Рассказ подросток в женской бане

Баня для школьников

Откровенный эротический порно рассказ доступен для чтения и скачивания. Скачать его можно под историей, в отдельном блоке.

Застирав трусы, Руслан выжал их как можно суше, встряхнул и надел. «Так быстрее высохнут», — подумал он. Влажная прохлада хлопчатобумажной ткани приятно успокаивала зуд. Руслан вышел на балкон, легкий ветерок приятно ласкал тело и шаловливо трепал широкие трусы, проникая под них — во дворе собирались пацаны. Кто-то из них, заметив его, махнул рукой:
«Руслан, пошли в футбол играть». Мальчик вернулся в комнату и, достав из школьного рюкзака спортивные трусы и футболку, вскоре стоял перед зеркалом прихожей, оценивая свою готовность к дворовому матчу. При выходе его взгляд неожиданно упал на пачку сигарет, оставленную отцом, на комоде прихожей. Он раскрыл ее и, вытянув одну сигарету, побежал вниз по лестнице подъезда, зажимая ее в кулаке. «Я же теперь взрослый, можно и покурить», — думал он. На лавочке сидело трое его дворовых друзей: Иван из параллельного класса, Костик, который был на год младше Руслана, и Игорь. Да, да тот самый Игорь, который дружил с его родной сестрой Ленкой. Вид Игоря, сидящего на лавочке в спортивной форме, почему-то напомнил Руслану утро. Утренний допрос сестры о длине члена Игоря и наличия растительности на его лобке, заставили Руслана бросить взгляд между широко расставленных ног Игоря. Под широкими спортивными трусами просвечивались белые плавки, которые Игорь, в отличие от остальных пацанов, всегда надевал вниз.
— Привет пацаны, — поприветствовал Руслан, подходя к компании и пожимая протянутые руки друзей, — А где остальные? Где Генка с мячом?
— Генка сегодня не выйдет, его наказали. Так что облом — мяча не будет, — ответил Игорь.
— А чего делать тогда будем? — вкладывая в рот сигарету, спросил Руслан. «Ах, черт, спички забыл» — подумал он.
— Держи, — протянул ему зажигалку Костик, единственный из присутствующих, у кого на трусах фирмы «Rееbок» были карманы.
— А пошлите на озеро, купаться, — прикуривая, предложил Руслан.
— Да ты че, вода же еще холодная, — усомнился в идее приятеля Иван, — да и плавок у меня лично нет.
— А мне нравится идея, смотрите какая в этом году погода теплая. Давайте откроем сезон, — поддержал Руслана Игорь.
— А ты Ванька, что в прошлом году в плавках, что ли купался? Че то я не припомню: Или ты взрослый теперь. Стесняться будешь? — подколол друга Костик, хихикая.
— Да нет я то не против, но как-то не думал даже: Да и вечер скоро: похолодает.
— А мы костер разведем, картошку пожарим, — предложил Руслан и вся компания направилась к озеру. Когда друзья пробрались к годами облюбованной и закрытой от посторонних глаз полянке у берега городского озера, Руслан первым разделся и, сверкая голыми ягодицами, бросился в воду. Холодная вода выгнала его назад на берег достаточно скоро. Его яички прижались к основанию, а писун сжался до очень маленьких размеров, так что кожа вновь прикрыла воспаленную головку. Выходя навстречу друзьям, которые раздевались не торопясь, и только теперь втроем шли к воде, он обратил внимание, что у Игоря довольно длинный орган с головкой, полностью свободной от крайней плоти. Лобковое пространство было либо свободно от волос, либо они были такими же светлыми, как и на голове приятеля. Деталей Руслан не смог рассмотреть в свете сумеречного заката. «Расскажу Ленке о том, что удалось рассмотреть», — подумал он, а в слух сказал: «Пока вы купаетесь, я разведу костер».
До самого вечера мальчишки просидели у костра, выпекая картошку и рассказывая разные истории. Тепло огня согревало их голые тела, так что никто не чувствовал ни малейшего дискомфорта, тем более что для них это было привычным. Такие вылазки они на летних каникулах проводили почти ежедневно, купаясь и загорая в первозданном виде. Иногда на их поляну попадали случайные отдыхающие, но их это тоже не смущало, они считали это поляну своей, потому никому из них даже и в голову не приходило надевать плавки даже из уважения к чужакам.
Вернулся Руслан поздно, родители уже легли спать, а Ленка читала книжку в кровати. Он подошел к ней поближе и шепотом сказал «А у него большой: Мы сегодня на озере сезон открыли». Ленка улыбнулась и, пожелав, выходящему из комнаты, брату спокойной ночи выключила свет.
Мальчик, приняв теплый душ, едва передвигая ноги от необыкновенной усталости, даже не надевая трусов, плюхнулся в кровать и сразу же заснул крепким сном.
Утром, когда он еще спал, к нему в комнату зашла мать. Мальчик спал на животе, одеяло валялось на полу. Приподняв одеяло, она с улыбкой заботливо укрыла им сына, нежно прикоснувшись рукой к его мягкой попке. Потом она прикрыла дверь в его комнату и вместе с отцом ушла на работу.
Руслан проснулся от звона посуды, которую сестра мыла на кухне. На часах была четверть десятого. «Ого, вот поспал я, однако», — подумал он присаживаясь на кровать и надевая трусы. Когда он, быстро умывшись, прошел на кухню, Ленка его встретила недоуменным взглядом:
— Ты чего трусы-то надел? Я думала, ты меня опять, как в детстве, не стесняешься. Давай-ка, снимай, ведь пока никого дома нет, наверняка голышом по квартире шаришься.
— Бывает, но не всегда. Иногда настроения нет, — ответил он
— А я почти всегда: Давай, давай: Я хочу посмотреть как у тебя там сегодня дела. Не болит? — подошла она к брату и сама мокрыми руками приспустила трусы и ухватилась двумя пальцами за писун брата, пытаясь оттянуть от головки кожу.
— Щекотно, не надо: А сама то чего в халатике, мне вчера так и не показала :
— Все в порядке. Смотри, как свободно теперь открывается: — окончательно другой рукой стянув трусы до пола, констатировала Ленка, — Садись, я тебе сейчас чая налью с бутербродами, наверное, проголодался вчера на озере?
— Да не мешало бы поесть: Так ты чего на вопрос то не отвечаешь? Ты мне хоть сегодня покажешь свою щелку? — подняв трусы с пола и положив их рядом на стул, спросил он.
— Нет в другой раз:
— Ну вот, меня раздела, а сама не хочет. Вот так всегда:
— Я просто тороплюсь, меня Игорь ждет уже у подъезда.
— А почему ты его к нам не пригласишь?
— Да мы просто торопимся.
— Куда же вы торопитесь до школы еще полно времени?
— Мы с ним баню сегодня на двоих заказали на 10.30. Игорь за два часа целую тысячу заплатил, — гордо ответила Ленка.
— Вот это да, а мы сегодня с Машей тоже решили в баню сходить: только мы вечером планировали. А можно мы с Вами. Я сейчас созвонюсь с Санькой и Машей.
— Да ты что: ты представляешь хоть, чем мы с Игорем в бане будем заниматься. А при чем тут Санька?
— Конечно представляю, не маленький. А про Шурика я тебе потом расскажу, — набирая телефон подруги ответил Руслан.
— Маш, привет, ты чего делаешь?: Уроки учишь?: Давай, звони своей Ленке и Сане, собирай портфель, в школу из бани пойдем. Успеешь за полчаса до ул. Нахимовской 20 доехать? Там будет висеть табличка: «Легкий пар от Петра Родионова»
— Какая еще Ленка, — недоумевая, спросила сестра, — вы, что целым классом в баню с нами собираетесь?
— Да нет, понимаешь мы вчера поспорили: Короче идем в баню мы с Машей, вы с Игорем и Саня с Машиной подружкой Ленкой. Санька еще пиво покупает. Мы с Саней потом твоему Игорю по триста тридцать рублей за билет заплатим:
— Ну ты даешь, когда это ты так повзрослел?
— Вчера, благодаря тебе и «Энциклопедии», — ответил Руслан, допивая чай.
— Хорошо, что я тебе еще «Кама-сутру» не дала почитать.
— А я ее сам найду, когда время будет.
— Если таким темпом будешь мои уроки осваивать, у тебя времени не будет. Все лето трахаться с Машей будете от заката до рассвета.
— Вот в перерывах и буду читать, — вновь надевая шорты на голое тело, прокричал из своей комнаты Руслан.
К Игорю они вышли из подъезда вдвоем. Подросток их дружелюбно поприветствовал и, еще не догадываясь, что Руслан идет с ними вместе не потому, что ему просто по пути, присоединился к брату с сестрой. Когда Руслан вышел на той же остановке, Игорь удивленно хмыкнул, но ничего не сказал. Только при входе в баню, он спросил Руслана:
— А ты чего с нами сюда пойдешь?
— Да, надеюсь, ты не против? Я вчера на озере немного замерз, вот решил с вами погреться сегодня,
— Ну ладно пошли, — вопросительно глядя на Ленку и не видя на ее лице сопротивления, ответил он Руслану.
— Дети, а вы с кем пришли? Где ваши родители? — спросила женщина на рецепции.
— А мы сами: — ответила Лена, — у нас билет уже есть на 10.30.
— Сейчас посмотрю расписание: А у нас только один номер на 10.30 свободен, второй забронирован:
— А нам не нужен второй номер, тетенька, мы в одном париться будем, — ответил Руслан, глядя на вытягивающееся от удивления лицо приученной не грубить клиентам частной бани кассирши.
— Привет компании, — раздался из-за спины голос Сашки, который в руке держал пакет с пивом.
— Татьяна, мы с друзьями уже пойдем сейчас в баню, а сюда должны еще две девочки подойти, Вы их проводите к нам, пожалуйста: — глядя на бейджик с именем женщины, деликатно распорядился Руслан.
— Хо-ро-шо, мальчик: то есть, извиняюсь, молодой человек. Проходите сюда, молодые люди, направо, пожалуйста. Вот здесь можете раздеваться, вон та дверь в бассейн, а вон та в душ и парилку с русской и финской банями.
Саня поставил пиво и первым разделся, оставшись в одних трусах и наблюдая как медленно снимают одежду Игорь и Лена. Руслан задержался в буфете, присматриваясь к ассортименту. Когда он зашел в просторный предбанник он застал картину мнущихся в нерешительности друзей:
— Ты что так и будешь в трусах париться, — обращаясь к Сане и снимая свои шорты, спросил он.
— Нет, я попозже:
— Снимай давай, что ты как девочка ломаешься: — вешая на крючок только что снятую рубашку, приказал Руслан, собственным примером показывая естественность поведения.
— Ты в баню пришел или куда? — Игорь тоже стоял уже голым, инстинктивно прикрывая пах от Ленки. Саня медленно стянул трусы, пока Ленка отвернулась, чтобы повесить снятый лифчик на крючок.
— Блин, какая у меня сестра красавица, а пацаны? — привлекая всеобщее внимание на Ленку, громко сказал Руслан, —
Снимай свои стринги, быстрее:
— Чего раскричался, шли бы в парилку, а то заморозите свои крючки.
— Пошли попаримся

Добавлено: 18-08-2017

Прочитано раз: 13696

Комментариев нет. Стань первым!

