Рассказ про девочку женю и славика

Бывают в жизни такие моменты, которые не воспринимаешь должным образом, не чувствуешь всю их важность, неповторимость и уникальность, но спустя годы крупно сожалеешь о том, что упустил возможность остановиться, приглядеться, распознать и в полной мере их использовать. Со временем мы неутешительно осознаём всю значимость их появления, если они сулят нам благодать в будущем, и мучительно страждуем в течение многих долгих лет, если они, по нашей неосмотрительности, явились первопричиной терзаний совести в прошлом.
 

Я, мальчонком, бодро шагал по дощатой дорожке, тянувшейся вдоль домов и огородов, внимая всему происходящему вокруг. В детстве всё было интересно и бесконечно ново. Даже какой-нибудь маленький, едва заметный червячок на дне лужи, до которого на свете не было никому никакого дела, для меня же являлся интереснейшим объектом для изучения. Бывало, идёшь себе своей дорогой и тут вдруг замечаешь какую-нибудь занимательную деталь, чаще всего относящуюся к фауне в виде различных насекомых, и, словно завораженный, забыв обо всём, наблюдаешь букашку или жука, или ещё кого-нибудь с таким пристальным вниманием, что будто бы посредством одного лишь взгляда желаешь постичь всю суть его существования.
 

