Рассказ о слово о законе и благодати

«Слово о Законе и Благодати» киевского святителя Илариона относится к числу самых ранних литературных произведений древней Руси. К сожалению, о самом авторе мы имеем скудные сведения. Что касается особенностей распространения рукописной традиции «Слова», то после своего создания в Киеве при Ярославе Мудром оно переписывалось и распространялось в рукописной книжности около шести столетий в двух редакциях: владимиро-суздальской и новгородской. Это было связано с феодальной раздробленностью в государстве.

Являясь великолепным примером жанра, т.е. наиболее возвышенной художественной формой проповеди, «Слово» может быть рассмотрено с исторической, литературной и философской точек зрения.

«Слово» учит и проповедует в форме религиозно-нравственной, т.е. той форме, которая была особенно насущна и понятна воцерковлявшемуся народу древнерусского государства. Нельзя не отметить патриотический пафос, пронизывающий всё произведение и, вместе с тем, отсутствие национальной ограниченности: русский народ – это только часть целого. Несмотря на обилие догматико-богословских и философских посылок, основной темой все же остается вопрос об определении исторической миссии Руси.

Литературная деятельность митрополита Илариона пришлась на эпоху княжения Ярослава Мудрого – сына великого князя Владимира и полоцкой княжны Иларион – священник церкви Святых Апостолов в княжеском селе Берестове, «муж благостный, книжный и постник», как его характеризует летопись, книжный, т.е. «разумевший Божественное Писание». Далее летописец сообщает о том, как в 1051 г. князь Ярослав «поставил Илариона митрополитом русского родом, в Святой Софии, собрав епископов». Таким образом, Иларион стал первым русским митрополитом. По замечанию Киево-печерского патерика, перед этим он «был пострижен в иноческий чин преподобным Антонием» – русским монахом, вернувшимся с Афона, основателем Печерского монастыря. Никоновская летопись (XVI в.) вносит некоторые подробности в это повествование. В частности, в ней уточняется, что поставлен Иларион был по правилам Святых Апостолов и без выхода из юрисдикции Константинопольского патриархата. Это важное самоопределение накануне великой схизмы 1054 г. Такой жест явно давал понять намерение русской митрополии стать самостоятельной, по крайней мере, в выборе своего митрополита. После смерти Ярослава в 1054 г. мы более не находим упоминания о митрополите Илароне, однако в 1055 г. сообщается о прибытии в Киев нового, уже греческого, митрополита Ефрема.

К жанру «слов» принято относить «произведения церковно-учительной литературы и торжественного красноречия». Поводом к написанию таких произведений служили обычно значимые исторические, гражданские, церковные события, актуальные общественные проблемы или морально-нравственные вопросы.

Поводом к написанию «Слова», скорее всего, послужило окончание строительства ряда знаковых городских сооружений: оборонительной каменной стены, Золотых (великих) ворот, церкви Благовещения на них и кафедрального Софийского собора. Последовательное празднование Благовещения и Пасхи 25 и 26 марта в 1037/38 гг., 500-летнего юбилея Софии Константинопольской, 50-летие принятия Русью православной веры и, наконец, 60-летие великого князя Ярослава Мудрого тоже способствовали написанию «Слова».

Произведение состоит из трех частей, которые объединены общей идеей. В первой содержится рассказ о законе, который получил Моисей, и о последующем пришествии и повсеместном распространении евангельской благодати, ставшей выше закона. Во второй части митрополит Иларион показывает, как благодать дошла до Руси и как через Крещение русский народ стал равноправным участником в деле всеобщего спасения. Третья часть – «Похвала князю Владимиру» – акцентирует внимание на собственном крещении Великого князя и на его решении о Крещении Руси. Похвала Ярославу, молитва и исповедание веры содержатся в синодальном списке.

В одной проповеди митрополит Иларион сумел охватить большинство важнейших вероучительных аспектов, содействующих усвоению веры, последовательно и доказательно раскрыть догматы о тайне Боговоплощения («как посетил Бог человеческое естество») и Домостроительства, совершаемого Иисусом Христом («Содеял спасение посреди земли Крестом и мукою… Да сладостное вкушение Адамово, что от древа, что преступление и грех, вкушением горести будет отогнано»). Святитель разъясняет соотношение закона и благодати, значение Ветхого и Нового Заветов, «…ведь Моисей и пророки о Христовом пришествии поведали, а Христос и апостолы Его – о воскресении и о будущем веке». Для указания на промыслительную связь прообразовательных исторических событий Ветхого Завета с новозаветными первообразами приводятся многочисленные параллели из Священного Писания. Конечной целью этих сравнений является утверждение того, что источником спасения являются благодать и истина, а не закон, и то, что спасение это доступно каждому приобщенному к Церкви народу и человеку. Далее следует изъяснение Таинства Крещения («…теперь люди во плоти, крещением, благими делами, сынами Богу и причастными Христу стали… Он (Христос) дал право быть чадами Божьими, им, верующим в имя Его, тем, кто… от Бога родился Святым Духом») и декларируется творческое всемогущество Бога («Все Бог наш на небесах и на земле, как восхотел, так и сотворил»). Особое место в «Слове» занимает изложение догматического учения Церкви о личности Иисуса Христа, а именно: о Его предвечном рождении и равенстве в славе Отцу («…прежде века от Отца рожден… сопрестолен… единосущен… посетил Он людей своих, не отлучившись от Отца»), непорочном зачатии («Воплотился от Девицы чистой, безмужней и бескровной», «Как будто человек, утробу Материну тяготил, и, как Бог, родился, девства не повредив»), а также обстоятельное доказательство на основании евангельского повествования того, что Христос есть «Един из Троицы в двух естествах – (вполне) Божество и (вполне) человек».

Важнейшая тема «Слова» – включение нового народа в мировой исторический процесс спасения – подчеркивает эсхатологическую перспективу вселенской миссии и сплачивает верующих фактом 50-летнего существования православной Руси («Ибо вера благодатная по всей земле простерлась, и до нашего народа русского дошла»). В своей проповеди Киевский митрополит в некотором смысле разрешает вопрос о «русской идее». Действительно, народ, не так давно принявший новую веру, новые принципы и моральные максимы, должен был не просто осознать себя некой приобщенной частью, но и не потерять при этом своей этнической и культурной уникальности. Более того, как мы отмечали выше, задачей «воцерковления» народной культуры является преображение самых лучших ее сторон, содействующих конечной цели – спасению. В соответствии с этим митрополит Иларион впервые в истории формулирует «русскую идею», своего рода ответ на византийские притязания и покровительство. Это выражается не только в идее равенства всех народов перед лицом благодати, но и в том, что каждый народ вносит свой уникальный вклад в распространение Благовестия. Русский же народ представляется новым «избранным сосудом» для сохранения этой благодати до Страшного Суда, в этом его «историческая миссия».

Рассказывая о шествии благодати по земле, митр. Иларион постепенно сужает фокус внимания. Общая история постепенно переходит к истории новопросвещенного Русского народа, а затем и к похвале самому просветителю – князю Владимиру («Похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами великое и дивное сотворившего нашего учителя и наставника великого государя нашей земли Владимира»), которому киевский святитель присваивает титул «кагана», «обращаясь к высокому титулу восточного происхождения, равному по своему значению титулу царя, и тем самым подчеркивая высокие политические претензии Руси XI в.». Прославление местных и хронологически близких к данному периоду (т.е. к XI в.) святых имеет целью показать пример христианского благочестия на данном историческом этапе. Такая деятельность также носит миссионерский характер, т.к. сохраняет актуальность прошедших событий в памяти ныне живущих («и доселе не перестал благоверия подвиг»). Святитель особо обращает внимание на то, что дело Просветителя Руси не пропало даром и потомки достойно утверждаются в вере: «Узри внуков своих и правнуков, как здравствуют, как хранимы Господом, как благоверие держат по завету твоему, как святые церкви чтут, как славят Христа; Зри… сколь верен твой посев…». В произведении князь Владимир уподобляется древним апостолам, которые явились учителями православной веры для целых стран и народов, а также сравнивается с равноапостольным императором Константином. Каган возвеличивается как «единодержец земли своей», с Божией помощью уразумевший истинность христианской веры и свободно ее принявший. Похвала завершается молитвенным обращением к святому Владимиру: «С дерзновением и без сомнения взываем к тебе: О блаженный! Самого тебя Спаситель нарек – блажен ты»). Т.е. уже к XI в. его святость и высота просветительского подвига не вызывали сомнения, по крайней мере, в среде русского духовенства, а почитание князя Владимира как местночтимого святого впервые начинается только после 1240 г. в Новгороде. Нечто подобное можно усмотреть и в наше время, когда для того, чтобы вернуть верное понимание религиозного подвига и указать нравственный ориентир, прославляются новомученики и исповедники Церкви Русской, пострадавшие в годы гонений.

Диакон Димитрий Мелехин, студент 5 курса НПДС

Поделиться публикацией:

«Слово о законе
и благодати» — один из древнейших
памятников древнерусской литературы.
Написано митрополитом Илларионом в
середине XI века (составлено между 1037 и
1050 годами, М.Д. Приселков сужает эти
хронологические вехи до 1037—1043 годов).
Полное название: «О Законе, через Моисея
данном, и о Благодати и Истине через
Иисуса Христа явленной, и как Закон
отошел, (а) Благодать и Истина всю землю
наполнили, и вера на все народы
распространилась, и до нашего народа
русского (дошла). И похвала кагану нашему
Влодемиру Владимиру, которым мы крещены
были. И молитва к Богу от всей земли
нашей»[1].

Академик Дмитрий
Сергеевич Лихачёв пишет о «Слове»:

Тема «Слова» —
тема равноправности народов, резко
противостоящая средневековым теориям
богоизбранничества лишь одного народа,
теория вселенской империи, или вселенской
церкви. Иларион указывает, что Евангелием
и крещением Бог «все народы спас»,
прославляет русский народ среди народов
всего мира и резко полемизирует с учением
об исключительном праве на
«богоизбранничество» только одного
народа.

Дошло в рукописях
XIII и XIV веков

Жанр – поучение.
Произнесено в Десятинной церкви/Софийском
соборе. Оказало влияние на Ярослава
Мудрого.

Произведение
проникнуто патриотическим пафосом
прославления Руси как равноправного
среди всех государств мира. Византийской
теории вселенской империи и церкви
Илларион противопоставляет идею
равноправия всех христианских народов.
Сопоставляя иудаизм (Закон) с христианством
(Благодатью), в начале «Слова» Илларион
доказывает приемущества Благодати
перед Законом: закон был распространен
только среди иудейского народа, благодать
дана всем народам Богом. Новый завет в
отличае от ветхого имеет всемирное
значение, и каждый народ обладает полным
правом на свободное избрание этой
благодати. Таким образом Илларион
отвергает монопольные права Византии
на исключительное владение Благодатью;
создает (Лихачев отмечал) собственную
патриотическую концепцию всемирной
истории, прославляя Русь и Владимира.
«Слово» выдвинуло требование канонизации
Владимира как святого. Прославляет в
то же время и сына Владимира – Ярослава
(упор на строительнство храмов). План
«Слова»: 1) сопоставление закона и
благодати(построено по принципу
антитезы)->2) прославление Владимира
(сравнение с деятельностью апостолов
– учеников христа)->призыв встать из
могилы и взглянуть на деяния сына
Ярослава->похвала Ярославу->3)
молитвенное обращение к Богу от всей
Руси. Произведение в средневековой Руси
было образцом для книжников. Книжная
риторическая форма, насыщена книжными
метафорами, цитатами из библии,
символическими параллелями, заимствованными
из писания..

Иларион был
единомышленником и соратником Ярослава
Мудрого. Был первым русским киевским
митрополитом. «Слово…» написано между
1037 (построена церковь Благовещения в
Киеве) и 1050 (скончалась великая княгиня
Ирина) годами.

Традиция церковной
проповеди, примером которой является
произведение, была унаследована
древнерусской книжностью вместе с
другими элементами христианского
богослужения. При этом проповедники
часто не ограничивали свои речи только
духовными наставлениями либо толкованиями
на тот или иной евангельский текст.
Жанровые рамки церковной проповеди
оказались весьма пластичны. В поле
зрения церковных риторов часто попадали
события повседневной и политической
жизни. Содержание церковных наставлений
сильно зависело и от аудитории, для
которой они были предназначены. Сочинение
Илариона отличаются своей сложностью,
с самого начала он указывает, что
обращается к простым людям. «Слово…»
содержит не только авторское видение
христианско-философских проблем, но и
похвалу князьям Владимиру и Ярославу.
Проповедь Илариона является образцом
сложной жанровой формы, сочетает черты
богословского трактата с элементами
публицистического сочинения.

Для своей проповеди
Иларион избирает тему превосходства
Благодати (пришедшей в мир с рождением
Христа и распространившей своё действие
на все народы) над Законом (сводом правил,
регламентировавших разные стороны
жизни иудеев со времени заключения
завета Бога с Моисеем на горе Синай).
Особую остроту эта проблема приобрела
в середине – конце I века
н.э., когда общины первых христиан,
постепенно порывая связи с иудаизмом,
в то же время активно пополнялись
представителями других населявших
Римскую империю народов – бывшими
язычниками. В устах Илариона эта
отвлечённая, богословская тема неожиданно
приобретает острое и злободневное
звучание, ведь в числе унаследовавших
христианство народов он упоминает и
русичей, Владимира помещает в один ряд
с апостолами и возносит похвалу всему
княжескому роду Рюриковичей, да и всей
Русской земле. Русь выступает глубоко
христианской страной, а сам Владимир
похож на императора Константина Великого.
Всё это в полной мере соответствует
политике « вежливого неповиновения»
Византии, которую проводила Русь в
середине 11 в. Завершается слово обширной
авторской молитвой.

«Слово…» —
древнейшее из известных на сегодняшний
день оригинальных русских сочинений.
Оно наглядно показывает уровень
мастерства отечественных книжников
сер. 11 века. Автору удаётся не только
раскрыть глубокую философскую проблему,
но и увидеть её в связи с современной
ему политической ситуацией. Он свободно
ориентируется в текстах Ветхого и Нового
Заветов (ВЗ и НЗ), приводит необходимые
цитаты, свободно пересказывает и даже
даёт собственное толкование. Сочинение
Илариона доступно и наглядно для
слушателей. Автор владел различными
риторическими приёмами: это и примеры,
построенные на антитезе и синтаксическом
параллелизме, это придавала речи чёткую
ритмику и удерживало внимание аудитории,
также Иларион использует яркие метафоры
и сравнения. Всё это обеспечило
произведения многовековую популярность,
а его влияние прослеживается в
многочисленных памятниках средневекового
ораторского искусства.

1. Русская летопись.
   Идеи и образы «Повести временных лет»

Идеи:

1) проследить,
изучить историю Руси, о чем говорится
еще в первых строках летописи. Летописцы
– первые историки В центре произведения
– Русская земля, ее исторические судьбы..

2)Высокая
патриотическая идея могущества Русской
земли, ее политической и религиозной
самостоятельности, независимости.

3)Оценка всех
действий с точки зрения полезности для
страны.

Образы:

Характеристики
князей в летописи бываю как прямые (чаще
изложенные в посмертных панегириках
или в комментариях летописца к отдельным
событиям) и косвенные. Часто характеристики
противоречивы и содержат следы
разновременных летописных наслоений.
Достоверность рассказа о князьях в ПВЛ
разная, но на первый план всегда выходят
княжеские добродетели. Описывая
дохристианских князей, летописец-христианин
ищет в них добродетели.

Олег
(6387(879–912). Автор стремиться в первую
очередь подчеркнуть законность его
вокняжения («от рода» Рюрика, церемония
передачи в его руки «княжения» и
малолет­него Игоря). В дальнейшем и
сам Олег выглядит скрупулёзным законником:
рассаживает своих наместников,
устанавливает размер дани, заключает
договоры с греками. Особое место занимает
поход Олега на Киев (убийство Аскольда
и Дира, «бояр» Рюрика). Тут, по мнению
летописца, князь выступает как защитник
интересов малолетнего Игоря, «единственного
законного претендента на власть». Олег
– удачливый воин и жестокий военачальник:
расширил территории, победил непобедимых
греков. Чрезвычайную жестокость в
отношении греческих пленников, автор
объясняет своеобразными традициями
войны. Двойственным выглядит его
отношение к религии: с одной стороны
носит прозвище «Вещий», сжигает храмы
около Константинополя, но верит
христианским клятвам греков, напоминает
им св. Дмитрия Солунского.

Игорь (912–945).
Слишком пассивный, недостаточно
энергичный. Только собирает дань, да и
жену ему «приводят». Только однажды
победил древлян (914 г.), но не покорил
их, как Олег. Дружина диктует ему, что
делать. Во время походов на Византию он
изуверски мучает пленников (автор даже
составляет список таких казней), он
имеет большую армию, сжигает города, но
в результате всё равно вынужден отступить.
Второй раз до византийских земель он
вообще не дошёл, но согласился взять
дань. Постоянно автор отмечает жадность
Игоря. Это приводит к его гибели у древлян
в 945 г.

Святослав
(945 (до 1964 регентство Ольги) –972). Похоже,
что князь, не послушавший мать и не
принявший христианства, весьма не
симпатичен составителю летописи. Поэтому
печальную кончину автор предрекает ему
с самого начала повествования, а наряду
с героическими чертами (многочисленные
завоевания, умение довольствоваться в
походах лишь самым необходимым, храбрость)
упоминаются и негативные. Князь алчен
(перенёс столицу в Переяславец-на-Дунае,
т.к. туда было удобнее доставлять дань;
интересуется только оружием, но тем не
менее забирает всю дань он греческих
послов). Храбрость часто напоминает
неоправданное безрассудство (именно
оно привело его к гибели, когда он, не
послушав совета воеводы, направился
прямо в руки печенегов). Также Святослав
коварен (договор с греками, чтобы пройти
через их земли с небольшой дружиной).
Не слишком заботится о судьбе своей
родины, равнодушно рассадив сыновей по
разным городам, лишь незадолго до гибели
с сожалением воспоминает «Руска земля
далеча».

-Описывая любые
контакты русских князей с византийцами,
летописец больше всего озабочен тем,
как не уронить авторитет славянских
правителей. Русские князья по отношению
к византийскими императорами – не
скромные просители, но равные партнеры.
Антивизантийские настроения.

-Для летописцев
важно обосновать законность власти
правящей династии Рюриковичей. Т.к. с
княжеской властью связывалась в XII
веке сама идея славянской государственности.
Князь – символ государственной власти,
поэтому летописец стремился показать
его достойным.

-Нередко на первый
план выходят не христианские, а именно
княжеские добродетели – воинская
доблесть, способность укрепить могущество
страны, подчинив ей окрестные народы,
умение с честью выйти из непростых
дипломатических ситуаций. Этими
качествами составители летописи
наделяют, как князей-язычников, так и
христиан.

ОЛЬГА (даты
правления)

-Охарактеризована
в летописи как «смыслена» (хитро-мудрая).
Наряду с хитроумию летописца интересовала
еще одна черта Ольги – умение соблюсти
дипломатический этикет. Большинство
поступков Ольги, на которые обратил
внимание летописец, имели единственную
цель: ведя тонкую дипломатическую игру
(без мужа, без дружины), остаться у власти
и сохранить жизнь сыну Святославу,
которого мечтали погубить древляне.

-Лейтмотив
правления Ольги – добиться максимальных
результатов при минимальных затратах
(добиться порядка и законности) за счёт
изворотливого ума. Так, в летописи есть
несколько сюжетов, к-ые исследователи
называют «3 мести княгини Ольги». Ольга
часто говорит «клюками», т.е. загадками:

1. Посольство
   древлян закапывают в яму. Ольга предлагает
   заносчивым послам их «почтити» (что
   означало не только «оказать честь», но
   и «похоронить»). Послы соглашаются и
   оказываются закопанными заживо. Таким
   образом Ольга мстит за убитого Игоря.

2. Ольга
   просит прислать к ней еще более знатное
   посольство и предлагает послам помыться
   в бане. Основа загадки – обмывание
   покойников. Послы оказываются сожженными
   в бане.

3. Ольга
   сама отправляется к древлянам, чтобы
   оплакать Игоря. На поминках дружина
   Ольги устраивает кровавую бойню.

4. Сожжение
   главного древлянского города Искоростеня.
   Дружина Ольги осаждает Искоростень,
   по плану Ольги его берет и сжигает
   дотла. Во время осады Ольга продолжает
   говорить «клюками», всячески стремясь
   развеять опасения жителей города.

-Ольга –
устроительница порядка в государстве:
устанавливает налоги и дани сначала у
древлян, затем в Новгороде и Пскове.

-Во время последнего
упоминания в летописи Ольга уже «старая
матерь» Святослава. Это объясняется
тем, что с началом княжения Святослава,
Ольга превращается из сильной правительницы
в незначительную фигуру, юридически
несамостоятельную. Отныне Ольга
соответствует критериям «истинной
вдовицы», находящейся на иждивении
сына. Поэтому дожившая до преклонного
возраста киевская княгиня бездействует,
ожидая опеки и защиты повзрослевшего
сына.

Владимир I
Креститель (даты правления)

-Один из центральных
персонажей. Очень разнороден, его образ
неоднозначен. Летописец подчеркивает
«разность» Владимира ДО крещения и
ПОСЛЕ.

Владимир-ЯЗЫЧНИК.
Воинственный удачливый, но коварный
князь. С легкостью покоряет Руси окрестные
племена. В то же время Святослав –
осторожный и осмотрительный дипломат
(заключает мир с болгарами). Примечательно,
что Владимир убивает своего старшего
брата Ярополка, но летописец стремится
оправдать Владимира.

-Владимир —
закоренелый язычник: он ставит целый
пантеон языческих богов в Киеве, приносит
богам жертвы. Самый большой порок –
«женолюбие». В дальнейшем повествовании
наложницы чудесным образом исчезают.

Владимир-ХРИСТИАНИН.
Выбирает для Руси новую, объединяющую
племена религию. Выбор князя предрешён.
Отношение князя к представителям разных
религий существенно различается.
Владимир находит бытовой, поверхностный
предлог для неприятия ислама, который
предлагают болгары. В ответ на похожие
требования хазар, Владимир проявляет
столь тонкое знание иудаизма, что иудеи
уходят из Киева посрамленные. В разговоре
с посланцами папы, Владимир ссылается
на традицию («отцы наши сего не приняли»).
Дело в том, что папские миссионеры
прибывали еще ко двору Ольги.

Владимир-КНЯЗЬ-ГРАДО-
И ХРАМОСТРОИТЕЛЬ. Неожиданно в этой
части повествования Владимир – не очень
сильный полководец, ему не очень удается
поддержание порядка в государстве (от
денежных штрафов в упадок пришла армия).
В этот период церковь активно вмешивается
в дела князя. Основное внимание летописца
привлекают пиры Владимира, во время
которых пищу раздавали всем больным и
убогим.

1. Источники и
   редакции «Повести временных лет»

Составителем
ПВЛ большинство исследователей считает
монаха Киево-Печерского монастыря
Нестора, который завершил свой большой
литературно-исторический труд около
1113 года. Однако вариант летописи,
созданный самим Нестором (его принято
называть первой редакцией «Повести
временных лет»), до нас не дошел. Через
несколько лет летопись подверглась
переработке: в 1116 году игумен Выдубицкого
Михайловского монастыря Сильвестр
составляет ее вторую редакцию, дошедшую
до нас в составе Лаврентьевской (XIV в.),
Радзивиловской (XVв.) и восходящих к ним
летописей. В 1118 году создается еще одна,
третья, редакция «ПВЛ», позже
вошедшая в состав Ипальевской летописи
(конец XIV — начало XVвв.).

Текст «ПВЛ»
стал известен ученым уже во второй
половине XVIII века, и долгое время Нестора
считали единственным его автором. Однако
в конце XIX — начале XX вв. известный лингвист
Алексей Александрович Шахматов доказал,
что в основу своего труда Нестор положил
существовавшие до него летописные
записи, правда существенно дополнив и
расширив их. Шахматов установил, что
«ПВЛ» предшествовал так называемый
«Начальный свод»(не дошел до наших
дней, вошел в состав Новогородской
первой летописи), появившийся в стенах
Киево-Печерского монастыря около
1093-1095 годов. Кроме него Нестор использовал
при работе над своим трудом византийскую
«Хронику Георгия Амартола», тексты
договоров Руси с Византией, а также
местные предания. Таким образом, «ПВЛ»
(как и все древнерусские летописи) можно
считать летописным сводом, т.е. результатом
сведения воедино предшествующих
летописей, документов, других литературных
памятников, записанных устных произведений.

Вопрос о
существовании русских летописей,
предшествующих «Начальному своду»,
до сих пор остается одним из наиболее
дискуссионных, по этому поводу существует
целый ряд научных гипотез.

Гипотезы:

1) А.А. Шахматов
относил начало киевского летописания
к 1039 году — времени основания на Руси
самостоятельного территориально-административного
церковного подразделения — митрополии.
Летописание в Новгороде, по мысли
исследователя, возникло еще раньше — в
1036. В 1050 году на основании киевской и
новгородской летописей возникает
«Древний новгородский свод», а в
1073 на основании киевских источников
монахом Киево-Печерского монастыря
Никоном Великим создается так называемый
«Первый Киево-Печерский свод»,
ставший затем основой для «Начального
свода» 1093-1095 годов.

2) Д.С. Лихачев
полагал, что учреждение митрополии, не
могло быть воспринято на Руси однозначно
положительно. Составление первых русских
летописей исследователь связывал со
светской властью. Согласно его гипотезе,
в 30-40-е годы XI века по распоряжению
Ярослава Мудрого был записан ряд устных
исторических преданий, которые Д.С.
Лихачев условно называл «Сказание о
первоначальном распространении
христианства на Руси». «Сказание»
носило ярко выраженный антивизантийский
характер, который был сохранен затем и
в своде Никона 1073 года. (Позже гипотеза
подверглась критике Д.А. Баловнева,
который утверждал, что «Сказание»
не обладает ни терминологическим, ни
композиционным сходством).

3)Б.А. Рыбаков
полагал, что краткие летописные записи
велись в Киеве еще с конца IX века, когда
на Руси появились первые представители
христианского духовенства. Самый древний
киевский летописный свод, по мнению
этого исследователя, был составлен в
996-997 годах при Десятинной церкви, в этой
работе активно участвовал ее настоятель
Анастас Корсунянин. Начало новгородского
летописания Б.А. Рыбаков связывал с
именем заказчика «Остромирова
Евангелия» новгородского посадника
Остромира и датировал 1054-1060 годами.

1. Истоки
   жанров, фольклорность «Повести временных
   лет»

Хронологический
принцип изложения позволяет летописцам
включать в летопись разнородный по
своему характеру и жанровым особенностям
материал. Простейшей повествовательной
единицей летописи является лаконичная
погодная запись, ограничивающаяся
только констатацией факта. Однако
лаконичность этой записи и ее включение
в летопись в целом говорит о ее значимости.
Особенность структуры таких записей –
вынесение на первое место глагола –
акцентирует внимание на действии. В
летописи представлен и развернутый тип
погодной записи: летописиц не только
фиксирует произошедшее событие, но и
говорит о его последствиях. И краткая
и развернутая погодная запись –
документальна, в ней отсутствуют
художественные тропы. Тематически
записи можно разделить на 1) сообщение
о военном походе 2) известия о смерти
князя 3) вступление в брак и рождение
детей 4) строительная деятельность 5)
церковные дела 6) знамения.

Летопись основана
на истории, фольклоре и агиографии.
Сведения о прошлом летописец черпает
в произведениях устного народного
творчества, с этим связано обилие жанров
устного народного творчества в составе
летописи: сказания, топонимические
легенды – связанные с основанием
городов, монастырей. Кроме того о связи
с фольклором говорят отзвуки обрядовых
песен и других обрядовых элементов в
повествовании, типичных для русского
национального характера качеств в
создании образов главных героев,
сказочных приемов, таких как утроение,
гиперболизация, фантастические моменты,
суеверия.

1. «Поучение чадам»
   Владимира Мономаха. Личность, стиль,
   особенности жанра

Пару слов об
авторе.
Владимир
Всеволодович Мономах
(1053-1125) – правнук Владимира Крестителя,
внук Ярослава Мудрого, сын киевского
князя Всеволода и византийской царевны
– дочери императора Константина Мономаха
(отсюда и прозвище). Не был противником
деления Руси на удельные княжества, но
пытался сохранить единство на моральном
уровне. Для чего устраивал княжеские
съезды (1097,1100,1103 гг.). Видный политический
деятель и носитель идеологии о наследовании
удельных княжеств каждым удельным
братом. Княжил в Ростове, Смоленске,
Чернигове, Переяславле и по приглашению
бояр в Киеве (1113 г. после восстания). При
нем популяризируется культ святых
Бориса и Глеба, что усилило политику
Рюриковичей, а также христианскую веру
на Руси. Написал помимо «Поучения» также
«Устав», чем внес вклад в древнерусское
законодательство.

Время создания
и состав «Поучения».
Сочинения Мономаха дошли до нашего
времени в составе Лаврентьевской
летописи, где они включены в «Повесть
временных лет». Две версии относительно
времени написания:

-1099 г.;

-1117г. – незадолго
до смерти; задумывалось как духовное
завещание последователям.

В «ПВЛ» вместе
с «Поучениями» также попали: автобиография
Мономаха (первая на Руси), письмо князя
к двоюродному брату – Олегу Святославовичу
(Чернигов).

Повод для написания
– междоусобное столкновение 1096 г.,
когда, сражаясь с Олегом, погиб сын
Мономаха – Изяслава. А также в «Поучении»
заключена молитва, не принадлежащая
перу Мономаха, но была включена позже,
и принадлежит к «Молебному канону»
Кирилла Туровского.

Жанр. Жанр
«поучения детям» был довольно широко
распространен в Средние века. Напр.,
наставления для наследников гос. власти:
Византия – «Тестамент Василия» патриарха
Фотия; Франция — «Наставления» короля
Людовика Святого сыну Филиппу; Англия
– «Поучение» короля Гарольда (на дочери
которого был женат Вл. Мономах). Но
сходства с этими произведениями
древнерусский памятник практически не
имеет. На его создание, скорее всего,
оказали влияние следующие произведения:
«Слово Василия Великого, како подобает
человеку бытии», «Поучение некоего отца
к сыну», «Поучение Ксенофонта к сынома
своим», «Наставление Исхия» (из «Изборника
1076г.», походной книге Мономаха). У Мономаха
в «Поучении» также можно встретить
цитаты из церковных сочинений – «Поучения
юношам» Василия Кесарийского, Псалтири
и т.д. Сочинение мономаха схоже с более
поздним «Домостроем», где так же приведены
выдержки из «Измарагда» и «ПрОлога».
Это демонстрирует особенности сознания
древнерусского человека – каждое
действие осмыслить с точки зрения его
духовно-нравственной оценки.

Основные идеи.
Тематика
произведения не религиозная. «Поучения»
— это кодекс поведения идеального князя.
Спасение от грехов – это молитва,
покаяние и милость. Мономах призывает
последователей не забывать больных и
убогих, чтить попов и епископов, в быту
и военных походах не полагаться на
слугу. Призывает князей не применять
смертной казни; не давать необдуманных
клятв; следить, чтобы дружина в походе
не причиняла вреда посевам; поить,
кормить, одаривать приходящего из др.
государства; не лениться.

В наставления
входит также и рассказ о жизни самого
Мономаха. Он утверждает, что с юности
был послушен страшим, без промедления
выполнял приказы отца и братьев. Мономах
занимается охотой.

Конкретным
примером разрешения непростых межкняжеских
конфликтов является письмо Вл. Мономаха
Олегу Святославовичу. Мономах приносит
публичные извинения оппоненту. Все
письмо наполнено интонациями лирического
плача.

1. Киево-Печерский
   патерик

Ки́ево-Пече́рский
патери́к — сборник рассказов об основании
Киево-Печерского монастыря и житий его
первых насельников. Основанием ему
послужили два послания, написанные в
XIII веке. Первое написано бывшим иноком
Киево-Печерской лавры, позже епископом
Владимирским и Суздальским Симоном
(умер в 1226 году) к своему ученику и другу
киево-печерскому иноку Поликарпу; цель
этого послания — путем повествования
о чудесной жизни прославивших Печерскую
обитель подвижников научить Поликарпа
христианскому смирению и кротости.
Второе написано киево-печерским монахом
Поликарпом к киево-печерскому архимандриту
Акиндину и состоит также из рассказов
об иноках обители. Позднее к этим
посланиям присоединены сказания о
начале Киево-Печерского монастыря, об
украшении обители, о первых подвижниках,
а также статьи, имеющие отношение к
предмету «Патерика», а иногда и без
всякой связи с ним. Здесь можно встретить
ответ Феодосия на вопрос великого князя
Изяслава о латинянах, сказания о
происхождении и первоначальном состоянии
русской церкви, о крещении славян и
проч. Историки находят в «Патерике»
сведения об экономических, социальных
и культурных отношениях в Киевской
Руси, анимистических представлениях
тех времён, когда языческие верования
сосуществовали с христианством.

Редактировался
«Патерик» много раз; древнейший список
относится к XV веку, позднейший к XVII веку.
Древнейшие списки:

Арсеньевский,
составлен в 1406 году для тверского
епископа Арсения, содержит рассказы о
святых и повесть Симона о создании
печерской церкви Пресвятыя Богородицы
(«Слово о создании церкви Печерской»);

два Кассиановских,
составлены в 1460 и 1462 годах по поручению
киево-печерского клирошанина, позже
уставника, инока Кассиана; содержат
полностью сочинения Симона и Поликарпа
и повесть о создании церкви, которая
разделена на две части: первая — о
церкви, помещена в начале Патерика;
вторая (об оковании раки Феодосия) после
жития св. Феодосия.

