корени отрасли и Богом насажденаго сада цвѣты прекрасныи, воспитани быша въ благочестии со всяцем наказании духовнем. От самых пеленъ Бога возлюбили, о церквах Божиих вельми печашеся. Пустошных бесѣд не творяще, срамных человекъ отвращашеся, а со благыми всегда бѣсѣдоваша, Божественых писаниих всегда во умилении послушаше.

И многи труды и побѣды по правой вѣре показаста. А с погаными половцы[38] часто бьяшася за святыа церкви и православную вѣру. А отчину свою от супостатъ велми без лѣности храняща. А милостину неоскудно даяша, и ласкою своею многих от невѣрных царей, детей их и братью к собѣ приимаста, и на вѣру истиную обращаста.[39]

А кир Михайло Всеволодовича Пронского[40] посади на отца своего отчине.

А господина Михаила Всеволодовича Пронского поставил князем на его отчине.

Источник

ПОВЕСТЬ
О РАЗОРЕНИИ РЯЗАНИ БАТЫЕМ

Въ
лѣто 6745, въ фторое на десять лѣто по
принесении чюдотворнаго образа ис
Корсуня, прииде безбожный царь Батый
на Русскую землю со множеством вой
татарскыми и ста на рѣце на Воронеже[1]
близ Резанскиа земли. И присла на
Резань[2]
к великому князю Юрью Ингоревичю
Резанскому[3]
послы бездѣлны, просяща десятины въ
всем: во князех, и во всяких людех, и во
всем.

В 6745
(1237) году, через двенадцать лет по
принесении из Корсуня чудотворного
образа, пришел безбожный царь Батый на
Русскую землю со множеством воинов
татарских и стал станом на реке на
Воронеже, близ Рязанской земли. И прислал
в Рязань к великому князю Юрию Ингоревичу
Рязанскому послов без пользы для дела,
прося десятины во всем: в князьях, и в
людях всех сословий, и во всем.

И
услыша великий князь Юрьи Ингоревич
Резанский приход безбожнаго царя Батыа,
и воскоре посла в град Владимер к
благоверному и великому князю Георгию
Всеволодовичю Владимерскому,[4]
прося помощи у него на безбожнаго царя
Батыа, или бы сам пошел. Князь великий
Георгий Всеволодович Владимръской сам
не пошел и на помощь не послал, хотя о
собе сам сотворити брань з Батыем.

И
услышал великий князь Юрий Ингоревич
Рязанский о приходе безбожного царя
Батыя, и быстро послал в город Владимир
к благоверному великому князю Георгию
Всеволодовичу Владимирскому, прося у
него либо помощи воинами против безбожного
царя Батыя, либо чтобы он сам войска
привел. Князь же великий Георгий
Всеволодович Владимирский и сам войско
не повел, и на помощь воинов не послал,
желая сам, в одиночку, сразиться с Батыем.

И
услыша великий князь Юрьи Ингоревич
Резанский, что нѣсть ему помощи от
великаго князя Георьгия Всеволодовича
Владимерьскаго, и вскоре посла по братью
свою: по князя Давыда Ингоревича
Муромского,[5]
и по князя Глѣба Ингоревича Коломенского,[6]
и по князя Олга Краснаго,[7]
и по Всеволода Проньского,[8]
и по прочии князи. И начаша совещевати,
яко нечестиваго подобает утоляти
дары.[9]

И
узнал великий князь Юрий Ингоревич
Рязанский, что нет помощи от великого
князя Георгия Всеволодовича Владимирского,
и быстро послал за своими братьями: за
князем Давыдом Ингоревичем Муромским,
и за князем Глебом Ингоревичем Коломенским,
и за Олегом Красным, и за Всеволодом
Пронским и за другими князьями. И начали
советоваться, и решили, что нечестивого
надлежит утолить дарами.

И
посла сына своего князя Федора Юрьевича
Резаньскаго к безбожному царю Батыю з
дары и молении великиими, чтобы не воевал
Резанския земли. Князь Федоръ Юрьевич
прииде на реку на Воронеже к царю Батыю,
и принесе ему дары и моли царя, чтобы не
воевал Резанския земли. Безбожный царь
Батый, льстив бо и немилосердъ, приа
дары и охапися лестию не воевати Резанския
земли. И яряся хваляся воевати Русскую
землю.