Естественно, в потоке различных звуков, чем так наполнен будничный летний день, я не мог не различить один особенный из них, показавшийся мне крайне занимательным. Тоненький голосочек раздавался из густой растительности ракиты, покрывавшей добрую половину лужайки, которая в свою очередь примыкала к ветхому домишку К… Он то робко затихал, теряясь в шуме листвы, то снова раздавался, забыв о всяких предосторожностях. Томимый изрядным любопытством, я сделал шаг в его направлении, потом другой и третий, и вот я уже просовываю свою голову через тонкие ветки с узенькими листочками и отчётливо вижу маленькую девочку в скромном и исхудалом платьице, с ног до головы перепачканную, с небольшими ссадинами на коленках, с жиденькими светлыми волосиками, небрежно лежащими на голове, по которым ползали парочка Божьих коровок. Я тотчас же узнал её. Это была Женечка, местная сиротка, пяти лет отроду, нелюдимый ребёнок, но не по своей воле, ибо почему-то жесточайше лишалась на корню всякого детского общества. Она самозабвенно играла в куклы, чем-то похожими на неё саму: такими же захудалыми и растрёпанными. Часть из них сидели на ветвях, будто пушкинские русалки, а те, что были покалечены временем и слишком частым использованием, по причине которых не имели рук или ног, смиренно лежали, расставленные, на голой земле и по задумке детской незатейливости, изображали различные действа из жизни взрослых. Над всем этим незамысловатым театром присматривал ребёнок, поминутно озвучивая мысли и чувства своих героев вслух. Глядя на эту трогательную картину, невольным свидетелем которой я стал, во мне пробудилось чувство искренней жалости к этой бедной девчушке, совсем одинёшенькой, без какого-либо присмотра взрослых и мало-мальского внимания со стороны своих сверстников, вынужденной подобным печальным образом коротать, – или лучше сказать, – заменять отсутствующее общение с себе подобными одними-лишь бесчувственными пластиковыми игрушками и волей собственного воображения. Движимый истинным участием я приблизился к ней поближе, чем не мало напугал её тихое одиночество. Она же, взятая врасплох, немедленно сконфузилась, села на землю и обхватила ручонками коленки, спрятав своё неказистое личико в них, и замкнулась. Тогда я осторожно притронулся пальцами к её куклам и с мнимым интересом стал расспрашивать про их имена и назначение каждой из них в отдельности. Мало-помалу девочка успокаивалась, тихонько мягчела, но всё также недоверчиво поглядывала на меня одним глазком, односложно отвечая на мои вопросы; но сколь долго могла сдерживать свои порывы оскучавшая душа, столь стремительно быстро девочка сдалась под моим дружелюбным натиском. Наконец, Женечка взбодрилась, посветлела и приняла самое живое участие в игре. С большим воодушевлением она принялась хлопотать, суетиться, с охотой объясняя мне все новые правила игры, вариации шуточных ролей, различные новшества и повороты, да так с этим увлеклась, что вскоре напрочь позабыла свою замкнутую застенчивость и без всякого сожаления рассталась с дурной привычкой играть одной. Всё бы ничего, но, как это бывает у большинства детей, я не мог акцентировать своё внимание на чём-то одном дольше обычного, потому жалость моя стала быстро иссякать, улетучиваться, становилось скучно, сонливо, в особенности, когда я вспомнил, куда, собственно, шёл и главное зачем направлялся в сторону железной дороги. Это было условленное место тайной встречи с друзьями. Всё более меня одолевала навязчивая мысль скорее её покинуть, отвязаться. Но как это сделать? Поступить грубо, сиречь просто встать и уйти я был не в силах, ускользнуть от неё тактично – я чувствовал, что она не в коем случае не позволит мне сделать это, её ни за что на это не уговорить, а меж тем девочка привыкла ко мне настолько, что уже бесцеремонно дергала меня за рукав, когда я малость отвлекался, или же проявляла своё недовольство, когда я её совсем не слушал. В общем, делала всё возможное, чтобы я охотнее втягивался в игру и принимал в ней вящее участие. В итоге терпение моё лопнуло, я сослался на большую занятость, с этими словами резко встал на ноги, намереваясь с тою же проворностью уйти, как Женечка изменилась в лице, бросила свои куклы в сторону и, подскочив ко мне вплотную, вцепилась мне в руку. Я увидел её умоляющий взгляд, казалось бы, бездонных синих глаз, переполненных спасительной надеждой и тревоги. Губки скривились, дрогнули, цвет лица побледнел, пальцы её на моём запястье сжимались всё плотнее, -боже! – на это невыносимо было лицезреть, и я лихорадочно искал увёртку, которая позволила бы мне поскорее прекратить этот тягостный момент. Я не нашёлся придумать ничего лучше, нежели сказать ей, что мне ужасно захотелось нарвать красивых цветов здесь неподалёку, чтобы затем благостно украсить ими жилище наших кукол. Она же в ответ нисколечки мне не поверила и всё также, крепко держась за меня, пустила крупные слёзы по щекам, а я, не переставая заговаривать ей зубы, и, не скупясь на лживые обещания, в этот момент деликатно и крайне осторожно высвободил свою руку из её цепкой хватки и попятился из кустов коротенькими шажками назад. Я говорил долго и многообещающе, делал всевозможные наставления, где и как лучше разместить кукол до моего прихода. Предчувствуя мой коварный план обвести её вокруг пальца, она неуклонно следовала за мной, тогда я позволил себе на неё прикрикнуть и строго-настрого запретить ей этого делать, а в назидание велел во всём меня неукоснительно слушаться, иначе я грозился на самом деле уйти, и Женечка, робко, не хотя, но всё же вынуждена была повиноваться. Беспокойное личико её беспрестанно следило за мной, пока я совсем с головой не скрылся в высокой траве. А как я потерял её из виду, так сразу же стремглав бросился в противоположную сторону, стараясь при этом издавать как можно меньше шума. Едва не повалившись наземь из-за своей неосмотрительности вскоре я выскочил на пыльную дорогу и что есть мочи продолжил улепётывать к ручью вниз по склону, но за спиной послышался отчаянный вопль ребёнка. Мельком оглянувшись, к горькому своему сожалению, я увидал как Женечка силится бежать за мной, неумело преодолевая различные препятствия, в виде камней и глубоких ям с лужами, при этом часто падая и поднимаясь. Злые намеренья мои были раскрыты! Не знаю, что она думала в тот момент: огорчалась ли на меня или шибко сердчала, но девочка продолжала бежать за мной даже тогда, когда я был уже далеко – видимо, бедняжка до последнего момента надеялась, что таким образом я всего лишь навсего пошутил, что ещё мгновение и я остановлюсь, чтобы прыснуть от смеха, потом взять её за ручку и, продолжая веселиться, увлечь её обратно играть. Но я не остановился. Плача навзрыд, она не выпускала из своих ручонок замусоленную куклу, наконец, смирившись с тем, что меня уже ни за что на свете не догнать, девочка бросила «Машку» к своим истерзанным сандалиям, точнее кукла сама выпала из её ослабевших рук, и она прекратила своё безнадёжное преследование. Последнее, что я мог разглядеть позади себя, прежде чем окончательно потерять её из вида – это перепачканное и искажённое от боли багровое её личико с некрасиво растянутым ртом и зажмуренными глазами. Только после того, как эти душещипательные стенания смолкли совсем, я встал отдышаться…
 