Бесконечная прокрутка страниц:
Включена |
Отключить

В баньке на даче совместно с тетушками

Хочу рассказать что со мной приключилось несколько лет назад, когда Я сдал школьные экзамены за 9 класс. Меня пригласила одноклассница Марина к себе на дачу отметить окончание учебного года. Я согласился, так как было скучно, а там я надеялся развлечься. Когда я приехал на дачу, оказалось что там еще находятся 4 мо-их одноклассницы: Яна, Аня, Людмила и Настя, которых она тоже пригласила, так как они были её подружки.

Родители Марины уехали в город оставив нас одних. Так как было жарко хоть и было начала июня Мы всей компанией решили пойти на речку искупаться. Девчонки разделись и пошли купаться, я же остался на берегу караулить вещи. Когда девчонки искупались я пошел поплавать. Затем мы все стали загорать на берегу, играя в карты. Я при этом вглядывался в стройные фигурки девчонок в купальниках представляя их без них. Но это были всего лишь мысли. Затем мы пошли на дачу.

Вечером Марина сказала, что приготовила баню, чтобы можно было по-мыться. Девчонки стали о чем-то совещаться. Я же стал готовиться идти в баню, когда девчонки закончат мыться. Внезапно Марина сказала мне: Пойдем в баню вместе с нами! Я спросил что она имеет в виду. Она сказала, что они посовещавшись решили предложит мне помыться вместе с ними в голом виде.

Мы заметили как ты нас разглядывал на пляже, так вот это твой шанс увидеть нас пятерых голенькими. Я сказал что надо подумать. Она сказала — докажи нам, что ты нормальной ориентации, а то парни из класса а их было еще 6 считают тебя голубым они то уже все занимались сексом с девчонками. Мы так не думаем вот и решили тебя проверить. Я решил согласиться, так как другого шанса увидеть столько девчонок голыми уж точнее не предвидится. Я сказал что согласен. Когда баня нагрелась девчонки стали собираться мыться сказав мне, что она зайдут первыми а потом меня позовут. Они зашли в пред-банник и стали раздеваться, было слышно, что они с шумом вошли в баню.

А затем зашел в предбанник и тоже стал раздеваться. Не успел я раздеться до трусов как дверь бани приоткрылась, выглянула голова Марины которая сказала: Снимай трусы и заходи. Я решительно снял плавки и зашел в баню. И оторопел – Моим глазам предстало 5 полностью голых девочек. Которые во всю стали разглядывать мою письку, которая тут же поднялась. Я тоже откровенно начал разглядывать их прелести. У всех были хорошо развитые титьки, а между ног густая растительность. Марина сказала мне разглядывай нас сколько хочешь, а когда наразглядываешься, и твоя писька опуститься тебя ждет сюрприз.

Они стали просить меня побить их веником, что я стал делать с большим удовольствием разглядывая их титьки и лобки. Девчонки сначала слегла смущались быть при мне голыми, но потом смущение исчезло. Через минут 40 моя писька действительно опустилась. Девчонки это заметили и Марина сказала: У нас к тебе деликатный вопрос? Разрешишь ли ты нам потрогать твои половые органы? Меня хватила дрожь. О она продолжила: Мы предлагаем тебе пощупать наши титьки и лобочки,

Рассказ про баню зимой с женщиной

. Солнце еще не встало, а Мишка уже был на Барсучьем бору. Там, километрах в трех от деревни, стоял пустующий домик серогонов. Мишка сделал еще ходку до деревни, притащил рыбацкие снасти и, вернувшись назад, замел еловым лапником свои следы.

Теперь он чувствовал себя в безопасности, затопил жаркую буржуйку, наварил картошки, с аппетитом поел.

Солнце стояло уже высоко, когда он отправился к реке ставить верши. С высокого берега открывалась неописуемая красота лесной речки, укрытой снегами. Мишка долго стоял, как зачарованный, любуясь искрящимся зимним миром. На противоположной стороне реки на крутом берегу стояла заснеженная, рубленая в два этажа из отборного леса дача бывшего директора леспромхоза, а ныне крутого бизнесмена –лесопромышленника. Окна ее украшала витиеватая резьба, внизу у реки прилепилась просторная баня. Дача была еще не обжита. Когда Мишка уезжал в Питер, мастера из города сооружали камин в горнице, занимались отделкой комнат. Теперь тут никого не было. И Мишка даже подумал, что хорошо бы ему пожить на этой даче до весны. Все равно, пока не сойдет снег, хозяевам сюда не пробраться. Но тут же испугался этой мысли, вспомнив, что за ним должна охотиться милиция.

Он спустился к реке, прорубил топором лед поперек русла, забил прорубь еловым лапником так, чтобы рыба могла пройти только в одном месте, и вырубил широкую полынью под вершу.

Скоро он уже закончил свою работу и пошел в избушку отдохнуть от трудов. Избушка была маленькой, тесной. Но был в ней особый лесной уют. Мишка набросал на нары лапника и завалился во всей одежде на пахучую смолистую подстилку, радуясь обретенному, наконец, покою.

Проснулся Мишка от странных звуков, наполнивших лес. Казалось, в Барсучьем бору высадился десант инопланетян, производящих невероятные, грохочущие, сотрясающие столетние сосны звуки. Мишка свалился с нар, шагнул за двери избушки.

— Путана, путана, путана! — гремело и завывало в бору.— Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?

Музыка доносилась со стороны реки. Мишка осторожно пошел к берегу. У директорской дачи стояли машины, из труб поднимались к небу густые дымы, топилась баня, хлопали двери, на всю катушку гремела музыка, то и дело доносился заливистый девичий смех.
У Мишки тревожно забилось сердце. Он спрятался за кустами и, сдерживая подступившее к горлу волнение, стал наблюдать за происходящим.

Он видел, как к бане спустилась веселая компания. Впереди грузно шел директор их леспромхоза, следом, оступаясь с пробитой тропы в снег и взвизгивая, шли три длинноногие девицы, за ними еще какие-то крупные, породистые мужики. Скоро баня запыхала паром.

Изнутри ее доносилось аханье каменки, приглушенный смех и стенания.

Наконец, распахнулись двери предбанника, и на чистый девственный снег вывалилась нагишом вся развеселая компания. Мишкин директор, тряся отвислым животом, словно кабан пробивал своим распаренным розовым телом пушистый снег, увлекая компанию к реке, прямо в полынью, где стояла Мишкина верша.

Три ображенные девицы оказались на льду, как раз напротив Мишкиной ухоронки. Казалось, протяни руку и достанешь каждую.
От этой близости и вида обнаженных девичьих тел у Мишки, жившего поневоле в суровом воздержании, закружилась голова, а лицо запылало нестерпимым жаром стыда и неизведанной запретной страсти.

Словно пьяный, он встал, и, шатаясь, побрел к своему убогому пристанищу. А сзади дразнил и манил волнующе девичий смех и радостное повизгивание.

В избушке смолокуров он снова затопил печь, напился чаю с брусничным листом и лег на нары ничком, горестно вздыхая по своей беспутной никчемной жизни, которая теперь, после утреннего заявления по радио, и вовсе стала лишена всякого смысла.

Мишка рано остался без родителей. Мать утонула на сплаве, отец запился. Сказывают, что у самогонного аппарата не тот змеевик был поставлен. Надо было из нержавейки, а Варфоломей поставил медный. Оттого самогонка получилась ядовитая.

Никто в этой жизни Мишку не любил. После ремесленного гулял он с девицей и даже целовался, а как ушел в армию, так тут же любовь его выскочила замуж за приезжего с Закарпатья шабашника и укатила с ним навсегда.

А после армии была работа в лесу, да пьянка в выходные. Парень он был видный и добрый, а вот девиц рядом не случалось, остались в Выселках одни парни, девки все по городам разъехались. Тут поневоле запьешь! Уж лучше бы ему родиться бабки Саниным козлом! Сидел бы себе на печи да картошку чищеную ел. Ишь, в кабинете ему студено!

Мишке стало так нестерпимо жалко самого себя, что горючая слеза закипела на глазах и упала в еловый лапник.

. Ночью он вышел из избушки, все та же песня гремела на даче и стократным эхом прокатывалась по Барсучьему бору:

«Путана, путана, путана,
Ночная бабочка, но кто ж тут виноват?»

Столетние сосны вздрагивали под ударами децибелл и сыпали с вершин искрящийся под светом луны снег. Луна светила, словно прожектор. В необъятной небесной бездне сияли лучистые звезды, и, ночь была светла, как день.

Мишку, будто магнитом, тянуло опять к даче, музыке и веселью. И он пошел туда под предлогом перепроверить вершу. Ее могли сбить, когда ныряли в прорубь, или вообще вытащить на лед.

Директорская дача сверкала огнями. берега Мишка видел в широких окнах ее сказочное застолье, уставленное всевозможными явствами. Кто-то танцевал, кто-то уже спал в кресле. Вдруг двери дачи распахнлись, выплеснув в морозную чистоту ночи шквал музыки и электрического сияния.

Мишка увидел, как кто-то выскочил в огненном ореоле на крыльцо, бросился вниз в темноту, заскрипели ступени на угоре, и вот в лунном призрачном свете на льду реки он увидел девушку, одну из тех трех, что были тут днем. Она подбежала к черневшей полынье, в которой свивались студеные струи недремлющей речки, и бросилась перед ней на колени.

Мишка еще не видывал в жизни таких красивых девушек. Волосы ее были распущены по плечам, высокая грудь тяжело вздымалась, и по прекрасному лицу текли слезы.

Вновь распахнулись дачные двери, и на крыльцо вышел мужчина:

— Марго! — крикнул он повелительно.— Слышишь? Вернись! Видимо, он звал девушку, стоявшую сейчас на коленях перед полыньей.
— Маля! — повторил он настойчиво,— Малька! Забирайся домой. Я устал ждать.

Девушка не отвечала. Мишка слышал лишь тихие всхлипывания. Мужчина потоптался на крыльце, выругался и ушел обратно. Девушка что-то прошептала и сделала движение к полынье.

Мишке стало невыносимо жалко ее. Он выскочил из кустов и в один миг оказался рядом с девицей.