В 1635 году вышел
печатный «Патерик» под редакцией
Сильвестра Коссова на польском языке;
в приложение этого издания вошли жития
Нестора, Симона и Поликарпа. В 1661 году
вышло первое церковнославянское издание
(инициатор — архимандрит Иннокентий
(Гизель)). В 1759 году в московской синодальной
типографии вышло новое издание, тщательно
пересмотренное и проверенное согласно
с учением православной церкви; впоследствии
оно неоднократно переиздавалось.
Отдельные части «Патерика» переводились
на русский язык. В 1870 году опубликован
русский перевод М. А. Викторовой.

Киево-Печерский патерик

Краткое содержание
патерика

Время чтения:
25–30 мин.

Нестора, инока
обители монастыря Печерского, сказание
о том, почему монастырь был прозван
Печерским

Во время
княжения Владимира Святославича в Любече
жил благочестивый муж, который захотел
стать иноком. Он пришёл на Святую
Гору Афон и в одном из тамошних
монастырей принял монашество. Его
постригли под именем Антония. Однажды
игумен повелел ему возвратиться на Русь,
чтобы там служить примером для других.

Антоний, придя
в Киев, не захотел поселиться
ни в одном из монастырей. Он нашёл
в Берестове пещеру, которую некогда
вырыли варяги, и поселился там. Когда
князем стал Святополк Окаянный, убивший
Бориса и Глеба, Антоний вновь удалился
на Святую Гору.

Вскоре княжеский
престол занял благочестивый Ярослав.
В то время жил священник Иларион,
он служил в Берестовской церкви
да ещё выкопал себе маленькую пещерку
на одном из днепровских холмов
и там молился. Князь поставил Илариона
митрополитом, а пещерка его сохранилась.

Однажды игумен
афонского монастыря, где находился
Антоний, повинуясь Божьему гласу, велел
Анггонию снова идти на Русь. Когда
монах вернулся в Киев, он стал жить
в пещерке, выкопанной Иларионом,
и молиться там Богу. Многие люди
приходили к нему за благословением.
Приходили и желавшие стать иноками.

Во время
княжения Изяслава у Антония уже
собралась братия в двенадцать человек,
в том числе святой Феодосий. Монахи
выкопали большую пещеру. Антоний поставил
игуменом Варлаама; сам он привык
к уединению и потому сделал себе
особую пещеру. А братия уже в пещере
не помещалась. Иноки поставили
маленькую наземную церковь и решили
построить монастырь. Антоний благословил
это намерение, а князь Изяслав отдал
им для постройки гору над пещерой.
С тех пор монастырь называется
Печерским, потому что раньше монахи
жили в пещере.

Князь Изяслав
вскоре перевел Варлаама на игуменство
в монастырь святого Дмитрия. Тогда
братия избрала игуменом Феодосия. Святой
Феодосий собрал в обители сто иноков.
Он ввёл в монастыре устав греческого
Студийского монастыря. Феодосий в числе
прочих постриг и семнадцатилетнего
Нестора, который написал это сказание.

О смиренном
и многотерпеливом Никоне-черноризце

Инок по имени
Никон был взят в плен половцами. Его
держали в оковах. Родственники пришли
выкупить Никона, но он отказался,
решив, что есть воля Божия на то, чтобы
он был в плену.

Родственники
ушли, а половцы, желая получить выкуп,
стали жучить инока. Его морили голодом,
жаждой, зимой держали на морозе.
Никон же надеялся, что Господь избавит
его. Он поведал мучителям, что видел
сон, в котором ему было сказано: «Через
три дня ты будешь в монастыре».
Половцы решили, что Никон хочет бежать,
подрезали ему голени и крепко стерегли.
Но на третий день он вдруг
сделался невидим.

В этот миг
он очутился в церкви Печерского
монастыря. Изумлённая братия обступила
инока. На Никоне были оковы, и он был
весь изранен. Монах хотел скрыть чудо,
но это было невозможно. Когда он обо
всём рассказал братии, с него сняли
оковы и перековали на вещи, нужные
для алтаря.

Спустя время
половчанин, у которого Никон был
в плену, приехал в Киев. В монастыре
он увидел своего бывшего пленника.
Тогда половчанин вместе со своим
родом принял крещение и сделался
иноком.

Никон мог творить
чудеса. Когда он был в плену, его
товарищи заболели от голода,
но он исцелил их молитвой, и они
бежали, став невидимыми. А однажды,
когда половчанин умирал, он приказал
распять Никона над его могилой. Никон же
молитвой исцелил его, а себя избавил
от смерти.

О святом
Афанасии затворнике, который умер,
а на другой день снова ожил и прожил
потом двенадцать лет

Один брат по имени
Афанасий, проводивший святую жизнь,
после долгой болезни умер. Целый день
он оставался без погребения, потому
что был беден и никто не хотел
хоронить его.

Ночью игумен
услышал голос, который сказал, что
Афанасий второй день лежит без погребения.
Игумен с братией пошли к умершему,
но нашли его живым, сидящим в слезах.
На все вопросы он повторял лишь:
«Спасайтесь!» — и советовал
пребывать в послушании и покаянии.
Он прожил затворником в своей
пещере еще двенадцать лет и никогда
ни с кем не говорил. Перед смертью
он повторил братии наставление
о послушании и покаянии.

Один из братии,
Вавила, страдавший болью в ногах,
прикоснувшись к телу Афанасия,
исцелился. Он рассказывал, что Афанасий
явился ему в видении и сказал:
«Приди, я исцелю тебя».

Об Арефе-черноризце,
как украденное у него ворами богатство
в милостыню ему вменилось, благодаря
чему он получил спасенье

В монастыре
жил инок по имени Арефа, родом
половчанин. Он был богат, но ничего
не подавал нищим. Однажды у него
украли всё богатство. Арефа начал розыск
и обвинил неповинных. Братия пыталась
утешить его и уговаривала не искать
пропавшего, но он и слушать
не хотел.

Через некоторое
время Арефа тяжело заболел. Будучи при
смерти, он увидел ангелов и бесов,
которые вели спор о его душе. Ангелы
сказали, что если за потерю богатства
человек благодарит Бога, то это более
милостыни. Тогда Арефа воскликнул:
«Господи, согрешил я, всё твоё,
а я не жалуюсь». Тогда ангелы
записали украденное у него добро как
милостыню.

Арефа выздоровел
и рассказал обо всём. С тех пор
нрав его совершенно изменился, и он за всё
хвалил Бога.

О двух
враждовавших между собою братьях,
Тите-попе и Евагрии-дьяконе

Жили два брата
по духу, дьякон Евагрий и поп Тит.
Они очень любили друг друга, но дьявол
посеял между ними вражду и ненависть.
Так, во вражде, прожили они долгое
время.

Однажды Тит
сильно разболелся и послал к Евагрию
с мольбой о прощении. Но Евагрий
не простил и не хотел идти
к больному. Старцы привели его
насильно, желая помирить братьев. Больной
со слезами просил прощения, но дьякон
немилосердно отказал. При этих жестоких
словах Евагрий внезапно упал и умер.
А Тит так же неожиданно выздоровел.

Потом Тит
рассказал, что в эту минуту он увидел
ангела с огненным копьём. Ангел
поразил Евагрия копьем, а Титу подал
руку и поднял его.

О Никите-затворнике,
который потом был епископом Новгорода

В монастыре
жил инок по имени Никита. Он хотел,
чтобы его прославляли люди, и стал
проситься у игумена Никона в затвор.
Игумен не разрешал ему. Но Никита
не послушался и затворился в келье.

Через несколько
дней его прельстил дьявол. Бес предстал
перед монахом в образе ангела.
Он повелел Никите не молиться,
а только читать книги. Никита
послушался. Вскоре он начал
пророчествовать, и пошла о нём
слава как о святом.

Никита наизусть
знал Ветхий завет, а о Новом даже
слышать не хотел. И все поняли
из этого, что он прельщён дьяволом.
Тогда преподобные отцы, жившие в монастыре,
отогнали от Никиты беса. Инок сразу же
забыл Ветхий завет и вообще все книги,
так что его с трудом научили грамоте.

После этого
Никита стал иноком послушным, смиренным,
добродетельным и даже чудеса мог
творить. Он был поставлен епископом
Новгорода.

О святом
и блаженном Агапите, бескорыстном
враче

При блаженном
Антонии принял монашество киевлянин
по имени Агапит. Он всегда помогал
больным братьям и служил им. Господь
дал ему дар исцеления. Многие больные
выздоравливали по его молитвам.

В это время
был один искусный врач, армянин родом
и верою. Когда он видел безнадёжно
больных, то сразу предсказывал им день
кончины, и всегда его слова сбывались.
Одному человеку он предсказал смерть
через восемь дней. Но святой Агапит
дал этому больному монастырской еды,
и он выздоровел. Тогда армянин
прислал в монастырь осуждённого
на смерть. На глазах у Агапита
ему дали смертельного зелья. Агапит же
накормил умирающего своей едой,
и он получил исцеление. Тогда
армянин, мучимый завистью, подговорил
своих единоверцев отравить Агапита.
Но яд не причинил святому вреда.

Тяжело заболел
князь Владимир Мономах. Лечение армянина
не помогло ему. Князь стал просить,
чтобы к нему пришёл Агапит. Но монах
отказался, потому что он дал обет
никогда не выходить из монастыря,
а если он пойдет к князю, то должен
будет ходить и к другим больным.
Посланец князя просил, чтобы Агапит
хотя бы дал лекарство. Агапит снова
послал своей еды, и Владимир выздоровел.

Мономах пошёл
в Печерский монастырь, чтобы
поблагодарить Агапита, но тот скрылся.
Потом князь прислал боярина с дарами
Агапиту, но монах отказался что-либо
брать. Боярин уговорил инока принять
дары ради князя, тот согласился и сказал,
что князь должен всё своё богатство
раздать нищим. Потом Агапит потихоньку
выбросил подарки из кельи. Князь же
послушался Агапита и раздал имущество
нищим.

Потом заболел
сам Агапит. Армянин пришёл навестить
его. Он стал беседовать с монахом
о врачебном искусстве и понял, что
Агапит ничего в этом не смыслит.
Армянин сказал больному иноку, что
он умрёт через три дня. «Если не будет
так, то я сам стану монахом», —
прибавил он. А сам Агапит сказал, что
умрёт через три месяца — так ему
возвестил Бог.

В это время
к Агапиту принесли больного. Инок
встал, как будто и не был болен,
дал страждущему своей еды, и тот стал
здоров. Узнав, что врач-армянин —
иноверец, Агапит выгнал его из кельи.
Святой умер, как и предсказывал, через
три месяца

А лекарь-армянин
отрёкся от армянской веры и принял
монашество в Печерском монастыре.
Он рассказывал, что блаженный Агапит
уже после своей кончины явился ему
и напомнил об обещании принять
иноческий образ.

О святом
Григории чудотворце

Григорий пришёл
в монастырь и научился у святого
Феодосия монашеской жизни. Он мог
изгонять бесов.

Однажды враг
рода человеческого научил злых людей
украсть у Григория его единственное
богатство — книги. Григорий, находясь
в церкви, почувствовал, что в его
келью пришли воры. По его молитве Бог
наслал на злодеев сон. Они проснулись
только через пять дней. Григорий покормил
их и отпустил. Властелин города,
узнав об этом, схватил воров. А Григорий
отдал властелину свои книги, чтобы
он выпустил этих людей. Остальные
книги он продал, чтобы никому не было
искушения украсть их, а деньги раздал
нищим. Прощённые воры покаялись и стали
работать в Печерском монастыре.

В другой раз
воры хотели украсть плоды с огорода,
принадлежавшего Григорию. Но, взяв ношу,
они не могли двинуться с места,
так и простояли два дня. Григорий
сказал, что будут они, как любители
праздности, стоять здесь праздно до конца
дней. Воры же поклялись, что теперь
будут работать, а не воровать.
Тогда святой отпустил их, и они,
исполнив своё обещание, тоже стали
работать в монастыре на огороде.

К чудотворцу
Григорию пришли трое людей. Они говорили,
что один из них осуждён на виселицу,
но может избавиться от смерти
с помощью выкупа. Григорий дал
обманщикам свои книги, горюя о скорой
смерти одного из них. Лжецы обрадовались,
решили продать книги, да ещё и обобрать
плодовые деревья в монастыре. Они
заперли святого Григория в пещере,
чтобы он не помешал им. Один
из них (тот самый лже-осуждённый)
залез на дерево, но ветка обломилась.
Его товарищи бросились бежать,
а он зацепился за ветку ожерельем
и удавился. Наутро, когда братия
выпустила запертого Григория из пещеры,
он велел снять мёртвого, а его
товарищам сказал: «Вот и сбылась ваша
мысль». Раскаявшиеся обманщики кончили
дни в Печерском монастыре.

Когда блаженный
Григорий пошёл к Днепру за водой,
ему встретился князь Ростислав Всеволодич
с братом Владимиром. Они собирались
в поход на половцев, а по дороге
хотели зайти в Печерский монастырь.
Княжеские слуги начали насмехаться над
святым. А старец уговаривал их покаяться,
предсказывая, что скоро они вместе
со своим князем погибнут в воде.
Князь Ростислав, разгневавшись, велел
утопить Григория. Так умер святой
чудотворец. Братия искала его два дня,
а на третий день тело Григория
чудесным образом появилось в пещере.

Ростислав
от ярости не стал заходить
в монастырь, а его брат Владимир
пошёл. И когда, спасаясь после битвы
от половцев, князья переправлялись
через реку, Ростислав утонул со своей
дружиной, а Владимир — спасся.

О преподобном
Моисее Угрине

Блаженный Моисей
был родом венгр. Он служил князю
Борису. Во время убиения Бориса Моисею
удалось избежать смерти. Он стал жить
у сестры князя Ярослава, Предславы.
Польский король Болеслав, который ходил
на Русь вместе с изгнанным князем
Святополком Окаянным, взял в плен
сестёр Ярослава и многих бояр, а с ними
и Моисея. Его заковали в железа
и стерегли.

Моисея увидела
одна молодая знатная вдова. Она захотела
склонить юношу к прелюбодеянию и даже
была готова выйти за него замуж.
Но Моисей отказался — он хотел
сохранить душевную и телесную чистоту.

Тогда женщина
выкупила Моисея, и он стал её
невольником. Она пыталась обольстить
юношу, одевала в драгоценные одежды,
кормила сладкими кушаньями, однако это
ни к чему не привело. Вдова
решила морить его голодом, но один
из её слуг тайком кормил Моисея.
А прочие удивлялись его упорству
и советовали жениться на знатной
госпоже. Но Моисей стремился
к монашеству.

Вдова задумала
прельстить Моисея честолюбием. Его
возили по принадлежащим ей городам
и сёлам, и все кланялись юноше.
Но ему это было совершенно безразлично.

В то время
со Святой Горы пришёл один инок.
Он постриг Моисея в монашество.

Женщина начала
угрожать юноше смертью и повелела
бить его палками. Она обратилась к королю
Болеславу, желая отомстить невольнику
за свой позор. Болеслав приказал
женщине приехать и привезти Моисея.
Видя непреклонность юноши, Болеслав
разрешил знатной вдове делать с невольником
всё, что угодно. Моисей же предсказал
ему и своей госпоже близкую смерть.

Вдова, отчаявшись
в исполнении своего желания, приказала
оскопить Моисея. А Болеслав изгнал
из своей страны всех монахов. Но вскоре
он внезапно умер, и в стране
поднялся бунт, во время которого была
убита и госпожа Моисея.

Моисей же
пришёл в Киев, в Печерский монастырь.
Он мог исцелять других людей от плотской
страсти.

О черноризце
Прохоре, который молитвою из травы,
называемой лебеда, делал хлебы,
а из пепла — соль

Во время
княжения в Киеве неправедного и злого
Святополка было много усобиц, половцы
совершали набеги и был в Русской
земле голод.

В те дни
к печерскому игумену Иоанну пришёл
человек из Смоленска. Он принял
постриг и имя Прохора. Новый инок
отличался удивительным воздержанием:
даже не ел хлеба, а собирал
лебеду и пёк из неё хлебы. Когда
настал великий голод, люди, подражая
Прохору, тоже стали печь хлеб из лебеды.
А Прохор в это время особенно много
трудился: он оделял своими хлебами
всех желающих. Если он сам давал этот
хлеб, то он бывал очень вкусен.
А если кто-то крал у Прохора хлеб,
то он становился со вершенно
горьким, так что его нельзя было есть.

Один из братии
украл у Прохора хлеб и не мог
есть его. Так повторялось несколько
раз. Провинившийся брат рассказал
игумену Иоанну о своём грехе. Хлеб
был горек. Тогда игумен послал попросить
хлеб у Прохора: чтобы один хлеб взяли
из его рук, а другой — тайно.
Когда принесли к игумену эти два
хлеба, украденный изменился у него
на глазах: стал на вид как земля,
а на вкус горьким. После этого чуда
слава о Прохоре прошла по всей
земле.

Когда началась
усобица из-за ослепления князя Василька,
во всей Русской земле не стало
соли, потому что не пускали купцов.
А Прохор собрал множество пепла,
раздавал приходящим к нему, и этот
пепел по молитве святого превращался
в соль. Всем он раздавал эту соль
бесплатно, так что на торжище цена
соли сильно упала. Продававшие соль
пришли к князю Святополку и стали
жаловаться на Прохора. Князь решил
отнять соль у инока и сам продавать
её по высокой цене. Но когда
у Прохора забрали соль, то увидели,
что это просто пепел.

Князь держал
этот пепел у себя три дня, а потом
велел выбросить его. Он тотчас же
превратился в соль, и горожане
собрали её. Князь же, узнав об этом
чуде, пошёл в Печерский монастырь
и принёс покаяние игумену Иоанну
(хотя раньше он враждовал с Иоанном
и даже пытался заточить его в Турове).

С тех пор
Святополк стал любить и почитать
святую обитель, особенно же Прохора.
Он дал слово не творить больше зла
и просил, чтобы Прохор своими руками
положил его в гроб, если князь умрёт
раньше. А если раньше скончается
Прохор, то князь сам положит его
в гроб.

Когда Прохор
разболелся, князь был на войне. Святой
послал к нему с просьбой прийти
и исполнить своё обещание. Святополк
распустил войско, пришел к Прохору.
Тот перед смертью наставлял князя. Когда
Прохор умер, Святополк положил его тело
в гроб. После этого он продолжил
войну и одержал победу над врагами.

С этого времени,
когда Святополк шёл на войну, он всегда
сперва приходил в монастырь поклониться
погребённым там святым.

О преподобном
Спиридоне просфорнике и об Алимпии
иконописце

Спиридон пришёл
в монастырь из села; он быстро
выучился книгам. По повелению игумена
Спиридон пёк просфоры и при этом
беспрестанно пел Псалтирь.

Однажды Спиридон
затопил печь, и от пламени загорелась
кровля пекарни. Тогда святой Спиридон
завязал рукава у своей рубахи, побежал
к колодцу и налил в рубаху воды.
Чудесным образом вода не вылилась
из рубахи, и Спиридону удалось
погасить пламя.

Преподобного
Алимпия родители отдали учиться
иконописи. Это было, когда греческие
иконописцы расписывали церкви Печерского
монастыря.

Мастера украшали
мозаикой алтарь церкви, и вдруг сам
собой возник сияющий образ Богородицы.
Из уст Богородицы вылетел белый
голубь и влетел в уста Спасовы.
Художники попытались найти голубя
в церкви, но тщетно. Потом они
видели, как чудо повторилось. И Алимпий,
помогавший мастерам, видел это.

При игумене
Никоне Алимпий принял пострижение.
Он хорошо выучился иконописному
мастерству, писал множество икон и ничего
не брал за это. Алимпий также
обновлял обветшавшие иконы и ставил
их на свои места. Игумен сделал
его священником.

Один богатый
киевлянин был прокажённым. Врачи не могли
вылечить его. Друг уговорил прокажённого
пойти в Печерский монастырь. Там его
омыли и напоили водой из колодца
святого Феодосия. Но из-за своего
неверия прокажённый разболелся ещё
сильнее.

Поразмыслив
о своих грехах, больной пришел
к преподобному Алимпию и покаялся.
Алимпий отпустил ему грехи и красками
разрисовал лицо, замазав струпья и придав
ему прежнюю красоту. Потом прокажённый
причастился, омылся святой водой и тотчас
получил исцеление.

Другой муж
из Киева поставил церковь и хотел
сделать для неё иконы. Он дал двум
монахам деньги и иконные доски, чтобы
они передали все это Алимпию, а тот
написал бы иконы. Монахи серебро
взяли, а Алимпию ничего не сказали.
Заказчику же они солгали, что Алимпий
требует ещё денег. Человек дал ещё
денег, а иноки снова присвоили
их и растратили. В третий раз
повторилось то же самое, а потом
монахи заявили, что Алимпий деньги взял,
но икон писать не хочет.

Тогда обиженный
заказчик с дружиной пошёл в монастырь
и стал жаловаться на Алимпия.
Алимпий только удивлялся, потому что
ничего не знал. Игумен велел привести
монахов, взявших деньги, и принести
иконные доски. Обманщики продолжали
клеветать на Алимпия, что он не хочет
писать иконы. Но иконы, ко всеобщему
изумлению, оказались уже написанными —
созданными самим Богом.

Иноков-обманщиков
изгнали из монастыря, однако они
не прекратили клеветать: теперь они
утверждали, что сами написали иконы.
Но чудеса показали, что эти иконы
были не простыми. Та церковь, где
они находились, сгорела, но иконы
остались неповреждёнными. Князь Владимир,
узнав об этом, взял одну из икон
и отослал её в Ростов, в тамошнюю
церковь. Эта церковь рухнула, а икона
сохранилась. Её поместили в деревянную
церковь, которая сгорела, но иконы
огонь не коснулся.

Один человек
заказал Алимпию икону к празднику.
Иконописец разболелся, икона осталась
ненаписанной, заказчик же скорбел
и докучал преподобному. Тот советовал
уповать на Бога: икона будет готова
вовремя. Заказчик пришёл к Алимпию
накануне праздника, а преподобному
было совсем плохо. Человек стал укорять
Алимпия: зачем, дескать, не предупредил
его, он бы передал заказ другому
иконописцу. Заказчик в печали ушёл,
а в келье преподобного появился
ангел и начал писать икону. Сначала
Алимпий подумал, что это простой человек,
но быстрота его работы показала, что
это был ангел. Икона была закончена
за три часа.

А человек,
заказавший икону, наутро пошёл в свою
церковь и, увидя сияющую новую икону,
упал от страха Он пришёл к игумену
монастыря и рассказал о чуде. Все
вместе поспешили к Алимпию и увидели,
что он умирает. Его стали спрашивать
о создании иконы, и преподобный
сказал, что она была написана ангелом.
Этого ангела, готового принять душу,
видел Алимпий у своего ложа. Когда
святой иконописец умер, тело его положили
в пещере с преподобными отцами.

1. «Слово о полку
   Игореве». Историческая основа и история
   издания памятника

История издания
памятника:

-Текст «Слова о
полку Игореве» был найден в конце 80-х
годов XVIII
обер-прокурором Священного Синода
(орган, управлявший церковью), собирателем
древних рукописей графом А.И.
Мусиным-Пушкиным. Он же опубликовал
«Русскую правду», «Поучения Владимира
Мономаха».

-1800 год – 1-ое
издание «Слова» (много лет оно не
публикуется в связи со сложностью
языка), содержавшее древнерусский текст
(то, что нашёл Мусин-Пушкин относилось
либо к последней четверти XIVв.,
либо к началу XV)
и перевод, вступительную статью и
примечания. Тираж – 1200 экз. В 1805-07 –
повторное издание. Распродавалось
плохо, основная часть тиража лежала у
Мусина-Пушкина дома.

-1812 год – во время
пожара в Москве сгорел оригинал и большая
часть тиража.

-Сразу после
этого появляются мнения, что «Слово» —
не древний памятник, а подделка
Мусина-Пушкина. Вызывает сомнения
рассказ самого Мусина-Пушкина, который,
отвечая на вопрос К.Ф. Калайдовича о
происхождении рукописи, сообщил, что в
1792 году купил «Хронограф» (в котором и
было «Слово») в Ярославле у Иоиля
Быковского, настоятеля Спасо-Ярославского
монастыря.

Это заявление
противоречило сообщению Н.М. Карамзина,
что произведение найдено в монастырских
архивах, а не в библиотеке настоятеля.

Сомнительная
ситуация объясняется тем, что Мусин-Пушкин,
получивший от Екатерины II
право изымать любые книги из монастырских
библиотек, попросту забыл вернуть
«Слово» и, когда ему задали вопрос о
том, как рукопись попала к нему, сослался
на покойного к тому времени настоятеля.

-1813г. Калайдович
находит приписку 1307г. с цитатой из
«Слова».

-1830-е гг. Максимович
находит связь между «Словом» и украинской
поэзией.

-1852г. учёные
находят «Задонщину», где автор подражал
«Слову».

-1805, 1819 – издания
Шишкова, Пожарского. Поэтический перевод
делает Жуковский.

-1864г. – находка
писарской копии древнего текста для
Екатерины II.

В XX
веке Зализняк доказал, что употребление
падежей в «Слове» относится как раз к
XIIв.

Основное
доказательство подлинности памятника
— подтверждение содержащихся в нем
сведений другими древнерусскими
памятниками.

Историческая
основа «Слова»:

С 1061г юго-восточные
границы Руси подвергаются набегам
половцев. После смерти Владимира Мономаха
процесс феодальной раздробленности
усугубляется, половцы все чаще совершают
набеги. Это заставляет юго-восточных
князей принимать срочные меры.

Святослав
Всеволодович в 1183 г создает небольшую
коалицию южнорусских князей, которые
приняли участие в успешном летнем походе
против половцев 1184г, в ходе которого
хан Кобяк был взят в плен и казнен. В
этом походе должны были принять участие
и новгородо-северские князья во главе
с Игорем, однако из-за гололедицы не
успели. Выступив весной 1185 войска Игоря
потерпели невиданные до этого потери:
из всего войска осталось всего 16 человек
и впервые в истории русские князья
попали в плен. Исторические события,
связанные с походом и поражением северных
князей – Игоря Святославича, его брата
Всеволода из Курска, сына Владимира из
Путивля и племянника Святослава Ольговича
из Рыльска, — и легли в основу «Слова».
Описанию похода Игоря посвящены 2
дошедшие исторические повести: одна –
в составе Ипатьевской летописи, где
дан длинный подробный последовательный
рассказ, проникнутый сочувствием,
состраданием автора к Игорю, второй –
в Лаврентьевской, где рассказ лаконичен,
неконкретен и отличается осуждением
поступков Игоря, он религиозно-дидактический,
насыщен цитатами из писания.

«Слово» написано
между 1185 и 1187гг, т.к. в упоминается князь
Владимир Глебович ,который умер в 1187г,
а в 1185 Игорь возвратился на Русь, а значит
ранее написано не может быть.

1. Идейная проблематика
   и художественное своеобразие «Слова
   о полку Игореве»

Основные идеи
«Слова». Основные
идеи —
сильная
княжеская власть и неукоснительное
соблюдение вассальных обязанностей.
Автор пытался предложить собственную
модель развития государства, где
необходим условием считает централизацию
власти в одном городе (Киев). Автор
довольно эмоционален, не просто
рассказывает историю о походе кн. Игоря,
но размышляет, анализирует и взвешивает
их с точки зрения исторической перспективы.

Пару слов о
сюжете.

Сюжет охватывает
большой период времени (около 80 лет: от
Владимира до нынешнего Игоря).

1 часть –
вступление. Полемика с Бояном.

2 часть – начало
похода Игоря. Встреча его с Всеволодом.

3 часть –
столкновение с половцами.

4 часть – ночь в
степи.

5 часть –
столкновение с основными войсками
половцев.

В ходе ожесточенного
сражения Всеволод обращает свой взгляд
в прошлое. Отсюда лирические отступления:

1 лирическое
отступление: «века Трояна» — века
язычества; «века Ярослава» — века
правления Ярославичей, время расцвета
Руси.

После поражения
русского войска автор снова отступает
от повествования:

2 лирическое
отступление: воспоминание о начале
междоусобицы, «мутен сон Святослава»
— погребение князя знак поражение
русского войск; «золотое слово» Святослава
– киевский князь обращается к правителям
раздробленной страны, напоминает им о
военных подвигах и славе предков. Стоит
отметить особый отрывок, посвященный
полоцкому князю Всеславу.

Нельзя не отметить
самый проникновенный эпизод «Слова» —
плач Ярославны – языческий ритуал,
причем публичный и весьма традиционный.
А также эпизоды возвращения Игоря из
плена и вымышленный разговор Кончака.

Основные образы
и изобразительные средства. В
«Слове» применены следующие приемы:

— развернутая
метафора (битва-буря, битва-пир,
половцы-сваты),

— оксюморон (война
и молотьба),

— сравнения и
эпитеты.

Игорь описан
слабо и противоречиво, произносит
неубедительные напутственные речи
перед битвой. Эпитеты, которыми одарил
Игоря автор, не выходят за рамки общих
характеристик. В отличие от Всеволода
«Яр Тур» Курского. На войне он реализует
себя полностью, заменяет собой практически
полное войско, а Игорь же за ним не виден
совсем.

Природа пронизывает
«Слово» от начала и до конца. Используется
сравнение птиц с героями произведения.
Автор определенно хорошо знаком с
походной жизнью в придонских степях («
серебряные» берега Донца). Образы «Слова»
имеют свои, строго определенные параллели
из животного мира: так, русские князья
– почти всегда «соколы», а половцы –
неизменно «вороны», «сороки» и «галки».
То есть природа как живое существо,
полноправное действующее лицо, постоянный
фон, далеко не безучастный. Это доказывает,
например, сцена солнечного затмения,
далее, чтобы усилить впечатление автор
поместит в свое повествование целый
список недобрых примет — гомон необычно
проснувшихся среди ночи птиц, звериный
свист, непонятное существо Див, своим
криком явно предупреждающий врагов
Руси – язычников. В дальнейшем природа
неизменно оплакивает неудачи русских
князей – пленение Игоря, гибель Ростислава
Всеволодовича. Ярким солнечным лучом
отмечено возвращение Игоря на Русскую
землю.

1. Композиция
   «Слова о полку Игореве»

1)

1. Фольклорность
   «Слова о полку Игореве»

2. Повести о нашествии
   татар на Русь. «Повесть о разорении
   Рязани Батыем». Особенности жанра
   воинской повести.

Произведение
повествует о захвата Рязани войском
Батыя в 1237г. Сама повесть сложилась к
концу XVв.
Об этом говорят, помимо всего прочего,
патриотические настроения. К тому же,
автор допускает много ошибок, утрирует
события, стягивает к Рязани князей,
которых там не было и в помине (Всеволод
Пронский погиб в 1208, Давид Муромский –
в 1228).

Отличительная
особенность – эмоциональность авторского
повествования. Эпитеты играют очень
большую роль. Они сразу раскрывают
авторское отношение.

—Русские
кньязья-защитники,
даже не пришедший на помощь собратьям
владимирский правитель Георгий
Всеволодович,
— «великие», «благоверные».

-Батый видит
Олега
Ингваревича
«красивым» и «храбрым».

—Евпатий
Коловрат
– «крепок исполин». В рассказе о нём
ощущается сильное влияние устных
эпических преданий. Вождь рязанских
защитников рисуется былинным богатырём.
Евпатия Коловрата монголам удаётся
убить только при помощи стенобитных
орудий. Даже после его смерти захватчики
испытывают к нему почтение. Тело погибшего
Евпатия Батый приказывает выдать
оставшимся в живых немногочисленным
дружинникам и отпускает их невредимыми.

—Воинство
– «удальцы и резвецы резанския».

-Для изображения
Батыя
русский автор не жалеет черной краски.
Монгольский хан — «нечестивый», «льстивый»,
«лукавый», «немилосердный», «окаянный».
Приняв щедрые княжеские дары, он
обманывает, что не будет нападать.

Автор пытается
придать конфликту конфессиональный
характер (намеренно заостряет внимание
на осквернении храмов кровью). Батый –
«безбожный», его воины – «поганые»
(язычники). Составитель летописи
приписывает Батыю намерение захватить
Русь и искоренить христианскую веру,
разорить церкви. Рязанский князь Федор
Юрьевич в повести заявляет хану, что
христианам не годится водить своих жен
на блуд к нечестивому царю, а Олег
Красный, за отказ принять другую веру,
сравнивается с первомучеником Стефаном.
Великий князь Юрий Ингоревич призывает
свою дружину постоять за веру христианскую.

Таким образом,
очевидно, что единство христианской
веры к тому времени – один из факторов,
способных сплотить князей в борьбе с
захватчиками.

-супруга погибшего
князя Федора Юрьевича Евпраксия,
узнав о гибели мужа, выбрасывается из
окна с сыном и разбивается.

К повести примыкает
похвала роду рязанских князей.

1. «Житие Александра
   Невского». Особенности жанра

Пару слов о
Невском.
Повесть посвящена новгородскому князю
Древней Руси XII
века – Александру Ярославовичу
(1220-1263), правнуку Юрия Долгорукого. Правил
в достаточно сложное время – юг атакуют
полчища Батыя, север же подвергся
экспансии католиков-крестоносцев.

15 июля 1240 г. –
Невская битва. Атакует шведов, подобравшихся
вплотную к русским землям.

Февраль 1242 г. —
захватил крепость Копорье – стратегическая
база ливонских рыцарей.

Март 1242 г. –
Александр освобождает взятый немцами
Псков.