На следующий день меня, как впрочем и всю деревню в целом, поразила шокирующая новость. Женечку нашу задавил трактор. Василий Петрович С… сдавался назад на своём МТЗ-80 с телегой со двора и не заметил её присутствие на пути выезда. Время трагедии несколько не совпадало с вышеописанным событием, но я в свою очередь был полностью уверен в том, что это произошло именно в тот самый злосчастный момент, когда я оставил бедную девочку одну на деревенском бездорожье….На третий день ребёнка худо-бедно похоронили, а ещё через неделю меня непреодолимо потянуло вернуться туда, где я застал её в последний раз – под сенью ломкой ракиты на лужайке дома К…, где она проживала. Под вечер, когда солнце на западе пламенело в закате, широко разливаясь по горизонту багряными красками, я пробрался в Женечкино убежище, где застал всё таким, каким было оставлено ею в момент моего гнусного дезертирства. Куклы по-прежнему лежали на своих местах, никем не тронутые, но уже кое-где обтянутые паутиной и облепленные суетливыми муравьями. Я живо себе представил, сколько времени здесь провело это неприкаянное дитя, разделяя безотрадные часы с собственным одиночеством. Вспомнил тот безмерный восторг, что доставил ей своим неожиданным появлением. Сражённый, я пал на колени и безутешно рыдал, время от времени взирая на небо, сквозь дрожащую листву, и горячо молил о том, чтобы этот покинувший нас ангел когда-нибудь смог всё же простить мою чёрствость и предательство.

Когда мне было всего 8 лет, мне сильно
нравился один мальчик. Его звали Женя, и он был взрослее меня на пару лет. Для
меня он был самый красивый, с светло — русыми волосами и голубыми очами, я была
от него без ума. Но он был старше меня и я стеснялась с ним заговорить, хотя и
виделись мы довольна таки часто, просто мы жили с нами в одном дворе. Но он на
меня никогда не бросал никакого внимания, будто бы меня вообще не замечал.

Так я любила Женю год, пока как – то моя
подружка не познакомила нас. Но дело в том, что Женя, будучи в таком раннем
возрасте хорошо знал о своих внешних данных и возможностях, поэтому уже тогда
вокруг него всегда было много девочек, а подружек он менял, чуть ли, ни каждую
неделю. Я же никогда даже не претендовала на Женю, прекрасно понимала, что у
меня нет никаких шансов.

Так мы общались и были просто друзьями
несколько лет, а когда мне исполнилось 11 лет, то моему папе предложили на
работе повышение, а для этого ему необходимо было переехать жить в другую
страну. А после того, как Женя узнал, что я скоро уеду, то стал общаться со
мной более тесно, проявлял знаки внимания. Как сейчас помню, как наши бабушки
нас тогда даже стали называть женихом и невестой. Все считали нас очень
красивой парой и говорили, что мы подходим друг другу, даже, несмотря на такой
ранний возраст.

Можете представить себе как я была тогда
счастлива, но вот только было все это не долго. Так мы встречались практически
все лето, в конце которого я узнала, что Женя параллельно общался еще с
несколькими девочками. Как же мне тогда было больно, обидно, а вскоре я уехала
проживать в другую страну вместе с родителями, даже не попрощавшись с Женей, да
и он видимо не особо горел желанием проводить меня.

