Рассказ о святом земли русской коротко

На русской земле есть множество прославленных угодников. Русской церковью они были канонизированы в лике мучеников, страстотерпцев, преподобных, праведников, юродивых, благоверных и так далее.

Эти люди пострадали во имя Христа. Не стоит забывать и об их великих подвигах, которые они сделали для нашей русской земли.

«…Русь свята, потому что святость является ее непреходящим идеалом, потому что самый ни на есть падший на Руси человек знает, что «есть такая страна, где правда живет», и что любой, даже последний грешник на Руси, может в эту страну вернуться…»

Истории святых людей все разные, но объединяет их сила духа

Истории святых людей все разные, но объединяет их одно — сила духа. Каждый святой прожил свою жизнь по-разному. Кто-то дожил до старости и мирно отошел ко Господу, а кто-то наоборот умер мученической кончиной.

В этой статье речь пойдет о святых людях русской земли и об их подвигах.

Святые русской земли это Сергий Радонежский, Серафим Саровский, княгиня Ольга и другие

Какие известны святые русской земли? Наиболее известными в русской земле считаются Сергий Радонежский, Серафим Саровский, князья Борис и Глеб, Дмитрий Донской, княгиня Ольга и многие другие. Рассмотрим великие подвиги святых, и почему они были причислены к лику святых и преподобных.

Сергий Радонежский — один из прославленных защитников русского народа

Сергий Радонежский — один из прославленных защитников русского народа. Преподобный Сергий родился 3 мая 1314 года в селе Варницы. При своем крещении он получил имя Варфоломей. В семь лет мальчика отдали учиться, но обучение его шло очень тяжело.

Уже с 12 лет мальчик постился, молился. В 1328 году он вместе с семьей уехал в Радонеж. После того, как родители Сергия умерли, он вместе со своим братом отправился в более пустынные места. Вместе с ним они построили небольшой храм Святой Троице.

В 1337 году Варфоломей принял постриг с именем Сергий. После чего к нему стали приходить ученики, и на том месте образовалась обитель. Сергий Радонежский стал вторым игуменом и пресвитером обители.

Через несколько лет на этом месте образовался один из процветающих храмов. Однажды патриарх Филофей, узнал, что Сергий основал обитель, и решил отдать должное за его деятельность. Уже тогда Сергий был очень известной личностью в княжеских кругах.

Его значение было очень огромно. Он благословлял многих правителей перед битвами, примерял многих враждующих между собой людей. Также стоит отметить и то, что Сергий основал и другие монастыри, такие как Борисоглебовский, Благовещенский, Георгиевский и другие.

В 1452 году Сергий Радонежский был причислен к лику святых. Первоисточником описания жития Сергия Радонежского был Епифаний Премудрый. Он описывал, что за всю жизнь Сергий совершил множество чудес.

Он исцелял больных, хромых. Однажды он воскресил человека. День памяти святого в русской православной церкви 25 сентября.

Среди святых русского православия известен и Серафим Саровский

Среди святых русского православия известен и Серафим Саровский. В миру его звали Прохор, а родился он 19 июля 1759 года. Так как он имел отличную память, Прохор рано обучился грамоте.

С раннего детства он посещал храм, молился. В 20 лет он решил отправиться в Саровскую пустынь. В 1786 году святой был пострижен настоятелем обители в монашество.

Также позднее был рукоположен во иеромонаха. Но для себя он решил избрать путь уединения. Он отправился в лес, чтобы подвизаться там, в строгом посте и молитве. За все годы жизни в затворе он преисполнился любви к Богу, а также у него появилась особая любовь к людям.

Господь еще при жизни удостоил Серафима Саровского благодатных даров, таких как прозрение, утешения, врачевания душ и телес. Однажды к нему явилась Матерь Божия и велела ему выйти из затвора, и принимать людей у себя.

Так святой и поступил.

1 января 1833 года святой последний раз побывал на литургии, причастился и отошел мирно ко Господу. Прославление его совершилось в 1903 году.

Святые князья Борис и Глеб — прославленные святые Русской земли

Святые князья Борис и Глеб — прославленные святые Русской земли. Князь Владимир был их отцом, он также известная личность не только в истории, но в православии.

Именно при нем произошло Крещение Руси, то есть одно из знаменательных событий для русской церкви. Известная всеми княгиня Ольга первая русская святая, была его бабушкой.

Незадолго до того, как произошло Крещение Руси, князья Борис и Глеб были воспитаны в христианском благочестии и чистоте. Святой князь Борис получил очень хорошее образование, любил читать Священное писание.

Именно под влиянием святых, Борис имел горячее желание подражать каждому из угодников Божиих. Святой же Глеб не разделял взгляды своего брата. Но оба брата отличались милосердием и сердечной добротой. Они хотели подражать во всем своему отцу, равноапостольному князю Владимиру.

Главным был избран святой Борис. Однажды Борис узнал, что его смерти хочет князь Святополк, и тот не стал сопротивляться. Борис помолился, и стал ждать своей участи. Так погиб святой Борис. Борис и Глеб были первыми русскими святыми.

Далее Святополк двинулся на Глеба. Глеб воспринял смерть брата так, как подобало православному христианину. Таким образом, и Глеб был убит собственным поваром, которого подговорили это сделать. Оба святых были канонизированы Русской православной церковью

Одним из известных святых русской земли стал митрополит Московский и всея Руси Алексий

Одним из известных святых русской земли стал митрополит Московский и всея Руси Алексий. Родился он на рубеже 18 — 19 веков. Святитель Алексий происходил из знатного рода Черниговских бояр Колычевых.

При крещении он получил имя Елевферий. Его восприемником стал князь праведный Иоанн, будущий Московский великий князь. Именно Иоанн позднее был прозван Иоанн Калита.

Уже в отрочестве Господь открыл для святителя Алексия его предназначением. Он любил ловить сетями птиц, но однажды, когда он задремал, во сне он услышал голос, который сказал ему, что он напрасно проводит свое время. Когда мальчик проснулся, он понял, что никого рядом нет. Но голос он слышал слишком отчетливо.

В 1320 году Елевферий решил принять монашеский постриг. 20 лет он выполнял иноческие послушания под руководством старца Геронтия. В монастыре он изучал греческий язык, читал духовную литературу.

В то время все к нему обращались за мудрым советом не только в церковных делах, но и в гражданских.

Однажды он исцелил ослепшую жену одного хана. Хан же пожаловал ему участок земли, на котором Алексий построил Чудов монастырь. Стоит отметить и то, что Алексий не убоялся идти в Орду, в которой возможно его могла ждать смерть.

На протяжении всей жизни Алексий заботился о благоустроении своей Российской паствы и о ее духовном просвещении. В Москве он восстанавливал прежние обители, строил новые. Почил святитель Алексий в 1378 году.

Погребен он был в Чудовом монастыре. Примерно через 50 лет его мощи обрели и обнаружили нетленными. Прославление его как святого совершилось в 1431 году.

Дмитрий Донской причислен к лику святых Русской православной церковью

Еще один из известных святых русской земли это Дмитрий Донской. Родился 12 октября 1350 года в Москве. Когда у него умер отец, его наставником и опекуном стал митрополит Алексий. Очень хорошие отношения у Дмитрия сложились и с преподобным Сергием Радонежским. Именно к нему перед сражением пришел Дмитрий.

Очень долгое время князь враждовал с разными народами, но спустя 9 лет был заключен мир. Постепенно он наладил отношения со всеми. Так как он был человеком верующим, он постоянно поддерживал храмы, монастыри.

В 1380 году произошла одна из великих битв Куликовская, в ходе которой Мамая потерпел поражение.

Умер Дмитрий Донской довольно рано, в 39 лет. Похоронен был в Архангельском соборе города Москвы. Он был причислен у Русской православной церкви к лику святых. День памяти его 19 мая.

Княгиня Ольга стала первой святой на русской земле

Отдельно поговорим о княгине Ольге, речь о которой шла немного выше. Княгиня Ольга стала первой святой. После того, как ее мужа убили, она взяла на себя правление Киевской Русью.

На протяжении всей своей жизни она ходила по русским землям для построения хозяйственной и политической жизни Киевской Руси. Она строила храмы, церкви. Именно в период ее правления, Русь сильно укрепилась и возросла.

Стали появляться новые города. Также стоит отметить и то, что она распространяла христианскую веру. На славянской земле при ней появились храмы. Ольга хотела приобщить к этому и своего сына Святослава, но он не послушал мать и остался язычником до конца своих дней.

В 969 году княгиня Ольга скончалась. Позднее она была причислена к лику святых. Ежегодно она почитается в Русской православной церкви 24 июля.

Это лишь немногие святые русской земли, которые были и остаются защитниками нашей России.

• Энциклопедия
• История
• Святые на Руси

На Руси известно множество святых, чудеса которых и по сей день поражают умы современников.

Одним из самых известных святых на Руси можно назвать Сергия Радонежского. Он является основателем Троицкого монастыря (в настоящее время это Троице — Сергиева лавра).Сергий очень многое сделал для процветания духовной жизни. Он являлся человеком искренне любящим отчизну и верующем в душевную доброту. До наших дней сохранились рукописи его сподвижников, например «Житие Сергия Радонежского», написанного Епифанием Мудрым.

Серафим Саровский, старец, живший в середине 17 века. Еще в раннем детстве с мальчиком часто случались чудеса, один раз он не удержался и упал с колокольни храма, которая находилась высотой с трехэтажный дом, всех поразило то, что при таком падении на мальчике не осталось и царапины. После судьбоносной встречи юного Прохора со старцем Досифея, который указал юноше жизненный путь. Прохор совершил постриг и стал служителем Саровского монастыря, а так же у него сменилась имя с Прохора на Серафима. В одну из ночей старцу приснился образ Матери Божьей, она просила, что бы он стал принимать у себя людей. Серафим последовал своему сну, и вскоре чудодейственность молитв святого, стали замечать люди. Некоторые его советы людям по началу казались странными, но следуя им в последствии, они понимали, что слава монаха были праведными.

Блаженная Матрона Московская, наверное, каждый знает о чудотворности иконы с изображением Матроны Московской, прикоснувшись к мощам святой, даже бесплодный человек может родить дитя, смертельно больной получить исцеление. Еще с раннего детства Матронушка, мгла видеть образа бога и дьявола, но при этом с рождения была не зрячая. Когда девушке было 17 лет, в их семье случилась беда, у матушки отказали ноги, врачи говорили, что ходить она больше не сможет. Вскоре девушку настигло еще одно несчастье, стало негде жить. А после она и другие верующие попали под революцию над святыми, но от церкви она не отказалась. Верным спутником в трудном жизненном пути была молитва. После революции, больная, парализованная и слепая, она все равно продолжала принимать у себя людей и наставлять их на путь господа.

Икона с изображением Ксении Петербургской помогла не одной 1000 людей, единственное, с чем можно сравнить чудодейственность иконы так это с Матроной Московской. Жизнь Ксении на первом этапе ничем не отличалась от остальных людей, все началось после смерти любимого супруга, молодая женщина впала в уныние, в какой — то степени она винила себя в гибели мужа, у нее даже возникали мысли проститься с жизнью. Однажды Ксения оставила свой дом бедным людям, а сама ушла жить в старой ветхой избушке, полностью отказавшись от мирских благ. Для людей, даже того времени, это был воистину странным поступком. Как именно Ксения пришла к служению церкви, до сих пор не известно, единственное, о чем сказано в рукописях, что дар предвидения открылся после пожара. Что в последствии привело женщину к служению Богу.

4 класс

Святые на Руси

Популярные темы сообщений

• Правила речевого этикета

  Независимо от того, с какой ситуацией сталкивается человек в современном мире, он должен помнить о нормах, применимых в тот или иной момент. Правила могут касаться и внешней формы поведения человека, его мимики, жестикуляции и речи.

• Творчество Астафьева

  Виктор Петрович Астафьев родился 1.05.1924 года в Красноярском крае в селе Овсянка, воспитанник крестьянской семьи, но к 1936 году осиротел. Участвовал в войне, куда ушёл добровольцем,
• Лермонтов

  В то время, когда трагически погиб А. С. Пушкин, Россия узнала молодого поэта, который стал продолжателем творчества Александра Сергеевича. Это Михаил Юрьевич Лермонтов, создавший стихотворение «Смерть поэта»- обличающее придворных

• Плутон и Нептун (их открытие)

  Самая отдаленная планета в Солнечной системе — Нептун, вращающийся на расстоянии 4,5 миллиарда километров от Солнца. Но ранее в Солнечной системе было 9 планет, включая Плутон.

• Город Ярославль

  Ярославль — это город в России, который является административным центром Ярославской области. Ярославль основан в XI веке и является одним из старейших городов России, к слову в 2010 году Ярославль отметил своё тысячелетие.

Святыми церковь называет людей,удостоившихся церковного почитания за особые заслуги перед Богом, прославившихся подвигами христианской любви и благочестия. «Святые суть сыны Божии,сыны Царствия,сонаследники Божии и сонаследники Христовы.Потому почитаю святых и сопрославляю…» — писал Иоанн Дамаскин. Почитание святых восходит к первым векам христианства. Оно было подтверждено и закреплено деяниями Седьмого Вселенского собора, состоявшегося в Никее в 787 году:«Мы призываем святых в посредничество между Богом, чтобы они молили Его за нас; призываем их не как богов каких, но как друзей Его, которые служат Ему, славословят Его и поклоняются Ему.

Преподобные Никодим и Алипий Печерские

Мы требуем помощи их не потому, чтобы они могли помогать нам собственною силою; но поелику ходатайством своим они испрашивают нам от Бога благодать» 3. В основе византийской иконографии святых лежали мощные пласты духовной литературы, сочинения глубокие по мысли и яркие по форме, созданные крупнейшими мыслителями и писателями христианской церкви. Приняв в X веке православную веру из Византии, Древняя Русь стала поклоняться и ее святым, сонм которых к этому времени включал множество подвижников. Среди них, помимо апостолов, учеников и последователей Христа, были учителя церкви, монахи,мученики и другие праведники,прославившиеся своими добродетелями и подвигами веры. С принятием Русью христианства они простерли свой защитный покров и над ней.

Византийский святой Николай (?–345), епископ города Миры в Ликии, стал самым почитаемым святым Русской церкви. Ему посвящено множество легенд, сказаний, духовных стихов. В них он выступает скорым помощником в самых разных бедах,хранителем плавающих и путешествующих.Он «всех предстатель и заступник,всех скорбных утешитель,всех сущих в бедах прибежище,благочестия столп,верных поборник».Со святым Николой связывали надежды на помощь после смерти. Широко почитали также святителей Василия Великого (329–?) и Иоанна Златоуста (347–?), прославившихся неутомимыми трудами по организации основ жизни и укреплению церкви, развитию монастырей и аскетической практики, борьбой с ересями.

Их основные писания были известны на Руси.Особенно чтили святителей как создателей чина литургии — главного богослужения христианской церкви.Василий Великий и Иоанн Златоуст почти всегда представляют лик святых отцов в деисусном ряду русского иконостаса, их изображения помещают на Царских вратах. Они стали высоким образцом для пастырей Русской церкви, их богословские сочинения легли в основу русской духовной жизни. Почти так же любим,как Никола, стал каппадокийский воин-мученик Георгий, претерпевший жесточайшие пытки за христианскую веру и обезглавленный при императоре Диоклетиане (III век).Его почитание на Руси было повсеместным. В церковном календаре ему отведено два памятных дня:весенний, 23 апреля / 6 мая, и осенний, 26 ноября / 9 декабря.

Преподобные Сергий и Герман валаамские чудотворцы

Святому Георгию Победоносцу посвящены многочисленные произведения духовной литературы, его именем называли города и князей, с ним связывали надежды на защиту родной земли от врагов.Особую известность получило одно из событий жития святого, связанное с его победой над змием. В народном сознании образ святого Георгия-змиеборца стал ассоциироваться с идеями воинского подвига,победы над силами зла и, в целом, спасительной силы христианской веры. Большим почитанием на Руси пользовался игумен Синайского монастыря святой Иоанн Лествичник (VI век).Свое прозвание он получил за сочинение «Лествица райская», ставшее руководством для многих поколений русского монашества.В нем святой Иоанн представил жизнь монаха в образе ведущей к небу лестницы, путь по которой требует постоянного духовного и физического напряжения и самосовершенствования.

Византийские святые мученики братья Флор и Лавр,Параскева и Анастасия,Козьма и Дамиан и длинная череда других героев веры стали любимыми святыми русских людей, их небесными покровителями и помощниками в жизни и трудах. Глубокое переживание их подвигов стало той духовной основой, из которой родилась и развивалась русская национальная святость. Прошло менее столетия после Крещения Руси, и в недрах русской религиозной жизни стали появляться свои праведники. Они шли к Богу разными путями: одни — оставаясь в миру,другие — уходя в монастыри.Начало русской святости связано, прежде всего, с Киевом — стольным градом Руси. Первыми русскими святыми стали Борис и Глеб, сыновья киевского великого князя Владимира,крестившего Русь. В 1015 году они были убиты по приказу сводного брата Святополка,видевшего в них после смерти отца соперников в борьбе за княжеский престол.

В 1071 году Бориса и Глеба возвели в ранг святых.Почитание братьев-мучеников быстро распространилось по русской земле и за ее пределами. В период, предшествовавший татаро-монгольскому завоеванию (до середины XIII века), день памяти святых князей Бориса и Глеба причисляли к великим праздникам года.В сознание русских людей они вошли как пример самопожертвования, мужества, незлобия и братской любви.Их почитали как покровителей и защитников новокрещенной Руси,образец княжеской святости.На написанных в последующие столетия иконах с изображением святых князей,братья всегда выступают первыми среди них (икона «Покров», кат. 292, ил. 130, складень Прокопия Чирина, кат. 304, ил. 134). В подвигах духовной стойкости, смирении и преданности Богу Борис и Глеб стали примером для новых поколений русских князей.С XVI века их образы появляются в составе деисусных чинов храмовых иконостасов, где братья предстают перед престолом Господа в молении за человеческий род, следуя за апостолами и святителями.

Богоматерь Молебная с избранными ростовскими святыми

Другой тип святости, родившийся в эту эпоху, представляет святость монашеская.Монастыри по типу греческих стали возникать в Киеве сразу после Крещения Руси, но наиболее активно их начали основывать после возникновения в 1051 году Успенской Киево-Печерской обители, ставшей эталоном для последователей позднейших веков и явившей русскому православию высокие образцы духовного служения и подвига. Из стен монастыря вышло около пятидесяти епископов, несших его проповедь и устав в разные концы Руси. Его основатели, святые Антоний и Феодосий, следуя идеалам великих палестинских подвижников первых веков христианства, воплотили тип монаха, емко охарактеризованный известным исследователем русской святости Г. П.Федотовым, который писал о святом Феодосии: «Свет Христов как бы светит из глубины его духа,меряя евангельской мерой значение подвигов и добродетелей.

Таким остался преп. Феодосий в истории русского подвижничества, как его основоположник и образ: учитель духовной полноты и цельности там,где оно вытекает, как юродство смирения, из евангельского образа уничиженного Христа» 4. Потомки будут сопоставлять их имена с именами основателей монашества — Антония Великого (251–356) и Феодосия Великого (424–529). Из Киево-Печерского монастыря вышел и легендарный Алипий — первый известный по имени иконописец домонгольской Руси5.Житие называет его подражателем евангелиста Луки, написавшего первую икону Богоматери. В Киево-Печерском патерике подчеркнуты высокие духовные добродетели иконописца.Характерен рассказ об исцелении прокаженного, которого он вылечил, намазав его раны красками разных цветов.После смерти Алипий был причислен к лику святых. В позднем варианте его Жития говорится,что своими чудотворными иконами он соединил небо и землю6. Причисление праведника к лику святых происходило не всегда одинаково.

Чаще всего общерусскому его почитанию предшествовало местное прославление.Так, святого Александра Невского стали почитать во Владимирской земле в XIII веке, а общерусская его канонизация произошла лишь в середине XVI столетия.Церковное празднование памяти святого отрока Артемия Веркольского, умершего в 1545 году,было установлено около 1619 года7,но почитать его жители архангельской деревни Верколы начали примерно сорок лет спустя после гибели мальчика.Подобных примеров множество.При установлении церковного почитания святого утверждался день его памяти, а имя вносилось в церковный календарь. Составлялось письменное житие.Обязательно создавался иконный образ.Он мог быть написан на основании словесных портретов, переданных по воспоминаниям современников, или воспроизводил облик святого, явленный при вскрытии его мощей.

Преподобный Александр Ошевенский

Эти духовные портреты писали согласно традиции и принципам, издавна сложившимся в византийской иконографии и литературе.Примером может служить иконный портрет святого Кирилла Белозерского,написанный вскоре после его кончины (кат. 143, ил. 65). Первая икона святого часто становилась его надгробным образом.Так,основой одного из вариантов иконографии святых братьев Бориса и Глеба стал образ, помещенный на их надгробных раках 8. Здесь использовался широко распространенный в византийском искусстве тип икон избранных святых — стоящих в ряд,фронтально, с крестами и своими атрибутами. Этой традиции следует прославленная икона XIV века — одно из самых ярких и значительных произведений древнерусского иконописания (кат.7, ил. 1). На ней братья-мученики предстают стоящими бок о бок,обращенными прямо к молящемуся.

Они облачены в княжеские одежды, руки сжимают кресты (символы их веры и мученической смерти) и мечи (орудия мученичества и воинские атрибуты). В подобии поз, жестов и внешности братьев — выражение общности их судеб и неразрывной связи в жизни и смерти; в красоте и совершенстве облика — свидетельство высоких духовных добродетелей. Фигуры святых князей занимают почти всю поверхность иконы,их локти слегка расставлены,словно смыкаясь в защитном жесте.Они — «русской земли надежда и опора,мечи обоюдоострые». От древнейшего периода русской истории,предшествовавшего татаро-монгольскому завоеванию, сохранились имена многих святых,прославившихся в разных землях Руси.Среди них — Антоний Римлянин и Варлаам Хутынский,почитавшиеся в Новгороде,Авраамий Ростовский, столпник Никита Переславский, святые князь Владимир и княгиня Ольга Киевские.Уже в эту эпоху складываются особенности местного почитания святых.

Особенно ярко они проявились в Великом Новгороде. Новгород — мощный экономический и культурный центр — соперничал с Киевом по своему значению для православной Руси. Важное место в его духовной жизни приобрело почитание владык новгородской церкви. С 1169 года, когда город превратился в боярскую республику, их стали именовать архиепископами.Архиепископ избирался на вече жребием и пользовался высоким авторитетом у жителей.Его личность служила образцом высокого аскетического подвига. Новгородские владыки поддерживали прямые связи с духовными иерархами Константинополя и Киева.Учеником преподобных Антония и Феодосия Печерских был новгородский епископ Никита (?–1108),вышедший из монахов этой обители. Из печерских иноков происходил и епископ Нифонт (?–1157). Деятельность владык была глубочайшим образом связана с исторической жизнью Новгорода, с проблемами и чаяниями его жителей.

Избранные святые Двухрядная икона

Владыки были главными примирителями в политических спорах,«молитвенниками»,учителями и хранителями города.Большинство новгородских владык похоронено в соборе Святой Софии — кафедральном храме Новгорода. Двадцать епископов, занимавших новгородскую кафедру с XII до начала XVI века, в разное время были причислены к лику святых. Среди них — архиепископ Иоанн (?–1189), образ которого представлен на крышке его раки из погребения в Софийском соборе (кат. 72, ил. 26). С его именем связывали событие из новгородской истории, случившееся в 1170 году,— чудесное спасение города от нашествия суздальских войск благодаря помощи, полученной от иконы Богоматерь Знамение. Этот эпизод нашел воплощение в новгородских иконах уникальной иконографии (кат. 71, ил. 25). Волна татаро-монгольского нашествия середины XIII века смыла многие города и монастыри в южных землях Руси, неся отчаяние и запустение.

Эта эпоха породила среди русских князей героев высочайшего мужества.Наследником святых Бориса и Глеба в духовной стойкости выступил святой князь Михаил Всеволодович Черниговский,добровольно принявший мученическую смерть за христианскую веру от татарского хана Батыя в 1246 году.Через полвека за ним последовал князь Михаил Ярославич Тверской, казненный в 1318 году в Орде по приказу хана Узбека. Теперь центры духовной деятельности в основном перемещаются севернее, в Ростово-Суздальскую землю. Многие подвижники развивают здесь монашескую практику, основывают новые обители,превращая их в очаги духовного просвещения и культуры. Еще в XI веке в Ростове прославились святители Леонтий и Исайя, названные апостолами Ростовской земли: неверных людей освятили верою (как написано в тропаре святому Леонтию из Минеи 1646 года).

Оба выходцы из Киево-Печерского монастыря,они отличались неустанными трудами в борьбе с язычниками и утверждением православия, кротостью и твердостью в вере. В XIII веке их наследником выступил епископ Игнатий. Эти три святителя на все последующие века будут признаны святыми защитниками и покровителями Ростова. В каноне ростовским святителям, написанном около 1480 года, они уподоблены великим христианским святым отцам Василию Великому,Иоанну Златоусту и Григорию Богослову. Наступающее XIV столетие вошло в историю как век расцвета русского монашества. В эту эпоху великого подвижничества было основано более сорока монастырей,в которых люди приобщались к Богу и святости ценой великого самоотречения, физических усилий и подвигов веры. Вопреки страшному оскудению и опустошению земель, по словам отца Павла Флоренского, «глубокому безмирию, растлившему Русь», все громче слышалась проповедь братской любви, милосердия и единения.

Преподобная Евфросиния Полоцкая

Она связана прежде всего с именем святого Сергия Радонежского. Приведем емкую и яркую его характеристику, данную отцом А.Шмеманом: «В образе преподобного Сергия (1320–1392 гг.) воскресает православная святость во всей полноте, во всем ее свете. От ухода в пустыню, через физическую аскезу, самораспятие, смирение к последним озарениям Фаворским Светом, к „вкушению“ Царства Небесного, преп. Сергий повторяет и путь всех великих свидетелей Православия с первых его веков…»Сергий основал неподалеку от Москвы монастырь во имя Святой Троицы, быстро ставший центром духовного притяжения.Сюда шли за утешением и советом князья и крестьяне, здесь смирялись враждующие, здесь получил от святого благословение перед Куликовской битвой Дмитрий Донской. Множество учеников и последователей святого Сергия несли его проповедь любви, нестяжания и опыт «внутреннего делания» в ближние и дальние пределы Руси.

Cреди них Никон Радонежский,Савва Сторожевский,Пафнутий Боровский, святой вологодской земли Димитрий Прилуцкий, Кирилл Белозерский — самый прославленный святой Русского Севера, создатель монастыря,выросшего,вслед за Троице-Сергиевым, в крупнейшую духовную школу.Начавшийся со святого Сергия Радонежского расцвет монашества в XV столетии, наверное,более всего связан с именами преподобных Зосимы и Савватия — основателей Соловецкого монастыря,превративших его в мощный центр и твердыню православия в Поморье. Места подвигов и упокоения преподобных отцов становятся центрами паломничества.Со временем их захоронения превращались в истинные сокровищницы искусства, как это было, например, в монастыре святого Александра Свирского (1448–1533), основанном им в Олонецком крае. К XVIII веку здесь сложился ансамбль произведений,выполненных лучшими московскими мастерами.

Замечательна серебряная золоченая рака с образом святого,пожертвованная царем Михаилом Федоровичем и выполненная мастерами Оружейной палаты Московского Кремля (кат.238,ил.105), а также покров на серебряную раку, вышитый в светлицах царицы Евдокии Лукьяновны (кат. 239, ил. 102). Обычай покрывать гробы с останками святых связан с православной традицией сокрытия святых мощей до будущего воскресения. На покровах помещали портретный образ святого.Таких покровов на гробнице могло быть несколько одновременно. Высоким мастерством исполнения отличаются покровы с образами святых Антония Печерского (кат.41,ил.13),Кирилла Белозерского (кат.147),Зосимы и Савватия Соловецких (кат.169, 170, ил. 76, 77). Иконография преподобных представлена широко и разнообразно. Часто их изображения окружают клеймами, иллюстрирующими события житий.

Преподобный Серафим Саровский

Среди наиболее ярких и значительных произведений — две иконы святого Кирилла Белозерского, созданные прославленным мастером второй половины XV—начала XVI века Дионисием и иконописцами его школы для Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря (кат.140, 141, ил.59,63).На обеих иконах его стройная фигура подобна свече. Святой Иосиф Волоцкий говорил о Кирилле: «Яко на свешнице свет сияющий в нынешнее времена».Скромность его облика напоминает о суровой,лишенной внешнего блеска жизни,главной целью которой было высокое служение Богу,постоянное и последовательное самосовершенствование: «Житие праведных жестоко есть в сем мире,трудов исполнено,но в вышних есть прекраснейше».Светлый лик,окруженный золотом нимба,исполнен кротости.На свитке — надписи, призывающие сохранять чистоту душевную и телесную и любовь нелицемерную,«от злых же и скверных дел отвращатися…»

В одном из клейм жития встречается образ святого Сергия, беседующего со святым Кириллом. Их беседа — источник мудрости, импульс к духовному подвигу,напоминание о преемственности в деле служения.«Яко к созиданию и исправлению душам творят беседование,— писал преподобный Нил Сорский, — разне телом, но духовной любовию сопряжены и совокупны».Раскрытые ладони— как открытие душ навстречу друг другу. Иногда наиболее важные события из жизни святого становятся темами отдельных икон. Так появились, например, иконы «Видение святого Сергия», изображающие явление преподобному Богоматери (кат. 106–108, ил. 51, 52). С конца XVI века получает распространение обычай изображать рядом с подвижниками основанные ими монастыри. Обычно обитель на иконе расположена у ног святого, а топография и внешний вид ее построек показаны довольно точно.Особенно часто такие произведения встречаются в XVIII и XIX столетиях (например, кат.188, 193, ил. 84, 88).

Эти небольшие образа, как правило, писали в самих монастырях или по их заказам. Иногда, как в иконе преподобных Зосимы и Савватия Соловецких,святые держат свою обитель в руках или смиренно подносят ее Господу (кат. 166, ил. 80). Русские подвижники занимают свое место рядом с великими деятелями всего православного мира.Они воспринимаются как реальное воплощение рассуждений святого Симеона Нового Богослова о святых, которые, следуя друг за другом из поколения в поколение, «образуют как бы золотую цепь, где каждый из них звено,каждый связан с предшествующим в вере, трудах и любви,как если бы они были единственной линией к единому Богу, которая не может быть нарушена». Эта мысль нашла наглядное воплощение в иконах с избранными святыми. Типичный образец такой иконы — «Избранные святые с Богоматерью Знамение» (кат.58, ил.22).

Преподобный Сергий Радонежский

Четверо святых изображены стоящими в ряд на золотом фоне,тесно примкнувшими один к другому и фронтально обращенными к молящимся. Они одного роста,их силуэты почти повторяют друг друга,позы схожи. Их лики одинаково строги и отрешенны.В этом подобии и единстве ритмов — воплощение их духовного единения в вере и твердости. Здесь представлены святитель Иоанн Милостивый, местный святой Варлаам Хутынский и святые жены-мученицы Параскева и Анастасия.Все вместе они — надежная и крепкая защита Новгорода, его нерушимая стена и небесный щит.А над ними — главная святыня города,его палладиум — Богоматерь Знамение.Преподобный Варлаам помещен здесь среди любимых на Руси,особенно в Новгороде,христианских святых.Он равнозначен и равновелик им и предстательствует перед Господом за новгородцев как покровитель этой земли и одновременно от лица всех православных преподобных.

На иконе,датируемой 1498 годом (кат.283,ил.125),святые размещены в два ряда. В нижнем — святой Леонтий Ростовский между святым Антонием Великим и пророком Ильей,над ними — ряд преподобных,в котором новгородский святой Варлаам Хутынский и Сергий Радонежский стоят рядом с Пименом Великим, Феодосием Великим, Евфимием Великим и Онуфрием Великим.Национальные святые вплетены в цепь византийских и продолжают ее. С конца XV века образы русских преподобных помещают в деисусные чины церковных иконостасов следом за мучениками. Чаще вcего это святые Сергий Радонежский и Кирилл Белозерский.В деисусах северных земель встречаются образы Зосимы и Савватия Соловецких и Варлаама Хутынского. Преподобные часто представлены предстоящими перед Христом или Богоматерью в смиренных молитвах. Нередко их образы помещают на полях икон,посвященных Христу или Богоматери, где они выступают святыми ходатаями за молящихся. Обычно такие иконы имеют небольшой (пядничный) размер. Они либо являлись вкладами в церковь или монастырь,либо создавались в самой обители для прихожан (кат.135, ил. 57).

Наряду со святостью монастырской, отшельнической, духовная жизнь Руси XIV–XV столетий дает и пример другой святости — святительской. Появляются церковные пастыри — устроители национальной церкви. И первый среди них — святой митрополит Петр (?–1326). В двенадцать лет он стал монахом, а в 1308 году был возведен в сан митрополита.Важнейшей его заслугой в этом сане стало перенесение митрополичьей кафедры из Владимира в Москву, упрочившее положение последней среди русских земель и положившее начало ее превращению в духовную столицу Руси. Святитель Петр предсказал освобождение Москвы от татар и ее возвышение среди других русских земель, поэтому его почитали как покровителя города и защитника от нападений «поганых».Имя его последователя, святого митрополита Московского Алексия (1292 (1304?)– 1378), в еще большей степени связывается с идеей царствующего града Москвы: «граду Москве утверждение и похвала». Третий из наиболее почитаемых московских святителей — святой Иона (?–1461), занявший митрополичий стол в 1448 году.

Ростовские чудотворцы

Его неустанные труды были направлены на укрепление Русской церкви и православия. Он предсказал разорение великой Орды и скорое освобождение Руси от татарского ига.Всех трех святителей традиционно изображают в крестчатых святительских одеждах, омофорах и белых клобуках. С конца XV столетия образы митрополитов Петра и Алексия, как и образ святого Леонтия Ростовского, помещают в деисусные чины иконостасов (кат. 201, 202, ил. 93). Позже,после установления в 1596 году общего празднования всем трем московским митрополитам, их нередко представляли вместе (кат.219–221,ил.90, 96,98). В ряду московских святителей особое место занимает митрополит Филипп, пастырь-мученик эпохи Ивана Грозного, «лютейше пострадавший» за истину благочестия и обличение неправедных действий царя и опричнины (кат.251).Один из лучших его образов вышит на покрове, созданном в 1590-е годы в мастерской царицы Ирины Федоровны Годуновой для гробницы святого в Соловецком монастыре (кат. 250, ил. 107).

В середине XVI века в Москве по инициативе царя Ивана Грозного и главы церкви,митрополита Московского Макария, состоялись два церковных собора (1547, 1549) по канонизации святых Русской земли. Соборам предшествовала огромная работа по выявлению местночтимых праведников, еще не удостоившихся общерусского почитания. Лик святых пополнился тридцатью девятью праведниками.После общерусской канонизации повсюду были разосланы указы праздновать память «новых чудотворцев» повсеместно. Их образы появляются на иконах-минеях и таблетках-святцах, воспроизводящих их облик. В это же время расцветает особый вид святости — юродство,менее распространенное в прежние столетия.Юродивые, рабы Христовы, отказавшиеся от всех благ мирской жизни и принятых в общественной жизни норм поведения, обличали пороки и несправедливость, не боясь гнева и гонений со стороны властей. Они обладали даром утешения и прозорливости.

Блаженные печальники за униженных и обиженных заслужили глубокую привязанность и признание в народе. Образ юродствующего во Христе известен еще c первых веков христианства и из Византии пришел на Русь.Широкую известность и почитание приобрел здесь святой Андрей (X век), с именем которого связывали чудесное явление Богоматери во Влахернском храме в Константинополе и чудо Покрова. Большинство юродивых XIV и XV веков связаны с Новгородом. Среди них — святые Михаил Клопский и Прокопий, ушедший позднее в Великий Устюг (кат. 69, 183, ил. 24, 82). В XVI веке особо прославился московский юродивый Василий Блаженный (кат. 270), не боявшийся укорять в жестокости царя Ивана Грозного. Вскоре после кончины его именем стали называть храм Покрова на Красной площади. XVII столетие начинается с канонизации в 1606 году царевича Димитрия, младшего сына Ивана Грозного, убитого, согласно его Житию, в Угличе.

Святые Петр Алексий и Иона митрополиты Московские

Его ранняя мученическая смерть от рук злодеев напоминала о безвинной гибели и духовном подвиге святых Бориса и Глеба.Современниками Димитрий-царевич воспринимался как покровитель русских князей,необоримый хранитель Русского государства и миротворец от междоусобной брани. С особым благоговением к нему относилась семья Строгановых. Его икона была установлена в семейной усыпальнице Строгановых в Сольвычегодске, а образ его вышивали на пеленах в строгановских светлицах.На прекрасной пелене 1656 года,исполненной в мастерской А.И.Строгановой (кат.277,ил.121),царевич Димитрий представлен в окружении всей церкви — святых, возглавляемых Христом и Богоматерью, среди которых преобладают святые защитники Руси и ее пастыри — митрополиты Московские Петр, Алексий, Иона и Филипп, преподобные Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский, Зосима и Савватий Соловецкие,Иоанн Устюжский. Подойдя к порогу Нового времени,Русь уже с полным основанием могла называть себя «святой», главной хранительницей великого византийского наследия и православной веры. Множество праведников разных чинов святости хранили Русь,питали ее духовную жизнь,высоко поднимали ее значение в христианском мире.

Материал создан: 05.11.2015

---

Ново­за­вет­ная цель каж­дого чело­века, а именно спа­се­ние для веч­ной жизни, пол­но­стью дости­га­ется свя­тыми угод­ни­ками Божи­ими. Читая их жития, мы не только узнаём для себя что-то новое и инте­рес­ное, но и, прежде всего, видим яркие при­меры испол­не­ния запо­ве­дей Хри­сто­вых, кото­рым мы при­званы стре­миться подражать.
Пред­ла­га­е­мое Вашему вни­ма­нию собра­ние житий свя­тых спе­ци­ально адап­ти­ро­вано для детей и пре­красно под­хо­дит для домаш­него чтения.

Святитель Иоанн Милостивый

Свя­той Иоанн Мило­сти­вый родился на Кипре в городе Ама­фунте в знат­ной семье и с дет­ства вос­пи­ты­вался в благочестии.

Когда Иоанну было пят­на­дцать лет, ему при­ви­де­лась очень кра­си­вая девушка с вен­ком из олив­ко­вых вет­вей на голове, кото­рая назва­лась стар­шей доче­рью Вели­кого Царя. «Подру­жись со мной,– ска­зала она,– никто не имеет к Царю такого ско­рого доступа, как я. Уви­дишь, я испрошу тебе див­ную бла­го­дать». Раз­мыш­ляя о виде­нии, юноша понял, что это было само Мило­сер­дие. «Так зна­чит,– решил он,– надо тво­рить доб­рые дела и пода­вать мило­стыню». Дождав­шись рас­света, Иоанн пошел в цер­ковь. По дороге ему встре­тился раз­де­тый, тря­су­щийся от холода нищий. «Сей­час про­верю,– поду­мал юноша,– какую бла­го­дать дает мило­сер­дие»,– и, сняв верх­нюю одежду, отдал нищему.

Не успел Иоанн дойти до церкви, как к нему подо­шел незна­ко­мец и про­тя­нул узе­лок с сот­ней золо­тых монет.

– Друг, возьми и истрать как зна­ешь,– ска­зал он.

Юноша взял деньги, потом спо­хва­тился и хотел вер­нуть узе­лок – но тот чело­век уже исчез. С тех пор Иоанн все­гда щедро пода­вал милостыню.

Про­шло много лет, и он стал пат­ри­ар­хом Алек­сан­дрий­ским. Пер­вым делом Иоанн собрал цер­ков­ных эко­но­мов, веда­ю­щих хозяй­ством и день­гами, и велел им обойти город и пере­пи­сать всех своих господ.

– Кто же это такие твои гос­пода? – спро­сили они с удивлением.

– Бед­ные да убо­гие,– отве­чал пат­ри­арх.– Они могут вве­сти меня в Цар­ствие Небесное.

Эко­номы пере­пи­сали всех нищих, най­ден­ных на ули­цах и в боль­ни­цах. Их ока­за­лось семь с поло­ви­ной тысяч чело­век, и Иоанн при­ка­зал еже­дневно выда­вать им деньги на про­пи­та­ние. Мно­же­ство людей при­хо­дило к пат­ри­арху за помо­щью: он уте­шал пла­чу­щих, кор­мил голод­ных, оде­вал раз­де­тых, забо­тился о стран­ни­ках, опе­кал боль­ных, выку­пал плен­ни­ков. Но так как слуги не всех допус­кали к нему, Иоанн, несмотря на свою заня­тость, по сре­дам и пят­ни­цам сам сидел у цер­ков­ных две­рей и при­ни­мал просителей.

При этом он говорил:

– Если для меня самого не воз­бра­нен вход к Гос­поду Богу, с Кото­рым я посто­янно бесе­дую в молит­вах и у Кото­рого прошу то, в чем имею нужду, неужели мой ближ­ний не может прийти ко мне, греш­ному, чтобы попро­сить о чем-нибудь? Неда­ром в Еван­ге­лии ска­зано: «Какою мерою мерите, такою будет отме­рено и вам».

Когда слу­ча­лось, что никто не обра­щался к пат­ри­арху, он воз­вра­щался домой груст­ный и говорил:

– Сего­дня я ничего не при­об­рел и ничего не при­нес Богу за свои грехи.

Впро­чем, такие дни выпа­дали очень редко, тем более что Алек­сан­дрию запо­ло­нили беженцы-хри­сти­ане из Сирии и Иеру­са­лима. Как-то раз за пода­я­нием при­шли кра­си­вые и хорошо оде­тые девушки, и эко­номы засо­мне­ва­лись, давать ли им деньги.

– Если вы дей­стви­тельно рабы Хри­стовы,– ска­зал пат­ри­арх,– пода­вайте всем про­ся­щим, как велел Христос.

Ведь мы отдаем не свое, а Божие, и должны верить, что даже если со всей все­лен­ной в Алек­сан­дрию сой­дутся убо­гие – и тогда цер­ков­ное иму­ще­ство не оскудеет.

Сам он отда­вал нуж­да­ю­щимся послед­нее из своих вещей, кото­рых у него и так было немного. Как-то раз к нему при­шел один бога­тый и знат­ный чело­век; уви­дав, каким покры­ва­лом застлана постель пат­ри­арха, он при­слал ему хоро­шее, доро­гое оде­яло. Пат­ри­арх укры­вался им – но всего одну ночь.

– Ох, Иоанн, Иоанн! – ска­зал он себе.– Сколько народу про­па­дает от голода и холода, а ты живешь в хоро­мах, носишь мяг­кую одежду, ешь отбор­ную рыбу, да еще укры­ва­ешься такой доро­гой вещью! Не слиш­ком ли это для тебя? – И послал слугу на рынок – про­дать пода­рок и выру­чен­ные деньги истра­тить на одежду для нищих и убогих.

Тот самый вель­можа уви­дел у тор­говца оде­яло, купил и снова послал пат­ри­арху, упра­ши­вая оста­вить его себе.

Но свя­той опять отпра­вил слугу на рынок. И опять повто­ри­лась та же история.

– Посмот­рим, кто из нас пер­вый уста­нет: я – про­да­вать или ты – поку­пать оде­яло и снова дарить его мне,– послал Иоанн ска­зать вельможе.

Одна­жды пат­ри­арх подал стран­нику шесть сереб­ря­ных монет. Желая узнать, насколько свя­той щедр, нищий надел дру­гую одежду и вновь подо­шел за мило­сты­ней. Слуга шеп­нул Иоанну, что этот чело­век уже полу­чил от них деньги, но свя­ти­тель велел подать ему столько же, сколько и в пер­вый раз. А стран­ник снова пере­оделся и в тре­тий раз попался пат­ри­арху на дороге.

– Вла­дыка,– ска­зал слуга,– он сего­дня два­жды полу­чал от нас по шести сереб­ря­ных монет – и опять просит!

– Так подай ему две­на­дцать,– невоз­му­тимо отве­чал Иоанн.– Не Хри­стос ли испы­ты­вает нас?

Один купец лишился корабля и всего сво­его состо­я­ния. Когда он при­шел к Иоанну за помо­щью, свя­ти­тель дал ему пять литр золота.

Купец наку­пил раз­ного товара, сна­ря­дил новый корабль – и снова все поте­рял. В горе он при­шел к Иоанну рас­ска­зать о случившемся.

Поду­мав, пат­ри­арх сказал:

– Видно, у тебя было еще дру­гое золото, нечестно зара­бо­тан­ное, и ты сло­жил его вме­сте с цер­ков­ным: поэтому погибло и то, и дру­гое.– И дал ему денег вдвое больше прежнего.

Но и в тре­тий раз купец все поте­рял. После этого он уже не осме­ли­вался пока­заться на глаза пат­ри­арху, а горе­вал и даже поду­мы­вал о самоубийстве.

Про­слы­шав об этом, Иоанн позвал его к себе и сказал:

– Зачем ты отча­и­ва­ешься, вме­сто того чтобы дове­риться Богу? Думаю, это слу­чи­лось из-за того, что ты нечест­ным путем при­об­рел корабль.– И пат­ри­арх при­ка­зал дать ему цер­ков­ный корабль, доверху гру­жен­ный пшеницей.

Во время пла­ва­ния вне­запно под­нялся силь­ный ветер, разыг­рался шторм, и судно понес­лось в неиз­вест­ном направ­ле­нии. Но вдруг купец уви­дел, что сам Иоанн Мило­сти­вый стоит на корме и управ­ляет кораб­лем! Тогда он успо­ко­ился, наде­ясь на молитвы свя­того. И в самом деле они вскоре при­стали к берегу Бри­та­нии. Там был страш­ный голод, и купец очень при­быльно про­дал свой товар, при­чем поло­вину цены полу­чил за него оловом.

На обрат­ном пути он хотел про­дать олово, но с изум­ле­нием уви­дел, что оно пре­вра­ти­лось в золото. Вер­нув­шись домой, он всем рас­ска­зы­вал об этом уди­ви­тель­ном чуде, совер­шив­шемся по молит­вам мило­сти­вого пат­ри­арха Иоанна.

Одна­жды Иоанн услы­шал о юноше, кото­рый оси­ро­тел и остался без вся­ких средств – это было уди­ви­тельно, потому что его роди­тели сла­ви­лись огром­ным богат­ством. Но их щед­рость ока­за­лась еще больше: все свое иму­ще­ство они раз­дали нищим и убогим.

Пер­вой умерла мать юноши, за ней отец; перед смер­тью он позвал к себе сына и ска­зал ему:

– Сынок, у нас оста­лось только десять литр золота. Ответь, что ты хочешь полу­чить в наслед­ство – деньги или образ Пре­свя­той Богородицы?

Юноша выбрал икону, а золото было роз­дано бед­ным. Он очень нуж­дался, но не впа­дал в отча­я­ние, а день и ночь молился Божией Матери.

Узнав об этом, пре­по­доб­ный Иоанн всей душой полю­бил юношу и стал раз­мыш­лять, как ему помочь. Наду­мав, он при­звал эко­нома и сказал:

– Возьми ста­рую хар­тию и напиши пред­смерт­ное заве­ща­ние от имени неко­его Фео­пемпта, так, как будто я и этот бед­ный юноша нахо­димся в род­стве. Потом пойди к нему и скажи: «Зна­ешь, что ты близ­кий род­ствен­ник пат­ри­арха? Тебе непри­лично так бед­ство­вать! Пойди к Иоанну и напомни ему о себе; а если ты сты­дишься, я сам скажу ему об этом».

Эко­ном испол­нил пове­ле­ние, и, когда он при­вел юношу к Иоанну, тот обнял его и сказал:

– Знаю, что у моего дяди был сын, но нико­гда не видел его и очень рад нако­нец позна­ко­миться с тобой!

Он богато ода­рил юношу, купил ему дом и женил на девушке из хоро­шей семьи.

Иоанн не только сам был мило­стив – по его молит­вам ста­но­ви­лись мило­сти­выми скупцы. Одна­жды свя­той взял с собой в боль­ницу – а он два-три раза в неделю наве­щал боль­ных – епи­скопа по имени Троил. Зная, что у него есть при себе деньги, пат­ри­арх сказал:

– Отче, вот тебе слу­чай уте­шить нуж­да­ю­щу­юся бра­тию. Подай им милостыню.

Епи­скопу было жалко денег, но вме­сте с тем он боялся пока­заться ску­пым. Раз­дав около трид­цати литр, он так рас­стро­ился, что, придя домой, слег в постель. Иоанн при­слал слугу звать его на обед, но епи­скоп ска­зался боль­ным. Зная о при­чине его болезни, свя­той Иоанн отпра­вился к Троилу.

– Вот,– ска­зал он,– я при­нес деньги, кото­рые одол­жил у тебя в боль­нице. Возьми их и напиши рас­писку, что награду от Гос­пода, кото­рая пред­на­зна­ча­лась тебе за мило­стыню, ты пере­да­ешь мне.

Уви­дев золото, Троил обра­до­вался, сразу выздо­ро­вел, напи­сал рас­писку, и они отпра­ви­лись к пат­ри­арху обе­дать. Уго­щая Тро­ила, Иоанн молился, чтобы Гос­подь изба­вил его от сребролюбия.

Ночью епи­скоп уви­дел во сне бога­тый и очень кра­си­вый дом, а над две­рями – золо­тую над­пись: «Оби­тель и веч­ный покой епи­скопа Тро­ила». Он напра­вился было к дому, но тут появился вели­че­ствен­ный и гроз­ный чело­век и ска­зал: «Гос­подь пове­лел сте­реть эту над­пись и напи­сать: это оби­тель и веч­ный покой пат­ри­арха Иоанна, кото­рый купил их за трид­цать литр золота».

Проснув­шись, Троил стал горько сожа­леть о поте­рян­ном доме на небе­сах и уко­рять себя в ску­по­сти. С того вре­мени он испра­вился и стал доб­рым и милостивым.

Иоанн все­гда пом­нил о том, что зем­ная жизнь кратка и вре­менна, и имел память о смерти. Он зака­зал для себя гроб, но не велел до конца доде­лы­вать его: по боль­шим цер­ков­ным празд­ни­кам гро­бов­щики должны были при­хо­дить к нему и во все­услы­ша­ние говорить:

– Вла­дыка! Гроб твой еще не доде­лан; при­кажи доде­лать его, так как смерть при­хо­дит вне­запно, и ты не зна­ешь, в какой час она тебя настигнет.

И вот этот час при­бли­зился. В то время персы напали на Еги­пет, и Иоанн, помня слова Спа­си­теля: «Когда будут гнать вас из одного города, бегите в дру­гой», решил на время уехать в Кон­стан­ти­но­поль. В дороге он раз­бо­лелся. Ему явился све­то­зар­ный чело­век с золо­тым ски­пет­ром и сказал:

– Царь царей зовет тебя к Себе.

Пат­ри­арх понял, что конец его жизни бли­зок. При­плыв на Кипр, он уже не мог про­дол­жать путе­ше­ствие и в своем род­ном городе Ама­фунте с миром пре­ста­вился ко Господу.

Раз­дав за свою жизнь тысячи литр золота, свя­ти­тель Иоанн Мило­сти­вый не оста­вил после себя ника­кого иму­ще­ства, кроме одной монеты,– и ту он заве­щал отдать нищим.

Святитель Николай Чудотворец

Свя­той Нико­лай родился в Малой Азии, в про­вин­ции Ликия, в городе Патара. Его роди­тели Фео­фан и Нонна были очень бла­го­че­сти­выми и доб­рыми людьми. Они долго молили Бога, чтобы Он послал им сына. И Гос­подь даро­вал им необык­но­вен­ного ребенка: едва появив­шись на свет, он начал тво­рить чудеса. Во время кре­ще­ния мла­де­нец три часа про­стоял в купели; по сре­дам и пят­ни­цам он сосал молоко только вече­ром, по окон­ча­нии молит­вен­ного пра­вила «на сон гря­ду­щим». Когда маль­чик под­рос, он быстро научился читать, изу­чил Боже­ствен­ное Писа­ние и про­чел много духов­ных книг. Он избе­гал пустых раз­го­во­ров и лег­ко­мыс­лен­ных дру­зей, зато часто ходил в церковь.

Дядя Нико­лая, епи­скоп Патары, заме­тил, что пле­мян­ник осо­бенно бла­го­че­стив и сто­ро­нится мир­ских людей и удо­воль­ствий, и посо­ве­то­вал роди­те­лям отдать его на службу Богу. Они с радо­стью согла­си­лись, и скоро епи­скоп воз­вел юношу сперва в диа­кон­ский, а затем в свя­щен­ни­че­ский сан. Когда он руко­по­ла­гал Нико­лая, то по наи­тию Свя­того Духа про­ро­че­ство­вал, что этот пас­тырь будет уте­ши­те­лем печаль­ных и помощ­ни­ком попав­ших в беду.

Иерей Нико­лай и в самом деле был очень отзыв­чив и мило­стив. Когда умерли его роди­тели, он раз­дал все свое наслед­ство бедным.

В Патаре жил один чело­век, кото­рый прежде был очень богат, а потом обни­щал. Он дошел до такой край­но­сти, что ради денег решился своих кра­са­виц-доче­рей толк­нуть на путь греха.

Услы­хав о том, как он бед­ствует, и по Божию откро­ве­нию узнав о его замысле, свя­той Нико­лай завя­зал в узел золо­тые монеты и ночью, чтобы никто не видал, бро­сил деньги ему в окошко. Утром бед­няк нашел их – и никак не мог пове­рить сво­ему сча­стью; он тер паль­цами монеты и, убе­див­шись, что это насто­я­щее золото, недо­уме­вал, откуда оно взя­лось. Побла­го­да­рив Гос­пода, он выдал замуж стар­шую дочь и дал за ней бога­тое приданое.

Свя­той обра­до­вался и так же ночью под­ки­нул в окошко узе­лок с день­гами для сред­ней дочери. Найдя золото, бед­няк со сле­зами молил Бога открыть, кто же их бла­го­де­тель. Сыг­рав вто­рую сва­дьбу и твердо веря, что Гос­подь устроит судьбу и млад­шей дочери, он ночью не ложился спать, а кара­у­лил возле окна. Когда иерей Нико­лай, тихо сту­пая, подо­шел к дому и кинул в откры­тое окно узе­лок, бед­няк кинулся за ним, догнал и стал цело­вать его ноги, а свя­той закли­нал его сохра­нить все в тайне.

Вскоре Нико­лай отпра­вился в Пале­стину покло­ниться свя­тым местам. Когда корабль плыл вдоль бере­гов Египта, сто­яла тихая, без­вет­рен­ная погода.

– Будет буря,– ска­зал свя­той моря­кам, и в самом деле скоро раз­ра­зился шторм.

Он креп­чал и нако­нец так раз­бу­ше­вался, что никто уже не наде­ялся спа­стись сво­ими силами и все про­сили Нико­лая помо­литься, чтобы Гос­подь изба­вил их от смерти. Свя­щен­ник стал усердно молиться, и шторм утих. Но тут слу­чи­лась новая беда: один мат­рос полез на мачту, сорвался и раз­бился насмерть. И Нико­лай-чудо­тво­рец вос­кре­сил его своей молитвой.

На обрат­ном пути из Пале­стины свя­той решил не воз­вра­щаться домой, где его все знали и почи­тали, а жить в каком-нибудь чужом городе при храме как нищий, кото­рому негде главу при­к­ло­нить. И он посе­лился в Мирах, глав­ном городе Ликии.

В то время архи­епи­скоп Мир и всей Ликии Иоанн скон­чался. Епи­скопы собра­лись, чтобы избрать его пре­ем­ника, но никак не могли дого­во­риться между собой.

Нако­нец, когда они при­со­еди­нили к усерд­ной молитве пост, ста­рей­шему из них было виде­ние – ему явился свет­лый Муж и велел ночью встать у цер­ков­ных две­рей и ждать того, кто пер­вым при­дет в цер­ковь: «Его зовут Нико­лай, это и есть Мой избранник».

Свя­той Нико­лай все­гда про­сы­пался в пол­ночь и молился до тех пор, пока не насту­пало время идти к утрене. Он очень рано при­хо­дил в храм, и в то утро пер­вым вошел в при­твор. Епи­скоп подо­шел к нему, взял за руку и спросил:

– Как тебя зовут, чадо? Свя­той тихим и крот­ким голо­сом про­мол­вил: – Нико­лай, вла­дыка, раб твоей светлости.

Епи­скоп очень обра­до­вался, не сомне­ва­ясь, что перед ним Божий избран­ник,– ведь Гос­подь при­зи­рает только на крот­ких и смиренных.

Став архи­епи­ско­пом, свя­той Нико­лай был так же мило­стив ко всем, так же по сво­ему обык­но­ве­нию постился до вечера и не носил доро­гой одежды.

Во вре­мена гоне­ний на хри­стиан он про­по­ве­до­вал Хри­ста и был за это поса­жен в тюрьму, где немало постра­дал от голода и жажды. Когда на визан­тий­ский пре­стол всту­пил бла­го­вер­ный царь Кон­стан­тин, гоне­ния пре­кра­ти­лись, и свя­той Нико­лай вер­нулся к своей пастве.

Свя­той участ­во­вал во Все­лен­ском Никей­ском соборе, на кото­ром были утвер­ждены дог­маты Пра­во­слав­ной веры и пре­дан ана­феме ере­тик Арий.

Тихий и крот­кий свя­ти­тель Мир­ли­кий­ский так раз­го­релся боже­ствен­ной рев­но­стью, что посра­мил бого­хуль­ника Ария не только сло­вом, но и рукой – уда­рил его по щеке.

При­сут­ство­вав­шие на соборе были пора­жены и раз­гне­ваны таким поступ­ком и сняли со свя­того архи­ерей­ский омо­фор. Но рев­ность и дерз­но­ве­ние сми­рен­ного Нико­лая были угодны Гос­поду: самые достой­ные из свя­щен­но­слу­жи­те­лей уви­дели справа от свя­ти­теля Гос­пода Иисуса Хри­ста, бла­го­слов­ля­ю­щего и пода­ю­щего ему Еван­ге­лие, а слева Пре­свя­тую Бого­ро­дицу, про­тя­ги­ва­ю­щую омофор.

Одна­жды архи­епи­скопа Нико­лая позвали в город Пла­ко­мату – ути­хо­ми­рить вои­нов, кото­рые гра­били мест­ных жите­лей. Когда, ула­див дело, свя­ти­тель обе­дал с цар­скими вое­во­дами, при­е­хали гонцы из Мир и со сле­зами рас­ска­зали, что пра­ви­тель города Евста­фий осу­дил на смерть трех невин­ных людей. – При тебе он бы не осме­лился на такое! Вла­дыка, все пла­чут и ждут, когда ты вер­нешься. Свя­той Нико­лай, взяв с собой вое­вод, тут же отпра­вился домой. Подъ­е­хав к Мирам, он узнал, что осуж­ден­ных уже вывели из темницы.

На месте казни сто­яла боль­шая толпа; пройдя сквозь нее, свя­ти­тель уви­дал троих несчаст­ных со свя­зан­ными руками и закры­тыми лицами. Им уже при­гнули головы к земле, и палач достал меч из ножен. Свя­той Нико­лай выхва­тил меч у него из рук и раз­вя­зал узников.

Народ радо­вался, и никто из город­ских вла­стей не посмел ска­зать свя­ти­телю ни слова. Пра­ви­тель Евста­фий бро­сился к его ногам, оправ­ды­вался и про­сил про­ще­ния, но Нико­лай даже не смот­рел в его сто­рону. Нако­нец, когда Евста­фий сознался, что за взятку осу­дил на смерть невин­ных людей, и искренно пока­ялся, свя­ти­тель про­стил его.

Цар­ские вое­воды удив­ля­лись свя­то­сти и рев­но­сти чуд­ного архи­ерея; полу­чив его бла­го­сло­ве­ние, они отпра­ви­лись обратно в Плакомату.

Эти вое­воды вскоре удо­сто­и­лись поче­стей и были сде­ланы цар­скими совет­ни­ками. Но нашлись люди, кото­рые поза­ви­до­вали им и окле­ве­тали перед царем. Кон­стан­тин пове­рил наго­вору, велел поса­дить вель­мож в тюрьму, а затем казнить.

Несчаст­ные узники горько пла­кали и про­ща­лись с жиз­нью. Один из них вспом­нил, как свя­ти­тель Нико­лай спас от казни троих осуж­ден­ных, и они стали молиться:

– Боже Нико­лая, спаси и нас, как тех людей в Мирах! Никто не может помочь нам – помоги Ты Сам!

Ночью свя­ти­тель Нико­лай явился во сне царю Кон­стан­тину и грозно сказал:

– Встань и выпу­сти из тюрьмы невин­ных людей, их окле­ве­тали. А если не послу­ша­ешься, пойду на тебя вой­ной, и ты погибнешь!

– Кто ты такой, что угро­жа­ешь мне? – спро­сил царь.

– Нико­лай, архи­епи­скоп Мир­ли­кий­ский,– был ответ.

В ту же ночь свя­ти­тель явился во сне и цар­скому санов­нику, кото­рый окле­ве­тал воевод.

Наутро царь велел при­ве­сти к нему узни­ков и спросил:

– Что это за сон вы нам наворожили?

Они не знали, что ска­зать, и только уве­ряли царя, что все­гда верой и прав­дой ему служили.

Кон­стан­тин сми­ло­сти­вился и заго­во­рил с ними дру­гим тоном, лас­ково и дру­же­любно. А вое­воды, глядя на царя, вдруг уви­дали рядом с ним свя­ти­теля Нико­лая, кото­рый под­бад­ри­вал их.

– Боже Нико­лая! – закри­чали они.– Спаси нас, как спас невин­ных в Мирах!

– Кто это Нико­лай и кого он спас? – спро­сил царь.

Вое­воды рас­ска­зали ему о свя­ти­теле Нико­лае Мир­ли­кий­ском, и Кон­стан­тин тот­час осво­бо­дил их со словами:

– Не я дарю вам жизнь, а вели­кий угод­ник Божий Нико­лай, кото­рого вы звали на помощь. Поез­жайте к нему и бла­го­да­рите, а от меня пере­дайте, что я сде­лал, как он ска­зал, и прошу на меня не гне­ваться.– И вру­чил им Еван­ге­лие в золо­том окладе, золо­тую кадиль­ницу и два све­тиль­ника для церкви в Мирах.

Свя­ти­тель Нико­лай все­гда сразу при­хо­дил на помощь тем, кто его звал.

Одна­жды корабль, плыв­ший из Египта в Ликию, попал в шторм. Каза­лось, он вот-вот раз­ва­лится под напо­ром огром­ных волн. Моряки вспом­нили, что слы­шали об архи­епи­скопе Нико­лае-чудо­творце, и стали молиться, при­зы­вая его на помощь.

Свя­той тут же явился.

– Вы звали меня – я при­шел вам помочь. Не бой­тесь,– ска­зал он, взял руль и повел корабль.

Буря улег­лась, море успо­ко­и­лось, а потом подул попут­ный ветер, и судно скоро вошло в Мир­скую гавань.

Моряки поспе­шили на берег – им не тер­пе­лось уви­деть сво­его спа­си­теля и побла­го­да­рить его. В это время свя­ти­тель Нико­лай как раз шел в цер­ковь, и они узнали его и бро­си­лись к его ногам.

Свя­ти­тель про­жил дол­гую жизнь и спас от смерти и раз­ных зло­клю­че­ний мно­гих людей. И после своей бла­жен­ной кон­чины угод­ник Божий Нико­лай-чудо­тво­рец так же скоро при­хо­дит на помощь тем, кто его зовет.

Чест­ные мощи свя­ти­теля Нико­лая, пере­не­сен­ные из Мир Ликий­ских в ита­льян­ский город Бари, и сей­час исто­чают миро, при­нося исце­ле­ние боль­ным и изго­няя бесов.

Семь Отроков Эфесских

Это было во вре­мена гоне­ний, когда по всей Рим­ской импе­рии пре­сле­до­вали хри­стиан, застав­ляя их отре­каться от Хри­ста и покло­няться язы­че­ским богам.

В городе Эфесе жили семь маль­чи­ков. Они вме­сте моли­лись и пода­вали мило­стыню. Когда импе­ра­тор Декий пове­лел эфес­ским хри­сти­а­нам при­не­сти жертвы богам, дру­зья пошли не на пло­щадь, где сто­яли идолы, а в церковь.

Об этом донесли Декию, и он при­ка­зал схва­тить отро­ков. Их при­вели, зако­ван­ных в кандалы.

– Почему вы не при­несли жертву богам? – спро­сил раз­гне­ван­ный император.

– У нас один Бог,– отве­тил ему юный Мак­си­ми­лиан,– а вашим идо­лам мы покло­няться не станем.

Декий пове­лел снять с них воин­ские пояса (такие пояса носили маль­чики из знат­ных семей, буду­щие рим­ские воины) и хотел пре­дать хри­стиан пыт­кам. Но, видя, что они совсем еще дети, пожа­лел их и отпу­стил – на время, пока он снова не при­е­дет в Эфес.

Маль­чики решили уйти из города. Они посе­ли­лись в боль­шой пещере на горе Охлон и там моли­лись, прося Бога укре­пить их на пред­сто­я­щий подвиг.

Самого млад­шего – его звали Ямвлих – посы­лали за покуп­ками. Часть денег он тра­тил на мило­стыню, а осталь­ное на еду. Идя в город, маль­чик все­гда пере­оде­вался, чтобы его не узнали. В нищен­ской одежде он ходил по ули­цам и как бы невзна­чай рас­спра­ши­вал, скоро ли при­е­дет император.

И вот одна­жды он уви­дел, как Декий въез­жает в Эфес. Скоро появи­лись гла­ша­таи и про­чли импе­ра­тор­ский указ – всем знат­ным горо­жа­нам, чинов­ни­кам и вое­на­чаль­ни­кам было велено на сле­ду­ю­щий день явиться в идоль­ский храм и при­не­сти жертвы богам. Упо­мя­нули и о семи маль­чи­ках – импе­ра­тор при­ка­зал им вме­сте со всеми участ­во­вать в жертвоприношении.

Ямвлих очень испу­гался и побе­жал к дру­зьям. Узнав, что зав­тра они должны пред­стать перед импе­ра­то­ром, отроки с пла­чем бро­си­лись на колени и стали молиться.

Насту­пил вечер. Ямвлих раз­де­лил хлеб, и все немного поели. Дру­зья тихо раз­го­ва­ри­вали, уте­шая и обод­ряя друг друга, и так сидя задремали.

На сле­ду­ю­щий день импе­ра­тор, узнав, что маль­чики убе­жали из Эфеса, велел при­ве­сти во дво­рец их роди­те­лей. – Мы твои вер­ные под­дан­ные,– ска­зали те,– при­но­сим жертвы богам и детей хри­сти­ан­ству нико­гда не учили. И денег на мило­стыню им не давали – они взяли сами, без спросу, и убе­жали на гору Охлон. Гово­рят, они пря­чутся там в боль­шой пещере.

Декий велел зало­жить вход в пещеру кам­нями, чтобы дети не смогли выйти и умерли там в тем­ноте от голода и жажды.

Когда стена была почти готова, импе­ра­тор­ские писцы (они были тай­ные хри­сти­ане) напи­сали имена юных муче­ни­ков на оло­вян­ной пла­стинке и вло­жили в ларец, а ларец спря­тали в щель между кам­нями. Но маль­чики ничего не слы­шали – они спали. Это был не про­стой сон: Гос­подь пове­лел им заснуть на дол­гие-дол­гие годы…

Умер Декий, после него пра­вили такие же, как он, языч­ники и гони­тели хри­стиан; много лет спу­стя на пре­сто­лах вос­сели хри­сти­ан­ские цари – а отроки все не просыпались.

В цар­ство­ва­ние бла­го­че­сти­вого импе­ра­тора Фео­до­сия Млад­шего в Эфесе уже не было языч­ни­ков. Кру­гом сто­яли пра­во­слав­ные храмы, и от мала до велика все назы­ва­лись христианами.

Но не все сохра­нили истин­ную веру – появи­лись ере­тики, кото­рые отри­цали вос­кре­се­ние мерт­вых. Царь Фео­до­сий очень печа­лился об этом и со сле­зами и с постом молил Бога утвер­дить Пра­во­сла­вие. В то время некий чело­век заду­мал стро­ить на горе Охлон камен­ную ограду для овец. В одном месте на склоне было осо­бенно много при­год­ных для ограды кам­ней. Рабо­чие поне­многу выни­мали их, пока не открылся узкий про­ход; но они не знали, что это вход в пещеру, и не зашли туда.

Одна­жды рано утром семь отро­ков просну­лись – Гос­подь вос­кре­сил их, как прежде Сво­его друга Лазаря. Встав, они помо­ли­лись и поже­лали друг другу доб­рого утра. Дети были уве­рены, что про­спали всего лишь ночь – ведь ни лица, ни одежда их совсем не изменились.

Помня, что им пред­стоит постра­дать за Хри­ста, они послали Ямвлиха в город и нака­зали ему узнать, что там происходит.

– Купи хлеба и ско­рей воз­вра­щайся,– ска­зал Мак­си­ми­лиан.– Мы не будем долго сидеть тут, как трусы.

Готовь­тесь – сего­дня пой­дем и умрем за веру!

У входа в пещеру Ямвлих заме­тил груду кам­ней и уди­вился – вчера вече­ром кам­ней не было, откуда они взялись?

Спу­стив­шись с горы, он со стра­хом при­бли­зился к город­ским сте­нам и не пове­рил своим гла­зам – на воро­тах был боль­шой крест. Улицы и дома, вид­нев­ши­еся за сте­нами, были вовсе не похожи на Эфес. В изум­ле­нии Ямвлих пошел к дру­гим воро­там – и там было изоб­ра­же­ние кре­ста. Обойдя город кру­гом, он при­шел в недо­уме­ние. «Уж не сон ли это? – поду­мал маль­чик.– Ведь еще вчера кре­сты пря­тали, чтоб их никто не увидел».

Нако­нец он собрался с духом и вошел в ворота. Встреч­ные были очень странно одеты – совсем не так, как вчера. Но еще уди­ви­тель­нее было слы­шать их раз­го­воры – горо­жане поми­нали имя Божие, говоря: «Слава Богу!», «Боже сохрани!», «Гос­поди, поми­луй!» «Ясно – я заблу­дился»,– решил Ямвлих.

– Какой это город? – спро­сил он у прохожего.

– Эфес,– отве­тил тот, но Ямвлих ему не поверил.

«Надо ско­рей купить хлеба и бежать отсюда, пока я не поте­рялся окон­ча­тельно»,– поду­мал он.

Но булоч­ник, взяв сереб­ря­ную монету, не спе­шил давать сдачу. Он позвал сво­его това­рища, тот дру­гого, и скоро Ямвлиха обсту­пили со всех сторон.

– Откуда у него такая ста­рин­ная монета? – пере­шеп­ты­ва­лись люди.– Навер­ное, нашел клад.

Маль­чик, счи­тая, что его узнали и сей­час отве­дут к импе­ра­тору, испу­гался и сказал:

– Пожа­луй­ста, возь­мите деньги себе, а я пойду.

– Скажи-ка, кто ты такой и где нашел ста­рин­ную монету? – допы­ты­ва­лись они.– Поде­лись с нами, или мы тебя сей­час отве­дем к судье.

С него сняли пояс и, обвя­зав шею, крепко дер­жали. Сбе­жался народ; маль­чик наде­ялся, что в толпе уви­дит зна­ко­мых, но если еще вчера он знал в лицо чуть ли не всех горо­жан, то сего­дня его окру­жали чужие люди.

Ямвлиха при­вели к пра­ви­телю города, кото­рый в это время как раз бесе­до­вал с епи­ско­пом Эфес­ским. Они поди­ви­лись древ­но­сти монеты и спро­сили маль­чика, где он отко­пал клад.

– Не знаю я ника­кого клада! – отве­тил тот.– Это обык­но­вен­ные деньги, я их у роди­те­лей взял.

– Кто же твои роди­тели и где они живут?

Ямвлих назвал по имени сво­его отца, мать, деда и всех род­ствен­ни­ков, но никто и не слы­хал о них.

– Какие стран­ные имена,– уди­вился пра­ви­тель.– Да ты нам моро­чишь голову! Вот я тебя в тюрьму посажу – будешь сидеть, пока не при­зна­ешься, где нашел клад!

– Ска­жите,– взмо­лился маль­чик,– где сей­час импе­ра­тор Декий, в Эфесе или нет, и жив ли он?

– Не слышно, чтобы где-нибудь цар­ство­вал импе­ра­тор с таким име­нем,– отве­тил епи­скоп Сте­фан.– Разве что в древ­ние вре­мена; а сей­час нами пра­вит бла­го­че­сти­вый царь Феодосий.

– Так пой­демте со мной,– вос­клик­нул Ямвлих,– я покажу вам, где мы с дру­зьями пря­чемся от Декия. Вчера я видел, как он при­е­хал в Эфес… Хотя я не уве­рен теперь, Эфес это был или нет.

«Гос­подь хочет открыть нам какую-то тайну через этого отрока»,– поду­мал епи­скоп и ска­зал правителю:

– Пой­дем с ним – нас ждет чудо.

И все отпра­ви­лись на гору Охлон. Ямвлих пер­вым вбе­жал в пещеру, а епи­скоп, кото­рый шел не спеша, заме­тил у входа среди кам­ней ларец с сереб­ря­ными печа­тями. В нем лежала оло­вян­ная пла­стинка, а на ней была выре­зана над­пись: «Свя­тые семь отро­ков – Мак­си­ми­лиан, Ямвлих, Мар­ти­ниан, Иоанн, Дио­ни­сий, Экс­а­ку­сто­диан и Анто­нин – бежали от импе­ра­тора Декия и скры­лись в этой пещере. По пове­ле­нию Декия вход в пещеру был заму­ро­ван, и свя­тые отроки муче­ни­че­ски скон­ча­лись, при­няв смерть за Христа».

Пра­ви­тель, епи­скоп и все, кто был с ними, удив­ля­лись и громко про­слав­ляли Бога. А в пещере их ждали свя­тые отроки – радост­ные, с кра­си­выми и весе­лыми лицами, сия­ю­щие Божией благодатью.

Епи­скоп и пра­ви­тель немед­ленно напи­сали обо всем в Кон­стан­ти­но­поль царю Фео­до­сию, и он очень скоро при­е­хал в Эфес со всей сви­той. Уви­дев свя­тых отро­ков, Фео­до­сий упал им в ноги; они поспе­шили под­нять царя с колен, и он обни­мал и цело­вал их со сле­зами, славя Бога, Кото­рый услы­шал его молитвы и явил такое чудо во образ буду­щего вос­кре­се­ния мертвых.

Фео­до­сий долго бесе­до­вал с отро­ками, а все слу­шали их и не могли наслушаться.

Потом свя­тые скло­нили головы и снова уснули. Их нетлен­ные тела оста­лись почи­вать в пещере до все­об­щего вос­кре­се­ния, а души ото­шли ко Гос­поду, Ему же слава, честь и покло­не­ние со Отцом и Свя­тым Духом все­гда, ныне и присно и во веки веков.

Великомученик Георгий Победоносец

Во вре­мена рим­ского импе­ра­тора Дио­кле­ти­ана, жесто­кого гони­теля хри­стиан, жил юноша Геор­гий. Он родился в Кап­па­до­кии, в Малой Азии, в бога­той и знат­ной семье и был вос­пи­тан в хри­сти­ан­ской вере. Когда Геор­гий был еще ребен­ком, его отец при­нял муче­ни­че­скую смерть за Хри­ста, и Геор­гий с мате­рью пере­се­лился в Палестину.

Он вырос кра­си­вым, стат­ным юно­шей, посту­пил в рим­ское вой­ско и так храбро сра­жался, что его скоро сде­лали вое­на­чаль­ни­ком, хотя ему не было и два­дцати лет. Импе­ра­тор не знал, что Геор­гий хри­сти­а­нин, он любил юного воина и дер­жал при себе. Услы­шав, что начи­на­ется новое гоне­ние на веру и что Дио­кле­тиан решил истре­бить хри­стиан с лица земли, Геор­гий раз­дал нищим все свое име­ние, золото, серебро и одежду, отпу­стил рабов на сво­боду и отпра­вился к императору.

– Долго ты еще будешь мучить ни в чем не повин­ных людей? – спро­сил он изум­лен­ного Дио­кле­ти­ана, став посреди залы, где шел госу­дар­ствен­ный совет. – Вы застав­ля­ете народ кла­няться идо­лам, но они вовсе не боги; Бог один, это Гос­подь Иисус Хри­стос, во Свя­той Тро­ице покло­ня­е­мый. Познайте истину или хотя бы не сму­щайте бла­го­че­сти­вых людей своим безумием!

Сперва импе­ра­тор ста­рался лас­кой обра­тить юношу к покло­не­нию идо­лам и уго­ва­ри­вал его при­не­сти жертву, а потом раз­гне­вался и велел своим ору­же­нос­цам копьями гнать Геор­гия в темницу.

Там его ноги забили в колоду, а на грудь поло­жили боль­шой камень; на сле­ду­ю­щий день Геор­гия при­вя­зали к колесу с ост­рыми лез­ви­ями, кото­рые резали его тело, но Гос­подь исце­лил Сво­его вер­ного раба от ран. Юноша пре­тер­пел мно­же­ство жесто­ких муче­ний, бла­го­даря Бога и прося укре­пить его в страданиях.

Видя, как муже­ственно он пере­но­сит пытки и как Гос­подь чудесно спа­сает его от неми­ну­е­мой гибели и исце­ляет от ран – ведь муче­ник не истек кро­вью на пыточ­ном колесе, не сго­рел во рву с нега­ше­ной изве­стью и не умер от яда,– мно­гие уве­ро­вали во Хри­ста. Жена самого Дио­кле­ти­ана царица Алек­сандра тоже познала истин­ного Бога и перед всеми испо­ве­дала себя христианкой.

В тем­ницу к Геор­гию стали при­хо­дить люди, и он настав­лял всех в вере и тво­рил чудеса: вос­кре­сил мерт­вого и исце­лял больных.

У одного кре­стья­нина, по имени Гли­ке­рий, един­ствен­ный вол сва­лился в овраг и раз­бился насмерть. Бед­няга тоже при­шел к Геор­гию и со сле­зами жало­вался на судьбу. Свя­той тихо улыб­нулся и ска­зал ему:

– Иди, брат, радуйся, мой Хри­стос ожи­вил тво­его вола.

Гли­ке­рий, нимало не сомне­ва­ясь, пошел домой и нашел свою ско­тину живой. Он тут же отпра­вился обратно в тем­ницу к Геор­гию, а по дороге громко кричал:

– Поис­тине велик Бог хри­сти­ан­ский! – Его схва­тили цар­ские воины, доло­жили Дио­кле­ти­ану, а тот велел отру­бить ему голову – так Гли­ке­рий при­нял муче­ни­че­скую смерть за Христа.

Когда вели­ко­му­че­ник Геор­гий своей молит­вой сокру­шил идо­лов в язы­че­ском храме, Дио­кле­тиан при­ка­зал отсечь ему голову. Вме­сте с ним повели на смерть и царицу Алек­сан­дру. Пройдя немного, она очень устала, попро­сила поз­во­ле­ния сесть и пре­дала дух Гос­поду. А вели­ко­му­че­ник Геор­гий, дойдя до места казни, помо­лился Богу и с радо­стью пре­кло­нил голову под меч. Цер­ковь, почи­тая его вели­кие стра­да­ния и тер­пе­ние, при­чис­лила свя­того Геор­гия к лику великомучеников.

После своей слав­ной кон­чины свя­той Геор­гий сотво­рил еще больше чудес, чем при жизни. Он скоро при­хо­дит на помощь всем, кто при­зы­вает его на молитве.

Вели­ко­му­че­ника Геор­гия назы­вают «сво­бо­ди­те­лем плен­ных», потому что он много раз выру­чал хри­стиан из плена.

Одна­жды у свя­щен­ника, кото­рый слу­жил в храме вели­ко­му­че­ника Геор­гия на ост­рове Кипр, сын, по имени Фило­фей, попал в плен к сара­ци­нам. Целых три года юноша про­жил в неволе.

Как-то раз хозяин велел ему нести за собой белье в баню; помыв­шись, он потре­бо­вал пить, а Фило­фей забыл дома кув­шин с напит­ком. Сара­цин уже раз­мах­нулся, чтобы его уда­рить, но юноша убе­жал и, взяв питье, поспе­шил назад. Про­ходя мимо хри­сти­ан­ской церкви, Фило­фей услы­шал пение: был день памяти свя­того вели­ко­му­че­ника Геор­гия, слу­жили Боже­ствен­ную литур­гию и в эту минуту пели кондак свя­того: «Воз­де­лан от Бога пока­зался еси бла­го­че­стия дела­тель чест­ней­ший…» Юноша запла­кал и взмолился:

– Свя­той вели­ко­му­че­ник Геор­гий! Неужели ты не слы­шишь, как отец молится обо мне перед свя­тым пре­сто­лом в твоей церкви? Неужели не осво­бо­дишь меня из плена?

Вер­нув­шись к хозя­ину, Фило­фей налил ему напитка и собрался доба­вить кипя­ток, как вдруг перед гла­зами у него все рас­плы­лось. Он закричал:

– Я ничего не вижу! – и тут же ока­зался в алтаре своей род­ной церкви; в это время хор пел: «Един свят, един Гос­подь Иисус Хри­стос, в славу Бога Отца, аминь», а его отец дер­жал потир и ждал, пока ему пода­дут кипяток.

Уви­дев, что юноша, оде­тый по-сара­цин­ски, соби­ра­ется влить в потир теп­лоту, свя­щен­ник изу­мился и спро­сил алтар­ни­ков, кто это.

– Это же я, твой сын! – вос­клик­нул Фило­фей. – Я сей­час только был со своим гос­по­ди­ном в Иеру­са­лиме – и вот стою перед тобой!

Отец поста­вил потир на пре­стол и, воз­дев руки, про­сла­вил Бога и свя­того вели­ко­му­че­ника Геор­гия, а когда окон­чил службу, обнял и рас­це­ло­вал сына, и они пошли домой и там радо­ва­лись и весе­ли­лись с род­ными и друзьями.

Дру­гое чудо вели­ко­му­че­ник Геор­гий совер­шил в посвя­щен­ном ему храме в Малой Азии в городе Амастриде.

Храм был неболь­шой и очень вет­хий, так что гро­зил вот-вот обва­литься: люди там жили бед­ные, и у них не было денег на его починку. Непо­да­леку от него часто бегали дети, и вот один малень­кий маль­чик, кото­рый нико­гда не выиг­ры­вал ни в одну игру и кото­рого това­рищи часто били и оби­жали, как-то раз сказал:

– Свя­той Геор­гий, помоги мне побе­дить, я тебе при­несу вкус­ный пирог! – И стал брать верх во всех играх.

В тот же день, придя домой, он рас­ска­зал матери о своем обе­ща­нии. Она испекла пирог, и маль­чик поло­жил его перед алтарем.

В то время мимо про­хо­дили купцы; они решили зайти в цер­ковь покло­ниться вели­ко­му­че­нику Геор­гию и уви­дали пирог – он был еще теп­лый и изда­вал очень вкус­ный запах.

– Зачем он свя­тому? Съе­дим-ка мы его, а в храме оста­вим ладан! – решили купцы.

Но когда они покон­чили с пиро­гом и собра­лись ухо­дить, то не могли найти две­рей – кру­гом были одни стены.

Купцы поло­жили перед алта­рем по сереб­ря­ной монете, потом по золо­той и усердно помо­ли­лись свя­тому – и только тогда нашли двери и вышли наружу. Это чудо стало известно по всей стране, и мно­гие бла­го­че­сти­вые люди начали при­сы­лать деньги на новую цер­ковь. Так собрали много золота и серебра и постро­или боль­шой камен­ный храм.

Еще об одном чуде свя­того вели­ко­му­че­ника рас­ска­зал авва Геор­гий. Одна­жды он встре­тил на дороге ста­рого монаха, кото­рый пошел впе­реди него. Под­няв­шись в гору, они уви­дели стадо овец. Рядом на земле лежал маль­чик-пас­ту­шо­нок; его уку­сила ядо­ви­тая змея, и он кор­чился от боли. Набрав воды из источ­ника, монахи облили ею свя­той крест и дали ему пить.

– Во имя Пре­свя­той Тро­ицы тебя исце­ляет свя­той вели­ко­му­че­ник Геор­гий,– ска­зал старец.

Маль­чик выплю­нул яд и встал здо­ро­вым. Тогда ста­рец спросил:

– Скажи, что ты вчера гово­рил бед­ной вдове, про­дав ее овечку за три сереб­ря­ные монеты? Клялся и божился, что ее съел волк?

– Да, отче, все так и было,– при­знался пас­ту­шок.– А ты откуда знаешь?

– Я сидел в своей келье,– ска­зал ста­рец,– как вдруг при­ска­кал всад­ник на белом коне и велел мне поско­рей идти сюда, дать тебе свя­той воды и ска­зать, чтобы ты впредь не клялся, не божился и не лгал. И непре­менно отдай той бед­ной жен­щине овцу, иначе с тобой слу­чится что-нибудь еще похуже.

Маль­чик упал ему в ноги и про­сил прощения.

– Вдова ска­зала мне, что Сам Бог и свя­той Геор­гий спро­сят с меня за эту овечку, потому что она обе­щала пожерт­во­вать ее ко дню празд­ника свя­того для уго­ще­ния бед­ных. Согре­шил я, отче, помо­лись обо мне, чтобы Бог и Его угод­ник про­стили меня! А я дам той жен­щине к празд­нику трех овец и каж­дый год в этот день буду давать бед­ным деся­тую часть того, что зара­бо­таю, – обе­щал пастушок.

Полу­чив раз­ре­ше­ние от сво­его греха, он бла­го­да­рил Бога и вели­ко­му­че­ника Георгия.

Самое уди­ви­тель­ное чудо свя­той Геор­гий совер­шил в городе Бей­руте на Сре­ди­зем­ном море. Непо­да­леку от города было озеро, в кото­ром жил огром­ный змей-людоед. Жители очень его боя­лись. Они были языч­ни­ками, покло­ня­лись идо­лам, и бесы, жив­шие в идо­лах, научили их, чтобы они каж­дый день отда­вали в жертву чудо­вищу своих детей. Те горо­жане, кому выпа­дал жре­бий, при­во­дили к озеру сына или дочь, а змей выпол­зал на берег и пожи­рал их.

Дошла оче­редь до един­ствен­ной цар­ской дочери; но когда она уже сто­яла возле озера и ждала смерти, явился свя­той Побе­до­но­сец Геор­гий в образе пре­крас­ного юноши, на коне, с копьем напе­ре­вес и, осе­нив себя крест­ным зна­ме­нием, про­ткнул змею горло. Он велел девушке при­вя­зать чудо­вище за шею своим поя­сом и вести за собой, как собаку. Так они при­шли в город. Уви­дев их, встреч­ные в ужасе бро­си­лись бежать, но свя­той воскликнул:

– Не бой­тесь, надей­тесь на Гос­пода Иисуса Хри­ста и веруйте в Него. Это Он послал меня к вам, чтобы изба­вить от змея. – И убил чудо­вище мечом на город­ской пло­щади, а все жители уве­ро­вали во Хри­ста и при­няли свя­тое крещение.

На том месте постро­или боль­шую пре­крас­ную цер­ковь во имя Пре­свя­той Бого­ро­дицы и в честь свя­того вели­ко­му­че­ника и Побе­до­носца Геор­гия, и в ней тоже совер­ша­лись чудеса во славу Божию и Его вели­кого угодника.

