Рассказ про красный цвет

Для европейцев красный цвет был «первым» и «главным» цветом. В цветовой шкале Аристотеля, где цвета располагались от белого к черному, красный находится ровно по центру. Долгое время он и был центральным, «цветом цветов». Однако с наступлением Нового времени восприятие красного изменилось: сначала он стал неоднозначным, а затем и вовсе «опасным». В 2022 году на русском языке вышла книга французского историка Мишеля Пастуро «Красный. История цвета», где он исследует историю восприятия красного в Европе.

В культуре России красный занимает особое место. Главная площадь страны — Красная. Русскому уху привычны выражения «красна девица», «красно солнышко», «лето красное». Наконец, большую часть XX века Россия жила под красным флагом, а ее вооруженные силы назывались Красной армией.

Согласно прошлогоднему исследованию специалиста по большим данным Бориса Ги, каждый сотый населенный пункт в России — «красный». Всего «цветных» названий в нашей стране 4035, из них 2101 (52%) — «красные». Во всех регионах, где названия поселений славянские, красный на первом месте с большим отрывом. Автор уверен, что даже без идеологических переименований после 1917 года (когда, например, Екатеринодар стал Краснодаром) «красные» названия доминировали бы. Видимо, между славянами и красным цветом есть связь. Вспомним, что культовый оттенок помады MAC Cosmetics называется Russian Red.

Поэтому в России особенно интересно читать работы Пастуро и его западноевропейских коллег: можно ощутить разницу в культурном коде и оценить, насколько по-разному люди в разных частях планеты считывают цвета. Пастуро начинает издалека, рассказывая, как в разных языках появилось обозначение красного цвета. В некоторых «красный» значит «цветной», а в некоторых (здесь историк приводит в пример русский) прилагательные «красный» и «красивый» — родственные. Добавим, что «красный», кроме как «красивый», значил также «хороший», «южный». В «лете красном» и «красном солнышке» заметны эти свойства: тепло, свет, что-то приятное. Запомните это понимание цвета как «доброго», даже «прирученного».

В Европе красный, цвет крови и огня, долго доминировал и считался главным. Как, впрочем, и хроматическая шкала Аристотеля сохраняла позиции вплоть до XVII века, пока Исаак Ньютон (1643–1727) в 1666 году не открыл спектр и не отодвинул красный с центра на край. Этот цвет обозначал власть, победу, могущество. Даже в греческой скульптуре (которую мы сегодня видим монохромной) было много красного цвета. Пастуро напоминает о красных одеждах жрецов ближневосточных храмов и культе бога Митры, который был популярен в Римской империи. Он приводит слова римского автора V века Пруденция об обряде в честь Митры. По колориту это похоже на католический праздник (или на сцену из «Молодого Папы» Паоло Соррентино, только кровавее). Про католический красный мы поговорим чуть позже, а пока оцените экспрессию. Жрец Митры «в великолепном одеянии» спускается в ров под дощатым настилом, в досках — щели.

«Туда приводят быка, неистового и грозного, тело его убрано красным шелком, рога и шея обвиты гирлянда и цветов, также красных. Как только ужасный зверь занимает место на досках, в его грудь вонзается священный нож: из широкой раны вырывается горячая кровь и, словно бурлящий поток, разливается по настилу. Подобно нечистому ливню, кровь орошает ров, в котором находится жрец, омывает его голову, одеяние, всё его тело. Не желая упустить ни единой капли, жрец запрокидывает голову и подставляет кровавому дождю щеки, губы, ноздри, даже глаза, более того: набирает кровь в рот, полощет ею небо, окунает в нее язык. <…> Наконец, он поднимается из рва, ужасный на вид, но освященный, и появляется перед собравшимися, весь покрытый кровью искупление, а они падают ниц <…>».

В Средние века красный — главный, любимый цвет всей Европы. Доминирование красного было настолько очевидным, что в XVI веке протестантские проповедники фактически объявили ему войну.

Не только красному — всем ярким цветам, даже желтому и зеленому, но красный был цветом католической церкви, ему доставалось особенно. Реформация произвела цветовую революцию в быту и живописи, сделав цвета одежды и краски художников землистыми, приглушенными. Кажется, во многом современное понимание красного как провокационного основано на этом протестантском желании изгнать красный.

Пастуро так пишет об этой борьбе за визуал:

«Главной их мишенью становится красный цвет, в Библии выполняющий роль Цвета как такового, а в XVI веке ставший эмблемой роскоши католической Церкви. <…> Цветоборчество здесь идет рука об руку с иконоборчеством. Еще более жесткую позицию вожди Реформации занимают по отношению к богослужебным цветам. В ритуал католической мессы цвет играет первостепенную роль. Церковная утварь и облачения священников не только выполняют функцию, обусловленную их местом в системе богослужебных цветов, они гармонично сочетаются со светильниками, с архитектурным декором, с полихромной скульптурой, с миниатюрами в священных книгах и со всеми драгоценными украшениями храма: в итоге получается настоящий спектакль, герой которого — цвет. Во время некоторых праздничных богослужений особо важную роль в убранство церкви выполняет красный — в частности, в Духов день (а Троицын день — настоящее буйство красного)».