И
послал <князь Юрий> сына своего князя
Федора Юрьевича Рязанского к безбожному
царю Батыю с дарами и великими мольбами
не воевать Рязанской земли. Князь Федор
Юрьевич пришел на реку Воронеж к царю
Батыю и принес ему дары и молил царя,
чтобы не воевал он Рязанской земли.
Безбожный царь Батый, будучи лжив и
немилосерд, принял дары и неискренне
обещал не ходить войною на Рязанскую
землю. И грозился-хвалился воевать землю
Русскую.

И
нача просити у рязаньских князей тщери
или сестры собѣ на ложе.[10]
И нѣкий от велмож резанских завистию
насочи безбожному царю Батыю на князя
Федора Юрьевича Резанскаго, яко имѣет
у собе княгиню от царьска рода, и
лѣпотою-тѣлом красна бѣ зело. Царь Батый,
лукав есть и немилостивъ в неверии
своем, пореваем в похоти плоти своея, и
рече князю Федору Юрьевичю: «Дай мнѣ,
княже, вѣдети жены твоей красоту!»
Благовѣрный князь Федор Юрьевич Резанской
и посмѣяся, и рече царю: «Не полезно бо
есть нам, христианом, тобѣ, нечестивому
царю, водити жены своя на блуд,— аще нас
приодолѣеши, то и женами нашими владѣти
начнеши».

И
начал просить у рязанских князей дочери
или сестры себе на ложе. И кто-то из
рязанских вельмож из зависти нашептал
безбожному царю Батыю, что князь Федор
Юрьевич Рязанский имеет княгиню царского
рода, прекрасную собой. Царь Батый,
лукавый и немилостивый по своему
язычеству, обуреваем плотской страстью,
сказал князю Федору Юрьевичу: «Дай мне,
князь, познать красоту твоей жены!»
Благоверный князь Федор Юрьевич Рязанский
засмеялся и сказал царю: «Не годится
нам, христианам, приводить тебе,
нечестивому царю, своих женщин на блуд,—
когда нас одолеешь, тогда и будешь
властен над нашими женщинами».

Безбожный
царь Батый возярися и огорчися и повелѣ
вскорѣ убити благовѣрнаго князя Федора
Юрьевича, а тѣло его повелѣ поврещи
зверем и птицам на разтерзание; инех
князей, нарочитых людей воиньских
побилъ.

Безбожный
царь Батый разъярился и оскорбился и
сразу же приказал убить благоверного
князя Федора Юрьевича, а тело его повелел
бросить зверям и птицам на растерзание,
и иных князей и посольских воинов убил.

И
единъ от пѣстун князя Федора Юрьевича
укрыся, именем Апоница,[11]
зря на блаженное тѣло честнаго своего
господина и видя его никим брегома,
горько плачющися, и взя возлюбленаго
своего государя, и тайно сохрани его.

И
уберегся один из дядек князя Федора
Юрьевича по имени Апоница, и глядя на
блаженное тело, почестей достойного
своего господина, и видя его брошенным,
горько плакал, и взял любимого своего
государя и похоронил тайно.

И
ускори к благовѣрной княгине Еупраксѣе,
и сказа ей, яко нечестивый царь Батый
убий благовѣрнаго князя Федора Юрьевича.
Благовѣрная княгиня Еупраксѣа стояше
в превысоком храме своемъ и держа
любезное чадо свое князя Ивана Федоровича.
И услыша таковыа смертоносныа глаголы
и горести исполнены, и абие ринуся из
превысокаго храма своего с сыном своим
со князем Иваномъ на среду земли и
заразися до смерти.

И
поспешил к благоверной княгине Евпраксии
и рассказал ей, как нечестивый царь
Батый убил благоверного князя Федора
Юрьевича. Благоверная княгиня Евпраксия
<тогда> стояла в превысоком тереме
своем и держала <на руках> любимое
дитя свое князя Ивана Федоровича. И
услышав столь смертоносные, полные горя
слова, кинулась тут из превысокого
своего терема с сыном своим князем
Иваном на землю и разбилась насмерть.