Так прошло 3 года, и вот летом родители
решили навестить родственников и съездить на родину. В тот первый приезд я не
видела Женю, но тогда я узнала, что он сразу после моего отъезда стал
встречаться с моей подругой, с которой продолжал общаться все это время. В
общем, в следующий раз я вновь приехала на родину через пару лет, но в этот раз
Женя сам пришел ко мне, мы даже тогда помню, погуляли вместе пару вечеров, но
он все также продолжал на тот период времени встречаться с моей подругой.

Но и в этот раз я уехала, и в очередной раз
вновь мои родители меня отправили на родину через 2 года. И мы опять не встретились
с Женей, ему слишком поздно сказали о моем приезде, когда он мне написал
сообщение, я в это время уже садилась в самолет, возвращалась домой. Но после
этого сообщения мы стали переписываться, в последствии я узнала, что он
расстался с моей подругой, но уже нашел себе новую. А я же, пока Женя не терял
времени даром, общался с девушками и постоянно их менял, не могла никого
воспринимать серьезно.

Я никого не могла подпустить к себе, нет,
конечно, у меня были молодые люди, но ни с кем дальше чем просто дружбы дело не
заходила. То они были не красивые, то пахло от них, то еще что – нибудь. В
общем, искала я именно того, который был бы таким как Женя, блондином с
голубыми глазами. И всегда инициатором расставаний со всеми парнями была именно
я. Я всегда с нетерпением ждала очередного сообщения от Жени, но при этом
понимала, что у нас никогда ничего другого не будет.

Я прекрасно понимала, что он такие сообщения
пишет не только мне одной, а еще как минимум двум девушкам. И вот он стал
настойчиво звать меня в гости, но я тогда училась и не знала смогу ли приехать,
найти денег на билет, а у родителей я не хотела просить, сама уже была
достаточно взрослая, чтобы обеспечивать себя самой. Но у меня все же получилось
заработать денег и я не раздумывая полетела на родину, конечно же, я хотела
увидеть Женю, но еще я также соскучилась по родственникам, которых у меня было
много.

В общем, Женя меня встретил, и у нас все
было просто замечательно, я жила у тети, а он приезжал ко мне, когда мог, хотя
это было очень редко. Пока его не было, я ходила гулять с друзьями и подругами.
За мной даже один из друзей стал ухаживать, но тогда я стразу ему сказала, что
кроме дружбы дальше наши отношения не зайдут. При этом все друзья и подруги,
которые также были друзьями Жени, все в один голос говорили, чтобы я не
связывалась с Женей, они говорили, что он ужасный человек, но я же его безумно
сильно любила и ни кому не верила.

Ведь Женя был моей первой любовью, и я
словно в розовых очках была. Вскоре он стал устраивать мне скандалы, что я
гуляю без него, а как – то однажды случилось то, после чего я больше никогда не
видела Женю, если честно и не хочу видеть, хоть и люблю до сих пор. В общем,
Женя как – то раз решил проверить мой телефон, где была переписка с молодыми
людьми, при этом это было еще до того, как мы стали с ним тесно общаться.

Но Жене было все равно, и тут он стал
показывать мне всю свою переписку, по которой я поняла, что он встречался еще с
несколькими девушками, при этом в то время когда я уже была здесь и ждала его,
когда же он приедет ко мне. Тогда мне до отъезда оставалось пару недель, и все
оставшееся время просидела дома и проревела.

А в последний день пришли мои подруги и
друзья и устроили мне прощальный вечер, на котором, конечно же, Жени не было. А
потом все дружно меня проводили. После того случая прошло уже несколько лет, а
я так больше и не ездила на родину. И друга у меня тоже так и нет. Вот такая у
меня была первая любовь, которую я и по сей день забыть не могу.

Этот рассказ надолго выбил меня из колеи… Прочтите до конца, не пожалейте времени. Возможно, он крепко и навсегда утвердит вас в мысли, что жить надо здесь и сейчас…

У мамы в серванте жил хрусталь. Салатницы, фруктовницы, селедочницы. Все громоздкое, непрактичное. И ещё фарфор. Красивый, с переливчатым рисунком цветов и бабочек.

