Рассказ о жизни людей в тайге

­­­­­

Фото автора.

На фото: 4 июля 2010. Постаревший Дружка – мой главный герой! Лайка ненецкая, Западная Сибирь. Крайний Север, Югра. На реке Ятрия.

ПОСВЯЩАЮ МУЖУ, трагически погибшему в тайге, в этом самом месте, в мае 2022 года и всем моим хвостатым напарникам-лайкам, членам нашей общей семьи-стаи, много-много раз спасающим меня от медведя, волка, грозной метели, рассвирепевшей реки, от трескучих морозов, глухой ночи — добывающих еду, согревающих душу от тоски временного безлюдья. 22.09.2022
 13:07.

ТАЁЖНАЯ БЫЛЬ

СЛУЧАЙ НА ОХОТЕ В ТАЙГЕ КРАЙНЕГО СЕВЕРА ЗАПАДНОЙ СИБИРИ
27. 09. 2009 год.

Дождь — самая пренеприятная погода для охотника. Вынужденное безделье разочаровывает по поводу не пройденных мест, не запечатлённых закатов. И дело не в добытой дичи… — пусть живёт! плодится! — на следующий год не больше, так столько же останется… — в дождь не всегда хорошо спится. — Спится крепко лишь, когда знаешь, что солнечные дни – все мои! Когда же каждый «выходной» или «отпускной» денёк наперечёт, то и сон не идёт.

— А что снилось?.. – Странно!.. – снились песни, сцена. Снилась незнакомая девушка. Она пела хорошую песню. Только пела почти в пустом зале, где практически единственным зрителем – слушателем, почему-то была именно я. — Вот и старалась улыбаться, чтоб ободрить, воодушевить исполнителя. Не заметила, как сама всецело окунулась в песню, да так, что и сейчас, проснувшись, мозг подобно патефону, всё ещё «крутит» мелодию.
Открываю глаза, а в окно смотрят покрытые золотом берёзы, строгие кедры, сосны с застывшими льдинками капель дождя; на бордовой и алой листве голубики сединой белеют окаменевшие, идеально круглые, капли-льдинки.

Листья под тяжестью корочки прикипевшего льда отрываются и медленно плывут в таёжные мхи…
Ветер давно не посещал урман, поэтому лес – жёлт. Желтизна оттенилась коричневым пеплом переспевшей – перепревшей, листвы. Ягельник набух от влаги, отчего заметно «подрос» — увеличился в размере. Он — почти белый, с едва уловимым бирюзовым оттенком. И теперь контрастом — особой боровой мягкостью, смотрится среди изумрудной зелени юной поросли кедрушек и сосенок.

Молодым всходам хвойников — будущего тайги, нет ещё и года. В позапрошлом году урожай кедрового ореха уродился необычно обильно, поэтому и потянулись вверх хвойные букеты. Кедрушки всходят букетами из горсточки орехов, прикопанных запасливыми кедровками, или… — из целой шишки.

Небо… — оно… — ровное, серовато-белёсое, тяжёлое, однотонное и одновременно пуховое – объёмное. Оно будто повисло меж ветвей елей, касаясь земли.

Сырость — во всём. И водяная взвесь и листва всё падают, падают, падают…

***
Вчера над избушкой, голося, летел громадный клин гусей. «Вроде бы, ничто не предвещало холодов, похоже, на севере крепко запуржило!

Оттого гуси в одночасье сорвались с кормовых озёр и поспешили на юг». Покидать родной край птицам не хочется, — внизу – у нас, ещё стоит прекрасная в красоте золотая осень. Здесь, как и прежде светит по-летнему солнце. — Не весь день… — в просветы! А в промежутках досаждает морось.

Гуси летят клином, составленным из мелких клиньев, в три, четыре семейные группы.

Пролетая над нашей избой, перекликаясь, перестраиваются в единый гигантский волнующийся клин из сотни птиц. Провожала их взглядом, слушаю тревожный переклик. Птицы исчезли за вершинами кедрача, голоса стихли за болотами далеко на юге. Каждую осень перелёт птиц из наших краёв навевает особую неизменную печаль, тревогу, грусть и разочарование от окончания лета, от предчувствия грядущей зимы.

Через минуты, вслед гусиной стаи, заклИкал клин лебедей. Величавые птицы — белоснежные на фоне бирюзовой сини неба, летят небольшой стаей из семи-восьми особей. — Скорее всего, то группа из двух-трёх семей, живущих летом рядом. «Похоже, на севере не на шутку замело. Знать, — непогоды жди и у нас!».

От ненастья есть и польза, — наконец-то открыла чистую тетрадь, привезённую с собой для писанины. До шариковой ручки руки не касались неделями. Вздыхая, лежала тетрадь, ожидаючи моих строк на обеденном столе: новенькая, со смешными утятами на обложке — такими же жёлтыми, как берёзы за окном таёжного зимовья. — Вечно строю горы планов: везу рюкзаки ненужных вещей, а в итоге нами правит случай, судьба, рок или… как раньше говорили: провидение. И так, — воспользуюсь непогодой и как у Тургенева… — «Случай на охоте»…

— Как вырывалась с работы!?.. – пахала, как папа Карла, сутками, забыв о сне!

Глаза ослепли от компьютера. Руки отпадали от непрерывного шлёпанья по клавиатуре. Голова разрывалась от перенапряжения, а осень растворялась во времени, безвозвратно исчезала за горой, растущей в геометрической прогрессии макулатуры и невыполненной работы, неудовлетворённости собственными биоресурсами, тупостью, незнанием компьютерных тонкостей.

Понимание уходящих, не увиденных, не прочувствованных прекрасных дней чудесной осени достигло апогея, за которым сон уменьшился до катастрофического минимума – до тонкости натянутых струн, фактически, сведясь к нулю, а рабочие дни увеличились до суток из двадцати с гаком часов.

И вот!.. — точка! — Бегу, не веря, что свободна! Бросаю лихорадочно на ходу вещи в рюкзак: бросаю тетради, патроны, колготки, портянки, батарейки, ручки, помидоры, сухари, спички… — растут кучки на полу прихожей и комнат.

— Быстрее, быстрее! — ни минуты здесь доле!.. – лихорадит мозг и руки. Лишь бы никто не тормознул опять! Бежать подальше из села, от людей, от вечных «надо», «обязана».
И вот, горой, загружена доверху деревянная лодка – горнячка, а сверху высятся, нервничая в предвкушении свободы Бимка и Дружка, а за пазухой хозяйки царапается отросшими когтями чёрная и очень, очень старая кошка Муська. — Не оставлять же её дома одну! — ехать на охоту так всем колхозом!..

***
Позади село, дома, люди. Позади Ляпин, Хулга. Река Манья петляет, вьётся, влечёт. Погода — тёплая. — Красота!

Ночь застигла у избы научников — ихтиологов. Выше – дальше, начинаются перекаты! И оттого волнение не покидает: «Как в этот раз пройдём?!..». Вода катастрофично скатывается вниз, с предгорий на равнину. Каждый сантиметр реки «под килем» — это успех или не успех затеи. Волнуемся. Немного страшно перед предстоящим «завтра».

Ночуем в избе. Под окнами над похолодевшими водами всходит луна. Утром, лишь рассвело «рвём когти» дальше!.. – спешим вверх по перекатам.

Удалось пройти. Река и в этот раз благосклонно пропустила. И вот!.. – на горизонте показались горы!.. – близкие, знакомые – дикие, грозные и суровые. — Властно зовущие, тянущие тысячами магнитных незримых полей к себе.

Причаливаем. Облегчённо осознаём, что прошли речные стремнины, протащились по перекатам, не канули в завалах, не сломали винт, не перевернулись, — живы все! Собаки, радостные! Рванули с лодки в избу. Разгрузились. Прикрыли кучу скарба тентом. Взяли необходимое и пошли по таёжной стёжке в избу.

***
… Наспех пью чай в зимовье. Ружьё на плечо!.. – и… ноги привычно мнут мхи, перешагивают через поваленные деревья, отыскивают заросшую за лето знакомую тропу – таёжный путик. Муж таскает вещи с реки, занят делами, а мне нужно добыть мяса на ужин, собрать ягод до того, как завалит снегом всё в округ. А снег может лечь и в эту ночь. Поэтому спешим пополнить запасы витаминов на зиму.

Впереди – сопка, горельник, петляющий в буреломе ручей Хапаян (Хапаянсавитью).

Отвыкший от присутствия людей, старый глухарь шумно срывается с макушки высоченной ели. Тяжело улетает на противоположный борт лога. В расстроенных охотницких чувствах провожаю взглядом неспешный полёт шашлыков и жаркого.

