Рассказ поздняя любовь читать

Ролофсон Кристина

Поздняя любовь

Первая глава

— Когда мы приедем?

Эбби казалось, что этот вопрос она слышит уже в сотый раз. Она повернула руль и глубоко вздохнула, прежде чем ответить сынишке.

— Через три дня мы будем у бабушки, — выдавила она, пропустив вперед еще один огромный грузовик.

— Я не о бабушкином доме говорю, — возразил мальчик. — А о мотеле. Когда мы, наконец, доедем туда и сможем искупаться?

— Купаться! — завопила Кэсс с заднего сидения. — Хочу купаться.

Эбби взглянула в зеркало заднего вида на щекастую пятилетнюю девочку, улыбающуюся до ушей.

— Скоро, лапочка. Как только отдохнем немного.

— Ты говорила, что мы искупаемся после обеда, — напомнил ей Мэтт. В свои восемь лет он часто вел себя как взрослый.

— Я имела в виду вечер. Мы лишь двадцать минут как пообедали. За сегодня нам надо проехать еще двести миль, или мы никогда не попадем к бабушке. Почему ты не хочешь поспать?

Он начал листать свои «Звездные войны».

— Пусть маленькие спят.

— Я не маленькая, — заявила Кэсс. Ее пронзительный голосок способен был разбудить всех младенцев в Вайоминге. — Это Крисси маленькая.

Слава Богу, Крисси спала, как убитая. Эбби надеялась, что малышка продрыхнет в своем креслице еще пару часов. Вторая половина дня была самым трудным периодом: детям надоедало безвылазно торчать в фургоне, у Эбби затекали плечи от долгого сидения за рулем и начинали слезиться глаза. Свои солнечные очки она потеряла где-то в Небраске.

— Никто тебя маленькой не называет, — ответила Эбби. — Посмотри в окно. Может, увидишь корову или ветряную мельницу.

Коровы и ветряные мельницы хоть как-то разнообразили пустынную местность. По обеим сторонам автомагистрали тянулась бескрайняя равнина, изредка пересекаемая дорогами, ведущими к маленьким городкам вроде Витленда или Гленрока. Карта западных штатов валялась на полу между сидениями, но Вайоминг был заляпан кетчупом, пролитым Мэттом во время обеда, и Эбби понятия не имела, сколько миль осталось до границы. Штат Вашингтон и бабушка казались недосягаемыми.

— Давайте устроим «тихий час», — строгим голосом предложила она. Можете читать, раскрашивать картинки или играть с игрушками, но только молча, чтобы не отвлекать меня от дороги.

— А можно махать водителям грузовиков? — с надеждой поинтересовался Мэтт. Некоторые водители сигналили при виде размахивающих руками детей.

— Нет, пока Крисси не проснется.

Мальчик вздохнул.

— Тогда я почитаю.

— Отличная идея. — Эбби взглянула на Кэсс. Ее глазенки начинали слипаться. В тишине и она скоро задремлет.

Эбби не могла дождаться, когда же этот день закончится. Если им повезет, в четыре часа они вселятся в мотель, к пяти закажут пиццу, а в восемь улягутся спать. «Вайоминг, — подумала она, — это какой-то ад».

* * *

— И без никаких, — объявил Джед, седлая свою любимую кобылу. — Ты еще слишком молод.

— Ошибаешься, дядя Джед, — упрямо ответил юноша. — Я уже взрослый. Я год как закончил школу, и делаю здесь мужскую работу.

Джед взглянул на своего племянника, сдерживая гнев.

— Верно, ты мужчина, Тай. Молодой мужчина. Мужчина, который еще не научился думать своей головой.

— С моей головой все в порядке.

— Да, если не считать того, что у тебя в ней ветер гуляет. Ты же не хочешь свары с Дженсенами. От них одни неприятности. — Он подтянул подпругу и похлопал кобылу по шее. — Эта девчушка вьет из тебя веревки, сынок. Так что не хлопай ушами. Ты слишком молод, чтобы жениться, слишком молод, чтобы взвалить на себя такую ответственность. Поживи для себя.

— Ты меня недооцениваешь. И Тришу тоже.

Джед окинул взглядом своего племянника. Он был высоким и стройным, с темными волосами и карими глазами, передающимися в роду Монро из поколения в поколение. От своего отца он унаследовал упрямство, улыбчивость и уравновешенный характер.

— Ты ничего не знаешь о женщинах.

— А ты знаешь? — огрызнулся мальчишка. — Откуда?

— Тебя это не касается. — Джед повернулся к кобыле, надеясь, что у Тая хватит ума заняться делом. — У тебя есть работа, вот и выполняй ее. Надо еще ограду проверить на юго-западном пастбище и убедиться, что там все в порядке с орошением.

Парень вздохнул.

— Ты хочешь, чтобы я сделал это прямо сейчас?

— Да.

— Прекрасно.

— Вернешься к ужину?

— Постараюсь.

Джед вскочил в седло и проводил взглядом Тая, идущего через двор по направлению к дому. Глупый мальчишка сам сует голову в петлю. Триша и Тай дружили с самого детства, хотя их родители, бог знает почему, все время враждовали. Девятнадцать лет — не лучший возраст для женитьбы, но Тая невозможно переубедить. Ему хоть кол на голове теши.

Джед, сдвинув брови, глядел, как юноша влезает в грузовик. Тай нарывается на неприятности, но Джед сделает все возможное, чтобы уберечь его от горького разочарования.

Он развернулся и поскакал на западное пастбище. Это лето вряд ли будет легким.

* * *

— Чем пахнет? — Мэтт наморщил нос и пощелкал ручкой кондиционера.

— Он не работает, милый. Открой окно.

— Жуткая вонь.

Странный запах доносился из-под приборной панели. Эбби взглянула в зеркало заднего вида, свернула к обочине, выключила двигатель и потянула за ручку, открывающую капот. Не дымом ли оттуда тянет?

Эбби сказала себе, что это всего лишь пыль. Не может же ее фургон сломаться в этой богом забытой глуши. Некоторое время назад она съехала с магистрали, чтобы умыться и съесть мороженого. И, похоже, где-то не там свернула, возвращаясь на шоссе. Грунтовая дорога с растущей на обочине полынью была совершенно пустой. От сильного ветра рот Эбби наполнился пылью, и глаза заслезились. Июньское солнце палило немилосердно.

— Что случилось, мама? — спросила Кэсс. — Куда ты идешь?

— Проверить двигатель. — Очень оптимистическое заявление. Эбби могла бы разглядывать его хоть целый день, и все равно ничего бы не поняла. Она знала только, что дым — очень нехороший признак. Лучше уж не поднимать капот, чтобы не обжечься.

Она выпрямилась и отбросила волосы с лица. Естественно, что-то сломалось. В последние полтора года все шло наперекосяк. Почему на этот раз должно быть по-другому?

Мэтт высунулся из окна.

— Но мы сможем доехать к бабушке?

— Конечно, — ответила Эбби, опустив руки. Могло быть и хуже, напомнила она себе. Авария, к примеру. Или болезнь кого-нибудь из детей.

— Где мы?

— Хороший вопрос. У тебя же есть карта? — Эбби казалось, что ее жизнь рассыпается, словно карточный домик. Одна неприятность следует за другой.

— Смотри, не наступи на змею. — Мэтт протянул ей карту через окно.

Эбби огляделась по сторонам и испуганно шмыгнула на пассажирское сиденье фургона.

— На змею?

— Ага. Мы же на западе.

Она покосилась на карту.

— Я уже поняла.

Мэтт взглянул на нее из-под светлой челки, падающей на глаза.

— Мы заблудились, мам?

Эбби соскребла с карты лепешку засохшего кетчупа и начала читать названия городов вдоль магистрали.

— Еще нет. Но думаю, у нас проблемы с фургоном.

— Какие?

— Понятия не имею. Но этот дымок мне не нравится, а тебе?

— Надо вызвать аварийку, — предложил мальчик.

— Надо бы, — согласилась Эбби.

«Если бы твой папа не забрал телефон из машины», — подумала она. Прищурившись, Эбби окинула взглядом пустынную дорогу.

— Мы вызовем, как только отыщем где-нибудь телефон.

— Ладно. — Мэтт начал насвистывать мелодию из «Звездных войн», высунув в окно пластмассовую фигурку.

Эбби вновь обошла вокруг фургона и подумала, не открыть ли капот. Нет уж, ей слишком часто рассказывали о том, как люди таким образом получали ожоги. Можно рискнуть и вернуться тем же путем. Съесть еще по мороженому, увидеть парочку коров, поспорить, кто сядет на переднее сидение, и сообразить, наконец, что там нет знака, указывающего направление на автостраду.

С другой стороны, ей бы не хотелось окончательно угробить свое единственное средство передвижения. О таких случаях ей тоже рассказывали.

— Мама! — крикнула Кэсс. — Крисси тебя зовет!

Плач малышки заглушал даже боевую песню Мэтта.

— Иду.

Эбби еще раз взглянула на фургон, на струйку дыма, поднимающуюся из-под капота, и помолилась, чтобы это оказалась какая-нибудь мелкая неисправность. На быстрый и недорогой ремонт надеяться нечего, но надежда умирает последней. Эбби влезла на заднее сидение и успокоила малышку. Она сидела с ребенком на коленях и поглядывала в окно, дожидаясь, пока вдали появится хотя бы одна машина. В такие моменты она начинала жалеть, что рядом с ней нет надежного мужчины.

К счастью, эти мысли появлялись у нее не часто.

* * *

— Долго ждать мы не сможем.

— Знаю. — Тай и Триша, взявшись за руки, стояли возле грузовика. — Я придумаю, как переубедить дядю Джеда. — Рано или поздно они его переупрямят. Тай твердо знал, что они с Тришей обязательно будут вместе.

Она обняла его за талию.

— Жалко, что у него нет своих детей. Или хотя бы жены. Тогда ему было бы не до нас.

— Вряд ли он когда-нибудь женится. Он говорит, что слишком занят и слишком стар, чтобы встречаться с женщинами. — Хотя Тай считал, что его дядя смог бы заинтересовать многих женщин. Он очень привлекательный мужчина для своего возраста.

Триша взглянула на Тая своими голубыми глазищами и чмокнула его в щеку.

— Наверное, он еще не встретил подходящую женщину. Или когда-то давно у него была несчастная любовь, и он никак ее не забудет.

Тай попытался представить себе влюбленного дядю Джеда и не смог.

— Не знаю, Триша. Он ничего такого не рассказывал.

— Может, он просто скрытный.