Реформаторы хотели оставить черный, серый и белый.

Пастуро уточняет, что хотя в Новое время красный цвет и становится двусмысленным цветом маргиналов (евреев, проституток) и постепенно уходит из повседневной жизни, его смысловое значение скорее кристаллизуется.

«Доказательства этого мы находим в литературе и в лексике. Так, во французском языке прилагательное rouge (красный) и fort (сильный) иногда мыслятся как синонимы», — пишет историк.

Вспомним «красно солнышко», «лето красное» и подобные обороты. Сравнив их с «сильным» красным, понимаешь, что это два разных красных: не по цвету, чисто визуально это та же часть спектра, а по смыслу — по тому, как этот цвет отзывается в смотрящем.

В древнерусской иконописи красный цвет часто сопровождает мучеников, пророка Илию, святого Георгия. Здесь важно то, что содержание иконы, написанной согласно канону, как и значение цветов в ней, сильно отличалось от барочного значения красного, использовавшегося в католической живописи XVII века и в католическом церемониале. Барочно-католический тотальный красный из примера Пастуро эстетически наследует ритуалу в честь бога Митры — это цвет, физически присутствующий в пространстве, он вещественен за счет того, что им окрашены вещи и предметы одежды. Проще говоря, он про телесный, ощущаемый кожей мир — отсюда и эротизм красного. Русская икона ни по смыслу, ни по эстетике не похожа на западноевропейскую религиозную живопись. Символическое значение красного в ней — животворная энергия, любовь, победа жизни над смертью. Красный фон означал торжество вечной жизни. Темно-красный и алый в древнерусской традиции — цвета одежд Богоматери, в то время как для западноевропейцев (католиков) основным цветом Девы Марии был синий (ультрамарин). Учитывая роль религии и веры, это не просто формальное различие. «Русский красный» — это скорее победительно-живительный, чем «опасный» цвет.

Любопытна трактовка красного, предложенная Иоганном Вольфгангом Гете (1782–1832), который не согласился со спектром Ньютона и написал книгу «К теории цвета». Коротко говоря, теория Гете не столько про физические опыты, сколько про восприятие цветов. В его видении есть двойственность, переход от красного к синему, о котором пишет Пастуро. За красным Гете признает «энергию», но замечает:

«Мы не раз называли этот цвет, ради его высокого достоинства, пурпуром, хотя мы и знаем, что пурпур древних больше тяготел в сторону синего».

Для Гете авторитетом были люди античности. Ему хочется связать тяготение европейцев к синему именно с ними, поэтому синий должен был наследовать пурпуру. Красный же для него — «цвет цветов». Гете даже считал, что красный «потенциально содержит в себе все остальные цвета».

Кстати, в древнерусском искусстве черный означал зло, смерть, отсутствие божественного света. А для западноевропейцев с приходом Нового времени этот цвет становится всё более актуальным: черный стал одним из немногих цветов Реформации и искусства протестантских стран, любили его и художники католической Испании. Гете тоже не считал, что черный — это отсутствие света. Но вернемся к красному.

Мишель Пастуро вспоминает, конечно, и «Красную Шапочку» — одну из древнейших европейских сказок. Ее первый записанный вариант датируют X–XI веком. В ранних версиях (вплоть до Шарля Перро (1628–1703)) сюжет был известен как «Красное платье», поскольку красным у героини изначально было именно платье. Вероятно, в ранних версиях красная одежда была «защитной», но использовалась не для маскировки, а защищала героиню символически, как оберег. В старых вариантах сказки девочка в красном платье проходила через лес невредимой — оберег работал. Характерно, что у Перро, человека Нового времени, эта схема разрушена — красная шапочка не спасла героиню от волка.

В европейских сказках, уточняет Пастуро, три основных цвета: черный, белый и красный. Здесь сам собой вспоминается марш «Белая армия, черный барон», где есть фраза «мы разжигаем пожар мировой, банки и тюрьмы сравняем с землей». Это текст времен Гражданской войны, и нельзя не заметить, что красный, огонь — «пожар мировой» (подразумевается мировая революция) тут имеет исключительно положительные коннотации. И он противостоит белому и черному. Красная армия несет огонь революции — в России XX века это должно было поднимать боевой дух. Белый обозначает военного противника, черный персонализирует зло (речь шла про барона Петра Врангеля). Парадоксально, но красный и черный в одной из самых популярных российских военных песен перекликаются по смыслу с древнерусской иконописью. Даже «последний смертный бой», — видимо, намек на «вечную жизнь» красноармейцев. Добавляется разве что оттенок красного как «сильного» физически («Красная армия всех сильней»).

