Рассказ платонова еще мама

– А я, когда вырасту, я в школу ходить не буду! – ска­зал Артем своей матери, Евдо­кии Алек­се­евне. – Правда, мама?

– Правда, правда, – отве­тила мать. – Чего тебе ходить!

– Чего мне ходить? Ничего! А то я пойду, а ты заску­ча­ешь по мне. Не надо лучше!

– Не надо, – ска­зала мать, – не надо!

А когда про­шло лето и стало Артему семь лет от роду, Евдо­кия Алек­се­евна взяла сына за руку и повела его в школу. Артем хотел было уйти от матери, да не мог вынуть свою руку из ее руки; рука у матери теперь была твер­дая, а прежде была мягкая.

– Ну что ж! – ска­зал Артем. – Зато я домой скоро приду! Правда, скоро?

– Скоро, скоро, – отве­тила мать. – Поучишься чуть-чуть и домой пойдешь.

– Я чуть-чуть, – согла­шался Артем. – А ты по мне дома не скучай!

– Не буду, сынок, я не буду скучать.

– Нет, ты немножко ску­чай, – ска­зал Артем. – Так лучше тебе будет, а то что! А игрушки из угла уби­рать не надо: я приду и сразу буду играть, я бегом домой прибегу.

– А я тебя ждать буду, – ска­зала мать, – я тебе ола­дьев нынче испеку.

– Ты будешь ждать меня? – обра­до­вался Артем. – Тебе ждать не дождаться! Эх, горе тебе! А ты не плачь по мне, ты не бойся и не умри смотри, а меня дожидайся!

– Да уж ладно! – засме­я­лась мать Артема. – Уж дождусь тебя, милый мой, авось не помру!

– Ты дыши и терпи, тогда не помрешь, – ска­зал Артем. – Гляди, как я дышу, так и ты.

Мать вздох­нула, оста­но­ви­лась и пока­зала сыну вдаль. Там, в конце улицы, сто­яла новая боль­шая руб­ле­ная школа – ее целое лето стро­или, – а за шко­лой начи­нался тем­ный лист­вен­ный лес. До школы отсюда еще было далеко, до нее про­тя­нулся дол­гий поря­док домов – дво­ров десять или одиннадцать.

– А теперь сту­пай один, – ска­зала мать. – При­вы­кай один ходить. Школу-то видишь?

– А то будто! Вон она!

– Ну иди, иди, Арте­мушка, иди один. Учи­тель­ницу там слу­шайся, она тебе вме­сто меня будет.

Артем заду­мался.

– Нету, она за тебя не будет, – тихо про­из­нес Артем, – она чужая.

– При­вык­нешь, Апол­ли­на­рия Нико­ла­евна тебе как род­ная будет. Ну, иди!

Мать поце­ло­вала Артема в лоб, и он пошел далее один.

Ото­шедши далеко, он огля­нулся на мать. Мать сто­яла на месте и смот­рела на него. Артему хоте­лось запла­кать по матери и вер­нуться к ней, но он опять пошел впе­ред, чтобы мать не оби­де­лась на него. А матери тоже хоте­лось догнать Артема, взять его за руку и вер­нуться с ним домой, но она только вздох­нула и пошла домой одна.

Вскоре Артем снова обер­нулся, чтобы погля­деть на мать, однако ее уже не было видно.

И пошел он опять один и запла­кал. Тут гусак вытя­нул шею из-за изго­роди, кряк­нул и заще­мил клю­вом шта­нину у Артема, а заодно захва­тил и живую кожу на его ноге. Артем рва­нулся прочь и спасся от гусака. “Это страш­ные дикие птицы, – решил Артем, – они живут вме­сте с орлами”.

На дру­гом дворе были открыты ворота. Артем уви­дел лох­ма­тое живот­ное с при­став­шими к нему репьями, живот­ное сто­яло к Артему хво­стом, но все равно оно было сер­ди­тое и видело его.

“Ктой-то это? – поду­мал Артем. – Волк, что ли?” Артем огля­нулся в ту сто­рону, куда ушла его мать, – и не видать ли ее там, а то этот волк побе­жит туда. Матери не было видно, она уже дома, должно быть, это хорошо, волк ее не съест. Вдруг лох­ма­тое живот­ное повер­нуло голову и молча оска­лило на Артема пасть с зубами.

Артем узнал собаку Жучку.

– Жучка, это ты?

– Р‑р-р! – отве­тила собака-волк.

– Тронь только! – ска­зал Артем. – Ты только тронь! Ты зна­ешь, что тебе тогда будет? Я в школу иду. Вон она виднеется!

– Ммм, – смирно про­из­несла Жучка и шевель­нула хвостом.

– Эх, далече еще до школы! – вздох­нул Артем и пошел дальше.

Кто-то враз и больно уда­рил Артема по щеке, словно вон­зился в нее, и тут же вышел вон обратно.

– Это ктой-то еще? – напу­гался было Артем. – Ты чего дерешься, а то я тебе тоже… Мне в школу надо. Я уче­ник – ты видишь!

Он погля­дел вокруг, а никого не было, один ветер шумел пав­шими листьями.

– Спря­тался? – ска­зал Артем. – Пока­жись только!

На земле лежал тол­стый жук. Артем под­нял его, потом поло­жил на лопух.

– Это ты на меня из ветра упал. Живи теперь, живи ско­рее, а то зима настанет.