И
услыша великий князь Юрьи Ингоревич
убиение возлюбленаго сына своего князя
Федора, инѣх князей, нарочитых людей
много побито от безбожнаго царя, и нача
плакатися, и с великою княгинею,[12]
и со прочими княгинеми, и з братею. И
плакашеся весь град на многъ час, и едва
отдохнув от великаго того плача и
рыданиа.

И
услышал великий князь Юрий Ингоревич
об убийстве любимого сына своего князя
Федора, других князей, людей посольских
многих, убитых по приказу безбожного
царя, и начал плакать, и с великою
княгинею, и с прочими княгинями, и с
братьями. И плакал весь город долго, и
едва в себя пришли от великого того
плача и рыдания.

И
начаша совокупляти воинство свое и
учредиша полки.
Князь великий Юри Ингоревич, видя братию
свою, и боляр своих, и воевод храбры и
мужествены ездяше, и возде руце на небо
со слезами и рече: «Изми нас от враг
наших, Боже, и от востающих на ны
избави нас,[13]
и покрый нас от сонма лукавнующих[14]
и от множества творящих безаконие.[15]
Буди путь их тма и ползок[16]».

И
начал собирать войско и расставлять
полки. Князь великий Юрий Ингоревич,
видя братьев своих, и бояр, и воевод,
храбро и мужественно гарцующих <верхом>,
воздел руки к небу и со слезами сказал:
«Огради нас от врагов наших, Боже, и от
восстающих на нас избави нас, и спаси
нас от сонма лукавствующих и от множества
творящих беззаконие. Да будет путь их
темен и скользок!»

И
рече братьи своей: «О господия и братиа
моа! Аще от руки Господня благая прияхом,
то злая ли не потерпим?[17]
Лутче нам смертию живота купити, нежели
в поганой воли быти. Се бо я, брат ваш,
напред вас изопью чашу смертную за
святыа Божиа церкви, и за вѣру христьянскую,
и за отчину отца нашего, великаго князя
Ингоря Святославича!»[18]

И
сказал своим братьям: «О господа мои и
братья! Если мы от руки Господней приняли
доброе, то не стерпим ли и злое? Лучше
нам смертью вечной жизни достигнуть,
чем быть во власти язычников. И я, брат
ваш, прежде вас изопью чашу смертную за
святые Божий церкви, и за веру христианскую,
и за отчину предка нашего Игоря
Святославича!»

И
поидоша в церковь — в пресвятыа владычииы
Богородици честнаго ея Успениа.[19]
И плакася много пред образом пречистыа
Богородицы, и великому чюдотворцу
Николе, и сродником своим Борису и Глѣбу.
И дав последнее целование великой
княгини Агрепѣне Ростиславне, и прием
благословение от епископа[20]
и отъ всего священнаго собора.

И
пошел в церковь — в церковь славного
Успения пресвятой владычицы Богородицы.
И плакал много и молился пред образом
пречистой Богородицы, и великого
чудотворца Николы, и сродников своих
Бориса и Глеба. И совершил обряд прощания
с великой княгиней Агриппиной
Ростиславовной и принял благословение
от епископа и от всего священного собора.

И
поидоша против нечестиваго царя Батыя
и сретоша его близ предел резанских. И
нападоша на нь и начаша битися крепко
и мужественно. И бысть сѣча зла и ужасна,
мнози бо силнии полки падоша Батыеви.
Царь Батый и видяше, что господство
резанское крѣпко и мужественно бъяшеся,
и возбояся. Да противу гнѣву Божию хто
постоит? А Батыеве бо силе велице и
тяжце: един бьяшеся с тысящею, а два —
со тмою.[21]
Видя князь великий убиение брата своего
князя Давыда Ингоревича и воскричаша:
«О братие моя милая! Князь Давыдъ, брат
наш, наперед нас чашу испил, а мы ли сея
чаши не пьем?!» Преседоша с коня на кони,
и начаша битися прилѣжно, многиа сильныя
полкы Батыевы проеждяя, а храбро и
мужествено бьяшеся, яко всѣм полкомъ
татарьскым подивитися крѣпости и
мужеству резанскому господству. И едва
одолѣша их силныя полкы татарскыа.