И еще один пример: противостояние красного и черного было традиционно для древних азиатских культур. В Северной Индии в IV веке появилась игра, которая несколько веков спустя вместе с арабо-мусульманской культурой распространилась в Средиземноморье. Играли красными и черными фишками, поскольку в Индии это были цвета-антагонисты. Игрой были шахматы, и в Европе пришлось менять окрас фигур, поскольку там красный и черный не были противоположностями, а их сочетание считалось «дьявольским». Какое-то время красному противостоял белый (тут можно вспомнить бессчетные «красно-белые» европейские войны), и только к XV веку шахматы стали черно-белыми, окончательно вытеснив красный.

В Западной Европе XX века сложно представить поддержание боевого духа через отождествление себя с красным цветом. С эпохи Просвещения, уточняет Пастуро, начался «упадок красного». В моду вошли светлые, пастельные тона. Если говорить более общо, это время синего цвета.

«Именно в XVIII веке синий, который так давно соперничал с красным, что зачастую воспринимался как его антагонист, становится любимым цветом европейцев. — Пишет Пастуро. — И остается им по сю пору, намного опережая все прочие цвета. В том числе и красный, который в настоящее время, согласно опросам общественного мнения, уступает по популярности не только синему, но и зеленому».

Разговор о Красной армии, ее маршах и доминировании красного в советский период побуждает разобраться, насколько политизирован красный цвет в России и что было раньше — курица или яйцо, то есть занимал ли красный особое место в русской культуре сам по себе или стал таковым по чьей-то воле. В политической культуре Запада красный цвет был символом борьбы, революций и радикальных взглядов задолго до русской революции. Еще до распространения идей коммунизма он был связан с красными колпаками — нарицательным символом протеста. Такой колпак «участвовал» в американской войне за независимость, а его изображения стали массовыми во время революции во Франции. Санкюлоты (сторонники революции) носили красные колпаки — их еще называли «фригийскими», в честь колпаков, которые в Древнем Риме носили освобожденные рабы. Но даже с учетом количества революций во Франции заметно, что они никогда не имели тотально красный цвет. Красное полотно так и не стало французским флагом, общество сошлось на трехцветном компромиссе. При каждом революционном всплеске красный заявлял о себе — и всегда отступал, стоило страстям поутихнуть.

Для европейцев красный был всё же маргинальным, радикальным цветом. С учетом их прошлого слова «красная угроза» звучат не геополитической присказкой, а отражением реального и глубокого отношения к другому региону и людям, которые живут в «красном» мире.

Британский художник и режиссер Дерек Джармен (1942–1994) незадолго до смерти написал «Книгу о цвете». Нам она интересна как нефильтрованный поток ассоциаций с цветом. Когда Джармен работал над текстом, он терял зрение, буквально слеп. Желание зафиксировать уходящие визуальные впечатления обострило навыки и воспоминания, поэтому в короткой главе о красном цвете есть и драма, и подтверждение выводов Пастуро.

«Красный защищает себя. Никакой другой цвет не охраняет так свою территорию», — пишет Джармен, и мы вспоминаем защитную функцию красной одежды.

Кроме любви и страсти, другие мысли про красный у Джармена довольно мрачные: «цвет жизни, покидающий разбитое сердце, — струя красной крови. Принесенное в жертву сердце Иисуса», «красное вино — пойло», «красный — цвет Марса, кровавого бога». Упоминает он и связь красного с проститутками, о которой Пастуро говорит в контексте Нового времени. Джармен признает базовые для европейца свойства красного — первичность и силу («Я могу вспомнить красный цвет, хотя я и не могу его видеть»), но в остальном с красным ему неуютно — даже наступать на красный ковер не очень приятно. Для него красный означает не тепло, а агрессию, не красоту, а грубую силу. Его определение «красный сжигает себя» показательно расходится с цитатой Василия Кандинского из книги «О духовном в искусстве», где красный (киноварь) «горит внутри себя». Еще Кандинский добавляет (и это выдает «русский» взгляд):

«Этот красный цвет вообще не переносит ничего холодного».

Дерек Джармен пишет про болезненные физические ощущения, «сжигающий себя» красный для него связан с экземой, кожным раздражением. А «горение внутри» Кандинского — скорее свойство духа, как и тепло — свойство «русского красного».

Про «коммунистический красный» цвет Мишель Пастуро пишет очень коротко. Он считает, что из-за коммунизма у красного пропали другие «пласты символики»: любовь, страсть, красота, наслаждение, эротизм, власть и даже правосудие.

