Заканчивался декабрь.
Серое рассерженное море плевалось грязной пеной, грозясь слизнуть набережную города, обычного южного города, над которым слоились и множились, заигрывая с бесшабашным ветром, тучи-облака.
Уже третий день то моросил, то хлестал наотмашь косой колючий дождь, не выпуская девочку Марусю с бабушкой на прогулку. Накануне уехал с родителями куда-то на север, навстречу настоящей зиме, со снегом и морозами, соседский мальчишка Коська, внук бабушкиной приятельницы. Маруся с утра бродила по квартире, грустная и молчаливая. Время от времени она подходила то к одному, то к другому окну и печально смотрела на мокро-серый заоконный мир.
За обедом девочка задумчиво водила ложкой по тарелке, словно забыла, зачем села за стол и что нужно делать.
— Маруся, ты о чем мечтаешь? Ешь давай, а то не вырастешь!
— Я ем, бабуля.
— А хлеб где?
— Вот же. В руке…
— Вижу, что в руке. Ты его в рот класть забываешь.
— Я не забуваю… Я не хочу.
— Вот как здорово! И суп не хочешь? Зачем же бабушка топталась полдня у плиты?
— Супик твой не при чем… — Маруся тяжело вздохнула, и по щеке покатилась крупная прозрачная слеза.
— Так, — всполошилась бабушка, — быстро говори, что болит. Горло? Голова? Ушки?
— Коська сказал, что сюда Дед Мороз не приедет и подарков не привезет… Ни-ко-му… — трагедия перестала вмещаться в маленькое сердечко и полилась через край. Слезы были солеными, от них пощипывало кожу и стало совсем невозможно дышать…
Бабуля усадила Марусю к себе на колени, обхватила руками, словно заслоняя от всех бед, и уверенно заявила:
— Врет твой Коська. Он тебя просто дразнит.
— Ага… У нас здесь дождь. От него Дед Мороз растаять может. Олени не поедут. Санки не могут по земле. По камням не могут санки, — оплакивала навзрыд Маруся свою мечту, причитая и всхлипывая…
— Как так? Мы же смотрели с тобой мультик: у Деда Мороза олени по небесным дорогам бегут. И приезжает он ночью, потому что ночью всегда холоднее, чем днем. Вот скажи, когда мы Новый год встречаем? Ночью?
— Часики бьют двенадцать раз, — продемонстрировала свою осведомленность Маруся.
— Вот видишь! Мы сегодня для верности письмо Деду Морозу напишем. С нашим адресом. Чтобы он не заплутал…
— А как?
— Возьмем красивую открытку, новогодний конверт, запишем все твои желания и положим конверт в морозильную камеру холодильника.
— В морозилку? – ахнула Маруся.
— Он же Мороз, Дед Мороз, ему все морозилки подчиняются. Вот увидишь, уже ночью наше письмо улетит по назначению.
Уверенный тон бабули успокоил. Новая информация озадачила. Очень хотелось верить в новогоднее чудо… Маруся перестала плакать. Она выбралась из бабушкиных жарких объятий и, пересев на свой стул, решительно взяла в руки столовую ложку.
— Вот и правильно. Кушай. На сытый желудок приходят самые правильные желания, — подытожила разговор бабушка.
Вечером, когда мама и папа после ужина сели смотреть «по телеку» скучные взрослые разговоры, Маруся отправилась в бабушкину комнату.
— Бабуля, пора письмо писать, — прикрыв плотно дверь, напомнила внучка.
На письменном столе у окна были уже приготовлены открытки и конверты. Бабушка зажгла настольную лампу, надела очки, взяло в руки ручку:
— Диктуй!
Девочка наморщила лобик. Накрутила на пальчик прядку кудрявых волос у виска и стала рассуждать вслух:
— Сразу просить неправильно же… Думаешь, нужно поздороваться? Да, нужно поздороваться. Вежливо…
— Умница, Маруся. Ты ж моя воспитанная девочка. Значит, пишем: «Здравствуй, Дед Мороз!».
— Нет, не так, не так… Пиши: «Здравствуй, дорогой Дедушка Мороз!»
— Ты права, так будет лучше, — согласилась бабуля и старательно вывела приветствие.
— Если ты есть, — продолжила Маруся, — подари мамочке золотые сережки. Ей очень-очень хочется. Просто сейчас денюшков мало на баловство. Так папа говорит.
— Думаешь, Дед Мороз и взрослым подарки дарит? – засомневалась бабушка.
— А это я для себя прошу. Мама же моя, родненькая…
— Логично, — улыбнулась бабушка. – Диктуй дальше.
— Для папы привези кожатые… Нет, как-то не так… Папе привези перчатки из кожи. Теплые.
— Маруся, мама покупала папе перчатки совсем недавно.
— Он их потерял. Но это секрет. Папа маме признаться боится. Она будет говорить: «рассеянный с улицы бассейной». Это обидно. А папа хороший.
— Понятно. Про перчатки папе я тоже написала. А себе что Маруся попросит?
— Я еще подумаю. Это письмо запечатывай.
— Как скажешь, — согласилась бабушка.
Маруся взяла конверт и, торжественно держа его перед собой двумя руками, понесла к холодильнику.
Перед сном Маруся обняла маму за шею и горячо начала шептать ей в ухо:
— У тебя есть красивая открытка и новогодний конверт?
— Где-то есть. А что? – так же шепотом ответила на ушко дочке мама.
— Эй, девчонки, что у вас там за секреты? – заподозрил «женский заговор» папа.
Маруся повернулась в его сторону и приложила пальчик к губам, призывая молчать.
— Понял. Вопросов не имею, — улыбнулся папа.
— Мама, бери все и пошли на кухню Деду Морозу письмо писать, — так же шепотом приказала девочка.
— Открытку еще найти нужно, — попробовала найти отговорку мама.
— Возьми у бабули на столе. У нее все есть, — не растерялась дочка.
Второе письмо Маруся диктовала гораздо увереннее:
— Дорогой Дедушка Мороз! Для бабули найди большой-пребольшой пуховый платок, как у бабы Симы с первого этажа. У нас продаются только маленькие, а бабуля большая и у неё спина болит, а с девочкой нужно гулять…- Маруся задумалась и беззвучно зашевелила губками…
— Написала. А дальше что? – прервала размышления дочери мама.