Великомученик Евстафий Плакида

В цар­ство­ва­ние импе­ра­тора Тра­яна жил в Риме знат­ный и бога­тый вое­на­чаль­ник Пла­кида. Он был таким храб­рым, что все враги боя­лись его имени. Но больше рат­ных подви­гов Пла­кида любил помо­гать бед­ным, боль­ным и попав­шим в беду. Он был очень доб­рый и хоро­ший чело­век – только не имел веры в Бога, без кото­рой мертвы все доб­рые дела.

Одна­жды Пла­кида отпра­вился на охоту. Спуг­нув стадо оле­ней, его слуги и спут­ники пусти­лись в погоню. Сам он выбрал очень круп­ного зверя, кото­рый ото­рвался от стада и понесся по полям. Охот­ники скоро оста­лись позади, а Пла­кида все мчал на быст­ром и силь­ном коне, дальше и дальше. Нако­нец олень вско­чил на высо­кий камень и замер.

«Как же его пой­мать?»– поду­мал охот­ник – и вдруг уви­дел между рогами оленя све­тя­щийся крест, а на нем при­гвож­ден­ного Иисуса Хри­ста. Раз­дался Боже­ствен­ный голос:

– Что ты гонишь Меня, Плакида?

Он при­шел в ужас и замертво упал с коня, а очнув­шись, проговорил:

– Кто ты, Господи?

– Я Иисус Хри­стос – Тот, Кого ты, не зная, почи­та­ешь доб­рыми делами и мило­сты­ней. Я явился тебе на олене, кото­рого ты хотел пой­мать, чтобы пой­мать тебя – да позна­ешь Меня и будешь Моим вер­ным рабом.

Пла­кида под­нялся. Оленя уже не было, и виде­ние исчезло.

– Верую, что Ты Бог неба и земли и Тво­рец все­лен­ной, Тебе одному покло­ня­юсь и молю, научи, как мне жить,– ска­зал он.

– Иди к хри­сти­ан­скому свя­щен­нику, кре­стись, и он наста­вит тебя на путь спасения.

Был позд­ний вечер, когда Пла­кида вер­нулся домой. Он позвал жену и обо всем рас­ска­зал ей. Она совсем не удивилась.

– Про­шлой ночью во сне я слы­шала голос, ска­зав­ший мне: «Вы с мужем и сыно­вьями зав­тра при­дете ко Мне и позна­ете Меня, Иисуса Хри­ста, истин­ного Бога, спа­са­ю­щего любя­щих Его». Давай не откла­ды­вая пой­дем и сде­лаем, как велел нам Господь.

Пла­кида тут же отпра­вил людей на поиски свя­щен­ника, и вскоре вся семья и несколько вер­ных слуг были у отца Иоанна. Наста­вив их в хри­сти­ан­ской вере и помо­лясь, он кре­стил их всех во имя Отца и Сына и Свя­того Духа.

Пла­кида полу­чил в свя­том кре­ще­нии имя Евста­фий, его жена – Фео­пи­стия, а сыно­вья – Ага­пий и Фео­пист. Они при­ча­сти­лись Свя­тых Хри­сто­вых Таин и с миром пошли домой.

На сле­ду­ю­щий день Евста­фий сел на коня и позвал слуг на охоту. Но он вовсе не соби­рался охо­титься – на самом деле ему хоте­лось еще раз побы­вать у того камня, где ему явился Гос­подь. Ото­слав спут­ни­ков и остав­шись один, Пла­кида на коле­нях со сле­зами бла­го­да­рил Бога и про­сил устро­ить его судьбу по Своей бла­гой воле. Гос­подь ска­зал ему:

– Евста­фий, тебе пред­стоит явить на деле твою веру и любовь – а они позна­ются в нищете и напастях.

– Гос­поди, вот я перед Тобой,– отве­тил Пла­кида.– Делай со мной, что хочешь, только не лишай Твоей помощи.

Про­шло несколько дней, и в дом Пла­киды при­шли болезни и смерть: раз­бо­ле­лись и люди, и ско­тина. Скоро умерли почти все работ­ники, а кто был жив, лежал боль­ной. Некому было сте­речь дом, и воры ночью украли все цен­ное, так что Пла­кида совер­шенно обни­щал. Но он нимало не печа­лился и бла­го­да­рил Бога, как Иов, говоря:

«Бог дал, Бог и взял, как Богу угодно, так и сде­ла­лось – буди имя Гос­подне благословенно».

Пла­кида с женой решили уйти из дому и посе­литься в чужой стране, где никто их не знает и нико­гда не слы­хал об их бла­го­род­стве, богат­стве и славе. Они надели нищен­скую одежду, взяли сыно­вей и ночью, пря­чась от людей, ушли.

Когда импе­ра­тор Траян узнал, что его люби­мый вое­на­чаль­ник исчез, он очень огор­чился и начал искать его. А в это время Пла­кида с семьей шел к морю, чтобы сесть на корабль и отпра­виться в Египет.

Капи­тан корабля был языч­ник, дикий и сви­ре­пый вар­вар. Ему понра­ви­лась жена Пла­киды, и он захо­тел отнять ее у мужа. При­став к берегу, капи­тан потре­бо­вал у Евста­фия платы за пере­воз – Фео­пи­стию. Евста­фий был без­ору­жен, и некому было засту­питься за них – ему оста­ва­лось лишь молить о пощаде. Но вар­вар выхва­тил меч и закричал:

– Замолчи и уби­райся отсюда, не то я тебя убью и труп выброшу в море!

Евста­фий с детьми сошли на берег, а корабль, под­няв паруса, отчалил.

Оси­ро­тев­ший Евста­фий шел с сыно­вьями по дороге, пока им не пре­гра­дила путь быст­рая и пол­но­вод­ная река.

Моста побли­зо­сти не было, и реку пере­хо­дили вброд. Пла­кида поса­дил млад­шего сына на плечи и пере­нес его на дру­гой берег. Воз­вра­ща­ясь за стар­шим, он услы­шал крик: лев уно­сил Ага­пия в пустыню. Евста­фий поспе­шил назад – и уви­дел, как волк убе­гал в лес с Феопистом.

Но и теперь Пла­кида не воз­роп­тал на Бога и не стал жало­ваться на судьбу.

Он посе­лился в деревне и рабо­тал как про­стой кре­стья­нин, чего ему раньше нико­гда не при­хо­ди­лось делать. А потом он стал сто­ро­жем и сто­ро­жил посевы. Так Евста­фий про­жил пят­на­дцать лет в нищете и сми­ре­нии, тру­дясь в поте лица, чтобы зара­бо­тать на хлеб.

В то время на Рим напали пле­мена вар­ва­ров; они разо­ряли города и опу­сто­шали села. Импе­ра­тор Траян был в боль­шой печали. Он вспо­ми­нал сво­его слав­ного вое­на­чаль­ника и говорил:

– Был бы здесь наш Пла­кида – враги не смогли бы одо­леть рим­ское войско.

Он больше преж­него огор­чался и удив­лялся, как это Пла­кида бес­следно исчез с женой и детьми, и решил послать людей на поиски по всей империи.

– Кто мне най­дет моего Пла­киду, полу­чит почет­ную награду и доро­гие подарки,– ска­зал император.

Тогда два храб­рых воина Антиох и Ака­кий, дру­зья Пла­киды, кото­рые раньше жили у него в доме, вызва­лись его искать. Они про­шли много горо­дов и сел, спра­ши­вая всех встреч­ных, не видали ли они их люби­мого друга, и нако­нец добра­лись до деревни, где жил Плакида.

А он тогда сте­рег жито в поле. Евста­фий изда­лека уви­дел дру­зей, узнал их и запла­кал от радо­сти. Он встал у дороги, по кото­рой шли воины, и они, подойдя, спро­сили его, что это за деревня и не живет ли в ней такой-то и такой-то чело­век по имени Плакида.

– Зачем он вам? – спро­сил Евстафий.

– Он наш друг,– отве­чали они.– Мы давно не видали его и не знаем, куда он скрылся. Кто нам ска­жет, где он, и жена его, и дети, тот полу­чит много золота.

– Не знаю такого и нико­гда не слы­хал ни о каком Пла­киде,– ска­зал Евста­фий.– Но прошу вас, остань­тесь в нашей деревне и отдох­ните у меня в хижине. Вижу, вы и лошади ваши устали – побудьте у меня, а потом поищете тех, кто смо­жет вам помочь.

Воины не узнали его и пошли с ним в деревню. А он гля­дел на них и едва удер­жи­вался от слез.

Евста­фий при­вел их к себе – а жил он в чужом доме, у одного доб­рого чело­века. Хозяин уго­щал гостей, а Евста­фий при­слу­жи­вал им за сто­лом, как неко­гда они ему служили.

Во время обеда Антиох и Ака­кий все погля­ды­вали на Евста­фия и мало-помалу стали узна­вать его.

– Этот чело­век похож на Пла­киду – или это он самый и есть,– тихо пере­го­ва­ри­ва­лись они.– У Пла­киды была глу­бо­кая рана, полу­чен­ная в сра­же­нии. Если у этого чело­века есть шрам на шее – зна­чит, это он.

Раз­гля­дев шрам, они бро­си­лись к ногам Евста­фия, и обни­мали его, и радовались.

Тут собра­лась вся деревня. Люди удив­ля­лись, что сам Пла­кида у них жил и рабо­тал как про­стой кре­стья­нин, и слу­шали рас­сказы вои­нов о его храб­ро­сти, подви­гах и бла­го­род­стве, и про­сили, чтобы он не про­гне­вался на них.

Рим лико­вал, узнав о воз­вра­ще­нии Пла­киды, а импе­ра­тор ода­рил его гораздо больше преж­него и сде­лал пер­вым военачальником.

Готовя вой­ско к сра­же­нию с вар­ва­рами, Евста­фий видел, что оно слиш­ком мало­чис­ленно. Он велел по всей стране искать моло­дых людей, год­ных для воин­ской службы, и отправ­лять в Рим.

Так оба брата, Ага­пий и Фео­пист, ока­за­лись в сто­лице. Они были рос­лые, креп­кие и кра­си­вые юноши.

Вое­на­чаль­ник заме­тил их и скоро полю­бил как сыно­вей – не зная, что они и есть его дети.

Побе­див вра­гов, вой­ско воз­вра­ща­лось из даль­них стран. Чтобы воины отдох­нули, Пла­кида раз­бил лагерь в очень кра­си­вом месте, в деревне у реки, и про­стоял там дня три. А в той самой деревне жила жена Евста­фия; у нее был ого­род, от кото­рого она кор­ми­лась, рабо­тая в поте лица.

По Божьему смот­ре­нию Ага­пий и Фео­пист поста­вили свою палатку прямо возле ее огорода.

Как-то в пол­день, отды­хая, они раз­го­во­ри­лись и стали выяс­нять, кто из них какого рода.

– Я смутно помню, что мой отец был рим­ским вое­на­чаль­ни­ком,– рас­ска­зы­вал Ага­пий.– Мы с ним, с мате­рью и млад­шим бра­том ушли из Рима, сели на корабль и плыли по морю. Мать почему-то оста­лась на корабле, а мы сошли на берег и очень пла­кали о ней. А потом надо было пере­хо­дить вброд реку, и отец оста­вил меня на берегу. При­бе­жал лев, схва­тил меня и понес в пустыню. Но за ним погна­лись пас­тухи и отняли меня.

Фео­пист кинулся ему на шею.

– Ты мой брат! – закри­чал он.– Я все помню, о чем ты гово­ришь, и сво­ими гла­зами видел, как тебя унес лев. А меня схва­тил волк, но кре­стьяне его прогнали.

Раз­го­вор бра­тьев услы­шала Фео­пи­стия. Она удив­ля­лась, и радо­ва­лась, и боя­лась пове­рить, что эти слав­ные моло­дые воины – Ага­пий и Фео­пист. Фео­пи­стия решила про­сить у вое­на­чаль­ника поз­во­ле­ния идти с вой­ском в Рим, чтобы там искать сво­его мужа и удо­сто­ве­риться, что юноши – ее сыновья.

Придя к Пла­киде, она покло­ни­лась и сказала:

– Прошу тебя, поз­воль мне идти с вами в Рим. Сама я рим­лянка; пят­на­дцать лет тому назад меня взяли в плен вар­вары и при­везли сюда. Теперь я сво­бодна и ски­та­юсь в чужой стране, терпя нужду.

У Евста­фия было доб­рое сердце, и он тот­час согла­сился взять ее в Рим. А Фео­пи­стия узнала его и оста­но­ви­лась в удив­ле­нии, словно в забы­тьи. Но муж не пони­мал, кто перед ним стоит.

Она не стала откры­ваться ему и ушла. «Я такая нищая и убо­гая, а он зна­ме­ни­тый воин»,– думала она и моли­лась Богу, чтобы Он помог и муж и сыно­вья узнали ее.

Про­шло время, и Фео­пи­стия снова подо­шла к Плакиде.

– Что еще про­сишь, мать? – спро­сил он.

Она низко покло­ни­лась и сказала:

– Не ты ли Пла­кида, во свя­том кре­ще­нии наре­чен­ный Евста­фием? Не ты ли видел Хри­ста на кре­сте посреди оле­ньих рогов? Не ты ли Бога ради ушел из Рима с женой и сыно­вьями Ага­пием и Фео­пи­стом? И не у тебя ли вар­вар отнял на корабле жену? Божия бла­го­дать защи­тила меня и сохра­нила от пору­га­ния – ведь тот вар­вар вне­запно забо­лел и умер, не при­чи­нив мне зла.

Евста­фий словно про­бу­дился от сна. Он узнал жену, и, обняв­шись, они пла­кали от вели­кой радости.

– Где же наши дети? – спро­сила она.

– Их съели звери,– вздох­нув от сердца, ска­зал Плакида.

– Не скорби, гос­по­дин мой. Как нам при­вел Бог неча­янно встре­титься, так и дети наши най­дутся.– И Фео­пи­стия рас­ска­зала ему об услы­шан­ном разговоре.

Тогда Евста­фий велел позвать Ага­пия и Фео­пи­ста и обо всем их рас­спро­сил. Услы­шав рас­сказ сыно­вей, отец с мате­рью воз­ли­ко­вали, а с ними все вой­ско – не так радо­ва­лись о победе над вар­ва­рами, как об этой радо­сти. Так Бог уте­шил вер­ных рабов Своих.

В то время умер импе­ра­тор Траян. Вме­сто него стал пра­вить Адриан, почи­тав­ший идо­лов и нена­ви­дев­ший хри­стиан. Он думал, что это язы­че­ские боги помогли рим­ля­нам одо­леть вар­ва­ров, и, когда вой­ско при­шло в Рим, велел всем гото­виться к совер­ше­нию жертвоприношения.

Евста­фий отка­зался идти в идоль­ский храм. Как хри­сти­а­нин он испо­ве­дал истин­ного Бога и вме­сте с женой и сыно­вьями был осуж­ден на казнь. На муче­ни­ков выпу­стили диких зве­рей, но те не при­чи­нили им ника­кого вреда – а лишь кла­ня­лись и отхо­дили от них.

Тогда Адриан велел рас­ка­лить мед­ного вола и бро­сить туда хри­стиан. Они не сго­рели – Божия бла­го­дать, как про­хлад­ная роса, осту­жала металл,– но, помо­лясь, пре­дали души Господу.

На тре­тий день после казни рим­ские хри­сти­ане взяли их нетлен­ные тела и пре­дали погре­бе­нию, славя Бога, див­ного во свя­тых Своих.

Преподобная Пелагея

Это было в сере­дине V века. На собор в городе Антио­хии собра­лись епи­скопы; обсу­див важ­ные цер­ков­ные вопросы, они поже­лали услы­шать поуче­ния бла­жен­ного Нонна, свя­ти­теля Илио­поль­ского. Епи­скопы сидели в цер­ков­ном при­творе возле рас­кры­тых две­рей и бла­го­го­вейно вни­мали духов­ному настав­ле­нию. В это время мимо храма про­хо­дила извест­ная в городе греш­ница, по имени Мар­га­рита. Вся в золоте и жем­чу­гах, она шла, окру­жен­ная весе­лыми наряд­ными юно­шами и девуш­ками. Воз­дух напол­нился бла­го­уха­нием, так что и в храме пове­яло аро­ма­тами. Уви­дев непо­кры­тую голову и обна­жен­ные плечи кра­са­вицы, епи­скопы опу­стили глаза и, тихо взды­хая, отвер­ну­лись. Только бла­жен­ный Нонн вни­ма­тельно и долго смот­рел ей вслед, а когда она скры­лась из вида, спро­сил: – Она вам не понра­ви­лась? Епи­скопы ничего не отве­тили. – И вы не усла­ди­лись кра­со­той этой жен­щины? – снова спро­сил Нонн.

Все мол­чали.

– О, как мно­гому я сей­час научился,– ска­зал бла­жен­ный. – Гос­подь поста­вит ее перед нами на Страш­ном суде и осу­дит нас – ведь она столько вре­мени про­во­дит наря­жа­ясь и укра­ша­ясь, часами при­хо­ра­ши­ва­ется перед зер­ка­лом, чтобы понра­виться людям – хоть нена­долго. А мы, имея Бес­смерт­ного Жениха, не ста­ра­емся укра­сить свою ока­ян­ную душу, сквер­ную и гряз­ную, не омы­ваем ее сле­зами пока­я­ния, не оде­ваем в одежду доб­ро­де­те­лей, чтобы она яви­лась пре­крас­ной перед Богом!

И бла­жен­ный Нонн пошел в свою келью. Там он на коле­нях с пла­чем про­сил у Бога про­ще­ния за то, что не печется о кра­соте души так, как греш­ница забо­тится о своем теле. Он помо­лился и о Мар­га­рите, говоря:

– Гос­поди, Тебе все воз­можно, не погуби Тво­его созда­ния, не отда­вай такую кра­соту бесам! Обрати ее к Себе, и да про­сла­вится на ней имя Твое святое.

Ночью свя­ти­тель видел сон: он стоял в алтаре во время совер­ше­ния Боже­ствен­ной литур­гии, а вокруг него летала гряз­ная чер­ная голубка, и он еле мог выно­сить зло­во­ние, исхо­див­шее от нее. Когда дья­кон возгласил:

«Огла­шен­ные, изы­дите!», она уле­тела. Выходя из церкви, Нонн снова уви­дел голубку, кото­рая кру­жи­лась над его голо­вой. Про­тя­нув руку, он взял птицу и бро­сил ее в воду. Вся грязь сошла, и голубка выле­тела из воды белая, как снег, и стала под­ни­маться все выше и выше, пока не скры­лась из глаз.

На сле­ду­ю­щий день, в вос­кре­се­нье, Нонн с дру­гими епи­ско­пами отпра­вился в собор к Боже­ствен­ной литургии.

Когда он гово­рил про­по­ведь о Страш­ном суде и о загроб­ной уча­сти пра­вед­ных и греш­ных, по Божию смот­ре­нию в цер­ковь зашла и Мар­га­рита – а раньше она нико­гда не бывала в хри­сти­ан­ском храме. Услы­шав слова Нонна, она заду­ма­лась о своих гре­хах и испугалась.

– Пой­дите после службы за этим свя­тым чело­ве­ком, кото­рый гово­рил про­по­ведь, и узнайте, где он живет,– ска­зала Мар­га­рита слугам.

Она послала епи­скопу записку, над­пи­сав ее: «Свя­тому уче­нику Хри­стову от греш­ницы и уче­ницы дьявола».

«Я слы­шала о Хри­сте, Кото­рый сошел с Небес, чтобы спа­сти греш­ных людей, какой Он был сми­рен­ный, ел с мыта­рями и раз­го­ва­ри­вал с блуд­ни­цами. И ты, гос­по­дин мой, истин­ный раб Хри­стов, – про­сила она, – не погну­шайся мной, при­веди меня к Спа­си­телю мира».

Бла­жен­ный Нонн отве­чал: «Если хочешь веро­вать в моего Бога, при­ходи в цер­ковь Свя­того муче­ника Иули­ана, где я буду вме­сте с дру­гими епископами».

Мар­га­рита поспе­шила в храм. Став перед епи­ско­пами, она запла­кала, упала на колени и ухва­ти­лась за ноги свя­того Нонна.

– Прошу тебя, сде­лай меня хри­сти­ан­кой, – умо­ляла она. – Я – море гре­хов и без­дна без­за­ко­ний, омой меня кре­ще­нием! – И, как еван­гель­ская блуд­ница, омы­вала ноги бла­жен­ного сле­зами и оти­рала сво­ими волосами.

– Ты отве­тишь Гос­поду за мою душу, если не окре­стишь меня сегодня!

Нонн послал к архи­епи­скопу, а тот, раду­ясь о спа­се­нии души греш­ницы, велел гото­вить Мар­га­риту к при­ня­тию таинства.

– Встань, ты сей­час будешь огла­шена ко кре­ще­нию,– ска­зал свя­ти­тель, и только тогда жен­щина под­ня­лась с колен.

– Как тебя зовут?

– Роди­тели назвали меня Пела­гией, а в Антио­хии меня все зовут Маргаритой.

Епи­скоп огла­сил Пела­гию и кре­стил ее во имя Отца и Сына и Свя­того Духа, а потом при­ча­стил Свя­тых Хри­сто­вых Таин.

– При­хо­дите обе­дать,– ска­зал Нонн епи­ско­пам после совер­ше­ния таин­ства. – Пора­ду­емся с анге­лами Божи­ими о нашед­шейся овце и вку­сим вина и елея с духов­ным веселием.

Когда все сидели за празд­нич­ным сто­лом, бес за две­рью начал громко кричать:

– Горе мне! Сколько при­хо­дится тер­петь от этого ста­рого пья­ницы! Послед­нюю мою надежду отнял, как мне теперь быть? Про­клят тот день, когда ты родился! А ты, гос­пожа Пела­гия,– ты пре­дала меня, как Иуда!

Нонн велел Пела­гии огра­дить себя крест­ным зна­ме­нием, и дья­вол исчез. Но через два дня он явился снова.

– Гос­пожа моя, доро­гая Мар­га­рита, что пло­хого я тебе сде­лал? – вос­кли­цал он. – Не я ли осы­пал тебя золо­том и дра­го­цен­но­стями, не я ли тебя наря­дил в рос­кош­ные пла­тья? Прошу, скажи, чем я тебя оби­дел, и я все исполню – только не выстав­ляй меня на посмешище!

Пела­гия пере­кре­сти­лась, и дья­вол убе­жал. На дру­гой день она послала слугу за сво­ими драгоценностями.

– Вот богат­ство, кото­рое мне дал сатана, – ска­зала она Нонну.– Возьми и сде­лай с этим что хочешь.

Тот при­звал цер­ков­ного эко­нома и велел ему раз­дать все деньги сиро­там, убо­гим и больным.

На вось­мой день, когда по обы­чаю ново­кре­щен­ные сни­мали белые одежды, Пела­гия надела вла­ся­ницу, поверх нее ста­рую рясу епи­скопа Нонна и тайно ушла из Антио­хии. Никто не знал, где она, кроме бла­жен­ного, кото­рому Бог открыл, что она отпра­ви­лась в монастырь.

В муж­ской одежде, назвав­шись ино­ком Пела­гием, она при­шла в Иеру­са­лим и затво­ри­лась в келье на Еле­он­ской горе. Так велики были ее ино­че­ские подвиги и труды, что от див­ной кра­соты скоро не оста­лось и следа.

Через три года она пре­ста­ви­лась. На погре­бе­ние собра­лось мно­же­ство мона­хов из окрест­ных мона­сты­рей и жители Иеру­са­лима и Иери­хона, потому что слава о свя­той жизни Пела­гия раз­нес­лась по всей Пале­стине. И тогда только узнали, что это была женщина.

Все про­сла­вили Бога, див­ного во свя­тых Своих, и с честью похо­ро­нили Пела­гию в той келье, где она подвизалась.

Преподобный Феодор Сикеот

Пре­по­доб­ный Фео­дор родился в гала­тий­ской деревне Сикея в бога­той и родо­ви­той семье. Еще до рож­де­ния маль­чика его матери Марии при­снился див­ный сон: будто бы огром­ная яркая звезда ска­ти­лась в ее чрево. Она отпра­ви­лась к про­зор­ли­вому старцу-отшель­нику, и тот ска­зал ей:

– Звезда – это бла­го­дать, кото­рую Бог излил на твое дитя: Он освя­щает Своих избран­ни­ков еще в мате­рин­ской утробе.

Сына решили назвать Фео­до­ром, что озна­чает «дар Божий». Когда ему испол­ни­лось шесть лет, мать купила золо­той пояс и доро­гую одежду, как пола­га­лось для маль­чи­ков из знат­ных семей, буду­щих вои­нов, и уже собра­лась ехать в Кон­стан­ти­но­поль, чтобы запи­сать Фео­дора в вой­ско, но во сне ей явился свя­той вели­ко­му­че­ник Георгий.

– Что ты заду­мала? – спро­сил он. – Не тру­дись пона­прасну – Небес­ный Царь тре­бует тво­его сына к Себе.

Мария решила, что маль­чик скоро умрет, и стала пла­кать. Но Фео­дор рос и умнел. В восемь лет его отдали в школу; по мило­сти Божией маль­чик лучше всех учился и все его любили за доб­рый нрав. В дет­ских играх он вел себя как взрос­лый: мирил дра­чу­нов, сам нико­гда не ругался и дру­гим не разрешал.

В доме у них жил бла­го­че­сти­вый ста­рец, по имени Сте­фан. Он строго постился, Вели­ким постом ел раз в день, да и то кусок хлеба с водой. И Фео­дор стал ему под­ра­жать. Он пере­стал при­хо­дить домой обе­дать: весь день про­во­дил в школе, а потом вме­сте со Сте­фа­ном шел в храм и при­ча­щался Свя­тых Хри­сто­вых Таин. Только поздно вече­ром Фео­дор съе­дал кусок хлеба с водой. Мать, бабушка и тетка упра­ши­вали и тре­бо­вали, чтобы он еще что-нибудь ел, но маль­чик ни за что не согла­шался. Мария попро­сила учи­теля днем отправ­лять его домой, но он по-преж­нему ухо­дил в цер­ковь вели­ко­му­че­ника Геор­гия на горе. Там ему являлся сам свя­той в образе пре­крас­ного юноши; они вхо­дили в храм, и Фео­дор читал Боже­ствен­ные книги, пока не наста­нет время снова идти на занятия.

Когда маль­чику было десять лет, он тяжело забо­лел и едва не умер. Еле живого его отнесли в храм и поло­жили перед алта­рем. Под самым купо­лом было изоб­ра­же­ние Спа­си­теля, с кото­рого на боль­ного упали две капли росы, отчего он сразу выздо­ро­вел – встал и пошел домой, бла­го­даря Бога.

Каж­дую ночь, когда все крепко спали, к Фео­дору при­хо­дил вели­ко­му­че­ник Геор­гий и будил его:

– Вста­вай, утрен­няя звезда взо­шла, пой­дем в храм.

И маль­чик тут же с радо­стью под­ни­мался. По дороге его пугали бесы, явля­ясь в образе вол­ков и дру­гих зве­рей, но свя­той Геор­гий шел впе­реди и отго­нял их копьем.

Одна­жды домаш­ние просну­лись и, не найдя Фео­дора в постели, испу­га­лись: тогда в окрест­но­стях появился волк, кото­рый уно­сил детей. Мария строго-настрого запре­тила сыну выхо­дить из дому до света, но он не послушался.

Под­няв­шись на заре и убе­див­шись, что маль­чик снова ушел, его род­ные очень рас­сер­ди­лись и побе­жали за ним.

Мария всю дорогу тащила сына за волосы и больно коло­тила. Целый день не выпус­кала она его из дому, а на ночь крепко при­вя­зала к кро­вати. В ту же ночь вели­ко­му­че­ник Геор­гий явился во сне Марии, ее матери и сестре. Вынув меч из ножен, свя­той грозно сказал:

– Отсеку вам головы, если еще будете бить его и не пус­кать ко мне!

Утром пере­пу­га­ные жен­щины рас­ска­зали друг другу о сно­ви­де­нии. Они кину­лись к Фео­дору, раз­вя­зали его и стали про­сить про­ще­ния. «Как ты не боишься ходить в тем­ноте?»– спро­сили они, и маль­чик рас­ска­зал, что его будит пре­свет­лый юноша и ведет к церкви, а по дороге защи­щает от страш­ных зве­рей. Жен­щины поняли, кто при­хо­дит к нему, и с тех пор уже ни во что не вме­ши­ва­лись, поло­жась на волю Божию.

Одна­жды Фео­дор про­вел всю ночь, молясь в храме. Ему явился Сам Гос­подь и сказал:

– Под­ви­зайся, чтобы полу­чить совер­шен­ную награду в Цар­стве Небесном.

С того вре­мени отрок уси­лил свои подвиги: заперся в тес­ном чулане и, молясь и держа стро­гий пост, про­был в нем от Кре­ще­ния до Верб­ного воскресенья.

Сатана очень разо­злился на юного подвиж­ника и заду­мал ковар­ный план. Он при­нял образ маль­чика по имени Герон­тий, кото­рый учился в дере­вен­ской школе, и при­шел к Фео­дору звать его на про­гулку. Под­няв­шись на вер­шину холма, мни­мый Герон­тий встал на самый высо­кий камень над обры­вом и начал, как когда-то иску­шал Самого Гос­пода в пустыне, уго­ва­ри­вать Фео­дора спрыг­нуть вниз.

— Боюсь, — отве­чал тот,- очень уж высоко.

— Боишься? А в школе тебя счи­тают самым сме­лым! Зато я не боюсь — смотри, сей­час прыгну!

— Не надо, разобьешься!

Но Герон­тий утвер­ждал, что с ним ничего не слу­чится. Тогда Фео­дор согласился:

— Если ты оста­нешься цел, я тоже прыгну.

Мни­мый Герон­тий поле­тел с обрыва — и вот он уже стоит внизу, в про­па­сти, и зовет Фео­дора. Маль­чик в ужасе поду­мал: «Как это он решился прыг­нуть с такой высоты — ведь и храб­рым нико­гда не был!» И тут перед ним пред­стал свя­той вели­ко­му­че­ник Георгий.

— Не слу­шай его, это не Герон­тий, а сам сатана! Пой­дем со мной! — ска­зал он и повел Фео­дора в свою цер­ковь. Одна­жды маль­чик пошел к про­зор­ли­вому старцу по имени Гли­ке­рий. Тот при­вет­ливо встре­тил его и спросил:

— Чадо, любишь ли монашество?

— Очень люблю, отче, и желаю его спо­до­биться, — отве­чал Фео­дор. Тогда была засуха, и ста­рец сказал:

— Чадо, давай, пре­кло­нив колени, помо­лимся, чтобы Бог послал дождь. Когда они под­ня­лись с колен, начался насто­я­щий ливень.

— С этих пор все, чего ни попро­сишь у Гос­пода, Он даст тебе и будет с тобой, укреп­ляя и воз­водя от силы в силу, — пред­ска­зал ста­рец. — А когда при­дет время, ты ста­нешь монахом.

В четыр­на­дцать лет Фео­дор ушел из дома, выко­пал себе пещеру под алта­рем храма Свя­того Геор­гия и ноче­вал там, а все осталь­ное время про­во­дил в церкви. Мать посы­лала ему еду, но он клал ее на камень при дороге — для птиц и зве­рей или для про­хо­жих, а сам съе­дал вече­ром по одной просфоре и только по суб­бо­там и вос­кре­се­ньям ел овощи и чер­ный хлеб.

Как-то раз один чело­век под­вел к нему сво­его бес­но­ва­того сына и попро­сил исце­лить его. Фео­дор не знал, как это дела­ется, и отка­зы­вался. Тогда отец маль­чика дал ему бич и сказал:

— Вот, бей и при­го­ва­ри­вай: «Выходи, нечи­стый дух, во имя моего Господа!»

Фео­дор так и сде­лал, и бес вышел.

В деревне заго­во­рили о чуде, и юный подвиж­ник решил посе­литься подальше от людей. Он выко­пал себе новую пещеру под боль­шим кам­нем на вер­шине горы и упро­сил одного диа­кона, бла­го­че­сти­вого и доб­рого чело­века, тай­ком при­но­сить ему хлеб и воду. Вход в пещеру был засы­пан зем­лей, оста­ва­лось лишь малень­кое отвер­стие, через кото­рое можно было про­су­нуть еду.

Все удив­ля­лись: куда про­пал маль­чик? В то время через деревню про­хо­дило вой­ско — и люди поду­мали, что Фео­дор ушел с ним. Догнали вои­нов, искали по всем пол­кам и не нашли. Тогда решили, что его съели звери.

Род­ные без­утешно пла­кали, и вся деревня жалела о нем. Про­шло два года; нако­нец диа­кон не выдер­жал и все рассказал.

Затвор­нику не было и восем­на­дцати лет, когда, услы­шав о нем, в Сикею при­шел епи­скоп той обла­сти и руко­по­ло­жил его сперва в диа­кона, а потом в священника.

— Гос­подь, спо­до­бив­ший тебя свя­щен­ства, спо­до­бит и епи­скоп­ства, но сперва ты ста­нешь мона­хом, — ска­зал вла­дыка Феодору.

Вскоре юноша был постри­жен в мона­ше­ство; он снова стал жить при церкви Свя­того Геор­гия и совер­шал мно­же­ство чудес: исце­лял болезни, изго­нял нечи­стых духов, своим бла­го­сло­ве­нием даро­вал детей неплод­ным супру­гам, про­ви­дел буду­щее. По его молит­вам пре­кра­ща­лись навод­не­ния, с полей исче­зала саранча, в засуху шли дожди. Люди имели такую веру к пре­по­доб­ному, что брали землю из той пещеры, где он жил, давали боль­ным с едой или питьем, и те полу­чали исце­ле­ние. К нему при­хо­дили из пустыни дикие звери, и он кор­мил их.

Такой дар чудо­тво­ре­ний Фео­дор полу­чил за свое доб­ро­воль­ное муче­ни­че­ство — жизнь его была самая жесто­кая. Он попро­сил куз­неца выко­вать желез­ную клетку без крыши, поста­вил ее над своей пеще­рой и подолгу молился в ней на жаре и на морозе, в снег и дождь. Ходил свя­той в коль­чуге, желез­ных сапо­гах и рука­ви­цах и под­по­я­сы­вался вери­гой как поя­сом, да еще носил в руках тяже­лый желез­ный посох с крестом.

Слыша о подвиж­ни­че­ской жизни и чуде­сах Фео­дора, мно­гие при­хо­дили к нему и оста­ва­лись жить при церкви Свя­того Геор­гия – так обра­зо­вался Сикеот­ский мона­стырь, в кото­ром Фео­дор стал архи­манд­ри­том, а затем по просьбе народа его поста­вили в епи­скопа. Но свя­той всю жизнь стре­мился к затвор­ни­че­ской жизни. Про­быв на епи­скоп­ской кафедре несколько лет, он отпра­вился в Иеру­са­лим и посе­лился в мона­стыре как про­стой монах.

Тогда ему явился во сне вели­ко­му­че­ник Геор­гий, вру­чил епи­скоп­ский жезл и сказал:

– Тебе не подо­бает задер­жи­ваться здесь, оста­вив оте­че­ство, – ско­рей воз­вра­щайся домой.

– Не могу, – отве­тил Фео­дор, – потому что не хочу быть епископом.

– Я скоро осво­божу тебя. Вер­нись – все печа­лятся и ску­чают по тебе.

Фео­дор послу­шался и вер­нулся к своей пастве, хотя и не пере­ста­вал молиться, чтобы Гос­подь отпу­стил его.

Нако­нец, полу­чив от Бога изве­ще­ние, что молитва его услы­шана, он ушел в Сикеот­ский мона­стырь и пре­бы­вал там в без­мол­вии и пост­ни­че­ских подви­гах. Перед кон­чи­ной он спо­до­бился виде­ния сво­его покро­ви­теля, свя­того вели­ко­му­че­ника Геор­гия, кото­рый звал его в путь.

И пре­по­доб­ный Фео­дор с радо­стью пре­дал душу Гос­поду, див­ному во свя­тых Его.

Преподобный Герасим Иорданский

Слава пост­ни­ков – пре­по­доб­ный Гера­сим под­ви­зался в мона­стыре неда­леко от Иерусалима.

Начи­на­ю­щие монахи жили в самой оби­тели, а опыт­ные сели­лись в пустыне, в уеди­нен­ных кельях. Пять дней в неделю пустын­ники про­во­дили в оди­но­че­стве и совер­шен­ном мол­ча­нии. Молясь, они плели кор­зины из вет­вей фини­ко­вой пальмы. У отшель­ни­ков ничего не было, кроме вет­хой одежды да пле­тен­ной из пру­тьев под­стилки, на кото­рой они спали. Их духов­ный отец пре­по­доб­ный Гера­сим запре­щал им, выходя из кельи, закры­вать дверь, чтобы вся­кий мог войти и взять, что ему понравится.

Пита­лись они суха­рями с водой и фини­ками. В кельях не поз­во­ля­лось гото­вить и даже раз­во­дить огонь – чтобы им и на ум не при­шло сва­рить что-нибудь. Одна­жды несколько мона­хов про­сили раз­ре­шить им по ночам читать при свече и раз­ве­сти огонь – согреть воды. Свя­той Гера­сим отве­тил: «Хотите раз­во­дить огонь – живите в мона­стыре с ново­на­чаль­ными, а в отшель­ни­че­ских кельях я этого не потерплю». Сам пре­по­доб­ный Гера­сим во весь Вели­кий пост до самой Пасхи ничего не ел и только при­ча­ще­нием Боже­ствен­ных Таин под­креп­лял тело и душу.

По суб­бо­там и вос­кре­се­ньям отшель­ники соби­ра­лись в оби­тель. После свя­того при­ча­ще­ния они шли в тра­пезу и обе­дали – ели варе­ную пищу и пили немного вино­град­ного вина. Затем при­но­сили пле­те­ные кор­зинки, клали их к ногам старца и снова рас­хо­ди­лись по кельям, взяв с собой неболь­шой запас суха­рей, финики, воду и паль­мо­вые ветви.

Рас­ска­зы­вали о пре­по­доб­ном Гера­симе такую исто­рию. Одна­жды он шел по пустыне и встре­тил льва. Лев хро­мал, потому что зано­зил лапу, она рас­пухла, и рана была полна гноя. Он пока­зал пре­по­доб­ному боль­ную лапу и жалобно смот­рел на него, словно прося о помощи.

Ста­рец сел, вынул из лапы колючку, рану очи­стил от гноя и пере­вя­зал. Зверь не убе­жал, а остался с пустын­ни­ком и с тех пор ходил за ним повсюду, как уче­ник, так что пре­по­доб­ный удив­лялся его благоразумию.

Ста­рец давал льву хлеб и кашу, и тот ел.

В мона­стыре был осел, на кото­ром возили воду с Иор­дана, и ста­рец велел льву пасти его у реки. Одна­жды лев далеко ушел от осла, лег на солн­це­пеке и уснул. В это время мимо ехал купец с кара­ва­ном вер­блю­дов. Он уви­дел, что осел пасется без при­смотра, и увел его. Лев проснулся и, не найдя осла, с уны­лым и печаль­ным видом пошел к старцу. Пре­по­доб­ный Гера­сим поду­мал, что лев съел осла.

– Где осел? – спро­сил старец.

Лев стоял, опу­стив голову, как человек.

– Ты его съел? – спро­сил пре­по­доб­ный Гера­сим.– Бла­го­сло­вен Гос­подь, ты не уйдешь отсюда, а будешь рабо­тать на мона­стырь вме­сто осла.

На льва надели упряжь, и он стал возить в оби­тель воду.

Как-то в мона­стырь при­шел помо­литься один воин. Уви­дев, что лев тру­дится как вьюч­ное живот­ное, он пожа­лел его и дал мона­хам три золо­тых монеты – на них купили дру­гого осла, и лев больше не ходил на Иор­дан за водой.

Купец, кото­рый увел осла, вскоре снова про­хо­дил побли­зо­сти от мона­стыря. Он вез пше­ницу в Иерусалим.

Уви­дев осла, иду­щего с вер­блю­дами, лев узнал его и, рык­нув, бро­сился к кара­вану. Люди очень испу­га­лись и кину­лись бежать, а лев взял в зубы уздечку, как все­гда делал, когда пас осла, и повел его вме­сте с тремя при­вя­зан­ными друг к другу вер­блю­дами в мона­стырь. Лев шел и радо­вался и от радо­сти громко ревел. Так они при­шли к старцу. Пре­по­доб­ный Гера­сим тихо улыб­нулся и ска­зал братии:

– Зря мы ругали льва, думая, что он съел осла.

И тогда ста­рец дал льву имя – Иордан.

Иор­дан жил в мона­стыре, часто при­хо­дил к пре­по­доб­ному и брал из его рук пищу. Так про­шло пять лет.

Пре­по­доб­ный Гера­сим умер, и бра­тия похо­ро­нили его. Слу­чи­лось, что льва тогда не было в оби­тели. Вскоре он при­шел и стал искать сво­его старца. Отец Сав­ва­тий, уче­ник пре­по­доб­ного, ска­зал ему:

– Иор­дан, ста­рец наш оста­вил нас сиро­тами – ото­шел ко Господу.

Он хотел покор­мить его, но лев не брал пищи, а повсюду искал пре­по­доб­ного Гера­сима и горестно ревел.

Отец Сав­ва­тий и дру­гие монахи гла­дили его по спине и говорили:

– Ото­шел ста­рец ко Господу.

Но не могли этим уте­шить льва. Иор­дана повели ко гробу пре­по­доб­ного возле церкви.

– Здесь погре­бен наш ста­рец,– ска­зал отец Сав­ва­тий и, став над гро­бом на колени, заплакал.

Лев с гром­ким ревом начал биться голо­вой о землю и, страшно рык­нув, испу­стил дух на гробе преподобного.

У львов нет такой души, как у людей. Но Бог про­сла­вил этим чудом пре­по­доб­ного старца Гера­сима и пока­зал нам, как слу­ша­лись звери Адама в раю.

Преподобный Серафим Саровский

Жил в Кур­ске бла­го­че­сти­вый купец Иси­дор Мош­нин со своей женой Ага­фией. В ночь на 20 июля 1754 года у них родился сын, кото­рого в свя­том кре­ще­нии нарекли Про­хо­ром. Когда маль­чику было всего три года, умер его отец и Ага­фия стала вос­пи­ты­вать мла­денца одна. Она сама про­дол­жила и дело мужа: стро­и­тель­ство в Кур­ске Божи­его храма.

Маль­чик под­рас­тал, и скоро мать Про­хора поняла, что сын ее – необык­но­вен­ный ребе­нок. Одна­жды семи­лет­ний Про­хор забрался на недо­стро­ен­ную коло­кольню. Вдруг он осту­пился и упал на землю. Мать в ужасе бро­си­лась к сыну, не ожи­дая уви­деть его живым. Каковы же были изум­ле­ние и радость Ага­фии и сбе­жав­шихся сосе­дей, когда ока­за­лось, что маль­чик невре­дим! Так с ран­него дет­ства матери и близ­ким было открыто, что Бог чудес­ным обра­зом хра­нит Сво­его избран­ника. Но скоро Про­хор тяжело забо­лел. У вра­чей не было надежды на выздо­ров­ле­ние. И вот во время самых тяж­ких стра­да­ний маль­чика Сама Божия Матерь в неиз­ре­чен­ном сия­нии яви­лась ему. Она лас­ково уте­шила малень­кого стра­дальца и ска­зала, что надо потер­петь еще совсем немного и он будет здо­ров. На дру­гой день мимо дома, где жил боль­ной Про­хор, шел крест­ный ход: несли вели­кую свя­тыню города Кур­ска и всей Рос­сии – чудо­твор­ную икону Бого­ро­дицы – Кур­скую-Корен­ную. Мать Про­хора уви­дела это из окна. Взяв на руки боль­ного сына, она поспе­шила выне­сти его на улицу. Здесь икону про­несли над маль­чи­ком, и с этого дня он начал быстро поправляться.

Про­хор не был похож на своих сверст­ни­ков. Он любил уеди­не­ние, цер­ков­ные службы, чте­ние свя­щен­ных книг. Это было ему совсем не скучно, через молитву перед ним все больше при­от­кры­вался неиз­ве­дан­ный и пре­крас­ный духов­ный мир, в кото­ром царят Боже­ствен­ная любовь и добро.

Учился он хорошо, когда же несколько под­рос, стал помо­гать брату, кото­рый по при­меру отца занялся тор­гов­лей. Но сердце Про­хора не лежало к зем­ному. Ни дня он не мог про­ве­сти без храма и всей душой стре­мился к Богу, Кото­рого любил всем серд­цем, больше всего на свете. Он желал быть с Богом посто­янно, и потому ему все силь­нее хоте­лось уйти в мона­стырь. Нако­нец он при­знался в своем жела­нии матери. Как ни тяжело Ага­фии было рас­ста­ваться с люби­мым сыном, но она не пре­пят­ство­вала ему. Когда Про­хору испол­ни­лось сем­на­дцать лет, он поки­нул род­ной дом, полу­чив мате­рин­ское бла­го­сло­ве­ние – боль­шое мед­ное рас­пя­тие, кото­рое носил на груди и кото­рым необы­чайно доро­жил всю жизнь.

Теперь перед Про­хо­ром встал вопрос: какой мона­стырь избрать. С этим он напра­вился в Киев к мощам свя­тых пер­во­на­чаль­ни­ков рус­ского мона­ше­ства, пре­по­доб­ных Анто­ния и Фео­до­сия. После молитвы ко свя­тым угод­ни­кам воля Божия откры­лась Про­хору через старца Доси­фея, монаха-затвор­ника Киево-Печер­ского мона­стыря. «Иди в Саров­скую оби­тель, – ска­зал Про­хору ста­рец. – Там Дух Свя­той будет вести тебя ко спа­се­нию, там ты окон­чишь свои дни». Про­хор покло­нился в ноги затвор­нику и от всего сердца побла­го­да­рил его.

Нака­нуне вели­кого празд­ника Вве­де­ния во храм Пре­свя­той Бого­ро­дицы Про­хор, про­де­лав нелег­кий путь от Киева до Тем­ни­ков­ских лесов, вошел в Саров­ский мона­стырь. То было слав­ное мона­ше­ское брат­ство, извест­ное сво­ими стро­гими подвиж­ни­ками. Здесь юного бого­любца забот­ливо при­нял насто­я­тель отец Пахо­мий. И насто­я­тель и бра­тия искренне полю­били доб­рого и усерд­ного послушника.

Молитва ко Гос­поду и труд – из них состоит жизнь инока, через них Гос­подь укреп­ляет дух подвиж­ника, его стрем­ле­ние к выс­шему гор­нему миру. Про­хор, кото­рый в сердце своем твердо решил всего себя отдать Гос­поду, с радо­стью про­хо­дил все самые тяже­лые мона­стыр­ские послу­ша­ния. Он рубил дере­вья в лесу, целыми ночами выпе­кал хлеб для бра­тии, тру­дился плот­ни­ком и стро­и­те­лем. Но самое глав­ное, он учился молиться, при­учал свой ум и душу воз­но­ситься к Богу, чтобы ничто в мире не могло отвлечь от молитвы.

Муд­рые люди гово­рят, что молитва, насто­я­щая молитва к Богу, – самый тяже­лый на свете труд. Как ни тяжко порой бывало, но к цер­ков­ным служ­бам Про­хор при­хо­дил пер­вым, а поки­дал храм послед­ним. Душа его стре­ми­лась к пол­ному уеди­не­нию, туда, где ничто не отвле­кает от обще­ния с Богом. Одна­жды он ска­зал об этом своем жела­нии духов­нику, и тот бла­го­сло­вил послуш­ника Про­хора по вре­ме­нам уда­ляться в глу­хой мона­стыр­ский лес для уеди­нен­ной молитвы.

С самого начала сво­его мона­ше­ского пути пре­по­доб­ный Сера­фим твердо решил, что в жизни будет наде­яться только на помощь Гос­пода Иисуса Хри­ста и Пре­чи­стой Его Матери. Эта вера и надежда послуш­ника Про­хора под­верг­лись суро­вому испы­та­нию: Про­хор тяжко зане­мог и про­бо­лел целых три года. Болезнь была так тяжела, что бра­тия уже отча­я­лась в его выздо­ров­ле­нии. Но Про­хор вве­рил жизнь свою в руки Божий. Когда стра­да­ния достигли пре­дела, вновь яви­лась Пре­свя­тая Бого­ро­дица и исце­лила его.

Через много лет Гос­подь Иисус Хри­стос даро­вал и самому пре­по­доб­ному Сера­фиму силу исце­ле­ния боль­ных, пред­ви­де­ния буду­щего, молит­вен­ной помощи несчаст­ным. Но прежде его муже­ство и вер­ность Богу были испы­таны и укреп­лены в труд­но­стях и искушениях.

Душа его была очи­щена от вся­кой нечи­стоты, помыс­лов мало­ве­рия, сомне­ния, пре­воз­но­ше­ния над дру­гими, гор­до­сти – всего того, что есть в душе каж­дого чело­века. Когда позже у пре­по­доб­ного Сера­фима спра­ши­вали, почему в нынеш­нее время нет таких вели­ких свя­тых, как прежде, он отве­чал, что про­ис­хо­дит это потому, что у людей нет реши­мо­сти пол­но­стью дове­риться Богу и всю надежду свою воз­ло­жить лишь на Него.

Когда Про­хору испол­ни­лось 32 года свер­ши­лось то, к чему он стре­мился дол­гие годы, – его постригли в мона­ше­ство. Новое имя, кото­рое он полу­чил, Сера­фим, озна­чает «пла­мен­ный»; дей­стви­тельно, подобно пла­мени горел его дух к Богу. С еще боль­шей рев­но­стью при­нялся отец Сера­фим за мона­ше­ские подвиги, и его посвя­тили в иеро­ди­а­коны. В этом слу­же­нии он про­вел шесть лет.

Одна­жды во время литур­гии, в Вели­кий Чет­верг, с ним слу­чи­лось чудес­ное собы­тие. «Меня оза­рил свет, – позже рас­ска­зы­вал он, – в коем я уви­дел Гос­пода Бога нашего Иисуса Хри­ста во славе, сия­ю­щего, свет­лее солнца, неиз­ре­чен­ным све­том и окру­жен­ного Анге­лами, Архан­ге­лами, Херу­ви­мами и Сера­фи­мами. От цер­ков­ных врат Он шел по воз­духу, оста­но­вился про­тив амвона и, воз­двигши Свои руки, бла­го­сло­вил слу­жа­щих и моля­щихся. Посем Он всту­пил в мест­ный образ, что близ цар­ских врат. Я же, земля и пепел, удо­сто­ился осо­бен­ного от Него бла­го­сло­ве­ния. Сердце мое воз­ра­до­ва­лось тогда в сла­до­сти любви ко Гос­поду». После этого виде­ния пре­по­доб­ный Сера­фим изме­нился в лице и не мог вымол­вить ни слова; его под руки ввели в алтарь, где он два часа про­стоял непо­движно. Еще суро­вее стали его подвиги: теперь он по целым ночам про­во­дил в молитве к Богу за весь мир.

Вскоре пре­по­доб­ный Сера­фим был руко­по­ло­жен в иеро­мо­наха. А когда ему испол­ни­лось 39 лет, он оста­вил оби­тель и посе­лился в дере­вян­ной кел­лии, кото­рая нахо­ди­лась в густом лесу на берегу реки Саровки, в пяти вер­стах от монастыря.

Здесь он начал вести осо­бую пустын­ни­че­скую жизнь. Пост его дохо­дил до неимо­вер­ной стро­го­сти. Пищей его стала лес­ная трава, кото­рая в изоби­лии росла около его кел­лии. Жил и молился пре­по­доб­ный по чину древ­них пустын­но­жи­те­лей. Ино­гда кто-либо из бра­тии встре­чал его на пути, в белом про­стом бала­хоне, с мед­ным кре­стом – бла­го­сло­ве­нием матери – на груди, с сум­кой за пле­чами, напол­нен­ной кам­нями и пес­ком, а поверх них лежало свя­тое Еван­ге­лие. Когда пре­по­доб­ного Сера­фима спра­ши­вали, зачем он носит на спине такую тяжесть, он отве­чал кротко: «Томлю томя­щего меня». И те, кто разу­мели в духов­ной жизни, дога­ды­ва­лись, какая борьба смерт­ной чело­ве­че­ской плоти и бес­смерт­ного духа совер­ша­ется в жизни этого подвижника.

Враг рода чело­ве­че­ского, диа­вол, желая отвра­тить пре­по­доб­ного Сера­фима от подвига, сде­лал своим ору­дием злых людей. Одна­жды пре­по­доб­ный Сера­фим рубил в лесу дрова. Вдруг перед ним очу­ти­лось трое неиз­вест­ных. Они набро­си­лись на монаха, тре­буя от него денег.

«К тебе мно­гие при­хо­дят и навер­няка при­но­сят и золото и серебро!» – «Я ни от кого ничего не беру», – отве­чал им пре­по­доб­ный Сера­фим. Но они кину­лись на него, желая либо полу­чить мни­мые сокро­вища, либо убить подвиж­ника. Пре­по­доб­ный Сера­фим был очень кре­пок и силен, к тому же в руках у него был топор, однако, будучи мона­хом, он не мог никому отве­тить уда­ром на удар. Пре­дав себя в руки Божий, он сказал:

«Делайте, что вам нужно». Один раз­бой­ник уда­рил его по голове обу­хом топора, изо рта и ушей пре­по­доб­ного хлы­нула кровь и он упал замертво. Раз­бой­ники долго изби­вали его, нако­нец, устав, бро­сили его возле кел­лии и устре­ми­лись в жилище пустын­ника искать деньги. Но обна­ру­жили там лишь икону да несколько книг. Тогда они поняли, что убили пра­вед­ника; на них напал страх, и они опро­ме­тью кину­лись прочь от нищен­ской кел­лии и от лежа­щего на земле без­ды­хан­ного монаха.

Но пре­по­доб­ный Сера­фим остался жив. Придя в чув­ство, он, пре­одо­ле­вая страш­ную боль, воз­бла­го­да­рил Гос­пода за без­вин­ное стра­да­ние, подоб­ное стра­да­ниям Самого Хри­ста, и помо­лился о про­ще­нии зло­деев. А когда насту­пило утро, он с огром­ным тру­дом, весь в крови, истер­зан­ный, побрел в обитель.

Бра­тия при­шла в ужас от его состо­я­ния. Вызван­ные из города врачи нашли, что голова у него про­лом­лена, ребра пере­биты, на теле страш­ные ушибы и смер­тель­ные раны; все были уве­рены, что смерть неиз­бежна. Пока врачи сове­ща­лись, пре­по­доб­ный уснул. И вот пред ним пред­стала Матерь Божия с апо­сто­лами Пет­ром и Иоанном.

– Что вы тру­ди­тесь? – ска­зала, обер­нув­шись к вра­чам, Пре­свя­тая Бого­ро­дица. – Сей от рода Моего!

Проснув­шись, пре­по­доб­ный Сера­фим почув­ство­вал воз­вра­ще­ние сил. В тот же день он начал вста­вать, но все же пять меся­цев ему при­шлось про­ве­сти в мона­стыре. А окреп­нув, он снова вер­нулся в свой лес­ной затвор.

Диа­вол был посрам­лен: ему не уда­лось заста­вить подвиж­ника оста­вить свой мона­ше­ский подвиг. Но после изби­е­ния спина пре­по­доб­ного навсе­гда оста­лась согнутой.

Надо ска­зать, что раз­бой­ни­ков уда­лось пой­мать. По закону их ждало суро­вое нака­за­ние, но пре­по­доб­ный всту­пился за своих обид­чи­ков. Он даже ска­зал, что, если их не про­стят, он навсе­гда уйдет из этих мест. Зло­деев отпу­стили, но их настигла кара Божия. Пожар уни­что­жил их дома со всем иму­ще­ством. Только тогда они рас­ка­я­лись и при­шли к пре­по­доб­ному Сера­фиму, прося про­ще­ния и молитв.

Снова пре­по­доб­ный повел свою уеди­нен­ную жизнь.

Сердце его горело любо­вью и жало­стью не только к страж­ду­щему чело­ве­че­ству, но и ко всему живому. Он достиг уже такой духов­ной чистоты, что даже хищ­ные звери стре­ми­лись к нему. Мно­гие из тех, кто посе­щал его, видели, как он кор­мил из рук огром­ного мед­ведя. Но об этом пре­по­доб­ный запре­щал рас­ска­зы­вать до своей смерти.

Видя такое пре­успе­я­ние подвиж­ника в свя­то­сти, диа­вол все силь­нее опол­чался про­тив него. Одна­жды ночью, во время молитвы, пре­по­доб­ный Сера­фим услы­шал за сте­нами кел­лии вой зве­рей. А затем словно толпа народа начала ломиться в дверь; косяки не выдер­жали, дверь упала, а к ногам старца рух­нул гро­мад­ный обру­бок дерева, кото­рый на сле­ду­ю­щий день с тру­дом смогли выне­сти наружу восемь чело­век Ярость пад­ших духов дохо­дила до пре­дела, и они при­ни­мали види­мый облик, чтобы сму­тить свя­того. Во время молитвы стены кел­лии как бы рас­сту­па­лись и на пре­по­доб­ного пыта­лись набро­ситься страш­ные адские чудо­вища. Одна­жды неве­до­мая сила под­няла его и несколько раз с силой уда­рила об пол.

И тогда пре­по­доб­ный Сера­фим при­сту­пил к труд­ней­шему в его жизни подвигу, – к подвигу мол­ча­ния и столп­ни­че­ства. Три года он ни с кем не гово­рил ни слова, 1000 дней и 1000 ночей он про­вел в молитве, стоя на камне. Таких кам­ней у него было два: один нахо­дился в его кел­лии, дру­гой лежал в лес­ной чаще. На камне в кел­лии свя­той стоял с утра и до вечера, а на ночь шел в лес. Воз­дев руки к небу, он молился сло­вами еван­гель­ского мытаря: «Боже, мило­стив буди мне, греш­ному!» В жесто­кие морозы и под про­лив­ным дождем, в зной­ный пол­день и в тре­вож­ную ночь, облеп­лен­ный тучами кома­ров, стра­дая от злых духов, нес свой подвиг пре­по­доб­ный. Тело его за это время при­шло в изне­мо­же­ние, дух же достиг необык­но­вен­ной сво­боды и высоты.

Такой подвиг он смог про­не­сти только укреп­ля­е­мый осо­бой бла­го­дат­ной помо­щью Божией.

После 16-лет­него пре­бы­ва­ния в пустыни, в 1810 году, пре­по­доб­ный Сера­фим вер­нулся в мона­стырь. И снова не для упо­ко­е­ния, а для осо­бой молитвы. Сме­нив люби­мую ему лес­ную пустыньку где чистый воз­дух, жур­ча­щая речка, дикие звери – все радо­вало душу, пре­по­доб­ный на дол­гие годы ушел в затвор мона­ше­ской кел­лии, где, кроме иконы, перед кото­рой все­гда горела лам­пада, да обруб­лен­ного пня, слу­жив­шего сту­лом, не было ничего.

В сенях стоял дубо­вый гроб, посто­янно напо­ми­нав­ший подвиж­нику о смерти. Ста­рец никого не при­ни­мал, един­ствен­ным его раз­го­во­ром была беседа с Богом – молитва.

Еще через сем­на­дцать лет он вышел из затвора, полу­чив на то бла­го­сло­ве­ние от Самой Царицы Небес­ной. Она пове­лела ему при­ни­мать посе­ти­те­лей и духовно руко­во­дить ими.

По всей Рос­сии раз­нес­лась весть, что в Саров­ском мона­стыре Гос­подь воз­двиг­нул вели­кого подвиж­ника, кото­рый исце­ляет боль­ных, уте­шает скорб­ных, настав­ляет на пра­вый путь заблудших.

С тех пор еже­дневно, после окон­ча­ния ран­ней литур­гии и до вечера, ста­рец при­ни­мал у себя людей. Та любовь, кото­рой был испол­нен свя­той, при­вле­кала к нему всех. К этому вре­мени он уже обла­дал про­зор­ли­во­стью: видел духов­ное устро­е­ние, помыслы и жиз­нен­ные обсто­я­тель­ства каж­дого чело­века. Самое же глав­ное, ему была открыта воля Божия каса­тельно вся­кого, так что советы его при­ни­мали как от Самого Бога. Тысячи людей бла­го­даря молит­вам и сове­там пре­по­доб­ного Сера­фима счаст­ливо устра­и­вали свою жизнь, избе­гали опас­но­сти, и даже смерти, полу­чали исце­ле­ния от тяже­лых болез­ней. Но самое глав­ное, нахо­дили путь спа­се­ния души и учи­лись вос­хо­дить к Богу через любовь и послу­ша­ние Сыну Божию, Гос­поду нашему Иисусу Хри­сту. Это глав­ное, чему учил пре­по­доб­ный Серафим.

Всех ста­рец встре­чал с вели­чай­шей при­вет­ли­во­стью: «Радость моя, Хри­стос вос­кресе!» – гово­рил он, с любо­вью обни­мая при­шед­шего к нему паломника.

Но тех, кто при­хо­дил с ковар­ством, лишь при­кры­ва­ясь бла­го­че­стием (а были и такие), он грозно уда­лял от себя.

Пре­по­доб­ный про­ви­дел не только буду­щее каж­дого чело­века, но и гря­ду­щие судьбы Рос­сии и всего мира.

Одна­жды к нему в пустыньку при­шел офи­цер. Пре­по­доб­ный в это время стоял у чудо­твор­ного источ­ника, неко­гда изве­ден­ного из-под земли молит­вами самого старца и имев­шего вели­кую цели­тель­ную силу.

Офи­цер при­бли­зился к пустын­нику, и в это время вода в источ­нике потем­нела и воз­му­ти­лась, стала бить мут­ным клю­чом. С гне­вом взгля­нул пре­по­доб­ный на офи­цера и грозно пове­лел: «Гряди вон! Подобно тому как заму­тился этот свя­той источ­ник, так воз­му­тишь и ты со сво­ими еди­но­мыш­лен­ни­ками всю Россию!»

В ужасе и смя­те­нии ото­шел от него офи­цер: он дей­стви­тельно при­хо­дил с ковар­ным жела­нием хит­ро­стью полу­чить от старца одоб­ре­ние гото­вя­ще­гося госу­дар­ствен­ного пере­во­рота. Это был чело­век из среды так назы­ва­е­мых декаб­ри­стов и масо­нов, кото­рые, одни по пре­ступ­ному нера­зу­мию, а дру­гие по нена­ви­сти, хотели разо­рить Рос­сию и Пра­во­сла­вие. Пре­по­доб­ный про­ви­дел вели­кие несча­стья, кото­рые при­не­сут народу рево­лю­ци­о­неры, и зара­нее пре­ду­пре­ждал пра­во­слав­ных о собы­тиях, кото­рые должны были про­изойти, порой через много десят­ков лет.

Пред­ви­дел он и кро­ва­вые смуты в нашем пра­во­слав­ном оте­че­стве, пред­ви­дел разо­ре­ние Церкви за умно­жив­ши­еся грехи, неви­дан­ные гоне­ния на хри­стиан, пред­ви­дел и воз­рож­де­ние Свя­той Руси за вер­ность ее Пра­во­сла­вию. «Зло­деи под­ни­мут высоко свою голову, – гово­рил он. – Будет это непре­менно: Гос­подь, видя нерас­ка­ян­ную злобу сер­дец их, попу­стит их начи­на­ниям на малое время, но болезнь их обра­тится на главу их, и на верх их сни­дет неправда пагуб­ных замыс­лов их. Земля Рус­ская обаг­рится реками кро­вей, и много дво­рян поби­ено будет за Вели­кого Госу­даря и целость само­дер­жа­вия его; но не до конца про­гне­ва­ется Гос­подь и не попу­стит раз­ру­шиться до конца земле Рус­ской, потому что в ней одной пре­иму­ще­ственно сохра­ня­ется еще Пра­во­сла­вие и остатки бла­го­че­стия христианского.

До рож­де­ния анти­хри­ста про­изой­дут вели­кая про­дол­жи­тель­ная война и страш­ная рево­лю­ция в Рос­сии, пре­вы­ша­ю­щие вся­кое вооб­ра­же­ние чело­ве­че­ское, ибо кро­во­про­ли­тие будет ужас­ней­шее: бунты Разин­ский, Пуга­чев­ский, Фран­цуз­ская рево­лю­ция — ничто в срав­не­нии с тем, что будет с Рос­сией. Про­изой­дет гибель мно­же­ства вер­ных оте­че­ству людей, раз­граб­ле­ние цер­ков­ного иму­ще­ства и мона­сты­рей, осквер­не­ние церк­вей Гос­под­них, уни­что­же­ние и раз­граб­ле­ние богат­ства доб­рых людей, реки крови рус­ской про­льются. Но Гос­подь поми­лует Рос­сию и при­ве­дет ее путем стра­да­ний к вели­кой славе…»

Батюшка Сера­фим оста­вил пра­во­слав­ным людям заме­ча­тель­ное уче­ние о спа­се­нии. «Истин­ная цель нашей хри­сти­ан­ской жизни, — гово­рил он, — состоит в стя­жа­нии Духа Свя­того. Пост же, бде­ние, молитва и доб­рые дела суть лишь сред­ства для стя­жа­ния Духа». Стя­жа­ние озна­чает при­об­ре­те­ние; при­об­ре­тает же Дух тот, кто кается во всех своих гре­хах и тво­рит доб­ро­де­тели, про­ти­во­по­лож­ные соде­ян­ным гре­хам. У такого чело­века Дух начи­нает дей­ство­вать в сердце и сокро­венно устра­и­вает внутри него Цар­ство Божие. «Как же мне узнать, ‑спро­сил у пре­по­доб­ного один юноша, — что я нахо­жусь в бла­го­дати Духа Свя­того? Я хочу понять и про­чув­ство­вать это хоро­шенько». Раз­го­вор этот про­ис­хо­дил в зим­нем лесу, на засне­жен­ной поляне; юноша очень любил пре­по­доб­ного Сера­фима и при­хо­дил к нему за советами.

Ответ пре­по­доб­ного Сера­фима был дей­стви­тельно чудес­ным. Он крепко взял юношу за плечи и ска­зал ему: «Мы оба теперь с тобой в Духе Божием. Что же ты не смот­ришь на меня?» Юноша отве­чал: «Не могу, батюшка, смот­реть, потому что из глаз ваших мол­нии сыпятся. Лицо ваше сде­ла­лось свет­лее солнца, а у меня глаза ломит от боли». Пре­по­доб­ный на это ска­зал: «Не устра­шай­тесь, ваше Бого­лю­бие! и вы теперь сами так же светлы стали, как и я. Вы сами теперь в пол­ноте Духа Божия, иначе вам нельзя было бы и меня таким видеть. Смот­рите про­сто мне в глаза и не бойтесь!»

«Я взгля­нул после этих слов в лицо его, — вспо­ми­нал позже юноша, — и напал на меня еще боль­ший бла­го­го­вей­ный ужас. Пред­ставьте себе в сере­дине солнца, в самой бли­ста­тель­ной ярко­сти его полу­ден­ных лучей, лицо чело­века, с вами раз­го­ва­ри­ва­ю­щего. Вы видите дви­же­ние уст его, меня­ю­ще­еся выра­же­ние его глаз, слы­шите его голос, чув­ству­ете, что кто-то вас руками дер­жит за плечи, но не только рук этих не видите, не видите ни самих себя, ни фигуры его, а только один свет, осле­пи­тель­ный и про­сти­ра­ю­щийся далеко, на несколько сажень кру­гом, и оза­ря­ю­щий ярким блес­ком своим и снеж­ную пелену, покры­ва­ю­щую поляну, и снеж­ную крупу, осы­па­ю­щую сверху и меня и вели­кого старца».

Необык­но­венно хорошо было юноше. На всю жизнь запом­нил он тот день, когда батюшка Сера­фим пре­по­дал ему урок того, что зна­чит «стя­жа­ние Духа Святого».

К концу жизни пре­по­доб­ного старца чтила уже вся Рос­сия. Бла­го­дат­ные его спо­соб­но­сти были необы­чайны. Ему дано было видеть даже рай­ские оби­тели, уго­то­ван­ные Богом в веч­но­сти для доб­ро­де­тель­ных людей. Когда он рас­ска­зы­вал своим самым близ­ким людям об этих откро­ве­ниях, лицо его пре­об­ра­жа­лось и изли­вало чуд­ный свет. С небес­ной радо­стью и уми­ле­нием он гово­рил: «Ах, если бы люди знали, какая радость, какая сла­дость ожи­дает душу пра­вед­ного на небе, они реши­лись бы во вре­мен­ной жизни все скорби пере­но­сить с бла­го­да­ре­нием. Если бы эта самая кел­лия была полна чер­вей, и они бы всю жизнь ели нашу плоть, то и тогда надо было бы на это со вся­ким жела­нием согла­ситься, чтобы только не лишиться той небес­ной радо­сти». Люд­ская слава тяго­тила старца, от вели­ких тру­дов он при­шел в силь­ное изне­мо­же­ние. Когда пре­по­доб­ный воз­вра­щался к себе в пустыньку из мона­стыря, по обеим сто­ро­нам дороги сто­яли толпы народа, желав­шего хотя бы при­кос­нуться к его одежде, хотя бы уви­деть его.

Послед­ние годы жизни пре­по­доб­ный Сера­фим много забо­тился об осно­ван­ном им жен­ском Диве­ев­ском мона­стыре. В мона­стырь посту­пали девушки-сироты, а также те, кто искал высо­кой и бого­угод­ной жизни под руко­вод­ством батюшки Сера­фима. Свя­той направ­лял жизнь оби­тели, сле­дуя бла­го­сло­ве­ниям Божией Матери. Неза­долго до кон­чины свя­того его в две­на­дца­тый раз посе­тила Пре­свя­тая Бого­ро­дица. Это было в при­сут­ствии одной из диве­ев­ских сестер. Вдруг сде­лался шум, подоб­ный ветру забли­стал свет, послы­ша­лось пение. Кел­лия старца чудно пре­об­ра­зи­лась: она словно раз­дви­ну­лась, пото­лок исчез и вверху было одно сия­ние. А затем яви­лось чудес­ное шествие: шла Бого­ма­терь в сопро­вож­де­нии две­на­дцати свя­тых дев, Иоанна Бого­слова и Иоанна Пред­течи; впе­реди шли два Ангела с цве­ту­щими вет­вями в руках. На Царице Небес­ной была сия­ю­щая, неска­зан­ной кра­соты ман­тия, голову вен­чала див­ная корона. Ста­рец на коле­нях встре­чал Вла­ды­чицу неба и земли. Матерь Божия обе­щала свя­тому не остав­лять диве­ев­ских сестер Своей помо­щью. Она пред­ска­зала пре­по­доб­ному ско­рую кон­чину, пере­ход в Небес­ное Цар­ство и бла­го­сло­вила его. Бла­го­сло­вили старца и свя­тые, при­шед­шие к пре­по­доб­ному вме­сте с Божией Мате­рью. «Сей от рода нашего!» – про­рекла Пре­свя­тая Бого­ро­дица с любо­вью глядя на Сво­его послуш­ника, кото­рый муже­ственно про­жил дол­гую жизнь по запо­ве­дям Ее Сына.

За день до смерти, 1 января 1833 года, в вос­кре­се­нье, батюшка Сера­фим в послед­ний раз побы­вал в храме.

Поста­вил свечи к ико­нам. Весь погру­зив­шись в себя, молился за литур­гией и при­ча­стился Свя­тых и Живо­тво­ря­щих Тайн Хри­сто­вых. Затем стал про­щаться с бра­тией, всех бла­го­слов­лять и уте­шать. Телесно он был очень слаб, духом же бодр, спо­коен, радостен.

– Спа­сай­тесь, не уны­вайте, бодр­ствуйте: в нынеш­ний день нам венцы гото­вятся! – гово­рил он.

Вече­ром в тот день он пел в своей кел­лии пас­халь­ные песнопения.

А 2 января один монах почув­ство­вал запах дыма, исхо­дя­щий из кел­лии пре­по­доб­ного. Зайдя в нее, он уви­дел, что пре­по­доб­ный стоит на коле­нях перед ико­ной «Уми­ле­ние»; огня не было, но тлели книги, заго­рев­ши­еся от упав­шей свечи. Так сбы­лось еще одно про­ро­че­ство пре­по­доб­ного, гово­рив­шего: «Кон­чина моя откро­ется пожа­ром». Скре­щен­ные руки свя­того лежали на ана­лое, голова поко­и­лась на руках. Думая, что ста­рец уснул, монах тро­нул его за плечо, но ответа не было. Тогда брат понял, что ста­рец скон­чался; горе его и осталь­ной бра­тии было безграничным.

Тело пре­по­доб­ного поло­жили в дубо­вый гроб, кото­рый был сде­лан его соб­ствен­ными руками. Похо­ро­нили пре­по­доб­ного Сера­фима возле мона­стыр­ского собора у алтаря. В тече­ние семи­де­сяти лет после кон­чины батюшки Сера­фима люди во мно­же­стве при­хо­дили к нему на могилу. По молитве угод­ника Божия тысячи и тысячи хри­стиан были исце­лены от болез­ней, телес­ных и душевных.

19 июля 1903 года про­изо­шло откры­тие свя­тых и мно­го­це­леб­ных мощей батюшки Сера­фима и про­слав­ле­ние его в лике свя­тых, став­шее все­на­род­ным торжеством.

В 20‑е годы XX века во время рево­лю­ци­он­ной смуты и гоне­ний на Цер­ковь, пред­ска­зан­ных пре­по­доб­ным Сера­фи­мом, свя­тые мощи его про­пали. А совсем недавно они чудес­ным обра­зом были обре­тены вновь. В июле 1991 года мощи были пере­не­сены в воз­ро­див­шийся после раз­рухи Диве­ев­ский мона­стырь. Здесь они поко­ятся и ныне.

С тех пор, сколько бы ни было пра­во­слав­ных людей во всех наро­дах, все узна­вали о пре­по­доб­ном Сера­фиме, диви­лись его вели­кой любви к Богу и людям, про­сили его свя­тых молитв, а мно­гие стре­ми­лись под­ра­жать его жизни и подви­гам. Сколько бы подвиж­ни­ков – мона­хов, мирян, свя­ти­те­лей, муче­ни­ков, юро­ди­вых – ни воз­дви­гал Гос­подь с тех пор на Рус­ской земле, все они как бы при­хо­дили к убо­гой кел­лии батюшки Сера­фима, прося бла­го­сло­ве­ния на труды, подвиги и тер­пе­ние. И всем им, и буду­щим поко­ле­ниям хри­стиан, жела­ю­щим жить, испол­няя запо­веди Божий, раз­да­вался и раз­да­ется голос пре­по­доб­ного Сера­фима: РАДОСТЬ МОЯ, НЕ ВРЕМЯ НАМ УНЫВАТЬ! ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!! СТЯЖИ ДУХ МИРЕН И ВОКРУГ ТЕБЯ СПАСУТСЯ ТЫСЯЧИ!

Преподобный Марко Афинский

Одна­жды авва Сера­пион рас­ска­зал сле­ду­ю­щее: Во время моего пре­бы­ва­ния во внут­рен­ней еги­пет­ской пустыне, я отпра­вился как-то к вели­кому старцу Иоанну и, полу­чив от него бла­го­сло­ве­ние, сел отдох­нуть, устав от дороги. Задре­мав, я имел виде­ние во сне: мне пред­ста­ви­лось двое каких-то отшель­ни­ков, при­шед­ших к старцу и полу­чив­ших от него бла­го­сло­ве­ние. Между собою они говорили:

– Вот авва Сера­пион; при­мем от него бла­го­сло­ве­ние. Авва Иоанн на это заме­тил им:

– Он только что сего­дня при­шел из пустыни и весьма устал: дайте ему немного отдохнуть.

Отшель­ники же ска­зали отно­си­тельно меня старцу: – Вот сколько уже вре­мени под­ви­за­ется Сера­пион в пустыне, а не идет к отцу Марку, под­ви­за­ю­ще­муся на горе Фра­че­ской, нахо­дя­щейся в Эфи­о­пии. Сему Марку нет рав­ного между всеми пустын­ни­ками и пост­ни­ками. Он имеет сто трид­цать лет от роду и про­шло уже девя­но­сто пять лет с тех пор, как он начал под­ви­заться в пустыне. Во все сие время он не видал ни одного чело­века. Неза­долго пред этим были у него неко­то­рые из свя­тых, сопри­част­ных свету жизни веч­ной, кото­рые и обе­щали при­нять его к себе.

В то время как они гово­рили эти слова отцу Иоанну, я про­бу­дился от дре­моты и, не уви­дев никого у старца, сооб­щил ему о своем видении.

– Это виде­ние, – ска­зал мне ста­рец, – есть некое боже­ствен­ное; но где же нахо­дится Фра­кий­ская гора?

– Помо­лись за меня, отче! – ска­зал я старцу.

По совер­ше­нии молитвы, я про­стился со стар­цем и пошел в Алек­сан­дрию, кото­рая отсто­яла отсюда на рас­сто­я­нии два­дцати дней пути; я же про­шел сей путь в тече­ние пяти дней, почти не отды­хая ни днем, ни ночью, опа­ля­е­мый зноем сол­неч­ным, сжи­гав­шим даже пыль на земле.

Войдя в Алек­сан­дрию, я спро­сил одного купца: далеко ли еще идти до Фра­че­ской горы, нахо­дя­щейся в Эфи­о­пии? Купец отве­чал мне:

– Да, отче, еще очень далеко до этого места. Два­дцать дней надо идти до пре­де­лов Эфи­оп­лян, народа хет­тей­ского; гора же, про кото­рую ты спра­ши­ва­ешь, отстоит еще дальше отсюда.

Я снова спро­сил его:

– Сколько при­бли­зи­тельно нужно захва­тить на путь этот пищи и питья, – ибо я желаю отпра­виться туда?

– Если твое путе­ше­ствие, – отве­чал купец, – будет совер­шаться по морю, то ты недолго про­бу­дешь в дороге; но если ты отпра­вишься сухим путем, то будешь нахо­диться в дороге трид­цать дней.

Выслу­шав это, я взял воды в тыкву и немного фини­ков и, воз­ло­жив упо­ва­ние на Бога, отпра­вился в путь, и шел по пустыне сей в тече­ние два­дцати дней. Во время пути я никого не встре­тил, ни зверя, ни птицы. Ибо пустыня эта почти совер­шенно не имеет рас­те­ний, потому что там не бывает нико­гда ни дождя, ни росы, почему в этой пустыне не нахо­дится ничего съе­доб­ного. После два­дцати дней путе­ше­ствия у меня вышла вода, кото­рую я имел в тыкве, вышли также и финики, я сильно уто­мился и не мог идти далее, но не мог и воз­вра­титься обратно, и лег от уста­ло­сти на землю. И вот мне яви­лись те два отшель­ника, кото­рых я впер­вые узрел в виде­нии у вели­кого старца Иоанна. Став предо мною, они ска­зали мне:

– Встань и иди с нами!

Под­няв­шись на ноги, я уви­дал одного из них при­ник­шим к земле, обра­тив­шимся ко мне и спрашивающим:

– Жела­ешь ли ты подкрепиться?

– Как ты соиз­во­лишь, отец, – ска­зал я.

Вслед за тем он пока­зал мне корень одного от пустын­ных рас­те­ний и сказал:

– Вкуси от сего корня и силою Гос­под­нею про­дол­жай путешествие!

Я немного поел, и немед­ленно почув­ство­вал под­креп­ле­ние своим силам и воз­ра­до­вался душою. Я почув­ство­вал себя настолько бод­рым, что мне пока­за­лось, будто я вовсе не уста­вал. Затем они пока­зали мне тро­пинку, по кото­рой я дол­жен был идти к свя­тому Марку и ото­шли от меня. Про­дол­жая путь, я под­хо­дил к высо­кой горе, кото­рая, каза­лось, дости­гала до неба. На ней совер­шенно ничего не было, кроме пыли и кам­ней. Когда я подо­шел к горе, то на краю ее я уви­дал море. Под­ни­ма­ясь на гору, я шел в тече­ние семи дней.

Когда насту­пила седь­мая ночь, я уви­дел схо­дя­щего с неба к свя­тому Марку ангела Божия, гово­рив­шего ему:

– Бла­жен ты, авва Марк, и хорошо будет тебе! Вот мы при­вели к тебе отца Сера­пи­она, кото­рого хотела видеть душа твоя, так как ты не поже­лал кроме него видеть никого дру­гого из людей!

Когда окон­чи­лось виде­ние мое, я пошел без­бо­яз­ненно и шел до тех пор, пока не достиг пещеры, в кото­рой про­жи­вал свя­той Марк. Когда я при­бли­зился к две­рям пещеры, услы­хал свя­того, пою­щего псалмы Давида и про­из­но­ся­щего: «Ибо пред очами Тво­ими тысяча лет, как день вче­раш­ний» (Пс. 89:5), и дальше из того же псалма. Затем от пре­из­бытка охва­тив­шей его духов­ной радо­сти свя­той стал такими сло­вами гово­рить сам с собою:

– Бла­женна душа твоя, Марк, что при помощи Божией ты не загряз­нил себя нечи­сто­тами мира сего, что ум твой не пле­нился сквер­ными помыс­лами! Бла­женно тело твое, так как оно не погрязло в похо­тях и стра­стях гре­хов­ных! Бла­женны очи твои, кото­рых диа­вол не мог соблаз­нить созер­ца­нием чужой кра­соты! Бла­женны уши твои, потому что они не услы­хали голоса жен­ского в этом сует­ном мире! Бла­женны ноздри твои, потому что они не обо­няли смрада гре­хов­ного! Бла­женны руки твои, потому что они не при­ка­са­лись ни к каким, при­над­ле­жа­щим людям, вещам. Бла­женны ноги твои – не всту­пав­шие на дорогу, веду­шую к смерти, и не устрем­ляв­ши­еся ко греху! Твоя душа пре­ис­пол­ни­лась духов­ной жизни и ангель­ской радости!

И снова затем он стал гово­рить, обра­ща­ясь к душе своей: «Бла­го­слови, душа моя, Гос­пода, и вся внут­рен­ность моя – свя­тое имя Его. Бла­го­слови, душа моя, Гос­пода, и не забы­вай всех бла­го­де­я­ний Его» (Пс. 102:1-2). Зачем скор­бишь ты, душа моя? Не бойся! Ты не будешь задер­жана в тем­ни­цах ада, бесы ни в каком слу­чае не смо­гут окле­ве­тать тебя. По бла­го­дати Божией в тебе нет какого-либо осо­бен­ного гре­хов­ного порока: «Ангел Гос­по­день опол­ча­ется вокруг боя­щихся Его и избав­ляет их» (Пс. 33:8). Гос­подь, Бла­жен раб, испол­нив­ший волю сво­его господина».

Изрекши сие и мно­гое дру­гое из Боже­ствен­ного Писа­ния для уте­ше­ния своей души и для утвер­жде­ния несо­мнен­ной надежды своей на Бога, пре­по­доб­ный Марк вышел к две­рям пещеры своей и, запла­кав от уми­ле­ния, воз­звал ко мне, говоря:

– О, как велик подвиг моего духов­ного сына Сера­пи­она, кото­рый пред­при­нял труд уви­дать мое обиталище!

Затем, бла­го­сло­вив, он обнял меня сво­ими руками и, целуя, ска­зал мне:

– Девя­но­сто пять лет я пре­бы­вал в сей пустыни и не видал чело­века. Ныне же я вижу лицо твое, кото­рое желал видеть в тече­ние мно­гих лет. Ты не поле­нился пред­при­нять такой труд, дабы придти ко мне. Посему Гос­подь мой, Иисус Хри­стос, воз­на­гра­дит тебя в день, когда будет судить тай­ные помыш­ле­ния людей.

Ска­зав это, пре­по­доб­ный Марк пове­лел мне сесть.

Я стал рас­спра­ши­вать пре­по­доб­ного о досто­хваль­ной его жизни. И он рас­ска­зал мне следующее:

– Я, как ска­зал, имею пре­бы­ва­ние в сей пещере в тече­ние девя­но­ста пяти лет. В тече­ние сего вре­мени я не видал не только чело­века, но даже и зверя или птицы, не вку­шал хлеба, испе­чен­ного руками людей, не оде­вался одеж­дою. В тече­ние трид­цати лет испы­ты­вал я ужас­ную нужду и скорбь от голода, жажды, наготы, а более всего от диа­воль­ских иску­ше­ний. Мучи­мый голо­дом, я вку­шал тогда зем­ную пыль, и, томи­мый жаж­дою, я пил воду мор­скую. Бесы тыся­че­кратно кля­лись между собою пото­пить меня в море и, схва­тив меня, с побо­ями влекли меня в низ­мен­ные места сей горы. Но я снова вос­хо­дил на вер­шину горы. Они же снова увле­кали меня отсюда до тех пор, пока кожа не сошла с тела моего. Волоча меня и поби­вая, они неистово кри­чали: – Уйди с нашей земли! От начала мира никто из людей не при­хо­дил сюда – ты же как осме­лился придти сюда?

После трид­ца­ти­лет­него тако­вого стра­да­ния, после тако­вой алчбы, жажды, наготы, воз­му­ще­ний со сто­роны бесов на мне изли­лась бла­го­дать Божия и Его мило­сер­дие. По Его же помыш­ле­нию пере­ме­ни­лась моя есте­ствен­ная плоть; на теле моем выросли волосы; в нуж­ное время ко мне при­но­сится пища и посе­щают меня ангелы Гос­подни. Я видел как бы подо­бие Цар­ства Небес­ного и оби­те­лей бла­жен­ства, обе­щан­ного душам свя­тых, уго­то­ван­ного для людей тво­ря­щих добро. Я видел подо­бие боже­ствен­ного рая и древа позна­ния, от кото­рого вку­сили наши пра­отцы. Видел я и появ­ле­ние в раю Илии и Еноха и нет ничего такого, чтобы не пока­зал мне Гос­подь из того, что я про­сил у Него.

– Я спро­сил его, – рас­ска­зы­вает Сера­пион, – сообщи мне, отче, о том, каким обра­зом и почему ты при­шел сюда?

И свя­той такими сло­вами начал свое повествование:

– Родился я в Афи­нах, где и изу­чал фило­соф­ские науки. По смерти же моих роди­те­лей, я ска­зал сам себе: «Как роди­тели мои умерли, точно так и я умру. Итак, лучше я доб­ро­вольно отре­кусь от мира сего раньше, чем слу­чится мне быть вос­хи­щен­ным от него». И немед­ленно, сняв с себя одежды, я встал на доску и отпра­вился на ней пла­вать по морю. Носи­мый вол­нами, по Боже­ствен­ному про­мыш­ле­нию, при­стал я к горе сей.

Когда мы, таким обра­зом, вели беседу между собою, – про­дол­жает Сера­пион, – то насту­пил день и я уви­дал пре­по­доб­ного Марка, оброс­шего воло­сами, напо­до­бие зверя, и ужас­нулся, так как его нельзя было при­знать за чело­века ни по чему, кроме как по голосу и исхо­дя­щим из уст его сло­вам. Заме­тив мое сму­ще­ние, свя­той Марк ска­зал мне:

– Не пугайся при взгляде на тело мое, потому что взя­тая от тлен­ной земли плоть тленна.

Потом он спро­сил меня:

– По преж­нему ли обы­чаю стоит мир в законе Христовом?

– Ныне, – отве­чал я ему, – по бла­го­дати Хри­сто­вой, даже лучше преж­них времен.

– Про­дол­жа­ются ли, – снова спро­сил он, – доныне идо­ло­слу­же­ние и гоне­ния на христиан?

– Помо­щью свя­тых молитв твоих, – отве­чал я, – гоне­ние пре­кра­ти­лось и идо­ло­слу­же­ния нет.

Услы­шав это ста­рец воз­ра­до­вался вели­кой радо­стью. Потом он снова спро­сил меня:

– Есть ли ныне среди мира неко­то­рые свя­тые тво­ря­щие чудеса, как ска­зал Гос­подь в Еван­ге­лии Своем: «если вы будете иметь веру с гор­чич­ное зерно и ска­жете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перей­дет; и ничего не будет невоз­мож­ного для вас» (Мф. 17:20).