«Одно идейное течение целиком присвоило себе красный в качестве символа или эмблемы. — Констатирует историк. — Красный стал прежде всего идеологией и лишь потом цветом. Еще несколько лет назад нельзя было признаться, что твой любимый цвет — красный, без того, чтобы тебя сочли коммунистом».

Осмелимся предположить, что коммунистический красный смог так подмять под себя все другие смыслы цвета в Европе потому, что красный там и без СССР давно был не на главных ролях. В России (еще в Российской империи) у красного и значение, и вес были другими. Достаточно посмотреть на обилие красного в народном костюме или вспомнить русскую живопись. Там, например, есть знаковое «Купание красного коня» (1912) Кузьмы Петрова-Водкина (1878–1939), одна из трактовок которого приравнивает коня (или кобылицу) к России.

Можно назвать это предчувствием революции, но эстетика и ход мыслей художника не позволяют считать его красный только политическим — все-таки с цветом здесь отношения более глубокие. Это ощущение подкрепляет «Богоматерь Умиление злых сердец» (1914/15), которая явно наследует символику иконописного красного. Если вспомнить, что Петров-Водкин работал в том числе как церковный художник, преемственность очевидна.

Для сравнения — «Мадонна Аннунциата» (ок. 1476) Антонелло да Мессина (ок. 1430–1479). По этой работе заметно, как важен художнику нужный оттенок синего в изображении Девы Марии.

В это же время написан «Красный квадрат» (1915) Казимира Малевича (1879–1935).

Семантика станет понятнее, если знать полное название работы: «Живописный реализм крестьянки в двух измерениях». Вспомним почти полностью красные праздничные костюмы украинок (Малевич — киевлянин) и то, что художник изучал иконопись и хорошо знал ее символику. Вот и получается, что революционно-коммунистический посыл красного цвета в РСФСР попал в благодатную среду. Но он не заместил все остальные смыслы красного — они сильны здесь сами по себе. У автора этого текста две пары красных кроссовок и несколько красных свитеров — из-за любви к этому цвету, а не из-за связанной с ним идеологии.

В условной западной культуре красный цвет сегодня используют дозированно, он связан с эпатажем: вспомним хоть скандальную рекламу парфюма от Тома Форда, где у модели ярко-красные ногти и помада, или логотип группы The Rolling Stones. И можно представить, как провокационно для зрителя коллективного Запада выглядит хоккейная сборная ОАР (Олимпийских атлетов из России) в полностью красной форме.

Кто-то может сказать, что российское восприятие красного просто «отстает» от западноевропейского, но, заглянув немного глубже, легко заметить, что Russian Red изначально был (и, видимо, есть) про другое. Поэтому живопись, одежду, декор и даже «красные» названия городов и сел мы видим не так, как Мишель Пастуро, Дерек Джармен или средний западноевропеец. И дело не в устройстве зрительного аппарата, а в культурном бэкграунде и коннотациях, связанных для разных людей с красным цветом. Это бессознательная настройка, но она не может не влиять на эмоции — в том числе от живописи и кино.

Что означают оттенки самого яркого цвета, какой заморский продукт в Средневековой Европе ценили лишь ненамного меньше золота и серебра и в чем проблема картин Ван Гога.

Красный цвет — третий по популярности после черного и белого, его знали и использовали уже в первобытном обществе. На Западе он ассоциируется с привлекательностью и любовными приключениями, в странах Азии — с плодородием и удачей, а в Европе — с духовенством и аристократией. И у каждого его оттенка есть своя интересная история.

Краткая история красного цвета

Красная охра: пещеры Альтамиры

Один из древнейших оттенков красного — охра. Материал, из которого ее получали, лежит буквально под ногами — это глина с вкраплениями гематита (красный оттенок) или лимонита (желтый оттенок). Из-за своей доступности охра вместе с черным и белым стала главным цветом художников палеолита. Образцы наскальной живописи того времени сохранились, например, в пещере Альтамира в Испании, и им примерно 15 000 — 16 500 лет!

В Древнем Египте охру тоже знали и любили — ее следы были найдены на стенах гробницы Тутанхамона. Кроме того, краску применяли в косметических целях, подчеркивая губы и щеки. В Древнем Китае охру применяли в производстве керамики.

Киноварь: Помпеи

Оттенок от алого до кирпичного был назван в честь минерала, из которого его производили, — киновари, или сульфида ртути. В Древнем Риме киноварь добывали как собственно для получения ртути (ее в минерале около 86%), так и для производства пигмента. Последний обладал токсичными свойствами, но тем не менее пользовался популярностью. Более того, высоко ценился римлянами: киноварь была на порядок дороже других красок и использовалась для украшения стен жилища — примеры росписи и фресковой живописи сохранились на стенах Помпеи.

