Рассказ праздник к нам приходит глава 20

Праздник к нам приходит

Признаюсь честно, не люблю я новый год. Всю эту псевдопраздничную суету и типа всенародное ликование. С детства не люблю. И вот почему. Это в последний новый год с матерью было.Тогда как раз хитрая скопидомка, сестра нашего отца Плейшнера, тетя Нина Свечкина с белобрысой дылдой Лариской приехали отметить праздник у нас.Хоть и в ругани, которая между отцом и матерью тогда практически не прекращались, но всё лучше, чем в коммуналке общежития карандашной фабрики в областном центре, где они проживали. Да и дешевле, что ни говори.

Накануне зачем-то полез я в одежный шкаф, стоявший в родительской спальне, и случайно нашел на дне пакет. А в пакете много творожных шариков, жаренных в масле, шоколадных конфет, мандаринов и быстрорастворимых напитков. Помните, была такая гадость, которой внешние враги России пытались уничтожить подрастающее поколение, а внутренние враги России, им активно помогая, большими объемами скупали эту гадость в обмен на природные ресурсы? Все эти «Юпи», «Зуко», «Инвайты» всевозможные, под знакомым каждому пившему спирт задорным лозунгом: «Просто добавь воды!».

Обрадовался я неожиданной находке, так как только ребенок может чему-то радоваться. Будучи в детской невинности и не испорченности, думал, что мать это нам подарки на новый год приготовила.

– Смотри, что я нашел, — я показал тайник младшему брату Пашке, что бы немного порадовать впавшего в меланхолию унылого ребенка в клоунском наряде. Мать думала, что так будет всем веселее и заставляла его носить пошитый ею костюм клоуна и клетчатую кепку с приклеенными кудрями.

– Это нам? – недоверчиво как ослик Иа, получающий лопнувший шарик от Пятачка, поинтересовался Паша.

– Конечно, нам! Кому же еще? Хотя… Может и тете Нине с Лариской тоже.

– Наверное, это им, — уныло вздохнул брат,  — давай возьмем мандарин?

– Да ты что! Брать чужое нехорошо! Да и по запаху нас поймают.

– Про запах я как-то не подумал. Если мать узнает, что взяли мандарин, то она нас убьет! Положи на место, пока никто не заметил!

– Да ладно, Лариска же с нами точно поделится.

В предвкушении получения подарка оставшееся до нового года время мы жили как на иголках. Казалось, воздух в доме помимо духоты и запаха березовых дров был наполнен ароматом мандаринов. Даже отец, обычно равнодушный ко всему, что не касалось выпивки, жратвы и секса, и тот заметил наше возбуждение.

– Чой-то вы какие-то не такие? – спросил он. – Опять пакость какую-нибудь сделали?

– Праздник к нам приходит! – заявил словами рекламы Пашка. – Веселье приносит и вкус бодрящий, праздника вкус всегда настоящий!

– Какой праздник? – отец налил себе рюмку коньяка, потом подумал и аккуратно вылил коньяк назад в бутылку. – СтаршОй, принеси-ка стакан с кухни. Праздника вкус всегда настоящий – придумают же!

– Вить, ну ты чего? Рано же еще совсем, — сказала тетя Нина. – Девять часов еще только и Вальки нет.

– Она может и совсем не придет! Неси стакан, кому сказал?

Я принес стакан. Папаша налил в него коньяк.

– Нин, ты будешь?

– Если только немножко…

Папенька нацедил ей в рюмку.

– Паш, передай тете Нине.

– Паша не надо, я сама достану!

Они чокнулись сосудами и выпили.

– Вы там салаты какие-то готовили? — поинтересовался отец, внимательно рассматривая на просвет поднятую бутылку.

– Да, и салаты, и курицу в электропечке запекли и…

– Волоките! Как говорил дедушка: все, что есть в печи, все на стол мечи!

– А Валька?

– А что Валька? Вальки нет. Семеро одного не ждут!

– А нас четверо, — влез Пашка.

– Молодец, считать умеешь! – родитель ловкой затрещиной сбил с него кепку. – А вот воспитания никакого. Нечего старших перебивать!

– Вить, как ты с детьми обращаешься? – возмутилась тетя Нина.

– Я воспитываю! Ты свою лучше воспитывай.

Раздался звонок в калитку.

– СтаршОй, сходи, разберись, кого там черт принес?

Я вышел на веранду, обулся, вышел из дома. Прошел через двор и открыл оконце в калитке. За ней стояла мать.

– Батя дома?

– Да.

– Спит?

– Нет.

– Ладно, открывай.

В середине декабря нам позволили выйти в Хогсмит. Школьники хотели прикупить подарков для семьи и друзей, побродить по украшенным к Рождеству улицам. С тех пор, как цивилизованные маги отказались от ритуалистики, в большинстве своем темной магии, они перестали праздновать и какие-то свои магические праздники. Поэтому Рождество здесь было вполне себе магловским. С гирляндами и елками в магических кварталах.

— Ну Гарри, ну пожалуйста, — упрашивала я Поттера накануне. — Мне очень нужно в Лондон. Ну просто очень-очень.