Ска­завши так, Артем побе­жал в школу, чтобы не опоз­дать. Сна­чала он бежал по тро­пинке возле плетня, да оттуда какой-то зверь дых­нул на него горя­чим духом и ска­зал: “Ффур­фурчи!”

– Не трожь меня: мне неко­гда! – отве­тил Артем и выбе­жал на сере­дину улицы.

На дворе школы сидели ребята. Их Артем не знал, они при­шли из дру­гой деревни, должно быть, они учи­лись давно и были все умные, потому что Артем не пони­мал, что они говорили.

– А ты зна­ешь жир­ный шрифт? Ого! – ска­зал маль­чик из дру­гой деревни.

А еще двое говорили:

– Нам хобот­ко­вых насе­ко­мых Афа­на­сий Пет­ро­вич показывал!

– А мы их про­шли уже. Мы птиц учили до кишок!

– Вы до кишок только, а мы всех птиц до пере­лёта проходили.

“А я ничего не знаю, – поду­мал Артем, – я только маму люблю! Убегу я домой!”

Зазве­нел зво­нок. На крыльцо школы вышла учи­тель­ница Апол­ли­на­рия Нико­ла­евна и ска­зала, когда отз­ве­нел звонок:

– Здрав­ствуйте, дети! Идите сюда, идите ко мне. Все ребята пошли в школу, один Артем остался во дворе.

Апол­ли­на­рия Нико­ла­евна подо­шла к нему:

– А ты чего? Оро­бел, что ли?

– Я к маме хочу, – ска­зал Артем и закрыл лицо рука­вом. – Отведи меня ско­рее ко двору.

– Нет уж, нет! – отве­тила учи­тель­ница. – В школе я тебе мама.

Она взяла Артема под мышки, под­няла к себе на руки и понесла.

Артем испод­воль погля­дел на учи­тель­ницу: ишь ты, какая она была, – она была лицом белая, доб­рая, глаза ее весело смот­рели на него, будто она играть с ним хотела в игру, как малень­кая. И пахло от нее так же, как от матери, теп­лым хле­бом и сухою травой.

В классе Апол­ли­на­рия Нико­ла­евна хотела было поса­дить Артема за парту, но он в страхе при­жался к ней и не сошел с рук. Апол­ли­на­рия Нико­ла­евна села за стол и стала учить детей, а Артема оста­вила у себя на коленях.

– Эк ты, селе­зень тол­стый какой на коле­нях сидит! – ска­зал один мальчик.

– Я не тол­стый! – отве­тил Артем. – Это меня орел уку­сил, я раненый.

Он сошел с коле­ней учи­тель­ницы и сел за парту.

– Где? – спро­сила учи­тель­ница. – Где твоя рана? Покажи-ка ее, покажи!

– А вот тута! – Артем пока­зал ногу, где гусак его защемил.

Учи­тель­ница огля­дела ногу.

– До конца урока доживешь?

– Доживу, – обе­щал Артем.

Артем не слу­шал, что гово­рила учи­тель­ница на уроке. Он смот­рел в окно на дале­кое белое облако; оно плыло по небу туда, где жила его мама в род­ной их избушке. А жива ли она? Не померла ли от чего-нибудь – вот бабушка Дарья вес­ною враз померла, не чаяли, не гадали. А может быть, изба их без него заго­ре­лась, ведь Артем давно из дому ушел, мало ли что бывает.

Учи­тель­ница видела тре­вогу маль­чика и спро­сила у него:

– А ты чего, Федо­тов Артем, ты чего дума­ешь сей­час? Почему ты меня не слушаешь?

– Я пожара боюсь, наш дом сгорит.

– Не сго­рит. В кол­хозе народ смот­рит, он поту­шит огонь.

– Без меня поту­шат? – спро­сил Артем.

– Без тебя управятся.

После уро­ков Артем пер­вым побе­жал домой.

– Подо­жди, подо­жди, – ска­зала Апол­ли­на­рия Нико­ла­евна. – Вер­нись назад, ты ведь раненый.

А ребята сказали:

– Эк, какой – инва­лид, а бегает!

Артем оста­но­вился в две­рях, учи­тель­ница подо­шла к нему, взяла его за руку и повела с собою. Она жила в ком­на­тах при школе, только с дру­гого крыльца. В ком­на­тах у Апол­ли­на­рии Нико­ла­евны пахло цве­тами, тихо зве­нела посуда в шкафу, и всюду было убрано чисто, хорошо.

Апол­ли­на­рия Нико­ла­евна поса­дила Артема на стул, обмыла его ногу теп­лой водой из таза и пере­вя­зала крас­ное пят­нышко – щипок гусака – белой марлей.

– А мама твоя будет горе­вать! – ска­зала Апол­ли­на­рия Нико­ла­евна. – Вот горе­вать будет!

– Не будет! – отве­тил Артем. – Она ола­дьи печет!

– Нет, будет. Эх, ска­жет, зачем Артем в школу нынче ходил? Ничего он там не узнал, а пошел учиться – зна­чит, он маму обма­нул, зна­чит, он меня не любит, ска­жет она и сама заплачет.

– И правда! – испу­гался Артем.

– Правда. Давай сей­час учиться.

– Чуть-чуть только, – ска­зал Артем.

– Ладно уж, чуть-чуть, – согла­си­лась учи­тель­ница. – Ну, иди сюда, раненый.

Она взяла его к себе на руки и понесла в класс. Артем боялся упасть и при­льнул к учи­тель­нице. Снова он почув­ство­вал тот же тихий и доб­рый запах, кото­рый он чув­ство­вал возле матери, а незна­ко­мые глаза, близко гля­дев­шие на него, были несер­ди­тые, точно давно зна­ко­мые. “Не страшно”, – поду­мал Артем.