— Не надо! — сказал он деревянным голосом.— Тут глубоко. Девица подняла голову.
— Ты кто? — спросила она отрешенно. От нее пахло дорогими духами, вином и заграничным табаком.
— Мишка,— сказал он волнуясь.
— Ты местный?
— Живу тут. В лесу,— все так же деревянно отвечал Мишка. Девица вновь опустила голову.
— А я Марго. Или Маля. Путана.
— Это, стриптизерша, что ли?
-Да нет. Путана.

Мишка не знал значения этого слов и решил, что путана — это фамилия девицы.

-Ты, это, не стой коленками на льду-то,— предупредил Мишка.— А то простудишься.

Девица вдруг заплакала, и плечи ее мелко задрожали. Мишка, подавив в себе стеснение, взял ее за локотки и поставил рядом с собою.

— Слышишь, Мишка,— сказала она вдруг и подняла на него полные горя прекрасные глаза.— Уведи меня отсюда. Куда-нибудь.
И Мишка вдруг ощутил, что прежнего Мишки уже нет, что он весь теперь во власти этих горестных глаз. И что он готов делать все, что она скажет.

— У меня замерзли ноги,— сказала она.— Погрей мне коленки. Мишка присел и охватил своими негнущимися руками упругие колени
Мали. Ноги ее были голы и холодны. Мишка склонился над ними, стал согревать их своим дыханием.

— Пойдем,— скоро сказала она.— Уведи меня отсюда скорее.

— Они поднялись по тропе в угор. Неожиданно для себя Мишка легко подхватил ее на руки и понес к своему лесному зимовью. А она охватила его руками за шею, прижалась тесно к Мишкиной груди, облеченной в пропахшую дымом и хвоей фуфайку и затихла.
Когда Мишка добрался до избушки, девушка уже глубоко спала.

Он уложил ее бережно на укрытые лапником нары и сел у окошечка, прислушиваясь к неизведанным чувствам, полчаса назад поселившимся в его душе, но уже укоренившимся так, словно он вечно жил с этими чувствами и так же вечно будет жить дальше.
Маля чуть слышно дышала. Ночь была светла, как день. За окошком сияла прожектором луна.

Дачная баня

Я разомлела в тепле и задремала вполглаза. Горячая доска перестала жечь спину. Не хотелось даже потягиваться. В ногах на полке стоял чайник; вода в нем исходила паром. Лень было сесть и удовлетворить любопытство — кипит или нет?

В парную без стука вошел Саша с обмотанным простыней торсом, с двумя вениками в одной руке и с кружкой в другой.
— Ойк! — вякнула я и резво перевернулась на живот.
Горячий воздух от быстрого движения обжег колени. Я осторожно поправила войлочную шапку и стала украдкой наблюдать за Сашей из-за плеча, из-под полусомкнутых ресниц. Парень оказался хорошо сложенным, в теле, с курчавыми волосами на груди и животе. Мои губы бессовестно растянулись в улыбке, и я спрятала лицо.
— Ну, как? А, Иринка? — поинтересовался Саша.
— Бить будешь? — лукаво спросила я, приподняв голову.
— А ты как думала?

Саша надел грубо пошитые варежки, налил из кружки квасу в ковш с водой и плеснул в отверстие наверху печи. Прозрачный пар с резким шумом рванулся вверх и в стороны, обдал меня жаркой волной. Маленькую парную заполнил дразнящий запах хлеба. Саша легонько похлопывал меня двумя вениками, помахивал ими, гоняя вокруг меня горячий хлебный дух. Безобидные похлопывания становились крепче и настойчивее, воздух обжигал ноздри, дышать стало тяжело. Я запросила пощады.
— Лежи, — приказал мой мучитель.
— Я. Ох. Ох.
Я стонала, не в силах произнести ни слова. Хозяин снова поддал пару.
— Переворачивайся, — сказал он.
— У!
— Переворачивайся, кому сказал!
Это был приказ. Я послушно перевернулась на спину и прикрыла соски ладонями, не потому, что стеснялась — мне уже было безразлично — а потому что их невыносимо жгло. Я задыхалась, воздуха не хватало. Легкие сокращались почти вхолостую.
— Ох.

В голове панически металась только одна мысль: «Умру. Умру. ». Саша негромко смеялся и продолжал беспощадно стегать меня вениками. Происходящее казалось мне ненастоящим, стены парной — мультяшными, нарисованными. Я уже ничего не соображала, когда Саша отложил веники, крепко взял меня за предплечья, поднял с полки и поставил на ноги. Мельком я увидела кипящую в чайнике воду. Парень, все так же поддерживая меня за предплечье, вывел из бани — в чем была, нагишом — и запихал меня в ванну с родниковой водой, которая лилась туда из природного источника. Вода чистая, студеная, с голубинкой, сладковатая на вкус. Холода я не почувствовала.

Из ванны я выбралась самостоятельно, Саша деликатно вернулся в баню. В предбаннике кое-как набросила на себя простыню и в полном бессилии рухнула на скамейку. Вытянулась на ней, насколько позволяла длина. Спасибо, жива осталась. Только сейчас обнаружила, что на мне так и красуется банная шапочка. Стянула ее, подсунула под голову. Тело затопила жаркая волна — последствие ледяной ванны. Казалось, я выдыхала огонь. Из парной доносились хлесткие удары веником — мой банщик взялся теперь за себя. Никакого сравнения с городской баней, с ее толчеёй, холодной раздевалкой и неприятным запахом в душной парилке.

Саша выскочил из парной, в два шага миновал моечную и пронесся мимо — бордовый, исходящий паром, с березовым листом на ягодице. С улицы донесся мощный всплеск и молодецкое уханье.
Вернулся, спрятав достоинство в горсти, по-пингвиньи ссутулившись. Задвинул зад за дверь моечной и позвал:
— Пошли, Ириш!
— Куда?
— Как куда? Мыться.
С распаренного лица капала вода, один глаз мигал, другой вращался. Я вдруг поняла, что стесняюсь наготы, и его, и своей. Удивилась — что это я, ни с того, ни с сего, стеснительной стала?
— Не.
— Ну, как хочешь. Пей квас и иди мойся, я отдохну пока.

Так мы и мылись — по очереди, запоздало стесняясь друг друга. Саша ходил в парилку еще. Баня настолько меня измотала, что я не знала, как выбраться из моечной, как одеться. Побрела в дачный домик, где и упала на кровать.

Ужин я приготовила заранее, перед баней, на летней кухне. Кухонька аккуратная, с нарисованным на всю стену пейзажем, с занавесками. В углу на табурете стояла гитара. Теперь мы с Сашей ужинали и рассказывали друг другу о себе. Познакомились мы два года назад. Точнее, только видели друг друга на судне, где Саша в то время был третьим помощником. Я принесла капитану таможенные декларации. Затем я видела его на корпоративном новогоднем вечере, он как раз списался на берег. Мы даже о чем-то побеседовали. И с тех пор стали здороваться, если видели друг друга в пароходстве или на улице.
Теперь он признался, что боялся подойти. Я удивилась:
— Почему?
— Ну, ты такая. Такая.
— Да ну тебя. в баню. Ты уже второй помощник, и такую ерунду говоришь, — рассмеялась я.

Саша — парень видный. На новогоднем вечере девчонки из соседнего отдела «висели» на нем, как собаки на медведе.
— Чш! Не шуми, — шикнул он. — Потревожишь на ночь домового — он спать не даст, пугать будет.
— Да ну?
— Не веришь? Здесь домовой живет. Как братан приедет с друзьями отдыхать, нашумят, а потом всю ночь слушают, как домовой по даче ходит и всё роняет.
Я смеялась, не верила. А вот брат — это уже интересно.
— У меня тоже брат есть, младше на три года, — сообщила я.
— Мой тоже младше на три года, — обрадовался Саша. — А ты заметила, что у нас родинки на руках совпадают? Вот эти четыре штучки?
Родинки и впрямь совпадали, и это казалось важным.
— Знаешь, а ты мне всегда нравился. Улыбчивый такой, как солнце ясное.
«А еще добрый и по-мужски агрессивный», — мысленно добавила я.

Парень потянулся за гитарой, но я его остановила:
— Саша, я чуть живая после бани. Давай-ка я помою посуду и уже лягу. Завтра споешь мне.
Он засмеялся:
— Понравилась банька-то? Иди, ложись. Посуду сам помою. Успеешь еще.
Последнее замечание я пропустила мимо ушей и поплелась на второй этаж, где стоял старый-престарый диван, навечно разложенный. Дача мне нравилась. Поселок маленький, тихий, с аккуратными ветхими домиками, в основном двухэтажными. Стояла тишина, только за стенами посвистывала неугомонная птичка да с летней кухни доносилось приглушенное бряцанье посуды.
Саша пришел минут через двадцать. Торопливо разделся в темноте, забрался под одеяло. Я забилась в самый угол, отвернулась от него, испуганная и счастливая.
— Ты где? — сорванным голосом спросил Саша. Нашел меня, перехватил рукой поперек живота и потянул к себе.

. Я барахталась в густой паутине и никак не могла из нее выбраться. Я боюсь паутину до полусмерти, как же меня угораздило в нее залезть?! Задыхаясь от ужаса, я судорожно размахивала руками. Сзади подошел Саша и выдернул меня из тенёт. Крик ужаса вырвался из моего горла, я услышала его со стороны и не узнала собственный голос — ничего человеческого в крике не было. Села на кровати, тяжело дыша, вся в испарине, холодной и липкой. Саша проснулся, тоже сел, обнял меня.
— Сон, Саша. приснилось мне.
— Домовой, домовой, ты зачем ее напугал? Это моя жена. Не пугай больше.
Какая жена?
— Это домовой, не бойся, Ира. Он безобидный, пугает только.
Сейчас я готова была поверить во что угодно.
— Он больше пугать не будет?
— Не будет. Один раз, и все. Я же ему сказал.
— Никогда во сне не кричу. Я свои кошмары смотрю молча. В первый раз, честное слово!
— Всё, всё, не бойся. Спи.

Мы улеглись. Саша тут же уснул, а я лежала без сна, удивляясь, почему он назвал меня женой. Ухаживает за мной всего неделю. Несерьезно все это. Мне, конечно, пора было уже остепеняться, что-то решать со своей сумбурной, бестолковой жизнью. Я наслаждалась личной свободой и пользовалась ею, как мне заблагорассудится. Жизнь в гражданском браке мне не понравилась. В глубине души я хотела замуж — «по-настоящему», потому как «неофициальный» брак я ни на грош не ценила. С сожителем рассталась, потосковала и забыла. Исполнять обязанности супруги больше не хотелось. Кухня, посуда, уборка вгоняли меня в тоску. Какая из меня жена? Выйду замуж за Сашу — придется не просто готовить, а готовить вкусно, посуды будет в два раза больше, уборки тоже. Придется стирать его носки и гладить рубашки, приноравливаться к его предпочтениям, недостаткам и многое терпеть. Еще не знаю, что именно. А еще он вчера сказал, что хочет двоих детей. Это ужасно. От мысли, что несколько лет я не буду принадлежать самой себе, каждая клеточка моего тела запротестовала. Нет, не хочется.