5 апреля 1242 г. –
сражение новгородцев с ливонскими
рыцарями на Чудском озере («Ледовое
побоище»).

1246 г. – после
смерти отца Ярослава Всеволодовича
Александр с братом Алексеем едет в
Монголию. Ярлык на великое княжение
достается Андрею.

1248 г. – отказ
папским легатам, предлагающим идти на
татаро-м. крестовым походом.

1252 г. – поход
Невлюя. После антитатарского восстания
против повышения дани Андрей Ярославович
вынужден бежать в Швецию. Андрей в Орде
получает ярлык на княжение.

1253 г. — отражает
повторный набег немцев на Псков; заключает
мир с Норвегией.

1256 г. – поход на
финские земли. А также в Орду за
подтверждением ярлыка у нового хана
Берке.

К 1262 г. налаживает
дипломатические отношения с Ордой:
добивается послаблений условий ига
(отныне русские войска не обязаны воевать
на стороне ордынцев; отмена баскаков).
Но скорее всего по пути из Орды был
отравлен. Скончался в г. Городце на
Волге, приняв постриг и схиму. Канонизирован
в 80-ые годы 13 века.

Жанр.
До нас дошли 9 редакций «Жития». Памятник
литературы обладает рядом весьма
интересных особенностей. В произведении
присутствует житийный
колорит:
автор особо подчеркивает княжеские
деяния, направленные на защиту православия
(многочисленные сражения с иноверцам,
стремление князя «отмолить» русских
от обязанностей сражаться на стороне
татар, строительство храмов, резкую
отповедь Александра прибывшим на Русь
папским легатам) и даже включает в своей
текст описание одного из первых чудес
у мощей святого – описание руки мертвого
князя, разжавшейся для принятия от
митрополита душевной грамоты. Но все
же по тону изложения ближе к летописной
повести,
так перед нами динамичный, тезисный
рассказ о жизни Александра, его военной
и дипломатической деятельности, что не
привычно для жития. Рассказчик – человек
из близкого окружения князя, чрезвычайно
осведомлен. Описывает не только крупные
(Невская битва, Ледовое побоище, взятие
Копорья), но и незначительные события
(набег Невлюя, обстоятельства смерти
князя и т.д.). Знаком с ритуалами и обычаями
европейского рыцарства, что довольно
редко для древнерусского книжника.
Например, отмечает, как новгородский
князь ранил в лицо Биргега во время
Невской битвы, что считалось позорным,
а также о том, что ливонцам после поражения
на Чудском пришлось уходить без коней
и доспехов с поля боя.

В духе летописи
рассказаны также сборы Александра в
поход на шведов и самом Невском сражении,
Ледовое побоище (автор отмечает треск
ломаемых копий, звон мечей, лед озера,
сплошь залитый кровью). Включены в
повествование также рассказы о шести
отличившихся дружинниках, основанные
на устном предании (отдаленно напоминают
летописный рассказ о Никите Кожемяке).
А также «Житие» содержит ряд эпизодов,
которые позже станут традиционными для
древнерусских воинских
повестей.

Стоит также
отметить, что автор хорошо знаком с
Ветхим Заветом, ведь образ Александра
Ярославовича собирательный из лучших
качеств библейских персонажей.

Все это дало
повод предполагать, что в основу «Жития»
положена светская воинская повесть о
жизни Александра, позднее дополненная
фрагментами церковного характера. Но
конец этим гипотезам положило отсутствие
текстов памятника в таком составе. Даже
древнерусские книжники затруднялись
определить жанр произведения («житие»,
«повесть о житии» и даже «слово»).
Сочинение помещалось в состав летописей
(напр, Лаврентьевской, 2ой Псковской)

1. «Слово о погибели
   русской земли»

Известное
современным исследователям произведение
является на самом деле лишь небольшим
отрывком (вступление или первая часть)
какого-то недошедшего до нас лиро-эпического
произведения. Существует 2 списка,
датируемых XV
и XVI вв.
В обоих случаях произведение является
предисловием к «Повести о житии Александра
Невского». Исследователи единодушно
считают такое соединение поздним по
времени.

В сохранившемся
отрывке неизвестный автор воспевает
богатство и силу Русской земли, а в самом
конце упоминает некую «болезнь»,
постигшую населявших её славян. Причём
время указывается очень неопределённо
(от Ярослава Мудрого(1019–1054) и Владимира
Мономаха(1113–1132) до Юрия и Ярослава
Всеволодовичей (умерли в 1238 и 1246 гг.)).
Большинство исследователей считаю, что
«Слово…» повествует о начале батыевщины
и первых поражениях, нанесённых русским
князьям монголо-татарами. Существует
также гипотеза А.С.Дёмина, который
усматривает в тексте компиляцию
нескольких разновременных пластов.
Согласно этой гипотезе здесь оказались
объединены отрывки какой-то недошедшей
до нас похвалы Владимира Мономаха (с
осуждением предшествующих его правлению
периода княжеских усобиц – «болезнь
христиан»).

Заметно высокое
литературное мастерство автора: он
свободно выстраивает сюжет, легко
совершает переходы в пространстве и во
времени. Он успешно упоминает многочисленных
разделённых веками князей, последовательно
перечисляет многочисленные народы, с
которыми граничит Русская земля, двигаясь
при этом четко с северо-запада на
юго-восток. Владимир Мономах видится
грозным правителем, которому «кюр
Мануил» (император Византии) платит
дань, а половцы пугают его именем детей.
Русская земля рисуется как богатая и
обильная – традиционная тема первых
лет иноземных нашествий. Проявляется
тенденция, характерная для произведений
периода иноземного ига: подчёркивается
религиозный характер противостояния
с завоевателями, делается особый упор
на христианский святыни (святые источники,
храмы). А сама Русская земля прочно
ассоциируется у автора с «правоверной
верой христианской».

1. «Моление» Даниила
   Заточника. Личность, стиль, жанр

Прежде чем сразу
обратиться непосредственно к изложению
особенностей стиля Даниила Заточника
в его «Молении», стоит уделить немного
внимания на время создание творения, а
также его редакции и роль и образ автора.
Так, «Моление» Даниила Заточника – один
из самых загадочных памятников
древнерусской литературы. Это произведение
дошло до нас в виде двух редакций, в
одной из которых оно названо «Словом»,
а в другой «Молением», однако ни время
создания редакций, ни даже порядок их
возникновения ни ясен. Возникает вопрос
и о личности адресата «Моления». В
заглавии «Слова» им является некий
Ярослав Владимирович, который к тому
же обозначен в тексте как сын «великого
царя Владимира». Поэтому большинство
исследователей полагают, что переписчик
допустил ошибку и послание Даниила,
скорее всего, было обращено к кому-либо
из сыновей Владимира Мономаха – Юрию
Долгорукому или же Андрею Доброму, в
таком случае временем создания
произведения можно считать 1140-1150-е годы.
Адресатом же «Моления» назван Ярослав
Всеволодович, сын Всеволода Большое
гнездо, в таком случае редакция памятника
оказывается моложе первого варианта
почти на столетие.

Еще больше
вопросов и гипотез породила личность
самого автора загадочного памятника.
В виду обилия всевозможных цитат,
парафразов и общих мест трудно почерпнуть
какие-либо достоверные сведения о самом
Данииле. Так, например, автор называет
себя «заточником» (от слова «заточить»?),
но через некоторое время начинает
казаться, что узник свободно передвигается
по берегу Лаче-озера. Отсюда возникает
другое версия толкования его прозвища
– «заложившийся», «холоп», «закуп»,
также предположения о том, то не нашедший
по каким-либо причинам общего я зыка с
покровителем Даниил огромный интерес
для нас представляет не только образ
автора и время создания произведения,
но и стиль и художественное своеобразие
последнего.

Как мы уже говорили
выше, отличительной особенностью
«Моления» Даниила Заточника является
«цитатность». И действительно, в своем
небольшом по объему произведении Даниил
приводит выдержки из Псалтири и других
библейский текстов – Книги Притчей
Соломона и Иисуса Сирахова, а также из
Нового Завета. Здесь можно найти фрагменты
«Парейминика», «Стословца» Геннадия и
«Повести об Акире Премудром», автору
известно содержание «Повести временных
лет» и других летописей, «Пчелы» и
многочисленные в средневековой литературе
поучения о злых женах, он охотно использует
и многообразные пословицы – «мирские
притчи». Кажется, если вычленить из его
сочинения все прямые и косвенные цитаты,
авторского текста там не останется
вовсе, а между те он тут же заявляет о
себе как об искусно и умелом книжнике.
В чем же дело? Дело в том, что автор
«Моления», пускай, и в несколько
пародийно-утрированной форме, демонстрирует
умения, действительно чрезвычайно
высокого ценившиеся писателями и
читателями Средних веков, — ведь широкую
образованность понимали в то время
прежде всего как «начетничество» —
знание многочисленных книжных текстов,
умение органично включать их в собственные
произведения, вновь и вновь переосмысляя
традиционные сюжеты, изречения и образы
(исключительную традиционность
древнерусской литературы, на протяжении
семи веков занятой осмыслением, по сути,
одного и того же литературного материала,
равно как и исключительную склонность
средневековых авторов к «цитататничеству»
(при том, что цитаты в те времена не
отделялись от авторского текста) вовсе
не стоит воспринимать как плагиат.
Склонная к работе с чужим слово,
древнерусская литература оказывается
в чем-то чрезвычайно близкой литературе
модернизма).

Располагая весь
этот заимствованный материал, словно
фрагменты коллажа, Даниил тем не менее
создает собственное, самобытное
произведение, основная задача которого
состоит в том, чтобы весьма искусно
прославить доброту и щедрость будущего
патрона, а заодно и сообщить ему о своем
бедственном положении. Какого-то
определенного сюжета «Моление» не имеет
– это свободная речь сочинителя, иногда
весьма неожиданно переходящая с предмета
на предмет. Впрочем, можно сказать, что
ее автор – искусный стилист, к тому же
весьма тонко чувствующий аудиторию, а
его цель – не только привлечь к себе
внимание, но и отчасти удивить и позабавить
князя.

Вопреки обыкновенным
в Средние века самоуничижительным
высказываниям авторов, «Моление»
открывается пространным авторским
рассуждение о собственной мудрости, с
помощью которого сочинитель к тому же
довольно дерзко вплетающий в свой
рассказ строки из священных текстов,
надо полагать, сразу приковывал к себе
пристальное внимание аудитории. Впрочем
его, всего через несколько фраз его
самоуверенный тон резко сменяется на
умоляющий и покаянный. Подобная игра
на контрастах постоянно присутствует
в тексте памятника, где библейские
образы – «проклятая смоковница», фараон
и «Черное море», Агарь и Сара – соседствуют
с упоминаниями самых обыденных предметов,
а сентенции из Священного Писания
нарочито переплетаются с пословицами
– и все это ради обыденной просьбы о
материальном вспомоществовании! Вот
уж и вправду, уста Даниила Заточника
оказываются «извилисты, как течение
быстрой реки».

Далее этот
искусный составитель речей успевает
сообщить князю, что друзья и близкие
отказались от него из-за бедности,
мельком намекнуть на какой-то разговор
с Ростиславом Переялавовичем, порассуждать
о том уважении, которое неизменно
испытывают в обществе к богатым и
наоборот, а затем перейти к вопросу о
губительном воздействии печали на
человеческую душу, порассуждать о
княжеском богатстве и щедрости. Про
этом речь Даниила Заточника регулярно
перебивается вначале риторическими
обращениями к князю, а затем и более
конкретными просьбами избавить автора
от нищеты. В своих апелляциях к
воображаемому собеседнику Заточник
успевает создать достаточное представление
и о том месте, которое он бы хотел занять
в княжеской свите, ибо «Моление»
обращается вдруг к теме мудрости и
мудрецов. Мы видим, что Даниил, очевидно
претендует на роль не простого посыльного,
но, если припомнить вдобавок его намеки
на князя Ростислава, видит себя скорее
княжеским советником – «думцем».

Однако пока
заветная должность еще далека от него.
Неизвестный узник ведет себя куда менее
солидно – в его присказках и прибаутках
можно увидеть скорее скомороха, нежели
степенного княжеского посла. Текст
«Моления» и в самом деле содержит
некоторые элементы, роднящие его и с
дошедшей до нас более поздней древнерусской
смеховой литературой и с европейским
карнавалом. В первую очередь к их числу
моно отнести те образно-стилистические
контрасты, о которых сказано выше.
Показательно и то, как, рисуя, в своем
сочинении портрет богатого и благополучного
князя, Заточник планомерно подстраивает
к нему резко контрастирующий собственный
образ бедняка-горемыки. Возникающая
оппозиция весьма напоминает
противопоставление король/шут, столь
характерное для карнавальное культуры.
И наконец, по своей фонетической
организации отдельные строки «Моления»
оказываются весьма близки фольклорному
раёшному стиху (раёшник – одна из форм
тонического акцентного стиха,
характеризующаяся соотносимым
(приблизительно одинаковым) количеством
ударных слогов в соседних строках с
произвольным количеством безударных
между ними и смежной рифмовкой, также
употребляющаяся в балаганных прибаутках,
народных драма XVII—XVIII
веков и подписях к лубочным картинам).
Как наиболее ранний древнерусский
памятник, отразивший черты смеховой
народной культуры, «Моление» особенно
ценно.

1. Повести о
   Куликовской битве («Сказание о Мамаевом
   побоище», «Задонщина»)

Ряд произведений
древнерусской литературы — памятники
«Куликовского цикла» — несут в себе
достаточно любопытную историческую
основу. Обратимся к последней поподробнее.
Московский князь Дмитрий Иванович
(1350-1389), вошедший в русскую историю под
именем Дмитрия Донского, был внуком
Ивана Калиты. Он оказался на московском
престоле девяти лет от роду после смерти
своего отца Иоанна Красного и был еще
слишком мал, чтобы самостоятельно
управлять государством, поэтому в первые
годы княжения Дмитрия активное участие
в делах Московского княжества принимали
бояре. Немало сделал для блага московского
престола и митрополит Киевский и всея
Руси Алексий, в 50-е годы XIV
(четырнадцатого) столетия умело усмирявший
конфликты между тверскими и нижегородскими
правителями, всеми силами сдерживавший
противостояние Москвы с Золотой Ордой
и даже чудесно исцеливший во время
поездки к татарам с старшую жену хана
Узбека Тайдуллу.

В 1363 году, после
упорной трехлетней борьбы с суздальским
князем, Дмитрий, наконец, получает на
великое княжение. В конце 60-х-начале
70-х годов XIV
великокняжеский престол вмешиваются
также тверские князья, трижды приводившие
к Москве войска союзного им литовского
правителя Ольгреда, однако все их попытки
были безуспешны. При Дмитрии Донском
продолжает нарастать мощь Московского
государства, к владениям московских
князей присоединяются один за одним
другим Кострома, Дмитров, Стародуб,
Кашира.

В те же годы в
Золотой Орде постепенно набирает силу
династический кризис: в конце 1350-х годов
в борьбе за власть та в одночасье перебили
друг друга все потомки династии
Чингисидов, и за следующие десять лет
на ордынском престоле последовательно
сменилось около десятка самозванцев.
Среди прочих в борьбу за власть в орде
активно включается Мамай. Женившись на
дочери последнего из Чингисидов – хана
Бердибека – в 1357 году он получает титул
темника (то есть начальника крупного
подразделения – «тьмы» — по-русски,
тысяцкого) и на несколько лет становится
фактическим правителем Золотой Орды.
После свержения Бердибека в 1361 году
Мамай продолжает править через своих
ставленников, а позднее, после распада
единого татарского государства,
становится во главе Причерноморской
Орды. В 1377 году, после убийства в Нижнем
Новгороде татарских послов, Мамай
отправляет на Русь большой отряд под
командованием царевича Арабшаха
(Арапшы). Подойдя к границам Суздальского
княжества, в пределах которого и находился
Нижний Новгород, татарские войска
застали врасплох и наголову разбили
пограничный отряд Суздальцев на реке
Пьяне. В ответ на действия татар Дмитрий
Иванович отправляет русские войска к
реке Вое, где 11 августа 1378 года ем удается
разгромить войско воеводы Бегича; после
победы на Вожже московский князь заявляет
о своем отказе платить дань Орде.
Разъяренный Мамай начинает готовиться
к походу на Русь: он заключает договор
с великим князе литовским Ягайло и
рязанским князем Олегом, нанимает
генуэзскую пехоту. Весной 1380 года
объединенные силы ордынцев начинают
движение к Дону.

Узнав о намерении
хана, Дмитрий Донской извещает о низ
правителей других северорусских княжеств
и начинает подготовку сводного войска.
Согласно летописям, сбор всех русских
ратей состоялся 15 (28) августа 1380 года на
Девичьем поле возле Коломны. Упреждая
действия Мамая, объединенная армия во
главе с Дмитрием Донским выходит за
пределы Руси, переправляется через Дон
и 8 (21) сентября занимает позиции на право
берегу у места впадения в Дон реки
Непрявды (поскольку составители
древнерусских повествований о Куликовской
битве сообразно обычая того времени
внесли в свои рассказы немало литературной
символики, отделить содержащиеся в их
текстах реальные географические указания
от риторических приемов и тропов
современным исследователям бывает
очень непросто, точная локализация
места Куликовского сражения до сих пор
оставляет некоторый простор для
исторических гипотез. Так, согласно
точке зрения Нечаева, поддерживаемой
большинством исследователей, битва
проходила на месте между правым берегом
Дона и правым берегом Непрявды. Такая
локализация подтверждается и текстом
«Сказания о Мамаевом побоище). В то же
время современный исследователь Кучкин
полагает, что сражение состоялось между
правым берегом Дона и левым берегом
Непрявды. Остается также один из вопросов
о том, где были захоронены сотни русских
воинов, павших в битве на Куликовском
поле. Очевидно, что такое масштабное
сражение повлекло за собой многочисленные
жертвы – ведь для их поминовения в
церковном календаре впоследствии был
даже установлен особый день – Димитриевская
родительская суббота).

Многочисленные
источники свидетельствуют о том, что
помимо дружины Дмитрия Донского в
Куликовской битве принимали участие
войска более 20 различных княжеств
Северной Руси; на стороне Москвы сражались
также перешедшие на службу к московскому
правителю сыновья великого князя
литовского Андрей и Дмитрий Ольгердовичи.
Куликовская битва была одним из наиболее
масштабных военных сражений, не имевших
аналогов во всей истории средневековой
Руси; численность участвовавших в ней
противоборствующих армий достигала,
по разным оценкам, двухсот и более тысяч
человек.

По преданию,
битва началась единоличным поединком
некоего печенежского исполина и
Александра Пересвета – одного из двоих
монахов Троицкого монастыря, которых
благословил на участие в сражении Сергий
Радонежский. Что же до исхода битвы. То
на него во многом повлиял особый
тактический прием, примененный Дмитрием
Донским и его военными советниками: в
переломный момент сражения, когда
казалось, что силы русских ослабевают,
в бой был введен особый засадный полк
под руководством Владимира Андреевича
Серпуховского и воеводы Дмитрия
Боброк-Волынского. В результате русские
смели татар и выиграли битву. Мамай
бежал с поля боя в Кафу (современная
Феодосия, в XIV
(четырнадцатом) веке – генуэзская
колония в северном Причерноморье),
пытаясь найти убежище у союзных ему
генуэзцев, но вскоре был убит новым
татарским правителем Тохтамышем.

Куликовская
битва имела исключительно важно значение
в развитии самосознания русского народа.
Несмотря на то, что уже два года спустя,
когда новый ордынский правитель Тохтамыш
обманом взял и разграбил Москву, выплату
дани пришлось возобновить, начавшийся
во второй половине XIV
(четырнадцатого) столетия культурный
и государственный рост Руси отныне не
замедлялся. В своем завещании, первым
из русских правителей самостоятельно
передавая престол сыну, Дмитрий Донской
выразил надежду на скорое наступление
времен, когда его дети уже не будут
платить дань Орде.

Более того,
состоявшаяся доселе из множества
отдельных и не всегда дружественных
между собой территорий, с этого времени
Русь неуклонно превращается в единое
сильное государство, бесспорным
политическим центром которого оказывается
Москва. Победа в Куликовской битве
подняла политический престиж московского
княжества среди его ближайших соседей
на недосягаемую высоту, поэтому, несмотря
на случавшиеся и в XV
веке «разномирья» между многочисленными
русскими правителями, именно вокруг
Москвы в дальнейшем и происходит
собирание всех русских земель.

Основной идеей
«Сказания о Мамаево побоище» его
неизвестный автор ставит возможность
освобождения Руси от татарской неволи,
возрождения первой как единого целостного
государства и прекращение княжеских
усобиц. Автор подчеркивает, что времена
изменились, и отныне сильная Русь вполне
может успешно противостоять ордынским
завоевателям. Так,
например, сведения о тактическом союзе,
который заключили с Мамаем незадолго
до Куликовской битвы рязанский князь
Олег и литовский правитель Ягайло, под
пером автора превращаются в обширную
переписку между этими персонажами и
татарским ханом, в которой все трое к
тому же весьма активно озвучивают
московскую точку зрения на собственные
поступки. И действительно, Олег Рязанский
выглядит здесь эдаким подобострастным
приспешником и даже шутом Мамая: в совей
пространной грамоте он не только называет
хана «великим и вольным царем», а себя
– его «рабом, посажеником и присяжником»,
но и всячески уверяет своего адресата,
что стоит только его «служебнику» князю
Дмитрию услышать громкое имя Мамая, как
он тут же сбежит из Москвы в Новгород,
на Двину или Белое озеро, оставив в
полное распоряжение татарского правителя
все «золото, и серебро, и узорочие»,
которым «столь наполнилась» Русская
земля. В сходных тонах выдержано и
описание литовского князя, который как
будто бы не только «скоро посылает» к
хану гонца с большими дарами и «ногою
тешью», но и начинает жаловаться ему на
те «великие обиды и пакость», которые
творил Литве и Олегу Рязанскому московский
князь Дмитрий, умоляя Мамая поскорее
прийти и «казнити свой улус». Переписываясь
между собой, оба правителя будто бы
начинают заранее делить русские земли,
мечтая один о Москве, другой – о Владимире,
Муроме и Коломне. Разумеется, вся
приведенная в «Сказании» переписка
имеет сугубо легендарный характер,
однако сложно было бы, пожалуй, рассказывая
о союзниках Мамая, по –другому заставить
читателя испытывать благородную
ненависть и подъем патриотических
чувств, нежели делает это русский
книжник. Более того, по предположению
российского литературоведа Льва
Александровича Дмитриева, именно для
достижения наибольшего эмоционального
эффекта автор планомерно заменяет в
тексте «Сказания» имя действительно
принимавшего участие в Куликовской
битве литовского князя Ягайло упоминая
его отца Ольгерда, умершего за два года
до данного сражения, но памятного
москвичам второй половины XIV
(четырнадцатого) столетия за многочисленные
набеги на Русь. Что
же до Олега Рязанского, то он и далее в
тексте «Сказания» будет изображаться
верным и раболепным союзником Мамая,
своевременно предупреждавшим хана обо
всех перемещениях русский сил. И лишь
увидев полный сбор дружин Дмитрия
Донского, трусоватый князь якобы резко
изменит свою позицию; по крайней мере,
именно в уста этого персонажа автор
вкладывает одну из центральных идей
своего повествования, актуальность
которой для Руси XIV—XV
веков сложно переоценить. Князь Олег
Рязанский удивлен тем, что в раздробленной
и ослабленной Руси собралось объединенное
войско, способное дать отпор захватчикам:
«Аз чаях по преднему; яко еть русскым
князем противу въсточного царя стояти…».
Автор подчеркивает, что времена
изменились, и отныне сильная Русь вполне
может успешно противостоять ордынским
завоевателям.

Автор рисует
портреты хана Мамая и князя Дмитрия
Донского таким образом, чтобы как можно
больше усилить эмоциональное впечатление
у читателя и приумножить его веру в
возможность освобождения Руси от
татарской неволи и последующие возрождение
нашего государства. Так, изображенный
в «Сказании» хан Мамай обладает целым
набором традиционных черт, какими
древнерусские книжники обыкновенно
наделяли в своих сочинениях иноземных
завоевателей. В первую очередь автор
не упускает случая подчеркнуть, что хан
– иноверец – «безбожный», язычник,
подобный древним грекам – эллинам,
идолжрец, приносящий жертвы идолам, и
иконоборец. Как и положено литературному
завоевателю, хан в изображении русского
книжника оказывается безмерно зол, а
также нагл и жаден. Хан даже в обращении
со своими новоявленными вассалами
оказывается чрезвычайно груб и
высокомерен, заявляя, что и не очень-то
нуждается в их помощи, но требуя при
этом к себе значительных почестей.

Не меньшему
влиянию литературного этика оказывается
подвержен и Дмитрий Донской, с той,
единственной разницей, что автор
целенаправленно создает образ
положительного персонажа. В его
повествование князь многократно молится,
посещает митрополита и своего духовного
наставника Сергия Радонежского,
совещается с воеводами и тому подобное.

Вообще же, будучи
повествованием об одной из величайших
побед в истории средневековой Руси,
«Сказание о Мамаевом побоище» в то же
время оставляет у читателей помимо
чувства патриотического подъема довольно
мрачное впечатление о событии минувших
дней. И действительно рассуждений о
неизбежных и многочисленных смертях
здесь гораздо больше, нежели о воинских
триумфах: плачет о русских воинах Дмитрий
Донской, гибель большей части войска
предсказывает Дмитрий Волынец, даже
«поганые половцы» пребывают в унынии
перед сражением, мрачно предвещая свою
погибель. В финале Куликовского
произведения его герои вновь ведут
подсчеты, хотя и несколько преувеличенные,
павших на поле битвы князей и бояр.
Очевидно, мы наблюдаем в данном случае
живую реакцию автора-современника, для
которого горечь потери многочисленных
жертв небывалой по масштабам Куликовской
битвы была гораздо больше, нежели радость
победы.

«Задонщина»
— литературная обработка сюжета о
Мамаевом побоище. Стиль «Задонщины»,
образные средства и целый ряд сюжетных
подробностей определились сильнейшим
влиянием на нее «СОПИ», а также
устно-поэтических источников. Возникновение
«Задонщины» — конец XIV в. Автором ее
был рязанский священник Софония.

«З» дошла
до нас в 5 списках XV, XVI и XVII в., из которых
три полностью не сохранились. Кроме
того, все списки дефектны. Они обнаруживают
малую грамотность и небрежность
переписчиков. Делались попытки дать
сводный текст «З». 1-я попытка была
сделана Срезневским, позднее Шамбинаго.

«Задонщина»,
в подражание «Слова», начиналась
со вступления, где автор приглашает
«братий, друзей и сыновей русских»
собраться и составить слово к слову,
возвеселить Русскую землю и низвергнуть
печаль на восточную страну, провозгласить
победу над Мамаем, воздать хвалу великому
князю ДИ. и брату его Владимиру Андреевичу.
Похвала мотивируется тем, что у ДИ и
брата его было мужество и желание за
землю Русскую постоять, что они были
умны и крепки духом.

В некоторых
местах буквальное заимствование из
«Слова». Вслед за упоминанием о
Бояне автор обращается к жаворонку,
чтобы он взлетел под «сини небеса»,
воспел славу ДИ и брату его.

Автор «З»
сравнивает Бояна с соловьем. Как
участников похода Игорева, так и
участников похода ДИ сопровождают
зловещие знамения природы: встают
сильные ветра с моря, пригоняют они тучу
великую к устью Днепра. Из тучи выступили
кровавые зори, а в них танцуют синие
молнии. Быть стуку и грому великому
между Доном и Днепром, пасть трупу
человеческому на поле Куликове, пролиться
крови на реке Непрядве. И еще зловещий
крик птиц и зверей.

Русские сталкиваются
с татарами на поле Куликовом. На том
поле сильные тучи столкнулись, из них
часто сверкали молнии и загремел сильный
гром. Это сразились сыновья русские с
«погаными татарами» за свою великую
обиду; на русских сияли доспехи золоченые,
гремели русские мечами булатными.

В «Слове»
брат Игоря Всеволод сравнивается с
туром; в «З» с турами — русские воины.

По сравнению с
«Слово» в «З» события развиваются
в обратном порядке: в «Слове» —
сначала победа русских, а потом поражение;
в «З» — наоборот.

Вслед за рассказом
о победе татар автор в манере «СОПИ»
скорбит о том, что трава кровью полита,
деревья с тоской к земле преклонились,
птицы жалобными песнями откликаются
на поражение русских. Княгини и боярыни
и жены воеводские плачут по убитым
мужьям.

Решительный бой
русских с татарами происходит тогда,
когда из засады выходит запасный полк
двоюродного брата Дмитрия. Он бросается
на татар. Если в «Слове» черная
земля была засеяна костьми русских, то
в «З» «черна земля под копыты»,
поля политы кровью. «З» заканчивается
рассказом о том, как ДИ на поле Куликовом
становится на костях павших русских
воинов и произносит им похвальное слово.

Будучи, в основном,
плагиатом «Слово», «З» не лишена
самостоятельных поэтических достоинств:
есть яркие художественные образы.

Литературные
достоинства «З» обусловлены связью
с устным поэтическим творчеством. Часто
употребляется образный параллелизм,
например: «Не стук стучит, не гром
гремит+ стучит сильная рать+ гремят
удальцы русские». Как и в былинном
эпосе, в «З» гуси и лебеди, в отличие
от «Слово» — символы вражеских сил.
Нападение русских на татаров уподобляется
нападению соколов, кречетов и ястребов
на гусиные и Белозерские стаи. В образе
былинных богатырей выступают в «З»
два воина-монаха: Пересвет и Ослябя.

В «З»
проступает церковно-религиозная струя.

От «Слова»
«3» отличается и в идеологическом
отношении. Понятие Русской земли в ней
уже готово ассоциироваться с понятием
Московского княжества во главе с великим
князем ДИ. Показательно, что, вопреки
исторической действительности, автор
«З» говорит о том, что к московскому
князю «съехались все князи русские»,
тогда как мы знаем, что это было не так,
и что Олег Рязанский вместе с Ягайлом
был в союзе с Мамаем. Характерно и то,
что князья ДИ и Владимир Андреевич
трижды именуются правнуками киевского
князя Владимира Святославовича.

Характерно, что
«З», написанная на тему о победе
русского народа под предводительством
московского князя над татарами, создана
в подражание «Слову» — произведению,
где звучал призыв к единству Русской
земли.

Образные средства
и художественная эмоция использованы
в «З» для выражения радости и
торжества по поводу победы над врагом.
Очень показательно, как «З»
переосмысляет некоторые выражения
«Слова» в прямо противоположном
смысле. Там, где в «Слове» говорилось
о горестях Русской земли, в «З»
говорится о торжестве русских сил.

1. Московская
   литература. Эволюция жанра жития в XV
   в. Епифаний Премудрый. «Житие Стефана
   Пермского». Стиль «плетения словес»

Епифа́ний
Прему́дрый (ум.
ок. 1420) — православный святой, агиограф.
Известен, как составитель житий
преподобного Сергия
Радонежского
и Стефана
Пермского.
Почитается в лике
преподобных,
память совершается 23 мая (5
июня)
в Соборе
Ростово-Ярославских святых.

Биография

Жил в конце XIV —
начале XV
века.
Сведения о нём извлекаются только из
его собственных сочинений.

В молодости жил
со Стефаном
Пермским
в Ростове
в монастыре
Григория Богослова,
именуемом «Затвор». Изучил там греческий
язык
и хорошо усвоил библейские, святоотеческие
и агиографические
тексты.

Возможно, побывал
в Константинополе,
на Афоне,
в Иерусалиме.

Вероятно, в 1380
году Епифаний оказался в Троицком
монастыре под Москвой
в качестве «ученика» уже знаменитого
Сергия
Радонежского.
Занимался книгописной деятельностью.

После смерти
Сергия в 1392 году Епифаний, видимо,
перебрался в Москву на службу к митрополиту
Киприану.
Близко сошёлся с Феофаном
Греком.
В 1408 году во время нападения на Москву
хана Едигея,
Епифаний бежал в Тверь,
где подружился с архимандритом
Спасо-Афанасьева
монастыря
Корнилием, в схиме Кириллом, с которым
впоследствии переписывался; в одном из
своих посланий он высоко отзывался о
мастерстве и работах Феофана Грека, его
уме и образованности. В этом письме
Епифаний и себя называет «изографом».