— Мне, Дедушка Мороз, можешь ничего не дарить. У меня много игрушек и я часто шалю: разбила летом папину любимую чашку, испортила будильник… Мама, а мы елку будем ставить?
— Обязательно! Какой же праздник без елки! – заверила дочку мама.
— Дедушка Мороз, если ты добрый, как папа, то положи под елку книжку, где много картинок. Можно без буквов. Я сказку сама сочиню. Вот и все.
— Можно запечатывать? – спросила мама.
— Запечатывай, — разрешила Маруся.
Второй конверт лег поверх первого, и маленькая девочка со счастливой улыбкой отправилась спать.
В заоконном мире в мерцающем, танцующем свете фонарей черные ветви деревьев, корявые и трагические, взмывали к небу в молчаливой молитве о лете. Где-то за стеной темноты стонало море. В центре города под дождем сверкала огнями и позвякивала игрушками новогодняя елка. Блестел черный асфальт площади. Бронзовый Ленин, стоящий напротив елки, простирал к ней руку, будто спрашивал: «Дуреха, ты чего тут делаешь? Чего вырядилась не по погоде?» Елка от обиды плакала каждой своей иголочкой.
На маленькой кухоньке за столом сидели, обнявшись, мама и бабушка. Перед ними лежали два раскрытых конверта и две одинаковые открытки. По улыбающимся лицам текли сладкие, счастливые слезы. В душе каждой в этот момент просыпался щедрый на подарки Дед Мороз. И в тишине, казалось, упряжка оленей стучит копытами в унисон с биением любящих сердец.
2015 г.
Никто так красиво не умеет описать банальную жизненную историю, как блогер Маруся из Белорусской глубинки. Но всё дело в том, что Маруся верит в добро. Или как выразился мой любимой поэт:
Я хочу чтобы грязная лужица,
Набралась ключевой чистоты.
Эх, Маруся! Ваши слова да богу в уши. К сожалению, в жизни не всё так красиво. И не всегда разлад между супругами заканчивается хиппи-эндом, как в вашей очередной подборки серии статей под общим названием СВОБОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ.
Но многим читателям, в том числе и мне, нравится не только читать красивые сказки от Маруси, но и обсуждать. Но поскольку Кот Сашка не верит в сказки, ещё и довольно ехидная сволочь, то его комментарии похожи на ложку дёгтя в бочке мёда.
Но по другому нельзя. Сладкие конфетки ведут к обману реальности и сахарному диабету. Вот поэтому я обратился к творчеству знакомого автора, который ведёт переписку с женщинами запутавшимися в своих проблемах и нашёл довольно интересное письмо и очередную ложку дёгтя в Марусину бочку сладкого мёда.
Любовник веселый, влюбилась в него, а муж скучный, все дом строит.
Глупо сразу жечь мосты, влюбленность пройдет и останешься с носом.
То касается «влюбленных» и жен и мужей. Что эта семья и быт, что с другими персонами, разница не обязательно такая большая. Если уж ломать семью, то не от влюбленностей, это несерьезно и не по товарищески как-то.
Как говорится, «старый супруг лучше новых двух». Мало ли кто в кого влюбился, это несерьезно, правда.
Случаев много. Вот женщина, допустим, замужняя, двое детей, 10 и 2 года. И рассказывает мне, что влюбилась в коллегу по работе. Ну, говорить ей, что адюльтеры такие кончаются предсказуемо, смысла нет. Далее разворачивает тему, что с мужем с первого курса, он хороший, но скучный. Чего суетится, дом им всем строит какой то. Скукотища короче).
А вот на работе то кренделек повеселее, мол, сыскался. И прям влюбилась влюбилась. Трахнул он ее. Тут любовь еще пуще пошла. А муж скучный дом все строит.Тут новая идея ей, мысль пошла: а я от мужа то уйду, детей заберу. К кренделю. Мужа вот на днях огорошу.
Я рискнула спросить, в курсе ли крендель, что ему женщина с двумя чужими детьми собралась. И как, по ее мнению, проявится его счастье по этому поводу. И уверена ли она, что ее супруг будет доволен. И как дети то, дяденьку любят нового?
Оказалось, крендель не в курсе ожидающей радости. Детей ее никогда не видал.
Вот я и думаю, она когда мужу сообщит, не получит ли порцию модного ныне «семейного насилия»…
Влюбляться, оно конечно. Но голова все же анатомически расположена сверху. Может не зря задумано так природой…
ВСЕХ С НАСТУПИВШИМ НОВЫМ 2021 ГОДОМ И ЧИТАЙТЕ В НОВОМ ГОДУ ТОЛЬКО ПОЗИТИВНОЕ И ДОБРОЕ!!!
Война России с Украиной к середине лета вроде бы успокаивается, однако, следующая часть года грозит каким-то таким тотальным хаосом в мире, на фоне которого все померкнет. Если кто-то думает, что пандемия была как бы днем весеннего равноденствия, после которого денечки пойдут длиннее и все будет налаживаться, то он ошибается – глобальный кризис еще не прошел своего пика.
Пандемия, которая ожидает нас этой осенью, будет странной пандемией. Она будет не такой длинной, как первая, но проблем от неё возникнет значительно больше и эти проблемы будут острее. Страны скорее всего снова закроют свои границы и я вижу это уже где-то в конце лета.
Вообще наступающая осень и последующая зима будут выглядеть очень странно и совсем не так, как многие ожидают. Я бы сейчас сказал, что у нас будут три проблемы, а не как раньше одна. Будет новая чума, но не в той форме, как мы привыкли, когда чумой одновременно болел весь мир, а будут как бы локальные вспышки и очаги. Второй проблемой станет глобальный кризис, а третьей проблемой станут боевые действия, которые будут какие-то повсеместные.
Еще будет какой-то разнобой в действиях правительств. Так, если с первой чумой все боролись согласованно и одновременно, то сейчас законы начнут принимать в стиле кто на что горазд. ЕС грозит серьезный раскол по интересам и он если не официально, то реально расколется как бы на два союза и уже не будет таким, как есть.