— Он и впрямь очень занят, — сказал Тай, подумав о том, как много его дядя работает. — Ты же знаешь, что такое жизнь на ранчо.

Триша встала на цыпочки и поцеловала его в губы.

— Я не хочу ничего слышать о ранчо.

— Но мне еще надо проверить ограду.

Боже, какая она красивая! У нее потрясающие волосы, длинные и волнистые. Цвета сливочного масла, — решил Тай, поглаживая пальцами шелковистые пряди. Его сердце переполнилось любовью.

— Прямо сейчас?

Тай усмехнулся.

— Думаю, это может подождать.

Они еще поболтали, пока Тай не решил, что действительно пора завязывать с поцелуями и проверить забор. Ему не хотелось выслушивать за ужином очередную нотацию. Тай собирался снова завести речь о свадьбе, и предпочел бы, чтобы у его дяди было хорошее настроение.

— Я позвоню тебе вечером, после разговора с Джедом, — пообещал он.

— Ладно. Папа не вернется до поздней ночи.

Мистер Дженсен был еще одной проблемой, и Тай вовсе не горел желанием встречаться с этим человеком. Большую часть времени он был пьян, как свинья, а в минуты трезвости пытался удержать на плаву свое ранчо.

Тай свернул на проселочную дорогу и, проехав десять или пятнадцать миль между двумя соседними ранчо, увидел впереди красный фургон и женщину с ребенком. Тай сбавил ход, а затем, заметив номерной знак штата Мичиган, и вовсе остановился.

— Мэм? У вас неприятности? — спросил он через открытое окно.

Выражение радости, промелькнувшее на лице незнакомки, подсказало Таю, что он задал верный вопрос. Женщина оказалась очень хорошенькой, а ребенок, которого она держала на руках, был еще симпатичнее.

— Привет. Кажется, мой фургон перегрелся. Далеко отсюда до ближайшего города?

— Милях в пятидесяти есть маленький городок, но я бы не советовал вам ехать туда с перегретым двигателем. — Тай заглушил мотор и поставил свой грузовик на обочину. — Хотите, я взгляну?

— Замечательно, если только не боитесь поднять капот.

Тай взял свои рабочие рукавицы, сдвинул шляпу на затылок, вылез из грузовика и подошел вместе с женщиной к передней части фургона. Двое детей глазели на них, высунувшись из окон. Тай достал бутылку с водой из кузова грузовика и плеснул в радиатор. Они с женщиной мрачно смотрели, как вода вытекает из-под днища фургона.

— Не нравится мне это, мэм. — Тай оставил капот открытым.

— Похоже, мы застряли, — произнесла женщина, прислонившись к фургону. Кажется, она сильно нервничала. — Вы не могли бы кого-нибудь позвать на помощь? Вас не затруднит?

— Нет проблем, — заверил ее Тай. — Куда вы едете?

— В штат Вашингтон. Недавно мы останавливались, чтобы заправиться и поесть мороженого, а потом я немного заблудилась.

— Должно быть, у Билли. Это милях в двадцати отсюда. Далековато тащиться в такую жару, да и ремонтом он не занимается. — Тай прикоснулся к шляпе. — Меня зовут Тай Монро. Я живу поблизости, на ранчо моего дяди.

— Эбби Эндрюс, — сказала она, пожав его руку. — Спасибо за помощь.

И тут Тая осенило. Он заметил, что на ее руке нет обручального кольца. К тому же у нее отличная фигура и приятные манеры. Ее дети очень симпатичные, хотя малышка смотрит на него с таким видом, словно впервые в жизни видит перед собой мужчину. Триша считает, что его дядя бывает таким несговорчивым, потому что у него нет женщины. Звучит разумно. Тай стал намного счастливее с тех пор, как начал встречаться с Тришей. Каждое утро он просыпался с улыбкой на губах, предвкушая очередное свидание.

Вот подходящая женщина для Джеда. Взрослая. Красивая. Женщина, которая отвлечет дядю и сделает его счастливее, пока Тай и Триша будут осуществлять свои планы. Попытка не пытка. Тем более, нельзя же бросать ее одну посреди пустынной дороги.

— Хотите поехать со мной на ранчо? Кто-нибудь из наших работников проверит ваш радиатор.

— Это далеко?

— Около десяти миль.

— Я смогу доехать на своем фургоне?

Тай покачал головой.

— Я бы не рискнул. Часть ваших вещей я могу положить в кузов грузовика, а вы с детьми сядете впереди рядом со мной. Будет тесновато, но нам же недолго ехать.

— Я очень вам благодарна, но…

— Мэм…

— Эбби, — поправила она Тая.

— Эбби, я не могу оставить вас одну на дороге. Это было бы не правильно.

— А ваш дядя не будет возражать?

Тай усмехнулся.

— Мой дядя — общительный человек, мэм. Он, конечно, не будет против.

* * *

Он был против. Эбби поняла это с первого же взгляда. Хозяин ранчо прикоснулся к шляпе в знак приветствия, но так ни разу и не улыбнулся. Он оказался высоким, поджарым мужчиной лет сорока, одетым в пыльные сапоги, джинсы и линялую клетчатую рубашку. На его голове красовалась старая ковбойская шляпа, но Эбби догадалась, что его волосы такие же темные, как у его племянника. У них были одинаковые карие глаза, высокие скулы и длинные носы. Оба красавцы, хотя младший кажется совсем еще мальчишкой. Дядя Тая слез с низкорослой вороной лошадки и швырнул поводья стоящему рядом пожилому мужчине.

— Спасибо, Тоби, — сказал он.

Старик кивнул и повел лошадь в конюшню. Они стояли у веранды, тянущейся вдоль приземистого двухэтажного здания. В тени, под окнами, выходящими во двор, стояли две старые скамейки. Эбби усадьба показалась огромной, хотя она понятия не имела о том, каким должно быть настоящее ранчо.

— Я Эбби Эндрюс, — сказала она, протянув ладонь для приветствия. Хозяин ранчо снял кожаные перчатки и пожал ее руку.

— Джед Монро. — Судя по выражению его лица, он слегка растерялся. Взгляд его темных глаз скользнул по ее фигуре, отметив младенца у нее на руках, девочку, цепляющуюся за ее ногу и мальчика, стоящего рядом с Таем. Затем мужчина повернулся к своему племяннику. — Я думал, ты чинишь забор.

— Нашлось дело поважнее. — В его ответе не было и намека на извинение.

Мужчина выгнул темную бровь и поджал губы, словно желая показать, что знает, где находился его племянник, и не одобряет его поведения. Эбби в очередной раз пожалела, что ее фургон не дотянул до Спокана.

— Эбби из Мичигана, — сообщил Тай. — Она с детьми едет в Вашингтон.

— Ну и что? — Хозяин не проявил ни малейшего любопытства, и Эбби вполне его понимала. Похоже, этот человек нуждается в горячем душе и сытном обеде, а вовсе не в подробностях личной жизни незнакомых ему людей.

Мэтт окинул взглядом высокого мужчину и протянул руку.

— Я Мэтт. А вы ковбой?

Может, на лице этого мужчины и промелькнула улыбка, но Эбби не была в этом уверена.

— Я хозяин ранчо, сынок.

— А.

— Ранчо, — повторила Кэсс, словно пробуя слово на вкус. Она потянула Эбби за рукав. — А теперь мы будем купаться?

— Нет, киска. Пока еще нет. — Эбби повернулась к мистеру Монро. Простите, что причиняю вам беспокойство, — она поморщилась, когда Крисси дернула ее за волосы.

Темные глаза смотрели на нее изучающе.

— Нет проблем. Посмотрим, что можно сделать, чтобы вам помочь.

— Спасибо.

Вмешался Тай:

— Я попрошу Быка, чтобы он взглянул на машину, когда управится с коровами. Это красный фургон, он стоит на проселочной дороге милях в десяти к востоку отсюда.

— На полпути к ранчо Дженсенов, я полагаю.

Юноша вскинул голову.

— Вот именно. — После недолгого молчания он продолжил. — По-моему, проблема в радиаторе. А может, Эбби повезло, и ей понадобится всего лишь новый шланг.

— Надеюсь, ты прав, — сказала она Таю. — Мне очень нужно починить этот фургон, чтобы попасть в Спокан.

Джед Монро снял шляпу и хлопнул ею о бедро, стряхивая пыль.

— Можете зайти в дом и располагаться, миссис Эндрюс.

— Спасибо, — сказала Эбби, — но лучше мы подождем на веранде.

Он пожал плечами.

— Как вам удобнее. — И снова обратился к племяннику. — Займись коровами, чтобы Бык смог проверить фургон. Когда управишься, осмотри изгородь.

— Да, сэр.

Мистер Монро повернулся к Эбби и снова тронул шляпу.

— Мэм, — буркнул он и ушел.

Эбби подвела детей к скамейкам и села, устроив Крисси у себя на коленях. Тай и его дядя исчезли в конюшне. Похоже, Тай сегодня не выполнил свои обязанности, но Эбби была рада, что он пришел им на помощь. Что ж, они посидят здесь под домом и попытаются никому больше не мешать. У этих людей много работы, и меньшее, что она может сделать, это не путаться у них под ногами.

Мэтт прихлопнул ладонью муху.

— А теперь мы поедем в мотель?

— Чуть позже. — Эбби усадила Крисси поудобнее, и малышка обняла ее руками за шею.

— Скоро? — спросила Кэсс.

— Надеюсь, да, киска. — Чем скорее Эндрюсы продолжат свое путешествие, тем лучше. Эбби молилась, чтобы эту поломку можно было быстро и недорого устранить. Иначе положение станет безвыходным. Но и беспокоиться раньше времени не стоит. Проблемы нужно решать по мере их поступления. А это еще не проблема.

По крайней мере, пока.

Со мной приключилась такая история, может
кто – то скажет, что я ненормальная, а кто – то может наоборот поддержит и
поймет. А дело в том, что мне 46 лет, а я влюбилась как подросток, да еще и в
мужчину на 26 лет моложе меня. Но дело все в том, что мой любимый живет очень
далеко от меня. Живем мы с ним в разных странах.

А встретились мы с ним случайно, чуть больше
года назад. Если мне тогда сказали, что я снова полюблю, да так, как и
представить себе нельзя, то я бы просто в лицо рассмеялась. В своей жизни я
любила по – настоящему один раз, это своего мужа, но мужа моего рано не стало,
а мне пришлось одной воспитывать детей.

