Рассказ первый поход к гинекологу

Первый поход к гинекологу – это не только психологический стресс, но иногда и физический. А тут еще новость про то, что гинекологи будут сообщать в милицию о сексе своих пациенток. Которая явно стигматизирует и без того волнительный визит. Неудивительно, что все героини согласились поделиться своими историями только анонимно. 

Вера: «Гинекологиня вела себя как последняя стерва»

– В первый раз я пошла к гинекологу летом после 9-го класса. Это были последние дни, когда можно подать документы в лицей. Изначально не собиралась туда поступать, поэтому пришлось делать справку в последний момент, а для нее обязательно нужен осмотр гинеколога. 

Весной весь наш класс водили по врачам. Родители подписали разрешение, что они не против осмотра гинеколога, потому что до шестнадцати тот имеет право осматривать только в присутствии взрослых. В тот день, когда ходил класс, я не могла пройти осмотр, но бумажка, подписанная мамой, осталась.

Когда нужно было делать справку в лицей, решила сходить сама – мама уехала в командировку, а старшая сестра была в другом городе. Дома оставался только папа, а у меня с ним не настолько близкие отношения. Пойти с ним было бы немного конфузно и неловко (улыбается).

Поликлиника была на другом конце города, долго туда добиралась. Захожу и говорю: «Мне срочно нужно пройти осмотр: завтра уезжаю в Минск подавать документы, там последний день». Докторка говорит, что можно только в сопровождении взрослого. Я ей объясняю, что родителей нет в городе, но у меня есть бумажка.

Честно говоря, гинекологиня вела себя как последняя стерва – в итоге я расплакалась, и пришлось возвращаться с папой. А что такое осмотр гинеколога до шестнадцати? По протоколу они должны комментировать все свои действия: что, куда и как будут прощупывать. Скажем так, это достаточно стеснительно для маленькой девочки, когда рядом находится папа, блин, с которым ты на такие темы никогда не говоришь!

Зашли мы вместе в кабинет, папа попросил у докторки подождать в коридоре, пока она будет осматривать. Ему было так же неловко, как и мне. На что эта стерва сказала: «Нет». В общем, папа сидел за шторкой, гинекологиня осматривала, все комментировала – это было ужасно. Я не представляю, насколько надо быть бесчувственной, чтобы так вести себя – ты же детский гинеколог!

Вышли мы оба в шоке, даже не знаю, кто был в большем. С тех пор не очень люблю этих «прекрасных» врачей. Но позже, когда я ходила на осмотры, попадались уже адекватные и доброжелательные врачи.

Аня: «На все вопросы про месячные и половую жизнь отвечала мама»

– Первый раз я ходила с мамой сразу после окончания школы. В школе никаких таких осмотров не было, даже не помню почему. Я всегда наблюдалась в частном медцентре и в обычной поликлинике вообще не бывала. Вот и в тот раз мы пошли к маминой гинекологине.

Мне тогда уже исполнилось семнадцать, надо было пройти врача для справки в универ. Очень стеснялась и вообще не хотела, чтобы меня смотрел врач, учитывая, что половой жизнью тогда не жила.

Зашли с мамой вместе в кабинет, когда докторка начала меня расспрашивать, живу ли половой жизнью, сколько дней длятся месячные и все такое, на все вопросы отвечала мама. От этого мне было еще более неловко и как-то неприятно.

Потом она сказала, что меня надо осмотреть. Я начала возмущаться, но мама и гинекологиня стали убеждать и говорить, что без осмотра справку не выпишут. Я тогда расстроилась, скорее, из-за неловкости ситуации, что меня все уговаривают, в итоге расплакалась. Мама решила, что она меня стесняет, и вышла из кабинета. В конце концов докторка меня посмотрела – и все было норм.

Просто было очень неловко именно потому, что мама никогда не говорила со мной на темы секса и контрацепции. Как тогда в семнадцать, так и сегодня в двадцать два мы вообще не обсуждаем это. Хоть та женщина и была достаточно приятная, сейчас мне легче ходить к более молодым докторам.