Так же в Европе к самому концу лета произойдет нечто ужасное. Что это будет я не знаю. Может быть экономический крах, о котором я расскажу дальше, может быть новая пандемия, может быть Польшу как-то заденет будущая война. Но я вижу итог, когда из Польши в один день захотят уехать очень много людей, в результате чего в Европе сложится настоящий хаос и страны наперегонки начнут закрывать свои границы.
Меня спрашивают – когда и где будет очередная война? Это будет где-то южнее Польши. Как я уже ранее говорил – может Ближний Восток, может Турция/Греция. Турция в NATO – это какой-то Троянский конь. Она вроде как бы за нас, но действует исключительно в своих интересах и сейчас как-то странно спорит против вступления в блок Швеции и Финляндии. Поэтому как только в Украине все вдруг затихнет – так где-то на юге и полыхнет.
Однако, даже несмотря на масштабность события это будет не главное. Главное произойдет в какой-то большой стране мира и это будет как-то связано с Китаем. В результате Европа, а с ней и весь остальной мир погрузятся в ужасный экономический хаос.
Что будет вокруг Китая конкретно я точно не вижу. Может быть там будет какой-то экономический или политический кризис, который обрушит мировую экономику, как карточный домик. Может быть это будет какой-то логистический саботаж. Может быть Китай куда-то вторгнется и новость об этом станет обрушивающим рынки фактором. Или может быть даже сам Китай будет атакован. Я пока не уверен и могу только сказать, что с Китаем к началу осени будет связано что-то очень большое, грандиозное. И если сейчас в мировой экономике просто кризис, то это будет уже хаос.
После того, как что-то случится в Азии, в Европе начнется, не побоюсь этого слова, настоящий бардак. Каждая страна ЕС будет реагировать на это по разному, причем не только во внешней политике, но и локально, раздавая своим граждан противоречащие общей политике ЕС советы и рекомендации. И я вижу во всех заголовках фразу: “ликвидность потеряна”. Все будут бегать в телевизор и выкрикивать эти слова, как мантру.
В общем, будет какой-то глобальный ужас в одном флаконе: чума, какие-то плохие дела на юге и в Азии, нарушения цепочек поставок и эта самая потеря какой-то ликвидности. Не знаю, как в остальной Европе, но в Польше я вижу военные машины из которых что-то раздают людям. Причем, что странно – раздают не всем подряд, а только определенные группы людей имеют право подходить и брать что-то из этих грузовиков.
Но даже совсем не это будет самое ужасное. Самое ужасное, что как в Польше, так и во всех странах правители начнут издавать указы, словно бешеные. Законопроектов будет так много и они будут спускаться сверху так быстро, что возникнет подозрение в том, что все эти распоряжения были заранее подготовлены. И все они не будут иметь никакого отношения ни к нашему выбору, ни к нашей свободе.
Сейчас мой внутренний голос мне как бы говорит: скажи людям, чтобы пораньше выкапывали картошку и старательно её берегли. Не хочу вас пугать, но этот голос, шепчущий мне, сейчас какой-то довольно громкий и сбывается то, о чем этот голос говорил еще два года назад: мир идет к нищете и голоду.
Меня постоянно спрашивают: ну когда же введут цифровые деньги? Отвечаю: ну вот сейчас где-то и введут. Для того, чтобы эти цифровые деньги появились, должны произойти определенные вещи. Так, должен случиться некий глобальный финансовый крах, чтобы мы все что-то потеряли. И когда мы захотим это вернуть – нас попросят потерянное задокументировать, возвращая потери в цифре. Нет сомнений, что это такая игра, это какой-то сценарий. Но, в чем сразу вас хочу успокоить и приободрить – сценарий не затянется на несколько лет, он будет очень быстрый.
https://strangeplanet.ru/
— Ой, не знаю, Ленка, как с этой малолетней шалавой разговаривать! Я ее ненавижу, понимаешь? — Галя налила себе еще один бокал вина и залпом его выпила.
— Э, мать, ты в запой не уйди, — Ленка, закадычная подруга, удивленно присвистнула. — Ну давай, захлопни перед ее носом дверь. Сын тебе спасибо скажет…
— Да все я понимаю. Но поделать ничего не могу. Меня от этой Вероники трясет просто…
Ленка ловко прихватила палочками суши из коробки, пожевала с задумчивым видом, а потом сказала:
— Галя, ты дура. Я не понимаю, Серега что, ее к тебе в квартиру жить привел? Деньги с тебя тянет? Счастливы ребята, ну и ты отстань от них! Ты на других посмотри, идиотка! И нечего выкаблучиваться, парень не выдержит и пошлет тебя куда подальше.
Галя налила себе еще вина.
***
Когда она превратилась из веселой и легкой на подъем женщины в сварливую и глупую бабу? Наверное, в тот момент, когда узнала от совершенно посторонних людей, что сын встречается с девушкой. Брякнула об этом Светка, сменщица. Она хлопала своими глазами, пуговицами оловянными, и стрекотала:
— Как? Ты не знаешь ничего? Он ее в Питер заберет!
Вот это новости! Вот сыночек учудил!
Сережа был очень хорошим мальчиком. Настолько хорошим, что Галка, болтая с ним, часто кривила нос:
— Серенький, ты настолько правильный, что у меня комплекс неполноценности развивается рядом с тобой…
Сын не пил, не курил, занимался спортом, хорошо учился. Не стал увиливать от армейской службы и отправился не куда-нибудь, а в морскую пехоту, на берег Баренцева моря, где остался на службу по контракту. Деньги зарабатывал неплохие, помогал маме каждый месяц, переводя кругленькую сумму. Эта помощь была очень кстати — Галю засасывали кредитные долги. Не рассчитала она свои силы, когда пользовалась карточкой, выданной ей «добреньким» банком.
Сын присылал ей фотографии, где он в парадной форме, ладный, красивый, стоял на плацу или с сослуживцами в обнимку на фоне высоких сопок сурового северного края. Галя гордилась Сережей и радовалась, что он вырос таким умницей. Пока его одноклассники скоропостижно женились, заводили детей, а потом сидели на шеях своих родителей, ее мальчик сосредоточенно строил карьеру. Его ровесники бесцельно болтались по маленькому городу, закованные в цепи брачных обязательств, а Сережа был свободен, как ветер.