«Ягод – нет, птицы… — нет!.. — неужели год пустой?!.. — Нет ни брусники, ни шишки, ни голубики! Ни черники, ни водяники! Холодное и сухое лето – аномально выдалось неурожайным! Нет ни грибов, ни воды в борах!.. — Значит, и выводки боровой птицы сохранились только по берегам ручьёв и рек… — не нагулянные, не вышедшие, не набравшие в зиму весу!»

Устав с отвычки, усаживаюсь на посеребряное от лет бревно развалин бывшей вышки старинного геодезического тригопункта, размышляю: «Куда идти?!.. — назад по той же тропке, что пришла сюда?..Перейти лог и поискать улетевшего глухаря?.. поискать рябчиков?..». — День повернул к вечеру. Это многокилометровый круг по кустам, бурелому, термокарстовым буграм пучения… — ноги с отвычки выдернешь!.. — затемнаю и плутану!

«Идти через горельник?.. – Там — моховое болото… — буду через пару часов дома, но ноги повытяну в болотине и шансов, кого-либо добыть – ноль. Болотная чистовина тянется почти два километра – вымотает всю душу! — Куда же пойти?..», – никак не могу решить.
Колеблюсь: встаю, иду на юг. Делаю десяток шагов и возвращаюсь.

Сажусь на то же брёвнышко. Опять думаю и сомневаюсь: «Вернуться той же дорогой, что шла сюда?.. – это легко и не устану. Но там пусто, – ничего не добуду, впустую прохожу». Неожиданно в зарослях тальника Хапаяна промелькнул Дружок. « Какой-то странный! — Или… — не Дружок?.. — слишком тёмный! Как-то необычно ведёт себя?!..».

Послышалось непонятное ворчание. И тут! С другой стороны! — сбоку, со стороны горельника, прибежал Дружок и взлаял, убежав в заросли ручья.

«За кем бегает?!..», — не могу понять. Послышалось, словно кто-то заскулил. «Непонятно! — странные звуки! Мерещится?!..», — размышляю в недоумении. Присматриваюсь. Показалось, словно Дружка бегает по чьим-то следам, непрерывно мелькая в кустах, – то там, то там! Как-то слишком шустро оказывается одновременно в разных местах!».

Встаю, иду на север. Делаю пару шагов и опять останавливаюсь. «Что за чушь?!.. — туда-сюда мечусь!..», — корю себя за метания. И вновь поворачиваюсь и вновь иду на север, словно, кто-то водит по кругу и не отпускает, заставляет идти в иное место, иным путём. Непроизвольно взгляд упирается в вывал бурой глины. Там, на рукотворном глиняном бугорке лежит старинный ржавый кованый гвоздь, которыми в тридцатые годы прошлого столетия скрепляли громадные брёвна геодезического тригопункта топографы первопроходцы.

Брёвна геодезического сооружения давно сгнили. Деревянная вышка упала от ветра и ветхости, а гвоздь — лежит… – ржавый, неровный, размером более тридцати сантиметров, четырехгранный.

«Нечасто такие теперь встречаются!», — поднимаю историческую реликвию геодезии и металлургии, рассматриваю. В душе необычное ощущение: «Словно специально, кто-то положил на самом видном месте этот гвоздь именно для меня!».

Кручу гвоздь в руках: «Тяжёлый! Кованный и острый,- как пика! Таким, чуть подточить, и медведя можно прошить насквозь, если нападёт…», — странная мысль началась мыслится и не домыслилась.

Сбрасываю рюкзак наземь и кладу гвоздь в его недра: «В хозяйстве сгодится!». Закидываю на спину, глухо затягиваю лямки; перешагиваю через канавку, оторачивающую тригопункт и теперь иду домой (в избушку) ближайшим болотным путём, обходя с востока горельник, надеясь набрать черники, если встретится, на склоне.

Дружка носится. Нюхает. Ищет. Минут через пять, ноги ступают на мягкую зеленую моховую подстилку. Тут и там появились молодые сосенки, кедрушки. Они… – низенькие, едва поднимаются от зарастающей, выгоревшей в лесном пожаре, земли. Лес постепенно восстанавливается, оживает после испепеляющего его огня. Выжили и отдельные сосны. Их очернённые — обожженные стволы, раздались вширь, упрямо потянулись в небо – в жизнь.

Не все деревья выжили. Поваленные ветром, погибшие сосны и кедры сейчас чернеют обугленными скелетами. Сила земли заботливо обвивает их мхами, ягельником, черничником, брусничником, голубичником. На облетающих кустиках черники сейчас висят обмякшие — подмороженные ягодки. Местами буреют единичные кисточки выспевшей брусники. «Наберу, хотя бы с кружку для пирожков…», -решаю остановиться, собираюсь скинуть рюкзак… — тут впереди пробежал Дружка: «Кого-то гоняет?!..», — туда-сюда мелькает его бок.

«Какой-то слишком бурый?!.. — то пёстрый!.. — то бурый с белым!», – ничего не пойму! — Что происходит?! — Кусты качаются! Топот. Беготня! Возня!.. — «Кабаны?!.. — выводок поросят?!..», — пытаюсь рассмотреть мелькающих некто. Тут внезапно выбегает Дружка, а за ним бежит что-то бурое с белым пятном… – догоняет! Дружка убегает от нечто со всех четырёх лап! — «Росомаха?!.. — это уже серьёзно! Надо выручать собаку!». Делаю шаг вперёд. И не успеваю: на меня летят медвежата!

Они не видят меня. — Камуфляж и неподвижность растворяют человека на фоне осеннего леса, и медвежата, в испуге, смотрят себе под лапы, а не вперёд.

«Дело плохо!.. — нужно быстро уходить, пока мамашка не объявилась».

— Поздно! — Медвежонок пестун, увидав меня, тормозит всеми четырьмя в метре от ног и с перепугу невероятно шустро карабкается на сосну передо мной; забирается на самую вершину — тонкую, с хилыми веточками, раскачивается, рискуя свалиться мне на голову. Остальные «братики и сестрички», обнаружив человека, молниями взлетают на соседние хлипкие молодые деревца. Не досмотрев за их размещением по деревцам, пятясь, бесшумно отступаю. И тут замечаю, как мимо, в десятке шагов, внизу, по ручейку, бежит Дружка, а за ним гонится медведь.

— Лишь бы не заметил! – не дышу. — Поздно! — Медведица резко бросает преследование пса, уже почти убежав за ним в кусты ольхи, останавливается; поворачивает голову в мою сторону. «Учуяла!», — слеповато внимательно всматривается в меня. И… — бежит ко мне!..

Продолжаю стоять, не шевелясь. Медведь не кажется большим и сильно опасным, но секунды!.. — и из-за склона лога вырастает огромная гора! Перезарядить дробовой патрон на пулю не успеваю. Всё происходит, как в калейдоскопе, где секунды, миги спрессованы в вечность! А вечность не имеет длительности и измерения.

Показавшаяся первоначально маленьким неуклюжим медвежонком, чуть больше Дружка, медведица, набирая скорость, выросла в метре – в шаге! от меня необъятным исполином, в десятки раз превосходящем меня по весу, росту, силе и мощи.

По-прежнему стараюсь не делать резких движений – не провоцировать нападение. —
— Уходи! — говорю ей.
Она останавливается, молча рассматривает человека. С виду выглядит безобидной: «Тёмно-бурое лицо… — вроде бы миролюбивое?!.. — глаза внимательно смотрят в мои, — думают, решают…».

— Уходи!.. – говорю, как можно спокойнее.

На секунду появилась надежда, что уйдёт. На секунду у неё появилось сомнение: «Не уйти ли?..». И тут! –ору: «Господи! Спаси!», — поняла по выражению медвежьих uлаз: «Она приняла решение не в мою пользу.». — Лютый зверь! Хищник! Она – в метре от меня! Знаю, чувствую, что сейчас последует удар, но стою ещё, решая, как спастись, — бежать бессмысленно. Зверь вмиг сомнёт, и шага сделать не успею.

Правая рука (лапы у медведя именуются охотниками руками) бьёт по левому плечу!

Ощущаю ожог боли, но стою на ногах. Смотрю на руку: рукав энцефалитки от удара разорван когтями. Понимаю, что удар не на полную мощь – проверочный. Кость не сломана. Боль терпима. Хотя, может, только сгоряча не чувствуется. Дальше ждать нельзя, — последуют новые удары, — она решилась, поняла: «Я не ответила на удар, не убежала, значит — не опасна», — зверь ситуацию понял правильно.