В классе Апол­ли­на­рия Нико­ла­евна напи­сала на Доске одно слово и сказала:

– Так пишется слово “мама”. – И велела писать эти буквы в тетрадь.

– А это про мою маму? – спро­сил Артем.

– Про твою.

Тогда Артем ста­ра­тельно начал рисо­вать такие же буквы в своей тет­ради, что и на доске. Он ста­рался, а рука его не слу­ша­лась; он ей под­го­ва­ри­вал, как надо писать, а рука гуляла сама по себе и писала кара­кули, не похо­жие на маму. Осер­чавши, Артем писал снова и снова четыре буквы, изоб­ра­жа­ю­щие “маму”, а учи­тель­ница не сво­дила с него своих раду­ю­щихся глаз.

– Ты моло­дец! – ска­зала Апол­ли­на­рия Николаевна.

Она уви­дела, что теперь Артем сумел напи­сать буквы хорошо и ровно.

– Еще учи! – попро­сил Артем. – Какая это буква: вот такая – ручки в бочки?

– Это Ф, – ска­зала Апол­ли­на­рия Николаевна.

– А жир­ный шрифт что?

– А это такие вот тол­стые буквы.

– Корм­лё­ные? – спро­сил Артем. – Больше не будешь учить – нечему?

– Как так “нечему”? Ишь ты какой! – ска­зала учи­тель­ница. – Пиши еще!

Она напи­сала на доске: “Родина”.

Артем стал было пере­пи­сы­вать слово в тет­радь, да вдруг замер и прислушался.

На улице кто-то ска­зал страш­ным зауныв­ным голо­сом: “У‑у!”, а потом еще раз­да­лось откуда-то, как из-под земли: “Н‑н-н!”

И Артем уви­дел в окне чер­ную голову быка. Бык гля­нул на Артема одним кро­ва­вым гла­зом и пошел к школе.

– Мама! – закри­чал Артем. Учи­тель­ница схва­тила маль­чика и при­жала его к своей груди.

– Не бойся! – ска­зала она. – Не бойся, малень­кий мой. Я тебя не дам ему, он тебя не тронет.

– У‑у-у! – про­гу­дел бык.

Артем обхва­тил руками шею Апол­ли­на­рии Нико­ла­евны, а она поло­жила ему свою руку на голову.

– Я про­гоню быка. Артем не поверил.

– Да. А ты не мама!

– Мама!.. Сей­час я тебе мама!

– Ты еще мама? Там мама, а ты еще, ты тут.

– Я еще. Я тебе еще мама!

В класс­ную ком­нату вошел ста­рик с кну­том, запы­лен­ный зем­лей; он покло­нился и сказал:

– Здрав­ствуйте, хозя­ева! А что, нету ли кваску испить либо воды? Дорога сухая была…

– А вы кто, вы чьи? – спро­сила Апол­ли­на­рия Николаевна.

– Мы даль­ние, – отве­тил ста­рик. – Мы скрозь идем впе­ред, мы пле­мен­ных быков по плану гоним. Слы­шите, как они нут­ром гудят? Звери лютые!

Рассказ про мальчика Артёма, котором исполнилось семь лет и пора было идти в школу. Ему не хотелось расставаться с мамой и было боязно идти одному, но учительница оказалась очень доброй.

Еще мама читать

— А я, когда вырасту, я в школу ходить не буду! — сказал Артём своей матери, Евдокии Алексеевне. — Правда, мама?

— Правда, правда, — ответила мать. — Чего тебе ходить!

— Чего мне ходить? Нечего! А то я пойду, а ты заскучаешь по мне. Не надо лучше!

— Не надо, — сказала мать, — не надо!

А когда прошло лето и стало Артёму семь лет от роду, Евдокия Алексеевна взяла сына за руку и повела его в школу. Артём хотел было уйти от матери, да не мог вынуть свою руку из её руки; рука у матери теперь была твёрдая, а прежде была мягкая.

— Ну что ж! — сказал Артём. — Зато я домой скоро приду! Правда, скоро?

— Скоро, скоро, — ответила мать. — Поучишься чуть-чуть и домой пойдёшь.

— Я чуть-чуть, — соглашался Артём. — А ты по мне дома не скучай!

— Не буду, сынок, я не буду скучать.

— Нет, ты немножко скучай, — сказал Артём. — Так лучше тебе будет, а то что! А игрушки из угла убирать не надо: я приду и сразу буду играть, я бегом домой прибегу.

— А я тебя ждать буду, — сказала мать, — я тебе оладьев нынче испеку.

— Ты будешь ждать меня? — обрадовался Артём. — Тебе ждать не дождаться! Эх, горе тебе! А ты не плачь по мне, ты не бойся и не умри смотри, а меня дожидайся!

— Да уж ладно! — засмеялась мать Артёма. — Уж дождусь тебя, милый мой, авось не помру!

— Ты дыши и терпи, тогда не помрёшь, — сказал Артём. — Гляди, как я дышу, так и ты.

Мать вздохнула, остановилась и показала сыну вдаль. Там, в конце улицы, стояла новая большая рубленая школа — её целое лето строили, — а за школой начинался тёмный лиственный лес. До школы отсюда ещё было далеко, до неё протянулся долгий порядок домов — дворов десять или одиннадцать.