И
вышел против нечестивого царя Батыя и
встретил его близ границ рязанских. И
напал на Батыя, и начали биться с упорством
и мужеством. И была сеча жестока и ужасна,
и многие воины сильных Батыевых полков
пали. И увидел царь Батый, что воинство
рязанское беззаветно и мужественно
сражается, и испугался. Да против гнева
Божия кто устоит? А у Батыя войск великое
множество: один <рязанец> бьется с
тысячей, а два — со тьмою. Увидел князь
великий гибель <в бою> брата своего
Давыда Ингоревича и воскликнул: «О
братия моя милая! Князь Давыд, брат наш,
раньше нас чашу смертную испил, а мы ли
этой чаши не пьем?!» Поменяли коней и
начали биться усердно, со многими
сильными полками Батыевыми воюя, храбро
и мужественно сражаясь, так что все
войска татарские подивились твердости
и мужеству рязанского воинства. И едва
одолели их сильные полки татарские.

Ту
убиен бысть благовѣрный князь велики
Георгий Ингоревич, брат его князь Давыд
Ингоревич Муромской, брат его князь
Глѣб Ингоревич Коломенской, брат их
Всеволод Проньской, и многая князи
мѣсныа, и воеводы крѣпкыа, и воинство —
удалцы и резвецы резанския. Вси равно
умроша и едину чашу смертную пиша. Ни
един от них возратися вспять, вси вкупе
мертвии лежаша. Сиа бо наведе Богъ грех
ради наших.

Здесь
убит был благоверный князь великий
Георгий Ингоревич, брат его князь Давыд
Ингоревич Муромский, брат его князь
Глеб Ингоревич Коломенский, брат их
Всеволод Пронский и многие рязанские
князья и мужественные воеводы, и воинство
— удальцы и резвецы рязанские. Все
заодно погибли, и одну на всех чашу
смертную испили. Ни один из них не
вернулся назад, но все вместе мертвыми
полегли. И все это Бог наслал за грехи
наши.

А
князя Олга Ингоревича яша еле жива суща.

А
князя Олега Ингоревича захватили едва
живого.

Царь
же, видя свои полкы мнозии падоша, и нача
велми скръбѣти и ужасатися, видя своея
силы татарскыя множество побьеных. И
начаша воевати Резанскую землю, и веля
бити, и сѣчи, и жещи без милости. И град
Прънеск,[22]
и град Бѣл,[23]
и Ижеславець[24]
розари до основаниа, и всѣ люди побиша
без милости. И течаше кровь христьянская,
яко река силная, грѣх ради нашихъ.

Царь
же, видя гибель многих своих полков и
из числа богатырей татарских много
убитых, начал сильно скорбеть и ужасаться.
И начал воевать Рязанскую землю, повелев
бить, и сечь, и жечь без милости. И город
Пронск, и город Бел, и Ижеславец разорил
до основания и всех людей убил без
милости. И текла кровь христианская,
как река полноводная, из-за грехов наших.

Царь
Батый и видя князя Олга Ингоревича велми
красна и храбра и изнемогающи от великых
ран, и хотя его изврачевати от великых
ран и на свою прелесть возвратити. Князь
Олег Ингоревич укори царя Батыа, и нарек
его безбожна и врага христьянска. Окаяный
Батый и дохну огнем от мирскаго сердца
своего, и въскоре повелѣ Олга ножи на
части раздробити. Сий бо есть вторый
страстоположник Стефан,[25]
приа венець своего страданиа от
всемилостиваго Бога и испи чашу смертную
своею братею ровно.

Царь
Батый, увидав князя Олега Ингоревича,
столь прекрасного и храброго, изнемогающего
от тяжких ран, захотел его излечить от
тех ран и к вере своей склонить. Князь
же Олег Ингоревич укорил царя Батыя и
назвал его безбожным и врагом христиан.
Окаянный же Батый и дохнул огнем мерзкого
сердца своего и повелел, чтобы Олега
рассекли ножами на части. Этот Олег —
второй первомученик Стефан, принял
венец своего страдания от всемилостивого
Бога и испил чашу смертную со своими
братьями наравне.