Через год службы сын приехал в отпуск, который пролетел моментально. Сергей вернулся на службу.
А потом, летом, взял и уволился. Скандал у них случился, конечно. Галя орала, что он — дурак, работы здесь не найдет, будет существовать на жалкие копейки от зарплаты до зарплаты. Сын был упрям:
— Мама, да не буду я тут жить. Я в Питер собираюсь. Буду работать, учиться — не пропаду.
Он быстро нашел квартиру и заплатил залог. Хозяин жилья, сам бывший моряк, купил однушку в Кудрово, а сам продолжил работать в Мурманске.
— Вот, смотри, как умные люди поступают! Служат и квартиры покупают, а потом сдают разным идиотам, вроде тебя! А всего-то и нужно было потерпеть года четыре!
Потом конечно, Галя успокоилась немного: Сережа — парень целеустремленный — не пропадет. Сама ему чемодан собирала. И каково же было ее состояние, когда услышала от Светки такое: не один сыночек едет, с девушкой.
А друг Сережи при нечаянной встрече сболтнул:
— Тетя Галя, а вы что, не в курсе? Он в отпуске с ней познакомился. Они все решили еще тогда, осенью.
***
Они все решили… Или она все решила? Захотелось девочке пожить в большом городе, вот она и окрутила лопуха. И каков, а? Даже матери ничего не сказал. Галю трясло от обиды.
Немного погодя она узнала подробности о «любимой» Сергея. И чуть в обморок не упала: девке не было семнадцати, жила с бабушкой, уйдя из дома со скандалом. Замечательно! Теперь сыну можно запросто «совращение малолетних» пришить. Галя выпила литр валерьянки перед тем, как поговорить с сыном. До отъезда оставалось всего ничего.
Она хранила выдержку и спокойствие, играя во «все понимающую мать». Сын доверился и все рассказал. Глаза у Сергея блестели, он, рассказывая о Веронике, выглядел таким счастливым… «Или тупым» — черт в голове Гали не давал ей покоя. Она старалась улыбаться и не выражать своего недовольства.
— Сережа, как реагирует мама девочки на все это?
И сын, наивный, любящий, искренне Галине доверяющий, поведал страшную и очень грязную семейную тайну:
— Мам, там вообще все сложно… Ты только никому.
Выяснилось, что отчим девочки пытался ее изнасиловать. Родная мама не поверила, дела не заводили. Вероника была отправлена к бабушке.
— Она иногда дрожит, когда у нас… ну, это, — покраснел сын.
Гадливость? Стыд? Отвращение? Да все что угодно, только не жалость и сострадание испытала к Веронике Галина. Почему-то она не верила в искренность истории девушки. И жалко, в первую очередь, ей было Серегу.
Он и слушать ничего не хотел — стоял насмерть. Галина две недели с ним не разговаривала, потом звонила и кричала в трубку гадкие оскорбления и едкие насмешки. Ее несло. Сын отключал телефон, и снова неделями длилось обоюдное молчание. Галя разыскала в социальной сети эту Веронику. С фотографии в профиле смотрела серая, тощая мышь. Остренький носик, тонкие, в ниточку, капризные губки, жиденькие волосики, фу! Глаза, правда, были выразительные, но грубый макияж портил все их очарование.
Ленка, подруга закадычная, была прямолинейной и жесткой.
— Галька, прекрати. Ведешь себя как курица! Познакомься с ней, а потом истери!
Еще литр валерьянки. Потом — длинное письмо сыну. Галя попросила прощения и высказала желание познакомиться. Сын позвонил, голос был радостный. Договорились о встрече на следующие выходные: они как раз совпадали с выходными у Сережи на новой работе. Галя влезла в долги, накрыла стол. Блюда поставила те самые, Сережей очень любимые: домашнюю шаверму, курицу под сыром, оливье. Квартиру вылизала. Нервничала, ждала, воображала, как себя поведет. Быть простой и веселой? Или ироничной и надменной, как королева английская? Или доброй и ласковой? Вот задача…
Сын позвонил и сказал, что не придет: Вероника отравилась. И, главное, не с утра, а к вечеру, за пять минут до встречи. Оказывается, они приехали уже вчера, переночевали у бабки Вероники, а сейчас выяснилось, что любимая «заболела». Удар под дых? Хуже.
Война продолжилась еще несколько месяцев. Галя отчаянно скучала по сыну, злилась, ревновала и плакала каждый день. «Все идет по спирали, по спирали, по спирали, — билась в голове одна и та же мысль. — Все как у нас с Никитой».
***
Галя познакомилась с отцом Сергея в шестнадцать лет. Стояли парни у бара и пригласили их, соплюх подружек, в кабак. Всю ночь шло веселье, ребята оказались работниками этого бара, по случаю дня рождения Никиты закрытого на «санитарный день». Галя танцевала с именинником, а потом вся компания собралась в гости к одному из парней. С Никитой она и переспала, ни о чем не думая. На честь девичью Гале было плевать с высокой колокольни: на дворе стояли девяностые — пей, кури, гуляй — все можно.
Утром она проснулась, вывернулась из-под руки Никиты, тихонечко оделась и смылась в общагу. А вечером он встречал ее у двери колледжа. Закрутилось, завертелось…
Сережка весь в отца — такой же спокойный и флегматичный. С Никитой Галя даже не ссорилась. Из общежития ее выгнали за нарушение режима. Любимый помог собрать вещи и привел девушку домой. Будущая свекровь ничего не говорила, была легка в общении и доброжелательна. Учила Галю готовить обед, стирать белье, вести быт. Ни разу не обозвала «шалавой» и «малолеткой». Любить Галю — нет, не любила, это чувствовалось, да и многочисленные родственники нет-нет, а сообщали, не стесняясь Гали, что Никите нужна совсем другая жена, а не детский сад. Гале их слова были «до фонаря», в голове ветер, в животе — бабочки.
Галина мама узнала о связи дочери от посторонних. Был грандиозный скандал, а потом — знакомство с «женихом». Она была не в восторге от Никиты, но тоже — ничего не сказала.