— Господи, помоги! – взываю к Богам и Духам. При том смотрю вправо, влево: «Бежать до ближайшего дерева?.. — не успеть! Залезть на дерево?.. – не успеть!».

Делаю шаг влево – за ствол молоденькой сосенки; прикрываюсь им от прямого удара смертоносных лап. «Господи! Помоги!», — всецело понимаю, что охота началась! — Только не моя… — а её!.. – не на неё, а на меня! Я теперь… — подраненная беззащитная мышка в лапах охотящейся гигантской лютой кошки!», — мозг всё-всё знает!
«Машка — мамашка, — совсем не букашка! А сильный безжалостный хищник! И она ловит меня, как зверь ловит беззащитную дичь – оленя, лося; как кошка ловит мышку!

Только сейчас мышка – это я! А кошка –это медведица, — голодная, с голодными медвежатами; не нагулявшая на долгую лютую северную стужу спасительного жира. Зверюга старается ухватить меня зубами, зацепить лапой. Прячусь от зубов и когтей за голенькой сосенкой, прыгая, как боксёр на ринге –вправо, влево; вправо, влево, прикрываясь не кулаками, а тонюсеньким стволиком сосны от прямого, сокрушающего жизнь, удара лап.

Ударить лапой «дичь» медведице мешает ствол, за которым пытаюсь прикрыться. — Глаза в глаза… — как боксёр в бою накоротке.

Изворачиваюсь от зубов и когтей. Хищница не бьёт напрямую, – боится ушибить о ствол свою лапу и отчётливо это понимает, — бережёт себя. Зубами тоже пока никак не удаётся схватить человека, – мешает тот же ствол деревца.

Вскинуть ружьё для выстрела не получается, — не успеваю уклоняться от зубов и лап; длина ружья меньше, чем расстояние между мной и пастью, — меньше метра! Медведица висит надо мной – сверху! И защищает от клыков и когтей только сосна.

— Господи! Спаси! Господи, спаси! Господи, спаси! – кричу, всецело веря и надеясь на Бога. Больше не на кого. Понимаю, что долго продержаться не смогу. Зверь движется быстрее меня. На мне обуты тяжёленные сапоги — болотники, рюкзак, ружьё и… — возраст не в мою пользу, давно нет девичьей прыти и ловкости.
Спрыгиваю, подобно боксёру влево, она прыгает – влево. Спрыгиваю – вправо, она – вправо. Уворачиваюсь от удара. Понимаю, что моих сил хватит лишь на секунды… — дыхание учащается, сбивается…

— Господи! Спаси!
— Уйди! Уйди! – кричу зверю.
Вижу, — медведица вошла в охотничий азарт и теперь не бросит – ловит, как дичь; уже не думает, что я — человек. Теперь я для неё – еда! Только- еда для неё и её чад. И не уйдёт, пока не словит!

И тут понимаю: «Зверь понял, что прыгая за деревом, меня не поймать…». — Секунды! И медведица перехитрила человека! Она не спрыгнула мне наперерез как раньше, а прыгнула вправо – мне за спину, обогнув дерево, ствол которого отделял нас. Никак не ожидала от «неразумного» животного столь умного решения.

Хищница осознанно обманула меня! — Человека! Перехитрила человеческий разум! Проявила прирождённый охотничий мозг и человеческого добродушия в ней нет! Я для неё – теперь только еда! Она — зверь сильный! Не боится человека! Она– охотник и мать, защищающая, кормящая детей. Ей не ведомо снисхождение. Игра в кошки-мышки зверя в звере лишь раззадорила. Это лето выдалось голодное, не урожайное, у неё на попечении четверо медвежат в семье! Им нужно ложиться на зимнюю спячку, а жир не нагулян. До меня доходит осознание своего опасного положения и хищнические намерения медведя, ясно осознаю свою беззащитность. – «Я – еда!».

— Господи! Помоги! – выхода нет!
— Падай! – внезапно слышу в мозгу приказ. Голос отчётливый, встревоженный, мужской.

Мгновенно до сознания доходит: «Это единственный шанс через доли мига избежать сокрушительного добивающего удара в спину.

Спастись вероятность хлипка! Удастся лишь избежать сиюминутного снятия скальпа». Не раздумывая, плашмя плюхаюсь лицом в мох. Медвежья «рука», нацеленная в голову, промахивается! Ощущаю лишь ветер. Отчётливо слышу и чувствую дыхание зверя на затылке.

Удивительно! — Пока летела к земле, успела вспомнить рассказ классика русской литературы про крестьянина, спасшегося от медведя, притворившись мёртвым.

Вспомнила и рассказ Астафьева о медведе. Успела вспомнить все свои прошедшие встречи с этим зверем. Время проявило иное измерение, иную реальность, отличные от принятого человечеством Земли.
— Господи, спаси! Господи! Спаси! – кричу в надежде призвать на помощь Ангелов.

Лежу, уткнув лицо в мох, жду, как вопьются клыки в тело. Правою ладонью прикрываю голову. На спине лежит рюкзак. При падении мешок слегка сместился вперёд, прикрыв немного шею. Вспоминаю, что охотники на медведя специально надевают рюкзак: медведь нападает со спины и в первую очередь начинает рвать рюкзак. Он у меня станковый — военный, швейцарский, со штырями. Надеюсь, что на время придержит от гибели.

Появилась надежда, что зверюга начнёт грызть с рюкзака… или… — «С ног?!..С попы?!.. — она торчит, не прикрытая ничем. Ноги же до колен спрятаны в резиновые сапоги — болотники. Голова чуть прикрыта рюкзаком. Ладонь – костлява, – вряд ли начнёт, грызть с неё… — а попа!.. – аппетитно торчит перед самой пастью!».

Вспомнились фильмы о львах людоедах, о медведе людоеде из фильма Федосеева «Злой дух Ямбуя». Вспомнились рассказы геологов Якутии о трагических жутких нападении медведей в тайге.

С запозданием понимаю: «Положила охотничий нож, по глупости, в карман рюкзака, и туда же положила огромный гвоздь. Их не выхватить, чтоб вспороть живот зверю, а рука с ружьём при падении прижата ко мху — не вытащить. Лишь пошевелюсь, — вопьются клыки! — Поступила безрассудно, убрав нож в рюкзак… — поспешила…».

— Господи! Помоги! Господи помоги! Господи. Помоги! — Кричу в мох. Холодная тень наклоняется и закрывает солнечный свет, нависает; обнюхивает голову, рюкзак.

— Господи! Спаси! — ору. Одновременно успеваю подумать: «Медведь приятно пахнет хвоей! Смолой!». — Странно! — как можно в одну секунду звать Господа на помощь и чувствовать, думать, вспоминать и искать выход?!.. – всё вместе, в минуты, сжатые во временные клочки, не сопоставимые с принятыми мерами измерения жизни.

Страх!.. – он не сковывает. Он ищет выход, а мозг явственно понимает беззащитность.

Страшно быть съеденной заживо! Успеваю всё-всё думать, анализировать, бояться, ужасаться и всецело полагаться на Бога. «Господи! Спаси!», — вспоминаю молитвы, взываю к Создателю, чтоб Господь укротил зверя, вразумил хищника и увёл; не позволил съесть заживо. Успеваю понять, что впервые зову Бога и Ангела спасти, искренне веря и всецело на них уповая, одновременно понимаю, что высшие силы не всесильны в земных делах, но чувствую: «Они здесь! – сосредоточены! Как и я, ищут выход из опасной ситуации, решают, как помочь на уровне нашей земной реальности – в физическом плане моей жизни».

«Зови Дружка!»,– слышу в мозгу приказ… — резкий, краткий, сжатый как приказ реального человека, понимающего всю опасность ситуации.

— Дружка, помоги! Дружка, помоги! Дружка, помоги! – без промедления, рассуждения зову собаку, поняв — вспомнив, что пёс – это единственная реальная надежда на спасение. Он — единственный, кто реально сейчас способен отогнать медведя. – Как я раньше не догадалась сама?!..

Медведица не успела вонзить в мою попу зубы. Она подняла голову, повернулась: ко мне со всех лап на помощь бежал Дружка! – Мой Дружок! Совсем беспородный пёс из рода охотничьих сибирских двортерьеров. – Рыжий, пушистый! Нежеланный! Его спихнули нам знакомые, — некуда было деть. Долго не охотился. Долго не был любимым в нашей семейной стае.