Маша: «По тебе и не скажешь, что девственница»

– Мне было восемнадцать, это был плановый профосмотр и мой первый поход к взрослому гинекологу. Гинекологиня была очень пожилая, лет семьдесят, не меньше. Она очень давно работает у нас в поликлинике. Такая грубоватая и хамоватая – я сразу насторожилась.

Сам кабинет и это кресло нагнали панику. Села в него, докторка достала какую-то страшную штуку и попыталась засунуть в меня. Хорошо, что я закричала: «Вы что, я же девственница!» На это она мне ответила: «Ой, по тебе и не скажешь! Неприятный сюрприз был бы твоему парню».

Кстати, насколько я знаю, она до сих пор работает.

Яна: «Папа предупредил докторок, чтобы меня никто не обижал»

– В восьмом классе всех девочек из школы централизованно водили к гинекологу, но я жила в другом районе, поэтому относилась к другой поликлинике. Почему-то мне дали направление в женскую консультацию на проспекте Независимости к обычному гинекологу, а не детскому.

По всем врачам со мной всегда ходил только папа, так что к гинекологу повез меня тоже он. В консультации было очень много беременных женщин и по стенам развешаны фотки младенцев. Чувствовала я себя там как-то неуместно: кругом женщины с большими животами, изредка встречаются мужчины и старушки. И мы такие с папой сидим, моих одноклассников обсуждаем (улыбается).

Когда подошла очередь, папа зашел в кабинет первый и предупредил докторок, чтобы меня никто не обижал. Это было немного неловко, но зато женщины растаяли, улыбались. Когда он вышел, говорили, что мне повезло с папой – мол, он заботливый. Но я как-то ничего удивительного не видела, он же все-таки мой папа, такой же полноценный родитель, как и мама.

Это сейчас понимаю, что далеко не во всех семьях так. Но я всегда могла спокойно попросить его купить прокладки и даже не задумывалась, что у других девочек может быть не так.

Сам осмотр не помню, потому что все прошло нормально, как-то была уверена, что мне не навредят. Стеснения, если честно, не испытывала, явно же я не первая, кто перед ними раздевается!

