Рассказ про капитана немо

Жюль Верн

Капитан Немо

Двадцать тысяч лье под водой

Кругосветное путешествие в морских глубинах

Часть первая

1. Плавающий риф

1866 год ознаменовался удивительным происшествием, которое, вероятно, еще многим памятно. Не говоря уже о том, что слухи, ходившие в связи с необъяснимым явлением, о котором идет речь, волновали жителей приморских городов и континентов, они еще сеяли тревогу и среди моряков. Купцы, судовладельцы, капитаны судов, шкиперы как в Европе, так и в Америке, моряки военного флота всех стран, даже правительства различных государств Старого и Нового Света были озабочены событием, не поддающимся объяснению.

Дело в том, что с некоторого времени многие корабли стали встречать в море какой-то длинный, фосфоресцирующий, веретенообразный предмет, далеко превосходивший кита как размерами, так и быстротой передвижения.

Записи, сделанные в бортовых журналах разных судов, удивительно схожи в описании внешнего вида загадочного существа или предмета, неслыханной скорости и силы его движений, а также особенностей его поведения. Если это было китообразное, то, судя по описаниям, оно превосходило величиной всех доныне известных в науке представителей этого отряда. Ни Кювье, ни Ласепед, ни Дюмериль, ни Катрфаж не поверили бы в существование такого феномена, не увидав его собственными глазами, вернее глазами ученых.

Оставляя без внимания чересчур осторожные оценки, по которым в пресловутом существе было не более двухсот футов длины, отвергая явные преувеличения, по которым оно рисовалось каким-то гигантом, – в ширину одна миля, в длину три мили! – все же надо было допустить, придерживаясь золотой середины, что диковинный зверь, если только он существует, в значительной степени превосходит размеры, установленные современными зоологами.

По свойственной человеку склонности верить во всякие чудеса легко понять, как взволновало умы это необычное явление. Некоторые попытались было отнести всю эту историю в область пустых слухов, но напрасно! Животное все же существовало; этот факт не подлежал ни малейшему сомнению.

Двадцатого июля 1866 года судно «Гавернор-Хигинсон» пароходной компании «Калькутта энд Бернах» встретило огромную плавучую массу в пяти милях от восточных берегов Австралии. Капитан Бэкер решил сперва, что он обнаружил не занесенный на карты риф; он принялся было устанавливать его координаты, но тут из недр этой темной массы вдруг вырвались два водяных столба и со свистом взлетели в воздух футов на полтораста. Что за причина? Подводный риф, подверженный извержениям гейзеров? Или же просто-напросто какое-нибудь морское млекопитающее, которое выбрасывало из ноздрей вместе с воздухом фонтаны воды?

Двадцать третьего июля того же года подобное явление наблюдалось в водах Тихого океана с парохода «Кристобал-Колон», принадлежащего Тихоокеанской Вест-Индской пароходной компании. Слыханное ли дело, чтобы какое-либо китообразное способно было передвигаться с такой сверхъестественной скоростью? В течение трех дней два парохода – «Гавернор-Хигинсон» и «Кристобал-Колон» – встретили его в двух точках земного шара, отстоящих одна от другой более чем на семьсот морских лье![1]

Пятнадцать дней спустя, в двух тысячах лье от вышеупомянутого места, пароходы «Гельвеция», Национальной пароходной компании, и «Шанон», пароходной компании «Рояль-Мэйл», шедшие контргалсом, встретившись в Атлантическом океане на пути между Америкой и Европой, обнаружили морское чудище под 42°15′ северной широты и 60°35′ долготы, к западу от Гринвичского меридиана. При совместном наблюдении установили на глаз, что в длину млекопитающее по меньшей мере достигает трехсот пятидесяти английских футов.[2] Они исходили из того расчета, что «Шанон» и «Гельвеция» были меньше животного, хотя оба имели по сто метров от форштевня до ахтерштевня. Самые громадные киты, что водятся в районе Алеутских островов, и те не превышали пятидесяти шести метров в длину, – если вообще достигали подобных размеров!

Эти донесения, поступившие одно вслед за другим, новые сообщения с борта трансатлантического парохода «Пэрер», столкновение чудовища с судном «Этна», акт, составленный офицерами французского фрегата «Нормандия», и обстоятельный отчет, поступивший от коммодора Фитц-Джеймса с борта «Лорд-Кляйда», – все это серьезно встревожило общественное мнение. В странах, легкомысленно настроенных, феномен служил неисчерпаемой темой шуток, но в странах положительных и практических, как Англия, Америка, Германия, им живо заинтересовались.

Во всех столицах морское чудовище вошло в моду: о нем пелись песенки в кафе, над ним издевались в газетах, его выводили на подмостках театров. Для газетных уток открылась оказия нести яйца всех цветов. Журналы принялись извлекать на свет всяких фантастических гигантов, начиная от белого кита, страшного «Моби Дика» арктических стран, до чудовищных осьминогов, которые в состоянии своими щупальцами опутать судно в пятьсот тонн водоизмещением и увлечь его в пучины океана. Извлекли из-под спуда старинные рукописи, труды Аристотеля и Плиния, допускавших существование морских чудовищ, норвежские рассказы епископа Понтопидана, сообщения Поля Геггеда и, наконец, донесения Харингтона, добропорядочность которого не подлежит сомнению, утверждавшего, что в 1857 году, находясь на борту «Кастиллана», он собственными глазами видел чудовищного морского змия, до того времени посещавшего только воды блаженной памяти «Конститюсьонель».

В ученых обществах и на страницах научных журналов поднялась нескончаемая полемическая возня между верующими и неверующими. Чудовищное животное послужило волнующей темой. Журналисты, поклонники науки, в борьбе со своими противниками, выезжавшими на остроумии, пролили в эту памятную эпопею потоки чернил; а некоторые из них даже пролили две-три капли крови, потому что из-за этого морского змия дело буквально доходило до схваток!

Шесть месяцев длилась эта война с переменным успехом. На серьезные научные статьи журналов Бразильского географического института, Берлинской королевской академии наук, Британской ассоциации, Смитсонианского института в Вашингтоне, на дискуссию солидных журналов «Индиан Аршипелаге», «Космоса» аббата Муаньо, «Миттейлунген» Петерманна, на научные заметки солидных французских и иностранных газет бульварная пресса отвечала неистощимыми насмешками. Пародируя изречение Линнея, приведенное кем-то из противников чудовища, журнальные остроумцы утверждали, что «природа не создает глупцов», и заклинали своих современников не оскорблять природу, приписывая ей создание неправдоподобных спрутов, морских змей, разных «Моби Диков», которые существуют-де только в расстроенном воображении моряков! Наконец, популярный сатирический журнал, в лице известного писателя, ринувшегося на морское чудо, как новый Ипполит, нанес ему, при всеобщем смехе, последний удар пером юмориста. Остроумие победило науку.

В первые месяцы 1867 года вопрос о новоявленном чуде, казалось, был похоронен, и, по-видимому, ему не предстояло воскреснуть. Но тут новые факты стали известны публике. Дело шло уже не о разрешении интересной научной проблемы, но о серьезной действительной опасности. Вопрос принял новое освещение. Морское чудище превратилось в остров, скалу, риф, но риф блуждающий, неуловимый, загадочный!

Пятого марта 1867 года пароход «Моравиа», принадлежавший Монреальской океанской компании, под 27°30′ широты и 72°15′ долготы ударился на полном ходу о подводные скалы, не обозначенные ни на каких штурманских картах. Благодаря попутному ветру и машине в четыреста лошадиных сил пароход делал тринадцать узлов. Удар был настолько сильный, что, не обладай корпус судна исключительной прочностью, столкновение кончилось бы гибелью парохода и двухсот тридцати семи человек, считая команду и пассажиров, которых он вез из Канады.

Радиоспектакль выше всяких похвал. Текст инсценировки озвучен актерами на 5+

Ответить

Спасибо артистам, озвучивших роман писателя. Спасибо сайту за возможность его прослушать.

Ответить

Чудный спектакль! Когда-то зачитывалась этой книгой, приятно вернуться в те благословенные времена… Слушайте и не будете разочарованы.

Ответить

Замечательная постановка, и отличная актёрская работа.

Ответить

Замечательный и очень интересный радиоспектакль! Прослушала с большим удовольствием! Спасибо!)));

Ответить

Очень увлекательный рассказ.

Ответить

Классное произведение👍

Ответить

Люблю Жюль Верна слушать и фильмы смотреть 💓
Я вот хочу лайк поставить, а мне пишут, мол, вы ещё не досрочно окрепли… Зарегистрировалась один день назад. Когда можно будет поставить лайк?

Ответить

Спасибо, очень интересный аудио спектакль!!!

Ответить

• Описание
• Обсуждения
• Цитаты 2
• Рецензии
• Коллекции 3

Произведение Двадцать тысяч лье под водой полностью

Информация об экранизации книги

Связанные произведения

Статьи

Купить онлайн

Все предложения…

• Похожее

• Рекомендации

• Ваши комменты
• Еще от автора

Рассказываем о появлении культовых романов Жюля Верна, их связи и путанице с датами.

Наверное, каждый из нас в детстве читал как минимум несколько книг Жюля Верна. «Вокруг света за восемьдесят дней», «Дети капитана Гранта», «Пятнадцатилетний капитан», «Таинственный остров», «Двадцать тысяч лье под водой», «Вокруг Луны», «Пятьсот миллионов бегумы» — все они давно уже считаются классикой приключенческой литературы.

Эти истории распаляли воображение и побуждали больше узнавать об окружающем нас мире. Среди героев писателя особо выделялся капитан Немо — таинственный и скрытный командир подводной лодки «Наутилус», в прошлом которого были захватывающие тайны, а жизнь которого была полна секретов и приключений. Немо — один из немногих героев писателя, который появлялся на страницах больше чем одной книги. Рассказываем, как и почему так получилось.

Начало легенды

Придуманная первым биографом писателя легенда гласит, что в 11 лет Жюль Верн сбежал из дома и устроился юнгой на трёхмачтовую шхуну «Корали», направляющуюся в Вест-Индию. Верн намеревался привезти из путешествия коралловое ожерелье для своей любимой (а скорее, возлюбленной) кузины Каролины. Однако отец несостоявшегося путешественника успел попасть на борт за минуту до отправления. Пьер Верн снял своего непутёвого отпрыска с корабля и взял с него торжественное обещание, что путешествовать он будет только в своём воображении.

История, конечно, выдуманная, хотя крупицы правды в ней есть. Пьер Верн действительно не одобрял увлечений сына и рассчитывал, что тот унаследует его адвокатскую практику, а Жюль Верн по молодости действительно был влюблён в свою кузину. Но вместе с тем писатель до конца жизни оставался заядлым путешественником и яхтсменом: он успел побывать в Англии, Шотландии, Дании, Норвегии, Нидерландах, Бельгии, Португалии, Испании, Италии, Гибралтаре, Алжире и США.

Жюль Верн любил путешествовать, но ещё больше он любил писать, и все главные путешествия своей жизни действительно совершил в своём воображении. А вот его герои несколько раз самыми разными способами обогнули земной шар, побывали в самых укромных уголках Земли, опустились к центру планеты и даже смотались до Луны и обратно.

Верн видел в своём творчестве возможность поделиться с читателями любовью к картам и исследованиям мира. С самого начала карьеры он мечтал писать так называемые Roman de la Science — книги, которые не только развлекают, но и просвещают.

В 1863 году Жюль Верн заключил долгосрочный контракт с издателем Пьером-Жюлем Этцелем. Тот как раз собирался выпускать семейный журнал под названием «Журнал воспитания и развлечения», на страницах которого развлекательная проза соседствовала бы с научно-образовательной. Познакомившись с Жюлем Верном он, должно быть, решил, что нашёл на золотую жилу.

По условиям контракта автор был обязан сдавать Этцелю по три текста в год, который издатель затем выпускал сначала в сериализированном формате на страницах «Журнала воспитания и развлечения», а потом под одной обложкой в виде полноценного романа.

Когда Верн прислал три первые романа, Этцель решил объединить все книги в единую серию под названием «Необыкновенные путешествия». В предисловии к «Путешествию и приключениям капитана Гаттераса» издатель написал, что целью автора «Необыкновенных путешествий» является «собрать воедино все знания по географии, физике и астрономии накопленные наукой и в интересной, занимательной форме рассказать «Историю мира». Идея серии пережила Этцеля — новые тома «Путешествий» выходили вплоть до смерти самого Верна. В общем счёте в эту серию вошло 54 романа из 65, что были написаны автором.

Этцель покупал далеко не все работы Верна. Так, к примеру, он забраковал написанный в 1863 году роман «Париж в XX веке» как слишком «мрачный, депрессивный и способный подорвать репутацию автора». Жюль Верн спрятал рукопись в сейфе, в котором она и пролежала 130 лет. Манускрипт был обнаружен случайно внуком писателя в 1990 году. Четыре года спустя «Париж в XX веке» впервые увидел свет, и многие читатели ахнули, но не от депрессивности произведения, а от прозорливости его автора — Верну удалось предугадать многие черты современного общества.

Верн очень ответственно относился к придуманному Этцелем описанию «Необыкновенных путешествий» как к своего рода «Истории мира». В поздних интервью он сетовал на то, что мир слишком большой, а жизнь слишком коротка, и ему придётся дожить до ста лет, если он хочет оставить после себя «полную» «Историю».

Возможно, именно по этой причине Верн редко возвращался к героям своих прежних книг. В его библиографии можно выделить всего три цикла: «Робур», «Пушечный клуб» и «Капитан Немо», причём последний выглядит циклом весьма условно. У всех книг трилогии самостоятельный сюжет и свой набор персонажей, и только ближе к финалу третьей книги, «Таинственного острова», читатель понимает, что роман связан с «Детьми капитана Гранта» и «Двадцатью тысячами лье под водой».

«В поисках капитана Гранта»

«Дети капитана Гранта» впервые появились в «Журнале воспитания и развлечения» и публиковались на его страницах с декабря 1865 по декабрь 1867 года. Уже через год роман был переведён на русский язык и выпущен в издательстве Звонарёва.

Во время ходовых испытаний новой яхты «Дункан» экипаж судна ловит акулу, в брюхе которой находят бутылку с просьбой о помощи. Записку написал некий Грант, шотландский патриот и капитан «Британии», судна, бесследно пропавшего два года назад. Судя по записке, «Британия» потерпела крушение 7 июня 1862 года где-то в районе 37-й параллели. Координаты размыты, точное место катастрофы неизвестно, записка отправлена давно — шансы на успешное нахождение пропавшего капитана близки к нулю.

Однако встретившись с безутешными детьми сгинувшего моряка, лорд и леди Гленарван, владельцы «Дункана», были настолько тронуты их горем, что тут же снарядили спасательную экспедицию и на борту «Дункана» обошли весь мир вдоль 37-й параллели. Помогали им в этом деле угрюмый пессимист майор Мак-Наббс, благородный капитан яхты Джон Манглс, а также гениальный географ и ещё более гениальный раздолбай Жак Паганель. Обогнув весь земной шар, экспедиция совершенно случайно нашла живого и невредимого Гранта в последнем месте, в котором рассчитывала его найти.

Справедливости ради, Паганеля за его вклад в поиски капитана следовало бы навсегда исключить из Французского географического общества, ибо все его гипотезы оказались ошибочными, а о острове Табор, на котором и нашли Гранта, Паганель даже не подумал.

Да и остальные «спасатели» хороши — Патагонию и Австралию следовало бы сразу исключить из поисков, ибо Грант за два года сто раз бы успел добраться до ближайшего населённого пункта. Плыть из Патагонии в Австралию через Атлантический и Индийский океаны гораздо дольше, чем через Тихий, но поплыви яхта через Тихий, Гранта нашли бы гораздо раньше, роман не получился бы таким увлекательным, а путешествие «Дункана» закончилось бы слишком быстро.

«20 000 лье под водой»

На идею романа «20 000 лье под водой» Верна навела известная писательница Жорж Санд, предложившая ему написать книгу о путешествии в глубинах океана на подводном корабле. Писателю задумка пришлась по душе — он уже давно активно интересовался тематикой «погружных» кораблей. Своим именем «Наутилус» обязан первым экспериментальным подлодкам, построенным в начале XIX века известным инженером Робертом Фултоном, а слуга профессора Арронакса Консель назван в честь ещё одного создателя «погружных» кораблей — Жана-Франсуа Конселя.

Изучив всю имевшуюся на тот момент информацию о подлодках, Верн явно представил, к чему это всё может привести. Описывая «Наутилус», писатель предсказал множество черт, присущих современным подлодкам и немыслимых в момент написания романа.

Пожалуй, единственным серьезным просчётом оказалось отсутствие торпед — главным оружием «Наутилуса» оказался носовой таран. Впрочем, торпеду изобретут уже после написания романа, а в середине шестидесятых таран считался весьма эффективным средством, им были оснащены многие новейшие броненосцы ведущих стран мира.

После появления торпед Верн даже хотел было внести в текст соответствующие правки, но затем махнул рукой — наука не стояла на месте, и новые изменения приходилось бы вносить в каждое следующее издание. Однако когда несколько лет спустя «Наутилус» появился в «Таинственном острове», торпеды уже появились в его арсенале.

Летом 1866 года множество кораблей стало сообщать о встрече с огромным морским монстром, предположительно гигантским нарвалом. Французский морской биолог Пьер Арронакс получает приглашение присоединиться к экспедиции, отправляющейся на поиски загадочного существа на борту американского фрегата «Авраам Линкольн». Пять месяцев спустя фрегат находит монстра возле берегов Японии.

В результате завязавшейся схватки Арронакс, его слуга Консель и канадский гарпунщик Нед Лэнд падают в море и в итоге оказываются на борту футуристической субмарины «Наутилус», которой командует загадочный капитан Немо. Тот стремится скрыть от мира своё присутствие и предлагает гостям простой выбор — или умереть, или присоединиться к его странствиям. Так начинается их увлекательное подводное путешествие длиной в двадцать тысяч лье.

Немо богат и блестяще образован, говорит на нескольких языках, у него отличный вкус. Он лично спроектировал «Наутилус» и нарисовал все чертежи. Начиная сближаться с капитаном, Арронакс узнает, что Немо — уроженец земли, завоёванной могущественной империалистической нацией.

Потеряв семью во время жестокого подавления последнего восстания, капитан отрёкся от прошлой жизни, оборвал все контакты с миром суши, прозвал себя Немо (от латинского «никто») и ушёл под воду, потому что только там он может чувствовать себя свободным.

Немо покривил душой — контакты с поверхностью он разорвал не все. Благородный капитан то и дело продолжает помогать представителям порабощённых и завоёванных народов не только бороться с захватчиками и поработителями, но и просто сводить концы с концами.

По мере продолжения путешествия Немо все глубже погружается в депрессию и превращается в воплощение «архангела мести». В какой-то момент все трое гостей «Наутилуса» решают покинуть корабль — и очень вовремя, ибо на их глазах подлодку засасывает воронка Мальстрёма.

Изначально Верн хотел сделать Немо польским шляхтичем, потерявшим семью во время Январского восстания 1863 года. Однако Этцель испугался, что подобный шаг лишит книгу крайне перспективного рынка — в то время романы Верна уже с большой охотой выпускались в России, и Этцель явно имел с этого процент.

Издатель предложил сделать Немо североамериканским противником рабства, но с концом Гражданской войны его борьба лишилась смысла. Тогда Верн решил в принципе убрать все намеки на происхождение капитана — Арронакс так и не узнаёт, откуда Немо родом. В романе остались только косвенные намёки, да портрет польского националиста Тадеуша Костюшко, висящий в капитанской каюте по соседству с изображениями других борцов за свободу.

«Таинственный остров»

Над романом о группе людей, застрявших на необитаемом острове, Жюль Верн начал работать ещё на заре 1860-х. В первых версиях текста угадывалось большое влияние «Робинзона Крузо» и «Швейцарской семьи Робинзонов». Назывался роман «Дядюшка Робинзон», а главными героями были семейство Клиффтонов — двое взрослых и четверо детей — и матрос по имени Флип, получивший прозвище «Дядюшка Робинзон».

Верн вернулся к работе над романом несколькими годами позже и даже отправил готовый вариант Этцелю, но издатель вдрызг раскритиковал его за ненаучность, вторичность, а сюжет и многие другие детали и посоветовал «начать заново».

Верн послушался и спустя время (в одних источниках сразу, в других — после ещё одной переделки) прислал издателю «Таинственный остров». В первой части «Острова» остались отдельные персонажи, эпизоды и сюжетные линии «Дядюшки Робинзона», но в остальном это был совершенно новый и самостоятельный роман.

В последние дни Гражданской войны в США пятеро заключённых сбегают из конфедерационного лагеря военнопленных под Ричмондом, угнав воздушный шар. Однако из-за разыгравшейся жуткой бури шар уносит далеко в сторону, и беглецы терпят крушение на необитаемом острове посреди Тихого океана.

Пользуясь блестящими познаниями лидера группы в физике, химии, биологии и инженерном деле, северяне успешно колонизируют остров Линкольна и проводят на нём долгие четыре года, сражаясь с природой, плохой погодой, пиратами и гигантскими приматами, а также пытаясь разгадать все загадки своего нового дома.

Уже во время написания Верн поддался уговорам Этцеля и связал «Таинственный остров» с двумя другими произведениями — сначала колонисты с острова Линкольна спасли с острова Табор мятежного боцмана Тома Айртона, а затем в гроте под островом обнаружился… «Наутилус» капитана Немо.

Немо рассказывает вынужденным соседям историю своей жизни: когда-то его звали принцем Даккаром, он был сыном раджи независимого на тот момент государства Бандельканд и племянником знаменитого индийского героя Типпу-Сагиба.

Даккар принял участие в восстании сипаев 1857 года. После того, как британцы жестоко подавили восстание, Даккар и двадцать его соратников сбежали на остров Линкольна и начали строительство «Наутилуса». Закончив рассказ, Немо умирает. Герои затопляют «Наутилус», и корабль уносит тело своего капитана на дно.

В конце романа весь остров Линкольна погибает в результате извержения вулкана, но колонистов спасает вовремя вернувшийся «Дункан», которым теперь командует сын капитана Гранта Роберт. Вернувшись в Америку, колонисты решают и дальше жить вместе и основывают новую колонию в штате Айова. Откуда у них деньги на покупку земли? Прощальный подарок капитана Немо, откуда же ещё.

Путаница с датами

Жюль Верн явно связывал все три романа воедино в последний момент, поскольку в тексте огромная путаница с датами. Том Айртон говорит, что «Дункан» высадил его на острове Табор в 1854 году, и он провёл в одиночестве двенадцать лет. Немо вспоминает, что бороздит просторы океана уже тридцать лет, профессор Аронакс и его спутники покинули «Наутилус» шестнадцать лет назад, а последние шесть лет корабль не покидает своего убежища.

Вот только во всех трёх книгах есть чёткие привязки к датам, и согласно им события всех трёх книг развиваются едва ли не параллельно. Герои «Таинственного острова» сбегают из плена в марте 1865 года. Профессор Арронакс отправляется на поиски загадочного морского чудища 2 июля 1867 году, а лорд и леди Гленарван снаряжают экспедицию на поиски капитана Гранта в августе 1864 года.

Разумеется, и Верн, и Этцель знали о путанице с датами и смирились с ней. Существование такой ошибки официально признано в примечаниях к первому французскому изданию «Таинственного острова». Нам лишь остаётся смириться — от пары неверных дат истории хуже не становятся.

Артур Конан-Дойль, Джеймс Фенимор Купер, Джек Лондон, Марк Твен, Жюль Верн, Луи Жаколио, Луи Буссенар. Книги этих авторов позволяли несколько раз обогнуть земной шар и побывать в самых экзотичных его уголках ещё до достижения семилетнего возраста. Возможно, отдельные их элементы устарели, но дух приключений и жажды новых открытий, которым пропитаны эти книги, не позволит им исчезнуть навсегда.

• Полный текст
• Часть первая
• Глава первая. Движущийся риф
• Глава вторая. За и против
• Глава третья. «Как будет угодно хозяину»
• Глава четвертая. Нед Ленд
• Глава пятая. Погоня вслепую
• Глава шестая. На всех парах
• Глава седьмая. Кит неизвестного вида
• Глава восьмая. «Подвижный в подвижном»
• Глава девятая. Нед Ленд возмущен
• Глава десятая. Человек бездны
• Глава одиннадцатая. «Наутилус»
• Глава двенадцатая. Все посредством электричества
• Глава тринадцатая. Несколько цифр
• Глава четырнадцатая. «Черная река»
• Глава пятнадцатая. Письменное приглашение
• Глава шестнадцатая. Прогулка по подводной равнине
• Глава семнадцатая. Подводный лес
• Глава восемнадцатая. 16000 километров под Тихим океаном
• Глава девятнадцатая. Ваникоро
• Глава двадцатая. Торресов пролив
• Глава двадцать первая. Несколько дней на суше
• Глава двадцать вторая. Молния капитана Немо
• Глава двадцать третья. Снова в тюрьме
• Глава двадцать четвертая. Царство кораллов
• Часть вторая
• Глава первая. Индийский океан
• Глава вторая. Новое предложение капитана Немо
• Глава третья. Жемчужина стоимостью в десять миллионов франков
• Глава четвертая. Красное море
• Глава пятая. Аравийский туннель
• Глава шестая. Греческий архипелаг
• Глава седьмая. В сорок восемь часов через Средиземное море
• Глава восьмая. Бухта Виго
• Глава девятая. Пропавший материк
• Глава десятая. Подводные рудники
• Глава одиннадцатая. Саргассово море
• Глава двенадцатая. Кашалоты и киты
• Глава тринадцатая. Во льдах
• Глава четырнадцатая. Южный полюс
• Глава пятнадцатая. В ловушке
• Глава шестнадцатая. Недостаток воздуха
• Глава семнадцатая. От мыса Горн к Амазонке
• Глава восемнадцатая. Спруты
• Глава девятнадцатая. Гольфстрим
• Глава двадцатая. Под 47° 24′ широты и 17° 28′ долготы
• Глава двадцать первая. «Мститель»
• Глава двадцать вторая. Последние слова капитана Немо
• Глава двадцать третья. Заключение
• Примечания

Пере­вод Игна­тия Петрова.

Источ­ник тек­ста: Верн Ж. 80000 кило­мет­ров под водой. — Кау­нас: Госу­дар­ствен­ное изда­тель­ство худо­же­ствен­ной лите­ра­туры Литов­ской ССР, 1951. — 419 с.

Часть первая

Глава первая. Движущийся риф

1866 год озна­ме­но­вался необы­чай­ными про­ис­ше­стви­ями, память о кото­рых, веро­ятно, и по сей день жива у мно­гих. Слухи об этих собы­тиях воз­бу­дили любо­пыт­ство среди насе­ле­ния кон­ти­нен­тов и взбу­до­ра­жили жите­лей пор­то­вых горо­дов; но осо­бенно встре­во­жили они моря­ков. Купцы, судо­вла­дельцы, капи­таны, шки­перы, воен­ные моряки, даже пра­ви­тель­ства ряда госу­дарств Ста­рого и Нового Света – все были чрез­вы­чайно заин­те­ре­со­ваны одним фено­ме­ном [1].

В тот год несколько кораб­лей повстре­чали в море какой-то длин­ный, вере­те­но­об­раз­ный пред­мет; раз­ме­рами и быст­ро­той пере­дви­же­ний он зна­чи­тельно пре­вос­хо­дил кита; ино­гда Он излу­чал яркий свет.

Записи в бор­то­вых жур­на­лах раз­ных кораб­лей мало раз­ни­лись при опи­са­нии внеш­но­сти этого пред­мета или суще­ства и еди­но­гласно отме­чали неслы­хан­ную быст­роту его пере­дви­же­ния. Пред­по­ла­гали, что это кит. Однако ни одна из извест­ных науке раз­но­вид­но­стей китов не дости­гала таких раз­ме­ров. Ни Кювье, ни Ласе­пед, ни Дюме­риль, ни Катр­фаж [2] не пове­рили бы в суще­ство­ва­ние такого чудо­вища, пока не уви­дели бы его соб­ствен­ными глазами.

Неко­то­рые оче­видцы опре­де­ляли его длину в две­сти англий­ских футов [3] и это было явное пре­умень­ше­ние; зато дру­гие наде­лили его дли­ной в три мили при ширине в одну милю, что пред­став­ляло бес­спор­ное пре­уве­ли­че­ние. Несмотря на эти про­ти­во­ре­чия, под­водя итоги мно­го­чис­лен­ным сооб­ще­ниям, можно было смело заявить, что это суще­ство, если только оно суще­ствует в дей­стви­тель­но­сти, несрав­ненно больше всех извест­ных зоо­ло­гам живот­ных. А между тем нельзя было сомне­ваться в его суще­ство­ва­нии – этот факт был неоспоримым.

Есте­ственно, что при свой­ствен­ной чело­ве­че­ству склон­но­сти увле­каться загад­ками весь мир был до край­но­сти взвол­но­ван этими сообщениями.

20 июля 1866 года паро­ход “Губер­на­тор Хигин­сон”, при­над­ле­жа­щий Каль­кутт­скому паро­ход­ному обще­ству, встре­тил эту дви­жу­щу­юся массу невда­леке от восточ­ного берега Австралии.

Сперва капи­тан Бек­кер решил, что он обна­ру­жил неот­ме­чен­ный на карте риф и хотел было уже при­сту­пить к точ­ному опре­де­ле­нию его гео­гра­фи­че­ских коор­ди­нат[4], как вдруг из недр стран­ного пред­мета вырва­лись два столба воды и со сви­стом взле­тели на пол­то­раста футов вверх. Если только это не было извер­же­нием под­вод­ного гей­зера[5], “Губер­на­тор Хигин­сон”, оче­видно, наткнулся на какое-то неиз­вест­ное мор­ское мле­ко­пи­та­ю­щее, выбра­сы­ва­ю­щее из нозд­рей столбы воды, сме­шан­ной с паром.

23 июля 1866 года в Тихом оке­ане это стран­ное суще­ство заме­тили с палубы паро­хода “Хри­сто­фор Колумб”, при­над­ле­жа­щего Вест-Индскому и Тихо­оке­ан­скому паро­ход­ному обще­ству. Ясно было, что этот уди­ви­тель­ный кит дей­стви­тельно обла­дает спо­соб­но­стью пере­ме­щаться с чудо­вищ­ной ско­ро­стью, ибо на про­тя­же­нии трех дней “Губер­на­тор Хигин­сон” и “Хри­сто­фор Колумб” видали его в двух точ­ках зем­ного шара, отсто­я­щих одна от дру­гой на семь­сот мор­ских миль!

Через пят­на­дцать дней паро­ходы “Гель­ве­ция” Наци­о­наль­ной ком­па­нии и “Ханаан” ком­па­нии “Роял Мейл”, встре­тив­ши­еся в Атлан­ти­че­ском оке­ане между Аме­ри­кой и Евро­пой, обна­ру­жили “чудо­вище” под 42°15′ север­ной широты и 60°35′ запад­ной дол­готы (от Грин­вича). Капи­таны обоих паро­хо­дов опре­де­лили мини­маль­ную длину мле­ко­пи­та­ю­щего в три­ста пять­де­сят англий­ских футов. “Ханаан” и “Гель­ве­ция”, каж­дый раз­ме­ром в три­ста два­дцать пять футов от фор­штевня[6] до ахтер­ште­веня были меньше его. Между тем самые круп­ные киты, встре­чав­ши­еся в рай­оне Але­ут­ских ост­ро­вов, нико­гда не пре­вы­шали ста пят­на­дцати футов в длину.

Эти сооб­ще­ния и сле­до­вав­шие одно за дру­гим изве­стия о том, что транс­ат­лан­ти­че­ский паро­ход “Перейра” также наблю­дал чудо­вище, что корабль “Этна” столк­нулся с ним, нако­нец, про­то­кол, состав­лен­ный офи­це­рами фран­цуз­ского фре­гата “Нор­ман­дия”, и обсто­я­тель­ный отчет, посту­пив­ший в англий­ское адми­рал­тей­ство от коман­дира судна “Лорд Клайд” Фитц-Джемса, – все это до край­но­сти встре­во­жило обще­ствен­ное мне­ние. В неко­то­рых стра­нах над фено­ме­ном только сме­я­лись, но в госу­дар­ствах серьез­ных и поло­жи­тель­ных – в Англии, Аме­рике и Гер­ма­нии – им живо заинтересовались.

Во всех сто­ли­цах чудо­вище стало мод­ной темой раз­го­во­ров. О нем пели песни с эст­рад, кари­ка­туры на него печа­та­лись в жур­на­лах, его выво­дили в теат­раль­ных пред­став­ле­ниях. Во всех газе­тах появи­лись рисунки, изоб­ра­жав­шие вымыш­лен­ных и дей­стви­тельно суще­ство­вав­ших гигант­ских живот­ных – от страш­ного белого кита при­по­ляр­ных вод до фан­та­сти­че­ских ось­ми­но­гов, спо­соб­ных якобы охва­тить сво­ими щупаль­цами пяти­сот­тон­ный корабль и увлечь его на дно мор­ское. Из архи­вов спешно выка­пы­ва­лись ста­рин­ные доку­менты, сви­де­тель­ства древ­них – Ари­сто­теля, Пли­ния[7], – допус­кав­ших воз­мож­ность суще­ство­ва­ния мор­ских чудо­вищ, рас­сказы нор­веж­ских море­пла­ва­те­лей, сооб­ще­ния Пауля Гег­геды и, нако­нец пока­за­ния Харинг­тона, чья искрен­ность не вну­шает ника­ких сомне­ний, о виден­ной им в 1857 году чудо­вищ­ных раз­ме­ров мор­ской змее.

Тогда в уче­ных обще­ствах, в науч­ных жур­на­лах раз­го­ре­лись нескон­ча­е­мые споры между веру­ю­щими и неве­ру­ю­щими. Вопрос о чудо­вище занял все умы. Потоки чер­нил были про­литы во время этого памят­ного спора.

В тече­ние шести меся­цев борьба про­дол­жа­лась с пере­мен­ным успе­хом. Буль­вар­ная печать под­няла насмех ста­тьи в “Изве­стиях Бра­зиль­ского гео­гра­фи­че­ского инсти­тута”, в “Анна­лах Бер­лин­ской ака­де­мии наук”, в жур­нале Сми­тов­ского инсти­тута в Вашинг­тоне, изде­ва­лась над дис­кус­сией солид­ных жур­на­лов – “Индий­ский архи­пе­лаг” и “Изве­стия” Петер­манна, – над науч­ной хро­ни­кой луч­ших жур­на­лов Европы. Жур­на­ли­сты, пере­фра­зи­руя извест­ное изре­че­ние Лин­нея[8] при­ве­ден­ное кем-то из про­тив­ни­ков чудо­вища, – “при­рода не создает дура­ков”, – уго­ва­ри­вали уче­ных “не оскорб­лять при­роду, при­пи­сы­вая ей созда­ние таких бес­по­лез­ных гиган­тов, кото­рые могут суще­ство­вать только в вооб­ра­же­нии пья­ных моря­ков”. Нако­нец, попу­ляр­ный сати­ри­че­ский еже­не­дель­ник пером извест­ней­шего писа­теля ата­ко­вал чудо­вище с таким непод­ра­жа­е­мым юмо­ром, что при все­об­щем смехе защит­ники его вынуж­дены были отсту­пить. Так ост­ро­умие побе­дило науку.

В про­дол­же­ние пер­вых меся­цев 1867 года вопрос о чудо­вище казался прочно погре­бен­ным без надежды на вос­кре­ше­ние. Но тут новые факты дошли до све­де­ния чита­ю­щей пуб­лики. Речь шла уже не о раз­ре­ше­нии отвле­чен­ной науч­ной про­блемы, а о борьбе с серьез­ной и совер­шенно реаль­ной опас­но­стью. Вопрос полу­чил новое осве­ще­ние. Чудо­вище стало снова ост­ров­ком, ска­лой, рифом, но рифом дви­жу­щимся, неуло­ви­мым, загадочным.

В ночь на 25 марта 1867 года паро­ход “Мора­вия”, при­над­ле­жа­щий Мон­ре­аль­ской оке­ан­ской ком­па­нии, под 27°30′ широты и 72°15′ дол­готы наткнулся на скалу, не обо­зна­чен­ную ни на каких кар­тах. “Мора­вия” бла­го­даря попут­ному ветру и четы­рех­сот­силь­ной машине шла со ско­ро­стью в три­на­дцать узлов[9]. Не обла­дай кор­пус судна зна­чи­тель­ным запа­сом проч­но­сти, это столк­но­ве­ние при столь зна­чи­тель­ной ско­ро­сти хода могло бы стать роко­вым и для самого судна и для двух­сот трид­цати семи чело­век пас­са­жи­ров и команды.

Столк­но­ве­ние про­изо­шло в пять часов утра. День только еще зани­мался. Вах­тен­ные офи­церы кину­лись к бор­там. Они осмот­рели поверх­ность оке­ана с вели­чай­шим вни­ма­нием, но не заме­тили ничего подо­зри­тель­ного, если не счи­тать боль­шой волны, под­ня­той как будто мощ­ным греб­ным вин­том в трех кабель­то­вых[10] рас­сто­я­ния. Отме­тив точ­ные коор­ди­наты этого места, “Мора­вия” про­дол­жала свой путь. Внеш­них при­зна­ков ава­рии не было обна­ру­жено, и команд­ный состав “Мора­вии” тщетно ломал себе голову над вопро­сом, наткнулся ли паро­ход на под­вод­ный риф или на какое-нибудь зато­нув­шее судно.

По при­ходе в порт в сухом доке было уста­нов­лено, что часть киля “Мора­вии” разбита.

Это стран­ное про­ис­ше­ствие, веро­ятно, было бы вскоре пре­дано забве­нию, как много дру­гих, если бы три недели спу­стя оно не повто­ри­лось в подоб­ных же усло­виях. Только на этот раз: бла­го­даря тому, что постра­дав­шее судно при­над­ле­жало все­мирно извест­ному паро­ход­ному обще­ству, слу­чай полу­чил широ­кую огласку и вызвал отклики во всем мире.

Веро­ятно, всем известно имя англий­ского судо­вла­дельца Кью­нарда, чьи паро­ходы пер­выми стали под­дер­жи­вать регу­ляр­ное сооб­ще­ние между Евро­пой и Аме­ри­кой. За два­дцать семь лет суще­ство­ва­ния паро­ход­ства Кью­нарда его суда пере­секли Атлан­ти­че­ский океан свыше двух тысяч раз, ни разу за все время не опоз­дав, ни разу не отме­нив рей­сов, ни разу не поте­ряв ни одного письма из дове­рен­ной им почты. Репу­та­ция Кью­нар­дов­ского паро­ход­ства была настолько проч­ной, что оно не боя­лось кон­ку­рен­ции. Тем боль­шую огласку при­об­рело про­ис­ше­ствие с одним из луч­ших паро­хо­дов компании.

13 апреля 1867 года, при зер­кально глад­ком море и пол­ном без­вет­рии, “Шот­лан­дия” нахо­ди­лась под 15°12′ дол­готы и 45°37′ широты. Тыся­че­силь­ная машина сооб­щала паро­ходу ско­рость в три­на­дцать узлов и. сорок три сотых. Колеса “Шот­лан­дии” рас­се­кали воду с раз­ме­рен­но­стью часо­вого маятника.

В 4 часа 17 минут попо­лу­дни, в то время как пас­са­жиры пили чай в боль­шом зале, “Шот­лан­дия” слегка вздрог­нула от чуть замет­ного удара в пра­вый борт, несколько позади колеса.

Удар был настолько сла­бым, что па палубе никто не обрати бы на него вни­ма­ния, если бы из трюма не донес­лись крики

– В трюме вода! Мы тонем!

Пас­са­жиры, есте­ственно, пере­по­ло­ши­лись. Но капи­тан Андер­сон успо­коил их. Дей­стви­тельно, одна про­бо­ина не могла угро­жать без­опас­но­сти “Шот­лан­дии”, раз­де­лен­ной водо­не­про­ни­ца­е­мыми пере­бор­ками на семь отсеков.

Капи­тан Андер­сон немед­ленно спу­стился в трюм. Он уста повил, что пятый отсек залит водой и, судя по быст­роте, с какой вода при­бы­вала, про­бо­ина в борту должна быть весьма зна­чи­тель­ной. К сча­стью, в этом отсеке не было топок паро­вых котлов.

Капи­тан Андер­сон рас­по­ря­дился оста­но­вить машины и при­ка­зал одному из мат­ро­сов ныр­нуть в воду. Мат­рос доло­жил, что в кор­пусе судна име­ется про­бо­ина шири­ной в два метра. Такую про­бо­ину нечего было и думать чинить в море, и “Шот­лан­дия” с полу­по­гру­жен­ными в воду коле­сами кое-как про­дол­жала свой путь.

Судно нахо­ди­лось в это время в трех­стах милях от мыса Клир и в Ливер­пуль­ский порт при­шло с трех­днев­ным опоз­да­нием, вызвав­шим живей­шее бес­по­кой­ство во всей Англии.

“Шот­лан­дию” ввели в сухой док, и инже­неры ком­па­нии осмот­рели ее. Они не хотели верить своим гла­зам: в двух с поло виной мет­рах ниже ватер­ли­нии в кор­пусе судна зияла про­бо­ина, имев­шая форму пра­виль­ного рав­но­бед­рен­ного тре­уголь­ника! Края про­бо­ины были иде­ально ров­ными, словно се сде­лал нарочно. Оче­видно, ору­дие, про­бив­шее кор­пус, обла­дало исклю­чи­тель­ной закалкой.

Еще боль­шее недо­уме­ние вызвал вопрос, каким обра­зом про­бив дыру в четы­рех­сан­ти­мет­ро­вом котель­ном железе, это ору­дие могло высво­бо­диться из про­бо­ины. Это было совер­шенно необъяснимо…

Про­ис­ше­ствие с “Шот­лан­дией” снова разо­жгло уже остыв­шее было любо­пыт­ство пуб­лики. С этой минуты все мор­ские ката­строфы от невы­яс­нен­ных при­чин стали при­пи­сы­вать чудо­вищу. А так как мор­ской ста­ти­стике из трех тысяч еже­год­ных кру­ше­ний не менее двух­сот при­хо­дится отно­сить к графе “без вести про­пав­ших”, то есте­ственно, что день ото дня вина фан­та­сти­че­ского чудо­вища ста­но­ви­лась все более тяжкой.

Спра­вед­ливо или неспра­вед­ливо при­пи­сы­вая чудо­вищу ответ­ствен­ность за все эти беды, обще­ствен­ное мне­ние всех стран, обес­по­ко­ен­ное тем, что сооб­ще­ние между мате­ри­ками стало опас­ным, потре­бо­вало, чтобы моря, нако­нец, были во что бы то ни стало осво­бож­дены от этого страш­ного существа.

Глава вторая. За и против

В то время, когда про­ис­хо­дили опи­сы­ва­е­мые собы­тия, я стран­ство­вал по диким угол­кам штата Небраска в Север­ной Аме­рике. Фран­цуз­ское пра­ви­тель­ство коман­ди­ро­вало меня в эту науч­ную экс­пе­ди­цию как нату­ра­ли­ста и адъ­юнкт-про­фес­сора, при Париж­ском музее есте­ствен­ной истории.

Собрав за шесть меся­цев пре­бы­ва­ния в Небраске дра­го­цен­ней­шие кол­лек­ции, я в конце марта 1867 года при­был в Нью-Йорк. Во Фран­цию мне нужно было вер­нуться только в пер­вых чис­лах мая, и потому остав­ше­еся время я решил потра­тить на при­ве­де­ние в поря­док своих мине­ра­ло­ги­че­ских, бота­ни­че­ских и зоо­ло­ги­че­ских коллекций.

Конечно, я был в курсе собы­тий, вол­но­вав­ших обще­ствен­ное мне­ние. Да и могло ли быть иначе, когда сооб­ще­ни­ями о мор­ском чудо­вище были полны все газеты и жур­налы? Эта загадка раз­жи­гала мое любопытство.

Не зная, какое объ­яс­не­ние дать собы­тиям, я пере­хо­дил от одной край­но­сти к дру­гой. Тут, несо­мненно, кры­лась какая-то тайна: скеп­ти­кам сто­ило взгля­нуть на про­та­ра­нен­ный борт “Шот­лан­дии”, чтобы убе­диться в этом.

Весь Нью-Йорк был воз­буж­ден. Гипо­тезы о пло­ву­чем ост­ровке, неуло­ви­мом рифе, выдви­ну­тые мало­осве­дом­лен­ными лицами, уже были окон­ча­тельно отбро­шены. И в самом деле, нельзя было объ­яс­нить, как мог пере­дви­гаться с такой ско­ро­стью этот пло­ву­чий риф, если только у него не было мощ­ной машины. Точно так же была остав­лена и гипо­теза о блуж­да­ю­щем кор­пусе зато­нув­шего гигант­ского корабля, потому что и она не объ­яс­няла быст­роты пере­дви­же­ния чудовища.

Оста­ва­лись, таким обра­зом, только два прав­до­по­доб­ных реше­ния задачи: чудо­вище было либо огром­ным живот­ным, либо под­вод­ным кораб­лем с необы­чайно силь­ным двигателем.

Это послед­нее пред­по­ло­же­ние, в конеч­ном счете самое прав­до­по­доб­ное, рас­се­я­лось впрах после след­ствия, про­из­ве­ден­ного в обоих полушариях.

Невоз­можно было пред­по­ло­жить, что этот под­вод­ный корабль при­над­ле­жит част­ному лицу: его надо было где-то постро­ить, а стро­и­тель­ство такого гиганта не могло не при­влечь к себе внимания.

Только какое-нибудь госу­дар­ство в состо­я­нии было создать меха­низм, обла­да­ю­щий столь страш­ной раз­ру­ши­тель­ной силой. В наши печаль­ные вре­мена, когда чело­ве­че­ство изощ­ря­ется в изоб­ре­те­нии все новых и новых смер­то­нос­ных ору­дий, легко допу­стить, что какое-нибудь госу­дар­ство, втайне от всех осталь­ных, соору­дило и испы­ты­вало на прак­тике такой бое­вой корабль.

Но гипо­теза о воен­ном корабле рух­нула, потому что все пра­ви­тель­ства, одно за дру­гим, заявили о своей непри­част­но­сти к этому делу. Так как чудо­вище угро­жало меж­ду­на­род­ным транс­оке­ан­ским сооб­ще­ниям, не при­хо­ди­лось сомне­ваться в прав­ди­во­сти сооб­ще­ний пра­ви­тельств. Кроме того, если част­ному лицу трудно сохра­нить втайне соору­же­ние гро­мад­ного под­вод­ного корабля, то госу­дар­ству, за каж­дым шагом кото­рого рев­ниво сле­дят сопер­ни­ча­ю­щие страны, это и подавно невозможно.

Таким обра­зом, после того как были наве­дены справки в Англии, Фран­ции, Рос­сии, Гер­ма­нии, Ита­лии, Аме­рике и даже в Тур­ции, пред­по­ло­же­ние о под­вод­ной лодке окон­ча­тельно отпало.

На поверх­ность воды, несмотря на насмешки буль­вар­ной прессы, снова всплыло огром­ное живот­ное, и воз­буж­ден­ное вооб­ра­же­ние стало рож­дать одну за дру­гой самые фан­та­сти­че­ские гипотезы.

В Нью-Йорке мно­гие про­сили меня выска­зать свои сооб­ра­же­ния по вол­ну­ю­щему всех вопросу. Неза­долго до отъ­езда из Фран­ции я выпу­стил в свет двух­том­ный труд, оза­глав­лен­ный “Тайны мор­ского дна”. Эта книга, встре­тив­шая хоро­ший прием науч­ном мире, утвер­ждала мое право на зва­ние спе­ци­а­ли­ста этой срав­ни­тельно мало изу­чен­ной отрасли есте­ствен­ной истории.

Меня стали настой­чиво при­гла­шать выска­заться. Я укло­нялся под раз­ными пред­ло­гами, но, при­пер­тый к стене неумо­ли­мыми репор­те­рами “Нью-Йорк­ского вест­ника”, вынуж­ден был, нако­нец, дать обе­ща­ние поде­литься с чита­те­лями этой газеты сво­ими мыс­лями по вопросу о стран­ных про­ис­ше­ствиях в океане.

И вот 30 апреля в газете появи­лась обсто­я­тель­ная ста­тья про­фес­сора Пьера Аро­накса, в кото­рой все­сто­ронне осве­щался опрос о чудо­вище и дава­лась науч­ная оценка всем извест­ным фактам.

При­вожу выдержку из этой статьи.

“Итак, – писал я, разо­брав одну за дру­гой все выдви­ну­тые гипо­тезы, – за неиме­нием дру­гого выдер­жи­ва­ю­щего кри­тику пред­по­ло­же­ния, нам при­хо­дится допу­стить, что чудо­вище не что иное, как мор­ское живот­ное, наде­лен­ное огром­ной силой.

Жизнь боль­ших глу­бин оке­ана нам совер­шенно неиз­вестна. Ника­кой зонд их еще не дости­гал. Что про­ис­хо­дит в этих без­дон­ных про­па­стях? Какие суще­ства живут, какие суще­ства могут жить на глу­бине две­на­дцати-пят­на­дцати тысяч мет­ров под поверх­но­стью моря?[11] Какое стро­е­ние должно быть у этих существ? Об этом трудно даже выска­зы­вать предположения.

Реше­ние сто­я­щей перед нами задачи может быть дво­я­ким: ибо нам известны все насе­ля­ю­щие землю суще­ства, либо только неко­то­рая часть их.

Если мы знаем не все суще­ства, оби­та­ю­щие на нашей пла­нете, если при­рода хра­нит еще от нас тайны, нет ника­ких осно­ва­ний не допус­кать суще­ство­ва­ния рыб или мор­ских мле­ко­пи­та­ю­щих неиз­вест­ных нам видов или даже родов, с осо­бой, “глу­бин­ной” кон­сти­ту­цией; такие суще­ства могут жить в недо­ступ­ных иссле­до­ва­нию над­дон­ных слоях оке­а­нов и в силу каких-то неиз­вест­ных пер­тур­ба­ций или без вся­кой при­чины время от вре­мени всплы­вать на поверх­ность вод.

Если, напро­тив, мы знаем все виды живот­ных существ тогда нужно искать зани­ма­ю­щее нас чудо­вище в ряду уже клас­си­фи­ци­ро­ван­ных мор­ских живот­ных. В этом слу­чае я скло­нен был бы допу­стить суще­ство­ва­ние гигант­ского нарвала[12].

Обык­но­вен­ный нарвал часто дости­гает трид­цати футов длину. Упя­те­рите, уде­ся­те­рите эту длину, наде­лите это живот­ное силой, соот­вет­ству­ю­щей его вели­чине, про­пор­ци­о­нально усильте его бивень – и вы полу­чите раз­гадку вол­ну­ю­щей тайны. Это живот­ное при­об­ре­тет раз­меры, ука­зан­ные офи­це­рами “Хана­ана”, бивень, кото­рый может сде­лать про­бо­ину такой же формы, как и в кор­пусе “Шот­лан­дии”, и силу, доста­точ­ную для того, чтобы пустить ко дну оке­ан­ский пароход.

В самом деле, нарвал воору­жен свое­об­раз­ным костя­ным бив­нем, или але­бар­дой, как гово­рят неко­то­рые нату­ра­ли­сты. Эта але­барда обла­дает твер­до­стью стали. Такие але­барды не одно­кратно нахо­дили в теле китов, кото­рых нарвалы почти все­гда побеж­дают в борьбе; такие але­барды с тру­дом извле­кали из кор­пу­сов дере­вян­ных кораб­лей, кото­рые они про­ты­кал насквозь – от борта до борта.

Музей париж­ского меди­цин­ского факуль­тета рас­по­ла­гает але­бар­дой дли­ной в два с чет­вер­тью метра; у осно­ва­ния тол­щина ее дости­гает сорока восьми сантиметров.

Итак, пред­ста­вим себе нарвала в десять раз больше, чем обык­но­вен­ный, с гигант­ской але­бар­дой, или бив­нем, наде­лим его спо­соб­но­стью пере­ме­щаться со ско­ро­стью два­дцати мор­ских миль в час, пере­мно­жим его массу на ско­рость – и вас не уди­вит, если столк­но­ве­ние с ним повле­чет за собою ката­строфу для любого судна!

В заклю­че­ние скажу: пока не посту­пят более подроб­ные све­де­ния, я буду счи­тать это чудо­вище гигант­ским нарва­лом воору­жен­ным не про­стой але­бар­дой, а насто­я­щим тара­ном, как бро­не­нос­ный фре­гат, и наде­лен­ным не мень­шей, чем у фре­гата, мас­сой и силой!

Так и только так можно объ­яс­нить этот фено­мен в том слу­чае … если он дей­стви­тельно суще­ствует. А это еще нуж­да­ется в проверке”.

Эта послед­няя фраза была про­дик­то­вана тру­со­стью: мне хоте­лось сохра­нить свое досто­ин­ство уче­ного и не дать повода для насме­шек аме­ри­кан­цам, кото­рые любят и умеют посме­яться. Я при­го­то­вил себе, таким обра­зом, лазейку, но в глу­бине души не сомне­вался в суще­ство­ва­нии чудовища.

Моя ста­тья вызвала горя­чие отклики и полу­чила широ­кую извест­ность. Она даже собрала неко­то­рое число сто­рон­ни­ков. Пред­ло­жен­ное в ней реше­ние загадки давало обиль­ную пищу вооб­ра­же­нию. Люди любят помеч­тать о сверхъ­есте­ствен­ном. Море же как раз явля­ется той един­ствен­ной сре­дой, где дей­стви­тельно суще­ствуют усло­вия для раз­ви­тия гигант­ских существ, по срав­не­нию с кото­рыми зем­ные вели­каны – слоны и носо­роги – про­сто пиг­меи. В мор­ской воде живут самые круп­ные пред­ста­ви­тели мле­ко­пи­та­ю­щих, как, напри­мер, киты. Почему же не допу­стить, что там же водятся гигант­ские мол­люски, страш­ные рако­об­раз­ные – омары дли­ной в сто мет­ров или крабы, веся­щие по две­сти тонн? В преж­ние гео­ло­ги­че­ские эпохи чет­ве­ро­но­гие, чет­ве­ро­ру­кие, птицы и пре­смы­ка­ю­щи­еся дости­гали колос­саль­ных раз­ме­ров, и только через десятки, сотни тыся­че­ле­тий они умень­ши­лись до совре­мен­ных раз­ме­ров. Но почему бы в море, состав кото­рого во все вре­мена оста­вался неиз­мен­ным, в то время как зем­ная кора бес­пре­рывно видо­из­ме­ня­ется, не могли сохра­ниться пред­ста­ви­тели живот­ного мира отда­лен­ней­ших гео­ло­ги­че­ских эпох? Почему бы морю не сохра­нить в своих тай­ни­ках послед­ние раз­но­вид­но­сти этих гигант­ских пер­во­здан­ных существ, про­дол­жи­тель­ность жизни кото­рых изме­ря­ется не годами, а веками или тысячелетиями?

Но я увлекся гре­зами, а это при­стало мне меньше, чем кому бы то ни было другому.

Повто­ряю, при­рода этого необы­чай­ного явле­ния не вызы­вала больше спо­ров, и обще­ство при­знало суще­ство­ва­ние какого-то огром­ного живот­ного, не име­ю­щего ничего общего с ска­зоч­ными мор­скими змеями.

Но если для неко­то­рых это был вопрос отвле­чен­ный, име­ю­щий только чисто науч­ный инте­рес, то для дру­гих, людей более прак­тич­ных, осо­бенно для англи­чан и аме­ри­кан­цев, заин­те­ре­со­ван­ных в без­опас­но­сти оке­ан­ских сооб­ще­ний, ясно выри­со­вы­ва­лась необ­хо­ди­мость при­нять меры к тому, чтобы не мед­ленно очи­стить моря от этого опас­ного чудовища.

Финан­со­вая и ком­мер­че­ская пресса зани­ма­лась теперь вопро­сом о чудо­вище только под этим углом зре­ния. “Мор­ское обо­зре­ние”, “Газета Ллойда”, “Пакет­бот”. “Море­ход­ная тор­го­вая газета” – все эти печат­ные органы стра­хо­вых обществ, кото­рым гро­зили круп­ные убытки, еди­но­душно тре­бо­вали явле­ния бес­по­щад­ной войны чудовищу.

Обще­ствен­ное мне­ние, и в первую оче­редь северо-аме­ри­кан­ское, было на сто­роне стра­хо­вых обществ. В Нью-Йорке стали гото­вить экс­пе­ди­цию для охоты за нарва­лом. Для этой цели решено было сна­ря­дить быст­ро­ход­ный фре­гат “Авраам Линкольн”.

Двери арсе­на­лов были широко рас­крыты перед коман­ди­ром фре­гата, капи­та­ном Фара­гу­том, кото­рый вся­че­ски ста­рался уско­рить день отплы­тия. Но, как все­гда бывает в таких слу­чаях, как только было при­нято реше­ние о пре­сле­до­ва­нии чудо­вища, оно пере­стало пока­зы­ваться. В про­дол­же­ние двух меся­цев никто ничего не слы­шал о нем. Ни один корабль не встре­тил его. Каза­лось, нарвал учуял, что про­тив него замыш­ля­ется поход. Об этом столько гово­рили по транс­ат­лан­ти­че­скому под­вод­ному кабелю!.. Шут­ники уве­ряли, что хит­рый нарвал пере­хва­тил какую-нибудь из мно­го­чис­лен­ных теле­грамм и поспе­шил убраться во-свояси.

Таким обра­зом, когда фре­гат был сна­ря­жен в путь и обо­ру­до­ван всеми при­спо­соб­ле­ни­ями для необы­чай­ной ловли, капи­тан не знал, куда ему сле­дует направиться.

Все­об­щее нетер­пе­нье достигло сво­его пре­дела, когда июля рас­про­стра­нился слух, что паро­ход, совер­ша­ю­щий рейсы между Сан-Фран­циско и Шан­хаем, около трех недель тому назад встре­тил живот­ное в север­ной части Тихого океана

Это изве­стие про­из­вело огром­ное впе­чат­ле­ние. Капи­тану Фара­гуту не дали отсрочки даже на два­дцать четыре часа. Про­до­воль­ствие было погру­жено на борт, трюмы ломи­лись от угля, команда была в пол­ном составе. Оста­ва­лось только раз­жечь топки, раз­ве­сти пары и сняться с якоря.

Капи­тану Фара­гуту не про­стили бы, если бы он задер­жался хотя бы на пол­дня. Впро­чем, он и сам рвался в путь.

За три часа до отхода “Авра­ама Лин­кольна” мне вру­чили письмо сле­ду­ю­щего содержания:

“Гос­по­дину про­фес­сору АРОНАКСУ.

Гости­ница “Пятое авеню”. Нью-Йорк.

Мило­сти­вый государь!

Если Вы поже­ла­ете при­со­еди­ниться к экс­пе­ди­ции на “Авра­аме Лин­кольне”, пра­ви­тель­ству Соеди­нен­ных шта­тов будет при­ятно знать, что Фран­ция, в Вашем лице, участ­вует в этом пред­при­я­тии. Капи­тан Фара­гут предо­ста­вит Вам отдель­ную каюту.

Сер­дечно пре­дан­ный Вам мор­ской министр Д.-Б. ГОБСОН”.

Глава третья. «Как будет угодно хозяину»

За три секунды до полу­че­ния письма мор­ского мини­стра я столько же думал о пре­сле­до­ва­нии нарвала, сколько о попытке про­рваться через льды Северо-запад­ного про­хода[13]. Через три секунды после полу­че­ния письма я понял, что мое насто­я­щее при­зва­ние, моя един­ствен­ная цель жизни заклю­ча­ется в пре­сле­до­ва­нии этого опас­ного чудо­вища и в том, чтобы изба­вить от него человечество.

Между тем я только что вер­нулся из труд­ного путе­ше­ствия, бес­ко­нечно устал и нуж­дался в отдыхе. Я меч­тал о воз­вра­ще­нии на родину, к своим дру­зьям, в свою малень­кую квар­тирку возле Бота­ни­че­ского сада, к своим доро­гим и бес­цен­ным кол­лек­циям! Но ничто не могло удер­жать меня. Я забыл все – уста­лость, дру­зей, кол­лек­ции – и, не раз­ду­мы­вая, при­нял при­гла­ше­ние аме­ри­кан­ского правительства.

“К тому же, – думал я, – все дороги ведут в Европу” и может слу­читься, что нарвал при­ве­дет меня к бере­гам Фран­ции. Это достой­ное живот­ное, может быть, поз­во­лит при­кон­чить себя в евро­пей­ских морях, и я отвезу тогда по край­ней мере полу­мет­ро­вый кусок его бивня в Музей есте­ствен­ной исто­рии в Париже!”

Но пока что нарвала при­хо­ди­лось искать в север­ной части Тихого оке­ана; это зна­чило, что для воз­вра­ще­ния во Фран­цию мне пред­сто­яло объ­е­хать кру­гом всего света.

– Кон­сель! – крик­нул я нетерпеливо.

Кон­сель был моим слу­гой и сопро­вож­дал меня во всех поезд­ках. Я искренне при­вя­зался к этому слав­ному фла­мандцу, и он пла­тил мне той же моне­той. Это был чело­век флег­ма­тич­ный по при­роде, поло­жи­тель­ный и солид­ный по харак­теру, усерд­ный и испол­ни­тель­ный по при­вычке, невоз­му­тимо встре­ча­ю­щий все житей­ские неожи­дан­но­сти, мастер на все руки, жад­ный к работе и, вопреки сво­ему имени[14] нико­гда и никому не давав­ший сове­тов, даже когда его об этом просили.

Сопри­ка­са­ясь посто­янно с круж­ком уче­ных, посе­щав­ших мою малень­кую квар­тирку, Кон­сель сам мно­гому научился и пре­вра­тился в спе­ци­а­ли­ста в обла­сти есте­ственно-науч­ной клас­си­фи­ка­ции, спо­соб­ного с быст­ро­той акро­бата про­бе­гать все лест­ницы отде­лов, групп, клас­сов, под­клас­сов, отря­дов, семейств, родов, видов и под­ви­дов. Но все его зна­ния этим и огра­ни­чи­ва­лись. Весьма све­ду­щий в тео­рии клас­си­фи­ка­ции и очень дале­кий от прак­ти­че­ских зна­ний, он не в состо­я­нии был, я думаю, по внеш­нему виду отли­чить кита от кашалота.

И все же, какой чудес­ный малый!

В тече­ние десяти лет Кон­сель неиз­менно сопро­вож­дал меня во всех науч­ных экс­пе­ди­циях. Нико­гда я не слы­шал от него ни одной жалобы на про­дол­жи­тель­ность путе­ше­ствия или на уста­лость! Кон­сель каж­дую минуту готов был отпра­виться в любую страну, будь это Китай или Конго, ни о чем не спра­ши­вая, ни в чем не сомневаясь.

Он обла­дал пре­вос­ход­ным здо­ро­вьем, при кото­ром не страшны ника­кие болезни, креп­кими муску­лами и поис­тине желез­ными нервами.

Ему было трид­цать лет, и его воз­раст отно­сился к воз­расту его хозя­ина, как пят­на­дцать к два­дцати. Прошу про­ще­ния за этот несколько слож­ный спо­соб при­зна­ния в том, что мне сорок лет.

Кон­сель имел только один недо­ста­ток. Неис­пра­ви­мый фор­ма­лист, он гово­рил со мной не иначе, как в тре­тьем лице, я это нередко выво­дило меня из терпения.

– Кон­сель! – повто­рил я, начи­ная в то же время лихо­ра­дочно гото­виться к отъезду.

Я был уве­рен, что Кон­сель без­гра­нично пре­дан мне. Обычно я нико­гда не спра­ши­вал его, согла­сен ли он сопро­вож­дать меня в путе­ше­ствие; но на этот раз пред­по­ла­га­лась экс­пе­ди­ция, кото­рая гро­зила затя­нуться на неопре­де­лен­ное время, да к тому еще она была рис­ко­ван­ным пред­при­я­тием. Шутка ска­зать: пре­сле­до­вать живот­ное, спо­соб­ное пото­пить фре­гат, как оре­хо­вую скор­лупу! Было над чем при­за­ду­маться даже самому невоз­му­ти­мому чело­веку в мире. Что-то ска­жет Консель?

– Кон­сель! – позвал я в тре­тий раз. Кон­сель явился.

– Хозяин звал меня? – спро­сил он, входя.

– Да, голуб­чик. При­го­товь все, что нужно для поездки. Через два часа мы отправляемся.

– Как будет угодно хозя­ину, – спо­койно отве­тил Консель.

– Нельзя терять пи одной минуты. Собери в чемо­дан все необ­хо­ди­мое: пла­тье, рубашки, носки. Уложи столько, сколько вле­зет, но как можно быстрее!

– А кол­лек­ции хозя­ина? – заме­тил Консель,

– Мы зай­мемся ими позже. Они оста­нутся на хра­не­ние в гостинице.

– А оле­ний кабан?

– Его будут кор­мить и без нас. Впро­чем, я рас­по­ря­жусь, чтобы весь наш зве­ри­нец отпра­вили во Фракцию.

– Зна­чит, мы едем не в Париж? – спро­сил Консель.

– Как ска­зать, – уклон­чиво отве­тил я, – пожа­луй, нам при­дется сде­лать неболь­шой крюк …

– Любой крюк, если это угодно хозяину.

– О, сущий пустяк! Дорога будет несколько более длин­ной … Мы поедем на “Авра­аме Линкольне”.

– Как будет угодно хозя­ину, – невоз­му­тимо твер­дил Консель.

– Ты зна­ешь, друг мой, речь идет о чудо­вище… зна­ме­ни­том нарвале. Мы должны осво­бо­дить от него оке­аны!.. Автор двух­том­ных “Тайн мор­ского дна” не может отка­заться от путе­ше­ствия с капи­та­ном Фара­гу­том. Почет­ная мис­сия, но вме­сте с тем и опас­ная! Совер­шенно неиз­вестно, куда нас заве­дет нарвал… Это живот­ное может ока­заться очень каприз­ным. И все же мы поедем! Наш капи­тан – молодчина.

– Куда поедет хозяин, туда поеду и я, – ска­зал Консель.

– Поду­май хоро­шенько! Я ничего не хочу от тебя скры­вать. Это одно из тех путе­ше­ствий, из кото­рых не все­гда возвращаются.

– Как будет угодно хозяину…

Через чет­верть часа чемо­даны были уло­жены; Кон­сель ничего не забыл. Этот малый клас­си­фи­ци­ро­вал рубашки и пла­тье так же без­упречно, как птиц и мле­ко­пи­та­ю­щих. Кори­дор­ный сло­жил наш багаж в вести­бюле. Я спу­стился в ниж­ний этаж, к боль­шой кон­торке, вечно оса­жда­е­мой посе­ти­те­лями, и рас­по­ря­дился, чтобы тюки с пре­па­ри­ро­ван­ными живот­ными и засу­шен­ными рас­те­ни­ями были отправ­лены в Париж. Открыв доста­точ­ный кре­дит оле­ньему кабану и опла­тив счета, я прыг­нул, нако­нец, в коляску, где уже сидел Консель.