Царь
Батый окояный нача воевати Резанскую
землю, и поидоша ко граду к Резани. И
обьступиша град, и начаша битися
неотступно пять дней. Батыево бо войско
применишася, а гражане непремѣно бьяшеся.
И многих гражан побиша, а инѣх уазвиша,
а инии от великих трудов изнемогша.

Царь
Батый окаянный стал воевать Рязанскую
землю и пошел к городу Рязани. И обступили
город, и начали биться пять дней не
отступая. Воины Батыева войска переменялись
и отдыхали, а горожане бились бессменно.
И многих горожан убили, а других ранили,
а иные от долгой битвы обессилели.

А
в шестый день рано приидоша погании ко
граду, овии с огни, а ини с пороки, а инѣи
со тмочислеными лѣствицами. И взяша
град Резань месяца декабря 21 день. И
приидоша в церковь собръную пресвятыа
Богородици, и великую княгиню Агрепѣну,
матерь великаго князя, и с снохами, и с
прочими княгинеми мечи исекоша, а
епископа и священическый чин огню
предаша — во святѣй церкве пожегоша; а
инѣи мнози от оружиа падоша. А во граде
многих людей и с жены, и с дѣти мечи
исекоша, и иных в рѣцѣ потопиша. И ерѣи,
черноризца до останка исекоша. И весь
град пожгоша, и все узорочие нарочитое,
богатство резанское и сродник их киевское
и черъниговское[26]
поимаша. А храмы Божиа разориша, и во
святых олтарех много крови пролиаша.

А
в шестой день рано утром пришли язычники
к городу, одни — с факелами, а иные — со
стенобитными орудиями, а иные — со
множеством лестниц. И взяли город Рязань
в декабре месяце в 21 день. И пришли в
соборную церковь Успения пресвятой
Богородицы, и великую княгиню Агриппину
— мать великого князя, и со снохами, и
с прочими княгинями изрубили мечами, а
епископа и священнослужителей предали
огню — в святой церкви сожгли; и иные
многие пали от оружия, и в городе многих
людей и с женами, и с детьми мечами
изрубили, иных — в реке утопили. И иереев,
монахов — до последнего изрубили. И
весь город сожгли, и все сокровища
прославленного златокузнечного
мастерства, и богатства рязанских
государей и сродников их черниговских
и киевских захватили. И храмы Божий
разорили и в святых алтарях много крови
пролили.

И
не оста во граде ни един живых, вси равно
умроша и едину чашу смертную пиша. Нѣсть
бо ту ни стонюща, ни плачюща: и ни отцу
и матери о чадех, или чадом о отци и
матери, ни брату о брате, ни ближнему
роду, но вси вкупѣ мертви лежаща. И сиа
вся наиде грех ради наших!

И
не осталось во граде ни одного живого,
все заодно погибли и одну на всех чашу
смертную испили. Не осталось там ни
стонущего, ни плачущего: ни отца и матери
по детям, ни ребенка по отцу и по матери,
ни брата по брату, ни по родным, но все
вместе мертвыми лежали. И все это
случилось за грехи наши!

Безбожный
царь Батый и видя велие пролитие крови
христианскиа, и возярися зело и огорчися.
И поиде на град Суздаль и Владимер[27]
и желая Рускую землю попленити, и вѣру
христианскую искоренити, и церкви Божии
до основаниа разорити.

Безбожный
царь Батый, увидав великое кровопролитие
христианское, еще больше разъярился и
ожесточился. И пошел на города Суздаль
и Владимир, желая Русскую землю пленить,
и веру христианскую искоренить, и церкви
Божий до основания разорить.

И
некий от велмож резанских имянем Еупатий
Коловрат[28]
в то время был в Чернигове со князем
Ингварем Ингоревичем.[29]
И услыша приход зловѣрнаго царя Батыа,
и иде из Чернигова с малою дружиною, и
гнаша скоро. И приѣха в землю Резаньскую,
и видѣ ея опустѣвшую: грады разорены,
церкви пожены, люди побьены.