Через три года Галя получила свой диплом. Вот тут мама вовремя подоспела:
— Бросай его. Он — никакой. Жить будешь в квартире тетки, она в Карелию уехала. Работу я тебе нашла.
С утра Галя проводила Никиту на работу, а через час закрыла квартиру и уехала к матери. На душе скребли кошки — так подло она еще ни с кем не поступала.
Дома она посидела пять минут и вернулась к любимому. Через неделю Никита и Галя подали заявление. Осенью сыграли свадьбу. Мать Гали отвечала за стол, отец Никиты помог деньгами, а свекровь сказала, что на свадьбу не придет. Но в последний момент явилась в кафе с толпой подружек из хора, с седеньким гармонистом во главе. В общем, свадьба прошла нормально, как у людей. Нормально, если не считать того, что буквально за неделю до бракосочетания Галя изменила своему жениху. С каким-то таксистом. В первый, но не последний раз.
Знала ли об этом свекровь? Наверное, да. Но она молчала. Галя помнила, как нервничала, когда узнала, что беременна. Пронесло: ребенок был — вылитый отец.
Когда она занималась пеленками и распашонками — загулял Никита. Он пропадал где-то с друзьями ночами и приходил домой, в квартиру, подаренную отцом, пьяный.
Так и жили они еще четыре года. Пока Сережка в яслях, Галя к любовнику убегала на часок-другой, чтобы успеть вернуться домой и приготовить обед мужу. А супруг вечно с работы задерживался, а то и вообще не приходил. Сережку, правда, обожал: под летним дождем скакал с ним по лужам босиком, мог часами возиться с сыном, читал ему сказки. Галя давно не спала с Никитой, а потом просто предложила развестись. Муж так же просто согласился. Ни один из них не подумал о ребенке. Сережка целый год после развода «бунтовал», не желая принимать сложившиеся обстоятельства.
Хватило ума у обоих не устраивать раздел имущества, выплату алиментов и разборок по поводу, с кем хочет остаться Сережа. Он жил на два дома: день у отца, день у мамы. Сложно было: Никита сына баловал, а Галя относилась к нему со строгостью, особенно, когда школа началась. Ругались много раз по этому поводу, но вырастили хорошего парня.
Со временем Галя поняла отношение к себе свекрови, ныне покойной. Невесткой она была дерьмовой, честно говоря. Туповатая малолетняя девочка, нагло поселившаяся в чужом доме. Бедная мама Никиты…
И вот, здрасьте — сын пошел по стопам отца. Что же дальше?
***
С Ленкой она напилась, как никогда. Утром проснулась с ужасной головной болью. Выпила таблетку, сходила в душ. Присела на балконе с чашкой кофе.
Кому она делает плохо? Себе? Веронике? Нет, в первую очередь, она заставляет страдать сына. Ленка вчера сказала ей:
— Серега смену перепутал, видимо. Приходил к нам прямо на работу. Я смотрю, а девчонка за спиной спряталась и за руку его крепко держит.
— Это когда?
— Когда ты, дубина, трубку отключила, обидевшись на то, что к тебе, Елизавете второй, сын на смотрины отравившуюся невестку не привел! И смоталась к любовнику за город! А парень тебя повсюду искал! На нем лица не было! А ты, стерва, даже не подумала: может быть Вероника тебя, грымзу, боялась! Может же быть такое?
Да. Такое вполне могло быть. Выходит, что Галя — не только дерьмовая невестка, но и мать — так себе!
***
Она взяла в руки телефон и набрала номер, который знала наизусть.
— Сынок, здравствуй.
Голос сына был напряженный.
— Привет.
— Твоя мать чокнутая, ты в курсе?
Внутренним чутьем Галина поняла, что сын улыбается:
— Ну-у… Я догадывался.
— В общем так. Вы не обидитесь, если придурошная мамаша нагрянет к вам в гости? Обещаю вести себя хорошо: истерик не закатывать, водки не пить, Веронику не строить!
— Ты серьезно, мама? — Сережка фыркнул, Галя всегда умела его рассмешить.
— Зуб даю!
Утром Галина села в автобус, следующий по маршруту до Петербурга. В далеком прекрасном городе ее ждали дети. Она смотрела в окно и улыбалась: будь что будет. Она была плохой невесткой, женой и свекровью, но плохой матерью быть не хотела.
—
Автор рассказа: Анна Лебедева
Глава 1. Не вернусь
Нет, она никого не встречала. Она просто стояла на перроне. Невысокая худенькая девчонка лет восемнадцати с хвостиком. Она сама приехала в этот незнакомый ей город. Оглушенная шумом, растерянно посмотрела по сторонам и, подхватив небольшой чемодан на колесиках, поспешила на остановку: «Как хорошо, что поезд прибыл утром. Может мне повезет, и я до вечера найду квартиру». А люди шли, бежали, спешили, торопились по своим делам, стараясь не опоздать, успеть, приехать вовремя.
— Подскажите, пожалуйста, номер маршрутки, которая довезет меня до центра? — обращалась она то к одному, то к другому. Но всем было некогда. А может даже безразлично. Никто на нее не обращал внимания, Маруся даже растерялась. Да, это тебе не Цыбулёвка, откуда она приехала. И даже не Долинск — их районный центр. Люди здесь были совсем другими: озабоченными и занятыми. «А дОма за версту здороваются и интересуются, как дела», — Маруся грустно вздохнула.
— Девушка, вам на 21-ый. Он вас довезет, — сообщила пожилая женщина и тоже отправилась по своим делам.
Тревога добралась до самого сердца, когда девушка вышла в центре. Сплошной поток людей двигался мимо, обходя ее с двух сторон. «Ну, что же, будем осваиваться», — вздохнув, Маруся направилась вперед, приметив небольшой рынок, где бабки торговали всякой мелочью. В деревне все росло в огороде. Ничего не надо было покупать. А здесь вон все продают. И покупают. Она рассматривала с интересом фрукты, овощи, всякие мелочи, лежащие на прилавках, будто видела их в первый раз. Тетки и старушки мило улыбались, зазывая потенциальных покупателей.
Среди этого разнообразия она заметила клочок бумаги, на котором корявым почерком было написано: «Сдаю квартиру, недорого».