— А теперь ступай один, — сказала мать. — Привыкай один ходить. Школу-то видишь?

— А то будто! Вон она!

— Ну иди, иди, Артёмушка, иди один. Учительницу там слушайся, она тебе вместо меня будет.

Артём задумался.

— Нету, она за тебя не будет, — тихо произнёс Артём, — она чужая.

— Привыкнешь, Аполлинария Николаевна тебе как родная будет. Ну, иди!

Мать поцеловала Артёма в лоб, и он пошёл далее один.

Отошедши далеко, он оглянулся на мать. Мать стояла на месте и смотрела на него. Артёму хотелось заплакать по матери и вернуться к ней, но он опять пошёл вперед, чтобы мать не обиделась на него. А матери тоже хотелось догнать Артёма, взять его за руку и вернуться с ним домой, но она только вздохнула и пошла домой одна.

Вскоре Артём снова обернулся, чтобы поглядеть на мать, однако её уже не было видно.

И пошёл он опять один и заплакал. Тут гусак вытянул шею из-за изгороди, крякнул и защемил клювом штанину у Артёма, а заодно захватил и живую кожу на его ноге.

Артём рванулся прочь и спасся от гусака. «Это страшные дикие птицы, — решил Артём, — они живут вместе с орлами».

На другом дворе были открыты ворота. Артём увидел лохматое животное с приставшими к нему репьями, животное стояло к Артёму хвостом, но всё равно оно было сердитое и видело его.

«Ктой-то это? — подумал Артём. — Волк, что ли?» Артём оглянулся в ту сторону, куда ушла его мать, — и не видать ли её там, а то этот волк побежит туда. Матери не было видно, она уже дома, должно быть, это хорошо, волк её не съест. Вдруг лохматое животное повернуло голову и молча оскалило на Артёма пасть с зубами. Артём узнал собаку Жучку.

— Жучка, это ты?

— Р-р-р! — ответила собака-волк.

— Тронь только! — сказал Артём. — Ты только тронь! Ты знаешь, что тебе тогда будет? Я в школу иду. Вон она виднеется!

— М-м-м, — смирно произнесла Жучка и шевельнула хвостом.

— Эх, далече ещё до школы! — вздохнул Артём и пошёл дальше.

Кто-то враз и больно ударил Артёма по щеке, словно вонзился в неё, и тут же вышел вон обратно.

— Это ктой-то ещё? — напугался было Артём. — Ты чего дерёшься, а то я тебе тоже… Мне в школу надо. Я ученик — ты видишь!

Он поглядел вокруг, а никого не было, один ветер шумел павшими листьями.

— Спрятался? — сказал Артём. — Покажись только!

На земле лежал толстый жук. Артём поднял его, потом положил на лопух.

— Это ты на меня из ветра упал. Живи теперь, живи скорее, а то зима настанет.

Сказавши так, Артём побежал в школу, чтобы не опоздать. Сначала он бежал по тропинке возле плетня, да оттуда какой-то зверь дыхнул на него горячим духом и сказал: «Ффурфурчи!»

— Не трожь меня: мне некогда! — ответил Артём и выбежал на середину улицы.

На дворе школы сидели ребята. Их Артём не знал, они пришли из другой деревни, должно быть, они учились давно и были все умные, потому что Артём не понимал, что они говорили.

— А ты знаешь жирный шрифт? Ого! — сказал мальчик из другой деревни.

А ещё двое говорили:

— Нам хоботковых насекомых Афанасий Петрович показывал!

— А мы их прошли уже. Мы птиц учили до кишок!

— Вы до кишок только, а мы всех птиц до перелёта проходили.

«А я ничего не знаю, — подумал Артём, — я только маму люблю! Убегу я домой!»

Зазвенел звонок. На крыльцо школы вышла учительница Аполлинария Николаевна и сказала, когда отзвенел звонок:

— Здравствуйте, дети! Идите сюда, идите ко мне.

Все ребята пошли в школу, один Артём остался во дворе.

Аполлинария Николаевна подошла к нему:

— А ты чего? Оробел, что ли?

— Я к маме хочу, —- сказал Артём и закрыл лицо рукавом. — Отведи меня скорее ко двору.

— Нет уж, нет! — ответила учительница. — В школе я тебе мама.

Она взяла Артёма под мышки, подняла к себе на руки и понесла.

Артём исподволь поглядел на учительницу: ишь ты, какая она была, — она была лицом белая, добрая, глаза её весело смотрели на него, будто она играть с ним хотела в игру, как маленькая. И пахло от неё так же, как от матери, тёплым хлебом и сухою травой.

В классе Аполлинария Николаевна хотела было посадить Артёма за парту, но он в страхе прижался к ней и не сошёл с рук. Аполлинария Николаевна села за стол и стала учить детей, а Артёма оставила у себя на коленях.

— Эк ты, селезень толстый какой на коленях сидит! — сказал один мальчик.

— Я не толстый! — ответил Артём. — Это меня орёл укусил, я раненый.

Он сошёл с коленей учительницы и сел за парту.

— Где? — спросила учительница. — Где твоя рана? Покажи-ка её, покажи!

— А вот тута! — Артём показал ногу, где гусак его защемил.

Учительница оглядела ногу.

— До конца урока доживёшь?

— Доживу, — обещал Артём.

Артём не слушал, что говорила учительница на уроке. Он смотрел в окно на далёкое белое облако; оно плыло по небу туда, где жила его мама в родной их избушке. А жива ли она? Не померла ли от чего-нибудь — вот бабушка Дарья весною враз померла, не чаяли, не гадали. А может быть, изба их без него загорелась, ведь Артём давно из дому ушёл, мало ли что бывает.