— В Хогсмите все купишь, — отказывался он.

— Я не могу в Хогсмите, тут нет магловских магазинов, а маглы доставку в Хогвартс не делают. Ну пожалуйста, я тебя очень прошу. Будешь со мной ходить.

Поттер сдаваться не хотел. Выход в Лондон он считал опасным и уступать не собирался.

— К Слагхорну пойдешь сам! — заявила я, внезапно вспомнив, что я вообще-то девочка, и Вынос Мозга — мое второе имя.

— Ты в любом платье будешь хорошо выглядеть, — ласково заметил Поттер.

Но было поздно. Я уже обиделась. И разговаривать с ним не собиралась. Чтобы там ни думали мужчины, какие бы анекдоты ни травили, но женская логика — это оружие, а не проблема. Всего два часа, и парень начал сдавать позиции. Последовали уговоры, потом просьбы одуматься. Прости, Поттер, но у меня большой опыт в этом деле. Даже если влюблена и не могу на тебя по-настоящему обижаться. Вечером он устало вздохнул и пошел наносить руны.

— Как ты это сделала? — искренне удивилась Гермиона. — Да мне сроду не удавалось его переубедить!

— Я била по больному, — честно призналась я. — Он не мог отказать.

Нечестно? Да, есть немного. Манипулировать влюбленностью, чтобы получить желаемое — не самый хороший прием. Мне даже было немного стыдно. Но на утро я поняла, что мои сомнения были напрасны. Кажется, Поттер понял, что такое женские капризы и зачем нужен компромисс.

Мама с отчимом, я называла его папой лет с семи, были почти идеальной парой. Со стороны, по крайней мере. Но и по-настоящему больших ссор у них никогда не было. Мужчины, если чего-то хотят, все равно это купят. А скандал будет потом, по факту. Женщина же устраивает скандал заранее. Для нее важнее убедить партнера в своей правоте. Поэтому дорогая моторная лодка — это дикий ор в течение одного дня, а брендовые туфли — это пять дней споров, обид и невкусных ужинов. А ведь и в том, и в другом случае это просто каприз, пусть и необоснованный. Желание порадовать себя. Мои родители достаточно быстро пришли к соглашению и научились как-то лавировать на этом минном поле.

Я думала, что теперь Поттер на меня обидится, но он все же нежно обнимал:

— Будем считать, что это часть рождественского подарка, — признался он. — Но не отходи от меня.

Сбегать планировали вчетвером. Как-то я поинтересовалась, почему бы не смыться из Хогварса в обычный выходной. Но я не подумала, что в правилах школы за самовольное отлучение полагалось исключение. Были небольшие послабления на Хогсмит, но за прогулки по Лондону даже Дамблдор не отмажет. Поттер так давно не сбегал из-под надзора авроров, что те расслабились. Торчать в переулках не пришлось. Мы довольно быстро оказались возле Дырявого котла и тут же побежали в магловский Лондон.

И я, и Гермиона, не были совсем уж рьяными шопоголиками. Красивую одежду я люблю, но не вижу причин набирать себе горы платьев и мерить их все. Даже вдвоем мы успели пробежаться по этому торговому центру меньше, чем за два часа. Из-за приближающихся праздников народу было много, на кассах часто встречались очереди, особенно в бюджетных бутиках. Я даже вроде незаметно протащила на кассу свитер с оленями. Даже два. Мужской и женский. Я таким давно не болею, но Поттеру, возможно, посчитается забавным носить одинаковую одежду.

— Это было очень быстро, — признался Рон. — Я думал, что мы отсюда раньше обеда не вырвемся.

Мы вернулись в магический квартал, быстро пробежались по Косой Аллее и шмыгнули в тот закоулок, где мы были в прошлый раз. Поттер с тоской посмотрел в сторону Лютного, но вытащил портал. Наверное, тоже был бы не против прикупить некоторых запрещенных ингредиентов, но понимал опасность. И нас здесь не оставишь. Да и от группы Пожирателей он никак не отобьется.

Поэтому мы благополучно вернулись в Хогсмит, выслушали очередную нотацию от Тонкс и зашли в Три метлы. Свободных столиков не было, но миньоны Поттера повсюду. Нам тут же уступили место два третьекурсника с Гриффиндора.

— Поттер, да ты их совсем выдрессировал! — возмутилась я.

— Да не специально я, — возразил он.

Вообще-то, в английских школах младшие часто выполняют какие-то поручения старших. Выполняют функции подай-принеси за возможность быть чуть ближе к взрослым и интересным студентам. Ну и напрашивались на защиту, разумеется. Особенно охотно помогали одиночки, изгои, просто не очень сильные малыши. А Поттера к тому же окружала аура героизма и подвигов. Так что он ничего не делал. Но не могу же я не использовать такой повод для возмущения?

Мне здесь нравилась утка в сладком соусе. Я брала ее каждый раз с разными гарнирами. А еще здесь были интересные закуски и напитки. Особенно много, разумеется, было безалкогольных напитков. Гермиона с выражением крайнего блаженства пила какой-то коктейль «Рождественское чудо». Заказала себе такой же. Горячий шоколад со специями и чем-то сливочным. В итоге выпила свой и съела все сливки с порции Поттера. Тот лишь улыбался. К сладкому он был равнодушен, хотя и не избегал его, как некоторые парни, тщательно следящие за уровнем брутальности.