— Дружок! Помоги! — подбадриваю пса. – Лишь бы не испугался!
Слышу:

— Дружка, топая лапами, подбежал к нам и встал с левого боку возле меня; угрожающе зарычал на хищницу. С правого бока послышалось ответное глухое угрожающее рычание. Медведица, закрыв свет солнца, нависла надо мной, защищая от пса свою добычу — еду. И стоит, расставив лапы, как это делают все звери — хищники. «На меня не положила руку (лапу), не прижала, что облегчает ситуацию. Голову вытянула в сторону пса, оскалилась и готовится к удару.

Теперь её внимание переключилось на собаку. Чувствую, как она замахивается на лайку лапой. «Лишь бы не попал под удар лапы!», — успеваю жалеть Дружка и надеяться, что собака сможет прогнать зверюгу. Слышу по колебанию почвы, что в ответ на медвежье рычание, пёс смело сделал шаги встал вплотную ко мне – в метре, перед самой оскаленной клыками мордой, что надо мной».

«Если даже Дружок испугается и побежит, то есть шанс успеть вскочить. Может, — медведица погонится за ним?.. – тогда появится возможность успеть подняться, выстрелить дробью в воздух, после перезарядится или что-то ещё предпринять».

Только Дружка не убегает и лишь рычит настойчивее, осознанно отгоняя от меня зверя. Он понимает, в какой опасности нахожусь, и не отступает – осознанно отбивает меня у хищницы. Слышу, как медведица переступает, пытаясь схватить пса зубами, но на меня почему-то не наступает, — её лапы почти касаются правого бока.
Не поднимая головы, слышу, как Дружка отпрыгивает — шаг назад и шаг вбок. И тут же прыгает шаг вперёд — на медведицу, но и меня при этом не бросает: отчаянно, смело отбивает хозяйку у медведя. И главное, — он разворачивает зверя от меня, заходя ему, как положено зверовой лайке, за спину.

Медведице невольно приходится отвернуть морду от добычи – от человека, развернуться боком ко мне и псу, заходящему с решительным рычанием за спину врагу – в тыл. Повинуясь действиям охотничьего пса, зверюге приходится повернуться лицом к нападающей уже сзади собаке. Отчего хищник теперь оказывается между двумя охотниками: со спины у него остаётся человек с ружьём, а спереди – не менее грозная собака.
Дружка, разворачивая медведицу, осознанно отводит её от меня.

Понимаю его действия – они единственно верные! Ещё не решаюсь встать: не знаю точно, где сейчас зубы медведя.- Не рванёт ли на меня?!.. Опытная охотница и мать пока контролирует нас обоих. — Вдруг стоит ещё надо мной и лишь повернула морду?!..

На секунду стало легко на душе. Появилось ощущение призрачной, но защиты. Чувствую благодарность Дружку и ловлю себя на мысли, что в эту секунду приняла его впервые не как просто собаку, а за мощного покровителя и своего надёжного друга, защитника, осознанно рискующего собственной жизнью ради спасения человека – хозяйки, за опытного охотника. Хрупкая в сравнении с медведем собака показалась в этот миг крепким мужчиной, о котором мечтает каждая женщина, надеясь когда-нибудь стать защищённой от всех бед.

Охотничья лайка целенаправленно нападала. И медведица оставила меня, сделала боевой выпад – бросок, на досаждающую собаку. Пёс успел! — отпрыгнул от удара лапы, вывернулся и снова подскочил к хозяйке; спрыгнув вбок – влево, тут же – вправо. Медведица ловила его зубами и лапами. Дружок забежал зверю за спину. Хищница повернулась, уже отойдя впервые от меня – добычи, на пару метров.

Стало ясно, что пёс, защищая меня, осознанно закручивал её, отгоняет, отвлекает разъярённого зверя на себя. Я всё ещё распластана на земле вниз лицом, не решаюсь поднять голову, чтоб сокрушающая лапа не сняла скальп.

Правой рукой сжимаю ружьё, на котором лежу, упав. Левой – разорванной рукой, неловко подогнутой при падении под живот, нащупываю пулю в патронташе. Чуть приподнявшись, бесшумно, чтоб не отвлечь зверя от собаки, вытаскиваю. Мягкая подушка мха позволяет. «Как незаметно вытащить ружьё?.. — его придавила своим весом». Опасаюсь подняться: медведь ещё рядом. Пытаюсь осторожно вытянуть ружьё из-под живота.

Одновременно думаю: «Молодец, Дружка! – держит хищника. — Где голова медведя?.. Необходимо успеть вскочить, зарядить и выстрелить! – это, в крайнем случае. Если ружьё осекнётся, второй выстрел не выйдет, шансы на него ничтожны – не успеть перезарядится. Да, и жалко убивать!

Жаль даже ранить медведицу… — как же медвежата без матери?!..».
Наконец слышу удаляющиеся шаги: «То ли Дружка убежал, то ли она ушла?!». Встаю, всё ещё опасаясь, — не знаю, где медведь находится. На душе облегчение: Дружок и медведь убежали в кусты. Перезаряжаюсь, пока собака и зверь сражаются в кустах. «Нужно теперь выручать лайку!», — стреляю дробовым патроном вверх… — один, два, три…

Тайга от эха загудела. Выстрелила патронов восемь. Ствол ружья разогрелся. Высадила почти все дробовые патроны из карманов. Оставила в резерве на случай крайней необходимости, если хищник вернётся. Пули- берегу.

От канонады поднялся невообразимый шум! Тайга разорвалась грохотом. Смотрю: сверху, с самой макушки сосенки, что совсем рядом, перепуганный стрельбой, слезает маленький медвежонок. О нём совсем забыла, и дробь при выстрелах летела в небо рядом с малышом. Его и не видела: бурый цвет шубки слился воедино с цветом коры сосны.

Медвежонок, слазя вниз, перебирает поочерёдно задними и передними лапами, словно человек, пытается слезть с сосны. Растерянно поворачивает голову. Смотрит вниз на землю. Он сильно испуган выстрелами и нами. Спустившись вниз метра на три, спеша, внезапно срывается и с шумом падает с дерева вниз. Одновременно, на соседней сосенке, в тонких веточках (как только уместился и держался?!..) зашевелился второй малыш!

Страшась за Дружка, и опасаясь, что вернётся медведица, стреляю в воздух ещё раз, два, три…
Гулкий гром выстрелов соединяется в единый гром раската, несётся далеко в болота. Оттого, насмерть перепугавшись, второй медвежонок в спешке начинает перебирать лапами, — слазит, сползает, скользит по стволу и, поспешив, — то ли прыгает, то ли срывается, падая вниз. Тут же, с третьего дерева, как шишка, не сползая, с самой маковки, валится третий медвежонок!

— Когда они успели туда залезть!.. – даже не успела заметить. Напрочь забыла о них, когда напала медведица, всё внимание отвлекла на неё. И из памяти вылетело напрочь, что медвежата спасались на сосенках рядом со мной. Стало ясно, почему мать бросила преследование Дружка и переключила внимание на человека: медвежата восседали по соснам над моей головой; она прогоняла меня от деток. А потом, войдя в охотничий азарт, решила покормить человечинкой потомство и самой полакомиться, запастись калориями на зиму.

Вновь стреляю вверх. Вижу, как вверху, на самой маковке сосёнки – тонюсенькой веточке, шевелится пестун. Он – крупненький, крупнее блезняшек-тройняшек, старше из на год; с белым «детским» воротничком; никак не может слезть, оттого крутит во все стороны головой. В испуге забраться смог, а слезть… – попа толста, не позволяет! Рассматривая землю, внезапно пестун срывается и падает с высоты шести-семи метров – с самой вершины сосны!

Ударившись при падении о землю, останавливается, оглушенный болью в лапах, голосит.

Очень жаль бедолагу, как и остальных медвежат, слетевших с высоты второго этажа – в пять-восьмь метров: «Не повредили ли лапы?..». Пестун тяжелей тройняшек — малышей и летел с самой маковки дерева. Тройняшки хоть немного, но смогли спустится, оттого и меньше падали. Второгодок приземлился на лапы тяжелее. «Не переломал ли их?!..» – жалею, чувствую вину за то, что оказалась не в том месте, где стоило.

Становится ясной причина нападения медведицы на нас – на лайку и человека. Мать не могла уйти, оставив охотников в опасной близости от детей – те, оказывается, всей семьёй сидели на соснах, испугавшись. Они — все четверо, при нападении матери, восседали на молодых тонюсеньких сосенках — тут же! Прямо надо мной, не успев убежать. А я не успела понять, что нахожусь в смертельной опасности: медведица – это не медведь! – она самоотверженно защищает детей! Поэтому не остановилась, не ушла от вооружённого человека и охотничьего пса. Её можно понять… — я тоже мать, и, когда лежала носом в мох, то думала о детях: «Как они переживут, когда узнают, что мать съели заживо хищники?..». Поэтому медведица бросила Дружка и напала на человека, а отгоняя — «стукнула».