Эки­паж спу­стился по Бро­д­вею до Юнион-сквера, завер­нул на Чет­вер­тую авеню, про­ехал по ней до Катрин­стрит и, нако­нец, оста­но­вился у Трид­цать чет­вер­той набе­реж­ной. Оттуда паром пере­вез всех нас – людей, лоша­дей и эки­паж – в Бруклин, пред­ме­стье Нью-Йорка, рас­по­ло­жен­ное на левом берегу реки Гуд­зон. Через несколько минут коляска подъ­е­хала прямо к сход­ням “Авра­ама Лин­кольна”, из двух труб кото­рого валили густые клубы дыма.

Наш багаж был немед­ленно под­нят на палубу фре­гата. Я поспешно взбе­жал по трапу и спро­сил, где можно найти капи­тана Фара­гута. Один из мат­ро­сов про­во­дил меня на мостик и ука­зал на высо­кого, с откры­тым лицом моряка. Тот про­тя­нул мне руку.

– Гос­по­дин Пьер Аро­накс? – спро­сил он.

– Так точно, – отве­тил я. – Капи­тан Фарагут?

– Само­лично. Добро пожа­ло­вать, гос­по­дин про­фес­сор! Каюта ждет вас.

Я покло­нился и, не желал мешать капи­тану в эти горя­чие предотъ­езд­ные минуты, попро­сил мат­роса ука­зать пред­на­зна­чен­ную мне каюту.

“Авраам Лин­кольн” как нельзя более под­хо­дил для заду­ман­ной экспедиции.

Это был быст­ро­ход­ный фре­гат, обо­ру­до­ван­ный самыми совер­шен­ными маши­нами, поз­во­ляв­шими ему раз­ви­вать ско­рость в восем­на­дцать и три деся­тых мили в час. Впро­чем, и эта огром­ная ско­рость была недо­ста­точ­ной для погони за гигант­ским нарвалом.

Внут­рен­няя отделка фре­гата не усту­пала его море­ход­ным каче­ствам. Я был вполне удо­вле­тво­рен предо­став­лен­ной мне каю­той, поме­щав­шейся в офи­цер­ском отде­ле­нии, на корме.

– Мы отлично устро­имся здесь, – ска­зал я Конселю.

– С поз­во­ле­ния хозя­ина, я скажу: так же удобно, как раку-отшель­нику в рако­вине улитки, – отве­тил мой уче­ный слуга.

Я оста­вил Кон­селя в каюте рас­па­ко­вы­вать чемо­даны, а сам под­нялся на палубу, чтобы сле­дить за при­го­тов­ле­ни­ями к отплытию.

Как раз в эту минуту капи­тан Фара­гут при­ка­зал отдать концы, удер­жи­вав­шие “Авра­ама Лин­кольна” у Бруклин­ской набе­реж­ной. Сто­ило мне задер­жаться на чет­верть часа, “Авраам Лин­кольн” отплыл бы без меня, и я не участ­во­вал бы в этой необы­чай­ной экс­пе­ди­ции, самый прав­ди­вый отчет о кото­рой, веро­ятно, будет все-таки встре­чен недо­вер­чиво мно­гими скептиками.

Капи­тан Фара­гут не хотел откла­ды­вать не только на день, но на час и даже на минуту начало похода про­тив нарвала.

Он вызвал кора­бель­ного инженера.

– Дав­ле­ние пара доста­точно? – спро­сил он.

– Да, капитан.

– Малый ход! – ско­ман­до­вал капитан.

Полу­чив этот при­каз по машин­ному теле­графу, при­во­ди­мому в дей­ствие сжа­тым воз­ду­хом, меха­ник повер­нул пус­ко­вой рычаг.

Пар со сви­стом устре­мился в цилин­дры, и поршни при­вели во вра­ще­ние греб­ной вал. Лопа­сти винта стали вра­щаться со все воз­рас­та­ю­щей ско­ро­стью, и “Авраам Лин­кольн” вели­че­ственно поплыл, сопро­вож­да­е­мый сот­нями кате­ров и бук­сир­ных паро­хо­ди­ков, пере­пол­нен­ных провожающими.

Набе­реж­ные Бруклина были густо усе­яны любо­пыт­ными. Трое­крат­ное “ура”, вырвав­ше­еся из тысяч гло­ток, про­зву­чало, как рас­кат грома. Тысячи носо­вых плат­ков раз­ве­ва­лись в воз­духе над тол­пой, при­вет­ствуя “Авра­ама Лин­кольна”, пока фре­гат не вошел в воды реки Гуд­зон у око­неч­но­сти полу­ост­рова, на кото­ром рас­по­ло­жен Нью-Йорк.

Спу­стив­шись вниз по тече­нию Гуд­зона, вдоль Нью-Джер­сея, вытя­нув­ше­гося цепью пре­лест­ных вилл, “Авраам Лин­кольн” про­шел мимо фор­тов и отве­тил на их пушеч­ные салюты, три­жды под­няв и опу­стив свой кор­мо­вой флаг, усе­ян­ный трид­ца­тью девя­тью звез­дами. Затем, замед­лив ход, фре­гат всту­пил в изви­ли­стый фар­ва­тер мор­ского канала, отме­чен­ный баке­нами, обо­гнул пес­ча­ную косу Сэнди Гука, где его снова при­вет­ство­вала мно­го­ты­сяч­ная толпа зри­те­лей, и вышел в откры­тый океан.

Вере­ница кате­ров и бук­си­ров про­во­жала фре­гат до пло­ву­чих мая­ков, огни кото­рых ука­зы­вают судам вход в Нью-Йорк­ский порт.

Было три часа попо­лу­дни. Лоц­ман поки­нул мостик, шлюпка быстро доста­вила его па катер, и “Авраам Лин­кольн”, наби­рая ско­рость, поплыл вдоль берега Лонг-Айленда. К восьми часам вечера скры­лись из виду огни Файр-Айленда, и фре­гат на всех парах понесся по тем­ным водам Атлан­ти­че­ского океана.

Глава четвертая. Нед Ленд

Капи­тан Фара­гут был хоро­шим моря­ком, достой­ным вели­ко­леп­ного фре­гата, кото­рым он коман­до­вал. Корабль и он состав­ляли как бы одно тело, в кото­ром капи­тан выпол­нял функ­ции мозга. У него не было ника­ких сомне­ний по вопросу о суще­ство­ва­нии нарвала, и он не допус­кал в своем при­сут­ствии ника­ких спо­ров по этому поводу. Чудо­вище суще­ство­вало, и он осво­бо­дит моря от него – он поклялся в этом.

Либо капи­тан Фара­гут убьет нарвала, либо нарвал убьет капи­тана Фара­гута – тре­тьего исхода не было!

Судо­вые офи­церы раз­де­ляли веру сво­его капи­тана. При­ятно было слу­шать, как они спо­рили о шан­сах на ско­рую встречу с чудо­ви­щем и высчи­ты­вали быст­роту его хода. Даже те офи­церы, кото­рые в обыч­ных усло­виях счи­тали вахты скуч­ной необ­хо­ди­мо­стью, в этот рейс все­гда готовы были отде­жу­рить лишнюю.

Пока солнце опи­сы­вало на небо­склоне свой днев­ной путь, мачты были усе­яны куч­ками мат­ро­сов, кото­рые высмат­ри­вали чудо­вище. А между тем “Авраам Лин­кольн” был еще далеко от Тихого океана!

Эки­паж горел жела­нием встре­тить нарвала, загар­пу­нить его, вта­щить на борт и изру­бить на куски. Вся сво­бод­ная от работы часть команды с самым при­сталь­ным вни­ма­нием всмат­ри­ва­лась в мор­скую гладь. Кстати ска­зать, капи­тан Фара­гут поощ­рял это, пообе­щав пре­мию в две тысячи дол­ла­ров. Эта награда ждала юнгу, мат­роса, боц­мана или офи­цера, кото­рому посчаст­ли­вится пер­вому заме­тить нарвала. Нетрудно себе пред­ста­вить, с каким усер­дием эки­паж фре­гата всмат­ри­вался в море!

Что каса­ется меня, то я не отста­вал от дру­гих и доб­ро­со­вест­ным обра­зом выста­и­вал по целым дням у бор­тов корабля. Один Кон­сель был рав­но­ду­шен к зани­мав­шему всех вопросу и не раз­де­лял общего увлечения.

Я уже гово­рил, что капи­тан. Фара­гут снаб­дил свой фре­гат всеми при­спо­соб­ле­ни­ями для ловли гигант­ских китов. Пожа­луй, ни одно кито­бой­ное судно не выхо­дило в пла­ва­ние лучше снаряженным.

У нас были все совре­мен­ные кито­лов­ные сна­ряды, начи­ная от руч­ного гар­пуна и кон­чая зуб­ча­тыми стре­лами, кото­рыми стре­ляли из спе­ци­аль­ной пушки. На носу сто­яло ско­ро­стрель­ное усо­вер­шен­ство­ван­ное ору­дие, посы­ла­ю­щее свои четы­рех­ки­ло­грам­мо­вые сна­ряды на шест­на­дцать километров.

Итак, команда “Авра­ама Лин­кольна” не могла пожа­ло­ваться на недо­ста­ток смер­то­нос­ных ору­дий. Но этого мало–на борту фре­гата нахо­дился сам Нед Ленд, король гарпунщиков!

Нед Ленд был уро­жен­цем Канады и искус­ней­шим в мире кито­ло­вом, не зна­ю­щим сопер­ни­ков в этом опас­ном ремесле. Он был наде­лен совер­шенно исклю­чи­тель­ным хлад­но­кро­вием, лов­ко­стью, сме­ло­стью и сооб­ра­зи­тель­но­стью. И нужно было быть уж очень лука­вым китом или очень хит­рым каша­ло­том, чтобы увиль­нуть от его страш­ного гарпуна.

Неду Ленду около сорока лет. Это высо­кий, почти шести футов ростом, креп­кий, суро­вый чело­век. Он мало­об­щи­те­лен, вспыль­чив и легко при­хо­дит в ярость при малей­шем противоречии.

Внеш­ность его невольно при­ко­вы­вала к себе вни­ма­ние, осо­бенно глаза, необы­чай­ная даль­но­зор­кость кото­рых при­да­вала свое­об­раз­ное выра­же­ние всему его лицу,

Я счи­таю, что капи­тан Фара­гут посту­пил вполне пра­вильно, при­влекши зна­ме­ни­того кито­лова к уча­стию в экс­пе­ди­ции: когда пона­до­бится силь­ная рука и вер­ный глаз, он один сде­лает больше, чем весь осталь­ной эки­паж. Неда Ленда можно было срав­нить с мощ­ным теле­ско­пом, соеди­нен­ным в одно нераз­дель­ное целое с заря­жен­ной, все­гда гото­вой выстре­лить пушкой.

Кана­дец – это тот же фран­цуз, и как ни мало общи­те­лен был Нед, но я дол­жен отме­тить, что он скоро при­вя­зался ко мне, – оче­видно, он рад был слу­чаю пого­во­рить по-фран­цуз­ски. И мне при­ятно было послу­шать ста­рофран­цуз­ский диа­лект, сохра­нив­шийся со вре­мен Рабле[15] в неко­то­рых про­вин­циях Канады.

Нед Ленд при­над­ле­жал к ста­рин­ной кве­бек­ской семье, дав­шей немало сме­лых моря­ков еще в те отда­лен­ные вре­мена, когда город этот при­над­ле­жал Франции.

Мало-помалу наши беседы с Недом Лен­дом ста­но­ви­лись все более ожив­лен­ными. Я охотно слу­шал о его при­клю­че­ниях в поляр­ных морях. Его рас­сказы об охо­тах и сра­же­ниях были так безыс­кус­ственны и поэ­тичны, что порой мне каза­лось, что я слу­шаю какого-то канад­ского Гомера, пою­щего “Илли­аду” поляр­ных стран.

Я опи­сы­ваю этого сме­лого чело­века таким, каким я его знаю сей­час, – мы ста­рые дру­зья, и дружба наша, родив­ша­яся в дни страш­ных испы­та­ний, крепка и нерушима.

Каково же было мне­ние Неда Ленда о мор­ском чудо­вище? Дол­жен при­знаться, что он не верил в суще­ство­ва­ние нарвала и, един­ствен­ный чело­век на всем фре­гате, не раз­де­лял общего увле­че­ния этой гипо­те­зой. Он укло­нился от раз­го­вора на эту тему, когда я одна­жды попы­тался выяс­нить его мнение.

Через три недели после нашего отъ­езда, 30 июля, фре­гат нахо­дился невда­леке от Байа-Бланка, в трид­цати милях от Пата­го­нии. Мы пере­секли уже тро­пик Козе­рога, и теперь Магел­ла­нов про­лив отстоял от нас меньше чем в семи­стах милях к югу. Еще восемь дней – и “Авраам Лин­кольн” будет бороз­дить воды Тихого океана!

Я сидел с Недом Лен­дом на юте. Мы бол­тали о вся­кой вся­чине, глядя на таин­ствен­ное море, глу­бины кото­рого до сих пор недо­ступны чело­ве­че­скому взору. По есте­ствен­ной ассо­ци­а­ции, я заго­во­рил о гигант­ском нарвале и стал раз­би­рать все усло­вия, от кото­рых зави­сели успех или неудача нашей экс­пе­ди­ции. Но, заме­тив, что Нед Ленд отмал­чи­ва­ется, я поста­вил ему вопрос в упор:

– Как вы можете сомне­ваться в суще­ство­ва­нии гигант­ского нарвала, кото­рого мы пре­сле­дуем? Есть ли у вас какие-нибудь осно­ва­ния быть таким недоверчивым?

Гар­пун­щик в про­дол­же­ние несколь­ких секунд молча смот­рел на меня. Прежде чем отве­тить, он при­выч­ным жестом хлоп­нул себя по лбу, закрыл глаза, как бы соби­ра­ясь с мыс­лями, и только после этого сказал:

– Может быть, и есть, гос­по­дин Аронакс!

– Послу­шайте, Нед, ведь вы гар­пун­щик по про­фес­сии, вы пере­ви­дали на своем веку сотни огром­ных мор­ских мле­ко­пи­та­ю­щих – вам легче, чем кому бы то ни было дру­гому, пове­рить в воз­мож­ность суще­ство­ва­ния гигант­ского китообразного!

– Вот здесь-то вы и оши­ба­е­тесь, гос­по­дин про­фес­сор, – отве­тил Нед. – Невежда охотно пове­рит в суще­ство­ва­ние чудо­вищ­ных живот­ных, насе­ля­ю­щих внут­рен­ность полого зем­ного шара, – это вполне есте­ственно. Но гео­лог нико­гда не даст веры этим сказ­кам. Так и кито­бой. Я пре­сле­до­вал и убил немало китов и нарва­лов. Но, при всей их вели­чине и силе, ни их хво­сты, ни их бивни не в состо­я­нии были про­бить листо­вое железо обшивки парохода!

– Однако, Нед, известны слу­чаи, когда зуб нарвала про­би­вал насквозь борта кораблей.

– Дере­вян­ных, про­фес­сор, дере­вян­ных! – воз­ра­зил Нед. – Да, при­знаться, я не очень в это верю – лично я ничего подоб­ного не видел. Поэтому, до тех пор, пока не увижу этого сво­ими гла­зами, я не поверю, что каша­лоты, киты или нарвалы могут про­из­ве­сти раз­ру­ше­ния, подоб­ные про­бо­ине в кор­пусе “Шот­лан­дии”.

– Послу­шайте, Нед…

– Нет, про­фес­сор, нет. Все, что вам угодно, но только не это. Может быть, огром­ный спрут…

– Ни в коем слу­чае, Нед! Спрут – это мол­люск гигант­ских раз­ме­ров с вялым, мяг­ким телом. Будь он хоть пяти­сот футов в длину, спрут оста­нется бес­по­зво­ноч­ным и, сле­до­ва­тельно, совер­шенно без­опас­ным для таких судов, как “Шот­лан­дия” или “Авраам Лин­кольн”. Пора оста­вить басни об опас­но­сти спру­тов для кораблей!

– Итак, гос­по­дин есте­ство­ис­пы­та­тель, – иро­ни­че­ски заме­тил Нед, – вы убеж­дены в суще­ство­ва­нии огром­ного нарвала?

– Да, Нед, я убеж­ден в этом, и мое убеж­де­ние осно­вы­ва­ется на ряде неопро­вер­жи­мых фак­тов. Я не сомне­ва­юсь в суще­ство­ва­нии гигант­ского кито­об­раз­ного живот­ного, при­над­ле­жа­щего, так же как киты, каша­лоты и дель­фины, к раз­делу позво­ноч­ных и наде­лен­ного зубом, рогом или бив­нем огром­ной крепости.

– Гм! – хмык­нул гар­пун­щик, с сомне­нием пока­чав головой.

– Заметьте, доро­гой мой кана­дец, – про­дол­жал я, – что, если такое живот­ное живет в глу­би­нах оке­ана, в несколь­ких милях под поверх­но­стью воды, оно должно обла­дать исклю­чи­тельно мощ­ным организмом.

– Почему? – спро­сил Нед.

– Потому что нужна неслы­хан­ная сила для того, чтобы выдер­жи­вать огром­ное дав­ле­ние воды на такой глубине.

– В самом деле? – ска­зал Нед, недо­вер­чиво при­щу­рив глаз.

– Да, это так! И в дока­за­тель­ство я могу вам при­ве­сти несколько цифр.

– О, цифры! – про­тя­нул Нед. – Циф­рами можно дока­зать что угодно.

– Не все­гда и не все, Нед. Вот выслу­шайте меня. Пред­ста­вим себе дав­ле­ние в одну атмо­сферу в виде дав­ле­ния водя­ного столба высо­той в трид­цать два фута. В дей­стви­тель­но­сти высота водя­ного столба должна быть даже несколько мень­шей, так как мор­ская вода обла­дает боль­шей плот­но­стью, нежели прес­ная. Итак, Нед, когда вы ныря­ете в воду, ваше тело испы­ты­вает дав­ле­ние в столько атмо­сфер, то есть в столько кило­грам­мов на каж­дый квад­рат­ный сан­ти­метр своей поверх­но­сти, сколько стол­бов воды в трид­цать два фута отде­ляют вас от поверх­но­сти моря. Отсюда сле­дует, что па глу­бине в три­ста два­дцать футов это дав­ле­ние рав­ня­ется десяти атмо­сфе­рам, на глу­бине в три тысячи две­сти футов – ста атмо­сфе­рам и в трид­цати двух тыся­чах футов, то есть на глу­бине при­мерно двух с поло­ви­ной миль, – тысяче атмо­сфе­рам. Иными сло­вами, если бы вам уда­лось добраться до этой глу­бины, каж­дый квад­рат­ный сан­ти­метр вашего тела испы­ты­вал бы дав­ле­ние в тысячу кило­грам­мов, или одну тонну. Кстати, доро­гой мой, зна­ете ли вы, сколько квад­рат­ных сан­ти­мет­ров имеет поверх­ность вашего тела?

– Не имею ни малей­шего пред­став­ле­ния об этом.

– Около сем­на­дцати тысяч.

– Так много?!

– А так как в дей­стви­тель­но­сти атмо­сфер­ное дав­ле­ние несколько пре­вы­шает назван­ную мной вели­чину в один кило­грамм на один квад­рат­ный сан­ти­метр, то сем­на­дцать тысяч квад­рат­ных сан­ти­мет­ров поверх­но­сти вашего тела испы­ты­вают в эту минуту дав­ле­ние в сем­на­дцать тысяч пять­сот шесть­де­сят килограммов.

– И я этого не замечаю?

– Да, вы этого не заме­ча­ете. Эта огром­ная тяжесть не сплю­щи­вает вас только потому, что воз­дух, нахо­дя­щийся внутри вашего тела, урав­но­ве­ши­вает это дав­ле­ние. Поэтому вы ничего и не заме­ча­ете. Но стоит вам попасть в воду, и это рав­но­ве­сие нарушается…

– Пони­маю, – пре­рвал меня Нед, видимо заин­те­ре­со­вав­шийся моим объ­яс­не­нием. – Вода ведь окру­жит меня со всех сто­рон, но не про­ник­нет внутрь организма!

– Вот именно, Нед. Таким обра­зом, в трид­цати двух футах под поверх­но­стью моря вы будете испы­ты­вать дав­ле­ние в сем­на­дцать тысяч пять­сот шесть­де­сят восемь кило­грам­мов; в трех­стах два­дцати футах это дав­ле­ние уде­ся­те­рится, то есть будет равно ста семи­де­сяти пяти тыся­чам шести­стам вось­ми­де­сяти кило­грам­мам; в трех тыся­чах двух­стах футах оно уве­ли­чится в сто раз и достиг­нет мил­ли­она семи­сот пяти­де­сяти шести тысяч вось­ми­сот кило­грам­мов; нако­нец, в трид­цати двух тыся­чах футах оно уси­лится в тысячу раз, и на вас будет давить тяжесть

в сем­на­дцать мил­ли­о­нов пять­сот шесть­де­сят восемь тысяч кило­грам­мов. Иными сло­вами, вы мгно­венно пре­вра­ти­тесь в лепешку, в тон­чай­ший листо­чек, как будто вас вынули из-под гигант­ского гид­рав­ли­че­ского молота!

– Ух, чорт! – вос­клик­нул Нед.

– Итак, доро­гой друг, если позво­ноч­ное живот­ное дли­ной в несколько сот мет­ров может суще­ство­вать в подоб­ных глу­би­нах, то мил­ли­оны квад­рат­ных сан­ти­мет­ров его поверх­но­сти испы­ты­вают дав­ле­ние мно­гих мил­ли­ар­дов кило­грам­мов. Поду­майте теперь, какой мускуль­ной силой должны быть наде­лены эти живот­ные и какая сопро­тив­ля­е­мость должна быть у их орга­низма, чтобы без­на­ка­занно выно­сить это давление!

– Похоже на то, что они должны быть обшиты вось­ми­дюй­мо­вым котель­ным желе­зом, как бро­не­носцы, – ска­зал канадец.

– Верно, Нед! Поду­майте теперь, какие страш­ные раз­ру­ше­ния может про­из­ве­сти такое живот­ное, столк­нув­шись с кораб­лем, если оно спо­собно дви­гаться в воде со ско­ро­стью самого быст­рого из наших курьер­ских поездов.

– Да… дей­стви­тельно… – неуве­ренно бор­мо­тал кана­дец, сму­щен­ный этими рас­че­тами, но еще не желая сдаваться.

– Что ж, убе­дил я вас?

– Вы убе­дили меня в одном, гос­по­дин про­фес­сор: что если такие живот­ные дей­стви­тельно суще­ствуют в глу­би­нах оке­ана, то они должны быть очень сильными.

– Ах вы, упря­мец эта­кий! Да если они не суще­ствуют в глу­би­нах оке­ана, то как вы объ­яс­ните слу­чай с “Шот­лан­дией”?

– Может быть… – нере­ши­тельно начал Нед.

– Да гово­рите же!

– Может быть… такого слу­чая и не было? – выпа­лил канадец.

Но этот ответ сви­де­тель­ство­вал только об упрям­стве гар­пун­щика и ни о чем дру­гом. В этот день я его больше не пытался убе­дить. Слу­чай с “Шот­лан­дией” был совер­шенно бес­спор­ным. Про­бо­ина была настолько реаль­ной, что ее при­шлось заде­лы­вать; я думаю, трудно отыс­кать более убе­ди­тель­ное дока­за­тель­ство ее суще­ство­ва­ния. Не вызы­вало ника­ких сомне­ний и то, что эта про­бо­ина не могла воз­ник­нуть сама собой; а так как, с дру­гой сто­роны, совер­шенно исклю­ча­лась даже мысль о столк­но­ве­нии с под­вод­ным кам­нем или рифом, то необ­хо­димо было при­знать суще­ство­ва­ние страш­ного зуба мор­ского животного.

Я лично, в силу всех изло­жен­ных выше сооб­ра­же­ний, отно­сил это живот­ное к типу позво­ноч­ных, классу мле­ко­пи­та­ю­щих и отряду кито­об­раз­ных. Что каса­ется семей­ства, к кото­рому его над­ле­жало отне­сти – китов, каша­ло­тов или дель­фи­нов, – под­се­мей­ства и, нако­нец вида, то на этот вопрос могло отве­тить только будущее.

Чтобы раз­ре­шить этот вопрос, нужно было вскрыть неиз­вест­ное чудо­вище; а чтобы вскрыть, необ­хо­димо сна­чала его изло­вить; чтобы изло­вить, надо было загар­пу­нить его – это каса­лось Неда Ленда; чтобы загар­пу­нить, сле­до­вало его уви­деть – это было делом всего эки­пажа; чтобы уви­деть, нужно было его встре­тить, – а это уж было дело случая.

Глава пятая. Погоня вслепую

Пер­вые дни пла­ва­ния “Авра­ама Лин­кольна” не были отме­чены ника­кими при­клю­че­ни­ями. Только одна­жды про­изо­шла собы­тие, выста­вив­шее в самом выгод­ном свете пора­зи­тельно? искус­ство Неда Ленда; гар­пун­щик дока­зал, что на него можно без­условно положиться.

В виду Фальк­ленд­ских ост­ро­вов 30 июня “Авраам Лин­кольн” встре­тил аме­ри­кан­ское кито­лов­ное судно “Мон­роэ” Команда его ничего не слы­шала про нарвала. Но капи­тан “Мон­роэ”, узнав, что на борту “Авра­ама Лин­кольна” нахо­дится зна­ме­ни­тый Нед Ленд, попро­сил его помочь в охоте на высле­жен­ного кита. Капи­тан Фара­гут, кото­рому хоте­лось посмот­реть, как рабо­тает Нед Ленд, раз­ре­шил гар­пун­щику перейти на борт “Мон­роэ”.

Канадцу повезло, и вме­сто одного кита он загар­пу­нил двух: пер­вого он убил на месте, вса­див ему гар­пун в сердце, а вто­рого – после несколь­ких минут преследования.

О, если только когда-нибудь чудо­вищу при­дется иметь дело с гар­пу­ном Неда Ленда – ему не уйти живым!

Фре­гат про­дол­жал с боль­шой быст­ро­той плыть вдоль юго-восточ­ного берега Аме­рики. Тре­тьего июля мы подо­шли к мысу Дев, у входа в Магел­ла­нов пролив.

Но капи­тан Фара­гут про­шел мимо этого изви­ли­стого про­лива и взял курс на мыс Горн,

Эки­паж еди­но­душно одоб­рил такое решение.

В самом деле, было мало веро­я­тия встре­тить нарвала в этом узком про­ливе. Мно­гие мат­росы были убеж­дены, что чудо­вище “слиш­ком тол­сто, чтобы пройти через Магел­ла­нов пролив”.

Около трех часов попо­лу­дни 6 июля “Авраам Лин­кольн” обо­гнул тот уеди­нен­ный ост­ро­вок, ту скалу, зате­рян­ную в самом конце аме­ри­кан­ского мате­рика, кото­рую гол­ланд­ские моряки окре­стили мысом Горн в честь сво­его род­ного города. Фре­гат взял курс на северо-запад, и винт его начал пенить воды Тихого океана.

– Гляди в оба! Гляди в оба! – твер­дили мат­росы “Авра­ама Линкольна”.

И они дей­стви­тельно гля­дели в оба! Соблаз­нен­ные пре­мией в две тысячи дол­ла­ров, люди не отры­вали взо­ров от поверх­но­сти оке­ана. Ночью и днем глаза и бинокли не знали ни секунды покоя.

Ник­та­лопы – люди, обла­да­ю­щие спо­соб­но­стью видеть по ночам так же ясно, как днем, – имели вдвое больше шан­сов полу­чить пре­мию, чем люди с нор­маль­ным зрением.

Хотя пре­мия нисколько не соблаз­няла меня, я также упорно целыми днями всмат­ри­вался в море. Огра­ни­чи­вая свой сон тремя – четырьмя часами в сутки, тратя на еду счи­тан­ные минуты, я все осталь­ное время без­от­лучно стоял на палубе.

То пере­гнув­шись через перила носа, то опи­ра­ясь на борт кормы, я жадно всмат­ри­вался в одно­об­раз­ные пени­стые гребни валов, про­сти­рав­ши­еся во все сто­роны, сколько видел глаз.

Как часто, вме­сте со всем эки­па­жем, я пере­жи­вал минуты бур­ного вол­не­ния, когда на гори­зонте пока­зы­ва­лась чер­ная спина кита! Весь эки­паж мгно­венно выбе­гал на палубу. Каж­дый, тяжело дыша, напря­гая зре­ние до боли, сле­дил за дви­же­ни­ями кита. И я смот­рел, смот­рел до тех пор, пока все не начи­нало мутиться в глазах.

Флег­ма­тич­ный Кон­сель в таких слу­чаях спо­койно гово­рил мне:

– Хозяин видел бы много лучше, если бы поменьше тара­щил глаза!

Но вся­кий раз вол­не­ние ока­зы­ва­лось напрас­ным. “Авраам Лин­кольн” под­хо­дил ближе к пред­по­ла­га­е­мому врагу и, убе­див­шись, что это самый обык­но­вен­ный каша­лот или кит, снова ложился на преж­ний курс, а команда осы­пала тыся­чами про­кля­тий ни в чем не повин­ное животное.

Погода все время сто­яла хоро­шая, и наше пла­ва­ние про­те­кало в наи­луч­ших усло­виях, несмотря на то, что июль в южном полу­ша­рии соот­вет­ствует январю в север­ном и обычно в это время – самый раз­гар дожд­ли­вого сезона. Тем не менее море было спо­койно и види­мость была отличная.

Нед Ленд попреж­нему упор­ство­вал в своем неве­рии. Он демон­стра­тивно не гля­дел на море в часы, сво­бод­ные от вахт, или когда в виду не было кита.

Это было досадно, потому что его исклю­чи­тельно глаза могли сослу­жить боль­шую службу экспедиции.

Но упря­мый кана­дец пред­по­чи­тал шест­на­дцать часов два­дцати четы­рех про­во­дить в каюте.

Я сто раз упре­кал его за равнодушие.

– Зачем напрасно утом­лять глаза, про­фес­сор? – он мне. – Прежде всего, вообще нет ника­кого нарвала, а если бы даже и суще­ство­вало какое-нибудь живот­ное, то сколько у нас шан­сов натолк­нуться на него? Ведь мы гонимся за ним всле­пую, наугад. Допус­каю даже, что какой-то корабль дей­стви­тельно встре­тил это неуло­ви­мое живот­ное в Тихом оке­ане. Но ведь с тех пор про­шло около двух меся­цев, а судя по харак­теру этого нарвала, он, пови­ди­мому, не любит подолгу око­ла­чи­ваться на одном месте. Вы сами при­зна­ете, что он обла­дает спо­соб­но­стью пере­ме­щаться с огром­ной быст­ро­той, и, я думаю, вы согла­си­тесь со мной, что при­рода, кото­рая ничего не делает бес­цельно, не стала бы наде­лять мед­ли­тель­ное по натуре созда­ние спо­соб­но­стью мчаться с быст­ро­той ветра. Сле­до­ва­тельно, если это живот­ное суще­ствует, оно уже далеко отсюда!

Про­тив этого рас­суж­де­ния нечего было воз­ра­зить. Мы в самом деле плыли всле­пую. Но что нам оста­ва­лось делать? Нед Ленд был прав: наши шансы на встречу чудо­ви­щем были ничтожны. И тем не менее никто не сомне­вался в конеч­ном успехе экспедиции.

Два­дца­того июля мы вто­рично пере­се­кали тро­пик Козе­рога под 105° дол­готы, а 27-го числа того же месяца пере­шли эква­тор под 110° дол­готы. В тот же день фре­гат взял курс на запад, к цен­траль­ному бас­сейну Тихого оке­ана. Капи­тан Фара­гут резонно счи­тал, что нарвала можно наде­яться встре­тить лишь в глу­бо­ко­вод­ных зонах, вдали от кон­ти­нен­тов и ост­ро­вов, при­бли­жаться к кото­рым чудо­вище до сих пор избе­гало, “пови­ди­мому потому, что там море недо­ста­точно глу­боко для него”, объ­яс­нял наш боцман.

Фре­гат про­шел, таким обра­зом, мимо ост­ро­вов Пау­моту, Мар­киз­ских, Санд­ви­че­ских, пере­сек тро­пик Рака под 132° дол­готы и напра­вился в Китай­ское море.

Нако­нец-то мы добра­лись до места, где в послед­ний раз было встре­чено чудо­вище! Все сердца бились с такой лихо­ра­доч­ной быст­ро­той, что сер­деч­ные болезни неиз­бежно должны были полу­чить боль­шое рас­про­стра­не­ние на фре­гате. Весь эки­паж был словно одер­жим навяз­чи­вой идеей. Люди не спали, не ели. По два­дцать раз в день обманы зре­ния вызы­вали взрывы вос­торга, и это вся­кий раз обма­ну­тое ожи­да­ние дер­жало эки­паж в состо­я­нии такого нерв­ного напря­же­ния, кото­рое не пред­ве­щало ничего хорошего.

И дей­стви­тельно, реак­ция не замед­лила насту­пить. В про­дол­же­ние трех меся­цев – трех меся­цев, каж­дый день кото­рых длился сто лет! – “Авраам Лин­кольн” бороз­дил вдоль и попе­рек всю север­ную часть Тихого оке­ана. Фре­гат кидался вдо­гонку за заме­чен­ными китами, делал пово­роты с галса на галс, вне­запно оста­нав­ли­вался, то при­бав­ляя, то убав­ляя пары с риском раз­ре­гу­ли­ро­вать машину. Он не оста­вил необ­сле­до­ван­ной ни одной точки от бере­гов Япо­нии до аме­ри­кан­ского кон­ти­нента. Но ничего! Ничего реши­тельно не уда­лось обна­ру­жить на этом огром­ном про­стран­стве! Ничего, что напо­ми­нало бы хоть отда­ленно гигант­ского нарвала, или под­вод­ный ост­ро­вок, или обло­мок кру­ше­ния, или дви­жу­щийся риф, или дру­гую какую-нибудь чер­тов­щину! Ничего!

Нача­лась реак­ция. Отча­я­ние про­било дорогу неве­рию. Тяже­лое чув­ство овла­дело эки­па­жем: оно состо­яло из трех деся­тых стыда и семи деся­тых обиды.

Каж­дому было стыдно, что он остался в дура­ках, пове­рив неле­пой басне; но еще больше, чем стыд, людей тер­зала обида. Горы дока­за­тельств, нагро­мож­дав­шихся одно на дру­гое в тече­ние целого года, в один день сразу рух­нули, и теперь каж­дый думал только о том, как бы навер­стать так глупо потра­чен­ное время.

Со свой­ствен­ным чело­ве­че­скому уму непо­сто­ян­ством, люди из одной край­но­сти уда­ри­лись в дру­гую. Самые горя­чие сто­рон­ники экс­пе­ди­ции стали ярост­ными вра­гами ее. Неве­рие вол­ной залило весь фре­гат от трю­мов до кают-ком­па­нии, и если бы не непо­нят­ное упор­ство капи­тана Фара­гута, то “Авраам Лин­кольн” немед­ленно повер­нул бы носом к югу.

Но эти бес­плод­ные поиски не могли про­дол­жаться бес­ко­нечно, “Авра­аму Лин­кольну” не в чем было упре­кать себя – корабль сде­лал все от него зави­ся­щее, чтобы успешно выпол­нить пору­че­ние. Нико­гда еще команда аме­ри­кан­ского корабля не про­яв­ляла такого усер­дия и дол­го­тер­пе­ния. Меньше всего на нее падала вина за неуспех экс­пе­ди­ции. Пови­ди­мому, оста­ва­лось только вернуться …

Капи­тану Фара­гуту подано было соот­вет­ству­ю­щее заяв­ле­ние. Он отказал.

Мат­росы не скры­вали сво­его недо­воль­ства, и дис­ци­плина на судне упала. Я не хочу ска­зать, что на судне начался бунт, но, после недол­гого сопро­тив­ле­ния, капи­тан Фара­гут, как в свое время Колумб, вынуж­ден был попро­сить у эки­пажа три дня тер­пе­ния: если в тече­ние этих дней чудо­вище не будет обна­ру­жено, руле­вой повер­нет штур­вал, и “Авраам Лин­кольн” тро­нется в обрат­ный путь.

Это обе­ща­ние было дано 2 ноября. Оно сразу под­няло настро­е­ние команды. Люди опять стали всмат­ри­ваться в волны с новым вни­ма­нием. Бинокли и под­зор­ные трубы снова были пущены в ход. Это был послед­ний вызов гигант­скому нарвалу…

Так про­шло два дня. “Авраам Лин­кольн” шел малым ходом. Команда при­ду­мы­вала тысячи спо­со­бов при­влечь вни­ма­ние нарвала, если он нахо­дится невдалеке.

Огром­ные куски сала сбра­сы­ва­лись за борт, к вящему удо­воль­ствию акул, тол­пами сопро­вож­дав­ших фре­гат. Шлюпки фре­гата бороз­дили море во всех направ­ле­ниях, иссле­дуя каж­дый квад­рат­ный метр его поверхности.

Но при­шел уже вечер 4 ноября, а тайна попреж­нему оста­ва­лась неразоблаченной.

На сле­ду­ю­щий день, 5 ноября, в пол­день исте­кал назна­чен­ный срок. С послед­ним уда­ром часов капи­тан Фара­гут, вер­ный сво­ему слову, дол­жен был повер­нуть на юго-восток и поки­нуть север­ную часть Тихого океана.

Фре­гат нахо­дился в это время под 31°15′ север­ной широты и 136°42′ восточ­ной дол­готы. Япо­ния отсто­яла от нас меньше чем в двух­стах милях. Ночь надви­га­лась. Про­било восемь часов. Густые облака заво­локли узкий серп луны, только что всту­пив­ший в свою первую чет­верть. Море плавно пока­чи­вало фрегат.

Я стоял в эту минуту на штир­борте, обло­ко­тив­шись на перила палубы. Кон­сель был рядом со мной и рав­но­душно гля­дел впе­ред. Мат­росы, забрав­шись па реи, осмат­ри­вали все сужи­ва­ю­щийся из-за надви­га­ю­щейся тем­ноты гори­зонт. Офи­церы напра­вили на поверх­ность оке­ана ноч­ные бинокли. Время от вре­мени луч лун­ного света, про­ры­ва­ясь сквозь завесу обла­ков, бро­сал свой сереб­ри­стый отблеск на волны, но тот­час же тучи затя­ги­вали про­свет, и все снова погру­жа­лось в темноту.

Посмот­рев на Кон­селя, я решил, что впер­вые за все время этот невоз­му­ти­мый чело­век зара­зился общим волнением.

– Что, Кон­сель, – спро­сил я его, – послед­ний раз пред­став­ля­ется слу­чай зара­бо­тать две тысячи долларов?

– С поз­во­ле­ния хозя­ина скажу, что я нико­гда не рас­счи­ты­вал при­кар­ма­ни­вать эту пре­мию, – отве­тил Кон­сель. – Пра­ви­тель­ство Соеди­нен­ных шта­тов могло с таким же успе­хом пообе­щать пре­мию в сто тысяч дол­ла­ров, и оно не стало бы бед­нее от этого.

– Ты прав, Кон­сель. В конеч­ном счете это глу­пая затея, и я посту­пил лег­ко­мыс­ленно, ввя­зав­шись в эту экспедицию.

Сколько вре­мени рас­тра­чено пона­прасну, сколько нер­вов это сто­ило! Мы бы уже шесть меся­цев тому назад вер­ну­лись во Францию…

– В малень­кую квар­тирку хозя­ина, – под­хва­тил Кон­сель, – в его музей. И я бы рас­пре­де­лил по клас­сам иско­па­е­мых из нашей кол­лек­ции, и оле­ний кабан, при­ве­зен­ный хозя­и­ном, зани­мал бы клетку в зоо­ло­ги­че­ском саду и при­вле­кал бы к себе любо­пыт­ных со всех кон­цов Парижа!

– Все это так именно и было бы, Кон­сель. А теперь, в довер­ше­ние всех несча­стий, над нами еще будут смеяться.

– Несо­мненно, – спо­койно под­твер­дил Кон­сель, – я уве­рен, что над хозя­и­ном будут сме­яться. Не знаю, стоит ли говорить…

– Говори, говори, Консель.

– Но я думаю, что эти насмешки заслу­жены хозяином.

– В самом деле?

– Когда чело­век имеет честь быть таким круп­ным уче­ным, он не дол­жен рисковать …

Кон­сель не закон­чил сво­его ком­пли­мента. Звуч­ный голос послы­шался в царив­шей кру­гом тишине. Это был голос Неда Ленда. Кана­дец кричал:

– Эй! Эта штука здесь, под вет­ром, про­тив нас.

Глава шестая. На всех парах

При этом воз­гласе весь эки­паж кинулся к гар­пун­щику – капи­тан, офи­церы, мат­росы, юнги, даже инже­неры и меха­ники, бро­сив­шие свои машины, даже коче­гары, поки­нув­шие свои топки.

Капи­тан при­ка­зал оста­но­вить фрегат.

Ночь была непро­ни­ца­емо тем­ной, и, хотя я знал, что у канадца пре­вос­ход­ное зре­ние, я спра­ши­вал себя, как и что он мог уви­деть в подоб­ной темноте.

Сердце мое билось с такой силой, что гро­зило разорваться.

Но Нед Ленд не ошибся. Вскоре все мы уви­дели то, на что ОН ука­зы­вал рукой.

В двух кабель­то­вах от “Авра­ама Лин­кольна”, за штир­бор­том, море каза­лось осве­щен­ным изнутри. Это не могло быть про­стым фос­фо­ри­че­ским све­че­нием. Чудо­вище, погру­жен­ное на несколько футов под поверх­ность воды, излу­чало яркое и стран­ное сия­ние, о кото­ром упо­ми­нали в своих отче­тах мно­гие капи­таны. Это излу­че­ние должно было вызы­ваться каким-то очень ярким источ­ни­ком. Осве­щен­ный уча­сток поверх­но­сти оке­ана имел форму длин­ного овала. В цен­тре овала све­че­ние было очень ярким, но по мере при­бли­же­ния к краям оно ослабевало.

– Это про­сто скоп­ле­ние фос­фо­рес­ци­ру­ю­щих орга­низ­мов! – вос­клик­нул один из офицеров.

– Нет, вы оши­ба­е­тесь! – воз­ра­зил я убеж­денно. – Ни в коем слу­чае, ноче­светки или сальпы не могли бы испус­кать такой яркий свет. У этого излу­че­ния несо­мненно име­ется какой-то элек­три­че­ский источ­ник… Впро­чем, гля­дите… Гля­дите! Око дви­жется!.. Оно направ­ля­ется к нам!

Крик вырвался из уст всех стол­пив­шихся на палубе.

– Мол­чать! – ско­ман­до­вал капи­тан Фара­гут. – Лево руля! Зад­ний ход!

Все кину­лись по своим местам.

При­ка­за­ние было мгно­венно выпол­нено, и “Авраам Лин­кольн” опи­сал полукруг.

– Право руля! Ход впе­ред! – при­ка­зал капи­тан Фарагут.

Винт снова зара­бо­тал, и фре­гат стал быстро уда­ляться от источ­ника яркого света.

Я ошибся: фре­гат хотел уда­литься, но сверхъ­есте­ствен­ное живот­ное при­бли­жа­лось к нему вдвое быст­рее, чем он отступал.

Мы зата­или дыха­ние и замерли в непо­движ­но­сти, не про­из­нося ни слова не столько от страха, сколько от удив­ле­ния. Живот­ное точно шутя дого­няло нас. Оно обо­гнуло фре­гат, мчав­шийся со ско­ро­стью четыр­на­дцати узлов, обдав его сво­ими элек­три­че­скими лучами, словно све­тя­щейся пылью. Затем оно отплыло на две или три мили, оста­вив за собой фос­фо­рес­ци­ру­ю­щий след, похо­жий на клубы дыма, отбра­сы­ва­е­мые назад мчав­шимся локо­мо­ти­вом экс­пресса. И вдруг из тем­ноты, в кото­рую оно отсту­пило для раз­бега, чудо­вище рину­лось на “Авра­ама Лин­кольна” с устра­ша­ю­щей быст­ро­той, так же вне­запно оста­но­ви­лось на рас­сто­я­нии два­дцати футов от него и… угасло. Оно не погру­зи­лось в воду – в этом слу­чае яркость его све­че­ния умень­ша­лась бы посте­пенно: оно погасло сразу, точно источ­ник, пита­ю­щий этот све­то­вой поток, вне­запно истощился.

Через мгно­ве­ние чудо­вище снова появи­лось с дру­гой сто­роны фре­гата, не то обо­гнув его, не то про­плыв под килем “Авра­ама Линкольна”.

Каж­дую секунду могло про­изойти столк­но­ве­ние, кото­рое неми­ну­емо должно было иметь для нас роко­вые последствия.

Меня удив­ляли маневры фре­гата. Он спа­сался бег­ством, вме­сто того чтобы всту­пить в бой с чудо­ви­щем. Фре­гат, послан­ный для пре­сле­до­ва­ния чудо­вища, сам ока­зался на поло­же­нии преследуемого.

Я сде­лал это заме­ча­ние капи­тану Фара­гуту. Его обычно невоз­му­ти­мое лицо выра­жало сей­час край­нее недоумение.

– Видите ли, про­фес­сор, – отве­тил он мне, – я не знаю, с каким огром­ным зве­рем я имею дело, и не хочу рис­ко­вать своим фре­га­том в этой непро­ни­ца­е­мой тем­ноте. Как ата­ко­вать неиз­вест­ное, как от него защи­щаться? Подо­ждем до рас­света, тогда роли переменятся.

– Капи­тан, есть ли у вас еще сомне­ния насчет при­роды этого существа?

– Нет, про­фес­сор. Оче­видно, это гигант­ский нарвал, но нарвал электрический.

– Может быть, – про­дол­жал я, – к нему так же опасно при­бли­жаться, как к гим­ноту[16] или пло­ву­чей мине?

– Вполне воз­можно, – согла­сился капи­тан. – И если он, вдо­ба­вок ко всему про­чему, заря­жен элек­три­че­ством, то это поис­тине самое опас­ное живот­ное на свете. Поэтому я и решил быть настороже.

Эки­паж фре­гата не смы­кал глаз всю ночь. Никто не поки­дал палубы. “Авраам Лин­кольн”, убе­див­шись в невоз­мож­но­сти сопер­ни­чать с нарва­лом в ско­ро­сти, уба­вил ход. Со своей сто­роны, и нарвал, под­ра­жая фре­гату, плавно пока­чи­вался на вол­нах и, каза­лось, не соби­рался поки­нуть поле битвы.

Около полу­ночи, однако, он исчез или – чтобы быть более точ­ным – погас, как боль­шой свет­ляк. Может быть, он бежал? Этого сле­до­вало ско­рее опа­саться, чем желать. Но через час послы­ша­лось оглу­ши­тель­ное шипе­ние, похо­жее на шум воды, кото­рая под силь­ным дав­ле­нием выры­ва­ется из узкого отверстия.

Капи­тан Фара­гут, Нед Ленд и я нахо­ди­лись в это время на палубе. Мы жадно всмат­ри­ва­лись в окру­жав­ший нас непро­ни­ца­е­мый мрак.

– Нед Ленд, – спро­сил капи­тан, – часто ли при­хо­ди­лось вам слы­шать шум, изда­ва­е­мый китом?

– Часто, капи­тан, но до сих пор я еще не встре­чал кита, один вид кото­рого при­нес бы мне две тысячи долларов.

– В самом деле, вы заслу­жили пре­мию. Но ска­жите мне, похож ли этот звук на шум воды, извер­га­е­мой китами из ноздрей?

– Звук похож, но только несрав­ненно силь­ней обыч­ного. Однако сомне­ваться не при­хо­дится: перед нами несо­мненно какое-то из кито­об­раз­ных живот­ных, и с вашего поз­во­ле­ния, капи­тан, – доба­вил гар­пун­щик, – зав­тра на рас­свете я скажу ему пару слов.

– Если только ему забла­го­рас­су­дится выслу­шать вас, Нед, – заме­тил я, – но я не очень-то уве­рен в этом.

– Если мне удастся подойти к нему на рас­сто­я­ние учет­ве­рен­ной длины гар­пуна, – воз­ра­зил кана­дец, – ему при­дется позна­ко­миться со мной.

– Но ведь для этого при­дется дать вам шлюпку? – спро­сил капитан.

– Разу­ме­ется.

– И рис­ко­вать жиз­нью гребцов?

– Так же, как и моей, – про­сто отве­тил гар­пун­щик. Около двух часов попо­лу­ночи элек­три­че­ское сия­ние вновь

появи­лось с навет­рен­ной сто­роны в пяти милях от “Авра­ама Лин­кольна”. Несмотря на зна­чи­тель­ное рас­сто­я­ние, шум ветра и моря, отчет­ливо было слышно, как живот­ное всплес­ки­вало хво­стом и пре­ры­ви­сто дышало. Можно было поду­мать, что, когда нарвал выхо­дит на поверх­ность, чтобы поды­шать, воз­дух вры­ва­ется в его лег­кие с такой же силой, как пар в цилин­дры двух­ты­ся­че­силь­ной машины.

“Чорт побери! – поду­мал я. – Кит, обла­да­ю­щий силой целого кава­ле­рий­ского полка, дол­жен быть не зауряд­ным китом”.

Ночь про­шла в насто­ро­жен­ном ожи­да­нии и в под­го­товке к бою. Кито­лов­ные ору­дия были выло­жены на палубе вдоль бор­тов. Вто­рой помощ­ник капи­тана при­ка­зал заря­дить гар­пун­ные пушки, бро­са­ю­щие гар­пуны на целую милю, и кара­бины, стре­ля­ю­щие раз­рыв­ными пулями, кото­рые насмерть ранят даже самых круп­ных живот­ных. Нед Ленд доволь­ство­вался тем, что нато­чил свой гарпун.

В шесть часов заня­лась заря. С пер­выми лучами света элек­три­че­ское сия­ние вокруг нарвала исчезло.

В семь часов настал день, но густой туман, непро­ни­ца­е­мый для самых силь­ных бинок­лей, огра­ни­чи­вал види­мость. Можно себе пред­ста­вить общее огор­че­ние и гнев.

Я взо­брался на первую пере­кла­дину бизани. Несколько офи­це­ров под­ня­лись еще выше.

В восемь часов туман поплыл над вол­нами и мед­ленно, кло­чьями, стал под­ни­маться вверх.

Вне­запно, как и нака­нуне, послы­шался голос Неда Ленда:

– Эта штука – с навет­рен­ной сто­роны, за кор­мой! – кри­чал гарпунщик.

Все устре­ми­лись на корму.

Дей­стви­тельно, в полу­тора милях от фре­гата из воды высту­пало, при­мерно на метр, длин­ное чер­ное тело. За его хво­стом, пови­ди­мому, быстро изви­ва­ю­щимся, море бур­лило и вол­но­ва­лось. Ни одно извест­ное живот­ное не могло бить воду с такой силой. Огром­ный след осле­пи­тельно белой пены отме­чал его

Фре­гат напра­вился к чудо­вищу. Я гля­дел на него, не отры­вая глаз и затаив дыха­ние. Рапорты “Хана­ана” и “Гель­ве­ции” несколько пре­уве­ли­чи­вали раз­меры нарвала. Я опре­де­лил его длину всего в две­сти пять­де­сят футов. О тол­щине трудно было судить, ко у меня созда­ва­лось впе­чат­ле­ние, что живот­ное имеет пре­крас­ные про­пор­ции во всех трех измерениях.

В то время как я наблю­дал за живот­ным, из его нозд­рей вырва­лись два столба воды, под­няв­ши­еся на сорок мет­ров вверх. Это дало мне пред­став­ле­ние о том, как оно дышит.

Я при­шел к выводу, что зага­доч­ное суще­ство при­над­ле­жит к типу позво­ноч­ных, классу мле­ко­пи­та­ю­щих, под­классу одно­утроб­ных, отряду кито­об­раз­ных, семей­ству… Этого я еще не знал.

Отряд кито­об­раз­ных вклю­чает семей­ства: китов, каша­ло­тов и дель­фи­нов. К этому послед­нему отно­сятся и нарвалы. Каж­дое из этих семейств делится на много под­се­мейств, под­се­мей­ства – на роды, роды – на виды. Вид, род, под­се­мей­ство и семей­ство – об этом я еще не могу судить, но я не сомне­вался, что скоро бла­го­даря искус­ству Неда Ленда и опыт­но­сти капи­тана Фара­гута получу и эти данные.

Команда с нетер­пе­нием ждала при­ка­за­ний сво­его началь­ника. Капи­тан, вни­ма­тельно посмот­рев на живот­ное, при­ка­зал позвать кора­бель­ного инже­нера. Тот не замед­лил явиться.

– Пары раз­ве­дены? – спро­сил капитан.

– Точно так, капи­тан, – отве­тил инженер.

– Хорошо. Под­бавьте угля в топки! Трое­крат­ное “ура” встре­тило этот при­каз. Час борьбы настал.

Через несколько минут над двумя тру­бами фре­гата под­ня­лись столбы чер­ного дыма, и палуба задро­жала мел­кой дрожью.

Мощ­ный винт “Авра­ама Лин­кольна” повлек фре­гат прямо к живот­ному. Оно рав­но­душно поз­во­лило при­бли­зиться к себе на пол­ка­бель­това. Потом, не погру­жа­ясь в воду, тихо поплыло прочь, сохра­няя преж­нюю дистан­цию от фрегата.

Пре­сле­до­ва­ние про­дол­жа­лось в тече­ние трех чет­вер­тей часа, но за это время “Авра­аму Лин­кольну” не уда­лось выиг­рать ни одного фута. Ясно было, что при такой ско­ро­сти невоз­можно догнать животное.

Капи­тан Фара­гут яростно тере­бил свою густую бороду.

– Нед Ленд! – крик­нул он. Кана­дец подошел.

– Ну, гос­по­дин кито­лов, – обра­тился к нему капи­тан, – нужна ли вам шлюпка?

– Нет, – отве­тил гар­пун­щик. – Эту бес­тию не возь­мешь, пока она сама не дастся в руки.

– Что же делать?

– Под­нять дав­ле­ние пара, если это воз­можно. Я же, С вашего поз­во­ле­ния, поме­щусь на носу и, как только мы подой­дем к нему доста­точно близко, брошу гарпун.

– Хорошо, Нед, – ска­зал капи­тан и по пере­го­вор­ной трубе пере­дал приказ:

– Под­нять пары!

Нед Ленд отпра­вился на свой пост. Топки были загру­жены новой пор­цией угля, и винт стал давать сорок три обо­рота в минуту. Бро­шен­ный в воду лаг пока­зал, что “Авраам Лин­кольн” дви­жется со ско­ро­стью восем­на­дцати с поло­ви­ной миль в час.

Но про­кля­тое живот­ное также стало делать по восем­на­дцати с поло­ви­ной миль в час.

В тече­ние часа фре­гат шел с этой ско­ро­стью, не выиг­рав ни одного сан­ти­метра рас­сто­я­ния. Это было уни­зи­тельно для самого быст­ро­ход­ного судна аме­ри­кан­ского флота.

Вся команда была охва­чена бешен­ством. Мат­росы отча­янно ругали чудо­вище, но оно пре­зри­тельно мол­чало. Капи­тан Фара­гут уже не тере­бил свою бороду, а кусал ее.

Инже­нера снова при­звали на мостик.

– Вы довели дав­ле­ние до пре­дела? – спро­сил капитан.

– Да, – отве­тил инженер.

– До сколь­ких атмо­сфер? – До шести с половиной.

– Дове­дите до десяти!

Это было чисто аме­ри­кан­ское при­ка­за­ние. Лучше не мог ска­зать даже капи­тан паро­хода на Мис­си­сипи, стре­мя­щийся обо­гнать конкурента.

– Кон­сель, – ска­зал я сво­ему слав­ному слуге, сто­яв­шему рядом, – зна­ешь ли ты, что мы, веро­ят­нее всего, взле­тим на воздух?

– Как будет угодно хозя­ину, – отве­тил Консель.

При­зна­юсь, мне понра­ви­лась безум­ная сме­лость капитана.

Коче­гары снова засы­пали уголь на колос­ники. Вен­ти­ля­торы нагне­тали воз­дух в топки. Дав­ле­ние пара уси­ли­лось. “Авраам Лин­кольн” рва­нулся впе­ред. Мачты его дро­жали до самого осно­ва­ния, и вихри дыма едва про­ры­ва­лись наружу сквозь узкие отвер­стия труб.

Вто­рично был бро­шен лаг.

– Сколько? – спро­сил капитан.

– Девят­на­дцать и три деся­тых мили.

– Под­нять еще давление!

Инже­нер пови­но­вался. Стрелка мано­метра пока­зала десять атмо­сфер. Но и чудо­вище, видно, “раз­вело пары” – без какого бы то ни было замет­ного уси­лия оно также плыло теперь со ско­ро­стью девят­на­дцати и трех деся­тых мили в час…

Какая погоня! Нет, я не могу опи­сать сво­его волнения.

Я весь дро­жал от возбуждения.

Нед Ленд стоял на носу с гар­пу­ном в руке.

Несколько раз живот­ное поз­во­ляло фре­гату при­бли­зиться к себе.

– Дого­няем! Дого­няем! – кри­чал канадец.

Но когда он зано­сил руку, чтобы бро­сить гар­пун, живот­ное вдруг уда­ля­лось со ско­ро­стью по мень­шей мере трид­цати миль в час. Мало того, в то время как мы шли с мак­си­маль­ной ско­ро­стью, оно, словно в насмешку, опи­сало вокруг нас широ­кий круг. Эки­паж фре­гата мог отве­тить на это только кри­ками бешенства.

В пол­день мы нахо­ди­лись на таком же рас­сто­я­нии от нарвала, как и в восемь часов утра.

Тогда капи­тан Фара­гут решил пустить в ход дру­гие средства.

– Ах, так!– вос­клик­нул он. – Это живот­ное плы­вет быст­рее, чем “Авраам Лин­кольн”? Что ж, посмот­рим, обго­нит ли оно кони­че­скую бомбу. Боц­ман! Кано­нира к носо­вому орудию!

Ору­дие было мгно­венно заря­жено и наве­дено. Раз­дался выстрел, но сна­ряд про­ле­тел на несколько футов выше нарвала, нахо­див­ше­гося в полу­миле впереди.

– Дру­гого навод­чика, полов­чее! – крик­нул капи­тан. – Пять­сот дол­ла­ров награды тому, кто попа­дет в эту про­кля­тую тварь!

Ста­рый кано­нир с седой боро­дой – я и сей­час отчет­ливо вижу его спо­кой­ный взгляд и холод­ное лицо – подо­шел к ору­дию и тща­тельно при­це­лился. Не успел отзву­чать гул выстрела, как раз­дался мощ­ный крик “ура”.

Сна­ряд попал в цель. Но, вме­сто ожи­да­е­мого эффекта, он скольз­нул вдоль бока нарвала и отле­тел далеко в море.

– Ах, чорт! – вос­клик­нул взбе­шен­ный ста­рый кано­нир. – Неужто у этой гадины шести­дюй­мо­вая броня?

– Про­кля­тье! – вскри­чал капи­тан Фара­гут. Погоня продолжалась.

Подойдя ко мне, капи­тан сказал:

– Я буду пре­сле­до­вать нарвала до тех пор, пока фре­гат не взле­тит на воздух.

– Пра­вильно, – отве­тил я. – Так и надо!

Можно было наде­яться, что, рано или поздно, живот­ное уста­нет, не выдер­жав состя­за­ния с неуто­ми­мой паро­вой маши­ной. Но час про­хо­дил за часом, а оно не про­яв­ляло ника­ких при­зна­ков усталости.

К чести “Авра­ама Лин­кольна” надо ска­зать, что он про­дол­жал пре­сле­до­ва­ние с непо­ко­ле­би­мым упор­ством. По моим рас­че­там, фре­гат про­шел не менее пяти­сот миль в этот зло­счаст­ный день, 6 ноября. Но снова спу­сти­лась ночь и оку­тала мглою бур­ное море.

Я решил в эту минуту, что наша экс­пе­ди­ция закон­чена и что мы больше нико­гда не уви­дим фан­та­сти­че­ское животное.

Но я ошибся.

В 10 часов 50 минут вечера элек­три­че­ское сия­ние снова появи­лось в трех килях от фрегата.

Нарвал казался непо­движ­ным. Уто­мив­шись за день, он спал теперь, пока­чи­ва­ясь на вол­нах. Надо было вос­поль­зо­ваться этим, и капи­тан решил попы­тать счастья.

Он отдал соот­вет­ству­ю­щие при­ка­за­ния. “Авраам Лин­кольн” дви­нулся впе­ред тихим ходом, чтобы не раз­бу­дить живот­ное. В оке­ане нередко можно встре­тить китов, спя­щих глу­бо­ким сном, и Нед Ленд загар­пу­нил не одного из них именно во время сна.

Кана­дец снова занял свой пост на носу.

Фре­гат бес­шумно подо­шел на два кабель­това к живот­ному. Здесь машина была оста­нов­лена, и судно подви­га­лось впе­ред только по инерции.

На борту все при­та­или дыха­ние. Мерт­вая тишина царила на палубе. Мы нахо­ди­лись едва в ста шагах от сия­ю­щего овала.

Посмот­рев в эту минуту на Неда Ленда, я уви­дел, что он вытя­нул руку со своим страш­ным оружием.

Фре­гат под­плыл еще ближе к непо­движ­ному живот­ному – едва два­дцать шагов отде­ляли нас от него.

Вдруг рука Неда Ленда с силой опи­сала в воз­духе полу­круг, а гар­пун поле­тел. Я услы­шал звон как будто от удара в металл.

Элек­три­че­ское сия­ние мгно­венно угасло, и два огром­ных столба воды вне­запно обру­ши­лись на палубу фре­гата, сши­бая с ног людей и все круша на своем пути.

Раз­дался страш­ный треск, и, не успев схва­титься за перила, я выле­тел за борт.

Глава седьмая. Кит неизвестного вида

Несмотря на пол­ную неожи­дан­ность этого паде­ния, я сохра­нил отчет­ли­вое вос­по­ми­на­ние о всех своих ощу­ще­ниях. Сна­чала я погру­зился в воду.

Я хорошо пла­ваю и бла­го­даря этому не рас­те­рялся при неожи­дан­ном погружении.

Всплыв на поверх­ность оке­ана, пер­вым дол­гом я стал искать гла­зами фре­гат. Заме­тили ли там мое исчез­но­ве­ние? Спу­стил ли капи­тан Фара­гут шлюпку, чтобы искать меня? Могу ли я наде­яться на спасение?

Несмотря на тем­ноту, я рас­смот­рел на востоке какую-то чер­ную массу, кото­рая, судя по рас­по­ло­же­нию опо­зна­ва­тель­ных огней, уда­ля­лась. Это был фре­гат. Я понял, что погиб.

– Ко мне, ко мне! – кри­чал я, пыта­ясь догнать фре­гат. Одежда стес­няла меня. Намок­нув, она липла к телу и пара­ли­зо­вала дви­же­ния. Я зады­хался. Меня тянуло ко дну…

– Помо­гите!

Это был мой послед­ний крик. Я отча­янно заба­рах­тался, чув­ствуя, что тону.

Вдруг силь­ная рука схва­тила меня за шиво­рот и одним рыв­ком выта­щила на поверх­ность воды.

Я услы­шал сле­ду­ю­щие слова, про­из­не­сен­ные над самым моим ухом:

– Если хозяин собла­го­во­лит опе­реться на мое плечо, ему легче будет плыть!

Я схва­тил за руку вер­ного Конселя.

– Это ты?! – вос­клик­нул я. – Это ты?!

– Да, это я, – отве­тил Кон­сель, – все­гда готов к услу­гам хозяина.

– Зна­чит, тол­чок сбро­сил тебя в море, так же как и меня? – Нет. Но, состоя на службе у гос­по­дина про­фес­сора, я счел своим дол­гом после­до­вать за ним.

Слав­ному малому этот посту­пок казался естественным!

– А фре­гат? – спро­сил я.

– Фре­гат? – пере­спро­сил Кон­сель, пово­ра­чи­ва­ясь на спину. – Мне кажется, что хозя­ину лучше было бы не рас­счи­ты­вать на его помощь.

– Почему?

– Потому что в ту минуту, когда я бро­сился в воду, вах­тен­ный мат­рос крик­нул: “Винт и руль сломаны!”

– Сло­маны?

– Да, сло­маны зубом чудо­вища. Кажется, “Авраам Лин­кольн” отде­лался только этой ава­рией. Но, к нашему огор­че­нию, он поте­рял спо­соб­ность управляться.

– Зна­чит, мы погибли?

– Воз­можно, – спо­койно отве­тил Кон­сель. – Однако в нашем рас­по­ря­же­нии есть еще несколько часов, а за несколько часов можно мно­гое сделать.

Невоз­му­ти­мое хлад­но­кро­вие Кон­селя обод­рило меня. Я поплыл более энер­гично. Но одежда попреж­нему стес­няла дви­же­ния и мешала дер­жаться на поверхности.

Кон­сель заме­тил это.

– Прошу у хозя­ина поз­во­ле­ния раз­ре­зать на нем пла­тье, – ска­зал он.

И он ножом вспо­рол на мне одежду сверху донизу, в то время как я под­дер­жи­вал его на поверх­но­сти. В свою оче­редь, я ока­зал такую же услугу Кон­селю. После этого мы снова поплыли рядом.

Но поло­же­ние не стало от этого менее отча­ян­ным. Наше исчез­но­ве­ние могло пройти неза­ме­чен­ным, да если бы даже его и заме­тили, фре­гат все равно не мог, поте­ряв руль и винт, пойти за нами про­тив ветра. Сле­до­ва­тельно, мы могли наде­яться только на то, что капи­тан Фара­гут пошлет за нами шлюпки.

Придя к этому заклю­че­нию, мы решили дер­жаться на поверх­но­сти, сколько будет воз­можно. Чтобы не рас­хо­до­вать одно­вре­менно силы, мы решили посту­пать так: в то время как один из нас, скре­стив руки, будет отды­хать, лежа на спине, дру­гой будет плыть впе­ред и под­тал­ки­вать лежа­щего. Каж­дые десять минут мы должны были сме­няться. Таким обра­зом, мы могли удер­жаться на поверх­но­сти воды в тече­ние несколь­ких часов, быть может даже до вос­хода солнца.