В то время как свя­той про­из­но­сил эти слова, гора сдви­ну­лась со сво­его места при­бли­зи­тельно на пять тысяч лок­тей и при­бли­зи­лась к морю. Свя­той Марк, при­под­няв­шись и заме­тивши, что гора дви­га­ется, ска­зал, обра­тясь к ней:

– Я тебе не при­ка­зы­вал сдви­нуться с места, но я бесе­до­вал с бра­том; посему ты встань на место свое!

Когда только он ска­зал это, гора дей­стви­тельно стала на своем месте. Уви­дав сие, я упал ниц от страха. Свя­той между тем, взяв меня за руку и поста­вив на ноги, ска­зал мне:

– Разве ты не виды­вал таких чудес в тече­ние дней жизни твоей?

– Нет, отче, – отве­чал я.

Тогда свя­той, вздох­нувши, горько запла­кал и сказал:

– Горе земле, потому что хри­сти­ане на ней тако­выми только по имени нари­ца­ются, а на деле не таковы!

И снова про­из­нес он:

– Бла­го­сло­вен Бог, при­вед­ший меня на сие свя­тое место, дабы я не умер в моем оте­че­стве и не был погре­бен в земле, осквер­нен­ной мно­гими грехами!

Весь тот день про­вели мы, – повест­вует Сера­пион, – в пении псал­мов и духов­ной беседе, а с наступ­ле­нием вечера пре­по­доб­ный ска­зал мне:

– Брат Сера­пион! Не время ли нам после молитвы с бла­го­дар­но­стью вку­сить от трапезы?

На эти слова я не отве­тил ему ничего. После сего он, под­няв руки к небу, стал про­из­но­сить сле­ду­ю­щий псалом:

«Гос­подь – Пас­тырь мой; и ни в чем не буду нуж­даться» (Пс. 22:1).

Окон­чив пение сего псалма, он, обра­тив­шись к пещере, сказал:

– Брат, пред­ложи трапезу.

Потом он снова ска­зал мне:

– Пой­дем вку­сим тра­пезы, кото­рую Бог послал нам.

Я изум­лялся сам в себе, – недо­уме­вая, кому это при­ка­зы­вал свя­той Марк при­го­то­вить тра­пезу, потому что в тече­ние целого дня я никого из людей не видал у него в пещере.

Когда мы вошли в пещеру, я уви­дал два сто­я­щих стола, на кото­рых были поло­жены два мяг­ких и белых хлеба, сия­ю­щих напо­до­бие снега. Были там также пре­крас­ные для глаза овощи, две пече­ные рыбы, очи­щен­ные плоды мас­лины, финики, соль и пол­ная кружка воды, более слад­кой нежели мед. Когда мы сели, свя­той Марк ска­зал мне:

– Чадо Сера­пион, благослови!

– Извини меня, отче, – отве­чал я.

Тогда свя­той произнес:

– Гос­поди благослови!

И я заме­тил около тра­пезы про­стер­тую с неба руку, осе­нив­шую кре­стом пред­ло­жен­ное. По окон­ча­нии тра­пезы Марк сказал:

– Брат, возьми сие отсюда!

И тот­час тра­пеза была снята неви­ди­мою рукою. Я удив­лялся всему про­ис­шед­шему: и неви­ди­мому слуге (ибо нахо­див­ше­муся во плоти ангелу, пре­по­доб­ному Марку, по пове­ле­нию Божию, слу­жил бес­плот­ный ангел Гос­по­день), и тому, что во всю мою жизнь я нико­гда не вку­шал столь вкус­ной пищи и нико­гда не пил столь слад­кой воды, какая была на той тра­пезе. На мое недо­уме­ние свя­той ска­зал мне:

– Брат Сера­пион! Видел ли ты, сколько бла­го­де­я­ний посы­лает Бог рабам Своим! Во все дни мне посы­ла­лось от Бога по одному хлебу и по одной рыбе, а ныне ради тебя Он удвоил тра­пезу – послал нам два хлеба и две рыбы.

Тако­вой-то тра­пе­зой питает меня Гос­подь Бог в тече­нии всего вре­мени за пер­вые мои зло­стра­да­ния. Как я ска­зал тебе в начале беседы, трид­цать лет пре­бы­вая на сем месте, я не нашел ни одного рас­ти­тель­ного корня, кото­рым бы мог питаться. Испы­ты­вая же голод и жажду, в силу край­ней необ­хо­ди­мо­сти, я вку­шал пыль и пил горь­кую мор­скую воду и ходил нагим и босым. От мороза и страш­ного зноя отпали пальцы на ногах моих; солнце сжи­гало мою плоть и я лежал ниц на земле как мерт­вец. Между тем бесы воз­дви­гали про­тив меня, как про­тив остав­лен­ного Богом, борьбу свою. Но я, с помо­щью Божиею, все сие пре­тер­пе­вал из-за любви к Гос­поду. По окон­ча­нии же трид­ца­ти­лет­них моих стра­да­ний, по пове­ле­нию Божию, стали расти на мне волосы до тех пор, пока покрыли меня совер­шенно, как одежда. И вот, с тех пор и до насто­я­щего вре­мени бесы не могут при­бли­жаться ко мне; голод и жажда не овла­де­вают мною; ни зной, ни мороз не бес­по­коят меня. При всем том я нико­гда ничем не болел. Но ныне окан­чи­ва­ется пре­дел моей жизни и тебя Бог послал сюда для того, чтобы ты похо­ро­нил свя­тыми тво­ими руками мое сми­рен­ное тело.

Затем, по про­ше­ствии неко­то­рого про­ме­жутка вре­мени, свя­той снова ска­зал мне:

– Брат Сера­пион! Побудь насто­я­щую ночь по слу­чаю моей близ­кой кон­чины в бодрствовании.

После сего мы оба стали на молитву, вос­пе­вая псалмы Дави­довы. В тоже время свя­той ска­зал мне:

– Брат Сера­пион! После отше­ствия моего тело мое положи в сей пещере, завали двери пещеры кам­нем и уда­лись из пещеры этой.

Я покло­нился тогда пре­по­доб­ному и со сле­зами стал про­сить у него про­ще­ния и гово­рил ему:

– Умоли, отче, Бога, дабы Он взял и меня с тобою, дабы и мне отпра­виться туда, куда ты идешь.

Отве­чая на эти слова мои, свя­той ска­зал мне:

– Не плачь в день моего весе­лья, но еще более весе­лись. Тебе необ­хо­димо воз­вра­титься в свое место.

При­вед­ший же тебя сюда Гос­подь за твой труд и бого­уго­жде­ние да дарует тебе спа­се­ние. При­чем узнай, что воз­вра­ще­ние твое отсюда совер­шится не по той дороге, по кото­рой ты сюда при­шел, но ты дой­дешь до сво­его места дру­гим необыч­ным путем.

Немного помол­чав, пре­по­доб­ный Марк затем сказал:

– Брат Сера­пион! Важен для меня насто­я­щий день: важ­нее всех дней жизни моей. Сего­дня осво­бож­да­ется душа моя от плот­ских стра­да­ний и идет успо­ко­иться в оби­те­лях небес­ных. Сего­дня почиет от мно­гих тру­дов и болез­ней тело мое; сего­дня при­мет меня Бог к Себе.

В то время как свя­той про­из­но­сил эти слова, пещера его напол­ни­лась све­том, кото­рый был свет­лее света солнца, и гора та напол­ни­лась бла­го­уха­нием ароматов.

Взяв при сем меня за руку, – про­дол­жает Сера­пион, – пре­по­доб­ный Марк начал гово­рить мне так:

«Пусть пещера, в кото­рой пре­бы­вал я телом моим, тру­дясь для Бога во время жизни моей, пре­бу­дет до все­об­щего вос­кре­се­ния и здесь будет нахо­диться умер­шее тело мое, кото­рое яви­лось оби­та­ли­щем болез­ней, тру­дов и лише­ний. Ты же, Гос­поди осво­боди душу мою от тела! Ради Тебя я пере­но­сил голод, жажду, наготу, мороз и зной и вся­че­ские иные бед­ствия. Вла­дыко! Ты Сам одень меня одеж­дою славы в страш­ный день Тво­его при­ше­ствия! Усните, нако­нец, глаза мои, не вздрем­нув­шие нико­гда во время ноч­ных молитв моих! Успо­кой­тесь ноги мои, потру­див­ши­еся во время все­нощ­ных сто­я­ний! Я уда­ля­юсь от жизни вре­мен­ной, и всем, оста­ю­щимся на земле, желаю спа­стись. Спа­си­тесь пост­ники, ради Гос­пода ски­та­ю­щи­еся в горах и пеще­рах! Спа­си­тесь подвиж­ники, пере­но­ся­щие вся­кие лише­ния ради дости­же­ния Цар­ства Небес­ного! Спа­си­тесь узники Хри­стовы, зато­чен­ные, изгнан­ные за правду, не иму­щие ни в чем уте­ше­ния, кроме Еди­ного Бога! Спа­си­тесь мона­стыри, день и ночь тру­дя­щи­еся для Бога! Спа­си­тесь свя­тые церкви, – слу­жа­щие очи­ще­нием для греш­ни­ков! Спа­си­тесь свя­щен­ники Гос­подни, посред­ники между людьми и Богом! Спа­си­тесь чада Цар­ствия Хри­стова, усы­нов­лен­ные Хри­сту чрез свя­тое кре­ще­ние! Спа­си­тесь хри­сто­любцы, при­ни­ма­ю­щие стран­ни­ков как Самого Христа!

Спа­си­тесь, достой­ные поми­ло­ва­ния, мило­сти­вые! Спа­си­тесь бога­тые, бога­те­ю­щие для Гос­пода, и про­во­дя­щие жизнь в делах бого­угод­ных! Спа­си­тесь, сде­лав­ши­еся нищими для Гос­пода! Спа­си­тесь бла­го­вер­ные цари и кня­зья, совер­ша­ю­щие суд по правде и мило­сти! Спа­си­тесь сми­ренно мудр­ству­ю­щие пост­ники и тру­до­лю­би­вые подвиж­ники! Спа­си­тесь все любя­щие ради Хри­ста друг друга! Да будет спа­сена вся земля и все в мире и любви Хри­сто­вой живу­щие на ней!»

Затем, – рас­ска­зы­вает Сера­пион, – после про­из­не­се­ния сего, пре­по­доб­ный Марк, обра­тив­шись ко мне, поце­ло­вал меня, говоря: «Спа­сись и ты, брат Сера­пион! Закли­наю тебя Гос­по­дом нашим Иису­сом Хри­стом Сыном Божиим, дабы ты ничего не брал от моего сми­рен­ного тела, даже ни одного волоса. Пус­кай не каса­ется его и ника­кое оде­я­ние, но пус­кай при погре­бе­нии будут с моим телом лишь волоса, кото­рыми облек меня Бог.

Равно также ты не оста­вайся здесь».

В то время как свя­той про­из­но­сил сии слова, а я рыдал, послы­шался голос с неба, гово­рив­ший: «При­не­сите Мне из пустыни избран­ный сосуд Мой; при­не­сите Мне испол­ни­теля правды, совер­шен­ней­шего хри­сти­а­нина и вер­ного раба! Гряди, Марк! Гряди! Усни во свете радо­сти и жизни духовной!»

Затем свя­той Марк ска­зал мне:

– Брат, пре­кло­ним колена!

И мы пре­кло­нили колена.

После того я услы­шал ангель­ский голос, гово­рив­ший к преподобному:

– Про­стри руки твои!

Услы­шав сей голос, – гово­рит Сера­пион, – я немед­ленно встал и, взгля­нувши, уви­дал душу свя­того уже осво­бо­див­ше­юся от оков плоти, – она была покрыта ангель­скими руками бело-свет­лою одеж­дою и воз­но­си­лась ими на небеса. Я созер­цал воз­душ­ный путь к небу и отверз­ши­еся небеса. При­чем я видел сто­я­щие на этом пути пол­чища бесов и слы­шал обра­щен­ный к бесам ангель­ский голос:

– Сыны тьмы, бегите и скрой­тесь от лица света правды!

Свя­тая душа Марка была задер­жана на воз­духе около одного часа. Затем послы­шался с неба голос, гово­рив­ший ангелам:

– Возь­мите и при­не­сите сюда того, кто посра­мил бесов.

Когда душа пре­по­доб­ного про­шла без вся­кого для себя вреда чрез бесов­ские пол­чища и при­бли­жа­лась уже к отвер­стому небу, я уви­дел как бы подо­бие про­стер­той с неба пра­вой руки, при­ни­мав­шей непо­роч­ную душу.

Затем это виде­ние сокры­лось от глаз моих, – рас­ска­зы­вает Сера­пион, – и более я ничего не видел.

Было около шести часов ночи; при­го­то­вив к погре­бе­нию чест­ное тело свя­того, я про­был на молитве в тече­ние всей ночи. С наступ­ле­нием же дня я вос­пел со сле­зами радо­сти обыч­ные пес­но­пе­ния над телом, обло­бы­зал его и поло­жил его в пещере, при­чем закрыл кам­нем двери пещеры. Затем, после про­дол­жи­тель­ной молитвы, я сошел с горы, хваля Бога и при­зы­вая свя­того руко­во­дить мною на моем обрат­ном пути из этой непро­хо­ди­мой и страш­ной пустыни. Когда затем, после заката солнца, я сел отдох­нуть, вне­запно предо мною появи­лись те два отшель­ника, кото­рые явля­лись ко мне раньше, и ска­зали мне:

– Ты, брат Сера­пион, похо­ро­нил тело бла­жен­ного подвиж­ника, кото­рого поис­тине недо­стоин весь мир. Итак, вставши, про­дол­жай путе­ше­ствие твое ночью, ибо днем тяжело, по слу­чаю страш­ного зноя, совер­шать путешествие.

Тогда я, вставши, пошел за явив­ши­мися мне и шел за ними до ран­него утра. Когда же стал при­бли­жаться день, они ска­зали мне:

– Иди с миром, брат Сера­пион, в свое место и воз­бла­го­дари Гос­пода Бога.

Когда же я ото­шел от них на неболь­шое рас­сто­я­ние, то заме­тил, что уже под­хожу к две­рям церкви, нахо­дя­щейся в мона­стыре вели­кого старца Иоанна. Будучи весьма удив­лен этим, я громко про­сла­вил Бога и при­пом­нил ска­зан­ные мне пре­по­доб­ным Мар­ком слова о том, что воз­вра­ще­ние мое от него будет не по той дороге, по кото­рой я при­шел к нему. И я уве­ро­вал, что по молит­вам свя­того я был пере­не­сен неви­димо. Я воз­бла­го­да­рил Пре­бла­гого Бога нашего, Кото­рый устроил все во благо мне, недо­стой­ному, по молит­вам и прось­бам вер­ного раба Сво­его, пре­по­доб­ного отца нашего Марка.

Услы­шав мой голос, ко мне поспешно вышел из мона­стыря авва Иоанн и, при­вет­ство­вав меня, сказал:

– К нам бла­го­по­лучно по мило­сти Божией воз­вра­тился авва Серапион.

Затем мы пошли в цер­ковь, и я рас­ска­зал старцу и уче­ни­кам его обо всем слу­чив­шемся со мною, и все мы про­сла­вили Бога. Ста­рец ска­зал после сего мне:

– Поис­тине, брат, вот он, свя­той Марк, был совер­шен­ней­шим хри­сти­а­ни­ном; мы же только по имени назы­ваем себя хри­сти­а­нами, а на деле далеко отстоим от истин­ного хри­сти­ан­ства. Чело­ве­ко­лю­би­вый же и мило­сти­вый Бог наш, при­няв в веч­ные оби­тели Сво­его Небес­ного Цар­ства свя­того угод­ника Марка, – да сохра­нит нас и всю свя­тую Свою собор­ную и апо­столь­скую Цер­ковь от всех коз­ней диа­воль­ских, и да будет Он все­гда с нами, сми­рен­ными Его рабами, и наста­вит нас на испол­не­ние свя­той Его воли Боже­ствен­ной, дабы нам идти по сле­дам свя­тых Его вели­ких угод­ни­ков, пре­по­доб­ных отцов наших, – чтобы и нам в страш­ный день суда с отцем нашим Мар­ком полу­чить милость по молит­вам Пре­чи­стой Вла­ды­чицы нашей Бого­ро­дицы и всех свя­тых, уго­див­ших Гос­поду нашему, Иисусу Хри­сту, Кото­рому подо­бает слава, честь и покло­не­ние со Отцем и с пре­свя­тым, бла­гим и живо­тво­ря­щим Духом ныне и в бес­ко­неч­ные веки. Аминь.

Преподобный Павел Препростой

Сей Павел был зем­ле­дель­цем в одном селе­нии. Чело­век он был неуче­ный, душою же был весьма прост и незло­бив. Он всту­пил в брак с жен­щи­ною, кра­си­вой лицом, но дур­ной по своей душе и пове­де­нию; дол­гое время она тайно от мужа вела пре­лю­бо­дей­ную жизнь. Одна­жды, воз­вра­тив­шись с работы домой, Павел застал жену свою с дру­гим. Тогда, немного усмех­нув­шись, ска­зал он прелюбодею:

— Хорошо, хорошо! Я совсем не обра­щаю на это вни­ма­ния. При­зы­ваю во сви­де­тель­ство Иисуса Хри­ста, что я не желаю более жить с нею. Вот ты обла­да­ешь ею, посему и детей корми, а я уйду и стану мона­хом. И тот­час же, оста­вив все, Павел ушел из дома; никому он при сем ничего не ска­зал, и пороч­ную свою жену нисколько не уко­рил, но молча пошел в пустыню. Там он при­шел к пре­по­доб­ному Анто­нию Вели­кому, и посту­чал в двери его келии. Анто­ний спро­сил его:

— Чего ты хочешь? Павел отвечал:

— Хочу быть иноком.

Анто­ний уви­дев, что он уже стар, ска­зал ему:

— Тебе, ста­рец, уже около 60 лет, — не можешь ты быть ино­ком; воз­вра­тись опять в село и испол­няй свою работу, бла­го­даря Бога; а пустын­ни­че­ский труд нести и иску­ше­ний тер­петь ты не сможешь.

Но Павел отвечал:

— Отец! Я готов испол­нять все то, что ты повелишь.

— Анто­ний же, не вни­мая ему, говорил:

— Я ска­зал тебе, что ты стар и уже не можешь быть мона­хом. Отойди отсюда. А если хочешь быть мона­хом, то иди в мона­стырь, где живет много бра­тии, могу­щей пере­но­сить твои немощи; а я живу здесь один и по пяти дней ничего не вку­шаю; посему не можешь ты жить со мною.

Ска­зав сие, Анто­ний затво­рил двери и три дня не выхо­дил из своей келии. Но ста­рец все это время оста­вался около келии, никуда не уходя. На чет­вер­тый день Анто­ний отво­рил дверь и опять уви­дел Павла и, чтобы заста­вить уда­литься его, сказал:

— Уйди отсюда, ста­рец. Зачем ты доса­жда­ешь мне? Я ска­зал тебе, что ты не можешь остаться здесь.

— Умру тут, а не уйду, — отве­тил старец.

Анто­ний, видя, что у старца нет ни хлеба, ни воды, и что он уже чет­вер­тый день оста­ется без пищи, поду­мал про себя: «ста­рец сей, не при­вык­ший так долго поститься, может уме­реть от голода, и на моей душе будет за него грех». Посему он согла­сился оста­вить его у себя и сказал:

— Ты можешь спа­стись, если будешь послу­шен и сде­ла­ешь то, что я повелю тебе. Павел ответил:

— Отче, я готов испол­нять все то, что ты ска­жешь мне. Анто­ний же, испы­ты­вая его, сказал:

— Стой и молись на сем месте до тех пор, пока я не приду и не при­несу тебе того, над чем ты дол­жен тру­диться. Оста­вив Павла, Анто­ний вошел в пещеру.

Целую неделю он не выхо­дил к нему, но тайно через окно наблю­дал за ним и видел его все то время непо­движно сто­я­щим день и ночь на одном месте.

Тогда, выйдя из келии, Анто­ний при­нес старцу фини­ко­вые ветви и, омо­чив их в воде, ска­зал ему:

— Плети, ста­рец, веревку так же, как я плету.

И плел Павел веревку до девя­того часа и с боль­шим тру­дом сплел пят­на­дцать лок­тей. Анто­ний же, посмот­рев работу, сказал:

— Нехо­рошо ты сплел, рас­плети и плети снова.

А был уже седь­мой день, как он не давал ему ничего есть. Все же сие делал Анто­ний для того, чтобы уда­лить Павла от себя, ибо он думал, что тот уйдет от него, не выдер­жав испы­та­ния. Но Павел про­дол­жал с боль­шим тру­дом рас­пле­тать веревку и снова спле­тать ее; и как он ни был голо­ден, однако нисколько не огор­чился и не воз­роп­тал. Тогда Анто­ний сжа­лился над ним, — и вот, когда уже солнце захо­дило, он ска­зал Павлу:

– Ста­рец, не хочешь ли немного вку­сить хлеба?

– Как ты хочешь, отче, – отве­чал Павел.

Анто­ний при­шел в уми­ле­ние от сих слов Павла, кото­рый, и стра­дая от голода, не спе­шил, однако, к уто­ле­нию его хле­бом, но отда­вался на волю Антония.

Они вку­сили немного хлеба с водою и, вставши из-за стола, воз­бла­го­да­рили Господа.

Испы­ты­вал свя­той Анто­ний Павла и в молит­вах, по целым ночам не ложась спать и поя псалмы со мно­гими покло­нами, но и в сем Павел ока­зался тер­пе­ли­вым и бодрым.

Раз, когда они вку­шали пищу, Анто­ний велел Павлу вку­сить более того, чем сколько вку­шал сам, ибо он жалел его, как еще непри­вык­шего к стро­гому посту.

Но тот ответил:

– Если ты, отче, будешь есть еще, то и я буду.

– Мне довольно, – ска­зал Анто­ний, – потому что я монах.

А Павел ответил:

– И мне довольно, потому что и я хочу быть монахом.

И все­гда Павел испол­нял все, что ни пове­ле­вал ему Антоний.

Одна­жды Анто­ний велел сшить ему одежду; когда Павел сшил ее, Анто­ний сказал:

– Плохо ты сшил, – рас­пори ее и сшей снова.

И вновь сши­тую он велел рас­по­роть и опять шить.

Все сие делал Анто­ний для того, чтобы испы­тать тер­пе­ние и послу­ша­ние Павла. А тот нисколько не роп­тал на сие, но с усер­дием и ста­ра­тель­но­стию испол­нял все пове­ле­ния Антония.

Нако­нец, Анто­ний убе­дился в спо­соб­но­сти Павла к пустын­но­жи­тель­ству и ска­зал ему:

– Вот ты уже и соде­лался ино­ком во имя Гос­пода Иисуса.

И велел Анто­ний жить ему в оди­но­че­стве, сде­лав келию для него на рас­сто­я­нии четы­рех мета­ний кам­нем от своей. И пре­бы­вал бла­жен­ный Павел близ свя­того Анто­ния в той отдель­ной келии, тру­дясь день и ночь в подви­гах ино­че­ских; за сие полу­чил он от Бога власть над духами нечи­стыми, чтобы изго­нять их и исце­лять недуги.

Раз к свя­тому Анто­нию при­ве­ден был юноша, имев­ший в себе духа нечи­стого, весьма злого и силь­ного, одного из кня­зей тьмы, кото­рый хулил Бога.

Но Анто­ний сказал:

– Не мое это дело, ибо не полу­чил я от Бога вла­сти над силь­ней­шими бесами, но Павел пре­про­стый имеет сей дар. И пошел он с юно­шею к Павлу и ска­зал ему:

– Авва Павел! изгони из сего юноши нечи­стого духа, дабы юноша мог вер­нуться в дом свой здо­ро­вым, хваля Бога.

Но Павел сказал:

– А ты, отче, почему же не изгнал его?

Анто­ний отвечал:

– Имею я одно неот­лож­ное дело и потому при­вел его к тебе.

И, оста­вив бес­но­ва­того юношу и Павла, Анто­ний ушел. А Павел, помо­лив­шись Богу, ска­зал бесу:

– Диа­вол! Авва Анто­ний велит тебе выйти из чело­века сего.

Диа­вол же с бра­нью ответил:

– Не выйду, все­злоб­ный и лжи­вый старик.

Тогда Павел, взяв ту кожу, в кото­рой ходил, начал бить его, говоря:

– Выходи, – так пове­лел тебе свя­той Антоний.

Но диа­вол не желал выхо­дить. Тогда Павел сказал:

– Или ты выйди, или я помо­люсь Хри­сту и будет тебе худо.

Но бес, хуля Хри­ста, говорил:

– Не выйду.

Тогда Павел раз­гне­вался на беса, и в пол­день, когда в Египте солнце жжет как огнен­ная пещь, взо­шел на камень и встал на нем, как непо­движ­ный столп, взы­вая ко Христу:

– Гос­поди Иисусе Хри­сте, рас­пя­тый при Пон­тие Пилате! Ты веда­ешь, что не сойду я с сего камня, хотя бы при­шлось мне и уме­реть на нем, и не вкушу ни хлеба, ни воды до тех пор, пока Ты не услы­шишь меня и не изго­нишь беса из сего юноши.

Когда еще гово­рил он сие, бес начал кричать:

– Выхожу, выхожу и не знаю, где буду находиться.

И выйдя из юноши, бес обра­тился в боль­шого змея, дли­ною в 70 лок­тей, и посе­лился в Черм­ном море. Так свя­той Павел побе­дил диа­вола про­сто­тою и сми­ре­нием своим; ибо сла­бей­ших бесов изго­няют люди силою веры, а началь­ству­ю­щих кня­зей бесов­ских побеж­дают люди силою сми­ре­ния, как сей свя­той Павел.

Бла­жен­ный Павел имел и дар про­зре­ния. Раз, войдя в один мона­стырь, встал он у церкви, наблю­дая, кто с какою мыс­лию вхо­дит в нее. Была вечерня и все вхо­дили в цер­ковь с радост­ным лицом и про­свет­лен­ною душою, и с каж­дым из них вхо­дил с радо­стию и ангел хра­ни­тель. Один же брат шел в цер­ковь с лицом мрач­ным, душою озлоб­лен­ною, будучи окру­жен бесами, из кото­рых каж­дый влек его к себе; ангел же хра­ни­тель его сле­до­вал в отда­ле­нии, – в уны­нии и с пла­чем. Видя сие, свя­той опе­ча­лился и весьма скор­бел о погиб­шем брате; от вели­кой печали не вошел свя­той Павел и в цер­ковь, но с пла­чем сидел вне ее. Когда цер­ков­ная служба окон­чи­лась, то все бра­тия выхо­дили такими же, какими и вхо­дили, и свет Боже­ствен­ный оза­рял их. Уви­дал Павел и того, кото­рый прежде был мрач­ным; и вот лицо его све­ти­лось как бы лицо ангела, и бла­го­дать Духа Свя­того осе­няла его, и ангел хра­ни­тель радостно под­дер­жи­вал за руку его; бес же издали рыдал и не дер­зал хотя немного при­бли­зиться к нему.

Уви­дав столь быст­рую пере­мену, про­ис­шед­шую с бра­том, бла­жен­ный обра­до­вался и, оста­но­вив его, пове­дал окру­жа­ю­щим о том, что видел и затем спро­сил брата о при­чине его вне­зап­ного изменения.

Тот, видя себя обли­чен­ным Божиим откро­ве­нием, в при­сут­ствии всего народа, рас­ска­зал о себе все:

– Я, – ска­зал он, – весьма гре­шен: много лет про­жил я до нынеш­него дня в без­за­ко­нии. Войдя сего­дня в цер­ковь, услы­шал я, что читают книгу про­рока Исаии, или лучше, – Самого Бога, через про­рока говорящего:

«Омой­тесь, очи­сти­тесь; уда­лите злые дея­ния ваши от очей Моих; научи­тесь делать добро: и если будут грехи ваши, как баг­ря­ное, – как снег убелю» (Ис. 1:16-18). Услы­шав сие, я уми­лился душою, отверз­лись во мне духов­ные очи и, познав свое зло­дей­ство и нече­стие, я с сокру­ше­нием ска­зал в душе своей Богу: «Ты, Гос­поди, при­шел в мир для спа­се­ния греш­ни­ков, как то через про­рока Сво­его Ты мне ныне пове­дал; исполни сие со мною греш­ным на деле. Ибо я даю обет отныне, при помощи Твоей, не только никому не делать ника­кого зла, но и оста­вить вся­кое без­за­ко­ние и послу­жить Тебе, Вла­дыко, чистою сове­стию; только Ты Сам при­ими меня каю­ще­гося и не отвергни меня, при­па­да­ю­щего к Тебе. С такими обе­ща­ни­ями, – про­дол­жал он, – вышел я из церкви, решив в сердце своем не гре­шить более перед Богом.

Услы­шав сие, все гром­ким голо­сом про­сла­вили Бога, при­ни­ма­ю­щего вся­кого, обра­ща­ю­ще­гося к Нему с покаянием.

Так про­зор­лив был свя­той Павел, ибо за про­стоту свою и незло­бие свое он пре­ис­пол­нен был бла­го­дати Божией. Да и кто же при­я­тен Богу более незло­би­вого? «Непо­роч­ность и правота, – гово­рит Гос­подь устами Псал­мо­певца, – да охра­няют меня» (Пс. 24:21).

Пре­по­доб­ный про­жил в свя­той про­стоте своей много лет и, сотво­рив много чудес, ото­шел ко Гос­поду. Тот, кто был на земле про­стым и неуче­ным, теперь стал пре­муд­рей­шим на небеси, более всех муд­ре­цов мира сего, и с муд­рыми херу­ви­мами созер­цает он Хри­ста, Божию Силу и Божию Пре­муд­рость. Ибо истин­ная муд­рость в том и состоит, чтобы бояться Бога и в чистоте души и незло­бии сердца слу­жить Ему и благоугождать.

Молит­вами, Гос­поди, угод­ника Тво­его, Павла пре­про­стого, умудри и нас в испол­не­нии запо­ве­дей Твоих. Дай нам иметь нача­лом пре­муд­ро­сти – страх Твой, дабы мы, из бла­го­го­ве­ния к Тебе, укло­нив­шись от греха, могли тво­рить перед Тобою добро и полу­чить милость Твою во веки. Аминь.

Святитель Спиридон Тримифунский

Роди­ною див­ного Спи­ри­дона был ост­ров Кипр. Сын про­стых роди­те­лей и сам про­сто­душ­ный, сми­рен­ный и доб­ро­де­тель­ный, он с дет­ства был пас­ты­рем овец, а при­шедши в воз­раст, соче­тался закон­ным бра­ком и имел детей. Он вел чистую и бого­угод­ную жизнь. Под­ра­жая – Давиду в кро­то­сти, Иакову – в сер­деч­ной про­стоте и Авра­аму – в любви к стран­ни­кам. Про­жив немного лет в супру­же­стве, жена его умерла, и он еще без­пре­пят­ствен­нее и усерд­нее стал слу­жить Богу доб­рыми делами, тратя весь свой доста­ток на при­ня­тие стран­ни­ков и про­пи­та­ние нищих; этим он, живя в миру, так бла­го­уго­дил Богу, что удо­сто­ился от Него дара чудо­тво­ре­ния: он исце­лял неиз­ле­чи­мые болезни и одним сло­вом изго­нял бесов. За это Спи­ри­дон был постав­лен епи­ско­пом города Три­ми­фунта в цар­ство­ва­ние Импе­ра­тора Кон­стан­тина Вели­кого и сына его Кон­стан­ция. И на епи­скоп­ской кафедре он про­дол­жал тво­рить вели­кие и див­ные чудеса.

Одна­жды на о. Кипре было без­до­ж­дие и страш­ная засуха, за кото­рою после­до­вал голод, а за голо­дом мор, и мно­же­ство людей гибло от этого голода. Небо заклю­чи­лось, и нужен был вто­рой Илия, или подоб­ный ему, кото­рый бы отверз небо своею молит­вою (3Цар. гл. 17): таким ока­зался свя­той Спи­ри­дон, кото­рый, видя бед­ствие, постиг­шее народ, и оте­че­ски жалея поги­ба­ю­щих от голода, обра­тился с усерд­ною молит­вою к Богу, и тот­час небо покры­лось со всех сто­рон обла­ками и про­лился обиль­ный дождь на землю, не пре­кра­щав­шийся несколько дней; свя­той помо­лился опять, и настало вёдро. Земля обильно напо­ена была вла­гою и дала обиль­ный плод: дали бога­той уро­жай нивы, покры­лись пло­дами сады и вино­град­ники и, после голода, было во всем вели­кое изоби­лие, по молит­вам угод­ника Божия Спи­ри­дона. Но через несколько лет за грехи люд­ские, по попу­ще­нию Божию, опять постиг страну ту голод, и бога­тые хле­бо­тор­говцы радо­ва­лись доро­го­визне, имея хлеб, собран­ный за несколько уро­жай­ных лет, и, открыв свои жит­ницы, начали про­да­вать его по высо­ким ценам. Был тогда в Три­ми­фунте один хле­бо­тор­го­вец, стра­дав­ший нена­сыт­ною жад­но­стью к день­гам и неуто­ли­мою стра­стью к насла­жде­ниям. Заку­пив в раз­ных местах мно­же­ства хлеба и при­везши его на кораб­лях в Три­ми­фунт, он не захо­тел, однако, про­да­вать его по той цене, какая в то время сто­яла в городе, но ссы­пал её в склады, чтобы дождаться уси­ле­ния голода и тогда, про­дав подо­роже, полу­чить боль­ший барыш. Когда голод сде­лался почти все­об­щим и уси­ли­вался со дня на день, он стал про­да­вать свой хлеб по самой доро­гой цене. И вот, при­шел к нему один бед­ный чело­век и, уни­женно кла­ня­ясь, со сле­зами умо­лял его ока­зать милость — подать немного хлеба, чтобы ему, бед­няку, не уме­реть с голоду вме­сте с женою и детьми. Но неми­ло­серд­ный и жад­ный богач не захо­тел ока­зать милость нищему и сказал:

— Сту­пай, при­неси деньги, и у тебя будет всё, что только купишь.

Бед­няк, изне­мо­гая от голода, пошел к свя­тому Спи­ри­дону и, с пла­чем, пове­дал ему о своей бед­но­сти и о бес­сер­де­чии богатого.

— Не плачь, — ска­зал ему свя­той, — иди домой, ибо Дух Свя­той гово­рит мне, что зав­тра дом твой будет полон хлеба, а бога­тый будет умо­лять тебя и отда­вать тебе хлеб даром.

Бед­ный вздох­нул и пошел домой. Едва настала ночь, как, по пове­ле­нию Божию, пошёл силь­ней­ший дождь, кото­рым под­мыло жит­ницы неми­ло­серд­ного среб­ро­любца, и водою унесло весь его хлеб. Хле­бо­тор­го­вец с сво­ими домаш­ними бегал по всему городу и умо­лял всех помочь ему и не дать ему из богача сде­латься нищим, а тем вре­ме­нем бед­ные люди, видя хлеб, раз­не­сён­ный пото­ками по доро­гам, начали под­би­рать его. Набрал себе с избыт­ком хлеба и тот бед­няк, кото­рый вчера про­сил его у богача. Видя над собою явное нака­за­ние Божие, богач стал умо­лять бед­ного брать у него зада­ром столько хлеба, сколько он пожелает.

Так Бог нака­зал бога­того за неми­ло­сер­дие и, по про­ро­че­ству свя­того, изба­вил бед­ного от нищеты и голода. Один извест­ный свя­тому зем­ле­де­лец при­шел к тому же самому богачу и во время того же голода с прось­бою дать ему взаймы хлеба на про­корм и обе­щался с лих­вою воз­вра­тить дан­ное ему, когда наста­нет жатва. У богача, кроме раз­мы­тых дождем, были еще и дру­гие жит­ницы, пол­ные хлеба; но он, недо­ста­точно научен­ный пер­вою своею поте­рею и не изле­чив­шись от ску­по­сти, – и к этому бед­няку ока­зался таким же неми­ло­серд­ным, так что не хотел даже и слу­шать его.

– Без денег, – ска­зал он, – ты не полу­чишь от меня ни одного зерна.

Тогда бед­ный зем­ле­де­лец запла­кал и отпра­вился к свя­ти­телю Божию Спи­ри­дону, кото­рому и рас­ска­зал о своей беде. Свя­ти­тель уте­шил его и отпу­стил домой, а на утро сам при­шел к нему и при­нес целую груду золота (откуда взял он золото, – об этом речь после). Он отдал это золото зем­ле­дельцу и сказал:

– Отнеси, брат, это золото тому тор­говцу хле­бом и отдай его в залог, а тор­го­вец пусть даст тебе столько хлеба взаймы, сколько тебе сей­час нужно для про­пи­та­ния; когда же наста­нет уро­жай и у тебя будет изли­шек хлеба, ты выкупи этот залог и при­неси его опять ко мне.

Бед­ный зем­ле­де­лец взял из рук свя­ти­тель­ских золото и поспешно пошел к бога­тому. Коры­сто­лю­би­вый богач обра­до­вался золоту и тот­час же отпу­стил бед­ному хлеба, сколько ему было нужно. Потом голод мино­вал, был хоро­ший уро­жай, и, после жатвы, зем­ле­де­лец тот отдал с лих­вою богачу взя­тый хлеб и, взяв от него назад залог, отнес его с бла­го­дар­но­стью к свя­тому Спи­ри­дону. Свя­той взял золото и напра­вился к сво­ему саду, захва­тив с собою и земледельца.

– Пой­дем, ска­зал он со мною, брат, и вме­сте отда­дим это Тому, Кто так щедро дал нам взаймы.

Вошедши в сад, он поло­жил золото у ограды, воз­вел очи к небу и воскликнул:

– Гос­поди мой, Иисусе Хри­сте, Своею волею всё сози­да­ю­щий и пре­тво­ря­ю­щий! Ты, неко­гда Мои­сеев жезл на гла­зах у царя Еги­пет­ского пре­вра­тил в змия (Исх. 7:10), – повели и этому золоту, ранее пре­вра­щен­ному Тобою из живот­ного, опять при­нять пер­во­на­чаль­ный вид свой: тогда и сей чело­век узнает, какое попе­че­ние име­ешь Ты о нас и самым делом научится тому, что ска­зано в Св. Писа­нии, – что «Гос­подь тво­рит всё, что хочет» (Пс. 134,6)!

Когда он так молился, кусок золота вдруг заше­ве­лился и обра­тился в змею, кото­рая стала изви­ваться и ползать.

Таким обра­зом, сна­чала змея, по молитве свя­того, обра­ти­лась в золото, а потом также чудесно из золота опять стала змеею. При виде сего чуда, зем­ле­де­лец затре­пе­тал от страха, пал на землю и назы­вал себя недо­стой­ным ока­зан­ного ему чудес­ного бла­го­де­я­ния. Затем змея уползла в свою нору, а зем­ле­де­лец, пол­ный бла­го­дар­но­сти, воз­вра­тился к себе домой и изум­лялся вели­чию чуда, сотво­рен­ного Богом по молит­вам святого.

Один доб­ро­де­тель­ный муж, друг свя­того, по зави­сти злых людей, был окле­ве­тан пред город­ским судьею и заклю­чен в тем­ницу, а потом и осуж­ден на смерть без вся­кой вины. Узнав об этом, бла­жен­ный Спи­ри­дон пошел изба­вить друга от неза­слу­жен­ной казни. В то время в стране было навод­не­ние и ручей, быв­ший на пути свя­того, пере­пол­нился водою, вышел из бере­гов и сде­лался непе­ре­хо­ди­мым. Чудо­тво­рец при­пом­нил, как Иисус Навин с ков­че­гом завета посуху пере­шел раз­лив­шийся Иор­дан (Иис. Нав. 3,14-17) и, веруя во все­мо­гу­ще­ство Божие, при­ка­зал потоку, как слуге:

– Стань! так пове­ле­вает тебе Вла­дыка всего мира, дабы я мог перейти и спа­сен был муж, ради кото­рого я спешу.

Лишь только он ска­зал эго, тот­час поток оста­но­вился в своем тече­нии и открыл сухой путь – не только для свя­того, но и для всех, шед­ших вме­сте с ним. Сви­де­тели чуда поспе­шили к судии и изве­стили его о при­бли­же­нии свя­того и о том, что совер­шил он на пути, и судия тот­час же осво­бо­дил осуж­ден­ного и воз­вра­тил его свя­тому невредимым.

Про­ви­дел также пре­по­доб­ный и тай­ные грехи люд­ские. Так, одна­жды, когда он отды­хал от пути у одного стран­но­при­имца, жен­щина, нахо­див­ша­яся в неза­кон­ном сожи­тель­стве, поже­лала умыть по тамош­нему обы­чаю, ноги свя­тому. Но он, зная ее грех, ска­зал ей, чтобы она к нему не при­ка­са­лась. И это он ска­зал не потому, что гну­шался греш­ни­цею и отвер­гал ее: разве может гну­шаться греш­ни­ками уче­ник Гос­пода, евшего и пив­шего с мыта­рями и греш­ни­ками? (Мф. 9,11) Нет, он желал заста­вить жен­щину вспом­нить о своих пре­гре­ше­ниях и усты­диться своих нечи­стых помыс­лов и дел. И когда та жен­щина настой­чиво про­дол­жала ста­раться при­кос­нуться к ногам свя­того и умыть их, тогда свя­той, желая изба­вить ее от поги­бели, обли­чил ее с любо­вью и кро­то­стью, напом­нил ей о ее гре­хах и побуж­дал ее пока­яться. Жен­щина удив­ля­лась и ужа­са­лась тому, что самые, по види­мому, тай­ные дея­ние и помыслы ее не скрыты от про­зор­ли­вых очей чело­века Божия. Стыд охва­тил ее и с сокру­шен­ным серд­цем упала она к ногам свя­того и обмы­вала их уже не водою, а сле­зами, и сама открыто созна­лась в тех гре­хах, в кото­рых была обли­чена. Она посту­пила также, как неко­гда блуд­ница, упо­ми­на­е­мая в Еван­ге­лии, а свя­той, под­ра­жая Гос­поду, мило­стиво ска­зал ей: «про­ща­ются тебе грехи» (Лк. 7,48), и еще: «вот, ты выздо­ро­вел; не греши больше» (Иоан. 5,14). И с того вре­мени жен­щина та совер­шенно испра­ви­лась и для мно­гих послу­жила полез­ным примером.

До сих пор гово­ри­лось только о чуде­сах, какие совер­шил свя­той Спи­ри­дон при жизни; теперь должно ска­зать и о рев­но­сти его по вере православной.

В цар­ство­ва­ние Кон­стан­тина Вели­кого, пер­вого Импе­ра­тора-хри­сти­а­нина, в 325 году по Р. Хр., в Никее собрался 1‑й Все­лен­ский собор, для низ­ло­же­ние ере­тика Ария, нече­стиво назы­вав­шего Сына Божия тва­рью, а не твор­цом всего, и для испо­ве­да­ния Его Еди­но­сущ­ным с Богом Отцом. Ария в его бого­хуль­стве под­дер­жи­вали епи­скопы зна­чи­тель­ных тогда церк­вей: Евсе­вий Нико­ми­дий­ский, Марис Хал­ки­дон­ский, Фео­г­ний Никей­ский и др. Побор­ни­ками же пра­во­сла­вия были укра­шен­ные жиз­нью и уче­нием мужи: вели­кий между свя­тыми Алек­сандр, кото­рый в то время был еще пре­сви­те­ром и вме­сте заме­сти­те­лем свя­того Мит­ро­фана, пат­ри­арха Царе­град­ского, нахо­див­ше­гося на одре болезни и потому не быв­шего на соборе, и слав­ный Афа­на­сий, кото­рый еще не был укра­шен и пре­сви­тер­ским саном и про­хо­дил диа­кон­ское слу­же­ние в церкви алек­сан­дрий­ской; эти двое воз­буж­дали в ере­ти­ках осо­бое него­до­ва­ние и зависть именно тем, что мно­гих пре­вос­хо­дили в ура­зу­ме­нии истин веры, не будучи еще почтены епи­скоп­скою честью; с ними вме­сте был и свя­той Спи­ри­дон, и оби­тав­шая в нем бла­го­дать была полез­нее и силь­нее в деле уве­ща­ния ере­ти­ков, чем речи иных, их дока­за­тель­ства и крас­но­ре­чие. С соиз­во­ле­ния Царя, на соборе при­сут­ство­вали и гре­че­ские муд­рецы, назы­вав­ши­еся пери­па­те­ти­ками; муд­рей­ший из них высту­пил на помощь Арию и гор­дился своею осо­бенно искус­ною речью, ста­ра­ясь высме­ять уче­ние пра­во­слав­ных. Бла­жен­ный Спи­ри­дон, чело­век неуче­ный, знав­ший только Иисуса Хри­ста, «при­том рас­пя­того» (1Кор. 2,2), про­сил отцов поз­во­лить ему всту­пить в состя­за­ние с этим муд­ре­цом, но свя­тые отцы, зная, что он чело­век про­стой, совсем незна­ко­мый с гре­че­скою муд­ро­стью, запре­щали ему это. Однако, свя­той Спи­ри­дон, зная какую силу имеет пре­муд­рость свыше и как немощна пред нею муд­рость чело­ве­че­ская, обра­тился к муд­рецу и сказал:

– Фило­соф! Во имя Иисуса Хри­ста, выслу­шай, что я тебе скажу.

Когда же фило­соф согла­сился выслу­шать его, свя­той начал беседовать.

– Един есть Бог, – ска­зал он, – сотво­рив­ший небо и землю и создав­ший из земли чело­века и устро­ив­ший все про­чее, види­мое и неви­ди­мое, Сло­вом Своим и Духом; и мы веруем, что Слово это есть Сын Божий и Бог, Кото­рый уми­ло­сер­див­шись над нами заблуд­шими, родился от Девы, жил с людьми, постра­дал и умер ради нашего спа­се­ние и вос­крес и с Собою совос­кре­сил весь род чело­ве­че­ский; мы ожи­даем, что Он же при­дет судить всех нас пра­вед­ным судом и каж­дому воз­даст по делам его; веруем, что Он одного суще­ства с Отцом, рав­ной с Ним вла­сти и чести… Так испо­ве­дуем мы и не ста­ра­емся иссле­до­вать эти тайны любо­пыт­ству­ю­щим умом, и ты – не осме­ли­вайся иссле­до­вать, как всё это может быть, ибо тайны эти выше тво­его ума и далеко пре­вы­шают вся­кое чело­ве­че­ское знание.

Затем, немного помол­чав, свя­той спросил:

– Не так ли и тебе всё это пред­став­ля­ется, философ?

Но фило­соф мол­чал, как будто ему нико­гда не при­хо­ди­лось состя­заться. Он не мог ничего ска­зать про­тив слов свя­того, в кото­рых видна была какая-то Боже­ствен­ная сила, во испол­не­ние ска­зан­ного в Св. Писа­нии: «ибо Цар­ство Божие не в слове, а в силе» (1Кор. 4,20).

Нако­нец, он сказал:

– И я думаю, что всё дей­стви­тельно так, как гово­ришь ты.

Тогда ста­рец сказал:

– Итак, иди и прими сто­рону свя­той веры.

Фило­соф, обра­тив­шись к своим дру­зьям и уче­ни­кам, заявил:

– Слу­шайте! Пока состя­за­ние со мною велось посред­ством дока­за­тельств, я выстав­лял про­тив одних дока­за­тельств дру­гие и своим искус­ством спо­рить отра­жал всё, что мне пред­став­ляли. Но когда, вме­сто дока­за­тельств от разума, из уст этого старца начала исхо­дить какая-то осо­бая сила, – дока­за­тель­ства бес­сильны про­тив нее, так как чело­век не может про­ти­виться Богу. Если кто-нибудь из вас может мыс­лить так же, как я, то да уве­рует во Хри­ста и вме­сте со мною да после­дует за сим стар­цем, устами кото­рого гово­рил Сам Бог».

И фило­соф, при­няв пра­во­слав­ную хри­сти­ан­скую веру, радо­вался, что был побеж­ден в состя­за­нии свя­тым на свою же соб­ствен­ную пользу. Радо­ва­лись и все пра­во­слав­ные, а ере­тики потер­пели вели­кое посрамление.

По окон­ча­нии собора, после осуж­де­ния и отлу­че­ния Ария, все быв­шие на соборе, а равно и свя­той Спи­ри­дон, разо­шлись по домам. В это время умерла дочь его Ирина; время своей цве­ту­щей юно­сти она в чистом дев­стве про­вела так, что удо­сто­и­лась Цар­ства Небес­ного. Между тем к свя­тому при­шла одна жен­щина и, с пла­чем, рас­ска­зала, что она отдала его дочери Ирине неко­то­рые золо­тые укра­ше­ния для сохра­не­ния, а так как та в ско­ром вре­мени умерла, то отдан­ное про­пало без вести. Спи­ри­дон искал по всему дому, не спря­таны ли где укра­ше­ния, но не нашел их. Тро­ну­тый сле­зами жен­щины, свя­той Спи­ри­дон вме­сте с сво­ими домаш­ними подо­шел к гробу дочери своей и, обра­ща­ясь к ней, как к живой, воскликнул:

– Дочь моя Ирина! Где нахо­дятся укра­ше­ния, вве­рен­ные тебе на хранение?

Ирина, как бы про­бу­див­шись от креп­кого сна, отвечала:

– Гос­по­дин мой! Я спря­тала их в этом месте дома.

И она ука­зала место.

Тогда свя­той ска­зал ей:

– Теперь спи, дочь моя, пока не про­бу­дит тебя Гос­подь всех во время все­об­щего воскресения.

На всех при­сут­ство­вав­ших, при виде такого див­ного чуда, напал страх. А свя­той нашел в ука­зан­ном умер­шею месте спря­тан­ное и отдал той женщине.

По смерти Кон­стан­тина Вели­кого, Импе­рия его раз­де­ли­лась на две части. Восточ­ная поло­вина доста­лась стар­шему сыну его Кон­стан­цию. Нахо­дясь в Антио­хии, Кон­стан­ций впал в тяж­кую болезнь, кото­рую врачи не могли исце­лить. Тогда Царь оста­вил вра­чей и обра­тился ко Все­мо­гу­щему цели­телю душ и телес – Богу с усерд­ною молит­вою о своем исце­ле­нии. И вот в виде­нии ночью Импе­ра­тор уви­дел Ангела, кото­рый пока­зал Ему целый сонм епи­ско­пов и среди них осо­бенно – двоих, кото­рые, по-види­мому, были вождями и началь­ни­ками осталь­ных; Ангел пове­дал при этом Царю, что только эти двое могут исце­лить его болезнь.

Про­бу­див­шись и раз­мыш­ляя о виден­ном, он не мог дога­даться, кто были виден­ные им два епи­скопа: имена и род их оста­лись ему неиз­вест­ными, а один из них тогда, кроме того, не был еще и епископом.

Дол­гое время Царь был в недо­уме­нии и, нако­нец, по чьему-то доб­рому совету собрал к себе епи­ско­пов из всех окрест­ных горо­дов и искал между ними виден­ных Им в виде­нии двоих, но не нашел. Тогда он собрал епи­ско­пов во вто­рой раз и теперь уже в боль­шем числе и из более отда­лен­ных обла­стей, но и среди них не нашел виден­ных Им. Нако­нец, Он велел собраться к Нему епи­ско­пам всей Его Импе­рии. Цар­ское при­ка­за­ние, лучше ска­зать, про­ше­ние достигло и ост­рова Кипра и города Три­ми­фунта, где епи­скоп­ство­вал свя­той Спи­ри­дон, кото­рому все уже было открыто Богом отно­си­тельно Царя. Тот­час же свя­той Спи­ри­дон отпра­вился к Импе­ра­тору, взяв с собою уче­ника сво­его Три­фил­лия, вме­сте с кото­рым он являлся Царю в виде­нии и кото­рый в то время, как ска­зано было, не был еще епи­ско­пом. При­быв в Антио­хию, они пошли во дво­рец к Царю. Спи­ри­дон был одет в бед­ные одежды и имел в руках фини­ко­вый посох, на голове – митру, а на груди у него при­ве­шен был гли­ня­ный сосу­дец, как это было в обы­чае у жите­лей Иеру­са­лима, кото­рые носили обык­но­венно в этом сосуде елей от свя­того Кре­ста. Когда свя­той в таком виде вхо­дил во дво­рец, один из двор­цо­вых слу­жи­те­лей, богато оде­тый, счел его за нищего, посме­ялся над ним и, не поз­во­ляя ему войти, уда­рил его по щеке; но пре­по­доб­ный, по сво­ему незло­бию и памя­туя слова Гос­пода (Мф. 5,39), под­ста­вил ему дру­гую щеку; слу­жи­тель понял, что пред ним стоит епи­скоп и, сознав свой грех, сми­ренно про­сил у него про­ще­ния, кото­рое и получил.

Едва только свя­той вошел к Царю, послед­ний тот­час узнал его, так как в таком именно образе он явился Царю в виде­нии. Кон­стан­ций встал, подо­шел к свя­тому и покло­нился ему, со сле­зами прося его молитв к Богу и умо­ляя об увра­че­ва­нии своей болезни. Лишь только свя­той при­кос­нулся к голове Царя, послед­ний тот­час же выздо­ро­вел и чрез­вы­чайно радо­вался сво­ему исце­ле­нию, полу­чен­ному по молит­вам свя­того. Царь ока­зал ему вели­кие поче­сти и в радо­сти про­вел с ним весь тот день, ока­зы­вая вели­кое ува­же­ние к сво­ему доб­рому врачу.

Три­фил­лий тем вре­ме­нем был крайне пора­жен всей цар­ской пыш­но­стью, кра­со­той дворца, мно­же­ством вель­мож, сто­я­щих перед Царем, сидя­щим на троне, – при­чем всё имело чуд­ный вид и бли­стало золо­том, – и искус­ной службе слуг, оде­тых в свет­лые одежды. Спи­ри­дон ска­зал ему:

– Чему ты так дивишься, брат? Неужели цар­ское вели­чие и слава делают Царя более пра­вед­ным, чем другие?

Разве Царь не уми­рает так же, как и послед­ний нищий, и не пре­да­ется погре­бе­нию? Разве не пред­ста­нет Он оди­на­ково с дру­гими Страш­ному Судии? Зачем то, что раз­ру­ша­ется, ты пред­по­чи­та­ешь неиз­мен­ному и дивишься ничто­же­ству, когда должно прежде всего искать того, что неве­ще­ственно и вечно, и любить нетлен­ную небес­ную славу?

Много поучал пре­по­доб­ный и самого даря, чтобы памя­то­вал о бла­го­де­я­нии Божием и сам был бы благ к под­дан­ным, мило­серд к согре­ша­ю­щим, бла­го­скло­нен к умо­ля­ю­щим о чем-либо, щедр к про­ся­щим и всем был бы отцом – любя­щим и доб­рым, ибо кто цар­ствует не так, тот дол­жен быть назван не царем, а ско­рее мучи­те­лем. В заклю­че­ние свя­той запо­ве­дал Царю строго дер­жать и хра­нить пра­вила бла­го­че­стия, отнюдь не при­ни­мая ничего про­тив­ного Церкви Божией.

Царь хотел воз­бла­го­да­рить свя­того за свое исце­ле­ние по его молит­вам и пред­ла­гал ему мно­же­ство золота, но он отка­зы­вался при­нять, говоря:

– Нехо­рошо, Царь, пла­тить нена­ви­стью за любовь, ибо то, что я сде­лал для тебя, есть любовь: в самом деле, оста­вить дом, пере­плыть такое про­стран­ство морем, пере­не­сти жесто­кие холода и ветры – разве это не любовь? И за всё это мне взять в отплату золото, кото­рое есть при­чина вся­кого зла и так легко губит вся­кую правду? Так гово­рил свя­той, не желая брать ничего, и только самыми уси­лен­ными прось­бами Царя был убеж­ден – но только при­нять от Царя золото, а не дер­жать его у себя, ибо тот­час же роз­дал всё полу­чен­ное про­сив­шим. Кроме того, согласно уве­ща­ниям сего свя­того, Импе­ра­тор Кон­стан­ций осво­бо­дил от пода­тей свя­щен­ни­ков, диа­ко­нов и всех кли­ри­ков и слу­жи­те­лей цер­ков­ных, рас­су­див, что непри­лично слу­жи­те­лям Царя Бес­смерт­ного пла­тить дань Царю смерт­ному. Рас­став­шись с Царем и воз­вра­ща­ясь к себе, свя­той был при­нят на дороге одним хри­сто­люб­цем в дом. Здесь к нему при­шла одна жен­щина-языч­ница, не умев­шая гово­рить по-гре­че­ски. Она при­несла на руках сво­его мёрт­вого сына и, горько плача, поло­жила его у нот свя­того. Никто не знал ее языка, но самые слёзы ее ясно сви­де­тель­ство­вали о том, что она умо­ляет свя­того вос­кре­сить ее мёрт­вого ребенка. Но свя­той, избе­гая тщет­ной славы, сна­чала отка­зы­вался совер­шить это чудо; и всё-таки, по сво­ему мило­сер­дию, был побеж­ден горь­кими рыда­ни­ями матери и спро­сил сво­его диа­кона Арте­ми­дота: – Что нам сде­лать, брат?

– Зачем ты спра­ши­ва­ешь меня, отче, отве­чал диа­кон: что дру­гое сде­лать тебе, как не при­звать Хри­ста – Пода­теля жизни, столь много раз испол­няв­шего твои молитвы? Если ты исце­лил Царя, то неужели отверг­нешь нищих и убогих?

Еще более побуж­да­е­мый этим доб­рым сове­том к мило­сер­дию, свя­ти­тель про­сле­зился и, пре­кло­нив колена, обра­тился к Гос­поду с теп­лою молит­вою. И Гос­подь, чрез Илию и Ели­сея воз­вра­тив­ший жизнь сыно­вьям вдовы сарепт­ской и сома­ни­тя­ныни (3Цар. 17,21; 4Цар. 4,35), услы­шал и молитву Спи­ри­дона и воз­вра­тил дух жизни язы­че­скому мла­денцу, кото­рый, оживши, тот­час же запла­кал. Мать, уви­дев свое дитя живым, от радо­сти упала мёрт­вою: не только силь­ная болезнь и сер­деч­ная печаль умерщ­вляют чело­века, но ино­гда тоже самое про­из­во­дит и чрез­мер­ная радость. Итак, жен­щина та умерла от радо­сти, а зри­те­лей ее смерть повергла, – после неожи­дан­ной радо­сти, по слу­чаю вос­кре­ше­ния мла­денца, – в неожи­дан­ную печаль и слёзы. Тогда свя­той опять спро­сил диа­кона: – Что нам делать?

Диа­кон повто­рил свой преж­ний совет, и свя­той опять при­бег к молитве. Воз­ведя очи к небу и воз­неся ум к Богу, он молился Вды­ха­ю­щему дух жизни в мерт­вых и Изме­ня­ю­щему всё еди­ным хоте­нием Своим. Затем он ска­зал умер­шей, лежав­шей на земле: – Вос­кресни и встань на ноги!

И она встала, как про­бу­див­ша­яся от сна, и взяла сво­его живого сына на руки.

Свя­той запре­тил жен­щине и всем при­сут­ство­вав­шим там рас­ска­зы­вать о чуде кому бы то ни было; но диа­кон Арте­ми­дот, после кон­чины свя­того, не желая умол­чать о вели­чии и силе Божиих, явлен­ных чрез вели­кого угод­ника Божие Спи­ри­дона, пове­дал веру­ю­щим обо всем про­ис­шед­шем. Когда свя­той воз­вра­тился домой, к нему при­шел один чело­век, желав­ший купить из его стада сто коз. Свя­той велел ему оста­вить уста­нов­лен­ную цену и потом взять куп­лен­ное. Но он оста­вил сто­и­мость девя­но­ста девяти коз и утаил сто­и­мость одной, думая, что это не будет известно свя­тому, кото­рый, по своей сер­деч­ной про­стоте, совер­шенно чужд был вся­ких житей­ских забот. Когда оба они нахо­ди­лись в загоне для скота, свя­той велел поку­па­телю взять столько коз, за сколько он упла­тил, и поку­па­тель, отде­лив сто коз, выгнал их за ограду. Но одна из них, как бы умная и доб­рая раба, зна­ю­щая, что она не была про­дана своим гос­по­ди­ном, скоро вер­ну­лась и опять вбе­жала в ограду. Поку­па­тель опять взял ее и пота­щил за собою, но она вырва­лась и опять при­бе­жала в загон. Таким обра­зом до трех раз выры­ва­лась она у него из рук и при­бе­гала к ограде, а он силою уво­дил ее, и, нако­нец, взва­лил ее на плечи и понес к себе, при чем она громко бле­яла, бодала его рогами в голову, билась и выры­ва­лась, так что все видев­шие это удив­ля­лись. Тогда свя­той Спи­ри­дон, ура­зу­мев, в чем дело и не желая в то же время при всех обли­чить нечест­ного поку­па­теля, ска­зал ему тихо:

– Смотри, сын мой, должно быть, не напрасно живот­ное это так делает, не желая быть отве­ден­ным к тебе: не утаил ли долж­ной цены за него? Не потому ли оно и выры­ва­ется у тебя из рук и бежит к ограде? Поку­па­тель усты­дился, открыл свой грех и про­сил про­ще­ния, а затем отдал деньги и взял козу, – и она сама кротко и смирно пошла в дом купив­шего ее впе­реди сво­его нового хозяина.

На ост­рове Кипре было одно селе­ние, назы­вав­ше­еся Фри­ера. При­шедши туда по одному делу, свя­той Спи­ри­дон вошел в цер­ковь и велел одному из быв­ших там, диа­кону, сотво­рить крат­кую молитву: свя­той уто­мился от дол­гого пути тем более, что тогда было время жатвы и сто­яли силь­ные жары. Но диа­кон начал мед­ленно испол­нять при­ка­зан­ное ему и нарочно рас­тя­ги­вал молитву, как бы с некоею гор­до­стью про­из­но­сил воз­гласы и пел, и явно похва­лялся своим голо­сом. Гневно посмот­рел на него свя­той, хотя и добр был от при­роды и, пори­цая его, ска­зал: «замолчи»! – И тот­час же диа­кон оне­мел: он лишился не только голоса, но и самого дара слова, и стоял, как совер­шенно не име­ю­щий языка. На всех при­сут­ство­вав­ших напал страх. Весть о слу­чив­шемся быстро раз­нес­лась по всему селе­нию, и все жители сбе­жа­лись посмот­реть на чудо и при­шли и ужас. Диа­кон упал к ногам свя­того, зна­ками умо­ляя раз­ре­шить ему язык, а вме­сте с тем умо­ляли о том же епи­скопа дру­зья и род­ствен­ники диа­кона. Но не сразу свя­той сни­зо­шел на просьбу, ибо суров был он с гор­дыми и тще­слав­ными, и, нако­нец, про­стил про­ви­нив­ше­гося, раз­ре­шил ему язык и воз­вра­тил дар слова; при этом он, однако же, запе­чат­лел на нем след нака­за­ния, не воз­вра­тив его языку пол­ной ясно­сти, и на всю жизнь оста­вил его сла­бо­го­ло­сым, кос­но­языч­ным и заи­ка­ю­щимся, чтобы он не гор­дился своим голо­сом и не хва­лился отчет­ли­во­стью речи.

Одна­жды свя­той Спи­ри­дон вошел в своем городе в цер­ковь к вечерне. Слу­чи­лось так, что в церкви не было никого, кроме цер­ков­но­слу­жи­те­лей. Но, несмотря на то, он велел воз­жечь мно­же­ство све­чей и лам­пад и сам стал пред алта­рем в духов­ном уми­ле­нии. И когда он в поло­жен­ное время воз­гла­сил: «Мир всем!» – и не было народа, кото­рый бы на воз­гла­ша­е­мое свя­ти­те­лем бла­го­же­ла­ние мира дал обыч­ный ответ, вне­запно послы­ша­лось сверху вели­кое мно­же­ство голо­сов, воз­гла­ша­ю­щих: «И духу тво­ему». Хор этот был велик и строен и слад­ко­глас­нее вся­кого пения чело­ве­че­ского. Диа­кон, про­из­но­сив­ший екте­нии, при­шел в ужас, слыша после каж­дой екте­нии какое-то див­ное пение сверху: «Гос­поди, поми­луй!». Пение это было услы­шано даже нахо­див­ши­мися далеко от церкви, из коих мно­гие поспешно пошли на него, и, по мере того, как они при­бли­жа­лись к церкви, чудес­ное пение всё более и более напол­няло их слух и услаж­дало сердца. Но когда они вошли в цер­ковь, то не уви­дали никого, кроме свя­ти­теля с немно­гими цер­ков­ными слу­жи­те­лями и не слы­хали уже более небес­ного пения, от чего при­шли в вели­кое изумление.

В дру­гое время, когда свя­той также стоял в церкви на вечер­нем пении, в лам­паде не хва­тило елея и огонь стал уже гас­нуть. Свя­той скор­бел об этом, боясь, что, когда погас­нет лам­пада, пре­рвется и цер­ков­ное пение, и не будет, таким обра­зом, выпол­нено обыч­ное цер­ков­ное пра­вило. Но Бог, испол­ня­ю­щий жела­ние боя­щихся Его, пове­лел лам­паде пере­пол­ниться елеем чрез края, как неко­гда сосуду вдо­вицы во дни про­рока Ели­сея (4Цар. 4,2-6). Слу­жи­тели цер­ков­ные при­несли сосуды, под­ста­вили их под лам­паду и напол­нили их чудесно елеем. – Этот веще­ствен­ный елей явно слу­жил ука­за­нием на пре­и­зобиль­ную бла­го­дать Божию, коей был пре­ис­пол­нен свя­той Спи­ри­дон и напо­я­емо было им его сло­вес­ное стадо.

На о. Кипре есть город Кирина. Одна­жды сюда при­был из Три­ми­фунта свя­той Спи­ри­дон по своим делам вме­сте с уче­ни­ком своим, Три­фил­лием, кото­рый был тогда уже епи­ско­пом Левку­сий­ским, на о. Кипре. Когда они пере­хо­дили через гору Пен­та­дак­тил и нахо­ди­лись на месте, назы­ва­е­мом Паримна (отли­ча­ю­щемся кра­со­тою и бога­тою рас­ти­тель­но­стью), то Три­фил­лий пре­льстился этим местом и поже­лал и сам, для своей церкви, при­об­ре­сти какое-либо поме­стье в этой мест­но­сти. Долго он раз­мыш­лял об этом про себя; но мысли его не ута­и­лись от про­зор­ли­вых духов­ных очей вели­кого отца, кото­рый ска­зал ему:

– Зачем, Три­фил­лий, ты посто­янно дума­ешь о сует­ном и жела­ешь поме­стьев и садов, кото­рые на самом деле не имеют ника­кой цены и только кажутся чем-то суще­ствен­ным, и своей при­зрач­ною цен­но­стью воз­буж­дают в серд­цах людей жела­ние обла­дать ими? Наше сокро­вище неотъ­ем­ле­мое – на небе­сах (1Пет. 1,4), у нас есть хра­мина неру­ко­тво­рен­ная (2Кор. 5,4), – к ним стре­мись и ими зара­нее (чрез бого­мыс­лие) насла­ждайся: они не могут пере­хо­дить из одного состо­я­ния в дру­гое, и кто одна­жды сде­ла­ется обла­да­те­лем их, тот полу­чает насле­дие, кото­рого уже нико­гда не лишится.

Эти слова при­несли Три­фил­лию вели­кую пользу, и впо­след­ствии он своею истинно хри­сти­ан­скою жиз­нью достиг того, что сде­лался избран­ным сосу­дом Хри­сто­вым, подобно Апо­столу Павлу, и спо­до­бился бес­чис­лен­ных даро­ва­ний от Бога.

Так свя­той Спи­ри­дон, сам будучи доб­ро­де­тель­ным, направ­лял к доб­ро­де­тели и дру­гих, и тем, кто сле­до­вал его уве­ща­ниям и настав­ле­ниям, они слу­жили на пользу, а отвер­гав­ших их пости­гал худой конец, как это видно из следующего.

Один купец, житель того же Три­ми­фунта, отплыл в чужую страну тор­го­вать и про­был там две­на­дцать месяцев.

В это время жена его впала в пре­лю­бо­де­я­ние и зачала. Вер­нув­шись домой, купец уви­дел жену свою бере­мен­ною и понял, что она без него пре­лю­бо­дей­ство­вала. Он при­шел в ярость, стал бить ее и, не желая с нею жить, гнал ее из сво­его дома, а потом пошел и рас­ска­зал обо всем свя­ти­телю Божию Спи­ри­дону и про­сил у него совета.

Свя­ти­тель, сокру­ша­ясь душевно о грехе жен­щины и о вели­кой скорби мужа, при­звал жену и, не спра­ши­вая ее, дей­стви­тельно ли она согре­шила, так как о грехе сви­де­тель­ство­вали уже самая бере­мен­ность ее и плод, зача­той ею от без­за­ко­ния, прямо ска­зал ей:

– Зачем осквер­нила ты ложе мужа сво­его и обес­че­стила его дом?

Но жен­щина, поте­ряв вся­кий стыд, осме­ли­лась явно солгать, что она зачала не от кого дру­гого, а именно от мужа. При­сут­ство­вав­шие воз­не­го­до­вали на нее еще более за эту ложь, чем за самое пре­лю­бо­де­я­ние, и гово­рили ей:

– Как же ты гово­ришь, что зачала от мужа, когда его две­на­дцать меся­цев не было дома? Разве может зача­тый плод две­на­дцать меся­цев и даже более оста­ваться в чреве?

Но она сто­яла на своем и утвер­ждала, что зача­тое ею дожи­да­лось воз­вра­ще­ния сво­его отца, чтобы родиться при нем. Отста­и­вая эту и подоб­ную ложь и споря со всеми, она под­няла шум и кри­чала, что ее окле­ве­тали и оби­дели. Тогда свя­той Спи­ри­дон, желая дове­сти ее до рас­ка­я­ния, кротко ска­зал ей:

– Жен­щина! В вели­кий грех впала ты, – велико должно быть и пока­я­ние твое, ибо для тебя всё-таки оста­лась надежда на спа­се­ние: нет греха, пре­вы­ша­ю­щего мило­сер­дие Божие. Но я вижу, что в тебе пре­лю­бо­де­я­нием про­из­ве­дено отча­я­ние, а отча­я­нием – бес­стыд­ство, и было бы спра­вед­ливо поне­сти тебе достой­ное и ско­рое нака­за­ние; и всё-таки, остав­ляя тебе место и время для пока­я­ния, мы во все­услы­ша­ние объ­яв­ляем тебе: плод не вый­дет из чрева тво­его, пока ты не ска­жешь истины, не при­кры­вая ложью того, что и сле­пой, как гово­рится, видеть может.

Слова свя­того в ско­ром вре­мени сбы­лись. Когда жен­щине насту­пило время родить, ее постигла лютая болезнь, при­чи­няв­шая ей вели­кие муче­ния удер­жи­вав­шая плод в ее чреве. Но она, оже­сто­чив­шись, не захо­тела при­знаться в своем грехе, в кото­ром и умерла, не родивши, мучи­тель­ною смер­тью. Узнав об этом, свя­ти­тель Божий про­сле­зился, пожа­лев, что он судил греш­ницу таким судом, и сказал:

– Не буду я больше про­из­но­сить суда над людьми, если ска­зан­ное много так скоро сбы­ва­ется над ними на деле.

Одна жен­щина, по имени Софро­ния, бла­го­нрав­ная и бла­го­че­сти­вая, имела мужа – языч­ника. Она не раз обра­ща­лась к свя­ти­телю Божию Спи­ри­дону и усердно умо­ляла его поста­раться обра­тить ее мужа к истин­ной вере. Муж ее был сосе­дом свя­ти­теля Божия Спи­ри­дона и ува­жал его, а ино­гда они, как соседи, бывали даже друг у друга в домах. Одна­жды собра­лось много сосе­дей свя­того и языч­ника; были и они сами. И вот, вдруг свя­той гово­рит одному из слуг во всеуслышание:

– Вон у ворот стоит вест­ник, при­слан­ный от работ­ника, пасу­щего мое стадо, с вестью, что весь скот, когда работ­ник заснул, про­пал, заблу­див­шись в горах: сту­пай, скажи ему, что послав­ший его работ­ник уже нашел весь скот в цело­сти в одной пещере.

Слуга пошел и пере­дал послан­ному слова свя­того. Вскоре затем, когда не успели еще собрав­ши­еся встать из за стола, при­шел от пас­туха дру­гой вест­ник – с изве­стием, что всё стадо най­дено. Слыша это, языч­ник был неска­занно удив­лен тем, что свя­той Спи­ри­дон знает про­ис­хо­дя­щее за гла­зами, как совер­ша­ю­ще­еся вблизи; он вооб­ра­зил, что свя­той есть один из богов, и хотел сде­лать ему то, что и неко­гда жители Лика­о­нии сде­лали Апо­сто­лам Вар­наве и Павлу, то есть, при­ве­сти жерт­вен­ных живот­ных, при­го­то­вить венцы и совер­шить жерт­во­при­но­ше­ние. Но свя­той ска­зал ему:

– Я – не бог, а только слуга Божий и чело­век, во всем подоб­ный тебе. А что я знаю то, что совер­ша­ется за гла­зами, – это дает мне мой Бог, и если и ты уве­ру­ешь в Него, то позна­ешь вели­чие Его все­мо­гу­ще­ства и силы.

С своей сто­роны и жена языч­ника Софро­ния, улу­чив время, стала убеж­дать мужа отречься от язы­че­ских заблуж­де­ний и познать Еди­ного Истин­ного Бога и уве­ро­вать в Него. Нако­нец, силою бла­го­дати Хри­сто­вой, языч­ник был обра­щен к истин­ной вере и про­све­щен свя­тым кре­ще­нием. Так спасся «неве­ру­ю­щий муж» (1Кор. 7,14), как гово­рит св. Апо­стол Павел.

Рас­ска­зы­вают также о сми­ре­нии бла­жен­ного Спи­ри­дона, как он, будучи свя­ти­те­лем и вели­ким чудо­твор­цем, не гну­шался пасти овец бес­сло­вес­ных и сам ходил за ними. Одна­жды воры ночью про­никли в загон, похи­тили несколько овец и хотели уйти. Но Бог, любя угод­ника Сво­его и охра­няя его скуд­ное иму­ще­ство, неви­ди­мыми узами крепко свя­зал воров, так что они не могли выйти из ограды, где и оста­ва­лись в таком поло­же­нии, про­тив воли, до утра. На рас­свете свя­той при­шел к овцам и, уви­дев воров, свя­зан­ных силою Божиею по рукам и по ногам, своею молит­вою раз­вя­зал их и дал им настав­ле­ние о том, чтобы не желали чужого, а пита­лись тру­дом рук своих; потом он дал им одного барана, чтобы, как он сам ска­зал, «не про­пал даром их труд и бес­сон­ная ночь», и отпу­стил их с миром.

Один три­ми­фунт­ский купец имел обы­чай брать у свя­того взаймы деньги для тор­го­вых обо­ро­тов, и когда, по воз­вра­ще­нии из поез­док по своим делам, при­но­сил взя­тое обратно, то свя­той обык­но­венно гово­рил ему, чтобы он сам поло­жил деньги в ящик, из кото­рого взял. Так мало забо­тился он о вре­мен­ном при­об­ре­те­нии, что и не справ­лялся даже нико­гда, пра­вильно ли упла­чи­вает долж­ник! Между тем купец много раз уже посту­пал таким обра­зом, сам выни­мая, с бла­го­сло­ве­ния свя­того, из ков­чега деньги и сам опять вкла­ды­вая туда при­не­сен­ные обратно, и дела его про­цве­тали. Но одна­жды он, увлек­шись коры­сто­лю­бием, не поло­жил при­не­сен­ного золота в ящик и удер­жал его у себя, а свя­тому ска­зал, что вло­жил. В ско­ром вре­мени он обни­щал, так как ута­ён­ное золото не только не при­несло ему при­были, но и лишило успеха его тор­говлю и, как огонь, пожрало всё его иму­ще­ство. Тогда купец опять при­шел к свя­тому и про­сит у него взаймы. Свя­той ото­слал его в свою спальню к ящику с тем, чтобы он взял сам. Он ска­зал купцу:

– Сту­пай и возьми, если сам ты положил».

Купец пошел и, не нашедши в ящике денег, воро­тился к свя­тому с пустыми руками. Свя­той ска­зал ему:

– Но ведь в ящике, брат мой, не было до сих пор ничьей дру­гой руки, кроме твоей. Зна­чит, если бы ты поло­жил тогда золото, то теперь мог бы опять взять его.

Купец, усты­див­шись, пал к ногам свя­того и про­сил про­ще­ния. Свя­той тот­час же про­стил его, но при этом ска­зал, в нази­да­ние ему, чтобы он не желал чужого и не осквер­нял сове­сти своей обма­ном и ложью. Так, неправ­дою при­об­ре­тен­ная при­быль есть не при­быль, а в конце кон­цов – убыток.

В Алек­сан­дрии созван был одна­жды собор епи­ско­пов: пат­ри­арх алек­сан­дрий­ский созвал всех под­чи­нен­ных ему епи­ско­пов и хотел общею молит­вою нис­про­верг­нуть и сокру­шить все язы­че­ские идолы, кото­рых там было еще очень много. И вот, в то время, когда при­но­си­лись Богу мно­го­чис­лен­ные усерд­ные молитвы, – как собор­ные, так и част­ные, – все идолы и в городе и в окрест­но­стях пали, только один особо чти­мый языч­ни­ками идол остался цел на своем месте. После того как пат­ри­арх долго и усердно молился о сокру­ше­нии этого идола, одна­жды ночью, когда он стоял на молитве, яви­лось ему неко­то­рое Боже­ствен­ное виде­ние и пове­лено было не скор­беть о том, что идол не сокру­ша­ется, и ско­рее послать в Кипр и при­звать оттуда Спи­ри­дона, епи­скопа Три­ми­фунт­ского, ибо для того и остав­лен был идол, чтобы быть сокру­шен­ным молит­вою сего святого.

Пат­ри­арх тот­час же напи­сал посла­ние к свя­тому Спи­ри­дону, в кото­ром при­зы­вал его в Алек­сан­дрию и гово­рил о своём виде­нии, и немед­ленно напра­вил это посла­ние в Кипр. Полу­чив посла­ние, свя­той Спи­ри­дон сел на корабль и отплыл в Алек­сан­дрию. Когда корабль оста­но­вился у при­стани, назы­ва­е­мой Неа­по­лем, и свя­той схо­дил на землю, – в ту же минуту идол в Алек­сан­дрии с его мно­го­чис­лен­ными жерт­вен­ни­ками рушился, почему в Алек­сан­дрии и узнали о при­бы­тии свя­того Спи­ри­дона. Ибо, когда пат­ри­арху донесли, что идол пал, пат­ри­арх ска­зал осталь­ным епископам:

– Дру­зья! Спи­ри­дон Три­ми­фунт­ский приближается.

И все, при­го­то­вив­шись, вышли на встречу свя­тому и, с честью при­няв его, радо­ва­лись о при­бы­тии к ним такого вели­кого чудо­творца и све­тиль­ника мира.

Цер­ков­ные исто­рики Ники­фор и Созо­мен пишут, что свя­той Спи­ри­дон чрез­вы­чайно забо­тился о стро­гом соблю­де­нии цер­ков­ного чина и сохра­не­нии во всей непри­кос­но­вен­но­сти до послед­него слова книг Свя­щен­ного Писа­ния. Одна­жды про­изо­шло сле­ду­ю­щее. На о. Кипре было собра­ние епи­ско­пов всего ост­рова по делам цер­ков­ным. Среди епи­ско­пов нахо­ди­лись свя­той Спи­ри­дон и упо­ми­нав­шийся выше Три­фил­лий, – чело­век, иску­сив­шийся в книж­ной пре­муд­ро­сти, так как в моло­до­сти своей он много лет про­вел в Берите, изу­чая писа­ние и науки. Собрав­ши­еся отцы про­сили его про­из­не­сти в церкви поуче­ние народу. Когда он поучал, при­шлось ему помя­нуть слова Хри­ста, ска­зан­ные Им рас­слаб­лен­ному: «встань и возьми одр твой» (Мк. 2,12). Три­фил­лий слово «одр» заме­нил сло­вом «ложе» и ска­зал: «встань и возьми ложе твое». Услы­шав это, свя­той Спи­ри­дон встал с места и, не вынося изме­не­ние слов Хри­сто­вых, ска­зал Трифиллию:

– Неужели ты лучше ска­зав­шего «одр», что сты­дишься упо­треб­лен­ного Им слова?

Ска­зав это, он при всех вышел из церкви. Итак посту­пил он не по злобе и не потому, что сам был совсем неуче­ным: при­сты­див слегка Три­фил­лия, кичив­ше­гося своим крас­но­ре­чием, он научил его сми­ре­нию и кро­то­сти. К тому же свя­той Спи­ри­дон поль­зо­вался (среди епи­ско­пов) вели­кою честью, как самый стар­ший летами, слав­ный жиз­нью, пер­вый по епи­скоп­ству и вели­кий чудо­тво­рец, а потому, из ува­же­ние к лицу, вся­кий мог ува­жать и его слова. На пре­по­доб­ном Спи­ри­доне почи­вала столь вели­кая бла­го­дать и милость Божия, что во время жатвы в самую жар­кую пору дня его свя­тая глава ока­за­лась одна­жды покры­тою про­хлад­ною росою, нис­хо­див­шею свыше. Это было в послед­ний год его жизни. Вме­сте с жне­цами он вышел на жни­тво (ибо был сми­ре­нен и рабо­тал сам, не гор­дясь высо­тою сво­его сана), и вот, когда он жал свою ниву, вне­запно, в самый жар, оро­си­лась глава его, как это было неко­гда с руном Гедео­но­вым (Суд. 6,38), и все, быв­шие с ним на поле, видели это и диви­лись. Потом волосы на главе у него вдруг изме­ни­лись: одни сде­ла­лись жел­тыми, дру­гие – чёр­ными, иные – белыми, и только Сам Бог знал, для чего это было и что пред­зна­ме­но­вало. Свя­той ося­зал голову рукою и ска­зал быв­шим при нем, что при­бли­зи­лось время раз­лу­че­ния души его с телом, и стал поучать всех доб­рым делам, и осо­бенно – любви к Богу и ближ­нему. По про­ше­ствии несколь­ких дней свя­той Спи­ри­дон во время молитвы пре­дал свою свя­тую и пра­вед­ную душу Гос­поду, Кото­рому в пра­вед­но­сти и свя­то­сти слу­жил всю свою жизнь, и был с честью погре­бен в церкви Свя­тых Апо­сто­лов в Три­ми­фунте. Там и уста­нов­лено было совер­шать еже­годно память его, и при гробе его совер­ша­ются мно­го­чис­лен­ные чудеса во славу див­ного Бога, про­слав­ля­е­мого во свя­тых Его, Отца и Сына и Свя­того Духа, Кото­рому и от нас да будет слава, бла­го­да­ре­ние, честь и покло­не­ние во веки. Аминь.

Святой пророк Даниил и с ним три юноши

Свя­той про­рок Даниил про­ис­хо­дил из рода цар­ского, из колена Иудина. В юных летах он был взят в плен Наву­хо­до­но­со­ром и вме­сте с царем иудей­ским Иоаки­мом был отве­ден из Иеру­са­лима в Вави­лон; там он еще в юно­сти про­сла­вился боже­ствен­ными даро­ва­ни­ями, – в осо­бен­но­сти же, когда мудро обли­чил непра­вед­ных и без­за­кон­ных судей, и изба­вил от смерти непо­вин­ную Сусанну.

В то время Иудеи, нахо­див­ши­еся в плену Вави­лон­ском, имели двух стар­цев – судей, избран­ных раз­би­рать слу­ча­ю­щи­еся между ними рас­при. В опре­де­лен­ные дни старцы эти соби­ра­лись в дом неко­его знат­ного и бога­того мужа Иоакима и там раз­би­рали рас­при среди народа Иудейского.

У Иоакима была жена, по имени Сусанна, дочь Хел­кия, – очень кра­си­вая и бого­бо­яз­нен­ная. Роди­тели ее были люди пра­вед­ные и вос­пи­тали дочь свою во всех пра­ви­лах закона Мои­се­ева. Старцы же те были люди без­за­кон­ные: под видом суда они тво­рили неправду, так что испол­ни­лось на них слово Писа­ния: «без­за­ко­ние вышло из Вави­лона от ста­рей­шин-судей» (Дан. 13, 5).

Эти-то старцы видели Сусанну, еже­дневно вхо­дя­щую в сад мужа сво­его и выхо­дя­щую оттуда, и в них роди­лась похоть к ней. И извра­тили они ум свой и укло­нили глаза свои, чтобы не смот­реть на небо и не вспо­ми­нать о пра­вед­ных судах; однако не откры­вали друг другу о стра­сти своей, так как сты­ди­лись в том при­знаться. Каж­дый из них искал удоб­ного вре­мени, для удо­вле­тво­ре­ния своей стра­сти. И они при­лежно сто­ро­жили каж­дый день, чтобы видеть Сусанну, и гово­рили друг другу:

– Пой­дем домой, потому что – час обеда, – и вышедши рас­хо­ди­лись друг от друга, но воз­вра­тив­шись, снова при­хо­дили на то же самое место и, когда допы­ты­ва­лись друг у друга о при­чине того, при­зна­лись в похоти своей.

Тогда они вме­сте назна­чили время, когда бы могли найти ее одну.

Одна­жды, когда они выжи­дали удоб­ного дня, Сусанна вошла, как все­гда, с двумя только слу­жан­ками и захо­тела мыться в саду, потому что было жарко. И не было там никого, кроме двух стар­цев, кото­рые спря­та­лись и сто­ро­жили ее. Сусанна ска­зала служанкам:

– При­не­сите мне масла и мыла и заприте двери сада, чтобы мне помыться.

Они так и сде­лали, как она ска­зала: заперли двери сада и вышли боко­выми две­рями, чтобы при­не­сти, что при­ка­зано было им, и не видали стар­цев, потому что они спря­та­лись. И вот, когда слу­жанки вышли, встали оба старца, и при­бли­зи­лись к Сусанне и сказали:

– Вот двери сада заперты и никто нас не видит, а мы имеем похо­те­ние к тебе. Поэтому согла­сись с нами и побудь с нами. Если же не так, то мы будем сви­де­тель­ство­вать про­тив тебя, что с тобою был юноша и ты поэтому ото­слала от себя слу­жа­нок твоих.

Тогда засто­нала Сусанна и сказала:

– Тесно мне ото­всюду: ибо если я сде­лаю это, смерть мне; а если не сде­лаю, то не избегну от рук ваших. Лучше для меня не сде­лать этого, и впасть в руки ваши, нежели согре­шить пред Богом.

И закри­чала Сусанна гром­ким голо­сом; закри­чали также и оба старца про­тив нее. И один побе­жал и отво­рил двери сада.

Когда же нахо­див­ши­еся в доме услы­шали крик в саду, вско­чили боко­выми две­рями, чтобы видеть, что слу­чи­лось с Сусан­ною. И когда старцы ска­зали слова свои, слуги ее чрез­вы­чайно были при­сты­жены, потому что нико­гда ничего такого о Сусанне гово­рено не было.

И было на дру­гой день, когда собрался народ к Иоакиму, мужу ее, при­шли и оба старца, пол­ные без­за­кон­ного умысла про­тив Сусанны, чтобы пре­дать ее смерти. И ска­зали они пред народом:

– Пошлите за Сусан­ною, доче­рью Хел­кия, женою Иоакима,– и послали.