С XII века киноварь начали использовать и в Китае: ее добавляли в лаковые резные изделия. А чуть позже появился другой оттенок — вермилион, который тоже переводится как «киноварь», но подразумевает под собой иной тон.

Кармин: ацтеки

Наибольшее распространение кармин получил в XVI веке, когда испанские конкистадоры обратили внимание на яркие малиновые оттенки, используемые ацтеками. Цвет был настолько популярен, что кошенильные червецы, из которых его изготавливали, заняли третье место среди импортных продуктов в Европе после золота и серебра. Многие европейские аристократы носили одежду, окрашенную кошенилью, поскольку она давала необыкновенно красивый цвет.

Художники XV–XVI веков, включая Вермеера, Веласкеса и Рембрандта, также высоко ценили кармин за его насыщенный, глубокий оттенок и использовали в своих работах. Но и у этой краски нашелся минус: она меняла цвет при воздействии света.

Малиновый

Этот оттенок красного получали из высушенных тел дубовых червецов — кермесов, которых специально собирали для производства красок и красителей. Постепенно, с появлением кармина, который также делали из насекомых (кошенили), тон утратил свою популярность. Дело в том, что для производства одинакового по интенсивности цвета требовалось в 12 раз больше кермесов, чем кошенили. Первый цвет часто называют «натуральным малиновым», чтобы отличать от второго.

Вермилион: Тициан

Считается, что Китай первый начал производить вермилион (синтетическую киноварь) — возможно, еще в IV веке до н. э. Этот цвет, символизирующий жизнь и удачу, имел большое значение для культуры страны, так что его прозвали «китайский красный». Вермилион использовался для росписи храмов, экипажей императора, а также при изготовлении книг. В Средние века цена краски была сравнима со стоимостью сусального золота, поэтому ее использовали только для самых важных рукописей.

Чуть позже арабские алхимики привезли краску в Европу, где она получила большую популярность среди художников эпохи Возрождения. Особенно ее любил Тициан — крупнейший итальянский живописец. Однако, помимо токсичности и высокой стоимости краски, нашелся еще один недостаток: со временем пигмент изменял свой цвет, становясь темнее. Так что художникам в итоге пришлось перейти на кадмий.

Свинцовый сурик: Ван Гог

Еще один высокотоксичный краситель, который впервые был изготовлен в Китае во времена империи Хань (206 год до н. э.— 220 год н. э.). Сурик считается одной из первых синтетических красок, потому что для его изготовления обжигали свинцовые белила: чем дольше их грели, тем оранжевее становился цвет.

Его применяли в средневековых рукописях, персидской и индийской живописи. Кстати, краска имеет и второе название — «миниум», от которого, собственно, произошло слово «миниатюра». Большим поклонником сурика был Винсент Ван Гог. Вполне вероятно, что вопрос был не только в эстетике, но и в цене краски, стоившей дешевле киновари, — художник был всегда крайне беден. К сожалению, сурик выцветает со временем, в результате чего красный на картинах Ван Гога исчезает.

Кадмий: Матисс

Кадмий получил большое распространение в XX веке из-за своей доступной цены и стойкости цвета. Анри Матисс стал одним из первых известных художников, которые начали использовать его в своих работах. Также его использовали Поль Гоген и Макс Эрнст.

Кадмий и его соединения ядовиты. В 2014 году Европейский союз хотел запретить использование красителя из-за возможной опасности: считалось, что при промывке кисточек он загрязняет воду токсичными веществами. Однако дальнейшие исследования показали, что опасения были напрасны, и краска продолжает занимать значительное место в палитре современных художников.

Китайский красный: Кристиан Лубутен

Оттенки красного цвета всегда имели большое значение в модной индустрии, но китайский красный (отличный от вермилиона) занял особое место, когда в 1992 году Кристиан Лубутен представил миру обувь с красной подошвой.

Туфли, которые сейчас считаются эталоном стиля, получились совершенно случайно: работая над моделью, дизайнер чувствовал, что в ней не хватает изюминки. Когда его взгляд нечаянно упал на ярко-красные ногти помощницы, решение было найдено. Так подошва модельных туфель стала красной.

источник

Main article: Red

Prehistory[edit]

Inside cave 13B at Pinnacle Point, an archeological site found on the coast of South Africa, paleoanthropologists in 2000 found evidence that, between 170,000 and 40,000 years ago, Late Stone Age people were scraping and grinding ochre, a clay colored red by iron oxide, probably with the intention of using it to color their bodies.^[1]

Red hematite powder was also found scattered around the remains at a grave site in a Zhoukoudian cave complex near Beijing. The site has evidence of habitation as early as 700,000 years ago. The hematite might have been used to symbolize blood in an offering to the dead.^[2]: 4

Red, black and white were the first colors used by artists in the Upper Paleolithic age, probably because natural pigments such as red ochre and iron oxide were readily available where early people lived. Madder, a plant whose root could be made into a red dye, grew widely in Europe, Africa and Asia.^[3] The cave of Altamira in Spain has a painting of a bison colored with red ochre that dates to between 15,000 and 16,500 BC.