Набор из 12 тарелок, чайных пар и блюд под горячее.

Мама покупала его еще в советские времена, и ходила куда-то ночью с номером 28 на руке. Она называла это: «Урвала». Когда у нас бывали гости, я стелила на стол кипенно белую скатерть. Скатерть просила нарядного фарфора.

— Мам, можно?

— Не надо, это для гостей.

— Так у нас же гости!

— Да какие это гости! Соседи да баб Полина…

Я поняла: чтобы фарфор вышел из серванта, надо, чтобы английская королева бросила Лондон и заглянула в спальный район Капотни, в гости к маме.

Раньше так было принято: купить и ждать, когда начнется настоящая жизнь. А та, которая уже сегодня — не считается. Что это за жизнь такая? Сплошное преодоление. Мало денег, мало радости, много проблем. Настоящая жизнь начнется потом.

Прямо раз — и начнется. И в этот день мы будем есть суп из хрустальной супницы и пить чай из фарфоровых чашек. Но не сегодня.

Когда мама заболела, она почти не выходила из дома. Передвигалась на инвалидной коляске, ходила с костылями, держась за руку сопровождающего.

— Отвези меня на рынок, — попросила мама однажды.

Последние годы одежду маме покупала я, и всегда угадывала. Хотя и не очень любила шоппинг для нее: у нас были разные вкусы. И то, что не нравилось мне — наверняка нравилось маме. Поэтому это был такой антишоппинг — надо было выбрать то, что никогда не купила бы себе — и именно эти обновки приводили маму в восторг.

— Мне белье надо новое, я похудела.

У мамы хорошая, но сложная фигура, небольшие бедра и большая грудь, подобрать белье на глаз невозможно. В итоге мы поехали в магазин. Он был в ТЦ, при входе, на первом этаже. От машины, припаркованной у входа, до магазина мы шли минут сорок. Мама с трудом переставляла больные ноги. Пришли. Выбрали. Примерили.

— Тут очень дорого и нельзя торговаться, — сказала мама. — Пойдем еще куда-то.

— Купи тут, я же плачу, — говорю я. — Это единственный магазин твоей шаговой доступности.

Мама поняла, что я права, не стала спорить. Выбрала белье.

— Сколько стоит?

— Не важно, — говорю я.

— Важно. Я должна знать.

Мама фанат контроля. Ей важно, что это она приняла решение о покупке.

— Пять тысяч, — говорит продавец.

— Пять тысяч за трусы?????

— Это комплект из новой коллекции.

— Да какая разница под одеждой!!!! — мама возмущена.

Я изо всех сил подмигиваю продавцу, показываю пантомиму. Мол, соври.

— Ой, — говорит девочка-продавец, глядя на меня. — Я лишний ноль добавила. Пятьсот рублей стоит комплект.

— То-то же! Ему конечно триста рублей красная цена, но мы просто устали… Может, скинете пару сотен?

— Мам, это магазин, — вмешиваюсь я. — Тут фиксированные цены. Это не рынок.

Я плачу с карты, чтобы мама не видела купюр. Тут же сминаю чек, чтобы лишний ноль не попал ей на глаза. Забираем покупки. Идем до машины.

— Хороший комплект. Нарядный. Я специально сказала, что не нравится, чтоб интерес не показывать. А вдруг бы скинули нам пару сотен. Никогда не показывай продавцу, что вещь тебе понравилась.

Иначе, ты на крючке.

— Хорошо, — говорю я.

— И всегда торгуйся. А вдруг скинут?

— Хорошо.

Я всю жизнь получаю советы, которые неприменимы в моем мире. Я называю их пейджеры. Вроде как они есть, но в век мобильных уже не надо.

Читать также: «Нужно копить деньги и все делать качественно” — это незыблемые родительские истины… позавчерашнего дня.

Однажды маме позвонили в дверь. Она долго-долго шла к двери. Но за дверью стоял терпеливый и улыбчивый молодой парень. Он продавал набор ножей. Мама его впустила, не задумываясь. Неходячая пенсионерка впустила в квартиру широкоплечего молодого мужика с ножами. Без комментариев. Парень рассказывал маме про сталь, про то, как нож может разрезать носовой платок, подкинутый вверх, на лету.