И при­шла она, и роди­тели ее, и дети ее, и все род­ствен­ники ее. Сусанна была очень нежна и кра­сива лицом. И эти без­за­кон­ники при­ка­зали открыть лицо ее, (так как оно было закрыто), чтобы насы­титься кра­со­тою ее.

Род­ствен­ники же и все зна­ю­щие ее пла­кали. А оба старца, вставши посреди народа, поло­жили руки на голову ее. Она же в сле­зах смот­рела на небо, ибо сердце ее упо­вало на Гос­пода. И ска­зали старцы:

– Когда мы ходили по саду одни, вошла эта жен­щина с двумя слу­жан­ками, и затво­рила двери сада, и ото­слала слу­жа­нок. И при­шел к ней юноша, кото­рый скры­вался там, и лег с нею. Мы, нахо­дясь в углу сада и видя такое без­за­ко­ние, побе­жали к ним и уви­дели их вме­сте, но юношу не могли удер­жать, потому что он был силь­нее нас, и, отво­рив двери сада, он выско­чил. Но эту мы схва­тили и допра­ши­вали: кто был тот юноша? но она не захо­тела объ­явить нам. Об этом мы свидетельствуем.

И пове­рило им собра­ние, как ста­рей­ши­нам народа и судиям, и осу­дили Сусанну на смерть.

Тогда возо­пила Сусанна гром­ким голо­сом и сказала:

– Боже веч­ный, веда­ю­щий сокро­вен­ное и зна­ю­щий все, прежде бытия их. Ты зна­ешь, что они ложно сви­де­тель­ство­вали про­тив меня, и вот я уми­раю, не сде­лав ничего из того, что эти люди злостно выду­мали на меня.

И услы­шал Гос­подь голос ее.

Когда она ведена была на смерть, Бог воз­бу­дил Духом Свя­тым моло­дого юношу, по имени Дани­ила. И он закри­чал гром­ким голосом:

– Чист я от крови ее!

Тогда обра­тился к нему весь народ и сказал:

– Что это за слово, кото­рое ты сказал?

Тогда Даниил, став посреди них, сказал:

– Так ли вы нера­зумны, сыны Изра­иля, что, не иссле­до­вав и не узнав истины, осу­дили дочь Израиля?

Воз­вра­ти­тесь на суд, ибо эти старцы ложно про­тив нее засвидетельствовали.

И тот­час весь народ воз­вра­тился, и ска­зали старцы Даниилу:

– Садись посреди нас и объ­яви нам, потому что Бог дал тебе старейшинство.

И ска­зал Даниил народу:

– Отде­лите их друг от друга подальше, и я допрошу их.

Когда же они отде­лены были один от дру­гого, Даниил при­звал одного из них и ска­зал ему:

– Соста­рив­шийся в злых днях! ныне обна­ру­жи­лись грехи твои, кото­рые ты делал прежде, про­из­водя суды непра­вед­ные, осуж­дая невин­ных и оправ­ды­вая винов­ных, тогда как Гос­подь гово­рит: невин­ного и пра­вого не умерщ­вляй (Втор. 25, 1). Итак, если ты видел сию жен­щину, скажи, под каким дере­вом видел ты их раз­го­ва­ри­ва­ю­щими друг с другом?

Он ска­зал: «под масти­ко­вым». Даниил сказал:

– Точно солгал ты на твою голову, ибо вот, ангел Божий, при­няв реше­ние от Бога, рас­се­чет тебя пополам.

Уда­лив его, Даниил при­ка­зал при­ве­сти дру­гого, и ска­зал ему:

– Племя Хана­ана, а не Иуды! кра­сота пре­льстила тебя, и похоть раз­вра­тила сердце твое. Так посту­пали вы с дочерьми Изра­иля, и они из страха имели обще­ние с вами; но дочь Иуды не потер­пела без­за­ко­ния вашего.

Итак, скажи мне: под каким дере­вом ты застал их раз­го­ва­ри­ва­ю­щими между собою?

Он ска­зал:

– Под зеле­ным дубом.

Даниил ска­зал ему:

– Точно ты солгал на твою голову, ибо ангел Божий с мечем ждет, чтобы рас­сечь тебя попо­лам, чтобы истре­бить вас.

Тогда все собра­ние закри­чало гром­ким голо­сом и бла­го­сло­вило Бога, спа­са­ю­щего наде­ю­щихся на Него, и вос­стало на обоих стар­цев, потому что Даниил их устами обли­чил их, что они ложно сви­де­тель­ство­вали. И посту­пили с ними так, как они зло­умыс­лили про­тив ближ­него, по закону Мои­се­еву, и умерт­вили их; и спа­сена была в тот день кровь невин­ная. А Хел­кия и жена его про­сла­вили Бога за дочь свою Сусанну с Иоаки­мом, мужем ее, и со всеми род­ствен­ни­ками, потому что не най­дено было в ней постыд­ного дела.

И Даниил стал велик пред наро­дом с того дня и потом – ради муд­ро­сти своей и быв­ших в нем боже­ствен­ных дарований.

В то время Наву­хо­до­но­сор, царь Вави­лон­ский, ска­зал Асфе­назу, началь­нику евну­хов своих, чтобы он из плен­ных сынов Изра­иля из рода цар­ского и кня­же­ского, при­вел отро­ков, у кото­рых нет ника­кого телес­ного недо­статка, кра­си­вых видом, и понят­ли­вых для вся­кой науки, и смыш­ле­ных и год­ных слу­жить в чер­то­гах цар­ских, и чтобы научил их кни­гам и языку Хал­дей­скому. И назна­чил им царь еже­днев­ную пищу с цар­ского стола и вино, кото­рое сам пил, и велел вос­пи­ты­вать их три года, по исте­че­нии кото­рых они должны были пред­стать пред царя. Между ними были из сынов Иуди­ных Даниил и с ним три дру­гих отрока, также цар­ского рода: Ана­ния, Аза­рия и Мисаил. И пере­име­но­вал их началь­ник евну­хов: Дани­ила – Вал­та­са­ром, Ана­нию – Сед­ра­хом, Миса­ила – Миса­хом и Аза­рию – Авде­наго. Даниил вме­сте с тремя това­ри­щами сво­ими поло­жил в сердце своем не осквер­няться яст­вами со стола цар­ского и вином, какое пьет царь, и потому про­сил началь­ника евну­хов о том, чтобы не осквер­няться им. Бог даро­вал Дани­илу милость и бла­го­рас­по­ло­же­ние началь­ника евну­хов, кото­рый ска­зал Даниилу:

– Боюсь я гос­по­дина моего, царя, кото­рый сам назна­чил вам пищу и питье; если он уви­дит лица ваши худо­ща­вее, нежели у отро­ков – сверст­ни­ков ваших, то вы сде­ла­ете голову мою винов­ною пред царем.

Тогда ска­зал Даниил Амел­сару, кото­рого началь­ник евну­хов при­ста­вил к Дани­илу, Ана­нии, Аза­рии и Мисаилу:

– Сде­лай опыт над рабами тво­ими в тече­ния десяти дней; пусть дают нам в пищу овощи и воду для питья. И потом пусть явятся пред тобою лица наши и лица тех отро­ков, кото­рые пита­ются цар­скою пищею, и затем посту­пай с рабами тво­ими, как знаешь.

Он послу­шался их в этом, и испы­ты­вал их десять дней. По исте­че­нии же десяти дней, лица их ока­за­лись кра­си­вее, и телом они были пол­нее всех тех отро­ков, кото­рые пита­лись цар­скими яст­вами. Тогда Амел­сар брал их куша­нье и вино для питья, и давал им овощи. И даро­вал Бог четы­рем сим отро­кам, зна­ние и разу­ме­ние вся­кой книги и муд­ро­сти, а Дани­илу еще даро­вал разу­меть и вся­кие виде­ния и сны. По окон­ча­нии тех дней, когда царь при­ка­зал пред­ста­вить их, началь­ник евну­хов пред­ста­вил их Наву­хо­до­но­сору. И царь гово­рил с ними, и из всех отро­ков не нашлось подоб­ных Дани­илу, Ана­нии, Аза­рии и Миса­илу, – и стали они слу­жить пред царем. И во вся­ком деле муд­рого ура­зу­ме­ния, о чем ни спра­ши­вал их царь, он нахо­дил их в десять раз выше всех тай­но­вед­цев и волх­вов, какие были во всем цар­стве его.

Во вто­рой год цар­ство­ва­ния сво­его, Наву­хо­до­но­сор видел сон, и воз­му­тился дух его, и сон уда­лился от него. И велел царь созвать тай­но­вед­цев, гада­те­лей, чаро­деев и хал­деев, чтобы они рас­ска­зали царю сон его. Они при­шли и стали пред царем. И ска­зал им царь:

– Сон снился мне, и тре­во­жился дух мой; желаю знать этот сон.

И ска­зали хал­деи царю:

– Царь! во веки живи! Скажи сон рабам твоим, и мы объ­яс­ним зна­че­ние его.

Отве­чал царь, и ска­зал халдеям:

– Слово отсту­пило от меня; если вы не ска­жете мне сно­ви­де­ние и зна­че­ние его, то в куски будете изруб­лены, и дома ваши обра­тятся в развалины.

Хал­деи отве­чали царю, и сказали:

– Нет на земле чело­века, кото­рый мог бы открыть это дело царю, и потому ни один царь, вели­кий и могу­ще­ствен­ный, не тре­бо­вал подоб­ного ни от какого тай­но­ведца, гада­теля и хал­дея. Дело, кото­рого царь тре­бует, так трудно, что никто дру­гой не может открыть его царю, кроме богов, кото­рых оби­та­ние не с пло­тью. Царь страшно раз­гне­вался на это, и при­ка­зал истре­бить всех муд­ре­цов Вави­лон­ских. Когда вышло пове­ле­ние уби­вать муд­ре­цов, стали разыс­ки­вать Дани­ила и това­ри­щей его, чтобы умерт­вить их. Тогда Даниил обра­тился с сове­том и муд­ро­стью к Ариоху, началь­нику цар­ских тело­хра­ни­те­лей, кото­рому было пове­лено уби­вать муд­ре­цов Вави­лон­ских и спро­сил его о при­чине сего гроз­ного пове­ле­ния царя. Тогда Ариох рас­ска­зал все дело Дани­илу. Даниил вошел, и упро­сил царя дать ему время, для того чтобы пред­ста­вить истол­ко­ва­ние сна. Полу­чив про­си­мое, Даниил воз­вра­тился в дом свой, и рас­ска­зал обо всем Ана­нии, Аза­рии и Миса­илу, това­ри­щам своим, чтобы они про­сили мило­сти у Бога об этой тайне, дабы он, Даниил, и това­рищи не погибли с про­чими муд­ре­цами Вави­лон­скими. И тогда открыта была тайна Дани­илу в ноч­ном виде­нии, и Даниил про­сла­вил Бога. После сего Даниил пошел к Ариоху, – кото­рому царь пове­лел умерт­вить муд­ре­цов Вави­лон­ских, и ска­зал ему:

– Не уби­вай муд­ре­цов Вави­лон­ских; введи меня к царю, и я открою зна­че­ние сна. Ариох немед­ленно при­вел Дани­ила к царю, и ска­зал ему:

– Я нашел чело­века из плен­ных сынов Иудей­ских, кото­рый может открыть царю зна­че­ние сна. Царь ска­зал Даниилу:

– Можешь ли ты ска­зать мне сон, кото­рый я видел и зна­че­ние его? Даниил отве­чал Царю:

– Тайны, о кото­рых царь спра­ши­вает, не могут открыть царю ни муд­рецы, ни оба­я­тели, ни тай­но­ведцы, ни гада­тели. Но есть на небе­сах Бог, откры­ва­ю­щий тайны, – и Он открыл царю Наву­хо­до­но­сору, что будет в послед­ние дни; по снис­хож­де­нию же к нашему сми­ре­нию, Он и нам открыл сон твой, ибо я узнал о нем не по осо­бен­ной своей муд­ро­сти, но по откро­ве­нию мило­сер­дого Бога. Сон твой и виде­ния главы твоей на ложе твоем были такие. Ты, царь, на ложе твоем думал, что будет после сего (т. е. кто будет после тебя цар­ство­вать), – и Откры­ва­ю­щий тайны пока­зал тебе что будет. Тебе, царь, было такое виде­ние: вот, какой-то боль­шой исту­кан; огром­ный был этот исту­кан; в чрез­вы­чай­ном блеске стоял он пред тобою, и стра­шен был вид его. У этого исту­кана голова была из чистого золота, грудь его и руки его – из серебра, чрево его и бедра его – мед­ные, голени его желез­ные, ноги его – частью желез­ные, частью – гли­ня­ные. Ты видел его, доколе камень не ото­рвался от горы без содей­ствия рук, уда­рил в исту­кана, в желез­ные и гли­ня­ные ноги его, и раз­бил их. Тогда все вме­сте раз­дро­би­лось: железо, глина, медь, серебро и золото сде­ла­лись, как прах на лет­них гум­нах, и ветер унес их и следа не оста­лось от них; а камень, раз­бив­ший исту­кана, сде­лался вели­кого горою, и напол­нил всю землю. Вот сон твой, царь. А зна­че­ние его таково: голова золо­тая – это ты и быв­шие прежде тебя цари Вави­лон­ские. Серебро – озна­чает, что после тебя вос­ста­нет дру­гое цар­ство, ниже тво­его. После этого будет тре­тье цар­ство – мед­ное, кото­рое будет вла­ды­че­ство­вать над всею зем­лею. Затем вос­ста­нет цар­ство чет­вер­тое, кото­рое будет крепко, как железо, ибо как железо раз­би­вает и раз­дроб­ляет все (и медь, и серебро, и золото), так и оно будет все раз­дроб­лять и сокру­шать. А что ты видел ноги и пальцы на ногах частью из железа, а частью из глины гор­шеч­ной – это зна­чит, что цар­ство то будет раз­де­лено и отча­сти в нем будет твер­дость желез­ная, но будет нечто и рых­лое. Что же каса­ется до сме­ше­ния железа с гли­ною, то это зна­чит, что они попы­та­ются войти в обще­ние посред­ством брач­ных сою­зов; но не соеди­нятся друг с дру­гом, точно так же, как железо не скреп­ля­ется гли­ною. Во дни этих царей Бог Небес­ный воз­двиг­нет цар­ство, кото­рое во веки не раз­ру­шится. Оно раз­дро­бит и раз­ру­шит все эти цар­ства, а само оста­нется на веки, и власть над ним не перей­дет к дру­гому народу. Вот что озна­чает сон, и истол­ко­ва­ния его верно.

Тогда царь Наву­хо­до­но­сор пал на лице свое и покло­нился Дани­илу и велел при­не­сти ему дары и бла­го­вон­ные куре­ния. И ска­зал царь Даниилу:

– Истинно Бог ваш есть Бог богов, Гос­подь над гос­по­дами, и Вла­дыка царей, когда ты мог открыть эту тайну. Тогда воз­вы­сил царь Дани­ила и дал ему много боль­ших подар­ков, и поста­вил его над всею обла­стью Вави­лон­скою, и глав­ным началь­ни­ком над всеми муд­ре­цами Вави­лон­скими. Также и това­ри­щей Дани­ила – Ана­нию, Аза­рию и Миса­ила – по просьбе Дани­ила, почтил вели­кими поче­стями, сде­лав началь­ни­ками страны Вавилонской.

В восем­на­дца­тый год плена Вави­лон­ского Наву­хо­до­но­сор, царь Вави­лон­ский, сде­лал золо­того исту­кана, выши­ною в шесть­де­сят лок­тей, шири­ною в шесть лок­тей, и поста­вил его на поле Деире, в обла­сти Вавилонской.

И послал царь Наву­хо­до­но­сор собрать сатра­пов, намест­ни­ков, вое­вод, вер­хов­ных судей, каз­но­хра­ни­те­лей, зако­но­вед­цев, блю­сти­те­лей суда и всех област­ных пра­ви­те­лей, чтобы они при­шли на тор­же­ствен­ное откры­тие исту­кана, кото­рый поста­вил царь Наву­хо­до­но­сор. И собра­лись сатрапы, намест­ники, вое­на­чаль­ники, вер­хов­ные судьи, каз­но­хра­ни­тели, зако­но­ведцы, блю­сти­тели суда и все област­ные пра­ви­тели на откры­тие исту­кана, и стали пред ним. На том же поле Наву­хо­до­но­сор устроил и рас­ка­лен­ную огнем печь – для погуб­ле­ния тех, кто не стал бы пови­но­ваться его цар­скому пове­ле­нию. Тогда гла­ша­тай громко воскликнул:

– Объ­яв­ля­ется вам, народы, пле­мена и языки! В то время, как услы­шите звуки трубы, сви­рели, цитры, цев­ницы, гуслей и вся­кого рода музы­каль­ных ору­дий, падите и покло­ни­тесь золо­тому исту­кану, кото­рый поста­вил царь Наву­хо­до­но­сор. А кто не падет и не покло­нится, тот­час будет бро­шен в печь, рас­ка­лен­ную огнем.

Посему, когда все народы услы­шали звук трубы, сви­рели, цитры, цев­ницы, гуслей и вся­кого рода музы­каль­ных ору­дий, то пали все народы, пле­мена и языки, и покло­ни­лись золо­тому истукану.

В это самое время при­сту­пили неко­то­рые из Хал­деев и донесли царю на Ана­нию, Аза­рию и Миса­ила, сказав:

– Богам твоим они не слу­жат и золо­тому исту­кану, кото­рый ты поста­вил, не покланяются.

Тогда царь, при­звав их, стал спра­ши­вать, правда ли то, что гово­рят про них? Они же отвечали:

– Бог наш, Кото­рому мы слу­жим, силен спа­сти нас от печи, рас­ка­лен­ной огнем, и от руки твоей, царь, Он нас изба­вит. Если же и не будет сего, то да будет известно тебе, царь, что мы богам твоим слу­жить не будем и золо­тому исту­кану, кото­рый ты поста­вил, не поклонимся.

Тогда Наву­хо­до­но­сор испол­нился яро­сти и пове­лел, раз­жегши печь в семь раз силь­нее, нежели как обык­но­венно раз­жи­гали ее, бро­сить в нее свя­зан­ными Ана­нию, Аза­рию и Миса­ила. Воля царя была испол­нена в точ­но­сти: мужи эти были ско­ваны и во всей одежде бро­шены в сре­дину рас­ка­лен­ной печи. При этом, так как пове­ле­ние царя было весьма строго и печь была рас­ка­лена чрез­вы­чайно, то даже испол­ни­тели этой казни погибли от огня. А сии три мужа – Ана­ния, Аза­рия и Мисаил, будучи ско­ваны и ввер­жены в самую сре­дину пла­мени, не только не потер­пели ника­кого вреда, но и сво­бодно ходили посреди пла­мени, вос­пе­вая Бога, и бла­го­слов­ляя Гос­пода. А между тем слуги царя, вверг­шие их, не пере­ста­вали раз­жи­гать печь нефтью, смо­лою, паклею и хво­ро­стом; и под­ни­мался пла­мень над печью на сорок девять лок­тей; и выры­вался, и сожи­гал тех из хал­деев, кото­рых дости­гал около печи. Но Ангел Гос­по­день сошел в печь вме­сте с Аза­риею и быв­шими с ним. И выбро­сил пла­мень огня из печи, и сде­лал, что в сре­дине печи был как бы шумя­щий влаж­ный ветер, и огонь нисколько не при­кос­нулся к ним, и не повре­дил им, и не сму­тил их. Тогда сии трое, как бы одними устами, вос­пели в печи, и бла­го­сло­вили и про­сла­вили Бога:

– Бла­го­сло­вен Ты, Гос­поди, Боже отцов наших, и хваль­ный и пре­воз­но­си­мый во веки и проч. (Дан. 3, 52-90)

Наву­хо­до­но­сор царь, услы­шав, что они поют, изу­мился и поспешно встал, и ска­зал вель­мо­жам своим:

– Не троих ли мужей бро­сили мы в огонь связанными?

Они в ответ ска­зали царю:

– Истинно так, царь!

На это он сказал:

– Вот я вижу четы­рех мужей несвя­зан­ных, ходя­щих среди огня, и нет им вреда, и вид чет­вер­того подо­бен Сыну Божию.

Тогда подо­шел Наву­хо­до­но­сор к устью печи, рас­ка­лен­ной огнем, и сказал:

– Сед­рах, Мисах и Авде­наго, рабы Бога Все­выш­него, вый­дите и подойдите!

Тогда Ана­ния, Аза­рия и Мисаил вышли из среды огня. И собрав­шись сатрапы, намест­ники, вое­на­чаль­ники и совет­ники царя усмот­рели, что над телами мужей сих огонь не имел силы: волоса на голо­вах их не опа­лены, одежды их не изме­ни­лись и даже горе­лым от них не пахло. И покло­нился пред ними царь Богу и сказал:

– Бла­го­сло­вен Бог Сед­раха, Мисаха и Авде­наго, Кото­рый послал Ангела Сво­его, и изба­вил рабов Своих, наде­яв­шихся на Него. И от меня дается пове­ле­ние, чтобы из вся­кого народа, пле­мени и языка – кто про­из­не­сет хулу на Бога Сед­раха, Мисаха и Авде­наго, был изруб­лен в куски и дом его обра­щен в раз­ва­лины, ибо нет иного Бога, Кото­рый мог так спа­сать рабов Своих.

После того царь почтил трех отро­ков еще боль­шею честью, воз­вы­сив их над всеми и удо­стоив началь­ства над про­чими Иуде­ями в его царстве.

Между тем Наву­хо­до­но­сор, бла­го­ден­ствуя на пре­столе своем, очень воз­гор­дился и, спу­стя немного вре­мени, уви­дал дру­гой сон, кото­рый пред­зна­ме­но­вал его паде­ние и смирение.

Он уви­дел во сне дерево посреди земли. Боль­шое это было дерево и креп­кое, и высота его дости­гала до неба, и оно видимо было до краев всей земли. Листья его были пре­красны, и пло­дов на нем мно­же­ство, так что можно было бы всем про­кор­миться от него; под ним нахо­дили тень поле­вые звери, в вет­вях его гнез­ди­лись птицы небес­ные, и от него пита­лась вся­кая плоть. И вот, низ­шел с небес Бодр­ству­ю­щий и Свя­той. Вос­клик­нув громко, Он ска­зал: – «Сру­бите это дерево, обру­бите ветви его, стря­сите листья с него, и раз­бро­сайте плоды его; пусть уда­лятся звери из-под него и птицы с вет­вей его; но глав­ный корень его оставьте в земле, и пусть он, в узах желез­ных и мед­ных, среди поле­вой травы оро­ша­ется небес­ною росою, и с живот­ными пусть оби­тает в траве зем­ной. Сердце чело­ве­че­ское отни­мется от него, и дастся ему сердце зве­ри­ное, и прой­дут над ним семь времен».

Этот сон сму­тил царя, и он, снова собрав всех муд­ре­цов Вави­лон­ских, гада­те­лей и чаро­деев, пове­дал им сно­ви­де­ния свое, чтобы они объ­яс­нили ему его зна­че­ние. Но никто не мог этого сде­лать, доколе не был при­зван Даниил, на кото­ром почи­вал Дух Божий. Услы­шав сон царя и поду­мав, Даниил сказал:

– Гос­по­дин мой! твоим бы нена­вист­ни­кам этот сон, и вра­гам твоим зна­че­ние его. Дерево, кото­рое ты видел, это – ты, царь, воз­ве­ли­чив­шийся и укре­пив­шийся, и вели­чие твое воз­росло, и достигло до небес, и власть твоя – до краев земли. Но вскоре ты поте­ря­ешь цар­ство: тебя отлу­чат от людей, и оби­та­ние твое будет с поле­выми зве­рями; тра­вою будут кор­мить тебя, как вола; росою небес­ною ты будешь оро­шаем, и так прой­дет семь лет, доколе ты не позна­ешь, что Все­выш­ний вла­ды­че­ствует над цар­ством чело­ве­че­ским, и дает его, кому хочет. А что пове­лено было оста­вить глав­ный корень дерева, – это зна­чит, что цар­ство твое оста­нется при тебе до тех пор, пока ты не позна­ешь власть небес­ную. Посему, царь. да будет бла­го­уго­ден тебе совет мой: искупи грехи твои прав­дою и без­за­ко­ния твои мило­сер­дием к бед­ным, – может быть, Бог и про­стит твои преступления.

Так объ­яс­нил свя­той Даниил сон царю, и сбы­лось все ска­зан­ное им.

По про­ше­ствии две­на­дцати меся­цев, рас­ха­жи­вая по цар­ским чер­то­гам в Вави­лоне, царь сказал:

– Это ли не вели­че­ствен­ный Вави­лон, кото­рый построил я в доме цар­ства силою моего могу­ще­ства и в славу моего величества!

Еще речь сия была в устах царя, как с неба раз­дался голос:

– Тебе гово­рят, царь Наву­хо­до­но­сор: цар­ство ото­шло от тебя! И отлу­чат тебя от людей, и будет оби­та­ния твое с поле­выми зве­рями; тра­вою будут кор­мить тебя, как вола, и семь вре­мен прой­дут над тобою, доколе позна­ешь, что Все­выш­ний вла­ды­че­ствует над цар­ством чело­ве­че­ским. и дает его, кому хочет.

Тот­час же слово это испол­ни­лось над Наву­хо­до­но­со­ром: ум его затмился, и он впал в неистов­ство. Тогда око­вали его цепями; и так как он не мог быть спо­коен под кров­лею дворца, то его оста­вили под откры­тым небом, и отлу­чен он был от людей, ел траву, как вол, и оро­ша­лось тело его росою небес­ною, так что волосы у него выросли как у льва, и ногти как у птицы. По окон­ча­нии семи лет, в про­дол­же­ние кото­рых никто дру­гой не смел занять его цар­ство, Наву­хо­до­но­сор воз­вел глаза свои к небу, и разум его воз­вра­тился к нему; и бла­го­сло­вил он Все­выш­него, вос­хва­лил и про­сла­вил Прис­но­су­щего, Кото­рого вла­ды­че­ство – вла­ды­че­ство веч­ное, и Кото­рого цар­ство в роды и роды. «И все, живу­щие на земле – ничего не зна­чат, – раз­мыш­лял царь, – по воле своей Он дей­ствует как в небес­ном воин­стве, так и среди живу­щих на земле; и нет никого, кто мог бы про­ти­виться руке Его и ска­зать Ему: что ты сде­лал?» В то время воз­вра­тился к царю разум его, и к славе цар­ства его воз­вра­ти­лись к нему сано­ви­тость и преж­ний вид его; тогда взыс­кали его совет­ники его и вель­можи его, и вос­ста­нов­лен он был на цар­ство свое и вели­чие его еще более возвысилось.

И жил Наву­хо­до­но­сор, хваля, бла­го­слов­ляя и про­слав­ляя Царя Небес­ного. Цар­ство­вал он всего сорок три года и скон­чался в мире. По смерти Наву­хо­до­но­сора, цар­ство Вави­лон­ское насле­до­вал сын его Евиль­ме­ро­дах. Он осво­бо­дил из дома тем­нич­ного плен­ного царя Иудей­ского – Иехо­нию, содер­жи­мого там в око­вах. И бесе­до­вал с ним дру­же­любно и поста­вил пре­стол его выше пре­сто­лов царей, кото­рые были у него в Вави­лоне; пере­ме­нил тем­нич­ные одежды его, и он все­гда обе­дал у него, во все дни жизни своей (4 Цар. 25, 27-30; Иер. 52, 31-34).

По смерти Евиль­ме­ро­даха, воца­рился зять Наву­хо­до­но­сора Набо­нид, сде­лав­ший сопра­ви­те­лем своим сына сво­его, Вал­та­сара. В его цар­ство­ва­ние про­рок Даниил удо­сто­ился мно­гих виде­ний, в коих, под обра­зом раз­лич­ных зве­рей, было ука­зано на после­ду­ю­щих царей и цар­ства, на анти­хри­ста, кон­чину века и Страш­ный Суд.

– Видел я, – гово­рит Даниил, – что постав­лены были пре­столы, и вос­сел Вет­хий днями; оде­я­ние на Нем было бело как снег, и волосы главы Его, как чистая волна; пре­стол Его, как пламя огня, колеса Его – пыла­ю­щий огонь.

Огнен­ная река выхо­дила и про­хо­дила пред Ним; тысячи тысяч слу­жили Ему и тьмы тем пред­сто­яли пред Ним; судьи сели на суди­лище, и рас­кры­лись книги (Дан. 7, 9-10).

В одно время царь Вал­та­сар сде­лал боль­шое пир­ше­ство для тысячи вель­мож своих, и пред гла­зами их пил вино.

Вку­сив вина, Вал­та­сар при­ка­зал при­не­сти золо­тые и сереб­ря­ные сосуды, кото­рые Наву­хо­до­но­сор, дед его, вынес из храма Иеру­са­лим­ского, чтобы пить из них вино царю, вель­мо­жам его, женам и налож­ни­цам. Тогда при­не­сены были золо­тые и сереб­ря­ные сосуды и пили из них царь и вель­можи его, жены его и налож­ницы его.

Пили вино, и сла­вили идо­лов, золо­тых и сереб­ря­ных, мед­ных, желез­ных, дере­вян­ных и камен­ных, а Бога Веч­ного, име­ю­щего власть над ними, не про­сла­вили. В тот самый час вышли пер­сты руки чело­ве­че­ской, и писали на стене чер­тога цар­ского, на кото­рую падал свет от све­тиль­ника, и царь видел кисть руки, кото­рая писала. Тогда царь изме­нился в лице своем; мысли сму­тили его, связи чресл его осла­бели, и колени его стали биться одно о дру­гое. Сильно закри­чал царь, чтобы при­вели оба­я­те­лей, хал­деев и гада­те­лей, и ска­зал царь муд­ре­цам Вавилонским:

– Кто про­чи­тает напи­сан­ное, и объ­яс­нит мне зна­че­ния его, тот будет обле­чен в баг­ря­ницу, и золо­тая цепь будет на шее у него, и тре­тьим вла­сте­ли­ном будет в царстве.

И вошли все муд­рецы царя, но не могли про­чи­тать напи­сан­ного и объ­яс­нить царю зна­че­ние его. Царь Вал­та­сар чрез­вы­чайно встре­во­жился, и вель­можи его сму­ти­лись. Тогда в палату пир­ше­ства вошла царица – бабка Вал­та­сара, жена Наву­хо­до­но­сора и пове­дала ему о Дани­иле, име­ю­щем в себе Духа Божия, кото­рый во дни деда его Наву­хо­до­но­сора был постав­лен началь­ни­ком над всеми муд­ре­цами, чаро­де­ями, хал­де­ями и гада­те­лями – за вели­кий разум и пре­муд­рость его и уме­нье объ­яс­нять сны и виде­ния. Тогда вве­ден был Даниил, и царь ска­зал ему:

– Ты ли Даниил, один из плен­ных сынов Иудей­ских, кото­рых дед мой, царь Наву­хо­до­но­сор, при­вел из Иудеи? Я слы­шал о тебе, что Дух Божий в тебе, и свет, и разум, и высо­кая муд­рость най­дена в тебе. Итак, про­чи­тай мне напи­сан­ное на стене пер­стами неви­ди­мой руки и объ­ясни зна­че­ния его, чего не могли сде­лать мно­гие муд­рецы, волхвы и гада­тели, при­хо­див­шие ко мне. Итак, если можешь про­чи­тать напи­сан­ное и объ­яс­нить мне зна­че­ния его, то обле­чен будешь в баг­ря­ницу, и золо­тая цепь будет на шее твоей, и тре­тьим вла­сте­ли­ном будешь в моем царстве.

Тогда отве­чал Даниил и ска­зал царю:

– Дары твои пусть оста­нутся у тебя, и поче­сти отдай дру­гому; а напи­сан­ное я про­чи­таю царю и зна­че­ние объ­ясню ему.

Ска­зав это царю, свя­той Даниил сна­чала начал напо­ми­нать ему о деде его Наву­хо­до­но­соре, как тот за свою гор­дость был нака­зан Богом – поте­рял образ чело­ве­че­ский, был отлу­чен от людей и питался тра­вою. Далее Даниил стал обли­чать царя за гор­дость его, что он, поза­быв о нака­за­нии Божием деда сво­его, не сми­рил сердца сво­его пред Гос­по­дом, но воз­несся про­тив Гос­пода небес и сосуды храма Его осквер­нил вино­пи­тием на пир­ше­стве с вель­мо­жами и налож­ни­цами сво­ими. Обли­чал он его также и за то, что тот, славя богов золо­тых и сереб­ря­ных, мед­ных, желез­ных, камен­ных и дере­вян­ных, кото­рые ничего не видят, не слы­шат и не пони­мают, не про­сла­вил Бога, в руках Кото­рого дыха­ние его и вся судьба его. Обли­чив во всем этом царя, Даниил обра­тился к напи­сан­ному и начал читать. И вот что было напи­сано: мене, текел, фарес. Напи­сан­ное же Даниил объ­яс­нил так: мене – зна­чит исчис­лил Бог цар­ство твое и поло­жил конец ему; текел – ты взве­шен на весах, и най­ден очень лег­ким; фарес – раз­де­лено цар­ство твое и дано Мидя­нам и Пер­сам. Услы­шав это, царь, согласно обе­ща­нию сво­ему, почтил Дани­ила, хотя и бес­по­ко­ился духом из-за печаль­ного пред­ска­за­ния. И облекли Дани­ила в баг­ря­ницу, воз­ло­жили зла­тую цепь на шею его и царь воз­ве­стил о нем, чтобы он был тре­тьим вла­сте­ли­ном в цар­стве его.

Пред­ска­за­ния Дани­ила сбы­лось. В ту же самую ночь Вал­та­сар, царь Вави­лон­ский, был убит, а Дарий Мидя­нин, вме­сте с Киром Пер­сид­ским при­нял цар­ство, будучи шести­де­сяти двух лет.

Во время сво­его цар­ство­ва­ния, Дарий поста­вил в цар­стве сто два­дцать сатра­пов, а над ними трех кня­зей, из кото­рых один был Даниил; эти сатрапы должны были давать им отчеты, чтобы царю не было ника­кого обре­ме­не­ния. Даниил пре­вос­хо­дил про­чих кня­зей и сатра­пов, потому что в нем был высо­кий дух, и царь помыш­лял уже поста­вить его гла­вою над всем царством.

Тогда кня­зья и сатрапы начали искать пред­лога к обви­не­нию Дани­ила по управ­ле­нию цар­ством: но ника­кого пред­лога и погреш­но­стей не могли найти, потому что он был верен. И эти люди сказали:

– Не найти нам пред­лога про­тив Дани­ила, если мы не най­дем его про­тив него в законе Бога его.

Тогда эти кня­зья и сатрапы при­сту­пили к царю, и так ска­зали ему:

– Царь Дарий! во веки живи! Все кня­зья цар­ства, намест­ники, сатрапы, совет­ники и вое­на­чаль­ники согла­си­лись между собою, чтобы сде­лано было цар­ское поста­нов­ле­ние и издано пове­ле­ние: кто в тече­ние трид­цати дней будет про­сить какого-либо бога, или чело­века, кроме тебя, царь, того бро­сить в льви­ный ров, на съе­де­ние. Итак, утверди, царь, это опре­де­ле­ния и под­пиши указ, чтобы он был неиз­ме­нен, как закон Мидий­ский и Пер­сид­ский, и не был нарушаем.

Царь Дарий, не поняв лука­вого наме­ре­ния их, под­пи­сал указ и это пове­ле­ние. Даниил, узнав, что под­пи­сан такой указ, пошел в дом свой; окна же в гор­нице его были открыты про­тив Иеру­са­лима, и он три раза в день пре­кло­нял колена, и молился сво­ему Богу, и сла­во­сло­вил Его, как это делал он и прежде того. Тогда эти люди под­смот­рели и нашли Дани­ила моля­щимся и про­ся­щим мило­сти пред Богом своим. Потом при­шли и напом­нили царю об его повелении:

– Не ты ли, царь, под­пи­сал указ, чтобы вся­кого чело­века, кото­рый в тече­ние трид­цати дней будет про­сить какого-либо бога или чело­века, кроме тебя, царь, бро­сать в льви­ный ров?

Царь отве­чал и сказал:

– Это слово твердо, как закон Мидян и Пер­сов, не допус­ка­ю­щий изменения.

Тогда отве­чали они и ска­зали царю, что Даниил, из плен­ных сынов Иудеи, не обра­щает вни­ма­ния ни на царя, ни на указ, им под­пи­сан­ный, но три раза в день молится сво­ими молит­вами. Царь, услы­шав это, сильно опе­ча­лился, и поло­жил в сердце своем спа­сти Дани­ила, и даже до захож­де­ния солнца уси­ленно ста­рался изба­вить его. Но те люди при­сту­пили к царю и ска­зали ему:

– Знай, царь, что по закону Мидян и Пер­сов ника­кое опре­де­ле­ние или поста­нов­ле­ние, утвер­жден­ное царем, не может быть изменено.

Тогда царь пове­лел при­ве­сти Дани­ила и бро­сить его в ров льви­ный; при этом царь ска­зал Даниилу:

– Бог твой, Кото­рому ты неиз­менно слу­жишь, спа­сет тебя!

После того при­не­сен был боль­шой камень и поло­жен на отвер­стие рва, и царь запе­ча­тал его перст­нем своим и перст­нем вель­мож своих, дабы враги Дани­ила не сде­лали ему чего-либо хуже: ибо злым людям он дове­рял не больше, чем лютым зве­рям. Затем царь пошел в свой дво­рец, лег спать без ужина, и даже не велел вно­сить к нему пищи, и сон бежал от него.

Бог же загра­дил уста львов, и они не сде­лали ника­кого вреда Даниилу.

Поутру царь встал на рас­свете, и поспешно пошел ко рву льви­ному. И вос­клик­нул царь гром­ким голосом:

– Даниил, раб Бога живого! Бог твой, Кото­рому ты неиз­менно слу­жишь, мог ли спа­сти тебя от львов?

Тогда Даниил ска­зал царю:

– Царь! во веки живи! Бог мой послал Ангела Сво­его и загра­дил пасть львам, и они не повре­дили мне, потому что я ока­зался пред Ним чист; да и пред тобою, царь, я не сде­лал преступления.

Тогда царь чрез­вы­чайно воз­ра­до­вался о Дани­иле, и пове­лел выве­сти его изо рва; и под­нят был Даниил изо рва, и ника­кого повре­жде­ния не ока­за­лось на нем. И при­ка­зал царь, и при­ве­дены были те люди, кото­рые обви­няли Дани­ила, и бро­шены в льви­ный ров, как они сами, так и дети их и жены их; и еще не достигли они до дна рва, как львы овла­дели ими, и сокру­шили все кости их. После того царь Дарий напи­сал всем наро­дам, пле­ме­нам и язы­кам, живу­щим по всей земле:

– Мир вам да умно­жится! Мною дается пове­ле­ние, чтобы во вся­кой обла­сти цар­ства моего тре­пе­тали и бла­го­го­вели пред Богом Дани­и­ло­вым; потому что Он есть Бог живой и прис­но­су­щий, и цар­ство Его несо­кру­шимо, и вла­ды­че­ство Его бес­ко­нечно. Он избав­ляет и спа­сает., и совер­шает чудеса и зна­ме­ния на небе и на земле; Он изба­вил Дани­ила от силы львов.

И был Даниил в вели­кой чести у царя Дария как никто более, и царь объ­явил его своим самым пер­вым другом.

В такой же чести были три това­рища Дани­ила: Ана­ния, Аза­рия и Мисаил.

Иудей­ский исто­рик Иосиф Фла­вий повест­вует о Дани­иле, что он, как пер­вый санов­ник, имел вели­кую власть в цар­стве Пер­сид­ском, и что в городе Экба­та­нах он построил зна­ме­ни­тую башню, кото­рая во вре­мена озна­чен­ного исто­рика, спу­стя несколько сот лет после постройки, каза­лась новою, как будто бы сей­час была постро­ена. В этой башне погре­ба­лись цари Мидий­ские и Пер­сид­ские, а охра­не­ние ее было пору­чено одному из Иудей­ских священников.

После царя Дария царь Кир также имел свя­того Дани­ила в вели­кой чести, ибо сде­лал его наперс­ни­ком своим и посред­ни­ком между наро­дом. И жил Даниил вме­сте с царем и был слав­нее всех дру­зей его.

Был у Вави­ло­нян идол, по имени Вил, и издер­жи­вали на него каж­дый день два­дцать боль­ших мер пше­нич­ной муки, сорок овец и вина шесть мер. Царь чтил его, и ходил каж­дый день покло­няться ему; Даниил же покла­нялся Богу сво­ему. И ска­зал ему царь:

– Почему ты не покла­ня­ешься Вилу?

Он отве­чал:

– Потому что я не покло­ня­юсь идо­лам, сде­лан­ным руками чело­ве­че­скими, но покло­ня­юсь живому Богу, сотво­рив­шему небо и землю и вла­ды­че­ству­ю­щему над вся­кою плотью.

Царь ска­зал:

– Не дума­ешь ли ты, что Вил не живой Бог? Не видишь ли, сколько он ест и пьет каж­дый день?

Даниил, улыб­нув­шись, сказал:

– Не обма­ны­вайся, царь; ибо он внутри глина, а сна­ружи медь, и нико­гда не ел и не пил.

Тогда царь, раз­гне­вав­шись, при­звал жре­цов своих и ска­зал им:

– Если вы не ска­жете мне, кто съе­дает все это, то умрете. Если же вы дока­жете мне, что съе­дает это Вил, то умрет Даниил, потому что про­из­нес хулу на Вила.

И ска­зал Даниил царю:

– Да будет по слову твоему.

Жре­цов Вила было семь­де­сят, кроме жен и детей. И при­шел царь с Дани­и­лом в храм Вила, и ска­зали жрецы Вила:

– Вот, мы вый­дем вон, а ты, царь, поставь пищу, и, налив вина, запри двери, и запе­ча­тай перст­нем твоим. И если зав­тра ты при­дешь, и не най­дешь, что все съе­дено Вилом, то умрем мы, или же умрет Даниил, кото­рый солгал на нас.

Они не обра­щали на это вни­ма­ния, потому что под сто­лом сде­лали пота­ен­ный вход, и им все­гда вхо­дили, и съе­дали пищу. Когда они вышли, царь поста­вил пищу пред Вилом, а Даниил при­ка­зал слу­гам своим, и они при­несли пепел, и посы­пали весь храм в при­сут­ствии одного царя, и вышедши заперли двери, и запе­ча­тали цар­ским перст­нем, и ушли. Жрецы же, по обы­чаю сво­ему, при­шли ночью с женами и детьми сво­ими, и все съели и выпили.

На дру­гой день царь встал рано и Даниил с ним, и спро­сил царь:

– Целы ли печати, Даниил?

– Целы царь, – отве­чал тот.

И как скоро отво­рены были двери, царь, взгля­нув на стол, вос­клик­нул гром­ким голосом:

– Велик ты, Вил, и нет ника­кого обмана в тебе!

Даниил, улыб­нув­шись, удер­жал царя, чтобы он не вхо­дил внутрь, и сказал:

– Посмотри на пол и заметь, чьи это следы?

– Вижу следы муж­чин, жен­щин и детей, – ска­зал царь. И раз­гне­вав­шись, царь при­ка­зал схва­тить жре­цов, жен их и детей, и они пока­зали пота­ен­ные двери, кото­рыми они вхо­дили и съе­дали, что было на столе. Тогда царь пове­лел умерт­вить их, а Вила отдал Дани­илу, и он раз­ру­шил его и храм его (Дан. 14, 3-23).

Был на том месте боль­шой дра­кон, и Вави­ло­няне чтили его.

И ска­зал царь Даниилу:

– Не ска­жешь ли и об этом, что он медь? Вот он живой, и ест и пьет; ты не можешь ска­зать, что этот бог не живой; итак, покло­нись ему.

Даниил ска­зал:

– Гос­поду Богу моему покла­ня­юсь, потому что Он Бог живой. Но ты, царь, дай мне поз­во­ле­ние, и я умерщ­влю дра­кона без меча и жезла.

Царь ска­зал:

– Даю тебе.

Тогда Даниил взял смолы, жира и волос, сва­рил это вме­сте и, сде­лав из этого ком, бро­сил его в пасть дра­кону, и дра­кон рас­селся. И ска­зал Даниил:

– Вот ваши святыни!

Когда же Вави­ло­няне услы­шали о том, сильно воз­не­го­до­вали и вос­стали про­тив царя, и сказали:

– Царь сде­лался Иудеем: Вила раз­ру­шил и убил дра­кона, и пре­дал смерти жрецов.

И при­шедши к царю, сказали:

– Пре­дай нам Дани­ила, иначе мы умерт­вим тебя и дом твой.

И когда царь уви­дел, что они сильно наста­и­вают, при­нуж­ден был пре­дать им Дани­ила. Они же бро­сили его в ров льви­ный, и он про­был там шесть дней. Во рве было семь львов, и дава­лось им каж­дый день по два тела и по две овцы; в это время им не давали этой пищи, чтобы они съели Дани­ила. Но Бог, как и прежде, загра­дил уста львов, – и Даниил во рве сидел с ними, как с крот­кими агнцами.

Был в Иудее про­рок Авва­кум, кото­рый, сва­рив похлебку и накро­шив хлеба в блюдо, шел на поле, чтобы отне­сти это жне­цам. Но Ангел Гос­по­день ска­зал Аввакуму:

– Отнеси этот обед, кото­рый у тебя, в Вави­лон к Дани­илу, в ров львиный.

Авва­кум сказал:

– Гос­по­дин! Вави­лона я нико­гда не видал, и рва не знаю.

Тогда Ангел Гос­по­день взял его за темя и, под­нявши его за волосы, поста­вил в Вави­лоне над рвом силою духа сво­его. И воз­звал Авва­кум, и сказал:

– Даниил! Даниил! возьми обед, кото­рый Бог послал тебе.

Даниил ска­зал:

– Вспом­нил ты обо мне, Боже, и не оста­вил любя­щих Тебя.

И встал Даниил, и ел; Ангел же Божий мгно­венно поста­вил Авва­кума на его место.

В седь­мой день при­шел царь, чтобы поскор­беть о Дани­иле и, подо­шедши ко рву, взгля­нул в него, и вот, Даниил сидел. И вос­клик­нул царь гром­ким голо­сом и сказал:

– Велик ты, Гос­подь Бог Дани­и­лов, и нет иного, кроме Тебя!

И при­ка­зал вынуть Дани­ила, а винов­ни­ков его погуб­ле­ния бро­сить в ров, – и они тот­час были съе­дены в при­сут­ствии его (Дан. 14, 28-42).

Даниил и три друга его достигли до глу­бо­кой старости.

Свя­той Кирилл Алек­сан­дрий­ский и неко­то­рые дру­гие повест­вуют, что по смерти Наву­хо­до­но­сора и про­чих царей, у кото­рых были в чести Даниил и его това­рищи, воца­рился дру­гой царь, по имени Кам­биз. Узнав об их вере и будучи ими обли­чен в своем нече­стии, он пове­лел отсечь голову сна­чала Ана­нии. Аза­рия же, под­ста­вив одежду свою, при­нял ее. Отсе­чен­ную же голову Аза­рии при­нял Мисаил, голову же Миса­ила, под­ста­вив одежду, при­нял Даниил. Нако­нец, отсекли голову и Дани­илу. Гово­рят, что по усе­че­нии их каж­дая голова при­стала к сво­ему телу и Ангел Гос­по­день, взяв тела свя­тых, отнес их на гору Гевал и там они были поло­жены под камнем.

Чрез четы­ре­ста же лет, на день вос­кре­се­ния Гос­пода нашего Иисуса Хри­ста, вме­сте с неко­то­рыми дру­гими и сии вос­кресли и, явив­шись мно­гим, снова почили (Мф. 27, 52-53). Память их свя­тыми отцами поло­жено совер­шать за семь дней до Рож­де­ства Хри­стова, потому что и они про­ис­хо­дили из колена Иудина, от кото­рого ведет свой род и Спа­си­тель наш, и таким обра­зом при­хо­дится по плоти срод­ни­ком сих свя­тых. Молит­вами сих свя­тых да устроит в мире житие наше Хри­стос Бог наш, Кото­рому слава со Отцом и Свя­тым Духом во веки.

Аминь.

Блаженная Матрона Московская

Роди­лась бла­жен­ная Мат­рона (Мат­рона Димит­ри­евна Нико­нова) в 1885 году в селе Себино Епи­фан­ского уезда (ныне Кимов­ского рай­она) Туль­ской губер­нии. Село это рас­по­ло­жено кило­мет­рах в два­дцати от зна­ме­ни­того Кули­кова поля. Роди­тели ее – Димит­рий и Ната­лия, кре­стьяне – были людьми бла­го­че­сти­выми, честно тру­ди­лись, жили бедно. В семье было чет­веро детей: двое бра­тьев – Иван и Михаил, и две сестры – Мария и Мат­рона. Мат­рона была млад­шей. Когда она роди­лась, роди­тели ее были уже немо­лоды. При той нужде, в кото­рой жили Нико­новы, чет­вер­тый ребе­нок мог стать прежде всего лиш­ним ртом. Поэтому из-за бед­но­сти еще до рож­де­ния послед­него ребенка мать решила изба­виться от него. Об убий­стве мла­денца во чреве матери в пат­ри­ар­халь­ной кре­стьян­ской семье не могло быть и речи. Зато суще­ство­вало мно­же­ство при­ютов, где неза­кон­но­рож­ден­ные и необес­пе­чен­ные дети вос­пи­ты­ва­лись за казен­ный счет или на сред­ства благотворителей.

Мать Мат­роны решила отдать буду­щего ребенка в приют князя Голи­цина в сосед­нее село Бучалки, но уви­дела вещий сон. Еще не родив­ша­яся дочь яви­лась Ната­лии во сне в виде белой птицы с чело­ве­че­ским лицом и закры­тыми гла­зами и села ей на пра­вую руку. При­няв сон за зна­ме­ние, бого­бо­яз­нен­ная жен­щина отка­за­лась от мысли отдать ребенка в приют. Дочь роди­лась сле­пой, но мать любила свое «дитя несчаст­ное». Свя­щен­ное Писа­ние сви­де­тель­ствует, что Все­ве­ду­щий Бог ино­гда предъ­из­би­рает Себе слу­жи­те­лей еще до их рож­де­ния. Так, Гос­подь гово­рит свя­тому про­року Иере­мии: «Прежде нежели Я обра­зо­вал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освя­тил тебя» (Иер. 1, 5). Гос­подь, избрав Мат­рону для осо­бого слу­же­ния, с самого начала воз­ло­жил на нее тяже­лый крест, кото­рый она с покор­но­стью и тер­пе­нием несла всю жизнь.

При кре­ще­нии девочка была названа Мат­ро­ной в честь пре­по­доб­ной Мат­роны Кон­стан­ти­но­поль­ской, гре­че­ской подвижни-цы V века, память кото­рой празд­ну­ется 9 (22) ноября.

О бого­из­бран­но­сти девочки сви­де­тель­ство­вало то, что при кре­ще­нии, когда свя­щен­ник, опу­стил дитя в купель, при­сут­ству­ю­щие уви­дели над мла­ден­цем столб бла­го­уха­ю­щего лег­кого дыма. Об этом пове­дал род­ствен­ник бла­жен­ной Павел Ива­но­вич Про­хо­ров, при­сут­ство­вав­ший при кре­ще­нии. Свя­щен­ник, отец Васи­лий, кото­рого при­хо­жане почи­тали как пра­вед­ника и бла­жен­ного, был неска­занно удив­лен: «Я много кре­стил, но такое вижу в пер­вый раз, и этот мла­де­нец будет свят». Еще отец Васи­лий ска­зал Ната­лии: «Если девочка что-то попро­сит, вы обя­за­тельно обра­ти­тесь прямо ко мне, идите и гово­рите прямо, что нужно».

Он доба­вил, что Мат­рона вста­нет на его место и пред­ска­жет даже его кон­чину. Так впо­след­ствии и полу­чи­лось. Одна­жды ночью Мат­ро­нушка вдруг ска­зала матери, что отец Васи­лий умер. Удив­лен­ные и испу­ган­ные роди­тели побе­жали в дом свя­щен­ника. Когда они при­шли, то ока­за­лось, что он дей­стви­тельно только что скончался.

Рас­ска­зы­вают и о внеш­нем, телес­ном знаке бого­из­бран­но­сти мла­денца – на груди девочки была выпук­лость в форме кре­ста, неру­ко­твор­ный натель­ный кре­стик. Позже, когда ей было уже лет шесть, мать как-то стала ругать ее: «Зачем ты кре­стик с себя сни­ма­ешь?» «Мамочка, у меня свой кре­стик на груди», – отве­чала девочка. «Милая дочка, – опом­ни­лась Ната­лия, – про­сти меня! А я‑то все тебя ругаю…»

Подруга Ната­лии позже рас­ска­зы­вала, что, когда Мат­рона была еще мла­ден­цем, мать жало­ва­лась: «Что мне делать? Девка грудь не берет в среду и пят­ницу, спит в эти дни сут­ками, раз­бу­дить ее невоз­можно». Мат­рона была не про­сто сле­пая, у нее совсем не было глаз. Глаз­ные впа­дины закры­ва­лись плотно сомкну­тыми веками, как у той белой птицы, что видела ее мать во сне. Но Гос­подь дал ей духов­ное зре­ние. Еще в мла­ден­че­стве по ночам, когда роди­тели спали, она про­би­ра­лась в свя­той угол, каким-то непо­сти­жи­мым обра­зом сни­мала с полки иконы, клала их на стол и в ноч­ной тишине играла с ними.

Мат­ро­нушку часто драз­нили дети, даже изде­ва­лись на нею: девочки сте­гали кра­пи­вой, зная, что она не уви­дит, кто именно ее оби­жает. Они сажали ее в яму и с любо­пыт­ством наблю­дали, как она нао­шупь выби­ра­лась оттуда и брела домой.

С семи-вось­ми­лет­него воз­раста у Мат­ро­нушки открылся дар пред­ска­за­ния и исце­ле­ния боль­ных. Дом Нико­но­вых нахо­дился побли­зо­сти от церкви Успе­ния Божией Матери. Храм кра­си­вый, один на семь-восемь окрест­ных дере­вень. Роди­тели Мат­роны отли­ча­лись глу­бо­ким бла­го­че­стием и любили вме­сте бывать на бого­слу­же­ниях. Мат­ро­нушка бук­вально выросла в храме, ходила на службы сна­чала с мате­рью, потом одна, при вся­кой воз­мож­но­сти. Не зная, где дочка, мать обычно нахо­дила ее в церкви. У нее было свое при­выч­ное место – слева, за вход­ной две­рью, у запад­ной стены, где она непо­движно сто­яла во время службы. Она хорошо знала цер­ков­ные пес­но­пе­ния и часто под­пе­вала пев­чим. Видимо, еще в дет­стве Мат­рона стя­жала дар непре­стан­ной молитвы.

Когда мать, жалея ее, гово­рила Мат­ро­нушке: «Дитя ты мое несчаст­ное!» – она удив­ля­лась: «Я‑то несчаст­ная? У тебя Ваня несчаст­ный да Миша». Она пони­мала, что ей дано от Бога гораздо больше, чем дру­гим. Даром духов­ного рас­суж­де­ния, про­зор­ли­во­сти, чудо­тво­ре­ния и исце­ле­ния Мат­рона была отме­чена Богом с ран­них пор. Близ­кие стали заме­чать, что ей ведомы не только чело­ве­че­ские грехи, пре­ступ­ле­ния, но и мысли. Она чув­ство­вала при­бли­же­ние опас­но­сти, пред­ви­дела сти­хий­ные и обще­ствен­ные бед­ствия. По ее молитве люди полу­чали исце­ле­ние от болез­ней и уте­ше­ние в скор­бях. К ней стали ходить и ездить посе­ти­тели. К избе Нико­но­вых шли люди, тяну­лись под­воды, телеги с боль­ными из окрест­ных сел и дере­вень, со всего уезда, из дру­гих уез­дов и даже губер­ний. При­во­зили лежа­чих боль­ных, кото­рых девочка под­ни­мала на ноги. Желая отбла­го­да­рить Мат­рону, они остав­ляли ее роди­те­лям про­дукты и подарки. Так девочка, вме­сто того чтобы стать обу­зой для семьи, стала ее глав­ной кормилицей.

Роди­тели Мат­роны любили ходить в храм вме­сте. Одна­жды в празд­ник мать Мат­роны оде­ва­ется и зовет с собой мужа. Но он отка­зался и не пошел. Дома он читал молитвы, пел. Мат­рона тоже была дома. Мать же, нахо­дясь в храме, все думала о своем муже: «Вот, не пошел». И все вол­но­ва­лась. Литур­гия закон­чи­лась, Ната­лия при­шла домой, а Мат­рона ей гово­рит: « Ты, мама, в храме не была». «Как не была? Я только что при­шла и вот раз­де­ва­юсь!» А девочка заме­чает: «Вот отец был в храме, а тебя там не было.» Духов­ным зре­нием она видела, что мать нахо­ди­лась в храме только телесно.

Как-то осе­нью Мат­ро­нушка сидела на зава­линке. Мать ей гово­рит: «Что же ты сидишь, холодно, иди в избу». Мат­рона отве­чает: «Мне дома сидеть нельзя, огонь мне под­став­ляют, вилами колют». Мать недо­уме­вает: «Там нет никого». А Мат­рона ей пояс­няет: «Ты же, мама, не пони­ма­ешь, сатана меня иску­шает!» Одна­жды Мат­рона гово­рит матери: «Мама, готовься, у меня скоро будет сва­дьба». Мать рас­ска­зала свя­щен­нику, тот при­шел, при­ча­стил девочку (он все­гда при­ча­щал ее на дому по ее жела­нию). И вдруг через несколько дней едут и едут повозки к дому Нико­но­вых, идут люди со сво­ими бедами и горе­стями, везут боль­ных и почему-то все спра­ши­вают Мат­ро­нушку. Она читала над ними молитвы и очень мно­гих исце­ляла. Мать се спра­ши­вает: «Мат­рю­шенька, да что же это такое?» А она отве­чает: «Я же тебе гово­рила, что будет свадьба».

Ксе­ния Ива­новна Сифа­рова, род­ствен­ница брата бла­жен­ной Мат­роны рас­ска­зы­вала, как одна­жды Мат­рона ска­зала матери: «Я сей­час уйду, а зав­тра будет пожар, но ты не сго­ришь». И дей­стви­тельно, утром начался пожар, чуть ли не вся деревня сго­рела, затем ветер пере­ки­нул огонь на дру­гую сто­рону деревни, и дом матери остался цел.

В отро­че­стве ей пред­ста­ви­лась воз­мож­ность попу­те­ше­ство­вать. Дочь мест­ного поме­щика, бла­го­че­сти­вая и доб­рая девица Лидия Янь­кова, брала Мат­рону с собой в палом­ни­че­ства: в Киево-Печер­скую лавру, Тро­ице-Сер­ги­еву лавру, в Петер­бург, дру­гие города и свя­тые места Рос­сии. До нас дошло пре­да­ние о встрече Мат­ро­нушки со свя­тым пра­вед­ным Иоан­ном Крон­штадт­ским, кото­рый по окон­ча­нии службы в Андре­ев­ском соборе Крон­штадта попро­сил народ рас­сту­питься перед под­хо­дя­щей к солее 14-лет­ней Мат­ро­ной и во все­услы­ша­ние ска­зал: «Мат­ро­нушка, иди-иди ко мне. Вот идет моя смена – вось­мой столп Рос­сии». Зна­че­ния этих слов матушка никому не объ­яс­нила, но ее близ­кие дога­ды­ва­лись, что отец Иоанн про­ви­дел осо­бое слу­же­ние Мат­ро­нушки Рос­сии и рус­скому народу во вре­мена гоне­ний на Цер­ковь. Про­шло немного вре­мени, и на сем­на­дца­том году Мат­рона лиши­лась воз­мож­но­сти ходить: у нее вне­запно отня­лись ноги. Сама матушка ука­зы­вала на духов­ную при­чину болезни. Она шла по храму после при­ча­стия и знала, что к ней подой­дет жен­щина, кото­рая отни­мет у нее спо­соб­ность ходить. Так и слу­чи­лось. «Я не избе­гала этого – такова была воля Божия».

До конца дней своих она была «сидя­чей». И сиде­ние ее – в раз­ных домах и квар­ти­рах, где она нахо­дила приют, – про­дол­жа­лось еще пять­де­сят лет. Она нико­гда не роп­тала из-за сво­его недуга, а сми­ренно несла этот тяж­кий крест, дан­ный ей от Бога.

Еще в ран­нем воз­расте Мат­рона пред­ска­зала рево­лю­цию, как «будут гра­бить, разо­рять храмы и всех под­ряд гнать». Образно она пока­зы­вала, как будут делить землю, хва­тать с жад­но­стью наделы, лишь бы захва­тить себе лиш­нее, а потом все бро­сят землю и побе­гут кто куда. Земля никому не нужна будет.

Поме­щику из их села Себино Янь­кову Мат­рона сове­то­вала перед рево­лю­цией все про­дать и уехать за гра­ницу. Если бы он послу­шал бла­жен­ную, то не видел бы раз­граб­ле­ния сво­его име­ния и избе­жал ран­ней, преж­де­вре­мен­ной смерти, а дочь его – скитаний.

Одно­сель­чанка Мат­роны, Евге­ния Ива­новна Калач­кова, рас­ска­зы­вала, что перед самой рево­лю­цией одна барыня купила дом в Себино, при­шла к Мат­роне и гово­рит: «Я хочу стро­ить коло­кольню». «Что ты заду­мала делать, то не сбу­дется», – отве­чает Мат­рона. Барыня уди­ви­лась: «Как же не сбу­дется, когда все у меня есть – и деньги, и мате­ри­алы?» Так ничего с построй­кой коло­кольни и не вышло.

Для церкви Успе­ния Божией Матери по насто­я­нию Мат­роны (кото­рая уже при­об­рела извест­ность в округе и просьба кото­рой вос­при­ни­ма­лась как бла­го­сло­ве­ние) была напи­сана икона Божией Матери «Взыс­ка­ние погиб­ших». Вот как это произошло.

Одна­жды Мат­рона попро­сила мать пере­дать свя­щен­нику, что у него в биб­лио­теке, в таком-то ряду, лежит книга с изоб­ра­же­нием иконы «Взыс­ка­ние погиб­ших». Батюшка очень уди­вился. Нашли икону, а Мат­ро­нушка и гово­рит: «Мама, я выпишу такую икону». Мать опе­ча­ли­лась — чем же пла­тить за нее? Потом Мат­рона гово­рит матери:

«Мама, мне все снится икона «Взыс­ка­ние погиб­ших». Божия Матерь к нам в цер­ковь про­сится». Мат­ро­нушка бла­го­сло­вила жен­щин соби­рать деньги на икону по всем дерев­ням. Среди про­чих жерт­во­ва­те­лей один мужик дал рубль нехотя, а его брат — одну копейку на смех. Когда деньги при­несли к Мат­ро­нушке, она пере­брала их, нашла этот рубль и копейку и ска­зала матери: «Мама, отдай им, они мне все деньги портят».

Когда собрали необ­хо­ди­мую сумму, зака­зали икону худож­нику из Епи­фани. Имя его оста­лось неиз­вестно. Мат­рона спро­сила у него, смо­жет ли он напи­сать такую икону. Он отве­тил, что для него это дело привычное.

Мат­рона велела ему пока­яться в гре­хах, испо­ве­даться и при­ча­ститься Свя­тых Хри­сто­вых Тайн. Потом она спро­сила: «Ты точно зна­ешь, что напи­шешь эту икону?» Худож­ник отве­тил утвер­ди­тельно и начал писать.

Про­шло много вре­мени, нако­нец он при­шел к Мат­роне и ска­зал, что у него ничего не полу­ча­ется. А она отве­чает ему: «Иди, рас­кайся в своих гре­хах» (духов­ным зре­нием она видела, что есть еще грех, кото­рый он не испо­ве­дал). Он был потря­сен, откуда она это знает. Потом снова пошел к свя­щен­нику, пока­ялся, снова при­ча­стился, попро­сил у Мат­роны про­ще­ния. Она ему ска­зала: «Иди, теперь ты напи­шешь икону Царицы Небесной».

На собран­ные по дерев­ням деньги по бла­го­сло­ве­нию Мат­роны была зака­зана в Бого­ро­дицке и дру­гая икона Божией Матери «Взыс­ка­ние погибших».

Когда она была готова, ее понесли крест­ным ходом с хоруг­вями от Бого­ро­дицка до самой церкви в Себино.

Мат­рона ходила встре­чать икону за четыре кило­метра, ее вели под руки. Вдруг она ска­зала: «Не ходите дальше, теперь уже скоро, они уже идут, они близко». Сле­пая от рож­де­ния гово­рила как зря­чая: «Через пол­часа при­дут, при­не­сут икону». Дей­стви­тельно, через пол­часа пока­зался крест­ный ход. Отслу­жили моле­бен, и крест­ный ход напра­вился в Себино. Мат­рона то дер­жа­лась за икону, то ее вели под руки рядом с ней. Этот образ Божией Матери «Взыс­ка­ние погиб­ших» стал глав­ной мест­ной свя­ты­ней и про­сла­вился мно­гими чудо­тво­ре­ни­ями. Когда бывала засуха, его выно­сили на луг посреди села и слу­жили моле­бен. После него люди не успе­вали дойти до своих домов, как начи­нался дождь.

На про­тя­же­нии всей жизни бла­жен­ную Мат­рону окру­жали иконы. В ком­нате, где она про­жила впо­след­ствии осо­бенно долго, было целых три крас­ных угла, а в них — иконы сверху донизу, с горя­щими перед ними лам­па­дами. Одна жен­щина, рабо­тав­шая в храме Ризо­по­ло­же­ния в Москве, часто ходила к Мат­роне и вспо­ми­нала потом, как та ей гово­рила: «Я в вашей церкви все иконы знаю, какая где стоит».

Удив­ляло людей и то, что Мат­рона имела и обыч­ное, как и у зря­чих людей, пред­став­ле­ние об окру­жа­ю­щем мире. На сочув­ствен­ное обра­ще­ние близ­кого к ней чело­века, Зина­иды Вла­ди­ми­ровны Жда­но­вой: «Жаль, матушка, что вы не видите кра­соту мира!» — она как-то отве­тила: «Мне Бог одна­жды открыл глаза и пока­зал мир и тво­ре­ние Свое. И сол­нышко видела, и звезды на небе и все, что на земле, кра­соту зем­ную: горы, реки, травку зеле­ную, цветы, птичек…»

Но есть еще более уди­ви­тель­ное сви­де­тель­ство про­зор­ли­во­сти бла­жен­ной. 3. В. Жда­нова вспоминает:

«Матушка была совер­шенно негра­мот­ная, а все знала. В 1946 году я должна была защи­щать диплом­ный про­ект «Мини­стер­ство военно-мор­ского флота» (я тогда учи­лась в архи­тек­тур­ном инсти­туте в Москве). Мой руко­во­ди­тель, непо­нятно за что, все время меня пре­сле­до­вал. За пять меся­цев он ни разу не про­кон­суль­ти­ро­вал меня, решив «зава­лить» мой диплом. За две недели до защиты он объ­явил мне: «Зав­тра при­дет комис­сия и утвер­дит несо­сто­я­тель­ность вашей работы!» Я при­шла домой вся в сле­зах: отец в тюрьме, помочь некому, мама на моем ижди­ве­нии, одна надежда была — защи­титься и работать.

Матушка выслу­шала меня и гово­рит: «Ничего, ничего, защи­тишься! Вот вече­ром будем пить чай, поговорим!»

Я еле-еле дожда­лась вечера, и вот матушка гово­рит: «Поедем мы с тобой в Ита­лию, во Фло­рен­цию, в Рим, посмот­рим тво­ре­ния вели­ких масте­ров…» И начала пере­чис­лять улицы, зда­ния! Оста­но­ви­лась: «Вот палаццо Питти, вот дру­гой дво­рец с арками, сде­лай так же, как и там — три ниж­них этажа зда­ния круп­ной клад­кой и две арки въезда». Я была потря­сена ее веде­нием. Утром при­бе­жала в инсти­тут, нало­жила кальку на про­ект и корич­не­вой тушью сде­лала все исправ­ле­ния. В десять часов при­была комис­сия. Посмот­рели мой про­ект и гово­рят: «А что, ведь про­ект полу­чился, отлично выгля­дит — защищайтесь!»

Много людей при­ез­жало за помо­щью к Мат­роне. В четы­рех кило­мет­рах от Себино жил муж­чина, у кото­рого не ходили ноги. Мaтрона ска­зала: «Пусть с утра идет ко мне, пол­зет. Часам к трем допол­зет, допол­зет». Он полз эти четыре кило­метра, а от нее пошел на своих ногах, исцеленный.

Одна­жды к Мат­роне на Пас­халь­ной сед­мице при­шли жен­щины из деревни Орловки. Мат­рона при­ни­мала, сидя у окна. Одной она дала просфору, дру­гой – воду, тре­тьей – крас­ное яйцо и ска­зала, чтобы она это яйцо съела, когда вый­дет за ого­роды, на гумно. Жен­щина эта поло­жила яйцо за пазуху, и они пошли. Когда вышли за гумно, жен­щина, как велела ей Мат­рона, раз­била яйцо, а там – мышь. Они испу­га­лись и решили вер­нуться обратно. Подо­шли к окну, а Мат­рона гово­рит: «Что, гадко мыша-то есть?» «Мат­ро­нушка, ну как же есть-то его?» «А как же ты людям про­да­вала молоко, тем паче сиро­там, вдо­вам, бед­ным, у кото­рых нет коровы? Мышь была в молоке, ты ее вытас­ки­вала, а молоко давала людям». Жен­щина гово­рит: «Мат­ро­нушка, да ведь они не видели мышь-то и не знали, я ж ее выбра­сы­вала оттуда». – «А Бог-то знает, что ты молоко от мыша про­да­вала!» Много людей при­хо­дило к Мат­роне со сво­ими болез­нями и скор­бями. Имея пред­ста­тель­ство пред Богом, она помо­гала многим.

А.Ф. Выбор­нова, отца кото­рой кре­стили вме­сте с Мат­ро­ной, рас­ска­зы­вает подроб­но­сти одного из таких исце­ле­ний. «Мать моя родом из села Устье, и там у нее был брат. Одна­жды встает он – ни руки, ни ноги не дви­га­ются, сде­ла­лись как плети. А он в цели­тель­ные спо­соб­но­сти Мат­роны не верил. За мамой в село Себино поехала дочь брата: «Крест­ная, поедем ско­рее, с отцом плохо, сде­лался как глу­пый: руки опу­стил, глаза не смот­рят, язык еле шеве­лится». Тогда моя мать запрягла лошадь и они с отцом поехали в Устье. При­е­хали к брату, а он на маму посмот­рел и еле выго­во­рил «сестра». Собрала она брата и при­везла к нам в деревню. Оста­вила его дома, а сама пошла к Мат­рюше спро­сить, можно ли его при­везти. При­хо­дит, а Мат­рюша ей гово­рит: «Ну что, гово­рил твой брат, что я ничего не могу, а сам сде­лался, как пле­тень». А она его еще не видела! Потом ска­зала: «Веди его ко мне, помогу». Почи­тала над ним, дала ему воды, и на него напал сон. Он уснул как уби­тый и утром встал совсем здо­ро­вым. «Бла­го­дари сестру, ее вера тебя исце­лила», – только и ска­зала Мат­рона брату».

Помощь, кото­рую пода­вала Мат­рона боля­щим, не только не имела ничего общего с заго­во­рами, ворож­бой, так назы­ва­е­мым народ­ным цели­тель­ством, экс­тра­сен­со­ри­кой, магией и про­чими кол­дов­скими дей­стви­ями, при совер­ше­нии кото­рых «цели­тель» вхо­дит в связь с тем­ной силой, но имела прин­ци­пи­ально отлич­ную, хри­сти­ан­скую при­роду. Именно поэтому пра­вед­ную Мат­рону так нена­ви­дели кол­дуны и раз­лич­ные оккуль­ти­сты, о чем сви­де­тель­ствуют люди, близко знав­шие ее в мос­ков­ский период жизни. Прежде всего Мат­рона моли­лась за людей. Будучи угод­ни­цей Божией, богато наде­лен­ная свыше духов­ными дарами, она испра­ши­вала у Гос­пода чудес­ную помощь неду­гу­ю­щим. Исто­рия Пра­во­слав­ной Церкви знает много при­ме­ров, когда не только свя­щен­но­слу­жи­тели или монахи-аскеты, но и жив­шие в миру пра­вед­ники молит­вой вра­че­вали нуж­да­ю­щихся в помощи.

Мат­рона читала молитву над водой и давала ее при­хо­див­шим к ней. Пив­шие воду и окроп­ляв­ши­еся ею избав­ля­лись от раз­лич­ных напа­стей. Содер­жа­ние этих молитв неиз­вестно, но, конечно, тут не могло быть и речи об освя­ще­нии воды по уста­нов­лен­ному Цер­ко­вью чину, на что имеют кано­ни­че­ское право лишь свя­щен­но­слу­жи­тели. Но также известно, что бла­го­дат­ными цели­тель­ными свой­ствами обла­дает не только свя­тая вода, но и вода неко­то­рых водо­е­мов, источ­ни­ков, колод­цев, озна­ме­но­ван­ных пре­бы­ва­нием и молит­вен­ной жиз­нью близ них свя­тых людей, явле­нием чудо­твор­ных икон.

В 1925 году Мат­рона пере­би­ра­ется в Москву, в кото­рой про­жи­вет до конца своих дней. В этом огром­ном сто­лич­ном городе было мно­же­ство несчаст­ных, поте­рян­ных, отпав­ших от веры, духовно боль­ных людей с отрав­лен­ным созна­нием. Живя около трех деся­ти­ле­тий в Москве, она совер­шала то духовно-молит­вен­ное слу­же­ние, кото­рое мно­гих отвра­тило от гибели и при­вело ко спасению.

Москву бла­жен­ная очень любила, гово­рила, что «это свя­той город, сердце Рос­сии». Оба брата Мат­роны, Михаил и Иван, всту­пили в пар­тию, Михаил стал сель­ским акти­ви­стом. Понятно, что при­сут­ствие в их доме бла­жен­ной, кото­рая целыми днями при­ни­мала народ, делом и при­ме­ром учила хра­нить веру пра­во­слав­ную, ста­но­ви­лось для бра­тьев невы­но­си­мым. Они опа­са­лись репрес­сий. Жалея их, а также ста­ри­ков роди­те­лей (мать Мат­роны скон­ча­лась в 1945 году), матушка и пере­ехала в Москву. Нача­лись ски­та­ния по род­ным и зна­ко­мым, по доми­кам, квар­ти­рам, под­ва­лам. Почти везде Мат­рона жила без про­писки, несколько раз чудом избе­жала аре­ста. Вме­сте с ней жили и уха­жи­вали за ней послуш­ницы – хожалки.

Это был новый период ее подвиж­ни­че­ской жизни. Она ста­но­вится без­дом­ной стран­ни­цей. Порой ей при­хо­ди­лось жить у людей, отно­сив­шихся к ней враж­дебно. С жильем в Москве было трудно, выби­рать не приходилось.

З. В. Жда­нова рас­ска­зы­вала, какие лише­ния порой при­хо­ди­лось пре­тер­пе­вать бла­жен­ной: «Я при­е­хала в Соколь­ники, где матушка часто жила в малень­ком фанер­ном домике, отдан­ном ей на время. Была глу­бо­кая осень. Я вошла в домик, а в домике – густой, сырой и про­мозг­лый пар, топится желез­ная печка-бур­жуйка. Я подо­шла к матушке, а она лежит на кро­вати лицом к стене, повер­нуться ко мне не может, волосы при­мерзли к стене, еле ото­драли. Я в ужасе ска­зала: «Матушка, да как же это? Ведь вы же зна­ете, что мы живем вдвоем с мамой, брат на фронте, отец в тюрьме и что с ним – неиз­вестно, а у нас – две ком­наты в теп­лом доме, сорок восемь квад­рат­ных мет­ров, отдель­ный вход; почему же вы не попро­си­лись к нам?» Матушка тяжело вздох­нула и ска­зала: «Бог не велел, чтобы вы потом не пожалели».

Жила Мат­рона до войны на Улья­нов­ской улице у свя­щен­ника Васи­лия, мужа ее послуш­ницы Пела­геи, пока он был на сво­боде. Жила на Пят­ниц­кой улице, в Соколь­ни­ках (в лет­ней фанер­ной постройке), в Виш­ня­ков­ском пере­улке (в под­вале у пле­мян­ницы), жила также у Никит­ских ворот, в Пет­ров­ско-Раз­умов­ском, гостила у пле­мян­ника в Сер­ги­е­вом Посаде (Загор­ске), в Цари­цыно. Дольше всего (с 1942 по 1949 год) она про­жила на Арбате, в Ста­ро­ко­ню­шен­ном пере­улке. Здесь в ста­рин­ном дере­вян­ном особ­няке, в 48-мет­ро­вой ком­нате, жила одно­сель­чанка Мат­роны, Е. М. Жда­нова с доче­рью Зина­и­дой. Именно в этой ком­нате три угла зани­мали иконы, сверху донизу. Перед ико­нами висели ста­рин­ные лам­пады, на окнах – тяже­лые доро­гие зана­вески (до рево­лю­ции дом при­над­ле­жал мужу Жда­но­вой, про­ис­хо­див­шему из бога­той и знат­ной семьи). Рас­ска­зы­вают, что неко­то­рые места Мат­рона поки­дала спешно, духом преду­га­ды­вая гото­вя­щи­еся непри­ят­но­сти, все­гда нака­нуне при­хода к ней мили­ции, так как жила без про­писки. Вре­мена были тяже­лые, и люди боя­лись ее про­пи­сать. Тем она спа­сала от репрес­сий не только себя, но и при­ютив­ших ее хозяев. Много раз Мат­рону хотели аре­сто­вать. Были аре­сто­ваны и поса­жены в тюрьму (или сосланы) мно­гие из ее ближ­них. Зина­ида Жда­нова была осуж­дена как участ­ница цер­ковно-монар­хи­че­ской группы. Ксе­ния Ива­новна Сифа­рова рас­ска­зы­вала, что пле­мян­ник Мат­роны Иван жил в Загор­ске. И вдруг она мыс­ленно вызы­вает его к себе. При­шел он к сво­ему началь­нику и гово­рит: «Хочу у вас отпро­ситься, прямо не могу, надо мне к моей тете ехать». Он при­е­хал, не зная, в чем дело. А Мат­рона ему гово­рит: «Давай, давай, пере­вези меня ско­рей в Загорск, к теще своей». Только они уехали, как при­шла мили­ция. Много раз так было: только хотят ее аре­сто­вать, а она нака­нуне уезжает.

Анна Филип­повна Выбор­нова вспо­ми­нает такой слу­чай. Одна­жды при­шел мили­ци­о­нер заби­рать Мат­рону, а она ему и гово­рит: «Иди, иди ско­рей, у тебя несча­стье в доме! А сле­пая от тебя никуда не денется, я сижу на постели, никуда не хожу.» Он послу­шался. Поехал домой, а у него жена от керо­газа обго­рела. Но он успел дове­сти ее до боль­ницы. При­хо­дит он на сле­ду­ю­щий день на работу, а у него спра­ши­вают: «Ну что, сле­пую забрал?» А он отве­чает: «Сле­пую я заби­рать нико­гда не буду Если б сле­пая мне не ска­зала, я б жену поте­рял, а так я ее все-таки в боль­ницу успел отвезти».

Живя в Москве, Мат­рона бывала в своей деревне – то вызо­вут ее по какому-то делу, то соску­чится по дому, по матери.

Внешне жизнь ее текла одно­об­разно: днем – прием людей, ночью – молитва. Подобно древним подвиж­ни­кам, она нико­гда не укла­ды­ва­лась спать по-насто­я­щему, а дре­мала, лежа на боку, на кулачке. Так про­хо­дили годы. Как-то в 1939 или 1940‑м году Мат­рона ска­зала: «Вот сей­час вы все руга­е­тесь, делите, а ведь война вот-вот нач­нется. Конечно, народу много погиб­нет, но наш рус­ский народ победит».

В начале 1941 года дво­ю­род­ная сестра 3. В. Жда­но­вой Ольга Нос­кова спра­ши­вала у матушки совета, идти ли ей в отпуск (давали путевку, а ей не хоте­лось ехать отды­хать зимой). Матушка ска­зала: «Нужно идти в отпуск сей­час, потом долго-долго не будет отпус­ков. Будет война. Победа будет за нами. Москву враг не тро­нет, она только немного пого­рит. Из Москвы уез­жать не надо».

Когда нача­лась война, матушка про­сила всех при­хо­дя­щих к ней при­но­сить иво­вые ветки. Она их ломала на палочки оди­на­ко­вой длины, очи­щала от коры и моли­лась. Ее ближ­ние вспо­ми­нали, что пальцы ее были в ран­ках. Мат­рона могла духовно при­сут­ство­вать в раз­лич­ных местах, для ее духов­ного взора про­стран­ства не суще­ство­вало. Она часто гово­рила, что бывает неви­димо на фрон­тах, помо­гает нашим вои­нам. Она пере­дала всем, что в Тулу немцы не вой­дут. Ее про­ро­че­ство оправдалось.

В день Мат­ро­нушка при­ни­мала до сорока чело­век. Люди при­хо­дили со сво­ими бедами, душев­ной и телес­ной болью. Она никому не отка­зы­вала в помощи, кроме тех, кто при­хо­дил с лука­вым наме­ре­нием. Иные видели в матушке народ­ную цели­тель­ницу, кото­рая в силах снять порчу или сглаз, но после обще­ния с ней пони­мали, что перед ними Божий чело­век, и обра­ща­лись к Церкви, к ее спа­си­тель­ным таин­ствам. Помощь ее людям была бес­ко­рыст­ной, она ни с кого ничего не брала.

Молитвы матушка читала все­гда громко. Знав­шие ее близко гово­рят о том, что молитвы эти были извест­ные, чита­е­мые в храме и дома: «Отче наш», «Да вос­крес­нет Бог», девя­но­стый пса­лом, «Гос­поди Все­дер­жи­телю, Боже сил и вся­кия плоти» (из утрен­них молитв). Она под­чер­ки­вала, что помо­гает не сама, а Бог по ее молит­вам: «Что, Мат­ро­нушка – Бог, что ли? Бог помо­гает!» – отве­чает она Ксе­нии Гав­ри­ловне Пота­по­вой на просьбу помочь ей.

Исце­ляя недуж­ных, матушка тре­бо­вала от них веры в Бога и исправ­ле­ния гре­хов­ной жизни. Так, одну посе­ти­тель­ницу она спра­ши­вает, верует ли она, что Гос­подь силен ее исце­лить. Дру­гой, забо­лев­шей паду­чей болез­нью, велит не про­пус­кать ни одной вос­крес­ной службы, на каж­дой испо­ве­до­ваться и при­ча­щаться Свя­тых Хри­сто­вых Тайн. Живу­щих в граж­дан­ском браке она бла­го­слов­ляет обя­за­тельно вен­чаться в Церкви. Всем обя­за­тельно носить натель­ный крест.

С чем при­хо­дили к матушке люди? С обыч­ными бедами: неиз­ле­чи­мая болезнь, про­пажа, уход мужа из семьи, несчаст­ная любовь, потеря работы, гоне­ния со сто­роны началь­ства… С житей­скими нуж­дами и вопро­сами. Выхо­дить ли замуж? Менять ли место житель­ства или службы? Не меньше было боля­щих, одер­жи­мых раз­ными неду­гами: кто-то вне­запно зане­мог, кто-то ни с того, ни с сего начал лаять, у кого-то руки-ноги свело, кого-то пре­сле­дуют гал­лю­ци­на­ции. В народе таких людей назы­вают «пор­че­ными» кол­ду­нами, зна­ха­рями, чаро­де­ями. Это люди, кото­рым, как гово­рят в народе, «сде­лали», кото­рые под­верг­лись осо­бому демо­ни­че­скому воздействию.

Одна­жды чет­веро муж­чин при­вели к Мат­роне ста­рушку. Она махала руками, как вет­ря­ная мель­ница. Когда матушка отчи­тала ее, она ослабла и исцелилась.

Мат­рона Мос­ков­ска­я­Прас­ко­вья Сер­ге­евна Ано­сова, часто посе­щав­шая в пси­хи­ат­ри­че­ской лечеб­нице сво­его брата, вспо­ми­нает: «Одна­жды, когда мы ехали к нему, с нами ехал муж­чина с женой – дочь из боль­ницы выпи­сы­вать. Обратно мы опять ехали вме­сте. Вдруг эта девушка (ей было 18 лет) начала лаять. Я и говорю ее маме: «Жаль мне вас, мы мимо Цари­цыно едем, давай заве­зем дочку к Мат­ро­нушке…» Отец этой девушки, гене­рал, сна­чала и слы­шать ничего не хотел, гово­рил, что все это выдумки. Но жена его насто­яла, и мы поехали к Мат­ро­нушке… И вот стали девушку под­во­дить к Мат­ро­нушке, а она сде­ла­лась как кол, руки как палки, потом стала на Мат­ро­нушку пле­вать, выры­ва­лась. Мат­рона гово­рит: «Оставьте ее, теперь она уже ничего не сде­лает». Девушку отпу­стили. Она упала, стала биться и кру­житься по полу, ее стало рвать кро­вью. А потом эта девушка уснула и про­спала трое суток. За ней уха­жи­вали. Когда она очну­лась и уви­дела мать, то спро­сила: «Мама, где мы нахо­димся?» Та ей отве­чает: «Мы, дочка, нахо­димся у про­зор­ли­вого чело­века…» И все ей рас­ска­зала, что с ней было. И с этого вре­мени девушка совер­шенно исцелилась».

3. В. Жда­нова рас­ска­зы­вает, что в 1946 году в их квар­тиру, где жила тогда Мат­рона, при­вели жен­щину, кото­рая зани­мала высо­кое поло­же­ние. У нее сошел с ума един­ствен­ный сын, муж погиб на фронте, сама она, конечно, была без­бож­ни­цей. Она ездила с боль­ным сыном в Европу, но извест­ные врачи помочь ему не смогли. «Я при­шла к вам от отча­я­ния, – ска­зала она, – мне идти некуда». Мат­рона спро­сила: «Если Гос­подь выле­чит тво­его сына, пове­ришь ли ты в Бога?» Жен­щина ска­зала: «Я не знаю, как это – верить». Тогда Мат­рона попро­сила воды и в при­сут­ствии несчаст­ной матери стала громко читать над водой молитву. Пода­вая ей затем эту воду, бла­жен­ная ска­зала: «Поез­жай сей­час в Кащенко (пси­хи­ат­ри­че­ская боль­ница в Москве), дого­во­рись с сани­та­рами, чтобы они его крепко дер­жали, когда будут выво­дить. Он будет биться, а ты поста­райся плес­нуть этой водой ему в глаза и обя­за­тельно попади в рот».

Зина­ида Вла­ди­ми­ровна вспо­ми­нает: «Через неко­то­рое время мы с бра­том стали сви­де­те­лями, как эта жен­щина вновь при­е­хала к Мат­роне. Она на коле­нях бла­го­да­рила матушку, говоря, что теперь сын здо­ров. А дело было так. Она при­е­хала в боль­ницу и все сде­лала, как матушка велела. Там был зал, куда с одной сто­роны барьера вывели ее сына, а она подо­шла с дру­гой сто­роны. Пузы­рек с водой был у нее в кар­мане. Сын бился и кри­чал: «Мама, выброси то, что у тебя лежит в кар­мане, не мучай меня!» Ее пора­зило: откуда он узнал? Она быстро плес­нула водой ему в глаза, попала в рот, вдруг он успо­ко­ился, глаза стали ясными, и он ска­зал: «Как хорошо!» Вскоре его выписали».