A red dye called Kermes was made beginning in the Neolithic Period by drying and then crushing the bodies of the females of a tiny scale insect in the genus Kermes, primarily Kermes vermilio. The insects live on the sap of certain trees, especially Kermes oak trees near the Mediterranean region. Jars of kermes have been found in a Neolithic cave-burial at Adaoutse, Bouches-du-Rhône.^{[4]: 230–31} Kermes from oak trees was later used by Romans, who imported it from Spain. A different variety of dye was made from Porphyrophora hamelii (Armenian cochineal) scale insects that lived on the roots and stems of certain herbs. It was mentioned in texts as early as the 8th century BC, and it was used by the ancient Assyrians and Persians.^[5]: 45

Kermes is also mentioned in the Bible. In the Book of Exodus, God instructs Moses to have the Israelites bring him an offering including cloth «of blue, and purple, and scarlet.»^[6] The term used for scarlet in the 4th-century Latin Vulgate version of the Bible passage is coccumque bis tinctum, meaning «colored twice with coccus.» Coccus, from the ancient Greek Kokkos, means a tiny grain and is the term that was used in ancient times for the Kermes vermilio insect used to make the Kermes dye.^[7] This was also the origin of the expression «dyed in the grain.»^[8]

Ancient history[edit]

In ancient Egypt, red was associated with life, health, and victory. Egyptians would color themselves with red ochre during celebrations.^[9] Egyptian women used red ochre as a cosmetic to redden cheeks and lips^[10] and also used henna to color their hair and paint their nails.^[11]

But, like many colors, it also had a negative association, with heat, destruction and evil. A prayer to god Isis states: «Oh Isis, protect me from all things evil and red.»^{[12]: 39–63 : 45} The ancient Egyptians began manufacturing pigments in about 4000 BC. Red ochre was widely used as a pigment for wall paintings, particularly as the skin color of men. An ivory painter’s palette found inside the tomb of King Tutankhamun had small compartments with pigments of red ochre and five other colors. The Egyptians used the root of the rubia, or madder plant, to make a dye, later known as alizarin, and also used it as a pigment, which became known as madder lake, alizarin or alizarin crimson.^[13]

In Ancient China, artisans were making red and black painted pottery as early as the Yangshao Culture period (5000–3000 BC). A red-painted wooden bowl was found at a Neolithic site in Yuyao, Zhejiang. Other red-painted ceremonial objects have been found at other sites dating to the Spring and Autumn period (770–221 BC).^[2]

During the Han dynasty (200 BC–200 AD) Chinese craftsmen made a red pigment, lead tetroxide, which they called ch-ien tan, by heating lead white pigment. Like the Egyptians, they made a red dye from the madder plant to color silk fabric for gowns and used pigments colored with madder to make red lacquerware.

Red lead or Lead tetroxide pigment was widely used as the red in Persian and Indian miniature paintings as well as in European art, where it was called minium.^[13]

In India, the rubia plant has been used to make dye since ancient times. A piece of cotton dyed with rubia dated to the third millennium BC was found at an archaeological site at Mohenjo-daro.^[14] It has been used by Indian monks and hermits for centuries to dye their robes.

The early inhabitants of America had their own vivid crimson dye, made from the cochineal, an insect of the same family as the Kermes of Europe and the Middle East, which feeds on the Opuntia, or prickly pear cactus plant. Red-dyed textiles from the Paracas culture (800–100 BC) have been found in tombs in Peru.^[15]

Red also featured in the burials of royalty in the Maya city-states. In the Tomb of the Red Queen inside Temple XIII in the ruined Maya city of Palenque (600–700 AD), the skeleton and ceremonial items of a noble woman were completely covered with bright red powder made from cinnabar.^[16]

• 

  Chinese lacquerware from the Han Dynasty (200 BC–200 AD)

In ancient Greece and the Minoan civilization of ancient Crete, red was widely used in murals and in the polychrome decoration of temples and palaces. The Greeks began using red lead as a pigment.