— Я наелась, — откинулась на спинку стула я.

— Мне говорят, я много ем, — с удивлением смотрел на меня Рон. — Но ты только что меня переплюнула, по-моему.

— Несите меня, я не встану со стула, — согласилась с Роном я.

— С удовольствием, — тут же оживился Поттер.

«Гена, а давай я понесу сумки, а ты понесешь меня?» — именно так я это представила. Поэтому пришлось отказаться:

— Нет, я поползу сама, а ты понесешь мои покупки.

— Как пожелаете, — с достоинством ответил Поттер.

Вот вечно он из всего представление устраивает.

— Кстати, — вспомнил Рон, — пока помню: мама приглашает тебя и мистера Лавгуд к нам на Рождество и День Подарков. У нас еще будут Ремус… и Флер еще не уехала.

Я поблагодарила Рона. Луну с папой приглашали каждый год, все-таки у Джинни долгое время была только одна подруга. А то, что мы немного странные… так и Уизли далеко не обычное семейство. Но Лавгуды праздновали вдвоем. Надеюсь, что удастся уговорить папу. Жаль, что Руса к Уизли не пригласишь. А то он бы там особенно круто смотрелся. Я даже не смогла сдержать хихиканье, представляя себе Снейпа, всего в черном, посреди яркой гостиной Уизли.

На вечеринку к Слагхорну я шла в золотистом платье. Атлас и тончайший тюль. Корсет без бретелек и вышивка стеклярусом. С одной стороны, такие корсеты, без поддержки лямочек, ведьмы не носили. А с другой, я была вполне в магическом тренде. Атлас и тюль. Только что юбка не такая пышная, как у большинства девочек.

— Ты выглядишь прилично, — с сомнением оглядывала меня соседка.

Она шла на Рождественскую вечеринку с каким-то дальним родственником со Слизерина.

— Столько удивления, — хихикнула я, стараясь получше рассмотреть себя со спины.

— Хотя плечи можно было бы прикрыть, — припечатала Сэм.

— Ну наконец-то! Я уже думала, тебя подменили.

Соседка тоже улыбнулась. Она потеснила меня от зеркала, но время поджимало, и мы обе поспешили вниз, пока наши кавалеры там с ума не сошли.

— Ты еще прекраснее, чем всегда, — с восхищением говорил Поттер. — Мне даже обнимать тебя жалко, вдруг что-нибудь испорчу.

— Мне нравится течение твоих мыслей. Не обнимай. Любуйся издалека.

Поттер так же надел магловский костюм. А вот Рон, которого пригласила Гермиона, был в более традиционной мантии. Разброс одежды был велик, но все же среди девочек было больше сторонниц платьев. Народу много, сверкали вспышки фотографов. Нас с Поттером тоже сняли.

— Поздравляю, — хихикнула Джинни, — завтра твое платье назовут скандальным: «Подруга Избранного оголила грудь!».

Я состроила в ответ рожицу, Поттер рядом отчаянно сдерживал смех. И нормальный у меня вырез. Да там и оголять-то нечего, еще толком ничего не выросло. Да и не будет, вообще-то.

Желающих поговорить с Поттером было много. У того на лице было написано, как он мечтает поскорее сбежать. Я тоже не находила ничего интересного в таких сборищах. Но через полчаса я смогла вырулить нас к четырем магам в возрасте и мы смогли спокойно поговорить. Обсуждали артефакты, всякие новинки. Все же лучше, чем политика и скучные комплименты. Время от времени Слизнорт обеспокоенно посматривал в нашу сторону, но явно не рисковал разбивать кружок по интересам. Глава Британской Гильдии Артефакторов — это вам не кошка чихнула. Могу поспорить, через него Слизнорт неплохо так зарабатывает. И не станет портить ему вечер.

— Я не хотел приходить на вечеринку, — мягко улыбнулся он супруге и нам, — но меня уговорили. Все же иногда бывает интересно, был не прав.

Наш кружок собрал семь магов, но больше получаса не менять собеседников считалось некультурным, поэтому Поттер затащил меня к стенке, стараясь спрятаться за какой-то статуей.

— А нам уже можно сбежать отсюда? — трагически прошептал он. — Мне уже очень хочется.

— Думаю, мое платье все оценили, можем уходить, — так же шепотом ответила я.

Поттер едва сдержал судорожный смешок. То, что я не особенно хотела идти, он знал. И поэтому шутили, что это просто повод красиво нарядиться.

— Точно можно?

— Пока дойдем до выхода, пройдет еще полчаса, — предположила я.

— Можно тихонечко, по стеночке.

— Так невежливо, — возразила я.

— Ну ладно, — словно набрался храбрости Поттер. — Начали.

Какой-то чудик предлагал Поттеру написать его биографию. Поттер аж из реальности выпал. Я посетовала, что у автора не хватит знаний о мире маглов. Пока несчастный шевелил извилинами, мы попрощались со Слагхорном и вышли из кабинета.