Часто Мат­рона накла­ды­вала руки на голову и гово­рила: «Он, он, сей­час я тебе кры­лышки под­режу, повоюй, повоюй пока!» «Ты кто такой?» – спро­сит, а в чело­веке вдруг зажуж­жит. Матушка опять ска­жет: «Ты кто?» – и еще силь­нее зажуж­жит, а потом она помо­лится и про­мол­вит: «Ну, пово­е­вал комар, теперь хва­тит!» И чело­век ухо­дит исцеленный.

Помо­гала Мат­рона и тем, у кого не лади­лась семей­ная жизнь. Одна­жды к ней при­шла жен­щина и рас­ска­зала, что ее замуж выдали не по любви, и с мужем она плохо живет. Мат­рона ей отве­чает: « А кто вино­ват? Вино­вата ты. Потому что у нас Гос­подь глава, а Гос­подь в муж­ском образе, и муж­чине мы, жен­щины, должны под­чи­няться, ты должна венец сохра­нить до конца жизни своей. Вино­вата ты, что плохо с ним живешь…»

Жен­щина эта послу­шала бла­жен­ную, и ее семей­ная жизнь наладилась.

«Матушка Мат­рона всю жизнь боро­лась за каж­дую при­хо­дя­щую к ней душу, – вспо­ми­нает Зина­ида Жда­нова, – и одер­жи­вала победу. Она нико­гда не сето­вала, не жало­ва­лась на труд­но­сти сво­его подвига. Не могу себе про­стить, что ни разу не пожа­лела Матушку, хотя и видела, как ей было трудно, как она болела за каж­дого из нас. Свет тех дней согре­вает до сих пор. В доме перед обра­зами теп­ли­лись лам­пады, любовь матушки и ее тишина оку­ты­вали душу. В доме были свя­тость, радость, покой, бла­го­дат­ное тепло. Шла война, a мы жили как на небе».

Какой запом­ни­лась Мат­рона близ­ким людям? С мини­а­тюр­ными, словно дет­скими, корот­кими руч­ками и нож­ками. Сидя­щей, скре­стив ножки, на кро­вати или сун­дуке. Пуши­стые волосы на пря­мой про­бор. Крепко сомкну­тые веки. Доб­рое свет­лое лицо. Лас­ко­вый голос.

Она уте­шала, успо­ка­и­вала боля­щих, гла­дила их по голове, осе­няла крест­ным зна­ме­нием, ино­гда шутила, порой строго обли­чала и настав­ляла. Она не была стро­гой, была тер­пима к чело­ве­че­ским немо­щам, состра­да­тельна, тепла, участ­лива, все­гда радостна, нико­гда не жало­ва­лась на свои болезни и стра­да­ния. Матушка не про­по­ве­до­вала, не учи­тель­ство­вала. Давала кон­крет­ный совет, как посту­пить в той или иной ситу­а­ции, моли­лась и благословляла.

Она вообще была немно­го­словна, кратко отве­чала при­хо­дя­щим на вопросы. Оста­лись неко­то­рые ее настав­ле­ния общего характера.

Матушка учила не осуж­дать ближ­них. Она гово­рила: «Зачем осуж­дать дру­гих людей? Думай о себе почаще.

Каж­дая овечка будет под­ве­шена за свой хво­стик. Что тебе до дру­гих хво­сти­ков?» Мат­рона учила пре­да­вать себя в волю Божию. Жить с молит­вой. Часто нала­гать на себя и окру­жа­ю­щие пред­меты крест­ное зна­ме­ние, ограж­да­ясь тем самым от злой силы. Сове­то­вала чаще при­ча­щаться Свя­тых Хри­сто­вых Тайн. «Защи­щай­тесь кре­стом, молит­вою, свя­той водой, при­ча­ще­нием частым… Перед ико­нами пусть горят лампады».

Учила также любить и про­щать ста­рых и немощ­ных. «Если вам что-нибудь будут непри­ят­ное или обид­ное гово­рить ста­рые, боль­ные или кто из ума выжил, то не слу­шайте, а про­сто им помо­гите. Помо­гать боль­ным нужно со всем усер­дием и про­щать им надо, что бы они ни ска­зали и ни сделали».

Мат­ро­нушка не поз­во­ляла при­да­вать зна­че­ния снам: «Не обра­щай на них вни­ма­ния, сны бывают от лука­вого – рас­стро­ить чело­века, опу­тать мыслями».

Мат­рона предо­сте­ре­гала не бегать по духов­ни­кам в поис­ках «стар­цев» или «про­зор­лив­цев». Бегая по раз­ным отцам, гово­рила она, можно поте­рять духов­ную силу и пра­виль­ное направ­ле­ние жизни.

Вот ее слова: «Мир лежит во зле и пре­ле­сти, и пре­лесть – пре­льще­ние дущ – будет явная, осте­ре­гайся». «Если идете к старцу или свя­щен­нику за сове­том, моли­тесь, чтобы Гос­подь умуд­рил его дать пра­виль­ный совет».

Учила не инте­ре­со­ваться свя­щен­ни­ками и их жиз­нью. Жела­ю­щим хри­сти­ан­ского совер­шен­ства сове­то­вала не выде­ляться внешне среди людей (чер­ной одеж­дой и т. д.). Она учила тер­пе­нию скор­бей. 3. В. Жда­но­вой она гово­рила: «Ходи в храм и ни на кого не смотри, молись с закры­тыми гла­зами или смотри на какой-нибудь образ, икону». Подоб­ное настав­ле­ние есть также у пре­по­доб­ного Сера­фима Саров­ского и дру­гих свя­тых отцов. Вообще в настав­ле­ниях Мат­роны не было ничего, что шло бы враз­рез со свя­то­оте­че­ским учением.

Матушка гово­рила, что кра­ситься, то есть упо­треб­лять деко­ра­тив­ную кос­ме­тику – боль­шой грех: чело­век пор­тит и иска­жает образ есте­ства чело­ве­че­ского, допол­няет то, чего не дал Гос­подь, создает под­дель­ную кра­соту, это ведет к развращению.

Про деву­шек, кото­рые уве­ро­вали в Бога, Мат­рона гово­рила: «Вам, деви­цам, Бог все про­стит, если будете пре­даны Богу. Кто себя обре­кает не выхо­дить замуж, та должна дер­жаться до конца. Гос­подь за это венец даст».

Мат­ро­нушка гово­рила: «Враг под­сту­пает – надо обя­за­тельно молиться. Вне­зап­ная смерть бывает, если жить без молитвы. Враг у нас на левом плече сидит, а на пра­вом – ангел, и у каж­дого своя книга: в одну запи­сы­ва­ются наши грехи, в дру­гую – доб­рые дела. Чаще кре­сти­тесь! Крест – такой же замок, как на двери». Она настав­ляла не забы­вать кре­стить еду. «Силою Чест­наго и Живо­тво­ря­щаго Кре­ста спа­сай­тесь и защи­щай­тесь!» О кол­ду­нах матушка гово­рила: «Для того, кто вошел доб­ро­вольно в союз с силой зла, занялся чаро­дей­ством, выхода нет. Нельзя обра­щаться к баб­кам, они одно выле­чат, а душе повредят».

Матушка часто гово­рила близ­ким, что сра­жа­ется с кол­ду­нами, со злой силой, неви­димо воюет с ними. Одна­жды при­шел к ней бла­го­об­раз­ный ста­рик, с боро­дой, сте­пен­ный, пал перед ней на колени весь в сле­зах и гово­рит: «У меня уми­рает един­ствен­ный сын». А матушка накло­ни­лась к нему и тихо спро­сила: «А ты как ему сде­лал? На смерть или нет?» Он отве­тил: «На смерть». А матушка гово­рит: «Иди, иди от меня, неза­чем тебе ко мне при­хо­дить». После его ухода она ска­зала: «Кол­дуны Бога знают! Если бы вы так моли­лись, как они, когда выма­ли­вают у Бога про­ще­ние за свое зло!»

Матушка почи­тала покой­ного свя­щен­ника Вален­тина Амфи­те­ат­рова. Гово­рила, что он велик перед Богом и что на могилке своей он помо­гает страж­ду­щим, неко­то­рых из своих посе­ти­те­лей посы­лала за песоч­ком с его могилы.

Мас­со­вое отпа­де­ние людей от Церкви, воин­ству­ю­щее бого­бор­че­ство, нарас­та­ние отчуж­де­ния и злобы между людьми, отвер­же­ние мил­ли­о­нами тра­ди­ци­он­ной веры и гре­хов­ная жизнь без пока­я­ния при­вели мно­гих к тяж­ким духов­ным послед­ствиям. Мат­рона это хорошо пони­мала и чувствовала.

В дни демон­стра­ции матушка про­сила всех не выхо­дить на улицу, закры­вать окна, фор­точки, двери – пол­чища демо­нов зани­мают все про­стран­ство, весь воз­дух и охва­ты­вают всех людей. (Может быть, бла­жен­ная Мат­рона, часто гово­рив­шая ино­ска­за­тельно, хотела напом­нить о необ­хо­ди­мо­сти дер­жать закры­тыми от духов злобы «окна души» – так свя­тые отцы назы­вают чело­ве­че­ские чувства.)

3. В. Жда­нова спро­сила матушку: «Как же Гос­подь допу­стил столько хра­мов закрыть и раз­ру­шить?» (Она имела в виду годы после рево­лю­ции.) А матушка отве­чала: «На это воля Божия, сокра­щено коли­че­ство хра­мов потому, что веру­ю­щих будет мало и слу­жить будет некому». «Почему же никто не борется?» Она: «Народ под гип­но­зом, сам не свой, страш­ная сила всту­пила в дей­ствие… Эта сила суще­ствует в воз­духе, про­ни­кает везде. Раньше болота и дре­му­чие леса были местом оби­та­ния этой силы, потому что люди ходили в храмы, носили крест и дома были защи­щены обра­зами, лам­па­дами и освя­ще­нием. Бесы про­ле­тали мимо таких домов, а теперь бесами засе­ля­ются и люди по их неве­рию и отвер­же­нию от Бога». Желая при­от­крыть завесу над ее духов­ной жиз­нью, неко­то­рые любо­пыт­ные посе­ти­тели ста­ра­лись под­смот­реть, что Мат­рона делает по ночам. Одна девушка видела, что она всю ночь моли­лась и клала поклоны…

Живя у Жда­но­вых в Ста­ро­ко­ню­шен­ном пере­улке, Мат­ро­нушка испо­ве­до­ва­лась и при­ча­ща­лась у свя­щен­ника Димит­рия из храма на Крас­ной Пресне. Непре­стан­ная молитва помо­гала бла­жен­ной Мат­роне нести крест слу­же­ния людям, что было насто­я­щим подви­гом и муче­ни­че­ством, выс­шим про­яв­ле­нием любви. Отчи­ты­вая бес­но­ва­тых, молясь за каж­дого, раз­де­ляя люд­ские скорби, матушка так уста­вала, что к концу дня не могла даже гово­рить с близ­кими и только тихо сто­нала, лежа на кулачке. Внут­рен­няя, духов­ная жизнь бла­жен­ной все же оста­лась тай­ной даже для близ­ких к ней людей, оста­нется тай­ной и для осталь­ных. Не зная духов­ной жизни матушки, тем не менее люди не сомне­ва­лись в ее свя­то­сти, в том, что она была насто­я­щей подвиж­ни­цей. Подвиг Мат­роны заклю­чался в вели­ком тер­пе­нии, иду­щем от чистоты сердца и горя­чей любви к Богу. Именно о таком тер­пе­нии, кото­рое будет спа­сать хри­стиан в послед­ние вре­мена, про­ро­че­ство­вали свя­тые отцы Церкви. Как насто­я­щая подвиж­ница, бла­жен­ная учила не сло­вами, а всей своей жиз­нью. Сле­пая телесно, она учила и про­дол­жает учить истин­ному духов­ному зре­нию. Не имев­шая воз­мож­но­сти ходить, она учила и учит идти по труд­ному пути спасения.

В своих вос­по­ми­на­ниях Зина­ида Вла­ди­ми­ровна Жда­нова пишет: «Кто такая была Мат­ро­нушка? Матушка была вопло­щен­ный ангел-вои­тель, будто меч огнен­ный был в ее руках для борьбы со злой силой. Она лечила молит­вой, водой… Она была малень­кая, как ребе­нок, все время полу­ле­жала на боку, на кулачке. Так и спала, по-насто­я­щему нико­гда не ложи­лась. Когда при­ни­мала людей, сади­лась, скре­стив ножки, две ручки вытя­нуты прямо над голо­вой при­шед­шего в воз­духе, нало­жит паль­чики на голову сто­я­щего перед ней на коле­нях чело­века, пере­кре­стит, ска­жет глав­ное, что надобно его душе, помолится.

Она жила, не имея сво­его угла, иму­ще­ства, запа­сов. Кто при­гла­сит, у того она и жила. Жила на при­но­ше­ния, кото­рыми сама не могла рас­по­ря­жаться. Была в послу­ша­нии у злой Пела­геи, кото­рая всем рас­по­ря­жа­лась и раз­да­вала все, что при­но­сили матушке, своим род­ствен­ни­кам. Без ее ведома матушка не могла ни пить, ни есть…

Матушка, каза­лось, знала все собы­тия напе­ред. Каж­дый день про­жи­той ею жизни — поток скор­бей и печа­лей при­хо­дя­щих людей. Помощь боль­ным, уте­ше­ние и исце­ле­ние их. Исце­ле­ний по ее молит­вам было много.

Возь­мет двумя руками голову пла­чу­щего, пожа­леет, согреет свя­то­стью своей, и чело­век ухо­дит окры­лен­ный. А она, обес­си­лен­ная, только взды­хает и молится ночи напро­лет. У нее на лбу была ямка от паль­чи­ков, от частого крест­ного зна­ме­ния. Кре­сти­лась она мед­ленно, усердно, паль­чики искали ямку…»

Во время войны много было слу­чаев, когда она отве­чала при­хо­див­шим на их вопросы — жив или нет. Кому-то ска­жет — жив, ждите. Кому-то — отпе­вать и поминать.

Можно пред­по­ла­гать, что к Мат­роне при­ез­жали и те, кто искал духов­ного совета и руко­вод­ства. О матушке знали мно­гие мос­ков­ские свя­щен­ники, монахи Тро­ице-Сер­ги­е­вой лавры. По неве­до­мым судь­бам Божиим не ока­за­лось рядом с матуш­кой вни­ма­тель­ного наблю­да­теля и уче­ника, спо­соб­ного при­от­крыть завесу над ее духов­ным дела­нием и напи­сать об этом в нази­да­ние потомкам.

Часто ездили к ней зем­ляки из ее род­ных мест, тогда из всех окрест­ных дере­вень ей писали запи­сочки, а она отве­чала на них. При­ез­жали к ней и за две­сти, и за три­ста кило­мет­ров, а она знала имя чело­века. Бывали и моск­вичи, и при­ез­жие из дру­гих горо­дов, про­слы­шав­шие о про­зор­ли­вой матушке. Люди раз­ного воз­раста: и моло­дые, и ста­рые, и люди сред­них лет. Кого-то она при­ни­мала, а кого-то нет. С неко­то­рыми гово­рила прит­чами, с дру­гими — про­стым языком.

Зина­ида как-то пожа­ло­ва­лась матушке: «Матушка, нервы…» А она: «Какие нервы, вот ведь на войне и в тюрьме нет нер­вов… Надо вла­деть собой, терпеть».

Матушка настав­ляла, что лечиться нужно обя­за­тельно. Тело — домик,. Богом дан­ный, его нужно ремон­ти­ро­вать. Бог создал мир, травы лечеб­ные, и пре­не­бре­гать этим нельзя.

Своим близ­ким матушка сочув­ство­вала: «Как мне вас жаль, дожи­вете до послед­них вре­мен. Жизнь будет хуже и хуже. Тяж­кая. При­дет время, когда перед вами поло­жат крест и хлеб, и ска­жут — выби­райте!» «Мы выбе­рем крест, — отве­чали они, — а как же тогда можно жить будет?» «А мы помо­лимся, возь­мем земельки, ска­таем шарики, помо­лимся Богу, съе­дим и сыты будем!»

В дру­гой раз она гово­рила, под­бад­ри­вая в тяже­лой ситу­а­ции, что не надо ничего бояться, как бы ни было страшно. «Возят дитя в саноч­ках, и нет ника­кой заботы! Гос­подь сам все управит!»

Мат­ро­нушка часто повто­ряла: «Если народ теряет веру в Бога, то его пости­гают бед­ствия, а если не кается, то гиб­нет и исче­зает с лица земли. Сколько наро­дов исчезло, а Рос­сия суще­ство­вала и будет существовать.

Моли­тесь, про­сите, кай­тесь! Гос­подь вас не оста­вит и сохра­нит землю нашу!»

Послед­ний зем­ной приют Мат­ро­нушка нашла на под­мос­ков­ной стан­ции Сходня (улица Кур­ган­ная, дом 23), где посе­ли­лась у даль­ней род­ствен­ницы, поки­нув ком­нату в Ста­ро­ко­ню­шен­ном пере­улке. И сюда тоже пото­ком шли посе­ти­тели и несли свои скорби. Лишь перед самой кон­чи­ной матушка, уже совсем сла­бая, огра­ни­чила прием. Но люди все равно шли, и неко­то­рым она не могла отка­зать в помощи. Гово­рят, что о вре­мени кон­чины ей было открыто Гос­по­дом за три дня, и она сде­лала все необ­хо­ди­мые распоряжения.

Матушка про­сила, чтобы ее отпели в церкви Ризо­по­ло­же­ния. (В это время слу­жил там люби­мый при­хо­жа­нами свя­щен­ник Нико­лай Голуб­цов. Он знал и почи­тал бла­жен­ную Мат­рону.) Она не велела при­но­сить на похо­роны венки и пласт­мас­со­вые цветы.

До послед­них дней жизни она испо­ве­до­ва­лась и при­ча­ща­лась у при­хо­див­ших к ней свя­щен­ни­ков. По сво­ему сми­ре­нию она, как и обык­но­вен­ные греш­ные люди, боя­лась смерти и не скры­вала от близ­ких сво­его страха.

Перед смер­тью при­шел ее испо­ве­до­вать свя­щен­ник, отец Димит­рий, она очень вол­но­ва­лась, пра­вильно ли сло­жила ручки. Батюшка спра­ши­вает: «Да неужели и вы бои­тесь смерти?» «Боюсь».

2 мая 1952 года она почила. 3 мая в Тро­ице-Сер­ги­е­вой лавре на пани­хиду была подана записка о упо­ко­е­нии ново­пре­став­лен­ной бла­жен­ной Мат­роны. Среди мно­же­ства дру­гих она при­влекла вни­ма­ние слу­жа­щего иеро­мо­наха. «Кто подал записку? — взвол­но­ванно спро­сил он.- Что, она умерла?» (Мно­гие насель­ники Лавры хорошо знали и почи­тали Мат­рону.) Ста­рушка с доче­рью, при­е­хав­шие из Москвы, под­твер­дили: нака­нуне матушка скон­ча­лась, и нынче вече­ром гроб с телом будет постав­лен в мос­ков­ской церкви Ризо­по­ло­же­ния на Дон­ской улице. Так лавр­ские монахи узнали о кон­чине Мат­роны и смогли при­е­хать на ее погре­бе­ние. После отпе­ва­ния, кото­рое совер­шил отец Нико­лай Голуб­цов, все при­сут­ству­ю­щие под­хо­дили и при­кла­ды­ва­лись к ее рукам.

4 мая в Неделю жен-миро­но­сиц при боль­шом сте­че­нии народа состо­я­лось погре­бе­ние бла­жен­ной Мат­роны. По ее жела­нию она была погре­бена на Дани­лов­ском клад­бище, чтобы «слы­шать службу» (там нахо­дился один из немно­гих дей­ству­ю­щих мос­ков­ских хра­мов). Отпе­ва­ние и погре­бе­ние бла­жен­ной были нача­лом ее про­слав­ле­ния в народе как угод­ницы Божией.

Бла­жен­ная пред­ска­зы­вала: «После моей смерти на могилку мою мало будет ходить людей, только близ­кие, а когда и они умрут, запу­стеет моя могилка, разве изредка кто при­дет… Но через много лет люди узнают про меня и пой­дут тол­пами за помо­щью в своих горе­стях и с прось­бами помо­литься за них ко Гос­поду Богу, и я всем буду помо­гать и всех услышу».

Еще перед смер­тью она ска­зала: «Все, все при­хо­дите ко мне и рас­ска­зы­вайте, как живой, о своих скор­бях, я буду вас видеть, и слы­шать, и помо­гать вам». А еще матушка гово­рила, что все, кто дове­рит себя и жизнь свою ее хода­тай­ству ко Гос­поду, спа­сутся. «Всех, кто обра­ща­ется ко мне за помо­щью, я буду встре­чать при их смерти, каждого».

Более чем через трид­цать лет после кон­чины матушки, ее могилка на Дани­лов­ском клад­бище сде­ла­лась одним из свя­тых мест пра­во­слав­ной Москвы, куда при­ез­жали люди со всех кон­цов Рос­сии и из-за рубежа со сво­ими бедами и болезнями.

Бла­жен­ная Мат­рона была пра­во­слав­ным чело­ве­ком в глу­бо­ком, тра­ди­ци­он­ном зна­че­нии этого слова. Состра­да­ние к людям, иду­щее из пол­ноты любя­щего сердца, молитва, крест­ное зна­ме­ние, вер­ность свя­тым уста­вам Пра­во­слав­ной Церкви — вот что было сре­до­то­чием ее напря­жен­ной духов­ной жизни. При­рода ее подвига сво­ими кор­нями ухо­дит в мно­го­ве­ко­вые тра­ди­ции народ­ного бла­го­че­стия. Поэтому и помощь, кото­рую люди полу­чают, молит­венно обра­ща­ясь к пра­вед­нице, при­но­сит духов­ные плоды: люди утвер­жда­ются в пра­во­слав­ной вере, воцер­ков­ля­ются внешне и внут­ренне, при­об­ща­ются к повсе­днев­ной молит­вен­ной жизни. Мат­рону знают десятки тысяч пра­во­слав­ных людей. Мат­ро­нушка — так лас­ково назы­вают ее мно­гие. Она — так же, как при зем­ной своей жизни, помо­гает людям. Это чув­ствуют все те, кто с верою и любо­вью про­сит ее о заступ­ни­че­стве и хода­тай­стве перед Гос­по­дом, к Кото­рому бла­жен­ная ста­рица имеет вели­кое дерзновение.

Святая Блаженная Ксения Петербургская

К числу лиц истинно-юро­ди­вых Хри­ста ради, к числу истинно-бла­жен­ных, про­шед­ших весь путь нрав­ствен­ного само­усо­вер­шен­ство­ва­ния и все­цело посвя­тив­ших себя на слу­же­ние Гос­поду Богу, бес­спорно при­над­ле­жит и столь всем извест­ная и глу­боко чти­мая подвиж­ница XVIII века Ксе­ния Гри­го­рьевна Пет­рова, почи­ва­ю­щая на Смо­лен­ском клад­бище в Петер­бурге. К вели­кому при­скор­бию всех почи­та­те­лей рабы Божией Бла­жен­ной Ксе­нии, память народ­ная не сохра­нила нам реши­тельно ника­ких изве­стий о том, кто была Ксе­ния по про­ис­хож­де­нию, кто были ее роди­тели, где она полу­чила обра­зо­ва­ние и вос­пи­та­ние. Можно лишь с веро­ят­но­стью пред­по­ла­гать, что по про­ис­хож­де­нию сво­ему Ксе­ния была рода не про­стого, ибо была она заму­жем за Андреем Фео­до­ро­ви­чем Пет­ро­вым, состо­яв­шим в ранге пол­ков­ника и слу­жив­шим при­двор­ным пев­чим. Память народ­ная, как мы ска­зали, не знает Ксе­нию Гри­го­рьевну как жен­щину обыч­ную, жив­шую обык­но­вен­ными чело­ве­че­скими инте­ре­сами. И, дей­стви­тельно, мало ли людей на Божьем свете, мало ли их было и в Петер­бурге? Где же их всех запом­нить! Есть среди людей и много лиц заме­ча­тель­ных, извест­ных и при жизни и по смерти какими-либо выда­ю­щи­мися талан­тами, особ­ли­выми заслу­гами и перед роди­ной и перед Цер­ко­вью Пра­во­слав­ной, но мно­гие ли из них навсе­гда оста­ются в памяти народа? Нет, весьма и весьма немно­гие! Как все чело­ве­че­ское — и зна­ме­ни­тые неко­гда лица и их заслуги мало-помалу заво­ла­ки­ва­ются как бы тума­ном и, нако­нец, совер­шенно исче­зают из памяти народа, совер­шенно забы­ва­ются. Лишь мему­ары исто­рии надолго сохра­няют изве­стия, и то только о неко­то­рых, осо­бенно выда­ю­щихся дея­те­лях. Но Ксе­ния Гри­го­рьевна, будучи женой пол­ков­ника, ничем не выде­ля­лась из среды дру­гих, совре­мен­ных ей жен­щин, не совер­шила она и ника­ких осо­бен­ных заслуг ни перед Цер­ко­вью Пра­во­слав­ной, ни перед своей роди­ной, а потому и память народ­ная не сохра­нила о ней, за пер­вые годы ее жизни, реши­тельно ника­ких изве­стий. Вза­мен этого память народ­ная хорошо знает и твердо пом­нит Ксе­нию Гри­го­рьевну, как жен­щину Хри­ста ради юро­ди­вую, как подвиж­ницу Божию, как Бла­жен­ную. Твердо пом­нит народ­ная память и при­чину, послу­жив­шую для Ксе­нии пово­дом к пол­ному отре­ше­нию ее от мира, от всех мир­ских радо­стей, удо­воль­ствий, при­вя­зан­но­стей. При­чи­ной этой была совер­шенно неожи­дан­ная, вне­зап­ная смерть горячо люби­мого, цве­ту­щего здо­ро­вьем мужа Ксе­нии Гри­го­рьевны – Андрея Фео­до­ро­вича Пет­рова. Этот неожи­дан­ный удар так сильно пора­зил Ксе­нию Гри­го­рьевну, так повлиял на моло­дую 26-лет­нюю, без­дет­ную вдову, что она сразу как бы забыла все зем­ное, чело­ве­че­ское, все радо­сти и утехи, и вслед­ствие этого мно­гим каза­лась как бы сума­сшед­шей, лишив­шейся рас­судка… Так на нее стали смот­реть даже ее род­ные и зна­ко­мые, и осо­бенно после того, как Ксе­ния раз­дала реши­тельно все свое иму­ще­ство бед­ным, а дом пода­рила своей хоро­шей зна­ко­мой, Парас­кеве Анто­но­вой. Род­ные Ксе­нии подали даже про­ше­ние началь­ству умер­шего Андрея Фео­до­ро­вича, прося не поз­во­лять Ксе­нии в безум­стве раз­да­вать свое иму­ще­ство. Началь­ство умер­шего Пет­рова вызвало Ксе­нию к себе, но из раз­го­во­ров с ней вполне убе­ди­лось, что Ксе­ния совер­шенно здо­рова, а потому имеет право рас­по­ря­диться своим иму­ще­ством, как ей угодно. Так смот­рели плот­ские люди на рабу Божию Ксе­нию, не пони­мая того, что в душе ее со вре­мени смерти мужа совер­шался вели­кий пере­во­рот: про­ис­хо­дило пол­ное пере­рож­де­ние плот­ской жен­щины в жен­щину духов­ную. И, дей­стви­тельно, неожи­дан­ная смерть горячо люби­мого мужа, в кото­ром сосре­до­то­чи­ва­лась вся цель и весь инте­рес ее жизни, ясно пока­зала Ксе­нии, сколь непрочно и сколь суетно зем­ное уча­стие. Она сразу поняла, что истин­ного сча­стья на земле быть не может, что все зем­ное слу­жит лишь поме­хой, пре­пят­ствием для дости­же­ния истин­ного сча­стья на небе в Боге. Вот почему раба Божия Ксе­ния тот­час же, по смерти мужа, реши­лась осво­бо­диться от всего зем­ного, от всех мир­ских при­вя­зан­но­стей: иму­ще­ство свое раз­дала бед­ным, дом пода­рила г‑же Анто­но­вой, а сама оста­лась реши­тельно ни с чем, дабы ничто уже не слу­жило ей пре­пят­ствием к дости­же­нию истин­ного сча­стья на небе, в Боге. Для дости­же­ния же этого сча­стья она избрала тяже­лый путь юрод­ства Хри­ста ради. Обла­чив­шись в костюм мужа, т.е. надевши на себя его белье, каф­тан, кам­зол, она стала всех уве­рять, что Андрей Фео­до­ро­вич вовсе не уми­рал, а умерла его супруга Ксе­ния Гри­го­рьевна и уже нико­гда потом не откли­ка­лась, если ее назы­вали Ксе­нией Гри­го­рьев­ной, и все­гда охотно отзы­ва­лась, если ее назы­вали Андреем Фео­до­ро­ви­чем. Какого-либо опре­де­лен­ного место­жи­тель­ства Ксе­ния не имела. Боль­шею частью она целый день бро­дила по Петер­бург­ской сто­роне и по пре­иму­ще­ству в рай­оне при­хода церкви св. апо­стола Мат­фея, где в то время жили в малень­ких дере­вян­ных доми­ках небо­га­тые люди. Стран­ный костюм бед­ной, едва обу­той жен­щины, не имев­шей места, где главу при­к­ло­нить, ее ино­ска­за­тель­ные раз­го­воры, ее пол­ная кро­тость, незло­бие – давали нередко злым людям и осо­бенно улич­ным маль­чиш­кам повод и сме­лость глу­миться, сме­яться над Бла­жен­ной. Но перед Бла­жен­ной все­гда был образ вели­кого, без­вин­ного Стра­дальца – Хри­ста, без­ро­потно сно­сив­шего и пору­га­ния, и опле­ва­ния, и зау­ше­ния, и рас­пя­тие, и смерть. Вот почему и Бла­жен­ная так же без­ро­потно сно­сила вся­кого рода глум­ле­ния над собою. Лишь одна­жды, когда Ксе­ния уже стала почи­таться за угод­ницу Божию, жители Петер­бург­ской сто­роны видели ее в страш­ном гневе. Улич­ные маль­чишки, завидя юро­ди­вую, по обы­чаю стали над ней сме­яться, драз­нить ее. Бла­жен­ная, по обы­чаю, без­ро­потно сно­сила это. Но злые дети не огра­ни­чи­лись одними изде­ва­тель­ствами. Видя без­ро­пот­ность и без­за­щит­ность Бла­жен­ной, они наряду с изде­ва­тель­ствами стали бро­сать в нее гря­зью, кам­нями… Тогда, по-види­мому, и у Бла­жен­ной не хва­тило тер­пе­ния. Как вихрь бро­си­лась она за злыми маль­чиш­ками, грозя им своею пал­кою, кото­рую все­гда она носила с собою. Жители Петер­бург­ской сто­роны, увидя Бла­жен­ную в страш­ном гневе, при­шли в ужас от поступка бес­при­зор­ных, злых детей и тот­час же при­няли все меры к тому, чтобы никто не оби­жал Бла­жен­ную. Мало-помалу к стран­но­стям Бла­жен­ной при­выкли, мало-помалу поняли, что она не про­стая поби­рушка-нищая, а какая-то осо­бен­ная. Мно­гие поэтому стали жалеть ее, ста­ра­лись чем-либо помочь ей. Эта жалость осо­бенно стала про­яв­ляться с того вре­мени, как кам­зол и каф­тан мужа на Бла­жен­ной совер­шенно истлели, и она стала оде­ваться, зимой и летом, в жал­кие лох­мо­тья, а на босых ногах, рас­пух­ших и крас­ных от мороза, носила рва­ные баш­маки. Видя едва оде­тую, измок­шую или озяб­шую юро­ди­вую, мно­гие давали ей теп­лую одежду, обувь, мило­стыню, но Ксе­ния ни за что не согла­ша­лась надеть на себя теп­лую одежду, и всю жизнь про­хо­дила в жал­ких лох­мо­тьях – крас­ной коф­точке и зеле­ной юбке, или наобо­рот в зеле­ной коф­точке и крас­ной юбке. Мило­стыню она также не при­ни­мала, а брала лишь от доб­рых людей «царя на коне» (копейки с изоб­ра­же­нием всад­ника), и тот­час же отда­вала этого «царя на коне» таким же бед­ня­кам, как и сама она. Бродя целыми днями по гряз­ным, немо­ще­ным ули­цам Петер­бурга, Ксе­ния изредка захо­дила к своим зна­ко­мым, обе­дала у них, бесе­до­вала, а затем снова отправ­ля­лась стран­ство­вать. Где она про­во­дила ночи, дол­гое время оста­ва­лось неиз­вест­ным. Этим заин­те­ре­со­ва­лись не только жители Петер­бург­ской сто­роны, но и мест­ная поли­ция, для кото­рой неиз­вест­ность место­пре­бы­ва­ния Бла­жен­ной по ночам каза­лась даже подо­зри­тель­ной. Решено было во что бы то ни стало раз­уз­нать, где про­во­дит ночи эта стран­ная жен­щина и что она тогда делает. И жители Петер­бург­ской сто­роны, и мест­ная поли­ция сумели удо­вле­тво­рить свое любо­пыт­ство и успо­ко­иться. Ока­за­лось, что Ксе­ния, несмотря ни на какое время года, несмотря ни на какую погоду, ухо­дит на ночь в поле, коле­но­пре­клонно ста­но­вится здесь на молитву и не встает уже с этой молитвы до самого вос­хода солнца, попе­ре­менно делая зем­ные поклоны на все четыре сто­роны света. В дру­гой раз рабо­чие, про­из­во­див­шие постройку новой камен­ной церкви на Смо­лен­ском клад­бище, стали заме­чать, что ночью, во время их отсут­ствия, кто-то натас­ки­вает на верх стро­я­щейся церкви целые горы кир­пича. Долго диви­лись этому рабо­чие, долго недо­уме­вали, откуда берется кир­пич на верху стро­я­щейся церкви. Нако­нец, решили раз­уз­нать, кто мог быть этот даро­вой, неуто­ми­мый работ­ник, каж­дую ночь тас­ка­ю­щий для них кир­пич. Ока­за­лось, что этот неуто­ми­мый работ­ник была раба Божия Бла­жен­ная Ксе­ния. Может быть, много и дру­гих, неве­до­мых миру подви­гов совер­шала Бла­жен­ная. К сожа­ле­нию, при ней не было никого, кто мог бы быть сви­де­те­лем этих подви­гов. В оди­но­че­стве совер­шала она жиз­нен­ный путь свой. Между тем, путь этот был длин­ный: целых 45 лет жила она после смерти сво­его мужа, целых 45 лет вела она неустан­ную борьбу с вра­гом чело­ве­че­ства – диа­во­лом и с гор­до­стью житей­ской! Где, почти необу­тая и еле оде­тая, Бла­жен­ная Ксе­ния во все время сво­его стран­ство­ва­ния давала отдых, покой сво­ему телу, – оста­лось извест­ным одному только Гос­поду Богу. Мы можем лишь удив­ляться тому, как могла она, ста­рень­кая и сла­бая, выдер­жи­вать наши про­лив­ные, про­ни­зы­ва­ю­щие до костей, осен­ние дожди, наши страш­ные, трес­ку­чие морозы, когда на лету мерз­нут птицы, и легко засты­вают хорошо оде­тые, моло­дые, здо­ро­вые люди! Нужно было обла­дать или орга­низ­мом сверх­че­ло­ве­че­ским, или носить в себе такой силь­ный, внут­рен­ний, духов­ный жар, такую глу­бо­кую, несо­мнен­ную веру, при кото­рой и невоз­мож­ное ста­но­вится воз­мож­ным. Но, при­по­ми­ная вели­ких угод­ни­ков Божиих, кото­рые силою своей веры тво­рили див­ные, непо­силь­ные и непо­ня­тые для чело­ве­че­ского ума чудеса, не будем и подвиги Бла­жен­ной счи­тать небы­ва­лыми, невоз­мож­ными для чело­века во плоти. А что Ксе­ния Бла­жен­ная дей­стви­тельно имела такую веру, при кото­рой все воз­можно, что она, живя телом в мире, душой своей все­гда витала выше мира и пре­бы­вала все­гда в живом, непо­сред­ствен­ном обще­нии с Богом, видно уже из того чудес­ного дара пред­ви­де­ния буду­щего, кото­рым наде­лил Гос­подь Свою угод­ницу, и бла­го­даря кото­рому Бла­жен­ная напе­ред знала о таких собы­тиях, кото­рые не могут быть преду­га­даны и пред­ска­заны умом человеческим.

Вот те слу­чаи обна­ру­же­ния дара про­зор­ли­во­сти рабы Божией Ксе­нии, кото­рые надежно хра­нит народ­ная память.

Одна­жды при­хо­дит в гости к куп­чихе Кра­пи­ви­ной Бла­жен­ная Ксе­ния. Радушно встре­чен­ная хозяй­кой и дру­гими лицами, быв­шими в квар­тире г‑жи Кра­пи­ви­ной, Ксе­ния несколько вре­мени бесе­до­вала с ними, побла­го­да­рила хозяйку за уго­ще­ние, и, когда стала про­щаться, то, ука­зы­вая на Кра­пи­вину, ска­зала: «Вот, зелена кра­пива, а скоро, скоро завя­нет». Ни Кра­пи­вина, ни ее гости не при­дали какого-либо осо­бого зна­че­ния сло­вам Бла­жен­ной, но ока­за­лось, что в ско­ром же вре­мени моло­дая, цве­ту­щая здо­ро­вьем г‑жа Кра­пи­вина неожи­данно забо­лела и умерла. Тут только гости Кра­пи­ви­ной вспом­нили слова Бла­жен­ной: «зелена кра­пива, но скоро завя­нет», и поняли, что этими сло­вами она пред­ска­зала близ­кую кон­чину Кра­пи­ви­ной. В дру­гой раз при­хо­дит Ксе­ния к своей хоро­шей зна­ко­мой, г‑же Парас­кеве Анто­но­вой, кото­рой она раньше пода­рила свой дом, и гово­рит ей: «Вот ты тут сидишь да чулки што­па­ешь, и не зна­ешь, что тебе Бог сына послал! Иди ско­рее на Смо­лен­ское кладбище!»

Анто­нова, с моло­дых годов хорошо зна­ко­мая с Бла­жен­ной, отлично знала, что с уст Ксе­нии нико­гда не схо­дит слово неправды, а потому и теперь, несмотря на стран­ность ее слов, тот­час же пове­рила, что, должно быть дей­стви­тельно, что-нибудь слу­чи­лось осо­бен­ное, и поспешно побе­жала на Смо­лен­ское клад­бище. На одной из улиц Васи­льев­ского ост­рова, вблизи Смо­лен­ского клад­бища, Анто­нова уви­дала боль­шую толпу народа. Вле­ко­мая любо­пыт­ством, Анто­нова подо­шла к толпе и поста­ра­лась раз­уз­нать, что тут слу­чи­лось. Ока­за­лось, что какой-то извоз­чик сбил с ног бере­мен­ную жен­щину, кото­рая тут же на улице раз­ре­ши­лась от бре­мени маль­чи­ком, а сама немед­ленно скон­ча­лась. Сжа­лив­шись над ребен­ком, Парас­кева Анто­нова тот­час же взяла ребенка к себе. Узнать, кто была его умер­шая мать, кто был его отец, несмотря на уси­лен­ные ста­ра­ния как Петер­бург­ской поли­ции, так и самой Анто­но­вой, не уда­лось, и ребе­нок остался на руках у г‑жи Анто­но­вой. Она дала ему пре­крас­ное обра­зо­ва­ние и вос­пи­та­ние. Впо­след­ствии он сде­лался вид­ным чинов­ни­ком и до самой смерти берег и покоил свою при­ем­ную мать, будучи для нее самым почти­тель­ным и горячо любя­щим сыном. С глу­бо­ким бла­го­го­ве­нием отно­сился он также и к памяти рабы Божией Бла­жен­ной Ксе­нии, кото­рая так много добра ока­зала его при­ем­ной матери и такое уча­стие при­няла в судьбе его, едва родив­ше­гося и уже остав­ше­гося пол­ным сиро­той, ребенка.

Неда­леко от часовни рабы Божией Ксе­нии нахо­дится могила Евдо­кии Дени­сьевны Гай­ду­ко­вой, скон­чав­шейся в 1827 году. Эта Гай­ду­кова при­над­ле­жала к числу тех лиц, кото­рых любила и ино­гда посе­щала раба Божия Ксе­ния. Одна­жды зашла к ней Бла­жен­ная Ксе­ния в пред­обе­ден­ное время. Обра­до­ван­ная ее при­хо­дом, Евдо­кия Дени­сьевна тот­час же поспе­шила накрыть на стол, уса­дила за стол Ксе­нию и стала уго­щать ее чем Бог послал.

Кон­чился обед. Евдо­кия Дени­сьевна стала бла­го­да­рить Ксе­нию за ее посе­ще­ние и изви­няться за пло­хое угощение.

«Не взыщи, – гово­рила она, – голуб­чик Андрей Фео­до­ро­вич, больше мне уго­стить тебя нечем, ничего сего­дня не готовила».

«Спа­сибо, матушка, спа­сибо за твое уго­ще­ние, – отве­чала Ксе­ния, – только лука­вить-то зачем? Ведь побо­я­лась же ты дать мне уточки!»

Сильно скон­фу­зи­лась Евдо­кия Дени­сьевна; в печи у ней, дей­стви­тельно, была жаре­ная утка, кото­рую она при­бе­ре­гала для отсут­ству­ю­щего мужа. Тот­час же бро­си­лась Евдо­кия Дени­сьевна к печке и стала выни­мать оттуда утку.

Но Ксе­ния тот­час же оста­но­вила ее: «Нет, нет, что ты? Не надо, не надо, я не хочу утки. Ведь я знаю, что ты раде­хонька меня всем уго­стить, да боишься своей кобы­льей головы. Зачем же его сердить?»

Кобы­льей голо­вой Ксе­ния назы­вала мужа Евдо­кии Дени­сьевны, кото­рого очень не любила за его пьян­ство, гру­бый харак­тер и за сквер­ную ругань в пья­ном виде.

К числу зна­ко­мых рабы Божией Ксе­нии, к кото­рым она ино­гда наве­ды­ва­лась, при­над­ле­жало также семей­ство Голу­бе­вых, состо­яв­шее из матери-вдовы и 17-лет­ней кра­са­вицы-дочки. Ксе­ния очень любила эту девушку за ее крот­кий, тихий нрав и доб­рое сердце. Одна­жды захо­дит к ним в гости Ксе­ния. Мать и дочь сидели за сто­лом, и гото­вили кофе. «Эх, кра­са­вица, – ска­зала Ксе­ния, обра­ща­ясь девушке, – ты вот тут кофе варишь, а муж твой жену хоро­нит на Охте. Беги ско­рее туда.»

«Как так?! – отве­чала девушка, – у меня не только мужа, но и жениха-то нет. А тут какой-то муж, да еще жену хоронит?»

«Иди», – сер­дито отве­чала Ксе­ния, не любив­шая каких-либо возражений.

Голу­бевы, хорошо знав­шие, что Ксе­ния нико­гда не гово­рит чего-либо напрасно, и почи­тая ее за угод­ницу Божию, тот­час же послу­ша­лись при­ка­за­ния Бла­жен­ной и отпра­ви­лись на Охту. Здесь они уви­дели, что к клад­бищу направ­ля­ется похо­рон­ная про­цес­сия. Голу­бевы заме­ша­лись в толпу про­во­жав­ших и пошли вме­сте с про­цес­сией на клад­бище. Хоро­нили моло­дую жен­щину, жену док­тора, скон­чав­шу­юся от небла­го­по­луч­ных родов. Нача­лась и кон­чи­лась литур­гия, затем и отпе­ва­ние. Покой­ную понесли на место ее послед­него упо­ко­е­ния. Вслед за гро­бом шли и Голу­бевы. Кон­чи­лось и погре­бе­ние. Народ стал рас­хо­диться по домам.

Пошли и Голу­бевы. Но тут они неожи­данно натолк­ну­лись на горько рыдав­шего моло­дого вдовца, кото­рый, при виде могиль­ного холма над пра­хом люби­мой супруги, поте­рял созна­ние и без чувств сва­лился на руки под­бе­жав­ших Голу­бе­вых. Послед­ние поста­ра­лись при­ве­сти его в чув­ство, позна­ко­ми­лись с ним, и через год юная Голу­бева стала женой доктора.

Счаст­ливо и без­мя­тежно про­жила она со своим мужем до глу­бо­кой ста­ро­сти, при смерти строго заве­щав своим детям хра­нить могилу и чтить память рабы Божией Бла­жен­ной Ксении.

Одна­жды встре­тила Бла­жен­ная Ксе­ния на улице одну бла­го­че­сти­вую жен­щину, свою зна­ко­мую, оста­но­вила ее и, пода­вая ей мед­ный пятак с изоб­ра­же­нием всад­ника, ска­зала: «Возьми пятак, тут царь на коне; потухнет!»

Жен­щина взяла пятак, попро­ща­лась с Ксе­нией и, недо­уме­вая, что бы зна­чили стран­ные слова ее, пошла домой.

Но едва она вошла в ту улицу, где она жила, как уви­дела, что заго­релся дом ее. Не успела, однако, она добе­жать до сво­его дома, как пламя было поту­шено. Тут только поняла она, что озна­чали слова Бла­жен­ной Ксе­нии «возьми пятак; потухнет!»

Всем известно, что Импе­ра­трица Анна Иоан­новна, желая упро­чить рус­ский пре­стол за потом­ством отца сво­его, царя Иоанна V Алек­се­е­вича (брата Петра Вели­кого), вызвала к себе пле­мян­ницу свою, Анну Лео­поль­довну, выдала ее замуж за принца Антона Уль­риха, и, когда от этого брака родился сын Иоанн, то назна­чила его своим наслед­ни­ком. По смерти Анны Иоан­новны, Иоанн VI Анто­но­вич, дей­стви­тельно, был про­воз­гла­шен Импе­ра­то­ром (1740 год). Спу­стя год после этого, а именно – с 24 на 25 ноября 1741 г., – в Рос­сии про­изо­шел госу­дар­ствен­ный пере­во­рот. Импе­ра­три­цей была про­воз­гла­шена дочь Петра Вели­кого, Ели­са­вета Пет­ровна. Иоанна Анто­но­вича заклю­чили в Шлис­сель­бург­скую кре­пость, а роди­те­лей его сослали в ссылку в Хол­мо­горы, где они и скон­ча­лись. Несчаст­ный Иоанн Анто­но­вич про­то­мился под стро­гим над­зо­ром в Шлис­сель­бург­ской кре­по­сти около 23 лет. В 1764 г., уже в цар­ство­ва­ние Импе­ра­трицы Ека­те­рины Вели­кой один из кара­уль­ных офи­це­ров, Миро­вич, заду­мал осво­бо­дить его из зато­че­ния и про­воз­гла­сить Императором.

Но попытка Миро­вича не уда­лась; дру­гие офи­церы оста­лись вер­ными Импе­ра­трице. Во время про­ис­шед­шего столк­но­ве­ния Иоанн Анто­но­вич был убит.

За три недели до этого печаль­ного собы­тия, Бла­жен­ная Ксе­ния стала еже­дневно и целыми днями горько пла­кать. Все встре­чав­ши­еся с ней, видя ее в сле­зах, жалели ее, думая, что кто-нибудь ее оби­дел, и спра­ши­вали ее:

«Что ты, Андрей Фео­до­ро­вич, пла­чешь? Не оби­дел ли тебя кто-нибудь?»

Бла­жен­ная отве­чала: «там кровь, кровь, кровь! Там реки нали­лись кро­вью, там каналы кро­ва­вые, там кровь, кровь!»,– и еще силь­нее начи­нала плакать.

Никто не пони­мал, что ста­лось со все­гда спо­кой­ной и бла­го­душ­ной Бла­жен­ной. Никто не пони­мал и стран­ных слов ее.

Лишь три недели спу­стя, когда по Петер­бургу раз­нес­лась молва о стра­даль­че­ской кон­чине Иоанна Анто­но­вича, все поняли, что своим пла­чем и сло­вами «Там реки нали­лись кро­вью, там каналы кро­ва­вые, там кровь, кровь!»

– Бла­жен­ная пред­ска­зы­вала стра­даль­че­скую кон­чину неко­гда Импе­ра­тора Иоанна VI Антоновича.

Нака­нуне празд­ника Рож­де­ства Хри­стова, 24 декабря 1761 года. Бла­жен­ная Ксе­ния целый день сует­ливо бегала по ули­цам Петер­бург­ской сто­роны и всюду громко кри­чала: «Пеките блины, пеките блины; скоро вся Рос­сия будет печь блины!»

Все, видев­шие Бла­жен­ную, недо­уме­вали, что бы озна­чала ее оза­бо­чен­ность и сует­ли­вость, что озна­чают слова ее. Так никто и не понял стран­ных слов и пове­де­ния Блаженной.

И что же случилось?

На дру­гой день, т.е. 25 декабря 1761 г., по Петер­бургу вдруг раз­нес­лась страш­ная весть: Импе­ра­трица Ели­са­вета Пет­ровна неожи­данно скончалась.

Тут только всем стало понятно, что сло­вами «пеките блины, пеките блины, скоро вся Рос­сия будет печь блины» – Бла­жен­ная пред­ска­зы­вала смерть Императрицы.

Несо­мненно, много и дру­гих слу­чаев про­зор­ли­во­сти обна­ру­жи­вала раба Божия Ксе­ния; к сожа­ле­нию, изве­стий об этих слу­чаях до нас не сохра­ни­лось. Но и при­ве­ден­ных уже вполне доста­точно, чтобы видеть, что Бла­жен­ная, дей­стви­тельно, обла­дала чудес­ным даром зна­ния будущего.

Молва о стро­гой подвиж­ни­че­ской жизни Бла­жен­ной Ксе­нии, об ее доб­роте, кро­то­сти, сми­ре­нии, пол­ной нес­тя­жа­тель­но­сти, об ее чуд­ном даре про­зор­ли­во­сти – широко раз­нес­лась по Петер­бургу. Все стали смот­реть на нее как на угод­ницу Божию, как на вели­кую подвиж­ницу; все стали не только жалеть ее, но стали глу­боко ува­жать и почи­тать ее. Вот почему и купцы, и мещане, и чинов­ники, и дру­гие обы­ва­тели Петер­бург­ской сто­роны душевно рады были при­нять у себя Бла­жен­ную в доме, тем более, что стали заме­чать, что в каком бы доме или семье ни побы­вала Бла­жен­ная, там все­гда водво­рялся какой-то бла­го­дат­ный мир, осо­бен­ное счастье.

Тор­говцы заме­тили, что если Бла­жен­ная захо­дила в лавку, где до того вре­мени не было тор­говли, и брала себе какую-либо ничтож­ную из про­да­ю­щихся вещей – оре­шек, пря­ни­чек, та лавка начи­нала отлично тор­го­вать, потому что народ спе­шил купить что-нибудь именно в той лавке, куда загля­нула Блаженная.

Извоз­чики заме­тили, что если кому-либо из них уда­ва­лось хоть несколько шагов про­везти Бла­жен­ную, у того целый день езда шла отлично и он делал хоро­шую выручку. Вот почему извоз­чики, еще издали увидя Бла­жен­ную, на пере­гон мча­лись к ней на своих про­лет­ках, и умо­ляли ее хоть только при­сесть в их коляску, в пол­ном убеж­де­нии, что это даст им хоро­ший зара­бо­ток. И чрез­вы­чайно счаст­лив был тот воз­ница, кото­рому уда­ва­лось про­везти в своей коляске Блаженную.

Матери детей заме­чали, что если Бла­жен­ная при­лас­кает, или пока­чает в люльке боль­ного ребенка, тот непре­менно выздо­ро­веет. Вот почему все они, завидя Бла­жен­ную, спе­шили к ней со сво­ими детьми и про­сили ее бла­го­сло­вить или при­лас­кать их, в уве­рен­но­сти, что тот ребе­нок, кото­рый удо­сто­ится ласки или бла­го­сло­ве­ния от Бла­жен­ной, или кото­рого она про­сто погла­дит по головке, непре­менно будет и здо­ров и счастлив.

И про­жила, таким обра­зом, в посто­ян­ном стрем­ле­нии к истин­ному сча­стью в Боге, в посто­ян­ной борьбе со вра­гом рода чело­ве­че­ского и в посто­ян­ной готов­но­сти ока­зать добро всем каж­дому, эта подвиж­ница после смерти сво­его мужа целых сорок пять лет. За все это время она не только не имела места, где главу под­к­ло­нить, но не имела даже одежды, обуви, кото­рыми можно было бы при­крыть и согреть озяб­шее тело. Несмотря на это, она была вполне счаст­лива. Как птица небес­ная, летала она Петер­бург­ской сто­роне днем, желая всем и каж­дому ока­зать какую-нибудь услугу, а ночью всту­пала в беседу с Самим Гос­по­дом Богом, пре­да­ва­ясь молит­вен­ным и дру­гим подви­гам. Кро­тость, сми­ре­ние, доб­рота посто­янно сияли на измож­ден­ном тру­дами лице ее: видно было, что душа Бла­жен­ной далека от мира, что, хотя тело ее нахо­дится еще на земле, но дух ее нахо­дится на небе, куда она неустанно стре­ми­лась. И вот не стало этой подвиж­ницы на земле. Настал час, когда Гос­поду угодно было раз­ре­шить ее от борьбы с миром и взять ее к Себе на небо.

Время смерти и погре­бе­ния свя­той Бла­жен­ной Ксе­нии. Почи­та­ние памяти ее по смерти. Исто­рия соору­же­ния часовни над ее моги­лой К вели­кому при­скор­бию всех почи­та­те­лей Бла­жен­ной Ксе­нии, до нашего вре­мени не сохра­ни­лось реши­тельно ника­ких изве­стий о вре­мени и обсто­я­тель­ствах смерти и погре­бе­ния рабы Божией Ксе­нии. Лишь на осно­ва­нии неко­то­рых дан­ных можно с боль­шей или мень­шей веро­ят­но­стью сде­лать неко­то­рые пред­по­ло­же­ния. Соста­ви­телю насто­я­щей книжки, несмотря на самые тща­тель­ные, неод­но­крат­ные розыски записи дня смерти и погре­бе­ния Ксе­нии Гри­го­рьевны Пет­ро­вой или Андрея Фео­до­ро­вича Пет­рова в рос­пи­сях о погре­бен­ных, хра­ня­щихся в архи­вах Смо­лен­ского клад­бища, начи­ная с 1777 года, найти не уда­лось. Можно таким обра­зом пред­по­ла­гать, что Ксе­ния скон­ча­лась ранее 1777 года.

Но этому про­ти­во­ре­чит сохра­нив­ше­еся изве­стие о том, что Ксе­ния носила по ночам кир­пич на вновь стро­я­щу­юся цер­ковь на Смо­лен­ском клад­бище, а такою цер­ко­вью могла быть только, суще­ству­ю­щая и теперь, цер­ковь Смо­лен­ской иконы Божией Матери. А эта цер­ковь начата построй­кою в 1794 году и освя­щена в 1896 году. Стало быть, в эти годы Бла­жен­ная Ксе­ния была еще жива. Если же пред­по­ло­жить, что Ксе­ния тас­кала кир­пич на постройку какой-либо из ранее суще­ство­вав­ших на Смо­лен­ском клад­бище церк­вей, то этому пред­по­ло­же­нию про­ти­во­ре­чит то обсто­я­тель­ство, что все, ранее суще­ство­вав­шие на клад­бище, церкви были дере­вян­ные и даже холод­ные, без печей, стало быть, и кир­пич тас­кать туда было бес­цельно. Вер­нее всего думать, что Ксе­ния дей­стви­тельно тас­кала кир­пич на постройку церкви Смо­лен­ской Божией Матери и, стало быть, была жива в 1794 – 1796 годах. Что же каса­ется отсут­ствия записи о ее смерти и погре­бе­нии в клад­би­щен­ских рос­пи­сях, то это легко объ­яс­ня­ется, с одной сто­роны, небреж­но­стью, с какой велась в то время запись погре­ба­е­мых; вслед­ствие именно небреж­но­сти, мно­гие лица, о кото­рых досто­верно известно, что они погре­бены на Смо­лен­ском клад­бище, в рос­пи­сях не зна­чатся (напри­мер. Рыцари Маль­тий­ского ордена; масса лиц, умер­ших от холеры в 1848 году и др.), а с дру­гой – весьма веро­ят­ным пред­по­ло­же­нием, что все умер­шие, отпе­тые не на клад­бище, вовсе не зано­си­лись в клад­би­щен­ские ведо­мо­сти о погре­ба­е­мых. Если это так, то и Ксе­ния была отпета не на клад­бище, а где-либо в при­ход­ской церкви; это пред­по­ло­же­ние можно счи­тать вполне веро­ят­ным. На конец же XVIII века или даже на начало IХ-го, как при­бли­зи­тель­ное время смерти Ксе­нии, ука­зы­вают и неко­то­рые дру­гие дан­ные: 1) день смерти импе­ра­трицы Ели­са­веты Пет­ровны, 25 декабря 1761 г., пред­ска­зан­ный Ксе­нией; 2) даты на могиль­ной плите Ксе­нии: «оста­лась после мужа 26-ти лет, стран­ство­вала 45 лет, а всего жития 71 год»; 3) год смерти совре­мен­ницы Ксе­нии – Евдо­кии Дени­сьевны Гай­ду­ко­вой – 1827.

Сопо­став­ляя все эти дан­ные, также и год постройки Смо­лен­ской церкви, можно думать, что Ксе­ния умерла не ранее 1794 года (время постройки церкви) и не позже 1806 года (1761 г., – время смерти Импе­ра­трицы Ели­са­веты Пет­ровны + 45 лет стран­ство­ва­ния Ксе­нии == 1806 г.). Вот именно эти годы можно счи­тать вре­ме­нем смерти Ксе­нии; сле­до­ва­тельно, дата рож­де­ния ее падает на 1719–1730 годы. Во вся­ком слу­чае, точно опре­де­лить год рож­де­ния и год смерти Бла­жен­ной, за неиме­нием опре­де­лен­ных дан­ных, пока невоз­можно. Что же каса­ется обсто­я­тельств смерти и погре­бе­ния рабы Божией Ксе­нии, опять-таки за неиме­нием каких-либо дан­ных, ска­зать об этом что-либо опре­де­лен­ное трудно. Но, при­ни­мая во вни­ма­ние то глу­бо­кое ува­же­ние и ту любовь, какими поль­зо­ва­лась Бла­жен­ная у всех жите­лей Петер­бург­ской сто­роны, при­ни­мая во вни­ма­ние, что еще при жизни Бла­жен­ную счи­тали за угод­ницу Божию, можно думать, что погре­бе­ние ее было необы­чайно тор­же­ственно: с уве­рен­но­стью можно думать, что все жители Петер­бург­ской сто­роны, где жила Бла­жен­ная, и вообще все знав­шие ее при жизни, счи­тали своею обя­зан­но­стью дать послед­нее цело­ва­ние усоп­шей, про­ститься с ней и про­во­дить ее до послед­него места ее упокоения.

Были ли при этом какие-либо осо­бен­ные, зна­ме­на­тель­ные про­яв­ле­ния помощи от Бла­жен­ной, изве­стий не сохра­ни­лось. Во вся­ком слу­чае, если бы даже и не было подоб­ных про­яв­ле­ний, чего мы отнюдь не смеем утвер­ждать, тем не менее все почи­та­тели усоп­шей, все полу­чив­шие от нее какую-нибудь помощь, какую-нибудь ласку при ее жизни, ста­ра­лись молит­вами сво­ими отбла­го­да­рить ее по кон­чине за все то добро, какое было им ока­зано, ста­ра­лись не пре­ры­вать с ней духов­ного обще­ния и по ее смерти. Вот почему, навер­ное, можно думать, что с 1‑го же дня погре­бе­ния Бла­жен­ной, могила ее посе­ща­лась мно­гими и мно­гими лицами, при­хо­див­шими помо­литься об ее упо­ко­е­нии. И на молит­вен­ную-то память о себе Бла­жен­ная из загроб­ного мира откли­ка­лась делами мило­сти. Тогда и не знав­шие Бла­жен­ную при жизни, стали при­бе­гать к ее хода­тай­ству, к ее помощи перед Богом. Слу­жили пани­хиды по Бла­жен­ной. Досто­верно известно, что в два­дца­тых годах про­шлого сто­ле­тия на могилку Ксе­нии народ сте­кался тол­пами, веря, что на молит­вен­ный зов Бла­жен­ная не замед­лит отклик­нуться помо­щью. Каж­дый посе­ти­тель могилки Ксе­нии непре­менно желал хоть что-нибудь иметь у себя с этой могилки, а так как взять с могилки, кроме зем­лицы, было нечего, то брали именно землю, веря, что земля луч­шее сред­ство от болез­ней и горестей.

Еже­годно вся земля с могиль­ной насыпи над гро­бом усоп­шей по гор­сточке раз­но­си­лась посе­ти­те­лями; еже­годно при­хо­ди­лось делать новую насыпь и еже­годно насыпь снова раз­би­ра­лась посе­ти­те­лями. При­шлось поло­жить сверху могиль­ной насыпи камен­ную плиту; но посе­ти­тели раз­били плиту на мел­кие кусочки и раз­несли по домам; поло­жили новую плиту и с этой пли­той слу­чи­лось то же. Но, раз­би­рая землю и ломая плиты, посе­ти­тели клали на могилку свои посиль­ные денеж­ные пожерт­во­ва­ния, кото­рыми вна­чале поль­зо­ва­лись нищие. Затем могилку Ксе­нии обнесли огра­дой, к кото­рой при­кре­пили кружку для сбора пожерт­во­ва­ний на соору­же­ние над моги­лой часовни. И пожерт­во­ва­ния не заста­вили долго ждать себя. На собран­ные таким обра­зом деньги, при содей­ствии неко­то­рых почи­та­те­лей рабы Божией Ксе­нии, над ее моги­лой была соору­жена неболь­шая, из цоколь­ного камня, часовня с двумя око­шеч­ками по бокам, с дубо­вым ико­но­ста­сом в восточ­ной сто­роне и с желез­ной две­рью – с запад­ной. Над две­рью с наруж­ной сто­роны сде­лали над­пись: «Раба Божия Ксе­ния». Могиль­ную насыпь над самой могил­кой также обде­лали цоко­лем, а сверху поло­жили плиту со сле­ду­ю­щею, неиз­вестно кем состав­лен­ною, над­пи­сью: «Во имя Отца и Сына и Свя­таго Духа. На сем месте поло­жено тело рабы Божией Ксе­нии Гри­го­рьевны, жены при­двор­наго пев­чего, в ранге пол­ков­ника, Андрея Фео­до­ро­вича. Оста­лась после мужа 26 лет, стран­ство­вала 45 лет, а всего жития 71 год; зва­лась име­нем Андрей Фео­до­ро­вич. Кто меня знал, да помя­нет мою душу для спа­се­ния души своей. Аминь». Свя­тая Бла­жен­ная Ксе­ния погре­бена на Смо­лен­ском клад­бище к югу от храма во имя Смо­лен­ской иконы Божией Матери. В 1902 году на могиле свя­той бла­жен­ной Ксе­нии по про­екту архи­тек­тора Сла­вина была воз­ве­дена камен­ная часовня, восточ­ную стену кото­рой в 1992 году укра­сила моза­ич­ная икона свя­той подвиж­ницы. В 1987 году часовня была освя­щена нынеш­ним Свя­тей­шим Пат­ри­ар­хом Мос­ков­ским и всея Руси Алек­сием II. Сюда стре­мятся пра­во­слав­ные палом­ники со всех кон­цов Рос­сии и из дру­гих стран, чаю­щие полу­чить уте­ше­ние в скор­бях и помощь в бла­гих начи­на­ниях от молит­вен­ницы о душах наших – свя­той бла­жен­ной Ксении.

Мученик Лонгин Сотник

Свя­той Лон­гин жил 2 тысячи лет назад, во вре­мена когда Гос­подь наш, Иисус Хри­стос ходил с про­по­ве­дью по земле. Лон­гин был родом из Кап­па­до­кии, неболь­шой обла­сти в совре­мен­ной Тур­ции. Он посту­пил на службу сол­да­том в рим­скую армию и дослу­жился до зва­ния «сот­ника», то есть коман­дира отряда из 100 чело­век. Такой отряд по рим­ски назы­вался «цен­ту­рия», поэтому Лон­гина назы­вали еще «цен­ту­рион», то есть коман­дир цен­ту­рии. Лон­гин был хоро­шим коман­ди­ром, но у него была неиз­ли­чи­мая болезнь глаз, что мешало ему полу­чить более высо­кие звания.

И вот, Лон­гина с его отря­дом отпра­вили в дале­кую про­вин­цию Рим­ской Импе­рии, кото­рая назы­ва­лась Иудея в под­чи­не­ние рим­скому пра­ви­телю Иудеи – Пон­тию Пилату. Именно этому отряду Пилат пору­чил быть на страже при рас­пя­тии Спа­си­теля. Лон­гин и его люди охра­няли место казни Гос­пода нашего, а сам Лон­гин, как коман­дир с ору­жием и копьем, стоял у самого Кре­ста, на кото­ром рас­пи­нали Гос­пода нашего Иисуса Хри­ста. Лон­гин и его воины были сви­де­те­лями послед­них мгно­ве­ний зем­ной жизни Гос­пода, а также вели­ких и страш­ных зна­ме­ний, явлен­ных по смерти Его. Уви­дав чудеса, быв­шие при кре­сте Хри­сто­вом: зем­ле­тря­се­ние, затме­ние солнца, открыв­ши­еся гробы и вос­став­ших из них мерт­ве­цов и рас­па­де­ние кам­ней, а также вели­кое сми­ре­ние и кро­тость, с кото­рой наш Гос­подь пере­но­сил все Крест­ные стра­да­ния, сот­ник Лон­гин испо­ве­дал, что Хри­стос есть Сын Божий. О сем собы­тии Боже­ствен­ный еван­ге­лист Мат­фей так гово­рит: «Сот­ник же и те, кото­рые с ним сте­регли Иисуса, видя зем­ле­тря­се­ние и все быв­шее, устра­ши­лись весьма и гово­рили: воис­тину Он был Сын Божий» (Мф. 27:54. Ср. Мрк. 15:39 и Лк. 23:47).

Рас­пя­тие на кре­сте было очень жесто­кой каз­нью, так как рас­пя­тый чело­век не уми­рал сразу, а тяжко мучился ино­гда несколько дней прежде чем уме­реть. Но так как Гос­пода нашего пре­дали на рас­пя­тие в пят­ницу, а на дру­гой день была суб­бота – свя­щен­ный для иудеев день, то иудеи про­сили у Пилата побыст­рее убить всех каз­нен­ных и снять их с кре­стов, до наступ­ле­ния суб­боты, так как в суб­боту нельзя было каз­нить. Воины Лон­гина взяв тяжё­лую дере­вян­ную дубину пере­били коленки у рас­пя­тых слева и справа от Гос­пода, чтобы они умерли быст­рее. А когда подо­шли к Кре­сту, на кото­ром был расят наш Гос­подь, то уви­дели что он уже мертв и коленки пере­би­вать у него не стали. Лон­гин, чтобы точно убе­диться что Гос­подь уже мертв, взял копьё и прон­зил им ребра Иисуса Хри­ста, и из раны чудес­ным обра­зом истекла кровь и вода. Они попали на лицо Лон­гина и его глаза от этого исце­ли­лись! Вот как это опи­сано в Еван­ге­лии от Иоанна: «Но так как тогда была пят­ница, то Иудеи, дабы не оста­вить тел на кре­сте в суб­боту, – ибо та суб­бота была день вели­кий, – про­сили Пилата, чтобы пере­бить у них голени и снять их. Итак при­шли воины, и у пер­вого пере­били голени, и у дру­гого, рас­пя­того с Ним. Но, придя к Иисусу, как уви­дели Его уже умер­шим, не пере­били у Него голе­ней, но один из вои­нов копьем прон­зил Ему ребра, и тот­час истекла кровь и вода».

По сня­тии Гос­пода нашего с Кре­ста, его погребли в пещере, неда­леко от места казни. В Иудее мерт­вых хоро­нили в пеще­рах, кото­рые назы­ва­лись «гро­бами». Чело­века клали в неболь­шую пещеру выдолб­лен­ную в горе, а вход зава­ли­вали огром­ным кам­нем, таким боль­шим, что даже взрос­лый муж­чина не мог его сам сдви­нуть. После казни и погре­бе­ния Спа­си­теля, иудеи упро­сили Пилата поста­вить стражу у пещеры, в кото­рой погребли тело Гос­пода нашего. Они ска­зали: «Этот Чело­век гово­рил, что вос­крес­нет после смерти на тре­тий день. Мы этому конечно не верим, но боимся что уче­ники Его тайно укра­дут тело Его, а всем ска­жут что их Учи­тель вос­крес». Поэтому Лон­гин со своим отря­дом стоял на страже у Гроба Гос­подня. Пещеру с телом Гос­пода нашего зава­лили огром­ным кам­нем, а иудей­ские ста­рей­шины даже поста­вили на камне свою печать, чтобы никто не мог неза­метно отва­лить камень. Когда же Гос­подь пре­славно вос­крес от гроба, то Своим чуд­ным вос­ста­нием навел на стражу ужас, потому что «Ангел Гос­по­день, сошед­ший с небес, при­сту­пив, отва­лил камень от двери гроба и сидел на нем… устра­шив­шись его, стражи при­шли в тре­пет и стали, как мерт­вые» (Мф. 28:2, 4)

После всего слу­чив­ше­гося, Лон­гин и два воина окон­ча­тельно уве­ро­вали во Хри­ста, и сде­ла­лись про­по­вед­ни­ками Вос­кре­се­ния Хри­стова, – ибо они воз­ве­стили Пилату и иудей­ским ста­рей­шина обо всем про­ис­шед­шем. Иудей­ские архи­ереи и ста­рей­шины, устроив сове­ща­ние, дали вои­нам довольно денег, чтобы они ута­или о вос­кре­се­нии Хри­сто­вом и всем ска­зали , что это уче­ники Хри­ста, при­шедши ночью, украли Его, когда стража спала (Мф. 28:11-13). Однако Лон­гин денег не взял и ута­ить чуда не захо­тел, но еще усерд­нее стал сви­де­тель­ство­вать о Гос­поде, и сви­де­тель­ство его было истинно. Посему Пилат и все иудей­ское собра­ние воз­не­на­ви­дели Лон­гина, и весь гнев свой, кото­рый они прежде имели на Хри­ста, обра­тили теперь на Лон­гина. Лон­гин открыто про­по­ве­до­вал о Хри­сте, что Он есть Истин­ный Бог, и что он, Лон­гин, сво­ими гла­зами видел и живо­тво­ря­щую смерть Гос­пода нашего Иисуса Хри­ста и Его Пре­слав­ное Вос­кре­се­ние. За это сви­де­тель­ство Лон­гин под­вергся нена­ви­сти и гоне­нию со сто­роны вра­гов Иисуса Хри­ста, кото­рые стали изыс­ки­вать при­чину, чтобы погу­бить его, но не могли ничего найти и не реша­лись при­чи­нить вред сот­нику, потому что Лон­гин был ста­рей­ший из вои­нов, чело­век чест­ный и извест­ный самому рим­скому импе­ра­тору. Когда же Лон­гин узнал об их злом наме­ре­нии, то вос­хо­тел лучше быть отвер­жен­ным от них и остаться со Хри­стом, чем жить в селе­ниях Иудей­ских. Он оста­вил свой воин­ский сан, одежду и пояс и, взяв двоих дру­зей своих, кото­рые имели такую же рев­ность по Хри­сте, укло­нился от народ­ного обще­ния и посвя­тил себя на слу­же­ние Еди­ному Богу. При­няв кре­ще­ние от свя­тых апо­сто­лов, Лон­гин в ско­ром вре­мени оста­вил Иеру­са­лим и пошел со сво­ими дру­зьями на родину, в Кап­па­до­кию; там он стал про­по­вед­ни­ком и апо­сто­лом Хри­сто­вым, и мно­гих обра­тил к Истин­ному Богу. Затем, оста­вив город, Лон­гин стал жить в селе­нии сво­его отца, про­водя без­молв­ную жизнь – в посте и молитвах.

Вскоре сде­ла­лось извест­ным всему собра­нию иудей­скому в Иеру­са­лиме, что Лон­гин рас­про­стра­няет свое уче­ние по всей Кап­па­до­кии и про­по­ве­дует о вос­кре­се­нии Хри­сто­вом. Тогда архи­ереи и ста­рей­шины иудей­ские, испол­нен­ные зави­сти и гнева, пошли к Пилату со мно­гими дарами и стали про­сить его отпра­вить посла­ние самому импе­ра­тору в Рим с изве­ще­нием о том, что Лон­гин дезер­ти­ро­вал из армии, отка­зался от под­чи­не­ния рим­ской вла­сти и воз­му­щает в Кап­па­до­кии народ, про­по­ве­дуя им о дру­гом царе. Пилат, при­няв дары, согла­сился на просьбу иудеев и отпра­вил к импе­ра­тору Тиве­рию посла­ние, заклю­ча­ю­щее в себе силь­ную кле­вету на Лон­гина. Вме­сте с этим пись­мом Пилата, евреи послали от себя много золота импе­ра­тору и тем самым купили смерть свя­тому Лон­гину: ибо вскоре от Тиве­рия при­шло пове­ле­ние пре­дать Лон­гина смерти, как про­тив­ника импе­ра­тора. Пилат тот­час же послал вои­нов в Кап­па­до­кию, чтобы отсечь голову Лон­гина и при­не­сти ее в Иеру­са­лим для удо­сто­ве­ре­ния еврей­ского сбо­рища в смерти Лон­гина. По просьбе иудеев Пилат пове­лел также убить и тех двух вои­нов, кото­рые вме­сте с Лон­ги­ном оста­вили воин­ский сан и там же в Кап­па­до­кии с ним вме­сте про­по­ве­до­вали Христа.

Когда послан­ные дошли до страны Кап­па­до­кий­ской, то стали усердно рас­спра­ши­вать о Лон­гине, где он живет; узнав, что он пре­бы­вает в селе­нии сво­его отца, они поспе­шили туда, ста­ра­ясь пока­зать, что отыс­ки­вают Лон­гина не на уби­е­ние, а как бы для ока­за­ния ему неко­то­рой поче­сти. Они боя­лись, чтобы Лон­гин не избе­жал их рук и чтобы им не воз­вра­титься к послав­шим их ни с чем; посему-то они и хотели тайно схва­тить его.

Между тем свя­той Лон­гин, по откро­ве­нию Божию, узнал о гото­вив­шемся ему венце муче­ни­че­ском. Он вышел сам навстречу послан­ным от Пилата и любезно при­вет­ство­вал их. Те же, не зная его, спрашивали:

– Где Лон­гин, кото­рый неко­гда был сотником?

– Зачем вам его нужно? – спро­сил их с своей сто­роны Лонгин.

– Мы слы­шали, – отве­чали воины, – что он чело­век доб­рый, и хотим посе­тить его; мы воины, а он был коман­ди­ром вои­нов – сот­ни­ком– поэтому мы и хотим видеть его.

Тогда Лон­гин сказал:

– Прошу вас, гос­пода мои, зай­дите ко мне в дом и отдох­ните немного с дороги, а я извещу Лон­гина о вас, ибо я знаю, где он живет, и тогда он сам при­дет к вам, так как живет неда­леко отсюда.

Воины зашли к Лон­гину, и, он пред­ло­жил им обиль­ное уго­ще­ние. Когда же настал вечер и воины сильно раз­ве­се­ли­лись от вина, то они рас­ска­зали Лон­гину, зачем они посланы. Но пред­ва­ри­тельно про­сили его и взяли с него клятву, что он никому не пере­даст этой тайны; воины боя­лись, чтобы кто-нибудь не рас­ска­зал Лон­гину и чтобы он не убе­жал от них; при этом они ска­зали ему:

– Мы посланы отсечь головы Лон­гину и двоим дру­зьям его, ибо такое при­шло пове­ле­ние к Пилату от императора.

Лон­гин, услы­хав, что и дру­зей его ищут умерт­вить, послал за ними ско­рее, при­гла­шая их к себе; сам же не хотел ска­зать вои­нам, – пока не при­дут его дру­зья, – что он и есть сам Лон­гин. Когда воины уснули, Лон­гин стал на молитву, и всю ту ночь усердно молился Богу, при­го­тов­ля­ясь к смерти. С наступ­ле­нием утра, воины, торо­пясь отпра­виться в путь, про­сили Лон­гина ука­зать им того, кого они ищут. Тогда Лон­гин ска­зал им:

– Подо­ждите немного, гос­пода мои, – я послал за ним, и он немед­ленно при­дет к вам: поверьте мне, что тот, кото­рого вы ищете, сам пре­даст себя в руки ваши, – только немного подождите.

Затем Лон­гин узнал, что дру­зья его идут: тот­час он вышел к ним на встречу и, поце­ло­вав, обнял их и сказал:

– Радуй­тесь, рабы Хри­стовы, мои сорат­ники, радуй­тесь вме­сте со мною, ибо при­бли­зи­лось весе­лие наше, – насту­пило время раз­ре­ше­ния нашего от плот­ских уз; вот теперь мы вме­сте пред­ста­нем Гос­поду нашему Иисусу Хри­сту. Мы видели Его стра­да­ю­щим, рас­пя­тым, погре­бен­ным и вос­крес­шим со сла­вою; теперь же уви­дим сидя­щим одес­ную (то есть по пра­вую руку) Бога, и насы­тимся лице­зре­нием славы Его.

Ска­зав сие своим дру­зьям, Лон­гин рас­ска­зал им, что от Пилата и пра­ви­тель­ства иудей­ского при­шли воины, чтобы умерт­вить их за сви­де­тель­ство о вос­кре­се­нии Хри­сто­вом. Услы­хав сие, они воз­ра­до­ва­лись, что спо­до­бятся быть при­част­ни­ками венца муче­ни­че­ского и скоро пред­ста­нут Гос­поду сво­ему, Коего они воз­лю­били от всей души. При­ведя, затем, своих дру­зей к вои­нам, Лон­гин сказал:

– Вот вам Лон­гин и два друга его! Я – Лон­гин, кото­рого вы ищете; сии же – два мои друга, со мной вме­сте видев­шие вос­кре­се­ние Хри­стово и уве­ро­вав­шие; делайте с нами, что вам пове­лено послав­шими вас.

Услы­шав сие, воины изу­ми­лись и сна­чала не пове­рили, что перед ними сам Лон­гин; затем, удо­сто­ве­рив­шись в истине сего, они усты­ди­лись и не желали умерщ­влять сво­его бла­го­де­теля. Но Лон­гин понуж­дал испол­нить пове­лен­ное, ска­зав при сем:

— Вы ничем не можете лучше отбла­го­да­рить меня за мою любовь к вам, как послать меня к Гос­поду моему, Коего я давно желаю видеть.

Облек­шись затем в белые погре­баль­ные ризы и ука­зав рукою на близ лежа­щий холм, Лон­гин пове­лел домаш­ним своим похо­ро­нить там тело его и двух дру­зей своих. После сего, помо­лив­шись и отдав всем послед­нее цело­ва­ние, Лон­гин и два друга его пре­кло­нили под меч главы свои. Воины, усек­нув их, взяли с собой главу свя­того Лон­гина и ушли; тела же свя­тых были погре­бены с честью на том месте, кото­рое ука­зал сам свя­той Лонгин.

Придя в Иеру­са­лим, воины при­несли туда голову свя­того Лон­гина и отдали ее Пилату для удо­сто­ве­ре­ния его и всего сбо­рища иудей­ского в уби­е­нии Лон­гина. Пилат и иудеи, уви­дав главу свя­того, пове­лели бро­сить ее за горо­дом на свалку, и она долго лежала там вме­сте с мусо­ром, пока не была засы­пана пылью. Гос­подь же «хра­нит все кости» (Пс. 33:21) угод­ни­ков Своих, сохра­нил в цело­сти и голову свя­того Лон­гина, нахо­див­шу­юся на свалке.

И когда Гос­подь захо­тел про­сла­вить Сво­его раба на земле пред людьми, кото­рого уже про­сла­вил на небе пред анге­лами, то сде­лал обра­зом: Одна жен­щина, хри­сти­анка, вдова из Кап­па­до­кии, ослепла обо­ими гла­зами и долго искала помощи от вра­чей, но не полу­чала. После сего она взду­мала пойти в Иеру­са­лим — покло­ниться свя­тым местам и искать там помощи Божией ослеп­шим своим гла­зам. Взяв сво­его един­ствен­ного сына, она отпра­ви­лась с ним в путь. Но дойдя до свя­тых мест, сын ее забо­лел и чрез несколько дней умер; вдова та была горько опе­ча­лена смер­тью сына: она пла­кала о двой­ной потере, ибо лиши­лась и глаз и сына, кото­рый был как бы её гла­зами и про­вод­ни­ком для нее. И вот, когда вдова та горько и неутешно пла­кала, ей явился в виде­нии свя­той Лон­гин и уте­шил ее, обе­щав ей, что она уви­дит сво­его сына в небес­ной славе и полу­чит зре­ние. Он рас­ска­зал ей все о себе: как он был при стра­да­нии, рас­пя­тии, погре­бе­нии и вос­кре­се­нии Хри­сто­вом, как, затем, про­по­ве­до­вал в Кап­па­до­кии Хри­ста и постра­дал за Него со сво­ими дру­зьями. При этом он пове­лел ей идти за город и найти там его голову, лежа­щую в сору и засы­пан­ную пылью.

— Тебе пред­на­зна­чено, — ска­зал при сем свя­той Лон­гин, — обре­сти ее для тво­его исце­ле­ния. Уте­шив­шись от печали, вдова встала и попро­сила про­во­дить ее за город; когда же туда вели, она ска­зала про­во­жав­шим ее:

— Где уви­дите боль­шую кучу наме­тен­ного мусора, там меня и поставьте.

Они так и сде­лали. Найдя боль­шое коли­че­ство наме­тен­ного мусора, они при­вели ее туда, и она начала сво­ими руками раз­гре­бать сор и рас­ка­пы­вать пыль: хотя она и ничего не видала гла­зами, но имела вели­кую веру сло­вам, ска­зан­ным ей в виде­нии свя­тым Лон­ги­ном. И тот­час же, по усмот­ре­нию Божию, она полу­чила то, чего искала и вне­запно уви­дела свет сол­неч­ный; ибо глаза ее откры­лись и она уви­дела голову свя­того, лежа­щую в пыли. Вдова та обра­до­ва­лась не столько тому, что уви­дала свет сол­неч­ный, сколько тому, что нашла голову свя­того, бла­го­даря кото­рой полу­чила про­зре­ние. И про­слав­ляла она Бога и вели­чала раба Его — свя­того Лон­гина. Взяв и обло­бы­зав главу свя­того, жен­щина с радо­стью понесла ее в свой дом; омыла ее, пома­зала бла­го­вон­ными мазями, и так воз­ра­до­ва­лась о нахож­де­нии сего духов­ного сокро­вища, что забыла печаль свою об умер­шем сыне. В сле­ду­ю­щую ночь свя­той Лон­гин опять явился ей в вели­ком свете, ввел сына ее к ней, в бле­стя­щей брач­ной одежде, и любезно и оте­че­ски обняв его, ска­зал вдове:

— Смотри, жена, на сво­его сына, о кото­ром ты печа­лишься и пла­чешь: вот, какая честь и слава ему, — смотри на него и уте­шайся. Бог при­чис­лил его к небес­ным чинам, кото­рые нахо­дятся во Цар­ствии Его. Я же теперь взял его от Спа­си­теля, и он нико­гда не будет уда­лен от меня. Вот, возьми мою главу и тело сво­его сына, и похо­рони их в одном ков­чеге, и не плачь о своем един­ствен­ном сыне, и да не сму­ща­ется сердце твое, ибо вели­кая слава, радость и нескон­ча­е­мое весе­лие дано ему от Бога.

Когда жен­щина услы­хала сие, то поспешно встала и поло­жила голову муче­ника в один ков­чег с телом сво­его умер­шего сына и затем воз­вра­ти­лась к себе домой, про­слав­ляя и вос­хва­ляя Бога. Достиг­нув сво­его оте­че­ства, она похо­ро­нила на чест­ном месте тело сво­его сына и главу муче­ника, помыс­лив так при сем:

— Теперь я знаю, что «любя­щим Бога, при­зван­ным по изво­ле­нию, все содей­ствует ко благу» (Рим. 8:28): я искала исце­ле­ния очам телес­ным, а нашла вме­сте с тем и исце­ле­ние очам душев­ным. Я была одер­жима скор­бью о смерти моего сына, теперь же имею его на небе, пред­сто­я­щим Богу во славе, с про­ро­ками и муче­ни­ками; с ними он все­гда раду­ется и с Лон­ги­ном в Цар­ствии Хри­сто­вом носит крест — зна­ме­ние победы, посреди анге­лов, и как уче­ник Лон­гина радостно вос­пе­вает: «воис­тинну Божий Сын сей бе» и есть и будет. Цар­ство Его — Цар­ство всех веков и вла­ды­че­ство Его во вся­ком роде и роде. Слава Ему во веки. Аминь.

Священномученик Киприан и мученица Иустина

В цар­ство­ва­ние рим­ского импе­ра­тора Декия жил в Антио­хии зна­ме­ни­тый волх­во­ва­тель и кол­дун, по имени Киприан, родом из города Кар­фа­ген. Про­ис­ходя от нече­сти­вых роди­те­лей, он еще в дет­стве посвя­щен был ими на слу­же­ние язы­че­скому Апол­лону. Семи лет он был отдан чаро­деям для науче­ния волх­во­ва­нию и бесов­ской муд­ро­сти. По дости­же­нии деся­ти­лет­него воз­раста, он был послан роди­те­лями для при­го­тов­ле­ния к язы­че­скому слу­же­нию, на гору Олимп, кото­рую языч­ники назы­вали жили­щем богов но на самом деле там было бес­чис­лен­ное мно­же­ство идо­лов, в кото­рых оби­тали бесы. На этой горе Киприан научился всем диа­воль­ским хит­ро­стям: он постиг раз­лич­ные бесов­ские пре­вра­ще­ния, научился изме­нять свой­ства воз­духа, наво­дить ветры, про­из­во­дить гром и дождь, воз­му­щать мор­ские волны, при­чи­нять вред садам, вино­град­ни­ками и полям, насы­лать болезни и язвы на людей, и вообще научился пагуб­ной муд­ро­сти и испол­нен­ной зла диа­воль­ской дея­тель­но­сти. Он видел и неви­ди­мый для про­стых людей бесов­ский мир, где были бес­чис­лен­ные пол­чища бесов с самим кня­зем тьмы во главе, кото­рому одни бесы пред­сто­яли, дру­гие слу­жили, иные вос­кли­цали, вос­хва­ляя сво­его князя, а иные были посы­ла­емы в мир для совра­ще­ния людей. Там же он видел как бесы при­ни­мали вид язы­че­ских богов и богинь, раз­лич­ных при­зра­ков и при­ви­де­ний, для того чтобы обма­ны­вать и пугать людей.

Когда Кипри­ану стало пят­на­дцать лет, он стал слу­шать уроки семи самых глав­ных язы­че­ских жре­цов, кото­рые покло­ня­лись бесов­скому князю. От них он научился как бы вызы­вать мерт­ве­цов и гово­рить с ними, но на самом деле все эти спек­такли устра­и­вали бесы, пре­тво­рясь умер­шими людьми. Два­дцати лет от роду Киприан при­шел в Еги­пет, и в городе Мем­фисе обу­чался еще боль­шим чаро­дей­ствам и вол­шеб­ствам. На трид­ца­том году он пошел к хал­деям, чтобы нучиться аст­ро­ли­гии и горо­ско­пам, в кото­рые и сей­час верят мно­гие люди. Закон­чив свое уче­ние, Киприан воз­вра­тился на родину, будучи обра­зо­ван­ным во вся­ком зле и мер­зо­стях бесов­ских. На родине Кипри­ана стали почи­тать как вели­кого муд­реца и жреца, хотя на самом деле он был волх­во­ва­те­лем, чаро­деем и душе­губ­цем, вели­ким дру­гом и вер­ным рабом адского князя. Киприан даже лично видел самого бесов­ского князя и раз­го­ва­ри­вал с ним.