И
один из вельмож рязанских по имени
Евпатий Коловрат был в то время в
Чернигове вместе с князем Ингварем
Ингоревичем. И услышал он о нашествии
верного злу царя Батыя, и уехал из
Чернигова с малою дружиною, и мчался
быстро. И приехал в землю Рязанскую, и
увидел ее опустошенной: грады раззорены,
церкви сожжены, люди убиты.

И
пригна во град Резань, и видѣ град
разоренъ, государи побиты, и множества
народа лежаща: ови побьены и посѣчены,
а ины позжены, ины в рецѣ истоплены.
Еупатий воскрича в горести душа своея
и разпалаяся въ сердцы своем. И собра
мало дружины тысящу семсот человек,
которых Богъ соблюде — быша внѣ града.

И
примчался в город Рязань и увидел, что
город разорен, государи убиты и множество
народа полегло: одни убиты мечом, а
другие сожжены, иные в реке утоплены.
Евпатий закричал в горести души своей
и разгораясь сердцем. И собрал небольшую
дружину — тысячу семьсот человек,
которые Богом сохранены были вне города.

И
погнаша во след безбожнаго царя, и едва
угнаша его в земли Суздалстей. И внезапу
нападоша на станы Батыевы, и начаша сѣчи
без милости, и сметоша яко всѣ полкы
татарскыа. Татарове же сташа яко пианы
или неистовы. Еупатию тако их бьяше
нещадно, яко и мечи притупишася, и емля
татарскыа мечи и сѣчаша их. Татарове
мняша, яко мертви восташа! Еупатий силныа
полкы татарьскыа проеждяя, бьяше их
нещадно. И ездя полком татарскым храбро
и мужественно, яко и самому царю
возбоятися.

И
помчались вслед за безбожным царем, и
едва смогли догнать его в Суздальской
земле. И внезапно напали на отдыхавшее
войско Батыево, и начали сечь без милости,
и внесли смятение во все полки татарские.
Татары стали как пьяные или обезумевшие.
Евпатий так бился беспощадно, что и мечи
притупились, и выхватывал <он мечи>
татарские, и рубился ими. Татары думали,
что это мертвые воскресли! Евпатий на
полном скаку сражался с сильными полками
и бил их беспощадно. И сражался с войсками
татарскими так храбро и мужественно,
что и сам царь испугался.

И
едва поимаша от полку Еупатива пять
человекъ воиньскых, изнемогших от
великых ран. И приведоша их къ царю
Батыю. Царь Батый нача вопрошати: «Коеа
вѣры еста вы и коеа земля? И что мнѣ много
зла творите?» Они же рѣша: «Вѣры
христианскыя есве, раби великаго князя
Юрья Ингоревича Резанскаго, а от полку
Еупатиева Коловрата. Посланы от князя
Ингваря Ингоревича Резанскаго тебя,
силна царя, почтити, и честна проводити,
и честь тобѣ воздати. Да не подиви, царю,
не успевати наливати чаш на великую
силу — рать татарьскую». Царь же подивися
отвѣту их мудрому.

И
едва удалось татарам захватить пятерых
тяжело раненных воинов. И привели их к
царю Батыю. Царь Батый и начал выспрашивать:
«Какой вы веры и какой земли? И за что
мне много зла сотворили?» Они же отвечали:
«Веры мы христианской, слуги великого
князя Юрия Ингоревича Рязанского, а
воины Евпатия Коловрата. Посланы мы от
князя Ингваря Ингоревича Рязанского
тебя, могучего царя, почтить, и с честью
проводить, и честь тебе воздать. Да не
дивись, царь, что не успеваем наливать
чаш на великую силу — рать татарскую».
Царь же удивился ответу их мудрому.

И
посла шурича своего Хостоврула[30]
на Еупатиа, а с ним силныа полкы татарскыа.
Хостоврулъ же похвалися пред царем,
хотя Еупатия жива пред царя привести.
И ступишася силныа полкы татарскыа,
хотя Еупатиа жива яти. Хостоврул же
сьехася сь Еупатием. Еупатей же, исполин
силою, и разсѣче Хостоврула на полы до
седла. И начаша сѣчи силу татарскую, и
многих тут нарочитых багатырей Батыевых
побил, ових на полы пресекоша, а иных до
седла краяше.