Получается, что один медвежонок сидел прямо над моей головой, на сосне, за которой я пыталась прятаться от клыков и лап зверя. Спасаясь, даже не заметила, как медвежата, мельтешившие непосредственно под моими ногами от перепугу, забрались на вершины молоденьких сосенок. Моё внимание всецело отвлекла их мать. Сейчас вспомнилось, как толпа малышей комками выскочила с долинки прямо под ноги, и бегали возле меня в поисках спасения, растерявшись, позади их преследовал, гоняя Дружок, а я невольно преградила путь к спасению от пса, пока медведица того прогоняла от детёнышей.

Услышав выстрелы, Дружка бросил в зарослях кустов медведицу и прибежал ко мне. Увидев возле меня медвежат, свалившихся с деревьев, сходу бросается на звериный выводок. И теперь рвёт, кусает то одного, то другого. Тройняшки — размером чуть меньше собаки, а вот пестун – второгодок, крупнее на голову. Но именно он оказался наиболее уязвимым, чем годовалые собратья. «Похоже, — сильнее зашибся и плохо бегает на отшибленных лапах!». …Дружок лает, медвежата кричат, пищат, плачут. Охотник поочерёдно кусает зверят и держит всех в куче – сбивает, как опытный медвежатник.

Медведица не вмешивается, стоит в тальнике, — боится ружья и теперь – нас. Серьёзно опасаюсь, что вот-вот выбежит и тогда попадёт сполна нам обоим. И одновременно жалко медвежат, особенно пестуна. — Он такой беззащитный! — с побитыми лапами, покусанный, насмерть перепуганный. Маленьких медвежат пёс может серьёзно порвать. Они совсем не сопротивляются, лишь ловко спасаются бегством. Дружок, хоть и не выше их ростом, – он опытный охотник и тоже зверь! – Героически дрался однажды с огромным тундровым волком, что размером — с телёнка! И весом под сотню кило!

Дружок яро кусает то одного, то другого медвежонка, те пищат, он лает, не даёт пробиться к матери. Зверята громко, громко пищат, скулят! Охотник их не жалеет — с остервенением рвёт, мстя за хозяйку – за друга. Наблюдая, понимаю, что он натерпелся тоже страха и хорошо знаю его мстительный характер. – За меня Дружка будет мстить насмерть. — Он видел мою рану!..

Внезапно пёс оставил медвежат и рванул в лесную чащу, — услышал, как с сквозь кусты, с шумом, ломилась к нам медведица спасать детей. Она вернулась защищать малышей. И напала в зарослях уже на пса. Тот, защищаясь, и защищая меня, вновь закручивает зверя. Но в густых зарослях тесно и псу быстро не развернуться. Вновь стреляю вверх, защищая Дружка и себя, надеясь остановить очередное нападение разъярённой матери. В сердце проникла тревога: «Неужели опять нападёт?.. — всё идёт к тому».

Стреляю вверх дробовым патроном — теперь только раз: «Нужно экономить патроны. Теперь могут пригодиться и они в случае нового нападения зверя». Пули берегу. Они -на самый крайний случай, если иного выхода не останется. Не хочу причинять медведице вред. Сейчас — тем более, когда увидела вблизи четырёх медвежат. Она мать и я — мать. И мне понятны её чувства. Но и она должна понять, что человек не намерен причинить вреда медвежьей семье, хочу мирно разойтись. Главное, сейчас как-то отозвать Дружка. Он вошёл в охотничий азарт, да и мстит за хозяйку, защищает от смертельной ненадуманной – реальной, опасности; его сложно теперь остановить.

Зову Дружка. Медвежата перепуганы, покусаны, с травмированными лапами. Тройняшки бегают шустрее, увёртываются ловчее от зубов охотничьего пса, а очухавшись, быстрёхонько гурьбой убегают к матери. Пестун же остался, сел на попку, укрывая самое уязвимое место на теле, уже как взрослый медведь. Пёс нещадно кусает хищника, жёстко мстя за хозяйку, защищая. А юный враг от боли и страха, по-детски, совсем как человеческое дитя, отчаянно пищит и плачет, слёзно скулит, как щенок.

Осторожно, пятясь спиною, со взведённым «стволом», готовясь к выстрелу, если выскочит зверюга, отступаю. (Иначе Дружок медвежью семью не бросит). Медвежата, воспользовавшись отсутствием пса, спешно убегают в заросли тала к матери. Она… – там, стоит, наблюдает из кустарника; вернув под защиту детей, теперь не преследует пса. Дружок всё ещё лает, пытается гонять и медвежат и медведицу. Только они, теперь, как выводок рыжих таракашек, шныряют по кустарнику — все четверо, под защитой клыков, когтей, лап матери, сбившись в кучку.

Дружка подбегает ко мне на призыв. И мы оставляем медвежью семью в горельнике. Неспешно, не оборачиваясь, спокойно уходим своей старой тропой вдоль берега таёжного ручья Хапаяна. Спиной чувствую напряжённый взгляд медведя — не ушла. Только почему-то совершенно сейчас уверенна, что медведица не кинется догонять и преследовать нас, поэтому ружьё вскидываю на плечо. Уходя, нападения сзади не опасаюсь: Дружок не допустит. Не провоцируя далее зверя, боком, боком ухожу с горельника. Знаю, что мать настороженно смотрит вослед, скрываясь в зарослях тала, а вокруг доверчиво жмутся четверо медвежат, жалятся ей, трутся о ноги защитницы. Она их пока не успокаивает – не до того, лишь следит за уходящей женщиной и грозным рыжим псом. Как уйдём, — уведёт подальше, накормит, согреет, залижет раны и уложит рядышком спать на зиму в горельнике, под вывороченный корчь, что выше – у самых гор Приполярного Урала.

Медведица не боится нас и осознаёт свою силу. Но её самое уязвимое место, как и любой женщины, — это дети. Дети – слабость и сила каждой матери. Поэтому она не бросается рвать и мстить. Ей следовало при нашем появлении в горельнике увести медвежат подальше. Только ягод нигде нет и мы – обе, пришли на одну и ту же, почти единственную полянку с черникой, с одной целью собрать таёжный урожай. Нам обеим необходимо кормить семью и готовиться к суровой северной зиме.

Так по стечению обстоятельств две матери сошлись в поединке на маленьком клочке глухой сибирской тайги.

И всё же, хищник, подмяв меня, решился перейти границу дозволенного. Она бы скормила меня – человека, детям – я стала едой! И с того момента превратилась бы в медведя людоеда. — Хорошо, что этого не случилось!

Возвращаюсь в зимовье. Иду по едва различимой тропке вдоль ручья. Солнце село в тучи. От пережитого стресса стало тошнить и кружится голова; начала ощущать раненую, разорванную руку. Она горит огнём. Поджимаю к телу – к груди. Болит, вроде бы не сильно. Не знаю, что с нею. Сгоряча, на адреналине, можно не оценить опасность раны. Рассматриваю рукав. Он разорван. Сверху прикипела белая смола. «Хорошо, что рука у медведицы оказалась не в земле, а запачкана смолой! Может, обойдётся и рана не загниёт. Смола кедра и сосны – лекарственная, бактерицидная. Ею в тайге заживляют раны».

Голова сильно кружится. Теряю ориентацию. Ноги подкашиваются. Качаюсь от слабости. Рука всё сильнее саднит, начинает ныть и серьёзно болеть. Адреналин иссяк. Обезболивающее перестал организм вырабатывать. Тропинка теряется, пропадает. И я оказываюсь в болоте. Понимаю, что делаю круг и сейчас вновь вернусь к медвежьей семье. — Правая нога описывает круг.

– Господи. Помоги! Ангел, дружище! Выведи! – молюсь мысленно, полагаюсь на интуицию и всецело вверяюсь небу. — Разворачиваюсь и иду прямо в противоположную сторону.

Бог и Ангел выводят. Выхожу на свою тропу. Всё плывёт. Собираю волю, концентрирую сознание, ориентируюсь относительно сторон горизонта: «Куда идти?». Опять голова плывет. И не знаю, где нахожусь. Опять… – тропа. Иду, качаясь, как во сне, прижав повреждённую руку к груди. «Лишь бы кость не сломана!.. — надеюсь на лучшее. — Крови нет, значит, артерия цела!».