Кроме детей мне никто не нужен был все эти
годы, а когда дети выросли, смыслом моей жизни стали внуки. И вот чуть больше
года назад дети сделали мне подарок, купили путевку на море, где я и встретила свою
любовь. Первый раз я его заметила еще на ресепшене при заселении в отель.

Еще тогда я обратила внимание, какой
симпатичный молодой человек, и даже не знаю, чем уж меня так зацепил, вроде
ничего особенного в нем не было, а просто обычный молодой человек с типичной
внешностью. Еще тогда я и подумать не могла, к чему это все приведет. Но уже
тогда после этой первой встречи я что – то ощутила, но не поняла, что это было
такое.

Но уже на следующий день, когда я пошла на
пляж, то вновь увидела его, но даже не сразу узнала, но внутренний голос мне
подсказал, что это именно он. А когда он рядом со мной устроился на лежак, я и
поняла, что это он. Ну, а потом все завертелось. Начались самые счастливые дни
в моей жизни. Мы каждый день и вечер проводили вместе.

Мы были счастливы, иногда мне даже казалось,
что этого человека я уже знаю очень давно. Но, увы, пришло время расставаться,
отпуск мой подходил к концу, и мне нужно было возвращаться домой к детям,
внукам, и на работу. Уже тогда у меня в груди, что – то екнуло, мне было
грустно и обидно, что все это закончилось. Когда же я приехала домой, то мы
стали переписываться в интернете и созваниваться.

Мы продолжили наше общение, и со временем я
стала понимать, что мне этого мало, что я хочу быть только с ним. Впервые за
много лет у меня пропал аппетит, а ночами я перестала спать, в голове были лишь
одни мысли о любимом. Я даже на работе ни о чем думать не могла, кроме как о
моем ненаглядном. И вот тут – то я поняла, что влюбилась, да так, что и
представить себе не могла.

Дети мои знали о моем романе, и о том, что
мы продолжаем общаться. И знаете, дети за меня порадовались, но вот только
когда они узнали, что моему возлюбленному 20 лет, сильно этому возмутились,
почему – то они были категорически против нашего общения. Но меня, если честно,
мало волновало мнение моих детей, я тогда уже сильно любила и, ни кого не
слушала.

Много я тогда разных глупостей натворила,
что вспоминать даже стыдно. Вы наверно мне не поверите, но в наших отношениях,
за все это время ни разу не было близости, да да той самой близости между
мужчиной и женщиной. Да вот так нам было хорошо вместе и без всякой близости.
Многие скажут, что такого не бывает, что все я выдумала, но скажу вам как на
духу, все именно так и было.

И вот недавно я узнаю, что мой любимый
мужчина работает в одном клубе танцором. И знаете, я растерялась сначала, и
даже несколько ночей плакала в подушку, но потом я решила для себя, что люблю
этого человека и мне все равно чем он занимается. Но как оказалось это был не
последний сюрприз.

Буквально пару дней назад я узнала, что мой
любимый не просто танцует, ему иногда еще и приходилось оказывать разные
услуги. Ну, такой сюрприз стал для меня большим ударом. Я, конечно, понимаю,
что он мне ничего не должен и в праве делать что вздумает, но почему – то мне
от этого не легче.

Теперь не знаю, что мне делать, как быть, то
ли прекратить всяческое общение и попытаться все это пережить, либо просто
принять это как должное и продолжать общение.

Расскажу вам историю о любви! Со своим мужем познакомились в интернете, причем он проявил смекалку, схитрил чтоб я пришла на встречу. Он мне рассказал печальную историю о предыдущем свидании!

В общем сыграл на моей совести! Сказал, что до меня тоже с одной договорился, купил ей цветы, конфеты, ехать будто бы ему на это свидания пришлось за тридевять земель, потом прождал ее допоздна, опоздал на автобус. Ночевать ему пришлось как бомжу на улице, но хуже всего, что его менты забрали, так как у него документов с собой не было.

Честно скажу — я не собиралась на это свидание, а как услышала эту жуткую историю, так собралась за десять минут. совесть моя сыграла, ведь он ехал со мной встретится из далека!

Он еще пошутил неудачно, сказал что у него виски все седые на голове.

Я в парке пока ждала вся измучилась сомнениями, а свидание не отменить, совесть не позволяет, а сомнения гложут как же вески седые, значит старик.. Что я с ним со стариком делать-то буду?!

Каждый раз как видела старика, идущего в мою сторону, у меня дыхания перехватывало!

И каково же удивление мое было, когда подошел молодой симпатичный мужчина без седых волос, как он говорил!

Дальше все понеслось, встретились два раза в парке, долго ждать не смогли, сами понимаете природа зовет гормоны. Стали жить вместе, он переехал ко мне. Уволился с работы чтобы быть ближе ко мне (скажу вам условия у меня не очень, по сути общага)!

Сейчас живем год вместе и дочка моя от первого брака с нами (ей 17), с дочерью они сразу поладили, называет его папой!

Я немного отклонюсь от этого рассказа, дочь моя своего родного отца не знает за семнадцать лет ни разу не видела, хоть и родилась в законном браке. Отец ее родной лишен родительских прав, за семнадцать лет ни разу даже открытку не прислал ей! Поэтому дочь еще до второго моего брака сразу привязалась, стала сразу называть его папой!

Скажу, что жизнь наша с нынешним мужем не совсем идеальная была, было все: и скандалы, и драки, и ревности, и обвинения во всех смертных грехах (это с обоих сторон)!

Мне даже дочь говорила, что мы как из сериала Санта-Барбара!

И выгоняла его за пьянку, и кулаки, в общем прожили год, а пережили как за 20лет!

Сейчас не пьет, сам бросил, говорит, что любит меня и ради меня и нашей семьи пойдет на все. Единственной минус остался в силу характера — он очень ревнивый! Но я нашла способ, как подавить его ревность!

Люблю его безумно! Знаю, что он меня тоже любит! Про дочь всем говорит, что это его родная дочка! Поддерживает меня во всем. Скажу, если мужчина любит, он ни при какой ситуации не бросит женщину, а уж ситуация у меня есть такая.

У меня недавно умерла тетя, у нее остался сын 37 летний, он инвалид. С детства не дееспособный, к туалету он не приченв… все в штаны.

Пришлось взять опеку… Муж благородно поступил, сказал “да”, еще действиями подтвердил, что поддержит меня во всем, что бы я не решила!

Сейчас живем втроем: я, муж и двоюродный брат, да еще и две собаки одна такса, другая басенджи… В тесноте, да не в обиде!

Скажу, что встретила его в 37 лет, а ему 40. У меня еще ни с кем такого не было, влюбилась по уши. А как муж за мной ухаживает, оберегает!

Вот это настоящая любовь!

Влюбились как подростки в 37 и 40, вот так!

Судите сами поздняя эта любовь или нет!

Заключительная повесть из своего рода трилогии.

Светлана Степановна Чистякова

Поздняя любовь

1

…Максим Сергеевич Казанцев, президент крупного Московского банка и акционер компании «QUIN STYL», стоял на палубе круизного теплохода «Русь» и смотрел на воду. Недавно, Максиму исполнилось тридцать семь и он, решив немного развеяться и отдохнуть, купил себе тур до Питера. Что побудило его отправиться именно в этом направлении, он и сам не мог себе внятно объяснить. Он мог бы отправиться куда угодно, но рассматривая прайс-лист турфирмы, он остановил свой выбор именно на этом путешествии.

Его младший брат, Кирилл, узнав, куда отправляется Максим, недоуменно спросил:

— Почему именно в Питер, Макс? Больше отдохнуть негде? Что ты там забыл?

— Кира, отстань! Просто, мне понравился именно этот маршрут. Хочу развеяться, отдохнуть, полюбоваться на красоты русского севера! Только представь себе — Валаам, Кижи..! Поверь, в России очень много красивых мест!

Кирилл сокрушенно вздохнул и посмотрел на брата.

Недавно, Максим развелся со своей третьей женой. Фортуна, как будто смеялась над этим красивым, импозантным мужчиной. Полной горстью отсыпав ему невероятное везение и удачу в бизнесе, она отобрала у него способность любить. Он был трижды женат, но ни одну из своих жен, так и не смог полюбить по настоящему. Любовь ему заменяла страсть. Едва влечение проходило, он тут же разводился. В отличии от своего младшего брата, Максим серьезно подходил к этому вопросу и женился на всех своих женщинах. Кирилл же, считался записным бабником и волокитой. В его постели перебывала уйма женщин. Максима, это всегда раздражало и он постоянно ругал брата, за его распущенность. Но, два года назад все резко изменилось. Казанцев-младший влюбился в девушку из провинции. Максим, с головой погруженный в дела, поначалу, не обратил на это внимания, но, когда брат объявил ему о скорой свадьбе, пришел в ярость.

Он орал на Кирилла, что тот позорит семью, что никогда не допустит подобного мезальянса, что если узнает мать, её удар хватит. Но Казанова ничего не хотел слушать. Он твердил как заведенный, что любит свою избранницу и ему плевать на мнение родных. Махнув рукой, Максим смирился, а узнав поближе Анечку, жену Кирилла даже полюбил её как сестру. Маленького Андрюшу, своего племянника, он просто боготворил. Своих детей у Макса не было.

Он никогда бы не развелся, если хоть одна из его жен, подарила ему ребенка. Но, к сожалению, все его подруги, были заняты только собой и никакие дети в их планы не входили. Макс, уже было начал опасаться, что дело в нем, и тайком сходил к врачу, но эскулап уверил его, что у него все в полном порядке.

— Такое бывает, — сказал Максиму старый доктор, — просто физиологическая несовместимость.

— Но почему? — спросил Макс. — Я еще понимаю, если с одной женщиной. Но у меня уже третья жена! Да и, что греха таить, интрижки на стороне тоже были, но ни одна из моих женщин, так и не зачала от меня ребенка.

Старый врач почесал в затылке и задумчиво посмотрев на мужчину спросил:

— Скажите, а вы любили этих женщин?

Макс что-то неопределенно промычал.

— Во-о-т, — глубокомысленно изрек врач. Желанный ребенок, должен быть рожден в любви! А в вашем случае, этого не происходит.

— Глупости! В России все детские дома переполнены брошенными детьми! По- вашему, они все были зачаты в любви?!

— Это совсем другое.

— Не понял. Объясните! — потребовал Максим.