Какая сла­бая надежда на спа­се­ние! Но ведь чело­веку свой­ственно наде­яться даже тогда, когда его поло­же­ние безнадежно.

Столк­но­ве­ние фре­гата с нарва­лом про­изо­шло около один­на­дцати часов вечера. Сле­до­ва­тельно, до наступ­ле­ния дня нам надо было про­дер­жаться на воде около восьми часов. Это было вполне возможно.

Море было спо­койно, волн не было. Время от вре­мени я пытался раз­гля­деть что-нибудь в кро­меш­ной тьме, но кру­гом все было пустынно и только све­ти­лась фос­фо­ри­че­ским блес­ком потре­во­жен­ная нашими дви­же­ни­ями вода.

Однако около часу ночи я почув­ство­вал смер­тель­ную уста­лость. Силь­ные судо­роги сво­дили мои руки и ноги.

Кон­селю при­шлось одному забо­титься о нашем спа­се­нии. Скоро бед­ный малый стал часто и тяжело дышать – я понял, что он недолго продержится.

– Оставь меня! Оставь меня! – ска­зал я ему.

– Поки­нуть хозя­ина? Нико­гда! – отве­тил мой пре­дан­ный слуга. – Я твердо рас­счи­ты­ваю уто­нуть раньше, чем он.

В эту минуту из про­света в тем­ной туче, увле­ка­е­мой вет­ром к востоку, выгля­нула луна. Поверх­ность оке­ана заис­кри­лась под ее лучами. Этот бла­го­де­тель­ный свет вер­нул мне силы. Я под­нял голову и обвел гла­зами горизонт.

Я уви­дел фре­гат – он был в пяти милях от нас. На таком рас­сто­я­нии он казался едва замет­ной точ­кой. Ни одной шлюпки не было в виду.

Мне хоте­лось позвать на помощь, но мои рас­пух­шие губы не могли издать ни звука. Кон­сель закричал:

– Помо­гите! Помогите!

Оста­но­вив­шись на секунду, мы при­слу­ша­лись. Что это, шум в ушах от при­лива крови к голове или дей­стви­тельно донесся ответ­ный крик?

– Ты слы­шал? – про­шеп­тал я. – Да, да!

И Кон­сель снова бро­сил в про­стран­ство отча­ян­ный зов. Теперь – ника­кого сомне­ния! Чело­ве­че­ский голос отве­тил на крик Конселя!

Был ли это голос какого-нибудь несчаст­ного, зате­рян­ного, как и мы, в без­бреж­ном оке­ане, голос еще одной жертвы толчка, испы­тан­ного кораб­лем? Или, быть может, нас окли­кали с неви­ди­мой во тьме шлюпки?

Кон­сель сде­лал огром­ное уси­лие и, опер­шись на мое плечо, напо­ло­вину высу­нулся из воды; но тот­час же, обес­си­лен­ный, он плашмя упал на воду.

– Что ты увидел?

– Я уви­дел… – про­шеп­тал он, – я уви­дел… Но лучше помол­чим, сбе­ре­жем силы…

Что же он уви­дел? Не знаю почему, но в эту минуту мне при­шла в голову мысль о чудовище…

Между тем Кон­сель про­дол­жал под­тал­ки­вать меня впе­ред. Время от вре­мени он под­ни­мал голову и кого-то окли­кал. Ему тот­час же отве­чал чей-то голос.

Но я уже плохо слы­шал. Мои силы исчер­па­лись до конца; пальцы без­вольно раз­жа­лись; ладонь не слу­жила больше точ­кой опоры; судо­рожно рас­кры­тый рот запол­нила соле­ная вода; холод про­ни­зал меня до костей. Я под­нял голову в послед­ний раз, чтобы попро­щаться с жизнью …

В эту секунду я натолк­нулся на какое-то твер­дое тело. Я уце­пился за него. Потом почув­ство­вал, что меня вытас­ки­вают из воды, что грудь моя сво­бодно дышит, и… поте­рял сознание.

Оче­видно, я скоро при­шел в себя бла­го­даря энер­гич­ному растиранию.

Я полу­от­крыл глаза.

– Кон­сель! – про­шеп­тал я.

– Хозяин звал меня? – тот­час же отклик­нулся вер­ный слуга.

В этот миг, при свете послед­них лучей луны, опус­кав­шейся за гори­зонт, я уви­дел дру­гое, хорошо зна­ко­мое мне лицо.

– Нед Ленд! – вос­клик­нул я.

– Совер­шенно верно, гос­по­дин про­фес­сор. Как видите, гонюсь за своей пре­мией! – отве­тил канадец.

– Вас выбро­сило в море при толчке?

– Да, гос­по­дин про­фес­сор, только мне больше повезло, чем вам, – я почти сразу выбрался на пло­ву­чий островок.

– Ост­ро­вок?

– Да. Или – чтобы быть точ­ным – на вашего гигант­ского нарвала.

– Гово­рите ясней, Нед!

– И тут только, – про­дол­жал кана­дец, – я понял, почему мой гар­пун не мог про­бить его кожи, а только скольз­нул по ней.

– Почему, Нед, почему?

– А потому, гос­по­дин про­фес­сор, что это живот­ное зако­вано в сталь­ную броню!

Слова канадца про­из­вели вне­запно пере­во­рот в моих мыслях.

Я быстро встал и выпря­мился на спине у полу­по­гру­жен­ного в воду суще­ства или пред­мета, на кото­ром мы нашли убежище.

Топ­нув ногой, я убе­дился, что спина эта была непро­ни­ца­е­мой и твер­дой, а не упру­гой, каким бывает тело круп­ных млекопитающих.

Я поду­мал было, что мы нахо­димся на кости­стом черепе, сход­ном с чере­пами допо­топ­ных живот­ных. Тогда мне при­шлось бы отне­сти чудо­вище к раз­ряду пре­смы­ка­ю­щихся, как чере­пахи или аллигаторы.

Но нет. Чер­ная спина, на кото­рой я стоял, была глад­кой и поли­ро­ван­ной, а не чешуй­ча­той. При ударе она изда­вала метал­ли­че­ский звук и про­из­во­дила впе­чат­ле­ние скле­пан­ной из сталь­ных листов.

Нельзя было сомне­ваться: живот­ное, чудо­вище, живой фено­мен, тайна кото­рого вол­но­вала весь науч­ный мир и потрясла вооб­ра­же­ние моря­ков обоих полу­ша­рий, ока­зался – при­хо­ди­лось пове­рить оче­вид­но­сти – еще более уди­ви­тель­ным фено­ме­ном, фено­ме­ном, создан­ным рукой человека!

Если бы мне уда­лось открыть суще­ство­ва­ние самого бас­но­слов­ного живот­ного, я не был бы так удив­лен и потря­сен. Нет ничего уди­ви­тель­ного в том, что при­рода тво­рит чудеса. Но уви­деть сво­ими гла­зами нечто чудес­ное и сверхъ­есте­ствен­ное, создан­ное рукой чело­века, – от этого можно поте­рять рассудок.

И тем не менее сомне­ваться было нельзя. Мы нахо­ди­лись на поверх­но­сти свое­об­раз­ного под­вод­ного корабля, име­ю­щего, сколько я мог судить, форму огром­ной сталь­ной рыбы. Мне­ние Неда Ленда на этот счет уже твердо уста­но­ви­лось. Кон­селю и мне оста­лось только при­со­еди­ниться к нему.

– Но если это корабль, – ска­зал я, – то он дол­жен иметь дви­га­тель и вся­че­ские меха­низмы, а сле­до­ва­тельно, и людей для управ­ле­ния ими?

– Разу­ме­ется, – отве­тил гар­пун­щик, – хотя в про­дол­же­ние трех часов, кото­рые я про­вел на этом пло­ву­чем ост­рове, я не заме­тил ника­ких при­зна­ков жизни.

– Корабль не двигался?

– Нет, про­фес­сор. Он качался на греб­нях волн, но не тро­гался с места.

– Но мы-то хорошо знаем, что он может дви­гаться с боль­шой ско­ро­стью. А так как, чтобы раз­вить эту ско­рость, нужна машина и люди, управ­ля­ю­щие ее рабо­той, я счи­таю… что мы спасены.

– Гм! – про­мы­чал недо­вер­чиво Нед Ленд.

В этот момент, как бы в под­твер­жде­ние моих слов, за кор­мой стран­ного корабля раз­да­лось какое-то кло­ко­та­ние, и он тро­нулся с места. Оче­видно, он при­во­дился в дви­же­ние вра­ще­нием лопа­стей греб­ного винта. Мы только-только успели уце­питься за неболь­шое воз­вы­ше­ние, высту­пав­шее на носу. К сча­стью, корабль плыл тихим ходом.

– Пока­мест он плы­вет по поверх­но­сти воды, – про­бор­мо­тал Нед Ленд, – мне нечего воз­ра­зить. Но если ему забла­го­рас­су­дится ныр­нуть, я не дам и двух дол­ла­ров за свою шкуру.

Кана­дец мог бы пред­ло­жить за нее и того меньше. Оче­видно, нам нужно было немед­ленно всту­пить в обще­ние с людьми, нахо­див­ши­мися внутри этого пло­ву­чего аппа­рата, кем бы они ни были.

Я стал искать на поверх­но­сти какой-нибудь люк, отвер­стие. Но ряды закле­пок, плотно при­гнан­ные к краям сталь­ной обшивки, были везде одинаковы.

Луна зака­ти­лась, и мы очу­ти­лись в пол­ней­шей тем­ноте. Нужно было дождаться рас­света, чтобы попы­таться про­ник­нуть внутрь этого под­вод­ного корабля.

Итак, наша жизнь все­цело зави­села от каприза таин­ствен­ных руле­вых, направ­ляв­ших корабль. Если им взду­ма­ется погру­зиться в воду, мы про­пали. Если же это не слу­чится, я не сомне­вался, что нам удастся войти в сно­ше­ние с людьми, состав­ляв­шими эки­паж под­вод­ного корабля. И в самом деле, если только они сами не добы­вали кис­ло­род, время от вре­мени они должны были воз­вра­щаться на поверх­ность оке­ана для воз­об­нов­ле­ния запа­сов воз­духа. А отсюда сле­до­вало, что должно было суще­ство­вать какое-нибудь отвер­стие, через кото­рое воз­дух про­ни­кает внутрь корабля.

Корабль шел на запад с уме­рен­ной ско­ро­стью, не больше две­на­дцати миль в час. Лопа­сти винта регу­лярно били воду, по вре­ме­нам выбра­сы­вая высоко в воз­дух фон­таны фос­фо­рес­ци­ру­ю­щих брызг.

Около четы­рех часов утра ско­рость дви­же­ния воз­росла. Нам стало трудно удер­жи­ваться на палубе корабля. К сча­стью, Нед нащу­пал рукой широ­кое кольцо, при­креп­лен­ное к обшивке, и нам уда­лось всем уце­питься за него.

Нако­нец, эта бес­ко­неч­ная ночь мино­вала. Я не могу сей­час вспом­нить все свои пере­жи­ва­ния, но одна подроб­ность остро запе­чат­ле­лась в моей памяти: вре­ме­нами, когда шум ветра и песни волн сти­хали, мне каза­лось, что я слышу звуки какой-то музыки, бег­лые аккорды, обрывки мелодии…

Какую тайну хра­нил этот под­вод­ный корабль?

Какие стран­ные суще­ства жили в нем? Какой дви­га­тель поз­во­лял ему пере­ме­щаться с такой огром­ной скоростью?

Рас­свело. Утрен­ний туман оку­тал нас. Но и он вскоре рассеялся.

Только что я хотел при­сту­пить к подроб­ному осмотру высту­пав­шей из воды части под­вод­ного судна, как вдруг оно стало мед­ленно погружаться.

– Эй вы, дья­волы! – закри­чал Нед Ленд, изо всех сил стуча ногами по гул­кому металлу. – Пустите же нас!

Но голос его терялся среди оглу­ши­тель­ного шума, про­из­во­ди­мого вин­том. К сча­стью, корабль пре­кра­тил погружение.

Вдруг стук ото­дви­га­е­мых засо­вов донесся изнутри судна. Откры­лась крышка люка, и из нее выгля­нул чело­век. Он крик­нул что-то и мгно­венно исчез. Через несколько минут из люка вышли восемь дюжих молод­цов. Они молча повлекли нас внутрь зага­доч­ного корабля.

Глава восьмая. «Подвижный в подвижном»

Эта опе­ра­ция была совер­шена с такой быст­ро­той, что ни я, ни мои това­рищи не успели обме­няться даже сло­вом. Не знаю, что они почув­ство­вали, когда их втас­ки­вали в пло­ву­чую тюрьму, но у меня при этом мороз про­бе­жал по коже.

С кем мы имели дело? Несо­мненно, с какими-то пира­тами новей­шей формации!

Как только узкая крышка люка закры­лась за нами, мы очу­ти­лись в пол­ней­шей тем­ноте. Мои глаза, при­вык­шие к яркому; свету дня, ничего не раз­ли­чали вокруг.

Нед Ленд и Кон­сель, также окру­жен­ные стра­жей, сле­до­вали за мной.

У под­но­жья трапа нахо­ди­лась дверь. Она про­пу­стила нас и тот­час же звонко захлопнулась.

Мы были одни. Где? Этого я не мог ска­зать и даже не мог себе представить.

Кру­гом было темно, настолько темно, что даже после дол­гого пре­бы­ва­ния во мраке мои глаза не уло­вили ни малей­шего про­блеска света.

Между тем Нед Ленд, воз­му­щен­ный таким гру­бым обра­ще­нием, дал волю сво­ему негодованию.

– Тысяча чер­тей! – вскри­чал он. – Эти люди хуже самых диких из кале­дон­ских дика­рей! Недо­стает только одного: чтобы они ока­за­лись людо­едами! Меня это нисколько не уди­вит!.. Но я зара­нее заяв­ляю, что доб­ро­вольно на съе­де­ние не дамся.

– Успо­кой­тесь, Нед, успо­кой­тесь, – невоз­му­тимо ска­зал Кон­сель. – Не стоит горя­читься раньше вре­мени. Пока что мы еще не на сковородке.

– Согла­сен: мы еще не на ско­во­родке, – отве­тил кана­дец, – но в печке – это уж навер­няка! Здесь доста­точно темно. К сча­стью, нож при мне, а для того, чтобы пустить его в ход, мне нужно много света. Пер­вый из этих бан­ди­тов, кото­рый при­кос­нется ко мне …

– Нет, не шутите, – ска­зал я гар­пун­щику, – и не отяг­чайте нашего поло­же­ния… Кто знает, может быть, нас под­слу­ши­вают. Лучше попро­буем выяс­нить, где мы находимся.

Я осто­рожно сде­лал несколько шагов и уперся в стену, оби­тую листо­вым желе­зом. Пройдя вдоль стены, я наткнулся на дере­вян­ный стол, вокруг кото­рого сто­яло несколько табу­ре­ток. Пол нашей тюрьмы был устлан плот­ной цынов­кой, заглу­шав­шей шаги. В голых сте­нах я не нашел ни окна, ни двери. Кон­сель, отпра­вив­шийся вдоль стены в про­ти­во­по­лож­ную сто­рону, столк­нулся со мной, и мы вме­сте вер­ну­лись на сере­дину каюты, имев­шей два­дцать футов в длину и десять в ширину. Высоту ее мы опре­де­лить не могли, так как даже Нед Ленд, несмотря на свой высо­кий рост, не мог дотя­нуться до потолка.

Про­шло около полу­часа, а наше поло­же­ние оста­ва­лось преж­ним. Но вдруг наша тюрьма осве­ти­лась. По ярко­сти и белизне света я узнал элек­три­че­ство, – то самое, кото­рое словно фос­фо­рес­ци­ру­ю­щим орео­лом окру­жало под­вод­ный корабль.

В первую секунду я невольно зажму­рил глаза. Снова открыв их, я уви­дел, что свет стру­ится из мато­вого полу­ша­рия, при­креп­лен­ного к потолку.

– Нако­нец-то все видно! – вос­клик­нул Нед.

Он стоял в обо­ро­ни­тель­ной позе, стис­нув нож в руке.

– Да, – отве­тил я шут­ливо, – не видно только, что с нами будет.

– Сове­тую хозя­ину запа­стись тер­пе­нием, – ска­зал Консель.

При ярком свете мы могли осмот­реть как сле­дует свою тюрьму. Един­ствен­ной ее мебе­лью слу­жили стол и пять табу­ре­тов. Потай­ная дверь была гер­ме­ти­че­ски закрыта – сле­дов ее я не обна­ру­жил. Ника­кой шум не дохо­дил до наших ушей. Каза­лось, на корабле все вымерли. Я не мог опре­де­лить, стоим ли мы на одном месте, дви­жемся ли, погру­зи­лись ли под воду или попреж­нему про­дол­жаем плыть по поверхности…

Но ясно было, что элек­три­че­ская лампа была зажжена с какой-то целью. Я не сомне­вался, что кто-нибудь из состава команды не замед­лит появиться, – люди не ста­нут напрасно осве­щать темницу.

Я не ошибся. Вскоре послы­шался шум ото­дви­га­е­мых засо­вов, дверь откры­лась, и в каюту вошли два человека.

Один из них был малень­кого роста, муску­ли­стый, широ­ко­пле­чий, с боль­шой голо­вой, густыми вскло­ко­чен­ными чер­ными воло­сами, длин­ными усами и про­ни­ца­тель­ным взгля­дом. В его облике была та южная подвиж­ность и живость, кото­рая во Фран­ции отли­чает провансальцев.

Вто­рой неиз­вест­ный, чело­век высо­кого роста, заслу­жи­вает более подроб­ного опи­са­ния. Уче­ник вели­ких физио­но­ми­стов – Гра­си­оле или Энгеля – опре­де­лил бы по его лицу, как по книге, весь его харак­тер. Я, не колеб­лясь, опре­де­лил важ­ней­шие свой­ства его: уве­рен­ность в себе – голова его гордо была под­нята, и чер­ные глаза гля­дели с холод­ной реши­мо­стью; спо­кой­ствие – блед­ность его кожи гово­рила о хлад­но­кро­вии; энер­гия – на это ука­зы­вали быст­рые сокра­ще­ния над­бров­ных мышц; нако­нец, сме­лость – об этом сви­де­тель­ство­вало его мощ­ное дыха­ние, обна­ру­жи­вав­шее также боль­шой запас жиз­нен­ной силы. Добавлю, что чело­век этот был гор­дым, что его спо­кой­ный и твер­дый взгляд отра­жал бла­го­род­ство мыс­лей и что в целом облик его про­из­во­дил впе­чат­ле­ние боль­шой искрен­но­сти. Как только он вошел, я сразу почув­ство­вал, что можно не бес­по­ко­иться о нашей уча­сти и что сви­да­ние с ним кон­чится для нас благоприятно.

Этому чело­веку можно было дать от трид­цати пяти до пяти­де­сяти лет, – точ­нее опре­де­лить его воз­раст я не мог. У него был боль­шой лоб, пря­мой нос, резко очер­чен­ный рот, вели­ко­леп­ные зубы, тон­кие, кра­си­вой формы руки. В общем, он являл собой самый совер­шен­ный обра­зец муж­ской кра­соты, какой мне когда-либо при­хо­ди­лось встречать.

Отмечу еще одну свое­об­раз­ную, отли­чи­тель­ную черту его лица: широко рас­став­лен­ные глаза могли охва­тить одним взгля­дом целую чет­верть гори­зонта. Это свой­ство, как я узнал позже, соче­та­лось с остро­той зре­ния, еще боль­шей, чем у Неда Ленда.

Когда этот незна­ко­мец устрем­лял на кого-нибудь свой взор, его брови хму­ри­лись, веки сбли­жа­лись, огра­ни­чи­вая поле зре­ния, и взгляд его про­ни­зы­вал насквозь. Какой взгляд! Он при­бли­жал отда­лен­ные пред­меты, заби­рался в самые скры­тые тай­ники мозга, про­ни­кал, как сквозь стекло, в вод­ные толщи и читал, как по книге, жизнь мор­ских глубин.

На обоих незна­ком­цах были шапочки из меха выдры, высо­кие мор­ские сапоги из тюле­ньей кожи и костюмы из какой-то неиз­вест­ной мне ткани, удоб­ные, не стес­няв­шие дви­же­ний тела и красивые.

Более высо­кий – оче­видно, началь­ник – посмот­рел на нас с вели­чай­шим вни­ма­нием. Обер­нув­шись затем к сво­ему спут­нику, он заго­во­рил на неиз­вест­ном мне языке. Это был звуч­ный гиб­кий певу­чий язык, бога­тый глас­ными зву­ками, с ска­чу­щими ударениями.

Тот отве­тил кив­ком головы и про­из­нес в свою оче­редь два-три столь же непо­нят­ных слова.

Затем взгляд началь­ника обра­тился ко мне, как будто о чем-то вопрошая.

Я отве­тил на чистом фран­цуз­ском языке, что не пони­маю его вопроса. Но он, пови­ди­мому, не понял меня. Поло­же­ние ста­но­ви­лось затруднительным.

– Сове­тую хозя­ину рас­ска­зать нашу исто­рию, может быть, они все-таки пой­мут из нее хоть что-нибудь, – ска­зал Консель.

Я после­до­вал этому совету и рас­ска­зал нашу исто­рию, чеканя слова и не упус­кая ни одной подроб­но­сти. Я пере­чис­лил наши имена и зва­ния и в конце, с соблю­де­нием всех пра­вил эти­кета пред­ста­вил незна­ком­цам про­фес­сора Аро­накса, его слугу Кон­селя и заслу­жен­ного гар­пун­щика Неда Ленда.

Чело­век с задум­чи­выми и доб­рыми гла­зами слу­шал меня учтиво и вни­ма­тельно. Но ни один мускул не дрог­нул па его лице; ничто не выда­вало, что он понял хоть одно из моих слов.

Оста­ва­лась еще воз­мож­ность объ­яс­ниться по-англий­ски. Может быть, этот язык – почти меж­ду­на­род­ный – будет ско­рее понят. Я знал англий­ский, так же как и немец­кий, доста­точно хорошо, чтобы читать без сло­варя, но не в такой мере, чтобы объ­яс­няться. Между тем здесь надо было ста­раться гово­рить как можно лучше.

– Теперь ваша оче­редь, – ска­зал я гар­пун­щику. – Начи­найте, Нед! Выта­щите из вашей памяти самый изыс­кан­ный англий­ский язык и поста­рай­тесь добиться луч­шего резуль­тата, чем я!

Нед не заста­вил два­жды про­сить себя и повто­рил по-англий­ски мой рас­сказ. Вер­нее, он пере­дал сущ­ность его, но совер­шенно изме­нил форму.

Кана­дец гово­рил с боль­шим жаром. Он резко про­те­сто­вал про­тив совер­шен­ного над нами наси­лия, про­ти­во­ре­ча­щего, гово­рил он, чело­ве­че­ским пра­вам; он спра­ши­вал, в силу какого закона нас заклю­чили в эту камеру; он гро­зил судеб­ным пре­сле­до­ва­нием тем, кто лишил нас сво­боды; жести­ку­ли­ро­вал, кри­чал и в конце кон­цов выра­зи­тель­ным жестом дал понять, что мы уми­раем с голоду.

Это было совер­шенно верно, но мы об этом почти забыли.

К сво­ему вели­чай­шему удив­ле­нию, гар­пун­щик убе­дился, что его речь так же мало была понята, как и моя. Наши посе­ти­тели не морг­нули и гла­зом. Оче­видно, они знали язык Фара­дея не больше, чем язык Араго[17].

Сму­щен­ный неуда­чей, исчер­пав свои фило­ло­ги­че­ские ресурсы, я не знал, что делать дальше, когда Кон­сель обра­тился; ко мне:

– Если хозяин поз­во­лит, я рас­скажу то же самое по-немецки.

– Как, ты гово­ришь по-немецки? – вскри­чал я.

– Как вся­кий фла­ман­дец. Если только хозяин не имеет ничего против…

– Пожа­луй­ста, Кон­сель! Говори скорей!

И Кон­сель совер­шенно спо­койно в тре­тий раз повто­рил рас­сказ о всех наших при­клю­че­ниях. Но, несмотря на изыс­кан­ность обо­ро­тов и ора­тор­ские при­емы рас­сказ­чика, немец­кий, язык также не имел успеха.

Нако­нец, при­жа­тый к стене, я собрал в памяти обрывки школь­ных вос­по­ми­на­ний и начал тот же рас­сказ по-латыни. Цице­рон[18] заткнул бы уши и выгнал меня на кухню, но все-таки я довел свою речь до конца.

Резуль­тат был такой же неудовлетворительный.

После неудачи этой послед­ней попытки незна­комцы обме­ня­лись несколь­кими сло­вами на своем непо­нят­ном языке и уда­ли­лись, не отве­тив нам даже успо­ко­и­тель­ным жестом, кото­рый оди­на­ков во всех стра­нах и у всех народов.

Дверь закры­лась за ними.

– Это под­лость! – вскри­чал Нед Ленд, в два­дца­тый раз вски­пая него­до­ва­нием. – Как! С этими неучами гово­рят по-фран­цуз­ски, по-англий­ски, по-немецки, по-латыни, и ни один из них ни сло­вом не отвечает!

– Успо­кой­тесь, Нед, – ска­зал я взвол­но­ван­ному гар­пун­щику, – гне­вом делу не поможешь.

– Но вы пони­ма­ете, про­фес­сор, – отве­тил раз­дра­жен­ный кана­дец, – что мы тут сдох­нем с голоду, в этой желез­ной клетке!

– О, – с фило­соф­ским спо­кой­ствием воз­ра­зил Кон­сель, – еще не так скоро.

– Дру­зья мои, – ска­зал я, – не надо отча­и­ваться. Мы про­шли и через худ­шие испы­та­ния. Не спе­шите осуж­дать капи­тана и эки­паж этого корабля. Мы успеем еще соста­вить себе о них мнение.

– Мое мне­ние уже сло­жи­лось окон­ча­тельно, – заявил Нед Ленд. – Это негодяи!

– Отлично, но откуда они родом? – невоз­му­тимо спро­сил Консель.

– Из страны негодяев!

– Милый Нед, эта страна недо­ста­точно четко обо­зна­чена на гео­гра­фи­че­ской карте, поэтому, при­зна­юсь, мне трудно опре­де­лить наци­о­наль­ность этих людей. Можно только с уве­рен­но­стью ска­зать, что они не англи­чане, не фран­цузы и не немцы. У меня сло­жи­лось впе­чат­ле­ние, что началь­ник и его спут­ник роди­лись в стране, рас­по­ло­жен­ной под низ­кими гра­ду­сами широты, – по внеш­но­сти они похожи на южан. Но расо­вые осо­бен­но­сти у них не настолько ярко выра­жены, чтобы можно было с уве­рен­но­стью ска­зать, кто они – испанцы, турки, арабы или индусы. Язык их мне совер­шенно не известен.

– Вот как плохо не знать всех язы­ков, – заме­тил Кон­сель. – Насколько лучше было бы, если бы суще­ство­вал один меж­ду­на­род­ный язык!

– Это ни к чему бы не при­вело, – воз­ра­зил Нед Ленд. – Разве вы не видите, что у наших тюрем­щи­ков свой осо­бый язык, при­ду­ман­ный для того, чтобы бесить чест­ных людей, кото­рым хочется есть? Во всех стра­нах света пони­мают, что озна­чает откры­тый рот, щел­ка­ю­щие зубы, дви­жу­щи­еся челюсти.

В Кве­беке, в Париже, на Пау­моту, у анти­по­дов[19] – всюду этот жест обо­зна­чает одно и то же: я голо­ден, дайте мне поесть!

– О, – невоз­му­тимо отве­тил Кон­сель, – есть такие понят­ли­вые люди…

В это время дверь рас­кры­лась, и в ком­нату вошел стю­ард[20]. Он при­нес нам одежду – куртки и брюки, сде­лан­ные из какой-то таин­ствен­ной ткани.

Я поспе­шил одеться. Мои това­рищи после­до­вали моему примеру.

Тем вре­ме­нем стю­ард – немой, а может быть, и глу­хой – поста­вил на стол три прибора.

– Вот это дело! – ска­зал Кон­сель. – Это при­ят­ное начало. – Посмот­рим, – про­бур­чал зло­па­мят­ный гарпунщик.

Вооб­ра­жаю, чем здесь кор­мят! Трес­ко­вой пече­нью, оку­ньим филе и биф­штек­сом из мор­ской собаки?

– Мы это скоро узнаем, – отве­тил Кон­сель. При­кры­тые сереб­ря­ными кол­па­ками блюда были сим­мет­рично рас­став­лены на скатерти.

Мы усе­лись за стол. Несо­мненно, мы нахо­ди­лись среди циви­ли­зо­ван­ных людей, и, если бы не элек­три­че­ское осве­ще­ние, можно было поду­мать, что мы в сто­ло­вой отеля Адельфи в Ливер­пуле или Гранд-отеля в Париже.

Впро­чем, нужно отме­тить, что ни хлеба, ни вина не было вовсе.

Вода была све­жей, про­зрач­ной, но это была только вода, что весьма огор­чило Неда.

Среди подан­ных нам куша­ний я раз­ли­чил несколько отлично при­го­тов­лен­ных рыб­ных блюд. Но зато об осталь­ных блю­дах я не мог ска­зать даже, к какому цар­ству при­роды – рас­ти­тель­ному или живот­ному – они принадлежат.

Обе­ден­ный сер­виз был эле­ган­тен и кра­сив. На каж­дой ложке, вилке, тарелке, сал­фетке и т. д. был выгра­ви­ро­ван сле­ду­ю­щий девиз:

ПОДВИЖНЫЙ В ПОДВИЖНОМ

Н

Подвиж­ный в подвиж­ной среде! Этот девиз вполне под­хо­дил к под­вод­ному кораблю. Буква “Н” была, оче­видно, ини­ци­а­лом зага­доч­ного под­вод­ного капитана.

Мед Ленд и Кон­сель не утруж­дали себя раз­мыш­ле­ни­ями. Они жадно ели, и я не замед­лил после­до­вать их примеру.

Теперь я был спо­коен за нашу участь. Я не сомне­вался, что хозя­ева не ста­нут морить нас голодом.

Но все на этом свете про­хо­дит, даже голод людей, не евших в тече­ние пят­на­дцати часов. Насы­тив­шись, мы почув­ство­вали неодо­ли­мую тягу ко сну. Это была есте­ствен­ная реак­ция после дол­гой ноч­ной борьбы со смертью.

– Право, я охотно сос­нул бы, – ска­зал Консель.

– Я уже сплю, – отве­тил Нед Ленд.

И оба мои спут­ника рас­тя­ну­лись на усти­лав­ших пол каюты цынов­ках и мгно­венно погру­зи­лись в глу­бо­кий сон.

Я не мог заснуть так легко, как они. Слиш­ком много мыс­лей тес­ни­лось в моем мозгу, слиш­ком много нераз­ре­шен­ных про­блем вол­но­вало меня, слиш­ком много обра­зов мель­кало предо мною. И глаза мои еще долго оста­ва­лись открытыми.

Где мы нахо­ди­лись? Какая стран­ная сила увле­кала нас? Я чув­ство­вал, вер­нее, мне каза­лось, что я чув­ствую, как корабль погру­жа­ется в бездну.

Кош­мары пре­сле­до­вали меня. Предо мной мель­кали в этих таин­ствен­ных глу­би­нах сонмы неиз­вест­ных живот­ных, в чем-то род­ствен­ных этому под­вод­ному кораблю, таких же огром­ных, таких же подвиж­ных, таких же силь­ных, как и он.

Но вскоре образы потуск­нели, мозг погру­зился в туман дре­моты, и я заснул.

Глава девятая. Нед Ленд возмущен

Не знаю, сколько вре­мени про­дол­жался мой сон. Но, оче­видно, он был очень дол­гим, так как, проснув­шись, я почув­ство­вал себя совер­шенно све­жим и бодрым.

Я очнулся пер­вым. Мои това­рищи еще крепко спали.

Под­няв­шись со сво­его доста­точно жест­кого ложа с созна­нием, что мозг отдох­нул и снова обрел спо­соб­ность точно и отчет­ливо рабо­тать, я прежде всего занялся вни­ма­тель­ней­шим иссле­до­ва­нием нашей каюты.

Ничто не изме­ни­лось в ней за время нашего сна. Тюрьма оста­лась тюрь­мой, а заклю­чен­ные – заклю­чен­ными. Только стю­ард успел убрать со стола остатки обеда. Ничто, таким обра­зом, не пред­ве­щало ско­рого изме­не­ния нашей судьбы, и я тре­вожно спра­ши­вал себя, не обре­чены ли мы на веч­ное заклю­че­ние в этой клетке.

Эта пер­спек­тива пока­за­лась мне тем более удру­ча­ю­щей, что хотя мой мозг и осво­бо­дился от вче­раш­них кош­ма­ров, но что-то сдав­ли­вало мне грудь. Дышать было трудно. Спер­тый воз­дух мешал нор­маль­ной работе легких.

Несмотря на то, что каюта была доста­точно про­стор­ной, мы пови­ди­мому, погло­тили боль­шую часть содер­жа­ще­гося в ее воз­духе кислорода.

Дей­стви­тельно, чело­век рас­хо­дует на дыха­ние в час такое коли­че­ство кис­ло­рода, какое заклю­ча­ется в ста лит­рах воз­духа. И этот воз­дух, насы­ща­ясь выды­ха­е­мой угле­кис­ло­той, ста­но­вится негод­ным для дыхания.

Таким обра­зом, нужно было обно­вить воз­дух в нашей тюрьме, а может быть и во всем под­вод­ном корабле.

Тут воз­ни­кал пер­вый вопрос: как посту­пает в этом слу­чае коман­дир под­вод­ного корабля? Полу­чает ли он кис­ло­род хими­че­ским путем, то есть путем про­ка­ли­ва­ния бер­то­ле­то­вой соли? В таком слу­чае он, оче­видно, дол­жен под­дер­жи­вать связь с сушей, чтобы воз­об­нов­лять запасы этой соли. Доволь­ству­ется ли он тем, что сгу­щает воз­дух в спе­ци­аль­ных резер­ву­а­рах и потом рас­хо­дует его по мере надоб­но­сти? Воз­можно, что и так. Или, эко­но­мии ради, он попро­сту под­ни­ма­ется на поверх­ность каж­дые два­дцать четыре часа за новым запа­сом воздуха?

Но каким бы из этих спо­со­бов он ни поль­зо­вался, давно, по-моему, настала пора при­ме­нить его, и без промедления!

Я вынуж­ден был уже дышать вдвое чаще, чтобы полу­чать то коли­че­ство кис­ло­рода, кото­рое необ­хо­димо лег­ким, как вдруг в каюту ворва­лась струя све­жего воз­духа, пах­ну­щего солью. Это был мор­ской воз­дух, осве­жа­ю­щий, напо­ен­ный иодом.

Я широко рас­крыл рот и жадно ловил живо­тво­ря­щую струю. В ту же минуту стала замет­ной качка, не силь­ная, правда, но доста­точно чувствительная.

Под­вод­ный корабль, желез­ное чудо­вище, оче­видно, под­нялся, как кит, на поверх­ность оке­ана, чтобы поды­шать све­жим воздухом…

Спо­соб вен­ти­ля­ции при­ня­тый на судне, таким обра­зом, был точно установлен.

Нады­шав­шись вволю, я стал искать гла­зами вен­ти­ля­ци­он­ное отвер­стие, “воз­ду­хо­про­вод”, если угодно, через кото­рый добрался к нам живи­тель­ный газ, и без труда нашел его. Над две­рью нахо­ди­лась решетка, через кото­рую в каюту вры­ва­лась струя воздуха.

Едва успел я сде­лать это наблю­де­ние, как Нед и Кон­сель почти одно­вре­менно просну­лись. Они про­терли глаза, потя­ну­лись и вско­чили на ноги.

– Как почи­вал хозяин? – спро­сил Кон­сель с своей обыч­ной учтивостью.

– Отлично, мой милый, – отве­тил я. – А вы, Нед?

– Спал, как уби­тый, гос­по­дин про­фес­сор. Но что это? Мне кажется, тут пах­нет морем.

Я рас­ска­зал канадцу, что про­изо­шло во время его сна.

– Так, – ска­зал он, – это отлично объ­яс­няет стран­ное мыча­ние, кото­рое мы слы­шали, когда “нарвал” был в виду “Авра­ама Линкольна”.

– Вы правы, Нед. Он “дышал”.

– Зна­ете, гос­по­дин про­фес­сор, я никак не могу сооб­ра­зить, кото­рый теперь час. Не пора ли нам обедать?

– Не пора ли обе­дать? Вы хотели, верно, спро­сить про зав­трак, Нед, ибо совер­шенно ясно, что мы про­спали и день и ночь!

– Не стану с вами спо­рить, – отве­тил Нед Ленд, – но я с рас­про­стер­тыми объ­я­ти­ями встречу стю­арда, что бы он ни при­нес – зав­трак или обед.

– Осо­бенно, если он при­не­сет и то и дру­гое вме­сте! – доба­вил Консель.

– Пра­вильно, – ска­зал кана­дец, – мы имеем право и на то и на дру­гое, и, со своей сто­роны, я непрочь был бы ока­зать честь и зав­траку и обеду вместе.

– Что ж, Нед, подо­ждем, – ска­зал я. – Ясно, что эти люди не соби­ра­ются умо­рить нас голо­дом, иначе им не было бы смысла при­сы­лать нам вчера обед.

– Л может быть, они, наобо­рот, хотят откор­мить нас на убой? – воз­ра­зил Нед.

– Нед, будьте спра­вед­ливы! Не дума­ете же вы в самом деле, что мы попали в лапы людоедов?

– Один раз – это не в счет, – серьезно отве­тил кана­дец. – Кто знает, может быть, эти люди давно не ели све­жего мяса… А в таком слу­чае трое здо­ро­вых, хорошо сло­жен­ных и упи­тан­ных людей, как гос­по­дин про­фес­сор, Кон­сель и ваш покор­ный слуга …

– Пере­станьте, Нед! – обо­рвал я гар­пун­щика. – Выбросьте из головы эти мысли. А глав­ное, не взду­майте так раз­го­ва­ри­вать с нашими хозя­е­вами – это только ухуд­шит наше положение!

– Как бы там ни было, – ска­зал Нед Ленд, – но я голо­ден, как собака, а зав­трака или обеда нам все еще не приносят!

– Доро­гой Нед, нам надо под­чи­няться суще­ству­ю­щему здесь рас­по­рядку. Я думаю, что наши желудки слиш­ком спе­шат по срав­не­нию с часами кока[21].

– Что ж, пере­ве­дем стрелки наших желуд­ков, и все будет в порядке, – спо­койно ска­зал Консель.

– Узнаю вас, Кон­сель! – вос­клик­нул нетер­пе­ли­вый кана­дец. – Вы, как все­гда, бере­жете свои нервы! Вот завид­ное спо­кой­ствие! Вы спо­собны ско­рее уме­реть с голоду, чем пожаловаться!

– К чему жало­ваться? Это все равно не поможет!

– Как так не помо­жет? Да ведь уже сама по себе жалоба при­но­сит какое-то облег­че­ние! Но если эти пираты – я назы­ваю их пира­тами только из ува­же­ния к гос­по­дину про­фес­сору, кото­рый запре­щает назы­вать их людо­едами, – если, говорю, эти пираты думают, что я молча поз­волю дер­жать себя в этой каморке, где я зады­ха­юсь, и не позна­комлю их даже с своим репер­ту­а­ром руга­тельств, то они жестоко оши­ба­ются! Послу­шайте, гос­по­дин про­фес­сор, ска­жите откро­венно, как по-вашему, долго они про­дер­жат нас в этой клетке?

– По правде ска­зать, Нед, я знаю об этом столько же, сколько и вы.

– Но что вы об этом думаете?

– Я думаю, что мы слу­чайно узнали важ­ную тайну. Если эки­паж под­вод­ного корабля заин­те­ре­со­ван в сохра­не­нии этой тайны и этот инте­рес важ­нее, чем жизнь трех чело­век, тогда нам угро­жает серьез­ная опас­ность. В про­тив­ном слу­чае, при пер­вой воз­мож­но­сти погло­тив­шее нас чудо­вище воз­вра­тит нас в мир, насе­лен­ный такими же людьми, как и мы.

– Или зачис­лит нас в судо­вую команду, – доба­вил Кон­сель, – и оста­вит здесь…

– До тех пор, – докон­чил его фразу Нед Ленд, – пока дру­гой фре­гат, более быст­ро­ход­ный и более удач­ли­вый, чем “Авраам Лин­кольн”, не захва­тит это пират­ское гнездо и не вздер­нет весь его эки­паж, и нас в том числе, на самую вер­хушку своей грот-мачты!

– Резон­ное заме­ча­ние, Нед, – ска­зал я, – Но, сколько мне известно, пока еще никто не делал нам пред­ло­же­ния всту­пить в состав команды этого под­вод­ного корабля. Поэтому не стоит обсуж­дать, как нам дер­жаться в таком слу­чае. Повто­ряю, запа­семся тер­пе­нием, будем ждать, а когда насту­пит пора дей­ство­вать, посту­пим, сооб­ра­зу­ясь с обсто­я­тель­ствами; пока же ничего не будем делать, так как делать-то нам все равно нечего!

– Напро­тив, – воз­ра­зил упря­мый гар­пун­щик, не желая сда­ваться, – необ­хо­димо что-то делать!

– Но что же, Нед?

– Спа­саться!

– Бежать из зем­ной тюрьмы чрез­вы­чайно трудно, спа­стись же из под­вод­ной – совер­шенно невоз­можно, – ска­зал я.

– Ну, друг Нед, – спро­сил Кон­сель, – что вы отве­тите на заме­ча­ние хозя­ина? Я знаю, аме­ри­канцы за сло­вом в кар­ман не лезут.

Гар­пун­щик рас­те­рянно мол­чал. Бег­ство при тех усло­виях, в кото­рых мы нахо­ди­лись, было дей­стви­тельно невоз­можно. Но кана­дец ведь напо­ло­вину фран­цуз. И Нед Ленд пре­вос­ходно дока­зал это своим ответом.

– Гос­по­дин про­фес­сор, – ска­зал он после несколь­ких минут раз­ду­мья, – вы не зна­ете, что должны делать люди, кото­рые не могут бежать из тюрьмы?

– Нет, друг мой.

– Но ведь это очень про­сто. Они устра­и­ва­ются в тюрьме так, чтобы в ней при­ятно было оставаться …

– Еще бы! – ска­зал Кон­сель. – Лучше уж быть внутри под­вод­ной тюрьмы, чем под ней или над ней.

– Но пред­ва­ри­тельно выбра­сы­вают оттуда тюрем­щи­ков, при­врат­ни­ков и сто­ро­жей, – доба­вил Нед Ленд.

– Да что вы, Нед! Неужели вы серьезно дума­ете завла­деть этим судном?

– Вполне серьезно, – отве­тил канадец.

– Это невозможно.

– Почему же, про­фес­сор? Это воз­можно, если пред­ста­вится удоб­ный слу­чай. И я не вижу при­чины не вос­поль­зо­ваться им. На борту корабля, я думаю, не более два­дцати чело­век. Такая гор­сточка людей не может устра­шить двух фран­цу­зов и одного канадца.

Бла­го­ра­зум­нее было обойти мол­ча­нием пред­ло­же­ние гар­пун­щика, чем всту­пать с ним в спор. Поэтому я огра­ни­чился тем, что сказал:

– Подо­ждем такого слу­чая, Нед, и тогда мы посмот­рим. Но до тех пор прошу вас сдер­жи­вать свое нетер­пе­ние. Такой план можно осу­ще­ствить только хит­ро­стью, а ваша вспыль­чи­вость меньше всего спо­соб­ствует при­бли­же­нию удоб­ного слу­чая. Обе­щайте мне тер­пе­ливо и без гнева дожи­даться его,

– Я обе­щаю вам это, гос­по­дин про­фес­сор, – отве­тил Нед Ленд не очень уве­рен­ным голо­сом. – Вы не услы­шите от меня ни одного гру­бого слова, не уви­дите ни одного рез­кого жеста, даже если куша­нье не будет пода­ваться нам со всей жела­е­мой аккуратностью.

– Помните же ваше слово, Нед, – отве­тил я канадцу. Раз­го­вор па этом пре­кра­тился, и каж­дый из нас отдался своим мыс­лям. Дол­жен сознаться, что, несмотря на все уве­ре­ния гар­пун­щика, я не обо­льщал себя ника­кими надеж­дами. Я не верил в счаст­ли­вую слу­чай­ность, о кото­рой гово­рил Нед Ленд. Несо­мненно, под­вод­ное судно имело мно­го­чис­лен­ный эки­паж, и, сле­до­ва­тельно, в слу­чае борьбы нам при­шлось бы столк­нуться с очень силь­ным противником.

Впро­чем, для того чтобы при­ве­сти в испол­не­ние план Неда Ленда, нам прежде всего нужна была сво­бода, а мы были плен­ни­ками. Я не пред­став­лял себе, каким обра­зом мы осво­бо­димся из этой желез­ной, гер­ме­ти­че­ски заку­по­рен­ной клетки. Ведь если стран­ный капи­тан под­вод­ного судна хра­нит какую-то тайну, – а это каза­лось весьма веро­ят­ным, – то ясно, что он не поз­во­лит нам бес­пре­пят­ственно ходить по сво­ему судну.

Нельзя было пред­ви­деть, как он посту­пит с нами: поже­лает ли он немед­ленно изба­виться от нас или, про­дер­жав нас вза­перти много лет, выса­дит на какой-нибудь необи­та­е­мый кло­чок земли. Мы нахо­ди­лись все­цело в его вла­сти, и все эти пред­по­ло­же­ния каза­лись мне очень прав­до­по­доб­ными. Надо было обла­дать харак­те­ром Неда Ленда, чтобы наде­яться заво­е­вать сво­боду при таких усло­виях. Я пони­мал, впро­чем, что чем больше Нед Ленд будет раз­мыш­лять, тем больше он будет раз­дра­жаться. Я чув­ство­вал уже, что в его глотке застряли про­кля­тия, и видел, что его жесты ста­но­вятся все более угро­жа­ю­щими. Он бегал взад и впе­ред, как дикий зверь по клетке, и коло­тил в стены ногами и кулаками.

Между тем время шло, голод жестоко давал о себе знать, а стю­ард все не пока­зы­вался. Это невни­ма­ние к потер­пев­шим кру­ше­ние не пред­ве­щало ничего хорошего.

Неда Ленда мучили спазмы голода, и он все больше и больше выхо­дил из себя. Несмотря на его обе­ща­ние сдер­жи­вать свои порывы, я опа­сался насто­я­щего взрыва с его сто­роны при появ­ле­нии кого-нибудь из команды.

В про­дол­же­ние сле­ду­ю­щих двух часов гнев Неда Ленда все время нарас­тал. Кана­дец звал, кри­чал, но тщетно: желез­ные стены были глухи. Я не слы­шал ни малей­шего шума в глу­бине этого судна, кото­рое каза­лось мерт­вым. Оно сто­яло на месте, иначе мы чув­ство­вали бы дро­жа­ние кор­пуса от вра­ще­ния винта. Погру­жен­ное в вод­ную без­дну, оно не при­над­ле­жало более земле. Эта гро­бо­вая тишина была ужасна.

Я боялся и думать о том, сколько вре­мени может про­длиться наше заклю­че­ние в этой желез­ной клетке.

Надежды, воз­ник­шие было у меня после сви­да­ния с капи­та­ном судна, мало-помалу исчезли. Лас­ко­вый взгляд, откры­тое; выра­же­ние лица, бла­го­род­ство осанки – все стер­лось из моей памяти. Я пред­став­лял себе этого зага­доч­ного чело­века таким, каким он, оче­видно, был, – жесто­ким и без­жа­лост­ным. Я пред­ста­вил себе его сто­я­щим выше чело­веч­но­сти, недо­ступ­ным, чув­ству жало­сти, непри­ми­ри­мым вра­гом людей, кото­рым он поклялся в веч­ной ненависти.

Но неужели этот чело­век даст нам погиб­нуть от исто­ще­ния в тес­ной тюрьме, во вла­сти соблаз­нов, на кото­рые тол­кает голод? Эта страш­ная мысль все­цело завла­дела моим умом. Ужас охва­тил меня. Кон­сель оста­вался спо­коен, Нед рас­па­лился все больше и больше.

В это мгно­ве­ние за сте­ной послы­шался шум. Звуки шагов отда­ва­лись в метал­ли­че­ских пли­тах. Засовы заскри­пели. Дверь откры­лась, и появился стюард.

Прежде чем я успел поме­шать ему, кана­дец бро­сился на этого несчаст­ного, пова­лил его на пол и схва­тил за горло, Стю­ард зады­хался в его могу­чих руках.

Кон­сель пытался вырвать из рук гар­пун­щика его жертву, я собрался уже помочь ему, как вдруг был при­гвож­ден к месту сло­вами, про­из­не­сен­ными по-французски:

– Успо­кой­тесь, Ленд, и вы, гос­по­дин про­фес­сор! Выслу­шайте меня!

Глава десятая. Человек бездны

Это гово­рил капи­тан корабля.

Нед Ленд мгно­венно вско­чил. Стю­ард, чуть живой, шата­ясь, вышел из каюты по знаку сво­его хозя­ина. И такова была власть капи­тана, что чело­век этот ни еди­ным жестом не про­явил нена­ви­сти, кото­рую, несо­мненно, дол­жен был питать к канадцу. Я и Кон­сель в изум­ле­нии ожи­дали раз­вязки этой сцены.

Капи­тан, скре­стив руки на груди, смот­рел на нас с глу­бо­ким вни­ма­нием. Может быть, он не решался гово­рить? Или он жалел о про­из­не­сен­ных по-фран­цуз­ски сло­вах? Это было весьма вероятно.

Про­шло несколько секунд в мол­ча­нии, кото­рое никто из нас не решился нарушить.

– Гос­пода, – ска­зал, нако­нец, капи­тан, – я оди­на­ково сво­бодно говорю по-фран­цуз­ски, по-англий­ски, по-немецки и по-латыни. Сле­до­ва­тельно, я мог отве­тить вам при пер­вой же нашей встрече. Но мне хоте­лось сперва при­гля­деться к вам, пораз­мыс­лить. Все вы порознь рас­ска­зали мне о себе одно и то же – это совер­шенно убе­дило меня в том, что вы и есть те люди, за кото­рых себя выда­ете. Я знаю теперь, что слу­чай свел меня с гос­по­ди­ном Пье­ром Аро­нак­сом, про­фес­со­ром есте­ствен­ной исто­рии Париж­ского музея, отправ­лен­ным за гра­ницу с науч­ной мис­сией, Кон­се­лем, его слу­гой, и с канад­цем Недом Лен­дом, гар­пун­щи­ком с фре­гата “Авраам Лин­кольн”, вхо­дя­щего в состав воен­ного флота Соеди­нен­ных шта­тов Америки.

Я покло­нился в знак согла­сия. Капи­тан не обра­щался ко мне с вопро­сом, сле­до­ва­тельно, и ответа не требовалось.

Этот чело­век объ­яс­нялся по-фран­цуз­ски вполне пра­вильно, без малей­шего акцента. Его про­из­но­ше­ние было без­уко­риз­ненно, слова точны, лег­кость речи исклю­чи­тель­ная. И, несмотря на это, я не чув­ство­вал в нем соотечественника.

Он про­дол­жал свою речь:

– Без сомне­ния, гос­пода, вы убеж­дены, что я несколько запоз­дал со своим вто­рым визи­том. Но, узнав, кто вы такие, я дол­жен был обду­мать, как посту­пить с вами. Я долго коле­бался. Досад­ные обсто­я­тель­ства столк­нули вас со мной – чело­ве­ком, кото­рый порвал со всем чело­ве­че­ством. Вы нару­шил мое уединение…

– Невольно, – ска­зал я.

– Невольно? – повто­рил незна­ко­мец, воз­вы­шая голос. – Разве “Авраам Лин­кольн” невольно охо­тился за мною по всем морям? Разве невольно пред­при­няли вы пла­ва­ние именно на этом фре­гате? И ваши ядра невольно попали в кор­пус моего судна? А мистер Ленд тоже невольно мет­нул в меня гарпуном?

Я почув­ство­вал в его сло­вах сдер­жи­ва­е­мое раз­дра­же­ние. Но на все эти упрека у меня был совер­шенно есте­ствен­ный ответ.

– Сударь, – ска­зал я, – без сомне­ния, вам неиз­вестны споры, кото­рые вы воз­бу­дили в Аме­рике и в Европе. Вы не зна­ете, что ряд про­ис­ше­ствий, вызван­ных столк­но­ве­нием с вашим под­вод­ным суд­ном, взвол­но­вал обще­ствен­ное мне­ние двух мате­ри­ков. Я. избавлю вас от пере­чис­ле­ния всех бес­чис­лен­ных гипо­тез, кото­рыми пыта­лись объ­яс­нить эту загадку, ключ к кото­рой изве­стен только вам. Но знайте же, что, пре­сле­дуя вас до самых отда­лен­ных частей Тихого оке­ана, “Авраам Лин­кольн” был уве­рен, что он охо­тится за каким-то могу­чим мор­ским чудо­ви­щем, от кото­рого он дол­жен любой ценой осво­бо­дить моря.

Что-то вроде улыбки про­мельк­нуло на лице капитана.

Он про­дол­жал более спо­кой­ным тоном:

– Гос­по­дин Аро­накс, осме­ли­тесь ли вы утвер­ждать, что фре­гат не стал бы пре­сле­до­вать и обстре­ли­вать под­вод­ное судно совер­шенно так же, как мор­ское чудовище?

Этот вопрос сму­тил меня, ибо дей­стви­тельно капи­тан Фара­гут не поко­ле­бался бы сде­лать это. Он счи­тал бы своим дол­гом уни­что­жить под­вод­ный корабль так же, как и гигант­ского нарвала. Я ничего не ответил.

Капи­тан продолжал:

– Итак, вы пони­ма­ете, что я имею право обра­щаться с вами, как с врагами?

Я снова про­мол­чал, и совер­шенно созна­тельно. К чему обсуж­дать подоб­ный вопрос, когда сила может раз­ру­шить ваши луч­шие доказательства?

– Я долго коле­бался, – про­дол­жал капи­тан. – Ничто не обя­зы­вало меня быть госте­при­им­ным. Если бы я решил изба­виться от вас, мне не было ника­кого смысла видаться с вами еще раз. Я мог выбро­сить вас обратно на палубу этого судна, погру­зиться в море и… забыть, что вы когда-либо суще­ство­вали. Разве я не в праве был так поступить?

– Это было бы пра­вом дикаря, но не куль­тур­ного чело­века, – отве­тил я.

– Гос­по­дин про­фес­сор, – живо воз­ра­зил капи­тан, – я не знаю, что вы назы­ва­ете “пра­вом куль­тур­ного чело­века”. Я порвал с обще­ством по при­чи­нам, о важ­но­сти кото­рых я один имею право судить. Я не пови­ну­юсь зако­нам этого обще­ства, и я пред­ла­гаю вам нико­гда не упо­ми­нать о них при мне.

Это было ска­зано очень резко. Глаза неиз­вест­ного зажглись гне­вом и пре­зре­нием. У меня мельк­нула догадка, что про­шлое этого чело­века таило нечто страш­ное. Неда­ром же он поста­вил себя выше чело­ве­че­ских зако­нов и ушел за пре­делы досягаемости.

Кто посмеет пре­сле­до­вать его в глу­бине морей, когда и на поверх­но­сти вод он легко подав­ляет малей­шую попытку борьбы с собой? Какое судно устоит перед его под­вод­ным мони­то­ром? Какая броня ока­жется настолько проч­ной, чтобы усто­ять под уда­рами страш­ного бивня его корабля? Никто в мире не в силах потре­бо­вать у вла­сте­лина вод отчет в его действиях.

Все это быстро про­нес­лось в моем мозгу, в то время как этот стран­ный чело­век шагал по каюте, погру­жен­ный в свои думы.

Я смот­рел на него со сме­шан­ным чув­ством инте­реса и ужаса.

После дол­гого мол­ча­ния капи­тан снова заговорил.

– Итак, я коле­бался, – про­дол­жал он, – но в конце кон­цов при­шел к выводу, что мои инте­ресы можно сов­ме­стить с есте­ствен­ной жало­стью, на кото­рую имеет право каж­дое чело­ве­че­ское суще­ство. Вы оста­не­тесь на моем судне, раз уж слу­чай забро­сил вас сюда. Вы будете сво­бодны, и, в обмен на эту сво­боду, весьма отно­си­тель­ную, впро­чем, я поставлю вам только одно усло­вие. Ваше обе­ща­ние под­чи­ниться ему вполне меня удовлетворит.

– Гово­рите, капи­тан, – отве­тил я. – Наде­юсь, усло­вие ваше таково, что чест­ный чело­век может при­нять его?

– Без сомне­ния! Вот оно: воз­можно, неко­то­рые непред­ви­ден­ные обсто­я­тель­ства заста­вят меня дер­жать нас ино­гда вза­перти по несколько часов, а может быть и дней, – сей­час трудно ска­зать. Я не желаю ни при каких усло­виях при­бе­гать к наси­лию и поэтому хочу зару­читься вашим обе­ща­нием бес­пре­ко­словно пови­но­ваться мне в таких слу­чаях. Пред­ла­гая вам это, я цели­ком сни­маю с вас вся­кую ответ­ствен­ность за то, что может про­изойти, так как вы будете даже лишены воз­мож­но­сти видеть то, что вам не сле­дует знать. При­ни­ма­ете ли вы мое условие?

Сле­до­ва­тельно, на борту под­вод­ного судна ино­гда разыг­ры­ва­лись собы­тия, кото­рые не сле­до­вало даже видеть людям, не порвав­шим с чело­ве­че­скими зако­нами? Из всех неожи­дан­но­стей, кото­рые гото­вило мне буду­щее, эта, пожа­луй, была одной из самых неприятных.

– Мы при­ни­маем, – отве­тил я, – Только… раз­ре­шите задать один вопрос, капитан?

– Пожа­луй­ста.

– Вы ска­зали, что мы будем сво­бодны на борту вашего корабля?

– Да, совершенно.

– Я прошу объ­яс­нить, как это понимать?

– Вы можете ходить по всему судну, смот­реть, наблю­дать все, что здесь про­ис­хо­дит, за ред­кими исклю­че­ни­ями, – сло­вом, поль­зо­ваться такой же точно сво­бо­дой, как я сам и мои спутники.

Ясно было, что мы друг друга не поняли.

– Про­стите, капи­тан, – ска­зал я, – но ведь эта сво­бода – сво­бода узника, кото­рому раз­ре­ша­ется ходить по тюрьме. Мы не можем доволь­ство­ваться ею.

– И тем не менее вам при­дется ею довольствоваться.

– Как, мы навеки должны отка­заться от воз­вра­ще­ния на родину, к семьям, к друзьям?

– Да. Но отка­заться от тяже­сти отвра­ти­тель­ного гнета, кото­рый назы­ва­ется зако­нами обще­ства и кото­рый люди в своем ослеп­ле­нии при­ни­мают за сво­боду, – это не так уж мучи­тельно, как вы думаете.

– Что каса­ется меня, – вос­клик­нул Нед Ленд, – то я нико­гда не дам обе­ща­ния не пытаться бежать отсюда!

– Я и не прошу у вас его, Ленд! – холодно отве­тил капитан.

– Капи­тан, – вскри­чал я, не в силах сдер­жаться, – вы зло­упо­треб­ля­ете своей вла­стью над нами. Это жестокость!

– Нет, гос­пода, это мило­сер­дие! Вы попали ко мне в плен после боя. Я дарую вам жизнь, хотя мог бы вышвыр­нуть вас в океан. Вы напали на меня! Вы завла­дели тай­ной, в кото­рую не дол­жен был про­ник­нуть ни один чело­век, – в тайну моего бытия! И вы дума­ете, что я поз­волю вам бес­пре­пят­ственно вер­нуться на землю, где никто не дол­жен и подо­зре­вать о моем суще­ство­ва­нии? Нико­гда! Задер­жи­вая вас на борту сво­его под­вод­ного корабля, я думаю не о ваших инте­ре­сах, а о своих собственных!

В голосе капи­тана зву­чали такие нотки, что я понял бес­цель­ность попы­ток пере­убе­дить его.

– Итак, капи­тан, вы попро­сту пред­ла­га­ете нам выбор между пле­ном и смертью?

– Совер­шенно верно.

– Дру­зья мои, – обра­тился я к Кон­селю и Неду Ленду,– при такой поста­новке вопроса нам не о чем спо­рить. Но помните, что ника­кое обе­ща­ние не свя­зы­вает нас с хозя­и­ном этого судна.

– Ника­кое, – под­твер­дил капитан.

И более мяг­ким тоном он продолжал:

– Теперь выслу­шайте еще несколько слов. Я знаю вас гос­по­дин Аро­накс. Не пору­чусь за ваших това­ри­щей, но вы лично не можете пожа­ло­ваться на слу­чай, столк­нув­ший вас со мной. Среди книг, кото­рыми я посто­янно поль­зу­юсь, вы най­дете и сбой труд о тай­нах мор­ского дна. Я часто пере­чи­ты­ваю его. Вы достигли в своей книге пре­дела зна­ний, доступ­ных зем­ной науке. Но вы не все зна­ете, ибо вы мало видели. Поз­вольте заве­рить вас, что вы не пожа­ле­ете о вре­мени, про­ве­ден­ном на этом борту. Вы совер­шите путе­ше­ствие в страну чудес. Изум­ле­ние, глу­бо­чай­шее и вос­тор­жен­ное удив­ле­ние ста­нут, веро­ятно, обыч­ным состо­я­нием вашего ума. Вы не скоро пре­сы­ти­тесь зре­ли­щем, кото­рое бес­пре­рывно будет раз­вер­ты­ваться перед вашими гла­зами. Я решил пред­при­нять новое под­вод­ное кру­го­свет­ное путе­ше­ствие, быть может послед­нее – кто знает? – чтобы под­ве­сти итог всем наблю­де­ниям, сде­лан­ным во время преж­них путе­ше­ствий. Вы будете помо­гать мне в этой работе. С сего­дняш­него дня вы попа­да­ете в совер­шенно новый; мир. Вы уви­дите то, чего не видел ни один чело­век, – я и мои това­рищи не идем в счет, – и наша пла­нета рас­кроет перед вами свои послед­ние тайны!

Не могу не при­знаться, что слова капи­тана про­из­вели на меня огром­ное впе­чат­ле­ние. Он задел самую чув­стви­тель­ную мою струнку, и я забыл на мгно­ве­ние, что созер­ца­ние этих чудес не могло мне воз­ме­стить уте­рян­ной свободы.

Впро­чем, я рас­счи­ты­вал в буду­щем найти еще слу­чай вер­нуться к этому важ­ному вопросу. Поэтому я огра­ни­чился таким ответом:

– Капи­тан, я наде­юсь, что порвав связь с чело­ве­че­ством, вы не отка­за­лись от чело­ве­че­ских чувств. Мы – потер­пев­шие кру­ше­ние, кото­рых вы мило­сердно при­ютили на своем корабле. Ни я, ни мои това­рищи нико­гда не забу­дем этого. При­зна­юсь, лично меня воз­мож­ность слу­жить инте­ре­сам науки до извест­ной сте­пени воз­на­граж­дает за утра­чен­ную свободу.

Я думал, что капи­тан про­тя­нет мне руку, чтобы скре­пит наш дого­вор. Но он не сде­лал этого. И я искренне пожа­лел его в душе.

– Еще один вопрос, – ска­зал я в тот момент, когда этот стран­ный чело­век хотел уже уйти.

– Слу­шаю, гос­по­дин профессор.

– Каким име­нем мы должны вас звать?

– Для вас я только капи­тан Немо[22] , а вы сами и ваши спут­ники для меня только пас­са­жиры “Нау­ти­луса”[23].

Капи­тан Немо что-то крик­нул. В каюту вошел стю­ард. Капи­тан отдал ему при­ка­за­ние на том же неиз­вест­ном мне языке.

Затем, повер­нув­шись к канадцу и Кон­селю, он сказал:

– Вы будете зав­тра­кать в своей каюте. Прошу вас сле­до­вать за этим человеком.

– Не отка­жусь, – ска­зал гарпунщик.

Кон­сель и он вышли из клетки, в кото­рой мы про­вели в заклю­че­нии почти трид­цать часов.

– А теперь, про­фес­сор, оче­редь за нами. Зав­трак ждет нас. Поз­вольте ука­зать вам дорогу.

– К вашим услу­гам, капитан.

Я после­до­вал за капи­та­ном Немо, Мы вышли в осве­щен­ный элек­три­че­ством кори­дор, похо­жий на обыч­ные судо­вые кори­доры, и, пройдя мет­ров десять, оста­но­ви­лись перед закры­той дверью.

Капи­тан Немо рас­пах­нул двери и про­пу­стил меня вперед.

Я очу­тился в сто­ло­вой, обстав­лен­ной и отде­лан­ной со стро­гим вку­сом. Высо­кие дубо­вые поставцы, инкру­сти­ро­ван­ные чер­ным дере­вом, сто­яли в про­ти­во­по­лож­ных кон­цах зала. На их пол­ках свер­кала и пере­ли­ва­лась огнями хру­сталь­ная, фар­фо­ро­вая, сереб­ря­ная посуда худо­же­ствен­ной работы, не име­ю­щая цены. Стро­гие тона обли­цовки стен смяг­чали нестер­пи­мую яркость света, лив­ше­гося с потолка.

В сере­дине зала стоял богато убран­ный стол. Капи­тан Немо жестом ука­зал мне место.

– Сади­тесь, – ска­зал он, – и кушайте, – вы, верно, уми­ра­ете с голоду.

Я не заста­вил два­жды про­сить себя.

На зав­трак подали несколько рыб­ных куша­ний и какие-то яства, при­го­тов­лен­ные из неиз­вест­ных мне продуктов.

Все это было вкусно, но с каким-то при­вку­сом, к кото­рому, впро­чем, легко было при­вык­нуть. Эта про­дукты пока­за­лись мне бога­тыми фос­фо­ром, и я поду­мал, что они должны быть мор­ского происхождения.

Капи­тан Немо при­стально смот­рел на меня. Я ни о чем не спра­ши­вал его, но он сам поспе­шил отве­тить на неза­дан­ные вопросы, кото­рые жгли мне язык.

– Боль­шин­ство этих куша­ний незна­комо вам, – ска­зал он. – Тем не менее вы можете есть без опаски. Все они здо­ро­вые и пита­тель­ные. Я уже давно отка­зался от зем­ных про­дук­тов и чув­ствую себя, несмотря на это, пре­вос­ходно. Да и весь мой эки­паж, пита­ю­щийся так же, как и я, поль­зу­ется завид­ным здоровьем.

– Зна­чит, все эти яства – мор­ские продукты?