Не понимаю, где нахожусь. Голова не соображает от пережитого стресса и раны. От слабости оседаю в мох на колени. Прижимаюсь спиной к стволу кедра. Всё вокруг плывёт, — как в тумане. Дико тошнит. Встаю. Иду дальше. Нужно дойти до избы до ночи. Плохо помню, как прохожу десяток километров и лишь в ночь дохожу до зимовья, — словно лунатик.

У избы ноги окончательно ослабевают, сажусь прямо в мох у стены. Голова плывёт. Встаю. Захожу в дом. Как во сне, раздеваюсь. Осматриваю рану: через всю руку: от плеча до самого локтя багровеют страшные красные полосы – следы когтей. Рука — вся густо — густо синяя до чёрно – фиолетовой, с пугающе буро-красными кровоподтёками.

Оцениваю: «Разорваны внутренние капилляры, но кость гнётся, не торчит –цела! Артерия находится в миллиметрах от дыры, куда вонзился коготь. Если б её когтём медведица пробила, то шансов выжить не оставила мне! Учуяв запах крови медведь не остановился бы от нападения, и никакой бы пёс не спас от хищника. Повезло и то, что глухаря не стрельнула: крови и мяса в рюкзаке не было! Рюкзак не привлёк голодного зверя запахом еды — крови.

Смазываю тетрациклиновой мазью раны, бинтую. Ложусь под одеяло. «Хорошо, что не стреляла!» — представила, как убила б мать, как её б, — мёртвую, окружили медвежата… — мёртвую бездыханную…- убитую.

Представила, что она — убитая, а вокруг пищат медвежата… — четверо! – беззащитные осиротевшие. Сделалось тошно от возможного сценария развития трагедии. А потом в очередной раз подумала о своих детях: «Каково бы им узнать, что мать погибла, заживо съеденная?!..».

Конечно же, — медвежата подрастут и будут пакостить: воровать добычу, еду, разорять припасы, избушки; станут караулить меня на ночных тропах; бродить ночами вокруг избы, не давая собакам и мне спать. И не дай, Господь, — встретится накоротке по осени перед залёжкой на зиму или весной после спячки!..

Медведь — не человек. Ему не рассказать о людской жалости к медвежатам. Этим-то я и отличаюсь от хищника. Именно из-за жалости к медвежатам так и не зарядила пулю в ствол ружья. – Не из-за страха! – Только из-за жалости к детям. Могла много раз выстрелить в упор, в лицо медведицы. Подходящих моментов было предостаточно и до нападения, и после. Вполне могла «положить» рядком всё семейство!.. Но не смогла перешагнуть через жалость.

Удивительно, как Духи и Ангел пытались развернуть и не допустить трагедии. Даже положили на видное место гвоздь, как оружие; настаивали, чтобы вынула их рюкзака охотничий нож, и главное, разворачивали – назад, по тропе, по которой пришла в горельник; в итоге ушла путём, как и направляли высшие силы. До сих пор не могу забыть, тревожные Их команды падать и звать на помощь собаку. Поняла, насколько истинно верю и доверяю Ангелу, Богу, Духам леса, Душам предков. Выполняла команды небес, ни на секунду, не сомневаясь в том, с кем общаюсь и, кого слышу.

Ангел -Хранитель изначально отводил свою подопечную от столкновения с семьёй голодных и самых опасных в это время года зверей; подсказывал, настаивал не ходить тута. Мне нужно было сразу вернуться, а я не поняла и всё металась в сомнениях и сделала шаг на роковую черничную поляну. «Неужели всё предрешено?!..».

Спасла лишь слаженность действий земного и не земного Разума, можно сказать: «интуиция», а в реальности — Бог, Ангелы, Духи – наши верные надёжные помощники, и простой пёс – сибирская двортерьерная лайка, храбрая, верная, самоотверженная, умелый охотник — медвежатник.
Много раз позже думала: «Стоило ли рисковать?! Или… — всё же нужно было сразу стрелять?..».

Кругом – тайга. Оснюем. Уже неделю мысленно вижу глаза медведицы. — Странно, не могу сказать слово: «морда», «лапа»! В мыслях невольно говорится: «Лицо», «рука». Откуда-то, из глубины меня, произносится так и не иначе. Заставляю усилием воли писать сейчас: «лапа», «морда», чтоб читающие, не знакомые с тайгой, поняли. Только в «морду» зверя выстрелить можно, но как выстрелить в лицо матери?!.. В медвежат?! Понимаю, что они неизбежно вырастут в опасного хищника — дикого и беспощадного. И те, кого пожалела в осеннем лесу, однажды преградят мне тропу, не пожелав человеку с ружьём добра.

Страха панического от случившегося не родилось. Разумное чувство опасности только укрепилось, но не перешло грань, за которой не смогла б более ходить в тайгу одна, одна ночевать у костра в снегах, в метелях. Уже через день окрепла, поднялась с постели. Рука быстро заживала. Смола кедра, вбитая в рану когтями, помогла заживлению. Заражения, нагноения не случилось.

В итоге остались только шрамы, со временем и они почти исчезли. Так действовала, врачуя сама тайга. Через пару дней пошла в то место, где произошла эта история, убедилась, что медведица сразу же увела семью в безопасное место от человека – за пределы наших охотугодий.

Понимаю: «Лето – голодное, и прокормить четырёх медвежат трудно». А я всё ещё мечусь и раздумываю: «Всё ли правильно сделала?». Позже решила, окончательно успокоив совесть: «Все живы, значит всё верно вышло!». А терзания душевные неизбежны, – они анализ на будущее и отличают человека – охотника, от зверя – охотника, и от браконьера – не охотника. Суть, корень случившегося в основе жизни на Земле: в тайге лицом к лицу встретились две матери, радеющие не о себе, а о своих детях, оттого и поведение медведицы и меня – человека.

И ещё: впервые поняла, что верю в Бога, и читать русскую классику полезно. Удивительно! — По стечению обстоятельств, или же по той же подсказки свыше, накануне поездки в тайгу, за несколько дней до описанного случая, в семейной библиотеке, попался рассказ, как крестьянин, притворившись мёртвым, спасся от нападения медведя. Его зверь закопал, как дичь подтушивать, и ушёл. Почти аналогично произошло со мной. Рассказ помог принять верное решение упасть, чтоб избежать сокрушительного удара в спину, в голову, после которого шансов на жизнь не осталось бы.

Муж, увидев меня, сидящей перед избой, с жалобным лицом, не проникся сочувствием, решив, что вру насчёт встречи с медведем, симулирую трагедию. Смотрел на жену холодно, даже с презрением. Помню: ощутила душевную боль и обиду от неверия и холода; зашла в избу, легла на спальник и отвернулась к стене. На душе шевелились кошки, болела рука, но ещё хуже саднила душа. Утешало, что пёс оказался преданным, не похожим на равнодушных, расчётливых нас -людей. Утешало, что Ангелы, Бог, Духи предков существуют наяву и не бросили погибать. Муж поверил лишь потом, что не вру, когда увидел распоротую руку с жуткими следами когтей. Но открыто выразил лишь разочарование, что не добыла «мясо», не стреляла, — мы же, — на охоте! И впереди – длинная предлинная зима! А жизнь и холод не способствуют жалости и благородству.

Рука заживала, а душа — нет. Через пару дней мы с Дружком колесили по болотам, собирали ягоды, охотились. Немного – страшилась, но пересиливала страх, — со мной рядом находился верный пёс и Они.

Порой думаю: «Кто Они в реальности?!..». -Неужели, наши судьбы в чём-то предрешены, запрограммированы, и Им известно будущее?..

***
23 сентября 2022 г.. Прошли годы. Дружка давно нет. Весной ушёл в тайгу и не вернулся муж. Погиб в том же аномальном месте. Искали его всё лето вертолётом, квадрокоптерами, МЧС, добровольцы, нанимали людей. Всё надеялись, что жив. Нашла сама, в августе – останки. Нашла, как и говорила всем, — в месте, куда смотрели лайки, куда вели собачьи следы изначально.

Когда пришла на поиски останков, — одна! С двумя лайками: у избы собралась стая медведей и стая вОронов. Они все и указали, где искать. Муж не дошёл до зимовья метры. Впереди оставался крутой подъём. По насту необходимо было бить лестницу, что непросто физически уставшим. Он остановился, достал котелок, дошерак, телефон, чтоб позвонить мне, — сообщить, что дошёл и решил отдохнуть перед подъёмом. Но упал замертво… — не снимая лыж, не выпустив палку из руки. Больше не встал.