— А вы посмотрите на себя в зеркало. Вы- потрясающе красивый мужчина! Вы умный, талантливый, богатый. У вас положение, власть. Вы — элита России. Её генофонд. В свое время, большевики уничтожили цвет российской нации. Поставили к стенке лучших, военноначальников, сгноили в лагерях ученых, вынудили уехать за границу людей, который на протяжении столетий были русской аристократией. Семьдесят лет, Россия стояла на коленях. Была сначала в лапах полоумного диктатора, который таким образом, решил отомстить за смерть брата, а потом его вообще сменил кровавый садист. Ну а дальше… Да, что говорить, вы сами все прекрасно знаете.

Пришло время исправлять ошибки. На свет должны появляться умные и красивые дети, чтобы русская нация не исчезла с лица земли, чтобы Россия не стала придатком какой-нибудь азиатской страны, где жители размножаются как кролики. А такие дети могут быть рождены только в любви!

Закончив свою речь, доктор замолчал.

— По- вашему, я должен найти женщину, которую полюблю, и она родит мне ребенка? — спросил Максим.

— Именно, — утвердительно сказал врач.

— Но мне тридцать пять лет! Поздновато искать любовь, вы не находите?

— Ерунда! Вы в самом расцвете мужской силы. Вы знаете, что по исследованиям геронтологов, человечество помолодело как минимум на десять лет. И если, сто лет назад, вы бы уже действительно считались довольно зрелым человеком, то сейчас, ваш физиологический возраст соответствует двадцатипятилетнему мужчине. Это научно доказанный факт. Если вы мне не верите, могу порекомендовать статью.

— Спасибо. Я верю вам.

— Ну что же, тогда удачи вам! Шерше ля фам, как говорят французы.

* * *

Итак, Максим Казанцев, стоял на палубе лайнера смотрел на прозрачную воду и вспоминал разговор с врачом, который происходил два года назад. С того момента, ничего не произошло, за исключением того, что Макс в очередной раз развелся. Мужчина честно старался найти женщину, которая бы тронула его душу и сердце, но ни одна не вызывала в нем даже искры любви. Желание — да, но не любовь. Плюнув на все и решив, что не судьба, Максим забил на эти глупости и с головой погрузился в работу…

… Повернув голову, Макс заметил, что на палубу вышла невысокая стройная женщина, с черными волосами до плеч. Одетая весьма просто: розовая летняя кофточка, белая льняная юбка и белые босоножки на небольшом каблучке. Точеные, интеллигентные черты лица, изящный рисунок скул, крутые дуги бровей, длинные пушистые ресницы и огромные карие глаза с голубоватыми белками. Как у Нефертити. Черные, гладкие, переливающиеся в солнечном свете волосы, красиво спадали на плечи. Розовая кофточка из жатого ситца, неплохо демонстрировала достоинства фигуры — тонкую талию, высокую грудь, чисто символически поддерживаемую кружевным, в тон кофточки бюстгальтером. Короткая белая юбка, щедро открывала стройные, покрытые золотистым загаром ноги женщины. Прекрасная брюнетка подошла к стоящему неподалеку шезлонгу, села и принялась читать принесенную с собой книгу.

Максима будто током ударило. Он готов был поклясться, что где-то уже видел эту женщину. Или она на кого-то было невероятно похожа. Но, на кого?! Черт, где он мог её видеть?! Забыв о приличиях, Максим Сергеевич бесцеремонно разглядывал женщину.

2

Татьяна купила тур до Петербурга, чтобы хоть немного отвлечься. Тяжелейший развод с мужем отнял у неё очень много сил. Еще совсем недавно, Танечка была абсолютно счастлива. У неё был красавец-муж и любимая работа. И в одночасье все рухнуло. Получилось все как в старом анекдоте. «Приезжает муж из командировки и…» Только вместо мужа была жена, а вместо любовницы…мужчина. До сих пор Таня не могла забыть картину открывшуюся её глазам! Два мускулистых мужских тела, сплетенных в любовном экстазе… Её муж изменял ей, причем с мужчиной. Этого гордая от природы Татьяна простить не смогла. Конечно, она не стала устраивать сцен в стиле жены соседа Кузи Россомахина, с размазыванием соплей по щекам, криком на весь подъезд и битьем посуды. Она просто собрала вещи и уехала к маме, сама подав на развод. Александр даже не пытался оправдываться. В принципе, все к тому и шло. Таня давно замечала за мужем некоторые странности, особенно, когда к ним пришел работать молодой смазливый доктор, манерами напоминающий женщину, но думала, что ей это просто кажется. Ведь она прожила в браке с Сашей десять лет. Конечно, в интимных делах было далеко не все гладко, но они много работали, очень уставали и, Таня считала вполне естественным, что муж отказывался от занятий любовью. Единственное, что огорчало молодую женщину — это отсутствие детей. Карьера карьерой, но ребенка очень хотелось. А её муж постоянно откладывал это на более поздний срок. В результате у Тани ни осталось ничего, кроме чувства омерзения и обиды к этому предателю. И дело даже не в том, что Саша оказался скрытым геем, а в том, что он на протяжении многих лет, нагло обманывал её, прикрываясь ей как щитом, чтобы никто не узнал о его предпочтениях.

ЛИЦА:

Фелицата Антоновна Шаблова, хозяйка небольшого деревянного дома .

Герасим Порфирьич Маргаритов, адвокат из отставных чиновников, старик благообразной наружности .

Людмила, его дочь, немолодая девушка. Все движения ее скромные и медленные, одета очень чисто, но без претензий .

Дормедонт, младший сын Шабловой, в писарях у Маргаритова .

Онуфрий Потапыч Дороднов, купец средних лет .

Бедная, потемневшая от времени комната в доме Шабловой. На правой стороне (от зрителей) две узкие однопольные двери: ближайшая в комнату Людмилы, а следующая в комнату Шабловой; между дверями изразчатое зеркало голландской печи с топкой. В задней стене, к правому углу, дверь в комнату Маргаритова; в левом растворенная дверь в темную переднюю, в которой видно начало лестницы, ведущей в мезонин, где помещаются сыновья Шабловой. Между дверьми старинный комод с стеклянным шкафчиком для посуды. На левой стороне два небольших окна, в простенке между ними старинное зеркало, по сторонам которого две тусклые картинки в бумажных рамках; под зеркалом большой стол простого дерева. Мебель сборная: стулья разного вида и величины; с правой стороны, ближе к авансцене, старое полуободранное вольтеровское кресло. Осенние сумерки, в комнате темно.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Людмила выходит из своей комнаты, прислушивается и подходит к окну.

Потом Шаблова выходит из своей комнаты.

Шаблова (не видя Людмилы). Словно кто калиткой стукнул. Нет, почудилось. Уж я очень уши-то насторожила. Экая погодка! В легоньком пальте теперь… ой-ой! Где-то мой сынок любезный погуливает? Ох, детки, детки – горе матушкино! Вот Васька, уж на что гулящий кот, а и тот домой пришел.

Людмила. Пришел?… Разве пришел?

Шаблова. Ах, Людмила Герасимовна! Я вас и не вижу, стою тут да фантазирую сама промеж себя…

Людмила. Вы говорите, пришел?

Шаблова. Да вы кого же дожидаетесь-то?

Людмила. Я? Я никого. Я только слышала, что вы сказали: «пришел».

Шаблова. Это я тут свои мысли выражаю; в голове-то накипит, знаете… Погода, мол, такая, что даже мой Васька домой пришел. Сел на лежанку и так-то мурлычет, даже захлебывается; очень ему сказать-то хочется, что, мол, я дома, не беспокойтесь. Ну, разумеется, погрелся, поел, да опять ушел. Мужское дело, дома не удержишь. Да вот зверь, а и тот понимает, что надо домой побывать – понаведаться, как, мол, там; а сынок мой Николенька другие сутки пропадает.

Людмила. Как знать, какие дела у него?

Шаблова. Кому ж и знать, как не мне! Никаких у него делов нет, баклуши бьет.

Людмила. Он адвокатством занимается.

Шаблова. Да какое абвокатство! Было время, да прошло.

Людмила. Он хлопочет по делам какой-то дамы.

Шаблова. Да что ж, матушка, дама! Дама даме рознь. Ты погоди, я тебе все скажу. Учился он у меня хорошо, в новерситете курс кончил; и, как на грех, тут заведись эти новые суды! Записался он абвокатом, – пошли дела, и пошли, и пошли, огребай деньги лопатой. От того от самого, что вошел он в денежный купеческий круг. Сами знаете, с волками жить, по-волчьи выть, и начал он эту самую купеческую жизнь, что день в трактире, а ночь в клубе либо где. Само собою: удовольствие; человек же он горячий. Ну, им что? У них карманы толстые. А он барствовал да барствовал, а дела-то между рук шли, да и лень-то; а тут абвокатов развелось несть числа. Уж сколько он там ни путался, а деньжонки все прожил; знакомство растерял и опять в прежнее бедное положение пришел: к матери, значит, от стерляжей ухи-то на пустые щи. Привычку же он к трактирам возымел – в хорошие-то не с чем, так по плохим стал шляться. Видя я его в таком упадке, начала ему занятие находить. Хочу его свести к своей знакомой даме, а он дичится.

Людмила. Робок, должно быть, характером.

Шаблова. Полно, матушка, что за характер!

Людмила. Да ведь бывают люди робкого характера.

Шаблова. Да полно, какой характер! Разве у бедного человека бывает характер? Какой ты еще характер нашла?

Людмила. А что же?

Шаблова. У бедного человека да еще характер! Чудно, право! Платья нет хорошего, вот и все. Коли у человека одёжи нет, вот и робкий характер; чем бы ему приятный разговор вести, а он должен на себя осматриваться, нет ли где изъяну. Вы возьмите хоть с нас, женщин: отчего хорошая дама в компании развязный разговор имеет? Оттого, что все на ней в порядке: одно к другому пригнато, одно другого ни короче, ни длинней, цвет к цвету подобран, узор под узор подогнат. Вот у ней душа и растет. А нашему брату в высокой компании беда; лучше, кажется, сквозь землю провалиться! Там висит, тут коротко, в другом месте мешком, везде пазухи. Как на лешего, на тебя смотрят. Потому не мадамы нам шьют, а мы сами самоучкой; не по журналам, а как пришлось, на чертов клин. Сыну тоже не француз шил, а Вершкохватов из-за Драгомиловской заставы. Так он над фраком-то год думает, ходит, ходит кругом сукна-то, режет, режет его; то с той, то с другой стороны покроит – ну, и выкроит куль, а не фрак. А ведь прежде тоже, как деньги-то были, Николай франтил; ну, и дико ему в таком-то безобразии. Уломала я его наконец, да и сама не рада; человек он гордый, не захотел быть хуже других, потому у нее с утра до ночи франты, и заказал хорошее платье дорогому немцу в долг.