– Поверьте мне, – гово­рил Киприан, – что я видел самого князя тьмы – диа­вола! Ибо он полю­бил меня за мои чер­ные дела, хва­лил мой разум и пред всеми бесами ска­зал: «вот мой люби­мый уче­ник, все­гда гото­вый к послу­ша­нию и достой­ный обще­ния с нами!». Князь тьмы обе­щал Кипри­ану, что после смерти он сам ста­нет одним из бесов­ских повелителей.

Отсюда ясно, каким чело­ве­ком был Киприан: как друг бесов, совер­шал он все их дела, при­чи­няя вред людям и обо­льщая их. Живя в Антио­хии, он много людей совра­тил ко вся­ким без­за­ко­ниям, мно­гих погу­бил отра­вами и чаро­дей­ством, а юно­шей и девиц уби­вал и при­но­сил в жертву бесам. Мно­гих он научил сво­ему гибель­ному волх­во­ва­нию: одних – летать по воз­духу, дру­гих – пла­вать в ладьях по обла­кам. Конечно не сами люди могли делать это, но бесы неви­димо помо­гали им. Всеми языч­ни­ками он был почи­таем и про­слав­ляем, как глав­ней­ший жрец и муд­рей­ший слуга их мерз­ких богов. Мно­гие обра­ща­лись к нему в своих нуж­дах, и он помо­гал им бесов­скою силою, кото­рой был испол­нен: одним содей­ство­вал он в блуде, дру­гим во гневе, вражде, мще­нии, зави­сти. Уже весь он нахо­дился в глу­би­нах ада и в пасти диа­воль­ской, был сыном геенны адской, участ­ни­ком бесов­ского насле­дия и их веч­ной гибели. Каза­лось бы нет на земле чело­века с более чер­ным серд­цем, чем Киприан. Но Гос­подь же, не хотя­щий смерти греш­ника, по Своей неиз­ре­ченно бла­го­сти и не побеж­да­е­мому люд­скими гре­хами мило­сер­дию, соиз­во­лил выйти искать сего погиб­шего чело­века, извлечь из про­па­сти погряз­шего в адской глу­бине и спа­сти его, чтобы пока­зать всем людям Свое мило­сер­дие, ибо нет греха, могу­щего побе­дить Его чело­ве­ко­лю­бие. Спас же Он Кипри­ана от гибели сле­ду­ю­щим обра­зом. Жила в то время там же, в Антио­хии, некая кра­си­вая моло­дая неза­муж­няя девушка, по имени Иустина. Она про­ис­хо­дила от язы­че­ских роди­те­лей: отцом ее был идоль­ский жрец, по имени Еде­сий, а мать ее звали Кле­одо­нией. Одна­жды, сидя у окна в своем доме, Иустина слу­чайно услы­шала слова спа­се­ния из уст про­хо­див­шего мимо диа­кона, по имени Пра­и­лия. Он гово­рил о воче­ло­ве­че­нии Гос­пода нашего Иисуса Хри­ста,– о том, что Он родился от Пре­чи­стой Девы и, сотво­рив мно­гие чудеса, бла­го­из­во­лил постра­дать ради нашего спа­се­ния, вос­крес из мерт­вых со сла­вою, воз­несся на небеса, вос­сел одес­ную Отца и цар­ствует вечно. Сия про­по­ведь диа­кона пала на доб­рую почву, в сердце Иустины, и начала скоро при­но­сить плоды, иско­ре­няя в ней тер­ния неве­рия. Иустина захо­тела лучше и совер­шен­нее научиться вере у диа­кона, но не осме­ли­лась искать его, удер­жи­ва­е­мая деви­че­скою скром­но­стью. Однако, она тайно ходила в цер­ковь Хри­стову и, часто слу­шая слово Божие, при воз­дей­ствии на ее сердце Свя­того Духа, уве­ро­вала во Хри­ста. В ско­ром вре­мени она убе­дила в сем и свою мать, а затем при­вела к вере и сво­его пре­ста­ре­лого отца. Видя разум своей дочери и слыша ее муд­рые слова, Еде­сий рас­суж­дал сам с собою: «Идолы сде­ланы руками чело­ве­че­скими и не имеют ни души, ни дыха­ния, а потому – каким обра­зом они могут быть богами?». Раз­мыш­ляя о сем, одна­жды ночью он уви­дел во сне, по Боже­ствен­ному соиз­во­ле­нию, чудес­ное виде­ние: видел он вели­кий сонм све­то­нос­ных анге­лов, а среди них был Спа­си­тель мира Хри­стос, Кото­рый ска­зал ему:

– При­и­дите ко Мне, и Я дам вам цар­ствие небесное.

Встав утром, Еде­сий пошел с женою и доче­рью к хри­сти­ан­скому епи­скопу, по имени Онтату, прося его научить их Хри­сто­вой вере и совер­шить над ними свя­тое кре­ще­ние. При сем он пове­дал слова дочери своей и виден­ное им самим ангель­ское виде­ние. Услы­шав сие, епи­скоп воз­ра­до­вался обра­ще­нию их и, наста­вив их в вере Хри­сто­вой, кре­стил Еде­сия, жену его Кле­одо­нию и дочь Иустину, а затем, при­ча­стив их Свя­тых Таин, отпу­стил с миром. Когда же Еде­сий укре­пился в Хри­сто­вой вере, то епи­скоп, видя его бла­го­че­стие, сде­лал его свя­щен­ни­ком. После сего, пожив доб­ро­де­тельно и в страхе Божием год и шесть меся­цев, Еде­сий во свя­той вере окон­чил свою жизнь. Иустина же доб­лестно под­ви­за­лась в соблю­де­нии запо­ве­дей Гос­под­них и решила не выхо­дить замуж а посвя­тить себя Гос­поду, воз­лю­бив Жениха сво­его Хри­ста, и слу­жила Ему при­леж­ными молит­вами, дев­ством и цело­муд­рием, постом и воз­дер­жа­нием великим.

Но враг, нена­вист­ник чело­ве­че­ского рода, видя такую ее жизнь, поза­ви­до­вал ее доб­ро­де­те­лям и начал вре­дить ей, при­чи­няя раз­лич­ные бед­ствия и скорби.

В то время жил в Антио­хии некий юноша, по имени Аглаид, раз­ба­ло­ван­ный взрос­лый сын бога­тых и знат­ных роди­те­лей. Он жил рос­кошно, весь отда­ва­ясь раз­вле­че­ниям мира сего и при­вык полу­чать всё, что пожелает.

Одна­жды он уви­дел Иустину, когда она шла в цер­ковь, и пора­зился ее кра­со­той. Диа­вол же вну­шил дур­ные наме­ре­ния в его сердце. Он захо­тел полу­чить Иустину, чтобы зани­маться с ней блу­дом. Рас­па­лив­шись сво­ими меч­та­ни­ями Аглаид всеми мерами стал ста­раться снис­кать рас­по­ло­же­ние и любовь Иустины чтобы при­ве­сти чистую агницу Хри­стову к заду­ман­ной им скверне. Он наблю­дал за всеми путями, по кото­рым девица должна была идти, и, встре­ча­ясь с нею, гово­рил ей льсти­вые речи, вос­хва­ляя ее кра­соту и про­слав­ляя ее; пока­зы­вая свою любовь к ней. Девушка же отво­ра­чи­ва­лась и избе­гала его, не желая даже слу­шать его льсти­вых речей. Не охла­де­вая в своем помра­че­нии к ее кра­соте, юноша послал к ней с прось­бою, чтобы она согла­си­лась стать его женою. Она же отве­чала ему:

– Жених мой – Хри­стос; Ему я служу и ради Него храню мою чистоту. Он и душу и тело мое охра­няет от вся­кой скверны.

Слыша такой ответ цело­муд­рен­ной девицы, Аглаид, под­стре­ка­е­мый диа­во­лом, еще более рас­па­лился страстью.

Не будучи в состо­я­нии обо­льстить ее, он замыс­лил похи­тить ее насильно. Собрав на помощь подоб­ных себе без­рас­суд­ных юно­шей, он под­сте­рег девицу на пути, по кото­рому она обычно ходила в цер­ковь на молитву; там он встре­тил ее и схва­тил. Но Иустина стала кри­чать и сопро­тив­ляться. Услы­шав ее крики, соседи выбе­жали из домов и отняли непо­роч­ную свя­тую Иустину, из рук нече­сти­вого юноши, как из вол­чьей пасти. Бес­чин­ники раз­бе­жа­лись, а Аглаид воз­вра­тился со сты­дом в дом свой. Не зная, что делать далее, он пошел к вели­кому волхву и чаро­дею – Кипри­ану, жрецу идоль­скому и, пове­дав ему свою скорбь, про­сил у него помощи, обе­щая дать ему много золота и серебра.

Выслу­шав Агла­ида, Киприан за боль­шие деньги обе­щал испол­нить его желание.

– Я, – ска­зал он, – сде­лаю так, что сама девица будет искать твоей любви и почув­ствует к тебе страсть даже более силь­ную, чем ты к ней.

Так уте­шив юношу, Киприан отпу­стил его обна­де­жен­ным. Взяв затем книги по сво­ему тай­ному искус­ству, он при­звал одного из нечи­стых духов, в коем был уве­рен, что он скоро может рас­па­лить стра­стью к этому юноше сердце Иустины. Бес охотно обе­щал ему испол­нить сие и гор­де­ливо говорил:

– Нетруд­ное это для меня дело, ибо я много раз потря­сал города, разо­рял стены, раз­ру­шал дома, про­из­во­дил кро­во­про­ли­тия и отце­убий­ства, посе­лял вражду и вели­кий гнев между бра­тьями и супру­гами, и мно­гих, дав­ших обет дев­ства, дово­дил до греха; ино­кам, посе­ляв­шимся в горах и при­выч­ным к стро­гому посту, даже нико­гда и не помыш­ляв­шим о плоти, я вну­шал блуд­ное похо­те­ние и научал их слу­жить плот­ским стра­стям; людей рас­ка­яв­шихся и отвра­тив­шихся от греха я снова обра­тил к делам злым; мно­гих цело­муд­рен­ных я вверг­нул в любо­де­я­ние. Неужели же не сумею я девицу сию скло­нить к любви Агла­ида? Да что я говорю? Я самым делом скоро покажу свою силу. Вот возьми это сна­до­бье (он подал напол­нен­ный чем-то сосуд) и отдай тому юноше: пусть он окро­пит им дом Иустины, и уви­дишь, что ска­зан­ное мною сбудется.

Ска­зав это, бес исчез. Киприан при­звал Агла­ида и послал его окро­пить тайно из дья­воль­ского сосуда дом Иустины. Когда это было сде­лано, блуд­ный бес вошел туда с разо­жжен­ными стре­лами плот­ской похоти, чтобы уяз­вить сердце девицы любо­де­я­нием, а плоть ее раз­жечь нечи­стою похотью.

Иустина имела обы­чай каж­дую ночь воз­но­сить молитвы ко Гос­поду. И вот, когда она, по обы­чаю, вставши в тре­тьем часу ночи, моли­лась Богу, то ощу­тила вне­запно в своем теле как бы любов­ное вол­не­ние и бурю телес­ной похоти. В таком вол­не­нии и внут­рен­ней борьбе она оста­ва­лась довольно про­дол­жи­тель­ное время: ей при­шел на память юноша Аглаид, и у нее роди­лись дур­ные мысли. Девица удив­ля­лась и сама себя сты­ди­лась, ощу­щая, что кровь ее кипит как в котле; она теперь помыш­ляла о том, чего все­гда гну­ша­лась как скверны. Но, по бла­го­ра­зу­мию сво­ему, Иустина поняла, что эта борьба воз­никла в ней от диа­вола; тот­час она обра­ти­лась к ору­жию крест­ного зна­ме­ния, при­бегла к Богу с теп­лою молит­вою и из глу­бины сердца взы­вала ко Хри­сту, Жениху сво­ему. Долго и усердно помо­лив­шись, свя­тая дева побе­дила неви­ди­мого врага. Побеж­ден­ный ее молит­вою, он бежал от нее со сты­дом, и снова настало спо­кой­ствие в теле и сердце Иустины и она про­сла­вила Бога и вос­пела побед­ную песнь. Бес же воз­вра­тился к Кипри­ану с печаль­ною вестью, что он ничего не достиг. Киприан спро­сил его, почему он не мог побе­дить девицу. Бес, хотя и неохотно, открыл правду:

– Я потому не мог одо­леть ее, что видел на ней некое зна­ме­ние, коего устра­шился. Тогда Киприан при­звал более злоб­ного беса и послал его соблаз­нить Иустину. Тот пошел и сде­лал гораздо больше пер­вого, напав на девицу с боль­шею яро­стью. Но она воору­жи­лась теп­лою молит­вою и воз­ло­жила на себя еще силь­ней­ший подвиг: она облек­лась в гру­бую одежду из кон­ского волоса, кото­рая раз­ца­ра­пы­вала всё тело, и умерщ­вляла свою плоть воз­дер­жа­нием и постом, вку­шая только хлеб с водою. Укро­тив таким обра­зом стра­сти своей плоти, Иустина побе­дила вто­рого беса и про­гнала его с позо­ром. Он же, подобно пер­вому, ничего не успев, воз­вра­тился к Кипри­ану. Тогда Киприан при­звал одного из коман­ди­ров бесов­ских, пове­дал ему о сла­бо­сти послан­ных бесов, кото­рые не могли побе­дить одной девицы, и про­сил у него помощи. Тот строго уко­рял преж­них бесов за неис­кус­ность их в сем деле и за неуме­нье вос­пла­ме­нить страсть в сердце девицы. Обна­де­жив Кипри­ана и обе­щав иными спо­со­бами соблаз­нить девицу, князь бесов­ский при­нял вид жен­щины и вошел к Иустине. И начал он бла­го­че­стиво бесе­до­вать с нею, как будто желая после­до­вать при­меру ее доб­ро­де­тель­ной жизни и цело­муд­рия. Так бесе­дуя, он спро­сил девицу, какая может быть награда за столь стро­гую жизнь и за соблю­де­ние чистоты.

Иустина отве­тила, что награда для живу­щих цело­муд­ренно велика и неиз­ре­ченна, и весьма уди­ви­тельно, что люди ни мало не забо­тятся о столь вели­ком сокро­вище, как ангель­ская чистота. Тогда стар­ший бес, обна­ру­жи­вая свое бес­стыд­ство, начал хит­рыми речами соблаз­нять ее:

– Каким же обра­зом мог бы суще­ство­вать мир? Как рож­да­лись бы люди? Ведь, если бы Ева не вышла замуж за Адама, то как про­ис­хо­дило бы умно­же­ние чело­ве­че­ского рода? Поис­тине доб­рое дело – супру­же­ство, кото­рое уста­но­вил Сам Бог; его и Свя­щен­ное Писа­ние похва­ляет, говоря: «Брак у всех да будет честен и ложе непо­рочно» (Евр. 13:4). Да и мно­гие свя­тые Божии разве не состо­яли в браке, кото­рый Гос­подь дал людям в уте­ше­ние, чтобы они радо­ва­лись на детей своих и вос­хва­ляли Бога?

Слу­шая сии слова, Иустина узнала хит­рого обо­льсти­теля – диа­вола и искус­нее, нежели Ева, побе­дила его. Не про­дол­жая беседы, она тот­час при­бегла к защите Кре­ста Гос­подня и поло­жила чест­ное его зна­ме­ние на своем лице, а сердце свое обра­тила ко Хри­сту, Жениху сво­ему. И диа­вол тот­час исчез с еще боль­шим позо­ром, чем пер­вые два беса.

В боль­шом сму­ще­нии воз­вра­тился к Кипри­ану гор­дый коман­дир бесов­ский. Киприан же, узнав, что и он ничего не успел, ска­зал диаволу:

– Ужели и ты, князь силь­ный и более дру­гих искус­ный в таком деле, не мог побе­дить девицы? Кто же из вас может что-либо сде­лать с этим непо­бе­ди­мым деви­че­ским серд­цем? Скажи мне, каким ору­жием она борется с вами, и как она делает немощ­ною вашу креп­кую силу.

Побеж­ден­ный силою Божией, диа­вол неохотно сознался:

– Мы не можем смот­реть на крест­ное зна­ме­ние, но бежим от него, потому что оно как огонь опа­ляет нас и про­го­няет далеко.

Киприан воз­не­го­до­вал на диа­вола за то, что он посра­мил его и, понося беса, сказал:

– Такова-то ваша сила, что и сла­бая дева побеж­дает вас!

Тогда диа­вол, желая уте­шить Кипри­ана, пред­при­нял еще одну попытку: он при­нял образ Иустины и пошел к Агла­иду в той надежде, что, при­няв его за насто­я­щую Иустину, юноша удо­вле­тво­рит свое жела­ние, и, таким обра­зом, ни его бесов­ская сла­бость не обна­ру­жится, ни Киприан не будет посрам­лен. И вот, когда бес вошел к Агла­иду в образе Иустин, тот в неска­зан­ной радо­сти вско­чил, под­бе­жал к мни­мой деве, обнял ее и стал лобы­зать, говоря:

– Хорошо, что при­шла ты ко мне, пре­крас­ная Иустина!

Но лишь только юноша про­из­нес слово «Иустина», как бес тот­час исчез, не будучи в состо­я­нии выне­сти даже имени Иустины. Юноша сильно испу­гался и, при­бе­жав к Кипри­ану, рас­ска­зал ему о слу­чив­шемся. После сего Киприан начал мстить за свой позор и наво­дил своим волх­во­ва­нием раз­ные бед­ствия на дом Иустины и на дома всех срод­ни­ков ее, сосе­дей и зна­ко­мых, как неко­гда диа­вол на пра­вед­ного Иова (Иов. 1:15-19; 2:7). Он уби­вал скот их, пора­жал рабов их язвами, и таким обра­зом ввер­гал их в чрез­мер­ную печаль. Он пора­зил болез­нью и саму Иустину, так что она лежала в постели, а мать ее пла­кала о ней. Иустина же уте­шала мать сою сло­вами про­рока Давида: «Не умру, но буду жить и воз­ве­щать дела Гос­подни» (Пс. 117:17).

Не только на Иустину и ее срод­ни­ков, но и на весь город, по Божию попу­ще­нию, навел Киприан бед­ствия, вслед­ствие своей неукро­ти­мой яро­сти и боль­шого посрам­ле­ния. Появи­лись язвы на живот­ных и раз­лич­ные болезни среди людей; и про­шел, по бесов­скому дей­ствию, слух, что вели­кий жрец Киприан каз­нить город за сопро­тив­ле­ние ему Иустины. Тогда почет­ней­шие граж­дане при­шли к Иустине и с гне­вом побуж­дали ее, чтобы она не печа­лила более Кипри­ана и выхо­дила замуж за Агла­ида, во избе­жа­ние еще боль­ших бед­ствий из-за нее для всего города. Она же всех успо­ка­и­вала, говоря, что скоро все бед­ствия, при­чи­ня­е­мые при помощи бесов Кипри­а­ном, пре­кра­тятся. Так и слу­чи­лось. Когда свя­тая Иустина помо­ли­лась усердно Богу, тот­час все бесов­ское нава­жде­ние пре­кра­ти­лось; все исце­ли­лись от язв и выздо­ро­вели от болез­ней. Когда совер­ши­лась такая пере­мена, люди про­слав­ляли Хри­ста, а над Кипри­а­ном и его вол­шеб­ною хит­ро­стью изде­ва­лись, так что он от стыда не мог уже пока­заться среди людей и избе­гал встре­чаться даже с зна­ко­мыми. Убе­див­шись, что силы крест­ного зна­ме­ния и Хри­стова Имени ничто не может побе­дить, Киприан при­шел в себя и ска­зал диаволу:

– О, губи­тель и обо­льсти­тель всех, источ­ник вся­кой нечи­стоты и скверны! Ныне я узнал твою немощь. Ибо если ты боишься даже тени кре­ста и тре­пе­щешь Имени Хри­стова, то что ты будешь делать, когда Сам Хри­стос при­дет на тебя? Если ты не можешь побе­дить осе­ня­ю­щих себя кре­стом, то кого ты исторг­нешь из рук Хри­сто­вых? Ныне я ура­зу­мел, какое ты ничто­же­ство; ты не в силах даже ото­мстить! Послу­шав­шись тебя, я, несчаст­ный, пре­льстился, и пове­рил твоей хит­ро­сти. Отступи от меня, про­кля­тый отступи, – ибо мне сле­дует умо­лять хри­стиан, чтобы они поми­ло­вали меня. Сле­дует мне обра­титься к бла­го­че­сти­вым людям. чтобы они изба­вили меня от гибели и поза­бо­ти­лись о моем спа­се­нии. Отойди, отойди от меня, без­за­кон­ник, враг истины, про­тив­ник и нена­вист­ник вся­кого добра.

Услы­шав сие, диа­вол бро­сился на Кипри­ана, чтобы убить его, и, напав, начал бить и давить его. Не находя нигде защиты и не зная, как помочь себе и изба­виться от лютых бесов­ских рук, Киприан, уже едва живой, вспом­нил зна­ме­ние свя­того кре­ста, силою кото­рого про­ти­ви­лась Иустина всей бесов­ской силе, и воскликнул:

– Боже Иустины, помоги мне!

Затем, под­няв руку, пере­кре­стился, и диа­вол тот­час отско­чил от него, как стрела, пущен­ная из лука.

Собрав­шись с духом, Киприан стал сме­лее и, при­зы­вая имя Хри­стово, осе­нял себя крест­ным зна­ме­нием и упорно про­ти­вился бесу. про­кли­ная его и уко­ряя. Диа­вол же, стоя вдали от него и не смея при­бли­зиться, из боязни крест­ного зна­ме­ния и Хри­стова Имени, вся­че­ски угро­жал Кипри­ану, говоря:

– Не изба­вит тебя Хри­стос от рук моих!

Затем, после дол­гих и ярост­ных напа­де­ний на Кипри­ана бес зары­чал, как лев, и удалился.

Тогда Киприан взял все свои чаро­дей­ские книги и пошел к хри­сти­ан­скому епи­скопу Анфиму. Упав к ногам хри­сти­ан­ского епи­скопа, он умо­лял ока­зать ему милость и совер­шить над ним свя­тое кре­ще­ние. Зная, что Киприан – вели­кий и для всех страш­ный волх­во­ва­тель, епи­скоп поду­мал, что он при­шел к нему с какой-либо хит­ро­стью, и потому отка­зы­вал ему, говоря:

– Много зла тво­ришь ты между языч­ни­ками; оставь же в покое хри­стиан, чтобы тебе не погиб­нуть в ско­ром времени.

Тогда Киприан со сле­зами испо­ве­дал все епи­скопу и отдал ему свои книги на сожже­ние. А каж­дая книга в те вре­мена сто­ила как малень­кий город! Видя его сми­ре­ние, епи­скоп научил его и наста­вил свя­той вере, а затем пове­лел ему гото­виться к кре­ще­нию; книги с бесов­скими зна­ни­ями епи­скоп сжег пред всеми веру­ю­щими гражданами.

Уда­лив­шись от епи­скопа с сокру­шен­ным серд­цем, Киприан пла­кал о гре­хах своих, посы­пал пеп­лом голову и искренно каялся, взы­вая к истин­ному Богу об очи­ще­нии своих без­за­ко­ний. При­шедши на дру­гой день в цер­ковь, он слу­шал слово Божие с радост­ным уми­ле­нием, стоя среди веру­ю­щих. Когда же диа­кон пове­лел огла­шен­ным выйти вон, воз­гла­шая: «елицы огла­шен­нии изы­дите», – неко­то­рые уже выхо­дили, Киприан не хотел выйти, говоря диакону:

– Я – раб Хри­стов; не изго­няй меня отсюда.

Диа­кон же ска­зал ему:

– Так как над тобою еще не совер­шено свя­тое кре­ще­ние, то ты дол­жен выйти из храма.

На сие Киприан ответил:

– Жив Хри­стос, Бог мой, изба­вив­ший меня от диа­вола, сохра­нив­ший девицу Иустину чистою и поми­ло­вав­ший меня; не изго­нишь меня из церкви, пока я стану совер­шен­ным христианином.

Диа­кон ска­зал о сем епи­скопу, а епи­скоп, видя усер­дие Кипри­ана и пре­дан­ность к Хри­сто­вой вере, при­звал его к себе и немед­ленно кре­стил его во имя Отца, и Сына, и Свя­того Духа.

Узнав о сем, свя­тая Иустина воз­бла­го­да­рила Бога, раз­дала много мило­стыни нищим и сде­лала в цер­ковь при­но­ше­ние. Кипри­ана же на вось­мой день епи­скоп поста­вил в чтеца, на два­дца­тый в ипо­ди­а­кона, на трид­ца­тый в диа­кона, а чрез год руко­по­ло­жил в свя­щен­ники. Киприан вполне изме­нил свою жизнь, с каж­дым днем уве­ли­чи­вал он свои подвиги и, посто­янно опла­ки­вая преж­ние злые дея­ния, совер­шен­ство­вался и вос­хо­дил от доб­ро­де­тели к доб­ро­де­тели. Скоро он был постав­лен епи­ско­пом и в этом сане про­во­дил такую свя­тую жизнь, что срав­нялся со мно­гими вели­кими свя­тыми; при сем, он рев­ностно забо­тился о вве­рен­ном ему Хри­сто­вом стаде. Свя­тую Иустину девицу он поста­вил диа­ко­нис­сою, а затем пору­чил ей деви­чий мона­стырь, сде­лав ее игу­ме­ниею над дру­гими деви­цами хри­сти­ан­скими. Своим пове­де­нием и настав­ле­нием он обра­тил мно­гих языч­ни­ков и при­об­рел их для церкви Хри­сто­вой. Таким обра­зом, идо­ло­слу­же­ние стало пре­кра­щаться в той стране, и слава Хри­стова увеличивалась.

Видя стро­гую жизнь свя­того Кипри­ана, заботы его о вере Хри­сто­вой и о спа­се­нии душ чело­ве­че­ских, диа­вол скре­же­тал на него зубами и побу­дил языч­ни­ков окле­ве­тать его пред пра­ви­те­лем восточ­ной страны в том, что он богов посра­мил, мно­гих людей отвра­тил от них, а Хри­ста, враж­деб­ного богам их, про­слав­ляет. И вот мно­гие нече­стивцы при­шли к пра­ви­телю Евтол­мию, вла­дев­шему теми стра­нами, и кле­ве­тали на Кипри­ана и Иустину, обви­няя их в том, что они враж­дебны и богам, и царю, и вся­ким вла­стям, – что они сму­щают народ, обо­льщают его и ведут вслед за собою, рас­по­ла­гая к покло­не­нию рас­пя­тому Хри­сту. При сем они про­сили пра­ви­теля, чтобы он за сие пре­дал Кипри­ана и Иустину смерт­ной казни. Выслу­шав просьбу, Евтол­мий велел схва­тить Кипри­ана и Иустину и поса­дить их в тем­ницу. Затем, отправ­ля­ясь в Дамаск, он и их взял с собою, для суда над ними. Когда же при­вели ему на суд узни­ков Хри­сто­вых, Кипри­ана и Иустину, то он спро­сил Киприана:

– Зачем ты изме­нил своей преж­ней слав­ной дея­тель­но­сти, когда ты был зна­ме­ни­тым слу­гою богов и мно­гих людей при­во­дил к ним?

Свя­той Киприан рас­ска­зал пра­ви­телю, как узнал немощь и обо­льще­ние бесов и ура­зу­мел силу Хри­стову, кото­рой бесы боятся и тре­пе­щут, исче­зая от зна­ме­ния Чест­ного Кре­ста (то есть если чело­век пере­кре­стится), а равно изъ­яс­нил при­чину сво­его обра­ще­ния ко Хри­сту, за Кото­рого обна­ру­жи­вал готов­ность умереть.

Мучи­тель не вос­при­нял слов Кипри­ана в свое сердце, но, не будучи в состо­я­нии отве­чать на них, велел пове­сить свя­того и стро­гать его тело желез­ным рубан­ком, а свя­тую Иустину бить по устам и очам. Во все время дол­гих муче­ний, они непре­станно испо­ве­до­вали Хри­ста и с бла­го­да­ре­нием пре­тер­пе­вали все. Затем мучи­тель заклю­чил их в тем­ницу и про­бо­вал лас­ко­вым уве­ща­нием вер­нуть их к идо­ло­по­клон­ству. Когда же он ока­зался не в силах убе­дить их, то пове­лел бро­сить их в котел с кипя­щим мас­лом; но кипя­щий котел не при­чи­нял им ника­кого вреда, и они, как бы в про­хлад­ном месте, про­слав­ляли Бога. Видя сие, один идоль­ский жрец, по имени Афа­на­сий, сказал:

– Они оста­ются живы, потому что им помо­гает идоль­ский бог Аскли­пий! Я сам явля­юсь его слу­жи­те­лем и во имя бога Аскли­пия, я тоже бро­шусь в сей огонь и посрамлю тех волшебников!

Но едва только огонь кос­нулся его, он тот­час умер. Видя сие, мучи­тель испу­гался и, не желая более судить их, послал муче­ни­ков к пра­ви­телю Клав­дию, опи­сав все, слу­чив­ше­еся с ними. Сей пра­ви­тель осу­дил их на усе­че­ние мечом. Тогда они были при­ве­дены на место казни, то Киприан попро­сил себе несколько вре­мени для молитвы, ради того, чтобы прежде была каз­нена Иустина: он опа­сался, чтобы Иустина не испу­га­лась, при виде его смерти. Она же радостно скло­нила свою голову под меч и пре­ста­ви­лась к Жениху сво­ему, Хри­сту. После этого отру­били голову и Кипри­ану. Видя непо­вин­ную смерть сих муче­ни­ков, некто Фео­к­тист, при­сут­ство­вав­ший там, очень сожа­лел о них и, вос­пы­лав серд­цем к Богу, при­пал к свя­тому Кипри­ану и, лобы­зая его, объ­явил себя хри­сти­а­ни­ном. Вме­сте с Кипри­а­ном и он тот­час был осуж­ден на отсе­че­ние головы. Так они пре­дали свои души в руки Божии; тела же их лежали шесть дней не погре­бен­ными. Неко­то­рые из быв­ших там стран­ни­ков тайно взяли их и отвезли в Рим, где и отдали одной доб­ро­де­тель­ной и свя­той хри­сти­анке, по имени Руфине. Она похо­ро­нила с честью тела свя­тых Хри­сто­вых муче­ни­ков: Кипри­ана, Иустины и Фео­к­ти­ста. При гро­бах же их про­ис­хо­дили мно­гие исце­ле­ния при­те­кав­шим к ним с верою Молит­вами их да исце­лит Гос­подь и наши болезни телес­ные и душевные!

Моисей Мурин

В стра­нах еги­пет­ских про­жи­вал некий раз­бой­ник, по имени Мои­сей, мурин, что зна­чит негр, лицом мрач­ный. Сна­чала он был рабом у одного слав­ного гос­по­дина, но совер­шил убий­ство и гос­по­дин его про­гнал. Не зная чем заняться и как зара­бо­тать на про­пи­та­ние, Мои­сей при­со­еди­нился к раз­бой­ни­кам. За свою жесто­кость и суро­вость раз­бой­ники избрали его своим ата­ма­ном. Совер­шая раз­бой, Мои­сей вме­сте с това­ри­щами про­из­во­дил много хище­ний, кро­во­про­ли­тий, тво­рил много иных мерз­ких без­за­ко­ний и пре­ступ­ле­ний; своею жесто­ко­стью Мои­сей про­сла­вился среди всех, ибо все боя­лись его. Даже одно имя Мои­сея наво­дило ужас на жите­лей окрест­ных мест. Чтобы понять насколько он был жесток и силен, сле­дует упо­мя­нуть о таком его деле: Мои­сей питал злобу на одного пас­туха, пас­шего овец, за то, что этот пас­тух со сво­ими псами, охра­няв­шими стадо, вос­пре­пят­ство­вал неко­гда Мои­сею совер­шить зло­де­я­ние. Уви­дав одна­жды, что тот пас­тух пас овец по ту сто­рону реки Нила, Мои­сей замыс­лил его убить. Река Нил была пере­пол­нена водой по слу­чаю раз­лива и была в тот момент очень широ­кой, такой что не вся­кая птица могла пере­ле­теть её. Мои­сей, свя­завши свою одежду, при­вя­зал ее к голове, взял в уста меч и отпра­вился в пла­ва­ние по этой вели­кой реке. Упо­мя­ну­тый пас­тух, уви­дав Мои­сея еще издали, когда он пере­плы­вал реку, оста­вил овец и убе­жал с того места. Мои­сей же, пере­плыв реку, но не найдя пас­туха, умерт­вил четы­рех круп­ней­ших ягнят, потом свя­зал верев­кою сих ягнят и затем обратно пере­плыл реку Нил, взяв с собою ягнят; очи­стив сих ягнят от шкуры, Мои­сей съел мясо их, а шкуру про­дал и на выру­чен­ные деньги выпил вина.

Дол­гое время Мои­сей про­во­дил жизнь в таких гре­хов­ных делах. Несколько лет про­был в такой гре­хов­ной жизни раз­бой­ник Мои­сей, но по вели­кой мило­сти Божией рас­ка­ялся, оста­вил шайку раз­бой­ни­ков и ушел в одну из пустын­ных оби­те­лей. Здесь он долго пла­кал, прося при­нять его в число бра­тии. Монахи не пове­рили его искрен­нему пока­я­нию, но быв­ший раз­бой­ник до тех пор умо­лял не отго­нять его, пока бра­тия не при­няла его. В мона­стыре пре­по­доб­ный Мои­сей нахо­дился в пол­ном послу­ша­нии у игу­мена и бра­тии, он про­ли­вал много слез, опла­ки­вая свою гре­хов­ную жизнь. Через неко­то­рое время пре­по­доб­ный Мои­сей ушел в уеди­нен­ную кел­лию, где про­во­дил в молитве и стро­жай­шем посте суро­вую жизнь. Одна­жды на кел­лию пре­по­доб­ного Мои­сея напали 4 раз­бой­ника из его быв­шей шайки, но он, не утра­тив­ший огром­ной физи­че­ской силы, свя­зал их всех и, под­няв на плечи, при­нес в мона­стырь, спра­ши­вая у стар­цев, как посту­пить с плен­ни­ками. Старцы велели отпу­стить их. Раз­бой­ники, узнав, что попали к сво­ему быв­шему пред­во­ди­телю, а он их поща­дил, после­до­вали его при­меру, пока­я­лись и стали мона­хами. Когда осталь­ные раз­бой­ники услы­шали о пока­я­нии пре­по­доб­ного Мои­сея, то оста­вили раз­бой и стали усерд­ными иноками.

Пре­по­доб­ный Мои­сей не скоро осво­бо­дился от стра­стей. Он часто при­хо­дил к игу­мену мона­стыря авве Иси­дору, прося совета, как изба­виться от блуд­ной стра­сти. Опыт­ный в духов­ной брани ста­рец учил его нико­гда не пре­сы­щаться пищей, пре­бы­вать впро­го­лодь, соблю­дая стро­жай­шее воз­дер­жа­ние. Страсть не остав­ляла пре­по­доб­ного Мои­сея в сон­ных виде­ниях. Тогда авва Иси­дор научил его все­нощ­ным бде­ниям. Пре­по­доб­ный про­ста­и­вал все ночи на молитве, не пре­кло­няя колен, чтобы не заснуть. От дли­тель­ной борьбы пре­по­доб­ный Мои­сей при­шел в уны­ние и, когда у него воз­ник помысл оста­вить пустын­ную кел­лию, авва Иси­дор под­кре­пил дух уче­ника. Он пока­зал ему в виде­нии много демо­нов на западе, гото­вя­щихся к борьбе, а на востоке еще боль­шее коли­че­ство свя­тых Анге­лов, также при­го­тов­ляв­шихся к битве. Авва Иси­дор обна­де­жил пре­по­доб­ного Мои­сея, что сила Анге­лов пре­вос­хо­дит силу бесов, а дол­гая борьба со стра­стями нужна ему, чтобы совер­шенно очи­ститься от преж­них грехов.

Пре­по­доб­ный Мои­сей пред­при­нял новый подвиг. Обходя по ночам пустын­ные кел­лии, он при­но­сил каж­дому брату воду из колодца. Осо­бенно он ста­рался для стар­цев, кото­рые жили далеко от колодца и были не в силах при­не­сти себе воды. Одна­жды, накло­нясь над колод­цем, пре­по­доб­ный Мои­сей почув­ство­вал силь­ный удар в спину и замертво упал у колодца, про­ле­жав в таком поло­же­нии до рас­света. Так бесы мстили пре­по­доб­ному за победу над ними. Утром бра­тия при­несла его в кел­лию, и он про­ле­жал целый год в рас­слаб­ле­нии. Попра­вив­шись, пре­по­доб­ный с твер­дой реши­мо­стью испо­ве­дал игу­мену, что он будет про­дол­жать под­ви­заться, Но Гос­подь Сам поло­жил пре­дел этой мно­го­лет­ней борьбе: авва Иси­дор бла­го­сло­вил уче­ника и ска­зал ему, что блуд­ная страсть уже оста­вила его. Ста­рец велел ему при­ча­ститься Свя­тых Таин и с миром идти в свою кел­лию. С тех пор пре­по­доб­ный Мои­сей полу­чил от Гос­пода власть над бесами.

Слава о его подви­гах рас­про­стра­ни­лась среди ино­ков и за пре­де­лами пустыни. Пра­ви­тель страны захо­тел уви­деть свя­того. Узнав об этом, пре­по­доб­ный Мои­сей решил скрыться от посе­ти­те­лей и ушел из своей кел­лии. По дороге он встре­тил слуг пра­ви­теля, кото­рые спро­сили его, как пройти к кел­лии пустын­ника Мои­сея. Пре­по­доб­ный отве­тил им: «Не стоит ходить к этому лжи­вому, недо­стой­ному монаху». Слуги воз­вра­ти­лись в мона­стырь, где их ждал пра­ви­тель, и пере­дали ему слова повстре­чав­ше­гося старца. Бра­тия, по опи­са­нию наруж­но­сти старца, еди­но­душно при­знали в нем самого пре­по­доб­ного Моисея.

Про­ведя много лет в ино­че­ских подви­гах, пре­по­доб­ный Мои­сей был руко­по­ло­жен во диа­кона. Епи­скоп облек его в белую одежду и ска­зал: «Авва Мои­сей ныне весь бел». Свя­той отве­тил: «Вла­дыко, что делает чистым – внеш­нее или внут­рен­нее?» По сми­ре­нию пре­по­доб­ный счи­тал себя внут­ренне недо­стой­ным при­нять сан диа­кона. Одна­жды епи­скоп решил испы­тать его и велел кли­ри­кам гнать диа­кона из алтаря, ругая его недо­стой­ным мури­ном. С пол­ным сми­ре­нием пре­по­доб­ный при­ни­мал бес­че­стие. Испы­тав его, епи­скоп посвя­тил пре­по­доб­ного во пре­сви­тера. В этом сане пре­по­доб­ный Мои­сей под­ви­зался 15 лет и собрал вокруг себя 75 учеников.

Когда пре­по­доб­ному испол­ни­лось 75 лет, он пре­ду­пре­дил своих ино­ков, что вскоре на скит напа­дут раз­бой­ники и умерт­вят всех насель­ни­ков. Свя­той бла­го­сло­вил ино­ков уйти забла­го­вре­менно, чтобы избе­жать насиль­ствен­ной смерти. Уче­ники стали про­сить пре­по­доб­ного уйти вме­сте с ними, но он отве­тил: «Я уже много лет ожи­даю вре­мени, когда на мне испол­нится слово Вла­дыки моего, Гос­пода Иисуса Хри­ста, ска­зав­шего: «Вси, при­им­шии нож, ножом погиб­нут» (Мф. 26, 52). Тогда с пре­по­доб­ным оста­лись 7 бра­тьев, из кото­рых один, при при­бли­же­нии раз­бой­ни­ков, спря­тался непо­да­леку. Раз­бой­ники убили пре­по­доб­ного Мои­сея и остав­шихся с ним шесть ино­ков. Кон­чина их после­до­вала около 400 года.

Сорок мучеников Севастийских

Когда в древ­ние вре­мена бывали гоне­ния на хри­стиан, язы­че­ские пра­ви­тели застав­ляли всех при­но­сить жертвы идо­лам – ив первую оче­редь это каса­лось хри­стиан-вои­нов. В рим­ском вой­ске в полку, кото­рый стоял в армян­ском городе Сева­стия, слу­жили сорок дру­зей, очень сме­лых и доб­лест­ных вои­нов и насто­я­щих хри­стиан; конечно, они отка­за­лись при­но­сить жертву язы­че­ским богам. Их поса­дили в тюрьму. Вече­ром, когда они пели пса­лом «Живый в помощи Выш­няго», им явился Сам Гос­подь, укреп­ляя их на пред­сто­я­щие стра­да­ния. Семь дней дру­зья про­вели в тем­нице, а потом их повели на суд.

– Чего нам бояться? – ска­зал това­ри­щам воин по имени Кирион. – Бог все­гда помо­гал нам в сра­же­ниях. Помните, какой был бой, когда все наши полки бежали, а мы оста­лись одни посреди вра­гов? Как мы помо­ли­лись Богу и вырва­лись из окру­же­ния? И ведь никто из нас даже не был ранен! А теперь с нами воюет всего один неви­ди­мый враг – сатана. Нас-то сорок, где ему побе­дить? Помо­лимся от всего сердца Гос­поду! И они, как все­гда идя в бой, запели пса­лом «Боже, во имя Твое спаси мя». На суди­лище пра­ви­тель велел бить вои­нов кам­нями, но слуги, швы­ряя булыж­ники, попа­дали друг в друга.

Тогда он сам при­це­лился в одного из муче­ни­ков – но уго­дил в вое­на­чаль­ника, гони­теля хри­стиан, и раз­бил ему лицо. Муче­ни­ков повели к озеру непо­да­леку от города и раз­де­тых поста­вили на лед. Была зима, и стоял лютый мороз с вет­ром. На берегу нарочно зато­пили баню, чтобы тот, кто не выне­сет пытки и отре­чется от Хри­ста, мог согреться. Вече­рело, и мороз уси­ли­вался. Тела хри­стиан быстро покры­ва­лись ледя­ной кор­кой. И один не выдер­жал: он побе­жал прочь от това­ри­щей к жарко натоп­лен­ному дому. Но едва сту­пив на порог бани, несчаст­ный упал замертво и рас­таял, как воск.

– Гос­поди, Тебя хва­лит вся тварь, огнь, град, снег, лед и дыха­ние бури, – пели муче­ники. – Услышь нас, да не пото­пит нас буря вод­ная, помоги нам, Боже Спасе наш!

И вне­запно их словно солн­цем осве­тило. Свет был теп­лый, как летом, он рас­то­пил лед и согрел воду. Стражи на берегу спали, только один слу­шал, как они моли­лись, и раз­мыш­лял – почему эти люди все еще живы? Тут он уви­дел какой-то необык­но­вен­ный свет, лью­щийся с неба, – это на головы свя­тых спус­ка­лись трид­цать девять свер­ка­ю­щих венцов.

– Почему трид­цать девять? – поду­мал страж­ник.– Ведь вои­нов было сорок. – И понял, что соро­ко­вого венца нет, потому что один из них не выдер­жал испытания.

Тогда страж­ник сбро­сил с себя одежду и побе­жал по льду, крича:

– Я тоже христианин!

Встав рядом со свя­тыми, он взмолился:

– Гос­поди Боже, верую в Тебя! При­чти меня к их числу и спо­доби постра­дать с Тво­ими рабами, чтобы и я был достоин Тебя.

Так вос­пол­ни­лось число сорока муче­ни­ков. Дья­вол, видя, что ему не уда­лось взять над ними верх, при­нял образ чело­века и громко стенал:

– Горе мне! Эти люди побе­дили, что мне теперь делать? Сожгу их тела и брошу в воду, чтобы ничего от них не осталось!

Наутро пра­ви­тель и вое­на­чаль­ники при­шли к озеру и изу­ми­лись и раз­гне­ва­лись, уви­дев, что хри­сти­ане живы.

Пра­ви­тель велел моло­том раз­бить им голени, отчего свя­тые и пре­дали души Богу. Их тела при­везли на берег реки и сожгли там, а кости бро­сили в воду. Но Гос­подь не попу­стил, чтобы погибла хоть одна частица свя­тых мощей. Через три дня сорок муче­ни­ков яви­лись во сне Сева­стий­скому епи­скопу Петру и сказали:

– Вынеси нас ночью из реки.

Когда в тем­ноте их выни­мали из воды, останки муче­ни­ков сияли, как звезды, и то место, где лежала хоть самая малень­кая частица, осве­ща­лось Боже­ствен­ным све­том. Так и все стра­дав­шие за Хри­ста и полу­чив­шие от Него венцы, сияют в мире, как све­тила, на спа­се­ние всем веру­ю­щим в Отца и Сына и Свя­того Духа.

Преподобный Досифей

В те вре­мена, когда в пусты­нях Пале­стины, Сирии и Египта про­цве­тали мона­стыри и под­ви­за­лись отшель­ники, в одном городе жил юноша по имени Доси­феи. Роди­те­лей у него не было, и он вос­пи­ты­вался в доме сво­его род­ствен­ника, бога­того и знат­ного вое­на­чаль­ника. При­ем­ный отец любил его и забо­тился о нем, так что Доси­фей ни в чем не нуж­дался. Только он нико­гда не слы­хал слова Божия. Одна­жды слуги заго­во­рили при нем о Иеру­са­лиме. Доси­фею захо­те­лось побы­вать там, и он стал про­сить, чтобы его отпу­стили в свя­той град. Отказа ему ни в чем не было, и вскоре юноша отпра­вился в Пале­стину. В Геф­си­ма­нии он уви­дел изоб­ра­же­ние Страш­ного суда. Доси­фей с изум­ле­нием раз­гля­ды­вал греш­ни­ков и геенну огнен­ную, как вдруг заме­тил, что он не один – рядом сто­яла Жен­щина в баг­ря­ном покры­вале. Она заго­во­рила с ним об адских муках и о гре­хах; Доси­фей, в жизни не слы­хав­ший ничего подоб­ного, молча вни­мал каж­дому слову.

– Гос­пожа, а что делать тому, кто не хочет попасть в ад? – нако­нец спро­сил он.

– Постись, не ешь мяса и часто молись,– отве­тила Она и стала невидима.

Доси­фей кинулся искать Ее, все обо­шел – но больше не встре­тил Пре­чи­стой Богородицы.

Он стал свято соблю­дать полу­чен­ные запо­веди, так что его спут­ник, друг вое­на­чаль­ника, забес­по­ко­ился, как на это посмот­рят род­ные юноши. А про­стые воины ска­зали Досифею:

– Так, как ты, мир­ские люди не живут; если хочешь поститься и молиться, иди в мона­стырь, там спасешься.

Доси­фей не знал, что такое мона­стырь, и ответил:

– Ведите меня, куда хотите, сам я не знаю, куда идти. Его отвели в мона­стырь аввы Серида. Авва позвал к себе пре­по­доб­ного старца Доро­фея и сказал:

– Вот, отче, при­вели ко мне юношу. Гово­рят, он хочет жить в оби­тели; боюсь, как бы не ока­за­лось, что он убе­жал из дому и что-нибудь украл,– уж очень он не похож на тех, кто посту­пает в мона­стырь. Пого­вори с ним.

Как авва Доро­фей ни рас­спра­ши­вал юношу, он на все полу­чал ответ:

– Хочу спастись.

Тогда ста­рец ска­зал авве Сериду:

– Отче, прими этого юношу, ничего дур­ного в нем нет.

– А ты, отче Доро­фей, возьми его к себе, – отве­тил игумен.

Пре­по­доб­ный Доро­фей по сми­ре­нию не хотел при­ни­мать уче­ника, но ока­зал послу­ша­ние мона­стыр­ским стар­цам и взял Доси­фея к себе.

В пер­вый день, когда при­шло время обе­дать, отец Доро­фей ска­зал юноше:

– Ешь досыта, потом скажи мне, сколько ты съел.

– Отче, я съел целый хлеб и еще поло­вину,– ска­зал Доси­фей, пообедав.

– И хва­тило тебе? – спро­сил ста­рец. – Ты не голоден?

– Я сыт,– отве­тил юноша.

– Зав­тра раз­дели поло­вину еще попо­лам и съешь целый хлеб с чет­вер­тью, – ска­зал старец.

На сле­ду­ю­щий день после обеда авва Доро­фей спро­сил уче­ника: – Доси­фей, ты голоден?

– Немного,– отве­тил тот.

Через несколько дней ста­рец снова спро­сил юношу, хва­тает ли ему еды.

– Да, отче, за твои молитвы я не чув­ствую голода.

– Тогда ешь хлеб и пол­чет­вер­тушки,– велел авва.

И так с Божией помо­щью мало-помалу Доси­фей стал доволь­ство­ваться малым лом­тем хлеба; ведь и в еде бывает при­вычка – кто сколько при­вык­нет, столько и ест. Доси­фей во всем слу­шался сво­его старца и каж­дое его слово испол­нял как при­ка­за­ние. В пер­вое время юноша очень громко раз­го­ва­ри­вал, авва Доро­фей одна­жды ска­зал ему в шутку:

– Ну, Доси­фей, тебе надо вина принести!

Уче­ник пошел, при­нес пол­ную чашу вина и хлеб и поста­вил перед стар­цем, ожи­дая, что тот бла­го­сло­вит еду и питье.

Отец Доро­фей удив­ленно посмот­рел на него и спросил:

– Чего ты хочешь, Досифей?

– Ты велел при­не­сти вина – бла­го­слови, – отве­чал тот.

– Нера­зум­ный,– ска­зал ста­рец,– я ска­зал про вино, потому что ты кри­чишь, как пья­ный дикарь.

Доси­фей покло­нился старцу в ноги, унес вино и с тех пор гово­рил тихим голосом.

Одна­жды он при­шел к пре­по­доб­ному Доро­фею и попро­сил объ­яс­нить ему одно место из Свя­щен­ного Писа­ния. Ста­рец же не хотел, чтобы Доси­фей вхо­дил в тол­ко­ва­ние Писа­ний, но счи­тал, что ему лучше быть в сми­ре­нии, и, когда уче­ник задал ему вопрос, он ответил:

– Не знаю.

Доси­фей при­шел в дру­гой раз, и снова ста­рец сказал:

– Не знаю. Иди спроси игумена.

Уче­ник нимало не колеб­лясь напра­вился к авве Сериду. А пре­по­доб­ный Доро­фей успел зара­нее пре­ду­пре­дить его и попро­сил, когда при­дет Доси­фей и нач­нет рас­спра­ши­вать о Писа­нии, побить юношу.

– Ничего не зна­ешь, так молчи! Как ты сме­ешь спра­ши­вать? – ругал авва Серид Доси­фея.– Тебе ли раз­би­рать Свя­щен­ное Писа­ние? – И, побив его, отпустил.

Уче­ник сми­ренно при­нял побои и, вер­нув­шись к старцу, пока­зал ему на свои щеки, крас­ные от поще­чин, и сказал:

– У меня и на спине есть след от удара.

Доси­фей был тихий и ста­ра­тель­ный. Вме­сте с пре­по­доб­ным Доро­феем он нес послу­ша­ние в мона­стыр­ской боль­нице, и боль­ным нра­ви­лось, как он рабо­тает, потому что юноша все делал тща­тельно и чисто. Но ино­гда слу­ча­лось, что он раз­дра­жался на боль­ных п гово­рил гнев­ные слова; после этого он все бро­сал и, плача, ухо­дил в кла­до­вую. Его уте­шали, но он не успо­ка­и­вался. Тогда бра­тия отправ­ля­лись к старцу Дорофею.

– Отче, пойди узнай, что с Доси­феем, почему он так рыдает,– гово­рили монахи.

Авва Доро­фей шел в кладовую.

– Что с тобой? – спра­ши­вал он.

– Про­сти меня, отче, я рас­сер­дился и нехо­рошо отве­чал брату.

– И не стыдно тебе, – уко­рял ста­рец уче­ника, – сер­дишься, плохо раз­го­ва­ри­ва­ешь с бра­том… Разве ты не зна­ешь, что тем самым оби­жа­ешь Христа?

Доси­фей низко опус­кал голову и ничего не отве­чал. Когда ста­рец видел, что юноша напла­кался, он тихо гово­рил ему:

– Гос­подь про­стит тебя, вста­вай, с сего­дняш­него дня поло­жим начало исправ­ле­нию. Будем ста­раться, и Бог поможет.

Полу­чив про­ще­ние как от Самого Гос­пода, Доси­фей радостно вска­ки­вал и шел к боль­ным. Скоро в боль­нице к этому при­выкли, и если Доси­фей пла­кал, то все знали, что он кого-нибудь оби­дел. Тогда бра­тия сразу шли к старцу и говорили:

– Отче, иди в кла­до­вую, там есть для тебя работа. Ста­рец сты­дил и уте­шал уче­ника, и снова тот вста­вал и с верой воз­вра­щался на свое послушание.

Доси­фей очень хорошо пере­сти­лал постели. Когда мимо него про­хо­дил авва Доро­фей, юноша гово­рил ему:

– Отче, мне при­шло на мысль, что я хорошо стелю постели.

– Уди­ви­тель­ное дело! – отве­чал ста­рец. – Ты непло­хой слуга и отлично заправ­ля­ешь постели – вот только хоро­шим ино­ком никак не станешь.

Пре­по­доб­ный Доро­фей не поз­во­лял сво­ему уче­нику при­вя­зы­ваться к вещам. Когда Доси­фею нужна была но– вал одежда, ста­рец бла­го­слов­лял шить ее самому, и юноша с усер­дием при­ни­мался за работу.

– Готово? – спра­ши­вал старец.

– Да, отче, – отве­чал Доси­фей. – Хорошо получилось.

– Пойди отдай брату или вон тому боль­ному. И Доси­фей с радо­стью слушался.

Одна­жды из куз­ницы при­несли хоро­ший нож. Доси­фей взял его и понес пока­зы­вать сво­ему авве.

– Вот, отче, я взял для боль­ницы, если бла­го­сло­вишь, потому что уж очень он хорош.

– Доси­фей, тебе так хочется иметь этот нож? – спро­сил пре­по­доб­ный.– И не стыдно тебе, что ты будешь его рабом, а не Божиим? Доси­фей стоял, опу­стив голову.

– Отнеси нож в боль­ницу, положи и не при­ка­сайся к нему,– велел старец.

Уче­ник так и сде­лал – и ни разу не при­кос­нулся к ножу, хотя дру­гие боль­нич­ные слу­жи­тели им поль­зо­ва­лись. Нико­гда юноша не пре­ко­сло­вил и не оби­жался на сво­его отца духов­ного, а с радо­стью делал все, что тот гово­рил. Доси­фей недолго про­жил в мона­стыре – всего пять лет: он забо­лел чахот­кой и при­бли­жался к смерти. Кто-то ска­зал ему, что чахо­точ­ным полезно есть сырые яйца. Пре­по­доб­ный Доро­фей тоже об этом знал, но как-то поза­был. Доси­фей ска­зал сво­ему старцу:

– Отче, я слы­шал об одном сред­стве от моей болезни. Н.» прошу тебя, дай слово, что не при­не­сешь мне этого. Авва Доро­фей обе­щал ему, и юноша сказал:

– Я слы­шал, что при чахотке полезно есть сырые яйца, но раз ты не велел мне этого – то уже и не вели, чтобы мне не сму­щаться помыслами.

– Хорошо, чадо, не буду, только не печалься,– ска­зал ста­рец и больше не заго­ва­ри­вал об этом, а давал ему дру­гие лекарства.

Ста­рец велел Доси­фею все­гда молиться: «Гос­поди Иисусе Хри­сте, Боже мой, поми­луй мя» и: «Сыне Божий, помоги мне». Когда юноша уже сильно осла­бел от болезни, ста­рец ска­зал ему: – Доси­фей, помни о молитве, смотри, не поте­ряй ее.

– Хорошо, отче, помо­лись за меня, – отве­чал уче­ник. Когда Доси­фею стало еще хуже, ста­рец спро­сил его: – Что, Доси­фей; как молитва? – Хорошо, отче, за твои молитвы.

Когда юноша уже не вста­вал с постели и очень мучился от болезни, он сказал:

– Про­сти, отче, не могу больше дер­жать молитву.

– Тогда оставь, – ска­зал ста­рец, – только помни Бога н смотри на Него, как бы Он был перед тобой. Терпя силь­ные стра­да­ния, юноша послал ска­зать вели­кому старцу Вар­со­но­фию, под­ви­зав­ше­муся в том мона­стыре, что он не может больше жить и про­сит отпу­стить его. – Терпи, чадо, уже близка милость Божия,– отве­чал вели­кий авва.

Через несколько дней Доси­фей послал к старцу ска­зать, что он уже больше не может тер­петь. – Иди с миром, пред­стань пред Свя­той Тро­и­цей и молись за нас, – отве­тил ста­рец. Услы­шав ответ Вар­со­но­фия, бра­тия удив­ля­лись и него­до­вали. – Что он такого сде­лал,– гово­рили они,– за что ему такая слава?

В том мона­стыре было много пост­ни­ков и стар­цев, под­ви­зав­шихся в молитве и посте. Но никто не видел, чтобы Доси­фей уси­ленно постился или больше дру­гих молился – он и в цер­ковь при­хо­дил только к позд­ней службе, и, слу­ча­лось, доедал остатки боль­нич­ного обеда. Через несколько дней после кон­чины Доси­фея в мона­стырь при­шел один вели­кий подвиж­ник. Он молился, чтобы Гос­подь открыл ему загроб­ную участь почив­ших в той оби­тели бра­тии. Гос­подь пока­зал ему всех отцов сто­я­щими в свет­лом месте, и посреди них радо­вался юноша. – Кто этот юный инок? – спро­сил ста­рец бра­тию. Те недо­уме­вали, но, когда он опи­сал его, все поняли, что это был Доси­фей, и диви­лись, что в столь крат­кое время он при­шел в меру свя­тых – за свя­тое послушание.

Святой Благоверный князь Александр Невский

У каж­дого чело­века есть имя. Мно­гих из нас назвали в честь бабу­шек, деду­шек или дру­гих род­ствен­ни­ков. А кто-то счи­тает, что роди­тели выбрали ему имя совер­шенно слу­чайно. Если имя не выду­мано, а дано нам в честь свя­того угод­ника Божьего – того, кто сво­ими делами про­сла­вил Гос­пода Иисуса Хри­ста, то именно он ста­но­вится в таин­стве Кре­ще­ния нашим небес­ным покро­ви­те­лем и обе­ре­гает нас на жиз­нен­ном пути. Он ведает нашу жизнь, знает о наших скор­бях и неустанно молит Бога о нас. Поэтому важно знать не только зна­че­ние соб­ствен­ного имени, но и жизнь сво­его небес­ного покро­ви­теля и обра­щаться к нему за помо­щью и под­держ­кой в своих молит­вах. Не слу­чайно ведь гово­рится: «По имени и житие». Алек­сандр в пере­воде с гре­че­ского языка озна­чает «защит­ник людей». Среди пра­во­слав­ных свя­тых, носив­ших это имя, были пат­ри­архи, свя­щен­ники, монахи, про­стые миряне Кто-то из них муче­ни­че­ски постра­дал за веру, кто-то послу­жил Гос­поду инымми подви­гами и тру­дами. Однако с осо­бой любо­вью рус­ский народ чтит память свя­того бла­го­вер­ного князя Алек­сандра Нев­ского. Бла­го­вер­ный князь Алек­сандр Нев­ский родился 30 мая 1220 года в городе Пере­я­с­лавле-Залес­ском. Отец его, Яро­слав Все­во­ло­до­вич, был «князь крот­кий, мило­сти­вый и чело­ве­ко­лю­би­вый». Мать свя­того Алек­сандра, Фео­до­сия, – рязан­ская кня­гиня, обла­дала доб­рым и тихим нра­вом. Со сто­роны отца он был потом­ком Вла­ди­мира Моно­маха, а со сто­роны матери – род­ной внук свя­того Мсти­слава Храб­рого. От отца Алек­сандр уна­сле­до­вал уме­ние поль­зо­ваться обсто­я­тель­ствами, муд­рую рас­чет­ли­вость и стрем­ле­ние к соби­ра­нию земли вокруг одного пре­стола. От пред­ков по мате­рин­ской линии ему доста­лись без­за­вет­ное муже­ство, состра­да­ние к людям и печаль о славе род­ной земли. Когда малень­кому Алек­сан­дру испол­ни­лось четыре года, состо­ялся обряд посвя­ще­ния его в воины. Кня­жича опо­я­сали мечом и поса­дили на коня. В руки дали лук со стре­лами. С этого дня стали его обу­чать воин­скому искус­ству – уме­нию вла­деть мечом, стре­лять из лука, биться пали­цей и секи­рой. Но не только рат­ное дело пости­гал юный князь, учили его также пись­мен­но­сти и счету. Игу­мен Симон объ­яс­нял ему Биб­лию и Еван­ге­лие, читал древ­не­рус­ские лето­писи. А отец настав­лял защи­щать Рус­скую землю, пра­вить людьми, беречь веру пра­во­слав­ную, ибо в то время любой рус­ский князь до конца своих дней оста­вался пра­ви­те­лем и вои­ном. Алек­сандр рос серьез­ным, вдум­чи­вым отро­ком. Избе­гая пустых забав, он любил чте­ние свя­щен­ных книг и пение цер­ков­ное. Часто ходил в храм и по ночам наедине долго-долго молился перед ико­нами. С юных лет бла­го­вер­ный князь Алек­сандр был постав­лен кня­жить в Нов­го­роде. За ум, доб­рый нрав, отвагу и рас­су­ди­тель­ность он при­шелся по нраву жите­лям города. Народ с гор­до­стью и радо­стью любо­вался им и с почте­нием вни­мал его речам. Ода­рен­ный муже­ством, кра­со­той и звуч­ным голо­сом, «гре­мев­шим как труба», по слову лето­писца, Алек­сандр был точно создан для побед. Время его кня­же­ния сов­пало с труд­ным пери­о­дом в исто­рии Руси. С востока шли мон­голь­ские орды, с запада надви­га­лись крестоносцы.

Пер­вым в Кре­сто­вый поход на Русь отпра­вился швед­ский пол­ко­во­дец Ульф Фаси, пра­вой рукой кото­рого стал коро­лев­ский зять Бир­гер. Слу­чи­лось это в 1240 году. Нов­го­род к тому вре­мени был одним из самых бога­тых и круп­ных горо­дов Европы. Сюда не дошли пол­чища Батыя. Поэтому и поспе­шили в Нов­го­род кре­сто­носцы. Враги наде­я­лись на лег­кую победу и бога­тую добычу, ибо знали, что при вне­зап­ном напа­де­нии городу неот­куда ждать помощи. На ста кораб­лях вошли они в устье Невы. И как только выса­ди­лись на берег, Бир­гер тот­час послал гон­цов к князю Алек­сан­дру ска­зать: «Если можешь, защи­щайся, – я уже здесь и разо­ряю землю твою». Ни страха, ни гор­до­сти не изъ­явил послам Алек­сандр. Он собрал вой­ско и долго молился в храме Свя­той Софии, прося Гос­пода дать ему силы на борьбу с вра­гом. Полу­чив бла­го­сло­ве­ние архи­епи­скопа, вышел князь Алек­сандр к своей дру­жине и ска­зал ей крат­кое, но вели­кое слово: «Нас немного, а враг силен. Но не в силе Бог, а в правде! Не будем бояться врага, ибо с нами Бог!» Не имея вре­мени дождаться помощи от отца, вели­кого князя Яро­слава, Алек­сандр высту­пил в поход и 15 июля 1240 года при­шел к берегу Невы. Здесь встре­тил его с доне­се­ни­ями ста­рей­шина Пел­гу­сий и рас­ска­зал ему о чуд­ном явле­нии, кото­рое он видел ночью, ожи­дая князя. – Уже начи­нало све­тать, как по про­стору мор­скому про­несся шум. Пока­за­лась боль­шая ладья. Посреди нее сто­яли в вели­ком сия­нии, в черв­ле­ных ризах два витязя, Борис и Глеб. Борис взял за руку Глеба и ска­зал: «Брат Глеб, помо­жем срод­нику нашему, князю Александру!»

Хотя князь пове­лел никому не рас­ска­зы­вать об обе­щан­ной свя­тыми небес­ной помощи, но неве­до­мыми путями весть эта раз­нес­лась среди рат­ни­ков, и они, дивясь ока­зан­ной им мило­сти, давали друг другу слово, что и сами не посра­мят чести воина. Шведы знали, что основ­ные полки у рус­ских еще не собраны. Поэтому, наде­ясь на дол­гую воен­ную ком­па­нию, они осно­ва­тельно обу­стро­и­лись в лагере. Подойдя к вра­же­скому лагерю неза­ме­чен­ными, рус­ские вне­запно уда­рили по шве­дам. В стане врага нача­лась сума­тоха, поскольку мно­гие воины не успели надеть на себя доспехи и кони их пас­лись на лугу.

«И была сеча вели­кая, и пере­бил их князь бес­чис­лен­ное мно­же­ство, и самому пред­во­ди­телю Бир­геру воз­ло­жил печать на лицо ост­рым своим копьем».

Бой тянулся до самой ночи. А когда под­ня­лась луна, рус­ские уже не нашли в поле ни одного шведа, кото­рый мог бы сра­жаться. Непри­я­тель был раз­бит. Часть кораб­лей сожжена, а те, что оста­лись, поспе­шили уйти в сто­рону моря. Много шве­дов погибло в той битве. У рус­ских же потери были неве­лики: всего 20 чело­век оста­лось лежать на поле боя. Нов­го­родцы потом гово­рили, что вме­сте с ними сра­жа­лись ангелы Божий, что силы небес­ные изби­вали шве­дов. Радост­ная весть раз­нес­лась по всей Руси. То была пер­вая победа над чуже­зем­цами после страш­ного Баты­ева наше­ствия. За победу на реке Неве народ про­звал князя Алек­сандра Яро­сла­вича Нев­ским. С тор­же­ством воз­вра­ти­лись побе­ди­тели в Нов­го­род. Но недолго кня­жил в нем Алек­сандр. Поссо­рив­шись с нов­го­род­цами, кото­рые хотели огра­ни­чить его власть, он с дру­жи­ной вер­нулся в Пере­я­с­лавль. Рим­ский Папа тем вре­ме­нем и не думал отка­зы­ваться от рас­про­стра­не­ния своей вла­сти на рус­ские земли, и потому новое опол­че­ние, теперь уже немец­ких кре­сто­нос­цев, дви­ну­лось на Псков и Нов­го­род. До Алек­сандра дошла их наг­лая похвальба: «Пой­дем погу­бим рус­ского князя, возь­мем Алек­сандра живым в плен!» Князь в то время все еще нахо­дился в своем род­ном городе Пере­я­с­лавле. Когда же по просьбе бояр воз­вра­тился он в Нов­го­род, то часть Нов­го­род­ских земель и Псков были уже разо­рены и раз­граб­лены нем­цами, опол­че­ния раз­биты. Рыцари успели даже постро­ить кре­пость в Копо­рье, откуда выхо­дили раз­бой­ни­чать по окрест­но­стям. По сво­ему обык­но­ве­нию, князь Алек­сандр пер­вым делом напра­вился в храм Свя­той Софии и со сле­зами на гла­зах про­сил у Бога сил на новый подвиг. Нов­го­родцы тоже моли­лись за сво­его князя. Они верили, что Гос­подь не оста­вит их и на этот раз. Немец­кие рыцари еще не успели узнать о пред­по­ла­га­е­мом походе, а вой­ско Алек­сандра уже сто­яло под сте­нами кре­по­сти. Сокру­шить ее ока­за­лось неслож­ным делом. Сле­ду­ю­щим был город Псков. Но и он скоро был взят и объ­яв­лен сво­бод­ным. Бояр-измен­ни­ков зако­вали в цепи и повели в Нов­го­род. С плен­ными же нем­цами князь посту­пил иначе: только име­ни­тых взял с собой, осталь­ных отпу­стил, ибо на про­стых вои­нов зла не дер­жал. Не тер­пел лишь пре­да­тель­ства и лжи. Немец­кие рыцари поспе­шили убраться восво­яси. Но вскоре вновь стали соби­раться воедино, чтобы дать князю Алек­сан­дру реша­ю­щее сра­же­ние и раз­гро­мить его. Алек­сандр Нев­ский не стал ждать нового вра­же­ского похода, а сам дви­нулся навстречу рыца­рям. На рас­свете 5 апреля 1242 года со скалы Воро­ний камень, кото­рая зва­лась так потому, что и зимой, и летом, высмат­ри­вая добычу, тут кру­жили стаи ворон, князь Алек­сандр наблю­дал, как по замерз­шей глади вод при­бли­жа­ются рыцар­ские пол­чища. Блики солнца на доспе­хах каза­лись мол­ни­ями в гро­зо­вой туче. Но кня­же­ская дру­жина была спо­койна. «При­шло время побе­дить!» – гово­рили воины. Солнце взо­шло, и немец­кий строй, про­зван­ный у рус­ских «сви­ньей», вре­зался в полки князя. И, как писал потом лето­пи­сец, была сеча жесто­кая, и стоял треск от лома­ю­щихся копий, и звон от уда­ров мечей, и каза­лось, что дви­ну­лось замерз­шее озеро, и не было видно льда, ибо покрылся он кро­вью. Лед, не выдер­жав кон­ни­ков, начал ломаться, и непо­во­рот­ли­вые в своих тяже­лых доспе­хах рыцари стали исче­зать под водой. Бой длился весь день, и к ночи гроз­ного вой­ска кре­сто­нос­цев уже не было. Жители Пскова встре­чали князя Алек­сандра в празд­нич­ных одеж­дах. Впе­реди сто­яло духо­вен­ство с ико­нами. Князь при­бли­жался к лику­ю­щему народу вер­хом на коне во главе своих вои­нов, а за ним, пону­рив головы, шли немец­кие плен­ники. Всту­пив в город, Алек­сандр напра­вился к храму Свя­той Тро­ицы, чтобы при­не­сти бла­го­дар­ствен­ную молитву. Рус­ские не сомне­ва­лись, что все удачи, победы над вра­гом и избав­ле­ния от бед­ствий про­ис­хо­дят с Божией помо­щью и по молит­вам Пре­свя­той Бого­ро­дицы. После цер­ков­ной службы начался все­на­род­ный пир, про­дол­жав­шийся несколько дней. За его сто­лами вме­сте ока­за­лись и самые знат­ные люди города, и про­стой люд. После шве­дов и нем­цев Алек­сандр обра­тил ору­жие на литов­цев. В тече­ние несколь­ких дней он одер­жал семь побед, пока­зав таким обра­зом, что нельзя без­на­ка­занно совер­шать набеги на рус­ские земли. Но как ни высоки воин­ские подвиги во славу Оте­че­ства, еще выше – сми­ре­ние для блага Родины. Ставя пре­выше всего вер­ность долгу, свя­той князь Алек­сандр смог пода­вить в себе само­лю­бие и ценой лич­ного уни­же­ния сохра­нить Отчизну. Нелегко жилось на Руси под гне­том Золо­той Орды. Но рус­ские земли еще не готовы были победно вос­стать про­тив золо­то­ор­дын­ских ханов. При­хо­ди­лось пла­тить боль­шую дань, отби­вать мно­го­чис­лен­ные набеги кочев­ни­ков. Как пра­ви­тель удель­ного кня­же­ства, много сил при­ло­жил Алек­сандр Нев­ский, чтобы сохра­нить мир на своей земле. В Золо­той Орде ува­жали рус­ского пол­ко­водца. Хан Батый был наслы­шан о его бли­ста­тель­ных побе­дах и потому велел пере­дать ему: «Князь Нов­го­род­ский, известно ли тебе, что я поко­рил мно­же­ство наро­дов. Ты ли один будешь неза­ви­сим? Если хочешь власт­во­вать спо­койно, явись в моем шатре». На этот зов можно было отве­тить гор­дым отка­зом и под­верг­нуть за то всю Русь опу­сто­ше­нию. Алек­сандр же любил род­ное Оте­че­ство более, чем свою кня­же­скую честь, и потому отпра­вился в Орду. Когда сборы были позади, князь, помо­лив­шись и полу­чив бла­го­сло­ве­ние епи­скопа, про­стился с близ­кими. У город­ских ворот он покло­нился про­во­жав­шему его народу, выехал за дере­вян­ный тын и, пока город не исчез за его спи­ной, ни разу не обер­нулся. Никто не мог бы пору­читься за бла­го­при­ят­ный исход этого путе­ше­ствия, тем более что на Русь посто­янно при­хо­дили страш­ные подроб­но­сти рас­прав в татар­ском стане над теми, кто отка­зы­вался покло­няться идо­лам и выпол­нять язы­че­ские обряды. При­ез­жав­шие на покло­не­ние кня­зья допус­ка­лись к хану не сразу. Сна­чала они должны были покло­ниться огню. Татары верили, что даже яд теряет свою силу, когда чело­век про­хо­дит между двух огней.

После огня сле­до­вало покло­ниться идо­лам. Когда князю Алек­сан­дру пред­ло­жили испол­нить эти обряды, он бес­тре­петно ответил:

– Я хри­сти­а­нин. И покло­ня­юсь Богу Еди­ному, в Тро­ице сла­ви­мому, создав­шему небо, и землю, и все, что на них есть.

– Смерть, смерть ему! – закри­чали татары.

Все были уве­рены, что от хана при­дет крат­кий указ: «Выби­рай одно из двух – жизнь или смерть!» Но, к все­об­щему изум­ле­нию, когда яви­лись хан­ские слуги, то при­каз гла­сил: «Князя к испол­не­нию обря­дов не при­нуж­дать!» Князь Алек­сандр пред­стал перед ханом. Тот с удив­ле­нием вни­мал его муд­рым речам, горев­шим любо­вью к Родине. Он и сам был муже­ствен­ным вои­ном, поэтому, обер­нув­шись к сто­яв­шим вокруг него при­бли­жен­ным, ска­зал: «Правду гово­рили мне: нет князя, рав­ного этому!» Вскоре после воз­вра­ще­ния в Нов­го­род князь Алек­сандр тяжело забо­лел. Все рус­ские люди с тре­пе­том ждали исхода болезни и неот­ступно моли­лись за него. Он был надеж­дою Руси. И не только по при­чине преж­них побед. Его уме­ние обхо­диться с золо­то­ор­дын­скими ханами было очень важ­ным для Руси. Он вся­че­ски бла­го­тво­рил бед­ству­ю­щим, посы­лал в Орду золото и серебро для выкупа плен­ных. Бог услы­шал молитву людей, и Алек­сандр выздо­ро­вел. Вскоре он полу­чил ярлык на вели­кое кня­же­ние во Вла­ди­мире. И с этого вре­мени стал таким же защит­ни­ком Рус­ской земли от татар, как ранее от кре­сто­нос­цев. Послед­ние, не сумев захва­тить Русь силою, пошли на хит­рость. К Алек­сан­дру при­е­хали послы Папы Рим­ского, бла­го­слов­ляв­шего кре­сто­нос­ное воин­ство на походы про­тив пра­во­слав­ных руси­чей. Послы, обе­щая мно­гое, в том числе и помощь, пред­ло­жили князю Алек­сан­дру при­нять като­ли­че­ство. Муд­рый Алек­сандр отве­тил отка­зом: «Мы знаем истин­ное уче­ние Церкви, а вашего не при­ем­лем и знать не хотим». В 1262 году во Вла­ди­мире, Ростове, Суз­дале, Пере­я­с­лавле и Яро­славле вспых­нули вос­ста­ния про­тив татар­ских откуп­щи­ков дани. Страш­ная рас­плата должна была постиг­нуть землю. Шли слухи, что татар­ские пол­чища уже готовы ворваться в рус­ские пре­делы. Пони­мая, чем это может обер­нуться для людей, Алек­сандр поспе­шил к хану. Более года про­был Алек­сандр в Орде. Как упра­ши­вал он хана, что гово­рил ему, неиз­вестно. Но он и на этот раз отвел грозу. Русь была спа­сена. Ему не только уда­лось при­ми­риться с ханом, дого­во­риться о раз­ме­рах новой дани, но и выхло­по­тать льготу – осво­бож­де­ние от повин­но­сти выстав­лять для татар воен­ные отряды, куда и под стра­хом смерти не про­сто было набрать людей. Полу­чив раз­ре­ше­ние оста­вить свою почет­ную неволю, вели­кий князь с радо­стью поки­нул Орду. Что пере­жил он там за это время, сколько новых стра­да­ний и уни­же­ний выпало на его долю, ведомо одному Богу. Алек­сандр спе­шил домой. Но силы остав­ляли его: он был сра­жен тяж­кой, непо­силь­ной для про­стого чело­века жиз­нью. Четыре поездки в Орду, два­дцать битв… Неда­леко от Вла­ди­мира, около Городпа, ему стало совсем плохо. Созна­вая, что смерть близка, Алек­сандр при­нял постри­же­ние в схиму с име­нем Алек­сия. Облег­чив свою душу испо­ве­дью и при­ча­ще­нием Свя­тых Тайн, он при­звал при­бли­жен­ных и уже чуть слыш­ным голо­сом дал послед­нее бла­го­сло­ве­ние. Сто­яла глу­бо­кая осень. Почив­шего любимца несли на руках во Вла­ди­мир. А в это время мит­ро­по­лит Кирилл совер­шал службу в одном из хра­мов города. И вдруг перед ним словно живой, но оза­рен­ный нездеш­ним све­том пред­стал князь Алек­сандр. Лицо мит­ро­по­лита выра­жало вели­кое вол­не­ние. Слезы пока­за­лись в его очах, и, опу­стив голову, он ска­зал: «Солнце земли Рус­ской зака­ти­лось!» Не поняли люди ужас­ного смысла этих слов. И тогда, собрав­шись с силами, он про­из­нес: «Чада мои милые, знайте, что ныне вели­кий князь Алек­сандр пре­ста­вился». На тор­же­ствен­ное отпе­ва­ние в храме собра­лось мно­же­ство людей. Пылали свечи, курился фимиам… Плач и стон заглу­шали цер­ков­ное пение. Народ про­щался с вели­ким кня­зем. При отпе­ва­нии совер­ши­лось чудо: когда усоп­шему вкла­ды­вали в руку про­щаль­ную гра­моту, он неожи­данно сам про­тя­нул за нею руку, взял листок с молит­вой и снова сло­жил кре­сто­об­разно руки на груди. Тре­пет и ужас объ­яли при­сут­ству­ю­щих – ведь девять дней про­шло с тех пор, как почил князь. Это собы­тие уве­рило народ, что Бог про­сла­вит бла­го­вер­ного князя, и поло­жило начало его посмерт­ному почи­та­нию. По сви­де­тель­ству лето­пис­цев, в 1380 году, перед Кули­ков­ской бит­вой, ночью, в том храме, где была могила свя­того Алек­сандра, заго­ре­лись сами собою свечи. О явле­нии этом было сооб­щено в Москву, и тогда же нетлен­ные мощи (останки) бла­го­вер­ного князя были открыты. В 1724 году по пове­ле­нию Петра I мощи Алек­сандра Нев­ского были пере­не­сены из Вла­ди­мира в Санкт-Петер­бург, для утвер­жде­ния новой сто­лицы, осно­ван­ной на берегу Невы, где свя­той витязь сла­вил Русь сво­ими побе­дами. Мощи были уста­нов­лены в Алек­сан­дро-Нев­ской лавре. Здесь они поко­ятся и поныне, являя по вере и молит­вам чудеса.

История Киево-Печерской Лавры

1. Ила­ри­о­нова пещера

Во вре­мена вели­кого князя Вла­ди­мира Свя­то­сла­во­вича жил в селе Бере­стово чело­век по имени Ила­рион. Село было боль­шое, ста­рин­ное, сто­яло оно неда­леко от Киева, на берегу Дне­пра. Кру­гом на пес­ча­ных хол­мах росли веко­вые сосны, и, когда захо­тел вели­кий князь выстро­ить себе терем в селе Бере­стово, чтобы отды­хать от госу­дар­ствен­ных забот, сру­били сорок этих сосен, наде­лали из них брё­вен, да и сло­жили палаты. Из таких же брё­вен постро­или и цер­ковь, а назвали её в честь свя­тых апо­сто­лов. Ила­рион был в этой церкви свя­щен­ни­ком. Пра­во­слав­ная вера лишь недавно при­шла на Русь, и среди рус­ских жите­лей было немного людей, познав­ших книж­ную муд­рость. Да и книг тогда было немного, их только начи­нали пере­пи­сы­вать: какие — с гре­че­ских, а какие — с тех, что пере­вели на сла­вян­ский язык вели­кие учи­тели — бра­тья Кирилл и Мефо­дий. Ила­рион же был чело­ве­ком учё­ным, книги, про­чи­ты­вая, ста­рался запо­ми­нать наизусть, чтобы они все­гда были при нём. Жил он жиз­нью доб­рой, бла­го­че­сти­вой — не оби­жал никого ни сло­вом, ни делом. А если кто нуж­дался в помощи, Ила­рион узна­вал пер­вым и сразу при­хо­дил. На вер­шине одного из ближ­них хол­мов, порос­шей сос­нами столь огром­ными, что каза­лось — вер­хушки их достают небо, выко­пал себе Ила­рион малень­кую пещерку. В храме вёл он службу лишь в уроч­ные часы, а когда цер­ковь закры­ва­лась, душа тре­бо­вала про­дол­же­ния молитвы. Ила­рион и ухо­дил для этого в свою пещерку. Там у него были неболь­шая иконка, гли­ня­ная лам­пада с мас­лом и фити­лём. Стены в пещере были пес­ча­ные, воз­дух чистый, сухой, и при неяр­ком свете лам­пады ино­гда с вечера до утра молил Ила­рион Гос­пода о спа­се­нии всех людей. После смерти Вла­ди­мира Свя­то­сла­во­вича его сын, вели­кий князь Яро­слав Муд­рый, при­звал свя­щен­ника Ила­ри­она в Киев: «Пору­чаю тебе мно­го­труд­ное дело. Ты книги чита­ешь, тебе вся­кие языки понятны — кому, как не тебе, и ехать через земли, народы и коро­лев­ства в Париж с почёт­ным посоль­ством и доче­рью моей княж­ной Анной». В Париже в 1048 году стала рус­ская княжна Анна Яро­славна фран­цуз­ской коро­ле­вой, женой короля Ген­риха I. А Ила­рион выпол­нил пору­че­ние и вер­нулся к вели­кому князю. Хотел он снова отпра­виться в Бере­стово, да и по пещерке своей соску­чился, но тут его избрали мит­ро­по­ли­том — гла­вой Рус­ской Пра­во­слав­ной Церкви. Прежде ею руко­во­дили греки, Ила­рион же стал пер­вым мит­ро­по­ли­том, для кого рус­ский язык — род­ной. А ещё Ила­рион про­сла­вился своей кни­гой, она назы­ва­ется «Слово о законе и бла­го­дати». Книга та рас­ска­зы­вала о вели­кой роли хри­сти­ан­ства и судьбе Руси среди дру­гих наро­дов и госу­дарств. Только пусто­вала его пещерка на высо­ком холме над Дне­пром. Никто не зажи­гал там лам­паду, никто не молился о спа­се­нии души.

2. Анто­ний

А быть может, ждала пещера, когда посе­лится в ней новый чело­век. Имя его было Анто­ний. Анто­ний родился на Чер­ни­гов­ской земле, в городе Любече. С юных лет меч­тал он стать ино­ком, при­нять мона­ше­ство. Одна­жды вышел он из дому и пошёл пеш­ком в сто­рону Визан­тии. Дорог тогда было мало. Повсюду росли густые леса, в них бро­дили дикие звери, жили лихие люди. Но у Анто­ния было доб­рое сердце, а доб­рое сердце — глав­ный помощ­ник и на своей земле, и на чужой. Анто­ний про­шёл через леса, топи и степь, пере­пра­вился через реки и море и добрался до Кон­стан­ти­но­поля. Кон­стан­ти­но­поль был вели­ким горо­дом и сто­ли­цей той вели­кой импе­рии, куда шёл Анто­ний,- Визан­тии. На Руси этот город назы­вали Царь­гра­дом. Ещё дома Анто­ний услы­шал рас­сказ ста­рого воина. Где-то неда­леко от Царь­града есть свя­щен­ная гора Афон и нет на земле места кра­си­вее. И живут там свя­тые люди — монахи. Для того и про­шёл через мно­гие опас­но­сти юноша, чтобы люди эти при­няли его к себе в мона­стырь. Жители Царь­града пока­зали Анто­нию, как дойти до Афона. Анто­ний встре­тил на свя­той горе мно­гих ино­ков, жив­ших в тру­дах и посто­ян­ных молит­вах Гос­поду, уди­вился и обра­до­вался их жизни. Искрен­няя молитва очи­щает душу, и ста­но­вится душа чело­века свет­лой и лёг­кой, словно ангел небес­ный. Поэтому не было среди мона­хов ни злобы, ни жад­но­сти. Всё у них было общее — иму­ще­ство, пища, радо­сти. Как раз о такой жизни и меч­тал юный Анто­ний. И стал он умо­лять игу­мена — стар­шего над ино­ками,- чтобы тот при­нял его в обитель.

— Хочу, как вы, воз­вы­ситься над чело­ве­че­ской при­ро­дой и, любя Гос­пода, при­бли­зиться к Нему!

Игу­мен был стар и строг. Посмот­рел он на Анто­ния так, словно все его пота­ён­ные мысли про­чи­тал, а потом улыб­нулся печально.

— Жизнь инока трудна, она полна невзгод и лише­ний,- про­го­во­рил он.- Вижу, мы кажемся тебе сродни анге­лам. Но ангелы не мёрз­нут и не голо­дают. Мы же посто­янно постимся, пита­ясь лишь хле­бом с водой, а постели наши холодны и жёстки. Отка­зы­ва­ясь убла­жать тело, мы ста­ра­емся воз­вы­ситься духом. Твёрдо ли ты решил, чтобы после не каяться?

– Реше­ние моё твёрдо. Я при­шёл к вам с Руси и молю: прими меня в вашу обитель!