— Отвязались, — выдохнул Поттер. — Погуляем?

— Я сегодня одета не для прогулок по злачным местам, — возразила я.

Поттер же вытащил из внутреннего кармана Карту Мародеров:

— Я приглашаю тебя прогуляться до Астрономической башни, чтобы вместе посмотреть на звезды. Постараюсь вывести нас так, чтобы ты нигде не испачкалась.

Передвигаться по замку, избегая Филча, миссис Норрис и целых трех профессоров, было забавно. И с Картой Мародеров вполне выполнимо. Астрономическая башня была открыта всем ветрам, здесь не было окон, лишь проемы без стекол, но с удобными перилами. Мы вышли на самый верх, даже выше, чем площадка для проведения уроков Астрономии. Крыши здесь не было. Замок был укутан снегом, но сегодня было безоблачно. Звезды сияли ярко. Поттер наколдовал плед. Накинул себе на плечи и притянул меня.

— Так теплее, — убежденно заявил он.

— Ага, — с иронией согласилась я, — теплее.

Поттер тихо засмеялся, я тоже не смогла сдержаться.

— Директор пытался вытребовать с меня обещание не покидать Нору, — весело поведал Поттер.

— Разумеется, безуспешно? — догадалась я.

— Он пытался убедить меня, что я смогу продержаться вдали от тебя эти две с лишним недели. Представляешь? До вашего дома пешком идти минут пятнадцать, а он мне хотел запретить.

Я усмехнулась. Почти уверена, что он не только ко мне в гости будет ходить.

— Конечно, это ведь совершенно невыполнимо для такого оленя, как ты.

Поттер даже возмущаться не стал, только обнял крепче.

Утром я скептически разглядывала армию сов, что толкалась около меня.

— Не вздумай ничего открывать! — тут же предупредил Поттер.

Гермиона протянула Ежедневный Пророк. В разделе светской жизни была большая статья о вечеринке в Хогварсе. Мы с Поттером смотрелись мило, доброжелательно улыбались куда-то мимо камеры. Кажется, как раз в этот момент к нам бежал Слагхорн. Мое платье назвали «смелым». Не такие уж ханжи работают в Пророке. Но в статье меня назвали «девушкой героя» и обратили внимание, что мы рано покинули вечеринку. Ой, все. Кто-то огорчился и прислал мне возмущенные письма. Ничего вы не знаете, дамочки, про сетевой троллинг.

Совы от посланий были освобождены, парочка вопилеров сожжены Поттером, остальные свалены в кучку и подвинуты. Если там и есть пожелания счастья, я не горю желанием их искать. Только вытащила журнал про руны и письмо папы.

После завтрака все начали собираться с вещами в холле. Из школы мы приедем на поезде, а вот обратно возвращаться будем камином, нас уже предупредили. Это очень мило, потому что у Лавгудов камин не был подключен к сети. Как и многих других. Для кого-то это было слишком дорого, кто-то считал неприличным, да и параноиков было в достатке. Лавгуды были из тех, кто предпочитал видеть гостей, входящих через двери. То есть относились к категории «Камин — это неприлично». Да и знакомых было мало. Так что в Хогвартс я поеду от Уизли, наверное. Но сначала еще нужно встретиться с папой…

Было страшно. Очень. Отношение Луны к этому человеку полностью перешло и мне, но я понимала: он за пару минут разгадает, что я не его дочь. Я не просто изменилась. Я вообще другая. И мне было больно думать, что человек, которого я уже люблю и которого уже считаю отцом, может меня категорически не принять.

И когда я увидела его на перроне, я поняла: он уже знает. Понял по моим письмам, по сообщениям об успехах в школе, или еще как, но он знал. И выглядел обеспокоенным, потерянным и крайне несчастным. Поэтому я выпрыгнула на перрон, чуть ли не снесся с ног Поттера.

— Папа!

Повисла на шее, почувствовала, как он обнимает, словно тоже боялся чего-то. Потом пришлось быстро познакомить Поттера. Ксенофилиус рассеянно улыбался. Поттер впервые на моей памяти не знал, куда себя деть. Видимо, знакомство с родителями девушки у всех парней вызывает состояние шока. Хотя… мне вот у Поттера знакомиться не с кем, сравнивать не с чем.

— Домой? — спросил меня папа.

— Да.

— Может, отправитесь с нами? — с добротой спросила Молли Уизли.

— Нет, спасибо, — отказался он. — Мы аппарируем.

Папа взял чемодан, я поудобнее перехватила клетку с Клайдом, и мы аппарировали точно к калитке. Дом странной формы, волшебный сад, есть выход к небольшой речушке. И вокруг поля. Ячмень, вроде бы. Сейчас пустуют. Был и небольшой лесок в пределах видимости. Луна помнила, что поле ячменя принадлежит одному сквибу, они предпочитают селиться рядом с магами.

— Я знал, что Луна хочет уйти, — грустно рассказывал папа, разливая по чашкам травяной чай. — Видел ту книгу… но разве могу запретить? Разве смею ее мучить? Я так много сделал, чтобы моя девочка была счастлива.