В 1410-е годы
Епифаний вновь поселился в Троице-Сергиевом
монастыре, заняв высокое положение
среди братии: «бе духовник в велицей
лавре всему братству». Умер там около
1420 года (не позже 1422) в сане иеромонаха.
Б.М. Клосс относит смерть Епифания
Премудрого к концу 1418 – 1419 гг. Основанием
для этого послужил список погребенных
в Троице-Сергиевой лавре, составители
которого отметили, что Епифаний умер
«около 1420 г.» (Список погребенных в
Троицкой Сергиевой лавре от основания
оной до 1880 г. М., 1880. С. 11 – 12). Историк
соотнес это указание со свидетельством
древнейшего пергаменного Троицкого
синодика 1575 г. В его начальной части
записаны три Епифания, один из которых
– несомненно Епифаний Премудрый. Затем
в этом источнике отмечено имя княгини
Анастасии, супруги князя Константина
Дмитриевича, о которой из летописи
известно, что она скончалась в октябре
6927 г. [Полное собрание русских летописей.
Т. I. Вып. 3. Л., 1928. Стб. 540 (Далее: ПСРЛ)]. При
мартовском летоисчислении это дает
октябрь 1419 г., при сентябрьском стиле –
октябрь 1418 г. Поскольку Епифаний Премудрый
скончался ранее княгини Анастасии, его
смерть следует отнести ко времени до
октября 1418 г. или до октября 1419 г. (Клосс
Б.М. Указ. соч. С. 97). Но первая из этих
двух дат отпадает по той причине, что
Епифаний приступил к написанию «Жития»
Сергия только в октябре 1418 г. (в предисловии
к нему агиограф сообщает, что после
смерти Сергия прошло уже 26 лет, т.е.
подразумевается дата 25 сентября 1418 г.).
Таким образом выясняется, что Епифаний
Премудрый скончался в промежуток между
октябрем 1418 г. и октябрем 1419 г. Мы имеем
возможность уточнить дату смерти
Епифания, благодаря тому, что его имя
упоминается в рукописных святцах в
числе «русских святых и вообще особенно
богоугодно поживших», но официально не
канонизированных Церковью. В частности,
по данным архиепископа Сергия (Спас-ского),
оно встречается в составленной в конце
XVII – начале XVIII в. книге «Описание о
российских святых», неизвестный автор
которой расположил памяти русских
святых не по месяцам, а по городам и
областям Российского царства. Другая
рукопись, содержащая имена русских
святых, была составлена во второй
половине XVII в. в Троице-Сергиевом
монастыре и поэтому богата памятями
учеников Сергия Радонежского. Изложение
в ней идет не по городам, как в первой,
а по дням года. Оба этих памятника
называют днем памяти Епифания 12 мая.
Архиепископ Сергий в своей работе также
пользовался выписками из рукописных
святцев конца XVII в., присланных ему
жителем Ростова Н.А. Кайдаловым. Их
оригинал сгорел в пожар 7 мая 1868 г. в
Ростове, но выписки, сделанные из них,
полны. В них внесено немало неканонизированных
русских святых, в том числе и Епифаний
Премудрый. Днем памяти, а следовательно
и кончины, Епифания в них названо 14 июня.
[Сергий (Спасский), архиепископ. Полный
месяцеслов Востока. Т. I. М., 1997. С. 257, 380 –
384, Т. III. М., 1997. С. 558]. Учитывая, что Епифаний
Премудрый, судя по всему, происходил из
Ростова, а также то, что 12 мая отмечается
память св. Епифания Кипрского, соименного
Епифанию Премудрому, становится понятным,
что точная дата кончины агиографа
содержится в источнике ростовского
происхождения. На основании этого, зная
год смерти Епифания, можно с достаточной
степенью уверенности полагать, что
Епифаний Премудрый скончался 14 июня
1419 г. Правда в последнее время появилось
утверждение, что он умер гораздо позже.
По мнению В.А. Кучки-на, свидетельство
об этом находим в «Похвальном слове
Сергию Радонежскому», принадлежащему
перу Епифания. В нем имеется упоминание
о раке мощей преподобного, которую
целуют верующие. На взгляд исследователя,
эта фраза могла появиться только после
5 июля 1422 г., когда во время «обретения
мощей» Сергия его гроб был выкопан из
земли, а останки положены в специальную
раку. Этим словом в христианской церкви
ныне именуют большой ларец для хранения
останков святых. Раки ставились в храме,
обычно на возвышении, и делались в форме
саркофага, иногда в виде архитектурного
сооружения. Отсюда В.А. Кучкин делает
два вывода: во-первых, «Слово похвальное
Сергию Радонежскому» было написано
Епифанием Премудрым после 5 июля 1422 г.,
а во-вторых, оно появилось не ранее
«Жития» Сергия, как полагают в литературе,
а позже его. (Кучкин В.А. О времени
написания Слова похвального Сергию
Радонежскому Епифания Премудрого // От
Древней Руси к России нового времени.
Сборник статей к 70-летию Анны Леонидовны
Хорошкевич. М., 2003. С. 417). Однако, как
выяснил тот же В.А. Кучкин, слово «рака»
в древности имело несколько значений.
Хотя чаще всего оно обозначало «гробницу,
сооружение над гробом», встречаются
примеры его употребления в значении
«гроб» (Там же. С. 416. Ср.: Словарь русского
языка XI – XVII вв. Вып. 21. М., 1995. С. 265). Если
же обратиться непосредственно к тексту
Епифания и не «выдергивать» из него
отдельное слово, то становится понятным,
что в «Похвальном слове Сергию» агиограф
вспоминал события 1392 г., связанные с
похоронами преподобного. Многие из
знавших троицкого игумена не успели на
его погребение и уже после смерти Сергия
приходили на его могилу, припадая к его
надгробию чтобы отдать ему последние
почести (См.: Клосс Б.М. Указ. соч. С. 280 –
281). Но окончательно в ошибочности
рассуждений В.А. Кучкина убеждает то,
что в средневековье существовал широко
распространенный обычай устанавливать
пустые раки над местом захоронения
святого или, иными словами, над мощами,
находившимися под спудом. При этом
зачастую они ставились над гробом
святого еще задолго до его прославления.
Так, над могилой Зосимы Соловецкого
(умер в 1478 г., канонизирован в 1547 г.) его
ученики поставили гробницу «по третьем
же лете успениа святаго» (Мельник А.Г.
Гробница святого в пространстве русского
храма XVI – начала XVII в. // Восточнохристианские
реликвии. М., 2003. С. 533 – 534, 548).

[править]
Сочинения

Ему принадлежат
«Житие
преподобного Сергия»,
материалы к которому он начал собирать
уже через год после смерти преподобного,
а кончил написание около 1417—1418 годов,
через 26 лет по смерти Сергия. Оно
использовано, часто буквально, в «Житии
Сергия» архимандрита Никона. В списках
XV века это житие встречается очень
редко, а большей частью — в переделке
Пахомия
Серба.
Также написал «Слово похвально
преподобному отцу нашему Сергею»
(сохранилось в рукописи XV и XVI веков).

Вскоре после
смерти Стефана Пермского в 1396 году
Епифаний закончил «Слово
о житии и учении святого отца нашего
Стефана, бывшаго в Перми епископа».
Известно порядка пятидесяти списков
XV—XVII веков.

Епифанию
приписываются также «Сказание Епифания
мниха о пути в святой град Иерусалим»,
введение к Тверской
летописи
и письмо тверскому игумену Кириллу.

Стефа́н Пе́рмский
(коми
Перымса
Степан; в
миру Степа́н
Симеонович Храп,
может быть также передано как Сьтэпан
Крап; около
1340/1345, Великий
Устюг —
26
апреля
1396,
Москва) —
епископ
Русской
православной церкви.
Проповедовал христианство в землях
коми,
создал для них алфавит и перевёл на их
язык основные церковные сочинения. В
1383
году
был поставлен первым епископом
образованной в результате его миссионерской
деятельности Пермской
епархии.
Почитается Русской
церковью
в лике
святителей,
память 26 апреля (по юлианскому
календарю).

О Законе, через Моисея данном,

и о Благодати и Истине через Иисуса Христа явленной,

и как Закон отошел, (а) Благодать и Истина всю землю наполнили,

и вера на все народы распространилась,

и до нашего народа русского (дошла).

И похвала князю нашему Владимиру,

которым мы крещены были.

И молитва к Богу от всей земли нашей.^*

 

Господи, благослови, Отче.

Благословен Господь Бог Израилев, Бог христианский, что посетил народ Свой и сотворил избавление ему, что не попустил до конца твари Своей идольским мраком одержимой быть и в бесовском служении погибнуть. Но оправдал прежде племя Авраамово скрижалями и Законом, после же через Сына Своего все народы спас, Евангелием и Крещением вводя их в обновление пакибытия, в Жизнь Вечную.

Да восхвалим и прославим Его хвалимого ангелами беспрестанно и поклонимся Тому, Кому поклоняются херувимы и серафимы, ибо Он призрел на народ Свой. И не посланник (Его), не вестник, но Сам спас нас, не призрачно придя на землю, но истинно, пострадав за нас плотию до смерти и с Собою воскресив нас.

Ибо к живущим на земле человекам, в плоть облекшись, пришел, к сущим же во аде чрез распятие и положение во гроб сошел – да познают те и другие, живые и мертвые, (день) посещения своего и Божиего пришествия и уразумеют: крепок и силен Бог живых и мертвых. Ибо кто Бог так великий, как Бог [наш]! Он единый, творящий чудеса, положил Закон в предуготовление Истины и Благодати – да обвыкнет в нем человеческое естество, от многобожия идольского уклоняясь, в единого Бога веровать; да, как сосуд оскверненный, человечество, омытое водою, законом и обрезанием, примет млеко Благодати и Крещения. Ибо Закон – предтеча и слуга Благодати и Истины, Истина же и Благодать – служители Будущего Века, Жизни Нетленной.

Как Закон приводил подзаконных к благодатному Крещению, так Крещение сынов своих провождает в Жизнь Вечную. Ведь Моисей и пророки о Христовом пришествии поведали, Христос же и апостолы Его – о воскресении и о Будущем Веке. Но напоминать в писании сем и пророческие предсказания о Христе, и апостольское учение о Будущем Веке – (значит говорить) лишнее и впадать в тщеславие. Ибо повторение (того, о чем) в других книгах написано и вам известно, подобно дерзости и славолюбию.

Ведь не к несведущим пишем, но к довольно насытившимся сладости книжной, не к враждующим с Богом иноверным, но к самим сынам Его, не к чуждым, но к наследникам Царства Небесного.

Но о Законе, через Моисея данном, и о Благодати и Истине, явленной через Христа, повесть сия; и (о том), чего достиг Закон, а чего – Благодать. Прежде Закон, потом Благодать; прежде тень, потом Истина. Образ же Закона и Благодати – Агарь и Сарра, раба Агарь и свободная Сарра. Раба прежде, потом свободная. Да разумеет читающий: Авраам ведь от юности своей Сарру имел женой – свободную, а не рабу.

И Бог ведь прежде век изволил и замыслил Сына Своего в мир послать и тем явить Благодать. Сарра же не рождала, поскольку была неплодна. Не (вовсе) была неплодна, но заключена была Божиим Промыслом, (чтобы ей) в старости родить. Безвестное же и тайное Премудрости Божией сокрыто было от ангелов и человек не как неявное, но как утаенное и должное явиться в конце веков. Сарра же сказала Аврааму: «Вот заключил меня Господь Бог, (и) не (могу) родить. Войди же к рабе моей Агари и роди от нее». Благодать же сказала Богу: «Если не время сойти мне на землю и спасти мир, сойди (Ты) на гору Синай и установи Закон».

Послушался Авраам речей Сарриных и вошел к рабе ее Агари. Внял же и Бог словесам Благодати и сошел на Синай.

Родила же Агарь-рабыня от Авраама-раба, сына рабы. И нарек Авраам имя ему Измаил. Принес же и Моисей от горы Синайской Закон, а не Благодать, тень, а не Истину.

После же, когда состарились Авраам и Сарра, явился Бог Аврааму, сидящему пред дверьми кущи своей в полдень у дуба Мамврийского. Авраам же пошел навстречу Ему, поклонился Ему до земли и принял Его в кущу свою. Когда же приблизился век сей к концу, посетил Господь род человеческий и сошел с Небес, войдя в утробу Девы. Приняла же Его Дева с поклонением в кущу плотяную неболезненно, говоря так ангелу: Се, Раба Господня; да будет мне по слову твоему. Тогда же открыл Бог ложесна Сарры, и, зачав, родила Исаака, свободная свободного. И когда посетил Бог естество человеческое, явилось (дотоле) безвестное и утаенное, и родилась Благодать – Истина, а не Закон, сын, а не раб. И как только отрок Исаак был вскормлен грудью и окреп, устроил Авраам пир великий, когда Исаак [сын его] отнят был от груди. Когда Христос явился на землю, не успела еще Благодать окрепнуть и младенчествовала более тридцати лет – тогда же (и) Христос неведом был. Когда же была вскормлена и окрепла, и явилась Благодать Божия всем людям на реке Иорданской, сотворил Бог угощение и пир великий с Тельцом, вскормленным от века, возлюбленным Сыном Своим Иисусом Христом, созвав на общее веселье Небесное и земное, совокупив ангелов и человеков. После же Сарра, увидев Измаила, сына Агари, играющего с сыном своим Исааком, и как Исаак обижен был Измаилом, сказала Аврааму: Выгони эту рабыню и сына се, ибо не наследует сын рабыни сей с сыном свободной.

По Вознесении же Господа Иисуса, когда ученики (Его) и иные, уверовавшие уже во Христа, пребывали в Иерусалиме и было смешение иудеев и христиан. Крещение благодатное терпело обиды от обрезания законнического; и не принимала в Иерусалиме христианская Церковь епископа из необрезанных, ибо обрезанные, будучи первыми, творили насилия над христианами – сыны рабыни над сынами свободной. И бывали между ними многие распри и «которы» (споры, ссоры. – Слав.). Свободная же Благодать, увидев чад своих христиан притесняемыми от иудеев, сынов рабского Закона, возопила к Богу: «Удали иудейство и Закон (его), расточи по странам – какое же общение между тенью и Истиною, иудейством и христианством!».

И изгнана была Агарь-рабыня с сыном ее Измаилом; и Исаак, сын свободной, наследовал Аврааму, отцу своему. И изгнаны были иудеи и рассеяны по странам, и чада благодатные, христиане, стали наследниками Бога и Отца. Ибо отошел свет луны, когда солнце воссияло, – так и Закон (отошел), когда явилась Благодать; и стужа ночная сгинула, когда солнечное тепло землю согрело. И уже не теснится в Законе человечество, но в Благодати свободно ходит. Ведь иудеи при свече Закона делали свое оправдание, христиане же при благодатном солнце свое спасение созидают.

Так, иудеи тенью и Законом оправдывались, но не спасались, христиане же Истиною и Благодатью не оправдываются, а спасаются. Ибо у иудеев – оправдание, у христиан же – спасение. И поскольку оправдание – в этом мире, а спасение – в Будущем Веке, иудеи земному радуются, христиане же – сущему на Небесах.

И к тому же, оправдание иудейское скупо было, из-за ревности, не распространялось на другие народы, но только в Иудее одной было. Христианское же спасение благо и щедро простирается во все края земные. Сбылось благословение, ибо старшинство Манассии левой рукою Иаковлевой благословлено было, Ефремово же младшинство – десницей. Хотя и старше Манассия Ефрема, но благословением Иаковлевым меньшим стал. Так и иудейство: хотя и раньше (оно) явилось, но чрез Благодать христианство большим стало. Когда Иосиф сказал Иакову: «На этого, отец, возложи десницу свою, ибо он старше», – Иаков отвечал: «Знаю, чадо, знаю; и он вознесется меж людьми, но брат его меньший больше его станет, и племя его будет во многих народах». Так и произошло. Закон раньше был, и вознесся в малом, и отошел; вера же христианская, явившись после, больше первого стала и распространилась среди многих народов.

И Христова Благодать всю землю объяла и, как вода морская, покрыла ее. И все, отложив старое, обветшавшее в ревности иудейской, нового держатся, по пророчеству Исаии: «ветхое миновало – новое вам возвещаю. Пойте Богу песнь новую и славьте Имя Его от концов земли: и ходящие в море, и плавающие по нему, и острова все». И еще: «работающие на Меня нарекутся именем новым, которое благословится на земле, ибо благословят (они) Бога истинного».

Ведь прежде в одном Иерусалиме (Богу) поклонялись, ныне же – по всей земле. Как сказал Гедеон Богу: если рукой моей спасаешь Израиля – да будет роса на руне только, по всей же земле – сушь. И стало так. Ибо по всей земле сушь была прежде: идольской ложью народы одержимы; и потому росы благодатной не приемлют; только в Иудее знаем был Бог, и во Исраили велие Имя Его, и в Иерусалиме одном прославляем был Бог. Еще же сказал Гедеон Богу: «Да будет сушь на руне только, по всей же земле – роса». И стало так.

Ибо кончилось иудейство, и Закон отошел. Жертвы не приняты, ковчег и скрижали, и очистилище отнято. По всей же земле роса, по всей же земле вера распространилась, дождь благодатный оросил купель пакирождения, (чтобы) сынов своих в нетление облачить.

Как и говорил Спаситель Самарянке, что настанет время, и настало уже, когда не на горе сей, не в Иерусалиме будут поклоняться Отцу, но явятся истинные поклонники, которые будут поклоняться Отцу в Духе и Истине, ибо Отец таких ищет, поклоняющихся Ему, то есть с Сыном и Святым Духом. Так и есть: по всей земле уже славится Святая Троица и поклонение принимает от всей твари. Малые (и) великие славят Бога, по пророчеству: «И (не) будет учить каждый ближнего своего, и каждый брата своего, говоря: познай Господа; потому что узнают Меня» (все) от малого до великого. И как говорил Христос Спаситель Отцу: Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам; ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение. И столь помиловал Благой Бог человеческий род, что, человеки по плоти, через Крещение (и) добрые дела сыновьями Богу и причастниками Христу становятся. Ибо, как сказал евангелист: А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились Святым Духом в святой купели. Все же это Бог наш на Небесах и на земле как восхотел, так и сотворил. (И) потому кто же не прославит, кто не восхвалит, кто не поклонится величеству славы Его и кто не подивится безмерному человеколюбию Его! Прежде век от Отца рожден, един и сопрестолен Отцу, единосущен, как свет солнцу; сошел на землю, посетил народ Свой, не покинув Отца, и воплотился от Девы чистой, безмужней и непорочной; вошел, как Сам (лишь) ведает, плоть воспринял и так же вышел, как и вошел. Один из Троицы в двух естествах – Божестве и человечестве.

Совершенный человек по вочеловечению, а не призрак, но (и) совершенный Бог по Божеству, а не простой человек, явивший на земле Божественное и человеческое.

Ибо как человек утробу материнскую тяготил и как Бог изшел, девства не повредив.

Как человек материнское млеко принял – и как Бог повелел ангелам с пастухами петь: Слава в вышних Богу!

Как человек повит был пеленами – и как Бог волхвов звездою вел.

Как человек возлежал в яслях – и как Бог от волхвов дары и поклонение принял.

Как человек бежал в Египет – и как Богу рукотворные египетские (боги) поклонились (Ему).

Как человек пришел креститься – и как Бога устрашившись (Его), Иордан обратился вспять.

Как человек, обнажившись, вошел в воду – и как Бог от Отца свидетельство принял: Сей есть Сын Мой возлюбленный.

Как человек постился сорок дней и взалкал – и как Бог победил искусителя.

Как человек пошел на брак в Кану Галилейскую – и как Бог воду в вино претворил.

Как человек в корабле спал – и как Бог запретил ветрам и морю, и (те) послушали Его.

Как человек Лазаря оплакал – и как Бог воскресил его из мертвых.

Как человек на осла воссел – и как Богу возглашали (Ему): Благословен Грядый во Имя Господне!

Как человек распят был – и как Бог Своею властью сораспятого с Ним впустил в рай.

Как человек, уксуса вкусив, испустил дух – и как Бог солнце помрачил и землю потряс.

Как человек во гроб положен был – и как Бог ад разрушил и души освободил.

Как человека запечатали (Его) во гробе – и как Бог исшел, печати целыми сохранив.

Как человека тщились иудеи утаить Воскресение (Его), подкупая стражей, – но как Бог узнан и призван во всех концах земли.

Поистине, Кто Бог так великий как Бог [наш]. Он есть Бог, творящий чудеса! Содеял спасение посреди земли крестом и мукою на месте Лобном, вкусив уксуса и желчи, – да отсечется вкушением горечи преступление и грех сладостного вкушения Адамова от древа! Сотворившие же с Ним сие преткнулись о Него, как о камень, и сокрушились, как и говорил Господь: Упавший на камень сей сокрушится, а на него упадет – его сокрушит. Ибо пришел к ним, во исполнение пророчеств, изреченных о Нем, как и говорил: Я послан только к погибшим овцам дома Израилева. И еще: не нарушить пришел Я [Закон], но исполнить. И Хананеянке, иноплеменнице, просящей об исцелении дочери своей, говорил: Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Они же называли Его лжецом, и от блуда рожденным, и (силою) веельзевула бесов изгоняющим. Христос слепых у них сделал зрячими, прокаженных очистил, согбенных выпрямил, бесноватых исцелил, расслабленных укрепил, мертвых воскресил. Они же, как злодея, мучили (Его), пригвоздив ко Кресту. И потому пришел на них гнев Божий, смертельный.

Ибо сами они поспешествовали своей погибели. Когда рассказал Спаситель притчу о винограднике и делателях: Что сделает Он с этими виноградарями? – отвечали: злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям, которые будут отдавать ему плоды во времена свои.

И сами были пророками своей погибели, ибо Он пришел на землю посетить их, и не приняли Его. Поскольку дела их темны были – не возлюбили света: не явились бы дела их, ибо (они) темны. И вот потому-то, подходя к Иерусалиму и увидев град, прослезился Иисус, говоря о нем: «Если бы разумел ты в сей день свой, что к миру твоему! Ныне же сокрыто от очей твоих, что придет срок твой, и возведут враги твои частокол вокруг тебя, и обидят тебя, и окружат тебя отовсюду, и разобьют тебя и чад твоих в тебе за то, что не разумел времени посещения твоего! И еще: Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и Вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст, – как и произошло, ибо пришли римляне, пленили Иерусалим и разбили его до основания. Погибло с тех пор иудейство, и закон с ним, как вечерняя заря, угас, и рассеяны были иудеи по странам – да не пребудет злое совокупно!

Ведь пришел Спаситель, и не принят был Израилем. И, по евангельскому слову, пришел к своим, и свои Его не приняли. Язычниками же принят был, как сказал Иаков: и Он – чаяние языков, ибо и по рождении Его прежде поклонились Ему волхвы из язычников, а иудеи убить Его искали, из-за Него и (совершилось) избиение младенцев. И сбылось слово Спасителя, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном; а сыны Царства извержены будут во тьму внешнюю. И еще, что отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его, ибо к ним послал учеников Своих, говоря: идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет. Идите, научите все народы, крестя их во Имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам.

И подобало Благодати и Истине над новыми народами воссиять. Ибо не вливают, по словам Господним, вина учения нового, благодатного в мехи ветхие, обветшавшие в иудействе: прорываются мехи, и вино вытекает. Не сумевшие удержать тени Закона, столько раз поклонявшиеся идолам, как удержат учение истинной Благодати! Но новое учение – в новые мехи, новые народы: и сберегается то и другое. Так и есть. Ибо вера благодатная по всей земле распространилась и до нашего народа русского дошла. И законническое озеро высохло, евангельский же источник наполнился вод и всю землю покрыл, и до нас разлился. Ведь вот уже и мы со всеми христианами славим Святую Троицу, а Иудея молчит. Христос прославляется, а иудеи проклинаются, язычники приведены, а иудеи отринуты, как сказал (Господь через) пророка Малахию: «Нет Мне нужды в сынах Израилевых, и жертвы от рук их не приму, ибо от востока и запада Имя Мое славится в странах, и на всяком месте фимиам Имени Моему приносится, ибо Имя Мое велико между народами». И Давид: Вся земля да поклонится Тебе и поет Тебе; и: Господи, Господь наш, чудно Имя Твое по всей земле! И уже не идолослужителями зовемся, но христианами; не лишенными надежды, но уповающими на Жизнь Вечную.

И уже не капища сатанинские воздвигаем, но Христовы церкви созидаем. Уже не закалаем друг друга (в угоду) бесам, но Христос за нас закалаем бывает и раздробляем в жертву Богу и Отцу.

И уже не жертвенную кровь вкушая, погибаем, но Христову Пречистую Кровь вкушая, спасаемся. Все страны Благой Бог наш помиловал и нас не презрел, восхотел – и спас нас, и в разумение Истины привел. Ибо когда опустела и высохла земля наша, когда идольский зной иссушил ее, внезапно потек источник евангельский, напояя всю землю нашу. Как и сказал Исаия: пробьются воды ходящим в пустыне, и безводное обратится в болота, и в земле жаждущей источник воды будет.

Когда мы были слепы и истинного света не видели, но во лжи идольской блуждали, к тому же были глухи к спасительному учению, помиловал нас Бог, и воссиял в нас свет разума, чтобы познать Его, по пророчеству: «Тогда отверзутся очи слепых и уши глухих услышат». И когда мы претыкались на путях погибели, последуя бесам, и пути, ведущего к жизни, не ведали, к тому же бормотали языками нашими, молясь идолам, а не Богу своему и Творцу, – посетило нас человеколюбие Божие. И уже не последуем бесам, но ясно славим Христа, Бога нашего, по пророчеству: «Тогда вскочит, как олень, хромой, и ясен будет язык гугнивых». И когда мы были подобны зверям и скотам, не разумели, (где) десница, (где) шуйца, и земному прилежали, и нимало о небесном не заботились, послал Господь и нам заповеди, ведущие в Жизнь Вечную, по пророчеству Осии: «И будет в день оный, говорит Господь, завещаю им Завет с птицами небесными и зверьми земными, и скажу не Моему народу: «вы Мой народ», а он скажет Мне: «Ты Господь Бог наш!». И так, будучи чуждыми, мы людьми Божиими нарекались и, бывшие врагами, мы сынами Его прозывались. И не хулим по-иудейски, но по-христиански благословляем, и не собираем совет, чтобы распять (Его), но чтобы Распятому поклониться. Не распинаем Спасителя, но руки к Нему воздеваем. Не прободаем ребр, но от них пьем источник нетления. Не тридцать сребреников наживаем на Нем, но друг друга и весь живот наш Ему предаем. Не таим Воскресения, но во всех домах своих возглашаем: Христос воскресе из мертвых! Не говорим, что (Он) был украден, но (что) вознесся туда, где и был. Не неверуем, но, как Петр, говорим Ему: Ты – Христос, Сын Бога Живаго, и с Фомою: «Ты есть Господь наш и Бог», и с разбойником: «Помяни нас. Господи, во Царствии Твоем!». И так веруя в Него и храня предания святых отцов семи Соборов, молим Бога еще и еще потрудиться и направить нас на путь заповедей Его. Сбылось на нас реченное о язычниках: «Обнажит Господь мышцу Свою святую перед всеми народами, и узрят во всех концах земли спасение Бога нашего». И другое: живу Я, говорит Господь, и предо Мною преклонится всякое колено, и всякий язык будет исповедывать Бога. И Исаии: всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими; и явится слава Господня, и узрит всякая плоть [спасение Божие]. И Даниила: «Все люди, племена и языки послужат Ему». И Давида: «Да исповедаются Тебе люди, Боже, да исповедуются Тебе люди все, да возвеселятся и возрадуются языки» и: Восплещите руками все народы. воскликните Богу гласом радости; ибо Господь Всевышний страшен, – великий Царь над всею землею. И ниже: Пойте Богу нашему, пойте; пойте Царю нашему, пойте, ибо Бог – Царь всей земли; пойте все разумно. Бог воцарился над народами и: «Вся земля да поклонится Тебе и поет Тебе, да поет имени Твоему, [Вышний]!», и: «Хвалите Господа, все народы, прославляйте все племена», и еще: «От востока и до запада хвалимо Имя Господне. Высок над всеми народами Господь, над небесами слава Его», как Имя Твое, Боже, так и хвала Твоя до концов земли, услышь нас, Боже, Спаситель наш, упование всех концов земли и находящихся в море далече и: Да познаем на земле путь Твой, во всех народах спасение Твое, и: Цари земные и все народы, князья и все судьи земные, юноши и девицы, старцы и отроки да хвалят Имя Господа. И Исаии: «Послушай Меня, народ Мой, [говорит Бог], и цари ко Мне прислушайтесь, ибо Закон от Меня изойдет, и суд Мой – свет народам. Приблизится скоро правда Моя и снизойдет, как свет, спасение Мое. Меня острова ждут, и на мышцу Мою страны уповают». Хвалит же хвалебным гласом римская страна Петра и Павла, от них уверовавшая в Иисуса Христа, Сына Божия, Асия и Эфес, и Патмос – Иоанна Богослова. Индия – Фому, Египет – Марка. Все страны, и города, и народы чтут и славят каждый своего учителя, научившего их православной вере. Похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами, великое и дивное сотворившего, нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, которые во времена своего владычества мужеством и храбростью прослыли в странах многих и ныне победами и силою поминаются и прославляются. Ибо не в худой и неведомой земле владычество ваше, но в Русской, о которой знают и слышат во всех четырех концах земли.

Сей славный, рожденный от славных, благородный – от благородных, князь наш Владимир возрос, окреп от детской младости, паче же возмужал, крепостью и силой совершенствуясь, мужеством же и умом преуспевая, и единодержцем стал земли своей, покорив себе соседние народы, иных – миром, а непокорных – мечом. И вот на него, во дни свои живущего и землю свою пасущего правдою, мужеством и умом, сошло на него посещение Вышнего, призрело на него Всемилостивое Око Благого Бога. И воссиял разум в сердце его, чтобы уразуметь суету идольской лжи, взыскать же Бога Единого, создавшего всю тварь, видимую и невидимую. К тому же всегда он слышал о благоверной земле греческой, христолюбивой и сильной верою: как (там) Бога Единого в Троице почитают и поклоняются (Ему), как у них являются силы, и чудеса, и знамения, как церкви людьми наполнены, как веси и города благоверны, все в молитвах предстоят, все Богу служат. И услышав это, возжелал сердцем, возгорелся духом, чтобы быть ему христианином и земле его также быть (христианской), что и произошло по изволению Божию о естестве человеческом. Ибо совлекся князь наш, и с ризами ветхого человека сложил тленнее, отряхнул прах неверия и вошел в святую купель, и возродился от Духа и воды, во Христа крестившись, во Христа облекшись. И вышел из купели убеленным, став сыном нетления, сыном Воскресения, имя приняв вечное, именитое в поколениях и поколениях – Василий, коим вписан он в Книге Жизни, в вышнем граде, в нетленном Иерусалиме. После того, как это произошло, не оставил он подвига благоверия, не этим только явил сущую в нем к Богу любовь, но подвигнулся дальше, повелев по всей земле своей креститься во Имя Отца и Сына и Святаго Духа и ясно и велегласно во всех городах славить Святую Троицу, и всем стать христианами: малым и великим, рабам и свободным, юным и старым, боярам и простолюдинам, богатым и бедным.

И не было ни одного, противящегося благочестивому его повелению. Да если кто и не любовью, то из страха (перед) повелевшим крестился – ибо было благоверие его с властью сопряжено. И в одно время вся земля наша восславила Христа с Отцом и со Святым Духом.

Тогда начал мрак идольский от нас отходить, и заря благоверия явилась. Тогда тьма бесослужения сгинула, и слово евангельское землю нашу осияло.

Капища разрушались, а церкви поставлялись, идолы сокрушались, а иконы святых являлись, бесы бежали – Крест города освящал.

Пастыри словесных овец Христовых, епископы, стали пред святым алтарем, принося Жертву Бескровную. Пресвитеры, и диаконы, и весь клир украсили и лепотой облекли святые церкви. Труба апостольская и евангельский гром все грады огласили. Фимиам, возносимый к Богу, освятил воздух. Монастыри на горах воздвигли; черноризцы явились; мужи и жены, и малые и великие – все люди заполнили святые церкви, восславили (Бога), воспевая: Един свят, един Господь Иисус Христос во славу Бога Отца! Аминь. Христос победил! Христос одолел! Христос воцарился! Христос прославился! Велик Ты, Господи, и чудны дела Твои! Боже наш, слава Тебе!

Как же восхвалим тебя, о пречестный и славный среди земных владык, премужественный Василий! Как подивимся величию, крепости и силе (твоей), какую благодарность воздадим тебе за то, что чрез тебя познали Господа и ложь идольскую избыли, что твоим повелением по всей земле твоей славится Христос! Как назовем тебя, христолюбче? Друже правды, вместилище разума, гнездо милости! Как уверовал? Как возгорелся любовию Христовой? Как вселился в тебя разум выше разума земных мудрецов – чтобы Невидимого возлюбить и к небесному устремиться?!

Как взыскал Христа, как предался Ему? Поведай нам, рабам твоим, поведай, учитель наш, откуда повеяло на тебя благоухание Святаго Духа? Где испил от сладкой чаши памяти о Будущей Жизни? Где вкусил и увидел, как Благ Господь? Не видел ты Христа, не ходил ты за Ним – как же стал учеником Его? Другие и видев Его не уверовали. Ты же не видев уверовал. Поистине, сбылось на тебе благословение Господа Иисуса, реченное Фоме: блаженны невидевшие и уверовавшие.

Поэтому дерзновенно и без сомнения взываем к тебе, о блаженный! Сам Спаситель нарек тебя блаженным, ибо ты уверовал в Него и не соблазнился о Нем, по слову Его неложному: и блажен, кто не соблазнится о Мне. Ведь знающие Закон и пророков распяли Его. Ты же, ни Закона, ни пророков не почитавший, Распятому поклонился.