Людмила. Молода она?

Шаблова. В поре женщина. То-то и беда. Кабы старуха, так бы деньги платила.

Людмила. А она что же?

Шаблова. Женщина легкая, избалованная, на красоту свою надеется. Всегда кругом нее молодежь – привыкла, чтоб все ей угождали. Другой даже за счастие сочтет услужить.

Людмила. Так он даром для нее хлопочет?

Шаблова. Нельзя сказать, чтоб вовсе даром. Да он-то бы пожалуй, а я уж с нее ста полтора выханжила. Так все деньги-то, что я взяла с нее за него, все портному и отдала, вот тебе и барыш! Кроме того, посудите сами, всякий раз, как к ней ехать, извозчика берет с биржи, держит там полдня. Чего-нибудь да стоит! А из чего бьется-то? Диви бы… Все ветер в голове-то.

Людмила. Может быть, она ему нравится?

Шаблова. Да ведь это срам бедному-то человеку за богатой бабой ухаживать да еще самому тратиться. Ну, куда ему тянуться: там такие полковники да гвардейцы бывают, что уж именно и слов не найдешь. Взглянешь на него, да только и скажешь: ах, боже мой! Чай, смеются над нашим, да и она-то, гляди, тоже. Потому, судите сами: подкатит к крыльцу на паре с пристяжкой этакий полковник, брякнет в передней шпорой или саблей, взглянет мимоходом, через плечо, в зеркало, тряхнет головой да прямо к ней в гостиную. Ну, а ведь она женщина, создание слабое, сосуд скудельный, вскинет на него глазами-то, ну точно вареная и сделается. Где же тут?

Людмила. Так она вот какая!

Шаблова. Она только с виду великая дама-то, а как поглядеть поближе, так довольно малодушна. Запутается в долгах да в амурах, ну и шлет за мной на картах ей гадать. Мелешь, мелешь ей, а она-то и плачет, и смеется, как дитя малое.

Людмила. Как странно! Неужели такая женщина может нравиться?

Шаблова. Да ведь Николай горд; засело в голову, что завоюю, мол, – ну и мучится. А может, ведь он и из жалости; потому нельзя и не пожалеть ее, бедную. Муж у нее такой же путаник был; мотали да долги делали, друг другу не сказывали. А вот муж-то умер, и пришлось расплачиваться. Да кабы с умом, так еще можно жить; а то запутаться ей, сердечной, по уши. Говорят, стала векселя зря давать, подписывает сама не знает что. А какое состояние-то было, кабы в руки. Да что вы в потемках-то?

Людмила. Ничего, так лучше.

Шаблова. Ну, что ж, посумерничаем, подождем Николая. А вот кто-то и пришел; пойти свечку принести. (Уходит.)

Людмила (у двери в переднюю). Это вы?

Входит Дормедонт.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Людмила, Дормедонт, потом Шаблова.

Дормедонт. Я-с.

Людмила. А я думала… Да, впрочем, я очень рада, а то скучно одной.

Входит Шаблова со свечой.

Шаблова. Где же ты был? Ведь я так полагала, что ты дома. Ишь как озяб, захвораешь, смотри.

Дормедонт (греясь у печки). Я брата искал.

Шаблова. Нашел?

Дормедонт. Нашел.

Шаблова. Где ж он?

Дормедонт. Все там же.

Шаблова. Другой-то день в трактире! Скажите, пожалуйста, на что это похоже!

Дормедонт. На биллиарде играет.

Шаблова. Что ж ты его домой не вел?

Дормедонт. Звал, да нейдет. Поди, говорит, скажи маменьке, что я совершеннолетний, чтоб не беспокоилась. Домой, говорит, когда мне вздумается, я дорогу и без тебя найду; провожатых мне не нужно, я не пьяный. Уж я и плакал перед ним. «Брат, говорю, вспомни дом! Какой же ты добычник! Люди работы ищут, а ты сам от дела бегаешь. Нынче, говорю, два лавочника приходили прошение к мировому писать, а тебя дома нет. Этак ты всех отвадишь». – «Я, говорит, по грошам не люблю собирать». А вот у меня последний рубль выпросил. Что ж, я отдал – брат ведь.

Шаблова. Озяб ты?

Дормедонт. Не очень. Я все для дому, а он нет. Я если когда и дров наколоть, так что за важность! Сейчас надел халат, пошел нарубил, да еще моцион. Ведь верно, Людмила Герасимовна?

Людмила. Вы любите брата?

Дормедонт. Как же-с…

Людмила. Ну, так любите больше! (Подает Дормедонту руку.) Вы добрый, хороший человек. Я пойду работу возьму. (Уходит.)

Шаблова (вслед Людмиле). Приходите, поскучаем вместе. (Дормедонту.) Ишь ты, как перезяб, все не согреешься.

Дормедонт. Нет, маменька, ничего; вот только в среднем пальце владения не было, а теперь отошло. Сейчас я за писанье. (Садится к столу и разбирает бумаги.)

Шаблова. А я карточки разложу покуда. (Вынимает из кармана карты.)

Дормедонт. Вы, маменька, ничего не замечаете во мне?

Шаблова. Нет. А что?

Дормедонт. Да ведь я, маменька, влюблен.

Шаблова. Ну, что ж, на здоровье.

Дормедонт. Да ведь, маменька, серьезно.

Шаблова. Верю, что не в шутку.

Дормедонт. Какие шутки! Погадайте-ка!

Шаблова. Давай гадать! Давай, старый да малый, из пустого в порожнее пересыпать.

Дормедонт. Не смейтесь, маменька: она меня любит.

Шаблова. Эх, Дормедоша! не из таких ты мужчин, каких женщины любят. Одна только женщина тебя любить может.

Дормедонт. Какая же?

Шаблова. Мать. Для матери, чем плоше дитя, тем оно милее.

Дормедонт. Что ж, маменька, я чем плох? Я для дому…

Шаблова. Да ведь я знаю, про кого ты говоришь.

Дормедонт. Ведь уж как не знать, ведь уж одна. А вот я сейчас пришел, бросилась к двери, говорит: «Это вы?»

Шаблова. Бросилась? Ишь ты! Только не тебя она ждала. Не брата ли?

Дормедонт. Невозможно, маменька, помилуйте.

Шаблова. Ну, смотри! А похоже дело-то!

Дормедонт. Меня, маменька, меня! Вот теперь только б смелости, да время узнать, чтоб в самый раз всю душу свою открыть. Действовать?

Шаблова. Действуй!

Дормедонт. А как, маменька, карты? Что они мне говорят?

Шаблова. Путаница какая-то, не разберу. Вон, кажется, купец домой собирается; пойти велеть ему посветить. (Уходит.)

Выходят Дороднов и Маргаритов.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Дормедонт, Дороднов и Маргаритов.

Маргаритов. А ведь мы с тобой старые приятели.

Дороднов. Еще бы! Сколько лет. Герасим Порфирьич, знаешь что? Выпьем теперь. Сейчас я кучера к Бауеру…

Маргаритов. Нет, нет, и не проси!

Дороднов. Как ты это, братец, странно! Мне теперь вдруг фантазия; должен ты уважить?

Маргаритов. Тебе эта фантазия-то часто приходит. Ты об деле-то… Завтра нужно нам к маклеру…

Дороднов. Да что об деле! Я на тебя, как на каменную стену. Видишь, я тебя не забыл; вот где отыскал.

Маргаритов (жмет ему руку). Благодарю, благодарю! Да, вот куда занесла меня судьба. Ты добрый человек, ты меня нашел; а другие бросили, бросили на жертву нищете. Дел серьезных почти нет, перебиваюсь кой-чем; а я люблю большие апелляционные дела, чтоб было над чем подумать, поработать. А вот на старости лет и дел нет, обегать стали; скучно без работы-то.

Дороднов. Скучно-то бы ничего, а ведь, чай, поди и голодно.

Маргаритов. Да, да, и голодно.

Дороднов. Бодрись, Герасим Порфирьич! Авось с моей легкой руки… Уж ты, по знакомству, постарайся!

Маргаритов. Что за просьбы! Я свое дело знаю.

Дороднов. Заходи завтра вечерком. Не бойся, неволить не буду, легоньким попотчую.

Маргаритов. Хорошо, хорошо, зайду.

Дороднов. Ну, так, значит, до приятного.

Маргаритов. Ах, постой, постой! забыл. Подожди немного!

Дороднов. Чего еще?

Маргаритов. Забыл тебе расписку дать, какие документы от тебя принял.

Дороднов. Вот еще! Не надо.

Маргаритов. Нельзя, порядок.

Дороднов. Да не надо, чудак. Верю.

Маргаритов. Не выпущу без того.

Дороднов. И зачем только эти прокламации?

Маргаритов. В животе и смерти бог волен. Конечно, у меня не пропадут, я уж теперь осторожен стал…

Дороднов. А разве было что?

Маргаритов. Было. Вот какой был случай со мной. Когда еще имя мое гремело по Москве, дел, документов чужих у меня было, хоть пруд пруди. Все это в порядке, по шкапам, по коробкам, под номерами; только, по глупости по своей, доверие я прежде к людям имел; бывало, пошлешь писарька: достань, мол, в такой-то коробке дело; ну, он и несет. И выкрал у меня писарек один документ, да и продал его должнику.

Дороднов. Велик документ-то?

Маргаритов. В двадцать тысяч.

Дороднов. Ого! Ну, что ж ты?

Маргаритов (со вздохом). Заплатил.

Дороднов. Все заплатил?

Маргаритов (утирая слезы). Все.

Дороднов. Как же ты извернулся?

Маргаритов. Все свои трудовые денежки отдал, дом продал – все продал, что можно продать было.

Дороднов. Так-то ты и в упадок пришел?

Маргаритов. Да.

Дороднов. Пострадал занапрасно?

Маргаритов. Да.

Дороднов. Небось нелегко было?

Маргаритов. Ну, уж я про то знаю, каково мне было. Веришь ли ты? Денег нет, трудовых, горбом нажитых, гнезда нет, жена и так все хворала, а тут умерла – не перенесла, доверия лишился, (шепотом) хотел руки на себя наложить.

Дороднов. Что ты! Наше место свято! Полоумный ты, что ли?

Маргаритов. Будешь полоумный. Вот так-то раз, вечером, тоска меня грызет, хожу по комнате, поглядываю, где петлю-то повесить…

Дороднов. Ишь ты, бог с тобой!