Я прислушалась — не бродит ли по даче домовой? Стояла такая тишина, что шумело в ушах. Я приткнулась к горячей Сашиной спине, еще непривычной, и заснула.

Сахалинская июньская ночь выстудила воздух, утро накрыло дачный поселок туманом. Я проснулась рано. Лежала, притихнув под Сашиным боком, слушала птичий щебет и чириканье. Улыбалась. Ни о чем не хотелось думать. Распаренные в бане косточки и мышцы до сих пор томились в неге.
Проснулся Саша. Еще глаза не открыл, полез целоваться — Ира, Иришка. Подмял меня под себя. На лице — радостная улыбка. Самое сладостное соитие любви — утреннее, когда тело проснулось только наполовину, слепая страсть за ночь немного притушена, зато не спит зрячая нежность.

Утомившись, Саша с неохотой выпустил меня и поднялся:
— Печку надо топить.
Я откинула одеяло с намерением встать, вякнула от холода и юркнула обратно.
— Не май месяц, — пошутил хозяин, быстро оделся и с грохотом спустился на первый этаж. Я лежала в тепле, слушала, как он кочегарит печку. Рядом бродили мысли, толковые и не очень, я лениво отгоняла их прочь.

Когда в домике потеплело, я оделась и отправилась умываться. Вышла на порог, постояла. Туман окутал березки и елочки вокруг дачи, прикрыл массивный стол со скамьями и длинные грядки. Серый дым из трубы перемешивался с белесым туманом. Рядом с крыльцом росли ландыши, чуть подальше — громадный ковер незабудок. «Вот выйду за него замуж — буду пахать на этих грядках», — подумала я, испортила себе настроение, поежилась от сырого холода и пошла в баню.

Там было тепло и сухо, и я с удовольствием умылась. Расчесаться не удалось. Волосы от родниковой воды стали мягкими, пушистыми и слушаться не желали. «Чего ради я решила, что он собирается на мне жениться? — думала я. — Мы же не в сказке. Успокоил меня ночью, чтобы я не боялась, только и всего. Да и замуж надо по любви идти. А сердце молчит». Удовлетворившись этой мыслью и расстроившись окончательно, я побрела на летнюю кухню готовить завтрак.

Печка уже топилась и там. Я затеяла гренки. Пришел Саша, собственнически ухватил меня за бока, так, что я пискнула, уселся на рассохшийся табурет.
— Что приснилось-то?
— А, — отмахнулась я. — Паутина. Будто я в ней бултыхаюсь, а ты меня вытащил. Боюсь ее так, что аж ноги отнимаются.
— Нашла чего бояться. Я вот — смеяться будешь — гусей боюсь. В детстве на меня в деревне гусь напал, страх так и остался.
— А что это ты меня женой назвал? — не утерпела я.
— Так ты же здесь надолго!
— Почему?
— Домовой только своих пугает. Мы, когда дачу купили, все поначалу страшные сны смотрели. Орали по очереди. Потом перестали. Сколько гостей у нас ночевало — никому ничего не снилось. Так что, Ир. — Саша развел руками и засмеялся. — Думай, что хочешь. Когда мне за тобой ухаживать? Через неделю — в море. Дождешься?
«Нет, Саша, это ты думай, что хочешь. Ошибся твой домовой. Да и на кой далась тебе гулящая девка? Мало того, что гулящая, так еще жадюга, выпивоха и показушница».
— Я ужасная, Саша, ты просто не знаешь.
— Славная, добрая! И готовишь вкусно.
Саша напился чаю с гренками и забренчал на гитаре.

Ну что тебе сказать про Сахалин?
На острове нормальная погода.
Прибой мою тельняшку просолил,
И я живу у самого восхода.
(Слова Михаила Танича)

Я остро ощущала тоненькую, призрачную нить, протянувшуюся между нами еще неделю назад, и опасалась шевельнуться, чтобы не порвать ее неосторожным движением, вздохом. А Саша пел, глядя на меня влюбленными глазами — бархат и масло, и его сильный, свободный голос отрывал меня от земли.

Спустя год, в мае или июне, я с домовым поговорила. Думала, разговариваю с Андрейкой, восьмилетним Сашиным кузеном. В домике на втором этаже перегорела лампочка. Вечером я в полумраке разбирала белье, кому что стелить, и болтала с Андрейкой, который поднялся вслед за мной. Вернее, я говорила, а он не отвечал, только хитренько улыбался и бесшумно расхаживал туда-сюда. Как потом оказалось, кузен все это время общался внизу со своей теткой, моей свекровью.

А ведь неспроста рожица у домового была такая хитрющая — ведь он оказался прав.
Ну, а баня. Никуда она не делась и сладости своей не растеряла. Одна из радостей нелегкой супружеской жизни.

Среда, 26 марта, 2014 (9 лет назад) | Добавить в закладки |

113

|

Николай КРАСИЛЬНИКОВ

В детстве я не любил две вещи — парикмахерскую и особенно баню. Не потому, что нужно было стричься, а потом мыться… Нет, нет! Меня пугало другое: сопутствующие им неприятные переживания. Какие? Если интересно, послушайте.

До пяти лет мама купала меня дома. Нагревала на примусе в большой кастрюле воду. Затем нагретую воду переливала в оцинкованное корыто, разбавляла её холодной — ванна готова! Тут и начинала свирепствовать надо мной мочалка и буйная мыльная пена. Иногда было горячо, глаза щипало, но я стойко, пусть сквозь слёзы, терпел. Когда уж было совсем невмочь, визжал, и мама усмиряла свой пыл.

Настоящие испытания начались гораздо позже, когда меня повели стричься. Парикмахерская находилась не близко, на Кукче. Парикмахер дядя Хаим усадил меня на высоченное кресло, повязал вокруг шеи простынку и нацелил свои усы на маму:

— Как стричь баранчука, под коленку или оставить чубчик?

Мама почему-то сочувственно глянула на меня, потрепала за вихры и вздохнула:

— Под коленку.

Не успел я сообразить, что означает пароль под «коленку», как электрическая машинка зажужжала над моей головой, больно жаля, словно десятки ос. Реветь было стыдно, и я мужественно молчал. Наконец, машинка умолкла, и я увидел в зеркале размытую свою физиономию. Она показалась мне опухшей, а голова была совершенно лысая, как… коленка. Вот тут-то и дошёл до меня смысл этого слова…

Только выйдя из парикмахерской, я дал настоящую волю своим слезам. Но и эту незаслуженную обиду я вскоре забыл. Зато дома она напомнила о себе в образе соседского Гришки, когда я вышел за калитку с горбушкой намазанной яблочным джемом. Увидев меня, он прямо-таки расцвёл в щербатой улыбке.

— Лысая башка, дай немного пирожка! — пропел Гришка.

— А если не дам? — сказал я, спрятав горбушку за спину.

— Я отпущу тебе шелбан, — ехидненько пообещал Гришка. — Всем лысым полагаются шелбаны…

Он был выше меня на целый горшок и сильнее. Пришлось поделиться угощением: кому же охота получить шелбан? За это Гришка, уплетая горбушку с повидлом, дал мне умный совет:

— Колька, если кто тебя станет дразнить: «Лысая башка, дай немного пирожка!», то смело отвечай: «Сорок один, ем один!» Это помогает.

Совет дружка я применил в этот же день. В детстве мне казалось, что кушать за столом одному неинтересно и не очень хочется. Вот и на этот раз, прихватив из дома ватрушку, я выбежал на улицу. Только умостился на скамейке возле арыка, а тут, словно из-под земли, появился Латип. Подходит ко мне вразвалочку, словно гусь, и тоже, как Гришка, улыбается с издёвкой:

— Лысая башка, дай немного пирожка!

Сговорились они, что ли…

Но я вовремя вспомнил совет Гришки и громко отчеканил:

— Сорок один, ем один! — и с аппетитом надкусил ватрушку, чувствуя себя в полной неуязвимости.

Но не тут-то было!

Латип хитро сощурился и победоносно произнёс:

— Сорок восемь, половину просим!

Такого подвоха я не ожидал, и Гришка мне о нём не говорил… А может, забыл или нарочно не сказал.

Латип на целых два горшка выше Гришки и кулаки у него вон какие… Пришлось честно поделиться ватрушкой.

Пока не отросли волосы, я старался, как можно реже, показываться на улице. Было обидно от своих же дружков слышать дразнилку по поводу лысины и получать шелбаны, когда с собой не было никаких вкусностей.

С тех пор я не стригся под «коленку» и мне всегда оставляли чубчик.

Всё бы дальше было хорошо, если бы не одно ещё испытание. Какое? Если интересно, послушайте.

Было это ранней весной, и мама сказала:

— Сынок, сейчас поедем в баню! Убери кубики…

Это известие сначала меня обрадовало: предстояла интересная прогулка на трамвае в город, куда меня родители брали редко, а потом огорошило… Хотя я был и маленьким, но уже понимал, что мыться в женской бане среди голых тётенек, не приветствуется пацанами. Узнают — будут хихикать, тыкать пальцем, расспрашивать, как это недавно случилось с Латипом, когда его мама брала с собой в баню.

На Гришкин вопрос: «Ну-ка, расскажи, что там видел?», Латип долго пыхтел, краснел и, наконец, выдавил из себя: «Много-много лянга!»

Мальчишки, что были постарше, громко загыгыкали. Они понимали, о чём речь. Только Латип умолчал другое… Об этом я узнал от того же Гришки, а тот в свою очередь от взрослых. Оказывается, банщица обругала Латипову мать, сказала:

— Больше не пущу вас в баню. Парню уже надо жениться, а вы всё… Эх!..

С такими невесёлыми воспоминаниями я и приехал с мамой в Обуховскую баню. Почему в Обуховскую, на другой конец города, а не поближе?

Накануне вечером я слышал разговор мамы с отцом.

— Зачем тебе с ребёнком переться в такую даль? Могли бы помыться в бане на Чорсу, — сказал отец.

— Там кругом лейки, обмылки, волосы… Кислым молоком тянет… Негигиенично! — ответила мама.

— Ладно, как знаешь, — махнул рукой отец.

Из беседы родителей мне непонятным показалось слово «негигиенично». Что-то плохое чувствовалось в нём.