Мужчина всхлипнул.

— Она меня привела только для вас, — грустно вздохнула я, — Остальное ее не интересовало. Только не учла, что другая душа может сильно отличаться.

— Она была неповторимая, — грустно вздохнул он.

— Но может… ты сможешь и меня полюбить, как ее? — с надеждой спросила я. — Потому что все, что чувствовала она, передалось и мне. Только…

Дальше я не договорила. Только мне никогда не стать таким светлым человеком. Я циничная, неусидчивая, недоверчивая. Еще и вредная. И любопытная. И вторую щеку подставлять не умею. Груба, нахальна и деньги транжирю. Уж если моя родная мама иногда называла меня наказанием, то что говорить об этом человеке?

— Думаю, это будет легко, — с оттенком грусти улыбнулся он, — такая ты похожа на моего отца. Он тоже был деятельным человеком и за словом в карман не лез.

Я смущенно пожала плечами. Что есть, то есть. А с дедом хочется нормально познакомиться. А то все говорят, но никто не показывает. Потом мы пили чай, я рассказывала, как прошел первый семестр, а папа восторженно качал головой. И с недоверием смотрел в лист с информацией для родителей. Нас на курсе было пятьдесят два человека. Я занимала юбилейное двадцатое место.

Круглая комната Луны была сплошь украшена ее рисунками. Стены, потолок и даже что-то переходит на пол. Умение Луны передались и мне… но, попробовав пару раз, я больше не бралась за кисть. Наверное, умение рисовать — это не только навык. Но еще и что-то абстрактное вроде таланта. Рвение. Желание. Особый взгляд на мир. У меня его не было. Получалось красиво. Но рядом с рисунками прежней Луны мои картинки были блеклыми и лишенными жизни. Можно предположить, что это дело практики… но мне было интереснее руны разбирать, чем пейзажи рисовать. На потолке пока не было лиц и надписей. Видимо, Луна нарисовала их позже. Пока там было множество птиц.

— Ты хотела на зимних каникулах выбелить потолок и нарисовать что-то другое, — поднялся по лестнице папа.

— Но не буду, — улыбнулась я, — Мы можем сходить погулять в магловский Лондон, как раньше?

— Конечно, — согласился он.

Луна с отцом часто гуляли. Обычно ходили на экскурсии, посещали книжные магазины и деревенские ярмарки. Непосредственно Лондон обычно обходили стороной, но все может измениться.

— И еще кое-что… — вспомнила я о том, о чем побоялась писать. — Я увидела кое-что… что не могла видеть. Что было скрыто магией.

И он испугался. По-настоящему. Видимо, моя интуиция меня не подвела, что я не стала писать о внезапно проснувшихся способностях Лестрейнджей.

— Только когда прикоснулась, — тут же продолжила я. — Ты ведь говорил, что бабушка с расстояния в пару шагов все замечала, а я только прикоснувшись.

— Ты слишком далеко от них, — дрожащим голосом объяснил папа, — но не говори о своем умении. Если ты вообще начала видеть, значит, скорее всего, у моих кузенов не может быть детей.

И тогда они могут решить выдать меня замуж за идеально рассчитанного партнера, потому что Волдеморту их дар очень нужен. Среднековье во всем своем ужасе несправедливости. Поттер и так молчит, но я ему тоже скажу. Или не стоит? Он ведь может и правда начать конвоировать от кабинета к кабинету…

Вечером мы играли в магическую настольную игру. Все тот же кубик и расчерченное поле, только со спецэффектами. А потом папа рассказывал о самых ненормальных статьях. Куда там «Новый министр магии — вампир!». Были такие перлы, что я смеялась до слез. А на следующее утро перед калиткой топтался Поттер.

— Вид у него несчастный, — смотрел в окно папа.

— А я ему сказала, что у нас до Рождества не приемные дни. Честно говоря, надеялась, что хотя бы до завтра дотерпит.

— Запусти парня. Должен же кто-то елку из деревни тащить.

— Точно, — хихикнула я, — раз приперся, будет работать.

Поттер был готов таскать и елки, и меня, и что угодно, лишь бы не выгнали. Но сначала папа напоил его чаем. Все таки Лавгуд — тот еще… приколист. Я была занята вытаскиванием из духовки шарлотки, поэтому плохо слышала, что происходит у них за столом. А когда вернулась, вид у Поттера был растерянный. А нечего ухаживать за дочерью главного сумасшедшего Англии. Видимо, именно об этом подумал и папа, поэтому следующие минут пять мы по-семейному ржали над Поттером.

Нет, Ксенофилиус Лавгуд был с приветом, конечно. Эдакий собиратель сказок, коллекционер сумасшедших идей и виртуоз запутывания людей. Странный, но вовсе не сумасшедший. И хотя он и правда верил во многие недоказанные теории из своего журнала, на публике он часто старался показаться чуточку более сумасшедшим, чем он есть.

— Ты умеешь печь? — уминал Поттер уже пятый кусок моей фирменной шарлотки.