— А я без мужика живу, в доме никогда нет наточенных ножей, — пожаловалась мама.

Проявила интерес. Хотя сама учила не проявлять. Это было маленькое шоу. В жизни моей мамы было мало шоу. То есть много, но только в телевизоре. А тут — наяву. Парень не продавал ножи. Он продавал шоу. И продал. Парень объявил цену. Обычно этот набор стоит пять тысяч, но сегодня всего 2,5. И еще в подарок кулинарная книга. «Ну надо же! Еще и кулинарная книга!» — подумала мама, ни разу в жизни не готовившая по рецепту: она чувствовала продукт и знала, что и за чем надо добавлять в суп. Мама поняла: ножи надо брать. И взяла.

Пенсия у мамы — 9 тысяч. Если бы она жила одна, то хватало бы на коммуналку и хлеб с молоком. Без лекарств, без одежды, без нижнего белья. И без ножей. Но так как коммуналку, лекарства ,продукты и одежду оплачивала я, то мамина пенсия позволяла ей чувствовать себя независимой. На следующий день я приехала в гости. Мама стала хвастаться ножами. Рассказала про платок, который прям на лету можно разрезать. Зачем резать платки налету и вообще зачем резать платки? Я не понимала этой маркетинговой уловки, но да Бог с ними. Я знала, что ей впарили какой-то китайский ширпотреб в нарядном чемоданчике. Но молчала. Мама любит принимать решения и не любит, когда их осуждают.

— Так что же ты спрятала ножи, не положила на кухню?

— С ума сошла? Это на подарок кому-то. Мало ли в больницу загремлю, врачу какому. Или в Собесе, может, кого надо будет за путевку отблагодарить…

Опять на потом. Опять все лучшее — не себе. Кому-то. Кому-то более достойному, кто уже сегодня живет по-настоящему, не ждет.

Мне тоже генетически передался этот нелепый навык: не жить, а ждать. Моей дочке недавно подарили дорогущую куклу. На коробке написано «Принцесса». Кукла и правда в шикарном платье, с короной и волшебной палочкой. Дочке — полтора годика. Остальных своих кукол она возит за волосы по полу, носит за ноги, а любимого пупса как-то чуть не разогрела в микроволновке. Я спрятала новую куклу.

Потом как-нибудь, когда доделаем ремонт, дочка подрастет, и наступит настоящая жизнь, я отдам ей Принцессу. Не сегодня.

Но вернемся к маме и ножам. Когда мама заснула, я открыла чемоданчик и взяла первый попавшийся нож. Он был красивый, с голубой нарядной ручкой. Я достала из холодильника кусок твердого сыра, и попыталась отрезать кусочек. Нож остался в сыре, ручка у меня в руке. Такая голубая, нарядная.

— Это даже не пластмасса, — подумала я.

Вымыла нож, починила его, положила обратно в чемодан, закрыла и убрала. Маме ничего, конечно, не сказала. Потом пролистала кулинарную книгу. В ней были перепутаны страницы. Начало рецепта от сладкого пирога — конец от печеночного паштета. Бессовестные люди, обманывающие пенсионеров, как вы живете с такой совестью?

В декабре, перед Новым годом маме резко стало лучше, она повеселела, стала смеяться. Я вдохновилась ее смехом. На праздник я подарила ей красивую белую блузку с небольшим деликатным вырезом, призванную подчеркнуть ее большую грудь, с резным воротничком и аккуратными пуговками. Мне нравилась эта блузка.

— Спасибо, — сказала мама и убрала ее в шкаф.

— Наденешь ее на новый год?

— Нет, зачем? Заляпаю еще. Я потом, когда поеду куда-нибудь…

Маме она очевидно не понравилась. Она любила яркие цвета, кричащие расцветки. А может наоборот, очень понравилась. Она рассказывала, как в молодости ей хотелось наряжаться. Но ни одежды, ни денег на неё не было. Была одна белая блузка и много шарфиков. Она меняла шарфики, повязывая их каждый раз по-разному, и благодаря этому прослыла модницей на заводе. К той новогодней блузке я
тоже подарила шарфики. Я думала, что подарила маме немного молодости. Но она убрала молодость на потом.