И вот мы с мамой сидим на стульях в длинном плохо освещённом предбанном коридоре. Ждём своей очереди. А очередь, ой-ой, длиннющая! Какие-то тётки, старушки, девчонки. С тазами, с банным бельём, с вениками, мочалками… Резкий, громкий звонок, приглашающий мыться, слишком уж медленно продвигает очередь. А я очень не люблю ждать! Ёрзаю на месте, верчусь по сторонам. На моём лице сплошное страдание: скоро ли мы приблизимся к заветной двери, из которой изредка выходят помывшиеся счастливые тётки? Мама чувствует моё томление, гладит по спине и успокаивает: «Потерпи немного, сынок!» Моё плохое настроение замечает и девчонка чуть старше меня: большеглазая, с крупными солнечными веснушками, со смешной рыжей косичкой, конец которой затянут в худосочную «гульку». Она сидит впереди, тоже с мамой, и исподтишка дразнит меня: высовывает язык, раздувает щёки, как мой хомячок, строит рожки…

Я пытаюсь не обращать на девчонку внимания, а она распыляется пуще, и я не выдерживаю, показываю ей кулак.

— Кому это ты? — спрашивает меня мама.

— А пусть не дразнится, — говорю я.

— Кто?

А девчонка — вот ехидина! — как ни в чём не бывало, уже весело щебечет о чём-то со своей мамой.

Наконец, мытарство с очередью заканчивается, и для меня начинается новое испытание. Возле шкафчика, где запирается одежда, я ни в какую не хочу снимать с себя трусики: стесняюсь показаться голым! Вот-вот из глаз брызнут слёзы… Мама минут пять уговаривает меня раздеться. Говорит какие-то успокаивающие слова, а я боюсь поднять даже глаза. Дурачок! Совсем не понимаю: кому я нужен, кроме своей мамы? Голые тётки и девчонки проплывают мимо, будто меня и нет. Перекидываются словечками, смеются… А мне кажется надо мной. Но вот возле шкафчиков никого не остаётся. Пожилая банщица подходит к нам, о чём-то шепчется с мамой и тоже склоняется надо мной, мило воркует:

— Ну, что ты, ребятёнок, боишься? Видишь, вокруг никого нет. Я отвернусь. Смело снимай трусики и ступай за мамой.

Слова банщицы придают мне уверенности, я следую её совету.

Прикрывая тазиком перед, я следую за мамой, и мы оказываемся в клубах пара, журчащей и плещущей воды, множества женских теней и приглушённых голосов… Мама выбирает свободное местечко на бетонной скамье. Ошпаривает его из шайки кипятком, усаживает меня с тазиком и начинает мыть. И странно: я начинаю чувствовать себя здесь лучше и уютнее, чем в домашнем корыте. И мыло — земляничное — не так больно щиплет глаза, и мочалка, кажется, мягче. А главное: никто на нас не обращает внимания…

Вот мама в тазик снова набрала чистой воды, окатила меня, потом принесла ещё, поставила рядом, улыбнулась:

— Поплещись, а я пока схожу в парилку!

— Только быстрее, — заканючил я, проводив её тоскливым взглядом.

Я не любил и дома пластмассовые лодочки, уточек и лебедей: мы не взяли их с собой, как это делают другие… Куда как лучше играть в тазу с водой. Хлоп ладошкой, хлоп — ещё! Только брызги в разные стороны. За игрой я даже не заметил, как ко мне подкралась та самая девчонка, что в коридоре строила мне рожицы. Косичка её была расплетена, и я не сразу узнал бы в ней ехидину, если бы не веснушки и большие глаза.

Она молча села рядом.

— Мальчик, как тебя звать? — спросила ехидина.

Мне не очень-то с ней хотелось говорить.

— Коля, — пролепетал я.

— А меня — Катя, — представилась девчонка.

Как будто так уж мне нужно было её имя!

— А сколько тебе лет?

Я растопырил на правой руке пальцы, а на левой загнул мизинчик.

— Пять с половиной, — поняла моя новая знакомая.

— Угадала, — сказал я.

— Фи-и, тютя-растютя, — с каким-то превосходством просвистела ехидина. — Я думала, что ты старше… А я уже заканчиваю первый класс!

Мне стало обидно.

— Не думай, что я маленький, — сказал я, оправдываясь. — Я уже умею читать. Сам прочитал сказку «Курочка Ряба».

— Ха-ха-ха, — захихикала ехидина, ткнула меня мыльным пальцем в нос и, шлёпая резиновыми тапочками по лужам, растаяла в парах.

Откуда-то сбоку послышался её захлёбывающийся голосок.

— Ты представляешь, мамуля, — делилась она новостью со своей мамой. — Этот Колька уже читает, а ходит в женскую баню. Ха-ха-ха!

Слёзы унижения душили меня, я готов был от такого позора ревмя-реветь, не говоря о том, чтобы я сделал с этой ехидиной, будь я старше и сильнее…

И тут возле меня выросла какая-то тень.

— Мальчик, тебя обидели? — спросила тень.

Я с трудом стал поднимать голову: тень была настолько высокой, что глаза мои еле-еле достали её «макушку». Это была незнакомая тётя. Тётя-великан, тётя-Гулливер, как из сказки. Я таких высоких раньше никогда и нигде не встречал. Она улыбалась. Такая тётя никого не даст в обиду.

— Нет, — помотал я мокрым чубчиком.

Но тут на счастье появилась мама.

— Что случилось? — спросила она обеспокоено.

— Мне показалось, что мальчик плачет, — сказала незнакомая тётя-великан, и удалилась в сторону.

Уже после бани мама мне с гордостью сказала, что тётя, которую я принял за великаншу, была знаменитая баскетболистка Рая Салимова.

Таким оказался мой первый, и последний поход в женскую баню.

Вернувшись из бани, Галина бросила в угол таз со злобой. Олег, конечно, знал, что услышит дальше, поэтому уже на автомате вжал голову в плечи и на всякий случай прикрылся газетой в ожидании очередного разбора полётов по поводу злосчастной бани.

Эта развалюшка досталась им в своё время вместе с домом. А заодно ещё пару сараев, которые жену особо не интересовали. По крайней мере пока, и слава Богу. А вот о настоящей русской парилке, к сожалению, она всегда только мечтала. Поэтому, как только выяснилось, что баня практически непригодна для использования по прямому назначению из-за жуткой ветхости, в семье начались «банные скандалы», как их называл Олег. Про себя, конечно, потому что прекрасно понимал — Галина права, и он уже давно мог бы найти время заняться этой несчастной постройкой, привести её в приличный вид, порадовав любимую женщину. И кого волнует, что сам он ненавидит париться? В семье такие отговорки не принимались.

— И когда ты думаешь заняться ремонтом? Мне опять какая-то труха на голову сыпалась. Что мылась, что не мылась! – жена явно ждала ответа и отступать не собиралась.

Олегу пришлось отложить газету в сторону:

— Любимая, ну… Ты же понимаешь, что это нужно стройматериалы заказывать, рабочих нанимать, да и вообще, нельзя ли ещё потерпеть?

Румянец от парилки как-то очень быстро исчез со щёк жены, и Олег понял, что его ответ был не самым удачным.

— Вот как, значит? – она явно сдерживала ярость, – Сначала была зима, и тебе было холодно заниматься баней. Потом весна – и было сыро. Теперь, видимо, слишком жарко, чтобы купить материалы и нанять пару работяг. А если мне на голову потолок однажды рухнет? Обрадуешься, что больше не нужно этим всем заниматься и заведёшь новую жену, которая не ходит в баню?

Олег, конечно, мог отшутиться, но прекрасно понимал, что результат может быть непредсказуемым. К тому же, все его отговорки уже начинали выглядеть нелепо. Да и новую жену, даже ненавидящую все эти бани и парилки он, конечно, же не хотел.

— Галь, я что-нибудь придумаю, обещаю! – с самым смиренным видом, на который он был способен, ответил Олег, – Вот, только давай не в ближайшие дни. А то мне ещё по работе кучу проблем разгрести. Начальник лютует, как чёрт, хочет, чтобы мы все отчеты сдали в ближайшие дни. Ты потерпи чуток, недельку, не больше, и я начну ремонт.

Галина явно немного остыла, услышав чёткие сроки:

— Хорошо, я тебе поверю, но имей в виду, что от скорости выполнения обещания зависит и то, как у нас будут складываться личные отношения. Между прочим, я тут читала, что парилка удивительно благотворно влияет на мужскую силу и не только.

— Так с этого и нужно было начинать! – рассмеялся Олег.

— Ну, что-то я сразу не подумала! – Галя подбежала к мужу и нежно его поцеловала, — Давай уже заканчивай со своими отчётами и чини баньку любимой жене!

Страсти по бане улеглись, чему Олег был безмерно рад. Он вернулся к чтению своей ежевечерней газеты, а довольная жена убежала стряпать. Приготовив ужин, Галина громко прокричала с кухни:

— Пора тебе подкрепиться и посуду, между прочим, мыть. — Но заметив кислую мину вошедшего Олега, добавила. — Всё, молчу, ешь спокойно, так уж быть сегодня сама помою. Авансом за баню.

Олег обожал свою жену – она могла и поругать, и быть суровой, но совершенно точно не была одной из тех сварливых и вечно всем недовольных жён, на которых так часто жаловались некоторые из его друзей и коллег. Её довольно строгий нрав удивительно сочетался с невероятным обаянием, прекрасным чувством юмора и придавал ей ту самую изюминку, за которую он и полюбил свою Галю когда-то. Только они закончили ужинать и сели смотреть любимый фантастический сериал, как в окно кто-то постучал. Олег выглянул: на улице стоял любимец публики и главный чудик их посёлка, а также по совместительству его друг со школьных пор – Витёк.

— Ого, Витёк, ты чего так поздно? – удивился Олег, – Жена что ли выгнала проветриться?

Тот хмыкнул:

— Да не пью я уже пять дней, ну. Чего цепляетесь-то всё. Я вот что зашёл, выйди-ка, подымим посидим, есть дело на миллион.

Олег обернулся к жене:

— Я на полчасика к Витьке выйду, не больше, ты даже соскучиться не успеешь! И без меня не вздумай дальше серию смотреть!

Галина закатила глаза, но согласно махнула рукой. Олег быстро накинул ветровку и вышел из дома. Тут же прям с крыльца к нему подскочил взбудораженный Витёк и потащил в сторону беседки, крепко вцепившись ему в рукав.

— Такое дело, Олег! Всем делам дело! Я ж к тебе первому, как к лучшему другу. Ты наверное с ума сойдёшь, как расскажу!

Олег тяжело вздохнул, но понял, что сопротивляться смысла всё равно нет, и выслушать старого товарища явно придётся. Дела у Витьки, как все знали, всегда были грандиозные и самые что ни на есть гениальные: например, собрать дорожные знаки вокруг посёлка и сдать их на металлолом или построить заводик и гнать там официально его фирменный самогон. А что? Он же самый лучший в округе. Или разводить страусов в старом коровнике. Всего и не перечесть. В принципе морально Олег был готов уже к чему угодно и понимал, что скорее всего просто теряет полчаса времени любимого сериала, променяв его на великую фантазию товарища.