И
послал сына шурина своего — Хостоврула,
против Евпатия, а с ним и много войск
татарских. Хостоврул же похвастался
царю, что живым Евпатия к царю приведет.
И окружили всех большие силы татарские,
желая захватить Евпатия живым. Хостоврул
же вступил в единоборство с Евпатием.
Евпатий, богатырь силою, рассек Хостоврула
надвое до самого седла. И начал сечь
войско татарское и многих известных
богатырей Батыевых побил, одних надвое
рассекая, а иных до седла раскроил.

Татарове
возбояшеся, видя Еупатия крѣпка исполина.
И навадиша на него множество пороков,
и нача бити по нем ис тмочисленых пороков,
и едва убиша его. И принесоша тѣло его
пред царя Батыа. Царь Батый и посла по
мурзы, и по князи, и по санчакбѣи,[31]
и начаша дивитися храбрости, и крѣпости,
и мужеству резанскому господству. Они
же рекоша царю: «Мы со многими цари, во
многих землях, на многихъ бранех бывали,
а таких удалцов и резвецов не видали,
ни отцы наши възвестиша нам. Сии бо люди
крылатыи и не имеюще смерти. Тако крѣпко
и мужественно ездя, бьяшеся един с
тысящею, а два — с тмою. Ни един от них
может сьехати жив с побоища!»

Татары
перепугались, видя, что Евпатий
богатырь-исполин. И навели на него
бесчисленное множество стенобитных
орудий, и начали по нему бить из них, и
с трудом убили его. И принесли тело его
пред царя Батыя. Царь Батый послал за
мурзами, и за князьями, и за санчакбеями,
и все стали дивиться храбрости, и силе,
и мужеству рязанского воинства. И сказали
они царю: «Мы со многими царями, во многих
землях, на многих битвах бывали, а таких
удальцов и резвецов не видали, ни отцы
наши не поведали нам о таких. Ибо это
люди крылатые и не имеющие <страха>
смерти. Так храбро и мужественно они
сражались: один бился с тысячей, а два
— со тьмою. Никто не смог уйти от них
живым со сражения!»

Царь
Батый и зря на тело Еупатиево и рече: «О
Коловрате Еупатие! Гораздо еси меня
подщивал малою своею дружиною! Да многих
богатырей сильной орды побил еси, и
многие полкы падоша. Аще бы у меня такий
служил, держал бых его против сердца
своего». И даша тѣло Еупатево его дружине
останочной, которые поиманы на побоище.
И веля их царь Батый отпустити, ничем
вредити.

Царь
Батый, глядя на тело Евпатия, сказал: «О
Евпатий Коловрат! Здорово ты меня
попотчевал с малою своею дружиною!
Многих богатырей сильной орды убил, и
много войск пало. Если бы у меня такой
служил, любил бы его всем сердцем». И
отдал тело Евпатиево оставшимся в живых
из его дружины, которые были захвачены
в бою. И велел их царь Батый отпустить,
не причинять никакого вреда.

Князь
Ингварь Ингоревич в то время был в
Чернигове у брата своего, князя Михаила
Всеволодовича Черниговского,[32]
Богъмъ соблюден от злаго того отметника,
врага христьянскаго. И прииде из Чернигова
в землю Резанскую, во свою отчину, и видя
ея пусту, и услыша, что братья его всѣ
побиены от нечестиваго законопреступника
царя Батыа.

Князь
Ингварь Ингоревич в то время был в
Чернигове у брата своего, князя Михаила
Всеволодовича Черниговского, Богом
сохранен от злого того отвергающего
Бога врага христианского. И пришел из
Чернигова в землю Рязанскую, во владения
отцов своих, и увидел ее опустевшей, и
узнал, что все его братья убиты нечестивым,
преступившим Божеские законы царем
Батыем.

И
прииде во град Резань, и видя град
разорен, а матерь свою, и снохи своа, и
сродник своих, и множество много мертвых
лежаща, и град разоренъ, церкви позжены,
и все узорочье в казне черниговской и
резанской взято. Видя князь Ингварь
Ингоревич великую конечную погибель
грѣх ради наших и жалостно воскричаша,
яко труба, рати глас подавающе, яко
сладкий орган вещаюши, и от великаго
кричаниа и вопля страшнаго лежаща на
земли, яко мертв. И едва отлеяше его, и
носяша по вѣтру. И едва отдохну душа его
в нем.