Romans wore togas with red stripes on holidays, and the bride at a wedding wore a red shawl, called a flammeum.^[12]: 46 Red was used to color statues and the skin of gladiators. Red was also the color associated with army; Roman soldiers wore red tunics, and officers wore a cloak called a paludamentum which, depending upon the quality of the dye, could be crimson, scarlet or purple. In Roman mythology red is associated with the god of war, Mars.^[17] The vexilloid of the Roman Empire had a red background with the letters SPQR in gold. A Roman general receiving a triumph had his entire body painted red in honor of his achievement.^[18]

The Romans liked bright colors, and many Roman villas were decorated with vivid red murals. The pigment used for many of the murals was called vermilion, and it came from the mineral cinnabar, a common ore of mercury. It was one of the finest reds of ancient times – the paintings have retained their brightness for more than twenty centuries. The source of cinnabar for the Romans was a group of mines near Almadén, southwest of Madrid, in Spain. Working in the mines was extremely dangerous, since mercury is highly toxic; the miners were slaves or prisoners, and being sent to the cinnabar mines was a virtual death sentence.^[19]

• 

• 

  Roman wall painting showing a dye shop, Pompeii (40 BC). Dyed fabrics have been hung up to dry.

Postclassical history[edit]

In Europe[edit]

After the fall of the Western Roman Empire, red was adopted as a color of majesty and authority by the Byzantine Empire, the princes of Europe, and the Roman Catholic Church. It also played an important part in the rituals of the Catholic Church, symbolizing the blood of Christ and the Christian martyrs.^[20][21]

Red was the color of the banner of the Byzantine emperors. In Western Europe, Emperor Charlemagne painted his palace red as a very visible symbol of his authority, and wore red shoes at his coronation.^{[5]: 36–37} Kings, princes and, beginning in 1295, Roman Catholic cardinals began to wear red colored habitus. When Abbe Suger rebuilt Saint Denis Basilica outside Paris in the early 12th century, he added stained glass windows colored blue cobalt glass and red glass tinted with copper. Together they flooded the basilica with a mystical light. Soon stained glass windows were being added to cathedrals all across France, England and Germany. In medieval painting red was used to attract attention to the most important figures; both Christ and the Virgin Mary were commonly painted wearing red mantles.

Red clothing was a sign of status and wealth. It was worn not only by cardinals and princes,^[22] but also by merchants, artisans and townspeople, particularly on holidays or special occasions. Red dye for the clothing of ordinary people was made from the roots of the rubia tinctorum, the madder plant. This color leaned toward brick-red, and faded easily in the sun or during washing. The wealthy and aristocrats wore scarlet clothing dyed with kermes, or carmine, made from the carminic acid in tiny female scale insects, which lived on the leaves of oak trees in Eastern Europe and around the Mediterranean. The insects were gathered, dried, crushed, and boiled with different ingredients in a long and complicated process, which produced a brilliant scarlet.^{[5]: 38–45}

Brazilin was another popular red dye in the Middle Ages. It came from the sapanwood tree, which grew in India, Malaysia and Sri Lanka. A similar tree, brazilwood, grew on the coast of South America. The red wood was ground into sawdust and mixed with an alkaline solution to make dye and pigment. It became one of the most profitable exports from the New World, and gave its name to the nation of Brazil.^{[5]: 38–45}

• 

  The crimson coronation mantle of Roger II of Sicily (1133–4), dyed with Kermes, the most prestigious red of the Middle Ages

• 

  Interior of a Byzantine church, the Cathedral of Monreale in Sicily, with a mosaic portrait of Christ dressed in red (12th century)

• 

  Dyeing wool, England (1482), from the British Museum

In Asia[edit]

Red has been an important color in Chinese culture, religion, industry, fashion and court ritual since ancient times.
Silk was woven and dyed as early as the Han Dynasty (25–220 BC). China had a monopoly on the manufacture of silk until the 6th century AD, when it was introduced into the Byzantine Empire. In the 12th century, it was introduced into Europe.^[23]

At the time of the Han Dynasty, Chinese red was a light red, but during the Tang dynasty new dyes and pigments were discovered. The Chinese used several different plants to make red dyes, including the flowers of the safflower (Carthamus tinctorius), the thorns and stems of a variety of sorghum plant called Kao-liang, and the wood of the sappanwood tree. For pigments, they used cinnabar, which produced the famous vermillion or «Chinese red» of Chinese lacquerware.^[23]: 111

Red played an important role in Chinese philosophy. It was believed that the world was composed of five elements: metal, wood, water, fire and earth, and that each had a color. Red was associated with fire. Each Emperor chose the color that his fortune-tellers believed would bring the most prosperity and good fortune to his reign. During the Zhou, Han, Jin, Song and Ming Dynasties, red was considered a noble color, and it was featured in all court ceremonies, from coronations to sacrificial offerings, and weddings.^[2]: 26

Red was also a badge of rank. During the Song dynasty (906–1279), officials of the top three ranks wore purple clothes; those of the fourth and fifth wore bright red; those of the sixth and seventh wore green; and the eighth and ninth wore blue. Red was the color worn by the royal guards of honor, and the color of the carriages of the imperial family. When the imperial family traveled, their servants and accompanying officials carried red and purple umbrellas. Of an official who had talent and ambition, it was said «he is so red he becomes purple.»^[2]: 26