Когда нашла, – рядом с котелком, пачкой дошерака, стоял во мху его череп. – Удивительно маленький! Чистый, белый! Глаза смотрели на избу!..

Невольно подумалось: «Когда искали, мчеэсовцы и мы – родные, то сидели у избы, -пили чай, обедали, а меня не отпускала мысль, что муж постоянно смотрит на нас и на меня.

В ту же сторону временами смотрели и мои лайка. Предчувствия, ощущение, интуиция не подводили: «Это так и было!», что выяснилось позже, — глаза мужа постоянно смотрели на избу, на нас. Останки вынесли с тайги в августе, вывезли, похоронили на родине — на Урале, — так решили дети. Жизнь продолжается! Пытаемся жить! Заставляю себя ходить в лес. Только он смотрит теперь холодом, неуютен и отторгает. Надеюсь, со временем прежнее ощущение красоты вернётся в душу и тайга вновь раскроет свои тайны, свою силу и добродетель.

Редактировано: среда, 20 января 2021 г., пятница, 16 апреля 2021 г..
Наброски текста 2012 года. Размещено в первом варианте на сайте Проза. Ру. 16 апреля 2021 года. 9 марта 2022 года доступ к рассказу администрацией сайта наглухо заблокирован по требованию и при поддержке русофобов, ненавидящих всё российское. четверг, 22, 23, 24 сентября 2022 г. текст восстанавливается и редактируется по черновикам.

Ключевые слова:
Охота, медведь, медведица, нападение медведицы, медвежата, тайга, пестун, осень, сентябрь, Западная Сибирь, Крайний Север, Югра, Берёзовский район, Тюменская область, Зауралье, Ханты-Мансийский автономный округ-Югра, Тулпаремшан, ягоды, черника, горельник, лайка, Дружок, охотничья собака, напарник, друг, таёжник, гуси, лебеди, таёжное село, СМИ, газета, статья, корреспондент, листопад, небо, реки, урман, Бог, Ангел-хранитель, ангелы, духи тайги, Урал, МЧС, поиски.

Анонс:
Охотничья таёжная быль. Жуткая встреча в тайге с медвежьей семьёй. Нападение медведицы. Собака и Бог спасают от зверя. Трагическая гибель мужа-таёжника, в тайге Севера Сибири.

Первое знакомство

«Наш приход был, как видно, замечен. Скрипнула низкая дверь. И на свет божий, как в сказке, появилась фигура древнего старика. Босой. На теле латаная-перелатаная рубаха из мешковины. Из нее ж — портки, и тоже в заплатах, нечесаная борода. Всклокоченные волосы на голове. Испуганный, очень внимательный взгляд. И нерешительность. Переминаясь с ноги на ногу, как будто земля сделалась вдруг горячей, старик молча глядел на нас. Мы тоже молчали. Так продолжалось с минуту. Надо было что-нибудь говорить. Я сказала:

— Здравствуйте, дедушка! Мы к вам в гости…

Старик ответил не тотчас. Потоптался, оглянулся, потрогал рукой ремешок на стене, и наконец мы услышали тихий нерешительный голос:

— Ну проходите, коли пришли…»

Так описывала свою первую встречу с Лыковыми геолог Галина Письменская. Дата действия ее истории — 15 июня 1978 года. Место действия — крутой берег реки Еринат, притока Большого Абакана. Горная Хакасия, труднодоступный уголок Западного Саяна, неподалеку от границ с Алтаем и Тувой.

Именно здесь, в местах, где на сотни километров вокруг просто не было, не должно было быть человеческой жизни, обнаружили железорудную залежь. Летом 1978 года для более подробной разведки потенциальных месторождений на берега Большого Абакана решили отправить группу геологов. Именно в процессе поиска подходящего места для их лагеря пилоты вертолета и заметили нечто очень странное. На берегу Ерината, неподалеку от его впадения в Абакан, летчики разглядели сначала огород, потом вырубку, ну а в конце концов, и покосившуюся, вросшую в землю, почерневшую хату. Ничего из этого на самых подробных картах отмечено не было.

Место для лагеря геологов нашли лишь в 15 км от загадочного объекта. Высадившаяся группа, четыре человека во главе с Галиной Письменской, быстро решила познакомиться с потенциальными соседями. Ими двигало не только вполне понятное в данных обстоятельствах любопытство. В безлюдной тайге мог найтись кто угодно, поэтому на встречу Письменская на всякий случай прихватила выданный ей пистолет.

Оружие не понадобилось. Вместе со стариком, чье появление на свет было описано выше, жили две дочери, одежду которым заменяли рубахи из домотканой мешковины. «И только тут мы увидели силуэты двух женщин. Одна билась в истерике и молилась: „Это нам за грехи, за грехи…“ Другая, держась за столб, подпиравший провисшую матицу, медленно оседала на пол», — писала позже Письменская. Впоследствии выяснилось, что у древнего деда была и пара сыновей, но те обитали в своем доме в 6 км вниз по течению Ерината.

Геологи очень быстро смогли войти в доверие к отшельникам и выяснить, что обнаружили они семью Лыковых. Отец семейства Карп, сыновья Савин и Дмитрий, дочери Наталия и Агафья. Больше трех десятилетий те жили здесь, на берегу Ерината, и за все эти 30 с лишним лет Галина Письменская со своими коллегами стали первыми людьми, которых они встретили. Общение Лыковых с геологами стало регулярным, но мир про них узнал лишь спустя еще четыре года, когда на заимке побывал журналист «Комсомольской правды» Василий Песков. В своем документальном цикле «Таежный тупик» он впервые рассказал о Лыковых широкой аудитории, и история эта произвела оглушительный эффект. В течение следующих лет в сотнях статей, нескольких книгах и бессчетном количестве видеосюжетов страна узнала об удивительном бегстве отшельников от цивилизации и жизни в тайге, единственным помощником в которой были лишь их собственные силы.

Часовенные

Строго говоря, судьба Лыковых была сколь необычна для широких народных масс, столь и типична для той среды, к которой они принадлежали. Они были старообрядцами, т. е. решительно отвергали церковную реформу середины XVII века. Многие из старообрядческих течений предполагали минимизацию контактов с государством, считая его (в постреформенном виде) сатанинским порождением. Часовенное согласие староверов, к которому относились Лыковы, было как раз из таких. Лишившись в XIX веке из-за репрессий императора Николая I своих священников, они заменили их выходцами-мирянами из своей среды, а богослужения стали проводить в тайных (часто домашних) часовнях (отсюда название). Оснований доверять режиму, лишившему их даже собственных иереев, у часовенных не было, поэтому они предпочитали жить уединенными коммунами, сами по себе.

Именно так предки Лыковых и перебрались сначала в Горный Алтай. Там их все полностью устраивало. Власть была далеко, их почти не тревожила, зато простора для деятельности трудолюбивым непьющим людям (а почти все староверы таковыми и были) было много. Все поменялось с приходом к власти большевиков.

В отличие от прежней власти, в конце концов смирившейся со своеобразием старообрядцев, большевикам такие автономные сообщества, живущие по своим правилам, да еще и объединенные по религиозному принципу, были не нужны. В начале 1930-х новая политика докатилась и до Горного Алтая. В ходе коллективизации в сельхозартели попытались объединить и коммуны староверов. Кто-то из них смирялся с неизбежным и соглашался жить по-новому, кто-то рассматривал все это как очередную волну уже привычных гонений на «истинных христиан». Лыковы были как раз из таких. В попытке избавиться от «сатанинской» власти они принялись забираться все глубже и глубже в тайгу, но в результате противостояние привело к открытому конфликту.

На землях, где укрылись Лыковы, Советы организовали Алтайский заповедник. Попытка прогнать семью («браконьеров»!) с земли, объявленной заповедной, закончилась винтовочными выстрелами. Так погиб брат Карпа Лыкова Евдоким, ну а сам Карп окончательно уверился в том, что новая власть тоже от дьявола и спокойной жизни им не даст. В 1937 году после очередного визита сотрудников НКВД на их алтайскую заимку старший Лыков принимает решение отправиться с женой, сыном Савином и дочерью Наталией еще глубже в тайгу.

В попытке избавиться от нежелательных соседей семья постепенно забиралась все дальше и дальше в совсем уже глухие, безлюдные места и лишь в начале 1940-х наконец окончательно обосновалась на берегу реки Еринат. Место для новой, уже не алтайской, а саянской заимки было выбрано с умом. Дом Карп Лыков срубил высоко, на достаточно крутом склоне горы, рядом с ручьем, но в точке, укрытой от ветров и, самое главное, незаметной со стороны реки. Именно оттуда мог прийти нежелательный контакт с внешним миром.