И
пришел он в город Рязань, и увидел град
разорен, а мать свою, и снох своих, и
родных, и великое множество людей
мертвыми лежащих, и стены разорены,
церкви сожжены, и все сокровища из казны
черниговских и рязанских князей
расхищены. И увидел князь Ингварь
Ингоревич, что пришла великая конечная
погибель из-за грехов наших, и с жалостью
<сердечной> вскричал, словно труба,
подающая знак к началу битвы, словно
сладкозвучный орган причитая. И от
великого крика и вопля страшного лежал
на земле, словно мертвый. И едва отлили
его водою и носили на ветру. И едва
вернулось к нему дыхание.

Кто
бо не возплачетца толикиа погибели, или
хто не возрыдает о селице народе людей
православных, или хто не пожалит толико
побито великих государей, или хто не
постонет таковаго пленения?!

Ибо
кто не расплачется при такой погибели,
или кто не возрыдает о столь многом
числе людей православных, или кто не
пожалеет о стольких убитых государях,
или кто не будет стонать о таком
завоевании!

Князь
Ингварь Ингоревич, разбирая трупиа
мертвых, и наиде тѣло матери своей
великия княгини Агрепены Ростиславны,
и позна снохи своя. И призва попы из
веси, которых Богъ соблюде, и погребе
матерь свою, и снохи своа плачем великым
во псалмов и пѣсней мѣсто: кричаше велми
и рыдаше. И похраняше прочиа трупиа
мертвых, и очисти град, и освяти. И
собрашася мало людей, и даша имъ мало
утешениа. И плачася безпрестано, поминая
матерь свою, и братью свою, и род свой,
и все узорочье резанское — вскоре
погибе. Сиа бо вся наиде грѣх ради наших.

Князь
Ингварь Ингоревич, разбирая тела мертвых,
нашел тело матери своей, великой княгини
Агриппины Ростиславовны, и узнал снох
своих. И призвал священников из деревень,
которых Бог сберег, и похоронил мать
свою, и снох своих с плачем великим
вместо псалмов и пения церковного:
кричал сильно и рыдал. И похоронили все
тела мертвых, и убрали город, и освятили.
И собралось мало людей, и дал им князь
мало утешения. И плакал он беспрестанно,
вспоминая мать свою, и братьев своих, и
родных, и все узорочье рязанское — разом
погибли. Ибо все это пришло за грехи
наши.

Сий
бо град Резань и земля Резанская! Изменися
доброта ея, и отиде слава ея, и не бе в
ней ничто благо видѣти[33]
— токмо дым и пепел. А церкви всѣ погорѣша,
а великая церковь внутрь погоре и
почернѣша. Не един бо сий град плененъ
бысть, но и инии мнози. Не бѣ бо во граде
пѣниа, ни звона: в радости мѣсто всегда
плач творяще.

О,
сей град Рязань и земля Рязанская!
Исчезла красота ее, и отошла слава ее,
и нет в ней ничего доброго для взора —
только дым и пепел. И церкви все сгорели,
а великая церковь внутри выгорела и
почернела. И не один только этот город
пленен был, но и иные многие. Не было в
городе ни пения <церковного>, ни звона
<колокольного>: вместо радости все
постоянно плакали.

Князь
Ингварь Ингоревич поиде и гдѣ побьени
быша братьа его отъ нечестиваго царя
Батыа: великий князь Юрьи Ингорович
Резанской, брат его князь Давыдъ
Ингоревич, брат его Всеволод Ингоревичь
и многиа князи мѣсныа, и бояре, и воеводы,
и все воинство — и удалцы и резвецы,
узорочие резанское.[34]
Лежаша на земли пусте, на травѣ ковыле,
снѣгом и ледом померзоша, никим брегома.
От зверей телеса их снѣдаема, и от
множества птиц разъстерзаемо. Всѣ бо
лежаша, купно умроша, едину чашу пиша
смертную.

Источник