— Ну, выкладывай, чего надумал? Только давай по делу, мне вставать очень рано, – сказал Олег, когда они наконец-то устроились на старой скамеечке в беседке и задымили.

Витёк настороженно оглянулся, зачем-то заглянул под лавочку и, придвинувшись к Олегу поближе, зашептал в ухо:

— У меня есть информация по поводу старой фермы. Там сейчас никто не шастает, можно её проверить.

— Зачем? – удивился Олег, – мы же уже вроде определились, что страусов разводить не стоит, не вынесут они нашего климата.

— Какие страусы? – удивился Витёк и на пару секунд задумался. – А, те! Нет, страусы неинтересно, пусть живут пока. Тут другое дело совсем. В общем, есть заброшенная ферма, а там наверняка осталось кое-какое оборудование. Никому уже ненужное. Вот, мы его заберём с тобой и определим в добрые руки.

Олег усмехнулся:

— Ну, конечно, кто бы сомневался, что Витя какое-то приличное дело предложит. Вот, правда, со страусами, пожалуй, как-то надёжнее было. Ты что, хочешь, чтобы мы незаконно проникли на чью-то заброшенную ферму, попались сторожу и потом о нас весь посёлок гудел? Ну, уж нет. Мне, между прочим, ещё отчёты сдавать и с Галкой второй сезон досматривать. А ты мне тут про незаконное проникновение рассказываешь.

Витёк надулся:

— Струсил, значит. А ещё другом называется. И кто тут из нас страус?

Олег не выдержал:

— При чём тут струсил? Мне не хочется позориться на всю округу, если вдруг нас поймают.

Но на это у Витьки уже был готов ответ:

— Ты не переживай! Мы поедем вечером, когда все по домам разойдутся. Кроме того, там охраны точно нет, я уже разузнал всё – последний раз дядя Ваня сторожил на этой ферме, ему тогда зарплату с горем пополам отдали. А потом её и вовсе закрыли. И не вывозили оттуда ничего. Значит, там и оборудование, и инструмент разный, и ещё куча всего!

— Ага и золото партии в слитках –хмыкнул Олег.

— Может, и золото, бес его знает… – Витёк почесал затылок и явно задумался о рыночном курсе золота.

— Ладно, – Олег произнёс это так неожиданно, что Витёк аж подпрыгнул, – чёрт с тобой, сходим на эту ферму. Но смотри, если что-то пойдёт не так, я умываю руки. И потом сам отбояривайся, каким образом ты там оказался и что за дядя Ваня её сторожил в девяностые. Но моё имя не должно быть упомянуто, заруби себе это на носу.

Витёк кивнул в знак согласия:

— Ну, всё, завтра вечером и рванём, чего тянуть. Только Галке своей ничего не говори, а то она всем своим подружкам растреплет про наше золото.

Олег рассмеялся:

— Не буду! Обещаю! И, кстати, о Галке – мне тут ещё с ремонтом надо решить, крыша на бане сыпется. А я ей уже давно обещаю починить. Сегодня, вот, в неё ходила и чуть всю грязь на себя не собрала. Давай так. Ты мне завтра поможешь крышу разобрать, не хочу я рабочих нанимать для этого, а я с тобой на ферму за золотом партии схожу.

Витёк поднял указательный палец вверх и произнёс:

— Вот видишь, как я кстати со своим предложением? А потом, на ферме и возьмём нужный инструмент – там в бытовке его наверняка много осталось. Как раз и пригодится тебе для бани! Ну, ладно, расходимся, а завтра встречаемся после работы у тебя, разберём крышу.

Довольные заговорщики разошлись по домам. Разумеется, Олег прекрасно понимал, что позволяет втянуть себя в авантюру. И что совершенно точно на этой заброшенной ферме ничего приличного они не найдут. Однако, он знал, какие золотые руки у Витьки. И что тот просто идеальный кандидат для помощи в починке бани. Именно об этом раздумывал Олег, переступая порог дома, где столкнулся с женой. И тут же дыхнул на неё:

— Не пили и не собирались! Витька наш опять в завязке.

— Ого, – хмыкнула Галя – а чего ж тогда хотел? Дай догадаюсь… Очередной гениальный план?

Олег засмеялся:

— Ну, почти. Надьку свою задобрить хочет. Она ж любит рыбные пироги. Ну, вот, зовёт с собой на рыбалку, чтобы я его отвлекал от пагубных мыслей. Заодно договорились, что завтра поможет мне крышу разобрать. Может, получится с ним вдвоём баню в порядок привести. Зачем кого-то нанимать, если у обоих руки из правильного места растут?

Жена явно обрадовалась:

— Гениальный бартер!

А Олег загрустил. Он никогда не врал Гале, но понимал, что если скажет правду, то её возмущению не будет предела. Понятно, что вряд ли на той ферме можно ждать неприятностей, но лучше уж потом рассказать.

На следующий день, возвращаясь с работы. Олег уже издалека увидел Витьку. Тот сидел на их вчерашней скамейке заговорщиков и весело насвистывал песенку из «Неуловимых мстителей». Олег вздохнул – день был ужасно тяжёлый и всё, чего ему сейчас хотелось – это поесть Галкиного борща и развалиться в любимом кресле с газетой. Но, увы, обещание он уже дал и деваться было некуда. Витёк же, увидев его, радостно подскочил:

— Наконец-то! Я тут уже час как жду. Иди быстро переодевайся и займёмся крышей.

— Угу — буркнул в ответ Олег и поплёлся в сторону дома.

— Выше нос! – Витёк явно был дико воодушевлён их планом и хотел как можно быстрее закончить с крышей, чтобы рвануть на загадочную заброшенную ферму, – нас ждут сокровища!

Разбирать крышу бани оказалось не так легко, как себе представлял Олег, он уже сто раз пожалел о том, что решил заняться этим самостоятельно, сэкономив на бригаде. Часть кровли прогнила почти до основания, поэтому приходилось работать очень медленно, подстраховывая друг друга. Да, баня явно изначально была построена добротно, как и их дом. Всё-таки раньше умели строить на славу. Но если за домом очевидно следили все его предыдущие хозяева – меняли кровлю, укрепляли фундамент и прочее, то до бани, похоже, никому особо не было дела. А жаль, ведь построены они все были ещё в позапрошлом веке.

Галина тем временем, весело подпевая рекламным роликам из телевизора и периодически поглядывая из окна в сторону бани, готовила ужин. Она уже предвкушала как они с соседкой Нинкой расслабятся в выходные: распарятся новыми вениками, выпьют после парилки чего-то покрепче с Витькиной рыбой. Может, со страусами и самогонным заводом у него и не складывалось, но рыбу он коптил отменно, ммммм вкуснотище! Её размышления прервал дикий грохот с улицы и громкий вопль мужа. Сердце Галины рухнуло куда-то вниз…

— Господи, только бы не покалечились, – она выскочила из дома и побежала в сторону бани.

Оттуда ползком, весь засыпанный деревянной трухой, выползал матерящийся Витька, а муж с испуганными глазами бегал по двору. Галина выдохнула:

— Ну, ладно, живые хоть. Грохот такой был, что случилось тут у Вас?

Витёк поднялся с травы и начал активно трясти головой как мокрая собака, пытаясь избавиться от остатков щепок и пыли в шевелюре:

— В общем, Галь, обвалилась крыша-то, а там сундук какой-то был. Большой и прям вместе с кровлей рухнул с чердака, а из него черепа посыпались. Ну, а мы не удержались на доске и тоже следом вниз повалились – Олег явно уже пришёл в себя.

— Точно, Галь, сундук с черепами, понимаешь?! – Витёк перестал трясти головой – Я тоже видел, самые настоящие и много их! Тёмными делами тут пахнет, ой тёмными!

— Ага, всё-таки пришибло Вас по голове, да хорошенько видимо  – вздохнула Галя.

Витёк схватил её за руку и потащил за собой в баню:

— Пойдём покажу!

Следом за ними вошёл и Олег. Витёк разбросал в стороны остатки провалившейся кровли:

— Во, смотри!

Перед ними, действительно, показался приоткрытый сундук, а рядом валялись черепа со странными печатями на лбу. От удара крепления ржавого навесного замка вывернуло наружу и Витёк тут же принялся их сбивать валявшейся рядом кочергой. Довольно большой, старый и немного подгнивший сундук всё-таки сдался, но с большим трудом.

— Ого, вот это замок так замок! – другу удалось справиться с преградой, Витёк кое-как открыл крышку и разочарованно присвистнул. — Тююю, снова череп… Книжки какие-то… Ну, баню потом топить будете.

Супруги присели рядом с Витьком и начали разбирать содержимое сундука. Там действительно оказалась куча старых книг: какие-то сохранились хорошо, у некоторых подгнили обложки.

— Троцкий, Гумилёв… тысяча девятьсот тринадцатый год… Старьё какое-то. Это кто вообще? М-да, такое себе сокровище и черепа ещё какие-то, явно бутафорские и из глины – Витёк был сильно разочарован – А это что? – он вытащил из горы книг и хлама маленький свёрток, обвязанный верёвкой. Быстро её размотал и воскликнул. — Карта сокровищ!

Олег с Галей заглянули в ветхую бумагу, которую достал из свёртка Витёк. Там были какие-то непонятные цифры, стрелочки и крестики. Галя хмыкнула:

— Ну, на карту не очень похоже. Оставь себе, если хочешь. – она встала, отряхнула юбку – всё в сундук сложите и в дом занесите, разберу что на топку, что куда. Я так понимаю, на сегодня с баней лучше закончить.

— Да, на рыбалку лучше поедем, с баней завтра закончим, – Витёк задумчиво крутил в руках свою «карту сокровищ».

— Может, завтра? — с надеждой в голосе спросил Олег.

— Нет, сегодня, — Витёк явно не собирался с ним торговаться и был настроен безапелляционно.

— Хорошо – тяжело вздохнул Олег, – Галчонок, соберёшь чего-нибудь поесть нам с собой?

Та кивнула в ответ и ушла в дом.

— Так! – Витёк неожиданно вышел из задумчивости и подскочил к Олегу с найденной в сундуке бумагой. – Ушла Галка? – Он на всякий случай выглянул из бани и зыркнул по сторонам. – Ага, ушла. Смотри что! – он ткнул пальцем в маленький крестик на бумаге и цифры рядом. – Я, может, в ваших Есениных и не силён, а вот зарниц в детстве столько было, что ого-го! И по географии у меня твёрдая четвёрка была вообще-то, сам помнишь!

— Помню, – кивнул Олег, – только всё равно пока не понимаю.

— Тьфу ты! – Витёк явно был разочарован тем, что друг оказался таким тугодумом, – это карта! С координатами! И я уже посмотрел в Интернете, где это находится. Догадайся!

— Ну??? – Олегу надоело догадываться.