Ста­рец вновь улыб­нулся. И юный Анто­ний уди­вился пере­ме­нив­ше­муся его взгляду: теперь глаза игу­мена были не прон­зи­тельно стро­гими, а лучи­лись забот­ли­вой доб­ро­той. Стал Анто­ний в мона­стыре самым послуш­ным и ста­ра­тель­ным ино­ком. На рабо­тах был усерд­нее мно­гих и задолго до вос­хода под­ни­мался с жёст­кой постели для молитвы. Шло время. Мало-помалу стал он глав­ным помощ­ни­ком игу­мену и настав­ни­ком для дру­гих. Одна­жды при­звал его игу­мен: «Анто­ний, ты сам видишь, как мы тебя полю­били, но долг перед Гос­по­дом пре­выше всего! Воз­вра­щайся в Рус­скую землю! Помоги живу­щим там утвер­диться в вере Хри­сто­вой». И отпра­вился Анто­ний зна­ко­мым путём на родину. И при­шёл в город Киев. Вблизи Киева он посе­лился в пустой пещере, кото­рую когда-то выко­пали для жилья варяги. Скоро люди заго­во­рили о моло­дом отшель­нике, кото­рый пита­ется лишь чёр­ным хле­бом, запи­вая его водой, да посто­янно молится. Но тут насту­пили для Руси смут­ные вре­мена. После смерти вели­кого князя Вла­ди­мира Свя­то­сла­во­вича Кие­вом на несколько лет завла­дел его при­ём­ный сын, Свя­то­полк Ока­ян­ный. Мно­гих рус­ских людей пере­бил этот Свя­то­полк, и даже своих бра­тьев Бориса и Глеба. От такого зло­дей­ства ушёл Анто­ний снова на свя­тую гору. Монахи ему обра­до­ва­лись, игу­мен встре­тил как сына род­ного. Но спу­стя немного вре­мени он при­звал его к себе и опять напра­вил в Рус­скую землю: «Знаю, ждут тебя на родине и радо­сти, и печали. Но ты недоб­рое одо­ле­ешь и ста­нешь отцом и настав­ни­ком мно­гих ино­ков. Иди же!» А к тому вре­мени в Киев вошёл уже вели­кий князь Яро­слав Муд­рый с нов­го­род­ской дру­жи­ной. Вер­нулся Анто­ний на Днепр и возле села Бере­стово на высо­ком холме среди сосен уви­дел пустую пещеру – ту самую, что вырыл когда-то Ила­рион. Так пере­стала пусто­вать Ила­ри­о­нова пещера и вновь обрела свя­того чело­века. С тех пор стали назы­вать её Антониевой.

3. Фео­до­сий

И опять в округе заго­во­рили об иноке-отшель­нике, кото­рый живёт в пещере, пита­ется лишь хле­бом с водой, и то не каж­дый день, зато вся­кий день и вся­кую ночь про­во­дит в молитве. И стали при­хо­дить к нему люди за бла­го­сло­ве­нием. Кто в опас­ный поход отправ­лялся, кто труд­ное дело замыш­лял, кто про­сто жениться хотел – все шли к Анто­нию. И детей к нему при­но­сили, и убо­гих вели, чтобы помо­лился за них перед Гос­по­дом. Неко­то­рые люди, придя к иноку, так с ним и оста­ва­лись. Ока­зался среди них одна­жды и совсем юный Фео­до­сии. Тогда один лишь Анто­ний раз­гля­дел в нём буду­щего свя­того и настав­ника. Фео­до­сии родился в малень­ком городке Васи­лёве, неда­леко от Киева. Но потом бла­го­че­сти­вые его роди­тели со всем своим хозяй­ством пере­бра­лись в Курск. В Кур­ске больше всего Фео­до­сию нра­ви­лось ходить в цер­ковь и слу­шать чте­ние боже­ствен­ных книг. Уж и соседи удив­ля­лись, и роди­тели не все­гда его хва­лили: все дети около домов в игры играют, бегают с гром­кими кри­ками, а Фео­до­сий из церкви выхо­дить не желает. Купили ему новую кра­си­вую одежду, а он про­сит оста­вить ему про­стую, ста­рую. Отец ему про воин­ские доб­ле­сти да про тор­го­вые дела гово­рит, а он сло­вами из Свя­щен­ного Писа­ния отве­чает. Зато как отдали его в уче­ние гра­моте, тут он всех опе­ре­дил, удив­лял ста­ра­нием и уче­ни­ков, и учи­те­лей. Фео­до­сию испол­ни­лось три­на­дцать лет, когда умер его отец. Про­шло после похо­рон недели две. При­хо­дит как-то мать домой, а сына нет. «На поле он, со смер­дами рабо­тает,– успо­ко­или соседи, посме­и­ва­ясь.– Не веришь – сама погляди, как он за плу­гом ходит». Мать пошла на поле – и правда, сын вме­сте с кре­стья­нами землю пашет. И одет, как они, в гру­бые ста­рые одежды. Схва­тила она его за руку и насильно при­вела домой. А была она жен­щи­ной рос­лой, широ­ко­пле­чей, с боль­шой силой. И когда раз­го­ва­ри­вала в доме, а люди не видели её, думали, что это муж­чина гово­рит. «Нельзя тебе на поле рабо­тать! Ты не смерд, ты в бога­той семье родился! – ругала мать Фео­до­сия.– Не позорь семью, надень кра­си­вые одежды и иди с детьми поиг­рай». Но на дру­гой день, едва мать за порог, Фео­до­сии надел то, что бед­ные люди носят, и снова пошёл со смер­дами рабо­тать. Тут уж мать разъ­яри­лась и сильно побила его. «Ты будешь жить по моей воле!» – кри­чала она. Отрок молча все побои вытер­пел, и ей даже пока­за­лось, что он сми­рился. Но через несколько дней услы­шал Фео­до­сий рас­сказ о местах, где нёс своё боже­ствен­ное слу­же­ние Спа­си­тель – Иисус Хри­стос. То гово­рили стран­ники. Они вер­ну­лись недавно из дол­гого стран­ствия, из Иеру­са­лима, и скоро снова соби­ра­лись пойти в Свя­тую Землю. Фео­до­сий и прежде посто­янно думал, что делать, как жить, чтобы спа­сти свою душу. Он видел, что дни у мно­гих людей про­хо­дят в грехе: они то и дело обма­ны­вают друг друга, оби­жают, не сдер­жи­вают ни злых чувств, ни злых поступ­ков. Он же стре­мился быть таким, каким пове­лел Гос­подь,– каж­дого любить и каж­дому про­щать. И решил Фео­до­сии тайно от матери уйти вме­сте со стран­ни­ками, чтобы покло­ниться свя­тым местам. До рас­света, когда все в доме спали – и мать, и слуги,– он тихо выбрался на улицу и в утрен­них сумер­ках про­крался к месту, кото­рое назна­чили ему стран­ники. Из дома он не взял ничего. На нём была лишь вет­хая одежда. Хорошо было идти полями и лесами! Над голо­вой небо про­стор­ное, голу­бое! В небе птицы поют, лицо доб­рые ветра обду­вают, а вокруг весё­лые попут­чики. Стран­ство­вали налегке, пита­лись чем пода­дут, а ноче­вали там, где насти­гал вечер. Но мать на тре­тьи сутки догнала их, избила сына, свя­зала и пово­локла домой. Много дней про­си­дел он вза­перти, а мать кри­чала ему из-за двери: «Ты же сын мой един­ствен­ный! Кому пере­дам иму­ще­ство, что мы нажили с твоим отцом! Да я же люблю тебя больше всего на свете! Молю, не поки­дай меня больше нико­гда! Насле­дуй иму­ще­ство: и дом, и земли. А хочешь – неве­сту тебе найду, при­го­жую лицом и бога­тую!» Во вре­мена вели­кого князя Вла­ди­мира Свя­то­сла­во­вича жил в селе Бере­стово чело­век по имени Ила­рион. Село было боль­шое, ста­рин­ное, сто­яло оно неда­леко от Киева, на берегу Дне­пра. Кру­гом на пес­ча­ных хол­мах росли веко­вые сосны, и, когда захо­тел вели­кий князь выстро­ить себе терем в селе Бере­стово, чтобы отды­хать от госу­дар­ствен­ных забот, сру­били сорок этих сосен, наде­лали из них брё­вен, да и сло­жили палаты. Но молча сидел свя­зан­ный Фео­до­сии. А когда мать осво­бо­дила его, пошёл в цер­ковь и стал помо­гать там в любой чёр­ной работе. Мать тоже не успо­ка­и­ва­лась, то била его, то наря­жала – и стала ему неве­сту искать. Но Фео­до­сии снова тайно убе­жал в дру­гой город и посе­лился в доме у свя­щен­ника. Мать и там его отыс­кала, в кото­рый раз избила, при­вела домой и заперла. «Сколько ни убе­гай, я тебя всё равно найду и заставлю жить так, как я желаю!» – ска­зала она ему. Однако когда она отлу­чи­лась на несколько дней по делам, Фео­до­сии снова выбрался из дому, и на этот раз ему уда­лось дойти до окрест­но­стей Киева. Теперь он решил посту­пить в мона­стырь и жить той свя­той жиз­нью, кото­рой жили иноки. Он обо­шёл несколько мона­сты­рей. Их созда­вали при­ез­жие греки. И всюду ему отве­чали: «Уж больно ты юн, отрок! Поживи дома, повзрос­лей, потом и при­ходи». Нако­нец при­шёл Фео­до­сии к пещере, где жил Анто­ний с несколь­кими мона­хами. Упал он на колени перед Анто­нием, запла­кал и стал умо­лять при­нять его в свою обитель.

4. Печер­ские иноки

Анто­ний был ещё не стар. Лишь юному Фео­до­сию казался он пожи­лым мужем. Но воз­раст души не высчи­ты­вают годами. А душою был Анто­ний мудр и зрел. «Чадо, жизнь инока трудна, она полна невзгод и лише­ний,– про­го­во­рил он те слова, кото­рые когда-то ска­зал ему афон­ский игу­мен.– Смо­жешь ли ты, живя здесь, сне­сти наши труд­но­сти?» Но внут­рен­ним взо­ром своим он уже раз­гля­дел того чело­века, кото­рый создаст в Киев­ской Руси глав­ную оби­тель. А уж от неё, как от ствола ветви, будут расти и дру­гие мона­стыри. Под­нял Анто­ний с колен юного Фео­до­сия, бла­го­сло­вил его и отвёл к Никону, кото­рого уже тогда назы­вали вели­ким. Был Никон свя­щен­ни­ком и начал пер­вое на Руси лето­пи­са­ние. «Это Фео­до­сии. Постриги его в иноки и облеки в мона­ше­скую одежду,– попро­сил Анто­ний.– Таков наш новый брат». Мать Фео­до­сия искала сына, не могла найти и пла­кала о нём, как о покой­нике. Потом соседи надо­умили её объ­явить награду тому, кто сооб­щит хоть что-то о сыне. Скоро при­шли люди из Киева и ска­зали, что видели отрока там. Мать не убо­я­лась дол­гого пути и поспе­шила в Киев. Много при­ста­нищ она обо­шла, пока не узнала, где теперь оби­тает сын. Долго она сто­яла у пещеры Анто­ния, чтобы спро­сить его о Фео­до­сии. А как заго­во­рила, как полу­чила под­твер­жде­ние от муд­рого старца, что сын здесь, так стала кри­чать рыдая:

– Не выве­дешь моего сына наружу – сей­час же погублю себя, умру страш­ной смер­тью перед твоей пеще­рой! Анто­ний ушёл в пещеру и стал про­сить Фео­до­сия выйти к матери. Фео­до­сий послу­шался. И мать, уви­дев сына, зары­дала вновь.

– Ты же у меня сытый был, глад­кий, румя­ный, а теперь – блед­ный, худой, уму­чен­ный. Одни глаза на теле! До чего довели тебя твои моле­ния. Вер­нись домой, делай всё что угодно, только не поки­дай меня! Я ж тебя доро­гими сла­стями буду пот­че­вать, луч­шую бояр­скую одежду тебе куплю, самую кра­си­вую неве­сту отыщу, только вернись!

Пока­чал голо­вой в ответ Фео­до­сии, а потом проговорил:

– Если и вправду хочешь видеть меня чаще, есть мона­стырь свя­того Нико­лая, он непо­да­лёку, туда жен­щин берут, пойди и стань там монахиней.

Всю ночь молился Фео­до­сии о матери. И та впер­вые посту­пила, как про­сил сын: раз­дала иму­ще­ство бед­ным, стала мона­хи­ней. Она часто при­хо­дила для бесед со свя­тым Анто­нием и сыном. Сердце её, прежде гнев­ли­вое, успо­ко­и­лось, и она жила долго и счаст­ливо. Анто­ний был уже зна­ме­нит по всей Рус­ской земле. Когда умер вели­кий князь Яро­слав Муд­рый, киев­ский пре­стол занял его сын, Изя­с­лав. Со всею своею дру­жи­ной подо­шёл Изя­с­лав к Анто­ни­е­вой пещере, чтобы испро­сить бла­го­сло­ве­ния у вели­кого старца. Про­слав­лен­ные воины окру­жали князя, зна­ме­ни­тые бояре. Одежды их были рас­шиты золо­том, свер­кали доро­гие доспехи, внизу у под­но­жия холма ржали их кони. И все они робко сто­яли у входа в пещеру, а когда Анто­ний к ним вышел, опу­сти­лись перед ним на колени, сми­ренно скло­нили головы. Ста­рец же был в скром­ных ино­че­ских одеж­дах и стоял над ними тих и задум­чив. Печально было лицо Анто­ния, потому что пред­ви­дел он череду мрач­ных собы­тий на Рус­ской земле, когда бра­тья пой­дут вой­ною на бра­тьев. Бла­го­сло­вил он князя с дру­жи­ной, отпу­стил их, а сам так же печально вер­нулся в пещеру.

– Отче, скажи нам, почему ты так гру­стен, почему слёзы текут из глаз твоих? – под­сту­пили к нему с вопро­сом Никон и Феодосии.

– Плачу я за всю Рус­скую землю. Ибо даже те воины и бояре, что сего­дня при­шли сюда вме­сте с кня­зем, скоро нач­нут уби­вать друг друга. И молитва моя не в силах оста­но­вить их злые страсти.

…А к пещере при­хо­дило всё больше людей, молили они Анто­ния при­нять их ино­ками. Но пещера была тесна. Её посто­янно рас­ка­пы­вали вширь, делали новые кельи. Жил в оби­тели древ­ний инок по имени Иере­мия. Он хорошо пом­нил даже те далё­кие дни, когда кре­сти­лась Русь. Иере­мия обла­дал даром пред­ви­де­ния. Одна­жды подо­шёл он к Анто­нию и сказал:

– Едут к нам два знат­ных моло­дых чело­века, будут про­сить тебя постричь их в иноки. Однако много скор­бей при­не­сёт тебе это пострижение.

– Нет, Иере­мия, ты пред­ви­дишь только близ­кие печали. Но мы их пере­жи­вём, а потом насту­пят доб­рые дни. Один из тех моло­дых людей, что спе­шат сюда, ста­нет нашим игу­ме­ном.– И Анто­ний пошёл к выходу из пещеры. По склону холма вер­хом на стат­ных конях под­ни­ма­лись два моло­дых чело­века, два кня­же­ских при­бли­жён­ных. Пер­вый, Вар­лаам, был вну­ком самого Вышаты. А про­ис­хо­дил Вышата из рода зна­ме­ни­того Доб­рыни. Бога­тырь Доб­рыня был дядей и вос­пи­та­те­лем вели­кого князя Вла­ди­мира, кре­сти­теля Руси. Не раз он спа­сал юного князя. А сын Доб­рыни, нов­го­род­ский посад­ник Кон­стан­тин, спа­сал Яро­слава Муд­рого от вой­ска Свя­то­полка Ока­ян­ного. И потому заслу­гами сво­ими род Доб­рыни счи­тался на Руси близ­ким роду вели­ких кня­зей. Зна­ме­ни­тый вое­вода Вышата, внук Доб­рыни, не оста­вил в беде – не кинул когда-то в чужой земле – шесть тысяч рус­ских без­оруж­ных вои­нов. Их выбро­сило на берег штор­мо­вое море, пото­пив корабли. Оста­лись они без доспе­хов, без еды, в чём были – бес­по­мощ­ные, словно дети. Мно­гие знат­ные бояре поки­нули их, уплыли в Киев. Один Вышата доб­ро­вольно при­со­еди­нился к ним, про­шёл через позор­ный вра­жий плен вме­сте с ними, был ослеп­лён, но выз­во­лил без­за­щит­ных бой­цов и при­вёл их на родину. В Киеве его ува­жал каж­дый житель. Моло­дого Вар­ла­ама счи­тали про­дол­жа­те­лем славы этого рода. Вто­рой моло­дой чело­век, Ефрем, был любим­цем вели­кого князя Изя­с­лава. А теперь они спрыг­нули с коней, сбро­сили у ног Анто­ния доро­гие свои одежды, замор­ские укра­ше­ния и встали на колени. Вар­лаам ска­зал про­си­тельно: «Прими нас в свою оби­тель, свя­той отец! Не нужны нам богат­ства этого мира, а хотим про­свет­ле­ния души». Анто­ний не сразу дал согла­сие. Он долго с ними бесе­до­вал, уго­ва­ри­вал не спе­шить, испы­ты­вал мно­гими вопро­сами. Потом отвёл их, как отво­дил и Фео­до­сия, к Никону и ска­зал; «Постриги их, одень в ино­че­ское пла­тье». День не успел кон­читься, а уже сто­яла перед Анто­ни­е­вой пеще­рой вся вели­ко­кня­же­ская дру­жина. Из пещеры навстречу им вышел Никон. Его схва­тили, увезли в Киев. «Зачем бояр моих, да ещё самых знат­ных, сма­ни­ва­ешь к себе в иноки! – гне­вался вели­кий князь Изя­с­лав.– Я на твоё не пося­гаю – и ты моего не тронь! Ты постри­гал их, ты и верни им воин­ское обли­чье! Иначе заточу в тем­ницу всех мона­хов, а пещеру велю засы­пать! » При­шлось тогда Анто­нию вме­сте с ино­ками поспешно и тайно ухо­дить от кня­же­ского гнева в дру­гое, без­опас­ное место. И так полу­ча­лось, что прав ока­зы­вался древ­ний ста­рик Иере­мия. Но жена князя, дочка поль­ского короля Боле­слава, усми­рила сво­его супруга, усо­ве­стила. Три дня послан­ники кня­же­ские разыс­ки­вали свя­того Анто­ния. Князь про­сил про­стить его и вер­нуться назад в пещеру. Так Вар­лаам и Ефрем оста­лись в ино­ках, и стало сбы­ваться пред­ви­де­ние Антония.

5. Чудеса свя­того Антония

Каж­дое утро к Анто­ни­е­вой пещере соби­ра­лись с раз­ных земель Руси боль­ные люди. «Старче, умо­ляем тебя, исцели нас от наших болез­ней!» – про­сили они.

Анто­ний не желал мир­ской славы и потому скры­вал, что обла­дает силой вра­че­ва­ния. Все знали, что питался он только хле­бом с водой да тра­вами, кото­рые соби­рал побли­зо­сти, и потому не удив­ля­лись, когда ста­рец гово­рил, про­тя­ги­вая несколько листьев: «Ешь эту тра­вочку, я и сам ею пита­юсь, она помо­жет». Анто­ний тем вре­ме­нем воз­ла­гал руки на голову боль­ного. И страж­ду­щие изле­чи­ва­лись. Они воз­вра­ща­лись домой уже пол­ные сил и рас­ска­зы­вали сосе­дям о чудес­ном старце. И соседи, если у кого был дома боль­ной, сразу отправ­ля­лись с ним к Анто­ни­е­вой пещере. Но при­шли одна­жды и кня­зья – вели­кий князь Изя­с­лав, его бра­тья Свя­то­слав и Все­во­лод. А с ними – зна­ме­ни­тый варяж­ский воин Шимон. Лица их были серьёзны и строги. – Знаю, за бла­го­сло­ве­нием вы ко мне при­шли,– ска­зал Анто­ний, выйдя из пещеры.

– Ты прав, старче,– отве­чал вели­кий князь.– Идёт на Русь несмет­ными тол­пами новый народ. У него уже и про­звище есть – половцы. Хотим ему дать битву на реке Альте.

– Хотел бы я вам обе­щать лёг­кой победы, да вижу дру­гое,– отве­чал им Анто­ний.– Идите, кня­зья, на битву, ибо нельзя отда­вать род­ную землю на поругание.

– Скажи, что с нами будет? Побе­дим ли? – спро­сил хмуро Изяслав.

– Сра­жай­тесь, кня­зья, ибо дру­гого пути у вас нет. Однако знайте: в этой битве дру­жины ваши будут раз­биты, а вы раз­бе­жи­тесь по раз­ным горо­дам. И с того дня раз­го­рятся кня­же­ские меж­до­усо­бицы. Буду за вас молить Гос­пода, но моей молитвы доста­нет лишь на то, чтобы сохра­нить ваши жизни. Ты же, воин,– и Анто­ний повер­нулся к варягу Шимону,– ты очнёшься на поле битвы среди груды мёрт­вых тел и про­жи­вёшь ещё долго, а потом будешь пер­вым, кого похо­ро­нят в камен­ной церкви, что воз­двиг­нут рядом с этим холмом.

– Хорошо же твоё бла­го­сло­ве­ние! – ска­зал Изя­с­лав с усмеш­кой.– Мы при­шли к тебе за под­мо­гой, а ты нам про­ро­чишь поражение.

– То не я про­рочу, то правда гово­рит. В этом и есть моя под­мога. Идите. Мне тоже пора идти, буду молить Гос­пода за вас и за вои­нов ваших.

Про­шло немного вре­мени, и слова старца сбы­лись пол­но­стью. Битва с полов­цами на реке Альте про­изо­шла ночью. Много вои­нов было побито тогда. Кня­зья с остат­ками дру­жин бежали – кто в Чер­ни­гов, кто в Киев.

Шимон же очнулся среди дня, зава­лен­ный телами уби­тых бой­цов. И с тех пор нача­лись на Руси печали. То князя Изя­с­лава свер­гали с пре­стола и про­го­няли из Киева. Потом он при­хо­дил с вой­сками поль­ского короля Боле­слава. Потом его снова изго­няли. Одни бра­тья и пле­мян­ники объ­еди­ня­лись про­тив дру­гих. А те воины, кото­рые недавно сра­жа­лись вме­сте, теперь рубили головы друг другу. И стра­дали рус­ские земли от бес­ко­неч­ных кня­же­ских рас­прей. Одна­жды после общей тра­пезы Анто­ний собрал в пещере ино­ков и объ­явил им: «Хочу поки­нуть вас, бра­тья, и жить один, как когда-то в преж­ние годы. Я поставлю вам игу­мена, а сам выко­паю себе келью непо­да­лёку, в сосед­нем холме». Он поста­вил игу­ме­ном Вар­ла­ама, того, что из рода Доб­рыни. О бога­тыре Доб­рыне к этому вре­мени народ уже скла­ды­вал былины. Сам же Анто­ний выко­пал себе новую пещеру и затво­рился в ней, так что мно­гие иноки не видели уже более его нико­гда, только рас­ска­зы­вали о нём легенды. А он жил в посто­ян­ном посте и молит­вах за Рус­скую землю. Скоро в ста­рой пещере стало совсем тесно. И тогда Вар­лаам с мона­хами решили постро­ить цер­ковь сна­ружи. При­шли они к свя­тому Анто­нию, рас­ска­зали ему о реше­нии, и он бла­го­сло­вил их на этот труд. Поста­вили иноки сво­ими руками цер­ковь из брё­вен и назвали её в честь Успе­ния Пре­свя­той Богородицы.

6. Фео­до­сий и юный Нестор

Князь Изя­с­лав при­ка­зал постро­ить в Киеве камен­ный храм в честь свя­того вели­ко­му­че­ника Димит­рия, потому что при кре­ще­нии был назван его име­нем. А при храме он решил создать мона­стырь и взял туда игу­ме­ном Вар­ла­ама. И тогда иноки снова при­шли к Антонию.

– Мы не стали бы нару­шать твоё уеди­не­ние, но пойми нас: мы оста­лись без пас­тыря. Поставь нам игумена.

– Пусть будет у вас игу­ме­ном тот, кто отли­ча­ется послу­ша­нием и кро­то­стью, тот, кто доб­рей и забот­ли­вей всех.

А кто он – поду­майте сами.

– Такой есть только один у нас. Он духов­ным обли­ком подо­бен тебе, а зовут его – Феодосии.

И тогда Анто­ний бла­го­сло­вил Фео­до­сия на игу­мен­ство. К тому вре­мени уже несколько лет Фео­до­сии по пове­ле­нию Анто­ния был постав­лен свя­щен­ни­ком и заме­нял вели­кого Никона, испол­няя боже­ствен­ную службу.

Теперь стал Фео­до­сии игу­ме­ном. Осмот­рел он окрест­но­сти и пове­лел раз­бить ого­род. Иноки пита­лись скудно: при­не­сут им ино­гда ржа­ной хлеб – вот и есть пища, а не при­не­сут, осо­бенно зимою,– так и голо­дают. Зато вода была побли­зо­сти в достатке. Теперь иноки стали выра­щи­вать овощи, а овощ вся­кому чело­веку поле­зен. Телом Фео­до­сии пошёл в роди­те­лей, был могуч и кре­пок. И много лет, даже став игу­ме­ном, носил на высо­кий берег воду и дрова для бра­тьев. Вече­ром каж­дый из ино­ков полу­чал свою пор­цию зерна. Зерно это надо было рас­те­реть в ступе, чтобы днём испечь из него хлеб. По ночам Фео­до­сии неза­метно брал зерно у самых сла­бых и рас­ти­рал его. Утром же сла­бые про­сы­па­лись и удив­ля­лись чуду: у них была намо­лота мука. А Фео­до­сии к этому вре­мени уже нахо­дился в церкви, гото­вился к слу­же­нию. Одна­жды у входа в пещеру появился сем­на­дца­ти­лет­ний юноша. Со сле­зами на гла­зах стал он умо­лять Фео­до­сия при­нять его в оби­тель. «Чадо, жизнь инока трудна, она полна невзгод и лише­ний, – ска­зал Фео­до­сии те же слова, кото­рые гово­рил ему когда-то Анто­ний.– Смо­жешь ли ты, живя здесь, сне­сти наши труд­но­сти?» Он спра­ши­вал так, но уже пони­мал, что при­шёл один из тех, кто про­дол­жит их молитву за Рус­скую землю. И пове­лел постричь этого юношу в иноки.

Звали его — Нестор. С годами к его имени доба­ви­лось ещё одно — Лето­пи­сец. Так его и будут звать в сле­ду­ю­щие века: Нестор Лето­пи­сец. Нестор в юные годы сам выучил гре­че­ский и потому мог читать мно­гие книги, кото­рые на Руси не успели пере­ве­сти. А ещё он умел слу­шать. И ему любили рас­ска­зы­вать. Сядет с ним рядом древ­ний ста­рик, кото­рый когда-то, во вре­мена князя Вла­ди­мира, был вои­ном, и рас­ска­зы­вает о своих похо­дах. А Нестор зата­ённо слу­шает и запо­ми­нает. «Ты бы запи­сы­вал эти пре­да­ния,- посо­ве­то­вал юноше Фео­до­сии.- Тебя Гос­подь награ­дил ред­ким даром: люди тебе о своём про­шлом рас­ска­зы­вают — нельзя, чтобы этот дар про­пал попу­сту. Запи­сы­вай, чтобы и внуки сего­дняш­них жите­лей пом­нили о героях своей земли». И тогда Нестор, сму­ща­ясь, пока­зал Фео­до­сию пер­вые свои записи, что делал на отдель­ных листах. Игу­мен про­чи­тал их и одоб­рил. Одна­жды Фео­до­сии собрался в Киев и ска­зал: «Пой­дём со мною, Нестор, в один дом. Что услы­шишь там, то и запи­сы­вай». И при­шли они в терем к зна­ме­ни­тому боярину Иоанну. Был Иоанн отцом того самого Вар­ла­ама, кото­рый ушёл без кня­же­ского поз­во­ле­ния в Печер­скую оби­тель, а со вре­ме­нем стал игу­ме­ном. «Иоанн тебе мно­гие тайны исто­рии рус­ской откроет,- гово­рил ещё по дороге Фео­до­сии,- он — сын Вышаты, вое­воды Яро­слава Муд­рого. А Вышата пом­нил пре­да­ния о земле Рус­ской от самого Доб­рыни. А Доб­рыня мужал в доме вели­кой кня­гини Ольги. Сестра Доб­рыни, Малуша, была женою самого Свя­то­слава. Иоанн мне друг, но чело­век он мол­ча­ли­вый, сам больше любит слу­шать, а не рас­ска­зы­вать. Тебе же — рас­ска­жет, хотя ты и юн. И тогда перед тобою рас­кро­ется, откуда есть пошла земля Рус­ская. А то ведь мно­гие уже небы­лиц насо­чи­няли». Терем Иоанна отли­чался и раз­ме­рами, и кра­сой. Фео­до­сия с юным Несто­ром хозя­ева встре­тили ува­жи­тельно, с почте­нием. Сам боярин был ещё не дряхл и кре­пок. А жена его, Мария, сразу захо­тела уго­стить юного Нестора сдоб­ными пиро­гами. Инок засму­щался: как быть? С одной сто­роны, неловко отка­зы­ваться, когда такие зна­ме­ни­тые люди тебя уго­щают. А с дру­гой — не поло­жено ему есть столь рос­кош­ную еду, да он и сам не желает. Фео­до­сии его сразу и выру­чил. Сокру­шённо пока­чал голо­вой и рас­сме­ялся по-дружески:

— Ох, Мария, Мария, оставь инока, не сму­щай его вашей пищей. Инок живёт в посте и воз­дер­жа­нии, а ты его пиро­гами пот­чу­ешь. При­кажи-ка при­не­сти све­жей воды, вот и будет ему угощение.

В пер­вый раз бесе­до­вал в основ­ном Фео­до­сии. Настав­лял хозяев в пра­во­слав­ном образе жизни, а те слу­шали со вни­ма­нием. А когда кон­чился раз­го­вор, Мария вдруг и спросила:

— Скажи, Фео­до­сий, правду ли гово­рят, что тебе не только про­шед­шая жизнь видна, но и буду­щая? Сколько лет я про­живу, ты можешь мне предсказать?

Нестору от такого вопроса боярыни даже страшно сде­ла­лось. А Фео­до­сии взгля­нул на неё спо­койно и ответил:

— Знаю я и год, и день твоей кон­чины, но тебе не скажу: ни к чему тебе это ведать пока. Скажу лишь одно: живи в спо­кой­ствии, а кон­чина твоя не скоро. И ещё вижу: где тело моё будет похо­ро­нено, там и тебя через несколько дней погребут.

Про­шло много лет, а Нестор не мог забыть это про­ро­че­ство. И одна­жды, когда уже года Нестора под­хо­дили к ста­ро­сти и были напи­саны им мно­гие стра­ницы лето­писи, а мощи свя­того Фео­до­сия поко­и­лись в пещере, закра­лось к нему в душу сомне­ние: неужели ошибся свя­той ста­рец в своём пред­ска­за­нии? Боярыня Мария жива, хоть и дрях­лая совсем. И как же ста­нут её хоро­нить в пещеру к Фео­до­сию? Но в авгу­сте 1091 года иноки Печер­ского мона­стыря, собрав­шись вме­сте, поре­шили пере­не­сти мощи вели­кого старца в камен­ную цер­ковь Пре­свя­той Бого­ро­дицы, кото­рая была постро­ена его тру­дами, как и весь мона­стырь. А почёт­ное дело ‑рас­ко­пать мощи — пору­чили они самому Нестору Лето­писцу. В ту ночь про­изо­шло немало чудес, о них Нестор тоже напи­сал. Но глав­ное чудо слу­чи­лось через два дня. Восем­на­дцать лет мощи Фео­до­сия поко­и­лись в пещере. А когда 14 авгу­ста 1091 года были пере­не­сены в храм, то через два дня скон­ча­лась боярыня Мария. И тело её было поло­жено напро­тив гроб­ницы Фео­до­сия. Но то было много лет спу­стя. А пока Иоанн и Мария так же ува­жи­тельно, как и встре­тили, про­ща­лись с Фео­до­сием. Потому что счи­тали они его своим духов­ным настав­ни­ком. А ещё при­гла­сил Иоанн Нестора при­хо­дить к ним для раз­го­во­ров о пре­да­ниях древности.

7. Новая жизнь обители

Сколько ни рас­ши­ряй пещеру, а всё равно в ней будет тесно. И цер­ковь, малень­кая, дере­вян­ная, постро­ен­ная при Вар­ла­аме, едва вме­щала ино­ков, ведь было их уже почти сто. И тогда Фео­до­сии решился. Но прежде посе­тил свя­того Анто­ния, полу­чил от него бла­го­сло­ве­ние, потом упро­сил вели­кого князя дать землю на сосед­нем холме. Там, над пеще­рой Анто­ния, было ров­ное место. Рано утром вышли они с Несто­ром посмот­реть, где цер­ковь ста­вить, и уви­дели чудо: всюду травы гну­лись от тяжё­лой росы, а в одном месте, как раз в цен­тре пло­щадки, было сухо. «То знак Гос­по­день,- ска­зал Фео­до­сий.- Здесь и зало­жим храм».

Много рабо­тали иноки, сами стро­или и цер­ковь камен­ную, и кельи для житель­ства, и стены вокруг. Много тяжё­лых кам­ней сво­ими руками да на своей спине пере­несли. А руко­во­дил всеми рабо­тами Фео­до­сии. И при­том, где был самый тяж­кий камень, он пер­вый свою спину под­став­лял. В 1062 году пере­се­ли­лись иноки в новые кельи, освя­тили новую цер­ковь. А назвали они её цер­ко­вью Пре­свя­той Бого­ро­дицы. И с тех пор стоит этот мона­стырь и напо­ми­нает во все века о начале Госу­дар­ства Рос­сий­ского. Назван же он в честь пер­вой пещеры, кото­рую выко­пал для себя свя­щен­ник Ила­рион, кото­рая при­ютила Анто­ния, Фео­до­сия, вели­кого Никона, Нестора Лето­писца и мно­гих зна­ме­ни­тых ино­ков, Печер­ским. С тех пор бра­тии уже не было так тесно в мона­стыре. И светло стало жить. И Фео­до­сии с Несто­ром открыли школы, кото­рые были под стать евро­пей­ским уни­вер­си­те­там. Иноки пере­пи­сы­вали книги, изу­чали языки – осо­бенно гре­че­ский,– мате­ма­тику, исто­рию, гео­гра­фию. Учи­лись крас­но­ре­чию. Ведь свя­щен­ник во время про­по­веди дол­жен увлечь свою паству. Потому и вышло из Киево-Печер­ского мона­стыря много извест­ных отцов Пра­во­слав­ной Церкви.

8. Заступ­ник

Одна­жды подъ­е­хал к мона­стырю вели­кий князь Изя­с­лав. Только время было неуроч­ное для посетителей.

Иноки были заняты рабо­тами и молит­вой, а в такие часы Фео­до­сии запре­тил при­врат­нику впус­кать посе­ти­те­лей. Изя­с­лав сошёл с коня, сел побли­зо­сти у ворот и тер­пе­ливо дожи­дался, пока вый­дет к нему Фео­до­сии. А потом вме­сте вошли они в храм, вме­сте моли­лись о спа­се­нии род­ной земли и вели душе­по­лез­ные беседы. Фео­до­сий при­гла­сил князя отужинать.

А когда при­несли мона­стыр­скую пищу, князь изумился:

– Отчего еда у тебя так вкусна, ни с какими моими доро­гими яст­вами не сравнится!

– Да оттого и вкусна,– отве­тил Фео­до­сии,– что иноки, рабо­та­ю­щие на кухне, строго соблю­дают устав и делают своё дело без греха.

– При­кажу-ка я своих пова­ров выпороть.

– Пороть их не надо, князь, лучше при­шли их к нам в уче­ние – кого помо­ложе да посо­вест­ли­вей. И ещё вот что, князь.– И тут про­тя­нул Фео­до­сии спи­сок.– Здесь у меня запи­саны вдовы и сироты, они бед­ствуют, и никто им помочь не хочет, а мужья и отцы их погибли, сра­жа­ясь за тебя. Ты только один и поможешь.

– Давай твой спи­сок,– отве­чал князь,– никого из них не обижу, всем помогу.

Так и полу­ча­лось, что при каж­дой встрече с кня­зем Фео­до­сии высту­пал не про­сто упра­ви­те­лем мона­стыря, но и совет­чи­ком князю, и заступ­ни­ком за всех бед­ству­ю­щих. А мона­стырь бла­го­даря Фео­до­сию зажил по новому уставу. Когда иноки ещё только пере­се­ля­лись в новые кельи, Фео­до­сии гру­стил, что нет у них устава: «Устав, он в жизнь мона­стыря боже­ствен­ный рас­по­ря­док вво­дит. В уставе всё должно быть рас­пи­сано: когда посты, а когда празд­ники, как службу вести, как поклоны дер­жать, как сто­ять в церкви, как общую тра­пезу соблюдать.

Устав – основа жизни в мона­стыре. А у нас вся­кая оби­тель по-сво­ему живёт». В те дни при­е­хал из Визан­тии постав­лен­ный на Русь мит­ро­по­лит Геор­гий. А с ним был грек, инок глав­ного визан­тий­ского мона­стыря. Он и при­вёз устав. Фео­до­сии этот устав изу­чил и одоб­рил. «Пере­веди его на рус­ский язык и пере­пиши его, Нестор»,– попро­сил он сво­его юного друга. С тех пор по этому уставу и зажил Печер­ский мона­стырь. А от него устав разо­шёлся и по дру­гим мона­сты­рям Руси.

9. Веч­ная память

Уже не стало свя­того Анто­ния. Уже Фео­до­сии был стар и Нестор не молод. Мона­стырь раз­росся. Но по-преж­нему в иные дни при­хо­дил к воро­там оче­ред­ной неиз­вест­ный юноша и, стоя на коле­нях, умо­лял игу­мена при­нять его в оби­тель. И посту­пал или на работы, или в обу­че­ние к Нестору. Свя­щен­ные книги, пере­пи­сан­ные в мона­стыре, – по мно­гим церк­вам Руси уже разо­шлись, во мно­гих зем­лях люди по ним учи­лись читать и писать, изу­чали Слово Божие. Фео­до­сий пред­ви­дел не только дни смерти дру­гих людей, но и соб­ствен­ный час. За несколько дней до кон­чины он стал про­щаться и настав­лять ино­ков. Назна­чил им нового игу­мена, Сте­фана. – Хотя телом я отхожу от вас, но душою навсе­гда оста­нусь с вами и за каж­дого из вас отвечу перед Гос­по­дом.– Таковы были послед­ние его слова. Потом, помо­лив­шись в послед­ний раз за бра­тию и за всю Рус­скую землю, он лёг на свою жёст­кую постель и спо­койно пре­дал свя­тую душу в руки Господни.

А Нестор про­дол­жал своё слу­же­ние про­све­ще­нию родины. С любо­вью и мно­гими подроб­но­стями он опи­сал жизнь сво­его духов­ного учи­теля и стар­шего сото­ва­рища. Жизнь наро­дов на земле и на Руси на тех днях не оста­но­ви­лась. Много пере­жи­вали люди радо­стей и несча­стий. И Нестор на своем веку ста­рался упом­нить и запи­сать каж­дое собы­тие дня минув­шего, чтобы сохра­нить их в веч­ной памяти народа. И они сохра­ни­лись, как и имена пер­вых рус­ских про­све­ти­те­лей духа: Ила­рион, Анто­ний, Фео­до­сии, Нестор. Веч­ная им память!

Иоанн Креститель

1. Про­рок в пустыне

Уди­ви­тель­ный слух пере­да­вали друг другу жители древ­него города Иеру­са­лима, сто­лицы страны Иудей­ской. И пустыне, неда­леко от реки Иор­дан, появился про­рок, про­по­вед­ник. Носит про­стые одежды из гру­бой вер­блю­жей шер­сти, боро­да­тый, с длин­ными воло­сами, он при­зы­вает людей пока­яться в непра­вед­ных делах и недоб­рых мыс­лях, и голос его раз­но­сится над пусты­ней, как гром. Рас­ка­яв­шихся, тех, кто хочет очи­ститься от зем­ных гре­хов, он кре­стит в роке Иор­дан и объ­яв­ляет, что явится скоро сле­дом, за ним Мес­сия, Спа­си­тель, и день наступ­ле­нии Суда Божия бли­зок. Этот стран­ный про­рок взбу­до­ра­жил людей, и стали они поки­дать свои жилища, шли по пустыне к реке Иор­дан, чтобы уви­деть, услы­шать его, пока­яться и при­нять от него кре­ще­ние. О Мес­сии, Божи­тем пома­зан­нике народ меч­тал очень давно. Когда на страну напа­дали враги, люди верили; Гос­подь пошлёт на землю Спа­си­тели. Он будет, конечно, из цар­ского рода, его все узнают сразу же по блеску богат­ства и славы. Он пове­дет народ за собой на войну про­тив вра­гов. И это будет послед­няя война, после кото­рой страна снова ста­нет могу­ще­ствен­ной дер­жа­вой, а жизнь народа сде­ла­ется бога­той и счаст­ли­вой. Когда люди тво­рили друг другу зло, когда обле­чен­ные вла­стью пра­вили неспра­вед­ливо, когда слу­жи­тели Божии освя­щали дея­ния этой непра­вед­ной вла­сти сво­ими молит­вами, тогда люди верили: Бог пошлёт на землю Спа­си­теля. Он иско­ре­нит зло, защи­тит всех оби­жен­ных, и жизнь на земле пой­дёт по доб­рым зако­нам, кото­рые дал Господь.

– Уж скоро при­дет он, скоро! Тер­петь оста­лось недолго,– гово­рили с надеж­дой друг другу жители селе­ний, горо­дов, пут­ники, оста­но­вив­ши­еся на отдых.

Все ожи­дали Мес­сию, рож­дён­ного в славе и рос­коши, побе­до­нос­ного вои­теля, и не дога­ды­ва­лись, что Спа­си­тель уже родился. Только не во дворце, а в убо­гой пещере, где пас­тухи пря­тали в непо­году скот. И не в цар­ском дворце явился на свет он, а в семье бед­ного без­вест­ного плот­ника. Об этом пока ещё почти никто не дога­ды­вался. Пер­вым о том, что Спа­си­тель уже при­шёл на нашу землю, опо­ве­стил род люд­ской стран­ный про­рок в пустыне у реки Иор­дан. Звали его Иоанн. Он был необыч­ным чело­ве­ком. Даже рож­де­ний его было необыкновенным.

2. Чудес­ное рождение

Вот какое чудо слу­чи­лось одна­жды в семье ста­рого еврей­ского свя­щен­ника Заха­рии. Про­жил он много лет с женою своею Ели­са­ве­тою. Было у них в доме все, что пола­га­лось иметь и то время пра­вед­ным семьям. Только дети не рож­да­лись. Заха­рия и Ели­са­вета давно меч­тали о ребёнке, много раз| молили о нем Гос­пода, но детей не было. А без­дет­ный дом счи­тался в их стране неве­зу­чим, хозяев его жалели, ино­гда даже пре­зи­рали. Одна­жды при­шла Заха­рии оче­редь слу­жить в храме. Веру­ю­щие собра­лись сна­ружи, перед вхо­дом, а свя­щен­ник, по обы­чаю, вошёл внутрь для испол­не­ния службы. Он внёс рас­па­лен­ные угли, высы­пал их на жерт­вен­ник, сверху посы­пал бла­го­во­ни­ями из спе­ци­аль­ного сосуда, чтобы к небу под­ни­ма­лись запахи, при­ят­ные для Бога и веру­ю­щих, и вдруг но пра­вую сто­рону от жерт­вен­ника уви­дел он Ангела, послан­ника Гос­подня. Нико­гда ещё не слу­ча­лось Заха­рии видеть Ангела, и потому охва­тили его сму­ще­ние и даже страх. Ангел же ска­зал ему:

– Не пугайся, Заха­рия! Гос­подь услы­шал ваши молитвы, и жена твоя, Ели­са­вета, родит тебе сына. Вы назо­вете его Иоан­ном, и ста­нет он радо­стью для мно­гих людей. Он будет велик перед Гос­по­дом, изве­стен пра­вед­ной жиз­нью и мно­гих сынов Изра­и­ле­вых обра­тит к Богу.

В храме сто­яла тишина, только дыми­лись, потрес­ки­вая, рас­ка­лён­ные угли на жерт­вен­нике, и потому странно зву­чал здесь голос Ангела. И усо­мнился пожи­лой свя­щен­ник, поду­мал: не шутка ли это чья-нибудь злая?

– Как же я узнаю, что ты гово­ришь правду? спро­сил он.– Или не видишь: я уже стар и жена моя тоже в пре­клон­ных годах. Да и кто ты?

– Я – Гав­риил,– отве­чал Ангел,– и послан самим Гос­по­дом сооб­щить тебе счаст­ли­вую весть.– Он уже при­вык, что люди, и даже свя­щен­ники, кото­рые слу­жат Богу, не все­гда и не сразу верят в истин­ность его слов. – А если ты не веришь, вот тебе дока­за­тель­ство: с этого мгно­ве­ния ты оне­ме­ешь и будешь мол­чать до тех пор, пока не

сбу­дется то, о чем я тебе ска­зал. Пока Заха­рия раз­го­ва­ри­вал с Анге­лом, веру­ю­щие, собрав­ши­еся перед хра­мом, стали тревожиться.

– Почему он так долго, почему не выхо­дит к нам? – спра­ши­вали они друг у друга. Что могло с ним случиться?

Нако­нец Заха­рия появился, но ска­зать ничего не мог. Лишь зна­ками объ­яс­нил им про чудес­ное свое видение.

После службы он явился домой к Ели­са­вете и ей тоже пове­дал жестами об Ангеле, потому что так и оста­вался немым А скоро Ели­са­вета пора­до­вала его ново­стью: в их семье родится дол­го­ждан­ный ребё­нок. Только Заха­рия по-преж­нему не мог гово­рить все месяцы, пока они ожи­дали пер­венца. Нако­нец Ели­са­вета родина сына. Через несколько дней при­шли в их дом род­ствен­ники, чтобы поздра­вить с маль­чи­ком, и говорит:

– Назо­вём его Заха­рией, но отцу.

Но Заха­рия замо­тал голо­вой и потре­бо­вал дощечку для письма, на кото­рой напи­сал: «Иоанн имя ему». И в то же мгно­ве­ние заго­во­рил, стал бла­го­да­рить Гос­пода. Вскоре про чудес­ное рож­де­ние маль­чика узнали многие.

Шли мимо пут­ники, про­хо­дили кара­ваны; рас­по­ла­га­лись они на днев­ной отдых – и тут же кто-нибудь заго­ва­ри­вал об уди­ви­тель­ном рож­де­нии маль­чика Иоанна. Кем он вырастет?

– Быть может, про­рок родился? – гово­рили одни.

А быть может, сам Мес­сия, пома­зан­ник Божий, Спа­си­тель? – меч­тали дру­гие. Нет, это был не Мес­сия – другой.

Сын Божий явился на свет не здесь. Это был про­рок, кото­рого люди потом назвали Пред­те­чей, Крестителем.

3. Про­по­ведь у реки Иордан

Про­ро­ками в те вре­мена назы­вали осо­бых людей. Это были свя­тые мужи. Бог выби­рал их, чтобы они воз­ве­щали народу Его волю, пре­ду­пре­ждали о бед­ствиях, кото­рые могли насту­пить, если люди допус­кали в свои дома зло и без­ве­рие. Порою про­роки пред­ска­зы­вали людям их будущее.

…На зелё­ных хол­мах сто­яли уют­ные домики, их окру­жали весё­лые сады и воз­де­лан­ные ноля, всюду с утра рабо­тали люди. Именно там, в нагор­ной части страны Иудеи, и жил Заха­рия. А в доме его вырас­тал маль­чик, на кото­рого смот­рел он с любо­вью и радо­стью, появ­ле­нию кото­рого на свет сопут­ство­вало так много пора­зи­тель­ного, чудес­ного! Сын мой! – одна­жды ска­зал ста­рый отец, когда понял, что маль­чик стал доста­точно взрос­лым.– Путь твой будет непрост. Ты ста­нешь про­ро­ком, ведь ты явился в мир, чтобы при­го­то­вить людей к при­ходу самого Гос­пода. Заха­рия знал, что слова эти сбу­дутся, потому что они были вло­жены ему в сердце Свя­тым Духом. И они сбы­лись. Когда Иоанну испол­ни­лось трид­цать лет, он поки­нул род­ные места и посе­лился в пустыне. Пустыня все­гда влекла к себе вели­ких духом, избран­ни­ков Божиих. Мно­гие древ­ние про­роки ухо­дили сюда. Уеди­нён­ная жизнь была как бы шко­лой, в кото­рой они гото­вили себя к слу­же­нию людям. Здесь, вдали от чело­ве­че­ской суеты, лучше слы­шится слово Гос­подне. Подобно древним про­ро­кам, Иоанн надел на себя про­стую одежду из вер­блю­жьей шер­сти, пере­по­я­сан­ную кожа­ным рем­нём, о еде он и вовсе не думал.

Пустын­ные ски­тальцы часто кор­ми­лись акри­дами – высу­шен­ной под паля­щим солн­цем саран­чой. Стаи этих про­жор­ли­вых насе­ко­мых были не только бичом для посе­вов, но слу­жили и пищей людям. Однако даже самые бед­ные добав­ляли к ней масло и соль, Иоанн же ел эту пищу без вся­ких при­прав. Находя бро­шен­ные гнёзда диких пчёл, он ел их мёд. Без­жиз­нен­ная, каме­ни­стая белё­сая земля про­тя­ну­лась от города Иеру­са­лима до самого Мёрт­вого моря. Оно свер­кало вдали, но в солё­ных водах его не было ника­кой жив­но­сти, лишь куски асфальта пла­вали на его поверх­но­сти. А дальше, словно засне­жен­ные гребни, выси­лись белые извест­ня­ко­вые горы. В них кое-где чер­нели входы в пещеры, похо­жие на рази­ну­тые пасти страш­ных чудо­вищ. Голую рас­ка­лён­ную пустыню пере­се­кала река Иор­дан. Здесь неда­леко от неё и посе­лился среди скал про­рок Иоанн.

Сюда каж­дый день сте­ка­лись тол­пами люди из Иеру­са­лима, из дру­гих селе­ний и горо­дов Иудеи, а также те, что при­шли из раз­лич­ных мест с обоих бере­гов Иор­дана. Про­рок под­ни­мался на камень, чтобы лучше видеть лица людей, и над тол­пой гре­мела гнев­ная его речь.

– Покай­тесь! Покай­тесь немедля в гре­хах своих! При­бли­зи­лось Цар­ство Небесное!

В толпе тесно друг к другу сто­яли про­стой рыбак и богач-сад­ду­кей. Стоял фари­сей, кото­рый за внеш­ней свя­то­стью при­кры­вал внут­рен­нюю гре­хов­ность свою, и мытарь – сбор­щик пода­тей, пре­зи­ра­е­мый всеми.

Стат­ный рим­ский воин опи­рался на копьё и слу­шал гроз­ную про­по­ведь. И свя­щен­ники, послан­ные из города, тре­вожно зада­вали друг другу только один вопрос:

– Кто он?

– Скажи нам, не Мес­сия ли ты, не Спа­си­тель ли? – спра­ши­вали робко его из толпы.

– Я – голос вопи­ю­щего в пустыне,– отве­чал Иоанн.

Когда-то, за мно­же­ство лет до него, дру­гой вели­кий про­рок, Исайя, пред­ска­зы­вал, что одна­жды зазву­чит голос вопи­ю­щего в пустыне: «При­го­товьте пути Гос­поду». И теперь в Иоанне про­ро­че­ство это сбывалось.

– Ныне я крещу вас водою,– про­дол­жал он,– но за мной идёт тот, кто силь­нее меня, у кото­рого я недо­стоин раз­вя­зать реме­шок обуви. Он будет кре­стить вас Духом Святым…

С древ­них вре­мён, если чело­век хотел очи­ститься от гре­хов, он оку­нал своё тело в воду. По знаку Иоанна люди один за дру­гим вхо­дили в реку, и про­рок осво­бож­дал их от гре­хов преж­ней непра­вед­ной жизни.

– Как теперь нам жить, укажи нам? – спра­ши­вали люди.– Что делать, чтобы стать достой­ным Цар­ства Небесного?

– Пра­вила про­сты: у кого две одежды – поде­лись с неиму­щим, у кого лиш­няя пища – отдай голод­ному,– отве­чал Иоанн.

– Скажи, что по-тво­ему я дол­жен делать, чтобы попасть в это цар­ство добра? – спра­ши­вал рим­ский воин.

– Не оби­жай никого и живи только по правде. Мно­гому учил он людей, при­ни­мая раскаяние.

Но одна­жды фари­сей с сад­ду­кеем тоже решили омыться в воде. В Иеру­са­лиме состо­яли они в раз­ных пар­тиях и недо­люб­ли­вали друг друга. Сад­ду­кей под­дер­жи­вал тех, кто у вла­сти, людей бога­тых, фари­сей же от вся­кого тре­бо­вал внеш­него бла­го­че­стия, чтобы каж­дое пра­вило было испол­нено буква за бук­вой. Здесь оба повели себя оди­на­ково. Без пока­я­ния захо­тели они войти в реку, чтобы на вся­кий слу­чай, как и все, тоже полу­чить право войти в Цар­ство Небес­ное. Ведь они оба счи­тали себя без­греш­ными. Про­рок пре­гра­дил им путь:

– Порож­де­ния ехид­нины! – гневно вос­клик­нул он.– Кто вну­шил вам, что можно так легко убе­жать от буду­щего Суда Божи­его? Сна­чала покайтесь!

Про­по­веди про­рока гре­мели по всей стране. И одна­жды при­нять от него кре­ще­ние при­шёл сам Иисус, жив­ший до этого в скром­ном доме плот­ника Иосифа в городе Назарете.

4. Кре­ще­ние Иисуса

Каж­дый раз, поучая людей, Иоанн всмат­ри­вался в их лица. Где он – тот, кото­рого ждут все? Тот, о при­ше­ствии кото­рого объ­яв­лял Иоанн. Иисус подо­шёл к Иор­дану не один. Рядом сто­яли дру­гие пут­ники. Но едва Иоанн уви­дел Его, как сразу понял, что это – Хри­стос. Полу­ча­лось, что к нему, чело­веку, при­шёл за кре­ще­нием сам Сын Божий. Почему ты при­шёл ко мне? Это мне надо у Тебя кре­ститься! – вос­клик­нул взвол­но­ванно Иоанн, пре­рвав свою про­по­ведь. Но Спа­си­тель сми­ренно стоял перед про­ро­ком. – Кре­сти меня,– тихо про­го­во­рил Он,– ибо таков Божий план и воля Его. Иоанн не решился воз­ра­жать Боже­ствен­ной воле, и Хри­стос вошёл в воды реки.

А когда Он вышел, про­изо­шло новое чудо. Уви­дел Иоанн, как откры­лись небеса, и Дух Божий, словно голубь, опу­стился на Иисуса. И раз­дался голос с небес: «Вот Сын Мой воз­люб­лен­ный и в Нём Моё бла­го­во­ле­ние». – Теперь я испол­нил глав­ное своё пред­на­зна­че­ние,– ска­зал Иоанн людям.– Я для того при­шёл сюда, чтобы объ­явить о Гос­поде. И теперь я пока­зал Его всем.

После кре­ще­ния Иисус уда­лился в пустыню. Он жил там без еды, питья и про­во­дил время в молит­вах. Он знал, что нача­лось Его вели­кое слу­же­ние людям. Иоанн же про­дол­жал свои про­по­веди, и вот одна­жды он уви­дел, как по тропе вдоль реки снова про­хо­дит мимо Иисус. Вот идёт Агнец Божий,– ука­зал Иоанн.– Мне теперь поло­жено ума­ляться, Ему же – расти,– объ­яс­нил он своим уче­ни­кам и послал двух из них сле­дом за Иису­сом. Они про­вели день в беседе с Гос­по­дом и стали близ­кими ему людьми. Их имена известны: это Андрей, кото­рого люди потом назо­вут– апо­сто­лом Андреем Пер­во­зван­ным, и совсем тогда ещё юный Иоанн – тот, кото­рому Гос­подь на кре­сте заве­щает Свою Мать и кото­рый людям ста­нет изве­стен как Иоанн Богослов.

5. Новые пра­вила жизни

Скоро у Иисуса Хри­ста стало много уче­ни­ков. Вме­сте с ними Он посе­щал городки и селе­ния. И там, где про­хо­дил Он, слу­ча­лись уди­ви­тель­ные собы­тия: сле­пые, уве­ро­вав в Его слово, про­зре­вали, пара­ли­зо­ван­ные под­ни­ма­лись и шли сами, а порой ожи­вал и тот, кого счи­тали мёртвым.

Это – Бог! Сам Гос­подь снова посе­тил свой народ! – лико­вали люди. Но не ради того, чтобы пока­зы­вать чудеса, при­шёл на землю Иисус Христос.

Как Сын Божий, рож­дён­ный зем­ною жен­щи­ной, Он при­шёл при­не­сти себя в жертву, чтобы снова соеди­нить в любви чело­века и Бога. Он при­шёл дать людям новые пра­вила жизни. Одну из про­по­ве­дей Его апо­стол Мат­фей – быв­ший мытарь, сбор­щик нало­гов – сумел запи­сать. Пра­вила жизни, о кото­рых гово­рил Иисус в тот раз, стали глав­ными запо­ве­дями чело­ве­че­ству на буду­щие века. А про­из­но­сил ту про­по­ведь Иисус на горе, потому её и назвали Нагор­ной. Когда-то, за много сто­ле­тий до Иисуса, вели­кий про­рок Мои­сей запи­сал: «Око за око, зуб за зуб». И эти слова каза­лись справедливыми.

– Вы слы­шали,– обра­тился к людям Иисус,– что ска­зано: око за око и зуб за зуб? А Я говорю вам: не про­тивься злому. Вы слы­шали? – снова спра­ши­вал Иисус стол­пив­шихся на склоне горы.– Вы слы­шали, что ска­зано: люби ближ­него тво­его и нена­видь врага тво­его. А Я говорю вам: любите вра­гов ваших!

Люди слу­шали и пора­жа­лись. Это были про­стые зем­ле­пашцы, ремес­лен­ники, рыбаки. Они, при­выкли думать, что месть за обиду – дело свя­тое, а врага надо нена­ви­деть и уби­вать. Иисус же при­зы­вал про­щать вра­гов и нико­гда никому не мстить. Спе­шите поми­риться со сво­ими сопер­ни­ками,– при­зы­вал Иисус.– Во всем, как хотите, чтобы с вами посту­пали люди, так посту­пайте и вы с ними. Люди больше не могли жить по древним запо­ве­дям, кото­рые когда-то от имени Гос­пода дал вели­кий про­рок Мои­сей. Для того, чтобы мир чело­ве­че­ский стал лучше, нужны были новые законы жизни. Законы любви и добра ко всему живому. И эти законы при­нёс Иисус Хри­стос, Спа­си­тель. Новые пра­вила жизни помо­гали спа­стись от греха, воз­вра­щали чело­века к Господу.

6. Пять ячмен­ных хлебов

Одна­жды в долину, чтобы послу­шать Иисуса Хри­ста, собра­лись пять тысяч чело­век. Они при­шли изда­лека, зара­нее, долго ждали Иисуса и были голодны.

Надо их покор­мить! – решили апо­столы, близ­кие к Хри­сту ученики.

Они быстро пере­счи­тали деньги, какие были у них при себе. Денег ока­за­лось немного. На них можно было накор­мить десятка два чело­век, но никак не пять тысяч.

Стыдно! Мы даже не можем их уго­стить! – пере­жи­вали апостолы.

Среди собрав­шихся взрос­лых был один маль­чик. Он тоже при­шёл изда­лека и очень хотел послу­шать Иисуса Хри­ста. Един­ствен­ный из всех, он захва­тил с собою еду – пять ячмен­ных хлеб­цев и несколько рыбок. Так же, как все, он про­го­ло­дался, но решил, что не ста­нет есть в оди­ночку, как-нибудь пере­тер­пит. Он подо­шёл к Иисусу и про­тя­нул хлебцы Ему. Хри­стос взял эту еду, помо­лился и стал уго­щать ею всех голод­ных. Один за дру­гим люди под­хо­дили, уго­ща­лись, а еды в Его руках ста­но­ви­лось всё больше. Уже каж­дый был сыт, уже куски несъе­ден­ного хлеба лежали кру­гом, а уче­ники про­дол­жали обно­сить людей хле­бом. Потом, после про­по­веди, когда все рас­хо­ди­лись, Иисус при­ка­зал собрать остав­шийся хлеб, чтобы еда не про­пала зря. Уче­ники запол­нили две­на­дцать кор­зин. А люди раз­несли оче­ред­ную весть о чуде, сотво­рён­ном Иису­сом Хри­стом, по всем ближ­ним и даль­ним селениям.

7. Тяж­кий грех Ирода Антипы

Ирод Антипа власт­во­вал в двух про­вин­циях –в Гали­лее и в Перее. Был он чело­ве­ком злоб­ным, завист­ли­вым. Но уди­ви­тельно: сна­чала он с удо­воль­ствием слу­шал про­по­веди Иоанна Кре­сти­теля. Пра­ви­телю при­ятно было послу­шать, как Иоанн, едва уви­дев чело­века, гово­рил ему правду о гре­хах его жизни. Кроме того, было забавно послу­шать правду о своих при­бли­жён­ных. Те сму­ща­лись, неко­то­рые кая­лись, пра­ви­тель сме­ялся. Но когда Иоанн стал гово­рить с гне­вом о непра­вед­ной жизни самого Ирода Антипы, пра­ви­телю это не понра­ви­лось, и он при­ка­зал заклю­чить про­рока в тем­ницу. Попро­бую с ним дого­во­риться. Согла­сится мол­чать обо мне – выпущу. Чело­век, зна­ю­щий правду о при­бли­жён­ных, бывает поле­зен,– так гово­рил пра­ви­тель своей жене, Иродиаде.

– Убей его, убей, пока он у тебя в руках! – сове­то­вала жена.– Я его ненавижу.

Про­ро­ков не уби­вали даже цари,– отве­чал Антипа.– Нет страш­нее греха, чем убий­ство про­рока, гово­ря­щего от имени Гос­пода. Подер­жать немного в тем­нице – можно, но убить – нико­гда. – Как я его нена­вижу! – повто­ряла Иродиада.

В тем­нице его обли­че­ния нам не страшны,– успо­ка­и­вал Ирод. Прежде была у него дру­гая жена, а у свод­ного брата – кра­са­вица Иро­ди­ада. У Ирода Антипы богат­ства и вла­сти было больше, чем у свод­ного брата. Он оста­вил преж­нюю свою жену и отнял у брата кра­са­вицу Иро­ди­аду, сам женился на ней. В жизни он совер­шил мно­же­ство без­за­ко­ний. Их-то и пере­чис­лил Иоанн Кре­сти­тель в гнев­ной про­по­веди. И теперь ока­зался в тюрьме. Про­хо­дили дни, Иоанн оста­вался в тем­нице. Нет, его не мучила скуд­ная пища, сырые холод­ные стены. Это было про­року не страшно. Его мучило оди­но­че­ство. Здесь, во тьме, он давно поте­рял счёт дням. И тогда его начали одо­ле­вать сомне­ния. С одним из тюрем­щи­ков про­року уда­лось пере­слать весть уче­ни­кам. Иоанн посы­лал уче­ни­ков к Иисусу, чтобы те спро­сили: «Ты ли Тот, Кото­рому должно прийти, или ожи­дать нам дру­гого?» Уче­ники Иоанна при­шли ко Хри­сту в тот момент, когда Он про­по­ве­до­вал и лечил.

– Смот­рите сами,– отве­тил Иисус им,– сле­пые про­зре­вают, про­ка­жён­ные очи­ща­ются, глу­хие слы­шат, пере­дайте Иоанну всё, что вы видели и слы­шали.– И ещё доба­вил Он, когда ушли послан­ные про­ро­ком: – Не являлся на землю дру­гой про­рок, боль­ший, чем Иоанн.

Уче­ники рас­ска­зали обо всём сво­ему учи­телю, Иоанн вновь укре­пился в вере. Но час его смерти был уже близок.

8. Гибель Иоанна Крестителя

Одна­жды, в честь дня сво­его рож­де­ния, Ирод Антипа устроил пир. На пиру были мно­гие вель­можи и ста­рей­шины, а танец перед ними испол­нила дочь Иро­ди­ады, юная кра­са­вица Сало­мея. Гости, как окол­до­ван­ные, сле­дили за нею: так пре­красна она была, так легки и изящны были её дви­же­ния. Они про­сили её стан­це­вать ещё и ещё. А когда Сало­мея закон­чила, вос­хи­щён­ный Антипа воскликнул:

– Проси любую награду! Кля­нусь, всё, что захо­чешь, будет твоим, хоть поло­вина царства!

Похо­жие слова и дру­гие цари гово­рили время от вре­мени. Ирод был среди них не пер­вым. Обычно люди точно знали, чего можно про­сить в этих слу­чаях. Пол­цар­ства так никто нико­гда и не потре­бо­вал. Сало­мея была хоть и кра­сива, но глупа. Она рас­те­ря­лась и побе­жала спро­сить у матери, что поже­лать для себя в награду. А мать, нена­видя про­рока за те слова правды, кото­рые он осме­лился ска­зать про неё, подсказала:

– Голову! Тре­буй голову Иоанна! И чтоб при­несли немед­ленно!..– зло зашеп­тала Иро­ди­ада дочери.

Сало­мея вер­ну­лась от две­рей в зал, вышла на сере­дину и произнесла:

– Я прошу… Я прошу голову. Да, голову… Самого Иоанна, того, кото­рый в темнице.

И смолкли гости. Совсем недавно они зами­рали от вос­хи­ще­ния тан­цем Сало­меи. А теперь – оне­мели от ужаса.

Мно­гие из них были людьми бес­чест­ными. Немало дур­ных дел совер­шили они в жизни. Да и самого Иоанна кое-кто недо­люб­ли­вал. Но убить про­рока! Убить про­сто так, ни с того ни с сего. Убить без вся­кого суда! На это из них не решился бы никто. Все молча смот­рели на пра­ви­теля. Ирод Антипа тоже рас­те­рялся. Ведь он только что сам перед ними поклялся, что выпол­нит любую просьбу юной красавицы.

– Что ж, пусть испол­нится это,– ска­зал он нако­нец мед­ленно.– Сей­час я рас­по­ря­жусь.– И он в самом деле при­ка­зал слу­гам при­не­сти тот­час же, прямо в зал, голову про­рока Иоанна. Пир пре­рвался. Никто больше не шутил, не сме­ялся. Мно­гие наде­я­лись, что, может быть, это про­сто злая, не очень умная шутка. Все про­дол­жали смот­реть на дверь. И вот пока­за­лись слуги с боль­шим бле­стя­щим блю­дом. Недавно на тех же блю­дах те же слуги под­но­сили гостям уго­ще­ние. Теперь же на одном из них – гости не могли в этом оши­биться – лежала отсе­чён­ная голова пророка.

– Подайте это ей! – рас­по­ря­дился Ирод Антипа.

И слуги под­несли окро­вав­лен­ную голову Иоанна Кре­сти­теля испу­ган­ной Саломее.

9. Память об Иоанне

Прой­дёт немного вре­мени, и муче­ни­че­ской смер­тью на кре­сте закон­чит свою зем­ную жизнь Иисус Хри­стос. Но и тогда не закон­чатся стра­да­ния Ирода Антипы. И пока был ожив Иисус, каза­лось Ироду, что это Иоанн Кре­сти­тель вос­стал из мёрт­вых и ходит по его про­вин­ции с про­по­ве­дью. И боялся пра­ви­тель заснуть по ночам, а едва засы­пал, как посе­щали его страш­ные виде­ния. Спу­стя шесть лет после смерти Иисуса отпра­вился Ирод Антипа по совету жены в Рим хло­по­тать для себя перед импе­ра­то­ром Кали­гу­лой о цар­ском титуле. Цезарю Кали­гуле Ирод не понра­вился. И его отпра­вили в ссылку, вме­сте с женой. Сна­чала в Гал­лию, потом ещё дальше – в Испа­нию. Там он и умер, пре­зи­ра­е­мый всеми. Плохо кон­чили боль­шин­ство гостей, быв­ших на том пиру. Гово­рят, страш­ной смер­тью умерла сама Сало­мея. И у мно­гих смерти были ужасны: при раз­ных обсто­я­тель­ствах, в раз­лич­ных местах страны им были отсе­чены головы. …Уче­ники Иоанна Кре­сти­теля полу­чили из тем­ницы тело про­рока и с почё­том похо­ро­нили. Иисус же, когда ему ска­зали о гибели Иоанна, сел в лодку и уплыл в пустын­ное место. И неко­то­рое время был там один, не мог ни с кем разговаривать.

Хри­сти­ан­ская цер­ковь много веков назад уста­но­вила, день памяти Иоанна Кре­сти­теля, опо­ве­стив­шего мир о при­ходе на землю Спа­си­теля, Сына Божи­его. По новому стилю этот день мы отме­чаем 11 сен­тября. Его так и назы­вают – днем Кон­чины (Усек­но­ве­ния главы) Кре­сти­теля Гос­подня Иоанна. В этот день не при­нято весе­литься, устра­и­вать празд­не­ства и засто­лья. Потому что вспо­ми­нают люди с печа­лью и гру­стью 11 сен­тября всех, кто постра­дал за правду. Всех, кто не боялся ска­зать её прямо в глаза властителям.

Святая Княгиня Ольга

Еще в I веке апо­стол Андрей Пер­во­зван­ный про­шёл с про­по­ве­дью Еван­ге­лия буду­щую землю Руси от юга до севера. На Киев­ских горах он уста­но­вил крест и пред­ска­зал: – На сих горах вос­си­яет бла­го­дать Божия, и город вели­кий будет создан здесь, и церкви мно­гие воз­двиг­нет в нём Гос­подь. По древ­ней руко­писи «Опо­ведь», апо­стол Андрей, пройдя буду­щие Смо­лен­ские земли, дошёл до Ладоги, где на ладье доплыл до Вала­ама. И по всему пути воз­дви­гал он в суро­вых зем­лях кре­сты камен­ные, кре­стя народ и свер­гая идо­лов. Самыми пер­выми из кня­зей-руси­чей при­няли Свя­тое Кре­ще­ние Аскольд и Дир. А было это так… В 866 году кня­зья воз­гла­вили поход с хаза­рами на Визан­тию. Тогда основ­ные силы гре­ков были заняты вой­ной с сара­ци­нами и защи­щать сто­лич­ный Царь­град было некому. Всю ночь греки моли­лись в хра­мах, а утром, обойдя Крест­ным ходом город, вышли к морю и опу­стили в воду ризу Пре­свя­той Бого­ро­дицы. Вне­запно нале­тев­шая буря раз­ме­тала флот оса­ждав­ших, это и спасло гре­ков. Вер­нув­шись в Киев, Аскольд и Дир позвали к себе гре­че­ского епи­скопа, духовно окорм­ляв­шего хри­сти­ан­ские общины города, и попро­сили его рас­ска­зать о «своём Боге». Епи­скоп так вдох­но­венно бла­го­вест­во­вал им о еди­ном Боге, тво­ря­щем чудеса (Пс. 71:18), что кня­зья тут же потре­бо­вали чудес­ного зна­ме­ния, обе­щая кре­ститься. Вла­дыка сми­рено помо­лился «сво­ему Гос­поду», а затем взял самое доро­гое, что у него было – Еван­ге­лие – и бро­сил в огонь…Однако буше­вав­шее пламя не смогло даже опа­лить «Слово Божие». Аскольд и Дир, будучи не только храб­рыми вои­нами, но и людьми разум­ными, уве­ро­вали во Хри­ста и кре­сти­лись. Для совер­ше­ния бого­слу­же­ний кня­зья постро­или в Киеве Собор­ную цер­ковь Илии Про­рока. В 882 году Аскольд и Дир были зло­дей­ски убиты языч­ни­ком Вещим Оле­гом. Захва­тив Киев, Олег стал еди­но­власт­ным пра­ви­те­лем как север­ной, так и южной части Киев­ской Руси, сохра­няя кня­же­ние для пле­мян­ника сво­его – мало­лет­него Игоря, сына Рюрика. Достиг­нув юно­ше­ского воз­раста, наслед­ник увлекся охо­той. По делам управ­ле­ния стра­ной он вме­сте с Оле­гом бывал то в Киеве, то в Нов­го­роде. Одна­жды во время охоты моло­дой Игорь ока­зался в пре­де­лах веси Выбуц­кой (в тех местах, где ныне нахо­дится Псков). Чтобы пере­пра­виться через реку, он подо­звал кого-то, плы­ву­щего на лодке. Это каза­лась уди­ви­тель­ной кра­соты девушка по имени Ольга. Любу­ясь ею, кня­жич раз­го­релся похо­тью. На сере­дине реки он стал пре­льщать девицу блуд­ными сло­вами. Она же реши­тельно пре­секла Игоря, схва­тив­шись за весло. – Неис­пол­ни­мое дело замыш­ля­ешь, князь! – вос­клик­нула Ольга. – Подави в себе эти неле­пые позор­ные помыш­ле­ния, кото­рых нужно сты­диться. Если ты сам, побеж­дён­ный низ­мен­ной стра­стью, будешь совер­шать зло­де­я­ния, то как же удер­жишь от них дру­гих? А как ста­нешь ты суд пра­вед­ный чинить над сво­ими под­дан­ными, когда сам так бли­зок к без­за­ко­нию? Игорь опе­шил. Девушка продолжала:

– Хоть мы здесь и одни, и я сла­бее тебя, а все ж мне лучше уме­реть в глу­бине этой реки, чем вот так рас­статься с моим девичеством.

Такие слова быстро не забы­вают. Не забыл ска­зан­ное и сму­щён­ный Игорь. Реши­тель­ность, с кото­рой девушка встала на защиту сво­его цело­муд­рия, князь со вре­ме­нем себе объ­яс­нил. –Пра­вильно, что отка­зала, – решил он. – Иначе, что б её ждало? В луч­шем слу­чае взял бы её себе в налож­ницы. В худ­шем – забыл бы вовсе. Дру­гого князь не мог забыть! Как она укро­тила его похоть сло­вами муд­ро­сти, достой­ными ума госу­дар­ствен­ного мужа… Когда же при­шло ему время жениться, Игорь отверг всех кра­са­виц в пользу отка­зав­шей ему когда-то Ольги. В 903 году ста­ре­ю­щий Олег, женив моло­дого кня­жича на Ольге, стал усердно при­но­сить жертвы богам, чтобы дали Игорю наслед­ника. За дол­гих девять лет много кро­ва­вых жертв идо­лам при­нёс Олег, столько людей и быков заживо спа­лил, ждал, что дадут сла­вян­ские боги Игорю сына. Не дождался. Умер в 912 году от укуса змеи, выполз­шей из черепа его быв­шего коня. Сына-наслед­ника даро­вал моло­дым «Бог гре­ков». Пер­вые хри­сти­ане на Руси появи­лись ещё до Аскольда и Дира. Вна­чале это были тор­го­вые и ремес­лен­ные люди с Визан­тии. Затем кре­ститься во Хри­ста стали рус­ские купцы, бояре и дру­гие люди, свя­зан­ные раз­ными делами с Гре­че­ской импе­рией. Стал­ки­ва­ясь с ними по делам судеб­ным, тор­го­вым и посоль­ским, Ольга немало диви­лась тому, что живут они и ведут себя как-то иначе, не так, как все: на службе госу­да­ре­вой усердны, но к карьере рав­но­душны, в успе­хах не пре­воз­но­сятся, в тор­говле не лука­вят. В голод, вме­сто того, чтобы избав­ляться от ста­ри­ков, боль­ных и детей, они их кор­мят и уха­жи­вают за ними в ущерб себе. Вина на помин­ках не пьют. Не имеют мно­гих жён. В питии и еде уме­ренны. С уди­ви­тель­ным спо­кой­ствием и миром душев­ным пере­но­сят хри­сти­ане все скорби и лише­ния и даже – что осо­бенно непо­нятно – за все эти невзгоды бла­го­да­рят сво­его един­ствен­ного Бога. И… ника­ких жертв ему не при­но­сят. И людей не жгут. Русичи к таким чуже­зем­цам отно­си­лись сдер­жанно – чужие обы­чаи, чужие боги. Но когда свои же рус­ские кре­сти­лись во Хри­ста и начи­нали так странно жить, то сильно раз­дра­жали они своих еди­но­мыш­лен­ни­ков, крепко дер­жав­шихся язы­че­ской веры отцов. Поэтому и посту­пали с ними «по спра­вед­ли­во­сти»: отступ­ни­ков могли избить или даже раз­ру­шить их жилище. Но веру­ю­щие, подобно Хри­сту, рас­пя­тому на Кре­сте, не мстили и не про­кли­нали, а лишь слёзно молили сво­его неви­ди­мого Бога: «Гос­поди, про­сти им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23:34). Да ещё по мере сил своих тво­рили добро обид­чи­кам. И была на их лицах какая-то таин­ственно-спо­кой­ная, неброс­кая радость. Как будто познали они и всем серд­цем при­няли что-то, неве­до­мое Ольге, но столь им желан­ное, что ради сохра­не­ния этого в душе они и живут так непо­нятно. А вот свои боги, выруб­лен­ные топо­ром, стали разо­ча­ро­вы­вать кня­гиню: мно­го­лет­ние жерт­во­при­но­ше­ния идо­лам не дали ей жела­е­мого наслед­ника. А ну как Игорь посту­пит по чело­ве­че­скому обык­но­ве­нию и возь­мёт себе дру­гую жену, тре­тью? Гарем заве­дёт. Кем она тогда будет? И тогда кня­гиня реши­лась молиться хри­сти­ан­скому Богу. И стала Ольга по ночам горячо про­сить у Него сына-наслед­ника. И вот на два­дцать чет­вер­том году сов­мест­ной жизни родился у князя Игоря наслед­ник – Свя­то­слав! Зава­лил князь Ольгу подар­ками. Она же самые доро­гие отнесла в цер­ковь Илии – для хри­сти­ан­ского Бога. Понес­лись счаст­ли­вые годочки. Стала заду­мы­ваться Ольга над верой хри­сти­ан­ской да о выго­дах от неё для страны. Только Игорь мыс­лей таких не раз­де­лял: его боги в бит­вах ни разу ему не изме­няли. Так и носился по похо­дам да охо­там. Пока в 945 году не занесли его боги в Иско­ро­стень. Жив­шие тру­дами рук своих древ­ляне были ограб­лены Иго­рем сверх вся­кой меры, отчего и пре­дали они его лютой смерти. Затем­нел рас­су­док у кня­гини Ольги, и стала она, по обык­но­ве­нию чело­ве­че­скому, мстить страшно: пер­вых послов древ­лян­ских, при­нес­ших объ­яс­не­ния смерти мужа, засы­пала живьем в яме. И… не успо­ко­и­лась. Позвала стар­шин древ­лян­ских сва­таться – сожгла в бане. И… еще больше месть запы­лала. При­гла­сила древ­лян на поми­наль­ную тризну по Игорю – опо­ила вином и умерт­вила всех! Покля­лась идолу Перуну, что и это ещё не конец её гнева. На сле­ду­ю­щий год, взяв наслед­ника во главе вой­ска, дви­ну­лась Ольга к Иско­ро­стеню и сожгла его извест­ной хит­ро­стью с пти­цами. Но и это не при­несло ей душев­ного успо­ко­е­ния. Перун глаза выпу­чил – крови ждет! Игоря смерть напо­ми­нает. Отшат­ну­лась Ольга от идо­лища пога­ного! Может, и прав Бог хри­сти­ан­ский, зову­щий про­щать вра­гов своих. И так захо­те­лось ей уехать в Визан­тию да побы­вать в сто­лич­ных хра­мах, где, как ска­зы­вали, свя­щен­ники в золо­тых одеж­дах слу­жат, кадя души­стым лада­ном, где хоры под купо­лом, словно ангелы, поют. И где хри­сти­ане слёзно каются в своих гре­хах, и тот­час от Бога схо­дит на их души покой. И вот ради этого покоя восемь лет обу­стра­и­вала Ольга землю Рус­скую. Русь росла и укреп­ля­лась. Стро­и­лись города, окру­жен­ные камен­ными и дубо­выми сте­нами. При Ольге впер­вые были уста­нов­лены госу­дар­ствен­ные гра­ницы Киев­ской Руси. Бога­тыр­ские заставы сто­ро­жили мир­ную жизнь киев­лян от кочев­ни­ков Вели­кой Степи, от напа­де­ния с Запада. Русь ста­но­ви­лась вели­кой дер­жа­вой. А в 952 году отпра­ви­лась Ольга в Царь­град. Целых два года зна­ко­ми­лась она с осно­вами веры хри­сти­ан­ской, посе­щая бого­слу­же­ния в Софий­ском соборе. Вдов­ству­ю­щий визан­тий­ский импе­ра­тор Кон­стан­тин Баг­ря­но­род­ный, пле­нив­шись кра­со­той также вдов­ству­ю­щей кня­гини Ольги, пред­ло­жил ей руку и сердце, на что она спро­сила: – А разве хри­сти­ан­ские цари женятся на некре­щё­ных язычницах?

Когда же Кон­стан­тин стал торо­пить пат­ри­арха с кре­ще­нием, то у самой купели Ольга вдруг оста­но­ви­лась: – Не буду кре­ститься, если сам царь не будет мне крёст­ным отцом! Кон­стан­тин тут же согла­сился, и Ольга была наре­чена в кре­ще­нии Еле­ной, име­нем пер­вой хри­сти­ан­ской царицы, матери Кон­стан­тина Вели­кого. Пат­ри­арх Фео­фи­лакт бла­го­сло­вил её словами:

– Бла­го­сло­венна ты среди жён рус­ских, ибо, оста­вив тьму, взыс­кала истин­ного света; воз­не­на­ви­дев идоль­ское мно­го­бо­жие – воз­лю­била еди­ного истин­ного Бога; избе­жав веч­ной смерти – обрела жизнь бес­ко­неч­ную. Теперь тебя будут убла­жать сыны земли российской.

Кре­сти­лись и люди из её свиты. И по слу­чаю сей вели­кой радо­сти устроил царь Кон­стан­тин вели­кий пир, снова при­сту­пая к Ольге с речами о женитьбе. Счаст­ли­вая ново­кре­щён­ная и на этот раз отве­тила царю вопро­сом на вопрос:

— А разве ты можешь взять в жёны свою крёст­ную дочь?

— Вот так жен­щина! — вос­клик­нул Кон­стан­тин. — Ловко же ты меня пере­хит­рила. Ну что ж. Оста­ется любить тебя, как дочь.

— Царь, ты зна­ешь, — ска­зала доволь­ная Ольга, — я при­е­хала сюда за Кре­ще­нием, а не за мужем. Пожила уже за мужем. Хочу оста­ток жизни про­жить, как апо­стол Павел сове­тует: неза­муж­няя забо­тится о Гос­под­нем, как уго­дить Гос­поду, чтобы быть свя­тою телом и духом; а замуж­няя забо­тится о мир­ском, как уго­дить мужу (1 Кор. 7:34). При­няв от пат­ри­арха настав­ле­ния о бла­го­че­сти­вой жизни, чест­ный крест, свя­тые иконы, книги и потреб­ные для бого­слу­же­ния вещи, Ольга со свя­щен­ни­ком и сви­той вер­ну­лась в Киев. На могиле Аскольда (в кре­ще­нии Нико­лая) и Дира она воз­двигла цер­ковь Нико­лая Чудо­творца, а затем отпра­ви­лась на свою родину. Там, где река Пскова впа­дает в реку Вели­кая, её при­бли­жён­ные стали сви­де­те­лями виде­ния: три огром­ных сол­неч­ных столпа освя­тили то место.

Бла­жен­ная Ольга про­ро­че­ски произнесла:

— Изво­ле­нием Божиим на сем месте, оза­ря­е­мом три­си­я­тель­ными лучами, воз­ник­нет цер­ковь во имя Пре­свя­той Живо­на­чаль­ной Тро­ицы и создастся вели­кий и слав­ный город, изоби­лу­ю­щий всем!

После про­дол­жи­тель­ной молитвы кня­гиня уста­но­вила там крест. Неко­то­рое время спу­стя там же была постро­ена цер­ковь, а на сли­я­нии рек воз­ник город Псков с собо­ром Свя­той Тро­ицы. В 957 году Ольга пере­дала власть сыну и, исполь­зуя свой авто­ри­тет, все­цело пре­да­лась про­по­веди Хри­ста. Вни­мая её речам, одни люди диви­лись, дру­гие заду­мы­ва­лись над верой, тре­тьи кре­сти­лись. Род­ной же и един­ствен­ный сын Свя­то­слав никак не вни­мал сло­вам своей матери и не желал кре­ститься. Всей своей душой пре­да­вался он стра­сти рат­ных похо­дов, раз­ма­хом и гео­гра­фией кото­рых давно пре­взо­шёл всех своих пред­ше­ствен­ни­ков. Послед­ний раз наве­стив свою уми­ра­ю­щую мать, Свя­то­слав опять было зато­ро­пился в поход. Но бла­жен­ная Ольга оста­но­вила его:

— Зачем остав­ля­ешь меня? Ища чужого, кому пору­ча­ешь своё? Дети твои малы, а я отхожу уже ко Гос­поду, и скорбь напол­няет моё сердце за то, что ты не уве­ро­вал в Него. За твоё непо­слу­ша­ние матери ждёт тебя на земле худой конец, а по смерти — мука веч­ная, уго­то­ван­ная языч­ни­кам. Хоро­нить меня будет гре­че­ский свя­щен­ник по хри­сти­ан­скому обы­чаю, а ты чтоб на моей могиле ни холма не насы­пал, ни тризны безум­ной не устра­и­вал. И вином чтоб не поми­нал. Мои же деньги пошли пат­ри­арху Кон­стан­ти­но­поля на мило­стыню и помин моей греш­ной души.

Бла­го­вер­ная кня­гиня Ольга пре­ста­ви­лась ко Гос­поду 11 июля 969 года. Как в зем­ной, так и в небес­ной жизни она про­дол­жала молить Его о том, чтобы Киев­ская Русь была про­све­щена Свя­тым Кре­ще­нием, что и слу­чи­лось через два­дцать лет в прав­ле­ние её внука Вла­ди­мира. Сын же её Свя­то­слав в 972 году был убит пече­неж­ским кня­зем Курой, кото­рый отсёк ему голову и из черепа, око­ван­ного золо­том, сде­лал себе чашу, напи­сав на ней: «Ищу­щий чужого, губит своё».

За про­по­ведь Еван­ге­лия стали назы­вать кня­гиню рав­ноап­о­столь­ной. Самые же глав­ные её хри­сти­ан­ские труды над собой оста­лись известны только Богу. За то и про­сла­вил Он свою подвиж­ницу нетле­нием мощей. У всех же хри­сти­а­нок по имени Ольга появи­лась небес­ная заступ­ница кня­гиня Ольга. День памяти её 24 июля.

Артемий Веркольский

Так назвали при кре­ще­нии и рус­ского маль­чика, кото­рый родился в 1532 году в селе Вер­кола на север­ной реке Пинеге. Отец маль­чика, Косма, как и все дере­вен­ские, обра­ба­ты­вал землю и ловил в реке рыбу, а мать, Аппо­ли­на­рия, была ему вер­ной помощ­ни­цей. Неко­то­рые пре­да­ния назы­вают Коcму еще и чте­цом в вер­коль­ском храме, постав­лен­ном во имя Нико­лая Чудо­творца. На высо­ком берегу реки Пинеги слегка пока­чи­ва­лись от ветра могу­чие сосны, лист­вен­ницы, пихты. И дома, сруб­лен­ные жите­лями из такого леса, тоже были огром­ными. Здесь стро­или про­стор­ное жилье, потому что зима при­хо­дила рано, дли­лась она долго, и, чтобы спо­койно пере­зи­мо­вать, не про­пасть от голода и моро­зов, надо было запа­стись мно­гим. Кру­той берег Пинеги похо­дил на сло­е­ный пирог: белые пла­сты извест­няка, крас­ной глины, жел­того песка, а ниже — рас­сти­лался реч­ной про­стор, по кото­рому тороп­ливо бежали волны к дру­гой реке, к Север­ной Двине, а уж там, соеди­нив­шись, реч­ные воды устрем­ля­лись в Белое море к Ледо­ви­тому оке­ану. Берег напро­тив был поло­гим, низ­ким – здесь тяну­лись вдаль поля, луга, бере­зо­вый лес. Пока Арте­мии был совсем малень­ким, на край высо­кого берега его не пус­кали – а ну как дите рас­ша­лится и упа­дет с обрыва в реку. Но очень скоро и роди­тели, и соседи убе­ди­лись в его разумности.