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Я осторожно постучала в дверь кабинета, на которой красовалась вычурная, с золотым тиснением, табличка: «Гольдман А.И.».
       «Интересно, какой он, этот Гольдман?» – подумала я и прислушалась. Ответа не последовало, и я робко приоткрыла дверь. Напротив двери стоял мужчина в голубом халате и смотрел в окно, сжимая в руке какой-то листок. Коротко стриженые волосы и мальчишеская фигура говорили о том, что врач довольно молод. Когда он повернулся на звук открываемой двери, я убедилась, что он действительно слишком юн: в моём представлении врачи выглядели куда старше и солиднее. Правда этот парень был чертовски хорош собой.
       «По крайней мере, я теперь знаю, как выглядят Гольдманы», – вздохнув, я громко спросила:
       – Абрам Исаакович?
       – Абрам Исаакович? – парень повернулся ко мне и отошел на шаг.
       – Ну… вы Гольдман?
       – Гольдман? Да… в некотором смысле я Гольдман, – ответил человек у окна.
       «Эти врачи такие чудные, – подумала я, входя в кабинет, – «особенно евреи: вечно отвечают вопросом на вопрос».
       – Мне раздеваться? – я поежилась: мне показалось, что в кабинете было довольно прохладно.
       – Раздеваться? – переспросил врач и двинулся мне навстречу. Потом остановился посередине кабинета и с любопытством посмотрел на меня.
       – Вы же осмотрите меня? – вопрос получился несколько раздражённым. – Я записывалась на пятнадцать часов. Вот моя медицинская карточка.
       Я очень волновалась перед посещением гинеколога: это было в первый раз самостоятельно. Когда-то я была на приеме врача вместе с мамой по поводу воспаления придатков. Но сейчас я была одна и чувствовала себя очень неуверенно, а тут ещё этот молодой еврей все время переспрашивает!
       «Гинеколог, а такой тупой», – в сердцах подумала я.
       – С удовольствием осмотрю, – наконец воодушевился он и сделал мне приглашающий жест. – Присаживайтесь к столу, и давайте э-э-э… карточку.
       Я села на предложенный стул, врач устроился рядом за письменным столом и раскрыл мою «Историю болезни».
       – Анастасия… Воронцова? – врач посмотрел на меня поверх очков, которые нацепил минуту назад, взяв их со стола. Он стал похож одновременно на Джона Леннона и Гарри Поттера, но очки ему совершенно не шли. – Вам восемнадцать полных лет?
       – Да… это я, – сказала я и покраснела: его взгляд словно пронизывал меня насквозь.
       – Рассказывайте, – врач приветливо улыбнулся, – мне нужно написать анамнез. На что жалуетесь?
       – У меня задержка, – тихо ответила я и покраснела еще больше. – Уже три недели.
       – Замужем? – врач кивнул на моё обручальное кольцо на пальце.
       – Да, полгода уже…
       – Использовали тест на беременность?
       – Да. Две полоски. Хотела удостовериться, вдруг ошибка.
       – Ясно, – он окинул взглядом мою фигуру. – Хорошо, пройдите за ширму и раздевайтесь. Посмотрим, что тут к чему.
       Я неуверенно пошла за белое заграждение и выглянула оттуда через минуту, оставшись в трусах и коротком топе.
       – Мне все снимать? Совсем? – переспросила я и опять покраснела.
       – Все и совсем, – тоном, не терпящим возражений, ответил врач, ощупывая взглядом мои пышные формы. – Мы же будем осматривать вас, а не ваше белье, не так ли?
       – Да, – чуть слышно ответила я и совсем смутилась.
       Я вновь скрылась за ширмой и вышла оттуда через некоторое время полностью обнаженной, прикрывая руками срамные места.
       – Прошу в кресло, – распорядился врач и показал на сложную конструкцию из хромированного металла. – ноги в стороны… вот сюда, пожалуйста … здесь есть специальные подставки-держатели.
       Я забралась в кресло и расположилась так, как сказал врач: легла ничком головою вниз, разведя руки в стороны и положив их на держатели кресла. Ноги болтались вверху и заваливались на затылок, но я старательно облокотила их на спинку кресла и развела в стороны. Посмотрев на мою позу, напоминающую замороженную лягушку, готовую к прыжку в неизвестность, врач спросил:
       – Куда летим?
       – Не поняла, – натужно ответила я: кровь прилила к вискам, и в голове зашумело. – А что не так?
       – Вы когда-нибудь были у гинеколога?
       – Да. Давно…
       – Понятно, – сказал он, хрюкнув при этом, и в следующее мгновенье перевернул меня с точностью наоборот – я еле успела прикрыть срам рукой. – Так-то лучше.
       Мне было невыносимо стыдно лежать голой перед молодым красивым парнем.
       «Ну и что, что он врач, – я мысленно заспорила сама с собой, – уж лучше бы гинеколог был женщиной… Или старым дедом каким-нибудь». Я полулежала в холодном кресле, стараясь не смотреть в глаза черноволосому красавцу.
       – Ну-с, посмотрим, – сказал парень и вперился в мое тело. – Так… молочные железы слегка увеличены, – он помял каждую грудь и слегка сжал пальцами соски, которые мгновенно затвердели. – Третий номер?
       – Четыре плюс, – ответила я и отвела глаза в сторону: мне стало неловко от того, что от его нескромных прикосновений мои соски возбудились и потемнели.
       Врач присвистнул – мне это показалось совершенно бестактным и неуместным – и стал увереннее ощупывать мои груди, вертя их то так, то этак. Потом вдруг наклонился, взял сосок в рот и стал сосать, прищемив пальцами вторую грудь. Я уперлась в его голову рукой, стараясь отпихнуть от себя зарвавшегося врача. Но парень мягко убрал мою руку и сказал, на мгновение выпустив мой возбужденный сосок изо рта:
       – Это стандартный тест э-э-э… «Милка–Систова» на наличие молока. Вы разве не знали? – парень посмотрел на меня странным взглядом. – Я врач, и всё, что здесь сейчас происходит, это необходимые действия, позволяющие провести полное обследование пациента. Вам раньше делали это?
       – Нет…
       – Ну вот! – сказал врач, как будто бы это все объясняло. – Так что лежите э-э-э… Воронова, и не мешайте обследованию, – закончил он и быстро всосал второй сосок.
       Я охнула и плотнее прижала ладонь к низу живота: там приятно защипало, и я почувствовала между пальцами выделившуюся смазку.
       – Воронцова… Воронцова я, а не Воронова, – прошептала я и непроизвольно прогнулась навстречу врачу: тест на наличие молока мне нравился все больше и больше.
       – Это неважно, – сказал врач с полным ртом и провел ладонью по моему животу, опускаясь к ложбинке между расставленных ног. – Часто бреете лобок?
       – Через день… когда как, – я зарделась. – Мой муж любит, когда у меня гладенько… там, вокруг, – я раздвинула пальчиками половые губки, раскрыв свое лоно, и смущенно отвернулась.
       – Вообще это делать не рекомендуется, – врач просунул руку между моих ног, и я быстро накрыла её своей рукой. – Волосяной покров, это защитная система организма, спасающая от нежелательных бактерий и всего вредоносного.
       – Мой Славик любит… лизать меня там, – еле слышно произнесла я, заливаясь краской. – А волосы ему мешают.
       – Так… Славик любит лизать, значит… Это меняет дело. Тогда надо провести тест э-э-э… «Вагинова–Кунилярис», – пробормотал врач, вовсю шаря рукой в моей промежности, и добавил, посмотрев на моё удивленное лицо: – Это тест на чувствительность эрогенных зон.
       Затем, не давая мне опомниться, опустился на маленькую табуретку и засунул свой язык прямо во влагалище. Я охнула и зажмурилась, слабо пытаясь оттащить его от себя и хватаясь за его гладко выбритые щёки.
       – Я буду проводить исследование, а вы говорите мне, где и что чувствуете, хорошо? – невнятно пробормотал он и завибрировал языком.
       Я кивнула: ответить у меня почему-то не получилось. Парень стал вылизывать каждую складочку мое маленькой киски, и я, распаляясь все больше и больше, забормотала, согласно требованиям врача-естествоиспытателя:
       – Да, вот здесь чувствую… и здесь… Ох, как здесь чувствую! Вот тут еще раз, пожалуйста… мне очень нужно ещё раз почувствовать… и, вот здесь… Хочу почувствовать внутри… О! О! И, да, вокруг клитора… не останавливайтесь, пожалуйста… Ещё. Ещё. Ещё… Ой, а в попу не надо! То есть… Да, продолжайте… Ух ты! Ещё. Ещё. А пальчиком? Уже два пальчика? Да, вот так… а можно здесь и там одновременно? Очень хочется почувствовать, как… ой! Да! Ой, да! Да-а-а!!!
       Я извивалась на гинекологическом кресле, офигевая от наслаждения и рискуя свалиться оттуда голой задницей прямо на кафельный пол. Парень прервал свои манипуляции и выпрямился: его волосы были всклокочены, все лицо вымазано липкой смазкой.
       – Осталось пройти всего пару тестов, – сказал он хриплым голосом, распахнул халат и расстегнул молнию на джинсах. – Следующий тест э-э-э… «Феллациева–Вафельникова».
       Достав внушительных размеров член, парень поднёс его к моим губам. Я отшатнулась и возмущённо посмотрела на него.
       – Вы что такое мне предлагаете?! Я даже мужу этого не делаю!
       – Чего не делаете? – парень нетерпеливо постукивал елдой по подголовнику кресла. В кабинете раздавалось гулкое эхо от его ударов.
       – Этого… – я кивнула на его гигантский прибор. – Не сосу я… вот, – для пущей убедительности я отрицательно покачала головой.
       – А никто вас сосать и не заставляет, – терпеливо сказал парень, надрачивая член прямо перед моим носом. – Просто откройте рот: мне нужно проверить глубину проникновения, только и всего.
       – Это разве необходимо для уточнения моей беременности? – я недоверчиво смотрела на манипуляции, которые проделывал врач перед моим лицом, возбуждаясь помимо своей воли. – И что это даст?
       – Как минимум, это позволит мне установить порог вашего рвотного рефлекса, который будет неизбежно проявляться при токсикозе, – с этими словами парень придержал мою челюсть, отвалившуюся вниз от удивления и вставил член мне в рот. – А во-вторых, это спасет ваш брак во время месячных, – добавил он и начал медленно двигаться у меня во рту.
       Я все ещё смотрела на него с недоверием, но возражать с членом во рту было глупо: обследование уже продвигалось помимо моей воли. Тогда я постаралась хотя бы расслабить горло, чтобы пройти тест на «отлично». В конце концов, его инструмент так глубоко проник в меня, что его лобковые волосы забились мне в нос, вызвав приступ неудержимого чиха.
       Вы когда-нибудь пытались чихнуть с членом во рту? Я – нет, и врач, видимо, тоже испытывал подобные ощущения в первый раз. Со стороны казалось, что я резко надуваю его, как воздушный шарик – это было заметно по его выпученным глазам. Я равномерно расчихала содержимое носовой полости по его ворсистому лобку, и на этом тестирование имени «Феллациева–Вафельникова» стихийно прекратилось.
       – Однако… Воронина, – крякнул он, старательно вытирая область гениталий. – Держите салфетку, и сопли свои подотрите.
       – Воронцова я, – моё лицо было прикрыто салфеткой, которой я вытиралась, и поэтому ответ прозвучал глухо. – Извините, доктор, что так получилось.
       – Ничего-ничего, – примирительно ответил гинеколог, на которого мне было начхать минуту назад. – Осталось последнее исследование: проверить чувствительность вашей матки.
       – Надеюсь, для этого существуют специальные инструменты? А не этот ваш… – спросила я, с опаской наблюдая, как член врача резко изменил траекторию, угрожающе приближаясь к моим распахнутым бёдрам. – Не будете же вы, в самом деле…
       – Мне нужно установить порог вашей реакции не на медицинский инвентарь, а на органику, – с этими словами он приставил головку члена к моему подозрительно влажному влагалищу и слегка надавил. – И этот тест… «Вдулова–Пенетратова» предоставляет нам такую возможность.
       – Вдулова? – тупо переспросила я.
       – Пенетратова, – кивнул врач и вдул мне так, что я маткой почувствовала всю проводимую им пенетрацию.