Как твое сердце отверзлось, как вошел в тебя страх Божий, как проникся ты любовью к Нему? Не видел апостола, который пришел (бы) в землю твою и нищетою своею, и наготою, гладом и жаждою сердце твое к смирению приклонил (бы). Не видел, (как) беса изгоняют именем Иисуса Христа, как болящие выздоравливают, немые говорят, огонь в холод претворяется, мертвые встают – всего этого не видев, как же уверовал? Чудо дивное! Другие цари и властелины, видев, как все это совершается святыми мужами, не веровали, но, более того, на муки и страдания предавали их. Ты же, о блаженный, без всего этого притек ко Христу, только через благое размышление и остроумие уразумев, что Един есть Бог. Творец невидимого и видимого, небесного и земного, и что (Он) послал в мир, спасения (нашего) ради, возлюбленного Сына Своего. И об этом помыслив, вошел в святую купель. То, что другим уродством кажется, для тебя стало силою Божией. К тому же, кто расскажет о многих твоих ночных милостях и дневных щедротах, которые убогим творил (ты), сирым, болящим, должникам, вдовам и всем просящим милости. Ибо слышал ты слово, сказанное Даниилом Навуходоносору: «Да будет угоден тебе совет мой, царь Навуходоносор: грехи твои милостями очисти и неправды твои – щедротами нищим». То, что слышал ты, о пречестный, не для слуха оставил, но делом исполнил сказанное: просящим подавал, нагих одевал, жаждущих и алчущих насыщал, болящим всякое утешение посылал, должников выкупал, рабам свободу давал. Ведь твои щедроты и милости и ныне среди людей поминаются, паче же пред Богом и ангелами Его. Из-за нее, доброприлюбной Богом милости, многое дерзновение имеешь пред Ним как присный раб Христов. Помогает мне сказавший слова: милость превозносится над судом и милостыня человека – как печать у Него. Вернее же Самого Господа глагол: Блаженны милостивые, ибо они помилованы. Иное ясное и верное свидетельство о тебе приведем из Священного Писания, реченное апостолом Иаковом, что обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов. Если одного человека обратившему такое возмездие от Бога Благого, то какое же спасение обрел (ты), о Василий?! Какое бремя греховное рассыпал, не одного человека обратив от заблуждения идольской лжи, не десятерых, не город, но всю землю эту?! Сам Спаситель Христос показывает нам и удостоверяет, какой славы и чести сподобил Он тебя на небесах, говоря: Кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным. И если Христос ходатайствует пред Богом Отцом о том, кто исповедает Его только перед людьми, то сколь же похвален от Него будешь ты, не только исповедав, что Христос есть Сын Божий, но исповедав и веру в Него утвердив не в одном соборе, но по всей земле этой, и церкви Христовы поставив, и служителей Ему приведя? Подобный Великому Константину, равный ему умом, равно христолюбивый, равно чтущий служителей Его! Он со святыми отцами Никейского Собора положил Закон людям (всем), ты же с новыми нашими отцами, епископами, собираясь часто, с большим смирением совещался, как среди народа этого, новопознавшего Господа, Закон уставить. Он царство эллинов и римлян Богу покорил, ты же – Русь. Теперь не только у них, но и у нас Христос Царем зовется. Он с матерью своей Еленой Крест от Иерусалима принес (и), по всему миру своему разослав, веру утвердил. Ты же с бабкой своей Ольгой принес Крест из Нового Иерусалима, Константинова града и, по всей земле своей поставив, утвердил веру. Ибо ты подобен ему. По благоверию твоему, которое имел в жизни своей, сотворил тебя Господь (и) на Небесах той же, единой (с Ним) славы и чести сопричастником. Добрая наставница в благоверии твоем, о блаженный, – Святая Церковь Пресвятой Богородицы Марии, которую (ты) создал на правоверней основе и где ныне лежит мужественное тело твое, ожидая трубы архангельской.

Добрый и верный свидетель – сын твой Георгий, которого Господь создал преемником твоему владычеству: не нарушающим твоих уставов, но утверждающим; не умаляющим хранилищ твоего благоверия, но умножающим; не на словах, но (на деле) доводящим до конца, что тобою неокончено, как Соломон (дела) Давида. Он создал Дом Божий, великий, святой Премудрости (Его) на святость и освящение града твоего и украсил его всякой красотой: златом и серебром, и каменьями дорогими, и сосудами священными – такую церковь дивную и славную среди всех соседних народов, что другой (такой) же не отыщется во всей полунощи земной, от востока до запада. И славный град твой Киев величием, как венцом, окружил, вручил людей твоих и град скорой на помощь христианам Всеславной Святой Богородице. Ей же и церковь на Великих вратах создал во имя первого Господнего праздника, святого Благовещения. И если посылает архангел приветствие Деве, (то) и граду сему будет. Как Ей: Радуйся, обрадованная. Господь с Тобою! – так и ему: Радуйся, благоверный град. Господь с тобою! Встань, о честная главо, из гроба своего! Встань, отряси сон, ибо не умер ты, но спишь до всеобщего восстания! Встань, ты не умер, ведь не должно умереть веровавшему во Христа, Жизнь всему миру! Отряси сон, возведи очи и увидишь, какой чести сподобил тебя Господь там, и на земле не оставил беспамятным в сыне твоем. Встань, взгляни на чадо свое, Георгия, взгляни на род свой, взгляни на милого своего, взгляни (на того), кого Господь произвел от чресл твоих, взгляни на украшающего престол земли твоей – и возрадуйся и возвеселись! К тому же взгляни на благоверную сноху твою Ирину, взгляни на внуков твоих и правнуков: как живут, как хранимы они Господом, как благоверие держат по завету твоему, как в святые церкви часто ходят, как славят Христа, как поклоняются Имени Его. Взгляни же и на град, величием сияющий! Взгляни на церкви процветающие, взгляни на христианство возрастающее, взгляни на град, иконами святых освящаемый и блистающий, и фимиамом благоухающий, и хвалами, и божественными (именами), и песнопениями святыми оглашаемый.

И все это увидев, возрадуйся, и возвеселись, и восхвали Бога Благого, всего устроителя. Ты видел уже, если не телом, то духом: Господь показывает тебе все сие. Тому радуйся и веселись, что семена веры твоей не иссушены зноем неверия, но с дождем Божия поспешения принесли обильные плоды.

Радуйся, апостол во владыках, не мертвых телами воскресивший, но нас, душою мертвых, умерших от недуга идолослужения, воскресивший. Ибо твоею (волей) ожили и жизнь Христову познали. Скорчены были бесовской ложью, но твоею (волей) выпрямились и на путь жизни вступили. Слепы были от бесовской лжи, но твоею (волей) простерлись сердечными очами; ослеплены (были) неведением, но твоею (волей) прозрели для света Трисолнечного Божества. Немы были, но твоею (волей) заговорили. И ныне уже, малые и великие, славим Единосущную Троицу. Радуйся, учитель наш и наставник благоверия! Ты правдою был облечен, силою препоясан, истиною обут, умом венчан и милостью, как гривной и утварью златой, красуешься.

О честная главо, ты был нагим одеяние, ты был алчущим кормитель, ты был жаждущим утробы охлаждение, ты был вдовам помощник, ты был странникам покоище, ты был бездомным кров, ты был обижаемым заступник, убогим обогащение. За эти и иные благие дела приемля на небесах воздаяние, – (те) блага, что приготовил Бог [вам] любящим Его, – и видением сладостного лица Его насыщаясь, помолись за землю свою и людей, над которыми благоверно владычествовал, да сохранит их (Господь) в мире и благоверии, преданном тобою, и да славится в нем правоверие, и да проклинается всякое еретичество; и да сохранит их Господь Бог от всякой рати и пленения, от глада, и всякой скорби и печали. Особенно же помолись о сыне твоем, благоверном князе нашем Георгии, чтобы ему в мире и здравии пучину жизни переплыть и в пристанище небесного укрытия пристать невредимо; чтобы корабль душевный и веру сохранив и, с богатством добрых дел, без соблазна. Богом данный ему народ управив, стать с тобою непостыдно перед Престолом Вседержителя Бога и за труд пастьбы народа своего принять от Него венец славы нетленной, со всеми праведными, трудившимися ради Него.

«Слово о законе и благодати»

В конце 1037 или в начале 1038 года Иларион преподнес князю свое сочинение «Слово о законе и благодати. Непосредственным поводом к его написанию послужило завершение строительства «города Ярослава». Киев праздновал свое «обновление» во образе Божьего Града, и при дворе Ярослава это событие осмыслили самым ответственным образом, выработав оригинальное историософское воззрение на судьбы Русской земли.

«Слово о законе и благодати» насыщено библейским материалом и цитатами из Священного Писания. Но это совсем не богословский трактат. Илариона занимает прежде всего и по преимуществу философско-историческая проблематика, хотя и в религиозном ее преломлении. Есть ли в историческом развитии человечества какая-то закономерность? Является ли вселенская история по сути историей только одного, «избранного» народа, через который вершится Божий замысел о мире, или же благодать Господня изливается на разные народы и страны? Кто такие русские люди: свободные и полноправные творцы христианской истории, или вся их историческая роль сводится лишь к тому, чтобы пассивно воспринимать миссионерскую проповедь со стороны более «старых» христианских народов? В каком отношении стоит христианское настоящее Русской земли к ее языческому прошлому? В самой постановке этих вопросов сказывается ум, воспитанный в кирилло-мефодиевской традиции. Но никогда раньше в славянской, а, может быть, и во всей христианской письменности идея равенства народов не звучала с такой ясностью и такой силой.

О своем credo Иларион заявил в первых же строках «Слова»: «Благословен Господь Бог Израилев, Бог христианский, что посетил народ Свой и сотворил избавление ему, что не попустил до конца твари Своей идольским мраком одержимой быть и в бесовском служении погибнуть». Для того чтобы мысль Илариона раскрылась во всей своей полноте, необходимо иметь в виду ее первоисточник. Это — первая глава Евангелия от Луки, где между прочим говорится: «Благословен Господь Бог Израилев, что посетил народ свой, и сотворил избавление ему» (Лк., 1:68).

Интереснее всего тут именно несовпадения. Иларион кардинально переиначивает евангельский текст, тщательно устраняя всякий намек на узкоплеменные черты ветхозаветного божества*. «Бог Израилев» для него тождествен христианскому Богу, то есть новозаветной Троице и Ее богочеловеческой ипостаси — Иисусу Христу, который «приде» не к избранным, а ко всем «живущим на земле человекам». Конечно, рассуждает дальше Иларион, Бог сперва указал путь закона одному «племени Авраамову», но затем «Сыном Своим вся языкы (народы) спас». Да и сам закон собственно был дан через иудеев всем людям для того, чтобы «человеческое естество» обыкло «в единого Бога веровати, от многобожества идольского уклоняяся», чтобы все человечество, «яко сосуд скверный», омытый чистой водою закона, могло воспринять «млеко благодати и крещения». Ибо «закон есть предтеча и слуга благодати и истине, истина же и благодать — слуги будущему веку, жизни нетленной… Прежде закон, потом благодать, прежде тень, потом истина».

* Аналогичные редакторские правки библейских фрагментов встречаются в «Слове» и дальше. Например, обращение Господа к евреям из книги пророка Исайи: «Послушайте Меня, народ мой, племя мое» (Ис., 51:4) — Иларион переделывает на: «Послушайте Мене, людие мои, глаголеть Господь» и т. д. Это свидетельствует о последовательной позиции автора «Слова».

Пришествие истины и благодати в мир, уверен Иларион, открыло новую эру в истории человечества. Закон, пишет он, отошел, как свет луны, померкший в лучах воссиявшего солнца. И кончилась ночная стужа от солнечной теплоты, согревшей землю. «И уже не теснится в законе человечество, но в благодати свободно ходит»*. Закон был несовершенен, в частности, потому, что «оправдание иудейско скупо было, зависти ради», не распространялось на другие народы, «но только в Иудее одной было»; христианская же вера «благо и щедро простирается во все края земные».

* Попутно заметим, что пресловутый прыжок человечества «из царства необходимости в царство свободы», который основатели марксизма чаяли от коммунистического будущего, был для Илариона свершившимся фактом.

Эту мысль о всемирно-исторической роли христианства Иларион подкрепляет множеством цитат из ветхозаветных книг и Евангелия, всячески подчеркивая, что победа христианства над иудейством, благодати над законом не простая историческая случайность, но закономерность, вложенная Промыслом в течение вселенской истории. Сам Господь через пророков и Сына Своего осудил слепоту и гордыню иудейского народа, который, не приняв Спасителя, лишил себя исторического будущего. Такова расплата за национально-религиозное обособление. А потому подобает «благодати и истине над новыми народами воссиять», ибо «не вливают, по словам Господним, вина нового — учения благодатного — в мехи ветхие, обветшавшие в иудействе: прорвутся мехи, и вино прольется… Но новое учение — в новые мехи, новые народы».

Итак, по Илариону, историческое содержание эпохи благодати заключается в приобщении все новых и новых «языков» к христианскому вероучению. Христова благодать наполняет всю землю, покрывая ее, «яко вода морская». Каждый народ призван стать в конце концов «народом Божиим»: «во всех языцех спасение Твое». Исключение составляют одни иудеи, в которых обладание законом, — этой тенью благодати и истины в эпоху языческой «лести», — породило губительное чувство национальной исключительности и замкнутости. Притязание на превосходство отсекло их от истины и сделало даже хуже язычников, закона не знавших, но зато и более открытых для восприятия Христовой веры (предрасположенность языческих народов к грядущему обновлению во Христе для Илариона символизируют волхвы, принесшие дары младенцу Иисусу). Таким образом, народы земли проходят в своем развитии через два состояния: «идольского мрака» и богопознания. Первое состояние — это рабство, блуждание во тьме, «непроявленность» исторического бытия, второе — свобода, полнота исторических сил, разумное и уверенное созидание будущего. Переход из одного состояния в другое знаменует вступление народа в пору исторической зрелости. С этого момента национальная история вливается в мировой исторический поток.

Распространение благодати, как оно рисуется в «Слове», — пространственно-временной процесс. Одни народы вовлекаются в него раньше, другие позже. Взор Илариона обращается к Русской земле, которая вслед за другими странами, в положенное ей время, познала истинного Бога: «Вера благодатьная по всей земли простерлась и до нашего языка (народа) русского дошла… И вот уже и мы со всеми христианами славим Святую Троицу…» Величие и значимость происшедшей на Руси перемены Иларион дает почувствовать рядом сильных противопоставлений прошлого и настоящего: «Уже не идолослужителями зовемся, но христианами… И уже не капище сатанинское сооружаем, но Христовы церкви зиждем. Уже не закалаем бесам друг друга, но Христос за нас закалаем бывает и дробим в жертву Богу и Отцу. И уже не жертвенную кровь вкушающе погибаем, но Христову пречистую кровь, вкушая, спасаемся…».

Знаменательно, однако, что в тоне Илариона преобладает восхищение дарами благодати. Заблуждения и ужасы эпохи «идолослужения» лишь оттеняют радость преображения. Так бабочка смотрит на покинутый ею кокон. Произошла метаморфоза — чудесная и вместе с тем неизбежная. Иларион снова подчеркивает, что принятие Русской землей христианства было предусмотрено в божественном плане мировой истории: «Сбылось у нас реченое [пророками] о языцех». Из этого следует, что и дохристианская история Руси имеет непреходящее значение. Языческое прошлое — это не то, что должно быть осуждено, отвергнуто и забыто, а то, что подлежит спасительному исцелению. Крещение не разрывает, а скрепляет связь времен. Освещая лучами благодати настоящее и будущее, оно бросает провиденциальный свет и на пройденный путь, который теперь получает свое историческое оправдание.

Нерасторжимое единство двух эпох русской истории — языческой и христианской — в «Слове» олицетворяет князь Владимир. Воздавая хвалу крестителю Русской земли, Иларион славит вместе с ним свою страну, сумевшую за недолгий исторический срок встать вровень с великими державами мира: «Хвалит же хвалебным гласом римская страна Петра и Павла, от них уверовавшая в Иисуса Христа, Сына Божия, Асия и Эфес, и Патмос — Иоанна Богослова. Индия — Фому, Египет — Марка. Все страны, и города, и народы чтут и славят каждый своего учителя, научившего их православной вере. Похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами, великое и дивное сотворившего, нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, которые во времена своего владычества мужеством и храбростью прослыли в странах многих и ныне победами и силою поминаются и прославляются. Ибо не в худой и неведомой земле владычество ваше, но в Русской, о которой знают и слышат во всех четырех концах земли».

Перо Илариона прочерчивает историю Руси одной сплошной линией, языческая старина лучшими своими сторонами крепко врастает в приближающийся век благодати*. Время Владимира — не перелом эпох, а их средостение. «Великий каган» представлен наследником своих предков-язычников, за которыми, оказывается, числятся не только мерзости идолослужения, но и немалые исторические заслуги. Не превозносясь, подобно иудеям, над остальными народами («четыре конца земли» не умалены перед Русской землей, наоборот они достойные свидетели ее торжества), предшественники Владимира своими ратными трудами доставили славу отечеству, отстояли честь родной земли. В могуществе Руси, в благородстве русского княжеского рода, в величии деяний предков Иларион видит как бы залог благодатного преображения Русской земли в будущем, ее историческую способность стать «новыми мехами» для «нового вина».

* Здесь Иларион словно предвосхищает исторический метод С.М. Соловьева: «Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм, не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии…» [Соловьев. Сочинения, I, с. 51].

Христианский выбор Владимира в свою очередь открыл Русской земле дорогу к новым историческим достижениям. Благоверный посев «не иссушен зноем неверия, но с дождем Божия поспешения принес обильные плоды». По тому, с какой нескрываемой гордостью Иларион говорит о своем времени, видно, что русские люди переживали тогда редкий и счастливый исторический момент, когда современность кажется венцом всего предыдущего развития. Наследство Владимира находится в надежных руках: «Добрый и верный свидетель — сын твой Георгий, которого Господь создал преемником твоему владычеству». Ярослав не просто преемник и хранитель благоверия («не нарушает твои уставы, но утверждает»), он — исторический завершитель дела Владимира, «не на словах, но (на деле) доводящий до конца, что тобою неокончено, как Соломон (дела) Давида».

Упоминанием библейских царей Иларион вводит в «Слово» центральную тему своего времени — тему Храма и Града, которая звучит апофеозом всего произведения. Обращаясь к Владимиру, Иларион славит его сына Ярослава-Георгия, который «создал Дом Божий, великий, святой Премудрости (Его) на святость и освящение града твоего и украсил его всякой красотой: златом и серебром, и каменьями дорогими, и сосудами священными — такую церковь дивную и славную среди всех соседних народов, что другой (такой) же не отыщется во всей полунощи земной, от востока до запада. И славный град твой Киев величием, как венцом, окружил, вручил людей твоих и град скорой на помощь христианам Всеславной Святой Богородице. Ей же и церковь на Великих вратах создал во имя первого Господнего праздника, святого Благовещения. И если посылает архангел приветствие Деве, (то) и граду сему будет. Как Ей: Радуйся, обрадованная. Господь с Тобою! — так и ему: Радуйся, благоверный град. Господь с тобою!»

Страницы «Слова», посвященные истории и современности русского христианства, мощно утверждают идею независимости Русской Церкви, ее право на самостоятельное бытие. Иларион умалчивает о какой бы то ни было миссионерском участии Византии в крещении Руси. Владимир только слышал «о благоверной земле Греческой, христолюбивой и крепкой верою», но обращение князя в христианство произошло по его собственному почину и по внушению свыше. О единстве восточнохристианского мира под властью Константинопольской патриархии Иларион словно бы и не знает; Русская Церковь предстоит у него перед Богом без всяких посредников и совершенно не нуждается в них.

«Слово о законе и благодати», по собственному замечанию его автора, было адресовано не к «неведущим», но к «преизлиха насытившимся сладости книжной». Другими словами, Иларион удовлетворял интеллектуальные запросы немногих лиц — даже не всего княжего двора, а только самого Ярослава и состоявшего при нем избранного кружка образованных книжников. Тем не менее Иларионово «Слово» нельзя ограничить рамками «элитарной литературы», ни вообще «литературы». В известном смысле оно было явлением государственного порядка. Историософские воззрения Илариона по справедливости можно считать первой в истории отечественной мысли «русской идеей», содержавшей в себе доктрину национальной независимости и исторического оптимизма. Обращаясь к прошлому, «Слово» имело в виду живую современность, провозглашало неотъемлемое право Руси и Русской Церкви на самостоятельное историческое бытие. И в этом голос Илариона был настолько созвучен общей тональности Ярославова княжения, что сегодня «Слово» кажется чуть ли не программой деятельности «самовластца», который, продолжая дело своего великого отца, положил жизнь на укрепление государственного, церковного и духовного суверенитета Русской земли.

О ЗАКОНѢ, МОИСѢОМЪ ДАНѢѢМЪ, И О БЛАГОДѢТИ И ИСТИНѢ, ИСУСОМЪ ХРИСТОМЪ БЫВШИИ[1] И КАКО ЗАКОНЪ ОТИДЕ, БЛАГОДѢТЬ ЖЕ И ИСТИНА ВСЮ ЗЕМЛЮ ИСПОЛНИ, И ВѢРА ВЪ ВСЯ ЯЗЫКЫ ПРОСТРЕСЯ И ДО НАШЕГО ЯЗЫКА РУСКАГО, И ПОХВАЛА КАГАНУ[2] НАШЕМУ ВЛОДИМЕРУ, ОТ НЕГОЖЕ КРЕЩЕНИ БЫХОМЪ, И МОЛИТВА КЪ БОГУ ОТ ВСЕА ЗЕМЛЯ НАШЕА

О ЗАКОНЕ, ДАННОМ МОИСЕЕМ, И О БЛАГОДАТИ И ИСТИНЕ, ЯВЛЕННОЙ ИИСУСОМ ХРИСТОМ, И КАК ЗАКОН МИНОВАЛ, А БЛАГОДАТЬ И ИСТИНА НАПОЛНИЛА ВСЮ ЗЕМЛЮ, И ВЕРА РАСПРОСТРАНИЛАСЬ ВО ВСЕХ НАРОДАХ ВПЛОТЬ ДО НАШЕГО НАРОДА РУССКОГО; И ПОХВАЛА ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ НАШЕМУ ВЛАДИМИРУ, КОИМ МЫ БЫЛИ КРЕЩЕНЫ; И МОЛИТВА К БОГУ ОТ ВСЕЙ ЗЕМЛИ НАШЕЙ

Господи, благослови, отче.[3]

Господи, благослови, отче.

«Благословленъ Господь Богъ Израилевъ», Богъ христианескъ, «яко посѣти и сътвори избавление людемь своимъ»,[4] яко не презрѣ до конца твари своеа идольскыимъ мракомъ одержимѣ быти и бѣсовьскыимъ служеваниемь гыбнути. Нъ оправдѣ прежде племя Авраамле[5] скрижальми[6] и закономъ, послѣжде же сыномъ своимъ вся языкы спасе Евангелиемь и крещениемь, въводя á въ обновление пакыбытиа, въ жизнь вѣчьную.

«Благословен Господь Бог Израилев», Бог христианский, «что посетил народ свой и сотворил избавление ему»! Ибо вовсе не попустил творению своему пребывать во власти идольской тьмы и погибать в служении бесовском. Но прежде скрижалями и законом оправдал род Авраамов, затем же сыном своим спас все народы, Евангелием и крещением путеводя их в обновление возрождения, в жизнь вечную.

Да хвалимъ его убо и прославляемь хвалимааго от ангелъ беспрѣстани, и поклонимся ему, емуже покланяются херувими и серафими, яко, призря, призрѣ на люди своа[7] и не солъ, ни вѣстникъ, нъ Самъ спасе ны,[8] не привидѣниемь пришедъ на землю, но истинно, пострадавъ за ны плотию и до гроба и съ собою въскрѣсив ны.

Восхвалим же и прославим его, непрестанно восхваляемого ангелами, и поклонимся тому, кому поклоняются херувимы и серафимы! Ибо, призирая, призрел на народ свой. И не посредник, не ангел, но Сам спас нас, не призрачно придя на землю, но истинно, плотию пострадав за нас — и до смерти! — и с собою воскресив нас.

Къ живущиимъ бо на земли человѣкомъ въ плоть одѣвься приде, къ сущиимъ же въ адѣ распятиемь и въ гробѣ полежаниемь съниде,[9] да обои, и живии и мертвии познають посѣщение свое[10] и Божие прихождение и рзумѣють, яко тъ есть живыимъ и мертвыимъ крѣпокъ и силенъ Богъ.[11]

Ибо, в плоть облекшись, к живущим на земле пришел, распятие же претерпев и погребение, к пребывающим в аду сошел, да и те, и другие, — и живые, и мертвые, — узнают <день> посещения своего и пришествия Божия и уразумеют, что он — всемогущий и всесильный Бог живых и мертвых.

Кто бо великъ, яко Богъ нашь. Тъ единъ творяи чюдеса,[12] положи законъ на проуготование истинѣ и благодѣти, да въ немь обыкнеть человѣчьско естьство, от многобожества идольскааго укланяяся, въ единого Бога вѣровати, да яко съсудъ скверненъ человѣчьство, помовенъ водою, закономъ и обрѣзаниемь, прииметь млѣко благодѣти и крещениа.

И кто столь велик, как Бог наш? Он, «един творящий чудеса», уставил закон в предуготовление истины и благодати, чтобы <пестуемое> в нем человеческое естество, уклоняясь от языческого многобожия, обыкло веровать в единого Бога, чтобы, подобно оскверненному сосуду, человечество, будучи, как водою, омыто законом и обрезанием, смогло воспринять млеко благодати и крещения.

Законъ бо прѣдътечя бѣ и слуга благодѣти и истинѣ, истина же и благодѣть слуга будущему вѣку, жизни нетлѣннѣи. Яко законъ привождааше възаконеныа къ благодѣтьному крещению, крещение же сыны своа прѣпущаеть на вѣчную жизнь. Моисѣ бо и пророци о Христовѣ пришествии повѣдааху, Христос же и апостоли его о въскресении и о будущиимъ вѣцѣ.

Ведь закон предтечей был и служителем благодати и истины, истина же и благодать — служитель будущего века, жизни нетленной. Ибо закон приводил подзаконных к благодатному крещению, а крещение провождает сынов своих в жизнь вечную. Моисей ведь и пророки проповедали о пришествии Христовом, Христос же и апостолы — о воскресении и жизни будущего века.

Еже поминати въ писании семь и пророчьскаа проповѣданиа о Христѣ, и апостольскаа учениа о будущиимъ вѣцѣ, то излиха есть и на тъщеславие съкланяяся. Еже бо въ инѣх книгах писано и вами вѣдомо ти сде положити, то дръзости образъ есть и славохотию. Ни къ невѣдущиимъ бо пишемь, нъ прѣизлиха насыштьшемся сладости книжныа, не къ врагомъ Божиемь иновѣрныимъ, нъ самѣмь сыномъ его, не къ странныимъ, нъ къ наслѣдникомъ небеснаго царьства. Но о законѣ, Моисѣемь данѣѣмь и о благодѣти и истинѣ, Христосомъ бывшии, повѣсть си есть, и что успѣ законъ, что ли благодѣть.

Поминать же в писании сем и пророческую проповедь о Христе, и апостольское учение о жизни будущего века излишне было бы и похоже на тщеславие. Ведь излагать здесь то, что в иных книгах писано и вам ведомо, есть признак дерзости и славолюбия. Ибо не несведущим мы пишем, но с преизбытком насытившимся книжной сладости, не враждующим с Богом иноверным, но истинным сынам его, не чуждым, но наследникам царства небесного. И повествование наше — о законе, данном Моисеем, и о благодати и истине, явленной Христом, и о том, чего достиг закон, и чего — благодать.

Прѣжде законъ, ти по томь благодѣть, прѣжде стѣнь, ти по томь истина. Образъ же закону и благодѣти Агаръ и Сарра, работнаа Агаръ и свободнаа Сарра, работнаа прѣжде, ти потомь свободнаа[13], да разумѣеть, иже чтеть![14]

Прежде <дан был> закон, затем же — благодать, прежде — тень, затем же — истина. Прообраз же закона и благодати — Агарь и Сарра, рабыня Агарь и свободная Сарра: прежде — рабыня, а потом — свободная, — да разумеет читающий!

Яко Авраамъ убо от уности своеи Сарру имѣ жену си, свободную, а не рабу, и Богъ убо прѣжде вѣкъ изволи и умысли сына своего въ миръ послати и тѣмь благодѣти явитися.[15]

И как Авраам от юности своей имел женою себе Сарру, свободную, а не рабу, так и Бог предвечно изволил и благорассудил послать Сына Своего в мир и им явить благодать.

Сарра же не раждааше, понеже бѣ неплоды.[16] Не бѣ неплоды, нъ заключена бѣ Божиимъ промысломъ на старость родити.[17] Безвѣстьная же и таинаа прѣмудрости Божии утаена бяаху ангелъ и человѣкъ, не яко неявима, нъ утаена и на конець вѣка хотяща явитися.

Однако Сарра не рождала, будучи неплодной. <Вернее>, не была она неплодной, но промыслом Божественным определена была познать чадорождение в старости <своей >. Неведомое и тайное премудрости Божией сокрыто было от ангелов и от людей не как бы неявляемое нечто, но утаенное и должное открыться в кончину века.

Сарра же глагола къ Аврааму: «Се заключи мя Господь Богъ не раждати, вълѣзи убо къ рабѣ моеи Агари и родиши от неѣ».[18] Благодѣть же глагола къ Богу: «Аще нѣсть врѣмене сънити ми на землю и спасти миръ, съниди на гору Синаи и законъ положи».

И сказала Сарра Аврааму: «Вот, предназначил мне Господь Бог не рождать; войди же к служанке моей Агари и будешь иметь детей от нее». — А благодать сказала Богу: «Если не время сойти мне на землю и спасти мир, сойди на гору Синай и утверди закон».

Послуша Авраамъ рѣчи Саррины и вълѣзе къ рабѣ еѣ Агарѣ.[19] Послуша же и Богъ яже от благодѣти словесъ и съниде на Синаи.[20]

И внял Авраам речам Сарриным, и вошел к служанке ее Агари. — Внял же и Бог словесам благодати и сошел на Синай.

Роди же Агаръ раба от Авраама, раба робичишть, и нарече Авраамъ имя ему Измаилъ.[21] Изнесе же и Моисѣи от Синаискыа горы законъ,[22] а не благодѣть, стѣнь, а не истину.

И родила Агарь-рабыня от Авраама: рабыня — сына рабыни; и нарек Авраам имя ему Измаил. — Принес же и Моисей с Синайской горы закон, а не благодать, тень, а не истину.

По сихъ же уже стару сущу Аврааму и Саррѣ, явися Богъ Аврааму, сѣдящу ему прѣд дверьми кушкѣ его въ полудне у дуба Мамьвриискааго. Авраамъ же текъ въ срѣтение ему поклонися ему до землѣ и приятъ и́ в кушту свою[23]. Вѣку же сему къ коньцу приближающуся посѣтить Господь человѣчьскааго рода и съниде съ небесе, въ утробу Дѣвици въходя. Приятъ же и́ Дѣвица съ покланяниемь въ кущу плътяную, не болѣвьши, глаголющи ти къ ангелу: «Се раба Господня, буди мнѣ по глаголу твоему».[24]

Затем же, как Авраам и Сарра состарились уже, Бог явился Аврааму, сидевшему при входе скинии его, в полдень, у дубравы Мамрийской. И Авраам, выйдя навстречу ему, поклонился ему до земли и принял его в скинию свою. — Когда же век сей близился к концу, то посетил Господь человеческий род. И сошел он с небес, войдя в лоно Девы. И приняла его Дева с поклонением в телесную скинию <свою>, неболезненно, молвив ангелу, <вещавшему ей>: «Се, раба Господня; да будет мне по слову твоему»!

Тогда убо отключи Богъ ложесна Саррина, и, заченьши, роди Исаака, свободьнаа свободьнааго[25]. И присѣтивьшу Богу человѣчьска естьства, явишася уже безвѣстнаа и утаенаа и родися благодѣть, истина, а не законъ, сынъ, а не рабъ.

Тогда же отверз Бог ложесна Саррины, и, зачав, родила она Исаака: свободная — свободного. — И, когда посетил Бог человеческое естество, открылось уже <дотоле> неведомое и утаенное, и родилась благодать — истина, а не закон, сын, а не раб.

И ако отдоися отрочя Исаакъ и укрѣпѣ, сътвори Авраамъ гоститву велику, егда отдоися Исаакъ сынъ его.[26] Егда бѣ Христос на земли, и еще не у ся благодѣть укрѣпила бяаше, нъ дояшеся, и еще за 30 лѣтъ[27], въ ня же Христосъ таяашеся. Егда же уже отдоися и укрѣпѣ и явися благодѣть Божиа всѣмъ человѣкомъ[28] въ Иорданьстѣи рѣцѣ,[29] сътвори Богъ гоститву и пиръ великъ тельцемь упитѣныим от вѣка,[30] възлюбленыимъ Сыномъ своимъ Исусом Христомь, съзвавъ на едино веселие небесныа и земныа,[31] съвокупивъ въ едино ангелы и человѣкы.

И, как вскормлен млеком был младенец Исаак и окреп, устроил Авраам великий пир, как вскормлен млеком был Исаак, сын его. — Когда Христос явился на земле, тогда не была еще благодать окрепшей, но младенчествовала прежде более чем тридцать лет, кои и Христос провел в безвестности. Когда же вскормлена уже была и окрепла благодать и явилась на реке Иорданской всем людям, устроил Бог трапезу и великий пир с тельцом, воскормленным от века, Сыном своим возлюбленным Иисусом Христом, созвав на всеобщее веселие небесное все и земное, совокупив воедино ангелов и людей.

По сихъ же видѣвши Сарра Измаила, сына Агариина, играюща съ сыномъ своимъ Исакомъ, и ако приобидѣнъ бысть Исаакъ Измаиломъ, рече къ Аврааму: «Отжени рабу и съ сыномъ еѣ, не имать бо наслѣдовати сынъ рабынинъ сына свободныа».[32] По възнесении же Господа Исуса, ученикомъ же и инѣмь вѣровавшиимъ уже въ Христа сущемь въ Иерусалимѣ, и обоимъ съмѣсь сущемь, иудеомъ же и христианомъ, и крещение благодатьное обидимо бяаше от обрѣзаниа законьнааго, и не приимаше въ Иеросалимѣ христианьскаа церкви епискупа необрѣзана, понеже, старѣише творящеся, сущеи отъ обрѣзаниа насиловааху на хрестианыа, рабичишти на сыны свободныа, и бывааху междю ими многы распрѣ и которы.[33] Видивши же свободьнаа благодѣть чада своа христианыи обидимы от иудѣи, сыновъ работнааго закона, възъпи къ Богу: «Отжени иудѣиство и съ закономъ расточи по странамъ, кое бо причастие стѣню съ истиною, иудѣиству съ христианьством».