— Ты, наверное поступать приехала. На кого учиться хочешь? На учителя, врача или инженера? Ну и хорошо, будешь воспитателем в детском саду. А квартирка у меня уютная. Хоть и маленькая , зато две комнатушки. Я-то в центр к дочке перебралась. Помогаю с внучком. Здесь, в городе, за детишками глаз да глаз нужен. И отвести и забрать. И в школу, и из школы, и на тренировку, — хозяйка тарахтела и, казалось, что рот у нее никогда не закроется.
Снятая квартира понравилась, и, заплатив за три месяца вперед, девушка, наконец-то, осталась одна. Отдохнув, решила пройтись по микрорайону. Это была окраина города, потому и квартплата была не такой дорогой, как в центре. В основном преобладали дома частного сектора, но несколько пятиэтажек нарушали эту идиллию видимости большой деревни, к которой так привыкла девушка. Большие и маленькие домики утопали в зелени. Вспомнила, как мама провожала на автобус, украдкой вытирая слезы платочком. Деньгами ее снабдили на первое время, продав откормленного бычка.
Мать, Зинаида Григорьевна, старалась сдерживаться, не показывать отцу, как она переживает за свою кровиночку, собравшуюся упорхнуть из родного гнезда. «Не поступишь вдруг, возвращайся,» — твердила она на ухо.
А дочка — упертая, характером в отца, сидела на чемодане и не могла дождаться, когда же приедет автобус. Надо было успеть на поезд, который должен умчать ее в новую жизнь.
А здесь, в этом мире, никто ее не ждал. И не встречал с распростертыми объятиями.
Она с треском провалилась прямо на первом экзамене. Возможно, из-за недостатка знаний, которые получила в сельской школе. Но была и вероятность, что просто не повезло.
Проплакав в подушку полночи, утром было принято решение: «Ну и что? Не поступила сейчас, поступлю на следующий год. Все равно не вернусь!»
Что ждет ее в деревне? А ничего хорошего. Целый год наблюдала, как соседка Нюрка, окончив в прошлом году школу, горбатилась в совхозе. Работы постоянной не было, и она была на посылках: то в поле свеклу полола, то за коровами убирала. А иногда и почтальона замещала. Но больше всего нервировал Степка, который проходу не давал. Но, во-первых, он ей совсем не нравился, и замуж она не собиралась, а во-вторых, Маруся давно вынашивала планы на собственную жизнь. И Степки там точно не было.
Эти планы Мария называла «мечтами». Она завела специальный блокнот, который постоянно носила с собой. Там записано было всего несколько предложений. Это мечты об учебе, работе и, конечно, о любви.
Какая же девушка не мечтает о принце на белом коне? Наивной до такой степени Маруся не была и прекрасно знала, что жизнь — это не сказка. Девчонки в деревне выходили замуж рано. И не всегда по большой любви. А большинство по залету. Нянчить малышню в 18 лет она не хотела. Тем более , что наблюдала, во что превращалась жизнь этих глупышек. Вечные пьянки мужа, а потом и синяки под глазом. А потом и детишек полон двор.
А чем еще было заняться молодежи в деревне, где все разваливалось, и даже некогда красивый Дом Культуры вот-вот превратится в развалины, кроме как тискаться по углам. Но самой главной причиной, почему Маруся решила сбежать подальше, был разговор, который она подслушала, стоя в коридоре.
В тот вечер она раньше возвратилась от подружки. Тихонько открыв дверь, она увидела, что папа сидит за столом вместе со своим закадычным другом Жорой, который был отцом Степки, и прислушалась:
— Ладная девка у тебя, Юрка, выросла. Смотрю, мой Степка на нее глаз положил. Мается хлопец. Так что по осени будем сватов засылать. Что думаешь?
— Отчего бы и не породниться? Мы с тобой, Жорик, с детства дружки, а теперь будем сватами, считай родственниками станем, — заплетающимися языками рассуждали друзья детства, изрядно приняв за воротник.
Вот тогда и созрел ее план — пора уносить ноги.
Вздохнув, Маруся открыла свои записи и сразу же зачеркнула первую строку и рядом написала твердой рукой: «Не получилось. Но жизнь продолжается. Без боя не сдамся!».
Пора было приступать ко второму пункту. Но как найти достойную работу, не имея образования, девушка пока не знала.
Но и возвращаться она не собиралась.
Продолжение следует
Добро пожаловать в мою новую фантазию.
Баба Маня жизнь прожила долгую, трудную. Девяносто восемь, почитай, исполнилось, когда на погост её понесли. Пятерых детей подняла, семнадцать внуков вынянчила, да правнуков с десяток. Все на её коленях пересидели до единого, ступени крыльца стёрты были добела от множества ног и ножек, что бегали и ступали по нему за все эти годы, всех принимала старая изба, которую ещё до войны поставил муж бабы Мани — Савелий Иваныч.
В сорок первом ушёл он на фронт да там и сгинул, пропал без вести в сорок третьем, где-то под Сталинградом, холодной суровою зимою. Баба Маня, тогда ещё просто Маня, вдовой осталась, с детьми мал-мала меньше. До последнего дня своей жизни, однако, ждала она своего Савоньку, не теряла надежды, что он жив, часто выходила к палисаднику и стояла, всматриваясь вдаль, за околицу — не спускается ли с пригорка знакомая фигура. Но не пришёл Савелий Иваныч, теперь уж там, чай, встретились.
Но не только мужа проводила на войну баба Маня, а и старшего сына своего — Витеньку. Ему об тот год, как война началась, восемнадцатый годок пошёл. В сорок втором ушёл добровольцем, а в сорок пятом встретил Победу в Берлине. Домой вернулся живым на радость матери. Ну а младшей Иринке тогда всего два годика исполнилось, последышем была у родителей. Мане под сорок уж было, как Ирка народилась.
Война шла по земле…Всяко бывало, и голодно, и холодно, и тоска душу съедала и неизвестность. Однако выстояли, все живы остались, окромя отца.
Когда пришла пора бабе Мане помирать, то ехать в город в больницу она категорически отказывалась.
— Сколь мне той жизни-то осталось? Сроду в больницах не бывала, дайте мне в родной избе Богу душу отдать.