Как объяснить человеку, что для этого много ума не надо? Масло, яйца, мука, сахар, разрыхлитель и побольше яблок. Что тут делать-то? Луна тоже могла сварганить что-то вроде булочек и песочного печенья. И это не считая святого правила: любая девушка должна из ничего сварганить прическу, истерику и салатик. Точно знаю, что Гермиона на каникулах тоже готовит. Как и Джинни.

— Не объешься, — посоветовала я. — Хочу большую елку. А нести ее тебе.

Пластиковые елки у магов, как не трудно догадаться, не были распространены. Я бы предпочла пластик. Мне всегда жалко смотреть, как некогда живое дерево увядает. Но раз принято живую, то попробуем.

Идти нужно было в ближайшую деревню. Пешком минут пятнадцать. Маглы, скорее всего, передвигаются на машинах. Магловская деревушка была привычна к странно одетым людям, магов в округе было много. Папа с нами не пошел. Только шаловливо улыбнулся напоследок. Надеюсь, он через три года не начнет требовать с меня внуков…

Здесь было гораздо теплее, чем в Хогвартсе. Там горы, да и Шотландия севернее. Здесь же снега еще не было, к тому же ветер был не таким сильным. Поттер себя вполне вольготно чувствовал без шапки. Я же боялась заболеть.

— Гермиона обещала приехать после дня подарков, — рассказала я.

— Да? Рон не говорил…

— А она и не в Нору приедет. Я ее к нам пригласила. В Норе и так места мало.

— Да, тесновато, — усмехнулся Гарри. — Джинни кипит, потому что спит в одной комнате с Флер.

— А ты как устроился?

— А мы с Роном спим на мансарде. Кажется, Молли скоро пожалеет о своем решении, потому что оттуда особенно удобно сбегать.

Я хихикнула. Знаю, что Гарри по-своему любит Молли с Артуром. Но все же они слишком разные. И такая забота чаще тяготит Поттера.

Елку мы выбрали шикарную. Нам ее по особенному завернули и Поттер понес ее в обратную сторону. В доме мы ее развернули, выставили в нашей небольшой круглой гостиной, и я достала из подвала стеклянные игрушки. Оставив папу с Поттером воевать с елкой, сама принялась украшать заготовки веночков, которые повесила на парадную и заднюю дверь. Ну, а потом взялась за развешивание других украшений. Здесь все имело свои места, папа с дочерью всегда вместе украшали дом к Рождеству, и ничего не менялось уже много лет. Папа вышел наружу, вход в погреб у Лавгудов был с улицы, Поттер задорно предложил:

— Повесишь Рождественского Ангела?

Елка была высокая. Папа обычно наколдовывал лесенку, но Поттер явно имел в виду другой способ доставки ангела на вершину праздничного дерева. И так как я не отвечала, то ангела мне всучили в руки, а сам Поттер присел на колено:

— Залезай!

Ну когда мне еще вот так сразу предложат на шею залезть?

Количество знаков : 11500

Комната была скорее комнатёнкой: никаких удобств, никаких диванчиков, никаких картин – только серость, которая поглощала до дна. Марат закурил – и начал выдыхать дым прямо в дымоход. Он играл бровями, иногда показывал странные жесты – то угрожал кому-то, то наоборот кому-то показывать знак «класс» – но это уже не приносило того удовольствия, как прежде.

Марат знал, что он – не просто последний человек на Земле, но и тот, кто хранит последнюю частичку памяти об этой неудачливой планете. Планете, которая за две целых три десятых секунды погибла, словно болезная лягушка, по которой проехали трактором.

Одиночество – это ещё не самое страшное, что может встать перед человеком в такие моменты. Самое страшное – это неполадки в нервной системе, которая разъедалась сейчас, словно кислотой.

Минуту назад Марат думал о том, что ему не хватает женского плечика, а сейчас уже думал о пользе улиток для потенции. Такие виражи его сознание проделывало по тысячи раз в день – ровно в десять раз больше, чем во времена, когда всё было по-иному.

В тот момент, когда Марат свернулся калачиком возле дымохода, он услышал стройный бас, который тут же впился в его грудь и остался там цепким паучком.

– Праздник к нам приходит, – слышался голос, от которого мозги шли набекрень. – Праздник к нам приходит…

Марат подскочил, как ужаленный, открыл черепную коробку – слава выжившим богам, код он помнил – и засунул руку в нейронную жидкость (так он её называл) и начал чесать левое полушарие. Но голос продолжал наговаривать:

– Праздник к нам приходит, праздник-праааздник…

Марат закрыл свою черепную коробку, взял увесистый лом – единственный продолговатый предмет в комнатёнке – и начал бить им по дымоходу. Он так увлёкся, что ему показалось, что он сочинил новую, хитовую мелодию.

– Сволочь, спускайся, дай моему человеческому глазу увидеть человека! – проорал Марат так, что черепная коробка сама собой открылась.

Он снова её закрыл, на этот раз, для надёжности, сразу на три замка. И снова прокричал туда, откуда задувало человеческим теплом – самым ценным ресурсом, который только может быть.

– Спустись же ко мне, чёрт поганый! – проорал Марат, замер и прислушался.