Маргаритов. Да заглянул в угол, кроватка там стоит, дочка спала, двух лет была тогда. Думаю, кто ж у ней-то останется. А? Понял ты?

Дороднов. Как не понять, голова!

Маргаритов. Кто у ней останется, а? Да так это гляжу на нее, воззрелся на этого ангела, с места не могу сойти; а в душе-то у меня точно тепло какое полилось, все мысли-то супротивные точно мириться между себя стали, затихать да улегаться по своим местам.

Дороднов. И такое это, выходит, произволение.

Маргаритов. Слушай, слушай! И с тех пор я так и молюсь на нее, как на мою спасительницу. Ведь уж кабы не она, ау, брат!

Дороднов. Да, оно, точно, бывает; только сохрани бог всякого!

Маргаритов. Так вот… Об чем я начал-то? Да, так вот с тех пор я осторожен, запираю на ключ, а ключ у дочери. Все у ней, и деньги и все у ней. Она святая.

Дороднов. Ну, к чему это ты такие слова?

Маргаритов. Что, что! Ты не веришь? Святая, говорю тебе. Она кроткая, сидит работает, молчит; кругом нужда; ведь она самые лучшие свои года просидела молча, нагнувшись, и ни одной жалобы. Ведь ей жить хочется, жить надо, и никогда ни слова о себе. Выработает лишний рублик, глядишь, отцу подарочек, сюрприз. Ведь таких не бывает… Где ж они?

Дороднов. Замуж бы.

Маргаритов. Да с чем, чудной ты человек, с чем?

Дороднов. Ну вот, бог даст, ты мне дела-то на двести тысяч сделаешь, так уж тогда…

Маргаритов. Ну, ты подожди, я сейчас тебе расписочку…

Дороднов. Ладно, подожду.

Маргаритов уходит в свою комнату.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Дороднов и Дормедонт.

Дороднов (садится). Дела-то на свете тоже всякие бывают, все разное, у всякого свое, и всякий должен о себе. И не пожалеть иного нельзя, а и жалеть-то всякого не приходится; потому вдруг с тобой самим может грех случиться, так жалость-то надо для себя поберечь. (Смотрит на Дормедонта.) Строчи, строчи! Разве поговорить с тобой?

Дормедонт. Чего-с?

Дороднов. Ты… как тебя?… Пописухин, поди сюда поближе!

Дормедонт. Вы бы поучтивее, коли не знаете человека.

Дороднов. Ах, извините, ваше благородие! А ты живи без претензиев, сытее будешь. Поди сюда, денег дам.

Дормедонт (подходя). За что-с?

Дороднов (дает три рубля). Так, здорово живешь.

Дормедонт. Покорно благодарю-с. (Кланяется.)

Дороднов (ерошит волоса Дормедонту). Ах ты, шаршавый, не нашей державы!

Дормедонт. Полноте! что вы?

Дороднов. А что, милый друг, этот самый стряпчий не сфальшивит, если ему документы поверить?

Дормедонт. Как можно, что вы!

Дороднов. Я бы и хорошему отдал, да те спесивы очень, надо его сударем звать, да и дорого. Так ежели ты какую фальшь заметишь, сейчас забеги ко мне, так и так, мол.

Дормедонт. Да что вы! Уж будьте покойны.

Дороднов. Ну, поди строчи!

Дормедонт. Да я кончил-с.

Дороднов. Только ты стряпчему ни гугу! Ты много ль жалованья получаешь?

Дормедонт. Десять рублей в месяц.

Дороднов. Что ж, это ничего, хорошо. Тоже ведь и тебе питаться надо чем-нибудь. Всякий от своих трудов должен; потому, взгляни: птица ли, что ли…

Входит Маргаритов, Дормедонт уходит.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Маргаритов и Дороднов.

Маргаритов (отдавая расписку). На, спрячь!

Дороднов (прячет расписку). Что это у тебя за писарек такой?

Маргаритов. Что ж, писарек? Ничего. Глуповат, а парень исправный.

Дороднов. Плут, я вижу, большой руки. За ним гляди в оба.

Маргаритов. Ну, не болтай пустого!

Дороднов. Доглядывай, советую. Ну, гости посидят, посидят, да и поедут. (Хочет идти.) Постой! Вот было забыл. У меня дома еще документ, это дело особь статья; я его с теми и не мешаю. Уж я его хоть бросить, так в ту ж пору; да дай, думаю, посоветуюсь, что с ним делать, все-таки жалко.

Маргаритов. В чем же дело?

Дороднов. Этот самый документ достался мне по наследству от дяди, вот со всеми бумагами, которые я к тебе привез. Да какой-то он сумнительный. Ну, думаю, и так много досталось, этого и жалеть нечего, что по нем ни получи, все ладно, а то хоть и пропадай он.

Маргаритов. На кого документ-то?

Дороднов. На бабу. Тут вдова есть одна, Лебедкина прозывается. Путаная бабенка.

Маргаритов. Да у ней есть что-нибудь?

Дороднов. Как не быть! Поразмотала, а все-таки заплатить в силах.

Маргаритов. Так давай, получим.

Дороднов. Получить можно, коли пугнуть.

Маргаритов. Чем?

Дороднов. Документ выдан за поручительством мужа, ей-то не больно верили, а поручительство-то фальшивое. Муж-то в параличе был, безо всякого движения, как она документ-то выдала.

Маргаритов. Так и пугнуть.

Дороднов. Оно и следует; только обстоятельному купцу связываться с бабой, я так понимаю, мораль. Я тебе передам, ты, как хочешь, от своего имени, а мне чтоб не путаться.

Маргаритов. Ну, так ты считай, что эти деньги у тебя в кармане.

Дороднов. Получи хоть половину!

Маргаритов. Все получу.

Дороднов. Не пожалеешь, стало быть?

Маргаритов. Что плутов жалеть!

Дороднов. Бабенка-то оборотиста, не оплела бы тебя на старости лет; заговорит – растаешь.

Маргаритов. Ну, вот еще! Толкуй тут! Вот тебе рука моя, что через два дня все деньги у тебя.

Дороднов. Значит, эту статью из головы вон. Завтра я тебе документ отдам. Ну, да ведь всего не переговоришь, что-нибудь к завтрему оставим; а теперь, по-моему, коли не пить, так самое время спать. Прощай!

Маргаритов. Посветите там кто-нибудь! (Уходит с купцом в переднюю.)

Из передней возвращаются Маргаритов, Шаблова и Дормедонт. Людмила выходит из своей комнаты.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Маргаритов, Шаблова, Людмила и Дормедонт.

Шаблова. Ужинать не прикажете ли?

Маргаритов. Ужинайте, коли хотите, я ужинать не буду. Людмилочка, я нынче долго просижу, ты спи, меня не дожидайся. (Ходит по комнате.)

Людмила. Я сама хочу нынче посидеть подольше, поработать. (Шабловой.) Вы сейчас будете ужинать, никого ждать не будете?

Шаблова. Да надо бы подождать.

Людмила. Ну, так я с вами посижу.

Дормедонт. Нет ли уж дельца и мне, Герасим Порфирьич, за компанию?

Маргаритов. Погоди, будет и тебе дело. Людмила, у меня дела, опять дела. Фортуна улыбается; повезло, повалило счастье, повалило.

Людмила. Как я рада за тебя, папа!

Маргаритов. За меня? Мне уж, Людмила, ничего не нужно; я для тебя живу, дитя мое, для одной тебя.

Людмила. А я для тебя, папа.

Маргаритов. Полно! Бог даст, будет у нас довольство; в нашем ремесле, коли посчастливится, скоро богатеют – вот поживешь и для себя, да как поживешь-то!

Людмила. Я не умею жить для себя; в том только и счастье, когда живешь для других.

Маргаритов. Не говори так, дитя мое, не принижай себя; ты меня огорчаешь. Я знаю свою вину, я загубил твою молодость, ну, вот я же и поправить хочу свою вину. Не обижай отца, не отказывайся наперед от счастья, которого он тебе желает. Ну, прощай! (Целует Людмилу в голову.) Ангел-хранитель над тобой!

Людмила. И над тобой, папа.

Маргаритов уходит в свою комнату.

Шаблова. Вот что видеть-то приятно, а у меня сынки…

Дормедонт. Маменька, я-то? Разве я вас не покою, разве я для дому не радетель?

Шаблова. Так-то так, да ждать-то от тебя много нечего. А вот брат и с умом, да… уж и не говорить лучше! Замучил мать! Майся с ним, точно с калечищем каким. (Прислушивается.) Ну, стучится, недолго дожидались. Пойти велеть пустить, да ворота запереть. (Уходит.)

Людмила подходит к окну.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Людмила и Дормедонт.

Дормедонт (про себя). Не теперь ли начать? (Людмиле.) Людмила Герасимовна, вы как о брате понимаете?

Людмила. Я его не знаю совсем.

Дормедонт. Однако по его поступкам?

Людмила. По каким?

Дормедонт. Против маменьки.

Людмила. Что же он против нее сделал?

Дормедонт. А в трактире сидит.

Людмила. Может быть, ему там весело.

Дормедонт. Мало что весело. Этак бы и я пошел.

Людмила. Что ж вы нейдете?

Дормедонт. Нет-с, я не таких правил. Для меня дома лучше-с.

Людмила. Полноте! Что здесь хорошего! Ну, уж про нас нечего и говорить; а мужчине-то, особенно молодому…

Дормедонт. Да-с, когда он не чувствует.

Людмила. А вы что же чувствуете?

Дормедонт. Да я то-с, да я-с…

Входит Шаблова с запиской с руках.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Людмила, Дормедонт и Шаблова.

Дормедонт (про себя). Помешали!

Шаблова утирает слезы.

Людмила. Что с вами?

Шаблова. Да вот чадо-то мое…

Людмила (с испугом). Что такое?

Шаблова (подавая записку). Вот прислал с мальчиком из трактира.

Людмила. Можно прочесть?

Шаблова. Прочитайте!

Людмила (читает). «Маменька, не ждите меня, я заигрался. Со мной неприятный случай – я проигрываю; я связался играть с игроком, который гораздо сильнее меня. Он, как кажется, порядочный человек, ему нужно отдать деньги, а у меня денег нет; поэтому я не могу прекратить игры и все больше затягиваюсь. Если хотите спасти меня от стыда и оскорблений, пришлите мне с посланным тридцать рублей. Кабы вы знали, как я страдаю из-за такой ничтожной суммы!»

Шаблова. Скажите пожалуйста, «ничтожной»! Выработай-ка, поди!