Затем же, видев, как Измаил, сын Агари, играет с сыном ее Исааком и терпит Исаак от Измаила обиды, сказала Сарра Аврааму: «Изгони рабу <сию> с сыном ее, ибо не наследует сын рабынин с сыном свободной». — По вознесении же Господа Иисуса, когда ученики и иные, уверовавшие уже во Христа, были в Иерусалиме и иудеи и христиане пребывали совместно, тогда терпело благодатное крещение обиды от законного обрезания и христианские церкви в Иерусалиме не принимали епископа из необрезанных, ибо, похищая первородство, обрезанные притесняли христиан: сыны рабыни — сынов свободной, — и бывали между ними многие распри и споры. И, увидев, как чада ее, христиане, терпят обиды от иудеев, сынов работного закона, вознесла свободная благодать вопль свой к Богу: «Изгони иудеев с законом их и рассей между язычниками, ибо что общего между тенью и истиной, иудейством и христианством?»

И отгнана бысть Агаръ раба съ сыномъ еѣ Измаиломъ, и Исаакъ, сынъ свободныа, наслѣдникъ бысгь Аврааму, отцу своему.[34] И отгнани быша иудѣи и расточени по странам, и чяда благодѣтьнаа христиании наслѣдници быша Богу и Отцу.[35] Отиде бо свѣтъ луны, солнцю въсиавъшу, тако и законъ, благодѣти явльшися, и студеньство нощьное погыбе, солнечьнѣи теплотѣ землю съгрѣвши. И уже не гърздится въ законѣ человѣчьство, нъ въ благодѣти пространо ходить.

И изгнана была Агарь-рабыня с сыном ее Измаилом, а Исаак, сын свободной, стал наследником Аврааму, отцу своему. — Изгнаны были и иудеи и рассеяны среди язычников, а чада благодати, христиане, стали наследниками Богу и Отцу. Ведь исчезает свет луны, лишь только воссияет солнце; и холод ночной проходит, как солнечное тепло согревает землю. Так и закон <миновал> в явление благодати. И не теснится уже человечество в <ярме> закона, но свободно шествует под <кровом> благодати.

Иудѣи бо при свѣшти законнѣи дѣлааху свое оправдание, християни же при благодѣтьнѣим солнци свое спасение зиждють. Яко иудеиство стѣнемь и закономъ оправдаашеся, а не спасаашеся, хрьстиани же истиною и благодатию не оправдаються, нъ спасаються.

Иудеи ведь соделывали оправдание свое в <мерцании> свечи закона, христиане же созидают спасение свое в <сиянии> солнца благодати. Ибо иудейство посредством тени и закона оправдывалось, но не спасалось. Христиане же поспешением истины и благодати не оправдываются, но спасаются.

Въ иудѣихъ бо оправдание, въ христианыихъ же спасение. Яко оправдание въ семь мирѣ есть, а спасение въ будуідиимъ вѣцѣ. Иудѣи бо о земленыих веселяахуся, христиани же о сущиихъ на небесѣхъ. И тоже оправдание иудѣиско скупо бѣ зависти ради, не бо ся простирааше въ ины языкы, нъ токмо въ Иудеи единои бѣ. Христианыихъ же спасение благо и щедро простираяся на вся края земленыа.[36]

В иудействе тем самым — оправдание, в христианстве же — спасение. И оправдание — в сем мире, а спасение — в будущем веке. И потому иудеи услаждались земным, христиане же — небесным. И к тому же оправдание иудейское, — по причине ревности подзаконных, — убого было и не простиралось на другие народы, но свершалось лишь в Иудее. Христианское спасение же — благодатно и изобильно, простираясь во все края земные.

Събысться благословение Манасиино на июдеихъ, Ефремово же на христьяныих. Манасиино бо старѣишиньство лѣвицею Иаковлею благословлено бысть. Ефремово же мнишьство десницею. Аще и старѣи Манасии Ефрема, нъ благословлениемь Иаковлемь мнии бысть.[37] Тако иудѣиство, аще прѣжде бѣ, нъ благодѣтию христиании больше быша.

Исполнилось благословение, <преподанное> Манассии, на иудеях, а <воспринятое> Ефремом — на христианах: ибо Манассиино старшинство благословлено было левой рукой Иаковлевой, а Ефремове младшинство — правой. Хотя и старше был Манассия Ефрема, но благословением Иаковлевым стал меньшим. — Подобно же и с иудейством: хотя и прежде появилось, но благодатью христианство стало большим, <нежели оно>.

Рекшу бо Иосифу къ Иакову: «На семь, отче, положи десницу, яко сь старѣи есть», отвѣща Иаковъ: «Вѣдѣ, чядо, вѣдѣ. И тъ будеть въ люди и възнесется, нъ братъ его мении болии его будеть, и племя его будеть въ множьство языкъ».[38]

Когда сказал Иакову Иосиф: «На этого, отче, возложи десницу, ибо он — первенец», — Иаков отвечал ему: «Знаю, сын <мой>, знаю; и от него произойдет народ, и он будет велик; но меньший его брат будет больше его, и от семени его произойдет многочисленный народ».

Яко же и бысть. Законъ бо прѣжде бѣ и възнесеся въ малѣ, и отииде. Вѣра же христианьская, послѣжде явльшися, больши первыа бысть и расплодися на множьство языкъ. И Христова благодѣть всю землю обятъ и ако вода морьскаа покры ю. И вси, ветъхая отложьше, обетъшавъшая завистию иудеискою, новая держать, по пророчьству Исаину: «Ветхая мимоидоша, и новая вамъ възвѣщаю; поите Богу пѣснь нову, и славимо есть имя его от конець земли, и съходящеи въ море, и плавающеи по нему, и острови вси».[39] И пакы: «Работающимъ ми наречется имя ново, еже благословится на земли, благословять бо Бога истиньнааго».[40]

Так и произошло. Закон ведь и прежде был и несколько возвысился, но миновал. А вера христианская, явившаяся и последней, стала большей первого и распростерлась во множестве народов. И благодать Христова, объяв всю землю, ее покрыла, подобно водам моря. И, отложив все ветхое, ввергнутое в ветхость злобой иудейской, все новое хранят, по пророчеству Исайи: «Ветхое миновало, и новое возвещаю вам; пойте Богу песнь новую, славьте имя его от концов земли, и выходящие в море, и плавающие по нему, и острова все». И еще: «Работающие мне нарекутся именем новым, кое благословится на земле, ибо благословят они Бога истинного».

Прѣжде бо бѣ въ Иеросалимѣ единомь кланятися, нынѣ же по всеи земли. Яко же рече Гедеонъ[41] къ Богу: «Аще рукою моею спасаеши Израиля, да будеть роса на рунѣ токмо, по всеи же земли суша».[42] И бысть тако. По всеи бо земли суша бѣ прѣжде, идольстѣи льсти языкы одержашти и росы благодѣтьныа не приемлющемь. Въ Иудеи бо тъкмо знаемь бѣ Богъ, и «въ Израили велие имя его»,[43] и въ Иеросалимѣ единомь славѣмь бѣ Богъ.

Прежде ведь в Иерусалиме только подобало поклоняться <Господу>, ныне же — по всей земле. И как <некогда> говорил Гедеон Богу: «Если рукою моею спасешь Израиль, пусть будет только на руне роса, а по всей земле — сушь», — так и произошло. Ибо прежде пребывала по всей земле сушь, потому что все народы лежали во зле идольском и не принимали росы благодати. И лишь в Иудее ведом был Бог, и «у Израиля велико имя его», и в Иерусалиме едином славим был Бог.

Рече же пакы Гедеонъ къ Богу: «Да будеть суша на рунѣ токмо, по всеи же земли роса».[44] И бысть тако. Иудеиство бо прѣста и законъ отиде, жертвы неприатны, кивотъ[45] и скрижали, и оцѣстило[46] отъято бысть. По всеи же земли роса, по всеи бо земли вѣра прострѣся, дождь благодѣтныи оброси, купѣль пакыпорождениа сыны своа въ нетлѣние облачить.

И еще говорил Гедеон Богу: «Пусть будет только на руне сушь, по всей же земле — роса». Так и произошло. И иудейство прекратилось, и закон миновал, жертвы неугодны, ковчег и скрижали и очистилище отняты. По всей земле — роса: ибо по всей земле простерлась вера, дождь благодати оросил <народы>, купель возрождения облекает сынов своих в нетление.

Яко же и къ самаряныни глаголааше Спасъ, яко грядеть година, и нынѣ есть, егда ни во горѣ сеи, ни въ Иеросалимѣхъ поклонятся Отцу, но будуть истиннии поклонници, иже поклонятся Отцу духомь и истиною, ибо Отец тацѣхъ ищеть кланяющихся ему,[47] рекше съ Сыномъ и съ Святыим Духомъ, — яко же и есть. По всеи земли уже славится Святаа Троица и покланяние приемлеть от всеа твари, малии, велиции славять Бога, по пророчьству; «И не научить кождо искреняго своего и человѣкъ брата своего, глаголя «познаи Господа», яко увѣдять мя от малыих до великааго».[48] Яко же и Спасъ Христос къ Отцу глаголааше: «Исповѣдаю ти ся, Отче, Господеви небеси и земли, яко утаилъ еси от прѣмудрыихъ и разумныихъ и открылъ еси младенцемь, еи, Отче, яко тако бысть благоизволение прѣд тобою».[49]

И как говорил Спаситель самарянке: близится время, и ныне пришло, когда не на горе сей и не в Иерусалиме будут поклоняться Отцу, но будут истинные поклоняющиеся, которые поклонятся Отцу в духе и истине, ибо таковых поклоняющихся ему и ищет Отец, — то есть <Отец> с Сыном и Святым Духом, — так и произошло. И по всей земле славится уже Святая Троица и поклонение приемлет от всей твари. Малые и великие славят Бога, по пророчеству: «И не научит каждый ближнего своего и брат — брата своего, говоря: «Познай Господа», ибо <все> познают меня от мала до велика». И как Спаситель Христос говорил Отцу: «Славлю тебя, Отче, Господи неба и земли, что ты утаил <сие> от мудрых и разумных и открыл <то> младенцам; ей, Отче, ибо таково было твое благоволение».

И толма помилова благыи Богъ человѣчьскыи род, яко и человѣци плотьнии крещениемь и благыими дѣлы сынове Богу и причастници Христу[50] бывають. Елико бо рече евангелистъ: «Прияша его, дасть имъ власть чядомъ Божиемъ быти, вѣру яштиимъ въ имя его, иже не отъ кръве ни отъ похоти плотьскы, ни отъ похоти мужескы, нъ отъ Бога родишася»,[51] Святыимь Духъмъ въ святѣи купѣли.

И столь помиловал преблагой Бог человеческий род, что и чада плоти чрез крещение и добрые дела становятся сынами Божиими и причастниками Христу. Ибо, как говорит евангелист, «тем, которые приняли его, дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились», действием Духа Святого в святой купели.

Вся же си Богъ нашь на небеси и на земли елико въсхотѣ, и сътвори.[52] Тѣмже къто не прославить, къто не похвалить, къто не поклониться величьству славы его и къто не подивиться бесчисльному человѣколюбию его.

И все это <явил> Бог наш, <который> на небесах и на земле все, что восхотел, сотворил. И потому кто не прославит <его>? Кто не вознесет ему хвалу? Кто не поклонится величию славы его? И кто не подивится безмерному человеколюбию его?

Прѣжде вѣкъ от Отца рожденъ, единъ състоленъ Отцу, единосущенъ, яко же солнцу свѣтъ, съниде на землю, посѣти людии своих, не отлучивъся Отца, и въплотися отъ Дѣвицѣ чисты, безмужны и бесквернены, въшедъ, яко же самъ вѣсть. Плоть приимъ, изиде, яко же и въниде.

Предвечно от Отца рожденный, <Бог и Сын Божий>, единосопрестольный Отцу, единосущный <ему>, как и свет — солнцу, сошел на землю и посетил народ свой. Не разлучившись и с Отцом, он воплотился от Девы, <Девы> чистой, безмужной и непорочной, войдя <в лоно ее> образом, ведомым ему одному. Прияв плоть, он исшел, как и вошел.

Един сыи от Троицѣ въ двѣ естьствѣ: Божество и человѣчьство, исполнь человѣкъ по въчеловѣчению, а не привидѣниемь, нъ исполнь Богъ по божеству, а не простъ человѣкъ показавыи на земли божьскаа и человѣчьскаа:

Один из <Святой> Троицы, он — в двух естествах: Божестве и человечестве, совершенный, а не призрачный человек — по вочеловечению, но и совершенный Бог — по Божеству.

Явивший на земле свойственное Божеству и свойственное человечеству,

яко человѣкъ бо утробу матерьню растяше,[53] и яко Богъ изиде, дѣвьства не врѣждь;

как человек, он, возрастая, ширил материнское лоно, — но как Бог исшел <из него>, не повредив девства;

яко человѣкъ матерьне млѣко приатъ,[54] и яко Богъ пристави ангелы съ пастухы пѣти: «Слава въ вышниихъ Богу»;[55]

как человек, он питался материнским млеком, — но, как Бог, повелел ангелам с пастырями воспевать: «Слава в вышних Богу»;

яко человѣкъ повиться въ пелены,[56] и яко Богъ вълхвы звѣздою ведяаше;[57]

как человек, он был повит пеленами, — но, как Бог, звездою путеводил волхвов;

яко человѣкъ възлеже въ яслехъ,[58] и яко Богъ от волхвъ дары и поклонение приатъ;[59]

как человек, он возлежал в яслях, — но, как Бог, принимал от волхвов дары и поклонение;

яко человѣкъ бѣжааше въ Египетъ,[60] и яко Богу рукотворениа египетъскаа поклонишася;[61]

как человек, он бежал в Египет, — но, как Богу, поклонились <ему> рукотворения египетские;

яко человѣкъ прииде на крещение,[62] и ако Бога Иорданъ устрашився, възвратися;

как человек, он пришел воспринять крещение, — но, как Бога, устрашившись <его>, Иордан обратился вспять;

яко человѣкъ, обнажився, вълѣзе въ воду, и ако Богъ от Отца послушьство приатъ: «Се есть Сынъ мои възлюбленыи»;[63]

как человек, обнажившись, он вошел в воду, — но, как Бог, приял свидетельство от Отца: «Сей есть Сын мой возлюбленный»;

яко человѣкъ постися 40 днии и възалка, и яко Богъ побѣди искушающаго;[64]

как человек, он постился сорок дней и взалкал, — но, как Бог, победил искусителя;

яко человѣкъ иде на бракъ Кана Галилѣи, и ако Богъ воду въ вино приложи;[65]

как человек, он пошел на брак в Кане Галилейской, — но, как Бог, претворил воду в вино;

яко человѣкъ въ корабли съпааше, и ако Богъ запрѣти вѣтромъ и морю, и послушашя его;[66]

как человек, он спал в корабле, — но, как Бог, запретил <бушевать> ветру и морю — и они повиновались Ему;

яко человѣкъ по Лазари прослезися, и ако Богъ въскрѣси и́ от мертвыихъ;[67]

как человек, он прослезился, <восскорбев> о Лазаре, — но, как Бог, воскресил его из мертвых;

яко человѣкъ на осля въсѣде, и ако Богу звааху: «Благословленъ Грядыи въ имя Господне!»;[68]

как человек, он воссел на осла, — но, как Богу, возглашали <ему>: «Благословен Грядущий во имя Господне!»;

яко человѣкъ распятъ бысть,[69] и ако Богъ своею властию съпропятааго съ нимъ въпусти въ раи;[70]

как человек, он был распят, — но, как Бог, своею властью распятого с ним <благоразумного разбойника> ввел в рай;

яко человѣкъ оцьта въкушь, испусти духъ, и ако Богъ солнце помрачи и землею потрясе;[71]

как человек, он, вкусив оцта, испустил дух, — но, как Бог, помрачил солнце и потряс землю;

яко человѣкъ въ гробѣ положенъ бысть, и ако Богъ ада раздруши и душѣ свободи;[72]

как человек, он положен был во гробе, — но, как Бог, разрушил ад и <страждущие там> души освободил;

яко человѣка печатлѣша въ гробѣ,[73] и ако Богъ изиде, печати цѣлы съхрань;

как человека, запечатали <его> во гробе, — но, как Бог, он исшел, целыми печати сохранив;

яко человѣка тъщаахуся иудеи утаити въскресение, мьздяще стражи,[74] нъ яко Богъ увѣдѣся и познанъ бысть всѣми конци земля.[75]

как человека, тщились иудеи утаить воскресение <его>, мздовоздавая страже, — но, как Бога, познанием и ведением <его> исполнились все концы земли.

По истинѣ, «кто Богъ велии яко Богъ нашь»! Тъ есть «Богъ творяи чюдеса»,[76] съдѣла «спасение посредѣ земля»[77] крестом и мукою на мѣстѣ лобнѣмь,[78] въкусивъ оцта и зълчи,[79] да сластнааго въкушениа Адамова еже от дрѣва прѣступление[80] и грѣх въкушениемь горести проженеть.

Воистину, «кто Бог так велик, как Бог наш»! Он — «Бог, творящий чудеса», — крестом и страданиями на Лобном месте свершил «спасение посреди земли», вкусив оцта и желчи, да вкушением горечи упразднит преступление и грех сладострастного вкушения Адамова от древа <познания добра и зла>.

Си же сътворьшеи ему прѣтъкнушася о нь, акы о камень[81], и съкрушишася, яко же Господь глаголааше: «Падыи на камени семь съкрушится, а на немь же падеть, съкрушить и́».[82]

А сотворившие ему сие преткнулись о него, как о камень <преткновения>, и сокрушились, как и говорил Господь: «Тот, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит».

Прииде бо к нимъ, исполняа пророчьства, прореченаа о немь, яко же и глаголааше: «Нѣсмь посланъ, тъкмо къ овцамъ погыбшиимъ дому Израилева»,[83] и пакы: «Не приидохъ разоритъ закона, нъ исполнитъ»,[84] и къ хананѣи иноязычници, просящи исцѣлениа дъщери своеи, глаголааше: «Нѣсть добро отъяти хлѣба чядомъ и поврещи псомъ».[85] Они же нарекоша сего лестьца[86] и от блуда рождена,[87] и о Велизѣвулѣ бѣсы изгоняща.[88]

Ибо пришел он к ним во исполнение пророчеств, прореченных о нем, как и говорил: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева»; и еще: «Не нарушить пришел я закон, но исполнить»; и хананеянке, иноплеменнице, просившей об исцелении дочери своей, он говорил: «Не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Они же называли его обманщиком и от блуда рожденным и <говорили>: он изгоняет бесов <силою> Веельзевула.

Христосъ слѣпыа ихъ просвѣти, прокаженыа очисти, слукыа исправи, бѣсныа исцѣли, раслабленыа укрѣпи, мертвыа въскрѣси[89]. Они же яко злодѣа мучивше, крестѣ пригвоздиша.[90] Сего ради прииде на ня гнѣвъ Божий конечныи.

Христос у них отверзал очи слепых, очищал прокаженных, исправлял согбенных, исцелял бесноватых, укреплял расслабленных, воскрешал мертвых. Они же, как злодея, придав мучениям, пригвоздили <его, распяв> на кресте. И потому пришел на них гнев Божий, <который поразил их> до конца.

Яко же и сами послуствоваша своеи погыбели. Рекшу Спасу притьчю о виноградѣ и о дѣлателех: что убо сътворить дѣлателемь тѣмь, отвѣщаша: «Злы злѣ погубить я и виноградъ прѣдасть инѣмь дѣлателемь, иже въздадять ему плоды въ времена своа»,[91] — и сами своей погыбели пророци быша.

Они и сами ведь свидетельствовали о погибели своей. В то время как Спаситель, предложив им притчу о винограднике и виноградарях, <вопросил их>: что же <хозяин виноградника> сделает виноградарям тем? — они ответствовали: «Злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям, которые будут отдавать ему плоды во времена свои», — и сами были пророками погибели своей.

Приде бо на землю, посѣтить ихъ и не приаша его, понеже дѣла ихъ темна бяаху, не възлюбиша свѣта, да не явятся дѣла ихъ яко темьна суть.[92]

<Спаситель> ведь пришел на землю, чтобы, — посетив, — помиловать их, но они не приняли его. Поскольку были их дела темны, они не возлюбили свет, чтобы не стали явными дела их, ибо они темны.

Сего ради приходя Исусъ къ Иеросалиму, видѣвъ градъ, прослезися о немъ, глаголя, яко: «Аще бы разумѣлъ ты въ день твои сь яже къ миру твоему. Нынѣ же съкрыся отъ очию твоею, яко приидуть дение на тя, и обожять врази твои острогъ о тобѣ, и обидуть тя и обоимуть тя всюду, и разбиють тя и чада твоа въ тобѣ, понеже не разумѣ врѣмене посѣщениа твоего».[93] И пакы: «Иерусалимъ, Иерусалимъ, избивающиа пророкы и камениемь побивающи посланыа к тобѣ! Колижды въсхотѣх събьрати чяда твоа, яко же събираеть кокошь птеньцѣ под крилѣ свои, и не въсхотѣсте. Се оставляется домъ вашь пустъ»![94]

И вот, приблизившись к Иерусалиму и увидев град, прослезился Иисус, говоря о нем: «О, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих; ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, за то, что ты не узнал времени посещения твоего». И еще: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется дом ваш пуст»!

Яко же и бысть. Пришедъше бо римляне, плѣниша Иерусалимъ и разбиша ú до основаниа его.[95] Иудейство оттолѣ погыбе, и законъ по семь, яко вечерьнѣи зарѣ, погасе, и расѣяни быша иудеи по странамъ, да не въкупь злое пребываеть.

Так и произошло. Ибо, пришед, римляне пленили Иерусалим и разрушили до основания его. И тогда иудейство пришло к погибели, затем же и закон, как и вечерняя заря, угас, и иудеи рассеяны были среди язычников, чтобы зло не пребывало в скоплении.

Приде бо Спасъ и не приать бысть от Израиля, и, по евангельскому слову, «въ своа прииде и свои его не приаша».[96] От языкъ же приать бысть. Яко же рече Иаковъ: «И тъ чаяние языкомъ».[97] Ибо и въ рождении его вълсви от языкъ прѣжде поклонишася ему, а иудеи убити его искааху, его же ради и младенця избиша.[98]

Итак, пришел Спаситель, но не был принят Израилем, по словам Евангелия: «Пришел к своим, и свои его не приняли». Языческими народами же был <Христос> принят. Как говорит Иаков: «И он — чаяние языков». Ибо и по рождестве его прежде поклонились ему из язычников волхвы. Иудеи же убить его искали, почему и совершилось избиение младенцев.

И събысться слово Спасово, яко: «Мнози ото въстокъ и западъ приидуть и възлягнуть съ Авраамомъ и Исакомъ и Иаковомъ въ царствии небеснѣмь, а сынове царьствиа изгнани будуть въ тму кромѣшнюю».[99] И пакы, яко: «Отимется от вас царство Божие и дасться странамъ, творящиимъ плоды его».[100]

И исполнились слова Спасителя: «Многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в царстве небесном, а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю». И еще: «Отнимется от вас царство Божие и дано будет народам, приносящим плоды его».

Къ ним же посла ученикы своа, глаголя: «Шедъше въ весь миръ, проповѣдите Евангелие всей твари. Да иже вѣруеть и крьститься, спасенъ будеть».[101] И: «Шьдъше, научите вся языкы, крестяще я́ въ имя Отца и Сына и Святаго Духа, учаще я́ блюсти вся, елика заповѣдах вамъ».[102]

К ним же и послал <Христос> учеников своих, говоря: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и креститься, спасен будет». И <еще>: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что я повелел вам».

Лѣпо бѣ благодати и истинѣ на новы люди въсиати. Не въливають бо, по словеси Господню, вина новааго учениа благодѣтьна въ мѣхы вѣтхы, обетшавъши въ иудеиствѣ, «аще ли, то просядутся мѣси и вино пролѣется»[103]. Не могъше бо закона стѣня удержати, но многажды идоломъ покланявшеся, како истинныа благодѣти удержать учение. Нъ ново учение — новы мѣхы, новы языкы! «И обое съблюдется».[104]

И подобало благодати и истине воссиять над новым народом. Ибо не вливают, по словам Господним, вина нового, учения благодатного, «в мехи ветхие», обветшавшие в иудействе, — «а иначе прорываются мехи, и вино вытекает». Не сумев ведь удержать закона — тени, но не единожды поклонявшись идолам, как удержат учение благодати — истины? Но новое учение — новые мехи, новые народы! «И сберегается то и другое».

Яко же и есть. Вѣра бо благодѣтьнаа по всеи земли прострѣся и до нашего языка рускааго доиде. И законное езеро прѣсъше, евангельскыи же источникъ наводнився и всю землю покрывъ, и до насъ разлиася. Се бо уже и мы съ всѣми христиаными славимъ Святую Троицу, и Иудеа молчить; Христос славимъ бываеть, а иудеи кленоми; языци приведени, а иудеи отриновени. Яко же пророкъ Малахиа рече: «Несть ми хотѣниа въ сынехъ Израилевѣх, и жерты от рукъ ихъ не прииму, понеже ото въстокъ же и западъ имя мое славимо есть въ странахъ и на всякомъ мѣстѣ темианъ имени моему приносится, яко имя мое велико въ странах».[105] И Давыдъ: «Вся земля да поклонить ти ся и поеть тобѣ».[106] И: «Господи, Господь нашь, яко чюдно имя твое по всеи земли».[107]

Так и совершилось. Ибо вера благодатная распростерлась по всей земле и достигла нашего народа русского. И озеро закона пересохло, евангельский же источник, исполнившись водой и покрыв всю землю, разлился и до пределов наших. И вот уже со всеми христианами и мы славим Святую Троицу, а Иудея молчит; Христос прославляется, а иудеи проклинаются; язычники приведены, а иудеи отринуты. Как говорил пророк Малахия <от лица Господа Саваофа>: «Нет благоволения моего к сынам Израилевым, и жертвы от рук их не прииму, ибо от востока же и запада славится имя мое среди языков и на всяком месте имени моему приносится фимиам, ибо велико имя мое между народами». И Давид: «Вся земля да поклонится тебе и поет тебе». И <еще>: «Господи, Господь наш, как величественно имя твое по всей земле»!

И уже не идолослужителе зовемся, нъ христиании, не еще безнадежници, нъ уповающе въ жизнь вѣчную. И уже не капище сътонино съграждаемь, нъ Христовы церкви зиждемь; уже не закалаемь бѣсомъ другъ друга, нъ Христос за ны закалаемь бываеть и дробимъ въ жертву Богу и Отьцю. И уже не жерьтвеныа крове въкушающе, погыбаемь, нъ Христовы пречистыа крове въкушающе, съпасаемся.

И уже не идолопоклонниками зовемся, но христианами, не без упования еще живущими, но уповающими на жизнь вечную. И уже не друг друга бесам закалаем, но Христос за нас закалаем, <закалаем> и раздробляем в жертву Богу и Отцу. И уже не <как прежде>, жертвенную кровь вкушая, погибаем, но, пречистую кровь Христову вкушая, спасаемся.

Вся страны благыи Богъ нашь помилова и насъ не презрѣ, въсхотѣ и спасе ны, и въ разумъ истинныи приведе.[108]

Все народы помиловал преблагой Бог наш, и нас не презрел он: восхотел — и спас нас и привел в познание истины!

Пустѣ бо и прѣсъхлѣ земли нашей сущи, идольскому зною исушивъши ю́, вънезаапу потече источникъ евангельскыи, напаая всю землю нашу. Яко же рече Исаиа: «Разверзется вода ходящиимъ по безднѣ, и будеть безводнаа въ блата, и въ земли жажущии источникъ воды будеть».[109]

Тогда как пуста и иссохша была земля наша, ибо идольский зной иссушил ее, внезапно разлился источник Евангельский, напояя всю землю нашу. Как говорит Исайя: «Прольются воды странствующим в пустыне, и превратится <земля> безводная в озеро, и в земле жаждущей будет источник вод».

Бывшемъ намъ слѣпомъ и истиннааго свѣта не видящемь, нъ въ льсти идольстии блудящемь, къ сему же и глухомъ от спасенааго учениа, помилова ны Богъ — и въсиа и въ насъ свѣтъ разума, еже познати его, по пророчьству: «Тогда отверзутся очеса слѣпыих и ушеса глухыих услышать».[110]

Тогда как слепы были мы и не видели света истины, но блуждали во лжи идольской, к тому же глухи были к спасительному учению, помиловал нас Бог — и воссиял и в нас свет разума к познанию его, по пророчеству: «Тогда отверзутся очи слепых, и уши глухих услышат».

И потыкающемся намъ въ путех погыбели, еже бѣсомъ въслѣдовати и пути, ведущааго въ живот, не вѣдущемь, къ сему же гугънахомъ языкы нашими, моляше идолы, а не Бога своего и творца, посѣти насъ че-ловѣколюбие Божие. И уже не послѣдуемь бѣсомъ, нъ ясно славимъ Христа Бога нашего, по пророчьству: «Тогда скочить, яко елень, хромыи, и ясенъ будеть языкъ гугнивыих».[111]

Тогда как претыкались мы на путях погибели, бесам последуя, и не ведали пути, ведущего в жизнь <вечную>, к тому же и коснели мы языками нашими, молились идолам, а не Богу и творцу своему, посетило нас человеколюбие Божие. И уже не последуем бесам, но ясно славим Христа Бога нашего, по пророчеству: «Тогда воспрянет, как олень, хромой, и речь косноязыких будет ясной».

И прѣжде бывшемь намъ яко звѣремь и скотомъ, не разумѣющемь десницѣ и шюицѣ и земленыих прилежащем, и ни мала о небесныих попекущемся, посла Господь и къ намъ заповѣди, ведущаа въ жизнь вѣчную, по пророчьству Иосиину: «И будеть въ день онъ, глаголеть Господь, завѣщаю имъ завѣтъ съ птицами небесныими и звѣрьми земленыими и реку не людем моимъ: «людие мои вы», и ти ми рекуть: «Господь Богъ нашь еси ты».[112]

И хотя прежде пребывали мы в подобии зверином и скотском, не различали мы десницы и шуйцы и, прилежа земному, не заботились нисколько о небесном, ниспослал Господь и нам заповеди, ведущие в жизнь вечную, по пророчеству Осии: «И будет в день тот, говорит Господь, дам завет им быть в союзе с птицами небесными и зверями полевыми, и скажу не моему народу: «ты — народ мой», и он скажет мне: «Ты — Господь Бог мой».

И тако странни суще, людие Божии нарекохомся, и врази бывше, сынове его прозвахомъся.[113]

Итак, быв чуждыми, наречены мы народом Божиим, быв врагами, названы сынами его.

И не иудеискы хулимъ, нъ христианьскы благословимъ;

И не по-иудейски <потому его> злословим, но по-христиански благословляем;

не совѣта творим, яко распяти, нъ яко Распятому поклонитися;

не совет держим, как распять <его>, но как Распятому поклониться;

не распинаемь Спаса, нъ рукы к нему въздѣваемь;

не распинаем Спасителя, но руки воздеваем к нему;

не прободаемь ребръ, нъ от них пиемь источьникъ нетлѣниа;

не прободаем ребр <его>, но пием из них <текущую животворящую кровь Христову как> источник нетления;

не тридесяти сребра възимаемь на немь, нъ «другъ друга и весь животъ нашь» тому прѣдаемь;

не тридцать сребреников взимаем за <предание> его, но «друг друга и весь живот наш» предаем ему;

не таимъ въскресениа, нъ въ всѣх домех своих зовемь: «Христос въскресе изъ мертвыих»;

не таим воскресения <его>, но во всех домах своих возглашаем: «Христос воскресе из мертвых»;

не глаголемь, яко украденъ бысть,[114] но яко възнесеся, идеже и бѣ;[115]

не говорим, будто был похищен он <из гроба>, но <возвещаем>, что вознесся туда, где и был;

не невѣруемь, нъ яко Петръ къ нему глаголемь: «Ты еси Христос, сынъ Бога живааго»,[116] съ Фомою: «Господь нашь и Богъ ты еси»,[117] съ разбоиникомъ: «Помяни ны, Господи, въ царствии своемь».[118]

не не веруем, но, как и Петр, к нему взываем: «Ты — Христос, Сын Бога живого» — <и восклицаем вместе> с Фомой: <Ты — Господь наш и Бог> — и с разбойником <благоразумным>: «Помяни нас, Господи, во царствии твоем»!

И тако вѣрующе къ нему и святыихъ отець седми съборъ[119] прѣдание держаще, молимъ Бога и еще и еще поспѣшити и направити ны на путь заповѣдии его!

И так в него веруя и содержа предание святых отцов семи соборов, молим Бога и еще и еще ниспослать <нам> поспешение <свое> и направить нас на путь заповедей его!

И събысться о насъ языцѣх реченое: «Открыеть Господь мышьцу свою святую прѣдъ всѣми языкы, и узрять вси конци земля спасение, еже от Бога нашего».[120]

Сбылось на нас предреченное о язычниках: «Обнажит Господь святую мышцу свою пред <глазами> всех народов; и все концы земли увидят спасение Бога нашего».