Дети о ту пору сами уже стариками стали, внуки тоже в делах да заботах, ну и вызвалась за прабабкой доглядывать правнучка Мила. Больно уж она прабабушку свою любила, да и та её среди других правнуков выделяла, хоть и старалась не показывать того.
Приехала Мила, которой тогда девятнадцать исполнилось, в деревню, в бабыманин дом. Ну и остальная родня чем могла помогала, кто продуктов им привезёт, кто на выходных приедет с уборкой помочь. Так и дело пошло. Баба Маня не вставала, лежала на подушках строгая, задумчивая, ровно что тревожило её.
Подойдёт к ней Милочка, постоит, поглядит, спросит:
— Чего ты, бабуленька? Что тебе покоя не даёт? О чём всё думаешь?
— Да что, милая, я так… Жизнь вспоминаю.
— Ну вот что, давай-ка чаю пить.
Принесёт Мила чашки, варенье да печенья, столик подвинет ближе и сама тут же пристроится. Потечёт у них разговор задушевный, повеселеет бабушка, и Миле спокойно.
Но с каждым днём всё больше бабушка слабела, всё чаще молчала, да думала о чём-то, глядя в окно, за которым стоял старый колодец. Выкопал его тоже Савелий, муж её, тогда же, когда и избу поднимали. Теперь-то уж не пользовались им, вода в избе была нынче, все удобства. Но засыпать колодец не стали, на добрую память о прадедушке оставили.
И вот в один из весенних дней, когда приближался самый великий из праздников — День Победы, подозвала баба Маня правнучку к себе и рукой на стул указала, садись, мол. Присела Мила.
— Что ты, бабонька? Хочешь чего? Может кашки сварить?
Помотала баба Маня головой, не хочу, мол, слушай.
— Праздник скоро, — с придыханием начала баба Маня, — Ты знаешь, Мила, что для меня нет его важнее, других праздников я и не признаю, окромя него. Так вот, вчерась Савонька ко мне приходил. Да молчи, молчи, мне и так тяжело говорить-то, болит в груди, давит чего-то. Приходил молодой, такой каким на фронт уходил. Скоро, бает, увидимся, Манюша. Знать недолго мне осталось.
И вот что хочу я тебе поведать, Милочка, ты слушай внимательно. Никому в жизни я этой истории не рассказывала доселе. А теперь не могу молчать, не хочу я, Милочка, с собой эту тяжесть уносить. Не даёт она мне покоя. Вот как дело, значит, было…
У Савелия в лесу заимка была, охотился он там бывало, ну и избушка небольшая имелась. Как на войну я сына да мужа проводила, так и сама научилась на зайцев да на птиц силки ставить. Уходила в лес с утра, в избушке всё необходимое хранила для разделки, а на другой день проверять силки ходила.
И вот однажды прихожу я как обычно к избушке, захожу, и чую — есть кто-то там. Ой, испужалась я до чего! Может беглый какой, дезертир. Тогда были и такие. А то вдруг медведь, а у меня ничего с собой и нет. Нащупала я в углу избы лопату, выставила её вперёд себя да пошла тихонько в тот тёмный угол, где копошилось что-то.
Вижу, тёмное что-то, грязное, а оконце в избе махонькое, да и то света почти не пропускает, под самым потолком оно. Замахнулась я лопатой-то, и тут гляжу, а это человек. Ба, думаю, чуть не убила, а самой страшно, кто ж такой он. Может из наших партизан кто?
— Ты кто такой? — спрашиваю я у него.
Молчит.
— Кто такой, я тебе говорю? — а сама снова лопату подняла и замахнулась.
А он в угол зажался, голову руками прикрывает. Вижу, руки у него все чёрные, в крови что ли. И лицо не лучше.
— А ну, — говорю, — Вылазь на свет Божий.
Он, как сидел, так и пополз к выходу, а сам всё молчит. И вот вышли мы так за дверь и вижу я, Господи помилуй, да это ж никак немец? Откуда ему тут взяться? А молоденький сам, мальчишка совсем, волосы светлые, белые почти, как у нашего Витюши, глаза голубые, худой, раненый. Стою я так напротив него и одна мысль в голове:
— Прикончить его тут же, врага проклятого.
А у самой защемило что-то на сердце, не смогу. Годков-то ему и двадцати нет поди, ровно как и моему сыну, который тоже где-то воюет. Ой, Мила, ой, тяжко мне сделалось, в глазах потемнело. А этот вражина-то, значит, сидит, сил нет у него, чтобы встать, и твердит мне на своём варварском наречьи:
— Не убивайт, не убивайт, фрау!
И не смогла я, Мила, ничего ему сделать. Больше того скажу я тебе. Взяла я грех на душу — выхаживать его принялась. Ты понимаешь, а? Мои муж с сыном там на фронте врага бьют, а я тут в тылу выхаживаю его проклятого! А во мне тогда материнское сердце говорило, не могу я этого объяснить тебе, дочка, вот появятся у тебя детушки и может вспомнишь ты свою прабабку старую, дурную, и поймёшь…
Тайком стала я ему носить еды маленько, картошину, да молока кружку. Раны его перевязала. Наказала из избушки носу не казать. Приволокла соломы из дому да тулупчик старенький, ночи уже холодные совсем стояли, осень ведь. Благо ни у кого подозрений не вызвало, что в лес я хожу, я ведь и до того ходила на заимку.
А на душе-то кошки скребут, что я творю? Сдать надо мне его, пойти куда следует.
— Всё, — думаю с вечера, — Завтра же пойду к председательше Клавдии.
А утром встану и не могу, Милка. Не могу, ноги нейдут…
Дни шли, немец болел сильно, горячка была у него, раны гноились. Так я что удумала. В село соседнее пошла, там фельшерица была, выпросила у ей лекарство, мол, дочка вилами руку поранила, надо лечить. И ведь никто не проверил, не узнал истины. А я тому немцу лекарство унесла. Пока ходила эдак-то к нему, говорили мы с ним. Он по нашему сносно балакал, не знаю уж где научился.
Звали его Дитер. И рассказывал он про их хозяйство там, в Германии ихней, про мать с отцом, про младших братьев. Ведь всё как у нас у них. Зачем воевали?… Слушала я его и видела их поля, семью его, как будто вживую. И так мне мать его жалко стало. Ведь она тоже сына проводила, как и я, и не знает где-то он сейчас.