       Гинеколог старался добраться до матки, ставя меня в разные позы по всему кабинету. Минут через пятнадцать, стоя раком у окна и обхватив «ростомер», чтобы не упасть, я почувствовала, что настойчивый исследователь потревожил другое моё естественное отверстие.
       – Уважаемый доктор, – вежливо начала я, – хоть я плохо разбираюсь в анатомии, но, мне кажется, что через этот вход вы до матки не доберётесь!
       Несмотря на то, что мне понравились новые ощущения, я обязана была предупредить своего Аттилу-завоевателя о том, что Акела промахнулся.
       – Всё пучком! А у нас всё пучком! Там, где прямо не пролезем, мы пройдем бочком! – прогундосил врачеватель знакомые до боли слова.
       Внезапно дверь распахнулась, и в проёме показался парень в голубом халате и в шапочке такого же цвета. В руке он держал надкусанный огурец. Он вытаращил глаза и молча стал тыкать в нашу сторону свежим овощем.
       – А-а-а, доктор э-э-э… Кац! – гинеколог на секунду остановился, и моей попке выпал шанс немного передохнуть. – Проходите скорее! – его нарочито громкий голос звенел по всему кабинету. – Я предлагаю вам поучаствовать в еб… в исследовании беременной… Воронько Анастасии. Не хотите ли проверить, например, её рвотные рефлексы? – он отчаянно замигал левым глазом.
       Доктор Кац с остекленевшим лицом пошел деревянной походкой в непонятном направлении, и мне сразу же вспомнились солдаты-дуболомы Урфина Джюса.
       – Ну же, смелее, – подбодрил мой врач своего коллегу и снова отправился на поиски матки через анус. – Тест Вафельникова помните? – и он выпученными глазами стал указывать на меня.
       – Тест Феллациева–Вафельникова, – уточнила я. – Воронцова я, а не Воронько, – добавила я и послушно открыла рот.
       «Пусть лучше два врача меня проверят. Тогда и диагноз точнее поставят», – подумала я, радуясь, что мне так повезло. Кац нерешительно подошел ко мне, вопросительно посмотрел на Гольдмана и осторожно сунул мне в лицо огурец. Я удивлённо посмотрела на врача и откусила кусочек. Огурец был тёплый и несолёный на вкус.
       – Вот дурень, – сказал Гольдман, вернувшись, наконец, на нужный путь и ткнувшись в матку, которая, не заставив себя долго ждать, стала сокращаться вовсю от наслаждения. – Ты просто в рот её трах… Трахею фаллосом должен исследовать ты, рефлексы горла изучая, – закончил он языком магистра Йоды.
       Я помогла доктору Кац избавиться от ненужных одежд и со вздохом принялась сосать его член: таким вялым инструментом он никак бы не достал до трахеи, и проверочный тест просто не состоялся бы… Через несколько минут освоившиеся врачи Кац и Гольдман вовсю исследовали меня, то меняясь местами, то сканируя своими органическими инструментами мои естественные отверстия по очереди.
       Я давно уже забыла назначение всех этих тестов и просто получала удовольствие от двух членов, пронзавших меня по всем медицинским правилам.
       «И почему я раньше пропускала регулярные медицинские осмотры? – думала я, насаживаясь маткой на член Гольдмана и помогая доктору Кац изучать мою трахею, – если так всегда проходит обследование у гинеколога, то надо будет попросить абонемент». Эта мысль сегодня не раз возникала у меня во время осмотра. Я видела, что врачи порядком устали, и я руками помогала поддерживать их инструменты в боевой готовности.
       Я лежала навзничь в гинекологическом кресле, раскинув руки в стороны: моя поза напоминала перевернутый сатанинский крест. Подо мной доктор Кац проходил по изведанному, но бесперспективному пути, в то время как член Гольдмана уверенно проверял матку на чувствительность, правда, она уже ничего не чувствовала в этот момент.
       – Это что ещё за экзорцизм?! – словно с небес раздался раскатистый бас.
       Я повернула голову в направлении громового гласа. В распахнутой двери стоял доктор Айболит: в белом халате, с седой, аккуратно подстриженной бородкой, и маленькими седыми усами. Мои естествоиспытатели как по команде покинули области изучения и прижались голыми задами к плакату «Анатомия человека», висящего на стене.
       