Кто-то чиркал зажигалкой и смачно ругался. Марат чувствовал этот запах – запах свеч от геморроя и мяты, за которую он бы сейчас жизнь отдал.

Пять минут, десять, двадцать от пытался докричаться до того, кто нарушил его спокойствие, но тщетно – не то что зажигалкой уже не чиркали, даже воздух перестал двигаться. Тогда Марат прислонился к стенке, сполз по ней и закрыл свои глаза, цвет которых он уже не помнил.

Вот сволочь этот Павел Павлович! Он обещал Марату подземный дворец, в котором парень смог бы воплотить свои самые смелые фантазии – например, съесть пиццу с улитками, исчезнувшими с планеты ещё пять тысяч лет назад. Марат повёлся, как школьник, активировал биологочическую бомбу, выращенную в нём с рождения, и… Земля погрузилась в вечную тьму.

– Праздник к нам приходит, – услышал Марат снова, сплюнул и покрепче взял лом.

– Я тебе сейчас покажу, какой праздник и к кому приходит! – крикнул он, ударил со всего маха по дымоходу – и оттуда повалил дымок.

Марат засунул голову туда, глянул вверх – и ему на лоб капнула синяя жижа. Марат залез ещё глубже, и как только он целиком оказался в этой трубе, дверца, ведущая в комнатёнку, закрылась так, что чуть не откусила пальцы парня.

Марат запаниковал, закусил губу, прислушался, и через пару секунд решил: «пора покидать свою нору».

Он провёл здесь больше десяти лет. Раньше тут были часы, секундная стрелка которых двигалась медленно, словно желая его доконать. Когда часы исчезли (он так и не нашёл причину исчезновения), время отсчитывать приходилось в уме. Когда прошло десять лет, Марат решил, что поэкономит силы для того, чтобы решить какую-нибудь архисложную задачу человечества.

Он уже знал, что бога нет, знал, что Земля – единственная обитаемая планета. К этому его привели умозаключения, расписанные на тысячи страниц.

Через дымоход Марат уже пытался сбежать – лет семь назад. Он полз несколько суток, пока не понял – дымоход бесконечный, как и обещал профессор Павел Павлович. Пришлось возвращаться, чтобы не провести всю жизнь в этой трубе.

Но сейчас Марат был настроен сверхрешительно – он доползёт до конца, даже если на это понадобится двадцать лет. Оказавшись у первого поворота, Марат замер: снова кто-то чиркал зажигалкой. Он даже перестал дышать, чтобы не спугнуть чужака.

Вдруг послышался тот же стройный бас, но теперь он исходил со стороны комнатёнки, которую Марат покинул:

– Праздник к нам пришёл, к нам пришёл, – говорил кто-то уже ставшим противным басом.

Марат ринулся назад, к комнатёнке. Как только он увидел дверцу, отделявшую его от ставшего привычным до зубного скрежета убежища, он приложил ухо к этой дверце.

Чиркала зажигалка, слышались шаги – тяжёлые, важные и точно человеческие.

– Кто ты?! – заорал Марат так, что аж стрельнуло в ухе. – Кто ты такой?!

– Праздник к нам приходит, – услышал Марат и обрадовался человеческому присутствию.

Он начал стучать, барабанить, вгрызаться зубами в эту дверцу, чтобы ему открыли. Он мычал, чавкал, плевался, издавал звуки. Пытался уговаривать, говоря что-то вроде «да открой же ты!» или «я покажу тебе, где спрятана надувная девка!», но на той стороне молчали.

Марат решил, что останется здесь спать. Дуло так, что шея уже не чувствовалась, было холодно, но на душе был покой. После двенадцати лет Марат встретил человека, целый, можно сказать, мир впечатлений, которые осветят его бесцветную жизнь, словно факел.

Он уже начал засыпать, как услышал, как хрустят орешки. Да ведь это те самые орешки, которые он оставлял для мышки, которая теоретически могла завестись.

– Не трожь орешки! – прокричал Марат, и чьи-то челюсти начали орудовать ещё усерднее. – Возьми лучше сухари – они под дном холодильника.

К звукам жевания орешек примешались и громкие «хрумст». Марат начал растирать глаза, чтобы не заснуть и насладиться присутствием человека чуть дольше.

– Возьми ещё активированный уголь! – посоветовал Марат. – Лучшего средства, чтобы успокоить желудок на ночь, ещё не придумали.

Послышалось, как надрывается бумажка. А затем громкое «хрясчт!».

Марат улыбнулся – как же приятно заботиться о человеке, пусть и о незнакомом. Раньше, когда ещё на Земле всё было тип-топ, Марат ненавидел людей, даже своих родственников. Сейчас же он начал бы целовать ноги даже самому большому негодяю.

Слушая, как кто-то хрустит его яствами, Марат засыпал. На его морщинистом, осунувшемся, лишённом жажды к жизни лице мелькала улыбка. Это была улыбка человека, нуждающегося в людях.

*

Как только Марат открыл глаза, он сразу увидел, что дверца открыта. Резче саранчи он ринулся в свою комнатёнку и увидел, что она преобразилась до неузнаваемости.