Во многих источниках утверждается, что в 1978 году геологи стали первыми людьми, встреченными Лыковыми с момента начала их одиссеи в 1937-м. Это не так. В августе 1940 года их пути вновь пересеклись с сотрудниками Алтайского заповедника. Уговоры тех вернуться в мир и даже обещания легальной работы в структурах заповедника не подействовали. Староверы лишь снялись с очередной заимки, чтобы забраться еще дальше в тайгу (на этом этапе они как раз и оказались на Еринате). Ну а в 1945-м на семью, в которой к тому моменту появилось еще двое детей, Дмитрий и Агафья, наткнулась экспедиция военных топографов. От них Лыковы узнали про войну с «немцем», в которой глава семейства обвинил Петра I, главного своего (и всех староверов) недруга («Это цё же такое, второй [после Первой мировой войны] раз, и все немцы. Петру — проклятье. Он с ними шашни водил. Едак…»), и о советской победе. Вернувшись на «большую землю», топографы, разумеется, доложили о неожиданной встрече, и в поисках Лыкова было даже организовано пару рейдов, но семья смогла укрыться и остаться незамеченной. Потом про них вновь постепенно забыли и лишь в 1978 году, тридцать лет спустя, в очередной раз, к всеобщему удивлению, обнаружили с воздуха.

Без хлеба и соли

«Стены и при лучине были темны: многолетняя копоть света не отражала. Низкий потолок тоже был угольно-темным. Горизонтально под потолком висели шесты для сушки одежды. Вровень с ними вдоль стен тянулись полки, уставленные берестяной посудой с сушеной картошкой и кедровыми орехами. Внизу вдоль стен тянулись широкие лавки. На них, как можно было понять по каким-то лохмотьям, спали и можно было теперь сидеть. Слева от входа главное место было занято печью из дикого камня. <…> Посредине жилища стоял маленький стол, сработанный топором. Это и все, что тут было. Но было тесно. Площадь конурки была примерно семь шагов на пять, и можно было только гадать, как ютились тут многие годы шестеро взрослых людей обоего пола». Так описывал основную «усадьбу» Лыковых, похожу на вросшую в землю баню, Василий Песков. Быт отшельников, устоявшийся за прошедшие три десятилетия, представлял особый предмет интереса и ныне хорошо изучен.

Главной проблемой выживания оставалась еда. Ее Лыковы получали из двух источников. В первую очередь помогала окружающая заимку и неиспорченная человеческим влиянием тайга. Грибы, лесные ягоды (малина, черника, брусника), травы, в меньшей степени рыба неплохо дополняли рацион, но были сезонным продуктом. Охота была не так эффективна. По религиозным соображениям отшельники позволяли себе есть только копытных (медведей было нельзя, у тех были лапы), на тропах которых устраивали ловчие ямы. Со временем лоси, олени-маралы и кабарги научились их все чаще избегать и мясо стало совсем редким гостем на столе Лыковых. Ну а самым важным таежным продуктом был кедровый орех. Время его созревания было ключевым периодом года, ведь тогда можно было сделать стратегические запасы плохо портящегося продукта, который спасал в голодные зимы.

Многие старообрядческие течения, в том числе и часовенные, к которым принадлежали Лыковы, считали картофель «бесовским многоплодным блудным растением», к тому же завезенным в Россию главным врагом всего сущего — Петром I. Однако при этом во многих изолированных, разбросанных по безлюдной тайге скитах староверов именно картошка становилась важнейшим фактором выживания. Лыковы исключением не были. Основу их рациона, несмотря на свою греховность, составлял картофель. Его ели печеным (прямо в кожуре), сушили и делали из него «хлеб» — толстый черный блин из смеси сушеной картошки, пригоршни зерен конопли и двух-трех горстей измельченной ржи. Когда другие припасы заканчивались, зачастую именно этот продукт становился единственным в рационе, вплоть до начала сезона грибов и ягод.

Настоящего хлеба, а заодно и соли, которая помогала дольше хранить продукты, Лыковы не знали. На своем огороде они выращивали немного ржи, но ее хватало лишь на картофельный хлеб и на ржаную кашу по большим религиозным праздникам. На том же огороде росли лук, репа, горох, конопля. Последнюю использовали для создания одежды, которую делали на примитивном ткацком станке, захваченном с собой с «большой земли» еще в 1930-е годы. Чуть позже научились выделывать кожу убитых животных.

Как показала жизнь, картофель был настолько важен для выживания, что требовалось создавать его двухгодичный запас для гарантии своего существования. Всего лишь одна затяжная зима 1961 года, ровно 60 лет назад, когда снег выпал в июне, привела к гибели урожая. Картошки собрали только на семена, рожь вымерзла, пострадали и таежные богатства, а прошлогодние запасы быстро кончились. В тот страшный год Лыковы ели и солому, и кору, и березовые почки, и кожу, но пережили голод не все. Младшая из семьи, Агафья, рассказывала: «На постном мама не вынесла. К рыбалке нельзя стало — вода большая. Не позаботились, чтобы скотина была, охотиться не смогли. Баданный корень толкли, на рябиновом листу жили». Так в 1961 году от голода погибла Акулина Лыкова, Карп остался без жены, а четверо детей без матери.

Важным уроком трагедии было понимание важности запасов. Помогло и чудо (как рассматривала его набожная семья). Рожь погибла летом 1961-го, но в следующий сезон на площадке, где когда-то рос горох, взошло случайно выросшее одно зерно. Этот колосок Лыковы оберегали весь 1962 год, и он дал 18 зерен. На следующий год у семьи уже была тарелка зерна. Ну а на четвертый год они смогли вновь поесть ржаной каши.

Трагедий, подобных голодному году и смерти матери, Лыковы не переживали вплоть до «большого контакта» с внешним миром. Первые годы после знакомства с геологами тоже прошли вроде бы успешно. Отшельники начали постепенно приобщаться к благам цивилизации, у них появилась новая одежда, предметы быта, орудия труда, а в 1981 году случилась еще одна катастрофа. 6 октября от тяжелой пневмонии умирает самый младший, всегда бывший самым выносливым в семье Дмитрий. Скорее всего, его иммунитет, сформировавшийся в изолированном сообществе, не перенес встречи с чужаками и принесенными ими вирусами.

В декабре с разницей в 10 дней умирают Савин и Наталия. Причиной смерти, вероятно, стала почечная недостаточность. Не старые, в общем-то, организмы были истощены однообразным питанием с периодическими голоданиями. Карп и младшая Агафья остаются одни.

Казавшийся глубоким стариком уже в 1978 году Карп тем не менее проживет до 1988-го. Переезжать к оставшимся на Алтае родственникам или хотя бы куда-то поближе к цивилизации ставшие уже знаменитыми на весь Советский Союз Лыковы категорически отказались. Отказалась и Агафья, когда после смерти отца осталась в одиночестве. Впрочем, ее быт стал гораздо проще и комфортнее, ведь у известности были и свои достоинства. Младшая из Лыковых с высокого склона горы переехала вниз к реке, у нее появился свой домашний скот и множество котов. Зачастили к ней и гости, каждый из которых считает необходимым привезти какой-то подарок. Заимка по-прежнему труднодоступна, но сейчас ее включили в Хакасский заповедник как его составную часть, поэтому вертолетные облеты стали регулярными, а значит, у Агафьи стало больше и гостей. Последняя отшельница настолько осмелела, что попросила о помощи российского олигарха Олега Дерипаску, хозяина Хакасского алюминиевого завода, одного из крупнейших предприятий региона. Миллиардер в помощи не отказал, и осенью прошлого года на заимке для Агафьи начали рубить новый дом.

Вот так и заканчивается эта таежная эпопея, начавшаяся в далеком и страшном 1937-м. Через сотни километров непроходимой чащи, диких зверей и НКВДшные облавы, голод и тяжкое существование на картошке и «кедровом молоке», смерти родных и внезапную славу — к дому на берегу Ерината, построенному на деньги миллиардера. XXI век со всем своим колоритом добрался даже в этот глухоманный тупик, чьи жители, приговаривая «Звезды стали скоро по небу ходить», удивленно наблюдали за первыми спутниками.

Читайте также:

• Проект «Тайга»: как в Советском Союзе ядерными взрывами хотели повернуть вспять реки

---

Капсулы для стирки с доставкой к машинке. Ariel 45 шт. за 35.99 р.

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро

Перепечатка текста и фотографий Onliner без разрешения редакции запрещена. nak@onliner.by

Интересная история: тайга одному