– Да, про­фес­сор, море удо­вле­тво­ряет псе мои потреб­но­сти. Ино­гда я забра­сы­ваю сети, и не было слу­чая, чтобы они оста­ва­лись пустыми. Ино­гда я отправ­ля­юсь на охоту в сти­хию, недо­ступ­ную дру­гим людям, и пре­сле­дую “дичь”, оби­та­ю­щую в моих под­вод­ных лесах. Мои стада, как стада ста­рого пас­туха Неп­туна[24] спо­койно пасутся в оке­ан­ских пре­риях. Поме­стья мои бес­ко­нечно велики, и я один поль­зу­юсь ими.

Я с удив­ле­нием посмот­рел на капи­тана Немо и отве­тил ему:

– Я пони­маю, капи­тан, что сети постав­ляют вам вели­ко­леп­ную рыбу к столу. Я не знаю как, но все-таки допус­каю, что вы можете охо­титься за “дичью” в своих под­вод­ных лесах; но мне непо­нятно, откуда попа­дает к вам на стол мясо, как бы мало вы не потреб­ляли его?

– Но, – воз­ра­зил капи­тан Немо, – я нико­гда не ем мяса назем­ных животных.

– А это? – спро­сил я, ука­зы­вая на блюдо, на кото­ром лежали несколько лом­тей филея.

– Это куша­нье, кото­рое вы при­няли за мясо зем­ного живот­ного, есть не что иное, как филей мор­ской чере­пахи. Вот соус из печени дель­фина, кото­рый пока­жется вам похо­жим по вкусу на сви­ное рагу. Мой повар – мастер сво­его дела и не знает сопер­ни­ков в при­го­тов­ле­нии блюд из мор­ских рыб и живот­ных. Вот кон­сервы из раку­шек, кото­рые любой малаец при­знал бы луч­шими в мире, вот крем, сливки для кото­рого дало вымя кита, а сахар – водо­росли Север­ного моря; нако­нец, вот варе­нье из анемонов.

Я про­бо­вал все эти куша­нья не из жад­но­сти, а из любо­пыт­ства, как зача­ро­ван­ный слу­шая рас­сказы капи­тана Немо.

– Море, – про­дол­жал он, – не только кор­мит меня, но и оде­вает. Ткань, из кото­рой сшита ваша одежда, соткана из бяс­су­сов неко­то­рых мор­ских раку­шек. Она окра­шена пур­пур­ной крас­кой древ­них, а фио­ле­то­вый отте­нок полу­чен при помощи экс­тракта из сре­ди­зем­но­мор­ских мол­люс­ков – апли­зий. Духи, сто­я­щие на туа­лет­ном сто­лике отве­ден­ной вам каюты, – про­дукт сухой пере­гонки неко­то­рых мор­ских рас­те­ний. Тюфяк на вашей постели сде­лан из луч­ших оке­ан­ских трав. Перо, кото­рым вы будете писать, сде­лано из кито­вого уса, чер­нила – из выде­ле­ний желез кара­ка­тицы. Все, чем я поль­зу­юсь сей­час, постав­ля­ется морем, и все это когда-нибудь вер­нется к нему.

– Вы любите море, капитан?

– О да, я люблю его. Море – это все. Оно покры­вает семь деся­тых зем­ного шара. Его испа­ре­ния свежи и живи­тельны. В его огром­ной пустыне чело­век не чув­ствует себя оди­но­ким, потому что все время ощу­щает дыха­ние жизни вокруг себя. В самом деле, ведь в море есть все три цар­ства при­роды: мине­раль­ное, рас­ти­тель­ное и живот­ное. Послед­нее насчи­ты­вает мно­го­чис­лен­ных пред­ста­ви­те­лей зоо­фи­тов[25], два класса чле­ни­сто­но­гих, пять клас­сов мол­люс­ков, три класса позво­ноч­ных, мле­ко­пи­та­ю­щих, пре­смы­ка­ю­щихся и бес­чис­лен­ное мно­же­ство рыб. Этот огром­ный класс живот­ных насчи­ты­вает свыше три­на­дцати тысяч раз­но­вид­но­стей, из коих едва одна деся­тая часть живет в прес­ных водах. Море – обшир­ный резер­вуар при­роды. Жизнь на зем­ном шаре нача­лась в море, и, кто знает, не в море ли она и окон­чится? В море – выс­шее спо­кой­ствие… Море не при­над­ле­жит дес­по­там. На его поверх­но­сти они еще могут сра­жаться, истреб­лять друг друга, повто­рять весь ужас жизни на суше. Но на глу­бине трид­цати футов под водой их власть кон­ча­ется. Ах, про­фес­сор, живите в глу­бине морей! Только здесь пол­ная неза­ви­си­мость, только здесь чело­век поис­тине сво­бо­ден, только здесь его никто не может угнетать!

Капи­тан Немо вне­запно обо­рвал свою горя­чую речь. Не рас­ка­и­вался ли он, что изме­нил своей обыч­ной сдер­жан­но­сти? Не испу­гался ли, что ска­зал лишнее?

В про­дол­же­ние несколь­ких минут он взвол­но­ванно шагал по сто­ло­вой. Затем, совла­дав со сво­ими нер­вами, при­дав сво­ему лицу обыч­ное выра­же­ние холод­ной вели­ча­во­сти, он обра­тился ко мне со сле­ду­ю­щими словами:

– А теперь, про­фес­сор, если вам угодно осмот­реть “Нау­ти­лус”, – я к вашим услугам.

Глава одиннадцатая. «Наутилус»

Капи­тан Немо напра­вился к две­рям. Я после­до­вал за ним. Дву­створ­ча­тая дверь в глу­бине сто­ло­вой рас­пах­ну­лась, и мы вошли в сосед­нюю ком­нату. Это была биб­лио­тека. По раз­ме­рам она не усту­пала сто­ло­вой. В высо­ких, до самого потолка, шка­фах из пали­санд­ро­вого дерева с брон­зо­вой отдел­кой хра­ни­лось мно­же­ство книг в оди­на­ко­вых пере­пле­тах. Шкафы тяну­лись вдоль всех стен ком­наты. Широ­кие, оби­тые корич­не­вой кожей диваны манили к отдыху. Лег­кие пере­движ­ные пюпитры-под­ставки для книг сто­яли возле диванов.

Сере­дину ком­наты зани­мал боль­шой стол, зава­лен­ный гру­дой книг. Тут же лежало несколько выпус­ков ста­рых газет.

Этот вели­че­ствен­ный зал осве­щался четырьмя элек­три­че­скими полу­ша­ри­ями, вде­лан­ными в потолок.

Я с вос­хи­ще­нием осмат­ри­вал это поме­ще­ние, так ком­фор­та­бельно и кра­сиво обставленное.

– Капи­тан Немо, – ска­зал я, – вот кни­го­хра­ни­лище, кото­рым гор­дился бы любой из двор­цов на кон­ти­ненте. Я про­сто потря­сен при мысли, что эта чудес­ная биб­лио­тека сопро­вож­дает вас на дно океанов!

– А где же вы най­дете более бла­го­при­ят­ные усло­вия для работы, про­фес­сор? – воз­ра­зил капи­тан. – Разве ваш каби­нет в Париж­ском музее дает вам такой ничем не воз­му­ти­мый покой?

– Нет, конечно… Я дол­жен при­знаться, что он выгля­дит очень бед­ным по срав­не­нию с этим залом. У вас здесь не меньше шести-семи тысяч книг?

– Две­на­дцать тысяч, гос­по­дин Аро­накс. Это един­ствен­ное, что свя­зы­вает меня с зем­лей. Но свет пере­стал суще­ство­вать для меня в тот день, когда “Нау­ти­лус” в пер­вый раз погру­зился в воду. В этот день я купил послед­ние книги, послед­ние бро­шюры и послед­ние выпуски газет. С тех пор для меня чело­ве­че­ство пере­стало думать, пере­стало писать. Книги эти, про­фес­сор, в пол­ном вашем рас­по­ря­же­нии – поль­зуй­тесь ими, когда и как вам угодно.

Побла­го­да­рив капи­тана Немо, я подо­шел к биб­лио­теч­ным пол­кам. Я нашел там книги на всех язы­ках по раз­лич­ным отрас­лям точ­ных наук, по фило­со­фии, по литературе.

Мне бро­си­лось в глаза любо­пыт­ное обсто­я­тель­ство: все книги сто­яли в алфа­вит­ном порядке, неза­ви­симо от того, на каком языке они напи­саны. Это сви­де­тель­ство­вало о том, что капи­тан Немо оди­на­ково сво­бодно вла­дел всеми языками.

В биб­лио­теке я уви­дел про­из­ве­де­ния ста­рин­ных и совре­мен­ных авто­ров – все то луч­шее, что создано чело­ве­че­ским гением и в обла­сти науки, и в худо­же­ствен­ной прозе, и в поэ­зии – от Гомера до Вик­тора Гюго, от Ксе­но­фонта до Мишле, от Рабле до Жорж Занд. Но науч­ные книги все-таки пре­об­ла­дали в этой биб­лио­теке; книги по меха­нике, бал­ли­стике[26], гид­ро­ло­гии[27], метео­ро­ло­гии, гео­гра­фии, гео­ло­гии и т. д. зани­мали не меньше места, чем труды по есте­ствен­ной исто­рии, кото­рая, как я понял, явля­лась глав­ным пред­ме­том науч­ных заня­тий капи­тана Немо. На пол­ках сто­яли: пол­ный Гум­больдт, пол­ный Араго, работы Фуко, Анри Сен Клер-Девиля, Шасля, Мильн-Эдвардса, Катр­фажа, Тим­даля, Фара­дея, Бер­телло, аббата Секки, Петер­манна, Мори, Агас­сица, “Еже­год­ники” Ака­де­мий, бюл­ле­тени раз­лич­ных гео­гра­фи­че­ских обществ и т. д., и тут же рядом, в этом почет­ном обще­стве, нахо­ди­лись те два тома, кото­рым, быть может, я был обя­зан госте­при­им­ством капи­тана. Книга Жозефа Бер­трана “Основы аст­ро­но­мии” поз­во­лила мне уста­но­вить одну дату: я знал, что эта книга вышла в свет в сере­дине 1865 года; сле­до­ва­тельно, “Нау­ти­лус” был спу­щен на воду не раньше этого времени.

Итак, капи­тан Немо стал под­вод­ным стран­ни­ком не больше трех лет тому назад!

Я поду­мал, что, если удастся обна­ру­жить более све­жие книги, можно будет опре­де­лить дату спуска под­вод­ного судна еще более точно. Но у меня впе­реди было доста­точно вре­мени для этих изыс­ка­ний, а пока что мне не хоте­лось откла­ды­вать зна­ком­ство с чуде­сами “Нау­ти­луса”.

– Бла­го­дарю вас, капи­тан, за раз­ре­ше­ние поль­зо­ваться вашей биб­лио­те­кой. Это насто­я­щая сокро­вищ­ница науки, и я вос­поль­зу­юсь ею.

– Эта ком­ната слу­жит не только биб­лио­те­кой, но и курительной.

– Кури­тель­ной? – вскри­чал я. – Разве на “Нау­ти­лусе” курят?

– Разу­ме­ется.

– В таком слу­чае, капи­тан, я дол­жен выска­зать пред­по­ло­же­ние, что вы под­дер­жи­ва­ете связь с Гаванной?

– Ника­кой, – отве­тил капи­тан Немо. – Вот попро­буйте эту сигару, про­фес­сор, и хоть она и не гавай­ская, но, если вы зна­ток, она понра­вится вам.

Я взял сигару, по форме напо­ми­нав­шую луч­шие сорта гаван­ских, но более свет­лую, скру­чен­ную из золо­ти­стых листьев. Я рас­ку­рил сигару у све­тиль­ника, сто­яв­шего на изящ­ной брон­зо­вой под­ставке, и затя­нулся дымом с жад­но­стью завзя­того куриль­щика, лишен­ного табака в тече­ние двух суток.

– Отлич­ная сигара, но… зна­чит, это не табак?

– Нет, – отве­тил капи­тан. – Это раз­но­вид­ность мор­ских! водо­рос­лей, бога­тая нико­ти­ном. Жале­ете ли вы теперь о гаван­ских сигарах?

– С этой минуты я их презираю.

– В таком слу­чае курите, сколько вам взду­ма­ется, не спра­ши­вая о про­ис­хож­де­нии сигар. Ника­кая табач­ная моно­по­лия не взи­мала за них налога. Но ведь от этого они не стали хуже, не правда ли?

– Нисколько.

В эту минуту капи­тан Немо рас­пах­нул дверь, рас­по­ло­жен­ную напро­тив той, через кото­рую мы вошли в биб­лио­теку, я всту­пил в огром­ный, вели­ко­лепно осве­щен­ный салон.

Это был про­стор­ный зал со сре­зан­ными углами, дли­ной в десять, шири­ной в шесть и высо­той в пять мет­ров. Скры­тые в потолке, укра­шен­ном изящ­ными ара­бес­ками, лампы зали­вали ярким, но не рез­ким све­том чудеса, собран­ные в этом музее. Да, это был насто­я­щий музей! Уме­лые и щед­рые руки собрали здесь все сокро­вища при­роды и искус­ства в том живо­пис­ном бес­по­рядке, кото­рый отли­чает жилище худож­ника. Трид­цать кар­тин вели­ких масте­ров, в оди­на­ко­вых рамах, укра­шали стены, оби­тые кра­си­выми, со стро­гим рисун­ком, тка­нями. Между кар­тин висели щиты с ору­жием и сто­яли ста­туи в пол­ном рыцар­ском снаряжении.

Я уви­дел полотна огром­ной цен­но­сти, кото­рыми любо­вался на выстав­ках и в част­ных кар­тин­ных гал­ле­реях Европы. Ста­рин­ные мастера были пред­став­лены здесь одной “Мадон­ной” Рафа­эля, “Девой” Лео­нардо-да-Винчи, “Немой” Кор­реджио, “Жен­щи­ной” Тици­ана, “Покло­не­нием волх­вов” Веро­незе, “Воз­не­се­нием” Мури­льо, “Порт­ре­том” Голь­бейна, “Мона­хом” Велас­кеза, “Муче­ни­ком” Рибейра, “Ярмар­кой” Теньерса, двумя фла­манд­скими пей­за­жами Рубенса, тремя малень­кими полот­нами в манере Жерара-Доу, Метсу, Поля Пот­тера, двумя кар­ти­нами Жерико и Прю­дона, несколь­кими мор­скими видами Бакюй­зена и Верпе. Среди про­из­ве­де­ний совре­мен­ной живо­писи я заме­тил кар­тины, под­пи­сан­ные Дела­круа, Энгром, Дека­ном, Тру­ай­ном, Мейс­со­нье, Доби­ньи и др.

Несколько оча­ро­ва­тель­ных мра­мор­ных и брон­зо­вых копий антич­ных скульп­тур сто­яли на высо­ких пье­де­ста­лах по углам этого вели­ко­леп­ного музея.

Пред­ска­за­ние капи­тана Немо начи­нало сбы­ваться: с пер­вых же шагов осмотра “Нау­ти­луса” я был ошеломлен.

– Наде­юсь, вы изви­ните меня, про­фес­сор, – ска­зал этот стран­ный чело­век, – за ту бес­це­ре­мон­ность, с какой я вас при­ни­маю, за бес­по­ря­док, царя­щий в этой комнате.

– Капи­тан, – отве­тил я, – я дол­жен ска­зать, вы насто­я­щий артист!

– О, нет, только люби­тель, – воз­ра­зил он. – Мне достав­ляло радость соби­рать эти вели­ко­леп­ные про­из­ве­де­ния чело­ве­че­ского гения. Я был неуто­мим в поис­ках и жаден в при­об­ре­те­ниях – это поз­во­лило мне запо­лу­чать ряд вещей дей­стви­тельно высо­кой цен­но­сти. Это послед­нее вос­по­ми­на­ние об умер­шей для меня земле. В моих гла­зах даже совре­мен­ные ваши худож­ники – ста­рин­ные мастера. У гениев нет возраста.

– А эти музы­канты? – спро­сил я, пока­зы­вая на пар­ти­туры Вебера, Рос­сини, Моцарта, Бет­хо­вена, Гайдна, Мей­ер­бера, Ваг­нера, Обера, Гуно и ряд дру­гих, раз­бро­сан­ные на крышке боль­шого пиа­нино-органа, зани­мав­шего целый про­сте­нок в салоне.

– Эти музы­канты для меня – совре­мен­ники Орфея[28]…

Раз­ница во вре­мени сти­ра­ется в памяти мерт­ве­цов, а я мертв, про­фес­сор, так же мертв, как те из ваших дру­зей, кото­рые поко­ятся под землей…

Капи­тан Немо умолк и погру­зился в глу­бо­кую задум­чи­вость. Я гля­дел на него с живей­шим инте­ре­сом, молча изу­чая осо­бен­но­сти его лица. Обло­ко­тив­шись о дра­го­цен­ный сто­лик, он не видел меня и, каза­лось, совер­шенно забыл о моем существовании.

Я решил не мешать его раз­ду­мью и про­дол­жал осмат­ри­вать чудеса, собран­ные в этом салоне.

Рядом с про­из­ве­де­ни­ями искусств вид­ное место зани­мали при­род­ные ред­ко­сти. Это были, глав­ным обра­зом, рас­те­ния, рако­вины и дру­гие про­дукты оке­ан­ской флоры и фауны, оче­видно все собран­ные руками самого капи­тана Немо.

Посре­дине салона бил фон­тан, осве­щен­ный снизу элек­три­че­ством; струйки воды нис­па­дали в бас­сейн, сде­лан­ный из одной гигант­ской рако­вины – три­дакны. Окруж­ность три­дакны дости­гала шести мет­ров. Сле­до­ва­тельно, она была даже больше зна­ме­ни­той рако­вины, пода­рен­ной Вене­ци­ан­ской рес­пуб­ли­кой королю Фран­циску I.

Вокруг бас­сейна, в кра­си­вых стек­лян­ных вит­ри­нах, отде­лан­ных медью, были рас­став­лены самые дра­го­цен­ные мор­ские ред­ко­сти, кото­рые когда-либо дово­ди­лось видеть нату­ра­ли­сту. Можно себе пред­ста­вить мою радость при взгляде на них.

Раз­дел зоо­фи­тов был пред­став­лен здесь поли­пами и игло­ко­жими. Среди пер­вых были вее­ро­об­раз­ные гор­го­нии, мор­ские орган­чики, сирий­ские губки, молукк­ские кораллы, вели­ко­леп­ный экзем­пляр аль­ци­о­нин, вос­хи­ти­тель­ные вее­ро­лист­ники, глаз­чатки с ост­рова Реюньен и целая кол­лек­ция мад­ре­по­ро­вых, в числе кото­рых осо­бенно обра­щала на себя вни­ма­ние “колес­ница Неп­туна” с Антиль­ских ост­ро­вов. Здесь были собраны самые раз­но­об­раз­ные виды корал­лов, коло­нии кото­рых обра­зуют целые ост­рова, а с тече­нием веков, быть может, и кон­ти­ненты. Игло­ко­жие, снаб­жен­ные пан­ци­рем, покры­тым шипами и иглами были пред­став­лены здесь несколь­кими раз­но­вид­но­стями мор­ских звезд, мор­ских кубы­шек (голо­ту­рий), мор­ских ежей, зме­ехво­сток и др.

Будь на моем месте сла­бо­нерв­ный кон­хио­лог[29], он бы обмер при виде сосед­них вит­рин, в кото­рых раз­ме­сти­лись кол­лек­ции мол­люс­ков. Этим экс­по­на­там не было цены и опи­са­нию их нужно было бы посвя­тить целый том. Я огра­ни­чусь поэтому пере­чис­ле­нием только самого инте­рес­ного. Е кол­лек­ции капи­тана Немо были пред­став­лены: эле­гант­ный моло­ток Индий­ского оке­ана с пра­вильно рас­по­ло­жен­ными белыми пят­нами на красно-корич­не­вом фоне; так назы­ва­е­мый “импе­ра­тор­ский спон­ди­лий”, весь усе­ян­ный комоч­ками и ярко рас­цве­чен­ный, – экзем­пляр, за кото­рый любой евро­пей­ский музей не пожа­лел бы два­дцати тысяч фран­ков; австра­лий­ский моло­ток, кото­рый почти невоз­можно разыс­кать; сене­галь­ские серд­це­вики – дву­створ­ча­тые, белые, такие хруп­кие, что они рас­сы­па­ются в прах при малей­шем дуно­ве­нии; несколько яван­ских мор­ских леек – извест­ко­вых тру­бо­чек со склад­ча­тыми кра­ями, высоко цени­мых люби­те­лями; целый ряд брю­хо­но­гих – желто-зеле­ных, встре­ча­ю­щихся в аме­ри­кан­ских водах, тем­но­бу­рых, водя­щихся у бере­гов Новой Зелан­дии, в Мек­си­кан­ском заливе и отли­ча­ю­щихся своей чере­па­ше­об­раз­ной рако­ви­ной; затем уди­ви­тель­ные сер­ни­стые тел­лины, дра­го­цен­ные породы цитер и вену­сов, мра­мор­ная кубарна с пер­ла­мут­ро­выми пят­нами; далее все раз­но­вид­но­сти ужо­вок, упо­треб­ля­е­мых в Индии вме­сто монет; “слава моря” – самая дра­го­цен­ная рако­вина Восточ­ной Индии; нако­нец, башенки, янтины, митры, каски, баг­рецы, арфы, три­тоны, пте­ро­церы, пателлы, гиа­леи, кле­одоры, неж­ные и хруп­кие рако­вины, кото­рым уче­ные дали кра­си­вые имена.

В отдель­ных вит­ри­нах лежали нити неви­дан­ной кра­соты жем­чу­гов, в кото­рых отблеска элек­три­че­ского света зажи­гали искры огня: розо­вый жем­чуг, добы­ва­е­мый, на дне Крас­ного моря, зеле­ный, жел­тый, синий, чер­ный жем­чуга – встре­ча­ю­щи­еся почти во всех морях и оке­а­нах болез­нен­ные наро­сты на телах раз­ных моллюсков.

Неко­то­рые из этих жем­чу­жин были больше голу­би­ного яйца. Она сто­или больше, чем та жем­чу­жина, кото­рую путе­ше­ствен­ник Тавер­нье про­дал за три мил­ли­она шаху пер­сид­скому, а кра­со­той пре­вос­хо­дили жем­чу­жину имама Мас­каты, кото­рую я счи­тал пер­вой в мире.

Таким обра­зом, опре­де­лить сто­и­мость этой кол­лек­ции было невоз­можно. Капи­тан Немо дол­жен был истра­тить мил­ли­оны, чтобы при­об­ре­сти ее.

Я спра­ши­вал себя, где источ­ник этого неслы­хан­ного богат­ства, как вдруг капи­тал обра­тился ко мне:

– Вы рас­смат­ри­ва­ете мои кол­лек­ции, про­фес­сор? Они и в самом деле заслу­жи­вают вни­ма­ния нату­ра­ли­стов. Но для меня цен­ность их тем зна­чи­тель­нее, что каж­дую из них я собрал сво­ими соб­ствен­ными руками, и нет на зем­ном шаре моря, кото­рое не дало бы мне хоть что-нибудь для этих витрин.

– Я вполне пони­маю, капи­тан, радость, кото­рую вы должны испы­ты­вать при виде таких богатств. Ни один евро­пей­ский музей не рас­по­ла­гает такой кол­лек­цией! Но если и рас­трачу; все свои вос­торги на осмотр музея, что оста­нется мне для осмотра корабля? Я меньше всего хочу быть нескром­ным и допы­ты­ваться о ваших тай­нах, но при­зна­юсь, что мое любо­пыт­ство в выс­шей сте­пени воз­буж­дено самим “Нау­ти­лу­сом”, при­во­дя­щей его в дви­же­ние силой, меха­низ­мами, сооб­ща­ю­щими ему такую подвиж­ность. На сте­нах этого, салона я вижу при­боры, назна­че­ние кото­рых мне не ясно. Могу ли я спросить…

– Гос­по­дин Аро­накс, – пре­рвал меня капи­тан, – я уже ска­зал, что вы сво­бодны на этом корабле, и, сле­до­ва­тельно, нет такого уголка на “Нау­ти­лусе”, куда бы вам был запре­щен доступ. Можете осмат­ри­вать корабль, сколько вам будет угодно, и я с удо­воль­ствием готов слу­жить вам проводником.

– Не знаю, как бла­го­да­рить вас, капи­тан. Поста­ра­юсь не зло­упо­треб­лять вашей любез­но­стью. Раз­ре­шите мне только узнать, каково назна­че­ние этих физи­че­ских приборов?

– Точно такие же при­боры, про­фес­сор, име­ются в моей каюте, и там я объ­ясню вам их назна­че­ние. Но прежде прой­демте в отве­ден­ную вам каюту. Надо же вам знать, в каких усло­виях вы будете жить на “Нау­ти­лусе”,

Я после­до­вал за капи­та­ном Немо в узкий кори­дор. Пройдя па нос корабля, капи­тан Немо ввел меня в каюту, вер­нее, в эле­гантно оста­нов­лен­ную про­стор­ную ком­нату, с кро­ва­тью, туа­лет­ным сто­лом, крес­лами и т. д.

Я рас­сы­пался в благодарностях.

– Ваша каюта – смеж­ная с моей, – ска­зал капи­тан, рас­кры­вая дверь, – а моя сооб­ща­ется с сало­ном, кото­рый вы только что покинули,

Мы вошли в каюту капи­тана. Желез­ная койка, рабо­чий стол, несколько сту­льев, умы­валь­ник – вот и вся обста­новка. Только необ­хо­ди­мые вещи, ника­кого комфорта.

В каюте царил полусвет.

Капи­тан Немо ука­зал мне на стул:

– Сади­тесь, пожалуйста.

Я сел. Он помол­чал немного и потом заговорил.

Глава двенадцатая. Все посредством электричества

– Смот­рите, про­фес­сор, – начал капи­тан Немо, ука­зы­вая на при­боры, висев­шие на сте­нах ком­наты. – Вот аппа­раты, слу­жа­щие для управ­ле­ния “Нау­ти­лу­сом”. Здесь, так же как и в салоне, они все­гда перед моими гла­зами и ука­зы­вают мне точ­ное место­на­хож­де­ние “Нау­ти­луса” в оке­ане и его направ­ле­ние. Неко­то­рые из этих при­бо­ров вам известны. Это тер­мо­метр, ука­зы­ва­ю­щий тем­пе­ра­туру воз­духа на “Нау­ти­лусе”; баро­метр, опре­де­ля­ю­щий дав­ле­ние воз­духа и тем самым пред­ска­зы­ва­ю­щий изме­не­ния погоды, гиг­ро­метр, пока­зы­ва­ю­щий содер­жа­ние влаги в атмо­сфере; ком­пас, ука­зы­ва­ю­щий судну направ­ле­ние; сек­стант, поз­во­ля­ю­щий по высоте солнца опре­де­лять широту мест­но­сти; хро­но­метры, при помощи кото­рых мы нахо­дим дол­готу; нако­нец, днев­ные и ноч­ные под­зор­ные трубы, при помощи кото­рых я осмат­ри­ваю гори­зонт, когда “Нау­ти­лус” под­ни­ма­ется на поверх­ность воды.

– Все эти при­боры, – отве­тил я, – обычны в море­ход­ной; прак­тике, и я давно с ними зна­ком. Но вот тут есть какие-то неиз­вест­ные мне при­боры. Оче­видно, они-то и отве­чают осо­бен­но­стям управ­ле­ния “Нау­ти­лу­сом”. Вот этот неболь­шой цифер­блат с подвиж­ной стрел­кой – это не мано­метр ли?

– Да, это мано­метр. Сооб­ща­ясь с водой за бор­том корабля, он пока­зы­вает ее дав­ле­ние и тем самым глу­бину погру­же­ния “Нау­ти­луса”.

– А это – зонды?

– Да, только новой кон­струк­ции. Это тер­мо­мет­ри­че­ские зонды, ука­зы­ва­ю­щие тем­пе­ра­туру раз­лич­ных слоев воды.

– А вот эти при­боры? Я не пред­став­ляю себе, для чего они могут служить.

– Здесь, про­фес­сор, при­дется дать вам неко­то­рые разъ­яс­не­ния, – отве­тил капи­тан Немо.

Он помол­чал немного, потом заговорил:

– В при­роде есть сила – послуш­ная, быст­рая, про­стая в обра­ще­нии. Она делает все на моем корабле: осве­щает, отап­ли­вает, при­во­дит в дви­же­ние машины. Эта сила – электричество.

– Элек­три­че­ство? – удив­ленно вос­клик­нул я.

– Да.

– Однако, капи­тан, ваш корабль обла­дает необык­но­вен­ной ско­ро­стью пере­дви­же­ния. Это мало вяжется с тем, что нам известно об элек­три­че­стве. До сих пор его меха­ни­че­ская сила пред­став­ля­лась чрез­вы­чайно ограниченной.

– Видите ли, про­фес­сор, – отве­тил капи­тан Немо, – мои спо­собы исполь­зо­ва­ния элек­три­че­ской энер­гии не похожи на обще­при­ня­тые. Раз­ре­шите мне огра­ни­читься только этим сообщением.

– Не буду наста­и­вать, капи­тан, хотя я совер­шенно оше­лом­лен вашим сооб­ще­нием. Прошу вас отве­тить мне только на один вопрос, если, конечно, он не пока­жется вам нескром­ным. Веды эле­менты, кото­рые слу­жат источ­ни­ком полу­че­ния этой уди­ви­тель­ной силы, должны быстро исто­щаться, осо­бенно цинк. Каким же обра­зом вы попол­ня­ете его запасы, раз вы не под­дер­жи­ва­ете связи с землей?

– Охотно отвечу на этот вопрос, – ска­зал капи­тан Немо. – Прежде всего знайте, что на дне мор­ском есть залежи цинка, железа, серебра, золота и дру­гих метал­лов, раз­ра­ботка кото­рых не пред­став­ляет боль­шого труда. Но я не поль­зу­юсь этими зем­ными метал­лами. Я полу­чаю из моря то коли­че­ство энер­гии, в кото­ром нуждаюсь.

– Из моря?

– Да, про­фес­сор, из моря. Есть немало спо­со­бов полу­че­ния элек­три­че­ства из моря. Я мог бы, напри­мер, в цепи про­вод­ни­ков, погру­жен­ных на раз­ную глу­бину, полу­чить ток от раз­но­стей тем­пе­ра­тур слоев воды, окру­жа­ю­щих эти про­вод­ники. Но я пред­по­чел дру­гой, более прак­тич­ный способ.

– Какой?

– Вы зна­ете состав мор­ской воды? В ста частях ее чистая вода зани­мает девя­но­сто шесть с поло­ви­ной частей, а при­мерно две и две трети части падают на долю хло­ри­стого натрия[30]. Далее, в ней содер­жатся в неболь­шом коли­че­стве хло­ри­стый маг­ний и хло­ри­стый каль­ций, бро­ми­стый маг­ний, сер­но­кис­лый маг­ний, сер­ная кис­лота и угле­каль­ци­е­вая соль. Вы видите, что хло­ри­стый натрий содер­жится в мор­ской воде в зна­чи­тель­ном коли­че­стве. Вот этим-то хло­ри­стым натрием я и питаю свои элементы.

– Хло­ри­стым натрием?

– Да. В соеди­не­нии с рту­тью он обра­зует амаль­гаму, заме­ня­ю­щую цинк эле­мен­тах Бун­зена. Ртуть в эле­мен­тах не раз­ла­га­ется. Рас­хо­ду­ется, таким обра­зом, только натрий, а его мне постав­ляет само море. Дол­жен вам еще ска­зать, что натри­е­вые эле­менты по край­ней мере в два раза силь­нее цинковых.

– Я пони­маю, капи­тан, пре­иму­ще­ства натрия в усло­виях, в кото­рых вы нахо­ди­тесь. В море его сколько угодно. Отлично. Но ведь натрий надо еще выде­лить в чистом виде из его хло­ри­стого соеди­не­ния. Что вы дела­ете для этого? Конечно, ваши бата­реи могли бы послу­жить для элек­тро­лиза хло­ри­стого натрия, но, если я не оши­ба­юсь, рас­ход натрия на элек­тро­лиз пре­вы­сит полу­ча­ю­ще­еся в резуль­тате его коли­че­ство натрия. И вы больше потра­тите натрия, чем полу­чите нового!

– Поэтому-то, про­фес­сор, я и не добы­ваю натрий элек­тро­ли­ти­че­ским путем, а поль­зу­юсь для этого энер­гией горе­ния камен­ного угля.

– Камен­ного угля? Зна­чит, вы все-таки свя­заны с землей?

– Нет. Назо­вем, если хотите, этот уголь морским.

– Зна­чит, вы нашли спо­соб раз­ра­ботки под­вод­ных зале­жей камен­ного угля?

– Вы уви­дите это соб­ствен­ными гла­зами, про­фес­сор. Я прошу у вас только немного тер­пе­ния, тем более, что время вполне поз­во­ляет вам быть тер­пе­ли­вым. Помните только одно: я абсо­лютно все полу­чаю от оке­ана. Он дает мне элек­три­че­ство, а элек­три­че­ство дает “Нау­ти­лусу” тепло, свет, дви­же­ние, – одним сло­вом, жизнь!

– Но только не воз­дух для дыхания?

– О, мне было бы легко добы­вать нуж­ное коли­че­ство воз­духа, но это бес­по­лезно, ибо я могу под­ни­маться на поверх­ность оке­ана, когда мне забла­го­рас­су­дится. Впро­чем, элек­три­че­ство при­во­дит в дей­ствие мощ­ные насосы, нагне­та­ю­щие воз­дух в спе­ци­аль­ные резер­ву­ары, поль­зу­ясь кото­рыми я могу при нужде долго нахо­диться под водой.

– Капи­тан, – ска­зал я, – я могу только пре­кло­ниться перед вами. Оче­видно, вам уда­лось открыть то, что люди откроют лишь много позже, – огром­ную меха­ни­че­скую силу электричества!

– Не знаю, откроют ли они ее когда-нибудь, – холодно отве­тил капи­тан Немо. – Однако, как бы там ни было, но вы уже зна­ете, какое при­ме­не­ние я дал этой изу­ми­тель­ной силе. Это она осве­щает корабль с посто­ян­ством и непре­рыв­но­стью, кото­рых нет даже у солнца. Теперь взгля­ните на эти часы – они элек­три­че­ские и в точ­но­сти не усту­пают луч­шим хро­но­мет­рам. Я поде­лил цифер­блат на два­дцать четыре часа, как ита­льян­ские часы, потому что для меня не суще­ствует ни дня, ни ночи, ни солнца, ни луны, но только тот искус­ствен­ный свет, кото­рый я увле­каю за собой в глу­бину морей. Гля­дите, теперь десять часов утра.

– Совер­шенно верно.

– Л вот вам дру­гое при­ме­не­ние элек­три­че­ства. Этот цифер­блат, вися­щий перед вашими гла­зами, слу­жит ука­за­те­лем ско­ро­сти “Нау­ти­луса”. Про­вод соеди­няет бинт лага с этим цифер­бла­том, и стрелка его гово­рит мне, с какой быст­ро­той идет судно. Вот видите, в насто­я­щую минуту мы идем с уме­рен­ной ско­ро­стью – пят­на­дцать миль в час.

– Пора­зи­тельно! – вос­клик­нул я. – Я вижу теперь, капи­тан, что вы совер­шенно пра­вильно посту­пили, исполь­зо­вав именно эту при­род­ную силу, и что ваш корабль только выиг­рал от замены элек­три­че­ством силы пара.

– Мы еще но кон­чили осмотра, про­фес­сор, – ска­зал капи­тан Немо, под­ни­ма­ясь со стула. – Если вы не устали, прой­демте на корму “Нау­ти­луса”.

В самом деле, я уже позна­ко­мился со всей носо­вой частью под­вод­ного корабля. Вот пере­чень поме­ще­ний этой части в после­до­ва­тель­ном порядке от сере­дины до тарана на носу: сто­ло­вая дли­ной в пять мет­ров, отде­лен­ная от биб­лио­теки водо­не­про­ни­ца­е­мой пере­бор­кой; биб­лио­тека дли­ной в пять мет­ров; боль­шой салон дли­ной в десять мет­ров, отде­лен­ный от ком­наты капи­тана вто­рой водо­не­про­ни­ца­е­мой пере­бор­кой; ком­ната капи­тана дли­ной в пять мет­ров; моя ком­ната в два с поло­ви­ной метра и, нако­нец, резер­вуар для воз­духа в семь с поло­ви­ной мет­ров в длину, иду­щий до самого форштевня.

В общем, длина этой части рав­ня­лась трид­цати пяти мет­рам. Водо­не­про­ни­ца­е­мые пере­борки были снаб­жены гер­ме­ти­че­ски закры­ва­ю­щи­мися две­рями и должны были обез­опа­сить “Нау­ти­лус” от затоп­ле­ния на слу­чай, если в какой-нибудь его части откро­ется течь.

Я после­до­вал за капи­та­ном Немо по кори­до­рам в сере­дину судна. Там нахо­ди­лась узкая шахта, заклю­чен­ная между двумя водо­не­про­ни­ца­е­мыми пере­бор­ками. Желез­ная лесенка, при­вин­чен­ная к стене, вела к потолку. Я спро­сил капи­тана, каково назна­че­ние этой шахты.

– Она ведет к шлюпке, – отве­тил мне тот.

– Как! У вас есть, шлюпка? – недо­уменно пере­спро­сил я.

– Конечно. Пре­крас­ная шлюпка, лег­кая и нето­ну­щая. Она слу­жит для про­гу­лок и рыб­ной ловли.

– И для того, чтобы спу­стить шлюпку на воду, вам при­хо­дится под­ни­маться на поверхность?

– Ничуть не бывало. Шлюпка поме­ща­ется в спе­ци­аль­ной выемке в палубе “Нау­ти­луса”. Она снаб­жена гер­ме­ти­че­ски закры­ва­ю­щейся, водо­не­про­ни­ца­е­мой крыш­кой и удер­жи­ва­ется в своей выемке креп­кими бол­тами. Эта лест­ница ведет к узкому люку в палубе “Нау­ти­луса”, сооб­ща­ю­ще­муся с таким же люком в дне шлюпки. Через эти два отвер­стия я вле­заю в шлюпку. За мной закры­вают люк “Нау­ти­луса”. Я сам закры­ваю отвер­стие в дне шлюпки осо­бой крыш­кой. Затем я отвин­чи­ваю болты, и шлюпка с огром­ной быст­ро­той всплы­вает на поверх­ность моря. Тогда я раз­би­раю склад­ную крышку, ставлю мачту, парус или берусь за весла.

– А как вы воз­вра­ща­е­тесь на борт?

– Я и не воз­вра­ща­юсь. “Нау­ти­лус” при­хо­дит за мной.

– По вашему приказанию?

– Да, по моему при­ка­за­нию. Я соеди­нен с ним элек­три­че­ским про­во­дом. Когда я хочу вер­нуться на судно, я даго телеграмму.

– В самом деле, – вос­клик­нул я, оше­лом­лен­ный всеми этими чуде­сами, – ничто не может быть проще!

Мино­вав клетку трапа, веду­щего на палубу, мы про­шли мимо каюты дли­ною в два метра, в кото­рой Нед Ленд и Кон­сель упи­сы­вали за обе щеки вели­ко­леп­ный зав­трак. Рядом нахо­ди­лась кухня, зани­мав­шая три метра в длину. Тут же поме­ща­лись про­стор­ные кладовые.

Кухня отап­ли­ва­лась элек­три­че­ством. Про­вода, при­па­ян­ные к пла­ти­но­вым пла­стин­кам, рас­ка­ляли их добела, под­дер­жи­вая нуж­ную для пече­ния, варки и жаре­ния тем­пе­ра­туру плиты. Элек­три­че­ство же нагре­вало дистил­ля­ци­он­ный аппа­рат, снаб­жав­ший судно доста­точ­ным коли­че­ством отлич­ной прес­ной воды путем пере­гонки мор­ской воды.

Возле кухни поме­ща­лась ван­ная комната.

Дальше нахо­дился куб­рик – поме­ще­ние команды – дли­ной в пять мет­ров; но дверь в него была заперта, и мне не уда­лось по обста­новке его опре­де­лить коли­че­ство людей в эки­паже “Нау­ти­луса”, на что я рассчитывал.

Здесь же нахо­ди­лась чет­вер­тая водо­не­про­ни­ца­е­мая пере­борка, отде­ля­ю­щая куб­рик от машин­ного отде­ле­ния. Пройдя через дверь в пере­борке, мы очу­ти­лись в зале, где капи­тан Немо пер­во­класс­ный инже­нер, уста­но­вил машины, при­во­дя­щие “Нау­ти­лус” в движение.

Этот ярко осве­щен­ный зал имел не менее два­дцати мет­ров в длину. Зал делился на две части. В пер­вой сто­яли эле­менты, выра­ба­ты­ва­ю­щие элек­три­че­скую энер­гию, во вто­рой – машины, вра­ща­ю­щие винт корабля.

Меня уди­вил какой-то стран­ный запах, ощу­ща­е­мый в этом зале.

Капи­тан Немо заме­тил мое недоумение.

– Это запах газа, – ска­зал он, – выде­ля­ю­ще­гося при полу­че­нии натрия. Но это в конце кон­цов неболь­шое неудоб­ство. Впро­чем, мы каж­дое утро осно­ва­тельно вен­ти­ли­руем весь корабль.

С инте­ре­сом я рас­смат­ри­вал машины “Нау­ти­луса”.

– Как видите, – ска­зал капи­тан Немо, – я поль­зу­юсь эле­мен­тами Бун­зена, а не Рум­корфа. Они не дали бы мне нуж­ной мощ­но­сти. Бата­рей Бун­зена у меня немного, но зато каж­дая очень сильна. Выра­бо­тан­ное бата­ре­ями элек­три­че­ство пере­да­ется в про­ти­во­по­лож­ный конец зала, воз­дей­ствует там на огром­ные элек­тро­мо­торы, кото­рые через слож­ную систему транс­мис­сий сооб­щают вра­ща­тель­ное дви­же­ние греб­ному валу. Диа­метр этого вала – шесть­де­сят сан­ти­мет­ров, длина – семь с поло­ви­ной мет­ров. Несмотря на эти боль­шие раз­меры, ско­рость вра­ще­ния вала дохо­дит до ста два­дцати обо­ро­тов в секунду.

– И вы раз­ви­ва­ете скорость…

– Пять­де­сят миль в час.

Здесь кры­лась какая-то тайна, но я не смел доби­ваться ее разъ­яс­не­ния. Каким обра­зом элек­три­че­ство могло давать такую огром­ную энер­гию? Где источ­ник этой неслы­хан­ной, почти неогра­ни­чен­ной мощи? Заклю­чался ли сек­рет в катуш­ках нового образца, даю­щих высо­кое напря­же­ние, или в системе транс­мис­сий? Этого я не мог понять.

– Капи­тан Немо, – ска­зал я, – я пре­кло­ня­юсь перед резуль­та­тами и не пыта­юсь даже объ­яс­нить себе, как вы достигли их. Я видел “Нау­ти­лус” манев­ри­ру­ю­щим вокруг “Авра­ама Лин­кольна” и знаю, какую чудо­вищ­ную ско­рость может он раз­ви­вать. Но ведь недо­ста­точно одной быст­роты. Нужно еще видеть, куда идешь. Нужно иметь воз­мож­ность направ­лять судно вверх, вниз, влево, вправо. Как доби­ва­е­тесь вы всего этого на боль­ших глу­би­нах, где дав­ле­ние дости­гает сотен атмо­сфер?! Как под­ни­ма­е­тесь на поверх­ность оке­ана? Нако­нец, каким спо­со­бом вы дости­га­ете пря­мо­ли­ней­но­сти дви­же­ния в избран­ном! вами вод­ном слое? Не нескромно ли, что я задаю вам столько вопросов?

– Нисколько, про­фес­сор, – отве­тил капи­тан после недол­гого коле­ба­ния. – Ведь вы нико­гда не уйдете с этого под­вод­ного корабля. Прой­дем в салон. Там мой рабо­чий каби­нет, и там вы узна­ете все, что должны знать о “Нау­ти­лусе”.

Глава тринадцатая. Несколько цифр

Через несколько минут мы уже сидели с сига­рами в зубах на диване в салоне.

Капи­тан Немо дал мне чер­тежи, на кото­рых “Нау­ти­лус” был изоб­ра­жен в про­доль­ном и попе­реч­ном раз­ре­зах. Затем он начал свое объяснение:

– Вот, гос­по­дин Аро­накс, чер­тежи судна, на кото­ром вы нахо­ди­тесь. Это вытя­ну­тый в длину цилиндр с кони­че­скими кра­ями. По форме он похож на сигару, а сига­ро­об­раз­ная форма счи­та­ется в Лон­доне луч­шей для такого рода кон­струк­ций! Длина цилин­дра, от края до края, в точ­но­сти рав­ня­ется семи­де­сяти мет­рам, а наи­боль­шая его ширина – в цен­тре – восьми мет­ров. Я не при­дер­жи­вался обыч­ного для быст­ро­ход­ных судов отно­ше­ния ширины к длине, как один к десяти, но и при дан­ном соот­но­ше­нии лобо­вое сопро­тив­ле­ние неве­лико и вытес­ня­е­мая вода не тор­мо­зит хода. Эти вели­чины уже поз­во­ляют вам вычис­лить пло­щадь и объем “Нау­ти­луса”. Пло­щадь его рав­ня­ется одной тысяче один­на­дцати квад­рат­ным мет­рам, объем – одной тысяче пяти­стам куби­че­ским мет­рам. Таким обра­зом, пол­но­стью погру­жен­ный в воду, он вытес­няет тысячу пять­сот куби­че­ских мет­ров, или тонн воды.

Состав­ляя план этого судна, пред­на­зна­чен­ного для под­вод­ного пла­ва­ния, я ста­вил себе задачу, чтобы при спуске на воду девять деся­тых его объ­ема были погру­жены в море и одна деся­тая высту­пала из воды. При таких усло­виях судно должно было вытес­нять девять деся­тых сво­его объ­ема, или тысячу три­ста пять­де­сят куби­че­ских мет­ров воды, и весить столько же тони. Мне нужно было, сле­до­ва­тельно, не допус­кать нагрузки сверх этого веса. “Нау­ти­лус” имеет два кор­пуса – один внут­рен­ний и дру­гой наруж­ный; они соеди­нены между собой желез­ными бал­ками, име­ю­щими дву­тав­ро­вое сече­ние; эти балки при­дают судну необы­чай­ную кре­пость. В самом деле, бла­го­даря этому устрой­ству пусто­те­лый “Нау­ти­лус” обла­дает таким, же запа­сом проч­но­сти, как если бы был весь литой. Его обшивка не про­ги­ба­ется, тща­тель­ность креп­ле­ний и одно­род­ность мате­ри­а­лов поз­во­ляют ему не бояться самого бур­ного моря. Эти два кор­пуса состоят из сталь­ных листов. Тол­щина листов внут­рен­него кор­пуса – около пяти сан­ти­мет­ров и вес его – три­ста девя­но­сто тони. Внеш­ний кор­пус, киль, име­ю­щий в высоту пять­де­сят и в ширину два­дцать пять сан­ти­мет­ров и веся­щий сам по себе шесть­де­сят тонн, машины, бал­ласт, все осталь­ное обо­ру­до­ва­ние, обста­новка, внут­рен­ние пере­борки и под­порки – все это вме­сте взя­тое весит около девя­ти­сот тонн, что вме­сте с тре­мя­стами девя­но­сто тон­нами веса внут­рен­него кор­пуса состав­ляет нуж­ный сум­мар­ный вес в тысячу три­ста пять­де­сят тонн. Поняли ли вы?

– Понял.

– Итак, – про­дол­жал капи­тан, – когда “Нау­ти­лус” нахо­дится на поверх­но­сти воды, при этой нагрузке он высту­пает на одну деся­тую часть. Сле­до­ва­тельно, если бы на корабле были резер­ву­ары, емко­стью, рав­ной этой деся­той части, то есть емко­стью в сто пять­де­сят тонн, и если бы эти резер­ву­ары напол­нить водой, то “Нау­ти­лус”, вытес­ня­ю­щий тысячу пять­сот кубо­мет­ров, или, что одно и то же, веся­щий тысячу пять­сот тонн, пол­но­стью погру­зился бы в воду. Это-то и про­ис­хо­дит на прак­тике. На “Нау­ти­лусе” име­ются резер­ву­ары, рас­по­ло­жен­ные в его ниж­ней части. Стоит открыть краны, как они напол­ня­ются водой, а корабль пол­но­стью погру­жа­ется в море в уро­вень с поверхностью.

– Отлично, капи­тан. Но тут-то, по-моему, и начи­на­ются глав­ные труд­но­сти. Я пони­маю, что вы можете погру­зиться в воду настолько, что ни один сан­ти­метр “Нау­ти­луса” не высту­пает на поверх­ность. Но вот когда вы спус­ка­е­тесь в глубь, разве ваше судно не встре­чает повы­шен­ного дав­ле­ния? Разве это дав­ле­ние не вытал­ки­вает его снизу вверх с силой, кото­рая рав­ня­ется при­мерно одной атмо­сфере на каж­дые трид­цать два фута водя­ного слоя, или, иначе говоря, с силой одного кило­грамма на квад­рат­ный сан­ти­метр? – Совер­шенно верно, профессор.

– В таком слу­чае, если только вы не запол­ня­ете водой весь “Нау­ти­лус”, я не вижу, каким обра­зом вы можете заста­вить его погру­жаться глу­боко в воду.

– Гос­по­дин про­фес­сор, – ска­зал капи­тан Немо, – не я сле­дует сме­ши­вать ста­тику с дина­ми­кой – это может повлечь за собой серьез­ные ошибки. Для того чтобы достиг­нуть боль­ших глу­бин оке­ана, не нужно тра­тить много уси­лий. Вы сле­дите за ходом моих рассуждений?

– Я слу­шаю вас внимательно.

– Для опре­де­ле­ния того, насколько нужно уве­ли­чить вес “Нау­ти­луса”, чтобы он мог погру­жаться в глу­бину морей, я дол­жен был заняться рас­че­том умень­ше­ния объ­ема, зани­ма­е­мого мор­ской водой на раз­лич­ных глу­би­нах, под вли­я­нием тяже­сти выше­ле­жа­щих слоев.

– Это оче­видно, капитан.

– Однако, хотя нельзя отри­цать, что вода обла­дает спо­соб­но­стью сжи­маться, по надо ска­зать, что сжи­ма­е­мость ее очень огра­ни­чена. В самом деле, по новей­шим дан­ным, вода сжи­ма­ется на четы­ре­ста трид­цать шесть деся­ти­мил­ли­он­ных частей при уве­ли­че­нии дав­ле­ния на одну атмо­сферу, то есть на глу­бине трид­цати футов. При погру­же­нии на глу­бину тысячи мет­ров надо взять в рас­чет умень­ше­ние объ­ема от дав­ле­ния столба воды высо­той в тысячу мет­ров, то есть от дав­ле­ния в сто атмо­сфер. Это умень­ше­ние объ­ема выра­жа­ется в таком слу­чае в четы­ре­ста трид­цать шесть сто­ты­сяч­ных. Сле­до­ва­тельно, вес судна дол­жен будет уве­ли­читься до тысячи пяти­сот шести целых и пяти­де­сяти четы­рех сотых тонны вме­сто нор­маль­ного веса в тысячу пять­сот тонн. Таким обра­зом, тре­бу­е­мое уве­ли­че­ние веса соста­вит всего шесть и пять­де­сят четыре сотых тонны.

– Всего?

– Только всего, гос­по­дин Аро­накс, и рас­чет этот нетрудно про­ве­рить. Между тем у меня есть запас­ные резер­ву­ары емко­стью в сто тонн. Бла­го­даря им я могу погру­жаться на зна­чи­тель­ные глу­бины. Для того чтобы под­няться в уро­вень с поверх­но­стью воды, мне доста­точно осво­бо­дить эти доба­воч­ные резер­ву­ары от водя­ного бал­ла­ста. Если же я хочу, чтобы “Нау­ти­лус” выплыл из воды на одну деся­тую часть сво­его объ­ема, я дол­жен цели­ком опо­рож­нить все резервуары.

Мне нечего было воз­ра­зить про­тив этих рас­суж­де­ний, опи­ра­ю­щихся на точ­ные цифры.

– Я при­ни­маю ваши рас­четы, капи­тан, – ска­зал я. – И в самом деле, смешно было бы оспа­ри­вать их, когда прак­тика каж­дый день под­твер­ждает их пра­виль­ность. Но у меня воз­ни­кает еще одно сомнение.

– Какое?

– Когда вы погру­жа­е­тесь на глу­бину тысячи мет­ров, стенки кор­пуса “Нау­ти­луса” испы­ты­вают дав­ле­ние в сто атмосфер.

Сле­до­ва­тельно, если вы на этой глу­бине захо­тите опо­рож­нить резер­ву­ары, чтобы облег­чить ваш корабль и под­няться на поверх­ность, то насо­сам, вытал­ки­ва­ю­щим воду из резер­ву­а­ров, при­дется пре­одо­леть доба­воч­ное сопро­тив­ле­ние в сто кило­грам­мов на каж­дый квад­рат­ный сан­ти­метр. А это потре­бует от насо­сов такой мощности…

– Кото­рую может дать только элек­три­че­ство, – пре­рвал меня капи­тан Немо. – Повто­ряю, про­фес­сор, мощ­ность моих машин почти бес­пре­дельна. Насосы “Нау­ти­луса” необы­чайно сильны. Вы должны были в этом убе­диться, когда на палубу “Авра­ама Лин­кольна”, как водо­пад, обру­ши­лись изверг­ну­тые ими столбы воды. Впро­чем, чтобы не пере­гру­жать бата­реи, я поль­зу­юсь доба­воч­ными резер­ву­а­рами только в тех слу­чаях, когда хочу погру­зиться на глу­бину от полу­тора до двух тысяч мет­ров. А если мне взбре­дет в голову фан­та­зия посе­тить самые глу­бо­кие места оке­ана – в вось­ми­де­сяти тыся­чах Пет­ров от его поверх­но­сти, – я при­бе­гаю к дру­гим манев­рам, несколько более слож­ным, но столь же надежным.

– К каким же, капитан?

– Для того чтобы вы поняли их, я дол­жен сна­чала рас­ска­зать вам, как управ­ля­ется “Нау­ти­лус”, – Мне не тер­пится узнать это.

– Чтобы направ­лять судно вправо и влево, или, иными сло­вами, в гори­зон­таль­ной плос­ко­сти, я поль­зу­юсь обык­но­вен­ным рулем, укреп­лен­ным под кор­мой. Руль этот при­во­дится в дви­же­ние посред­ством штур­вала и штур­тро­сов. Но можно также направ­лять “Нау­ти­лус” и в вер­ти­каль­ной плос­ко­сти – сверху вниз и снизу вверх – при помощи двух плос­ко­стей, сво­бодно при­креп­лен­ных к его бор­там у ватер­ли­нии. Плос­ко­сти подвижны в вер­ти­каль­ном направ­ле­нии и при­во­дятся в дви­же­ние изнутри судна при посред­стве рыча­гов. Когда плос­ко­сти уста­нов­лены парал­лельно килю, “Нау­ти­лус” идет по гори­зон­тали. Когда они накло­нены, “Нау­ти­лус”, в зави­си­мо­сти от угла наклона, увле­ка­е­мый впе­ред вин­том, либо опус­ка­ется почти по диа­го­нали, либо под­ни­ма­ется по диа­го­нали же, при­чем длина этой диа­го­нали все­цело зави­сит от меня. Больше того, если я хочу уско­рить подъем, я оста­нав­ли­ваю винт, и дав­ле­ние воды вытал­ки­вает “Нау­ти­лус” на поверх­ность по вер­ти­кали, как напол­нен­ный водо­ро­дом аэростат.

– Браво, капи­тан! – вос­клик­нул я. – Но управ­ле­ние погру­жен­ным в воду “Нау­ти­лу­сом” про­из­во­дится вслепую?

– Ничего подоб­ного. Руле­вой поме­ща­ется в будке, обра­зу­ю­щей выступ над палу­бой “Нау­ти­луса”, в его носо­вой части. Иллю­ми­на­торы этой будки имеют тол­стые чече­ви­це­об­раз­ные стекла.

– Стекло, выдер­жи­ва­ю­щие такие давления?

– Да. Хру­сталь, хруп­кий при паде­нии или толчке, обла­дает в то же время зна­чи­тель­ной проч­но­стью. В 1864 году вен время рыб­ной ловли при элек­три­че­ском осве­ще­нии, про­из­во­див­шейся в Север­ном море, хру­сталь­ные пла­стинки тол­щи­ной в семь мил­ли­мет­ров выдер­жали дав­ле­ние в шест­на­дцать атмо­сфер. А стекла, кото­рыми я поль­зу­юсь, имеют тол­щину в цен­тре два­дцать один сан­ти­метр, то есть они в трид­цать раз толще пла­сти­нок, о кото­рых я говорил.

– Я понял. Но для того, чтобы видеть, нужно, чтобы свет рас­се­и­вал тем­ноту, и я спра­ши­ваю себя, каким обра­зом в тем­ных глубинах…

– За руле­вой руб­кой поме­ща­ется мощ­ный элек­три­че­ский рефлек­тор, – пре­рвал меня капи­тан Немо, – лучи кото­рого осве­щают воду на пол­мили вперед.

– Браво, три­жды браво, капи­тан! Теперь мне понятно это элек­три­че­ское солнце пре­сло­ву­того “нарвала”, кото­рое так сму­щало уче­ных. Кстати, поз­вольте узнать: было ли только слу­чай­но­стью столк­но­ве­ние “Нау­ти­луса” с “Шот­лан­дией”, кото­рое наде­лало столько шума во всем мире?

– Чистой слу­чай­но­стью, про­фес­сор. Я плыл в двух мет­рах ниже поверх­но­сти воды, когда про­изо­шло столк­но­ве­ние. Впро­чем, я сразу уви­дел, что ника­кой беды не случилось.

– Совер­шенно верно. “Шот­лан­дия” бла­го­по­лучно добра­лась до порта. Ну, а ваша встреча с “Авра­амом Линкольном”?

– Гос­по­дин про­фес­сор, я сам сочув­ствую этому луч­шему из кораб­лей храб­рого аме­ри­кан­ского флота, но он напа­дал на меня, и я дол­жен был защи­щаться. Впро­чем, я ведь огра­ни­чился тем, что лишил фре­гат воз­мож­но­сти напа­дать на меня, – ему нетрудно будет испра­вить свои повре­жде­ния в бли­жай­шем порту.

– О, капи­тан, – вос­клик­нул я, – “Нау­ти­лус” дей­стви­тельно изу­ми­тель­ный корабль!

– Да, про­фес­сор, – с замет­ным вол­не­нием в голосе отве­тил капи­тан Немо. – Я люблю его, как род­ное дитя. Тысячи опас­но­стей под­сте­ре­гают корабли, пла­ва­ю­щие по поверх­но­сти оке­ана. Каж­дая слу­чай­ность может стать для них роко­вой. Между тем здесь, в глу­бине морей, чело­веку нечего опа­саться. Не при­хо­дится бояться сплю­щи­ва­ния от дав­ле­ния – кор­пус этого судна крепче, чем железо. У него нет таке­лажа, кото­рый “устает” от качки. Нет пару­сов, кото­рые может сорвать ветер. Нет кот­лов, могу­щих взо­рваться. Не стра­шен пожар, ибо на нем нет дере­вян­ных частей. Не страшны столк­но­ве­ния, так как только он один бороз­дит глу­бину оке­а­нов. Не опасны бури, потому что в несколь­ких мет­рах ниже поверх­но­сти оке­ана все­гда царит невоз­му­ти­мый покой. Вот, про­фес­сор, иде­аль­ный корабль! И если правда, что изоб­ре­та­тель все­гда больше верит в свое судно, чем инже­нер-кон­струк­тор, а этот послед­ний больше, чем капи­тан, то вы пой­мете, с каким без­гра­нич­ным дове­рием отно­шусь к “Нау­ти­лусу” я, одно­вре­менно и изоб­ре­та­тель, и кон­струк­тор, и капи­тан судна!

Капи­тан Немо гово­рил с боль­шим воодушевлением.

Огонь, заго­рев­шийся в его гла­зах, живость дви­же­ний пре­об­ра­зили его. Я не удер­жался и пред­ло­жил капи­тану Немо вопрос, кото­рый мог пока­заться ему нескромным:

– Сле­до­ва­тельно, вы полу­чили инже­нер­ное образование?

– Да, – отве­тил он. – В то время, когда я еще был зем­ным жите­лем, я учился в Лон­доне, Париже и Нью-Йорке.

– Но как вам уда­лось сохра­нить втайне постройку этого изу­ми­тель­ного под­вод­ного корабля?

– Каж­дая часть его, гос­по­дин про­фес­сор, дела­лась в раз­лич­ных угол­ках зем­ного шара, при чем заво­дам ука­зы­ва­лось вымыш­лен­ное назва­ние их. Киль “Нау­ти­луса” был выко­ван на заво­дах Крезо во Фран­ции; греб­ной вал – у Пена и К° в Лон­доне; винт – у Скотта в Глазго; резер­ву­ары – у Кайля и К° в Париже; дви­га­тель сде­лали заводы Круппа в Гер­ма­нии; таран – швед­ский фаб­ри­кант Мотана; изме­ри­тель­ные при­боры – бра­тья Гарт в Нью-Йорке и так далее. Каж­дый из постав­щи­ков полу­чал мои чер­тежи, под­пи­сан­ные вся­кий раз! дру­гим именем.

– Но, – заме­тил я, – ведь недо­ста­точно было полу­чить части, – надо было их собрать, смонтировать.

– Я построил себе верфь на одном необи­та­е­мом ост­ровке, зате­рян­ном в оке­ане. Там обу­чен­ные мною рабо­чие, вер­ные мои това­рищи, под моим наблю­де­нием собрали “Нау­ти­лус”. Когда сборка закон­чи­лась, огонь уни­что­жил вся­кие следы нашего пре­бы­ва­ния на ост­рове. Будь я в силах – я бы взо­рвали самый островок.

– Надо пола­гать, что корабль стоит вам огром­ных затрат?

– Обыч­ный желез­ный корабль стоит тысячу сто два­дцати пять фран­ков с каж­дой тонны веса. Мой “Нау­ти­лус” весит тысячу пять­сот тонн. Сле­до­ва­тельно, он стоит без малого два мил­ли­она фран­ков, если счи­тать только сто­и­мость его обо­ру­до­ва­ния, и не менее четы­рех-пяти мил­ли­о­нов фран­ков вме­сте с кол­лек­ци­ями и пред­ме­тами искус­ства, хра­ня­щи­мися на нем.

– Раз­ре­шите задать еще один послед­ний вопрос, капитан?

– Гово­рите, профессор.

– Вы очень богаты?

– Я неиз­ме­римо богат и мог бы, без затруд­не­ний и не обед­нев, упла­тить деся­ти­мил­ли­ард­ный госу­дар­ствен­ный долг Франции.

Я при­стально посмот­рел на этого стран­ного чело­века. Зло­упо­треб­лял ли он моей довер­чи­во­стью? Буду­щее должно было пока­зать это.

Глава четырнадцатая. «Черная река»

Пло­щадь, зани­ма­е­мая водой на зем­ной поверх­но­сти, рав­ня­ется трем­стам шести­де­сяти одному мил­ли­ону квад­рат­ных кило­мет­ров. Объем этой массы воды равен одной тысяче трем­стам семи­де­сяти мил­ли­о­нам куби­че­ских кило­мет­ров. Сле­до­ва­тельно, вес воды на зем­ном шаре дости­гает одной тысячи трех­сот семи­де­сяти квин­тил­ли­о­нов тонн.

Чтобы осмыс­лить это число, надо знать, что квин­тил­лион так отно­сится к мил­ли­арду, как мил­ли­ард к еди­нице, или, иначе говоря, в квин­тил­ли­оне столько мил­ли­ар­дов, сколько в мил­ли­арде единиц.

В дни моло­до­сти земли за огнен­ным пери­о­дом после­до­вал период водя­ной. Океан сперва покры­вал всю землю. Затем, мало-помалу, в силу­рий­ский период, начался горо­об­ра­зо­ва­тель­ный про­цесс. Из оке­ана высту­пили макушки гор. Затем появи­лись ост­рова; они снова исчезли от пото­пов, затем снова появи­лись, упро­чи­лись и обра­зо­вали мате­рики; нако­нец, суша при­об­рела те очер­та­ния, кото­рые мы видим здесь сей­час. Суша отво­е­вала у воды сто сорок мил­ли­о­нов шесть­сот тысяч семь квад­рат­ных километров.

Очер­та­ния мате­ри­ков поз­во­ляют раз­де­лить воды зем­ного шара на пять глав­ней­ших частей:

Север­ный Ледо­ви­тый океан,

Южный Ледо­ви­тый океан,

Индий­ский океан,

Атлан­ти­че­ский океан и

Тихий океан.

Тихий океан вытя­нулся с севера на юг, между обо­ими поляр­ными кру­гами, и с запада на восток, между Азией и Аме­ри­кой, на про­тя­же­нии ста сорока пяти гра­ду­сов дол­готы. Это самый спо­кой­ный из оке­а­нов; его тече­ния широки и нето­роп­ливы, при­ливы и отливы в нем неболь­шие, дожди обильные.

Таков океан, с кото­рого нача­лись мои необы­чай­ные странствия.

– Если хотите, про­фес­сор, – ска­зал мне капи­тан Немо, – мы точно опре­де­лим наше место­на­хож­де­ние – отправ­ную точку нового путе­ше­ствия. Сей­час без чет­верти две­на­дцать часом Я сей­час велю под­нять “Нау­ти­лус” на поверх­ность океана.

С этими сло­вами капи­тан три­жды нажал кнопку элек­три­че­ского звонка. Насосы начали вытал­ки­вать воду из резер­ву­а­ров. Стрелка мано­метра шевель­ну­лась и поползла кверху по цифер­блату, пока­зы­вая, что дав­ле­ние все время умень­ша­ется. Нако­нец, она замерла на нуле.

– Мы под­ня­лись на поверх­ность, – ска­зал капи­тан Немо.

Я напра­вился к цен­траль­ному трапу, взо­брался по его желез­ным сту­пень­кам наверх и через откры­тый люк вышел на палубу “Нау­ти­луса”.

Она высту­пала из воды не больше чем на восемь­де­сят сан­ти­мет­ров. Вере­те­но­об­раз­ный кор­пус “Нау­ти­луса” дей­стви­тельно напо­ми­нал длин­ную сигару. Я обра­тил вни­ма­ние на то, что его листо­вая обшивка похо­дила на чешую, покры­ва­ю­щую тело круп­ных назем­ных пре­смы­ка­ю­щихся. Теперь мне стало понятно, почему все корабли при­ни­мали “Нау­ти­лус” за мор­ское животное.