– Сынок у вас очень послуш­ный, – хва­лили они Арте­мия. – Дру­гие во время службы кру­тятся, пла­чут, а ваш стоит себе тихо да батюшку слушает.

А было тогда Арте­мию только четыре года. В Вер­коле в каж­дом доме под­рас­тали дети. Летом они часто бегали по улице, играли в шум­ные игры.

– Арте­мий! Арте­мий, выходи, играть будем! – звали они.

– Не могу, – отве­чал он, – неко­гда мне, я матушке помо­гаю воду носить с реки!

– Арте­мий! – звали его в дру­гой раз. – Идем с нами, костры будем жечь!

– Не могу, – снова отве­чал он, – батюшке помо­гаю, сено ворошу.

Так и про­хо­дили дни. Дети весе­ли­лись, играли во вся­кие игры. Потом они, конечно, взрос­лели, умнели и тоже ста­но­ви­лись помощ­ни­ками роди­те­лям. Но Арте­мий с малых лет был вме­сте с отцом и мате­рью в любом деле. А еще соседи заме­тили, что он подолгу молится в церкви перед ико­нами и про­сит у Гос­пода мило­сти не только для себя, но и для всех людей. И что уди­ви­тельно: хотя он не часто бывал с дру­гими детьми, те его ува­жали как стар­шего. Может быть, потому, что он, такой тихий с виду, несколько раз, когда тре­бо­ва­лось, пока­зы­вал им свою храб­рость. Одна­жды, когда Арте­мию было три­на­дцать лет, он вме­сте с отцом пошел рабо­тать в поле.

Сту­пая босыми ногами, маль­чик вел за узду лошадь, а отец нале­гал на плуг. Погода была теп­лая, сол­неч­ная. От влаж­ной земли под­ни­мался пар. Но вот задул лег­кий ветер, и на краю неба появи­лось пер­вое облачко. Вскоре ветер уси­лился. Он гнал тяже­лые чер­ные тучи, и небо стало быстро тем­неть. Когда тучи, цеп­ля­ясь за макушки дере­вьев, сошлись над полем и сде­ла­лось совсем темно, отец сказал:

– Все, сынок, заво­ра­чи­вай лошадь, пере­си­дим грозу на краю поля.

Он еще хотел что-то доба­вить, но тут про­гре­мел гром такой страш­ной силы, что отцу пока­за­лось, будто взо­рва­лось само небо. И в то же мгно­ве­ние Арте­мий, выпу­стив уздечку из рук, рух­нул на землю. Сна­чала отец поду­мал, что сын про­сто спо­ткнулся. Он бро­сился к Арте­мию, хотел помочь под­няться, но сын лежал на земле не дыша, удив­ленно глядя в небо широко рас­кры­тыми незря­чими гла­зами. Мол­нии оза­ряли небо одна за дру­гой, но отец точно знал, что сына они не тро­нули – он хорошо видел, как сын упал одно­вре­менно с тем страш­ным уда­ром грома. – Не доб­рое это дело, – заго­во­рили одно­сель­чане, когда узнали о вне­зап­ной гибели отрока. – Знать, были у него тай­ные грехи перед Гос­по­дом, за то Бог и каз­нил его посреди поля, оста­вил без покаяния.

– Соседи, оду­май­тесь! – убеж­дал отец. – Разве не сами вы удив­ля­лись тому, что отрок при­хо­дил в храм Божий раньше вас и стоял на коле­нях перед ико­нами, моля о мило­сти к вам?! Разве не вы хва­лили его за тру­до­лю­бие и доб­рый нрав?!

Но соседи словно не слы­шали. Они запре­тили отцу вне­сти тело сына в цер­ковь и поста­но­вили не хоро­нить его в земле по пра­во­слав­ному обы­чаю, а как пре­ступ­ника, без отпе­ва­ния, бро­сить посреди леса на съе­де­ние диким зве­рям. Однако отец поста­вил среди дере­вьев над телом сына неболь­шой сруб, а тело накрыл бере­стой и, пока был жив, часто вме­сте с женой при­хо­дил сюда. Тяжело пере­жи­вали они неспра­вед­ли­вые упреки одно­сель­чан, много слез выпла­кали, когда сидели вдвоем перед местом, где было поло­жено тело их покой­ного сына. Ведь память самого отрока, пра­вед­ная жизнь кото­рого про­хо­дила на гла­зах у всех, тоже ока­за­лась оклеветанной.

Соседи были уве­рены, что сде­лали пра­вильно, посту­пив с ним как с вели­ким греш­ни­ком. Они не знали, что, отдав его душу на стра­да­ния, они пре­вра­тили отрока в вели­ко­му­че­ника. Это знал только Бог. С тех пор про­шло около трид­цати лет… И одна­жды ран­ней осе­нью слу­чи­лось собы­тие, кото­рое взбу­до­ра­жило все село. Дья­кон вер­коль­ской церкви, отец Ага­фо­ник, пошел в лес по грибы. В том году уро­жай был хоро­ший, и, хотя вышел он поздно, ко вре­мени, когда в лесу стало тем­неть, кузов его был уже полон. Отец Ага­фо­ник решил повер­нуть в сто­рону дома, но неожи­данно уви­дел впе­реди над зем­лей таин­ствен­ное сия­ние. Он даже пере­кре­стился и про­чи­тал про себя молитву на слу­чай, если это – лука­вое нава­жде­ние, но сия­ние не исчезло. И тогда дья­кон решился при­бли­зиться к зага­доч­ному месту. Осто­рожно огля­ды­ва­ясь, он пошел на свет и скоро понял, что сия­ние идет изнутри потем­нев­шего сруба, где поко­ился так и не захо­ро­нен­ный отрок. Отец Ага­фо­ник при­бли­зился вплот­ную к стене сруба и при­льнул гла­зами к гцели. То, что он там раз­гля­дел, пора­зило его.

Сия­ние исхо­дило от самого тела отрока, и тело это ничуть не повре­ди­лось, не истлело за все годы, кото­рые про­шли после той страш­ной грозы. Отец Ага­фо­ник сбро­сил тяже­лый кузов с плеч и быстро, как только мог, зато­ро­пился в село. Найдя свя­щен­ника, он рас­ска­зал ему о чудес­ном виде­нии. Наутро свя­щен­ник, при­хва­тив жите­лей села, отпра­вился в лес. Когда они подо­шли к срубу, то уви­дели то, о чем рас­ска­зы­вал им дья­кон: от нетлен­ных мощей отрока исхо­дило све­че­ние. И тогда в пер­вый раз сель­чане поду­мали, что роди­тели их были не правы, когда так легко обрекли род­ных Арте­мия на муки, а саму память об отроке на пору­га­ние. Они сде­лали из веток и сучьев лег­кие носилки и пере­несли мощи в вер­коль­скую цер­ковь. На этом, каза­лось бы, могла и закон­читься исто­рия с чудес­ным обре­те­нием мощей пона­прасну окле­ве­тан­ного пра­вед­ного отрока. Но на самом деле она только нача­лась. В то лето на бере­гах Пинеги люди забо­ле­вали неве­до­мой прежде болез­нью. Время от вре­мени их начи­нало лихо­ра­дить так, что содро­га­лось тело, и мно­гие из них уми­рали в стра­да­ниях. В два­дцати вер­стах от Вер­колы ниже по тече­нию сто­яло боль­шое селе­ние Кев­роль. Оно счи­та­лось цен­тром воло­сти, там были двор вое­воды со страж­ни­ками и кан­це­ля­рия с дья­ками-писа­рями. В этом селе­нии жил чело­век, кото­рого звали Кал­ли­ник. Уже несколько недель его сын болел этой страш­ной болез­нью, мест­ный лекарь пере­про­бо­вал мно­гие лекар­ства, но сыну с каж­дым днем ста­но­ви­лось все хуже. С болью в душе Кал­ли­ник смот­рел на муче­ния сына и не знал, чем еще можно помочь. – Через день-два твой сын отой­дет, – грустно ска­зал ему лекарь. И тут Кал­ли­ник вспом­нил о том, что недавно слу­чи­лось в Верколе.

«Помо­люсь отроку, при­ло­жусь к его мощам, все равно дру­гого спа­се­ния нет», – вне­запно решил он и отпра­вился в Верколу.

Кал­ли­ник шел всю ночь и к утру был уже в селе­нии. Он подо­шел к храму, под­нялся на паперть, где стоял гроб с мощами Арте­мия, и попро­сил о мило­сти Гос­пода, Пре­чи­стую Деву, Нико­лая Чудо­творца (ведь храм был построен во имя его). А затем, при­звав на помощь пра­вед­ного отрока, при­ло­жился лбом ко гробу. Робея, Кал­ли­ник про­тя­нул руку и взял кусо­чек бере­сты, укры­вав­шей гроб.

…Солнце уже зашло, когда Кал­ли­ник дошел до Кев­роли. Он вбе­жал в дом и уви­дел собрав­шихся родственников.

– Отхо­дит, – тихо ска­зали ему. – За свя­щен­ни­ком послали.

Несчаст­ный отец пере­кре­стился и поло­жил завет­ный кусо­чек бере­сты уми­ра­ю­щему сыну на грудь. Взяв его холо­де­ю­щую руку в свою ладонь, он вне­запно почув­ство­вал, что рука сына стала теп­леть. Сын зады­шал глу­боко и ровно, словно в доб­ром сне. Потом он открыл глаза и про­из­нес негромко: – Как хорошо-то, спо­койно. И грудь не болит, и руки не ломит. Когда свя­щен­ник вошел в дом, сын уже сидел на постели и пил квас.

Жизнь посе­ля­нина в те вре­мена текла в одно­об­раз­ных забо­тах. Поле, ого­род, домаш­няя ско­тина, сено, дрова. Поэтому весть о новом чуде раз­ле­те­лась по бере­гам Пинеги со ско­ро­стью ветра, и в Вер­колу из ближ­них и даль­них селе­ний стали соби­раться род­ствен­ники боля­щих стран­ной лихо­рад­кой, от кото­рой чуть не погиб сын Кал­ли­ника. Помо­лив­шись в вер­коль­ском храме, при­ло­жив­шись к чудо­твор­ным мощам Арте­мия, эти люди уно­сили с собой кусочки бере­сты, и боль­ные, каза­лось бы при­го­во­рен­ные к смерти, выздо­рав­ли­вали. А сле­дом за ними к свя­тым мощам вер­коль­ского отрока потя­ну­лись дру­гие. На гла­зах у потря­сен­ных жите­лей боля­щие полу­чали облег­че­ние, сле­пые про­зре­вали, глу­хие обре­тали слух, хро­мые твердо вста­вали на ноги. И тогда жители вме­сте со свя­щен­ни­ком поста­но­вили при­стро­ить к храму новый при­дел. Сюда они пере­несли мощи пра­вед­ного Арте­мия, поме­стив их в новый гроб. Но ста­рый они не думали выки­ды­вать – наобо­рот: из него сде­лали икон­ные доски, на кото­рых был напи­сан лик отрока. И тут слу­чи­лось еще одно чудо. Пан­кра­тий, житель города Вели­кий устюг, был как-то по делам на пинеж­ских бере­гах. Воз­вра­ща­ясь домой через Вер­колу, он сумел запо­лу­чить один из обра­зов с ликом пра­вед­ного Арте­мия. Икону Пан­кра­тий отвез в род­ной город, и там от этого образа немало людей полу­чили исце­ле­ние. Нако­нец молва о свя­тых мощах отрока Арте­мия и чудес­ных исце­ле­ниях дошла до самого Вели­кого Нов­го­рода. Архи­ереем в Нов­го­роде был тогда мит­ро­по­лит Мака­рий. Он и напра­вил в Вер­колу спе­ци­аль­ную комис­сию, кото­рая состо­яла из духов­ных лиц и про­све­щен­ных, ува­жа­е­мых людей. Эта комис­сия дотошно иссле­до­вала все слу­чаи чудес­ного изле­че­ния, опро­сила мно­же­ство сви­де­те­лей и соста­вила подроб­ное опи­са­ние уста­нов­лен­ных чудес. Свя­ти­тель Мака­рий лично изу­чил эти опи­са­ния и пове­лел соста­вить житие свя­того отрока, напи­сать ему службу и постро­ить во имя его храм. Но стро­и­тель­ство храма – дело не ско­рое, поэтому пока, в зим­ний день 6 декабря 1610 года, свя­тые мощи были пере­не­сены из при­дела Николь­ской церкви ближе к алтарю. Мощи свя­того пра­вед­ника про­дол­жали и в после­ду­ю­щие вре­мена тво­рить чудеса. Вот только два слу­чая из многих:

В боль­шом и бога­том селе Хол­мо­горы побли­зо­сти от Белого моря жил чело­век по имени Ила­рион. Поте­ряв зре­ние, он впал в отча­я­ние и чуть было не нало­жил на себя руки. В день памяти свя­того Нико­лая Чудо­творца Ила­ри­ону явился во сне пра­вед­ный отрок. В одной руке Арте­мий дер­жал крест, в дру­гой – неболь­шой посох. – Зачем скор­бишь, чело­век? Встань! – обра­тился к нему Арте­мий, осе­нив сле­пого кре­стом. – Исце­ляет тебя Хри­стос рукой раба Сво­его Арте­мия. Иди в Вер­колу и пове­дай об этом тамош­нему свя­щен­нику и кре­стья­нам. Ила­рион выпол­нил пове­ле­ние отрока и, счаст­ли­вый оттого, что снова мог видеть белый свет, рас­ска­зал всем о своем исцелении.

Дру­гое чудо слу­чи­лось с Афа­на­сием Паш­ко­вым. Этот чело­век был назна­чен вое­во­дой в боль­шое село Мезень. Путь его лежал через Вер­колу. Но, ока­зав­шись там, вое­вода не нашел вре­мени, чтобы покло­ниться свя­тым мощам и отслу­жить в храме моле­бен. Глав­ным он при­вык счи­тать дело, а молитва каза­лась ему вто­ро­сте­пен­ной. У вое­воды был сын Ере­мей, кото­рого отец без­за­ветно любил. Когда Афа­на­сий вме­сте с семьей при­был в Мезень, Ере­мей тяжело забо­лел, и лекари объ­явили, что жить сыну оста­лось недолго. Тогда только вое­вода спо­хва­тился. Встал на колени перед ико­ной свя­того Нико­лая Чудо­творца и со сле­зами на гла­зах дал тор­же­ствен­ное обе­ща­ние пойти в Вер­колу на бого­мо­лье. Наутро сын почув­ство­вал облег­че­ние. Счаст­ли­вый отец не только пошел покло­ниться свя­тым мощам отрока, но и на свои деньги на том месте, где были чудесно обре­тены мощи Арте­мия, выстроил цер­ковь, кельи для ино­ков и ого­ро­дил тер­ри­то­рию. Так в 1636 году был осно­ван Вер­коль­ский Свято-Арте­ми­ев­ский муж­ской мона­стырь. В 1793 году на месте дере­вян­ной церкви поста­вили камен­ную, с высо­кой коло­коль­ней, и она была един­ствен­ным камен­ным стро­е­нием на всю округу. В этом храме и почи­вали мощи свя­того отрока. В 1991 голу Вер­коль­ский мона­стырь снова был воз­вра­щен Пра­во­слав­ной Церкви. И теперь, как в преж­ние вре­мена, каж­дое лето, чтобы покло­ниться памяти свя­того отрока, со всей Рос­сии съез­жа­ются в его род­ное село группы палом­ни­ков. Память пра­вед­ного Арте­мия совер­ша­ется два­жды в году: 6 июля, в день его пре­став­ле­ния, и 2 ноября, в день памяти тезо­име­ни­того свя­того вели­ко­му­че­ника Арте­мия. Мно­гие счи­тают име­ни­нами свой день рож­де­ния, но это ошибка. Име­нины – это день памяти свя­того, име­нем кото­рого вы названы. Выбор небес­ного покро­ви­теля опре­де­ля­ется либо вашим жела­нием, либо бли­зо­стью дня памяти свя­того к дате вашего рож­де­ния или кре­ще­ния. В день име­нин хорошо прийти в храм, зака­зать моле­бен, подать записки о здра­вии близ­ких вам людей и зажечь свечи перед ико­нами. Пра­во­слав­ные хри­сти­ане ста­ра­ются в этот день при­ча­ститься Свя­тых Хри­сто­вых Тайн. Дома можно устро­ить неболь­шую празд­нич­ную тра­пезу, при­гла­сить крест­ных роди­те­лей, род­ных, друзей.

Петр и Феврония Муромские

В слав­ном городе Муроме пра­вил князь по имени Павел. Долго жил он со своею супру­гой в любви и согла­сии, а потом вот что слу­чи­лось. Начал кня­гиню пре­льщать злой дух в образе змея. Когда князя не было дома, змей при­ни­мал его облик, под­са­жи­вался к его супруге и слад­кими речами уго­ва­ри­вал на поце­луи и ласки. Кня­гиня, по жен­ской своей сла­бо­сти, не могла сопро­тив­ляться ему, а между тем силы ее таяли не по дням, а по часам. Нако­нец, любя сво­его мужа, она откры­лась ему. С тех пор князь только и думал, как бы изве­сти про­кля­того змея.

– Вызнай, любез­ная моя супруга, отчего может про­изойти его смерть, – ска­зал он княгине.

На дру­гой день кня­гиня заго­во­рила со змеем лас­ково, похва­лила и ум, и кра­соту его, а после спросила:

– Мно­гое ты зна­ешь, а ведомо ли тебе, какова будет твоя кон­чина и отчего?

Кня­гиня смот­рела так нежно, слова ее были так при­ятны, что змей открыл ей свою тайну:

– Смерть моя от Пет­рова плеча, от Агри­кова меча.

Эти слова кня­гиня пере­ска­зала мужу. «Загад­ками гово­рит змей, – поду­мал князь и решил посо­ве­то­ваться с род­ным бра­том. А брата звали Пет­ром. Когда он услы­шал свое имя, сердце его заго­ре­лось муже­ством и реши­мо­стью. «Видно, Бог подает мне знак, и я дол­жен осво­бо­дить кня­гиню от ужас­ного змея,» – решил Петр. Не знал он только, что это за меч и где его взять, но верил, что Бог помо­жет ему.

Одна­жды зашел он в цер­ковь Воз­дви­же­нья Чест­ного и Живо­тво­ря­щего Кре­ста. Стал на молитву, как вдруг явился ему ангел в сия­ю­щих одеж­дах и произнес:

– Хочешь, покажу тебе Агри­ков меч?

– Ско­рее же, где он!? – вос­клик­нул князь. Ангел при­вел его к алтар­ной стене, и в нише между двумя пли­тами уви­дел князь лежа­щий меч. А когда взял его в руки, то почув­ство­вал, как теп­лая волна про­бе­жала по всему телу, и небы­ва­лая сила вошла в него. Вер­нув­шись домой, Петр стал ждать под­хо­дя­щего слу­чая, чтобы сра­зиться со змеем. Одна­жды зашел он в хоромы к брату, поздо­ро­вался с ним и отпра­вился в покои к снохе. Что же он видит? И там сидит князь, обняв­шись со своею супругой.

– Не обо­знался ли я? – поду­мал Петр и спро­сил слугу, не выхо­дил ли брат из своих хором.

– Нет, – отве­чал слуга, – князь все время был здесь. «Не про­делки ли это лука­вого змея?»

Придя к брату он спросил:

– Не наве­щал ли ты супругу свою?

– Нет, – отве­чал Павел.

– А ведь я только что видел тебя сидя­щим в покоях твоей жены. Это видно змей! Теперь же, брат, чтобы мне не оши­биться, никуда отсюда не выходи!

Взяв Агри­ков меч, Петр отво­рил дверь в покои кня­гини. Перед ним была та же кар­тина: она сидела, обняв­шись с бра­том. Твердо уве­рив­шись, что перед ним змей, князь уда­рил его мечом. В тот же миг сверк­нула мол­ния, и пока­зался змей в своем под­лин­ном облике. Начал он, шипя, изви­ваться, и вдруг из раны его брыз­нула кровь и попала на тело князя. Издох змей, а Петр покрылся от этой ядо­ви­той крови страш­ными стру­пьями и язвами. Он тяжко стра­дал, но никто не мог его исце­лить. Узнал князь, что много есть вра­че­ва­те­лей в Рязан­ской земле и пове­лел везти себя туда. Сам он так осла­бел, что и на коне не мог уси­деть. Разо­слал слуг по раз­ным селам и дерев­ням, и ока­зался один гонец в селе Лас­ково. Зашел он в избу, что сто­яла у самого края леса, и уви­дел чуд­ную кар­тину: на лавке сидела девица и ткала полотно, а перед ней пры­гал заяц. Юноша спро­сил имя девицы.

– Имя мое – Фев­ро­ния, и я знаю, о каком деле ты хло­по­чешь. Пере­дай же князю, что он дол­жен прийти к тому, кто его потре­бует, и если будет доб­ро­сер­де­чен в отве­тах, то ста­нет здоровым.

– Кто же может потре­бо­вать князя? – спро­сил юноша.

– При­вези его сюда, – отве­тила девица. Гонец вер­нулся к князю и пере­дал все виден­ное и слышанное.

– А у той девицы жених есть, – улыб­нулся он.

– С чего ты взял? – спро­сил князь.

– А при­мета есть вер­ная: если заяц перед деви­цей ска­чет – зна­чит, сва­дьбе быть.

Князь Петр тут же отклик­нулся на слова девицы и послал к ней с вопро­сом: кто его выле­чит и много ли возь­мет богатства?

Девица же, не сму­ща­ясь нимало, ответила:

– Я его вылечу, но ника­кого богат­ства с него не возьму, а усло­вие мое такое: если князь меня в жены не возь­мет, то и лече­ние впрок не пойдет.

Князь послал к ней юношу с отве­том, что пусть, мол, лечит, а если выле­чит, тогда и в жены возьму. А про себя поду­мал: негоже мне, князю, брать в жены кре­стьян­скую дочь!

Когда девице пере­дали эти слова, она взяла неболь­шой сосуд, зачерп­нула хлеб­ной закваски и, подув на нее, сказала:

– Пусть князь ваш выпа­рится в бане, а потом сма­жет этим струпы и язвы на всем теле. И один струп пусть оста­вит нена­ма­зан­ным. Если он сде­лает, как говорю, то выздоровеет!

Когда князю при­несли мазь, он велел тот­час при­го­то­вить себе баню. Выпа­рился в ней хоро­шенько, пома­зал целеб­ной мазью струпы и язвы на всем теле, а один струп оста­вил несма­зан­ным. Выйдя же из бани почув­ство­вал, что словно заново родился. Тело стало здо­ро­вым и чистым, остался только один струп. Князь хотя и выздо­ро­вел, но слова сво­его дер­жать не стал и вме­сто того, чтоб жениться на девице, послал ей подарки.

Она же отка­за­лась их при­нять. Петр вер­нулся в Муром исце­лен­ным, но стал заме­чать, что от одного струпа стали по всему телу дру­гие рас­хо­диться, словно ржа какая. Изму­чен­ный болез­нью князь не решался ехать к девице за исце­ле­нием, но тут явился перед ним тот же ангел и молвил:

– Смири гор­дость свою, князь, поез­жай к девице. Когда же исце­лит она тебя, непре­менно женись на ней, ибо это неве­ста, суже­ная тебе Богом.

И вновь князь послал к Фев­ро­нии с прось­бой выле­чить его. Девица, нисколько не сер­дясь на князя и не попре­кая его про­шлым, опять повто­рила, что он будет исце­лен, если возь­мет ее в жены. Князь твердо обе­щал жениться на ней. Она при­го­то­вила ему преж­нее сна­до­бье, и вскоре князь был здо­ров. На этот раз он сдер­жал слово, и девица Фев­ро­ния стала кня­ги­ней. Супруги при­е­хали в город Муром и жили там в любви и согла­сии, соблю­дая все запо­веди Божьи.

Про­шло время, и князь Павел ото­шел в мир иной. Теперь брат его, Петр, стал кня­жить в Муроме. Супругу его, кня­гиню Фев­ро­нию, бояре не любили. Не нра­ви­лось их женам ее низ­кое про­ис­хож­де­ние, и они стро­или кня­гине вся­кие козни. Как-то при­шел к князю слуга и гово­рит: Твоя кня­гиня из-за стола точно голод­ная выхо­дит: все крошки до еди­ной в руку соби­рает. Решил князь это про­ве­рить. После обеда кня­гиня как обычно собрала в руку все крошки со стола. Князь Петр раз­жал ей руку и уви­дел на ладони не хлеб, а бла­го­вон­ный фимиам. Поди­вился он этому чуду и с тех пор во всем дове­рялся своей супруге. Через какое-то время при­хо­дят к нему бояре и говорят:

– Не хотим, чтобы кня­гиня Фев­ро­ния над нашими женами гос­под­ство­вала! Не того она роду-пле­мени. Дай ей богат­ства, сколько захо­чет, и пусть ухо­дит подобру-поздо­рову. А ты возьми себе дру­гую жену, ровню, тогда ста­нем тебе слу­жить верой и правдой!

Выслу­шал их князь и духом не смутился.

– Ска­жите все это Фев­ро­нии, – отве­чал он со сми­ре­нием. И вот на пиру раз­да­лись голоса:

– Отдай нам, Фев­ро­ния, то, что мы у тебя просим!

– Возь­мите, что про­сите, – отве­чала княгиня.

– Мы хотим князя Петра, а тебя наши жены не хотят. Возьми богат­ства, сколько надобно, и сту­пай куда хочешь!

– Что ж, – отве­чала кня­гиня, – я отдам вам, что про­сите. Дайте и мне, что попрошу у вас.

От яро­сти бояре совсем разум поте­ряли и покля­лись кня­гине испол­нить ее просьбу. Она же сказала:

– Ничего, кроме супруга моего Петра, я у вас не прошу.

– Ладно, – отве­тили бояре, – если он сам захо­чет из Мурома уйти, мы тебе ничего не скажем.

Втайне каж­дый из них меч­тал само­держ­цем стать. Князь Петр любил свою кня­гиню и не захо­тел с ней раз­лу­чаться, Обра­до­ва­лись бояре! Дали они князю с кня­ги­ней корабль, и те поплыли. Как-то вече­ром оста­но­ви­лись они и рас­по­ло­жи­лись на берегу. И запала в сердце Петру горест­ная мысль: как они теперь жить будут? А муд­рая Фев­ро­ния словно услы­шала его думы и говорит:

– Не горюй» князь мой лас­ко­вый! Бог Про­мыс­ли­тель не оста­вит ндс в нищете.

Когда повар гото­вил ужин, обру­бил он два засох­ших деревца и, воткнув в землю, пове­сил на них котел.

Фев­ро­ния ука­зала Петру на те палки и, бла­го­сло­вив их, сказала:

– Пусть к утру расцветут!

Наутро все уви­дели чудо: на месте вче­раш­них обруб­ков шеле­стели два строй­ных деревца. Понял князь, сколь велика милость Божья, и что напрасно он бес­по­ко­ился о зав­траш­нем дне. А когда стали они соби­раться на корабль, уви­дели, что идут люди из Мурома и просят:

– Гос­по­дин вели­кий князь! При­шли мы к тебе на поклон от бояр наших и от всего города! Не оставь нас сиро­тами, воз­вра­щайся на отчий пре­стол. Как псы разъ­ярен­ные, дра­лись бояре за место твое, и мно­гие от меча погибли. Ныне же молим вас обоих: про­стите нас, греш­ных! Князь и кня­гиня вняли их уго­во­рам и вер­ну­лись в Муром. Стали пра­вить они не яро­стью, а кро­то­стью, не ложью, а прав­дой. На под­дан­ных своих смот­рели, как отец с мате­рью. Пре­бы­вая в непре­стан­ных молит­вах, для вся­кого нахо­дили они лас­ко­вое слово, насы­щали голод­ных, оде­вали нагих, при­ни­мали странников.

В таких тру­дах мило­серд­ных подо­шли они к сво­ему жиз­нен­ному пре­делу. Теперь про­сили они Бога об одном: чтобы уме­реть им в один день и час, и заве­щали поло­жить их в одном гробу. Для этого пове­лели сде­лать в камне два гроба, кото­рые бы имели между собой тон­кую пере­го­родку. Сами же решили про­ве­сти оста­ток дней своих в мона­ше­ских кельях, вдали от мир­ской суеты. При­няли мона­ше­ский постриг, и назван был Петр – Дави­дом, а Фев­ро­ния – Ефро­си­ньей. Впер­вые за мно­гие годы раз­лу­чи­лись супруги – Петр стал жить при Бого­ро­дич­ном храме внутри города, а Фев­ро­ния – за горо­дом, в жен­ском монастыре.

В то время пре­по­доб­ная Фев­ро­ния, наре­чен­ная Ефро­си­ньей, выши­вала для храма Пре­чи­стой Бого­ро­дицы покры­вало с ликами свя­тых, назы­ва­е­мое «воз­дух». Супруг ее Петр, наре­чен­ный Дави­дом, чув­ствуя при­бли­же­ние смерти, отпра­вил к ней чело­века со словами:

– О сестра моя Фев­ро­ния! Душа моя вот-вот рас­ста­нется с телом, только тебя я жду, чтобы уме­реть вместе!

– Подо­жди, гос­по­дин мой, – отве­чала Фев­ро­ния, – пока закончу руко­де­лие свое.

Спу­стя корот­кое время он опять посы­лает к ней:

– О сестра моя, немного мне оста­лось… А в тре­тий раз про­сил передать:

– Душа моя хочет уже про­щаться с телом, и не могу я ждать тебя.

Фев­ро­нии оста­лось вышить только ризы одного свя­того, но, услы­шав эти слова, она воткнула иглу в воз­дух, обер­нула ее нит­кой и послала к Петру весть, что готова уме­реть с ним в один день и час. И так, помо­лив­шись, пре­дали они свои души в руки Божьи. Из келий их выпорх­нули одно­вре­менно две голубки и, покру­жив над Бого­ро­дич­ным хра­мом, уле­тели. Было это в 25‑й день июня.

После их кон­чины сде­лали для бла­го­вер­ных супру­гов два гроба. Петра поло­жили в собор­ной церкви Пре­чи­стой Бого­ро­дицы, а Фев­ро­нию – в жен­ском мона­стыре, в церкви Воз­дви­же­нья Чест­ного и Живо­тво­ря­щего Креста.

Общий же гроб, кото­рый супруги пове­лели себе выте­сать, стоял в пустом храме Бого­ро­дич­ной церкви. Утром люди уви­дели, что отдель­ные гробы, куда их поло­жили, пусты, а свя­тые их тела нашли в еди­ном гробу в Бого­ро­дич­ной церкви. Нера­зум­ные люди! Как и при жизни бла­жен­ных пыта­лись их раз­лу­чить, так и после не оста­вили свои сует­ные мысли. Снова пере­ло­жили они их тела в отдель­ные гробы и раз­несли по раз­ным церк­вам. Наутро же Петр и Фев­ро­ния вновь ока­за­лись рядом. После этого не смели при­ка­саться к свя­тым телам. Весть о чуде быстро раз­нес­лась по Мурому, и к могиле у Бого­ро­дич­ного храма потя­ну­лись страждущие.

Мно­гие нахо­дили здесь успо­ко­е­ние душе и исце­ле­ние телу, и вскоре Цер­ковь при­чис­лила бла­жен­ных супру­гов к лику свя­тых. Теперь каж­дый из нас может про­сить о заступ­ни­че­стве перед Богом свя­тых, нераз­луч­ных в жизни и в смерти Петра и Февронии.

Святители Василий Великий и Григорий Богослов

Свя­той Васи­лий Вели­кий родился около 330 года в Кеса­рии, сто­лице Кап­па­до­кий­ской обла­сти. Все семей­ство его издавна отли­ча­лось стро­гим бла­го­че­стием и пла­мен­ной верой, и мно­гие из его род­ных постра­дали за имя Хри­ста во время гоне­ния. Пер­вые годы дет­ства Васи­лий про­вел в деревне у бабки своей Мак­рины. Бла­го­че­сти­вая ста­рушка рано все­лила в сердце отрока пла­мен­ную любовь к Богу. Заме­тив в моло­дом Васи­лии отлич­ные спо­соб­но­сти, роди­тели поже­лали дать ему хоро­шее обра­зо­ва­ние и отпра­вили его учиться в Кеса­рию, в Царь-град и нако­нец в Афины, кото­рые сла­ви­лись тогда шко­лами и пре­по­да­ва­те­лями. Васи­лий успе­вал в нау­ках и скоро сде­лался одним из луч­ших уче­ни­ков школы, но пре­бы­ва­ние в Афи­нах могло бы быть пагуб­ным для юноши менее твер­дых пра­вил. Там гос­под­ство­вала язы­че­ская фило­со­фия, на всех ули­цах сто­яли идолы; напы­щен­ные фило­софы того вре­мени гово­рили с пре­зре­нием о хри­сти­а­нах. Но твер­дые пра­вила и теп­лая вера, вну­шен­ные Васи­лию с дет­ства, помогли ему усто­ять про­тив всех иску­ше­ний. Он подру­жился с одним юно­шей по имени Гри­го­рий, буду­щим свя­ти­те­лем Гри­го­рием Бого­сло­вом, кото­рый был, как и он сам, вос­пи­тан в бла­го­че­стии и вере. Не на всех уче­ни­ков подей­ство­вало бла­го­творно пре­бы­ва­ние в Афинах.

Вме­сте с двумя дру­зьями учился там Юлиан, пле­мян­ник импе­ра­тора Кон­стан­тина; но он вынес оттуда непри­ми­ри­мую вражду к хри­сти­ан­ской вере и впо­след­ствии сде­лался одним из жесто­чай­ших гони­те­лей ее. После пяти­лет­него пре­бы­ва­ния в Афи­нах Васи­лий воз­вра­тился на родину. Отца уже он не застал в живых, и ему пред­ло­жили занять его место и сде­латься настав­ни­ком при учи­лище; но Васи­лий не решался еще избрать себе образ жизни: ему хоте­лось сперва покло­ниться свя­тым местам, где жил и стра­дал Хри­стос, подроб­нее изу­чить Свя­щен­ное Писа­ние и узнать жизнь свя­тых отшель­ни­ков. Прежде всего он желал при­нять свя­тое кре­ще­ние. До сих пор, испол­няя рев­ностно все обя­зан­но­сти хри­сти­а­нина и пол­ный веры и любви к Богу, он не мог еще участ­во­вать в таин­ствах, потому что не был кре­щен. У древ­них хри­стиан таин­ство кре­ще­ния часто совер­ша­лось уже над взрос­лыми. Пре­да­ние гово­рит, что Васи­лий кре­стился в Иор­дане от Иеру­са­лим­ского епи­скопа и что, когда свя­ти­тель начал совер­шать таин­ство, то мол­ния вдруг оза­рила Васи­лия; из этой мол­нии изле­тел голубь, спу­стился на Иор­дан и, воз­му­тив воду, опять взле­тел на небо. Васи­лий покло­нился с бла­го­го­ве­нием гробу Гос­подню и посе­тил свя­тых отшель­ни­ков в Пале­стине, Месо­по­та­мии и Египте. В это время стала осо­бенно про­цве­тать ино­че­ская жизнь; пустыни, горы, леса были насе­лены отшель­ни­ками. Отрек­шись от иму­ще­ства, от радо­стей семей­ных, они про­во­дили жизнь свою в посто­ян­ной молитве, в труде и стро­гом воз­дер­жа­нии; одни жили в совер­шен­ном уеди­не­нии, дру­гие в оби­те­лях мона­сты­рях под руко­вод­ство бла­го­че­сти­вых мужей, известны стро­гой жиз­нью. На воз­врат­ном пути он посе­тил Афины и там обра­тил к Богу быв­шего сво­его учи­теля Еввула. Три дня они беседе вали о вере, забы­вая даже вку­шать пищу, так сильно оба были заняты воз­вы­шен­ным пред­ме­тов беседы. Нако­нец Еввул убе­дился в истине хри­сти­ан­ское веры и при­нял свя­тое кре­ще­ние. «Е чем заклю­ча­ется выс­шая пре­муд­рость?» – спро­сил он у свя­того Васи­лия. «В памя­то­ва­нии смерти», – отве­чал свя­той Васи­лий. Дей­стви­тельно, если мы бы чаще помыш­ляли о конеч­но­сти нашей жизни и о пере­ходе в иной мир, мы не при­вя­зы­ва­лись бы так сильно к пре­хо­дя­щим бла­гам мира этого, а более бы ста­ра­лись о при­об­ре­те­нии благ веч­ных. до Гос­пода, или наши грехи пре­одо­лели вашу доб­ро­де­тель, и ради их мы осуж­дены на преж­де­вре­мен­ную смерть? Давно ли мы скор­бели об уми­ра­ю­щем отце? А теперь он будет неутешно пла­кать о нас! А ты, любез­ная мать! Ты наде­я­лась скоро уви­деть нас, уго­то­вить нам брач­ный чер­тог! Но ты не уви­дишь и могилы нашей». По воз­вра­ще­нии своем свя­той Васи­лий посе­лился в пустын­ном месте, на берегу реки Ириса, в Пон­тий­ской обла­сти. На про­ти­во­по­лож­ном берегу реки мать его и сестра Мак­рина осно­вали жен­скую оби­тель. Тут, в пре­крас­ной мест­но­сти, окру­жен­ной лесом и водой, свя­той Васи­лий жил неко­то­рое время в совер­шен­ном оди­но­че­стве, пре­да­ва­ясь молитве и созер­ца­нию. В пись­мах своих к другу сво­ему Гри­го­рию он с вос­хи­ще­нием гово­рит о пустын­ной жизни своей, о пользе уеди­не­ния для души, кото­рая вдали от суеты мир­ской, созер­цая одно тво­ре­ние Божие, молит­венно воз­но­сится к Творцу сво­ему. «Бог открыл мне жилище по сердцу, – пишет он свя­тому Гри­го­рию, – мне дано видеть в дей­стви­тель­но­сти то, о чем мы неко­гда с тобою меч­тали. Здесь высо­кая гора, покры­тая густым лесом, оро­шен­ная с север­ной сто­роны свет­лыми, про­хлад­ными пото­ками. У подошвы горы про­стор­ная долина, изобиль­ная ручьями; лес окру­жает ее со всех сто­рон. Два глу­бо­ких оврага раз­де­ляют ее на две части; с одного края низ­вер­га­ется водо­пад, с дру­гой – непро­хо­ди­мая гора заграж­дает путь». В этой пре­крас­ной пустыне свя­той Васи­лий про­вел несколько лет и скоро вокруг него собра­лось мно­же­ство бла­го­че­сти­вых людей, желав­ших посвя­тить жизнь свою Богу. Свя­той Васи­лий не уда­лялся от них; он желал, чтобы его отре­че­ние от мира было полезно для дру­гих, и вообще пред­по­чи­тал обще­жи­тие отшель­ни­че­ству. Так сде­лался он насто­я­те­лем оби­тели. Бра­тия поль­зо­ва­лась его сове­тами и под­чи­ня­лась пра­ви­лам, кото­рые он состав­лял для нее. Пра­вила эти и доныне слу­жат руко­вод­ством для пра­во­слав­ного мона­ше­ства. Свя­той Васи­лий тре­бо­вал от бра­тии посто­ян­ной дея­тель­но­сти, счи­тая празд­ность вели­чай­шим злом. Он сам был посто­янно занят: изу­чал Свя­щен­ное Писа­ние, писал тол­ко­ва­ния на него, молился, обра­ба­ты­вал землю, сажал дере­вья. Друг его, Гри­го­рий, часто посе­щал его и раз­де­лял его заня­тия и труды. Он тоже любил пустын­ную жизнь; но не мог оста­вить пре­ста­ре­лого отца сво­его, епи­скопа Нази­анзского, кото­рый нуж­дался в его помощи. Дела Церкви вызвали и свя­того Васи­лия из люби­мой его пустыни. Ари­ан­ская ересь рас­про­стра­ня­лась в импе­рии, надо было про­ти­во­дей­ство­вать ей всеми силами. Свя­той Васи­лий был изве­стен бла­го­че­стием и уче­но­стью своей; пра­во­слав­ные епи­скопы обра­ти­лись к нему и он, чув­ствуя, что может быть поле­зен ближ­ним, оста­вил избран­ное им пустын­ное житие. Арий, пре­сви­тер Алек­сан­дрий­ской Церкви, отри­цал Боже­ствен­ность Иисуса Хри­ста, не при­зна­вал его рав­ным Богу Отцу. Это лож­ное уче­ние, про­тив­ное сло­вам свя­того Еван­ге­лия, нашло много после­до­ва­те­лей. Воз­никли споры и рас­при. Желая пре­кра­тить их, импе­ра­тор Кон­стан­тин в 325 году созвал в Никее Пер­вый Все­лен­ский Собор. Собор осу­дил ересь, или лже­уче­ние Ария, его самого лишил свя­щен­ства и соста­вил Сим­вол веры, в кото­ром Сын Божий при­зна­ется еди­но­сущ­ным Отцу, рож­ден­ным, несо­тво­рен­ным. Этот Сим­вол веры, допол­нен­ный на Вто­ром Все­лен­ском Соборе уче­нием о Духе Свя­том, при­нят и доныне неиз­менно сохра­ня­ется Пра­во­слав­ной Цер­ко­вью. Но через несколько лет после Никей­ского Собора коз­нями вра­гов Церкви Арий был воз­вра­щен из ссылки и лже­уче­ние его вновь стало рас­про­стра­няться и нашло рев­ност­ного защит­ника в импе­ра­торе Кон­стан­ции, наслед­нике Кон­стан­тина. Во мно­гих епар­хиях пра­во­слав­ные епи­скопы были низ­ло­жены и заме­нены ари­а­нами. Во все это время свя­той Васи­лий усердно помо­гал Церкви, не раз поки­дая люби­мую пустыню свою, чтобы уве­ще­вать колеб­лю­щихся, утвер­ждать веру­ю­щих. Он про­по­ве­до­вал еже­дневно, ино­гда два раза в день; объ­яс­нял слу­ша­те­лям своим обя­зан­но­сти хри­сти­а­нина и дог­маты хри­сти­ан­ской веры. Пол­ный пла­мен­ной любви к Богу и бла­го­го­вей­ного удив­ле­ния к кра­соте при­роды, он ста­рался воз­бу­дить эти чув­ства и в серд­цах слу­ша­те­лей своих. Убе­ди­тель­ными и крас­но­ре­чи­выми сло­вами он опи­сы­вал им кра­соту все­лен­ной, строй­ность и поря­док тво­ре­ний Божиих, муд­рость и бла­гость Созда­теля. Он вну­шал им бла­го­дар­ность к Богу и жела­ние дока­зать ее доб­рыми делами и испол­не­нием запо­ве­дей Гос­под­них. Он про­по­ве­до­вал любовь к ближ­ним, милость и состра­да­ние и сам пода­вал при­мер того, чему поучал. Гру­бая одежда и немного книг состав­ляли все иму­ще­ство его; но его забо­тами воз­двиг­лись в Кеса­рии боль­ницы и стран­но­при­им­ные дома, кото­рые по обшир­но­сти их свя­той Гри­го­рий Бого­слов назы­вает целым горо­дом. В Кеса­рии воз­ник голод; свя­той Васи­лий убе­дил бога­тых поде­литься с нищими бра­ти­ями сво­ими, сам про­дал иму­ще­ство, остав­лен­ное мате­рью, и все выру­чен­ные за него деньги раз­дал неиму­щим, помо­гая равно хри­сти­а­нам, языч­ни­кам и иудеям. Неуто­ми­мый в тру­дах и забо­тах об общем благе, свя­той Васи­лий сам ходил за боль­ными, писал уставы для мона­ше­ству­ю­щих и пра­вила для вос­пи­та­ния юно­ше­ства, явля­ясь хода­таем перед свет­скими вла­стями, заступ­ни­ком бед­ных и угне­тен­ных, судьей и при­ми­ри­те­лем в тяж­бах и спо­рах, ибо в это время даже граж­дан­ские дела часто реша­лись цер­ков­ным судом. К этому вре­мени отно­сится состав­лен­ная им по вну­ше­нию Духа Божия литур­гия, извест­ная под име­нем литур­гии свя­того Васи­лия Вели­кого, впо­след­ствии свя­той Иоанн Зла­то­уст ее несколько сокра­тил для еже­днев­ного слу­же­ния. Епи­скоп Евсе­вий перед кон­чи­ной пору­чил свя­тому Васи­лию паству свою, но назна­че­ние Васи­лия совер­ши­лось не без затруд­не­ния. Мно­гие боя­лись его стро­гих обли­че­ний и потому ста­ра­лись поме­шать его избра­нию. Пре­ста­ре­лый епи­скоп Нази­анзский, узнав, что для назна­че­ния свя­того Васи­лия в епи­скопы недо­ста­вало одного голоса, пове­лел пере­не­сти себя на носил­ках в Кеса­рию и его при­бы­тие решило избра­ние Васи­лия. С неуто­ми­мой рев­но­стью свя­той Васи­лий про­дол­жал зани­маться делами, забо­тясь осо­бенно о водво­ре­нии мира между веру­ю­щими. Импе­ра­тор Валент, рев­ност­ный ари­а­нин, не мог видеть этого рав­но­душно и сам собрался ехать в Кеса­рию. Пред­ва­ри­тельно он послал туда одного из пер­вых санов­ни­ков своих, пре­фекта Моде­ста, кото­рому он пору­чил рас­по­ло­жить свя­того Васи­лия к соеди­не­нию с ари­а­нами. Но Модест нашел в епи­скопе непо­ко­ле­би­мую твер­дость. Видя, что уве­ща­ния оста­ются бес­по­лез­ными, он стал гро­зить свя­тому Васи­лию изгна­нием, лише­нием иму­ще­ства, муче­ни­ями и смер­тью; но свя­той Васи­лий спо­койно отвечал:

– Если можешь, угро­жай чем-нибудь дру­гим; изгна­ния я не боюсь, ибо вся земля Гос­подня, отнять иму­ще­ство нельзя у того, кто ничего не имеет; муки мне не страшны, ибо верю и наде­юсь, что стра­да­ния и смерть будут для меня бла­го­де­я­нием, потому что они ско­рее при­ве­дут меня к Гос­поду, для Кото­рого я живу и тру­жусь. Пре­фект был изум­лен. «Нико­гда никто не гово­рил со мной так смело», – ска­зал он. – Веро­ятно, тебе еще не слу­ча­лось гово­рить с епи­ско­пом, – отве­чал свя­той Васи­лий. Тогда пре­фект стал пред­став­лять ему все выгоды, кото­рые Цер­ковь полу­чит, если Васи­лий согла­сится испол­нить волю Валента.

– Поду­май, – гово­рил он, – как важно для Церкви, что вели­кий импе­ра­тор хочет соеди­ниться с ней, а от тебя тре­бу­ется не много: только, чтобы ты исклю­чил из Сим­вола слово единосущный.

– Конечно, – отве­чал Васи­лий, – очень важно для госу­даря соеди­не­ние с Цер­ко­вью, ибо важно спа­се­ние души, но изме­нить хотя одно слово в Сим­воле веры я не могу. – Поду­май еще до зав­тра, – ска­зал Модест, отпус­кая Васи­лия. – Не нужно, – отве­чал он, – зав­тра буду таков же, как и нынче.

Вскоре за тем сам Валент при­был в Кеса­рию. Модест донес ему о своей неудаче и сове­то­вал ему упо­тре­бить про­тив Васи­лия силу; но импе­ра­тор еще наде­ялся скло­нить епи­скопа. В празд­ник Бого­яв­ле­ния он отпра­вился в цер­ковь, где свя­той Васи­лий совер­шал Боже­ствен­ную литур­гию, и был глу­боко тро­нут тор­же­ствен­но­стью слу­же­ния. Он не успел пого­во­рить со свя­тым Васи­лием, но вру­чил ему при­но­ше­ние для церкви. Через несколько дней Валент вновь посе­тил храм, в алтаре долго бесе­до­вал с Васи­лием. Но бла­гое впе­чат­ле­ние было непро­дол­жи­тельно. Ари­ане не пере­ста­вали воз­буж­дать Валента про­тив свя­того Васи­лия и нако­нец убе­дили его согла­ситься на изгна­ние епи­скопа. Свя­той Васи­лий уже соби­рался в путь, как вдруг у царя опасно забо­лел сын. Видя в этом казнь Божию, Валент поспе­шил отме­нить при­го­вор; при­звал свя­того Васи­лия и про­сил его молитв. Ребе­нок на сей раз выздо­ро­вел. Заботы свя­того Васи­лия каса­лись не одной только его паствы; он посто­янно ста­рался водво­рить повсюду мир и согла­сие. Он ездил в Арме­нию, засту­пался за свя­того Меле­тия, ста­рался воз­бу­дить уча­стие запад­ных епи­ско­пов к бра­тиям, гони­мым на востоке за Пра­во­сла­вие. Все эти труды и заботы подей­ство­вали на здо­ро­вье его, все­гда сла­бое: он был почти посто­янно болен. Но при всей сла­бо­сти телес­ной бод­рость душев­ная не остав­ляла его, и он не пере­ста­вал рев­ностно зани­маться делами. К тру­дам при­со­еди­ни­лись огор­че­ния: один из дру­зей его пере­шел к ари­а­нам; Евсе­вий Само­сат­ский был изгнан Вален­том; свя­той Афа­на­сий Алек­сан­дрий­ский, твер­дый защит­ник Пра­во­сла­вия, скон­чался. Свя­той Васи­лий видел повсюду воз­рас­та­ю­щую силу лже­уче­ния, враги воз­дви­гали про­тив него кле­веты; дру­зья стра­дали или изме­няли ему. Но друг его юно­сти пре­был ему верен до конца его жизни, и эта искрен­няя дружба свя­того Гри­го­рия была для свя­того Васи­лия вели­ким уте­ше­нием среди непре­рыв­ных его забот и тру­дов. Нако­нец луч­шие вре­мена настали для Церкви. После Валента, уби­того на войне, всту­пил на пре­стол Гра­циан, кото­рый в начале сво­его цар­ство­ва­ния издал указ в пользу Пра­во­сла­вия и воз­вра­тил из ссылки изгнан­ных епи­ско­пов. Но эти собы­тия уте­шили только уже послед­ние дни вели­кого свя­ти­теля. Удру­чен­ный болез­нью и тру­дами, свя­той Васи­лий скон­чался на 49‑м году от роду 1 января 379 года. Рас­ска­зы­вают, что нака­нуне его смерти к нему при­шел зна­ме­ни­тый в Кеса­рии врач, иудей. Видя вели­кую сла­бость свя­ти­теля, врач велел все гото­вить к погре­бе­нию и ска­зал, что Васи­лий не дожи­вет до утра. «Если доживу, — ска­зал Васи­лий, — то при­мешь ли свя­тое кре­ще­ние». Врач, счи­тая это невоз­мож­ным, поклялся, что в таком слу­чае при­мет хри­сти­ан­скую веру, и с этим уда­лился. Васи­лий же стал пла­менно молить Бога, чтобы Он на несколько часов про­длил жизнь его ради спа­се­ния еврея, и полу­чил про­си­мое. На сле­ду­ю­щее утро врач едва мог верить гла­зам своим; когда уви­дел Васи­лия, он пал на колени, вос­кли­цая: «Теперь верю, что Бог твой есть истин­ный Бог и готов испол­нить обе­ща­ние свое».

— Я сам хочу и кре­стить тебя, — ска­зал свя­той Василий.

— Тебе нельзя встать, вла­дыка, — отве­чал врач, — ты слиш­ком слаб.

— Гос­подь укре­пит меня, — ска­зал Василий.

С этими сло­вами он встал с постели, отпра­вился в цер­ковь, сам совер­шил бого­слу­же­ние и, окре­стив врача, при­ча­стил его Свя­тых Тайн. После этого, воз­бла­го­да­рив Гос­пода, он воз­вра­тился домой и к вечеру, в тот же день, пре­дал душу Богу. Смерть его воз­бу­дила в Кеса­рии глу­бо­кую печаль. Везде слы­ша­лись вопли и рыда­ния, боль­ные ста­ра­лись при­кос­нуться к телу его, наде­ясь полу­чить исце­ле­ние. Свя­той Гри­го­рий был лишь на год старше Васи­лия Вели­кого. Родился он в неболь­шом городе Ари­анзе, в Малой Азии. Отец его был сперва языч­ни­ком; но женой своей, бла­го­че­сти­вой Нон­ной, обра­щен к истин­ной вере и впо­след­ствии назна­чен епи­ско­пом в Нази­анзе. Свя­той Гри­го­рий гово­рит о том, как свя­тая Нонна, еще до рож­де­ния сына посвя­тив­шая его Богу, ста­ра­лась дать бла­го­че­сти­вое направ­ле­ние всем его мыс­лям. Как только Гри­го­рий выучился читать, она пода­рила ему книгу Свя­щен­ного Писа­ния и, обни­мая его, ска­зала ему: «Как неко­гда Авраам при­нес в жертву доб­рого сына сво­его Иса­ака, так и я испол­няю обе­ща­ние свое, отдаю тебя на слу­же­ние Богу. Исполни же мое мате­рин­ское жела­ние. Помни, что я вымо­лила тебя у Гос­пода и что я о том теперь молюсь, чтобы ты был совер­шен». — «Я поко­рился жела­нию матери, — про­дол­жает свя­той Гри­го­рий, — и с самого дет­ства ста­рался быть бла­го­че­сти­вым». Так с самых ран­них лет мысли отрока были обра­щены к испол­не­нию хри­сти­ан­ского закона. Он сам рас­ска­зы­вает чуд­ный сон, кото­рый глу­боко запе­чат­лелся в его памяти и сильно подей­ство­вал на его дет­ский ум. «Одна­жды среди глу­бо­кого сна было мне такое виде­ние: мне пред­ста­ви­лось, что подле меня стоят две девы в белых одеж­дах, обе пре­красны и оди­на­ких лет. Увидя их, я очень обра­до­вался, ибо понял, что они не про­стые смерт­ные. И они полю­били меня за то, что я с удо­воль­ствием смот­рел на них; как милого сына цело­вали они меня и на вопрос мой, кто они, отве­чали: «Одна из нас чистота, а дру­гая цело­муд­рие. Мы пред­стоим Царю Хри­сту. Но и ты, сын, соедини ум свой с нашими серд­цами и све­тиль­ник свой с нашими све­тиль­ни­ками, чтобы тебя, очи­щен­ного и оси­ян­ного свет­ло­стью, пере­несли мы на небеса и поста­вили перед све­том небес­ной Тро­ицы». Ска­зав это, они уле­тели — и взор мой долго сле­дил за ними». Десяти лет Гри­го­рий уехал из род­ного города учиться. Во время пла­ва­ния под­ня­лась страш­ная буря, корабль был в вели­кой опас­но­сти. Один из спут­ни­ков Гри­го­рия видел во сне, будто свя­тая Нонна спасла поги­бав­шее судно; Гри­го­рий также при­пи­сы­вал свое спа­се­ние молит­вам доб­рой матери своей. В Афи­нах Гри­го­рий встре­тил свя­того Васи­лия, и тут соеди­нила их самая тес­ная дружба. «Мы были все друг для друга, — пишет свя­той Гри­го­рий, — мы жили в одной ком­нате; у нас был один образ мыс­лей, были одни надежды; вза­им­ная дружба наша ста­но­ви­лась с каж­дым днем пла­мен­нее и силь­нее; у обоих была одна цель — жить доб­ро­де­тельно и при­го­то­вить ум свой к луч­шему разу­ме­нию хри­сти­ан­ской истины. Зави­сти мы не знали, а ста­ра­лись, напро­тив того, усту­пить друг другу пер­вен­ство; мы поощ­рали друг друга к доб­ро­де­тели и ста­ра­лись устре­мить мысли наши к дру­гой, буду­щей, жизни. Мы вели дружбу и с това­ри­щами, но только с теми, с кото­рыми можно было не без пользы сой­тись». Впо­след­ствии свя­той Гри­го­рий, ука­зы­вая на цель, кото­рая с ран­них лет побуж­дала его к заня­тиям, гово­рил: «Я ста­рался усво­ить себе язы­че­скую уче­ность с наме­ре­нием упо­тре­бить ее в пользу хри­сти­ан­ского про­све­ще­ния, чтобы зна­ю­щие одно пустое крас­но­ре­чие, состо­я­щее в гром­ких сло­вах, не пре­воз­но­си­лись и не могли опу­тать меня хит­рыми сво­ими умство­ва­ни­ями». «Все позна­ния, — гово­рит он еще, — я поло­жил к сто­пам Хри­сто­вым, чтобы они усту­пили слову Вели­кого Бога, кото­рое затме­вает собой вся­кое мно­го­об­раз­ное слово ума чело­ве­че­ского». После шести­лет­него пре­бы­ва­ния в Афи­нах дру­зья реши­лись вме­сте оста­вить этот город.

Просьбы това­ри­щей, однако, удер­жали еще на неко­то­рое время свя­того Гри­го­рия; ему пред­ла­гали занять долж­ность учи­теля фило­со­фии; но он чув­ство­вал такое тягост­ное оди­но­че­ство по отъ­езде свя­того Васи­лия, что вскоре тоже оста­вил Афины. По воз­вра­ще­нии в роди­тель­ский дом Гри­го­рий при­нял свя­тое кре­ще­ние. Уже в Афи­нах тре­во­жила его мысль, что он не может назваться хри­сти­а­ни­ном. Опи­сы­вая зем­ле­тря­се­ние, слу­чив­ше­еся в Афи­нах, он гово­рит: «Вся Гре­ция коле­ба­лась, и я тре­пе­тал за свою душу: она не была еще омыта банею кре­ще­ния». Настало и для свя­того Гри­го­рия время избрать себе образ жизни. Свя­той Васи­лий звал его к себе в пустыню. Туда влекло его и соб­ствен­ное жела­ние. Свя­тому Гри­го­рию нра­ви­лась жизнь, посвя­щен­ная молитве и тру­дам; но он не решился оста­вить роди­те­лей. Только на корот­кое время посе­тил он Васи­лия в пустыне. Там отдох­нул он от домаш­них тру­дов своих. Из писем свя­того Гри­го­рия видно, как грустно ему было оста­вить друга и тихую пустын­ную жизнь. «Кто воз­вра­тит мне, – пишет он свя­тому Васи­лию, – наши молитвы и бде­ния? Кто воз­вра­тит мне мир и еди­но­ду­шие бра­тии, изу­че­ние Боже­ствен­ных писа­ний и тот свет, кото­рый мы обрели в них при руко­вод­стве Свя­того Духа? Кто воз­вра­тит мне еже­днев­ные заня­тия наши: лома­ние кам­ней, насаж­де­ние и поли­ва­ние дере­вьев? Будь со мной духом и помо­гай мне пре­успе­вать в доб­ро­де­тели. Утвер­ждай меня молит­вами сво­ими в добре, кото­рое мы при­об­рели вме­сте». Труды свя­того Гри­го­рия еще умно­жи­лись после того, как он был посвя­щен в свя­щен­ники. Долго он не решался при­нять на себя эти обя­зан­но­сти, не счи­тая себя достой­ным высо­кого зва­ния свя­щен­ника. К тому же трудно было управ­лять цер­ко­вью в цар­ство­ва­ние Юли­ана, врага хри­стиан. Свя­той Гри­го­рий в несколь­ких обли­чи­тель­ных сло­вах опи­сал дей­ствие этого госу­даря, преж­него това­рища сво­его в шко­лах афин­ских, и с муже­ством истин­ного отца Церкви защи­щал права хри­стиан. Около этого вре­мени свя­той Васи­лий был назна­чен епи­ско­пом в Кеса­рию. К епар­хии его при­над­ле­жал и город Нази­анз, и Гри­го­рий рев­ностно помо­гал другу сво­ему в попе­че­ниях его о Церкви. Свя­той Васи­лий, забо­тясь о благе своей паствы, назна­чил сво­его друга епи­ско­пом. В мона­стыре думал свя­той Гри­го­рий окон­чить дни свои; но письма пра­во­слав­ных при­зы­вали его в Кон­стан­ти­но­поль, где веру­ю­щие тер­пели гоне­ния от ариан и дру­гих лже­учи­те­лей. В это же время Гри­го­рий полу­чил изве­стие о смерти свя­того Васи­лия. При­быв в Кон­стан­ти­но­поль, свя­той Гри­го­рий со скор­бью уви­дел, как сильно лже­уче­ние утвер­ди­лось в этом городе. Все церкви при­над­ле­жали ари­а­нам. Свя­той Гри­го­рий посе­лился в доме одного род­ствен­ника, и к нему стали соби­раться пра­во­слав­ные. Дом обра­тился в цер­ковь и свя­той Гри­го­рий назвал ее Ана­ста­сиею; имя это зна­чит вос­кре­се­ние. Гри­го­рий наде­ялся, что здесь будет вос­кре­се­ние Пра­во­сла­вия. В этой церкви он молился с веру­ю­щими и поучал их. Он ста­рался уда­лить их от пре­ний и спо­ров бого­слов­ских, кото­рыми увле­ка­лись жители Кон­стан­ти­но­поля; объ­яс­нил, что сущ­ность хри­сти­ан­ской муд­ро­сти состоит не в уме­нии спо­рить и хорошо гово­рить о пред­ме­тах бого­слов­ских, но в любви, сми­ре­нии и истин­ном само­по­зна­нии. Живя в сто­лице, он сохра­нил преж­нюю про­стоту обы­чаев: не посе­щал мно­го­люд­ных собра­ний, не искал обще­ства знат­ных людей, носил бед­ную одежду, жил в труде и доб­ро­воль­ной нищете. Враж­деб­ные ему пре­сви­теры сме­я­лись над его про­сто­той; ере­тики боя­лись его вли­я­ния и даже не раз поку­ша­лись лишить его жизни. Они бро­сали в него кам­нями, вос­ста­нав­ли­вали про­тив него народ, ино­гда воору­жен­ные пал­ками вры­ва­лись в малую, при свя­ти­тель­ском доме его, цер­ковь, ста­ра­ясь угро­зами разо­гнать его слу­ша­те­лей. Ярость их уве­ли­чи­ва­лась по мере того, как более и более явля­лось в малую цер­ковь Ана­ста­сии людей, желав­ших слу­шать свя­того Гри­го­рия; а число этих людей посто­янно воз­рас­тало. Нико­гда еще не раз­да­ва­лось в Кон­стан­ти­но­поле такого силь­ного, убе­ди­тель­ного слова. Про­по­веди, про­из­не­сен­ные свя­тым Гри­го­рием в Кон­стан­ти­но­поле, упро­чили за ним про­зва­ние Бого­слова. В 380 году импе­ра­тор Фео­до­сии Вели­кий при­был в сто­лицу. Он был горячо при­вер­жен Пра­во­сла­вию и велел воз­вра­тить пра­во­слав­ным все церкви, кото­рые были отняты у них ари­а­нами; ари­ан­ский епи­скоп выехал из Кон­стан­ти­но­поля, а Гри­го­рий был тор­же­ственно вве­ден в собор­ный храм самим импе­ра­то­ром как архи­епи­скоп. Этим испол­ни­лось жела­ние всех пра­во­слав­ных, кото­рые при­вет­ство­вали Гри­го­рия радост­ными вос­кли­ца­ни­ями. Но эта тор­же­ствен­ность была непри­ятна сми­рен­ному Гри­го­рию. Окру­жен­ный тол­пой цар­ских вель­мож и вои­нов, он шел в храм молча, с поник­шей голо­вой; видел вокруг себя толпы ариан, без­молв­ных, недо­воль­ных, усту­пав­ших только силе, а не убеж­де­нию. Само небо, каза­лось, не бла­го­при­ят­ство­вало тор­же­ству: погода была пас­мур­ная, небо было покрыто тучами; но как только Гри­го­рий всту­пил во свя­ти­лище, яркий луч солнца блес­нул из-за туч. Народ при­знал это за счаст­ли­вое пред­зна­ме­но­ва­ние и громко раз­да­лись радост­ные вос­кли­ца­ния: «Гри­го­рий епи­скоп!» Это тор­же­ство Гри­го­рия еще более озло­било ариан, они даже поку­си­лись на жизнь его. Свя­той Гри­го­рий зане­мог, зна­ко­мые ему люди посе­щали его дом, бес­по­ко­ясь о нем. Вме­сте с про­чими вошел юноша, под­куп­лен­ный ари­а­нами, чтобы убить его. Вдруг он, рыдая, упал на колени и стал умо­лять свя­того Гри­го­рия про­стить ему грех. Дру­зья свя­того Гри­го­рия, окру­жив юношу, отвели его и узнали, нако­нец, с каким умыс­лом он при­шел. – Этот юноша хотел убить тебя, – ска­зали они свя­тому Гри­го­рию, – а теперь он пла­чет и кается. Свя­той Гри­го­рий при­звал его к себе и ска­зал ему: «Гос­подь да поми­лует тебя и да про­стит тебе грехи твои; только обра­тись к Нему всем серд­цем и служи Ему верно».

В 381 году был созван в Кон­стан­ти­но­поле Вто­рой Все­лен­ский Собор, на кото­ром пред­се­да­тель­ство­вал свя­той Гри­го­рий, избран­ный в архи­епи­скопы по общему жела­нию импе­ра­тора Фео­до­сия и жите­лей Кон­стан­ти­но­поля. Но про­тив этого избра­ния вос­стали неко­то­рые епи­скопы. Сам свя­той Гри­го­рий не желал сана архи­епи­скопа; здо­ро­вье его было слабо, и он давно желал мир­ной и уеди­нен­ной жизни. Видя споры и раз­но­гла­сие, он ска­зал собран­ным епи­ско­пам: «Пас­тыри Хри­сто­вой Церкви! стыдно вам враж­до­вать и спо­рить между собой, когда вы дру­гих должны учить любви и миру. Умо­ляю вас име­нем Пре­свя­той Еди­но­сущ­ной Тро­ицы, устройте мирно дела Церкви. Если я при­чина вашего раз­но­гла­сия, я не лучше про­рока Ионы, вверг­ните меня в море и ути­шите бурю вражды. Отни­мите у меня пре­стол, изго­ните меня из города; я все снесу тер­пе­ливо, лишь бы вос­ста­но­вить мир и согла­сие». Кро­тость свя­того Гри­го­рия тро­нула до слез всех при­сут­ство­вав­ших, кото­рые не смели ска­зать слова про­тив него; но по окон­ча­нии Собора свя­той Гри­го­рий упро­сил Фео­до­сия отпу­стить его. Нако­нец насту­пило для свя­того Гри­го­рия время отдыха; он мог посвя­тить себя той уеди­нен­ной жизни, кото­рую все­гда любил. Из всего име­ния роди­те­лей он оста­вил себе только тени­стый сад, оро­ша­е­мый источ­ни­ком. Тут про­во­дил он время в молитве; тут напи­сал мно­гие из своих сочи­не­ний, между ними и те сти­хо­тво­ре­ния, в кото­рых рас­ска­зы­вает подробно обсто­я­тель­ства своей жизни. Все сочи­не­ния его дышат любо­вью к Богу и ближ­нему и про­ник­нуты живым созна­нием вели­чия и кра­соты при­роды. Воз­вы­шен­ные раз­мыш­ле­ния о Про­мысле Божием, о назна­че­нии чело­века, о начале бытия его соеди­нены с крас­но­ре­чи­выми опи­са­ни­ями види­мого мира. Неко­то­рые сочи­не­ния посвя­щены объ­яс­не­ниям и раз­мыш­ле­ниям о Свя­щен­ном Писа­нии, о гре­хо­па­де­нии пер­вого чело­века, изгна­нии его из рая. Свя­той Гри­го­рий очень любил науки и сло­вес­ность. Сильно напа­дая на язы­че­ство, он ува­жал даже язы­че­ские учи­лища, в кото­рых пре­по­да­ва­лись полез­ные науки, и при­зна­вал, что уче­ность и наука осо­бенно необ­хо­димы для защит­ника и слу­жи­теля веры хри­сти­ан­ской. Живя в уеди­не­нии, свя­той Гри­го­рий про­дол­жал при­ни­мать уча­стие в делах Церкви, пере­пи­сы­вался с дру­зьями и все­гда был готов подать тре­бо­вав­шим уте­ше­ние или совет. Так про­вел он послед­ние годы; болезнь и ста­рость не мешали ему вести стро­гую жизнь. После дол­гих тру­дов и горест­ных утрат он с тер­пе­нием и бла­го­ду­шием ждал смерти, чтобы соеди­ниться с Богом, Кото­рого любил более всего.

«Ты, Мило­серд­ный! – писал он в то время. – Соблюди мою ста­рость, мою седую голову и пошли доб­рый конец моей жизни! Подай уже мерт­вому для мира конец жизни, подай уста­лому отдых; дай мне ту лег­кую, свет­лую жизнь, в ожи­да­нии кото­рой вынес я столько горе­стей. Воз­веди в лики Анге­лов, при­веди пут­ника к небес­ному чер­тогу, где слава Еди­ного Вели­кого Бога, сия­ю­щего в Трех Светах!»

Свя­той Гри­го­рий ото­шел ко Гос­поду в 389 году, нака­нуне смерти он пору­чил вер­ному диа­кону сво­ему отдать остав­ше­еся иму­ще­ство его бед­ным. Такова была жизнь, до конца посвя­щен­ная Богу, двух дру­зей – Васи­лия Вели­кого и Гри­го­рия Бого­слова, кото­рых Свя­тая Цер­ковь во всем мире поми­нает как вели­ких все­лен­ских учителей.

Святые Ксенофонт и Мария

В Кон­стан­ти­но­поле жил зна­ме­ни­тый и бога­тый санов­ник по имени Ксе­но­фонт. Он был очень добр и бла­го­че­стив, нимало он не гор­дился знат­но­стью своей и был серд­цем прост и сми­рен­но­мудр; много помо­гал бед­ным и вообще ста­рался испол­нять все запо­веди Гос­подни. Жена его Мария была также добра и мило­стива. Бог дал им двух сыно­вей — Иоанна и Арка­дия, кото­рым они ста­ра­лись вну­шать любовь к Гос­поду и закону хри­сти­ан­скому. Когда Иоанн и Арка­дий достигли юно­ше­ского воз­раста, то роди­тели отпра­вили их в фини­кий­ский город Берит, чтобы там, в зна­ме­ни­том учи­лище, довер­шить обра­зо­ва­ние их. Они ничего не жалели для вос­пи­та­ния сыно­вей своих, ибо знали, как полезна и бла­го­де­тельна наука.

Вскоре после отъ­езда сыно­вей, Ксе­но­фонт вдруг опасно зане­мог; жена его тот­час же изве­стила об этом Иоанна и Арка­дия, кото­рые поспе­шили при­е­хать. Отец их был чрез­вы­чайно слаб; не наде­ясь выздо­ро­веть, он тот­час же при­звал к себе сыно­вей, чтобы бла­го­сло­вить их и дать им послед­нее настав­ле­ние. «Дети мои, – гово­рил он им, – при­бли­жа­ется кон­чина моя; если вы любите меня, то поста­рай­тесь испол­нить то, что я заве­щаю вам; во-пер­вых, любите Бога и сооб­ра­жайте жизнь вашу со свя­тым Его зако­ном, ста­ра­ясь во всем уго­ждать Ему; пода­вайте мило­стыню убо­гим, защи­щайте вдо­вицу и сироту, посе­щайте боль­ных и заклю­чен­ных, ста­рай­тесь выру­чать невинно осуж­ден­ных, хра­ните мир со всеми, будьте верны дру­зьям вашим, бла­го­де­тель­ствуйте врага, не воз­да­вайте злом за зло; но будьте кротки, сми­ренны и цело­муд­ренны, пода­вайте церк­вам Божиим, почи­тайте свя­щен­ни­ков и ино­ков; не забы­вайте тех, кото­рые ради любви к Богу тер­пят лише­ние; пода­вайте щедро и не опа­сай­тесь, что от мило­стыни оску­деет име­ние ваше; моли­тесь часто и вни­майте поуче­ниям свя­тых мужей. Почи­тайте мать вашу и все­гда испол­няйте волю ее; будьте добры и снис­хо­ди­тельны к слу­жи­те­лям вашим; заботь­тесь о них и любите их как детей своих. Помните, дети, что скоро про­хо­дит жизнь зем­ная и что слава ее ничтожна; хра­ните запо­веди Гос­подни, и Бог мира да будет с вами».

Иоанн и Арка­дий со сле­зами гово­рили отцу: «Не остав­ляй нас, отец, но умоли Гос­пода, чтобы Он про­длил еще жизнь твою; мы молоды и нам нужны при­мер и попе­че­ния твои».

Гос­подь дей­стви­тельно сжа­лился над скор­бев­шим семей­ством и воз­вра­тил здра­вие Ксе­но­фонту. Когда он совер­шенно опра­вился от болезни, то отпу­стил сыно­вей своих в Берит, чтобы они про­дол­жали уче­ние. Юноши на корабле отпра­ви­лись в Фини­кию. В пер­вые дни ветер был попут­ным, и они плыли быстро и бла­го­по­лучно; но вдруг под­ня­лась страш­ная буря; волны зали­вали корабль; корм­чий уже не мог управ­лять им; все в ужасе ожи­дали, что он или разо­бьется о под­вод­ный камень, или погру­зится в море. Все при­шли в ужас и смя­те­ние, пла­кали, при­зы­вали Гос­пода; Иоанн и Арка­дий со сле­зами молили Бога, да сжа­лится над ними и спа­сет их ради доб­рых дел роди­те­лей их. Между тем кора­бель­щики, видя, что буря не ути­хает, сели в лодку и уплыли, оста­вив на корабле Иоанна, Арка­дия и слу­жи­те­лей их. Несчаст­ные были лишены вся­кой помощи; уже в корабле откры­лась течь, он напол­нялся водой и погру­жался в море; смерть каза­лась неиз­беж­ной. «Про­щайте доб­рые роди­тели наши! – вос­клик­нули бед­ные юноши. – Мы более не уви­димся в мире сем, не насла­димся вме­сте семей­ным сча­стьем! Что же ныне ваши роди­тель­ские мольбы? Что бла­го­де­я­ния ваши? Неужели молитвы ваши не дошли до Гос­пода, или наши грехи пре­одо­лели вашу доб­ро­де­тель, и ради их мы осуж­дены на преж­де­вре­мен­ную смерть? Давно ли мы скор­бели об уми­ра­ю­щем отце? А теперь он будет неутешно пла­кать о нас! А ты, любез­ная мать! Ты наде­я­лась скоро уви­деть нас, уго­то­вить нам брач­ный чер­тог! Но ты не уви­дишь и могилы нашей». Между тем корабль все более и более напол­нялся водой; бра­тья еще раз обня­лись, про­сти­лись с слу­жи­те­лями сво­ими, помо­ли­лись еще Богу и, взяв­шись за доски, стали ждать гибели корабля. Корабль погру­зился в море, их же раз­несли волны. Но рука Божия была над ними; никто не погиб, но все были раз­не­сены вол­нами в раз­ные сто­роны. Иоанн, доплыв до земли, вышел на берег, но не столько радо­вался он о спа­се­нии своем, сколько скор­бел о раз­луке с бра­том. Его поло­же­ние было, однако же, очень труд­ное. Один, лишен­ный всего, в незна­ко­мой ему стране! Что делать ему?.. Но пол­ный искрен­ней веры в Бога, он не поз­во­лял себе роп­тать, а думал про себя: «Пусть будет воля Все­выш­него, Он лучше нас знает, что хорошо и полезно нам. Он, может быть, для того и послал нам кораб­ле­кру­ше­ние, чтобы спа­сти нас от иску­ше­ний зем­ного вели­чия; Он и все­ве­дущ, и вся­кой душе желает спа­се­ния». Помыш­ляя таким обра­зом, Иоанн вос­сы­лал теп­лые молитвы к Отцу Небес­ному о брате своем и о всех быв­ших на корабле; он умо­лял Гос­пода изба­вить их от смерти и напра­вить их на путь спа­се­ния. Помо­лив­шись, он пошел искать при­юта и после довольно дол­гого пути дошел до ворот мона­стыря. Вра­тарь ввел его в оби­тель; услы­шав о бед­ствен­ном его поло­же­нии, одел, накор­мил и напоил. Иоанн поже­лал сде­латься ино­ком; игу­мен согла­сился при­нять его и через неко­то­рое время, когда убе­дился в искрен­но­сти его жела­ния, постриг его. Иоанн вел жизнь стро­гую и бла­го­че­сти­вую, тру­дился и молился усердно. Арка­дий, с своей сто­роны, также доплыл до берега неиз­вест­ной ему земли и молил Бога о спа­се­нии брата сво­его, скорбя неутешно о раз­луке с ним. Он дошел до какого-то селе­ния, где доб­рые люди сжа­ли­лись над ним и дали ему все нуж­ное. Тут он вошел в цер­ковь, со сле­зами помо­лился о люби­мом брате и потом заснул у две­рей церкви. Во сне уви­дел он брата, кото­рый гово­рил ему: «Не скорби о мне, брат Арка­дий, ибо я жив мило­стью Божией». Этот сон чрез­вы­чайно обра­до­вал Арка­дия; успо­ко­ен­ный насчет брата, он долго не мог решить – куда ему идти и что ему делать. Воз­вра­титься к роди­те­лям? Но мысль опе­ча­лить их вестью о брате удер­жи­вала его. Он вспом­нил, что отец его часто хва­лил ино­че­ское житие, и решился всту­пить в мона­стырь. С этим наме­ре­нием он отпра­вился в Иеру­са­лим. На пути встре­тился ему чест­ный инок. Арка­дий, покло­нив­шись ему, ска­зал: «Помо­лись о мне, отец свя­той, ибо я в вели­кой печали».

– Не печалься, – отве­чал инок, – ибо брат твой жив и все быв­шие на корабле спас­лись. Иоанн, брат твой, всту­пил в мона­стырь, и ты уви­дишься с ним. Арка­дий уди­вился, слыша эти слова от незна­ко­мого ему чело­века. Инок, встре­тив­шийся ему, имел от Бога дар про­зор­ли­во­сти. По просьбе Арка­дия инок ввел его в лавру свя­того Хари­тона; тут он пожил с ним год, настав­ляя его в ино­че­ском житии, и потом ушел в пустыню. Арка­дий же остался в мона­стыре и испол­нял усердно обя­зан­но­сти свои, день и ночь тру­дясь для Бога. Про­шло два года. Ксе­но­фонт и Мария удив­ля­лись и скор­бели о том, что не полу­чают изве­стий от сыно­вей, и нако­нец реши­лись послать вер­ного слу­жи­теля про­ве­дать их. Тот при­был в Берит, но ничего не мог узнать об Иоанне и Арка­дии: никто не видел их с тех пор, как они уехали из Кон­стан­ти­но­поля. Слу­жи­тель спра­ши­вал о них в дру­гих горо­дах, но нигде не мог иметь ни малей­шего изве­стия. Он уже был на воз­врат­ном пути к гос­по­дам своим, когда в путе­вой гости­нице уви­дел монаха, лицо кото­рого пока­за­лось ему зна­комо. Вгля­дев­шись при­сталь­нее, он узнал в нем одного из слу­жи­те­лей, отправ­лен­ных с Иоан­ном и Арка­дием, и тот узнал его. Он начал рас­спра­ши­вать о них. Монах, вздох­нув глу­боко, пове­дал ему о слу­чив­шемся. «Моло­дые гос­пода наши уто­нули, – гово­рил он, – и из всех быв­ших с ними я, кажется, один спасся и всту­пил в мона­стырь, не решив­шись воз­вра­титься к гос­по­дам моим и опе­ча­лить их скорб­ной вестью». Услы­шав это, вер­ный слу­жи­тель Ксе­но­фонта очень опе­ча­лился и долго недо­уме­вал, ехать ли ему домой с такой груст­ной вестью; нако­нец он решился воз­вра­титься, но скрыть от гос­под то, что узнал. Когда он при­е­хал в Кон­стан­ти­но­поль и Мария стала спра­ши­вать у него – здо­ровы ли сыно­вья ее, то он отве­тил: «Они живы и здо­ровы, но я доро­гой поте­рял письмо, кото­рое они мне дали для вас». Но Мария видела груст­ное лицо слу­жи­теля, и сердце ее сму­ти­лось. «Скажи мне всю правду», – ска­зала она. Не мог уже слу­жи­тель ута­ить истину и со сле­зами пове­дал все, что слы­шал. Кто может вооб­ра­зить себе скорбь бед­ной матери, лишив­шейся вдруг обоих сыно­вей своих, опоры и надежды ста­ро­сти ее! Но твер­дая вера в Бога спасла ее от отча­я­ния; она сми­ренно поко­ри­лась Его воле. «Да будет бла­го­сло­венно имя Гос­подне! – ска­зала она. – Он тво­рил, что угодно Ему. Гос­подь дал, Гос­подь и взял. Он знает, что нам на пользу». И она стала только забо­титься о том, как бы смяг­чить этот удар для мужа сво­его. Его в это время не было дома; когда же он воз­вра­тился, то она неко­то­рое время ста­ра­лась скрыть от него печаль­ную истину; но не могла долго пре­воз­мо­гать себя и нако­нец рас­ска­зала ему о кру­ше­нии корабля. С той же покор­но­стью воле Божией при­нял и Ксе­но­фонт ужас­ную весть и всю ночь про­вел в молитве. К утру несчаст­ные роди­тели заснули и, Гос­подь по бла­го­сти Своей обра­до­вал их чуд­ным сном. Они уви­дели сыно­вей своих в славе вели­кой, пред­сто­яв­ших Гос­поду Иисусу Хри­сту. Ксе­но­фонт все еще наде­ялся, что сыно­вья его спас­лись после кораб­ле­кру­ше­ния, и вме­сте с женой своей решился идти в Иеру­са­лим, чтобы при гробе Гос­под­нем помо­литься о них. Пору­чив дом свой вер­ным слу­жи­те­лям, бла­го­че­сти­вые роди­тели отпра­ви­лись в путь. По дороге раз­да­вали они обиль­ную мило­стыню нуж­да­ю­щимся и так дошли до Пале­стины, где с бла­го­го­ве­нием посе­щали мона­стыри и места, освя­щен­ные при­сут­ствием Гос­пода. Тут одна­жды встре­тили они одного из слу­жи­те­лей, быв­ших с Иоан­ном и Арка­дием; но он ничего не мог ска­зать им, кроме того, что они уже знали, потому что после кораб­ле­кру­ше­ния не имел ника­кой вести о юных гос­по­дах своих. Но дру­гая встреча обра­до­вала Ксе­но­фонта и Марию и испол­нила их надежды. По мило­сти Божией встре­тился им тот самый про­зор­ли­вый ста­рец, кото­рый ввел Арка­дия в мона­стырь; он ска­зал им, назвав их по имени: «Не скор­бите, дети ваши живы, Бог открыл вам славу, уго­то­ван­ную им на небе­сах. Про­дол­жайте молиться Гос­поду и в Иеру­са­лиме уви­дите вы сыно­вей ваших». Пол­ные радост­ной надежды, бла­го­че­сти­вые роди­тели про­дол­жали молит­вен­ные подвиги свои; а ста­рец между тем при­был в Иеру­са­лим. Одна­жды, пока он отды­хал близ горы Гол­гофы, у храма Вос­кре­се­ния, к нему подо­шел моло­дой инок и с почте­нием покло­нился ему. Это был Иоанн, при­шед­ший из мона­стыря сво­его на покло­не­ние свя­тым местам. Ста­рец, узнав Духом Божиим, кто он, ска­зал ему: «Где был ты, Иоанн? Отец и мать ищут тебя, а ты ищешь брата сво­его». Удив­лен­ный Иоанн пал к ногам старца, вос­кли­цая: «Скажи мне, Бога ради, где брат мой, ибо тяжко скор­бит о нем душа моя». – «Сядь подле меня, –отве­чал ста­рец, – и ты скоро уви­дишь его». Иоанн сел около старца. Вскоре к ним подо­шел моло­дой инок, кото­рый, увидя старца, чрез­вы­чайно обра­до­вался и пал к ногам его. Это был Арка­дий; но бра­тья не узнали друг друга, потому что труд­ная мона­ше­ская жизнь, пост и бде­ние сильно изме­нили их. Ста­рец поса­дил подле себя Арка­дия и потом, обра­тив­шись к Иоанну, стал рас­спра­ши­вать его о роде и оте­че­стве его. Иоанн начал подробно рас­ска­зы­вать всю жизнь свою: что он родом из Кон­стан­ти­но­поля, сын бога­того санов­ника, что он с бра­том Арка­дием плыл на корабле в Верит, но что корабль был застиг­нут бурею и погиб. Арка­дий, слу­шая повест­во­ва­ние его, тут уж не мог сдер­жать чувств своих и со сле­зами вос­клик­нул: «Иоанн, брат мой!» – Я знал это, – ска­зал ста­рец, – но мол­чал, чтобы вы сами узнали друг друга. Бра­тья обня­лись, про­ли­вая слезы радо­сти и славя и бла­го­даря Бога, изба­вив­шего их от смерти и ука­зав­шего им путь к спа­се­нию. Через два дня Ксе­но­фонт и Мария при­были в Иеру­са­лим. В храме они встре­тили про­зор­ли­вого старца с двумя моло­дыми ино­ками и, пав к его ногам, молили его ука­зать им сыно­вей их. Юноши узнали роди­те­лей своих, но по пове­ле­нию старца скло­нили головы свои, чтобы те не видели лиц их. «При­го­товьте у себя обед, – ска­зал ста­рец, – я приду с этими уче­ни­ками моими и скажу вам, где сыно­вья ваши». Испол­нен­ные невы­ра­зи­мой радо­стью Ксе­но­фонт и Мария при­го­то­вили у себя обед, и ста­рец при­шел с двумя юно­шами. – Отец свя­той, – ска­зали роди­тели, – открой же нам, как и где живут сыно­вья наши. – Тру­дятся ради спа­се­ния сво­его, – отве­чал старец.

– Да даст им Гос­подь быть вер­ными дела­те­лями на ниве Его, ибо Гос­подь все устра­и­вает к луч­шему, – ска­зали бла­го­че­сти­вые родители.

Помол­чав немного, Ксе­но­фонт ска­зал старцу: «Доб­рых име­ешь ты уче­ни­ков, отче чест­ный, лишь уви­дел я их, как серд­цем воз­лю­бил их. О, если бы таковы были и наши сыно­вья!» Тогда ста­рец, обра­тив­шись к Арка­дию, ска­зал ему: «Сын мой, рас­скажи, где ты родился, где вос­пи­тан». Арка­дий дро­жав­шим от вол­не­ния голо­сом начал рас­сказ свой; упо­мя­нул о доб­рых роди­те­лях, кото­рые вос­пи­ты­вали бла­го­че­стиво сыно­вей своих; о том, как его с бра­том отпра­вили учиться в Берит, и о кру­ше­нии корабля; но не успел он окон­чить рас­сказа сво­его, как Ксе­но­фонт и Мария со сле­зами начали обни­мать сыно­вей своих. Все бла­го­да­рили Гос­пода, уго­то­вав­шего такую радость скор­бев­шему о раз­луке семей­ству. Ксе­но­фонт и Мария поже­лали тоже всту­пить в мона­стырь. Они про­дали все, что имели в Кон­стан­ти­но­поле, рабов своих отпу­стили на волю и про­вели всю осталь­ную жизнь в Иеру­са­лиме, молясь и тру­дясь усердно и щедро бла­го­творя нищим. Гос­подь ока­зы­вал им милость Свою, про­сла­вил их даром чудо­тво­ре­ния и дал им тихую и мир­ную кон­чину. Иоанн и Арка­дий вели также жизнь стро­гую и бла­го­че­сти­вую, ста­ра­ясь во всем уго­дить Гос­поду, и уже в ста­ро­сти ото­шли к Богу. Неко­то­рые пола­гают, что Иоанн, сын Ксе­но­фонта и Марии, был тот самый свя­той пустын­ник, кото­рый про­сла­вился под име­нем пре­по­доб­ного Иоанна Лествич­ника.