И другое: «Живу азъ, глаголеть Господь, яко мнѣ поклонится всяко колѣно, и всякъ языкъ исповѣсться Богу»;[121]

И другое: «Живу я, говорит Господь, предо мною поклонится всякое колено, и всякий язык будет исповедовать Бога»;

и Исаино: «Всяка дебрь исполнится и всяка гора и холмъ съмѣрится, и будуть криваа въ праваа, и острии въ пути гладъкы, и явится слава Господня, и всяка плоть узрить спасение Бога нашего»;[122]

и <пророчество> Исайи: «Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся, и неровные пути сделаются гладкими; и явится слава Господня, и узрит всякая плоть спасение Бога нашего»;

и Данииле: «Вси людие, племена и языци тому поработають»;[123]

и <пророчество> Даниила: «Все народы, племена и языки послужат ему»;

и Давыдъ: «Да исповѣдатся тобѣ людие, Боже, да исповѣдатся тобѣ людие вси! Да възвеселятся и възрадуются языци!»;[124]

и <пророчество> Давида: «Да восхвалят тебя народы, Боже, да восхвалят тебя народы все! Да веселятся и радуются племена!»;

и: «Вси языци въсплещѣте руками и въскликнѣте Богу гласомъ радости, яко Господь вышнии страшенъ, царь великъ по всеи земли»;[125]

и <еще>: «Восплещите руками, все народы, воскликните Богу гласом радости; ибо Господь всевышний страшен, — великий царь над всею землею»;

и по малѣ: «Поите Богу нашему, поите; поите цареви нашему, поите, яко царь всеи земли Богъ, поите разумно. Въцарися Богъ надъ языкы»;[126]

и ниже: «Пойте Богу нашему, пойте; пойте царю нашему, пойте, ибо Бог — царь всей земли; пойте <все> разумно. Бог воцарился над народами»;

и: «Вся земля да поклонить ти ся и поеть тобѣ, да поеть же имени твоему, Вышнии»;[127]

и <еще>: «Вся земля да поклонится тебе и поет тебе, да поет же имени твоему, Вышний»;

и: «Хвалите Господа вси языци, и похвалите вси людие»;[128]

и <еще>: «Хвалите Господа, все народы, прославляйте <его> все племена»;

и еще: «От въстокъ и до западъ хвално имя Господне. Высокъ надъ всѣми языкы Господь, надъ небесы слава его»;[129]

и еще: «От восхода <солнца> до запада да будет прославляемо имя Господне. Высок над всеми народами Господь; над небесами слава его»;

«По имени твоему, Боже, тако и хвала твоа на коньцих земля»;[130]

<и еще>: «Как имя твое, Боже, так и хвала твоя до концов земли»;

«Услыши ны, Боже, Спасителю нашь, упование всѣмъ концемь земли и сущиимъ въ мори далече»;[131]

<и еще>: «Услышь нас, Боже, Спаситель наш, упование всех концов земли и находящихся в море далеко»;

и: «Да познаемь на земли путь твои и въ всѣхъ языцѣх спасение твое»;[132]

и <еще>: «Да познаем на земле путь твой, во всех народах спасение твое»;

и: «Царие земьстии и вси людие, князи и вси судии земьскыи, юношѣ и дѣвы, старци съ юнотами да хвалять имя Господне»;[133]

и <еще>: «Цари земные и все народы, князья и все судьи земные, юноши и девицы, старцы и отроки — да хвалят имя Господа»;

и Исаино: «Послушаите мене, людие мои, глаголеть Господь, и царе къ мнѣ вънушите, яко законъ от мене изидеть и судъ мои свѣтъ странамъ, приближается скоро правда моа, и изыдеть, яко свѣтъ, спасение мое; мене острови жидуть и на мышьцю мою страны уповають».[134]

и <пророчество> Исайи: «Послушайте меня, народ мой и цари, приклоните ухо ко мне, — говорит Господь, — ибо от меня произойдет закон, и суд мой <поставлю> во свет для народов; правда моя уже близка; спасение мое восходит, как свет; меня острова ждут, и на мышцу мою уповают народы».

Хвалить же похвалныими гласы Римьскаа страна Петра и Паула, имаже вѣроваша въ Исуса Христа, Сына Божиа; Асиа и Ефесъ, и Патмъ Иоанна Богословьца, Индиа Фому, Египетъ Марка. Вся страны и гради, и людие чтуть и славять коегождо ихъ учителя, иже научиша я́ православнѣи вѣрѣ. Похвалимъ же и мы, по силѣ нашеи, малыими похвалами великаа и дивнаа сътворьшааго нашего учителя и наставника, великааго кагана нашеа земли Володимера,[135] вънука старааго Игоря,[136] сына же славнааго Святослава,[137] иже въ своа лѣта владычествующе, мужьствомъ же и храборъствомъ прослуша въ странахъ многах, и побѣдами и крѣпостию поминаются нынѣ и словуть. Не въ худѣ бо и невѣдомѣ земли владычьствоваша, нъ въ Руськѣ, яже вѣдома и слышима есть всѣми четырьми конци земли.

Хвалит же гласом хваления Римская страна Петра и Павла, коими приведена к вере в Иисуса Христа, Сына Божия; <восхваляют> Асия, Ефес и Патмос Иоанна Богослова, Индия — Фому, Египет — Марка. Все страны, грады и народы чтут и славят каждые своего учителя, коим научены православной вере. Восхвалим же и мы, — по немощи нашей <хотя бы и> малыми похвалами, — свершившего великие и чудные деяния учителя и наставника нашего, великого князя земли нашей Владимира, внука древнего Игоря, сына же славного Святослава, которые, во дни свои властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах, победы и могущество их воспоминаются и прославляются поныне. Ведь владычествовали они не в безвестной и худой земле, но в <земле> Русской, что ведома во всех наслышанных о ней четырех концах земли.

Сии славныи от славныихъ рожься, благороденъ от благородныих, каганъ нашь Влодимеръ, и възрастъ и укрѣпѣвъ от дѣтескыи младости, паче же възмужавъ, крѣпостию и силою съвершаяся, мужьствомъ же и съмыслом прѣдъспѣа. И единодержець бывъ земли своеи, покоривъ подъ ся округъняа страны, овы миромъ, а непокоривыа мечемь.

Сей славный, будучи рожден от славных, благородный — от благородных, князь наш Владимир и возрос, и укрепился, младенчество оставив, и паче возмужал, в крепости и силе совершаясь и в мужестве и мудрости преуспевая. И самодержцем стал своей земли, покорив себе окружные народы, одни — миром, а непокорные — мечом.

И тако ему въ дни свои живущю и землю свою пасущу правдою, мужьствомь же и съмысломъ, приде на нь посѣщение Вышняаго, призрѣ на нь всемилостивое око благааго Бога, и въсиа разумъ въ сердци его, яко разумѣти суету идольскыи льсти и възыскати единого Бога, сътворьшааго всю тварь видимую и невидимую.

И когда во дни свои так жил он и справедливо, с твердостью и мудростью пас землю свою, посетил его посещением своим Всевышний, призрело на него всемилостивое око преблагого Бога. И воссиял в сердце его <свет> ведения, чтобы познать ему суету идольского прельщения и взыскать единого Бога, сотворившего все видимое и невидимое.

Паче же слышано ему бѣ всегда о благовѣрьнии земли Гречьскѣ, христолюбиви же и сильнѣ вѣрою, како единого Бога въ Троици чтуть и кланяются, како въ них дѣются силы и чюдеса и знамениа, како церкви людии исполнены, како веси и гради благовѣрьни вси въ молитвах предстоять, вси Богови прѣстоять. И си слышавъ, въждела сердцемь, възгорѣ духомъ, яко быти ему христиану и земли его.

К тому же непрестанно слушал он о православной Греческой земле, христолюбивой и сильной верою: что <в земле той> чтут и поклоняются единому в Троице Богу, что <проявляются> в ней силы, творятся чудеса и знамения, что церкви <там> полны народом, что города <ее> и веси правоверны, <что> все молитве прилежат, все Богу предстоят. И, слыша это, возгорелся духом и возжелал он сердцем стать христианином самому и <христианской> — земле его.

Еже и бысть, Богу тако изволившу и възлюбившу человѣчьское естьство. Съвлѣче же ся убо каганъ нашь и съ ризами ветъхааго человѣка,[138] съложи тлѣннаа, оттрясе прахъ невѣриа и вълѣзе въ святую купѣль. И породися от Духа и воды,[139] въ Христа крестився, въ Христа облѣчеся,[140] и изиде от купѣли бѣлообразуяся, сынъ бывъ нетлѣниа, сынъ въскрѣшениа.[141] Имя приимъ вѣчно, именито на роды и роды, Василии, имже написася въ книгы животныа[142] въ вышниимъ градѣ и нетлѣннѣимъ Иерусалимѣ.[143]

Так, произволением Божиим о человеческом роде, и произошло. И совлек с себя князь наш — вместе с одеждами — ветхого человека, отложил тленное, отряс прах неверия — и вошел в святую купель. И возродился он от Духа и воды: во Христа крестившись, во Христа облекся; и вышел из купели просветленный, став сыном нетления, сыном воскресения. Имя он принял древнее, славное в роды и роды — Василий, с которым и вписан в книгу жизни в вышнем граде, нетленном Иерусалиме.

Сему же бывьшу, не доселѣ стави благовѣриа подвига, ни о том токмо яви сущую въ немь къ Богу любовь. Нъ подвижеся паче, заповѣдавъ по всеи земли и крьститися въ имя Отца и Сына и Святаго Духа, и ясно и велегласно въ всѣх градѣх славитися Святѣи Троици, и всѣмъ быти христианомъ малыим и великыимъ, рабомъ и свободныим, уныим и старыим, бояромъ и простыим, богатыим и убогыимъ. И не бы ни единого же противящася благочестному его повелѣнию, да аще кто и не любовию, нъ страхом повелѣвшааго крещаахуся, понеже бѣ благовѣрие его съ властию съпряжено.

И, совершив сие, не остановился он на том в подвиге благочестия и не только тем явил вселившуюся в него любовь к Богу. Но простерся далее, повелев и всей земле <своей > креститься во имя Отца и Сына и Святого Духа, чтобы во всех градах ясно и велегласно славиться Святой Троице и всем быть христианами: малым и великим, рабам и свободным, юным и старцам, боярам и простым людям, богатым и убогим. И не было ни одного противящегося благочестивому повелению его, даже если некоторые и крестились не по доброму расположению, но из страха к повелевшему <сие>, ибо благочестие его сопряжено было с властью.

И въ едино время вся земля наша въслави Христа съ Отцемь и съ Святыимъ Духомъ. Тогда начатъ мракъ идольскыи от нас отходити, и зорѣ благовѣриа явишася; тогда тма бѣсослуганиа погыбе, и слово евангельское землю нашю осиа. Капища разрушаахуся, и церкви поставляахуся, идолии съкрушаахуся, и иконы святыих являахуся, бѣси пробѣгааху, крестъ грады свящаше.

И в единовремение вся земля наша восславила Христа со Отцом и со Святым Духом. Тогда идольский мрак стал удаляться от нас — и явилась заря правоверия; тогда тьма служения бесовского исчезла — и слово евангельское осияло нашу землю. <Тогда> капища разрушались и поставлялись церкви, идолы сокрушались и являлись иконы святых, бесы убегали, крест же освящал грады.

Пастуси словесныихъ овець Христовъ епископи сташа прѣд святыимъ олтаремь, жертву бескверньную възносяще; попове и диакони, и весь клиросъ, украсиша и въ лѣпоту одѣша святыа церкви. Апостольскаа труба и евангельскы громъ вси грады огласи; темианъ, Богу въспущаемь, въздух освяти. Манастыреве на горах сташа, черноризьци явишася. Мужи и жены, и малии, и велиции, вси людие, исполнеше святыя церкви, въславиша, глаголюще: «Единъ святъ, единъ Господь, Исус Христос, въ славу Богу Отцу, аминь![144] Христос побѣди! Христос одолѣ! Христос въцарися! Христос прославися! Великъ еси, Господи, и чюдна дѣла твоа![145] Боже нашь, слава тебѣ!».

Пастыри словесных овец Христовых — епископы — предстали святому алтарю, принося бескровную жертву; пресвитеры и диаконы и весь клир благоукрасили и в благолепие облекли святые церкви. Труба апостольская и гром евангельский огласили все грады; фимиам, возносимый Богу, освятил воздухá. Встали на горах монастыри, явились черноризцы. Мужи и жены, малые и великие, люди все, наполнившие святые церкви, восславили <Господа>, взывая: «Един свят, един Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца, аминь! Христос победил! Христос одолел! Христос воцарился! Христос прославился! Велик ты, Господи, и чудны дела твои! Боже наш, слава тебе!»

Тебе же како похвалимъ, о честныи и славныи въ земленыих владыках, прѣмужьственыи Василие? Како добротѣ твоей почюдимся, крѣпости же и силѣ? Каково ти благодарие въздадимъ, яко тобою познахомъ Господа и льсти идольскыа избыхомъ, яко твоимъ повелѣниемь по всеи земли твоеи Христос славится? Ли что ти приречемь, христолюбче, друже правдѣ, съмыслу мѣсто, милостыни гнѣздо?

Как же мы тебя восхвалим, о досточестной и славный средь земных владык и премужественный Василий? Как же выразим восхищение твоею добротою, крепостью и силой? И какое воздадим благодарение тебе, ибо приведены тобою в познание Господа и избыли идольское прельщение, ибо повелением твоим по всей земле твоей славится Христос? Или что тебе <еще> примолвим, христолюбче, друже правды, вместилище разума, средоточие милости?

Како вѣрова? Како разгорѣся въ любовь Христову? Како въселися въ тя разумъ выше разума земленыихъ мудрець, еже Невидимаго възлюбити и о небесныихъ подвигнутися? Како възиска Христа, како предася ему? Повѣждь намъ, рабомъ твоимъ, повѣждь, учителю нашь! Откуду ти припахну воня Святааго Духа? Откуду испи памяти будущая жизни сладкую чашу? Откуду въкуси и видѣ, «яко благъ Господь»?[146]

Как уверовал? Как воспламенился ты любовью ко Христу? Как вселилось и в тебя разумение превыше земной мудрости, чтобы возлюбить невидимого и устремиться к небесному? Как взыскал Христа, как предался ему? Поведай нам, рабам твоим, поведай же, учитель наш! Откуда повеяло на тебя благоухание Святого Духа? Откуда <возымел> испить от сладостной чаши памятования о будущей жизни? Откуда <восприял> вкусить и видеть, «как благ Господь»?

Не видилъ еси Христа, не ходилъ еси по немь, како ученикъ его обрѣтеся? Ини, видѣвше его, не вѣроваша; ты же, не видѣвъ, вѣрова.[147] Поистинѣ бысть на тебѣ блаженьство Господа Исуса, реченое къ Фомѣ: «Блажени не видѣвше и вѣровавше»[148]. Тѣмже съ дрьзновениемь и несуменно зовемь ти: о блажениче! — самому тя Спасу нарекшу. Блаженъ еси, яко вѣрова къ нему и не съблазнися о немь, по словеси его нелъжнууму: «И блаженъ есть, иже не съблазниться о мнѣ».[149] Вѣдущеи бо законъ и пророкы распяша и́; ты же, ни закона, ни пророкъ почитавъ, Распятому поклонися.

Не видел ты Христа, не следовал за ним. Как же стал учеником его? Иные, видев его, не веровали; ты же, не видев, уверовал. Поистине, почило на тебе блаженство, о коем говорилось Господом Иисусом Фоме: «Блаженны не видевшие и уверовавшие». Посему со дерзновением и не усомнившись взываем к тебе: о блаженный! — ибо сам Спаситель так назвал тебя. Блажен ты, ибо уверовал в него и не соблазнился о нем, по неложному слову его: «И блажен, кто не соблазнится о мне»! Ибо знавшие закон и пророков распяли его; ты же, ни закона, ни пророков не читавший, Распятому поклонился!

Како ти сердце разверзеся? Како въниде въ тя страхъ Божии? Како прилѣпися любъви его? Не видѣ апостола,пришедша въ землю твою и нищетою своею и наготою, гладомъ и жаждею сердце твое на съмѣрѣние клоняща. Не видѣ бѣсъ изъгонимъ именемь Исусовомъ Христовомъ, болящиихъ съдравѣють, нѣмыихъ глаголють, огня на хладъ прилагаема, мертвыих въстають.[150] Сихъ всѣхъ не видѣвъ, како вѣрова?

Как разверзлось сердце твое? Как вошел в тебя страх Божий? Как приобщился ты любви его? Не видел ты апостола, пришедшего в землю твою и своею нищетою и наготою, гладом и жаждою склоняющего к смирению сердце твое. Не видел ты, как именем Христовым бесы изгоняются, болящие исцеляются, немые говорят, жар в холод претворяется, мертвые востают. Не видев всего этого, как же уверовал?

Дивно чюдо! Ини царе и властеле, видяще вся си, бывающа от святыихъ мужь, не вѣроваша, нъ паче на мукы и страсти прѣдаша ихъ. Ты же, о блажениче, безъ всѣхъ сихъ притече къ Христу, токмо от благааго съмысла и остроумиа разумѣвъ, яко есть Богъ единъ творець невидимыимъ и видимыим, небесныимъ и земленыимъ, и яко посла въ миръ спасениа ради възлюбенаго Сына своего. И си помысливъ, въниде въ святую купѣль. И еже инѣмь уродьство мнится, тобѣ сила Божиа въмѣнися.[151]

О дивное чудо! Другие цари и властители, видев все это, святыми мужами свершаемое, <не только> не веровали, но и предавали еще тех на мучения и страдания. Ты же, о блаженный, безо всего этого притек ко Христу, лишь благомыслием и острым умом постигнув, что есть единый Бог, творец <всего> видимого и невидимого, небесного и земного, и что он послал в мир, ради спасения <его>, возлюбленного Сына своего. И сие помыслив, вошел в святую купель. И то, что кажется иным юродством, силой Божией тебе вменилось.

Къ сему же кто исповѣсть многыа твоа нощныа милостыня и дневныа щедроты, яже къ убогыимъ творяаше, къ сирыимъ, къ болящиимъ, къ дължныимъ, къ вдовамъ и къ всѣмь требующимъ милости? Слышалъ бо бѣ глаголъ, глаголаныи Данииломъ къ Науходоносору: «Съвѣтъ мои да будеть ти годѣ, царю Науходоносоре, грѣхы твоа мшюстинями оцѣсти и неправды твоа щедротами нищиихъ».[152] Еже слышавъ ты, о честьниче, не до слышаниа стави глаголаное, нъ дѣломъ съконча,[153] просящиимъ подаваа, нагыа одѣвая, жадныа и алчныа насыщая, болящиимъ всяко утѣшение посылаа, должныа искупая, работныимъ свободу дая.

Ко всему тому, кто поведает о множестве милостынь твоих и щедрот, денно и нощно творимых убогим, сиротам, вдовам, должникам и всем, взывающим о милости? Ибо слышал ты слова, изреченные Даниилом <царю> Навуходоносору: «Да будет благоугоден тебе совет мой, царь Навуходоносор: искупи грехи милостынями и беззакония твои щедротами к бедным». Слышав это, о досточтимый, не довольствовался ты только слышанием, но на деле исполнил сказанное, просящим подавая, нагих одевая, жаждущих и алчущих насыщая, болящих утешением всяческим утешая, должников выкупая, рабам даруя свободу.

Твоа бо щедроты и милостыня и нынѣ въ человѣцѣхъ поминаемы суть, паче же пред Богомъ и ангеломъ его. Ея же ради доброприлюбныа Богомъ милостыня, много дръзновение имѣеши къ нему, яко присныи Христовъ рабъ. Помагаеть ми словеси рекыи: «Милость хвалится на судѣ».[154] И: «Милостыни мужу, акы печать съ нимъ».[155] Вѣрнѣе же самого Господа глаголъ: «Блажени милостивии, яко ти помиловани будуть».[156]

И щедроты и милости твои и поныне поминаются в народе, но тем более — пред Богом и ангелом его. Ради милосердия твоего, благоугодного Богу, имеешь ты великое дерзновение пред ним, как присный раб Христов. В сем поспешествует мне изрекший <такие> слова: «Милость превозносится над судом». И <еще>: «Милостыня человека — как печать у него». Вернее же слова самого Господа: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут».

Ино же, яснѣе и вѣрнѣе послушьство приведемь о тебѣ от Святыихъ писании, реченое от Иакова апостола, яко: «Обративыи грѣшника от заблуждениа пути его спасеть душу от смерти и покрыеть множество грѣховъ».[157]

Приведем из Священного писания и иное, более ясное и верное свидетельство о тебе, изреченное апостолом Иаковом: «Обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов».

Да аще единого человѣка обративъшууму толико възмездие от благааго Бога, то каково убо спасение обрѣте, о Василие? Како брѣмя грѣховное расыпа, не единого обративъ человѣка от заблуждениа идольскыа льсти, ни десяти, ни града, нъ всю область сию.

Если же таково воздаяние от преблагого Бога обратившему даже одного человека, то какое же блаженство приобрел ты, о Василий? Какое упразднил ты бремя греховное, обратив от заблуждения идольского прельщения не одного человека, не десять, не град, но всю область сию?

Показаеть ны и увѣряеть самъ Спасъ Христос, какоя тя славы и чьсти сподобилъ есть на небесѣхъ, глаголя: «Иже исповѣсть мя прѣд человѣкы, исповѣмь и́ и азъ прѣд Отцемь моим, иже есть на небесѣх».[158] Да аще исповѣдание приемлеть о собѣ от Христа къ Богу Отцу исповѣдавыи его токмо прѣд человѣкы, колико ты похваленъ от него имаши быти, не токмо исповѣдавъ, яко «Сынъ Божии есть Христос»,[159] нъ и вѣру его уставль, не въ единомь съборѣ, нъ по всеи земли сеи, и церкви Христови поставль, и служителя ему въведъ.

Сам Христос Спаситель дарует нам уверение и показывает нам, какой славы и чести сподобил он тебя на небесах, говоря: «Всякого, кто исповедает меня пред людьми, того исповедаю и я пред Отцом моим небесным». Но если только лишь исповедавший Христа пред людьми исповедан будет им пред Богом <и> Отцом, то какой похвалы сподобишься от него ты, не только исповедавший, что «Христос есть Сын Божий», но исповедавший и веру утвердивший в него, — не на одном соборе, а по всей земле сей, — и воздвигший церкви Христовы, и поставивший служителей ему?

Подобниче великааго Коньстантина,[160] равноумне, равнохристолюбче, равночестителю служителемь его! Онъ съ святыими отци Никеискааго Събора[161] закон человѣкомъ полагааше, ты же съ новыими нашими отци епископы сънимаяся чясто, съ многымъ съмѣрениемь съвѣщаваашеся, како въ человѣцѣхъ сихъ ново познавшиихъ Господа законъ уставити. Онъ въ елинѣхъ и римлянѣх царьство Богу покори, ты же — в Руси: уже бо и въ онѣхъ и въ насъ Христос царемь зовется. Онъ съ материю своею Еленою[162] крестъ от Иерусалима принесъша[163] и по всему миру своему раславъша, вѣру утвердиста, ты же съ бабою твоею Ольгою принесъша крестъ от новааго Иерусалима, Константина града, и сего по всеи земли своеи поставивша, утвердиста вѣру. Егоже убо подобникъ сыи, съ тѣмь же единоя славы и чести обещьника сътворилъ тя Господь на небесѣх благовѣриа твоего ради, еже имѣ въ животѣ своемь.

О подобный великому Константину, равный <ему> умом, равный любовью ко Христу, равный почтительностью к служителям его! Тот со святыми отцами Никейского Собора полагал закон народу <своему>, — ты же, часто собираясь с новыми отцами нашими — епископами, со смирением великим совещался <с ними> о том, как уставить закон народу нашему, новопознавшему Господа. Тот покорил Богу царство в еллинской и римской стране, ты же — на Руси: ибо Христос уже как и у них, так и у нас зовется царем. Тот с матерью своею Еленой веру утвердил, крест принеся из Иерусалима и по всему миру своему распространив <его>, — ты же с бабкою твоею Ольгой веру утвердил, крест принеся из нового Иерусалима, града Константинова, и водрузив <его> по всей земле твоей. И, как подобного ему, соделал тебя Господь на небесах сопричастником одной с ним славы и чести <в награду> за благочестие твое, которое стяжал ты в жизни своей.

Добръ послухъ благовѣрию твоему, о блажениче, святаа церкви Святыа Богородица Мариа,[164] юже създа на правовѣрьнѣи основѣ, идеже и мужьственое твое тѣло нынѣ лежит, жида трубы архангельскы.[165]

Доброе свидетельство твоего, о блаженный, благочестия — святая церковь Пресвятой Богородицы Марии, которую воздвиг ты на православном основании и где и поныне мужественное тело твое лежит, ожидая архангельской трубы.

Добръ же зѣло и вѣренъ послухъ сынъ твои Георгии,[166] егоже сътвори Господь намѣстника по тебѣ твоему владычьству, не рушаща твоих уставъ, нъ утвержающа, ни умаляюща твоему благовѣрию положениа, но паче прилагающа, не казяща, нъ учиняюща. Иже недоконьчаная твоя наконьча, акы Соломонъ Давыдова,[167] иже дом Божии великыи святыи его Премудрости създа[168] на святость и освящение граду твоему, юже съ всякою красотою украси: златомъ и сребромъ, и камениемь драгыимъ, и съсуды честныими. Яже церкви дивна и славна всѣмь округьниимъ странамъ, яко же ина не обрящется въ всемь полунощии земнѣѣмь ото въстока до запада.

Доброе же весьма и верное свидетельство <тому> — и сын твой Георгий, которого соделал Господь преемником власти твоей по тебе, не нарушающим уставов твоих, но утверждающим, не сокращающим учреждений твоего благоверия, но более прилагающим, не разрушающим, но созидающим. Недоконченное тобою он докончил, как Соломон — <предпринятое> Давидом. Он создал дом Божий, великий и святой, <церковь> Премудрости его, — в святость и освящение граду твоему, — украсив ее всякою красотою: и золотом, и серебром, и драгоценными каменьями, и дорогими сосудами. И церковь эта вызывает удивление и восхищение во всех окрестных народах, ибо вряд ли найдется иная такая во всей полунощной стране с востока до запада.

И славныи градъ твои Кыевъ величьствомъ, яко вѣнцемь, обложилъ, прѣдалъ люди твоа и градъ святыи, всеславнии, скорѣи на помощь христианомъ Святѣи Богородици, еи же и церковь на Великыихъ вратѣх създа въ имя первааго Господьскааго праздника — святааго Благовѣщениа,[169] да еже цѣлование архангелъ дасть Дѣвици, будеть и граду сему. Къ онои бо: «Радуися, обрадованаа! Господь с тобою!»,[170] къ граду же: «Радуися, благовѣрныи граде! Господь с тобою!»

И славный град твой Киев он окружил величием, как венцом, и народ твой и град святой предал <в покровительство> скорой помощнице христианам Пресвятой и Преславной Богородице, которой на Великих вратах и церковь воздвиг во имя первого Господского праздника — святого Благовещения, чтобы приветствие, возвещенное архангелом Деве, прилагалось и к граду сему. И если той <возвещено было>: «Радуйся, благодатная! Господь с тобою!», то граду: «Радуйся, град православный! Господь с тобою!»

Въстани, о честнаа главо, от гроба твоего! Въстани, оттряси сонъ! Нѣси бо умерлъ, нъ спиши до обьщааго всѣмъ въстаниа. Въстани, нѣси умерлъ! Нѣсть бо ти лѣпо умрѣти, вѣровавшу въ Христа, живота всему миру.[171] Оттряси сонъ, възведи очи, да видиши, какоя тя чьсти Господь тамо съподобивъ, и на земли не беспамятна оставилъ сыномъ твоимъ. Въстани, виждь чадо свое Георгиа, виждь утробу свою, виждь милааго своего, виждь егоже Господь изведе от чреслъ твоихъ, виждь красящааго столъ земли твоеи — и возрадуися и възвеселися!

Востань, о честная глава, из гроба твоего! Востань, отряси сон! Ибо не умер ты, но спишь до всеобщего востания. Востань, не умер ты! Не надлежало умереть тебе, уверовавшему во Христа, <который есть> жизнь, <дарованная> всему миру. Отряси сон <свой>, возведи взор и узришь, что Господь, таких почестей сподобив тебя там, <на небесах>, и на земле не без памяти оставил в сыне твоем. Востань, посмотри на чадо свое, Георгия, посмотри на возлюбленного своего, посмотри на того, что Господь извел от чресл твоих, посмотри на украшающего престол земли твоей — и возрадуйся и возвеселись!

Къ сему же виждь благовѣрную сноху твою Ерину,[172] виждь вънукы твоа и правнукы: како живуть, како храними суть Господемь, како благовѣрие держать по предаянию твоему, како въ святыа церкви чястять, како славять Христа, како покланяются имени его.

Посмотри же и на благоверную сноху твою Ирину, посмотри на внуков твоих и правнуков: как они живут, как хранимы Господом, как соблюдают правую веру, данную <им> тобой, как прилежат к святым церквам, как славят Христа, как поклоняются имени его.

Виждь же и градъ, величьством сиающь, виждь церкви цветущи, виждь христианьство растуще, виждь град, иконами святыихъ освѣщаемь и блистающеся, и тимианомъ обухаемь, и хвалами божественами и пѣнии святыими оглашаемь. И си вься видѣвъ, възрадуися и възвеселися и похвали благааго Бога, всѣмь симъ строителя!

Посмотри же и на град <твой>, величием сияющий, посмотри на церкви процветающие, посмотри на христианство возрастающее, посмотри на град, иконами святых блистающий и <ими> освящаемый, фимиамом благоухающий, славословиями божественными <исполненный> и песнопениями святыми оглашаемый. И, все это видев, возрадуйся и возвеселись и восхвали преблагого Бога, устроителя всего!

Видѣ же, аще и не тѣломъ, нъ духомъ показаеть ти Господь вся си, о нихъже радуйся и веселися, яко твое вѣрное въсѣание не исушено бысть зноемь невѣриа, нъ дождемь Божиа поспѣшениа распложено бысть многоплоднѣ.

Но ты уже видел <сие>, хотя и не телесными <очами>, но духом, <ибо> Господь открывает тебе все то, о чем подобает радоваться и веселиться. Ибо семена веры, тобою посеянные, не иссушены зноем неверия, но, <орошенные> дождем Божия поспешения, принесли многообильные-плоды.

Радуйся, въ владыкахъ апостоле, не мертвыа тѣлесы въскрѣшав, нъ душею ны мертвы, умерьшаа недугомь идолослужениа въскрѣсивъ! Тобою бо обожихомъ и Живота Христа познахомъ. Съкорчени бѣхомъ от бѣсовьскыа льсти и тобою прострохомся и на путь животныи наступихомъ; слѣпи бѣхомъ сердечныими очима, ослѣплени невидѣниемь, и тобою прозрѣхомъ на свѣтъ трисолнечьнаго Божьства; нѣми бѣхомъ, и тобою проглаголахомъ. И нынѣ уже мали и велицѣи славимъ единосущную Троицу.

Радуйся, апостол среди владычествующих, воскресивший не мертвые тела, но нас воскресивший, мертвых душою, смерть претерпевших от недуга идолослужения! Ибо тобою приблизились мы к Богу и познали Жизнь <Божественную> — Христа. Согбены были мы, подпав бесовскому прельщению, но тобою исправлены и вступили на путь жизни <вечной>; слепы были мы сердечными очами, лишены <духовного> видения, но поспешением твоим прозрели, увидев свет трисолнечного Божества; немы были мы, но тобою возвращен нам дар слова. И ныне уже <все> мы, малые и великие, славим единосущную Троицу.

Радуйся, учителю нашь и наставниче благовѣрию! Ты правдою бѣ облѣченъ, крѣпостию прѣпоясанъ, истиною обутъ,[173] съмысломъ вѣнчанъ и милостынею яко гривною и утварью златою красуяся. Ты бѣ, о честнаа главо, нагыимъ одѣние, ты бѣ алчьныимъ кърмитель, ты бѣ жаждющиимъ утробѣ ухлаждение, ты бѣ въдовицамъ помощник, ты бѣ странныимъ покоище, ты бѣ бескровныимъ покровъ, ты бѣ обидимыимъ заступникъ, убогыимъ обогащение.

Радуйся, учитель наш и наставник благочестия! Ты облечен был правдою, препоясан крепостью, обут истиной, венчан добромыслием и, как гривною и золотою утварью, украшен милосердием. Ты, о честная глава, был нагим — одеяние, ты был алчущим — насыщение, ты был жаждущим — охлаждение их утробы, ты был вдовам — вспомоществование, ты был странствующим — обиталище, ты был обидимым — заступление, убогим — обогащение.

Имъже благыимъ дѣломъ и инѣмь възмездие приемля на небесѣхъ, блага, «яже уготова Богъ вамъ, любящиимъ его»,[174] и зрѣниа сладкааго лица его насыщаяся, помолися о земли своеи и о людех, въ нихъже благовѣрно владычьствова, да съхранить á въ мирѣ и благовѣрии прѣданѣѣмь тобою, и да славится въ нем правовѣрие, и да кленется всяко еретичьство, и да съблюдеть á Господь Богъ от всякоа рати и плѣнениа, от глада и всякоа скорби и сътуждениа!

<В утешение> за эти и иные добрые дела приемля воздаяние на небесах, <вкушая> блага, «что приготовил Бог вам, любящим его», и насыщаясь сладостным лицезрением его, помолись, <о блаженный>, о земле своей и о народе, которым благочестно владычествовал ты, да сохранит его <Господь> в мире и благочестии, данном <ему> тобою, и да славится в нем правая вера и да проклинается всякая ересь, и да соблюдет его Господь Бог от всякого нашествия и пленения, от глада и всякой скорби и напасти!