Полу­скры­тая в кор­пусе “Нау­ти­луса” лодка обра­зо­вы­вала; неболь­шой выступ в сере­дине палубы. На носу и на корме воз­вы­ша­лись две невы­со­кие кабины с наклон­ными стен­ками, застек­лен­ными тол­стым чече­ви­це­об­раз­ным хру­ста­лем. В перед­ней поме­щался руле­вой, управ­ля­ю­щий “Нау­ти­лу­сом”, а зад­ней – яркий элек­три­че­ский про­жек­тор, осве­ща­ю­щий путь.

Море, было вели­ко­лепно, небо ясно. Длин­ное судно едва, пока­чи­ва­лось на широ­ких оке­ан­ских вол­нах. Лег­кий восточ­ный вете­рок рябил поверх­ность воды. Ничем не зату­ма­нен­ная, отчет­ливо выри­со­вы­ва­ю­ща­яся линия гори­зонта поз­во­ляла с пол­ной точ­но­стью про­из­ве­сти наблюдения.

Море было совер­шенно пустын­ным. Ни ост­ровка, ни скалы в виду. “Авра­ама Лин­кольна” также не было видно.

Без­бреж­ная вели­че­ствен­ная пустыня окру­жала нас.

Капи­тан Немо дождался полу­дня и, под­неся к гла­зам сек­стант, опре­де­лил высоту солнца – это давало ему широту места. Во время наблю­де­ния ни один мускул его не дрог­нул, и сек­стан не был бы более непо­дви­жен в руке мра­мор­ного изваяния.

– Пол­день, – ска­зал он. – Про­фес­сор, не угодно ли вам спу­ститься вниз?

Я бро­сил послед­ний взгляд на море, вода кото­рого была чуть жел­то­ва­той – неопро­вер­жи­мое сви­де­тель­ство бли­зо­сти бере­гов Япо­нии, – и спу­стился вслед за ним в салон.

Там капи­тан Немо опре­де­лил при помощи хро­но­метра дол­готу места, про­ве­рил свой рас­чет по пред­ше­ству­ю­щим угло­мер­ным наблю­де­ниям и нанес на карту точку – най­ден­ное место­на­хож­де­ние “Нау­ти­луса”.

– Гос­по­дин Аро­накс, – ска­зал он, – мы нахо­димся на 137°15′ запад­ной долготы.

– Счи­тая от какого мери­ди­ана? – живо спро­сил я, в надежде, что ответ капи­тана про­льет свет на его национальность.

– У меня есть раз­ные хро­но­метры, – отве­тил он, – постав­лен­ные по париж­скому, грин­вич­скому и вашинг­тон­скому вре­мени. Но в честь вашего при­сут­ствия я вос­поль­зо­вался сего­дня париж­ским меридианом.

Этот ответ ничего не дал мне. Я покло­нился в знак бла­го­дар­но­сти. Капи­тан продолжал:

– 137°15 запад­ной дол­готы от париж­ского мери­ди­ана и 30 7′ север­ной широты. Иными сло­вами, мы при­мерно в трех­стах милях от бере­гов Япо­нии. Итак, сего­дня, вось­мого ноября, и пол­день, мы начи­наем экс­пе­ди­цию под водой. А теперь, гос­по­дин про­фес­сор, я не буду вам мешать рабо­тать. Я при­ка­зал взять курс на восток-северо-восток и погру­зиться на глу­бину пяти­де­сяти мет­ров. На этой боль­шой карте еже­дневно будет отме­чаться прой­ден­ный путь. Салон в пол­ном вашем распоряжении.

Капи­тан Немо покло­нился и вышел. Я остался один в салоне, погру­жен­ный в свои мысли. Они неиз­менно воз­вра­ща­лись к капи­тану “Нау­ти­луса”.

Узнаю ли я когда-нибудь наци­о­наль­ность этого чело­века, гордо заяв­ля­ю­щего, что он не имеет родины? Что или кто воз­бу­дил в нем нена­висть к чело­ве­че­ству! Был ли он одним из тех непри­знан­ных уче­ных, кото­рых “оби­дел свет”, как гово­рит Кон­сель, совре­мен­ным Гали­леем[31] или уче­ным-рево­лю­ци­о­не­ром, изгнан­ным из своей страны? Этого я еще не знал.

Он при­нял меня, слу­чайно забро­шен­ного на его корабль госте­при­имно, но с оттен­ком холод­но­сти, не поз­во­ля­ю­щей мне забы­вать, что моя жизнь в его вла­сти. И он ни разу сам не про­тя­нул мне своей руки.

Целый час я был погру­жен в эти мысли, ста­ра­ясь про­ник­нуть в вол­ну­ю­щую тайну этого человека.

Потом мой взгляд упал на раз­ло­жен­ную на столе карту, и я опу­стил палец на то место скре­ще­ния опре­де­лен­ных капи­та­ном Немо дол­готы и широты.

Море имеет свои реки, так же как и мате­рики. Это тече­ния, кото­рые легко узнать по цвету и тем­пе­ра­туре, отлич­ной от цвета и тем­пе­ра­туры осталь­ной воды. Наи­бо­лее извест­ное оке­ан­ское тече­ние – это Гольфстрим.

Наука нанесла на карту направ­ле­ние пяти глав­ней­ших тече­ний: одного – в север­ной части Атлан­ти­че­ского оке­ана, дру­гого – в южной, тре­тьего – в южной части Тихого оке­а­нам чет­вер­того – в север­ной и, нако­нец, пятого – в южной частиц Индий­ского оке­ана. Вполне веро­ятно, что в дав­но­про­шед­шие вре­мена, когда Кас­пий­ское и Араль­ское моря и боль­шие ази­ат­ские озера состав­ляли один водоем, в север­ной части Индий­ского оке­ана суще­ство­вало шестое течение.

Через тот пункт карты, где точ­кой обо­зна­чено было место: нахож­де­ние “Нау­ти­луса”, про­хо­дило одно из этих тече­ний – Куро-Шиво, что в пере­воде с япон­ского зна­чит “Чер­ная река”; выйдя из Бен­галь­ского залива, нагре­тое отвес­ными лучами тро­пи­че­ского солнца, оно про­хо­дит Малакк­ским про­ли­вом, идет вдоль бере­гов Азии и опи­сы­вает кри­вую в север­ной части Тихого оке­ана, доходя до Але­ут­ских островов.

Тече­ние это увле­кает с собой стволы кам­фар­ных дере­вьев и Дру­гих тро­пи­че­ских рас­те­ний и резко отли­ча­ется своей ярко-синей окрас­кой и высо­кой тем­пе­ра­ту­рой от тем­но­зе­ле­ных и холод­ных вод океана.

Путь “Нау­ти­луса” лежал по этому тече­нию. Я сле­дил за тече­нием по карте, мыс­ленно пред­став­ляя себе, как оно исче­зает, рас­тво­ря­ясь в бес­пре­дель­ном про­стран­стве Тихого оке­ана, и так далеко унесся от дей­стви­тель­но­сти, что не заме­тил, как Нед Ленд и Кон­сель вошли в салон.

Мои слав­ные спут­ники про­сто ока­ме­нели при виде сокро­вищ, лежа­щих перед их глазами.

– Где мы нахо­димся? – вос­клик­нул кана­дец. – Неужто в Кве­бек­ском музее?

– С поз­во­ле­ния хозя­ина, – ска­зал Кон­сель, – я бы ско­рее поду­мал, что мы в отеле Сомерар.

– Дру­зья мои, – ска­зал я, – вы не в Канаде и не во Фран­ции, но на борту “Нау­ти­луса”, в пяти­де­сяти вет­рах под уров­нем моря.

– При­хо­дится этому пове­рить, раз это гово­рит хозяин, – отве­тил Кон­сель, – но, говоря по правде, этот салон может оше­ло­мить даже такого фла­мандца, как я!

– Можешь удив­ляться, сколько тебе взду­ма­ется, друг мой. А заодно осмотри вит­рины – там есть над чем пора­бо­тать такому клас­си­фи­ка­тору, как ты.

Кон­селя не нужно было два­жды про­сить заняться клас­си­фи­ка­цией. Скло­нив­шись над вит­ри­нами, он уже бор­мо­тал что-то на языке нату­ра­ли­стов: класс, отряд, под­от­ряд, семей­ство, род, вид …

Тем вре­ме­нем Нед Ленд, кото­рого мало зани­мала кон­хио­ло­гия, рас­спра­ши­вал меня о сви­да­нии с капи­та­ном Немо: узнал ли я, кто он, откуда родом, куда дер­жит путь, в какие глу­бины увле­кает нас.

Кана­дец засы­пал меня тыся­чью вопро­сов, не давая воз­мож­но­сти отве­тить ни на один.

Когда он умолк, я сооб­щил ему все, что знал сам, и, в свою оче­редь, спро­сил его, что он слы­шал и видел за это время.

– Ничего не слы­шал и ничего не видел, – отве­тил кана­дец. – Я даже не видел никого из команды судна. Может быть, и она тоже электрическая.

– Элек­три­че­ская?

– Чест­ное слово, в это можно пове­рить… Но ска­жите, гос­по­дин про­фес­сор, – спро­сил Нед Ленд, одер­жи­мый все той же идеей, – сколько чело­век эки­пажа на борту этого судна? Десять, два­дцать, пять­де­сят, сто?

– Ничего не могу вам ска­зать, Нед. Поверьте мне, выбросьте из головы мысль завла­деть “Нау­ти­лу­сом” или бежать с него. Этот корабль – чудо совре­мен­ной тех­ники, и я бы века жизнь рас­ка­и­вался, если бы мне не уда­лось как сле­дует озна­ко­миться с ним. Мно­гие поза­ви­до­вали бы нашему с вами поло­же­нию, хотя бы ради воз­мож­но­сти совер­шить путе­ше­ствие среди чудес. Итак, ведите себя смирно и давайте будем наблю­дать за тем, что про­ис­хо­дит вокруг нас.

– Наблю­дать? – вскри­чал гар­пун­щик. – Да здесь ничего не уви­дишь, в этой желез­ной тюрьме! Мы дви­жемся, как слепые!

Не успел Нед Ленд кон­чить фразы, как вдруг салон погру­зился в абсо­лют­ную тем­ноту. Све­тя­щийся пото­лок погас с такой быст­ро­той, что у меня даже забо­лели глаза, так же, как если бы от пол­ного мрака я пере­шел вне­запно к ярчай­шему свету.

Мы оне­мели и не смели даже поше­вель­нуться, не зная, какой сюр­приз – при­ят­ный или непри­ят­ный – нас ожи­дает. На тут послы­шался шорох дви­же­ния, как будто желез­ная обшивка “Нау­ти­луса” стала раздвигаться.

– Это конец, – ска­зал Нед Ленд.

Вне­запно салон осве­тился. Свет про­ни­кал в него сна­ружи, с обеих сто­рон, сквозь два оваль­ных отвер­стия в сте­нах. Вод­ные глу­бины были ярко осве­щены элек­три­че­ским про­жек­то­ром. Два хру­сталь­ных окна отде­ляли нас от моря. Сна­чала я вздрог­нул при мысли, что эта хруп­кая пре­града может раз­биться. Но, раз­гля­дев тол­стый мед­ный пере­плет окон, я успо­ко­ился; он дол­жен был сооб­щать стек­лам огром­ную прочность.

Море было вели­ко­лепно видно в ради­усе одной мили от “Нау­ти­луса”. Какое необы­чай­ное зре­лище! Кто может пере­дать изу­ми­тель­ный эффект элек­три­че­ского луча, про­ни­зы­ва­ю­щего про­зрач­ные слои воды, мяг­кую гамму пере­хо­дов от света к тени, неопи­су­е­мое богат­ство полу­то­нов?.. Всем известна про­зрач­ность мор­ской воды, – она чище, чем самая чистая клю­че­вая вода. Рас­тво­рен­ные и взве­шен­ные в ней мине­раль­ные соли только уве­ли­чи­вают эту про­зрач­ность. В неко­то­рых местах оке­ана, напри­мер у Антиль­ских ост­ро­вов, сквозь слой воды тол­щи­ной в несколько десят­ков мет­ров отчет­ливо видна каж­дая пес­чинка на дне.

Элек­три­че­ский свет, вспых­нув­ший в глу­бине моря, каза­лось, пре­вра­тил жид­кую среду вокруг “Нау­ти­луса” не в осве­щен­ную воду, а в потоки жид­кого пламени.

Если при­знать пра­виль­ной гипо­тезу Эрем­берга о том, что глу­бо­кие вод­ные слои фос­фо­рес­ци­руют, то при­рода даро­вала глу­бо­ко­вод­ным, жите­лям зре­лище неви­дан­ной кра­соты. Я мог убе­диться в этом, глядя через окна “Нау­ти­луса” на игру света в воде.

С обеих сто­рон салона открыто было по окну в мир неве­до­мого и неис­сле­до­ван­ного. Тем­нота, царив­шая в салоне, уси­ли­вала эффект наруж­ного осве­ще­ния, и мы смот­рели как будто сквозь гигант­ское стекло аквариума.

Каза­лось, “Нау­ти­лус” стоит на одном месте. Это объ­яс­ня­лось тем, что в виду не было ника­кого непо­движ­ного пред­мета, пере­ме­ще­ние кото­рого могло бы пока­зать нам, что мы дви­жемся. Но время от вре­мени струйки воды, рас­се­чен­ные носом под­вод­ного корабля, про­но­си­лись перед нашими гла­зами с огром­ной ско­ро­стью. Оча­ро­ван­ные и вос­хи­щен­ные, мы при­жа­лись к стек­лам, не находя слов для выра­же­ния сво­его удивления.

Вдруг Кон­сель заговорил:

– Ну‑с, дру­жище Нед, вы хотели видеть? Смот­рите же!

– Любо­пытно, любо­пытно, – ска­зал кана­дец, забы­вая при виде этого увле­ка­тель­ного зре­лища и свой гнев и мечты о побеге. – Сто­ило при­е­хать изда­лека, чтобы любо­ваться этим вели­ко­леп­ным зрелищем!

– Теперь мне понятна жизнь капи­тана Немо! – вскри­чал я. – Он создал себе осо­бый мир и насла­жда­ется теперь созер­ца­нием его чудес!

– Но где же рыбы? – спро­сил кана­дец. – Я не вижу рыб!

– Не все ли вам равно, Нед? – отве­тил Кон­сель. – Ведь вы их не знаете.

– Как не знаю? Да ведь я рыбак! – вскри­чал Нед Ленд.

Между дру­зьями раз­го­релся спор – оба они знали рыб, но каж­дый по-сво­ему. Всем известно, что рыбы обра­зуют пер­вый класс типа позво­ноч­ных. Наука выра­бо­тала совер­шенно точ­ное опре­де­ле­ние для них: “позво­ноч­ные с холод­ной кро­вью, дыша­щие жаб­рами и при­спо­соб­лен­ные к жизни в воде”. Рыбы делятся на два под­класса: кости­стых, то есть таких, у кото­рых спин­ной хре­бет состоит из кост­ных позвон­ков, и хря­ще­вых, то есть таких, у кото­рых спин­ной хре­бет состоит из хря­ще­вых позвонков.

Воз­можно, что кана­дец слы­шал про такое деле­ние рыб, но Кон­сель, бес­спорно, знал об этом несрав­ненно больше. Сдру­жив­шись с Недом, он искренне захо­тел про­све­тить его и поэтому сказал:

– Друг мой Нед, вы гроза рыб, вы лов­кий и сме­лый рыбак. На своем веку вы пере­ло­вили мно­же­ство мор­ских оби­та­те­лей. Но я готов биться об заклад, что вы не име­ете пред­став­ле­ния о том, как их классифицировать.

– Ничего подоб­ного, – совер­шенно серьезно отве­тил кана­дец. – Рыбы делятся на съе­доб­ных и несъедобных.

– Это клас­си­фи­ка­ция обжор, – рас­сме­ялся Кон­сель. – Но ска­жите, зна­ете ли вы раз­ницу между кости­стыми и хря­ще­выми рыбами?

– Может быть, и знаю.

– А под­раз­де­ле­ния этих классов?

– Нет, об этом не имею представления!

– В таком слу­чае, слу­шайте, Нед, и запо­ми­найте. Кости­стые рыбы делятся на шесть отря­дов, Пер­вый отряд – колю­че­пе­рые рыбы с цель­ной и подвиж­ной верх­ней челю­стью и с жаб­рами, напо­ми­на­ю­щими по форме гре­бень. Этот отряд вклю­чает пят­на­дцать семейств, то есть почти три чет­верти всех извест­ных рыб. Пред­ста­ви­тель отряда – обык­но­вен­ный окунь.

– Довольно вкус­ная рыба, – заме­тил Нед Ленд.

– Вто­рой отряд, – про­дол­жал Кон­сель, – отвер­сто­пу­зыр­ные, у кото­рых брюш­ные плав­ники нахо­дятся под живо­том, позади груд­ных, и не при­креп­лены к пле­че­вым костям. Этот отряд вклю­чает пять семейств, и в него вхо­дит боль­шая часть прес­но­вод­ных рыб. Пред­ста­ви­тели: карп, щука.

– Фу! – пре­не­бре­жи­тельно ска­зал кана­дец, – не люблю прес­но­вод­ных рыб.

– Тре­тий отряд, – ска­зал Кон­сель, – мяг­ко­пе­рые, брюш­ные плав­ники кото­рых рас­по­ло­жены под груд­ными и непо­сред­ственно при­креп­лены к пле­че­вым костям. В этом отряде четыре семей­ства. Пред­ста­ви­тель отряда – камбала.

– Вот заме­ча­тель­ная рыба! – вос­клик­нул гар­пун­щик, упорно про­дол­жая рас­смат­ри­вать рыб только под углом зре­ния кулинарии.

– Чет­вер­тый отряд, – не слу­шая, про­дол­жал Кон­сель, – состав­ляет одно только семей­ство угрей – с удли­нен­ным телом, лишен­ным брюш­ных плав­ни­ков и покры­тым плот­ной, нередко сли­зи­стой кожей.

– Невкус­ные, – вста­вил гарпунщик.

– Пятый отряд, – ска­зал Кон­сель, – пуч­ко­жа­бер­ные с цель­ными подвиж­ными челю­стями, но с жаб­рами, состо­я­щими из малень­ких пуч­ков, рас­по­ло­жен­ных попарно вдоль жабер­ных дуг. В этом отряде только одно семей­ство игли­це­вых. Пред­ста­ви­тель – мор­ской конек.

– Фу, гадость! – вос­клик­нул канадец.

– Шестой и послед­ний, – ска­зал Кон­сель, – срост­но­че­люст­ные, челюст­ная кость кото­рых непо­движно соеди­нена с меж­ду­че­люст­ной и под­неб­ный свод соеди­ня­ется с чере­пом. В этом отряде два семей­ства – твер­до­ко­жие и ска­ло­зу­бые. Пред­ста­ви­тель – луна-рыба.

– Кото­рая может только осквер­нить кастрюлю, – заме­тил канадец.

– Поняли вы меня, дру­жище? – спро­сил уче­ный Консель.

– Ни черта не понял, Кон­сель, – отве­тил гар­пун­щик. – Но про­дол­жайте: то, что вы гово­рите, очень интересно.

– Что каса­ется под­класса хря­ще­вых рыб, – невоз­му­тимо про­дол­жал Кон­сель, – то он вклю­чает в себя всего лишь три отряда.

– Чем меньше, тем лучше, – заме­тил Нед.

– Пер­вый – круг­ло­ро­тые, челю­сти кото­рых соеди­нены в одно кольцо а жабры откры­ва­ются мно­го­чис­лен­ными щелями, В этом отряде только одно семей­ство. Пред­ста­ви­тель – минога.

– Непло­хая рыба, – отме­тил Нед Ленд.

– Вто­рой отряд – акулы и скаты с жаб­рами, как у круг­ло­ро­тых, но с подвиж­ной ниж­ней челюстью.

– Как! – вскри­чал Нед. – Акула и скат в одном отряде? Ну, дру­жище Кон­сель, если вы хотите, чтобы скаты уце­лели, не сове­тую вам поме­щать их в один отряд с акулами.

– Тре­тий отряд, – не морг­нув гла­зом, про­дол­жал Кон­сель, – осет­ро­вые, жабры кото­рых откры­ва­ются одной щелью, при­кры­той крыш­кой. В этом отряде четыре семей­ства. Пред­ста­ви­тель – осетр.

– Ага, Кон­сель, луч­шее-то вы при­бе­регли на самый конец. Вы кончили?

– Да, Нед. Но заметьте себе, что, узнав это, вы узнали еще сущие пустяки, так как отряды делятся на под­от­ряды, семей­ства, под­се­мей­ства, роды, виды, раз­но­вид­но­сти[32]

– Вот, Кон­сель, как раз несколько раз­но­вид­но­стей, – ска­зал кана­дец, пово­ра­чи­ва­ясь лицом к окну.

– Да, рыбы! – вос­клик­нул Кон­сель. – Можно поду­мать, что нахо­диться в аквариуме.

– Нет, – воз­ра­зил я, – аква­риум ведь только клетка, а эти рыбы так же сво­бодны, как птицы в воздухе.

– А ну-ка, Кон­сель, назо­вите мне этих рыб, – попро­сил Нед Ленд.

– Это не по моей части, – отве­тил Кон­сель. – За этим обра­ти­тесь к моему хозяину.

И в самом деле, этот заяд­лый клас­си­фи­ка­тор не был нату­ра­ли­стом, и я не знаю, ног ли он отли­чить в натуре тунца от пузанка. В этом отно­ше­нии он был пря­мой про­ти­во­по­лож­но­стью прак­тика-канадца, кото­рый не колеб­лясь опре­де­лял назва­ние любой из рыб.

– Это спи­но­рог, – ска­зал я.

– Китай­ский спи­но­рог, – доба­вил Нед Ленд.

– Род спи­но­ро­гов, семей­ство твер­до­ко­жих, отряд срост­но­че­люст­ных, – про­шеп­тал Консель.

Право, Кон­сель и Нед Ленд, вме­сте взя­тые, соста­вили бы одного хоро­шего натуралиста!

Кана­дец не ошибся. Мно­же­ство спи­но­ро­гов, со сплю­щен­ными телами, с шеро­хо­ва­той кожей, с шипом на спин­ном плав­нике, рез­ви­лись вокруг “Нау­ти­луса”, шевеля четырьмя рядами колю­чек, кото­рыми усеян их хвост.

Трудно пред­ста­вить себе что-либо кра­си­вее их тела – серого на спине и белого на брюхе. Рядом со спи­но­ро­гами плыли скаты, словно полот­нища, раз­ве­ва­ю­щи­еся по ветру. Среди них я заме­тил китай­ского ската с жел­то­ва­той спи­ной, неж­но­ро­зо­вым брю­хом и тремя шипами над гла­зом; эта раз­но­вид­ность чрез­вы­чайно редко встре­ча­ется. Ласе­пед вообще не верил в суще­ство­ва­ние китай­ских ска­тов, так как он видел их только в одном собра­нии япон­ских рисунков.

В про­дол­же­ние двух часов целая под­вод­ная армия сопро­вож­дала “Нау­ти­лус”. Среди рыб, сопер­ни­чав­ших друг с дру­гом кра­со­той рас­цветки и быст­ро­той дви­же­ния, раз­ли­чил зеле­ного губана, сул­танку с двой­ной чер­ной чер­той на спине, япон­скую мак­рель с синим телом и сереб­ря­ной голо­вой, бле­стя­щих лазо­ре­вых рыб, одно назва­ние кото­рых заме­няет целое опи­са­ние, поло­са­тых спа­ров с плав­ни­ками, отли­ва­ю­щими синим и зеле­ным, спа­ров с чер­ной поло­сой вокруг хво­ста, спа­ров, окайм­лен­ных шестью “пояс­ками”, бека­со­вых рыб, отдель­ные экзем­пляры кото­рых дости­гали целого метра в длину, мурен дли­ной в шесть футов, с малень­кими живыми гла­зами и” широ­ким ртом.

Мы не пере­ста­вали вос­хи­щаться. Нед назы­вал рыб, Кон­сель тот­час же клас­си­фи­ци­ро­вал их, а я при­хо­дил в экс­таз от кра­соты их формы и быст­роты дви­же­ний. Нигде мне еще не при­хо­ди­лось видеть живых рыб в их есте­ствен­ной среде.

Не стану пере­чис­лять все раз­но­вид­но­сти, про­мельк­нув­шие перед нашими гла­зами, всю эту кол­лек­цию рыб Япон­ского и Китай­ского морей. При­вле­чен­ные, пови­ди­мому, ярким элек­три­че­ским све­том, они сте­ка­лись к “Нау­ти­лусу” целыми ста­ями. Вне­запно салон осве­тился. Желез­ные ставни задви­ну­лись. Чару­ю­щее виде­ние исчезло, но я долго еще был погру­жен в мечты. Посмот­рев на висев­шие в салоне при­боры, я уви­дел, что стрелка ком­паса попреж­нему пока­зы­вает направ­ле­ние на: восток-северо-восток, мано­метр – дав­ле­ние в пять атмо­сфер, соот­вет­ству­ю­щее пяти­де­ся­ти­мет­ро­вой глу­бине, а элек­три­че­ский лаг – ско­рость в пят­на­дцать миль в час.

Я ждал капи­тана Немо. Но он не появ­лялся. Хро­но­метр пока­зы­вал пять часов пополудни,

Нед Ленд и Кон­сель вер­ну­лись в свою каюту. Я тоже ушел: к себе. Обед ждал меня на столе. Он состоял из чере­па­хо­вого супа, жар­кого из сул­танки, печень кото­рой, при­го­тов­лен­ная отдельно, была на ред­кость вкус­ным блю­дом, и филея из круг­ло­го­ло­вого шипо­глаза, более неж­ного, чем лосось.

Вечер я про­вел за чте­нием. Когда сон стал одо­ле­вать меня, я рас­тя­нулся на кро­вати и крепко заснул, в то время как “Нау­ти­лус” сколь­зил по тече­нию “Чер­ной реки”.

Глава пятнадцатая. Письменное приглашение

На сле­ду­ю­щий день, 9 ноября, я проснулся после две­на­дца­ти­ча­со­вого сна. Кон­сель при­шел по сво­ему обык­но­ве­нию узнать, “как хозяин про­вел ночь”, и пред­ло­жить свои услуги. Он оста­вил сво­его друга-канадца спя­щим так крепко, как будто ничем дру­гим тот всю свою жизнь и не занимался.

Я предо­ста­вил слав­ному Кон­селю бол­тать, сколько ему взду­ма­ется, отве­чая ему кое-как и нев­по­пад. Меня сму­щало отсут­ствие капи­тана Немо на вче­раш­нем зре­лище, и я наде­ялся, что мне удастся пови­дать его в этот день.

Я обла­чился в свой костюм из бис­су­со­вой ткани. Вид этой одежды вызвал у Кон­селя ряд заме­ча­ний. Я ска­зал ему, что ткань изго­тов­лена из шел­ко­ви­стых воло­кон, кото­рыми при­креп­ля­ются к ска­лам неко­то­рые ракушки. Бис­сус дает очень мяг­кую и теп­лую ткань. Таким обра­зом, само море обес­пе­чи­вало эки­паж “Нау­ти­луса” одеж­дой, и он не нуж­дался ни в хлопке, ни в ове­чьей шер­сти, ни в шел­ко­вич­ных червях.

Одев­шись, я вышел в салон. Там никого не было.

Я углу­бился в рас­смат­ри­ва­ние дра­го­цен­но­стей, собран­ных под стек­лян­ными вит­ри­нами. Я рылся в гер­ба­риях, запол­нен­ных самыми ред­кими мор­скими рас­те­ни­ями, сохра­нив­шими, несмотря на то, что они были засу­шены, необы­чай­ную пре­лесть и яркость красок.

Так про­шел весь день. Капи­тан Немо не пока­зы­вался. Желез­ные ставни на окнах салона не рас­кры­ва­лись. Воз­можно, что нас берегли от пре­сы­ще­ния этим чудес­ным зрелищем.

“Нау­ти­лус” попреж­нему дер­жал курс на восток-северо-восток и шел на глу­бине пяти­де­сяти-шести­де­сяти мет­ров со ско­ро­стью две­на­дцати миль в час.

Сле­ду­ю­щий день, 10 ноября, про­шел в таком же оди­но­че­стве. Я не видел ни одного чело­века из команды “Нау­ти­луса”. Нед и Кон­сель про­вели боль­шую часть дня со мною. Отсут­ствие капи­тана удив­ляло их не меньше, чем меня. Может быть, этот стран­ный чело­век забо­лел? Или он пере­ме­нил отно­си­тельно нас свое решение?

В конеч­ном счете, как пра­вильно заме­тил Кон­сель, нам не на что было жало­ваться. Мы поль­зо­ва­лись пол­ной сво­бо­дой, нас вкусно и сытно кор­мили. Наш хозяин строго соблю­дал усло­вия Дого­вора. К тому же самая необыч­ность нашего поло­же­ния давала нам такое удо­вле­тво­ре­ние, что мы не в праве были сето­вать на судьбу.

В этот день я стал вести запись всех собы­тий – это поз­во­ляет мне теперь рас­ска­зы­вать о них с вели­чай­шей точностью.

Любо­пыт­ная подроб­ность: днев­ник свой я писал на бумаге, сде­лан­ной из мор­ских водорослей.

Один­на­дца­того ноября рано утром при­ток све­жего Воз­духа пока­зал, что мы под­ня­лись на поверх­ность оке­ана, чтобы воз­об­но­вить запасы кислорода.

Я напра­вился к трапу и под­нялся на палубу “Нау­ти­луса”.

Было шесть часов утра. Сто­яла пас­мур­ная погода. Море было серое, но спо­кой­ное; лег­кая зыбь чуть колы­хала его поверхность.

Меня зани­мал вопрос: под­ни­мется ли наверх капи­тан Немо? Пока что, кроме руле­вого, заклю­чен­ного в свою стек­лян­ную будку, на палубе никого не было видно.

Усев­шись на воз­вы­ше­нии, обра­зу­е­мом дном шлюпки, я жадно вды­хал насы­щен­ные солью мор­ские испарения.

Мало-помалу под дей­ствием сол­неч­ных лучей туман рас­се­ялся. Сия­ю­щее све­тило под­ня­лось из-за гори­зонта на востоке. Море вспых­нуло под его лучами, как порох. Мно­го­чис­лен­ные пери­стые облачка, пред­ве­щав­шие вет­ре­ный день, окра­си­лись в уди­ви­тельно неж­ные тона,

Но что зна­чит вет­ре­ный день для “Нау­ти­луса”, не боя­ще­гося ника­ких бурь?

Я любо­вался этим весе­лым, жиз­не­ра­дост­ным вос­хо­дом солнца, когда за моей спи­ной послы­ша­лись шаги. Кто-то под­ни­мался на палубу.

Я при­го­то­вился уже покло­ниться капи­тану Немо, но это ока­зался его помощ­ник – я уже видел его раньше, при пер­вой встрече с капи­та­ном. Он вышел на палубу, как будто не заме­чая моего при­сут­ствия. При­ста­вив к гла­зам силь­ный бинокль, он с вели­чай­ший вни­ма­нием стал осмат­ри­вать гори­зонт. Окон­чив осмотр, он подо­шел к люку и про­из­нес сле­ду­ю­щую фразу, – я точно запом­нил ее зву­ча­ние, потому что впо­след­ствии часто слы­шал ее при подоб­ных же условиях:

– Nautron respoc orni virch!

Не знаю, что она означала.

Бро­сив эти слова, помощ­ник спу­стился вниз по лесенке, Я поду­мал, что “Нау­ти­лус” сей­час снова погру­зится в воду, и потому поспе­шил, в свою оче­редь, сойти вниз.

Так, без пере­мен, про­шло пять дней. Каж­дое утро я выхо­дил на палубу. Каж­дое утро тот же чело­век про­из­но­сил ту же фразу. Но капи­тан Немо не появлялся.

Я уже при­ми­рился с тем, что больше не увижу его, когда 16 ноября, войдя в свою ком­нату в сопро­вож­де­нии Кон­селя и Неда Ленда, я нашел на столе адре­со­ван­ное мне письмо.

Я нетер­пе­ливо вскрыл кон­верт. Он был над­пи­сан твер­дым и чет­ким почер­ком по-фран­цуз­ски, но очер­та­ния букв похо­дили на готи­че­ские буквы немец­кого алфавита.

Вот содер­жа­ние этого письма:

“Гос­по­дину про­фес­сору Аронаксу

На борту “Нау­ти­луса” 16 ноября 1867 года.

Капи­тан Немо про­сит про­фес­сора Аро­накса при­нять уча­стие в охоте, кото­рая состо­ится зав­тра утром в лесах ост­рова Кре­спо. Капи­тан Немо будет очень рад, если спут­ники гос­по­дина про­фес­сора поже­лают при­со­еди­ниться к этой экскурсии.

Коман­дир “Нау­ти­луса” капи­тан Немо”

– Охота! – вос­клик­нул Нед.

– Да еще в лесах ост­рова Кре­спо! – доба­вил Консель.

– Зна­чит, этот чело­век посе­щает ино­гда и твер­дую землю? – спро­сил Нед.

– По-моему, ска­зано совер­шенно ясно, – отве­тил я, пере­чи­тав письмо.

– Что ж, в таком слу­чае необ­хо­димо при­нять при­гла­ше­ние, – заявил кана­дец. – Попав на сушу, мы, в зави­си­мо­сти от обсто­я­тельств, выра­бо­таем план дей­ствия. А кроме всего я непрочь съесть кусок све­жего мяса.

Не пыта­ясь при­ми­рить кри­ча­щее про­ти­во­ре­чие между сло­вами капи­тана Немо о том отвра­ще­нии, кото­рое ему вну­шают мате­рики и ост­рова, и этим при­гла­ше­нием в лес на охоту, я огра­ни­чился таким ответом:

– Давайте посмот­рим сна­чала, что собой пред­став­ляет ост­ров Креспо.

Поис­кав на карте, я нашел под 32°40′ север­ной широты я 167°50′ запад­ной дол­готы этот ост­ро­вок. В 1801 году его открыл капи­тан Кре­спо. На ста­рых испан­ских кар­тах он назы­вался Рокко де ла Плата, что в пере­воде озна­чает “Сереб­ря­ная скала”. Этот ост­ро­вок отстоял при­мерно в тысяче вось­ми­стах милях от точки нашего отправ­ле­ния; “Нау­ти­лус”, таким обра­зом, несколько изме­нил пер­во­на­чаль­ный курс и направ­лялся теперь к юго-востоку.

Я ука­зал своим това­ри­щам на эту кро­хот­ную точку, зате­рян­ную на карте в про­сто­рах север­ной части Тихого океана.

– Ясно, что если капи­тан Немо ино­гда и выхо­дит на сушу, то он выби­рает для этого совер­шенно необи­та­е­мые острова.

Нед Ленд, не отве­чая, пока­чал голо­вой. Затем он и Кон­сель ушли.

После ужина, подан­ного невоз­му­ти­мым и как будто немым стю­ар­дом, я лег спать, несколько озабоченный.

На сле­ду­ю­щее утро, 17 ноября, проснув­шись, я почув­ство­вал, что “Нау­ти­лус” стоит непо­движно. Я быстро оделся и вышел в салон, где застал капи­тана Немо.

Он под­нялся ко мне навстречу, покло­нился и спро­сил, согла­сен ли я сопро­вож­дать его.

Так как он не делал ника­кого намека на свое вось­ми­днев­ное отсут­ствие, я осте­ре­гался гово­рить об этом и коротко отве­тил, что мои това­рищи и сам я готовы сле­до­вать за ним.

– Раз­ре­шите, капи­тан, – доба­вил я, – задать один вопрос

– Пожа­луй­ста, про­фес­сор, – ска­зал он. – Если смогу, я вам отвечу.

– Как слу­чи­лось, капи­тан, – спро­сил я, – что, порвав, связи с зем­лей, вы вла­де­ете лесами на ост­рове Креспо?

– Видите ли, про­фес­сор, – отве­тил мне капи­тан, – леса, кото­рыми я вла­дею, не тре­буют от солнца ни теп­лоты, ни света. В них не водятся ни львы, ни тигры, ни пан­теры, ни вообще чет­ве­ро­но­гие. Про их суще­ство­ва­ние знаю только я один. Они и рас­тут-то только для меня… Это не зем­ные, а под­вод­ные, леса.

– Под­вод­ные леса?! – вскри­чал я.

– Да, профессор.

– И вы пред­ла­га­ете мне итти туда?

– Совер­шенно верно.

– Пеш­ком?

– Даже не замо­чив ног.

– И охотиться?

– Да, охотиться.

– С ружьем?

– С ружьем.

Я бро­сил на капи­тана Немо взгляд, в кото­ром не было ничего лест­ного для него.

“Нет сомне­ния, – поду­мал я, – этот чело­век пси­хи­че­ски болен; у него только что был при­ступ болезни, про­дол­жав­шийся восемь дней, а может быть, и сей­час еще про­дол­жа­ю­щийся. Жалко! Я пред­по­чел бы, чтобы он был чело­ве­ком со стран­но­стями, но не безумцем”.

Эти мысли, веро­ятно, легко было про­честь на моем лице. – Капи­тан Немо, ничего не говоря, жестом пред­ло­жил мне сле­до­вать за собой, и я пошел с видом чело­века, гото­вого ко вся­ким непри­ят­ным случайностям.

Мы пошли в сто­ло­вую, где нас уже ждал завтрак.

– Гос­по­дин Аро­накс, – ска­зал капи­тан, – сади­тесь, пожа­луй­ста, и кушайте без цере­мо­ний. Я обе­щал вам под­вод­ную про­гулку, но не под­вод­ный ресто­ран. Поэтому реко­мен­дую вам зав­тра­кать поплот­ней, так как обе­дать мы будем только поздно вечером.

Я послу­шался этого совета и воз­дал долж­ное зав­траку. Он состоял из раз­лич­ных рыб­ных куша­ний, при­прав­лен­ных мор­скими водо­рос­лями. Запи­вали мы зав­трак чистой водой, к кото­рой, сле­дуя при­меру капи­тана, я при­ба­вил несколько капель пере­бро­див­шего настоя водо­росли, извест­ной под назва­нием “пере­пон­ча­той родомении”.

Вна­чале капи­тан Немо ел молча. Потом он сказал:

– Я думаю, про­фес­сор, что, полу­чив при­гла­ше­ние на охоту в лесу ост­рова Кре­спо, вы сочли меня непо­сле­до­ва­тель­ным. Когда же вы узнали, что я при­гла­шаю вас в под­вод­ный лес, вы решили, что я сошел с ума. Гос­по­дин про­фес­сор, нико­гда не сле­дует поверх­ностно судить о людях!

– Но, капи­тан, поверьте, что…

– Бла­го­во­лите выслу­шать меня, а после судите, можно ли обви­нять меня в непо­сле­до­ва­тель­но­сти или в безумии.

– Я слу­шаю вас.

– Вы зна­ете, так же как и я, про­фес­сор, что чело­век может нахо­диться под водой при усло­вии, если он заби­рает с собой доста­точ­ный запас воз­духа для дыха­ния. При под­вод­ных рабо­тах рабо­чие-водо­лазы, оде­тые в непро­мо­ка­е­мое пла­тье и защи­ща­ю­щий голову метал­ли­че­ский шлем, полу­чают воз­дух с поверх­но­сти через спе­ци­аль­ный шланг, соеди­нен­ный с насосом.

– Да, эта одежда назы­ва­ется скафандром.

– Пра­вильно. Но оде­тый в ска­фандр водо­лаз не сво­бо­ден. Его свя­зы­вает рези­но­вый шланг, через кото­рый насосы подают ему воз­дух. Это насто­я­щая цепь, при­ко­вы­ва­ю­щая к земле! Если бы мы были при­ко­ваны шлан­гом к “Нау­ти­лусу”” мы неда­леко бы ушли.

– А каким же обра­зом можно этого избе­жать? – спро­сил я.

– Поль­зо­ваться при­бо­ром Рук­вей­роля-Деней­руза. Этот при­бор изоб­ре­тен двумя вашими сооте­че­ствен­ни­ками, гос­по­дин про­фес­сор, и усо­вер­шен­ство­ван мной настолько, что вы можете отпра­виться в нем под воду – в среду с совер­шенно иными физио­ло­ги­че­скими усло­ви­ями – без вся­кого ущерба для сво­его здо­ро­вья. Аппа­рат этот пред­став­ляет собой резер­вуар из тол­стого листо­вого железа, в кото­рый нагне­тен воз­дух под дав­ле­нием в пять­де­сят атмо­сфер. Резер­вуар укреп­ля­ется на спине водо­лаза при помощи рем­ней точно так же, как ранец на спине сол­дата. В верх­ней части его сде­лано при­спо­соб­ле­ние вроде куз­неч­ных мехов, кото­рое дово­дит дав­ле­ние воз­духа до нор­маль­ного и только в таком виде про­пус­кает воз­дух через кла­пан. В обыч­ном при­боре Рук­вей­роля-Деней­руза две рези­но­вые трубки, соеди­нен­ные с резер­ву­а­ром, под­во­дятся к осо­бой маске, накла­ды­ва­ю­щейся на рот и нос водо­лаза. Одна слу­жит для вды­ха­ния из резер­ву­ара, дру­гая – для уда­ле­ния выды­ха­е­мой угле­кис­лоты. Водо­лаз откры­вает то одну, то дру­гую трубку язы­ком, в зави­си­мо­сти от того, хочет ли он вдох­нуть или выдох­нуть воз­дух. Но мне, для того чтобы выдер­жи­вать на дне моря зна­чи­тель­ное дав­ле­ние верх­них слоев воды, при­шлось заме­нить эту маску мед­ным шле­мом и к нему уже при­де­лать трубки для вды­ха­ния и выдыхания.

– Отлично, капи­тан. Но воз­дух, кото­рый вы уно­сите с собой, дол­жен быстро рас­хо­до­ваться, а как только содер­жа­ние кис­ло­рода в нем упа­дет ниже пят­на­дцати про­цен­тов, он ста­нет негод­ным для дыхания.

– Это верно, про­фес­сор. Но я уже ска­зал, что насосы “Нау­ти­луса” поз­во­ляют мне нагне­тать воз­дух в резер­вуар под зна­чи­тель­ным дав­ле­нием. При этих усло­виях резер­вуар обес­пе­чи­вает запас воз­духа для дыха­ния на девять-десять часов.

– Мне нечего больше воз­ра­зить, – ска­зал я. – Поз­вольте только спро­сить вас, капи­тан, каким обра­зом вы осве­ща­ете себе путь в глу­бине оке­ана? Ведь там дол­жен царить бес­про­свет­ный мрак!

– Аппа­ра­том Рум­корфа, про­фес­сор. Резер­вуар со сжа­тым воз­ду­хом укреп­ля­ется на спине, а этот – у пояса. Он состоит из эле­мента Бун­зена, кото­рый я заря­жаю натрием, а не дву­х­ро­мо­кис­лым калием, как обычно. Индук­ци­он­ная катушка соби­рает полу­ча­ю­щийся ток и направ­ляет его к фонарю осо­бой кон­струк­ции: он состоит из змее­вид­ной полой стек­лян­ной трубки, напол­нен­ной угле­кис­лым газом. Когда аппа­рат выра­ба­ты­вает элек­три­че­ский ток, газ све­тится доста­точно ярким, беле­со­ва­тым све­том. Вот каким обра­зом я могу дышать и видеть под водой.

– Капи­тан Немо, на все мои воз­ра­же­ния вы даете такие исчер­пы­ва­ю­щие ответы, что я не смею больше ни в чем сомне­ваться. Однако, при­знав себя побеж­ден­ным аппа­ра­тами Рук­вей­роля и Рум­корфа, я наде­юсь еще взять реванш на ружьях, кото­рыми вы обе­щали воору­жить нас для под­вод­ной охоты.

– Но ведь это не огне­стрель­ные ружья, заря­жа­ю­щи­еся поро­хом, – ска­зал капитан.

– Зна­чит, ваши ружья дей­ствуют сжа­тым воздухом?

– Конечно. Ну, судите сами, как бы я стал гото­вить порох на “Нау­ти­лусе”, где нет ни селитры, ни серы, ни угля?

– Но ведь при стрельбе под водой, где среда в тысячу восемь­сот пять­де­сят раз плот­нее воз­духа, пуле необ­хо­димо пре­одо­леть огром­ное сопротивление.

– Это не мешает моим ружьям стре­лять. Кстати ска­зать, суще­ствуют ору­дия, усо­вер­шен­ство­ван­ные после Фуль­тона англи­ча­нами Филип­пом Коль­сом и Бер­леем, фран­цу­зом Фурсы и ита­льян­цем Ланди, кото­рые могут стре­лять и в таких усло­виях. Но, повто­ряю, не имея пороха, я заме­нил его в своих ружьях сжа­тым воз­ду­хом, запас кото­рого бла­го­даря элек­три­че­ским насо­сам “Нау­ти­луса”, конечно, неограничен.

– Но этот запас нужно воз­об­нов­лять после каж­дого выстрела.

– Что же, разве у меня нет за спи­ной резер­ву­ара Рук­вей­роля, чтобы пере­за­ря­дить ружье? Для этого вполне доста­точно повер­нуть кран. Впро­чем, вы уви­дите сами, про­фес­сор, что во время под­вод­ных охот не при­хо­дится тра­тить ни много сжа­того воз­духа, ни много пуль.

– Однако мне кажется, что в царя­щей на дне полу­тьме и при боль­шой плот­но­сти жид­кой среды выстрелы не могут попа­дать на боль­шом рас­сто­я­нии и быть смертельными.

– Напро­тив, про­фес­сор, все выстрелы из моих ружей смер­тельны, и если только “дичь” задета пулей – пусть даже чуть-чуть, – она падает, словно сра­жен­ная молнией.

– Почему?

– Потому что мои ружья стре­ляют не про­стыми пулями, а осо­быми сна­ря­дами, изоб­ре­тен­ными австрий­ским хими­ком Леин­бре­ком. Это малень­кие стек­лян­ные шарики, име­ю­щие свин­цо­вое ядро и сталь­ную обо­лочку. В сущ­но­сти говоря, пуля Лени­брека не что иное, как малень­кие лей­ден­ские банки, содер­жа­щие элек­три­че­ский заряд очень высо­кого напря­же­ния. При самом лег­ком толчке они раз­ря­жа­ются, и живот­ное, как бы велико оно ни было, падает мерт­вым. Я добавлю, что эти стек­лышки не круп­нее дроби номер четыре и что обойма ружья вме­шает не меньше десяти зарядов.

– Сда­юсь, – ска­зал я, вста­вая из-за стола. – Вы опро­ки­нули все мои воз­ра­же­ния. Мне оста­ется только взять ружье и после­до­вать за вами, куда бы вы ни пошли.

Капи­тан Немо повел меня на корму “Нау­ти­луса”. Про­ходя мимо каюты Неда Ленда и Кон­селя, мы позвали их. Они тот­час же при­со­еди­ни­лись к нам.

Все вме­сте мы вошли в камеру, рас­по­ло­жен­ную непо­сред­ственно за машин­ным залом. Здесь мы должны были надеть ска­фандры для под­вод­ной прогулки.

Глава шестнадцатая. Прогулка по подводной равнине

Эта камера была одно­вре­менно и арсе­на­лом и гар­де­роб­ной “Нау­ти­луса”, Дюжина ска­фанд­ров висела на ее сте­нах, под­жи­дая охотников.

Нед Ленд, взгля­нув на ска­фандры, сде­лал недо­воль­ную гри­масу. Ему явно не улы­ба­лось обла­чаться в этот тяже­лый костюм.

– Вы должны знать, Нед, – ска­зал я храб­рому канадцу, – что леса ост­рова Кресло – под­вод­ные леса!

– Вот так штука! – разо­ча­ро­ванно про­тя­нул гар­пун­щик, видя, что его мечты о куске све­жего мяса рас­сы­па­ются в прах. – А вы, гос­по­дин про­фес­сор, – спро­сил он меня, – соби­ра­е­тесь влезть в эту сбрую?

– Непре­менно, доро­гой Нед.

– Воль­ному воля, – отве­тил Нед Ленд, пожи­мая плечами,

– но если только меня не при­ну­дят к этому силой, я в нее не полезу!

– Вас никто при­нуж­дать не будет, мистер Ленд, – сухо ска­зал капи­тан Немо.

– А Кон­сель пой­дет? – спро­сил Нед.

– Кон­сель после­дует за хозя­и­ном не только в воду, но и в огонь! – отве­тил Консель.

По зову капи­тана два мат­роса при­шли помочь нам обла­читься в эти тяже­лые непро­мо­ка­е­мые одежды, сде­лан­ные из цель­ных кус­ков резины. Ска­фандры, рас­счи­тан­ные на высо­кое дав­ле­ние, напо­ми­нали броню сред­не­ве­ко­вого рыцаря, но отли­ча­лись от нее своей гибкостью.

Одежда состо­яла из куртки и шта­нов, окан­чи­вав­шихся тол­стыми баш­ма­ками с под­би­тыми к ним свин­цом подош­вами. Ткань куртки была натя­нута на мед­ные обручи, кото­рые защи­щали грудь от дав­ле­ния воды и поз­во­ляли лег­ким сво­бодно дышать. К рука­вам куртки были при­шиты мяг­кие рука­вицы, не стес­няв­шие дви­же­ний пальцев.

Капи­тан Немо, один из его мат­ро­сов, – насто­я­щий гер­ку­лес по внеш­но­сти, видимо наде­лен­ный чудо­вищ­ной силой, – Кон­сель и я – все мы быстро надели ска­фандры. Оста­ва­лось только про­су­нуть голову в метал­ли­че­ский шлем.

Но, прежде чем сде­лать это, я попро­сил у капи­тана раз­ре­ше­ние осмот­реть ружье, кото­рое мне предназначалось.

Один из мат­ро­сов подал мне обык­но­вен­ное на вид ружье, с несколько боль­шим, чем у огне­стрель­ного, при­кла­дом, полым внутри и сде­лан­ным из стали. При­клад этот слу­жил резер­ву­а­ром для сжа­того воз­духа, выры­вав­ше­гося в дуло, когда спу­щен­ный курок ото­дви­гал кла­пан резер­ву­ара. В обойме поме­ща­лось штук два­дцать элек­три­че­ских пуль, кото­рые осо­бой пру­жи­ной авто­ма­ти­че­ски встав­ля­лись в дуло. Как только из ружья выле­тала одна пуля, на ее месте тот­час же ока­зы­ва­лась другая.

– Капи­тан Немо, – ска­зал я, – это заме­ча­тель­ное ору­жие и при­том чрез­вы­чайно про­стой кон­струк­ции. Мне не тер­пится испро­бо­вать его на деле. Но каким обра­зом мы опу­стимся на дно?

– “Нау­ти­лус” стоит сей­час на дне, на глу­бине десяти мет­ров. Мы можем отправ­ляться, профессор.

– Но как мы вый­дем из судна?

– Сей­час увидите.

И капи­тан Немо надел на голову мед­ный шлем. Кон­сель и я после­до­вали его при­меру, при­чем на про­ща­ние Нед Ленд иро­ни­че­ски поже­лал нам удач­ной охоты. Ворот куртки был снаб­жен мед­ным коль­цом с вин­то­вой нарез­кой, на кото­рую навин­чи­вался мед­ный шар. Сквозь тол­стые стекла трех око­шек шлема, пово­ра­чи­вая голову, можно было гля­деть впе­ред и в стороны.

Открыв кран аппа­рата Рук­вей­роля, я при­це­пил к поясу лампу Рум­корфа и взял в руки ружье. Тяже­лый ска­фандр, а осо­бенно под­би­тые свин­цом баш­маки бук­вально при­гвож­дали меня к полу. Мне каза­лось, что я не смогу сде­лать ни шага.

Но, оче­видно, это было в порядке вещей. Меня выво­локли в малень­кую кабинку рядом с гар­де­роб­ной. Моих спут­ни­ков вытол­кали вслед за мной таким же обра­зом. Я услы­шал, как за нами закры­лась дверь, и мы очу­ти­лись в абсо­лют­ной темноте.

Через несколько минут до моих ушей донесся силь­ный свист. Я почув­ство­вал, как что-то холод­ное под­ни­ма­ется от ног к груди. Оче­видно, в машин­ном зале открыли кран, даю­щий доступ мор­ской воде, и она зали­вала сей­час кабинку, в кото­рой мы нахо­ди­лись. Как только вода запол­нила доверху всю кабинку, рас­кры­лась вто­рая дверь в борту “Нау­ти­луса”, и мы уви­дели блед­ный полу­свет. Через секунду мы уже шагали по дну моря.

Как мне теперь опи­сать впе­чат­ле­ния от этой про­гулки по дну мор­скому? Как сло­вами пере­дать виден­ные мною чудеса, когда даже кисть худож­ника не в силах нари­со­вать пора­зи­тель­ные эффекты вод­ной стихии?

Капи­тан Немо шел впе­реди. Мат­рос замы­кал шествие. Кон­сель и я шли рядом, как будто можно было обме­ни­ваться впе­чат­ле­ни­ями через наши метал­ли­че­ские шлемы. Я не чув­ство­вал больше тяже­сти ска­фандра, свин­цо­вых баш­ма­ков, резер­ву­ара с сжа­тым воз­ду­хом и метал­ли­че­ского шлема, в кото­ром голова бол­та­лась, как орех в скор­лупе. Все эти пред­меты, погру­жен­ные в воду, теряли в весе ровно столько, сколько весила вытес­нен­ная ими вода. Я готов был бла­го­слов­лять этот физи­че­ский закон, откры­тый еще Архи­ме­дом, так как он вер­нул мне подвижность.

Меня уди­вил яркий свет, зали­вав­ший дно, несмотря на трид­ца­ти­фу­то­вый слой воды. Сол­неч­ные лучи сво­бодно про­ни­зы­вали эту вод­ную толщу и обес­цве­чи­вали ее. Я отчет­ливо видел мель­чай­шие пред­меты в сотне мет­ров рас­сто­я­ния. Дальше кон­туры начи­нали туск­неть, краски сгу­ща­лись, тем­нели, и в конце кон­цов все исче­зало в неопре­де­лен­ной синеве. Среда, окру­жав­шая меня, каза­лась тем же воз­ду­хом, только более плот­ным, чем зем­ная атмо­сфера, но не менее про­зрач­ным. Над собой я видел спо­кой­ную поверх­ность моря.

Мы шагали по мел­кому, плотно сле­жав­ше­муся и иде­ально глад­кому песку, не имев­шему тех скла­док, кото­рые волны остав­ляют на при­бреж­ных пес­ках. Этот осле­пи­тель­ный ковер слу­жил насто­я­щим рефлек­то­ром для сол­неч­ных лучей. Вот почему так ярко были осве­щены вод­ные толщи, каж­дая частица кото­рых была бук­вально про­ни­зана све­том. Пове­рят ли мне, если я скажу, что на этой глу­бине в трид­цать футов было также светло, как на поверх­но­сти воды в свет­лый день? В про­дол­же­ние чет­верти часа мы сту­пали по пес­ча­ному копру, посы­пан­ному неося­за­е­мой пылью мил­ли­ар­дов мель­чай­ших раку­шек. Кор­пус “Нау­ти­луса” поне­многу таял в отда­ле­нии; ночью его про­жек­тор дол­жен был сво­ими яркими, вид­ными изда­лека лучами облег­чить нам воз­вра­ще­ние на борт.

Мы все шли и шли, а обшир­ная пес­ча­ная рав­нина, каза­лось, не имела гра­ниц. Я раз­дви­гал руками жид­кие зана­веси, но они тот­час же смы­ка­лись за моей спи­ной, и дав­ле­ние воды мгно­венно уни­что­жало следы моих шагов на песке.

Нако­нец, в отда­ле­нии смутно стали выри­со­вы­ваться какие-то кон­туры. Подойдя ближе, я раз­гля­дел под­вод­ные скалы, густо порос­шие зоо­фи­тами. Тут я был ослеп­лен све­то­вым эффек­том, при­су­щим только жид­кой среде.

Было около десяти часов утра. Сол­неч­ные лучи, падая под ост­рым углом, пре­лом­ля­лись в воде, словно в призме, и окра­ши­вали края скал, полипы, рас­те­ния во все семь цве­тов сол­неч­ного спек­тра. Яркие краски – фио­ле­то­вая, синяя, голу­бая, зеле­ная, жел­тая, оран­же­вая и крас­ная, – раз­бро­сан­ные в воде, словно на палитре тем­пе­ра­мент­ного худож­ника, были насто­я­щим празд­ни­ком для глаз.

Как досадно было, что я не мог поде­литься с Кон­се­лем сво­ими ощу­ще­ни­ями, той радо­стью, кото­рая вол­но­вала меня… Как жаль, что я не знал языка, зна­ков, при помощи кото­рых капи­тан Немо раз­го­ва­ри­вал с мат­ро­сом! Не в силах мол­чать, я гово­рил сам с собой, выкри­ки­вал какие-то слова, рас­то­чи­тельно и бес­цельно рас­хо­дуя дра­го­цен­ный запас воздуха.

Кон­сель, так же как и я, оста­но­вился, оше­лом­лен­ный этим изу­ми­тель­ным зрелищем.

Мне пока­за­лось, правда, что достой­ный малый, уви­дев зоо­фи­тов и мол­люс­ков, стал их немед­ленно классифицировать.

Дно было усе­яно мно­же­ством поли­пов и игло­ко­жих. Раз­но­об­раз­ные кораллы – изиды, живу­щие в оди­но­че­стве кожи­стые кораллы – кор­ну­ля­рии, группы гла­за­стых корал­лов, кото­рых раньше назы­вали “белыми корал­лами”, кораллы-фун­гии, име­ю­щие форму шам­пи­ньо­нов, акти­нии с вен­цом щупаль­цев вокруг рта – обра­зо­вы­вали насто­я­щий цвет­ник. Но луч­шими укра­ше­ни­ями этого мор­ского сада были пор­питы с кру­жев­ными ворот­нич­ками из лазо­ре­вых щупаль­цев, мор­ские звезды, обра­зо­вы­вав­шие целые созвез­дия на песке, офи­уры – австро­фи­тоны, с раз­ветв­лен­ными и кур­ча­выми лучами.

Я испы­ты­вал искрен­нее огор­че­ние, когда мне при­хо­ди­лось давить под баш­ма­ками мол­люс­ков, тыся­чами усти­лав­ших дно: молот­ков, дона­ций, совер­шав­ших прыжки гре­беш­ков, тро­ху­сов, стром­бу­сов, мор­ских зай­цев – апли­зий – и много дру­гих оби­та­те­лей неис­то­щи­мого в своем богат­стве океана.

Но надо было итти впе­ред, и мы шли.

Над нашими голо­вами нето­роп­ливо плыли отряды физа­лий с раз­ве­ва­ю­щи­мися небес­но­го­лу­быми щупаль­цами и медуз с неж­но­ро­зо­выми или опа­ло­выми шляп­ками, окайм­лен­ными лазо­ре­вой полос­кой по краям. Мы встре­тили также медузу-пела­гию, кото­рая осве­щала бы нам путь своим фос­фо­ри­че­ским блес­ком, если бы мы шли ночью.

Все эти чудеса я наблю­дал мимо­хо­дом, на про­тя­же­нии едва чет­верти мили. Нужно было не отста­вать от капи­тана Немо, кото­рый быстро, не оста­нав­ли­ва­ясь, шел вперед.

Вскоре харак­тер грунта изме­нился. Пес­ча­ный ковер сме­нился слоем вяз­кого ила, кото­рый аме­ри­канцы назы­вают “узом”. Этот ил состоял пре­иму­ще­ственно из крем­ни­стых или извест­ко­вых раку­шек. Затем мы про­шли по порос­шей водо­рос­лями поляне. Под­вод­ные лужайки, покры­тые густой рас­ти­тель­но­стью, стла­лись под ногами, как пуши­стый ковер, выткан­ный искус­ней­шим мастером.

Рас­те­ния про­сти­ра­лись не только под ногами у нас, но и над нашими голо­вами. Мы шли словно по кры­той аллее с потол­ком из водо­рос­лей. Тут были длин­ные ленты фуку­сов, шаро­об­раз­ные или труб­ча­тые лау­ре­и­ции, кла­до­стефы с тон­кими листьями, широ­ко­лист­ные родо­ме­нии, похо­жие на веера кактусов.

Я заме­тил, что зеле­ные водо­росли дер­жа­лись ближе к поверх­но­сти моря, крас­ные – на сред­ней глу­бине, а корич­не­вые и чер­ные обра­зо­вы­вали цвет­ники и сады в более глу­бо­ких слоях океана.

Водо­росли – насто­я­щее чудо при­роды. К этому семей­ству, насчи­ты­ва­ю­щему около двух тысяч чле­нов, при­над­ле­жат одно­вре­менно и самые малень­кие и самые круп­ные рас­те­ния в мире. Так, наряду с мик­ро­ско­пи­че­скими водо­рос­лями, сорок тысяч штук кото­рых уме­ща­ются на пло­щади в пять квад­рат­ных мил­ли­мет­ров, известны и водо­росли, име­ю­щие свыше пяти­сот мет­ров в длину.

Про­шло уже часа пол­тора с тех пор, как мы поки­нули “Нау­ти­лус”. При­бли­жался пол­день. Я заме­тил это по тому, что сол­неч­ные лучи стали падать отвесно, не пре­лом­ля­ясь в воде. Фан­та­сти­че­ское богат­ство кра­сок мало-помалу туск­нело, и сап­фи­ро­вые и изу­мруд­ные тона исчезли с нашего небо­свода. Мы мерно шагали впе­ред, и стук наших шагов отда­вался с необы­чай­ной отчет­ли­во­стью. Малей­шие шумы рас­про­стра­ня­лись с быст­ро­той, к кото­рой ухо не при­выкло на земле. В самом деле, вода луч­ший про­вод­ник звука, чем воз­дух, и звук рас­про­стра­ня­ется в ней в четыре раза быстрее.

Тем вре­ме­нем дно стало заметно пока­тым. Мы нахо­ди­лись теперь на глу­бине в сто мет­ров и испы­ты­вали дав­ле­ние в десять атмо­сфер. Но, пови­ди­мому, мой ска­фандр был при­спо­соб­лен к этим усло­виям, так как я нисколько не стра­дал от повы­шен­ного давления.

Я ощу­щал только какое-то неуло­ви­мое стес­не­ние в суста­вах паль­цев, но и это несколько непри­ят­ное чув­ство скоро исчезло. Ника­кой уста­ло­сти от двух­ча­со­вой ходьбы в сна­ря­же­нии, к кото­рому у меня, есте­ственно, не было при­вычки, я не испы­ты­вал. Под­дер­жи­ва­е­мый водой, я дви­гался в ней с необы­чай­ной лег­ко­стью[33].

На этой глу­бине в три­ста футов я еще наблю­дал отблески Сол­неч­ного света, но уже еле замет­ные. Яркий свет дня усту­пил место крас­но­ва­тым сумер­кам, – состо­я­нию, сред­нему между днем и ночью. Однако, мы доста­точно хорошо видели дорогу, и еще не при­шла пора пус­кать в ход лампы Румкорфа.

Вдруг капи­тан Немо оста­но­вился. Он подо­ждал, пока я к нему подойду, и, вытя­нув палец впе­ред, ука­зал мне на какую-то тем­ную массу, явственно выри­со­вы­вав­шу­юся в полу­тьме, невда­леке от нас.

“Это лес ост­рова Кре­спо”, поду­мал я и не ошибся.

Глава семнадцатая. Подводный лес

Итак, мы, нако­нец, при­шли к опушке леса, веро­ятно оттого-то из кра­си­вей­ших мест в необо­зри­мых вла­де­ниях капи­тана Немо. Он счи­тал этот лес своей соб­ствен­но­стью, при­сва­и­вая себе те же права, какие были у пер­вых людей в пер­вые дни суще­ство­ва­ния мира. Впро­чем, кто мог оспа­ри­вать у него эти права на под­вод­ные поме­стья? Какой дру­гой, более сме­лый пио­нер явится сюда с топо­ром в руках выру­бать дре­му­чие леса?

Лес ост­рова Кре­спо состоял из боль­ших дре­во­вид­ных рас­те­ний, и, как только мы вошли под его про­стор­ные своды, я был пора­жен одной осо­бен­но­стью в рас­по­ло­же­нии вет­вей. Ничего подоб­ного я до сих пор ещё не видывал!

Тра­винки, ков­ром усти­ла­ю­щие дно, и ветви, рас­ту­щие на дере­вьях, не гну­лись, не изги­ба­лись и не лежали в гори­зон­таль­ной плос­ко­сти – все они пер­пен­ди­ку­лярно под­ни­ма­лись к поверх­но­сти оке­ана. Самые тон­кие сте­бельки вытя­ги­ва­лись струн­кой кверху, как желез­ные пру­тья. Фукусы и дру­гие водо­росли вслед­ствие плот­но­сти окру­жа­ю­щей среды росли вверх по строго пер­пен­ди­ку­ляр­ной к поверх­но­сти моря пря­мой. Эти рас­те­ния, если я ото­дви­гал их в сто­рону, тот­час же при­ни­мали преж­нее поло­же­ние, как только я уби­рал руку.

Вскоре я при­вык к этому стран­ному цар­ству вер­ти­каль­но­сти, так же как и к окру­жав­шей нас отно­си­тель­ной тем­ноте. “Почва” леса была усе­яна ост­рыми кам­нями. Под­вод­ная флора пока­за­лась мне очень обильной.

Мне не сразу уда­лось отли­чить рас­ти­тель­ное цар­ство от живот­ного: я при­ни­мал живот­но­рас­те­ния, зоо­фиты, за водя­ные рас­те­ния – гид­ро­фиты, и наобо­рот. Да и кто не ошибся бы да моем месте? Фауна и флора ведь так тесно пере­пле­та­ются в этом под­вод­ном мире[34]!