— Гну! – парировал Витёк. – Это прям на территории нашей заброшенной фермы с золотом! Каково, а? Что я тебе говорил? Хорошо, что Галка тебе нервотрёпку с баней устроила! А то б мы и карту эту не нашли! Вынесли б инструмент только и радовались бы как дураки. А теперь точно знаем, что там что-то припрятано! – Глаза у Витька горели. – Поэтому как хочешь, но «рыбалка» у нас сегодня!

Олег задумался:

— Может, ты и прав. Всякое ж бывает? Ладно. Тем более я всё равно тебе обещал.

Витька аккуратно сложил карту, сунул её в нагрудный карман, и охотники за сокровищами пошли в дом, где их уже ждала Галя со своим знаменитым на весь посёлок борщом.

Как только стемнело, собранные по полной программе, со снастями, палаткой и прочим снаряжением выдвинулись в сторону заброшенной фермы. Конечно, Галя напоследок немного поворчала ради приличия по поводу их ночной «рыбалки». Но Витёк был абсолютно неумолим: жена его любила щуку и только щуку. А щука, как всем известно, хорошо ловится только по ночам. Аргументов у Гали на это, конечно, не было. Поэтому всё, что ей оставалось – это снабдить любимого мужа пакетом с бутербродами и прочитать напоследок его непутёвому другу краткую нотацию о вреде алкоголизма. Да и данное кому-то слово – закон. Раз уж муж что-то пообещал, пусть выполняет, что тут сделаешь.

Ферму друзья нашли быстро – не по загадочной карте, конечно, а по знаниям Витька. Находилась она всего в нескольких километрах от посёлка, за лесополосой, отлично скрывающей её от взглядов всех потенциальных охотников за кладами. И, что больше всего порадовало Олега, она действительно была абсолютно заброшена. Всё-таки Олег до последнего в этой информации сомневался. Никаких следов недавнего присутствия людей не было: пустые амбары и сараи смотрели на них из темноты чёрными глазницами окон, а колючий кустарник, разросшийся по всему двору, нагло впивался в одежду друзей, как будто бы пытаясь их остановить. Разумеется, никакого инструмента и вообще хоть чего-то полезного они не нашли. Впрочем, в этом Олег и не сомневался – ну, кто будет оставлять там что-то ценное? Понятно, что всё уже давно вывезли, когда закрывали ферму.

— Ну, и ладно, — через час скитаний по ферме Витёк тоже понял, что поживиться им тут будет нечем. – Чёрт с ними, с инструментами и барахлом. Пойдём клад выкапывать. Судя по координатам, он где-то рядом с бараком.

Приятель трусцой припустил к темневшему на фоне звездного неба зданию. Витёк достал из рюкзака небольшую лопату и воткнул её в землю.

— Здесь!

И тут же начал копать. Олег, присев вблизи, задумчиво наблюдал как его друг активно орудует лопатой. Не то чтобы он очень надеялся, что они найдут клад. Конечно, у Витька была четвёрка по географии, но вся эта история с поисками сокровищ всё равно выглядела как-то неубедительно. С другой стороны – вон, Витёк как воодушевлён. Уж всяко лучше пусть ямы копает в поисках золота, чем свой самогон целыми днями то варит, то дегустирует. Его размышления и громкое сопение Витька прервал резкий звук – лопата на что-то наткнулась.

— Бинго! – Витёк обернулся к Олегу, – чего сидишь? Давай помогай!

Ещё через несколько минут на поверхность был извлечён небольшой металлический ящичек, закрытый на маленький замок, который Витя тут же сбил лопатой. Открыв крышку, друзья недоумённо переглянулись – перед ними снова лежал обвязанный верёвкой свёрток.

— Опять карта что ли… – Витёк был явно раздосадован, – Этак мы до конца жизни, видимо, золото искать будем.

Впрочем, в новом свёртке оказалась вовсе не карта, а записка…

— Мы, кадеты корпуса… – начал читать вслух Олег, – Ой, Вить, это не карта…

Впрочем, тот и сам уже понял. Друзья дочитали до конца и задумались. Разумеется, то, что они нашли, не было никаким великим сокровищем, и заработать на этой явно древней бумажке при всём желании у них бы не получилось. Однако определённую ценность она всё таки имела – это было настоящее письмо, от кадетов военного корпуса, располагавшегося на территории их посёлка в начале прошлого столетия. Про корпус этот Олег слышал, после революции в его здании какое-то время был Дом пионеров, потом там репетировал местечковый ансамбль, ну, а, затем, как тогда водилось, его просто снесли за ненадобностью. Несколько юных друзей-кадетов написали послание себе в будущее – каждый о том, кем себя видит в том самом будущем, договорившись вместе собраться на этом же месте, как мушкетёры, двадцать лет спустя, чтобы прочитать это письмо.

— А почему не выкопали?» – обеспокоенно взглянул на Олега Витя.

— Так времена вспомни какие были – революция, гражданская война, все эти белые-красные-сиреневые…– Олег задумался, – давай в районный краеведческий его отнесём? Всё-таки это часть истории… И Галке утром расскажу. И про карту, и про ферму эту. Не люблю я врать.

Витёк был согласен. Забрав письмо вместе с ящиком, они покинули заброшенную ферму и отправились в сторону реки. Всё-таки снаряжение с собой взяли, обидно просто так возвращаться. Да и рыбалку оба любили. Большого улова не получилось, но вполне хватило, чтобы задобрить Витькину Надю. Та, действительно, любила печь пироги с рыбой.

Утром Олег всё рассказал жене, которая, как ни странно, не обиделась на его небольшой обман, и ругаться не стала. Наоборот – только пожурила, что он ей ничего не рассказал, потому что ночная рыбалка не интересно. А вот, искать клад она бы запросто с ними пошла.

— А письмо я сама сегодня отвезу в музей, всё равно в центр по делам поеду. Ну, пока ты на работе, как раз и разберусь с этим, – сказала она.

В очередной раз Олег убедился в том, как же ему повезло, что рядом с ним именно Галя. Другая бы орала наверняка. Хотя, конечно, всё равно немного удивился её реакции. Впрочем, основной сюрприз был впереди.

Вернувшись вечером с работы, Олег увидел компанию каких-то незнакомых мужиков, которые явно разносили их баню по брёвнышкам. И Галю, которая руководила всем этим рабочим процессом.

— Олежек! Я тут всё-таки бригаду наняла. И, да, чинить мы её не будем, снесём, поставим новую.

— А на какие шишы… Ты что, наши отложенные на отпуск деньги потратила? — Олег начал злиться.

— Нет, конечно! – рассмеялась жена. – Ну, что за глупости? В общем, как всё получилось: отвезла я это письмо ваше в музей. Ты не представляешь себе, как они удивились всей этой находке! А потом в антикварный магазинчик зашла. Ну, с книгами и черепками теми из сундука… — жена явно специально сделала паузу в своём повествовании.

— Ну!!! – не томи уже! – воскликнул Олег.

— Ну, так, вот, – продолжила жена, – черепки оказались чей-то самоделкой из глины, а вот книги хоть и потрёпанные, но ценные, там один Гумилёв чего только стоит. Нам не только на баню хватит…

— Да нуууу, — ошеломлённый свалившимися на него новостями, Олег сел на скамейку, — вот, это история… Вот, это уже, действительно, настоящий «Остров сокровищ»!

Галя рассмеялась:

— Вот, видишь, а ты, дурачок, баню не любишь!

                                                      АНГЕЛЫ В БАНЕ

Собрался я как-то в баню. Пришел, купил билет, занял очередь, сел на свободное место, развернул газету, читаю. И попалась мне на глаза интересная статья, в которой автор статьи, ссылаясь на известного древнего философа, утверждал, что самым красивым и совершенным созданием на земле является обнаженное женское тело. Далее он говорил о том, что в сочетании с высокой духовностью женщина вообще выглядит ангелом в этом мире, а отсюда следует вывод о рыцарском к ней отношении.

Дочитать статью до конца я не успел, поскольку мое внимание привлек какой-то шум в зале ожидания. Внушительных размеров дама, вероятно, работник данного учреждения, озабоченно и возбужденно кого-то не то ругала, не то искала, а, скорее всего, и то и другое. Из ее отрывочных слов я понял следующее: в женском отделении бани произошла авария. Из какой-то трубы вдруг хлынула холодная вода, а кочегар, обязанный эту неисправность устранить, куда-то подевался.

– За пивом, подлец, пошел, – в сердцах заключила банщица, при этом растерянно посматривая по сторонам.

Вдруг у меня мелькнула интересная мысль: «А не проверить ли выводы газетной статьи по поводу совершенства женского тела на практике». Раньше у меня такой возможности не было. Сказано – сделано. Я решительно шагнул к женщине и, стараясь придать своему голосу уверенность бывалого мастера, произнес:

– Я – водопроводчик шестого разряда. Что там у вас произошло? – и для убедительности ловко сплюнул сквозь зубы.

Внешне мое лицо оставалось спокойным, а внутренне я покраснел, поскольку знания по водопроводной части у меня были довольно скудные. Они не простирались далее двух понятий: первое – вода течет по трубам, второе, чтобы набрать воды в емкость, необходимо отвернуть кран. «Но, в конце-то концов, – успокоил я себя, иду-то я туда не ради ремонта водопровода, а для проверки философской теории по поводу красоты женского тела». Знай наперед, чем закончится эта история, вряд ли занялся бы исследованием в области анатомии, но кто из нас не совершал ошибок в жизни, особенно в молодости.

Меж тем работница бани с сомнением смотрела на меня. Вероятно, мои молодые годы никак не сочетались с шестым разрядом водопроводчика. Но выбирать ей было не из чего, и она сказала:

– Там из трубы вода фонтаном брызжет…

– Ну, это шкворень и шпиндель сломался, – не дав ей договорить, уверенно заявил я и после небольшой паузы, сплюнув еще раз, добавил, – или трансформаторный клапан.

К большому моему стыду надо сказать, что такое шпиндель, шкворень, а тем более трансформаторный клапан, я не знаю и до сих пор.

– Да врет он все, Петровна, – раздался сладенько-ядовитый голос второй работницы бани, – никакой он не водопроводчик. Знаем, зачем он туда рвется.

Петровна оценивающе осмотрела меня с ног до головы и спросила:

– Починить-то сможешь?

– Раз плюнуть, – ответил я.

– Ладно, пошли, – наконец, после минутного колебания, к моей неописуемой радости, произнесла она.

Войдя в отделение, где мылись женщины, я замер от открывшейся передо мной сладострастной картины. Наверняка каждый мужчина был бы счастлив оказаться на моем месте, но судьба улыбнулась в эту субботу только мне. Моему взору предстали разные представительницы слабого пола и в разных позах. Были здесь и толстые, и тонкие, высокие и низкие, упитанные и худощавые. Меня они пока не заметили, что давало возможность рассмотреть все в подробностях. От такого видения в груди у меня сладко защемило.