Учительница видела тревогу мальчика и спросила у него:

— А ты чего, Федотов Артём, ты чего думаешь сейчас? Почему ты меня не слушаешь?

— Я пожара боюсь, наш дом сгорит.

— Не сгорит. В колхозе народ смотрит, он потушит огонь.

— Без меня потушат? — спросил Артём.

— Без тебя управятся.

После уроков Артём первым побежал домой.

— Подожди, подожди, — сказала Аполлинария Николаевна. — Вернись назад, ты ведь раненый.

А ребята сказали:

— Эк, какой — инвалид, а бегает!

Артём остановился в дверях, учительница подошла к нему, взяла его за руку и повела с собою. Она жила в комнатах при школе, только с другого крыльца. В комнатах у Аполлинарии Николаевны пахло цветами, тихо звенела посуда в шкафу, и всюду было убрано чисто, хорошо.

Аполлинария Николаевна посадила Артёма на стул, обмыла его ногу тёплой водой из таза и перевязала красное пятнышко — щипок гусака — белой марлей.

— А мама твоя будет горевать! — сказала Аполлинария Николаевна. — Вот горевать будет!

— Не будет! — ответил Артём. — Она оладьи печёт!

— Нет, будет. Эх, скажет, зачем Артём в школу нынче ходил? Ничего он там не узнал, а пошёл учиться, значит, он маму обманул, значит, он меня не любит, скажет она и сама заплачет.

— И правда! — испугался Артём.

— Правда. Давай сейчас учиться.

— Чуть-чуть только, — сказал Артём.

— Ладно уж, чуть-чуть, — согласилась учительница. — Ну, иди сюда, раненый.

Она взяла его к себе на руки и понесла в класс. Артём боялся упасть и прильнул к учительнице. Снова он почувствовал тот же тихий и добрый запах, который он чувствовал возле матери, а незнакомые глаза, близко глядевшие на него, были несердитые, точно давно знакомые. «Не страшно», — подумал Артем.

В классе Аполлинария Николаевна написала на доске одно слово и сказала:

— Так пишется слово «мама». — И велела писать эти буквы в тетрадь.

— А это про мою маму? — спросил Артём.

— Про твою.

Тогда Артём старательно начал рисовать такие же буквы в своей тетради, что и на доске. Он старался, а рука его не слушалась; он ей подговаривал, как надо писать, а рука гуляла сама по себе и писала каракули, не похожие на маму. Осерчавши, Артём писал снова и снова четыре буквы, изображающие «маму», а учительница не сводила с него своих радующихся глаз.

— Ты молодец! — сказала Аполлинария Николаевна. Она увидела, что теперь Артём сумел написать буквы хорошо и ровно.

— Ещё учи! — попросил Артём. — Какая это буква: вот такая — ручки в бочки?

— Это Ф, — сказала Аполлинария Николаевна.

— А жирный шрифт что?

— А это такие вот толстые буквы.

— Кормленые? — спросил Артём. — Больше не будешь учить — нечему?

— Как так «нечему»? Ишь ты какой! — сказала учительница. — Пиши ещё!

Она написала на доске: «Родина».

Артём стал было переписывать слово в тетрадь, да вдруг замер и прислушался.

На улице кто-то сказал страшным заунывным голосом: «У-у!», а потом ещё раздалось откуда-то, как из-под земли: «Н-н-н!»

И Артём увидел в окне чёрную голову быка. Бык глянул на Артёма одним кровавым глазом и пошёл к школе.

— Мама! — закричал Артём.

Учительница схватила мальчика и прижала его к своей груди.

— Не бойся! — сказала она. — Не бойся, маленький мой. Я тебя не дам ему, он тебя не тронет.

— У-у-у! — прогудел бык.

Артём обхватил руками шею Аполлинарии Николаевны, а она положила ему свою руку на голову.

— Я прогоню быка.

Артём не поверил.

— Да. А ты не мама!

— Мама!.. Сейчас я тебе мама!

— Ты ещё мама? Там мама, а ты ещё, ты тут.

— Я ещё. Я тебе ещё мама!

В классную комнату вошёл старик с кнутом, запылённый землей; он поклонился и сказал:

— Здравствуйте, хозяева! А что, нету ли кваску испить либо воды? Дорога сухая была…

— А вы кто, вы чьи? — спросила Аполлинария Николаевна.

— Мы дальние, — ответил старик. — Мы скрозь идём вперёд, мы племенных быков по плану гоним. Слышите, как они нутром гудят? Звери лютые!

— Они вот детей могут изувечить, ваши быки! — сказала Аполлинария Николаевна.

— Ещё чего! — обиделся старик. — А я-то где? Детей я уберегу!

Старик пастух напился из бака кипячёной воды — он полбака выпил, — вынул из своей сумки красное яблочко, дал его Артёму.

— Ешь, — сказал, — точи зубы, — и ушёл.

— А ещё у меня есть ещё мамы? — спросил Артём. — Далеко-далеко, где-нибудь?

— Есть, — ответила учительница. — Их много у тебя.

— А зачем много?

— А затем, чтоб тебя бык не забодал. Вся наша Родина — ещё мама тебе.

Вскоре Артём пошёл домой, а на другое утро он спозаранку собрался в школу.

— Куда ты? Рано ещё, — сказала мать.

— Да, а там учительница Аполлинария Николаевна! — ответил Артём.