Я заме­тил, что все рас­те­ния искус­ствен­ным обра­зом при­леп­ля­лись к грунту, а не росли из него. В этом нет ничего уди­ви­тель­ного: лишен­ные кор­ней, они тре­буют от почвы не жиз­нен­ных соков, а только точки опоры. Поэтому они оди­на­ково охотно селятся и на кам­нях, и на песке, и на гальке, и на ракуш­ках. Эти рас­те­ния живут, дышат и пита­ются водой, кото­рая их окру­жает. Боль­шин­ство из них вме­сто листьев выпус­кает малень­кие пла­стинки самой при­чуд­ли­вой формы. Рас­цветка этих пла­сти­нок огра­ни­чена гам­мой сле­ду­ю­щих цве­тов: розо­вый, кар­минно-крас­ный, зеле­ный, олив­ко­вый, бурый и корич­не­вый. Я снова уви­дел здесь, но уже не засу­шен­ными, как в кол­лек­циях “Нау­ти­луса”, а пол­ными жизни, падин-пав­ли­нов, похо­жих на рас­кры­тые веера, ярко­крас­ные цера­мии, лами­на­рии, вытя­ги­ва­ю­щие моло­дые побеги, ните­вид­ные нере­оци­стеи, рас­цве­та­ю­щие на высоте пят­на­дцати мет­ров, букеты аце­та­бу­ля­рий, чьи стебли утол­ща­ются кверху, и мно­же­ство дру­гих мор­ских рас­те­ний, кото­рые все не имели цве­тов. “Какой стран­ный мир, – ска­зал один нату­ра­лист о под­вод­ном цар­стве, – здесь живот­ные цве­тут, а рас­те­ния не дают цветов”

Под сенью раз­лич­ных рас­те­ний, не усту­па­ю­щих по вели­чине: дере­вьям уме­рен­ного пояса, вид­не­лись, словно насто­я­щие заросли живых цве­тов, целые изго­роди из зоо­фи­тов, над кото­рыми пыш­ным цве­том цвели меанд­рины с изви­ли­стыми борозд­ками, жел­то­ва­тые звезд­ча­тые кораллы – карио­фил­лии – с про­зрач­ными щупаль­цами, и – в довер­ше­ние ана­ло­гии с назем­ным садом – рыбы-мухи пере­ле­тали с цветка на цве­ток, как рой колибри, а из-под ног у нас под­ни­ма­лись, как стаи бека­сов, жел­тые лепи­са­канты, лету­чие петухи и моноцентры.

Около часа дня капи­тан Немо дал сиг­нал к отдыху. Мы рас­тя­ну­лись на дне под сенью ала­рий, длин­ные стебли кото­рых взды­ма­лись кверху, как шпили готи­че­ского собора.

Этот отдых был чрез­вы­чайно при­я­тен. Не хва­тало только, воз­мож­но­сти побол­тать. Но ни гово­рить, ни слу­шать нельзя было. Я доволь­ство­вался тем, что при­бли­зил свою боль­шую мед­ную голову к такой же голове Кон­селя, и уви­дел, что глаза моего слав­ного това­рища бле­стят от вос­торга. В знак сво­его пол­ного удо­вле­тво­ре­ния он комично завер­тел голо­вой внутри метал­ли­че­ского шлема.

Меня очень уди­вило, что после четы­рех­ча­со­вой про­гулки Я не испы­ты­вал голода. Почему желу­док про­яв­лял такую уме­рен­ность, я не знал. Но зато мне нестер­пимо хоте­лось спать, как это бывает с водо­ла­зами. Веки мои сме­жи­лись под тол­стым стек­лом, и я отдался дре­моте, кото­рую до тех пор пре­одо­ле­вала только ходьба. Капи­тан Немо и вели­кан-мат­рос пер­вые подали при­мер и быстро уснули на пес­ча­ном ложе.

Не могу опре­де­лить, сколько вре­мени я про­спал. Когда я очнулся, капи­тан Немо уже был на ногах. Я только начал потя­ги­ваться, как вдруг заме­тил в несколь­ких шагах от себя огром­ного мор­ского краба, ростом в целый метр; пяля свои рас­ко­сые глаза, он, пови­ди­мому, хотел напасть на меня. Хотя мой ска­фандр был доста­точно плот­ным, чтобы защи­тить меня от его уку­сов, я все-таки не смог сдер­жать дрожи ужаса. В эту минуту просну­лись Кон­сель и мат­рос с “Нау­ти­луса”.

Капи­тан Немо ука­зал на отвра­ти­тель­ное живот­ное, и мат­рос тот­час же убил краба уда­ром приклада.

Встреча с огром­ным чле­ни­сто­но­гим навела меня на мысль, что в этих тем­ных глу­би­нах могли оби­тать и дру­гие живот­ные, более страш­ные, про­тив кото­рых мой ска­фандр не явится доста­точ­ной защитой.

Я решил быть настороже.

Я думал, что этот отдых озна­чает конец про­гулки, но ока­за­лось, что я ошибся, – вме­сто того чтобы повер­нуть к “Нау­ти­лусу”, капи­тан Немо снова пошел вперед.

Дно посте­пенно все больше пони­жа­лось, и, идя по его пока­то­сти, мы ухо­дили все дальше в глубь моря. Было, веро­ятно, около трех часов попо­лу­дни, когда мы достигли узкой лож­бины, рас­по­ло­жен­ной между двумя отвес­ными ска­лами на глу­бине в сто пять­де­сят мет­ров. Бла­го­даря совер­шен­ству наших водо­лаз­ных костю­мов мы опу­сти­лись уже на девя­но­сто мет­ров ниже того пре­дела, кото­рый при­рода, каза­лось, уста­но­вила для под­вод­ных экс­кур­сий человека.

Я опре­де­лил глу­бину нашего погру­же­ния в сто пять­де­сят пет­ров, хотя, конечно, ника­ких инстру­мен­тов для изме­ре­ния рас­сто­я­ния от поверх­но­сти воды у меня не было. Но я знал, что даже в самых про­зрач­ных водах сол­неч­ные лучи не могут про­ни­кать глубже. Между тем на той глу­бине, на какой мы нахо­ди­лись, царил пол­ный мрак. Но вдруг впе­реди вспых­нул довольно яркий свет. Это капи­тан Немо зажег свой элек­три­че­ский фона­рик. Его спут­ник после­до­вал этому при­меру. Тогда Кон­сель и я также зажгли свои фонари: мы повер­нули выклю­ча­тель, и змее­вид­ная трубка, напол­нен­ная газом, засве­ти­лась от дей­ствия элек­три­че­ского тока.

Свет наших четы­рех фона­рей осве­тил море в ради­усе два­дцати пяти метров.

Капи­тан Немо про­дол­жал углуб­ляться в тем­ный лес. Дере­вья ста­но­ви­лись все реже. Я заме­тил, что рас­ти­тель­ная жизнь исче­зала быст­рее, чем живот­ная. Мы уже почти не встре­чали мор­ских рас­те­ний, тогда как зоо­фиты, чле­ни­сто­но­гие, мол­люски и рыбы про­дол­жали еще кишеть вокруг нас.

Мне при­шла в голову мысль, что элек­три­че­ские фонари должны были при­влечь к нам вни­ма­ние мор­ских оби­та­те­лей. Но если они и при­бли­жа­лись к нам, то все-таки оста­ва­лись на почти­тель­ном рас­сто­я­нии, недо­ста­точ­ном для успеш­ной охоты.

Несколько раз я видел, как капи­тан Немо оста­нав­ли­вался и вски­ды­вал ружье к плечу. Но, при­це­лив­шись, он опус­кал ружье, не стреляя.

Нако­нец, около четы­рех часов попо­лу­дни мы дошли до цели нашей чудес­ной про­гулки. Перед нами вдруг выросла огром­ная гра­нит­ная стена, вели­че­ствен­ное нагро­мож­де­ние скал, изры­тых тем­ными пеще­рами; стена эта была почти отвес­ной. Это было под­но­жие ост­рова Кре­спо. Это была земля.

Капи­тан Немо оста­но­вился. Жестом он пред­ло­жил нам после­до­вать его при­меру, и как мне ни хоте­лось одо­леть эту стену, но при­шлось оста­но­виться. Здесь кон­ча­лись вла­де­ния капи­тана Немо. Он не хотел пере­шаг­нуть их границу.

За этой чер­той начи­нался дру­гой мир, в кото­рый он не хотел вступать!

Мы тро­ну­лись в обрат­ный путь. Капи­тан Немо снова стал во главе нашего малень­кого отряда и повел нас впе­ред, не колеб­лясь. Мне пока­за­лось, что мы воз­вра­ща­лись к “Нау­ти­лусу” дру­гой дорогой.

Эта новая дорога, очень кру­тая, а сле­до­ва­тельно очень уто­ми­тель­ная, быстро при­бли­зила нас к поверх­но­сти моря. Однако воз­вра­ще­ние в верх­ние слои воды было не настолько быст­рым, чтобы гро­зить нам непри­ят­ными послед­стви­ями: как известно, мгно­вен­ное изме­не­ние дав­ле­ния вызы­вает в чело­ве­че­ском орга­низме выде­ле­ние из крови азота – вски­па­ние крови.

Эта опас­ность угро­жает всем неосто­рож­ным водо­ла­зам, быстро под­ни­ма­ю­щимся на поверх­ность из боль­ших глубин.

Вскоре мы снова вошли в осве­щен­ные слои воды. Так как солнце уже сто­яло низко над гори­зон­том, и его лучи, пре­лом­ля­ясь, опять зажгли радуж­ный ореол по краям растений.

Мы шли на глу­бине в десять мет­ров, окру­жен­ные ста­ями самых раз­но­об­раз­ных рыбе­шек; но до сих пор ни одно водя­ное живот­ное, достой­ное ружей­ного выстрела не попа­лось нам в глаза.

Вдруг я уви­дел, что капи­тан Немо снова вски­нул ружье к плечу и стал при­це­ли­ваться в какое-то дви­жу­ще­еся в под­вод­ном кустар­нике суще­ство. Он спу­стил курок. Послы­шался сла­бый свист, и в пяти шагах от нас сва­ли­лось какое-то животное.

Это была мор­ская выдра[35] – един­ствен­ное мор­ское чет­ве­ро­но­гое. Мех этого живот­ного, име­ю­щего пол­тора метра в длину, тем­но­бу­рый на спине и сереб­ри­сто-белый на брюхе, очень высоко ценится на рус­ском и китай­ском рын­ках. Я с инте­ре­сом рас­смат­ри­вал этого зверька с длин­ным плос­ким телом, на корот­ких ногах, с плос­кой голо­вой, тупой мор­дой, малень­кими круг­лыми ушами, сильно раз­ви­той пере­пон­кой между паль­цами и длин­ным сплю­щен­ным хво­стом. Это дра­го­цен­ное хищ­ное живот­ное, за кото­рым уси­ленно охо­тятся рыбаки, стало за послед­нее время очень ред­кой добы­чей. Оно встре­ча­ется теперь только в север­ных частях Тихого оке­ана, и, веро­ятно, неда­леко то время, когда оно совер­шенно выведется.

Мат­рос под­нял уби­тую выдру, взва­лил ее на плечо, и мы снова тро­ну­лись в путь.

В тече­ние часа мы шагали по пес­ча­ной рав­нине. Местами она под­ни­ма­лась к поверх­но­сти моря, не доходя до нее едва на два метра. Тогда я уви­дел нас самих в отчет­ли­вом зер­каль­ном отра­же­нии – каза­лось, что над нами шла группа людей, повто­ря­ю­щая все наши дви­же­ния и жесты, но иду­щая… голо­вой вниз и ногами вверх.

Еще одно заслу­жи­ва­ю­щее вни­ма­ния явле­ние: над нами бес­пре­рывно про­но­си­лись и таяли кло­чья обла­ков, на мгно­ве­ние засти­лав­шие свет. Пораз­ду­мав над при­чи­нами этого стран­ного явле­ния, я понял, что эффект этих “обла­ков” был не чем иным, как след­ствием вол­не­ния, вызы­вав­шего изме­не­ние тол­щины водя­ного слоя над нами. При­гля­дев­шись, я заме­тил пени­стые “барашки” на греб­нях волн. Про­зрач­ность воды была такова, что я отчет­ливо видел даже тени боль­ших мор­ских птиц, быстро мель­кав­шие над водой.

Тут-то я и стал сви­де­те­лем самого заме­ча­тель­ного выстрела, кото­рый когда-либо дово­ди­лось видеть охот­нику. К воде при­бли­жа­лась, паря на широко рас­про­стер­тых кры­льях, какая-то боль­шая птица. Она была отчет­ливо видна. Мат­рос вски­нул к плечу ружье и выстре­лил в нее, когда она летела в рас­сто­я­нии несколь­ких мет­ров от поверх­но­сти моря. Птица кам­нем упал в воду, и сила паде­ния была так велика, что, пре­одо­ле­вая сопро­тив­ле­ние воды, она спу­сти­лась почти в самые руки мет­кого стрелка. Это был круп­ный аль­ба­трос, заме­ча­тель­ный пред­ста­ви­тель группы мор­ских птиц.

В про­дол­же­ние двух часов мы шли то по пес­ча­ной рав­нине, то по порос­шим водо­рос­лями лугам, через кото­рые было трудно про­би­ваться. Дол­жен при­знаться, что я выби­вался из послед­них сил, когда заме­тил в полу­миле от нас какой-то сла­бый свет. Это был про­жек­тор “Нау­ти­луса”. Не позже как через два­дцать минут мы должны были вер­нуться на борт корабля. Там я наде­ялся снова вздох­нуть пол­ной гру­дью – мне каза­лось, что сжа­тый воз­дух, посту­па­ю­щий под шлем из резер­ву­ара, содер­жит теперь недо­ста­точно кис­ло­рода. Но я не пред­ви­дел одной встречи, кото­рая несколько задер­жала наше воз­вра­ще­ние. Я шел шагах в два­дцати позади капи­тана Немо. Он повер­нулся и быстро напра­вился ко мне. Желез­ной рукой он при­гнул меня к земле. Мат­рос посту­пил так же с Конселем.

Сна­чала я не знал, что поду­мать об этом вне­зап­ном напа­де­нии, но успо­ко­ился, уви­дев, что сам капи­тан опу­стился рядом со мной и лежит неподвижно.

Я лежал под кустом водо­рос­лей, не пони­мая, что про­ис­хо­дит, как вдруг, под­няв глаза, уви­дел, что над нами про­но­сятся какие-то огром­ные фос­фо­рес­ци­ру­ю­щие туши. Кровь застыла у меня в жилах. Я узнал в этих гро­ма­ди­нах пару акул. У этих страш­ных живот­ных огром­ный хвост, желез­ные челю­сти, могу­щие одним взма­хом пере­ру­бить чело­века попо­лам, и туск­лые стек­лян­ные глаза.

Не знаю, зани­мался ли Кон­сель клас­си­фи­ци­ро­ва­нием, но что каса­ется меня, то я гля­дел на их сереб­ри­стое брюхо и пасть, усе­ян­ную огром­ными ост­рыми зубами, ско­рее как жертва, чем как ученый-естествоиспытатель.

К нашему вели­кому сча­стью, у этих страш­ных хищ­ни­ков сквер­ное зре­ние. Они про­плыли над самыми нашими голо­вами, ничего не заме­тив. Мы счаст­ливо изба­ви­лись от опас­но­сти, более страш­ной, чем встреча с тиг­ром в глу­хом лесу.

Через пол­часа мы добра­лись до “Нау­ти­луса”, яркий про­жек­тор кото­рого ука­зы­вал нам путь. Наруж­ная дверь оста­ва­лась откры­той. Капи­тан Немо захлоп­нул ее, как только мы вошли в кабину. Затем он нажал кнопку. Я услы­шал шум насо­сов внутри корабля и почув­ство­вал, как спа­дает уро­вень воды вокруг меня. В несколько минут кабина совсем осво­бо­ди­лась от воды. Тогда рас­кры­лась внут­рен­няя дверь, и мы пере­шли в гардеробную.

С меня сняли ска­фандр, и, уста­лый до полу­смерти, почти падая от исто­ще­ния и сон­ли­во­сти, но бес­ко­нечно доволь­ный этой чудес­ной под­вод­ной экс­кур­сией, я вер­нулся к себе в комнату.

Глава восемнадцатая. 16000 километров под Тихим океаном

На сле­ду­ю­щий день, 18 ноября, я проснулся бод­рым и отдох­нув­шим. Я под­нялся на палубу “Нау­ти­луса” как раз в ту минуту, когда помощ­ник капи­тана про­из­но­сил свою обыч­ную Фразу. Мне при­шла вдруг в голову мысль, что эта фраза озна­чает: “Ничего нет в виду”.

И в самом деле океан был совер­шенно пусты­нен. Ни одного паруса на гори­зонте. Горы ост­рова Кре­спо исчезли из виду, пови­ди­мому, еще ночью. Море, погло­ща­ю­щее все цвета спек­тра, кроме синего, отра­жало этот цвет.

Я все еще любо­вался вели­ко­леп­ным зре­ли­щем оке­ан­ского Утра, когда на палубу вышел капи­тан Немо. Как будто не заме­чая меня, он занялся аст­ро­но­ми­че­скими наблю­де­ни­ями. Закон­чив их, он ото­шел к штур­валь­ной будке и, обло­ко­тив­ший о нее, стал смот­реть в океан.

Тем вре­ме­нем на палубу под­ня­лись чело­век два­дцать мат­ро­сов. Это все были здо­ро­вые и креп­кие люди. Они начали выби­рать сети, заки­ну­тые нака­нуне ночью. Это были люди раз­ных наци­о­наль­но­стей. Я узнал среди них несколько ирланд­цев, фран­цу­зов, сла­вян, одного грека, одного уро­женца ост­рова Крита. Все они были скупы на слова и объ­яс­ня­лись между собой на каком-то непо­нят­ном языке, про­ис­хож­де­ние кото­рого я не мог угадать.

Мат­росы выта­щили сети на палубу. Эти сети напо­ми­нали нор­манд­ские и пред­став­ляли собой боль­шой мешок, отвер­стие кото­рого при помощи палки и цепи, про­де­той сквозь ниж­ние петли, оста­ется полу­от­кры­тым в воде. Мешок этот, при­креп­лен­ный к корме сталь­ными тро­сами, скре­бет дно оке­ана и вби­рает в себя все, что попа­да­ется на пути судна.

В этот день в сети попали любо­пыт­ные образ­чики оке­ан­ской, фауны – рыбы-рыбо­ловы, про­зван­ные “мор­скими чер­тями” из-за сво­его урод­ства, необы­чай­ной про­жор­ли­во­сти и стран­ного спо­соба пере­дви­же­ния: они дер­жатся на дне и пере­пры­ги­вают с места на место при помощи своих руко­пе­рых плав­ни­ков. В сетях бились также пят­ни­стые игло­брюхи; в спо­кой­ном состо­я­нии у этой рыбы живот втя­нут, но стоит ей заме­тить при­бли­же­ние опас­но­сти, как она наду­ва­ется, рас­прав­ляет складки кожи, пре­вра­ща­ется в шар и под­став­ляет врагу свой живот, усе­ян­ный гроз­ными колюч­ками. Далее из сетей высы­пали на палубу “Нау­ти­луса” несколько жел­то­ва­тых миног; двух сереб­ри­сто-серых воло­са­хво­стов, длин­ное тело кото­рых вме­сто хво­сто­вого плав­ника закан­чи­ва­ется тон­кой нитью; несколько чешуй­ча­тых пря­мо­пе­ров, ниж­няя сто­рона тела кото­рых обрам­лена длин­ным пря­мым плав­ни­ком; жел­то­вато-серую с бурыми пят­нами треску; мно­же­ство раз­но­вид­но­стей быч­ков и, нако­нец, несколько круп­ных вели­ко­леп­ных тун­цов, кото­рых не спасла от сетей даже огром­ная быст­рота их движений.

Сети дали не менее тысячи фун­тов рыбы. Это был удач­ный, но не исклю­чи­тель­ный улов.

В самом деле, ведь сети тащи­лись за суд­ном много часов, вби­рая в себя все, что попа­да­лось на пути.

Всю пой­ман­ную рыбу мат­росы снесли в кам­буз: часть ее должна была быть съе­дена в све­жем виде, а осталь­ная заго­тов­лена впрок.

Рыб­ная ловля окон­чи­лась; поду­мав, что корабль сей­час снова ныр­нет в воду, я соби­рался уже воз­вра­титься в свою ком­нату. Но вдруг капи­тан Немо подо­шел ко мне и заговорил:

– Взгля­ните на океан, про­фес­сор! Разве вам не кажется, что это живое суще­ство, порой гнев­ное, а порой и неж­ное? Вчера вече­ром он заснул, так же как и мы, а сего­дня проснулся в хоро­шем рас­по­ло­же­нии духа после спо­кой­ной ночи.

“Ни здрав­ствуйте, ни про­щайте! – поду­мал я. – Со сто­роны может пока­заться, что этот чело­век про­дол­жает давно нача­тый со мной разговор!”

– Гля­дите, – про­дол­жал капи­тан Немо, – вот он про­сы­па­ется от ласки солнца; начи­нает жить своей днев­ной жиз­нью. Как инте­ресно сле­дить за про­яв­ле­ни­ями жиз­не­де­я­тель­но­сти его орга­низма! У него есть сердце, есть арте­рии… Я совер­шенно согла­сен с уче­ным Мори, утвер­жда­ю­щим, что он под­ме­тил в оке­ане дви­же­ние, в точ­но­сти подоб­ное кро­во­об­ра­ще­нию животных.

Было совер­шенно ясно, что капи­тан Немо не ждал от меня ответа. Поэтому я изба­вил себя от труда встав­лять в его речь бес­со­дер­жа­тель­ные “совер­шенно верно”, “вы правы” и “да, конечно”.

Капи­тан про­сто гово­рил сам с собой, делая боль­шие паузы между фра­зами. Это были мысли вслух.

– Да, – гово­рил он, – в оке­ане про­ис­хо­дит посто­ян­ный кру­го­во­рот, обу­слов­лен­ный тем­пе­ра­тур­ными изме­не­ни­ями, нали­чием солей и мик­ро­ор­га­низ­мов. Тем­пе­ра­тур­ные изме­не­ния создают раз­лич­ную плот­ность воды и, как след­ствие этого, тече­ния и про­ти­во­те­че­ния. Испа­ре­ние воды – ничтож­ное в поляр­ных обла­стях и очень зна­чи­тель­ное в эква­то­ри­аль­ных зонах рож­дает посто­ян­ный обмен между тро­пи­че­скими и поляр­ными водами. Кроме того, я обна­ру­жил посто­ян­ное дви­же­ние воды от поверх­но­сти ко дну и от дна к поверх­но­сти; это дви­же­ние пред­став­ляет собой под­лин­ное дыха­ние оке­ана. Нагре­тая сол­неч­ными лучами капелька с поверх­но­сти моря опус­ка­ется в глу­бины его, дости­гает своей пре­дель­ной плот­но­сти при тем­пе­ра­туре в два гра­дуса выше нуля и, охла­див­шись и став лег­кой, снова под­ни­ма­ется к поверх­но­сти. Вы уви­дите у полюса резуль­таты этого явле­ния и пой­мете тогда, почему вода может обле­де­неть только на поверхности.

Пока капи­тан Немо закан­чи­вал свою фразу, я успел поду­мать: “У полюса? Неужели этот храб­рец хочет пове­сти нас туда?”

Между тем капи­тан умолк; взор его был устрем­лен на океан, кото­рый он так тща­тельно, любовно и непре­станно изу­чал. Помол­чав немного, он снова заговорил:

– Море содер­жит в себе зна­чи­тель­ное коли­че­ство солей. Если бы собрать всю соль, рас­тво­рен­ную в мор­ской воде, то она заняла бы объем в четыре с поло­ви­ной мил­ли­она куби­че­ских миль. Если бы, про­фес­сор, вы поже­лали рас­сы­пать эту соль ров­ным слоем по всему зем­ному шару, то полу­чи­лась бы насыпь тол­щи­ной свыше десяти мет­ров. Но только не думайте, пожа­луй­ста, что нали­чие солей в воде обу­слов­ли­ва­ется каким-нибудь капри­зом при­роды. Нет! Соль умень­шает испа­ре­ние мор­ской воды, не дает вет­рам уно­сить слиш­ком много водя­ных паров и тем защи­щает от дождей уме­рен­ные зоны нашей пла­неты. Это огром­ная и почет­ная роль – урав­но­ве­ши­вать работу сти­хий на зем­ном шаре!

Капи­тан Немо снова умолк, сде­лав несколько шагов по палубе и продолжал:

– Что каса­ется бак­те­рий, этих мель­чай­ших живых орга­низ­мов, мил­ли­оны кото­рых поме­ща­ются в одной капле и восемь­сот тысяч штук кото­рых весят один мил­ли­грамм, – их роль не менее зна­чи­тельна. Они погло­щают мор­ские соли, вби­рают в себя рас­тво­рен­ные в воде твер­дые веще­ства. Там, в глу­бине, зоо­фиты обра­зуют коло­нии корал­лов и поли­пов и строят целые мате­рики. Но вода в оке­ане не оста­ется в покое. Она все время пере­ме­ши­ва­ется как в гори­зон­таль­ном, так и в вер­ти­каль­ном направ­ле­нии и снаб­жает орга­низмы пищей. Эти посто­ян­ные токи поды, вверх и вниз, – посто­ян­ное дви­же­ние – создают в море неуга­са­ю­щую жизнь. Жизнь более напря­жен­ную, чем на мате­ри­ках, более пло­до­ви­тую, бес­ко­неч­ную, непре­кра­ща­ю­щу­юся и цве­ту­щую во всех частях оке­ана – этой мерт­вой для боль­шин­ства людей, но живо­твор­ной для мири­а­дов живот­ных – и для меня – среды!

Когда капи­тан Немо гово­рил это, он весь пре­об­ра­зился. Слова его про­из­вели на меня огром­ное впечатление.

– И насто­я­щая жизнь, – доба­вил он, – здесь и только здесь! Я верю в воз­мож­ность созда­ния под­вод­ных горо­дов, скоп­ле­ния под­вод­ных домов, кото­рые, как “Нау­ти­лус”, каж­дое утро будут под­ни­маться на поверх­ность оке­ана, чтобы поды­шать све­жим воз­ду­хом, – сво­бод­ных, ни от кого не зави­ся­щих горо­дов!.. И, кто знает, если какой-нибудь дес­пот осмелится…

Капи­тан Немо не кон­чил фразы и угро­жа­юще взмах­нул рукой.

Потом, обра­ща­ясь непо­сред­ственно ко мне, как будто желая отвлечься от печаль­ных мыс­лей, он спросил;

– Гос­по­дин про­фес­сор, зна­ете ли вы, какова глу­бина океана?

– Я знаю только те цифры, капи­тан, кото­рые были полу­чены при послед­них промерах…

– Можете ли вы сооб­щить мне эти цифры?

– Пожа­луй­ста, я сообщу вам все, что при­помню. Если я не оши­ба­юсь, иссле­до­ва­ния уста­но­вили, что сред­няя глу­бина в север­ной части Атлан­ти­че­ского оке­ана дости­гает трех тысяч девя­ти­сот мет­ров, а в Сре­ди­зем­ном море – тысячи двух­сот. Самые заме­ча­тель­ные про­меры глу­бины сде­ланы в южной части Атлан­ти­че­ского оке­ана, при­мерно на трид­цать пятом гра­дусе широты. Их резуль­таты таковы: две­на­дцать тысяч мет­ров, четыр­на­дцать тысяч девя­но­сто один метр и пят­на­дцать тысяч сто сорок девять мет­ров[36]. Уче­ные счи­тают, что, если бы дно мор­ское было ниве­ли­ро­вано, глу­бина его по всему зем­ному шару рав­ня­лась бы при­мерно трем тыся­чам вось­ми­стам метрам.

– Отлично, про­фес­сор, – ска­зал капи­тан Немо. – Я наде­юсь, что сумею пока­зать вам нечто луч­шее. Если же вас инте­ре­сует глу­бина этой части Тихого оке­ана, то я могу сооб­щить нам, что она не пре­вы­шает четы­рех тысяч метров.

Ска­зав это, капи­тан Немо напра­вился к люку и спу­стился по желез­ной лесенке вниз. Я после­до­вал за ним и зашел в салон. Винт почти в ту же минуту при­шел во вра­ще­ние, и лаг пока­зал ско­рость в два­дцать миль,

В про­дол­же­ние сле­ду­ю­щих дней и даже недель капи­тан Немо очень редко ока­зы­вал мне честь сво­ими посе­ще­ни­ями. Я встре­чался с ним только через боль­шие про­ме­жутки вре­мени. Помощ­ник капи­тана каж­дое утро акку­рат­ней­шим обра­зом делал наблю­де­ния и нано­сил полу­чен­ные резуль­таты на карту.

Кон­сель и Нед Ленд про­во­дили еже­дневно по многу часов со мной. Кон­сель рас­ска­зал сво­ему при­я­телю о чуде­сах нашей; под­вод­ной про­гулки, и гар­пун­щик теперь искренне сожа­лел, что не при­нял в ней участия.

Но я уте­шил его надеж­дой, что, веро­ятно, еще пред­ста­вится слу­чай снова посе­тить оке­ан­ские леса. Почти еже­дневно желез­ные ставни на окнах салона ото­дви­га­лись на несколько часов, и мы не уста­вали вос­тор­гаться чуде­сами под­вод­ного мира!

“Нау­ти­лус” шел теперь на юго-восток, дер­жась на глу­бине между ста и ста пятью­де­ся­тью мет­рами. Но одна­жды, в силу какой-то при­хоти капи­тана, увле­ка­е­мый накло­ном своих рулей глу­бины, он спу­стился на две тысячи мет­ров в глубь моря. Сто­гра­дус­ный тер­мо­метр пока­зы­вал четыре с чет­вер­тью гра­дуса выше нуля – тем­пе­ра­туру, свой­ствен­ную этим глу­би­нам как будто под всеми широтами.

Два­дцать шестого ноября, в три часа; утра, “Нау­ти­лус” пере­сек тро­пик Рака под 172° дол­готы. 27-го мы мино­вали Санд­ви­чевы ост­рова, где 14 фев­раля 1779 года погиб зна­ме­ни­тый капи­тан Кук.

Мы про­шли уже четыре тысячи восемь­сот шесть­де­сят лье[37] с начала нашего кру­го­свет­ного путешествия.

Утром 29-го, выйдя на палубу, я уви­дел в двух милях под вет­ром Гавайи, самой боль­шой из семи ост­ро­вов, обра­зу­ю­щих Гавай­ский архи­пе­лаг. Я ясно раз­ли­чал воз­де­лан­ные поля, пред­го­рья и гор­ные кряжи, тяну­щи­еся парал­лельно побе­ре­жью вул­каны, над кото­рыми воз­вы­ша­ется вер­шина Муна-Реа, высо­той в пять тысяч мет­ров над уров­нем моря.

“Нау­ти­лус” про­дол­жал дер­жать курс на юго-восток. Он пере­сек эква­тор 1 декабря под 142° дол­готы, а 4 декабря, после быст­рого пере­хода, не отме­чен­ного ничем при­ме­ча­тель­ным, мы подо­шли к группе Мар­киз­ских островов.

Я уви­дел пик Мар­тин на Нука-Хива, круп­ней­шем из Мар­киз­ских ост­ро­вов, рас­по­ло­жен­ный под 8°57′ южной широты и 139° 32′ запад­ной дол­готы. Но кроме густых лесов, покры­вав­ших гору, ничего рас­смот­реть не уда­лось, так как капи­тан Немо не любил при­бли­жаться к земле.

Сети, забро­шен­ные в эти воды, при­несли несколько золо­ти­стых с синим отли­вом мак­ре­лей, мясо кото­рых необы­чайно нежно на вкус, и голу­бо­вато-зеле­ных с сереб­ри­стым отли­вом сар­га­нов. Эти рыбы заслу­жи­вали почет­ного места на обе­ден­ном столе.

Попро­щав­шись с этими пре­крас­ными ост­ро­вами, над кото­рыми раз­ве­ва­ется флаг Фран­ции, с 4 по 11 декабря “Нау­ти­лус” про­шел еще около двух тысяч миль. Пере­ход озна­ме­но­вался только встре­чей с огром­ной стаей каль­ма­ров, очень любо­пыт­ных мол­люс­ков, при­над­ле­жа­щих к классу голо­во­но­гих, к под­классу двух­жа­бер­ных, к кото­рому отно­сятся также сепия и арго­навт. Эти мол­люски почему-то при­вле­кали осо­бое вни­ма­ние древ­них нату­ра­ли­стов и, зани­мая почет­ное место в мета­фо­рах древ­них ора­то­ров, поль­зо­ва­лись не мень­шим ува­же­нием за сто­лом у бога­тых граж­дан. Так, по край­ней мере, утвер­ждает Ате­ней, древ­не­гре­че­ский врач, пред­ше­ствен­ник зна­ме­ни­того Галена.

Армию каль­ма­ров “Нау­ти­лус” встре­тил в ночь с 9 на 10 декабря. Мно­гие мил­ли­оны этих мол­люс­ков пере­се­ля­лись из уме­рен­ных зон в более теп­лые, сле­дуя теми же путями, что сельдь и сардины.

Мы смот­рели на них сквозь тол­стое хру­сталь­ное окно; каль­мары плыли задом напе­ред, без­оста­но­вочно раз­ма­хи­вая деся­тью ногами, кото­рые при­рода поме­стила у них на голове.

Несмотря на быст­роту сво­его хода, “Нау­ти­лус” в тече­ние дол­гих часов плыл, окру­жен­ный каль­ма­рами; заки­нув сети, мы собрали огром­ное коли­че­ство, этих моллюсков.

Море не давало нам ску­чать. Оно раз­вер­ты­вало перед нами зре­лище за зре­ли­щем, спек­такль за спек­так­лем, бес­ко­нечно раз­но­об­разя их, каж­до­часно меняя деко­ра­ции и поста­новку. Оно не только раз­вле­кало нас, но и поз­во­ляло про­ни­кать в самые сокро­вен­ные свои тайны.

Днем 11 декабря я сидел в салоне, читая книгу из биб­лио­теки капи­тана Немо. Нед Ленд и Кон­сель сквозь хру­сталь­ное окно любо­ва­лись ярко осве­щен­ной водой. “Нау­ти­лус” стоял непо­движно. Напол­нив резер­ву­ары, он дер­жался на глу­бине в тысячу мет­ров в мало­на­се­лен­ном слое оке­ана, в кото­рый только изредка забре­дают самые круп­ные рыбы.

Я читал в это время заме­ча­тель­ную книгу Жака Масэ “Слуга желудка”, вос­хи­ща­ясь непод­ра­жа­е­мым блес­ком и ост­ро­умием автора, когда Кон­сель вдруг оклик­нул меня.

– Не угодно ли будет хозя­ину подойти на минуту к окну? – ска­зал он каким-то стран­ным голосом.

– Что слу­чи­лось, Консель?

– Пусть хозяин посмотрит!

Я отло­жил книгу и, при­жав­шись к окну, стал всматриваться.

В жид­ком про­стран­стве, ярко осве­щен­ном элек­три­че­ским про­жек­то­ром, вид­не­лась какая-то огром­ная непо­движ­ная чер­ная масса. Я при­стально всмат­ри­вался в нее, ста­ра­ясь рас­смот­реть это гигант­ское живот­ное. Вдруг догадка мол­нией прон­зила мой мозг.

– Это корабль! – вскри­чал я.

– Да, – отве­тил кана­дец, – это зато­нув­ший корабль… Нед Ленд не оши­бался. Перед нами был зато­нув­ший корабль. Кор­пус его был еще в хоро­шем состо­я­нии, и каза­лось, что кру­ше­ние про­изо­шло не больше как несколько часов тому назад. Три обрубка, воз­вы­шав­ши­еся над палу­бой едва на два фута, гово­рили о том, что кораблю в борьбе за жизнь при­шлось пожерт­во­вать мач­тами. Но это не помогло…

Какую грусть наве­вал вид этого зато­нув­шего судна!

Но еще более груст­ное зре­лище являла его палуба, где лежало несколько тру­пов; Я насчи­тал шесть тру­пов: четы­рех муж­чин – один из них стоял у руля – и жен­щину, напо­ло­вину высу­нув­шу­юся из отвер­стия люка и дер­жа­щую в руках ребенка.

Жен­щина была молода. При ярком свете про­жек­тора я смог даже раз­ли­чить Черты ее лица, еще не тро­ну­того раз­ло­же­нием. Послед­ним уси­лием она под­няла над голо­вой ребенка; бед­ная крошка так и умерла, обняв ручон­кой шею матери…

Трупы трех мат­ро­сов застыли в неесте­ствен­ных позах – смерть застигла их, видимо, когда они пыта­лись раз­вя­зать веревки, кото­рыми при­вя­зали себя к палубе тону­щего судна. Чет­вер­тый, руле­вой, стоял выпря­мив­шись, со спо­кой­ным и стро­гим лицом. Его руки застыли на руле.

Каза­лось, ста­рый руле­вой про­дол­жал управ­лять зато­нув­шим трех­мач­то­ви­ком в его послед­нем пути по глу­би­нам океана…

Какое страш­ное зре­лище! Мы не могли ото­рвать глаз от этой кар­тины крушения…

Я уви­дел, как при­бли­жа­лись огром­ные акулы, при­вле­чен­ные запа­хом чело­ве­че­ского мяса …

“Нау­ти­лус” обо­шел вокруг зато­нув­шего корабля, и я успел про­чи­тать над­пись на его корме:

“ФЛОРИДА”
ЗУНДЕРЛАНД

Глава девятнадцатая. Ваникоро

Эта тра­ги­че­ская встреча была пер­вой из целого ряда подоб­ных же встреч. Впо­след­ствии мы часто из окон “Нау­ти­луса” наблю­дали зато­нув­шие суда, догни­вав­шие в воде. В более глу­бо­ких слоях на дне мы видели пушки, ядра, якори, цепи и тысячи дру­гих желез­ных пред­ме­тов, изъ­еден­ных ржавчиной.

Один­на­дца­того декабря мы при­бли­зи­лись к архи­пе­лагу Пау­моту”, кото­рому Буген­виль в свое время дал назва­ние “Опас­ной группы ост­ро­вов”; ост­рова этого архи­пе­лага раз­бро­саны на про­тя­же­нии более двух тысяч кило­мет­ров с востока-юго-востока на запад-северо-запад между 13°3′ – 20°50′ южной широты и 125°30′ – 151°30′ запад­ной дол­готы. Край­ний восточ­ный ост­ров группы назы­ва­ется ост­ро­вом Дюси, край­ний запад­ный – ост­ро­вом Лазарева.

Этот архи­пе­лаг зани­мает пло­щадь в три­ста семь­де­сят квад­рат­ных лье и состоит из шести­де­сяти групп ост­ров­ков, в числе кото­рых нахо­дится и группа Гам­бье, при­над­ле­жа­щая Фран­ции. Ост­рова эти – корал­ло­вые. Мед­лен­ная, но неустан­ная работа поли­пов под­ни­мает их из воды и рано или поздно соеди­нит между собой. Затем этот новый ост­ров соеди­нится с сосед­ними архи­пе­ла­гами, и между Новой Зелан­дией и Новой Кале­до­нией, С одной сто­роны, и Мар­киз­скими ост­ро­вами, с дру­гой, воз­ник­нет новый материк

В тот день, когда я раз­вил эту тео­рию перед капи­та­ном Немо, он холодно отве­тил мне:

– Земля нуж­да­ется не в новых мате­ри­ках, а в новых людях!

Слу­чайно курс “Нау­ти­луса” был про­ло­жен мимо ост­рова Клер­мон-Тон­нера, одного из любо­пыт­ней­ших во всем архи­пе­лаге. Эта слу­чай­ность поз­во­лила мне изу­чить уди­ви­тель­ные коло­нии мад­ре­по­ро­вых корал­лов, кото­рым обя­заны жиз­нью ост­рова этой части Тихого океана.

Мад­ре­по­ро­вые кораллы пред­став­ляют собой живую ткань, покры­тую извест­ко­вым ске­ле­том. Раз­ли­чия в струк­туре их ске­лета дали Мильн-Эдвардсу, моему зна­ме­ни­тому учи­телю, осно­ва­ние раз­де­лить их на пять групп. Мил­ли­арды этих мик­ро­ско­пи­че­ских живых существ, чьи выде­ле­ния обра­зуют полип­няки, состав­ляют одну коло­нию. Из отла­га­е­мой ими изве­сти вырас­тают скалы, утесы, ост­ровки и ост­рова. Здесь они обра­зуют извест­ко­вое кольцо, окру­жа­ю­щее лагуну, или малень­кое озеро, соеди­ня­ю­ще­еся с морем через под­вод­ные тре­щины; там они воз­дви­гают барьеры из уте­сов, подоб­ные тем, какие обрам­ляют берега Новой Кале­до­нии, или целые ост­рова, как, напри­мер, архи­пе­лаг Пау­моту. В дру­гих местах, напри­мер на ост­ро­вах Мав­ри­кия, они воз­во­дят зуб­ча­тые утесы, высо­кие отвес­ные стены, у под­но­жия кото­рых глу­бина оке­ана весьма значительна.

Мы плыли на рас­сто­я­нии несколь­ких кабель­то­вых от под­но­жия ост­рова Клер­мон-Тон­нера, и я не уста­вал вос­хи­щаться гран­ди­оз­ной рабо­той, про­де­лан­ной кро­шеч­ными строителями.

Кон­сель задал мне вопрос, сколько вре­мени тре­бует воз­ве­де­ние такой стены, и был крайне удив­лен, когда я сооб­щил ему, что, по вычис­ле­ниям уче­ных, за сто лет высота стены вырас­тает на одну вось­мую долю дюйма[38].

– Сле­до­ва­тельно, для того чтобы воз­ве­сти эту стену высо­той в три­ста метров.

– Потре­бо­ва­лось сто девя­но­сто две тысячи лет, друг мой Кон­сель! Выхо­дит, что биб­лия слиш­ком омо­ло­дила землю. Впро­чем, биб­лей­ские утвер­жде­ния ста­но­вятся еще менее досто­вер­ными, если вспом­нить, какие гро­мад­ные сроки пона­до­би­лись для того, чтобы допо­топ­ные леса пре­вра­ти­лись в камен­ный уголь!

Когда “Нау­ти­лус” всплыл на поверх­ность оке­ана, я смог, рас­смот­реть во всех подроб­но­стях ост­ров Клер­мон-Тон­нер, едва высту­па­ю­щий из воды и порос­ший густым лесом. Его извест­ко­вая почва была, веро­ятно, опло­до­тво­рена ура­га­нами и бурями. В один пре­крас­ный день какое-нибудь зер­нышко, под­хва­чен­ное ура­га­ном на сосед­ней земле, упало на его почву, удоб­рен­ную раз­ло­жив­ши­мися остат­ками мор­ских рыб и водо­рос­лей. Вслед за тем волны выбро­сили на берег коко­со­вый орех, вырос­ший на пальме, отсто­яв­шей в тыся­чах миль. Зерна дали ростки, выросли дере­вья. Дере­вья стали задер­жи­вать испа­ре­ния. Воз­никли ручейки. Рас­ти­тель­ность стала рас­про­стра­няться. Какие-нибудь насе­ко­мые, чер­вяки, забро­шен­ные сюда дере­вьями, уне­сен­ными бурей с бли­жай­шей земли, были пер­выми Чита­те­лями ост­рова. Затем чере­пахи стали зака­пы­вать в бере­го­вой песок свои яйца. Птицы свили гнезда на моло­дых дерев­цах. Посте­пенно раз­ви­лось здесь живот­ное цар­ство. Нако­нец, при­вле­чен­ный све­жей зеле­нью и оби­лием живот­ных, сюда пере­се­лился человек.

Так воз­никла жизнь на этих ост­ров­ках, создан­ных тру­дом мик­ро­ско­пи­че­ских животных.

К вечеру Клер­мон-Тон­нер исчез в отда­ле­нии, и “Нау­ти­лус” резко изме­нил курс. Дойдя до тро­пика Козе­рога под 135° дол­готы, под­вод­ный корабль напра­вился на запад-северо-запад, оста­ва­ясь внутри тро­пи­че­ской зоны. Хотя лучи тро­пи­че­ского солнца были нестер­пимо горячи, мы нисколько не стра­дали от жары; на глу­бине в трид­цать-сорок мет­ров тем­пе­ра­тура воды не пре­вы­шала десяти-две­на­дцати градусов.

Пят­на­дца­того декабря мы про­шли запад­нее пре­лест­ного ост­рова Таити, жем­чу­жины Тихого оке­ана. Утром в несколь­ких милях под вет­ром я уви­дел высо­кие гор­ные вер­шины этого острова.

В его водах мы пой­мали несколько вели­ко­леп­ных рыб – мак­ре­лей, тун­цов – и раз­но­вид­ность мор­ской змеи – двух­цвет­ную пеламиду.

“Нау­ти­лус” про­шел восемь тысяч сто миль. В день, когда мы: про­плыли мимо архи­пе­лага Тонга-Табу, где погибли эки­пажи “Арго” и “Дюк-оф-Порт­ленд”, лаг “Нау­ти­луса” отме­тил девять тысяч семь­сот два­дца­тую прой­ден­ную милю.

Затем мы обо­шли ост­рова Фиджи, где дикари убили команду корабля “Юнион” и капи­тана Бюро, коман­дира “Любез­ной Жозе­фины”. Этот архи­пе­лаг тянется на про­тя­же­нии четы­рех­сот кило­мет­ров с севера на юг и трех­сот шести­де­сяти с востока на запад между 6° и 2° южной широты и 174° – 179° запад­ной долготы.

Он состоит из ряда ост­ро­вов, ост­ров­ков и скал, круп­ней­шие ИЗ кото­рых – Вити-Леву, Вануа-Леву и Кандубон.

Эти ост­рова были открыты Тасма­ном в 1643 году, в том же году, когда Тори­челли изоб­рел баро­метр, а Людо­вик XIV всту­пил на пре­стол Фран­ции. Во вто­рой поло­вине XVIII века их посе­тил Кук, а затем д’Ан­тр­ка­сто, и, нако­нец, в 1827 году Дюмон-Дюр­виль рас­пу­тал весь этот гео­гра­фи­че­ский клубок.

“Нау­ти­лус” при­бли­зился к бухте Ваи­леа, памят­ной по ужас­ным при­клю­че­ниям капи­тана Дил­лона, кото­рый пер­вый осве­тил тайну гибели кораб­лей Лаперуза.

Мы несколько раз заки­ды­вали наметку на дно этой бухты и извле­кали мно­же­ство уст­риц. Мы пожи­рали их с жад­но­стью, откры­вая их тут же, за сто­лом. Устрич­ная отмель бухты Ваи­леа была очень зна­чи­тель­ной по размерам.

Каж­дая уст­рица несет до двух мил­ли­о­нов яиц, и устрич­ные грядки, конечно, быстро запол­нили бы бухты, если бы не тысячи вра­гов уст­риц, не даю­щих им размножаться.

Если Неду Ленду не при­шлось рас­ка­и­ваться в своем обжор­стве, то он обя­зан был этим только тому, что уст­рицы – един­ствен­ное куша­нье, не вызы­ва­ю­щее несва­ре­ния желудка. В самом деле, нужно съесть не менее шест­на­дцати дюжин этих без­го­ло­вых мол­люс­ков, чтобы погло­тить те три­ста пят­на­дцать грам­мов азо­ти­стых веществ, из кото­рых дол­жен состо­ять днев­ной пище­вой рацион взрос­лого человека.

Два­дцать пятого декабря “Нау­ти­лус” плыл среди ост­ро­вов Ново-Гебрид­ского архи­пе­лага, откры­того Кви­ро­сом в 1606 году, иссле­до­ван­ного Буген­ви­лем в 1768 году и кото­рому Кук дал его нынеш­нее назва­ние в 1773 году. Мы про­шли довольно близко от ост­рова Арру. Во время полу­ден­ных наблю­де­ний я вышел на палубу и уви­дел этот ост­ров. Он был покрыт сплош­ным лес­ным мас­си­вом и увен­чан очень высо­ким гор­ным пиком.

Я не видел капи­тана Немо уже дней восемь. Утром 27 декабря он вышел в салон и кив­нул голо­вой с видом чело­века, рас­став­ше­гося с вами не больше пяти минут назад. В это время я искал на карте путь “Нау­ти­луса”.

Капи­тан подо­шел к столу, спу­стил палец на карту и про­из­нес только одно слово:

– Вани­коро.

Это слово про­зву­чало, как выстрел. Это было назва­ние ост­ровка, у кото­рого погибли корабли Лапе­руза. Я вско­чил на ноги. – “Нау­ти­лус” дер­жит курс на Ваникоро?

– Да, про­фес­сор, – отве­тил капитан.

– Я увижу этот зна­ме­ни­тый ост­ров, где раз­би­лись “Бус­соль” и “Аст­ро­ля­бия”! Когда же мы при­дем в Ваникоро?

– Мы уже при­шли, профессор.

В сопро­вож­де­нии капи­тана Немо я под­нялся на палубу и стал жадно всмат­ри­ваться в гори­зонт. На северо-востоке вид­не­лись два ост­рова, несо­мненно вул­ка­ни­че­ского про­ис­хож­де­ния, окру­жен­ные корал­ло­вым барье­ром дли­ной при­бли­зи­тельно в сорок миль.

“Нау­ти­лус”, войдя через узкий про­лив внутрь корал­ло­вого барьера, очу­тился за линией при­боя, в гавани глу­би­ной в пять­де­сят-шесть­де­сят мет­ров. Под сенью высо­ких пальм я уви­дел несколь­ких дика­рей, с вели­чай­шим удив­ле­нием сле­див­ших за нашим при­бли­же­нием. Веро­ятно, они при­ни­мали чер­ный вере­те­но­об­раз­ный кор­пус “Нау­ти­луса” за огром­ного кита.

Капи­тан Немо спро­сил меня, что мне известно о гибели Лаперуза.

– То, что известно всем, – отве­тил я.

– Отлично. Но не можете ли вы посвя­тить меня в то, что известно всем? – не без иро­нии спро­сил капи­тан Немо.

– Очень охотно, – отве­тил я.

И я рас­ска­зал ему содер­жа­ние сооб­ще­ний Дюмон-Дюрвиля.

Бот крат­кое изло­же­ние этих фактов.

Лапе­руз и его помощ­ник капи­тан де-Лан­гль в 1785 году были отправ­лены Людо­ви­ком XVI в кру­го­свет­ное пла­ва­ние на двух кор­ве­тах – “Бус­соль” и “Аст­ро­ля­бия”,

В 1791 году фран­цуз­ское пра­ви­тель­ство, встре­во­жен­ное дол­гим отсут­ствием кораб­лей Лапе­руза, сна­ря­дило спа­са­тель­ную экс­пе­ди­цию под коман­дой Бруни д’Ан­тр­ка­сто, в составе двух фре­га­тов – “Розыск” и “Надежда”, кото­рые вышли в пла­ва­ние из Бре­ста 28 сен­тября. Через два месяца пра­ви­тель­ство узнало из пока­за­ний неко­его Боуэена, капи­тана корабля “Эль­бер­мель”, что какие-то обломки кру­ше­ния были заме­чены у бере­гов Южной Геор­гии. Но д’Ан­тр­ка­сто, не зная про это сооб­ще­ние, кстати ска­зать, доста­точно неопре­де­лен­ное, про­дол­жал свой путь к ост­ро­вам Адми­рал­тей­ства, кото­рые в рапорте капи­тана Гун­тера ука­зы­ва­лись как место кру­ше­ния кор­ве­тов Лаперуза.

Поиски д’Ан­тр­ка­сто ока­за­лись без­успеш­ными. “Розыск” и “Надежда” про­шли мимо Вани­коро, не оста­нав­ли­ва­ясь. Пла­ва­ние было очень несчаст­ли­вым, так как сто­ило жизни самому д’Ан­тр­ка­сто, двум его помощ­ни­кам и мно­гим мат­ро­сам из состава экспедиции.

Пер­вым на бес­спор­ные следы кру­ше­ния кораб­лей Лапе­руза натолк­нулся ста­рый мор­ской волк, капи­тан Дильон. 15 мая 1824 года его корабль “Свя­той Пат­рик” оста­но­вился у ост­рова Тико­пиа, при­над­ле­жа­щего к Ново-Гебрид­ской группе. Там один тузе­мец про­дал ему сереб­ря­ный эфес шпаги, на кото­ром еще вид­не­лись следы какой-то выре­зан­ной над­писи. Тот же тузе­мец сооб­щил Дильону, что шесть лет назад он видел на Вани­коро двух евро­пей­цев, кото­рые слу­жили раньше мат­ро­сами на судах, раз­бив­шихся о рифы вблизи этого острова.

Дильон дога­дался, что речь идет о кораб­лях Лапе­руза, исчез­но­ве­ние кото­рых вол­но­вало весь свет. Он решил отпра­виться на Вани­коро, где, по сло­вам туземца, сохра­ни­лись мно­го­чис­лен­ные следы кру­ше­ния. Но ветры и тече­ния не поз­во­лили ему осу­ще­ствить это желание.

Дильон воз­вра­тился в Каль­кутту. Там он сумел заин­те­ре­со­вать своим откры­тием Ази­ат­ское обще­ство и Ост-Индскую ком­па­нию, и в его рас­по­ря­же­ние был предо­став­лен корабль, также полу­чив­ший назва­ние “Розыск”. 23 января 1827 года, сопро­вож­да­е­мый фран­цуз­ским пред­ста­ви­те­лем, Дильон отплыл из Калькутты.

После ряда оста­но­вок в раз­лич­ных точ­ках Тихого оке­ана, 7 июня 1827 года “Розыск” бро­сил нако­нец якорь в той самой гавани Вану, где сей­час нахо­дился “Нау­ти­лус”.

Здесь Дильон нашел мно­го­чис­лен­ные остатки кру­ше­ния: якори, инстру­менты, блоки, кам­не­мет, восем­на­дца­ти­фун­то­вое ядро, сло­ман­ные аст­ро­но­ми­че­ские при­боры и, нако­нец, брон­зо­вый коло­кол с над­пи­сью “Меня отлил Базен”, с клей­мом литей­ной Брест­ского арсе­нала и датой “1785”. Теперь сомне­ниям не оста­ва­лось места.

Дильон, чтобы собрать больше дока­за­тельств, про­был на Вани­коро до октября 1827 года. Затем он под­нял якорь и через Новую Зелан­дию отпра­вился в Каль­кутту. Отсюда Дильон выехал во Фран­цию, где его очень лас­ково встретили.

В это время Дюмон-Дюр­виль, коман­дир судна, назван­ного “Аст­ро­ля­бией” в честь исчез­нув­шего корабля Лапе­руза, ничего не зная об откры­тии Дильона, про­дол­жал поиски сле­дов ката­строфы в совер­шенно дру­гом направ­ле­нии; со слов одного кито­боя ему стало известно, что у дика­рей Новой Кале­до­нии и Лузи­ады видели медаль и орден св. Людовика,

Через два месяца после того как Дильон поки­нул Вани­коро, Дюмон-Дюр­виль бро­сил якорь у Гобарт-Тоуна. Только здесь он узнал об удаче Дильона. Тут же он озна­ко­мился с пока­за­нием неко­его Джемса Гоббса, помощ­ника капи­тана корабля “Юнион” из Каль­кутты. Этот послед­ний утвер­ждал, что, при­став к ост­рову, рас­по­ло­жен­ному под 8°18′ южной широты и 15°ЗцИ восточ­ной дол­готы, он заме­тил у тузем­цев желез­ные полосы и куски крас­ной ткани.

Дюмон-Дюр­виль, сму­щен­ный этими про­ти­во­ре­чи­выми изве­сти­ями и не зная, можно ли им верить, решился все-таки отпра­виться по сле­дам капи­тана Дильона.

Деся­того фев­раля 1828 года “Аст­ро­ля­бия” подо­шла к ост­рову Тико­пиа, забрала на борт в каче­стве лоц­мана обос­но­вав­ше­гося здесь белого мат­роса и взяла курс на Вани­коро. Подойдя к ост­рову 12 фев­раля, “Аст­ро­ля­бия” оста­ва­лась за пре­де­лами его корал­ло­вого кольца девять дней и только 20 фев­рале вошла в гавань Вану.

Два­дцать тре­тьего мат­росы “Аст­ро­ля­бии”, вер­нув­шись из обхода ост­рова, при­несли несколько мало­цен­ных облом­ков кру­ше­ния. Туземцы отка­за­лись ука­зать им место несча­стия и на все рас­спросы отго­ва­ри­ва­лись непо­ни­ма­нием или незна­нием Пове­де­ние тузем­цев было подо­зри­тель­ным и наво­дило на мысль, что они плохо обра­ща­лись с потер­пев­шими кру­ше­ние. Дей­стви­тельно, туземцы, пови­ди­мому, боя­лись, что Дюмон-Дюр­виль явился, чтобы ото­мстить за гибель Лапе­руза и его несчаст­ных спутников.

Но 26 фев­раля, соблаз­нен­ные обе­ща­ни­ями подар­ков и убе­див­шись, что им не гро­зит месть, туземцы ука­зали помощ­нику капи­тана, Жакино, место крушения.

Там на глу­бине четы­рех-пяти мет­ров, между уте­сами Паку и Вану, лежали якори, пушки, желез­ные и свин­цо­вые чушки бал­ла­ста, покрыв­ши­еся уже извест­ко­выми отло­же­ни­ями. Шлюпки “Аст­ро­ля­бии” напра­ви­лись к этому месту и с боль­шим тру­дом под­няли со дна якорь, веся­щий тысячу восемь­сот футов, пушку, стре­ля­ю­щую вось­ми­фун­то­выми ядрами, одну свин­цо­вую чушку и два мед­ных камнемета.

Дюмон-Дюр­виль, опро­сив тузем­цев, узнал, что Лапе­руз, поте­ряв оба своих корабля у бере­гов ост­рова, построил из облом­ков их тре­тий, малень­кий корабль и отпра­вился в откры­тое море… Куда? Этого никто не знал.

Коман­дир “Аст­ро­ля­бии” велел тогда воз­двиг­нуть под сенью ман­ги­фер памят­ник отваж­ному море­пла­ва­телю и его това­ри­щам. Это была про­стая четы­рех­гран­ная камен­ная пира­мида на корал­ло­вом пье­де­стале. Ни кусочка железа не пошло на этот памят­ник, чтобы у тузем­цев не было соблазна разо­брать его.

После этого Дюмон-Дюр­виль хотел сей­час же сняться с якоря.

Но команда “Аст­ро­ля­бии” была изну­рена лихо­рад­кой, сви­реп­ство­вав­шей в этих местах, да и сам он был болен. Вслед­ствие этого он смог отпра­виться в обрат­ный путь только 17 марта.

Между тем фран­цуз­ское пра­ви­тель­ство, боясь, что Дюмон-Дюр­виль ничего не знает об откры­тии Дильона, послало в Вани­коро кор­вет “Бай­о­незку” под началь­ством Лего­нара де-Тромелена.

“Бай­о­незка” бро­сила якорь у бере­гов Вани­коро через несколько меся­цев после отплы­тия “Аст­ро­ля­бии”, не нашла ника­ких новых доку­мен­тов, но убе­ди­лась, что дикари поща­дили памят­ник Лаперузу.

Вот все, что я мог сооб­щить капи­тану Немо.

– Итак, – ска­зал он мне, – по сей день никому не известно, где погиб этот тре­тий корабль, постро­ен­ный потер­пев­шими кру­ше­ние на Ваникоро?

– Этого никто не знает.

Капи­тан Немо ничего не отве­тил мне, но зна­ком пред­ло­жил после­до­вать за ним в салон. “Нау­ти­лус” погру­зился на несколько мет­ров в глу­бину, и желез­ные ставни раз­дви­ну­лись. Я при­льнул лбом к окну и под корал­ло­выми отло­же­ни­ями и зарос­лями зоо­фи­тов и водо­рос­лей, среди мно­же­ства сну­ю­щих во все сто­роны рыб, заме­тил обломки кру­ше­ния, не извле­чен­ные экс­пе­ди­цией Дюмон-Дюр­виля: якори, пушки, мачту, цепи, ядра. Все это поросло теперь зоо­фи­тами. И в то время как я раз­гля­ды­вал эти тра­ги­че­ские обломки, капи­тан Немо с гру­стью в голосе сказал:

– Экс­пе­ди­ция капи­тана Лапе­руза отплыла от бере­гов Фран­ции седь­мого декабря 1785 года на кор­ве­тах “Бус­соль” и “Аст­ро­ля­бия”, Она зашла сна­чала в Ботани-Бей, на Новую Кале­до­нию, затем напра­ви­лась к Санта-Круцу, и оста­но­ви­лась на Намука – ост­рове при­над­ле­жа­щем к Гавай­ской группе. Нако­нец, корабли Лапе­руза подо­шли к неиз­вест­ным уте­сам Вани­коро. Кор­вет “Бус­соль”, шед­ший впе­реди, наткнулся на рифы на южном берегу. “Аст­ро­ля­бия” поспе­шила к нему на помощь и, в свою оче­редь, также нале­тела на риф. Пер­вый кор­вет погиб почти мгно­венно. Вто­рой, сев­ший на мель под вет­ром, дер­жался еще несколько дней. Туземцы ока­зали довольно хоро­ший прием потер­пев­шим кру­ше­ние. Лапе­руз обос­но­вался па ост­рове и начал стро­ить малень­кое суде­нышко из облом­ков двух боль­ших кор­ве­тов. Несколько мат­ро­сов доб­ро­вольно оста­лись на Вани­коро. Осталь­ные, изну­рен­ные болез­нями, ослаб­лен­ные, уехали с Лапе­ру­зом по направ­ле­нию к Соло­мо­но­вым ост­ро­вам и там погибли все до одного у глав­ного ост­рова группы, между мысами Разо­ча­ро­ва­ния и Удовлетворения.

– Но откуда вы это зна­ете? – вскри­чал я.

– Вот что я нашел на месте их послед­него крушения.

И капи­тан Немо пока­зал мне жестя­ную шка­тулку, на крышке кото­рой был выбит герб Фран­ции. Шка­тулка вся про­ржа­вела в соле­ной воде. Он рас­крыл ее, и я уви­дел свитки пожел­тев­ших документов.

Это была инструк­ция мор­ского мини­стра капи­тану Лапе­рузу с соб­ствен­но­руч­ными помет­ками Людо­вика XVI на полях.

– Вот это смерть, достой­ная моряка! – ска­зал капи­тан Немо. – Он поко­ится в спо­кой­ной корал­ло­вой могиле, и я был бы рад, если бы у моих това­ри­щей и у меня была такая же могила…

Глава двадцатая. Торресов пролив

В ночь с 27 на 28 декабря “Нау­ти­лус” поки­нул Вани­коро и с огром­ной ско­ро­стью помчался на юго-запад. В три дня он про­шел рас­сто­я­ние, отде­ля­ю­щее Вани­коро от юго-восточ­ной части Новой Гви­неи, то есть свыше трех тысяч километров.

Пер­вого января 1863 года рано утром Кон­сель встре­тил меня на палубе “Нау­ти­луса”.

– Не раз­ре­шит ли хозяин поже­лать ему счаст­ли­вого нового года? – спро­сил он.

– Как же, как же, Кон­сель, с таким же удо­воль­ствием при­нял твое поже­ла­ние, как если бы мы были в Париже, в моем каби­нете, в Бота­ни­че­ском саду. Бла­го­дарю за поздрав­ле­ние и, в свою оче­редь, поздрав­ляю тебя. Только поз­воль спро­сить, как пони­мать твое поже­ла­ние сча­стья в новом году? Видишь ли ты это сча­стье в окон­ча­нии нашего плена или в про­дол­же­нии чудес­ного путешествия?

– Право, – ска­зал Кон­сель, – я не знаю, что отве­тить хозя­ину. Несо­мненно, мы наблю­даем любо­пыт­ные вещи, и за те два месяца, что мы здесь, нам неко­гда было ску­чать. Послед­нее по вре­мени зре­лище здесь все­гда самое пора­зи­тель­ное, и если эта про­грес­сия сохра­нится, то трудно пред­ста­вить себе, до чего мы дой­дем! Думаю, что нико­гда больше мы не встре­тим такого случая…

– Нико­гда!.. Ты прав, Консель.

– Кроме того, капи­тан Немо вполне оправ­ды­вает свое латин­ское имя Никто: он так же мало стес­няет нас, как если бы его и не было на свете!

– Верно, Консель.

– Поэтому поз­волю себе ска­зать хозя­ину, что я буду счи­тать счаст­ли­вым тот год, кото­рый даст нам воз­мож­ность уви­деть все!

– Уви­деть все, Кон­сель? Это может быть слиш­ком много. Кстати, что об этом думает Нед?

Нед Ленд думает как раз обрат­ное, – отве­тил Кон­сель. – Это чело­век с про­за­и­че­ским скла­дом ума и власт­ным желуд­ком. Ему наску­чило все время гля­деть на рыб и есть рыб­ное. Отсут­ствие хлеба, мяса, вина мучи­тельно для этого англо-сакса, при­вык­шего к кро­ва­вым биф­штек­сам и к еже­днев­ной дозе виски, джина или бренди[39].

– А меня это всего меньше сму­щает, – ска­зал я. – Я отлично при­спо­со­бился к режиму “Нау­ти­луса”.

– И я также, – отве­тил Кон­сель. – Поэтому я так же охотно готов остаться здесь, как охотно Нед Ленд бежал бы отсюда. Итак, если начи­на­ю­щийся год будет несчаст­лив для меня, он будет счаст­ли­вым для него, и наобо­рот. Таким обра­зом, кто-нибудь из нас обя­за­тельно будет удо­вле­тво­рен. Хозя­ину же я поз­во­ляю себе поже­лать то, что он сам себе желает.

– Спа­сибо, Кон­сель. Прошу тебя только отло­жить на время реше­ние вопроса о ново­год­них подар­ках и доволь­ство­ваться креп­ким руко­по­жа­тием. Ничего больше я не могу тебе сей­час предложить.

– Хозяин нико­гда не был более щед­рым, – отве­тил Консель.

Вто­рого января лаг пока­зы­вал, что мы про­шли один­на­дцать тысяч три­ста сорок миль со вре­мени нашего отправ­ле­ния из Япон­ского моря.

Впе­реди “Нау­ти­луса” нахо­ди­лись опас­ные зоны корал­ло­вых морей, омы­ва­ю­щих северо-восточ­ные берега Австралии.

Наш корабль плыл на рас­сто­я­нии несколь­ких миль от пре­да­тель­ского барьера из рифов, кото­рый чуть не погу­бил 10 июня 1770 года корабли капи­тана Кука. Судно, на кото­ром нахо­дился сам Кук, наткну­лось на скалу и не зато­нуло только бла­го­даря тому, что кусок коралла, отло­мив­шийся при столк­но­ве­нии, закрыл собой пробоину.

Мне очень хоте­лось осмот­реть этот барьер в три­ста шесть­де­сят лье, о кото­рый все­гда бур­ное море раз­би­ва­ется с гро­хо­том, напо­ми­на­ю­щим рас­каты грома.

Но в это время наклон рулей глу­бины увлек “Нау­ти­лус” в ниж­ние слои воды, и мне так и не уда­лось уви­деть эти корал­ло­вые стены. При­шлось доволь­ство­ваться зна­ком­ством с фау­ной этих мест путем осмотра рыб, попав­ших в сети.