В принципе, все её поколение так поступило. Отложило молодость на старость. На потом. Опять потом. Все лучшее на потом. И даже когда очевидно, что лучшее уже в прошлом, все равно — потом.
Синдром отложенной жизни.

Мама умерла внезапно. В начале января. В этот день мы собирались к ней всей семьей. И не успели. Я была оглушена. Растеряна. Никак не могла взять себя в руки. То плакала навзрыд. То была спокойна как танк. Я как бы не успевала осознавать, что происходит вокруг. Я поехала в морг. За свидетельством о смерти. При нем работало ритуальное агентство. Я безучастно тыкала пальцем в какие-то картинки с гробами, атласными подушечками, венками и прочим. Агент что-то складывал на калькуляторе.

— Какой размер у усопшей? — спросил меня агент.

— Пятидесятый. Точнее сверху пятьдесят, из-за большой груди, а снизу …- зачем-то подробно стала отвечать я.

— Это не важно. Вот такой набор одежды у нас есть для нее, в последний путь. Можно даже 52 взять, чтобы свободно ей было. Тут платье, тапочки, белье…

Я поняла, что это мой последний шоппинг для мамы. И заплакала.

— Не нравится ? — агент не правильно трактовал мои слезы: ведь я сидела собранная и спокойная еще минуту назад, а тут истерика. — Но в принципе, она же сверху будет накрыта вот таким атласным покрывалом с вышитой молитвой…

— Пусть будет, я беру.

Я оплатила покупки, которые пригодятся маме в день похорон, и поехала в её опустевший дом. Надо было найти ее записную книжку, и обзвонить друзей, пригласить на похороны и поминки.

Я вошла в квартиру и долга молча сидела в ее комнате. Слушала тишину. Мне звонил муж. Он волновался. Но я не могла говорить. Прямо ком в горле. Я полезла в сумку за телефоном, написать ему сообщение, и вдруг совершенно без причин открылась дверь шкафа. Мистика. Я подошла к нему. Там хранилось мамино постельное белье, полотенца, скатерти. Сверху лежал большой пакет с надписью «На смерть». Я открыла его, заглянула внутрь.

Там лежал мой подарок. Белая блузка на новый год. Белые тапочки, похожие на чешки. И комплект белья. Тот самый, за пять тысяч. Я увидела, что на лифчике сохранилась цена. То есть мама все равно узнала, что он стоил так дорого. И отложила его на потом. На лучший день её настоящей жизни. И вот он, видимо, наступил. Её лучший день. И началась другая жизнь…

Дай Бог, она настоящая.

Сейчас я допишу этот пост, умоюсь от слёз и распечатаю дочке Принцессу. Пусть она таскает её за волосы, испачкает платье, потеряет корону. Зато она успеет. Пожить настоящей жизнью уже сегодня.

Настоящая жизнь — та, в которой много радости. Только радость не надо ждать. Её надо создавать самим. Никаких синдромов отложенной жизни у моих детей не будет.

Потому что каждый день их настоящей жизни будет лучшим.

Давайте вместе этому учиться — жить сегодня.

Ольга Савельева

Источник:  goodday.su

Писательница Лера Манович рассказала историю про девушку Женю, которая очень сильно любила одного человека – Максим его звали, он был старше нее. Когда у него обнаружили рак, она продала свою квартиру, чтобы были деньги на лечение. У него таких денег не было, у его родных и друзей тоже.

А у нее была дорогая квартира в старом доме в хорошем районе, парк виден из окна, единственное наследство от умерших родителей, и вообще отчий дом, любимое пристанище.

Но она хотела его спасти, и вот она продала квартиру, чтобы его лечить. Надо сказать, он был против такой жертвы. У него был рак на четвертой стадии, безнадежное дело, и он не хотел, чтобы Женя осталась бомжом после его смерти. Он даже сочинил историю, что, дескать, его гражданская жена уже всё оплатила. То есть и денег не надо, и, оказывается, у него жена есть – о чем Женя и не подозревала.