– Верка, одевайся – поедем к Марье Ивановне, – маман боком впихивает свою тушу пятьдесят восьмого размера в комнату дочери, – по-быстрому! Через полчаса прием начинается.
– Ну, ма-а-ать, опя-а-ать?! – канючит Вера, – были же недавно у твоей долбанной Марьванны.
– Я тебе покажу «долбанную», паршивка, – возмущенно колышется гигантское вымя маман, – недавно…, два месяца уже как, собирайся немедленно!
Дверь с грохотом захлопывается перед носом у девочки. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Марья Ивановна – мамина знакомая. Врач гинеколог, бля. Примерно раз в два месяца эта старая калоша в присутствии маман освидетельствует Верку на предмет наличия девственности. И почему ж ей так везет-то? Утопленники прямо мрут от зависти. Это же надо – дожить до шестнадцати лет, иметь самые большие сиськи в классе – третий размер, и до сих пор оставаться целкой. Да все трахаются! Или не все? Нет – все! Заученный шваброид Аксютина не в счет. Жирная прыщавая уродина Янченко тоже.
С выдернутого из журнала «Молоток» и пришпиленного булавками над компьютерным столиком постера, на Верку призывно пялится красавчик Сережа Лазарев. Эх, вот если бы с ним… Никакой Марьванны бы не побоялась. А ведь её Игорек, пожалуй, даже посимпотнее Сереженьки Лазарева был, козел. Свалил к ушастой кривоногой Машке, когда ждать надоело. И эта сучка Машка потом всем рассказывала, какая Верка закомплексованная дура. Это у неё-то комплексы? Да когда физрук засомневался в том, что ей полагается «временное освобождение», Веерка, не долго думая, вытащила из трусов использованную затычку и сунула её прямо хрычу под нос. Весь класс выпал в осадок. Маман потом в школу вызывали. Чтобы директриса не усомнилась в строгости дочкиного воспитания, мать поведала ей о Марье Ивановне. Злобная маразматичка даже прослезилась от умиления и долго жала пухлую руку в массивных кольцах, называя маман образцовой матерью.
– Ты еще не собралась, засранка, – багровая морда родительницы просунулась в дверь, остальное не пролезло – помешала гигантская, купленная недавно в магазине «Богатырь», темно-зеленая дубленка, – она тут мечтает, а мать в прихожей одетая парится.
По дороге в поликлинику настроение у маман окончательно испортилось. Водила маршрутки обозвал её бегемотихой. Всего лишь из-за такой ерунды, как несоответствие размеров маменькиной сраки и одного человекоместа в салоне «Газели». В женской консультации мамочку ждал еще один сюрприз: у Марьи Ивановны неожиданно поднялось давление и прием отменяется. «Предынсультное состояние, только что на скорой увезли!» – скорбно кивала седой морщинистой тыквой заведующая консультацией. Уши и щеки заведующей при этом забавно подрагивали. Прямо как у Пифа, старого бабушкиного бассета.
– Мам, домой? – радостно подпрыгнула Вера.
– Хрен тебе, щас к другому врачу пойдем!
Другим оказался тощий студент-практикант в несуразно большом, будто с чужого плеча, бледно-зеленом халате. Выслушав просьбу «образцовой матери», он зачарованно уставился на обтянутые тонкой водолазкой Веркины сиськи и вежливо произнес:
– Раздевайтесь, девушка.
Стаскивая джинсы, Вера печалилась, что первым из представителей сильной половины человечества, который увидит её гениталии во всех подробностях, будет этот задрот. Но не это самое противное. Через два месяца опять тащиться на осмотр. К этому ли хлюпику, или Марьванна оклемается – один хрен ни разу не охота. Все, хватит – надоело! Что она, в самом деле, самая крайняя что ли?
Вдруг в бедовой мелированой девичьей головушке созрел коварный план. Когда маман отвернулась, чтобы достать из сумочки карту, Верка состроила молодому человеку глазки и послала воздушный поцелуй. Оттопыренные уши практиканта, выглядывающие из-под белой докторской шапочки, порозовели. Ага, действует – воодушевилась Вера. Усаживаясь в кресло, она одарила доктора еще одним обольстительным взглядом. Затем томно закатила глаза, провела языком по губам и медленно развела ножки в стороны.