Я заме­тил в числе про­чих раз­но­вид­но­стей скум­брию раз­ме­ром с доб­рого тунца, с сереб­ри­сто-синим телом, исчер­чен­ным попе­реч­ными полос­ками, исче­за­ю­щими после смерти. Эти скум­брии про­во­жали нас целыми ста­ями и слу­жили нам на ред­кость вкус­ными дели­ка­те­сами. В сети попа­да­лись также в боль­шом коли­че­стве спары дли­ной не больше пяти сан­ти­мет­ров, но очень вкус­ные, и триглы, насто­я­щие мор­ские ласточки. Среди мол­люс­ков и зоо­фи­тов в пет­лях сети я нашел также раз­лич­ных, пред­ста­ви­те­лей аль­ци­о­на­рий, лужа­нок живо­ро­дя­щих, бай­да­рок, молотков.

Через два дня после того как мы пере­секли Корал­ло­вое море. 4 января, мы очу­ти­лись в виду бере­гов Новой Гви­неи. Капи­тан Немо ска­зал мне при встрече, что он соби­ра­ется пройти в Индий­ский океан через Тор­ре­сов про­лив. Больше он ничего не доба­вил, но Неду Ленду и этого было доста­точно: он с удо­вле­тво­ре­нием отме­тил, Что мы при­бли­жа­емся к евро­пей­ским морям.

Тор­ре­сов про­лив поль­зу­ется сквер­ной репу­та­цией как из-за его опас­ных рифов, так и из-за дико­сти пле­мен, насе­ля­ю­щих его берега. Он отде­ляет Австра­лию от Новой Гвинеи.

В пол­день, когда помощ­ник капи­тана опре­де­лял при помощи сек­станта высоту солнца, я уви­дел вер­шины гор Арфалькса, под­ни­ма­ю­щи­еся усту­пами и увен­чан­ные ост­рыми пиками.

“Нау­ти­лус” подо­шел к входу в этот опас­ней­ший в мире про­лив, перед кото­рым в раз­ду­мье оста­нав­ли­ва­лись даже самые сме­лые море­пла­ва­тели. Этот про­лив был открыт Луи Пац де-Тор­ре­сом на обрат­ном пути из южных морей в Мела­не­зию; здесь в 1840 году едва не погибла на мели экс­пе­ди­ция Дюмон-Дюр­виля. Даже “Нау­ти­лус”, кото­рому не страшны были ни меди, ни скалы, дол­жен был опа­саться его корал­ло­вых рифов.

Тор­ре­сов про­лив имеет при­мерно сто трид­цать пять – сто сорок кило­мет­ров в ширину, но он загро­мож­ден неис­чис­ли­мым коли­че­ством ост­ро­вов, ост­ров­ков, уте­сов и под­вод­ных скал, дела­ю­щих почти невоз­мож­ным про­ход через него.

Капи­тан Немо, учи­ты­вая это, при­нял все необ­хо­ди­мые меры предо­сто­рож­но­сти: “Нау­ти­лус” плыл в полу­по­гру­жен­ном состо­я­нии с очень малой скоростью.

Лопа­сти его винта, как хвост уста­лого кита, мед­ленно били воду.

Вос­поль­зо­вав­шись этим обсто­я­тель­ством, я и оба моих това­рища вышли на вечно пусту­ю­щую палубу и стали за руле­вую рубку. Капи­тан Немо нахо­дился в рубке, лично управ­ляя “Нау­ти­лу­сом”.

У меня перед гла­зами лежала пре­вос­ход­ная карта Тор­ре­сова про­лива, состав­лен­ная инже­не­ром-гид­ро­гра­фом Вин­цен­до­ном Дюму­ле­ном и мич­ма­ном экс­пе­ди­ции – впо­след­ствии адми­ра­лом – Куп­ван-Дюбуа, при­ни­мав­шим уча­стие в послед­ней кру­го­свет­ной экс­пе­ди­ции Дюмон-Дюр­виля. Эта карта, а карта, состав­лен­ная капи­та­ном Кин­гом, – луч­шие карты Тор­ре­сова про­лива, рас­пу­ты­ва­ю­щие этот непро­хо­ди­мая лаби­ринт. Я раз­гля­ды­вал их с вели­чай­шим вниманием.

Вокруг “Нау­ти­луса” море яростно кло­ко­тало. Силь­ное тече­ние, катя­щее свои воды с юго-востока на северо-запад со ско­ро­стью двух с поло­ви­ной миль в час, раз­би­ва­лось о рифы, высту­пав­шие из воды чуть не на каж­дом шагу. – Опас­ное место! – ска­зал мне Нед Ленд. – Дей­стви­тельно, хуже не при­ду­мать, – отве­тил я, – даже для такого вез­де­хода, как “Нау­ти­лус”.

– Надо пола­гать, что этот про­мя­тый капи­тан хорошо знает свой путь, ибо я вижу дальше такую корал­ло­вую кашу, при одном сопри­кос­но­ве­нии с кото­рой “Нау­ти­лус” рас­сып­лется на куски!

И в самом деле, поло­же­ние было очень серьез­ным. Но “Нау­ти­лус”, словно по вол­шеб­ству, бла­го­по­лучно про­скаль­зы­вая мимо самых гроз­ных уте­сов. Он не при­дер­жи­вался про­ло­жен­ного “Аст­ро­ля­бией” и “Усерд­ным” пути, на кото­ром едва не погибли эти корабли Дюмон-Дюр­виля. Под­вод­ный корабль дер­жал курс много север­ней и, только обо­гнув ост­ров Мер­рея, воз­вра­тился на юго-запад, к про­ходу Кум­бер­ленда. Я поду­мал было, что теперь капи­тан Немо пове­дет “Нау­ти­лус” прямо по этому про­ходу, но, неожи­данно повер­нув на северо-запад, под­вод­ный корабль поплыл, лави­руя среди бес­чис­лен­ных ост­ро­вов и ост­ров­ков, к ост­рову Таунда и Опас­ному каналу.

Я с удив­ле­нием спра­ши­вал себя, неужели капи­тан Немо будет так неосто­ро­жен, что вой­дет в этот канал, где сели на мель оба корабля Дюмон-Дюр­виля. Но в это время, снова пере­ме­нив направ­ле­ние, “Нау­ти­лус” пошел прямо на запад, к ост­рову Гвебороару.

Было уже около трех часов попо­лу­дни. При­лив почти достиг своей выс­шей точки, и вол­не­ние утихло. “Нау­ти­лус” подошв к Гве­бо­ро­ару. Мы были всего в двух милях рас­сто­я­ния от живо­пис­ного берега, порос­шего пальмами.

Вдруг силь­ный тол­чок опро­ки­нул меня на палубу. “Нау­ти­лус” наткнулся на риф и оста­но­вился, слегка накре­нив­шись вправо.

Под­няв­шись на ноги, я уви­дел, что на палубу уже вышли капи­тан Немо и его помощ­ник. Они осмат­ри­вали судно, обме­ни­ва­ясь корот­кими фра­зами на неиз­вест­ном мне языке.

Вот каково было поло­же­ние. За штир­бор­том вид­нелся ост­ров Гве­бо­роар, вытя­нув­шийся с севера на юг, как гигант­ская рука. На востоке из воды уже начали пока­зы­ваться обна­жа­е­мые отли­вом вер­хушки рифов.

Мы прочно сели на мель, вдо­ба­вок в таком месте, где при­ливы не бывают высо­кими. Однако корабль нисколько не постра­дал от столк­но­ве­ния, настолько проч­ным был его кор­пус. Но если “Нау­ти­лусу” не удастся сняться с мели, он рис­кует остаться навсе­гда при­ко­ван­ным к этим ска­лам, и тогда – конец кораблю капи­тана Немо.

Так я думал, когда ко мне при­бли­зился капи­тан Немо, по обык­но­ве­нию невоз­му­ти­мый и спо­кой­ный. На его лице нельзя было про­чи­тать ни раз­дра­же­ния, ни волнения.

– Ката­строфа? – спро­сил я его.

– Нет, неболь­шая заминка, – отве­тил он.

– Но все-таки это про­ис­ше­ствие может заста­вить вас снова стать оби­та­те­лями той самой земли, от кото­рой вы бежите?

Капи­тан Немо как-то странно взгля­нул на меня и отри­ца­тельно пока­чал голо­вой. Он хотел, видимо, дать мне понять, ничто нико­гда не заста­вит его вер­нуться на землю.

Затем он сказал:

Что вы, про­фес­сор! Поло­же­ние “Нау­ти­луса” совсем не такое без­на­деж­ное. Он еще будет зна­ко­мить вас с чуде­сами оке­ана. Наше путе­ше­ствие только нача­лось, и я не хочу так скоро лишиться чести быть вашим спутником!

– Однако, капи­тан, – воз­ра­зил я, делая вид, что не заме­чаю иро­нии, зву­ча­щей в его сло­вах, – “Нау­ти­лус” сел на мель в раз­гаре при­лива. Заметьте, что тихо­оке­ан­ские при­ливы вообще невы­со­кие; если только вы не най­дете спо­соба как-нибудь облег­чить “Нау­ти­лус”, я не вижу, каким обра­зом бы заста­вите свой корабль снова всплыть на воду.

– Вы правы, про­фес­сор, – отве­тил капи­тан Немо, – тихо­оке­ан­ские при­ливы невы­со­кие, но все-таки в Тор­ре­со­вом про­ливе уро­вень высо­кой и низ­кой воды раз­нится на пол­тора метра. Сего­дня у нас чет­вер­тое января, и через пять дней насту­пит пол­но­лу­ние. Я буду очень удив­лен, если луна, этот вер­ный спут­ник земли, не под­ни­мет мор­скую воду доста­точно высоко, чтобы ока­зать мне эту пустяч­ную для нее услугу.

С этими сло­вами капи­тан Немо, сопро­вож­да­е­мый своим помощ­ни­ком, уда­лился внутрь “Нау­ти­луса”.

Под­вод­ный корабль стоял непо­движно, как при­рос­ший и месту, точно корал­ло­вые полипы уже успели вму­ро­вать его в скалу своим нераз­ру­ши­мым цементом.

– Ну что, гос­по­дин про­фес­сор? – спро­сил Нед Ленд, подо­шед­ший ко мне тот­час же после ухода капитана.

– Вот что, друг Нед: мы спо­койно дождемся при­лива де пятого января. Выхо­дит так, что луна любезно сни­мет нас с мели.

– Только всего?

– Только всего!

– И капи­тан не наме­рен, чтобы сняться с мели, заве­сти якоря и пустить пол­ным ходом машину?

– Зачем все это, раз нас сни­мет с мели при­лив? – про­сто отве­тил Консель.

Кана­дец недо­вольно посмот­рел на Кон­селя и пожал пле­чами. В нем гово­рило теперь оскорб­лен­ное чув­ство моряка.

– Помя­ните мое слово, гос­по­дин про­фес­сор, – обра­тился он ко мне, – нико­гда больше эта желез­ная лоханка не будем пла­вать ни по воде, ни под водой! Она годна теперь только для про­дажи на слом! Я думаю поэтому, что настало время лишить капи­тана Немо нашего общества!

– Видите ли, дру­жище Нед, – отве­тил я, – не все так мрачно смот­рят на буду­щее этого заме­ча­тель­ного корабля, как вы. Потер­пите четыре дня – мы узнаем точно, какова сила при­ли­вов Тихого оке­ана. Кстати ска­зать, совет бежать был уме­стен в виду бере­гов Англии или Про­ванса. Но вблизи бере­гов Новой Гви­неи с этим не стоит спе­шить – ведь нико­гда не поздно будет при­бег­нуть к этой край­но­сти, если “Нау­ти­лус” не сни­мется с мели.

– Но нельзя ли хоть сойти на землю? – огор­ченно спро­сил Нед Ленд. – Вот ост­ров. На этом ост­рове рас­тут дере­вья. Под ними бро­дят зем­ные живот­ные – живые кот­леты, рост­бифы и биф­штексы… С каким удо­воль­ствием я съел бы кусок мяса!

– Вот в этом Нед прав, – ска­зал Кон­сель. – Я все­цело при­со­еди­ня­юсь к его мне­нию. Не может ли хозяин добиться у сво­его друга, капи­тана Немо, раз­ре­ше­ния сойти на этот берег хотя бы для того, чтобы мы не поте­ряли при­вычки ходить по твер­дой земле?

– Я могу попро­сить у него раз­ре­ше­ния, но уве­рен, что он откажет.

– Пусть хозяин все-таки попро­бует, – ска­зал Кон­сель, – по край­ней мере, мы будем знать пре­дел любез­но­сти капи­тана Немо.

К моему искрен­нему изум­ле­нию, капи­тан Немо дал мне про­си­мое раз­ре­ше­ние немед­ленно и с боль­шой охо­той. Он даже не потре­бо­вал от меня обе­ща­ния вер­нуться на борт. Впро­чем, путе­ше­ствие по ост­ро­вам Новой Гви­неи было настолько опас­ным пред­при­я­тием, что я не посо­ве­то­вал бы Неду Ленду пус­каться в него. Лучше было оста­ваться плен­ни­ком на “Нау­ти­лусе”, чем попасть в руки тузем­цев – папуасов.

Я не решился спро­сить, пред­по­ла­гает ли капи­тан Немо сопро­вож­дать нас. Впро­чем, я был уве­рен, что никто из мат­ро­сов не будет отпу­щен с нами и Неду Ленду самому при­дется управ­лять шлюп­кой. Но земля нахо­ди­лась едва в двух милях от нас, и, будучи отлич­ным моря­ком, кана­дец без труда про­ве­дет лег­кую лод­чонку среди гряды скал, гибель­ных для боль­ших судов.

Назав­тра, 5 января, шлюпку вынули из гнезда и спу­стили на воду.

Это легко сде­лали два мат­роса. Весла были сло­жены на дне, нам оста­ва­лось только занять места на скамьях.

В восемь часов утра, воору­жен­ные ружьями и топо­рами, мы отча­лили от борта “Нау­ти­луса”.

Море было довольно спо­койно. Лег­кий бриз дул с берега. Кон­сель и я сидели на вес­лах. Мы энер­гично гребли, а Нед направ­лял шлюпку в узкие про­ходы между рифами.

Шлюпка вели­ко­лепно слу­ша­лась руля и летела, как стрела.

Нед Ленд не скры­вал сво­его вос­торга. Он чув­ство­вал себя узни­ком, вырвав­шимся на сво­боду, и не думал о том, что скоро при­дется воз­вра­титься в тюрьму.

– Мы сей­час будем есть мясо! – почти пел он. – И какое мясо! Насто­я­щую, непод­дель­ную дичь! Правда, без хлеба … Я не! говорю, что рыба – невкус­ная пища, но, согла­си­тесь сами, нельзя же все время есть только рыбу да рыбу! Кусок све­жего! мяса, зажа­рен­ный на уголь­ках, может только вне­сти при­ят­ное раз­но­об­ра­зие в наску­чив­ший стол!

– Вот обжора! – ска­зал Кон­сель. – У меня от одних раз­го­во­ров уже слюнки потекли…

– Оста­ется только узнать, – заме­тил я, – есть ли дичь в этих лесах, и если есть, то не дости­гает ли она таких раз­ме­ров, при кото­рых охот­ник сам легко может стать дичью?

– Чепуха, гос­по­дин про­фес­сор, – воз­ра­зил Нед Ленд, обна­жая зубы, ост­рые, как лез­вие топора, – я готов съесть даже тигра, хоро­ший кусо­чек жаре­ного тигра, если на этом ост­рове нет дру­гих животных?

– Нед про­сто пугает меня, – ска­зал Консель.

– И к какой бы породе ни при­над­ле­жало пер­вое встре­чен­ное нами живот­ное – будь то неопе­рен­ное чет­ве­ро­но­гое или пер­на­тое дву­но­гое, – я готов при­вет­ство­вать его мет­ким выстре­лом из ружья!

– Ага! – вос­клик­нул я. – Ленд опять начи­нает безумствовать!

– Не бес­по­кой­тесь, про­фес­сор, – воз­ра­зил кана­дец, – гре­бите смело! Не прой­дет и полу­часа, как я пред­ложу вам блюдо, изго­тов­лен­ное по наи­луч­шему рецепту.

В поло­вине девя­того шлюпка “Нау­ти­луса” при­ча­лила к пес­ча­ному пляжу, бла­го­по­лучно мино­вав корал­ло­вое кольцо! окру­жа­ю­щее ост­ров Гвебороар.

Глава двадцать первая. Несколько дней на суше

Я помню, что пер­вое сопри­кос­но­ве­ние с твер­дой зем­лей про­из­вело на меня довольно силь­ное впе­чат­ле­ние. Нед Ленд про­бо­вал землю ногой, точно испы­ты­вал ее проч­ность. Между тем не про­шло еще и двух меся­цев с тех пор, как мы стали пас­са­жи­рами “Нау­ти­луса”, по выра­же­нию капи­тана Немо, или, точ­нее говоря, плен­ни­ками капитана.

Через несколько минут мы были уже на рас­сто­я­нии ружей­ного выстрела от берега моря. Почва здесь состо­яла почти исклю­чи­тельно из корал­ло­вого извест­няка, но, судя по рус­лам высох­ших рек, усе­ян­ных гра­нит­ными глы­бами, можно было пред­по­ло­жить, что про­ис­хож­де­ние ост­рова было вулканическое.

Весь гори­зонт был закрыт чащей вели­ко­леп­ного леса. Огром­ные дере­вья, – неко­то­рые из них дости­гали двух­сот футов в высоту, – соеди­ня­лись друг с дру­гом густой сетью пол­зу­чих лиан – насто­я­щими есте­ствен­ными гама­ками, пока­чи­ва­ю­щи­мися от каж­дого дуно­ве­ния ветерка.

Тут были мимозы, фикусы, гибис­ко­вые дере­вья и пальму, пальмы без конца. У под­но­жья дере­вьев, под защи­той их зеле­не­ю­щих сво­дов, цвели гигант­ские орхидеи.

Но кана­дец, весь погло­щен­ный мыс­лями о полез­ной, не обра­щал вни­ма­ния на при­ят­ное – на эти изу­ми­тель­ные образцы ново­гви­ней­ской флоры. Найдя коко­со­вую пальму, он сшиб с нее кам­нем несколько коко­сов, вскрыл их и пред­ло­жил нам. Мы выпили коко­со­вое молоко и съели мякоть с насла­жде­нием, кото­рое, нельзя было рас­смат­ри­вать иначе, как про­тест про­тив обыч­ного меню “Нау­ти­луса”.

– Заме­ча­тельно! – заявил Нед Ленд.

– Вкусно! – под­дер­жал его Консель.

– Как вы дума­ете, неужели капи­тан Немо запре­тит нам при­не­сти на борт “Нау­ти­луса” неко­то­рый запас этих коко­сов? – спро­сил меня канадец.

– Не думаю, – отве­тил я, – но уве­рен, что сам он не при­кос­нется к ним.

– Тем хуже для него! – заме­тил Консель.

– И тем лучше для нас! – под­хва­тил Нед Ленд. – Нам больше останется.

– Минутку, друг Нед! – ска­зал я канадцу, наме­ре­вав­ше­муся ата­ко­вать вто­рую пальму. – Коко­со­вые орехи – заме­ча­тель­ная вещь, но, прежде чем напол­нять ими до отказа шлюпку, сле­дует, мне кажется, выяс­нить, нет ли на ост­рове дру­гих про­дук­тов, не менее полез­ных. Я пола­гаю, что све­жие овощи очень нам при­го­дятся на “Нау­ти­лусе”.

– Хозяин прав, – ска­зал Кон­сель. – Я пред­ла­гаю поде­лить шлюпку на три части: первую оста­вить для пло­дов, вто­рую – для ово­щей, а тре­тью – для дичи, кото­рой, кстати ска­зать, пока мы совер­шенно не видим.

– Кон­сель, не надо отча­и­ваться, – воз­ра­зил канадец,

– Итак, пред­ла­гаю про­дол­жить нашу экс­кур­сию, но только все время быть на-чеку. Хотя ост­ров и кажется необи­та­е­мым, но все-таки тут могут ока­заться жители, менее раз­бор­чи­вые в выборе пищи, чем мы …

– Эге-ге! – вскри­чал Нед Ленд, ляс­кая челю­стями при этом намеке.

– Эй, Нед, что с вами? – вос­клик­нул Консель.

– Чест­ное слово, – ска­зал кана­дец, – я начи­наю пони­мать пре­лесть людоедства.

– Нед! Нед! Что вы ска­зали? – вос­клик­нул Кон­сель. Ока­зы­ва­ется, вы людоед? Зна­чит, нахо­дясь с вами в каюте, я все время был в опас­но­сти? Зна­чит, мне гро­зит в одно пре­крас­ное утро проснуться полусъеденным?

– Друг Кон­сель, я вас люблю, но не настолько, чтобы съесть вас без осо­бой надобности.

– Не верю вам, – отве­тил Кон­сель, – Давайте охо­титься. Надо поско­рее под­су­нуть какую-нибудь дичь этому кан­ни­балу, не то в один из бли­жай­ших дней хозяин най­дет только кусочки сво­его быв­шего слуги.

В то время как Нед и Кон­сель пере­бра­сы­ва­лись этими шут­ками, мы дошли до опушки леса. Про­ник­нув под густые своды, мы в про­дол­же­ние двух часов обо­шли его из конца в конец.

Слу­чай бла­го­при­ят­ство­вал нам: мы наткну­лись на одно из самых полез­ных рас­те­ний тро­пи­че­ского пояса; оно снаб­дило нас пищей, по кото­рой мы стос­ко­ва­лись на борту “Нау­ти­луса”.

Я говорю о хлеб­ном дереве, обильно про­из­рас­та­ю­щем на ост­рове Гве­бо­ро­аре; мы очень скоро нашли его бес­се­мян­ную раз­но­вид­ность, полу­чив­шую у малай­цев назва­ние “рима”.

Хлеб­ное дерево отли­ча­лось от окру­жа­ю­щих совер­шенно пря­мым ство­лом высо­тою в сорок футов. Его гра­ци­озно закруг­лен­ная вер­хушка, обра­зо­ван­ная боль­шими мно­го­доль­ча­тыми листьями, сразу бро­са­ется в глаза нату­ра­ли­сту. Среди массы листьев све­ши­ва­лись боль­шие шаро­вид­ные плоды вели­чи­ною в один деци­метр, покры­тые шеро­хо­ва­тыми шести­уголь­ни­ками. Это полез­ное дерево без вся­кого ухода и забот дает плоды в тече­ние восьми меся­цев в году.

Нед Ленд хорошо знал эти плоды.

Ему слу­ча­лось уже есть их во время своих мно­го­чис­лен­ных путе­ше­ствий, и он знал, как их надо приготовлять.

– Гос­по­дин про­фес­сор, – ска­зал он, – я умру от нетер­пе­ния, если не попро­бую тот­час же мякоти этого дерева!

– Попро­буйте, Нед, попро­буйте. Ведь мы для того и забра­лись сюда, чтобы делать опыты. Не стесняйтесь!

– Это не отни­мет много вре­мени, – ска­зал он.

Воору­жив­шись зажи­га­тель­ным стек­лом, кана­дец быстро раз­вел костер из валежника.

Огонь весело затрещал.

Тем вре­ме­нем Кон­сель и я выби­рали под­хо­дя­щее хлеб­ное дерево.

Плоды неко­то­рых из них еще не созрели, и их тол­стая кожура покры­вала белую мякоть. Зато дру­гие, – таких было мно­же­ство, – сту­де­ни­стые и жел­то­ва­тые, каза­лось, только ждали того, чтобы их сорвали.

Кон­сель при­нес Неду штук десять таких плодов.

Кана­дец раз­ре­зал их на лом­тики – плоды хлеб­ного дерева не содер­жат ника­ких семян – и поло­жил на рас­ка­лен­ные уго­лья. При этом он все время приговаривал:

– Вы уви­дите, про­фес­сор, какой это вкус­ный хлеб!

– Осо­бенно после того, как люди два месяца вовсе не видели хлеба, – доба­вил Консель.

– Это даже не хлеб, – про­дол­жал кана­дец. – Это вкус­ней­шее пирож­ное. Вам нико­гда не дово­ди­лось про­бо­вать его, гос­по­дин профессор?

– Нико­гда, Нед.

– В таком слу­чае готовь­тесь к незем­ному насла­жде­нию. Если вы не попро­сите вто­рой пор­ции – я не достоин зва­ния короля гарпунщиков!

Через несколько минут та сто­рона лом­тей, кото­рая была обра­щена к огню, совер­шенно обуг­ли­лась. В сере­дине каж­дого ломтя пока­за­лась белая мякоть, запа­хом напо­ми­на­ю­щая артишок.

Надо при­знаться, что хлеб ока­зался дей­стви­тельно вкус­ным, и я ел его с боль­шим удовольствием.

– К сожа­ле­нию, – ска­зал я, – вряд ли эта мякоть сохра­ня­ется в све­жем виде … Поэтому, мне кажется, не стоит брать запас ее на борт.

– Что вы, гос­по­дин про­фес­сор! – воз­му­щенно вос­клик­нул Нед Ленд. – Вы гово­рите как тео­ре­тик-нату­ра­лист, я же посту­паю как прак­тик-пекарь. Кон­сель, сде­лайте запас этих пло­дов, мы на обрат­ном пути забе­рем их с собой на борт.

– А как вы заго­то­вите их впрок?

– Сде­лаю из мякоти тесто. После того как оно пере­бро­дит, оно может сохра­няться бес­ко­нечно долго, не пор­тясь. Перед упо­треб­ле­нием его надо будет сва­рить на кухне “Нау­ти­луса”, и, несмотря на кис­ло­ва­тый при­вкус, вы паль­чики обли­жете, когда вам его подадут.

– Я вижу, Нед, что ваш хлеб – совер­шен­ство, и нам нечего больше желать…

– Напро­тив, гос­по­дин про­фес­сор, – воз­ра­зил кана­дец, – можно поже­лать еще ово­щей и фрук­тов для пол­ноты удовольствия.

– Что ж, давайте искать фрукты и овощи.

Закон­чив сбор пло­дов хлеб­ного дерева, мы снова пусти­лись на поиски новых блюд для нашего “зем­ного” обеда.

Поиски не оста­лись без­успеш­ными, и к полу­дню мы собрал ли доста­точ­ный запас бана­нов. Эти уди­ви­тельно неж­ные тро­пи­че­ские фрукты зреют в тече­ние круг­лого года. Их едят в сыром виде. Кроме бана­нов, мы нашли вкус­ные плоды манго и несколько круп­ных ана­на­сов. Хотя эти сборы и отняли у нас много вре­мени, мы не жалели об этом.

Кон­сель не спус­кал глаз с Неда Ленда. Гар­пун­щик шел впе­реди и, про­ходя мимо кустов или дере­вьев, уве­рен­ной рукой сры­вал луч­шие плоды для попол­не­ния запасов.

– Ну, – ска­зал, нако­нец, Кон­сель, – наде­юсь, теперь вы удо­вле­тво­рены, дру­жище Нед? Вы полу­чили все, что хотели.

– Гм … – про­мы­чал канадец.

– Как, вы еще недовольны?

– Все эти травки – только при­права к обеду, десерт” слад­кое. А где суп? Где жаркое?

– Да, да, Нед, – ска­зал я, – не забы­вайте, пожа­луй­ста, сво­его обе­ща­ния накор­мить нас кот­ле­тами! Что-то я не вижу этих котлет …

– Гос­по­дин про­фес­сор, – отве­тил кана­дец, – охота не только не кон­чи­лась, но даже еще не начи­на­лась. Тер­пе­ние! Рано или поздно мы встре­тим какую-нибудь кры­ла­тую или чет­ве­ро­но­гую дичь, не здесь, так где-нибудь в дру­гом месте…

– И если не сего­дня, то в какой-нибудь дру­гой день, – в тон канадцу под­хва­тил Кон­сель. – Однако заби­раться в глубь леса не стоит. Я сове­тую воз­вра­титься к шлюпке.

– Как? Уже? – вскри­чал Нед.

–– Мы должны вер­нуться на борт до наступ­ле­ния тем­ноты, – ска­зал я.

– Но кото­рый теперь час? – огор­ченно спро­сил канадец.

– Не меньше двух часов попо­лу­дни, – отве­тил Кон­сель. Как быстро бежит время на твер­дой земле! – с глу­бо­ким вздо­хом ска­зал Нед Ленд.

Мы пошли обратно лесом. Попутно мы попол­нили наши запасы листьями капуст­ной пальмы, за кото­рыми при­шлось лезть на самую вер­хушку дерева, зеле­ными бобами, кото­рые малайцы назы­вают “абру”, и пре­вос­ход­ного каче­ства ямсом.

Мы изны­вали от уста­ло­сти, когда под­хо­дили к лодке, Однако, Нед Ленд счи­тал, что мы еще мало собрали про­ви­зии. Но судьба была бла­го­склонна к нему. Уже усев­шись в лодку, он вдруг заме­тил несколько саго­вых дере­вьев, высо­той в два­дцать пять–тридцать футов.

Эти дере­вья столь же полезны, как и хлеб­ные, и по спра­вед­ли­во­сти счи­та­ются одним из дра­го­цен­ней­ших про­дук­тов Меланезии.

Нед Ленд знал, как нужно обра­щаться с ними.

Взяв­шись за топор, он в несколько минут сру­бил два-три дерева.

Я сле­дил за канад­цем ско­рее как нату­ра­лист, чем как про­го­ло­дав­шийся чело­век. Он начал с того, что от каж­дого ствола ото­драл по куску коры тол­щи­ной с боль­шой палец; при этом обна­жи­лась сеть воло­кон, пере­пле­та­ю­щихся в путан­ные узлы, между кото­рыми вид­не­лась клей­кая мука. Эта мука и была тем веще­ством, кото­рое слу­жит глав­ной пищей мела­не­зий­ского населения.

Нако­нец, в пять часов попо­лу­дни, нагру­жен­ные запа­сам, мы поки­нули берег ост­рова и пол­часа спу­стя при­стали к “Нау­ти­лусу”.

Нас никто не встре­тил. Огром­ный желез­ный цилиндр казался необитаемым.

Осво­бо­див­шись от ноши, я спу­стился в свою ком­нату. Там ждал меня ужин. Я поел и лег спать.

На дру­гой день, 6 января, не про­изо­шло ничего нового. Ника­кого шума внутри судна, ни малей­шего при­знака жизни. Шлюпка бол­та­лась у борта, на том самом месте, где мы ее оста­вили. Мы решили воз­вра­титься на ост­ров Гвебороар.

Нед Ленд наде­ялся, что на этот раз охота будет удач­нее, чем нака­нуне. Кроме того, мы хотели посе­тить дру­гую часть леса.

С вос­хо­дом солнца мы тро­ну­лись в путь. Лодка, под­хва­чен­ная бегу­щей к берегу вол­ной, быстро под­плыла к острову.

Мы выса­ди­лись и, дове­рив­шись инстинкту Неда Ленда, после­до­вали за ним, следя за тем, чтобы длин­но­но­гий кана­дец не слиш­ком уда­лялся от нас.

Нед Ленд повел нас в глубь запад­ной части ост­рова. Перейдя вброд несколько ручей­ков, мы вышли на рав­нину, окайм­лен­ную с одной сто­роны вели­ко­леп­ным лесом. Несколько зимо­род­ков пор­хали на берегу ручья, но ни один не поз­во­лил при­бли­зиться к себе на ружей­ный выстрел.

Пове­де­ние пти­чек навело меня на мысль, что они не в пер­вый раз стал­ки­ва­лись с дву­но­гими суще­ствами и знают, чего можно ожи­дать от чело­века. Из этого я сде­лал вывод, что если ост­ров и необи­таем в дан­ное время, то во вся­ком слу­чае еще недавно его посе­щали люди.

Пройдя всю обшир­ную рав­нину, мы подо­шли к малень­кому лесочку, откуда доно­си­лось пение мно­же­ства птиц.

– Пока что это только птицы, – ска­зал Консель.

– Но среди них есть и съе­доб­ные, – отве­тил гарпунщик.

– Навряд ли, дру­жище, – воз­ра­зил Кон­сель. – По-моему, это попугай.

– Друг мой Кон­сель, – важно заявил кана­дец, – попу­гай сой­дет за фазана у людей, кото­рым нечего есть!

– Со своей сто­роны могу под­твер­дить, – ска­зал я, – что при­го­тов­лен­ный попу­гай – довольно вкус­ное блюдо.

В самом деле, под густой лист­вой дере­вьев роился целый мирок попу­гаев, гото­вых заго­во­рить на чело­ве­че­ском языке, если бы кто-нибудь занялся их воспитанием.

В ожи­да­нии же этого они бол­тали со сво­ими раз­но­цвет­ными сам­ками, пере­пры­ги­вая с ветки на ветку и пор­хая с дерева на дерево. Тут были пред­став­лены все раз­но­вид­но­сти отряда попу­гаев: мед­ли­тель­ные и важ­ные какаду, как будто заня­тые реше­нием какой-то фило­соф­ской про­блемы, и ярко окра­шен­ные арары, во время полета кажу­щи­еся кус­ками раз­но­цвет­ной ткани, уно­си­мой вет­ром, и умные попу­гаи-жако, лучше всех дру­гих усва­и­ва­ю­щие чело­ве­че­скую речь, и мно­же­ство дру­гих раз­но­вид­но­стей этих оча­ро­ва­тель­ных, но в боль­шин­стве своем несъе­доб­ных птиц.

Однако, в этой кол­лек­ции недо­ста­вало одного экс­по­ната: я говорю о птице, водя­щейся исклю­чи­тельно в этих краях и нико­гда не появ­ля­ю­щейся вне пре­де­лов ост­ро­вов Арру и Новой Гви­неи. Но судьба ока­за­лась мило­сти­вой ко мне и дала мне слу­чай полю­бо­ваться этой птицей.

Пройдя сквозь ред­кий лесок, мы вышли на лужайку, порос­шую кустар­ни­ком. Наши шаги вспуг­нули пару каких-то птиц; я заме­тил, что их опе­ре­ние рас­по­ло­жено так, что они могут летать только про­тив ветра. Их вол­ни­стый полет, гра­ция, с кото­рой они опи­сы­вают в воз­духе круги, непе­ре­да­ва­е­мая игра кра­сок в их опе­ре­нии – все это при­вле­кало и услаж­дало взор. Я без труда узнал их.

– Это рай­ские птицы! – вскри­чал я.

– Отдел киле­гру­дых, отряд воро­бьи­но­об­раз­ных, семей­ство рай­ских птиц, – тот­час же ска­зал Консель.

– Может быть, семей­ство куро­па­ток? – спро­сил Нед Ленд.

– Нет, друг Нед, – ска­зал я. – Но хоть это и не куро­патки, я буду вам очень обя­зан, если вы со свой­ствен­ной вам лов­ко­стью помо­жете мне пой­мать одну из этих оча­ро­ва­тель­ных тро­пи­че­ских птиц.

– Попро­бую, гос­по­дин про­фес­сор, хотя, по правде ска­зать, я больше при­вык к гар­пуну, чем к ружью.

Малайцы, тор­гу­ю­щие рай­скими пти­цами, при­ме­няют раз­но­об­раз­ные спо­собы их ловли, к кото­рым, к сожа­ле­нию, мы не могли при­бег­нуть: то они рас­став­ляют силки на макуш­ках высо­ких дере­вьев, где охот­нее всего гнез­дятся рай­ские птицы; то они ловят их при помощи спе­ци­аль­ного, очень вяз­кого клея; то, нако­нец, они отрав­ляют водо­емы, из кото­рых эти птицы при­выкли пить воду.

Что же каса­ется нас, то нам оста­ва­лось только стре­лять их в лет, с малыми шан­сами на успех. И в самом деле, мы истра­тили зна­чи­тель­ную часть заря­дов, но не убили ни одной из этих птиц.

К один­на­дцати часам утра мы мино­вали уже первую цепь хол­мов в цен­тре ост­рова, не встре­тив ни одного зверька. Голод под­сте­ги­вал нас. Пона­де­яв­шись на успеш­ную охоту, мы не захва­тили с собой про­ви­зии и теперь горько рас­ка­и­ва­лись в этом.

Но тут, к нашей радо­сти и к вели­кому изум­ле­нию самого Кон­селя, ему посчаст­ли­ви­лось двумя выстре­лами под­ряд сбить белого голубя и вяхиря. Мы быстро ощи­пали их и, наса­див на импро­ви­зи­ро­ван­ный вер­тел из прута, стали жарить на костре из сухого валежника.

В то время как дичь жари­лась под наблю­де­нием Кон­селя, Нед Ленд при­го­тов­лял плоды хлеб­ного дерева.

Как и сле­до­вало ожи­дать, вяхирь и голубь были съе­дены до послед­ней косточки. Мускат­ные орехи, кото­рыми они пита­ются, при­дали осо­бый аро­мат их мясу, и жар­кое полу­чи­лось дей­стви­тельно восхитительное.

– Они так же вкусны, как пулярки, выкорм­лен­ные на трю­фе­лях! – ска­зал Консель.

– Ну‑с, Нед, – спро­сил я, – чего вам теперь еще не хватает?

– Чет­ве­ро­но­гой дичи, гос­по­дин про­фес­сор, – отве­тил кана­дец. – Эти птички – только закуска, а не насто­я­щая пища. Поэтому я не успо­ко­юсь до тех пор, пока не убью какое-нибудь насто­я­щее чет­ве­ро­но­гое живот­ное, из кото­рого можно сде­лать отбив­ную котлету.

– А я, Нед, не успо­ко­юсь до тех пор, пока не пой­маю рай­скую птицу.

– Итак, будем про­дол­жать охоту, – ска­зал Кон­сель. – Только вер­немся назад, поближе к морю. Мы забра­лись уже к самым отро­гам гор, и я думаю, что бла­го­ра­зум­ней все-таки было бы не заби­раться в глубь леса.

Кон­сель был прав, и мы после­до­вали его совету. После часа ходьбы мы при­шли в лес, состо­я­щий почти исклю­чи­тельно из саго­вых дере­вьев. Из-под наших ног несколько раз выскаль­зы­вали змеи, но не ядо­ви­тые. Рай­ские птицы уле­тали, как только мы при­бли­жа­лись к ним на рас­сто­я­ние выстрела, и я поте­рял уже надежду поближе позна­ко­миться с ними, когда Кон­сель, шед­ший впе­реди, вдруг нагнулся и, вос­тор­женно вскрик­нув, позвал меня: он дер­жал в руке вели­ко­леп­ный экзем­пляр рай­ской птицы.

– Браво, Кон­сель! – вос­клик­нул я.

– Хозяин очень любе­зен, – отве­тил он.

– Нет, нет, друг мой, ты совер­шил чудо. Пой­мать рай­скую птицу живой, да еще голыми руками – это неподражаемо!

– Если хозяин собла­го­во­лит взгля­нуть на нее поближе, он пой­мет, что моя заслуга не так велика.

– Почему, Консель.

– Потому что эта птица мерт­вецки пьяна!

– Пьяна?

– Да. Пьяна от мускат­ных оре­хов, кото­рые она пожи­рала под мускат­ным дере­вом, и мне ничего не сто­ило взять ее. Гля­дите же вни­ма­тельно, Нед: вот нагляд­ное дока­за­тель­ство того, как вредна невоздержанность!

– Ну, зна­ете, Кон­сель, грешно вам попре­кать меня коли­че­ством выпи­той за послед­ние два месяца водки! – отве­тил канадец.

Тем вре­ме­нем я рас­смат­ри­вал птицу, Кон­сель не обма­ны­вал меня: рай­ская птица дей­стви­тельно опья­нела от одур­ма­ни­ва­ю­щею сока мускат­ных оре­хов и была совер­шенно бес­по­мощна. Она не только не могла летать, но и ходила с трудом.

Пой­ман­ный Кон­се­лем экзем­пляр при­над­ле­жал к кра­си­вей­шей из восьми раз­но­вид­но­стей рай­ских птиц, кото­рые водятся в Новой Гви­нее и сосед­них с нею зем­лях. Эта раз­но­вид­ность полу­чила назва­ние “изу­мруд­ной” и была самой ред­кой. Вели­чи­ной она в трид­цать сан­ти­мет­ров. Головка у нее малень­кая, глаза, поме­ща­ю­щи­еся непо­сред­ственно рядом с клю­вом, также очень малы. Рас­цветка ее пред­став­ляла собой оча­ро­ва­тель­ную гамму цве­тов: жел­тый клюв, тем­но­корнч­не­вые лапы и когти, свет­ло­ко­рич­не­вые с пур­пур­ной каем­кой кры­лья, блед­но­жел­тый хохо­лок, изу­мрудно-зеле­ная шея и каш­та­но­вая грудь и брюшко. Два пыш­ных и пуши­стых изо­гну­тых дугой пера необы­чай­ной неж­но­сти и кра­соты укра­шали ее хвост. В общем, птица, была пора­зи­тельно кра­сива и вполне заслу­жила свое тузем­ное назва­ние “сол­неч­ной птицы”.

Мне страстно хоте­лось при­везти живым в Париж этот ред­кий экзем­пляр и пода­рить его зоо­ло­ги­че­скому саду, в кото­ром еще не было ни одного экзем­пляра живых рай­ских птиц.

– Это в самом деле ред­кая птица? – спро­сил Нед Ленд тоном охот­ника, для кото­рого несъе­доб­ная дичь не имеет ника­кой цены.

– В самом деле, Нед, и к тому же рай­скую птицу очень трудно пой­мать живьем. Но даже и мерт­вые, эти птицы очень; высоко ценятся. Поэтому туземцы стали под­де­лы­вать их так же, как в Европе под­де­лы­вают жем­чуг и бриллианты.

– Как! – вос­клик­нул Кон­сель. – Они под­де­лы­вают рай­ских птиц?

– Да, Консель.

– И хозяин знает, как это делают?

– Знаю, Кон­сель. Рай­ские птицы во время лет­них мус­со­нов теряют свое заме­ча­тель­ное хво­сто­вое опе­ре­ние. Пти­чьи “фаль­ши­во­мо­нет­чики” соби­рают эти перья и ловко вкле­и­вают или вши­вают их в хвост какого-нибудь несчаст­ного попу­гая, пред­ва­ри­тельно ощи­пав его. Потом они закра­ши­вают шов, “лаки­руют” птичку и… посы­лают в Европу – музеям или люби­те­лям – про­дукт этого свое­об­раз­ного искусства.

– Что ж, – заме­тил Нед Ленд, – тем не на что жало­ваться. Они ведь полу­чают перья, а ведь это самое глав­ное, если птица не пред­на­зна­чена для еды.

Моя мечта – завла­деть рай­ской пти­цей – таким обра­зом осу­ще­стви­лась, но мечта Неда Ленда о кот­лете, пока что, была еще далека от воплощения!

Все же к двум часам дня канадцу посчаст­ли­ви­лось под­стре­лить лес­ного кабана из породы тех, кото­рых туземцы назы­вают “бари-утанг”.

Выстрел Неда, доста­вив­ший нам насто­я­щее жар­кое, был встре­чен все­об­щим восторгом.

Нед Ленд был горд своей уда­чей. Кабан упал на месте мерт­вым, как только его кос­ну­лась элек­три­че­ская пуля… Кана­дец быстро осве­же­вал его и выре­зал отлич­ный кусок мяса на ужин. После этого охота воз­об­но­ви­лась, и во время ее Неду Ленду и Кон­селю пред­сто­яло еще отличиться.

В самом деле, про­би­ра­ясь сквозь кустар­ник, дру­зья неожи­данно для себя вспуг­нули стадо кен­гуру, кото­рые бро­си­лись бежать, высоко под­пры­ги­вая на своих эла­стич­ных конеч­но­стях. Они бежали очень быстро, но элек­три­че­ские пули ока­за­лись быстрей.

– Ах, гос­по­дин про­фес­сор, – вскри­чал Нед Ленд, опья­нен­ный удач­ной охо­той, – какая чуд­ная дичь, осо­бенно в туше­ном виде! Какой запас про­ви­зии для “Нау­ти­луса”! Два, три, четыре кен­гуру. И поду­мать только, что мы одни съе­дим всю эту гору мяса, а те ослы даже и не поню­хают его!

Я думаю, что, если бы в порыве радо­сти кана­дец не раз­бол­тался, он пере­бил бы все стадо. Но теперь ему при­шлось доволь­ство­ваться дюжи­ной этих инте­рес­ных мле­ко­пи­та­ю­щих, при­над­ле­жа­щих к семей­ству кен­гу­ро­вых, раз­делу дву­утроб­ных, как сооб­щил Консель.

Уби­тые кен­гуру были мало­рос­лыми. Они при­над­ле­жали к виду зай­це­об­раз­ных кен­гуру. Это ноч­ные живот­ные, днем они крепко спят. Помимо боль­шой быст­роты бега, этот вид кен­гуру отли­ча­ется уди­ви­тель­ной уверт­ли­во­стью. Несмотря на неболь­шую вели­чину этого зверька, шкурки его высоко ценятся.

Мы были очень довольны резуль­та­тами своей охоты, Вос­тор­жен­ный Нед пред­по­ла­гал на сле­ду­ю­щий день вер­нуться на этот оча­ро­ва­тель­ный ост­ров и пере­бить всех водя­щихся на нем съе­доб­ных чет­ве­ро­но­гих. Но он не пред­ви­дел, что собы­тия обер­нутся иначе.

Около шести часов вечера мы вышли к берегу моря. Шлюпка сто­яла на том месте, где мы ее оста­вили. “Нау­ти­лус”, издали казав­шийся длин­ным рифом, высту­пал из; воды в двух милях от нас.

Нед Ленд, не откла­ды­вая, занялся при­го­тов­ле­ни­ями к обеду. Он был масте­ром в пова­рен­ном искус­стве. Под­жа­ри­ва­е­мые им “отбив­ные кот­леты из бари-утанга” вскоре напо­или воз­дух при­ят­ней­шим ароматом …

Но я ловлю себя на том, что ста­нов­люсь похо­жим на канадца и при­хожу в вос­торг от куска жаре­ного мяса. Да про­стит мне это чита­тель, как я про­стил канадцу …

Итак, обед удался на славу. Два вяхиря допол­нили меню. Тесто саго, плоды хлеб­ного дерева, несколько пло­дов ман­го­вого дерева, пол­дю­жины ана­на­сов и пере­бро­див­ший сок коко­со­вого! ореха при­вели нас в бла­го­душ­ное настро­е­ние. Мои достой­ные това­рищи, да и я сам, отя­же­лели от сыт­ного обеда.

– А что, если мы не вер­немся сего­дня на “Нау­ти­лус”? – пред­ло­жил Консель.

– Ни сего­дня, ни зав­тра и нико­гда? – доба­вил Нед Ленд. В эту секунду у наших ног упал камень.

Глава двадцать вторая. Молния капитана Немо

Не вста­вая, мы огля­ну­лись в сто­рону леса. Моя рука замерла на пол­пути ко рту.

– Камни обычно не падают с неба, – ска­зал Кон­сель. – Когда же это слу­ча­ется, они назы­ва­ются аэролитами.

Вто­рой камень, бро­шен­ный более удачно, выбил из рук Кон­селя аппе­тит­ную ножку вяхиря, под­креп­ляя вес­кость его замечания.

Вско­чив на ноги и вски­нув ружья к пле­чам, мы все трое готовы были встре­тить любое нападение.

– Неужели это обе­зьяны? – вос­клик­нул Нед Ленд.

– Почти, – отве­тил Кон­сель. – Это дикари.

– К шлюпке! – ско­ман­до­вал я и напра­вился к морю.

И в самом деле, пора было отсту­пать, так как едва в сотне шагов, на опушке рощи, засло­няв­шей от нас гори­зонт, пока­за­лось чело­век два­дцать дика­рей, воору­жен­ных боль­шими луками и пращами.

Шлюпка нахо­ди­лась на рас­сто­я­нии два­дцати мет­ров от нас.

Дикари при­бли­жа­лись не спеша, но с явно враж­деб­ными наме­ре­ни­ями. Камни

и стрелы сыпа­лись дождем. Нед Ленд не поже­лал бро­сить собран­ную про­ви­зию и, несмотря на угро­жа­ю­щую опас­ность, пота­щил к лодке туши уби­тых кабана и кенгуру.

В две минуты мы пере­несли в лодку про­до­воль­ствие, ору­жие, столк­нули ее на воду, укре­пили весла в уклю­чи­нах и сели гре­сти. Не успели мы отъ­е­хать на два кабель­това, как сотня вою­щих и рыча­щих дика­рей вошла в море по пояс. Я думал, кто их крики при­вле­кут вни­ма­ние команды “Нау­ти­луса”. Но нет: палуба под­вод­ного корабля оста­ва­лась совер­шенно пустынной.

Через два­дцать минут мы при­ча­лили к “Нау­ти­лусу”.

Люк был открыт. При­вя­зав шлюпку к борту, мы спу­сти­лись внутрь судна.

Я вошел в салон, откуда доно­си­лись звуки органа. Капи­тан Немо играл с таким увле­че­нием, что не заме­тил даже моего прихода.

– Капи­тан, – ска­зал я. Он не слышал.

– Капи­тан, – повто­рил я, при­кос­нув­шись рукой к его плечу.

Он вздрог­нул и быстро повернулся.

– Ах, это вы, гос­по­дин про­фес­сор, – ска­зал он, – Ну, как Евы поохо­ти­лись? Какие рас­те­ния нашли?

– Отлично, капи­тан, спа­сибо. Но, не скрою, мы при­вели за собой стадо дву­но­гих, сосед­ство кото­рых мне кажется небезопасным.

– Дву­но­гих?

– Дика­рей.

– Дика­рей? – насмеш­ливо про­тя­нул капи­тан Немо. – Вас, верно, уди­вило, про­фес­сор, что, сту­пив ногой на одну из земель нашей пла­неты, вы натолк­ну­лись на дика­рей? Где только нет дика­рей!.. Да и чем они хуже дру­гих, эти люди, кото­рых вы назы­ва­ете дикарями?

– Но, капитан …

– Что до меня, то я дика­рей встре­чал повсюду.

– Все-таки, – отве­тил я, – если вы не хотите допу­стить наше­ствия этой орды на “Нау­ти­лус”, сове­тую вам при­нять меры предосторожности,

– Успо­кой­тесь, не стоит об этом тревожиться.

– Но этих дика­рей очень много!

– Сколько?

– Не меньше сотни!

– Гос­по­дин Аро­накс, – ска­зал капи­тан, снова опус­кая пальцы на кла­виши органа, – если бы все тузем­ное насе­ле­ние Новой Гви­неи собра­лось на этом пляже, то и в этом слу­чая “Нау­ти­лусу” ничто бы не грозило.

Пальцы капи­тана забе­гали по кла­ви­шам инстру­мента. Я обра­тил вни­ма­ние на то, что он уда­рял только по чер­ным кла­ви­шам, что при­да­вало его музыке минор­ный отте­нок. Вскоре он забыл о моем при­сут­ствии и весь отдался музыке. Я не осме­лился больше отвле­кать его и тихо вышел.

Я под­нялся на палубу. Ночь уже всту­пила в свои права – в этих низ­ких широ­тах день усту­пает место ночи сразу, без суме­рек. Ост­ров Гве­бо­роар чуть вид­нелся в тем­ноте. Но мно­го­чис­лен­ные огни кост­ров, раз­ве­ден­ных на берегу, сви­де­тель­ство­вали о том, что дикари и не думали поки­дать его.

Я оста­вался в оди­но­че­стве на палубе в про­дол­же­ние дол­гих часов, то вспо­ми­ная про тузем­цев, но уже без вся­кого бес­по­кой­ства, так как капи­тан Немо зара­зил меня своей уве­рен­но­стью, то про­сто отдав­шись оча­ро­ва­нию этой тро­пи­че­ском ночи.

Мои мечты обра­ща­лись к Фран­ции при взгляде па звезды, свер­кав­шие на север­ном склоне неба, кото­рые через несколько часов должны были уви­деть мою родину.

Луна стала под­ни­маться, гася созвез­дия. Я поду­мал, что этот пре­дан­ный спут­ник земли через два дня про­де­лает тот же путь на небе, чтобы под­нять мор­скую воду и снять “Нау­ти­луса с его корал­ло­вого ложа.

Около полу­ночи, убе­див­шись, что потем­нев­шая поверх­ность воды так же спо­койна, как и спя­щий под сенью дере­вьев берега я вер­нулся в свою каюту и спо­койно заснул.

Ночь про­шла без про­ис­ше­ствий. Дикари, оче­видно, испу­га­лись одного вида чудо­вища, лежав­шего на воде. Сквозь откры­тые люки они имели воз­мож­ность сво­бодно про­ник­нуть внутрь “Нау­ти­луса”.

В шесть часов утра 8 января я снова под­нялся на палубу. Рас­свет только раз­го­нял ноч­ные тени.

Вскоре сквозь разо­рван­ные кло­чья тумана пока­зался ост­ров: сна­чала пляж, а потом и вер­хушки деревьев.

Туземцы все еще были на берегу; только их стало зна­чи­тельно больше – чело­век пять­сот-шесть­сот. Неко­то­рые из них, вос­поль­зо­вав­шись отли­вом, по обна­ру­жив­шимся вер­хуш­кам рифов при­бли­зи­лись к “Нау­ти­лусу” и оста­но­ви­лись на рас­сто­я­нии не больше двух кабель­то­вов от него.

Я хорошо видел их нево­ору­жен­ным гла­зом. Это были папуасы гигант­ского роста, отлично сло­жен­ные, с высо­ким кру­тым лбом, с боль­шим, но не при­плюс­ну­тым носом и с осле­пи­тельно белыми зубами; их кур­ча­вые волосы, выкра­шен­ные в крас­ный цвет, резко выде­ля­лись на лос­ня­щемся чер­ном теле. В моч­ках их ушей, раз­ре­зан­ных на две части и оття­ну­тых книзу, висели костя­ные четки.

Боль­шин­ство муж­чин были совер­шенно голыми. Несколько жен­щин, нахо­див­шихся тут же, были одеты в спле­тен­ную из трав юбку, нис­па­да­ю­щую от бедер к коле­ням и под­дер­жи­ва­е­мую поя­сом из лиан. У неко­то­рых, оче­видно вождей, шея была укра­шена полу­коль­цом или оже­ре­льями из цвет­ных – белых и крас­ных – стекляшек.

Все дикари были воору­жены луками, стре­лами, щитами. У мно­гих за спи­ной бол­та­лись сетки с круг­лыми кам­нями для пращи, кото­рой они вла­дели с вели­чай­шим искусством.

Один из вождей подо­шел ближе дру­гих к “Нау­ти­лусу” и рас­смат­ри­вал его с при­сталь­ным вни­ма­нием. Оче­видно, это была важ­ная пер­сона, так как он был заку­тан в покры­вало из листьев банана.

Мне нетрудно было под­стре­лить этого дикаря, сто­яв­шего очень близко; но я решил, что лучше подо­ждать, пока он сам не про­явит враж­деб­ных намерений.

Все время, пока про­дол­жался отлив, дикари бро­дили вокруг “Нау­ти­луса”. Но они ничем не про­яв­ляли своей враждебности.

Я слы­шал, как они часто повто­ряли слово “ассе”, и по их жестам понял, что они при­гла­шают меня сойти на берег. Однако я пред­по­чел откло­нить это приглашение.

В этот день шлюпка, конечно, не поки­дала борта “Нау­ти­луса”, к вели­чай­шему огор­че­нию Неда Ленда, кото­рому очень хоте­лось попол­нить свои запасы провизии.

Чтобы как-нибудь ско­ро­тать время, кана­дец – мастер на все руки – занялся при­го­тов­ле­нием кон­сер­вов из при­ве­зен­ных с ост­рова Гве­бо­ро­ара мяса и “хлеба”.

Около один­на­дцати часов утра, как только волны при­лива стали зали­вать вер­хушки скал, дикари воз­вра­ти­лись на берег.

Толпа на берегу все при­бы­вала; надо пола­гать, весть о при­бы­тии “Нау­ти­луса” обле­тела все бли­жай­шие ост­рова, и туземцы со всех сто­рон сте­ка­лись на Гве­бо­роар. Впро­чем, ни одной пироги не было видно.

Время в виду близ­кой, но недо­ступ­ной земли тяну­лось нестер­пимо мед­ленно, и, чтобы раз­влечься, я решил поскре­сти дно дра­гой. Сквозь про­зрач­ную воду я явственно видел там мно­же­ство рако­вин, зоо­фи­тов и мор­ских рас­те­ний. Кстати, не сле­до­вало откла­ды­вать зна­ком­ство с фау­ной и фло­рой этих мест, так как этот день, если капи­тан Немо не ошибся в рас­че­тах, дол­жен был быть пред­по­след­ним днем нашей сто­янки у бере­гов Новой Гвинеи.

Кон­сель при­нес мне лег­кую драгу, похо­жую на те, какими ловят устриц.

– Как ведут себя дикари? – спро­сил Кон­сель. – С поз­во­ле­ния хозя­ина, скажу, что на меня они про­из­во­дят впе­чат­ле­ние не злых людей.

– И тем не менее это людо­еды, друг мой!

– Разве людоед непре­менно дол­жен быть него­дяем? – воз­ра­зил Кон­сель. – Ведь можно быть лаком­кой, оста­ва­ясь в то же время поря­доч­ным чело­ве­ком. Одно не исклю­ча­ете другого.

– Ладно, Кон­сель, я усту­паю тебе – это чест­ные людо­еды, но они поедают своих плен­ных с соблю­де­нием всех пра­вил при­ли­чия. Однако мне не хочется быть съе­ден­ным даже чест­ными людьми, и я буду начеку, ибо капи­тан “Нау­ти­луса” не при­ни­мает ника­ких мер предо­сто­рож­но­сти. А теперь – за дело!

В тече­ние двух часов мы усердно заки­ды­вали драгу, но ничего инте­рес­ного не выло­вили: драгу напол­няли ракушки, кото­рых назы­вают “уши Мидаса”; арфы, молотки, пожа­луй, самые кра­си­вые экзем­пляры, кото­рые когда-либо встре­ча­лись мне. Мы пой­мали также несколько голо­ту­рий, жем­чуж­ных рако­вин и дюжину малень­ких чере­пах, кото­рых мы решили пере­дать на кухню. И вот в ту минуту, когда я меньше всего это ожи­дал, я уви­дел чудо. Соб­ственно, сле­до­вало бы ска­зать – необы­чайно редко встре­ча­ю­ще­еся урод­ство. Кон­сель, заки­нув­ший только что драгу, выта­щил ее, напол­нен­ную ракуш­ками. Он был крайне удив­лен, уви­дев, как я вне­запно рва­нул драгу, выта­щил из нее одну рако­вину и испу­стил крик кон­хио­лога, то есть самый прон­зи­тель­ный, какой когда-либо выры­вался из чело­ве­че­ской глотки.

– Что слу­чи­лось с хозя­и­ном? – удив­ленно спро­сил Кон­сель. – Хозя­ина уку­сил кто-нибудь?

– Нет, мой друг, но я охотно отдал бы палец за эту находку!

– Какую находку?

– За эту рако­вину! – тор­же­ству­юще ска­зал я.

– Но ведь это самая обык­но­вен­ная пур­пур­ная олива из рода олив, отряда гре­бен­ча­то­жа­бер­ных, класса брю­хо­но­гих, типа моллюсков…

– Совер­шенно верно, Кон­сель, но, вме­сто того чтобы закру­чи­ваться справа налево, эта рако­вина закру­чи­ва­ется слева направо!

– Неужели? – вскри­чал Консель.

– Да, мой милый. Это раковина-левша!

– Рако­вина-левша? – повто­рил Кон­сель с дро­жью в голосе.

– Погляди на ее завиток.

– Хозяин может мне пове­рить, – ска­зал Кон­сель; бла­го­го­вейно беря в руки рако­вину, – что я нико­гда еще так не волновался.

В самом деле, было от чего притти в вол­не­ние. Всем известно, что в при­роде дви­же­ние чаще всего идет справа налево.

Звезды и их спут­ники вра­ща­ются справа налево. У человека

Пра­вая рука раз­ви­тее левой, и поэтому вес его инстру­менты, при­боры, аппа­раты, замки при­спо­соб­лены к поль­зо­ва­нию ими справа налево. При­рода соблю­дает этот же закон, если это только можно назвать зако­ном, и в закру­чи­ва­нии мол­люс­ком все они закру­чены справа налево, и в тех крайне ред­ких слу­чаях, когда попа­да­ются рако­вины-левши, люби­тели готовы пла­тить за них любые суммы.

Кон­сель и я были погло­щены рас­смат­ри­ва­нием нашего сокро­вища. Я уже меч­тал о том, как я подарю его музею есте­ствен­ной исто­рии в Париже, как вдруг камень, бро­шен­ный дика­рем раз­бил, эту дра­го­цен­ность в руках Конселя.

Я отча­янно вскрик­нул, Кон­сель бро­сился к моему ружью и при­це­лился в дикаря, раз­ма­хи­вав­шего пра­щой в десяти мет­рам от нас. Я хотел удер­жать Кон­селя, но не успел. Он выстре­лил, и пуля раз­била брас­лет из аму­ле­тов, охва­ты­вав­ший запя­стья дикаря.

– Кон­сель! – уко­риз­ненно вскри­чал я. – Консель!

– Что? Разве хозяин не видит, что этот людоед пер­вым напал на нас?

– Ника­кая рако­вина не стоит чело­ве­че­ской жизни, Консель!

– Ах, негод­ный!.. Я пред­по­чел бы, чтобы он сло­мал мне плечо! – вос­клик­нул Консель.

Кон­сель гово­рил это совер­шенно искренне, но не убе­дил меня в своей правоте.

Между тем за послед­ние минуты, пока мы были погло­щены созер­ца­нием рако­вины-левши, поло­же­ние изме­ни­лось. Около два­дцати тузем­ных пирог окру­жили “Нау­ти­лус”. Эти пироги, выдолб­лен­ные в стволе дерева, узкие, длин­ные, при­спо­соб­лен­ные для быст­рого хода, урав­но­ве­ши­ва­ются на воде при помощи двой­ного бам­бу­ко­вого поплавка, укреп­лен­ного рядом с бортом

Было оче­видно, что папуасы уже встре­ча­лись с евро­пей­цами и видели раньше их суда. Но что они должны были поду­мать об этой желез­ной сигаре, без мачт, без труб, еле высту­па­ю­щей из воды? Оче­видно, ничего хоро­шего, так как они долго дер­жа­лись на почти­тель­ном от нее рас­сто­я­нии. Однако убе­див­шись, что мы не про­яв­ляем ника­кой агрес­сив­но­сти, они посте­пенно свык­лись с видом “Нау­ти­луса”, осме­лели и теперь решили поближе позна­ко­миться с ним. Но как раз этому-то зна­ком­ству и сле­до­вало помешать.

Наши ружья, стре­ля­ю­щие бес­шумно, не могли про­из­ве­сти впе­чат­ле­ния на дика­рей, ува­жа­ю­щих только могу­чие громы ору­дий. Так и мол­ния, не сопро­вож­дайся она гро­мом, не пугала бы людей, хотя обще­из­вестно, что опасна именно мол­ния, а не гром.

В эту минуту несколько пирог сомкну­лись вокруг “Нау­ти­луса”, и туча стрел посы­па­лась на палубу.

– Чорт возьми! – вос­клик­нул Кон­сель. – Идет град! Да еще, может быть, отравленный…

– Нужно пре­ду­пре­дить капи­тана Немо, – ска­зал я, направ­ля­ясь к люку.

Я зашел в салон, но там никого не было. Тогда я попро­бо­вал посту­чать в дверь ком­наты капи­тана Немо.

– Вой­дите, – отве­тили мне из-за двери.

Я застал капи­тана Немо погру­жен­ным в какие-то слож­ные вычис­ле­ния; ворох бумаг, лежав­ший перед ним, был испещ­рен мате­ма­ти­че­скими знаками.

– Я потре­во­жил вас? – из веж­ли­во­сти спро­сил я.

– Да, гос­по­дин про­фес­сор, – отве­тил мне капи­тан, – но я пола­гаю, что у вас есть для этого серьез­ные основания?

– Очень серьез­ные. Нас окру­жили пироги тузем­цев, и, веро­ятно, не позже как через несколько минут много сотен дика­рей напа­дут на нас.

– Ага, – ска­зал совер­шенно спо­койно капи­тан, – они яви­лись на пирогах?

– Да, капитан.

– В таком слу­чае доста­точно закрыть люк.

– Как раз это я и хотел вам посоветовать.

– Ничего не может быть проще, – отве­тил капи­тан Немо, И, нажав кнопку элек­три­че­ского звонка, он пере­дал соот­вет­ству­ю­щее при­ка­за­ние в каюту команды.

– Вот и все, – ска­зал он мне после минут­ного мол­ча­ния. – Шлюпка водво­рена на место, и люк закрыт. Наде­юсь, вы не бои­тесь, что дикари взло­мают борта, про­тив кото­рых были бес­сильны ядра “Авра­ама Линкольна”?

– Нет, не боюсь. Но есть еще одна опас­ность, капитан.

– Какая, профессор?

– Зав­тра в это же время при­дется открыть люки, чтобы воз­об­но­вить запас воздуха.

– Совер­шенно верно, про­фес­сор, ибо мой корабль дышит так же, как киты.

– Но если в это время папуасы будут еще на палубе, я не вижу, как вы смо­жете поме­шать им ворваться внутрь корабля.

– Сле­до­ва­тельно, вы уве­рены, про­фес­сор, что они под­ни­мутся на борт “Нау­ти­луса”?

– Совер­шенно уверен.

– Что ж, пусть… Не вижу ника­ких осно­ва­ний мешать им в этом. Ведь это только бед­ные, тем­ные дикари. И я ни за что не хочу, чтобы посе­ще­ние ост­рова Гве­бо­ро­ара “Нау­ти­лу­сом” сто­ило жизни хоть одному из этих несчастных.

Я хотел откла­няться и уйти, но капи­тан Немо удер­жал меня и при­гла­сил сесть рядом с собой. Он с инте­ре­сом рас­спра­ши­вал меня о наших экс­кур­сиях на ост­ров, об охоте и сде­лал вид, что не пони­мает, почему кана­дец так соску­чился по мясу.

Затем раз­го­вор пере­шел к дру­гим темам. Не став общи­тель­нее, капи­тан Немо все-таки про­явил больше любезности.

Раз­го­вор, между про­чим, кос­нулся и поло­же­ния “Нау­ти­луса”, сев­шего на мель как раз в том про­ливе, где едва не погибли корабли Дюмон-Дюрвиля.

По этому поводу капи­тан Немо сказал:

– Дюр­виль был одним из вели­чай­ших моря­ков и одним из про­све­щен­ней­ших людей Фран­ции. Это фран­цуз­ский капи­тан Кук, Бед­ный уче­ный! Бороться со льдами южного полюса, с корал­лами Оке­а­нии, с людо­едами тихо­оке­ан­ских ост­ро­вов и в конце кон­цов погиб­нуть при кру­ше­нии поезда при­го­род­ной желез­ной дороги! Если обсто­я­тель­ства дали время на раз­мыш­ле­ния этому муже­ствен­ному чело­веку в послед­ние минуты его жизни, пред­став­ля­ете ли вы себе, что он дол­жен был пережить!