Он специально так придумал, чтобы она обиделась и его бросила.
Но она не бросила. Она догадалась, что всё это – благородные отговорки, и продала квартиру, и была счастлива.
Но Лера Манович не знала, чем эта история закончилась.
А я узнал через общих знакомых.

Рассказываю.
Максим вылечился. Чудо, один шанс на десять тысяч – и этот шанс выпал ему. Он не просто выздоровел, но совершенно преобразился. Он был художником, но тогда, до болезни и выздоровления – совсем никчемным, то есть не особо талантливым и вдобавок ленивым. Разве что был способен обаять, очаровать, оковать собою двадцатилетнюю девочку – в свои почти сорок бездарно прожитых лет.

Но тут всё переменилось. Он стал строг и сосредоточен, слегка пополнел и красиво поседел. Первая же серия его новых картин была успешно выставлена и хорошо продана; он получил стипендию от фонда Граупнера и уехал на год в Мюнхен; потом переехал в Загреб и женился на галеристке Любе Циглар. Но в Москве появлялся часто.
Однажды ему позвонил старый приятель и попросил о встрече.
Максим позвал его в свою московскую квартиру. Сели на кухне. Максим сварил кофе, достал коньяк, открыл коробку конфет.
— Почему ты на ней не женился? – вдруг спросил приятель.
— Тебе это обязательно знать?
— Нет, не обязательно.
— Тогда ладно… — вздохнул Максим. – Тогда попробую объяснить. Ты мог бы жениться на святой? На настоящей святой, в прямом смысле слова? – вдруг горячо воскликнул он. – Ее можно обожать, боготворить, молиться на нее, но нельзя же ей сказать «погладь мне рубашку, а на обед свари борщ».
— Ну, погладил бы сам, — пожал плечами приятель. – Или нанял бы прислугу.
— Она бы не позволила! – засмеялся Максим. – Я же говорю: святая. Ты бы мог лечь в постель со святой? Я – нет. То есть просто лечь, – он засмеялся, – рядышком полежать на спине, знаешь, бывают такие надгробия в католических соборах… А вот насчет… — и он замолчал, подбирая слова.
Он, конечно, хотел сказать «обладать» или еще крепче, но вспомнил одну существенную для дружеских отношений подробность.

Приятель был влюблен в Женю и не скрывал этого. Это он когда-то познакомил ее с Максимом, позвал свою девушку в гости в мастерскую к знакомому художнику, и простить себе этого не мог. Он даже обрадовался, когда Максим заболел. Погорюет и забудет, и моею будет. Он поглядел на Максима, вспомнил эти злые фантазии и поморщился. Тем более что Максим не умер. Ну и хорошо.
— Да, так вот, — осторожно сказал Максим. — После больницы у нас ничего не было. Я не мог. Какой-то, – он приложил кулак к груди и подвигал его вправо-влево, — какой-то железный запрет. Я ей бесконечно благодарен. Настолько благодарен, что она для меня вроде ангела. Святая, я же сказал. А кстати, — Максим наивно округлил глаза, — а почему ты сам на ней не женился? Восемь лет прошло, сколько можно?
— Угадай! – осклабился приятель.
— Прости, — сказал Максим.
— Ничего.
— Ты вообще зачем завел этот разговор? – спросил Максим.
— Она заболела.
— Тоже рак? – Максим схватился за сердце.
— Рак. Слава богу, не четвертая стадия, как у тебя было. Вторая. Шансы есть. Но денег нет. Совсем. Она не работает.
Живет у тетки. Тетка старая, живет на пенсию.
— Я ей бесконечно благодарен. Я бы продал всё! – у Максима задрожал голос. – Вот эту квартиру, дом в Загребе, дачу в Черногории, квартиру в Берлине, всё! Бомжом бы остался, ради нее… Но понимаешь, старик, вся моя недвижимость записана на жену.

Автор:Д. Драгунский