– Ведите себя прилично, девушка! – прошептал доктор, глядя на пациентку гневно-умоляющим взором.
– Верка, что ты там вытворяешь, гадина?! – приподняла с кушетки необъятный зад маман.
– Ма-а-ам, я стесня-а-а-юсь! – девочка громко всхлипнула и повертела крепко сжатыми кулачками возле глаз, одновременно не забывая о накрашенных ресницах – как бы тушь не размазать.
– В кого ты только такая стеснительная уродилась? В папашку своего, небось, который смылся, когда ты у меня еще сиську сосала, – для наглядности мать обеими руками поправила одну из своих ведерных грудей, поудобнее устраивая её в чашке лифака размером с наволочку.
– Так будем осмотр проводить или как? – полюбопытствовал вконец сбитый с толку доктор, обращаясь одновременно к обеим посетительницам.
После грозного «Да!» и жалобно-капризного «Не-е-е-ет» практикант решительно принялся натягивать перчатки.
– Успокойтесь и сядьте ровнее, барышня, – нарочито строгим голосом приказал начинающий гинеколог, заметно нервничая и протягивая к Верке слегка дрожащие руки в белых резиновых перчатках.
Как только холодная резина прикоснулась к теплой нежной плоти, пациентка оглушительно взвизгнула и отъехала назад, скользя голой задницей по черной дермантиновой обивке кресла.
Все присутствующие хором заголосили каждый о своем, о девичьем. Врач, о том, что не может работать в таких условиях. Маман – что сейчас врежет дочке по наглой размалеванной харе, чтоб не фокусничала. А Верка – что она же говорила: стесняется!
Ради урегулирования конфликта маман прибегла к самой крайней мере – пустила слезу из густо подведенных синим, заплывших жиром глазенок. Долго причитала о безвозвратно ушедшей молодости и здоровье, потраченном на взращивание засранки Верки. И добилась-таки своего: практикант согласился на еще одну (последнюю) попытку осмотреть её неблагодарную дщерь, а та, в свою очередь, сидеть тихо, словно жопа в гостях.
Олицетворяя воплощенную покорность, Верка скрестила ручонки на груди и отрешенно уставилась в потолок. Ни один мускул не дрогнул на её смазливом личике, когда холодные, обтянутые мерзкой резиной, докторовы пальцы проникли внутрь святая святых. И молодой эскулап уже удовлетворенно кивнул, и даже слегка просветлела вечно багровая и столь же вечно недовольная физиономия маман, как Вера выкинула всем фокусам фокус. Издав отчаянный вопль: «больно», резко дернулась не от доктора, а наоборот – навстречу ему. Тот, отдернув руку, отскочил от кресла. Но было поздно. На белой медицинской перчатке алела кровь.
– Ах, ты урод недоношенный! – маман вцепилась в лацканы халата перепуганного гинеколога, – я ж тебя привлеку за это, по судам затаскаю!
Увлекшись вытряхиванием врача из безразмерной спецодежды, разгневанная тетка позабыла о всяком чувстве меры, а также о разности в весовых категориях. После очередного, особенно удачного рывка, молодой человек не удержался на ногах. И навзничь рухнул на пол, увлекая за собой накинувшуюся на него женщину.
¬– Пустите, тетенька, раздавите, – жалобно скулил несчастный практикант, вдавленный в облезлый линолеум мощной тушей, – я не виноват, она сама!
Верка, тем временем, спрыгнула с кресла и бойко затанцевала вокруг барахтающихся на полу взрослых.
– Наконец-то! Нету больше этой сраной целки! – орала она, приплясывая, – и больше я сюда не приду ни-ког-да!
– Если только не залечу и не соберусь рожать, – добавила Вера, чуток поразмыслив.
– Что-о?! – взревела маман, отлепляясь от впалого торса гинеколога.
– Знаете что? – сказал доктор, с трудом принимая вертикальное положение и потирая отдавленную поясницу, – если забеременеете, обращайтесь лучше к Марье Ивановне, или еще к кому, но только не ко мне.

Денька через три, когда немного улеглись страсти после посещения женской консультации, маман набрала номер мобильника своей старинной знакомой.
– Марья Ивановна, ты как там себя чувствуешь, дорогая? Ну, слава богу, слава богу… Я тебе вот что ещё звоню-то. Наверное, пора моей пизде мелкой спираль вкручивать. Чтобы в подоле не принесла, сучка. Нет, не гуляет еще. Но собирается. Зуб даю.