Паче же помолися о сынѣ твоемь, благовѣрнѣмь каганѣ нашемь Георгии, въ мирѣ и въ съдравии пучину житиа прѣплути и въ пристанищи небеснааго завѣтрия пристати, неврѣдно корабль душевны и вѣру съхраньшу, и съ богатеством добрыими дѣлы, безъ блазна же Богомъ даныа ему люди управивьшу, стати с тобою непостыдно прѣд прѣстоломъ Вседръжителя Бога и за трудъ паствы людии его приати от него вѣнець славы нетлѣнныа съ всѣми праведныими, трудившиимися его ради.

И еще помолись о сыне твоем, благоверном князе нашем Георгии, да в мире и здравии переплыть <ему> пучину жизни <сей> и неврежденно привести корабль душевный <свой> к безбурному пристанищу небесному, и веру сохранив, и с богатством добрых дел, да, непреткновенно управив Богом вверенный ему народ, вместе с тобою непостыдно предстать <ему> престолу Вседержителя Бога и за труды пастьбы народа своего приять от него венец славы нетленной со всеми праведниками, потрудившимися ради него.

МОЛИТВА

МОЛИТВА

Симь же убо, о Владыко, Царю и Боже нашь, высокъи и славне, человѣколюбче, въздаяи противу трудомъ славу же и честь и причастникы творя своего царьства, помяни, яко благъ, и насъ, нищиихъ твоихъ, яко имя тобѣ человѣколюбець! Аще и добрыих дѣлъ не имѣемь, нъ многыа ради милости твоеа спаси ны, «мы бо людие твои и овцѣ паствы твоеи»,[175] и стадо, еже ново начатъ пасти, исторгъ от пагубы идолослужения!

О Владыко, царю и Боже наш, высокий и славный, о человеколюбче, по трудам воздающий <праведникам> сим славу же и честь и причастниками творящий царства своего, помяни, Благий, и нас, убогих твоих, ибо человеколюбец — имя твое! Хотя и не имеем мы добрых дел, но спаси нас по великой твоей милости, ибо мы — «народ твой и твоей пажити овцы», стадо <твое>, кое недавно ты начал пасти, исторгнув из пагубы идолослужения!

Пастырю добрый, положивыи душю за овцѣ,[176] не остави насъ, аще и еще блудимъ, не отверзи насъ, аще и еще съгрѣшаемь ти, акы новокуплении раби, въ всемь не угодяще Господу своему; не възгнушаися, аще и мало стадо, нъ рци къ намъ: «Не боися, малое стадо, яко благоизволи Отець вашь небесныи дати вамъ Царьствие!»[177]

Пастырь добрый, положивший душу <свою> за овец, не оставь нас, хотя и доселе блуждаем, не отвергни нас, хотя и доселе согрешаем тебе вопреки, подобно новообретенным рабам, ни в чем не угождающим господину своему; не возгнушайся, хотя и малое стадо <мы>, но скажи нам: «Не бойся, малое стадо, ибо Отец ваш небесный благоволил дать вам Царство»!

Богатыи милостию[178] и благыи щедротами, обѣтщався приимати кающася и ожидааи обращениа грѣшныихъ,[179] не помяни многыихъ грѣхъ нашихъ, приими ны обращающася к тобѣ, заглади рукописание съблазнъ нашихъ, укроти гнѣвъ, имже рагнѣвахомъ тя, человѣколюбче, ты бо еси Господь, владыка и творець и в тобѣ есть власть или жити намъ или умрѣти.

<Боже>, милостью богатый и благощедрый, обещавший принять кающегося и ожидающий обращения грешников, не помяни множество грехов наших, приими нас, обращающихся к тебе, изгладь рукописание прегрешений наших, угаси гнев <твой>, коим разгневали тебя, человеколюбче, ибо ты — Господь <наш>, владыка и творец и во власти твоей — или жить нам, или умереть!

Уложи гнѣвъ милостиве, егоже достоини есмы по дѣломъ нашимъ, мимоведи искушение, яко персть есмы и прахъ[180] и не въниди въ судъ съ рабы своими,[181] мы людие твои,[182] тебе ищемь, тобѣ припадаемь, тобѣ ся мили дѣемь; съгрѣшихомъ и злаа сътворихомъ, не съблюдохомъ, ни съхранихомъ, якоже заповѣда намъ![183]

Отрини гнев <твой, Боже> милостивый, коего достойны мы по делам нашим, отведи искушение, ибо персть и прах есть мы, и не входи в суд с рабами твоими, <ибо> мы — народ твой <и> тебя ищем, к тебе припадаем, пред тобою сокрушаемся: согрешили и злое сотворили, не соблюли, не сохранили того, что заповедал нам ты!

Земнии суще, къ земныимъ прѣклонихомься и лукавая съдѣяхом пред лицемь славы твоеа, на похоти плотяныа прѣдахомся, поработихомся грѣхови и печалемь житиискамъ, быхомъ бѣгуни своего Владыкы. Убози от добрыихъ дѣлъ, окаянии злааго ради житиа, каемся, просимъ, молимъ: каемся злыихъ своихъ дѣлъ, просимъ, да страхъ твои послеши въ сердца наша, молимъ, да на Страшнѣмъ Судѣ помилуеть ны. Спаси, ущедри, призри, посѣти, умилосердися, помилуи, твои бо есмы, твое создание, твоею руку дѣло![184]

Как земные, преклонились мы к земному и злое сотворили в явление славы твоей, предались похотям плотским, поработились греху и суете житейской, быв беглецами от Владыки своего. Нищенствуя добрыми делами, окаянные по злому житию, каемся, просим и молим <тебя>, <Господи>: каемся о злых делах своих, просим о ниспослании страха твоего в сердца наши, молим о помиловании нас на Страшном Суде <твоем>. Спаси, щедроты даруй, призри, посети, яви милосердие <твое> и помилуй <нас, Боже>, ибо твои мы, создание твое, дело рук твоих!

«Аще бо безакониа назриши, Господи, кто постоить?»[185] Аще въздаси комуждо по дѣломъ, то кто спасется? Яко от тебе оцѣщение есть, яко от тебе милость и много избавление,[186] и души наши въ руку твоею, и дыхание наше въ воли твоеи.[187] Донелѣ же бо благопризирание твое на насъ, благоденьствуемъ, аще ли съ яростию призриши, ищезнемь, яко утреняа роса.[188] Не постоить бо прахъ противу бури, и мы противу гнѣву твоему!

«Если ты, <Господи>, будешь замечать беззакония, — Господи, кто устоит?» Если будешь воздавать каждому по делам <его>, — кто спасется? Ибо у тебя прощение, ибо у тебя милость и многое избавление, и души наши в руке твоей, и дыхание наше в воле твоей! И пока благопризираешь на нас — благоденствуем мы, если же с яростью воззришь — исчезнем, как утренняя роса. Ибо не может противостоять пыль — буре, а мы — гневу твоему!

Нъ яко тварь от сътворивъшааго ны милости просимъ: помилуи ны, Боже, по велицѣи милости твоеи![189] Все бо благое от тебе на нас; все же неправедное от нас к тобѣ. Вси бо уклонихомся, вси въкупѣ неключими быхомъ,[190] нѣсть от насъ ни единого о небесныихъ тщащася и подвизающа, нъ вси о земныихъ, вси о печалех житиискыихъ: «яко оскудѣ прѣподобныих»[191] на земли. Не тебе оставляющу и прѣзрящу насъ, но намъ тебе не възискающем, нъ видимыихъ сихъ прилежащемь. Тѣмже боимся, егда сътвориши на насъ, яко на Иеросалимѣ, оставлешиимъ тя и не ходившиимъ въ пути твоа. Нъ не сътвори намъ яко и онѣмь по дѣломъ нашимъ, ни по грѣхом нашимъ въздаи намъ,[192] нъ терпѣ на насъ, и еще долго терпе, устави гнѣвныи твои пламень, простираюшться на ны, рабы твоа, самъ направляа ны на истину твою, научая ны творити волю твою. Яко ты еси Богъ нашь, и мы людие твои,[193] твоа чясть, твое достояние.[194] Не въздѣваемъ бо «рукъ наших къ богу туждему»,[195] ни послѣдовахом лъжууму коему пророку, ни учениа еретичьскаа держимъ, нъ тебе призываемь истиньнааго Бога[196] и къ тебѣ, живущему на небесѣхъ, очи наши възводимъ,[197] къ тебѣ рукы наши въздѣваемь, молим ти ся; отъдаждь намъ, яко благыи человѣколюбець, помилуи ны, призываа грѣшникы въ покаание,[198] и на Страшнѣмь твоемь Судѣ деснааго стояниа не отлучи насъ, нъ благословлениа праведныих причасти насъ! И донелѣ же стоить миръ, не наводи на ны напасти искушениа, ни прѣдаи насъ въ рукы чюжиихъ, да не прозоветься градъ твои градъ плѣненъ и стадо твое «пришельци въ земли не своеи»,[199] да не рекуть страны: «кде есть Богъ их?»,[200] не попущаи на ны скорби и глада, и напрасныихъ съмертии, огня, потоплениа!

Но, будучи творением <твоим>, просим милости у сотворившего нас: помилуй нас, Боже, по великой милости твоей! Ибо все благое — от тебя к нам; все же неправедное — от нас к тебе. Ведь все мы уклонились, все вместе непотребны; нет ни единого из нас, подвизающегося и ревнующего о небесном; но все <пекутся> о земном, все <погрязли> в суете житейской: «ибо не стало праведного» на земле. И не потому, что ты оставил и презрел нас, но потому, что мы не ищем тебя, а прилежим сему видимому. И страшимся потому, дабы и нам не сотворил ты то же, что и Иерусалиму, оставившему тебя и не ходившему втайне путями твоими. Но по делам нашим не сотвори нам, как и <граду> тому, и по грехам нашим не воздай нам, но прояви терпение к нам и даже долготерпение, угаси пламень гнева твоего, простирающийся на нас, рабов твоих, Сам направляя нас на <пути> истины твоей и научая нас творить волю твою. Ибо ты — Бог наш, а мы — народ твой, часть твоя, достояние твое. И не воздеваем мы «руки наши к богу чужому», и не последуем некоему ложному пророку, и не держимся еретического учения, но тебя призываем, Бога истинного, и к тебе, живущему на небесах, возводим очи наши, к тебе воздеваем руки наши, тебе молимся: прости нам, благий и человеколюбец, помилуй нас, призывающий «грешников к покаянию», и на Страшном Суде твоем не лиши нас стояния одесную <тебя>, но сопричти нас благословению праведников! И, доколе стоит мир <сей>, не наводи на нас напасти и искушения, не предай нас в руки иноплеменников, да не зовется град твой градом плененным, а <овцы> стада твоего — «пришельцами в земле не своей», да не скажут язычники: «где Бог их?», <и> не попусти на нас скорби, глада и внезапной смерти, огня и наводнения!

Да не отпадуть от вѣры нетвердии вѣрою, малы показни, а много помилуи, малы язви, а милостивно исцѣли,[201] въ малѣ оскорби, а въ скорѣ овесели, яко не трьпить наше естьство дълго носити гнѣва твоего, яко стеблие огня!

Да не отпадут от веры слабые в вере, в меру наказывай, но безмерно милуй, в меру уязвляй, но милостиво исцеляй, в меру ввергай в скорбь, но вскоре утешай, ибо не в силах естество наше долго сносить гнев твой, как и солома — огонь!

Нъ укротися, умилосердися, яко твое есть еже помиловати и спасти; тѣмже продължи милость твою на людех твоихъ: ратныа прогоня, миръ утверди, страны укроти, глады угобзи, владыкѣ наши огрози странамъ, боляры умудри, грады расили, Церковь твою възрасти, достояние свое съблюди, мужи и жены, и младенцѣ спаси, сущаа въ работѣ, въ плонении, въ заточении, въ путех, въ плавании, въ темницах, въ алкотѣ и жажди и наготѣ — вся помилуи, вся утѣши, вся обрадуи, радость творя имъ и тѣлесную и душевную!

Но яви кротость и милосердие <твое>, ибо тебе подобает миловать и спасать; не престань в милости твоей к народу твоему: врагов изгони, мир утверди, языки усмири, глады утоли, владык наших угрозой языкам сотвори, бояр умудри, грады <умножь и насели>, Церковь твою возрасти, достояние твое соблюди, мужей и жен с младенцами спаси, пребывающих в рабстве, в пленении, в заточении, в пути, в плавании, в темницах, в алкании и жажде и наготе — всех помилуй, всем утешение даруй, всех возрадуй, подавая им радость и телесную, и душевную!

Молитвами, молениемь, прѣчистыя ти Матери и святыихъ небесныихъ силъ, и Прѣдтечи твоего и Крестителя Иоанна, апостолъ, пророкъ, мученикъ, преподобныихъ и всѣхъ святыихъ молитвами умилосердися на ны и помилуи ны, да милоствю твоею пасоми въ единении вѣры въкупѣ весело и радостно славимь тя Господа нашего Исуса Христа съ Отцемь, съ Пресвятыимъ Духомъ, Троицу нераздѣлну, единобожествену, царьствующу на небесѣх и на земли ангеломъ и человѣкомъ, видимѣи и невидимѣи твари, нынѣ и присно и въ вѣкы вѣком. Аминь!

Молитвами и молением пречистой твоей Матери, и святых небесных сил <бесплотных>, и Предтечи твоего и Крестителя Иоанна, <святых> апостолов, пророков, мучеников, преподобных и молитвами всех святых яви нам милосердие <твое, Боже>, и помилуй нас, да, милостию твоею пасомые, в единении веры совместно славим в веселии и радости тебя, Господа нашего Иисуса Христа, со Отцом и с Пресвятым Духом, Троицу нераздельную, единобожественную, царствующую на небе и на земле, <владычествующую> ангелами и человеческим родом, видимым <же всем> и невидимым, ныне и присно и во веки веков. Аминь!

Вѣрую въ единого Бога Отца вседръжителя, творца небу и земли, и видимыимъ, и невидимыимъ.

Верую во единого Бога Отца, вседержителя, творца неба и земли, и <всего> видимого и невидимого.

И въ единого Господа Исуса Христа, Сына Божия, единочадааго, от Отца рожденааго прѣжде всѣх вѣкъ, Свѣта от Свѣта, Бога истинна от Бога истинна, рождена, а не сътворена, единосущна Отцу, имже вся быша;

И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, единородного, от Отца рожденного прежде всех веков, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, а не сотворенного, единосущного Отцу, которым все было <сотворено>;

насъ ради человѣкъ, и за наше спасение съшедшааго съ небесъ, и въплощьшаагося от Духа Свята и Марии Дѣвицѣ, въчеловѣчьшася;

нас ради человек и нашего ради спасения сошедшего с небес, и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, <и> вочеловечившегося;

и распята за ны при Поньтѣстѣмь Пилатѣ, страстьна и погребена;

и распятого за нас при Понтии Пилате, <и> страдавшего, и погребенного;

въскресъшааго въ третии день по Писаниемь;

<и> воскресшего в третий день, по Писаниям;

въшедшааго на небеса, и сѣдяща одесную Отца;

<и> восшедшего на небеса, и сидящего одесную Отца;

и пакы грядуща съ славою судити живыимъ и мертвыимъ, егоже царствию нѣсть конца.

и снова грядущего со славою судить живых и мертвых, царству которого не будет конца.

И въ Духа Святааго, Господа, и животворящааго, исходящааго отъ Отца, иже съ Отцемь и съ Сыномъ съпокланяемь и съславимъ, глаглавшаго пророкы.

И в Духа Святого, Господа, и животворящего, от Отца исходящего, со Отцом и с Сыном приемлющего поклонение и сославимого, глаголавшего в пророках.

Въ едину святую, съборную и апостольскую церковь.

Во единую святую, соборную и апостольскую церковь.

Исповѣдаю едино крещение въ оставление грѣховъ;

Исповедую единое крещение в отпущение грехов;

чаю въскрѣшениа мертвыимъ

ожидаю воскресения мертвых

и жизни будущааго вѣка. Аминь.

и жизни в будущем веке. Аминь.

Вѣрую въ единого Бога, славимаго въ Троици: Отца нерождена, безначала, бесконечна, Сына же рождена, събезначална же и бесконечна, Духа Свята, исходяща изъ Отца и въ Сынѣ являющася, събезначальна же такожде и равна Отцу и Сыну, — Троицу единосущну, лици же раздѣляющуся, Троицу имены, единаго же Бога.

Верую во единого Бога, в Троице славимого: Отца нерожденного, безначального, бесконечного, Сына же рожденного, но собезначального Отцу и собесконечного, <и> Духа Святого, от Отца исходящего и в Сыне являющегося, но также собезначального и равного Отцу и Сыну, — <в> Троицу единосущную, но разделяющуюся лицами, Троицу по именам, но единого Бога.

Не съливаю раздѣлениа, ни съединениа раздѣляю, съвокупляются несмѣсно и разделяются нераздѣлнѣ. Отець бо нарицается, понеже не рожденъ; Сынъ же — рождениа ради; Духъ же Святыи — исхода ради, нъ неотходенъ. Не бываеть же Отець Сынъ, ни Сынъ Отець, ни Духъ Святыи Сынъ, нъ комуждо свое несмѣсно суще развѣ Божества. Едино бо есть Божество въ Троици, едино господьство, едино царство, обще трисвятое от херувимъ, обещь поклонъ от ангелъ и человѣкъ, едина слава и благодарение — от всего мира.

Не сливаю разделения и соединения не разделяю, <ибо три Божественные лица> соединяются неслитно и разделяются нераздельно. И Отец именуется <так>, поелику рождает <Сына>; Сын же — по причине рождения <от Отца>; а Дух Святой — по причине исхождения <от Отца>, будучи, однако, <с ним> не разлучен. И Отец не есть Сын, и Сын не <есть> Отец, и Дух Святой не <есть> Сын, но каждому <лицу> присуще неслитное собственное качество, <принадлежащее ему> помимо Божества. Ибо в Троице едино Божество, едино господство, едино царство и <подобает ей> общее трисвятое от херувимов, общее поклонение от ангелов и человеческого рода, единая слава и благодарение — от всего мира.

Того единого Бога вѣдѣ и тому вѣрую, въ негоже имя и крестихъся: въ имя Отца и Сына и Святааго Духа. И ако же приахъ от писаниа святыихъ отець, тако научихся!

Того единого Бога ведаю и в того верую, во имя которого и крестился: во имя Отца и Сына и Святого Духа. И как восприял из писаний святых отцов, так и научился!

И вѣрую и исповѣдаю, яко Сынъ, благоволениемь Отчемь и Святааго Духа хотѣниемь, съниде на землю спасти родъ человѣчьскъ, небесъ и Отца не отлучися, и, Святааго Духа осѣнениемь, въселися въ утробу Дѣвицѣ Марии и зачатъся, якоже самъ единъ вѣсть, и родися бе-сѣмене мужеска, матерь дѣвицею съхрань, якоже и лѣпо Богу, и въ рожьство, и преже рожьства, и по рожьствѣ, Сыновьства не отложь.

И верую <также> и исповедую, что Сын <Божий>, благоволением Отчим и соизволением Духа Святого, сошел на землю для спасения рода человеческого, — не <оставив> небес и с Отцом не разлучившись, — и, осенением Духа Святого, вселился во утробу Девы Марии и зачатие претерпел образом, ведомым ему одному, и родился не от семени мужского, матерь <свою> девою сохранив, как и приличествует Богу, и прежде рождества, и в рождестве, и по рождестве <своем, но> не отложил <Божественного> Сыновства.

На небеси бо безматеренъ, на земли же безъ отца, въздоися, яко человѣкъ, и воспитася, и бысть человѣкъ истиненъ, не привидѣниемь, нъ истинно въ нашей плоти. Исполнь Богъ, исполнь человѣкъ въ двѣ естьствѣ и хотѣнии воли, еже бѣ, не отложивъ, и еже не бѣ, възя.

На небесах — без матери, на земле же — без отца, <Христос> был вскормлен млеком и воспитан, как человек, и был истинный человек, не призрачно, но истинно <пребывая> в нашей плоти. Совершенный Бог <и> совершенный человек, Он — в двух естествах и с <двумя> хотениями и волями: не отложив то, чем был, он воспринял то, чем не был.

Пострада плотию, яко человѣкъ, мене ради и Божествомъ бе-страсти, яко Богъ, прѣбы. Умрѣ бесьмертныи, да мене мертва оживить; съниде къ аду, да прадѣда моего Адама въставить и обожить, и диавола съвяжеть. Въста, яко Богъ, изиде изъ мертвыихъ, яко побѣдитель Христос, царь мой, тридневно, и явлеся многъкраты ученикомъ своимъ, възиде на небеса къ Отцю, егоже не отлучилъся бѣ, и сѣде одесную его.[202]

<Христос> пострадал за меня плотию, как человек, но Божеством, как Бог, пребыл бесстрастен. Бессмертный умер, чтобы мертвого меня оживить; сошел во ад, чтобы праотца моего Адама восставить и обожить, а диавола связать. Восстал, как Бог, воскреснув в третий день из мертвых, как победитель <смерти>, Христос, царь мой, и, много раз явившись ученикам своим, восшел на небеса к Отцу, которого не отлучался, и воссел одесную его.

Чаю же его пакы придуща съ небесе, нъ не отай, яко же прѣжде, нъ въ славѣ Отьчи съ небесныими вои. Ему же мертвии гласомъ архангельскымъ противу изидуть;[203] и тъ имат судити живыим и мертвыим, и въздати комуждо по дѣломъ.

И в надежде пребываю, что он снова низойдет с небес, но не втайне, как прежде, но во славе Отчей <и> с небесными воинствами. По гласу архангелову, мертвые изыдут в сретение ему; и будет он судить живых и мертвых, и воздаст каждому по делам <его>.

Вѣрую же и въ 7 Съборъ правовѣрныихъ святыихъ отець, и егоже извергоша, и азъ измѣтаю, и егоже прокляша, и азъ проклинаю; и яже писаниемь прѣдаша намъ, приимаю.

Исповедую же и семь Соборов православных святых отцов; и тех, что извергнуты ими, и я отметаю, и тех, что прокляты ими, и я проклинаю; что же посредством писаний <своих> предали они нам, то приемлю.

Святую и преславную Дѣвицу Марию Богородицу нарицаю чьту же и съ вѣрою покланяюся ей. И на святѣй иконѣ еи Господа моего, яко младеньца на лонѣ еи зрю — и веселюся, распята и́ вижду — и радуюся, въскресъша его и на небеса идуща съмотря — въздѣю руцѣ и покланяюся ему. Тако же и угодникъ его святыихъ иконы видѣвъ, славлю Спасъшааго ихъ. Мощи ихъ съ любовию и вѣрою цѣлую и чюдеса ихъ проповѣдаю, и ицѣления от нихъ приимаю.

Святую и преславную Деву Марию именую Богородицею и почитаю и с верою поклоняюсь ей. И на святой иконе ее лицезрю Господа моего младенцем на лоне ее — и исполняюсь веселием, распятым созерцаю его — исполняюсь радости, когда же воскресшим вижу его и восходящим на небеса — воздеваю руки и поклоняюсь ему. И, взирая также на иконы святых угодников его, славлю Спасшего их. Мощи их с верою и любовью лобызаю, чудеса их проповедую и исцеления от них приемлю.

Къ кафоликии и апостольстѣи Церкви притѣкаю, съ вѣрою въхожду, съ вѣрою молюся, съ вѣрою исхожду.

К <храму> кафолической и апостольской Церкви притекаю, с верою вхожу, с верою молюсь, с верою исхожу.

Тако вѣрую и не постыжюся; и прѣдъ народы исповѣдаю, и исповѣданиа ради и душю свою положю.

Так верую и не постыжусь; и пред язычниками <веру эту> исповедую, и за исповедование <свое> и душу положу.

Слава же Богу о всемь, строящему о мнѣ выше силы моеа! И молите о мнѣ, честнѣи учителе и владыкы Рускы земля! Аминь!

Слава же Богу, благодеющему мне выше моих сил, за всё! Молитесь обо мне, честные учители и владыки земли Русской! Аминь!

СТАВЛЕННИЧЕСКАЯ ЗАПИСЬ МИТРОПОЛИТА ИЛАРИОНА

Азъ милостию человѣколюбивааго Бога мнихъ и прозвитеръ Иларионъ изволениемь его от богочестивыихъ епископъ священъ быхъ и настолованъ въ велицѣмь и богохранимѣмь градѣ Кыевѣ, яко быти ми въ немь митрополиту, пастуху же и учителю.

Я, милостью человеколюбивого Бога, монах и пресвитер Иларион, изволением его, посвящен и настолован богочестными епископами в великом и богохранимом граде Киеве, да быть мне в нем митрополитом, пастырем и учителем.

Быша же си въ лѣто 6559 (1051), владычествующу благовѣрьному кагану Ярославу, сыну Владимирю. Аминь.

Было же сие в лето 6559 (1051), в княжение благоверного князя Ярослава, сына Владимирова. Аминь.

Невозможно представить себе учебник по древнерусской литературе, в котором не упоминалось бы «Слово о Законе и Благодати» митрополита Киевского Илариона, или хрестоматию, где не было бы извлечений из текста «Слова». Это творение — драгоценная жемчужина не только русского богословия, но и всей русской литературы.

Сохранились два важных летописных свидетельства, помогающих нам понять, в какой среде и при каких обстоятельствах родилось это удивительное произведение.

Первое свидетельство содержится в «Повести временных лет» под 1037 годом. «Любил Ярослав церковные уставы, попов любил немало, особенно же черноризцев, и книги любил, читая их часто и ночью, и днем. И собрал писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык. И написали они книг множество, ими же поучаются верующие люди и наслаждаются учением божественным»[1]. Среди этих книжников, вполне вероятно, был и Иларион — автор «Слова о Законе и Благодати».

Второе свидетельство находится в том же источнике под 1051 годом. «Боголюбивый князь Ярослав любил село Берестовое и церковь, которая была там, святых апостолов, и помогал попам многим, среди которых был пресвитер, именем Иларион, муж благостный, книжник и постник. И ходил он из Берестового на Днепр, на холм, где ныне находится монастырь Печерский, и там молитву творил, ибо был там лес великий. Выкопал он пещерку малую, двухсаженную, и, приходя из Берестового, пел там церковные Часы и молился Богу втайне. Затем Бог положил князю мысль на сердце поставить его митрополитом в Святой Софии, а пещерка эта так и возникла»[2]. А вскоре после этого на место пещеры пришли преподобный Антоний, другие иноки, и так была основана знаменитая Киево-Печерская обитель.

Эти два летописных повествования заключают в себе почти все сведения, которые мы имеем о жизни и церковной деятельности первого избранного из русских митрополита Киевского (годы правления: 1051–1054 гг.). Но сохранилось его «Слово о Законе и Благодати» — высочайший образец ораторского искусства, — которое уже около двух веков продолжает ставить вопросы и давать ответы всем любителям древнерусской истории и культуры.

«Слово о Законе и Благодати» было составлено между 1037 и 1050 годами. Одни исследователи предполагают, что оно было произнесено митрополитом Иларионом в первый день праздника Пасхи — 25 марта (7 апреля нов.ст.) 1049 года, когда на этот день пришелся праздник Благовещения, и пасхальная Литургия могла совершаться митрополитом Киевским в церкви Благовещения на Золотых воротах. В пользу этого предположения свидетельствует тот факт, что чтение евангельского отрывка на Литургии в пасхальную ночь всегда заканчивается словами (по-церковнославянски): «Яко закон Моисеом дан бысть, благодать же и истина Иисус Христом бысть» (Ин. 1, 17). Именно с этих евангельских слов и начинает митрополит Иларион свое «Слово о Законе и Благодати». По другой гипотезе, «Слово» было произнесено митрополитом Иларионом в Десятинной церкви у гробницы князя Владимира. Но где бы ни сказано было это «Слово», несомненно то, что митрополит Иларион был единомышленником и сподвижником князя Ярослава Мудрого в его борьбе за политическую и церковную независимость Руси от Византии.

Исследователи древнерусской литературы с самых различных сторон анализировали «Слово о Законе и Благодати». В первую очередь внимание многих ученых привлекала патриотическая направленность этого выдающегося произведения, но в лучших исследованиях отмечалась и поразительная глубина богословского содержания творения митрополита Илариона.

Наиболее полная и яркая характеристика «Слова о Законе и Благодати» принадлежит академику Д.С. Лихачеву: «Иларион указывает, что Евангелием и крещением Бог „все народы спас“, прославляет русский народ среди народов всего мира и резко полемизирует с учением об исключительном праве на „богоизбранничество“ только одного народа. Идеи эти изложены в „Слове“ с пластической ясностью и исключительной конструктивной цельностью. Точность и ясность замысла отчетливо отразились в самом названии „Слова“: „О законе Моисеом даннем, и о благодати и истине Иисус Христом бывшим, и како закон отъиде, благодать же и истина всю землю исполни, и вера в вся языкы простреся и до нашего языка (народа) рускаго“»[3]. «Соединение богословской мысли и политической идеи создает, — по мнению Д.С. Лихачева, — жанровое своеобразие „Слова“ Илариона. В своем роде это единственное произведение»[4].

В чем же суть богословского содержания «Слова о Законе и Благодати»?

Во все времена христианской эры остро стоял вопрос: «За кого люди принимают Иисуса Христа?». Сам Иисус Христос однажды спросил Своих учеников: «За кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?» (Мф. 16, 13). Ученики стали говорить, что некоторые почитают Его за пророка Илию или за одного из других пророков. Тогда Христос спросил самих учеников: «А вы за кого почитаете Меня?» И апостол Петр ответил: «Ты — Христос, Сын Бога Живаго» (Мф.16; 15–16).

На протяжении долгих столетий различные ереси пытались одолеть церковную веру в Богочеловечество Иисуса Христа. Гораздо логичнее казалось представлять Бога абстрактно — невоплощенным и недоступным для людей, Христа же считать лишь нравственным образцом совершенного человека. А чтобы уверовать, что Иисус Христос есть истинный Бог и совершенный (то есть полноценный) Человек — для этого во все времена требовался подвиг веры-жизни, а не отвлеченные богословские рассуждения.

«Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона представляет собой вдохновенную церковную проповедь о Богочеловечестве Христа. Христос в этой проповеди — «совершенный человек по вочеловечению, а не призрак, но совершенный Бог по Божеству, а не простой человек, — явивший на земле Божественное и человеческое». И далее митрополит Иларион приводит целый ряд свидетельств из Священного Писания, в которых говорится о человечестве и Божестве Иисуса Христа:

«Как человек постился сорок дней и взалкал — и как Бог победил искусителя <…>

Как человек Лазаря оплакал — и как Бог воскресил его из мертвых <…>

Как человек распят был — и как Бог Своею властью сораспятого с Ним впустил в рай <…>

Как человек положен во гроб — и как Бог сокрушил ад и души освободил».

Завершается это свидетельство о Богочеловечестве Христа пасхальным аккордом: «Кто Бог велий, яко Бог наш! Ты еси Бог творяй чудеса» (Пс. 76, 14–15). («Какой бог так велик, как Бог наш! Ты — Бог, творящий чудеса»)[5]

«Слово о Законе и Благодати» — одна из вершин церковного богословия всех христианских времен. Кто есть Иисус Христос? Бог? Человек? На этот вопрос новых, то есть обновленных святым крещением людей митрополит Иларион отвечает, что Христос Спаситель — Богочеловек!

В день великого крещения киевлян в водах Днепра князь Владимир молился: «Христе Боже, сотворивший небо и землю! Взгляни на новых людей этих и дай им, Господи, познать Тебя, истинного Бога, как познали Тебя христианские страны!»[6].

В истории русской философской мысли вопрос о богочеловечестве возродился в конце XIX века, когда перед православной культурой России встала проблема секуляризации, то есть обесцерковления. Православная Русь, церковная Русь готовилась к испытанию антирелигиозной философией. Полемика между славянофилами и западниками стала заглушаться предгрозовыми раскатами грядущих социальных потрясений в России. Эти потрясения предчувствовал и пророчески отобразил в своих романах и публицистических статьях великий русский писатель Ф.М. Достоевский. Секуляризации философской мысли старался противостоять великий русский философ В.С. Соловьев, чьи «Чтения о богочеловечестве» имели большой резонанс в образованных кругах России.

После десятилетий господства атеистической идеологии в конце XX века миллионы граждан России смогли свободно обратиться к духовному наследию своих предков, к сокровищам православной культуры России. И хотя со времен митрополита Илариона прошло более девяти столетий, написанное им «Слово о Законе и Благодати» остается непревзойденным церковно-литературным свидетельством о Богочеловечестве Иисуса Христа. Выше него стоит только само Евангелие Христово, которое древнерусский просветитель положил в основу своего «Слова», «ибо закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа» (Ин. 1, 17).

[1] Повесть временных лет / Подг. текста, перев., вступит. ст. и коммент. Д.С. Лихачева. — 2-е изд., испр. и доп. — Спб., 1996, с. 204.
[2] Повесть временных лет / Подг. текста, перев., вступит. ст. и коммент. Д.С. Лихачева. — 2-е изд., испр. и доп. — Спб., 1996, с. 205.
[3] Лихачев Д.С. Литература Руси XI — начала XIII веков // Великая Русь: История и художественная культура X–XVII века. — М., 1994, с. 27.
[4] Лихачев Д.С. Литература Руси XI — начала XIII веков // Великая Русь: История и художественная культура X–XVII века. — М., 1994, с. 29.
[5] Отрывок из «Слова о Законе и Благодати» о Богочеловечестве Христа.
[6] Повесть временных лет / Подг. текста Д.С. Лихачева и др. — 2-е изд., испр. и доп. — Спб., 1996, с. 190.