По всему телу разливалась приятная истома. Но удовольствие длилось недолго.

– Чего рот-то разинул? – раздался за спиной голос Петровны, одновременно грубый и сильный толчок в спину бросил меня вперед.

К счастью, на ногах я удержался и, размахивая руками, стараясь поймать равновесие, заскользил по мыльному полу, как по льду, к одиноко сидящей на скамейке женщине, которая окачивала из таза голову. Я подъехал к ней на разъезжающихся ногах в тот момент, когда эта процедура заканчивалась. Последним движением она забросила пышные волосы назад и открыла глаза. Как раз в этот момент, чтобы не упасть, я и схватился руками за ее пышные плечи.

Красивые глаза незнакомки от неожиданности сделались размером с чайное блюдце.

– Нахал! – завизжала она на всю баню и съездила мне мыльной ладошкой по лицу.

– Ну, какой же я нахал, – начал я оправдываться, при этом внимательно разглядывая женские прелести, находящиеся перед моим носом.

Незнакомка перехватила мой взгляд, который ей явно не понравился. Она еще больше закричала:

– Хулиган! – и вновь мое лицо покрылось мыльной пеной уже с другой стороны.

– Да нет же, водопроводчик я, – продолжал было я свои оправдания, пытаясь обнять столь темпераментную особу, но подоспевшая Петровна прервала наш диалог.

Взяв за шиворот и подталкивая ногой под зад, она подтащила меня к трубе, из которой хлестала вода, и недовольно проворчала:

– Давай чини.

Но сделать это было затруднительно, поскольку глаза мои никак не хотели смотреть на аварийное место. Вместо этого я упорно рассматривал сидящую по левую руку от трубы мою соседку по квартире, Вальку, которая изо всех сил прикрывала небольшим круглым тазом свои рельефные формы. Надо сказать, что к соседке я был неравнодушен. Когда Валька проходила мимо, мои ноги прирастали к земле, нижняя челюсть отвисала, во рту становилось, как в Сахаре. Но на все мои ухаживания она презрительно хмыкала, а иногда высокомерно, сквозь зубы цедила:

– Брысь!

И вот сегодня, наконец, настал и на моей улице праздник. В моем взгляде было столько злорадства, ехидства и мстительности, что хватило бы и на десятерых Валек. Насладиться местью сполна не дала все та же Петровна. Зайдя с левой стороны, она кулаком ткнула мне в левую челюсть, отчего голова моя резко повернулась на сто восемьдесят градусов и замерла, осматривая левый сектор бани. В этой части помещения стояли, прикрывшись тазами, как римские легионеры щитами, два десятка женщин.

Только я начал было отыскивать среди этого скопления интересующие меня детали, как все та же Петровна, потеряв терпение, схватила меня за волосы и заставила ткнуться носом прямо в водопроводную трубу. Ничего не оставалось, как заняться неисправностью. Она оказалась пустяковой. Даже такой слесарь, как я, понял это с первого взгляда. Чуть выше головы, посредине трубы, торчал болт, предназначенный, вероятно, для слива воды. В данный момент он оказался незатянутым, и из-под него веером на середину помещения, как из брандспойта, лилась холодная вода. Устранить течь мог бы и ребенок. Надо просто завернуть ослабленный болт, всего и дел-то. И я было принялся устранять неисправность, но вдруг меня осенила простая мысль: «Если неисправность будет устранена, то и мое присутствие здесь станет необязательным».

Такое положение вещей меня никак не устраивало. И вместо того, чтобы закручивать болт, я начал его откручивать. Вырвавшаяся из трубы ледяная вода с ног до головы окатила стоящую позади

Петровну, и та с воплем бросилась вон из бани. А я с чувством немалого удовлетворения, как заправский фокусник, сунул указательный палец в отверстие, из которого с шумом хлестала вода. Течь тут же прекратилась, и я разрешил себе с гордым видом посмотреть вокруг. Весь мой вид вопрошал: «Ну, как сработано?»

Замена болта на мой палец давала много преимуществ. Теперь я находился в женском отделении бани вполне на законных основаниях, официально, что в свою очередь способствовало для продолжения исследования в области анатомии. Соседка Валька по-прежнему пряталась за тазом и только пялилась на меня своими испуганными глазищами. Женщины-легионеры продолжали топтаться в углу, не зная, что делать: мыться ли дальше или закончить это дело. Некоторые решили закончить, и две молодые дамы шмыгнули в раздевалку, потом еще одна. Это мне весьма не понравилось. Если дело так пойдет и дальше, то вскоре разбежится весь изучаемый материал. Поэтому еще желающих потихоньку выйти я окатил холодной водой, приотпустив для этой цели немного палец на трубе и направив струю воды в сторону двери. С визгом желающие выйти отскочили назад. Ради своего удовольствия заодно окатил ледяной водой и Вальку. Та, бросив таз, с поросячьим визгом кинулась в дальний угол помещения, и все ее рельефные формы, наконец-то, удалось мне рассмотреть.

Правда, старушку лет семидесяти я из моечной выпустил, поскольку смотреть там было не на что. Наведя порядок на территории, я принялся изучать анатомию женского тела по науке, то есть, сравнивая представителей женского пола друг с другом.

– А чего это ты вылупился-то? – вымолвила задиристая бабенка, неожиданно появившаяся передо мной.

Уперев руки в бока, и не стесняясь наготы, она вызывающе уставилась на меня. Тут женщины, как будто только и ждали этой фразы, вдруг все разом отбросили в сторону тазы, обступили меня плотным полукругом и, перебивая друг друга, стали награждать различными эпитетами, типа: «хулиган», «нахал», «мерзавец», «да как ты посмел». А одна высокая дама, разведя в стороны длинные, как оглобли, руки с пудовыми кулаками басом гудела:

– Бей гада!

Смена женского настроения с растерянно-оборонительного в агрессивно-наступательное меня мало волновало. На всю эту шумиху я смотрел снисходительно, как взрослый на шалости любимого ребенка. Труба с отверстием находилась у меня в руках, и достаточно было малейшего движения моего пальца, и эту всю воинственную публику, как волной, смоет. С усмешкой поглядывая на разгоряченных амазонок, при этом, не забывая оценить физические достоинства той или иной из говорящих в мой адрес комплименты женщин, я дождался самого благоприятного момента для контрнаступления. Наконец, решив, что такой момент настал, с ликованием в душе и предвидя, что сейчас произойдет, млея от удовольствия, я незаметно от окружающих убрал палец и открыл отверстие в трубе.

Но, вопреки моим ожиданиям, фонтан из трубы не появился. Вероятно, Петровна нашла пропавшего кочегара, и тот перекрыл водопроводную систему, давая мне возможность ввернуть болт на место.

Факт отсутствия воды в системе явно снижал мои оборонительные возможности. Женщины пока ни о чем не догадывались и продолжали на меня шуметь:

– Одеть ему таз на голову, – продолжала одна из них, – а то смотрит тут.

– Нет, – не согласилась другая, – из-под таза все равно видно.

Лучше глаза завязать или мылом намылить.

– Зачем намыливать, – возразила третья, – мы сейчас его разденем, и путь голеньким стоит, ему хорошо и нам не обидно.

Такое предложение вызвало бурное одобрение у присутствующих. Настроение мое, как барометр перед плохой погодой, начало быстро падать. Во рту пересохло, на теле появилась испарина и слабость в ногах.

– Погодите, бабоньки, – раздался голос справа, – давайте к тому же мы его и помоем.

– Правильно, – закричали все разом, – хорошее дело!

– А кто самое главное место мыть будет? – раздался вдруг зловещий Валькин голос.

– А все мыть будем, по очереди, чай не смылится, – под неописуемый восторг толпы ответила все та же боевая бабенка.

– А мне помыть можно? – пропищала какая-то девчушка лет пяти.

– Конечно можно, – раздались уверенные голоса, – желание ребенка – закон!

Я невольно отпустил трубу, схватился за штанишки и заскулил:

– Ну, что вы, женщины, я – водопроводчик-философ, – и изобразил на лице подобие улыбки.

Увидев, что из трубы вода не идет, и, что вся моя деятельность – сплошное надувательство, самые совершенные существа на земле озверели. Они заорали все разом.

– Бей водопроводчика! – гремела басом женщина-небоскреб.

Я понял, надо спасаться. Вперед, вправо, влево и вниз мне ходу не было, не пробиться. И я рванулся вверх по трубе, к потолку. Добравшись до потолка, я облегченно вздохнул. Но радоваться долго не пришлось.

– Бей его! – подскочила высокая дама и с третьей попытки оторвала меня от трубы.

– Топи философа! Намыливай его! – орало общество голых женщин.

В едином порыве дамы всех размеров и возрастов дружно взялись за дело. Десятки рук подтащили меня к скамейке и поставили на колени. Кто-то, оттянув ворот пиджака, лил за шиворот первый таз воды. За первым тазом последовал второй, третий… Чья-то цепкая рука, схватив волосы, резко наклонила мою голову вперед, и мое лицо по самые уши погрузилось в мыльную воду подставленного таза, и только пускаемые мной пузыри указывали, что я еще жив.

Одновременно со всех сторон меня усиленно намыливали, терли мочалками, хлестали веником так, что только летели во все стороны листья и стоял свист. Во время десяти затяжных погружений было слышно:

– Бей философа!

Я несколько раз проклял автора газетной статьи, древнего философа, черта, дьявола, нечистую силу и все это вместе взятое.

Только непонятно было, куда у нас милиция смотрит? Наконец, полузадохнувшегося, мокрого и намыленного с ног до головы, меня вытащили в раздевалку, и по плавному передвижению потолка туда-сюда понял, что меня раскачивают. Посмотрев в сторону выхода, я увидел, как одна женщина подошла к двери и взялась за ручку, а дама-небоскреб встала рядом. Раскачивание моего измученного тела шло под счет. При счете «раз» обе женщины у двери приготовились. При счете «два» дверь распахнулась. При счете «три» я был уже в воздухе. Пролетая в проеме двери, мое измочаленное тело получило успокоение в виде удара ноги в то место, на котором мы сидим. Все-таки Небоскреб меня достала. Открыв лбом вторую дверь, я, как метеорит, влетел в зал ожидания. Несмотря ни на что, приземление оказалось удачным, на четвереньки. Стоя посреди зала на трясущихся конечностях, весь мокрый и в мыле, я напоминал собой виновато описавшегося пуделя. Тут же вторая работница бани сладко-язвительно произнесла:

– С легким паром!

Вдобавок ко всему, в мужское отделение бани домываться меня не пустили, сославшись на то, что в таком виде входить в общественное место запрещено.

• А статью в газете я после дочитал. В конце ее автор категорически предупреждал, что проверять на практике теорию о совершенстве женского тела рискованно, и лучше этого не делать, опасно для жизни.