— Ну что ж, что учительница. Она добрая.

— Она, должно, уже соскучилась, — сказал Артём. — Мне пора.

Мать наклонилась к сыну и поцеловала его на дорогу.

— Ну, иди, иди помаленьку. Учись там и расти большой.

Здесь вы можете читать онлайн рассказ «Ещё мама» Андрея Платонова, в котором мальчик первый раз идёт в школу, он напуган и растерян. По дороге в школу его щипает гусь, он принимает собаку за волка, в щёку ему врезается жук. В классе он понял, что другие дети постарше и знают больше, чем он. Всё это расстраивает мальчика. После урока учительница дополнительно занимается со своим новым учеником и говорит, что теперь она тоже будет ему как мать.

Ещё мама

— А я, когда вырасту, я в школу ходить не буду! — сказал Артём своей матери, Евдокии Алексеевне. — Правда, мама?

— Правда, правда, — ответила мать. — Чего тебе ходить!

— Чего мне ходить? Нечего! А то я пойду, а ты заскучаешь по мне. Не надо лучше!

— Не надо, — сказала мать, — не надо!

А когда прошло лето и стало Артёму семь лет от роду, Евдокия Алексеевна взяла сына за руку и повела его в школу. Артём хотел было уйти от матери, да не мог вынуть свою руку из её руки; рука у матери теперь была твёрдая, а прежде была мягкая.

— Ну что ж! — сказал Артём. — Зато я домой скоро приду! Правда, скоро?

— Скоро, скоро, — ответила мать. — Поучишься чуть-чуть и домой пойдёшь.

— Я чуть-чуть, — соглашался Артём. — А ты по мне дома не скучай!

— Не буду, сынок, я не буду скучать.

— Нет, ты немножко скучай, — сказал Артём. — Так лучше тебе будет, а то что! А игрушки из угла убирать не надо: я приду и сразу буду играть, я бегом домой прибегу.

— А я тебя ждать буду, — сказала мать, — я тебе оладьев нынче испеку.

— Ты будешь ждать меня? — обрадовался Артём. — Тебе ждать не дождаться! Эх, горе тебе! А ты не плачь по мне, ты не бойся и не умри смотри, а меня дожидайся!

— Да уж ладно! — засмеялась мать Артёма. — Уж дождусь тебя, милый мой, авось не помру!

— Ты дыши и терпи, тогда не помрёшь, — сказал Артём. — Гляди, как я дышу, так и ты.

Мать вздохнула, остановилась и показала сыну вдаль. Там, в конце улицы, стояла новая большая рубленая школа — её целое лето строили, — а за школой начинался тёмный лиственный лес. До школы отсюда ещё было далеко, до неё протянулся долгий порядок домов — дворов десять или одиннадцать.

— А теперь ступай один, — сказала мать. — Привыкай один ходить. Школу-то видишь?

— А то будто! Вон она!

— Ну иди, иди, Артёмушка, иди один. Учительницу там слушайся, она тебе вместо меня будет.

Артём задумался.

— Нету, она за тебя не будет, — тихо произнёс Артём, — она чужая.

— Привыкнешь, Аполлинария Николаевна тебе как родная будет. Ну, иди!

Мать поцеловала Артёма в лоб, и он пошёл далее один.

Отошедши далеко, он оглянулся на мать. Мать стояла на месте и смотрела на него. Артёму хотелось заплакать по матери и вернуться к ней, но он опять пошёл вперед, чтобы мать не обиделась на него. А матери тоже хотелось догнать Артёма, взять его за руку и вернуться с ним домой, но она только вздохнула и пошла домой одна.

Вскоре Артём снова обернулся, чтобы поглядеть на мать, однако её уже не было видно.

И пошёл он опять один и заплакал. Тут гусак вытянул шею из-за изгороди, крякнул и защемил клювом штанину у Артёма, а заодно захватил и живую кожу на его ноге.

Артём рванулся прочь и спасся от гусака. «Это страшные дикие птицы, — решил Артём, — они живут вместе с орлами».

На другом дворе были открыты ворота. Артём увидел лохматое животное с приставшими к нему репьями, животное стояло к Артёму хвостом, но всё равно оно было сердитое и видело его.

«Ктой-то это? — подумал Артём. — Волк, что ли?» Артём оглянулся в ту сторону, куда ушла его мать, — и не видать ли её там, а то этот волк побежит туда. Матери не было видно, она уже дома, должно быть, это хорошо, волк её не съест. Вдруг лохматое животное повернуло голову и молча оскалило на Артёма пасть с зубами. Артём узнал собаку Жучку.

— Жучка, это ты?

— Р-р-р! — ответила собака-волк.

— Тронь только! — сказал Артём. — Ты только тронь! Ты знаешь, что тебе тогда будет? Я в школу иду. Вон она виднеется!

— М-м-м, — смирно произнесла Жучка и шевельнула хвостом.

— Эх, далече ещё до школы! — вздохнул Артём и пошёл дальше.

— Это ктой-то ещё? — напугался было Артём. — Ты чего дерёшься, а то я тебе тоже… Мне в школу надо. Я ученик — ты видишь!

Он поглядел вокруг, а никого не было, один ветер шумел павшими листьями.

— Спрятался? — сказал Артём. — Покажись только!

На земле лежал толстый жук. Артём поднял его,

потом положил на лопух.

— Это ты на меня из ветра упал. Живи теперь, живи скорее, а то зима настанет.