Говоря это, капи­тан Немо казался взвол­но­ван­ным. Это вол­не­ние делало ему честь.

Мы про­сле­дили по карте все пла­ва­ния вели­кого фран­цуз­ского моряка, все его кру­го­свет­ные путе­ше­ствия, его дву­крат­ную попытку открыть южный полюс, кото­рая окон­чи­лась неуда­чей, но зато при­вела к откры­тию земель Адели и Луи-Филиппа.

Нако­нец, мы вспом­нили о про­из­ве­ден­ных им гид­ро­гра­фи­че­ских иссле­до­ва­ниях вокруг важ­ней­ших ост­ро­вов Тихого океана.

– То, что Дюр­виль сде­лал на поверх­но­сти оке­ана, я повто­ряю в его глу­би­нах; по мои иссле­до­ва­ния пол­ней и точ­ней и стоят мне меньше тру­дов и уси­лий. “Аст­ро­ля­бию” и “Усерд­ного” – корабли Дюмон-Дюр­виля, кото­рых все время тре­пали бури и ура­ганы, – конечно, нельзя срав­нить с “Нау­ти­лу­сом” – насто­я­щим под­вод­ным домом, в спо­кой­ных каби­не­тах кото­рого ничто не мешает работе.

– Однако, капи­тан, в одном отно­ше­нии судьба “Нау­ти­луса” сходна с судь­бой “Аст­ро­ля­бии” и “Усерд­ного”, – ска­зал я.

– В каком, гос­по­дин профессор?

– В том, что “Нау­ти­лус” сел на мель так же, как и они, и в том же самом месте.

– “Нау­ти­лус” не садится на мель, – холодно отве­тил капи­тан Немо. – “Нау­ти­лус” про­сто отды­хает, лежа на мор­ском дне, и мне не при­дется делать тех мучи­тель­ных уси­лий, каких стоил Дюмон-Дюр­вилю спуск на воду его судов, “Аст­ро­ля­бия” и “Усерд­ный” едва не погибли, между тем как мой “Нау­ти­лус” не под­вер­га­ется ника­кой опас­но­сти. Зав­тра, в назна­чен­ный мной день, в назна­чен­ный мной час, при­лив плавно поды­мет его, и он воз­об­но­вит свое плавание.

– Капи­тан, – начал я, – не сомне­ва­юсь, что…

– Зав­тра, – пре­рвал меня капи­тан Немо, вста­вая со стула, – в два часа сорок минут попо­лу­дни “Нау­ти­лус” сни­мется с мели и без вся­кого повре­жде­ния вый­дет из Тор­ре­сова пролива!

Про­го­во­рив эти слова отры­ви­стым голо­сом, капи­тан Немо слегка покло­нился. Это озна­чало, что он счи­тает беседу окон­чен­ной. Мне оста­ва­лось только уйти, что я и сделал.

Вер­нув­шись в свою ком­нату, я застал там Кон­селя, кото­рого инте­ре­со­вал резуль­тат моих пере­го­во­ров с капитаном.

– Друг мой, – ска­зал я ему, – капи­тан посме­ялся надо мной, когда я ска­зал, что “Нау­ти­лусу” угро­жают туземцы. А капи­тану Немо можно дове­риться. Можешь спо­койно спать!

– Хозяин не нуж­да­ется сей­час о моих услугах?

– Нет, спа­сибо, мой друг. Что делает Нед Ленд?

– С поз­во­ле­ния хозя­ина, скажу, что Нед Ленд в насто­я­щее время гото­вит такой паш­тет из кен­гуру, от кото­рого паль­чики оближешь!

Остав­шись один в ком­нате, я лег в постель, но спал очень плохо.

Над моей голо­вой все время раз­да­вался топот ног дика­рей по желез­ной обшивке палубы и их гром­кие крики.

Ночь про­шла спо­койно. Команды “Нау­ти­луса”, как все­гда, не было ни видно, ни слышно. Каза­лось, ее столько же бес­по­ко­ило при­сут­ствие дика­рей на палубе, как сол­дат какого-нибудь блин­ди­ро­ван­ного форта муравьи, бега­ю­щие по его крыше.

В шесть часов утра я встал. Люки еще не откры­ва­лись. Сле­до­ва­тельно, воз­дух не обнов­лялся со вче­раш­него дня. Впро­чем, это не чув­ство­ва­лось, так как резер­ву­ары свое­вре­менно под­ба­вили в обед­нев­шую атмо­сферу под­вод­ного корабля несколько куби­че­ских мет­ров кислорода.

Я рабо­тал в своей каюте до полу­дня, не пови­дав даже мель­ком капи­тана Немо. На борту судна не было заметно ника­ких при­го­тов­ле­ний к отплытию.

Я выждал еще несколько вре­мени, а потом про­шел в салон. Часы пока­зы­вали поло­вину тре­тьего. Через десять минут при­лив дол­жен был достиг­нуть своей выс­шей точки, и, если капи­тан Немо не оши­бался в рас­че­тах, “Нау­ти­лус” дол­жен был всплыть на поверх­ность моря. Если же того не слу­чится, прой­дет еще много меся­цев, пока он будет в состо­я­нии поки­нуть свое корал­ло­вое ложе.

Вскоре кор­пус судна стал вздра­ги­вать. Я услы­шал, как скри­пела обшивка, заде­вая за шеро­хо­ва­тое корал­ло­вое дно.

В два часа трид­цать пять минут капи­тан Немо вошел в салон.

– Сей­час мы отпра­вимся, – ска­зал он.

– Ага, – бурк­нул я.

– Я при­ка­зал открыть люки.

– А папуасы?

– Папуасы? – Капи­тан Немо пожал плечами.

– Ведь они забе­рутся внутрь “Нау­ти­луса”.

– Каким образом?

– Через люк, кото­рый вы при­ка­зали открыть,

– Гос­по­дин Аро­накс, – спо­койно отве­тил капи­тан Немо, – через люк “Нау­ти­луса” не все­гда можно пройти даже тогда, когда он открыт.

Я посмот­рел на капитана.

– Вы не пони­ма­ете? – спро­сил он.

– Нет.

– В таком слу­чае сле­дуйте за мной. Вы увидите.

Мы подо­шли к лест­нице, веду­щей к люку. Там уже нахо­ди­лись Нед Ленд и Кон­сель, с вели­чай­шим любо­пыт­ством смот­рев­шие на работу несколь­ких, мат­ро­сов, откры­вав­ших люк под акком­па­не­мент ярост­ных кри­ков и воплей, доно­сив­шихся с палубы.

Створки люка отки­ну­лись в сто­рону. Сразу же в отвер­стии пока­за­лись два­дцать разъ­ярен­ных физиономий.

Но пер­вый же из дика­рей, поло­жив­ший руку на перила трапа, был отбро­шен неиз­вестно какой силой и убе­жал, под­пры­ги­вая и испус­кая отча­ян­ные вопли.

Десять его това­ри­щей после­до­вали его при­меру с таким же успехом.

Кон­сель при­шел в восторг.

Нед Ленд, увле­ка­е­мый своим воин­ствен­ным тем­пе­ра­мен­том, хотел пре­сле­до­вать отсту­па­ю­щего врага, но не успел он схва­титься рукой за перила, как в свою оче­редь был отбро­шен назад.

– Тысяча чер­тей! – заре­вел он. – Меня уда­рила молния!

Эти слова объ­яс­нили мне все.

Перила трапа были пре­вра­щены в про­вод­ники тока высо­кого напря­же­ния. Вся­кий, кто при­ка­сался к ним, полу­чал страш­ный тол­чок. Этот тол­чок был бы смер­тель­ным, если бы капи­тан Немо поже­лал напра­вить в перила ток от всех своих бата­рей. Но он огра­ни­чился тем, что создал не смер­тель­ный, но непро­хо­ди­мый барьер между напа­да­ю­щими и внут­рен­но­стью сво­его корабля.

Между тем пере­пу­ган­ные насмерть папуасы поспешно отсту­пали. Мы, скры­вая улыбки, успо­ка­и­вали и уте­шали Неда Ленда, кото­рый ругался, как одержимый.

В эту минуту “Нау­ти­лус”, под­ня­тый вол­ной при­лива, снялся с мели. Было ровно два часа сорок минут – момент, назна­чен­ный капи­та­ном Немо.

Винт корабля стал бить воду с вели­че­ствен­ной мед­ли­тель­но­стью. Но посте­пенно ско­рость вра­ще­ния уве­ли­чи­ва­лась, и плывя по поверх­но­сти, целый и невре­ди­мый, “Нау­ти­лус” вышел из опас­ных вод Тор­ре­сова пролива.

Глава двадцать третья. Снова в тюрьме

На сле­ду­ю­щий день, 10 января, “Нау­ти­лус” снова плыл в откры­том оке­ане. Но на этот раз ско­рость его была чрез­вы­чайно зна­чи­тельна – не менее трид­цати пяти миль в час. Винт, вра­щался с такой быст­ро­той, что усле­дить за ним и под­счи­тать коли­че­ство обо­ро­тов в минуту я не мог.

Когда я вспо­ми­нал, что эта чудес­ная сила – элек­три­че­ство – не только при­во­дила “Нау­ти­лус” в дви­же­ние, но и осве­щала, и обо­гре­вала его, и защи­щала от напа­де­ния извне, созда­вая пре­граду, за кото­рую не мог сту­пить никто без риска погиб­нуть па месте от удара мол­нии, – когда я вспо­ми­нал все это, моему вос­хи­ще­нию не было гра­ниц. Еще боль­шее вос­хи­ще­ние вызы­вал во мне тот чело­век, кото­рый все это сделал.

Мы дер­жали курс прямо на запад. 31 января мы обо­гнули мыс Вес­сель, рас­по­ло­жен­ный под 135° дол­готы и 10° север­ной широты и сте­ре­гу­щий вход в залив Кар­пен­та­рии. Здесь было немало под­вод­ных скал, но они были раз­бро­саны на зна­чи­тель­ном рас­сто­я­нии друг от друга и с боль­шой точ­но­стью обо­зна­чены на карте.

“Нау­ти­лус” легко про­шел между рифами Моне слева н ска­лами Вик­то­рин справа, рас­по­ло­жен­ными под 130° дол­готы па той же деся­той парал­лели, вдоль кото­рой лежал наш путь.

Три­на­дца­того января мы вошли в воды моря Тимор у ост­рова того же имени, рас­по­ло­жен­ного под 122° дол­готы. Этой ост­ров, пло­ща­дью в тысячу шесть­сот два­дцать пять квад­рат­ных лье, управ­ля­ется несколь­кими раджами. Вла­сти­тели ост­рова име­нуют себя сыно­вьями кро­ко­ди­лов, то есть счи­тают себя наи­бо­лее бла­го­род­но­рож­ден­ными суще­ствами, какие только могут жить на свете. Хищ­ные “предки” раджей в изоби­лии водятся в реках ост­рова и в силу сво­его род­ства с монар­хами окру­жены бла­го­го­вей­ным покло­не­нием насе­ле­ния. За ними уха­жи­вают, им льстят, им пред­ла­гают в пищу моло­дых деву­шек, и горе тому чуже­земцу, кото­рый осме­лится под­нять руку на свя­щен­ное пресмыкающееся!

Но “Нау­ти­лусу” не было ника­кого дела до этих отвра­ти­тель­ных гадов. Мы видели ост­ров Тимор всего несколько минут, в пол­день, когда помощ­ник капи­тана делал оче­ред­ное наблю­де­ние. Так же мель­ком я уви­дел малень­кий ост­ров Ротти, при­над­ле­жа­щий к той же группе; жен­щины этого ост­рова сла­вятся своей кра­со­той и высоко ценятся на мела­не­зий­ских неволь­ни­чьих рынках.

Отсюда “Нау­ти­лус” круто повер­нул на юго-запад, по направ­ле­нию к Индий­скому океану.

Куда нас зане­сет каприз капи­тана Немо? Может быть, к бере­гам Азии? А быть может, к евро­пей­скому материку?

Эти пред­по­ло­же­ния трудно было согла­со­вать с все­гдаш­ней нена­ви­стью капи­тана Немо к оби­та­е­мым землям.

Зна­чит, мы спу­стимся еще южней? Может быть, “Нау­ти­лус” обо­гнет мыс Доб­рой Надежды и мыс Горн и доплы­вет до южного полюса? Каким путем мы вер­немся в воды Тихого оке­ана, где под­вод­ный корабль имел больше всего простора?

Только буду­щее могло дать ответ на эти вопросы.

Пройдя вдоль под­вод­ных рифов Кар­тье, Гиберни, Серин­га­па­тама и Скотта, послед­них фор­по­стов твер­дой земли, выдви­ну­тых далеко во вла­де­ния враж­деб­ной сти­хии, 14 января мы очу­ти­лись в откры­том море, далеко от суши. Ско­рость дви­же­ния “Нау­ти­луса” стала уме­рен­ной. Каприз­ный и непо­сто­ян­ный корабль то все время шел на боль­шой глу­бине, то подолгу не поки­дал поверх­но­сти океана.

Во время этого пла­ва­ния капи­тан Немо сде­лал любо­пыт­ные наблю­де­ния отно­си­тельно тем­пе­ра­туры мор­ской воды на раз­ных глу­би­нах. В обыч­ных усло­виях эти наблю­де­ния осу­ществ­ля­ются при помощи довольно слож­ных при­бо­ров: тер­мо­мет­ри­че­ских зон­дов или аппа­ра­тов, дей­ствие кото­рых осно­вано на неоди­на­ко­вой элек­тро­про­вод­но­сти раз­лич­ных метал­лов. Но пока­за­ния этих при­бо­ров не все­гда заслу­жи­вают дове­рия, осо­бенно пока­за­ния тер­мо­мет­ри­че­ских зон­дов, стекла кото­рых часто не выдер­жи­вают высо­кого дав­ле­ния в глу­бин­ных слоях воды. К тому же полу­чен­ные дан­ные трудно про­ве­рить, так как повто­ре­ние опыта пред­став­ляет зна­чи­тель­ные трудности.

Напро­тив, капи­тан Немо сам погру­жался на любую глу­бину, и тер­мо­метр, спу­щен­ный в раз­лич­ные слои воды, давал немед­ленно же совер­шенно точ­ное и бес­спор­ное показание.

Таким обра­зом, погру­жа­ясь, то при помощи напол­нен­ных; водой резер­ву­а­ров, то при посред­стве накло­нен­ных рулей глу­бины, капи­тан Немо после­до­ва­тельно дости­гал уровня в три, четыре, пять, семь, девять и десять тысяч мет­ров под поверх­но­стью оке­ана и при­шел к окон­ча­тель­ному выводу, что под всеми широ­тами тем­пе­ра­тура воды на глу­бине ниже тысячи мет­ров рав­ня­ется все­гда четы­рем с поло­ви­ной гра­ду­сам Цельсия.

Я сле­дил за этими иссле­до­ва­ни­ями с вели­чай­шим инте­ре­сом. Часто я спра­ши­вал себя: к чему капи­тану Немо эти науч­ные иссле­до­ва­ния? Неужели он думает о пользе человечества?

Это было мало­ве­ро­ятно – ведь все его работы должны были вме­сте с ним найти послед­нее при­бе­жище на дне какого-нибудь отда­лен­ного моря.

Впро­чем, может быть, он решил через мое посред­ство пода­рить миру свои науч­ные труды? Зна­чит, рано или поздно он поз­во­лит мне поки­нуть свой под­вод­ный корабль и вер­нуться на сушу, к людям?

К сожа­ле­нию, пока не было ника­ких осно­ва­ний наде­яться на это…

И тем не менее капи­тан Немо одна­жды поде­лился со мной резуль­та­тами сде­лан­ного им иссле­до­ва­ния плот­но­стей воды в важ­ней­ших морях зем­ного шара. Из его сооб­ще­ния, пред­став­ляв­шего, кстати ска­зать, огром­ный науч­ный инте­рес, я попутно сде­лал одно заклю­че­ние, никак и ничем не свя­зан­ное с нау­кой, но весьма важ­ное лично для меня.

Это про­изо­шло утром 15 января. Я про­ха­жи­вался с капи­та­ном Немо по палубе “Нау­ти­луса”, когда он неожи­данно спро­сил меня, знаю ли я, что мор­ская вода в раз­ных местах обла­дает неоди­на­ко­вой плот­но­стью. Я отве­тил, что нет, и доба­вил, что наука не имеет про­ве­рен­ных све­де­ний по этому вопросу.

– Я сам про­де­лал это иссле­до­ва­ние, – ска­зал мне капи­тан Немо, – и руча­юсь за его точность.

– Отлично, – отве­тил я, – но “Нау­ти­лус” – это обособ­лен­ный мирок, и откры­тия его уче­ных нико­гда не дой­дут до жите­лей зем­ного шара.

– Вы правы, про­фес­сор, – про­мол­вил капи­тан Немо после недол­гого раз­мыш­ле­ния. – “Нау­ти­лус” дей­стви­тельно обособ­лен­ный мирок. Он так же далек от земли, как пла­неты, вра­ща­ю­щи­еся вме­сте с ней вокруг солнца. И так же как на земле не узнают нико­гда о рабо­тах уче­ных Сатурна или Юпи­тера, так же точно оста­нутся неиз­вест­ными работы уче­ных “Нау­ти­луса”. Но вам, судьба кото­рого слу­чайно ока­за­лась свя­зан­ной с судь­бой “Нау­ти­луса”, я могу сооб­щить резуль­таты своих наблюдений.

– Я слу­шаю вас со вни­ма­нием, капитан.

– Вам, конечно, известно, гос­по­дин про­фес­сор, что мор­ская вода обла­дает боль­шей плот­но­стью, чем прес­ная? Но эта плот­ность не везде оди­на­кова. В самом деле, если при­нять за еди­ницу плот­ность прес­ной воды, то плот­ность вод Атлан­ти­че­ского оке­ана будет рав­няться одной целой и два­дцати восьми тысяч­ным, Тихого оке­ана – одной целой и два­дцати шести тысяч­ным; эта плот­ность рав­ня­ется для вод Сре­ди­зем­ного моря.

“Ага, – поду­мал я, – зна­чит, он бывает и в Сре­ди­зем­ном море!”

– … одной целой и трид­цати одной тысяч­ной, для вод Иони­че­ского моря – одной целой и восем­на­дцати тысяч­ным и для вод Адри­а­ти­че­ского моря – одной целой и два­дцати девяти тысячным.

Ясно было, что “Нау­ти­лус” не избе­гал самых ожив­лен­ных морей зем­ного шара. Отсюда я сде­лал вывод, что когда-нибудь – а может быть, и скоро – он при­бли­зится к более циви­ли­зо­ван­ным странам.

Эта новость должна была обра­до­вать Неда Ленда.

В тече­ние сле­ду­ю­щих дней мы сов­местно про­вели ряд иссле­до­ва­ний: опре­де­ле­ние насы­щен­но­сти воды солями на раз­лич­ных глу­би­нах, опре­де­ле­ние элек­тро­про­вод­но­сти, окраски, про­зрач­но­сти воды и т. д. Все это время меня пора­жала уди­ви­тель­ная изоб­ре­та­тель­ность капи­тана Немо, с кото­рой могла сопер­ни­чать только его пре­ду­пре­ди­тель­ность по отно­ше­нию ко мне. Но по окон­ча­нии этих опы­тов он снова скрылся, и я попреж­нему ока­зался оди­но­ким на борту под­вод­ного корабля.

Шест­на­дца­того января “Нау­ти­лус” как будто заснул в несколь­ких мет­рах ниже поверх­но­сти моря. Элек­три­че­ские машины оста­но­ви­лись, и непо­движ­ный винт предо­ста­вил тече­нию нести под­вод­ное судно в любом направ­ле­нии. Мне кажется, что машины были оста­нов­лены для мел­кого теку­щего ремонта, необ­хо­ди­мость кото­рого обу­слов­ли­ва­лась только что совер­шен­ным боль­шим про­бе­гом при зна­чи­тель­ных скоростях.

В этот день мои това­рищи и я стали оче­вид­цами любо­пыт­ного явле­ния. Ставни на окнах салона раз­дви­ну­лись, и, так как про­жек­тор “Нау­ти­луса” без­дей­ство­вал, а покры­тое густыми гро­зо­выми обла­ками небо про­пус­кало мало света в ниж­ние слои воды, в окру­жа­ю­щей нас среде царил полумрак.

Я любо­вался стран­ным видом моря, как вдруг неожи­данно “Нау­ти­лус” попал в полосу яркого света. Сна­чала я поду­мал, что зара­бо­тал элек­три­че­ский про­жек­тор и осве­тил вод­ные толщи. Но это было оши­боч­ное пред­по­ло­же­ние, и, вгля­дев­шись вни­ма­тель­ней, я в этом убедился.

“Нау­ти­лус” был сне­сен тече­нием в фос­фо­рес­ци­ру­ю­щий слой воды, све­че­ние кото­рого, по кон­трасту с окру­жа­ю­щей тем­но­той, каза­лось осле­пи­тельно ярким. Это све­че­ние вызы­ва­лось мири­а­дами мик­ро­ско­пи­че­ских све­тя­щихся живот­ных, излу­че­ния кото­рых уси­ли­ва­лись от сопри­кос­но­ве­ния с метал­ли­че­ской поверх­но­стью под­вод­ного корабля. Я заме­чал неожи­дан­ные вспышки света среди этого свер­ка­ю­щего моря, похо­жие на потоки рас­плав­лен­ного свинца в рас­ка­лен­ной печи; бла­го­даря этим вспыш­кам неко­то­рые участки фос­фо­рес­ци­ру­ю­щего слоя, по кон­трасту, про­из­во­дили впе­чат­ле­ние тем­ных. Нет, этот свет нисколько не был похож на спо­кой­ное излу­че­ние нашего про­жек­тора. В нем чув­ство­ва­лись сила и дви­же­ние. Сразу можно было заме­тить, что этот свет живет.

В тече­ние мно­гих часов “Нау­ти­лус” пла­вал в этих свер­ка­ю­щих водах. Наше вос­хи­ще­ние еще более воз­росло, когда мы уви­дели боль­ших мор­ских живот­ных, рез­вя­щихся в этом огне, как сала­мандры. В этом холод­ном свете купа­лись неуто­ми­мые акро­баты-дель­фины и мече­носцы дли­ной в три метра, огром­ные мечи кото­рых несколько раз заде­вали окна салона. Потом появи­лись более мел­кие рыбы, спи­но­роги, мак­рель и сотни других.

В этом зре­лище было какое-то стран­ное оча­ро­ва­ние. Воз­можно, что атмо­сфер­ные усло­вия уве­ли­чи­вали интен­сив­ность этого све­че­ния. Быть может, над поверх­но­стью моря разыг­ра­лась гроза? Но на глу­бине в несколько мет­ров, где плыл “Нау­ти­лус”, непо­года была бес­сильна, и мы плавно пока­чи­ва­лись в спо­кой­ных водах.

Так мы чуть заметно подви­га­лись среди все новых и новых чудес. Кон­сель гля­дел во все глаза и клас­си­фи­ци­ро­вал без конца зоо­фи­тов, чле­ни­сто­но­гих, мол­люс­ков и рыб. Дни про­те­кали быстро, и я пере­стал их счи­тать. Нед Ленд, сле­дуя уста­но­вив­шейся при­вычке, ста­рался раз­но­об­ра­зить наш стол.

Мы, как улитки, не поки­дали своей рако­вины. Я на лич­ном опыте убе­дился, что быть улит­кой совсем нетрудно.

Мы при­выкли к этому образу жизни, нахо­дили его лег­ким и при­ят­ным и совер­шенно забыли про то, что на поверх­но­сти зем­ного шара жизнь идет совер­шенно по-иному.

Но неожи­данно одно про­ис­ше­ствие вер­нуло нас к созна­нию действительности.

Восем­на­дца­того января “Нау­ти­лус” нахо­дился под 105° дол­готы и 15° южной широты. Погода сто­яла гро­зо­вая, по морю гуляли высо­кие волны. Ветер дул с востока с ура­ган­ной силой. Баро­метр, вот уже несколько дней бес­пре­рывно падав­ший, пред­ве­щал близ­кую бурю.

Я под­нялся на палубу в ту минуту, когда помощ­ник капи­тана делал наблю­де­ния. Я ожи­дал, что он, по обык­но­ве­нию, про­из­не­сет ту же фразу. Но в этот день он про­из­нес дру­гие, непо­хо­жие, но в такой же мере непо­нят­ные слова. Тот­час же вслед за этим на палубу вышел капи­тан Немо и, при­ста­вив к гла­зам бинокль, стал всмат­ри­ваться в горизонт.

В про­дол­же­ние несколь­ких минут капи­тан стоял непо­движно, не отводя бинокля от какой-то точки на гори­зонте. Затем, опу­стив бинокль, он обме­нялся с помощ­ни­ком несколь­кими сло­вами на непо­нят­ном языке.

Этот послед­ний, каза­лось, был чем-то воз­буж­ден и с тру­дом скры­вал вол­не­ние. Капи­тан Немо лучше вла­дел собой и сохра­нял хлад­но­кро­вие. Мне пока­за­лось, что он сде­лал заме­ча­ние помощ­нику, на кото­рое тот отве­тил горя­чим уве­ре­нием или обещанием.

По край­ней мере, такое впе­чат­ле­ние оста­лось у меня от инто­на­ций их голосов.

Я вни­ма­тель­ней­шим обра­зом всмат­ри­вался в то место на гори­зонте, куда только что наво­дили бинокли капи­тан Немо и его помощ­ник, но ничего не уви­дел. Вода и небо сли­ва­лись в отда­ле­нии в одну линию, иде­аль­ная пря­мизна кото­рой ничем не нарушалась.

Тем вре­ме­нем капи­тан Немо про­ха­жи­вался по палубе из конца в конец, не глядя, а быть может, и не заме­чая меня. Его шаги были такими же неспеш­ными, но, может быть, чуть-чуть менее раз­ме­рен­ными, чем обычно.

Изредка он оста­нав­ли­вался и, скре­стив руки на груди, огля­ды­вал море.

Что он высмат­ри­вал в огром­ной вод­ной пустыне? “Нау­ти­лус” нахо­дился в рас­сто­я­нии несколь­ких десят­ков миль от бли­жай­шей земли.

Помощ­ник капи­тана снова под­нес бинокль к гла­зам. Затем он стал метаться по палубе, впе­ред и назад, вне­запно оста­нав­ли­вался, топал ногой и снова начи­нал бегать. Теперь он уже и не ста­рался скрыть свое волнение.

Тайна, оче­видно, должна была скоро разъ­яс­ниться, так как по при­казу капи­тана Немо машины зара­бо­тали пол­ным ходом. В эту минуту помощ­ник снова оклик­нул сво­его началь­ника. Тот пре­кра­тил ходьбу по палубе и напра­вил бинокль в ука­зан­ную точку. Он долго не отни­мал бинокля от глаз. Заин­те­ре­со­ван­ный стран­ным пове­де­нием этих обычно невоз­му­ти­мых людей, я спу­стился в салон и взял там вели­ко­леп­ную под­зор­ную трубу, кото­рой посто­янно поль­зо­вался. Затем, вер­нув­шись на палубу, я под­нес трубу к гла­зам, чтобы осмот­реть гори­зонт. Но не успел я напра­вить трубу, как ее вдруг вырвали у меня из рук.

Я живо обер­нулся. Передо мной стоял капи­тан Немо, но я не узнал его. Лицо его пре­об­ра­зи­лось. Глаза свер­кали мрач­ным огнем. Рот полу­от­крылся, обна­жая зубы. Его напря­жен­ное тело, стис­ну­тые кулаки, втя­ну­тая в плечи голова гово­рили о том, что все его суще­ство было объ­ято вели­кой нена­ви­стью и гневом.

Он не шеве­лился. Труба, вырван­ная им из моих рук, валя­лась на палубе.

Неужели этот взрыв гнева вызван мной? Может быть, этот непо­нят­ный чело­век вооб­ра­зил, что я рас­крыл какую-то тайну, кото­рую не сле­до­вало знать плен­нику “Нау­ти­луса”?

Но нет, не я был пред­ме­том его нена­ви­сти. Он даже не смот­рел на меня. Взор его впе­рился в ту же неви­ди­мую точку на горизонте.

Но капи­тан Немо уже снова овла­дел сво­ими чув­ствами. Его иска­жен­ное лицо при­об­рело обыч­ное выра­же­ние холод­ного спо­кой­ствия. Он бро­сил несколько слов на непо­нят­ном языке сво­ему помощ­нику и затем обер­нулся ко мне:

– Гос­по­дин Аро­накс, – ска­зал он властно, – я дол­жен потре­бо­вать от вас выпол­не­ния одного из усло­вий моего с вами договора.

– Какого именно, капитан?

– Вам и вашим спут­ни­кам при­дется про­си­деть вза­перти до тех пор, пока я не сочту воз­мож­ным вер­нуть вам свободу.

– Я вынуж­ден под­чи­ниться вашему при­ка­за­нию, – отве­тил я, при­стально глядя на него, – но раз­ре­шите задать вам один, вопрос.

– Нет, не разрешаю!

Спо­рить было бес­по­лезно, так как сопро­тив­ляться ему у меня не было сил.

При­шлось подчиниться.

Я спу­стился в каюту, зани­ма­е­мую Недом Лен­дом и Кон­се­лем, и сооб­щил им при­ка­за­ние капитана.

Пред­став­ляю чита­телю дога­даться, какое впе­чат­ле­ние про­из­вело мое сооб­ще­ние на канадца. Впро­чем, на дол­гие раз­го­воры у нас не оста­ва­лось вре­мени. Четыре мат­роса уже ждали нас у двери и отвели в ту самую каюту, в кото­рой мы были заклю­чены в пер­вый день нашего пре­бы­ва­ния на “Нау­ти­лусе”.

Нед Ленд хотел было про­те­сто­вать, но дверь захлоп­ну­лась перед самым его носом.

– Не ска­жет ли нам хозяин, что это озна­чает? – спро­сил Консель.

Я рас­ска­зал своим това­ри­щам все, что про­изо­шло на палубе. Они так же уди­ви­лись, как и я, но от этого окру­жа­ю­щая нас тайна не стала яснее.

Я погру­зился в тяже­лые раз­мыш­ле­ния. Стран­ное выра­же­ние лица капи­тана Немо не выхо­дило у меня из головы. Я дошел до такого состо­я­ния, что не мог уже свя­зать двух мыс­лей, теря­ясь в самых бес­смыс­лен­ных догад­ках и пред­по­ло­же­ниях, когда вдруг меня вывел из раз­ду­мья воз­глас Неда Ленда:

– Смот­рите, зав­трак на столе!

Дей­стви­тельно, стол был устав­лен блю­дами. Оче­видно, капи­тан Немо отдал рас­по­ря­же­ние об этом одно­вре­менно с при­ка­зом уско­рить ход “Нау­ти­луса”.

– Поз­во­лит ли хозяин дать ему совет? – спро­сил меня Консель.

– Конечно, друг мой, – отве­тил я.

– Так вот, я сове­тую хозя­ину позав­тра­кать. Этого тре­бует и осто­рож­ность. Ведь неиз­вестно, что произойдет.

– Ты, прав, Консель,

– Увы, – вздох­нул Нед Ленд, – нам подали только рыб­ные блюда, и ничего из наших запасов.

– Поду­майте, Нед, что бы вы ска­зали, если бы нам не подали ника­кого завтрака?

Этот довод сразу укро­тил канадца.

Мы сели за стол. Зав­трак про­шел в молчании.

Я ел мало. Кон­сель застав­лял себя есть побольше, все из той же осто­рож­но­сти, а Нед Ленд, несмотря на свое недо­воль­ство, не дал про­пасть ни одному кусочку пищи.

После зав­трака каж­дый из нас уселся в свой угол.

В эту минуту мато­вое полу­ша­рие, осве­щав­шее нашу камеру, погасло, и мы оста­лись в пол­ней­шей тем­ноте. Нед Ленд не замед­лил захра­петь. Меня уди­вило, что и Кон­сель вскоре после­до­вал его при­меру. Я спра­ши­вал себя, что могло вызвать у моих дру­зей вне­зап­ную сон­ли­вость, когда почув­ство­вал, что и меня тоже неодо­лимо кло­нит ко сну.

Я ста­рался дер­жать глаза рас­кры­тыми, но веки мои так отя­же­лели, что закры­лись вопреки моей воле. Я впал в состо­я­ние мучи­тель­ного полу­сна. Оче­видно, в подан­ные нам куша­нья были под­ме­шаны сно­твор­ные вещества.

Зна­чит, капи­тану Немо мало было запря­тать нас в тем­ницу, чтобы скрыть свои дей­ствия, – ему нужно было еще, чтобы мы спали?..

Сквозь полу­сон я услы­шал стук закры­ва­ю­щихся люков. Лег­кая качка, вызван­ная вол­не­нием на поверх­но­сти, пре­кра­ти­лась. “Нау­ти­лус”, оче­видно, погру­зился в вечно спо­кой­ные глу­бины океана.

Я все еще пытался бороться со сном. Но это было невоз­можно. Дыха­ние мое осла­бе­вало, я почув­ство­вал, как смер­тель­ный холод под­би­ра­ется от конеч­но­стей к моему сердцу. Налив­ши­еся свин­цом веки невоз­можно было под­нять. Тяже­лый сон, пол­ный кош­ма­ров, овла­дел мною. Потом виде­ния исчезли, и я поте­рял сознание.

Глава двадцать четвертая. Царство кораллов

Назав­тра я проснулся со страш­ной пусто­той в голове. К сво­ему глу­бо­кому удив­ле­нию, я уви­дел, что нахо­жусь в своей каюте. Оче­видно, и моих това­ри­щей также пере­несли в их каюту во время сна. Сле­до­ва­тельно, они не больше моего могли знать о собы­тиях пред­ше­ству­ю­щей ночи, и мне оста­ва­лось наде­яться только на то, что буду­щее как-нибудь под­ни­мет завесу этой тайны.

Мне захо­те­лось выйти из каюты. Но сво­боде ли я или по-преж­нему в плену? Ока­за­лось, что я совер­шенно сво­бо­ден. Я рас­крыл дверь и кори­до­ром про­шел к трапу, веду­щему на палубу. Закры­тый нака­нуне люк был настежь открыт.

Я вышел на палубу.

Там меня уже ждали Нед Ленд и Кон­сель. Я стал рас­спра­ши­вать их. Они ничего не знали. Заснув вчера тяже­лым сном, они очну­лись только сего­дня в своей каюте.

“Нау­ти­лус” был по-обыч­ному спо­коен и по-обыч­ному таин­стве­нен. Он плыл с уме­рен­ной ско­ро­стью по поверх­но­сти моря. Каза­лось, ничто на нем не изменилось.

Нед Ленд осмот­рел гори­зонт. Море было пустынно – даже зор­кие глаза канадца не уви­дели вдали ни паруса, ни трубы паро­хода, ни земли. Силь­ный ветер, дув­ший с запада, раз­вел на море боль­шую волну.

“Нау­ти­лус” изрядно покачивало.

Воз­об­но­вив запас воз­духа, “Нау­ти­лус” погру­зился мет­ров на пят­на­дцать в воду с таким, оче­видно, рас­че­том, чтобы можно было всплыть немед­ленно, как только это пона­до­бится. Про­тив обык­но­ве­ния этот маневр несколько раз повто­рялся в тече­ние дня 19 января. Вся­кий раз помощ­ник капи­тана под­ни­мался на палубу и оттуда бро­сал при­выч­ную фразу в люк.

Капи­тан Немо не пока­зы­вался. Из команды в этот день я видел только невоз­му­ти­мого стю­арда, при­слу­жи­вав­шего мне за едой с обыч­ной аккуратностью.

Около двух часов попо­лу­дни в салон, где я при­во­дил в поря­док свои записи, вошел капи­тан Немо. Я покло­нился ему. Он отве­тил мне чуть замет­ным кив­ком и не про­из­нес ни слова. Я снова при­нялся за свою работу, наде­ясь, что он что-нибудь рас­ска­жет о собы­тиях вче­раш­него дня, но он этого не сделал.

Я украд­кой посмот­рел на него. Он про­из­во­дил впе­чат­ле­ние уста­лого чело­века; глаза его покрас­нели, словно от бес­сон­ницы; лицо выра­жало глу­бо­кую печаль, даже горе.

Он шагал по ком­нате, садился на диван, опять вста­вал, брал первую попав­шу­юся книгу и тот­час же бро­сал ее, под­хо­дил к при­бо­рам и смот­рел на них, но не делал, как обычно, запи­сей. Каза­лось, он не мог ни секунды уси­деть на месте.

Нако­нец, он подо­шел ко мне и спросил:

– Не врач ли вы, гос­по­дин Аронакс?

Я так мало был под­го­тов­лен к этому вопросу, что несколько вре­мени смот­рел на него, не отвечая.

– Я спра­ши­ваю, не врач ли вы. Ведь мно­гие из ваших кол­лег-нату­ра­ли­стов полу­чили меди­цин­ское образование…

– Да, я был вра­чом и орди­на­то­ром кли­ники и много лет зани­мался меди­цин­ской прак­ти­кой до поступ­ле­ния в музей, – отве­тил я.

– Отлично, – ска­зал капитан.

Мой ответ, видимо, обра­до­вал его. Но я еще не знал, чего он от меня хочет, и ждал новых вопро­сов, решив­шись отве­чать на них в зави­си­мо­сти от их характера.

– Гос­по­дин про­фес­сор, – про­дол­жал капи­тан, – не согла­си­тесь ли вы ока­зать меди­цин­скую помощь одному из моих матросов?

– На борту есть больной?

– Да.

– Я готов сле­до­вать за вами. – Идемте.

При­зна­юсь, сердце мое уча­щенно билось. Не знаю почему, но мне сразу при­шло в голову, что между болез­нью этого мат­роса и собы­ти­ями вче­раш­ней ночи есть какая-то связь, и эта тайна зани­мала меня больше, чем сам больной.

Капи­тан Немо повел меня на корму “Нау­ти­луса” и открыл дверь малень­кой каюты, рас­по­ло­жен­ной рядом с мат­рос­ским кубриком.

В каюте лежал чело­век лет сорока, с муже­ствен­ным лицом насто­я­щего англо-сакса.

Я скло­нился над ним. Это был не боль­ной, а ране­ный. Его голова, повя­зан­ная окро­вав­лен­ными бин­тами, лежала на подушках.

Я снял бинты. Ране­ный при­стально гля­дел на меня широко рас­кры­тыми гла­зами, но не мешал раз­бин­то­вы­вать себя и даже ни разу не застонал.

Рана была ужас­ная. Череп­ная коробка, про­би­тая каким-то тупым ору­дием, обна­жала мозг. Видно было, что моз­го­вые ткани серьезно задеты. Кро­вя­ные под­теки, вид­нев­ши­еся на серо­ва­той массе мозга, были похожи на вин­ные пятна на ска­терти. Итак, у ране­ного было одно­вре­менно и сотря­се­ние мозга и мест­ные кровоизлияния.

Несчаст­ный тяжело дышал. Вре­ме­нами его лицо подер­ги­ва­лось судо­ро­гой. Передо мной был типич­ный слу­чай вос­па­ле­ния мозга с пара­ли­чей дви­га­тель­ных центров.

Пульс у ране­ного был пере­ме­жа­ю­щийся. Конеч­но­сти уже начи­нали холо­деть. Я видел, что смерть при­бли­жа­ется и что ее ничем нельзя отвратить.

Я снова пере­вя­зал рану и повер­нулся к капи­тану Немо.

– Как был ранен этот чело­век? – спро­сил я.

– Разве это суще­ственно? – уклон­чиво ска­зал он. – “Нау­ти­лус” испы­тал тол­чок, от кото­рого рычаг машины сло­мался и уда­рил этого чело­века. Но ска­жите, что вы дума­ете о его состо­я­нии? Я замялся.

– Можете гово­рить, – ска­зал капи­тан Немо, – он не знает фран­цуз­ского языка.

Я еще раз посмот­рел на ране­ного и сказал:

– Этот чело­век про­жи­вет не больше двух часов.

– Ничто не может его спасти?

– Ничто.

Капи­тан Немо судо­рожно сжал кулаки. Слезы пока­ти­лись из его глаз.

В про­дол­же­ние несколь­ких минут я не спус­кал глаз с уми­ра­ю­щего. Жизнь заметно остав­ляла его.

Холод­ный элек­три­че­ский свет еще больше под­чер­ки­вал его бледность.

Я гля­дел на его умное лицо, избо­рож­ден­ное преж­де­вре­мен­ными мор­щи­нами – неиз­беж­ным след­ствием нищеты и несчаст­ной жизни.

Я хотел про­честь тайну этой жизни в послед­них сло­вах, кото­рые ска­жут холо­де­ю­щие губы.

Но капи­тан Немо ска­зал мне:

– Я не задер­жи­ваю вас, гос­по­дин профессор.

При­шлось уйти.

Я оста­вил капи­тана у постели уми­ра­ю­щего и, потря­сен­ный всем виден­ным, вер­нулся в свою каюту.

В тече­ние всего дня меня угне­тали тяже­лые пред­чув­ствия. Ночью я плохо спал. Сквозь сон мне слы­ша­лись отда­лен­ный плач и как будто тра­ур­ные мелодии.

На сле­ду­ю­щее утро, на заре, я под­нялся на палубу. Капи­тан Немо опе­ре­дил меня в этот день – он уже был там. Он подо­шел ко мне.

– Гос­по­дин про­фес­сор, – ска­зал он, – хотите сего­дня при­нять уча­стие в под­вод­ной прогулке.

– И мои това­рищи также могут участ­во­вать в ней?

– Если они пожелают.

– С бла­го­дар­но­стью при­ни­маю ваше предложение.

– В таком слу­чае наденьте скафандр.

Об уми­ра­ю­щем или мерт­вом – ни слова. Я зашел к Неду Ленду и Кон­селю и пере­дал им при­гла­ше­ние капи­тана Немо.

Кон­сель с радо­стью согла­сился, да и кана­дец на сей раз не отказался.

Не было еще восьми часов утра. В поло­вине девя­того мы уже обла­чи­лись в ска­фандры и воору­жи­лись резер­ву­а­рами Рук­вей­роля и элек­три­че­скими фонарями.

Обе двери рас­кры­лись пооче­редно, и в сопро­вож­де­нии капи­тана Немо и дюжины мат­ро­сов мы сту­пили на глу­бине десяти мет­ров на каме­ни­стое дно, на кото­ром отды­хал “Нау­ти­лус”.

Лег­кий вна­чале уклон почвы при­вел нас к кру­тому откосу, сбе­гав­шему мет­ров на трид­цать вниз. Мы спу­сти­лись в кот­ло­вину, резко отли­чав­шу­юся своим видом от дна, по кото­рому мы ходили во время пер­вой экс­кур­сии в Тихом оке­ане. Здесь не было ни мяг­кого песка, ни под­вод­ных лужаек, ни мор­ских лесов. Мне сразу бро­си­лись в глаза осо­бен­но­сти мест­но­сти, по кото­рой нас вел капи­тан Немо. Это было корал­ло­вое царство.

В отделе зоо­фи­тов, в под­классе аль­ци­о­на­рий, име­ется отряд гор­го­ний, к кото­рому при­над­ле­жат бла­го­род­ные кораллы, любо­пыт­ные созда­ния при­роды, по оче­реди отно­сив­ши­еся уче­ными ко всем трем цар­ствам при­роды – мине­раль­ному, рас­ти­тель­ному и живот­ному. Это лекар­ство древ­них и дра­го­цен­ное укра­ше­ние наших совре­мен­ниц было окон­ча­тельно отне­сено к живот­ному цар­ству только в 1744 году англи­ча­ни­ном Тремблеем.

Коралл – это коло­ния мель­чай­ших живот­ных, обра­зу­ю­щих каме­ни­стый, хруп­кий полип­няк. Эти полипы имеют одного родо­на­чаль­ника, поро­див­шего их поч­ко­ва­нием, Живя общей жиз­нью, каж­дый из чле­нов коло­нии в то же время имеет свою част­ную жизнь.

Я читал послед­ние работы об этих любо­пыт­ных зоо­фи­тах, и мне было чрез­вы­чайно инте­ресно посе­тить лес из ока­ме­не­лых корал­ло­вых дере­вьев, кото­рый при­рода наса­дила в глу­бине океана.

Мы засве­тили фонари и пошли вдоль только еще воз­дви­га­е­мой корал­лами стены, кото­рая с тече­нием вре­мени отго­ро­дит эту часть Тихого оке­ана от Индий­ского. Доро­гой мы все время должны были обхо­дить чащи корал­ло­вых дере­вьев. Только в отли­чие от зем­ных дере­вьев, эти дре­во­по­доб­ные рас­те­ния росли сверху вниз, при­ле­пив­шись осно­ва­нием к скалам.

Свет наших фона­рей рож­дал пора­зи­тель­ные эффекты, падая на ярко окра­шен­ные ветви. Мне порой каза­лось, что эти ока­ме­не­ло­сти пока­чи­ва­ются от дви­же­ния воды; мне хоте­лось сорвать с них све­жие вен­чики с неж­ными тон­кими щупаль­цами, только что рас­пу­стив­ши­еся пыш­ным цве­том или еще едва начи­на­ю­щие рас­пус­каться. Лег­кие, неуло­вимо быст­рые рыбки стре­лой про­но­си­лись, чуть заде­вая их, как стайки птиц. Но сто­ило мне про­тя­нуть руку к этим живым цве­там, как вся коло­ния при­хо­дила в бес­по­кой­ство. Белые вен­чики пря­та­лись в свои крас­ные футляры, цветы увя­дали на гла­зах, и цве­ту­щий куст пре­вра­щался в засох­шую окаменелость.

Слу­чай при­вел меня к зарос­лям самых ред­ких зоо­фи­тов. Эта корал­ло­вая роща не усту­пала по кра­соте корал­лам, кото­рые добы­ва­ются в Сре­ди­зем­ном море у фран­цуз­ских, ита­льян­ских и афри­кан­ских берегов.

Окраска бла­го­род­ных корал­лов оправ­ды­вает поэ­ти­че­ское назва­ние, кото­рое юве­лиры дают луч­шим экзем­пля­рам: “кро­ва­вый цве­ток” и “кро­ва­вая пена”.

Вскоре кустар­ник стал чаще, а деревца – выше. Длин­ные кори­доры фан­та­сти­че­ской архи­тек­туры откры­ва­лись перед нами.

Капи­тан Немо углу­бился в тем­ную, слегка накло­нен­ную гал­ле­рею, кото­рая посте­пенно при­вела нас на глу­бину в сто метров.

Среди корал­ло­вых дерев­цев я заме­тил дру­гие, не менее любо­пыт­ные виды поли­пов с суста­воч­ными раз­ветв­ле­ни­ями, затем несколько кустов зеле­ных и крас­ных корал­лов, насто­я­щих водо­рос­лей по внеш­нему виду, несмотря на пол­ную ока­ме­не­лость их обиз­вест­в­лен­ных тка­ней. Но, как ска­зал один мыс­ли­тель, “кораллы – это, может быть, и есть та грань, где жизнь начи­нает про­сы­паться от своей камен­ной спячки, но еще не при­об­рела подвижности”.

Нако­нец, после двух часов ходьбы мы достигли глу­бины, при­мерно, в три­ста мет­ров, то есть того пре­дела, где кон­ча­ются корал­ло­вые обра­зо­ва­ния. Здесь росли не отдель­ные группы корал­ло­вых дере­вьев, а целый дре­му­чий лес из гигант­ских камен­ных дере­вьев, свя­зан­ных между собой изящ­ными гир­лян­дами плю­ма­рий, этих мор­ских лиан, окра­шен­ных во все­воз­мож­ные цвета. Мы про­хо­дили, не сги­ба­ясь под их сво­дами, теряв­ши­мися в тем­ноте вод­ных толщ, а под ногами у нас цвел рос­кош­ный ковер из туби­пор, аст­рей, меа­ид­рин, фун­гий и кариофилий.

Какое пора­зи­тель­ное зре­лище! Как жаль, что мы не могли делиться впе­чат­ле­ни­ями! Как обидно было в такие неза­бы­ва­е­мые минуты чув­ство­вать, что твоя голова в плену в этом шлеме из стекла и металла! Почему мы не можем жить в воде, как эти рыбы, стре­лой про­но­ся­щи­еся мимо пас, или, еще лучше, как амфи­бии, кото­рые дол­гие часы могут нахо­диться в воде и на суше, оди­на­ково хорошо себя чув­ствуя в обеих сти­хиях – воз­душ­ной и водной?

Между тем капи­тан Немо оста­но­вился. Мои това­рищи и я после­до­вали его примеру.

Я уви­дел, что мат­росы “Нау­ти­луса” выстро­и­лись полу­кру­гом за своим начальником.

При­смот­рев­шись, я заме­тил, что чет­веро из них несли на пле­чах какой-то про­дол­го­ва­тый предмет.

Мы нахо­ди­лись в цен­тре про­стор­ной лужайки, обрам­лен­ной со всех сто­рон высо­ким корал­ло­вым лесом. Наши фонари бро­сали на дно невер­ный, блек­лый полу­свет, от кото­рого гигант­ски вырас­тали тени.

По краям лужайки царил густой мрак, и только кое-где вспы­хи­вали и тот­час же уга­сали кро­ва­вые огоньки – это луч фонаря отра­жался на мгно­ве­ние в кораллах.

Нед Ленд и Кон­сель сто­яли рядом со мной. Всем нам только теперь при­шла в голову мысль, что наша под­вод­ная про­гулка совер­ша­лась с какой-то целью.

Осмот­рев дно, я заме­тил, что оно во мно­гих местах гор­би­лось хол­ми­ками, рас­по­ло­жен­ными рядами; пра­виль­ность рас­по­ло­же­ния этих рядов гово­рила о том, что они созданы руками человека.

По знаку капи­тана Немо один из мат­ро­сов вышел впе­ред, отвя­зал кирку от пояса и стал выру­бать яму в дне.

Тут я все понял.

Эта лужайка была клад­би­щем, яма, кото­рую рыл мат­рос, – моги­лой; про­дол­го­ва­тый пред­мет на пле­чах у мат­ро­сов – телом умер­шего ночью человека.

Капи­тан Немо и его мат­росы при­шли сюда, чтобы пре­дать тело сво­его това­рища погре­бе­нию на этом брат­ском клад­бище в глу­бине океана.

Нико­гда я не был так взвол­но­ван. Нико­гда ни одно зре­лище не потря­сало меня до такой степени.

Я не хотел видеть того, что дела­лось передо мной и не мог ото­рвать глаз от этого зре­лища ни на секунду.

Тем вре­ме­нем яма мед­ленно углуб­ля­лась в корал­ло­вое дно оке­ана. Вспуг­ну­тые уда­рами кирки рыбы, мет­ну­лись во все стороны.

Я слы­шал глу­хой стук, когда железо кирки уда­ряло по куску кремня, зате­рян­ному в глу­бине вод.

Яма вытя­ги­ва­лась в длину и росла в ширину и, нако­нец, стала доста­точно про­стор­ной, чтобы вме­стить человека.

Тогда при­бли­зи­лись носиль­щики. Тело, оку­тан­ное белой тка­нью, скольз­нуло в запол­нен­ную водой могилу.

Капи­тан Немо и мат­росы стали вокруг со скре­щен­ными на груди руками. Я и мои това­рищи, глу­боко потря­сен­ные этой сце­ной, отсту­пили на шаг назад, чтобы не мешать их горю.

Могилу засы­пали кус­ками корал­лов и при­дали насыпи пра­виль­ные очертания.

Когда это было сде­лано, капи­тан Немо и все его спут­ники опу­сти­лись на одно колено и под­няли кверху руки в знак послед­него прощания…

Затем тра­ур­ный кор­теж тро­нулся в обрат­ный путь к “Нау­ти­лусу”.

Мы снова про­шли под сво­дами корал­ло­вого леса и вышли к под­но­жью корал­ло­вой стены. Отсюда начался кру­той подъем. После часа уто­ми­тель­ной ходьбы, нако­нец, вдали пока­за­лись огни “Нау­ти­луса”. Мы пошли прямо на них и к двум часам попо­лу­дни вер­ну­лись на борт.

Пере­ме­нив одежду, я поспе­шил выйти на палубу, весь во вла­сти груст­ных мыс­лей, наве­ян­ных только что виден­ной тяже­лой церемонией.

Капи­тан Немо вскоре при­со­еди­нился ко мне. Я спро­сил его:

– Зна­чит, как я и пред­ви­дел, этот чело­век ночью умер?

– Да, гос­по­дин Аро­накс, – отве­тил капитан.

– И теперь он спит послед­ним сном, рядом со мно­гими сво­ими това­ри­щами, на под­вод­ном корал­ло­вом кладбище?

– Да, он спит там, забы­тый всеми, но не нами…

И, закрыв лицо руками, капи­тан Немо без­успешно пытался пода­вить рыдания.

После дол­гого мол­ча­ния он сказал:

– Там, глу­боко под водой, рас­по­ло­жено наше тихое кладбище…

– И там ваши мерт­вецы спят спо­койно, недо­ся­га­е­мые для акул?

– Да, – глу­хим голо­сом отве­тил капи­тан Немо, – недо­ся­га­е­мые для акул и для людей.

Конец пер­вой части

---

Роман «20 тысяч лье под водой» выдающегося французского писателя Жюля Верна, основоположника жанра научной фантастики, и сегодня читается на одном дыхании. А уж его первая публикация — роман печатался на страницах популярного французского журнала «Magasin d’Education et de Récréation» («Журнал воспитания и развлечения») с марта 1869 года до 20 июня 1870-го — и вовсе вызвала фурор, сразу сделав книгу классикой научно-фантастической литературы. Жюль Верн умел выстроить захватывающий сюжет — в самом деле, только самый нелюбопытный человек не попадался на крючок интригующего зачина: «1866 год ознаменовался удивительным происшествием, которое, вероятно, еще многим памятно. (…) Дело в том, что с некоторого времени многие корабли стали встречать в море какой-то длинный, фосфоресцирующий, веретенообразный предмет, далеко превосходивший кита, как размерами, так и быстротой передвижения».

Дальнейший ход событий отлично известен любителям приключенческой литературы: на поиски невиданного морского чудовища снаряжен американский фрегат «Авраам Линкольн», на борту которого находится профессор Аронакс, известный ученый-океанолог. Встреча с подводным монстром заканчивается для экипажа фрегата плачевно: «Авраам Линкольн» идет ко дну, однако профессор Аронакс, его слуга Консель и гарпунер Нед Лэнд спасаются, оказавшись на борту загадочной субмарины под названием «Наутилус», которая и потопила их корабль. Оказавшись пленниками таинственного капитана Немо (на латыни это значит «Никто»), человека удивительного благородства, красавца, интеллектуала и эстета, герои переживают множество удивительных приключений, бороздя вместе с экипажем «Наутилуса» подводные просторы. Многие свои секреты поверяет им морская стихия. И лишь только тайна капитана Немо остается неразгаданной. От кого он скрывается в холодных океанических глубинах? Кому мстит? Почему топит английские военные корабли и суда работорговцев? Даже происхождение капитана Немо остается загадкой для профессора Аронакса, который в финале романа спрашивает себя: «Узнаю ли я, наконец, его настоящее имя? Не выдаст ли исчезнувший корабль своей национальностью национальность самого капитана Немо?»

Имя и национальность капитана «Наутилуса» стали известны читателям Жюля Верна только спустя пять лет, когда в свет вышел роман «Таинственный остров» (1874). Тут-то и выяснилось, что капитан Немо — это индийский принц Даккар, один из предводителей восстания сипаев (так назывались наемные солдаты в колониальной Индии, вербовавшиеся из индусов), разразившегося в 1857 году. Британские войска потопили восстание в крови, однако принцу Даккару удалось бежать. Будучи человеком всесторонне образованным, он с помощью своих соратников сконструировал невиданную по тем временам подводную лодку и ушел в море, чтобы мстить английским колонизаторам, надругавшимся над его родиной. У Даккара имелся и реальный прототип — Нана Сахиб, владыка Маратхи.

Любопытный польский след присутствует и в романе Жюля Верна «Дети капитана Гранта» (1867). В одной из глав этой книги речь заходит об острове Амстердам, расположенном в Индийском океане: «Острову Амстердам было суждено стать и остаться французским владением. Сначала он принадлежал, по праву первого поселившегося на нем, Камену, судовладельцу из Сен-Дени на Бурбоне. Потом по какому-то международному соглашению остров Амстердам был уступлен одному поляку, который занялся его обработкой при помощи мадагаскарских рабов. Ну, а поляки от французов недалеко ушли, и остров, попав в руки Отована, снова стал французским».

Имени этого поляка писатель не называет. Однако дотошные «жюльверноведы» установили его личность. Реальным владельцем острова Амстердам был Адам Петр Мерославский — польский революционер и, что особенно важно в контексте нашего рассказа, мореплаватель. Может быть, это он был прототипом капитана Немо? Особенную же интригу всей этой истории придают сообщения тогдашней французской прессы о том, что на острове Святого Павла, расположенном по соседству с островом Амстердам, был обнаружен живший в полном одиночестве брат Тадеуша Костюшко, борца за свободу Польши. Французские газеты окрестили его «польским Робинзоном Крузо». Впрочем, современные исследователи считают, что речь на самом деле идет не о брате Костюшко, а о его племяннике.

Но при чем здесь Тадеуш Костюшко? — спросите вы. Что ж, давайте вспомним, чей портрет, среди прочих, украшал каюту капитана Немо в «20 тысячах лье под водой»:

Несколько офортов на стенах — в тот раз я их не заметил — бросились мне в глаза. То были портреты — портреты видных исторических лиц,  посвятивших себя служению высокой  идее  гуманизма:  Костюшко,  герой,  боровшийся  за освобождение Польши, павший с криком:  “Конец  Польше!”;  Боцарис  —  этот Леонид современной Греции; О’Коннель — борец  за  независимость  Ирландии; Вашингтон — основатель Северо-Американского  союза;  Манин  —  итальянский патриот; Линкольн, погибший от пули рабовладельца;  и,  наконец,  мученик, боровшийся за освобождение негров от рабства и вздернутый на  виселице,  — Джон Броун: страшный рисунок в карандаше, сделанный рукою Виктора Гюго! Какая связь могла  быть  между  капитаном  Немо  и  этими  героями?  (…) Не участвовал ли он в политических и социальных потрясениях последнего времени?

Брошенная как бы походя фраза «Поляки от французов недалеко ушли» даже заставила некоторых биографов Верна задуматься о польском происхождении выдающегося писателя. Такие слухи и впрямь имели место. Весной 1876 года варшавский еженедельник «Kłosy» («Колосья») разродился сенсацией, сообщив, со ссылкой на немецкие газеты, что знаменитый писатель Жюль Верн — польский еврей, родившийся в Плоцке, и его настоящая фамилия Ольшевич, чем и объясняется происхождение его французской фамилии («verne» в переводе с французского значит «ольха», по-польски «olszyna»). Вскоре писатель даже получил написанное по-немецки письмо от своего польского «родственника», некоего Вильгельма Ольшевича, живущего в Страсбурге.

Жюль Верн реагировал на эти — признаем, совершенно беспочвенные — слухи с изрядным чувством юмора. На встрече с журналистами он их не только не опроверг, но еще и приукрасил, на ходу придумав историю о своем романе с прекрасной полькой из Кракова, которая после их разрыва в отчаянии бросилась в воды Женевского озера.

Жюль Верн

Капитан Немо

Двадцать тысяч лье под водой

Кругосветное путешествие в морских глубинах

Часть первая

1. Плавающий риф

1866 год ознаменовался удивительным происшествием, которое, вероятно, еще многим памятно. Не говоря уже о том, что слухи, ходившие в связи с необъяснимым явлением, о котором идет речь, волновали жителей приморских городов и континентов, они еще сеяли тревогу и среди моряков. Купцы, судовладельцы, капитаны судов, шкиперы как в Европе, так и в Америке, моряки военного флота всех стран, даже правительства различных государств Старого и Нового Света были озабочены событием, не поддающимся объяснению.

Дело в том, что с некоторого времени многие корабли стали встречать в море какой-то длинный, фосфоресцирующий, веретенообразный предмет, далеко превосходивший кита как размерами, так и быстротой передвижения.

Записи, сделанные в бортовых журналах разных судов, удивительно схожи в описании внешнего вида загадочного существа или предмета, неслыханной скорости и силы его движений, а также особенностей его поведения. Если это было китообразное, то, судя по описаниям, оно превосходило величиной всех доныне известных в науке представителей этого отряда. Ни Кювье, ни Ласепед, ни Дюмериль, ни Катрфаж не поверили бы в существование такого феномена, не увидав его собственными глазами, вернее глазами ученых.

Оставляя без внимания чересчур осторожные оценки, по которым в пресловутом существе было не более двухсот футов длины, отвергая явные преувеличения, по которым оно рисовалось каким-то гигантом, – в ширину одна миля, в длину три мили! – все же надо было допустить, придерживаясь золотой середины, что диковинный зверь, если только он существует, в значительной степени превосходит размеры, установленные современными зоологами.

По свойственной человеку склонности верить во всякие чудеса легко понять, как взволновало умы это необычное явление. Некоторые попытались было отнести всю эту историю в область пустых слухов, но напрасно! Животное все же существовало; этот факт не подлежал ни малейшему сомнению.

Двадцатого июля 1866 года судно «Гавернор-Хигинсон» пароходной компании «Калькутта энд Бернах» встретило огромную плавучую массу в пяти милях от восточных берегов Австралии. Капитан Бэкер решил сперва, что он обнаружил не занесенный на карты риф; он принялся было устанавливать его координаты, но тут из недр этой темной массы вдруг вырвались два водяных столба и со свистом взлетели в воздух футов на полтораста. Что за причина? Подводный риф, подверженный извержениям гейзеров? Или же просто-напросто какое-нибудь морское млекопитающее, которое выбрасывало из ноздрей вместе с воздухом фонтаны воды?

Двадцать третьего июля того же года подобное явление наблюдалось в водах Тихого океана с парохода «Кристобал-Колон», принадлежащего Тихоокеанской Вест-Индской пароходной компании. Слыханное ли дело, чтобы какое-либо китообразное способно было передвигаться с такой сверхъестественной скоростью? В течение трех дней два парохода – «Гавернор-Хигинсон» и «Кристобал-Колон» – встретили его в двух точках земного шара, отстоящих одна от другой более чем на семьсот морских лье! [1]

Пятнадцать дней спустя, в двух тысячах лье от вышеупомянутого места, пароходы «Гельвеция», Национальной пароходной компании, и «Шанон», пароходной компании «Рояль-Мэйл», шедшие контргалсом, встретившись в Атлантическом океане на пути между Америкой и Европой, обнаружили морское чудище под 42°15? северной широты и 60°35? долготы, к западу от Гринвичского меридиана. При совместном наблюдении установили на глаз, что в длину млекопитающее по меньшей мере достигает трехсот пятидесяти английских футов. [2] Они исходили из того расчета, что «Шанон» и «Гельвеция» были меньше животного, хотя оба имели по сто метров от форштевня до ахтерштевня. Самые громадные киты, что водятся в районе Алеутских островов, и те не превышали пятидесяти шести метров в длину, – если вообще достигали подобных размеров!

Эти донесения, поступившие одно вслед за другим, новые сообщения с борта трансатлантического парохода «Пэрер», столкновение чудовища с судном «Этна», акт, составленный офицерами французского фрегата «Нормандия», и обстоятельный отчет, поступивший от коммодора Фитц-Джеймса с борта «Лорд-Кляйда», – все это серьезно встревожило общественное мнение. В странах, легкомысленно настроенных, феномен служил неисчерпаемой темой шуток, но в странах положительных и практических, как Англия, Америка, Германия, им живо заинтересовались.

Во всех столицах морское чудовище вошло в моду: о нем пелись песенки в кафе, над ним издевались в газетах, его выводили на подмостках театров. Для газетных уток открылась оказия нести яйца всех цветов. Журналы принялись извлекать на свет всяких фантастических гигантов, начиная от белого кита, страшного «Моби Дика» арктических стран, до чудовищных осьминогов, которые в состоянии своими щупальцами опутать судно в пятьсот тонн водоизмещением и увлечь его в пучины океана. Извлекли из-под спуда старинные рукописи, труды Аристотеля и Плиния, допускавших существование морских чудовищ, норвежские рассказы епископа Понтопидана, сообщения Поля Геггеда и, наконец, донесения Харингтона, добропорядочность которого не подлежит сомнению, утверждавшего, что в 1857 году, находясь на борту «Кастиллана», он собственными глазами видел чудовищного морского змия, до того времени посещавшего только воды блаженной памяти «Конститюсьонель».

В ученых обществах и на страницах научных журналов поднялась нескончаемая полемическая возня между верующими и неверующими. Чудовищное животное послужило волнующей темой. Журналисты, поклонники науки, в борьбе со своими противниками, выезжавшими на остроумии, пролили в эту памятную эпопею потоки чернил; а некоторые из них даже пролили две-три капли крови, потому что из-за этого морского змия дело буквально доходило до схваток!

Шесть месяцев длилась эта война с переменным успехом. На серьезные научные статьи журналов Бразильского географического института, Берлинской королевской академии наук, Британской ассоциации, Смитсонианского института в Вашингтоне, на дискуссию солидных журналов «Индиан Аршипелаге», «Космоса» аббата Муаньо, «Миттейлунген» Петерманна, на научные заметки солидных французских и иностранных газет бульварная пресса отвечала неистощимыми насмешками. Пародируя изречение Линнея, приведенное кем-то из противников чудовища, журнальные остроумцы утверждали, что «природа не создает глупцов», и заклинали своих современников не оскорблять природу, приписывая ей создание неправдоподобных спрутов, морских змей, разных «Моби Диков», которые существуют-де только в расстроенном воображении моряков! Наконец, популярный сатирический журнал, в лице известного писателя, ринувшегося на морское чудо, как новый Ипполит, нанес ему, при всеобщем смехе, последний удар пером юмориста. Остроумие победило науку.

В первые месяцы 1867 года вопрос о новоявленном чуде, казалось, был похоронен, и, по-видимому, ему не предстояло воскреснуть. Но тут новые факты стали известны публике. Дело шло уже не о разрешении интересной научной проблемы, но о серьезной действительной опасности. Вопрос принял новое освещение. Морское чудище превратилось в остров, скалу, риф, но риф блуждающий, неуловимый, загадочный!

Пятого марта 1867 года пароход «Моравиа», принадлежавший Монреальской океанской компании, под 27°30? широты и 72°15? долготы ударился на полном ходу о подводные скалы, не обозначенные ни на каких штурманских картах. Благодаря попутному ветру и машине в четыреста лошадиных сил пароход делал тринадцать узлов. Удар был настолько сильный, что, не обладай корпус судна исключительной прочностью, столкновение кончилось бы гибелью парохода и двухсот тридцати семи человек, считая команду и пассажиров, которых он вез из Канады.