Вместо серых стен – какие-то художества на стенках, вместо холодильника – ещё больший холодильник, вместо угрюмого ковра – настоящий ламинат. Марат чуть не свалился от счастья – настолько у него всё зачесалось в груди.

Он присел на новый диван и минут двадцать сидел, не в силах даже подумать, не говоря уже о том, чтобы открыть глаза. Наконец, когда его глаза снова открылись, он снова разинул рот так, будто бы увидел настоящее чудо.

Он робко встал, походил по комнате, и вдруг увидел записку, положенную прямо на новёхонький холодильник. Он принялся читать, замирая, когда заканчивалось каждое следующее предложение:

«Дед Мороз принёс тебе подарки. С Новым годом! И с Рождеством! Будь добрее, друг! Удачи тебе!»

Марат подскочил, как будто его укололи шилом в задницу. Снова ринулся к дымоходу, прислушиваясь к каждому-каждому звуку. Наконец, он снова залез в дымоход, перед этим выбив дверцу, ведущую в него. Он был уверен, что вернётся сюда, так же, как и в том, что больше сюда не вернётся.

Он дополз до чуть более объёмистого туннеля, глянул назад, в эту тьму, поглощённую тьмой, и пополз уже решительнее. Каждую минуту он останавливался, вслушивался, а затем полз ещё дальше.

Оказавшись возле вонючей кучи, которая была своего рода компасом, он двинулся уже влево, пока не дополз до человеческой кости. Эту кость Марат изучил вдоль и поперёк, ещё когда впервые отправлялся в путешествие по трубе.

От кости надо проползти сто-сто двадцать метров вперёд и затем, стукнувшись затылком о косяк, ползти строго влево. Это был маршрут до банной комнаты, в которой никогда не было воды, но которая чистила тело одним своим запахом.

Марат, ощутив этот приятный прелый запах, остановился. Не только потому остановился, что пришёл куда нужно, но и потому, что услышал возню. Кто-то перебирал то ли ракушки, то ли камушки. Сопровождалось всё это тихими возгласами «ай» и «ой».

Когда показался свет, Марат пополз шустрее. Высунув голову в отверстие, он стал свидетелем картины, ради которой стоило прожить всё то, что свалилось на его голову. Огромная крыса – человекоподобная, с клыками-шпалами – копошилась в мусорном бачке. А рядом с ней сидел мужчина в красной одёжке, с длинной седой бородой и с мешком на коленях.

– А-а-а-а! – закричал Марат, падая туда, в эту банную комнату.

Он грохнулся так сильно, что лишился зуба. Он попытался встать, чтобы приветствовать человека, который обязан был стать ему лучшим другом, лучшим собеседником, собутыльником, и вообще целым миром.

– Приветствую вас, человечище, – загомонил Марат, кланяясь и почти не чувствуя боли, за исключением сломанного пальца. – Как же я рад видеть человека, нет, Человека! Скажите, как вас зовут?

– Праздник к нам приходит, праздник к нам приходит, – глядя в пустоту, говорил мужчина, и странно подёргивал плечами.

Марат кинулся к нему, припал к его коленям, начал осыпать их поцелуями. Он плакал так сильно, будто бы в его глазах был целый океан нерастраченных чувств. А мужик в странной одежде повторял:

– Праздник к нам приходит, праздник, приходит, да, – гомонил он, и это молотом отзывалось в сердце Марата.

Он встал, прижал мужичишку к своей груди – и ощутил холод. Человек не может быть таким холодным, рассудил Марат.

Он покосился на громадную крысу, которая не обращала на него никакого внимания. Затем схватил мужика за руку, призывая его пойти с ним. И… рука мужика оторвалась, обнажив много рядов проводов, какие-то болты, таймеры, микросхемы.

Марат упал на грязный, пропахший хозяйственным мылом пол, и зарыдал так, будто бы ему отрезали причинное место. Прорыдавшись, выдавив из себя все эти эмоции, он встал и попытался поднять робота, который не переставал говорить: «праздник к нам приходит».

Он взвалил его на плечи и быстро скрылся в трубе. Путь до комнатёнки был неблизким, но теперь есть хоть кто-то рядом, а не только пару тараканов, с которыми даже в кости не поиграть.

*

Марат положил робота в красном облачении на кровать, сел рядом и начал слушать истории – те, которые сам же и записывал на эту болванку. Первой историей была история того, как Марат погубил человечество.

Сам того не заметив, Марат стал героем новой истории – истории о том, как человек способен одушевлять предметы, только чтобы почувствовать, что он в этом мире не один.

Шли дни, годы, десятилетия. Марат полюбил робота так, будто тот был его ребёнком, выращенным прямо под сердцем. Он часто играл с роботом в кости и ещё в десятки игр, которые только приходили на ум.

Когда Марату надоедало, он открывал свою черепную коробку и регулировал температуру своего тела. Останавливаясь на десяти градусах, он снова возвращался к роботу, садился рядом, целовал его руки и слушал истории. Когда робот заканчивал, Марат неизменно говорил:

– Ты моя бесполезная, но такая дорогая железяка!

(Просмотров за всё время: 190, просмотров сегодня: 1 )