Сказавши так, Артём побежал в школу, чтобы не опоздать. Сначала он бежал по тропинке возле плетня, да оттуда какой-то зверь дыхнул на него горячим духом и сказал: «Ффурфурчи!»

— Не трожь меня: мне некогда! — ответил Артём и выбежал на середину улицы.

На дворе школы сидели ребята. Их Артём не знал, они пришли из другой деревни, должно быть, они учились давно и были все умные, потому что Артём не понимал, что они говорили.

— А ты знаешь жирный шрифт? Ого! — сказал мальчик из другой деревни.

А ещё двое говорили:

— Нам хоботковых насекомых Афанасий Петрович показывал!

— А мы их прошли уже. Мы птиц учили до кишок!

— Вы до кишок только, а мы всех птиц до перелёта проходили.

«А я ничего не знаю, — подумал Артём, — я только маму люблю! Убегу я домой!»

Зазвенел звонок. На крыльцо школы вышла учительница Аполлинария Николаевна и сказала, когда отзвенел звонок:

— Здравствуйте, дети! Идите сюда, идите ко мне.

Все ребята пошли в школу, один Артём остался во

дворе.

Аполлинария Николаевна подошла к нему:

— А ты чего? Оробел, что ли?

— Я к маме хочу, —- сказал Артём и закрыл лицо рукавом. — Отведи меня скорее ко двору.

— Нет уж, нет! — ответила учительница. — В школе я тебе мама.

Она взяла Артёма под мышки, подняла к себе на руки и понесла.

Артём исподволь поглядел на учительницу: ишь ты, какая она была, — она была лицом белая, добрая, глаза её весело смотрели на него, будто она играть с ним хотела в игру, как маленькая. И пахло от неё так же, как от матери, тёплым хлебом и сухою травой.

В классе Аполлинария Николаевна хотела было посадить Артёма за парту, но он в страхе прижался к ней и не сошёл с рук. Аполлинария Николаевна села за стол и стала учить детей, а Артёма оставила у себя на коленях.

— Эк ты, селезень толстый какой на коленях сидит! — сказал один мальчик.

— Я не толстый! — ответил Артём. — Это меня орёл укусил, я раненый.

Он сошёл с коленей учительницы и сел за парту.

— Где? — спросила учительница. — Где твоя рана? Покажи-ка её, покажи!

— А вот тута! — Артём показал ногу, где гусак его защемил.

Учительница оглядела ногу.

— До конца урока доживёшь?

— Доживу, — обещал Артём.

Артём не слушал, что говорила учительница на уроке. Он смотрел в окно на далёкое белое облако; оно плыло по небу туда, где жила его мама в родной их избушке. А жива ли она? Не померла ли от чего-нибудь — вот бабушка Дарья весною враз померла, не чаяли, не гадали. А может быть, изба их без него загорелась, ведь Артём давно из дому ушёл, мало ли что бывает.

Учительница видела тревогу мальчика и спросила у него:

— А ты чего, Федотов Артём, ты чего думаешь сейчас? Почему ты меня не слушаешь?

— Я пожара боюсь, наш дом сгорит.

— Не сгорит. В колхозе народ смотрит, он потушит огонь.

— Без меня потушат? — спросил Артём.

— Без тебя управятся.

После уроков Артём первым побежал домой.

— Подожди, подожди, — сказала Аполлинария Николаевна. — Вернись назад, ты ведь раненый.

А ребята сказали:

— Эк, какой — инвалид, а бегает!

Артём остановился в дверях, учительница подошла к нему, взяла его за руку и повела с собою. Она жила в комнатах при школе, только с другого крыльца. В комнатах у Аполлинарии Николаевны пахло цветами, тихо звенела посуда в шкафу, и всюду было убрано чисто, хорошо.

Аполлинария Николаевна посадила Артёма на стул, обмыла его ногу тёплой водой из таза и перевязала красное пятнышко — щипок гусака — белой марлей.

— А мама твоя будет горевать! — сказала Аполлинария Николаевна. — Вот горевать будет!

— Не будет! — ответил Артём. — Она оладьи печёт!

— Нет, будет. Эх, скажет, зачем Артём в школу нынче ходил? Ничего он там не узнал, а пошёл учиться, значит, он маму обманул, значит, он меня не любит, скажет она и сама заплачет.

— И правда! — испугался Артём.

— Правда. Давай сейчас учиться.

— Чуть-чуть только, — сказал Артём.

— Ладно уж, чуть-чуть, — согласилась учительница. — Ну, иди сюда, раненый.

Она взяла его к себе на руки и понесла в класс. Артём боялся упасть и прильнул к учительнице. Снова он почувствовал тот же тихий и добрый запах, который он чувствовал возле матери, а незнакомые глаза, близко глядевшие на него, были несердитые, точно давно знакомые. «Не страшно», — подумал Артем.

В классе Аполлинария Николаевна написала на доске одно слово и сказала:

— Так пишется слово «мама». — И велела писать эти буквы в тетрадь.

— А это про мою маму? — спросил Артём.

— Про твою.

Тогда Артём старательно начал рисовать такие же буквы в своей тетради, что и на доске. Он старался, а рука его не слушалась; он ей подговаривал, как надо писать, а рука гуляла сама по себе и писала каракули, не похожие на маму. Осерчавши, Артём писал снова и снова четыре буквы, изображающие «маму», а учительница не сводила с него своих радующихся глаз.

— Ты молодец! — сказала Аполлинария Николаевна. Она увидела, что теперь Артём сумел написать буквы хорошо и ровно.