Людмила. «Я, для скорости, послал мальчика на извозчике; я жду и считаю минуты… Если у вас нет, найдите где-нибудь, займите! Не жалейте денег, пожалейте меня! Не губите меня из копеечных расчетов! Или деньги, или вы меня не увидите больше. Деньги пришлите в запечатанном конверте. Любящий вас сын Николай».

Шаблова. Хороша любовь, нечего сказать!

Людмила. Что же вы хотите делать?

Шаблова. Что делать? Где же я возьму? У меня всего десять рублей, да и то на провизию отложены.

Людмила. А ведь надо послать.

Шаблова. Проиграл, видите ли! А кто его заставлял играть? Сидел бы дома, так дело-то лучше.

Людмила. Об этом уж теперь поздно разговаривать.

Шаблова. Диви бы в самом деле нужда! А то проиграл, крайность-то небольшая.

Людмила. Нет, большая. Вы слышали, что он пишет: «вы меня больше не увидите».

Шаблова. Ну, так, батюшки мои, не разорваться ж мне из-за него. Тиран, мучитель! Вот наказанье-то! А за что, за что? Я ль его не любила…

Людмила. Позвольте! К чему эти разговоры? Только время проходит, а он там ждет, страдает, бедный.

Шаблова. Страдает он, варвар этакий! Бери, Дормедоша, бумагу, напиши ему: с чего ты, мол, выдумал, чтоб маменька тебе деньги прислала? Ты бы сам должен в дом нести, а не из дому тащить последнее.

Людмила. Постойте! Так нельзя, это бесчеловечно! Дайте мне конверт! Надпишите только! (Достает из портмоне пятидесятирублевую ассигнацию. Дормедонт надписывает конверт.)

Шаблова. Что вы, что вы! Пятьдесят рублей!

Людмила. Теперь менять негде, да и некогда.

Шаблова. Да еще не последние ли у вас?

Людмила. Это именно такой случай, когда посылают последние. (Берет конверт у Дормедонта, кладет деньги и запечатывает.)

Шаблова. Ведь он сдачи-то не принесет; теперь сколько же за эти деньги вам заживать у меня придется?

Людмила. Нисколько, вы свое получите. Эти деньги я не вам даю, с ним считаться и буду.

Шаблова. Да ангел вы небесный! Ах ты, боже мой! Где ж такие родятся. Ну, уж я бы…

Людмила. Несите, несите! он ведь ждет, считает минуты.

Шаблова. Дормедоша, иди ужинать, пожалуйте и вы; я сейчас…

Людмила. Я не буду.

Шаблова. Дормедоша, иди! Есть же ведь на свете такие добродетельные люди. (Уходит.)

Дормедонт (про себя). Вот теперь, должно быть, в самый раз… (Людмиле.) Как вы к нашему семейству-то…

Людмила (задумчиво). Что вы?

Дормедонт. Какое, говорю, расположение…

Людмила. Да, да.

Дормедонт. Конечно, не всякий…

Шаблова за сценой: «Иди, что ли, я жду!»

Постойте, маменька. Конечно, я говорю, не всякий может чувствовать…

Людмила (в задумчивости). Я не понимаю.

Дормедонт. Вы вот для брата, а чувствую я. Разве он может…

Людмила (подавая руку). Покойной ночи! (Уходит.)

Шаблова за сценой: «Да иди! Долго ль ждать-то?»

Дормедонт. Эх, маменька! Тут, может, вся моя судьба, а вы мешаете! (Оглядывается.) Вот ушла. Ну, в другой раз; кажется, дело-то на лад идет.

1

Выгуливание собачки по вечерам с годами стало обязанностью Петра, к которой за восемь лет супружеской жизни он привык, как к зубной боли. Вначале он сопротивлялся этой новой для него обязанности, но идти против воли супруги, как позже он понял, было равносильно плевку против ветра…

— Аполлон, отстань от неё! – сидя на скамейке в парке, прикрикнул Пётр своей собаке – лохматому коричневому пуделю, который подбежал к сучке – белой болонке, проходившей мимо него игривой походкой. По поведению Аполлона можно было сразу догадаться о его «коварных» замыслах в отношении этой красивой болонки с красным бантиком на шее. Хозяйка болонки, крупная, дородная женщина бальзаковского возраста, крашенная под блондинку, внимательно посмотрела на Аполлона, потом на Петра и недовольным голосом произнесла, обращаясь к своей собачке:

— Маечка, будь осторожна – вокруг много беспородных, грязных псов, смотри не испачкайся…

Пётр посмотрел на хозяйку собаки, про себя отметив поразительную схожесть между нею и её питомцем, хотел было сказать ей об этом, но передумал.

Не обращая внимания на колкие слова хозяйки болонки, Пётр снова позвал свою собаку. Аполлон подбежал с недовольным видом к Петру, провожая плотоядным взглядом болонку с красным бантиком на шее. Пару раз Аполлон посмотрел своими плутоватыми глазами на хозяина, порываясь бежать за понравившейся ей болонкой, но решил не испытывать судьбу и, недовольно поскуливая, покорно прилёг у ног хозяина.

Несмотря на своё хрупкое телосложение, Аполлон не пропускал мимо себя ни одной «юбки». Об этом знали все хозяева собак, которые выводили в этот парк на прогулку своих питомцев. При виде Аполлона они держали своих собак поближе к себе, как говорили, от греха подальше…

Невольно Пётр вспомнил колкие слова своей супруги Гали, которая в порыве женского гнева как-то бросила ему в лицо:

— Хотя бы от Аполлона научился бы чему-нибудь…

Детей у них не было. Вначале Галя не хотела, а потом врачи поставили диагноз – бездетность…

За восемь лет супружеской жизни Пётр научился пропускать мимо ушей подколки своей супруги, её недовольства, и выгул Аполлона со временем стал для него некой отдушиной. Все «собачники» уже знали друг друга, у них появился даже какой-то неофициальный союз. Люди, собравшись в парке, выпускали своих собак порезвиться, а сами делились новостями, радовались, если у кого-то собака ощенилась…

Пётр надел ошейник на Аполлона и собрался было пойти домой, когда увидел взрослую пару, сидящую недалеко под клёном на скамейке. На вид им было лет по семьдесят. По тому, как они сидели рядышком, держась за руки, каким взглядом старик смотрел на свою спутницу, не возникало сомнений, что это любящие друг друга люди….

Женщину Пётр узнал – это была их соседка Алевтина Николаевна из соседнего подъезда, но дед был незнаком. Поздоровавшись с ними, Пётр, ступая по мягкому ковру из красно-жёлтых осенних листьев, прошёл мимо…

Лёжа в постели, Пётр перед сном почему-то вспомнил эту пару. Перед его глазами стоял взгляд старика –
взгляд любящего, но в то же время почему-то грустного человека. Для старика никто и ничего другого не существовало в этом мире – была только Она, которая сидела рядом с ним на скамеечке, и осенняя прохлада для них не была помехой. Со стороны они были похожи на двух голубков…

«И это в таком возрасте…. Удивительно. Муж у Алевтины Николаевны давно умер, она одинокая женщина, а кто же этот дед?..» — думал Пётр, лёжа с закрытыми глазами.

– Не обратил внимания, у Аполлона «стул» жидкий? — послышался прокуренный голос супруги.

Пётр притворился спящим. Галя постояла несколько секунд, ожидая ответа от мужа, но потом, пробурчав что-то недовольным голосом, выключила ночник и грузно опустилась на кровать. Ножки кровати жалобно скрипнули…

«А ведь когда женились, у неё был 46-ой размер…» – засыпая, подумал Пётр…

2

Каждый день, выводя Аполлона на прогулку, Пётр глазами искал Алевтину Николаевну и её спутника, которые, как правило, сидели всегда на своей излюбленной скамейке под клёном. Иногда пара прогуливалась по парку, держась за руки. В такое время не только Пётр, но и все остальные «собачники» с завистью смотрели им вслед…

Пётр уже знал, что спутника Алевтины Николаевны зовут Александр Владимирович и что два месяца назад он переехал жить к Алевтине Николаевне…

Иногда Пётр пересекался с ними и здоровался. Алевтина Николаевна, не поднимая глаз, отвечала, а Александр Владимирович почтительно кивал ему головой…

Некоторое время «собачники» обсуждали этих людей: кто-то завидовал им, кто-то считал неправильным такое поведение на старости лет – прогуливаться по парку, держась за руки на виду у всех…

Пётр вывел Аполлона в парк, освободил его от ошейника и выпустил на поляну, где уже было несколько собак. Аполлон, радостно сделав несколько кругов по поляне, подбежал к своим собратьям, виляя хвостом, и начал, по привычке приставать к сучкам…

Случайно взглянув на скамейку, облюбованную Алевтиной Николаевной и Александром Владимировичем, Пётр увидел последнего одиноко сидящим на скамейке. Почувствовав неладное, он подошёл к старику, поздоровался и сел рядышком. Пётр спросил об Алевтине Николаевне.

– В больнице она,– печально ответил старик.– Вчера ночью ей стало плохо, приехала «Скорая»… Я оттуда иду, в реанимации моя Аля…
Далее Пётр узнал, что врачи пока не разрешают ему навестить Алевтину Николаевну, и он, перед тем, как пойти домой, решил посидеть на их излюбленной скамейке. Долго сидели молча.

– Расскажите о себе, Александр Владимирович, как вы познакомились с Алевтиной Николаевной… – неожиданно для себя попросил Пётр.