Может и мой Витенька сейчас вот так лежит где-то, раненый, немощный. Может и ему поможет кто-то, как я этому Дитеру помогаю. Ох, Мила, кабы кто узнал тогда, что я делала, так пошла бы я под расстрел. Вот какой грех на мне, доченька. Тряслась я что лист осиновый, а ноги сами шли на заимку.
И вот в один из дней в деревню к нам партизаны пришли. Вот тогда я по-настоящему испугалась. Задками, огородами, вышла я из деревни, да бегом на заимку, в избушку свою.
— Вот что, Дитер, — говорю я своему немцу, — Уходить тебе надо! Иначе и меня с детьми погубишь и сам погибнешь. Что могла, сделала я для тебя, уходи.
А он слабый ещё совсем, жар у его, сунула я ему с собой еды немного да и говорю:
— Сначала я уйду, а потом ты тихонько выходи и уходи, Дитер.
А он глядел на меня, глядел, а потом за пазуху полез. Я аж похолодела вся.
— Ну, — думаю, — Дура ты, Маня, дура, у него ведь оружие есть наверняка. Порешит он тебя сейчас.
А он из-за пазухи достал коробочку, навроде шкатулки махонькой и говорит:
— Смотри, фрау.
И мне показывает. Я ближе подошла, а там бумажка с адресом и фотография.
— Мама, — говорит он мне, и пальцем на женщину тычет, что на фото.
Потом сунул мне в руки эту коробочку и говорит:
— Адрес тут. Когда война закончится, напиши маме. Меня убьют. Не приду домой. А ты напиши, фрау. Мама знать будет.
Взяла я эту коробчонку, а сама думаю, куда деть её, а ну как найдут? Постояли мы с ним друг напротив друга, поглядели. А после, уж не знаю, как это получилось, само как-то вышло, подняла я руку и перекрестила его. А он заревел. Горько так заревел. Руку мою взял и ладонь поцеловал. Развернулась я и побежала оттуда. Бегу, сама ничего от слёз не вижу.
— Ах ты ж , — думаю, — Война проклятая, что ж ты гадина наделала?! Сколько жизней покалечила. Сыновья наши, мальчишки, убивать идут друг друга, вместо того, чтобы хлеб растить, жениться.
Тут слышу, хруст какой-то, ветки хрустят, за кустами мужики показались, и узнала я в них наших, тех, что в деревню пришли недавно.
— Что делать?
И я нож из кармана вытащила, да ногу себе и резанула. Тут и они подошли.
— Что тут делаешь? Чего ревёшь?
— Да на заимку ходила, силки проверяла, да вот в потёмках в избе наткнулась на железку, порезалась, больно уж очень.
— Так чего ты бежишь? Тут перевязать надобно, — говорит один из них и ближе подходит.
— Да я сама, сама, — отвечаю. С головы платок сняла да и перемотала ногу-то.
Ну и бегом от них в деревню. А они дальше, в лес пошли.
Мила слушала прабабушку, раскрыв рот, и забыв про время. Ей казалось, что смотрит она фильм, а не про жизнь настоящую слушает. Неужели всё это с её бабой Маней произошло?
— А дальше что, бабуля? Что с Дитером стало?
— Не знаю, дочка, может и ушёл, а может наши его тогда взяли. Он больно слабый был, вряд ли смог уйти. Да и я тогда выстрелы слышала, когда из леса-то на опушку вышла. Думаю, нет его в живых.
— А что же стало с той шкатулкой? Ты написала его матери?
— Нет, дочка, не написала. Времена тогда были страшные, боялась я. Ну а после, когда много лет прошло, порывалась всё, да думала, а надо ли прошлое бередить? Так и лежит эта шкатулка с тех пор.
— Так она цела? — подскочила Мила, — Я думала, ты уничтожила её.
— Цела, — ответила бабушка, — И спрятала я её на самом видном месте. Долго я думала куда мне её деть, а потом и вспомнила, как мне ещё отец мой говорил, мол хочешь что-то хорошо укрыть — положи на видное место. Вот у колодца я её и закопала ночью. Там много ног ходило, землю быстро утоптали, отполировали даже. А я до сих пор помню, где именно она лежит.
— А покажешь мне?
— Покажу.
В тот же день Мила принялась копать. Было это нелегко. Земля и вправду была отполирована и тверда, словно бетон. Но мало-помалу дело шло, и через какое-то время Мила с трепетом достала на свет , завёрнутую в тряпицу, небольшую деревянную коробочку. Ночью, когда бабушка уже спала, Мила сидела за столом и разглядывала тронутую временем, но всё же довольно хорошо сохранившуюся фотографию женщины средних лет и жёлтый сложенный кусочек бумаги с адресом.
Бабы Мани не стало десятого мая. Она встретила свой последний в жизни Праздник Победы и тихо отошла на заре следующего дня. Душа её теперь была спокойна, ведь она исповедала то, что томило её многие годы. Невыполненное обещание, данное врагу.
Мила нашла Дитера. Невероятно, но он был жив, и все эти годы он помнил фрау Марию, которая спасла ему жизнь. Жил он по тому же адресу, что был указан на клочке бумаги, отданной бабе Мане в том далёком сорок третьем. У него было четверо детей, два сына и две дочери, одну из дочерей он назвал Марией, в честь русской женщины. Милу пригласили в гости и она, немного посомневавшись, всё же поехала. Она увидела вживую и Дитера, и его детей, и внуков.
Теперь над их головами было мирное небо, они были не врагами, но сердца помнили то, что забыть нельзя, чтобы никогда больше не повторилось то, что было. Говорят, что воюют политики, а гибнут простые люди, наверное так оно и есть. Многое минуло с той поры, поросло травой, стало памятью. Наши Герои всегда будут живы в наших сердцах.
А жизнь идёт. И надо жить. И никогда не знаешь, где встретит тебя твоя судьба. Любовь не знает слова «война». Милу она встретила в доме Дитера. Спустя год она вышла замуж за его внука Ральфа. Вышло так, что тогда на лесной глухой заимке её прабабушка Мария решила судьбу своей правнучки..