— Ещё учи! — попросил Артём. — Какая это буква: вот такая — ручки в бочки?

— Это Ф, — сказала Аполлинария Николаевна.

— А жирный шрифт что?

— А это такие вот толстые буквы.

— Кормленые? — спросил Артём. — Больше не будешь учить — нечему?

— Как так «нечему»? Ишь ты какой! — сказала учительница. — Пиши ещё!

Она написала на доске: «Родина».

Артём стал было переписывать слово в тетрадь, да вдруг замер и прислушался.

На улице кто-то сказал страшным заунывным голосом: «У-у!», а потом ещё раздалось откуда-то, как из-под земли: «Н-н-н!»

И Артём увидел в окне чёрную голову быка. Бык глянул на Артёма одним кровавым глазом и пошёл к школе.

— Мама! — закричал Артём.

Учительница схватила мальчика и прижала его к своей груди.

— Не бойся! — сказала она. — Не бойся, маленький мой. Я тебя не дам ему, он тебя не тронет.

— У-у-у! — прогудел бык.

Артём обхватил руками шею Аполлинарии Николаевны, а она положила ему свою руку на голову.

— Я прогоню быка.

Артём не поверил.

— Да. А ты не мама!

— Мама!.. Сейчас я тебе мама!

— Ты ещё мама? Там мама, а ты ещё, ты тут.

— Я ещё. Я тебе ещё мама!

В классную комнату вошёл старик с кнутом, запылённый землей; он поклонился и сказал:

— Здравствуйте, хозяева! А что, нету ли кваску испить либо воды? Дорога сухая была…

— А вы кто, вы чьи? — спросила Аполлинария Николаевна.

— Мы дальние, — ответил старик. — Мы скрозь идём вперёд, мы племенных быков по плану гоним. Слышите, как они нутром гудят? Звери лютые!

— Они вот детей могут изувечить, ваши быки! — сказала Аполлинария Николаевна.

— Ещё чего! — обиделся старик. — А я-то где? Детей я уберегу!

Старик пастух напился из бака кипячёной воды — он полбака выпил, — вынул из своей сумки красное яблочко, дал его Артёму.

— Ешь, — сказал, — точи зубы, — и ушёл.

— А ещё у меня есть ещё мамы? — спросил Артём. — Далеко-далеко, где-нибудь?

— Есть, — ответила учительница. — Их много у тебя.

— А зачем много?

— А затем, чтоб тебя бык не забодал. Вся наша Родина — ещё мама тебе.

Вскоре Артём пошёл домой, а на другое утро он спозаранку собрался в школу.

— Куда ты? Рано ещё, — сказала мать.

— Да, а там учительница Аполлинария Николаевна! — ответил Артём.

— Ну что ж, что учительница. Она добрая.

— Она, должно, уже соскучилась, — сказал Артём. — Мне пора.

Мать наклонилась к сыну и поцеловала его на дорогу.

— Ну, иди, иди помаленьку. Учись там и расти большой.

Андрей Платонов

Еще мама

— А я, когда вырасту, я в школу ходить не буду! — сказал Артем своей матери, Евдокии Алексеевне. — Правда, мама?

— Правда, правда, — ответила мать. — Чего тебе ходить!

— Чего мне ходить? Ничего! А то я пойду, а ты заскучаешь по мне. Не надо лучше!

— Не надо, — сказала мать, — не надо!

А когда прошло лето и стало Артему семь лет от роду, Евдокия Алексеевна взяла сына за руку и повела его в школу. Артем хотел было уйти от матери, да не мог вынуть свою руку из ее руки; рука у матери теперь была твердая, а прежде была мягкая.

— Ну что ж! — сказал Артем. — Зато я домой скоро приду! Правда, скоро?

— Скоро, скоро, — ответила мать. — Поучишься чуть-чуть и домой пойдешь.

— Я чуть-чуть, — соглашался Артем. — А ты по мне дома не скучай!

— Не буду, сынок, я не буду скучать.

— Нет, ты немножко скучай, — сказал Артем. — Так лучше тебе будет, а то что! А игрушки из угла убирать не надо: я приду и сразу буду играть, я бегом домой прибегу.

— А я тебя ждать буду, — сказала мать, — я тебе оладьев нынче испеку.

— Ты будешь ждать меня? — обрадовался Артем. — Тебе ждать не дождаться! Эх, горе тебе! А ты не плачь по мне, ты не бойся и не умри смотри, а меня дожидайся!

— Да уж ладно! — засмеялась мать Артема. -Уж дождусь тебя, милый мой, авось не помру!

— Ты дыши и терпи, тогда не помрешь, — сказал Артем. — Гляди, как я дышу, так и ты.

Мать вздохнула, остановилась и показала сыну вдаль. Там, в конце улицы, стояла новая большая рубленая школа — ее целое лето строили, — а за школой начинался темный лиственный лес. До школы отсюда еще было далеко, до нее протянулся долгий порядок домов — дворов десять или одиннадцать.

— А теперь ступай один, — сказала мать. — Привыкай один ходить. Школу-то видишь?

— А то будто! Вон она!

— Ну иди, иди, Артемушка, иди один. Учительницу там слушайся, она тебе вместо меня будет.

Артем задумался.

— Нету, она за тебя не будет, — тихо произнес Артем, — она чужая.

— Привыкнешь, Аполлинария Николаевна тебе как родная будет. Ну, иди!

Мать поцеловала Артема в лоб, и он пошел далее один.