После долгой паузы Александр Владимирович заговорил:

– Была у меня семья… Пётр, дайте закурить…

Пётр достал пачку сигарет и вместе с зажигалкой протянул старику. Закурив, Александр Владимирович глубоко втянул в себя дым…

– Я женился, когда мне было 22 года, совсем «зелёным» был. Полюбил соседскую девушку. Сыграли свадьбу, вначале всё было хорошо. Я работал строителем, неплохо зарабатывал. Супруга работала в больничке медсестрой. Всё у нас было так, как у всех… По молодости она была против рождения детей, а потом Бог не дал нам такой возможности…

От услышанного Пётра как током ударило: «Почти как у меня… и профессия совпадает…»

Александр Владимирович надолго замолчал. Пётр тоже закурил сигарету и ждал продолжения… Аполлон прибежал к Петру, потёрся спинкой о его ногу и снова побежал к своим собратьям…

Встав и бросив окурок сигареты в урну, находящуюся неподалёку от скамейки, Александр Владимирович, сев, продолжил:

– После двух лет совместной жизни я начал замечать в супруге такие качества, как наглость и злость. Она никогда ни про кого не скажет доброго слова, всегда всем была недовольна. Очень часто свою злость она срывала на мне, устраивала по поводу и без повода скандалы, ломала посуду, ругалась нецензурными словами, на крики прибегали соседи, стыдили её. В такое время я выходил из дому и возвращался, когда она уже спала. Так проходили годы, десятилетия. Я старался реже быть дома, потому что один только мой вид приводил её в бешенство…

Закурив вторую сигарету, Александр Владимирович продолжил:

– Я вышел на пенсию. Регулярная нервотрёпка не прошла для меня даром – я перенёс два инфаркта, здоровье моё стало никудышным, но несмотря на это, супруга меня постоянно доводила. Когда я лежал в больнице, она ни разу даже не пришла меня проведать… Врачи «дали» мне несколько лет жизни… Однажды, будучи в очереди к кардиологу, в поликлинике, я познакомился с Алей… Алевтиной Николаевной. Мы разговорились. Я рассказал о себе, она–о себе. Аля потеряла любимого супруга, была одна, дети её давно устроили свою жизнь и разъехались кто куда. Много у нас было схожего, особенно то, что она одинока и тоже перенесла два инфаркта… Несколько раз мы сходили в кафе, прогуливались в парке, я провожал её до дому… Два месяца назад я перешёл жить к Але… Когда уходил из дому, супруга ничуть не огорчилась, только бросила мне в лицо: «Дурак, тебе же мало осталось жить… Впрочем, тебя давно надо было вышвырнуть из дома… И какая ненормальная тебя приютила?»

Пётр не перебивал Александра Владимировича, он понимал, что старику надо выговориться.

– Впервые в жизни я увидел уважительное отношение к себе, как к человеку, увидел семейный уют, о котором вообще не имел понятия… Я и Аля знаем, что в любой момент мы можем уйти из этой жизни, но это нас не страшит, для нас главное, что мы вместе. Это нас поддерживает. Пусть я проживу год, два, три, но проживу как человек, без крика, ора, оскорблений… Мне пора идти домой, время приёма лекарства… – вставая, сказал Александр Владимирович.

Попрощавшись, старик ушёл, сгорбившись под тяжестью навалившегося на него горя…

Начало холодать, но Пётр этого не чувствовал… Он «переваривал» услышанное. «Как же много схожего между судьбой этого старика и моей…Что же меня самого ждёт впереди…», – думал Пётр, не замечая, что уже почти стемнело и стало прохладно. Он почувствовал, что правая его нога теплее, чем левая, и увидел, что Аполлон прижался к его ноге и, подняв голову, преданно смотрит ему в лицо…

Тут зазвенел мобильник Петра. В трубке он услышал прокуренный ор Гали:

–Ты, что, безмозглый, совсем охренел, что ли?! Быстрее домой, Аполлон может простыть, у него и так проблемы с животом!

Вмиг Пётр почувствовал себя глубоким стариком. Но он быстро взял себя в руки: «Надо что-то срочно менять!»

Сентябрь 2016 г.

Валерия Сергеевна стояла у окна и ждала звонка в дверь. Она знала, что Артем придет к ней сегодня в гости. Уже полгода этот молодой человек по просьбе проректора помогал ей набирать на компьютере монографию, и теперь работа была завершена. Вчера принесенные из издательства книги в красивой обложке лежали на письменном столе.

Казалось бы, как автор она должна была радоваться.

Но Валерия Сергеевна была не рада, ведь теперь у Артема не будет повода заходить к ней, а за это время она успела привязаться к нему.

Книгу издали к юбилею. 80 лет – срок немалый. Но даже к такому возрасту она сохранила ум, память и желание работать. В старости выглядела достойно, несмотря на морщинки, которые, как паутинки расходились по лицу, и перекореженные пальцы рук.

Пальцы cлoмaл ей слeдoвaтeль, который в далеком 1940 году пытался добиться от юной студентки филфака Лерочки признательных пoкaзaний.

Она тогда не понимала, что произошло, почему ее apecтoвaли и выдвигают такие нелепые oбвинeния.

Лера еще в школе свято верила в идеалы партии, почитала мудрого товарища Сталина, гордилась тем, что ее взяли в комсомол. Она стремилась стать учительницей, поэтому поступила в пединститут. На курсе познакомилась с Володей, завязался роман, и молодые люди решились зарегистрировать свои отношения, чтобы, получив дипломы, вместе уехать по распределению.

Счастливая Лера летала по коридорам вуза и ждала свадьбы, не догадываясь, что ее подруге Зое тоже нравился Володя. Мучимая ревностью и завистью, Зоя не нашла ничего лучше, как написать на нее дoнoc, обвинив во всех тяжких.

Леру apecтoвaли в декабре 1940 года.

Это разделило ее жизнь на две половины: до лaгepя и после него.

Но cтpaшнoe испытание не сломило ее, хотя вспоминать о пережитом она не любила. Силы дала глубокая вера в Бога, которую бывшая комсомолка обрела в годы своих несчастий.

Ее возвращение домой совпало с реабилитацией «пoлитзaключeнных «. Лере повезло: она подала на пересмотр дела и ее оправдали. Разрешили остаться в Ленинграде, окончить институт, а потом даже защитить диссертацию.

Она простила Зою за переломанную жизнь, приняв это как волю Божью. К тому же почти всех, кого Лера знала в довоенном Ленинграде, уже не было в живых.

Ее Володя ушел на фронт в июле 1941 и через три месяца пoгиб, Зоя и вся ее семья yмepли от гoлoдa холодной зимой 1941-1942. Не выжили и родители Леры, а ее брат пропал без вести в 1943.

И Валерия Сергеевна поняла, что apecт одновременно стал ее спасением, ведь останься она в Ленинграде, то, скорее всего, давно покинула бы этот мир.

А так она жила, пусть трудно и одиноко, но жила. Могла писать, работать, учить студентов.

Годы летели незаметно, менялись поколения молодых людей в университетских аудиториях, больше было разговоров о правах человека, свободе, справедливости.

А потом СССР распался в одночасье, круто изменив жизни тысяч людей.

А у Валерии Сергеевны ничего не менялось. Она по-прежнему жила в своей коммуналке и читала лекции в университете.

Но время ее уходило, и она понимала это. Отправки на пенсию боялась неимоверно и чувствовала, как ей в затылок дышат молодые перспективные преподаватели.

Она догадывалась, что юбилей и издание монографии – это, пожалуй, последние аккорды ее преподавательской карьеры.

Нужно было уходить. Но уходить было страшно.

А тут еще ее сердце пронзила поздняя любовь к молодому аспиранту, годившейся ей даже не в сыновья, а во внуки.

Бывает же такое! Казалось бы, душа не хотела покидать этот мир прежде, чем не полюбит так глубоко и сильно, чтобы можно было жизнь отдать!

Раздалось два звонка в дверь, Валерия Сергеевна вздрогнула, поняла, что это к ней.

Артем появился на пороге ее комнаты с букетом и коробочкой пастилы.

– Валерия Сергеевна, поздравляю, знаю, что книга вышла, а я ее еще не видел!

Потом они пили чай и как всегда разговаривали запоем.

Эта пожилая женщина восхищала Артема какой-то внутренней несгибаемостью, силой убеждений, преданностью своему делу. Таких людей в своей жизни он еще не встречал и поэтому старался узнать ее поближе, понять, о чем она думает, чем увлечена. По-своему был даже влюблен в нее.

– Все, моя книга издана, пора и честь знать, – шутя заявила Валерия Сергеевна.

– Как это честь знать? – удивился Артем. – Неужели вы уйдете на пенсию?

– Надо уступать дорогу молодым, вот отдам свой курс читать Сене Воронцову, а тебе вести семинары. Ведь в следующем году ты на 3 курс перейдешь, а там и до защиты недалеко.

– Спасибо, но я не хочу, лучше читайте вы!

– Ну, – Валерия Сергеевна поморщилась, – каждый из нас уходит в свое время. Мне вот повезло, я дожила до старости. А ведь старость – это своеобразная награда от Бога, становишься мудрее, понимаешь, как дорога на самом деле жизнь.

– А я до старости жить не хочу, – признался Артем. – Пугает она меня, что ли. И cмepть пугает тоже. Эх, выпить бы лет в 40 эликсир молодости! И все!

– Шутишь? Эликсир захотел. Душа не стареет, а cмepть… Это встреча с Богом, с людьми, которые ушли Туда раньше. Я хотела бы увидеть тех, кто мне дорог.

– Вы верите в это?

– А как мне не верить? Вера многие годы давала силы жить. Ты потом это поймешь. Я уйду и буду смотреть на тебя с облаков, как ты защищаешь диссертацию, как женишься, как рождаются твои дети.

Артем покачал головой.

– Лучше живите долго, я Вас хочу по-настоящему на свою защиту пригласить!

– Это как получится, – улыбнулась Валерия Сергеевна.

Артем ушел, а она еще долго стояла у окна, сначала провожая его силуэт в вечерней мгле, а потом просто вглядываясь в очертания смуглых домов.

Затем подошла к иконе и стало истово молиться. За Артема, чтобы в жизни у него все сложилось хорошо, за других своих студентов и коллег, за своих yмepших родителей и брата, за всех пoгибших в блoкaдy и вoйнy, за всех мертвых и живых, за страну, которая должна обязательно сохранить себя в вихре переживаемого исторического лихолетья.

Намолившись и наплакавшись вдоволь, она спокойно уснула.

…

На следующий день в маленький кабинетик Артема в издательском отделе (он трудился в вузе не преподавателем, а редактором) забежал его приятель Паша Иноверцев.

– Привет, знаешь, Покровская yмepлa! Ты еще ей книгу помогал делать! Только что позвонили соседи. А я ее хотел оппонентом на защиту пригласить. Вот и не успел.

На душе Артема похолодело. Он глубоко привязался к Валерии Сергеевне. Хотелось зарыдать как в детстве, но плакать при Иноверцеве было нельзя.

Он отошел к окну и увидел сквозь пролеты домов серое питерское небо.

И тут среди мрака пробился тонкий лучик солнца, мгновенно скрывшийся за облаками.

Артем подумал, что, наверное, Валерия Сергеевна была права, когда обещала ему напоминать о себе Оттуда.

Может быть, и правда, Там что-то есть, и они когда-нибудь встретятся?

Но только как нескоро это будет…

Другие истории:

Уникальность и авторство текста зафиксированы на text.ru. Копирование возможно только с согласия автора.

Источник