Red was also featured in Chinese Imperial architecture. In the Tang and Song Dynasties, gates of palaces were usually painted red, and nobles often painted their entire mansion red. One of the most famous works of Chinese literature, A Dream of Red Mansions by Cao Xueqin (1715–63), was about the lives of noble women who passed their lives out of public sight within the walls of such mansions. In later dynasties red was reserved for the walls of temples and imperial residences. When the Manchu rulers of the Qing Dynasty conquered the Ming and took over the Forbidden City and Imperial Palace in Beijing, all the walls, gates, beams and pillars were painted in red and gold.^{[2]: 36–37}

Red is not often used in traditional Chinese paintings, which are usually black ink on white paper with a little green sometimes added for trees or plants; but the round or square seals which contain the name of the artist are traditionally red.

• 

  Woven silk from the Western Han Dynasty, 2nd century BC

• 

  the Emperor Gaozong of Song (1127–62 AD), wearing red, the color his astrologers considered most auspicious for his reign

• 

  The Meridan Gate of the Forbidden City in Beijing. Walls, columns, windows and gates of palaces and temples were traditionally painted red.

Modern history[edit]

In the 16th and 17th centuries[edit]

In Renaissance painting, red was used to draw the attention of the viewer; it was often used as the color of the cloak or costume of Christ, the Virgin Mary, or another central figure. In Venice, Titian was the master of fine reds, particularly vermilion; he used many layers of pigment mixed with a semi-transparent glaze, which let the light pass through, to create a more luminous color.

During the Renaissance trade routes were opened to the New World, to Asia and the Middle East, and new varieties of red pigment and dye were imported into Europe, usually through Venice, Genoa or Seville, and Marseille. Venice was the major depot importing and manufacturing pigments for artists and dyers from the end of the 15th century; the catalog of a Venetian Vendecolori, or pigment seller, from 1534 included vermilion and kermes.^[24][25]

There were guilds of dyers who specialized in red in Venice and other large Europeans cities. The Rubia plant was used to make the most common dye; it produced an orange-red or brick red color used to dye the clothes of merchants and artisans. For the wealthy, the dye used was kermes, made from a tiny scale insect which fed on the branches and leaves of the oak tree. For those with even more money there was Polish Cochineal; also known as Kermes vermilio or «Blood of Saint John», which was made from a related insect, the Margodes polonicus. It made a more vivid red than ordinary Kermes. The finest and most expensive variety of red made from insects was the «Kermes» of Armenia (Armenian cochineal, also known as Persian kirmiz), made by collecting and crushing Porphyophora hamelii, an insect which lived on the roots and stems of certain grasses. The pigment and dye merchants of Venice imported and sold all of these products and also manufactured their own color, called Venetian red, which was considered the most expensive and finest red in Europe. Its secret ingredient was arsenic, which brightened the color.^[5]

But early in the 16th century, a brilliant new red appeared in Europe.^{[5]: 64–100} When the Spanish conquistador Hernán Cortés and his soldiers conquered the Aztec Empire in 1519–21, they discovered slowly that the Aztecs had another treasure beside silver and gold; they had the tiny cochineal, a parasitic scale insect which lived on cactus plants, which, when dried and crushed, made a magnificent red. The cochineal in Mexico was closely related to the Kermes varieties of Europe, but unlike European Kermes, it could be harvested several times a year, and it was ten times stronger than the Kermes of Poland. It worked particularly well on silk, satin and other luxury textiles. In 1523 Cortes sent the first shipment to Spain. Soon cochineal began to arrive in European ports aboard convoys of Spanish galleons.^{[5]: 64–100}

At first the guilds of dyers in Venice and other cities banned cochineal to protect their local products, but the superior quality of cochineal dye made it impossible to resist. By the beginning of the 17th century it was the preferred luxury red for the clothing of cardinals, bankers, courtesans and aristocrats.^[5]

The painters of the early Renaissance used two traditional lake pigments, made from mixing dye with either chalk or alum, kermes lake, made from kermes insects, and madder lake, made from the rubia tinctorum plant. With the arrival of cochineal, they had a third, carmine, which made a very fine crimson, though it had a tendency to change color if not used carefully. It was used by almost all the great painters of the 15th and 16th centuries, including Rembrandt, Vermeer, Rubens, Anthony van Dyck, Diego Velázquez and Tintoretto. Later it was used by Thomas Gainsborough, Seurat and J.M.W. Turner.^{[5]: 102–05}

• 

  The Assumption, by Titian (1516–18). The figures of God, the Virgin Mary and two apostles are highlighted by their vermilion red costumes.

• 

  The young Queen Elizabeth I (here in about 1563) liked to wear bright reds, before she adopted the more sober image of the «Virgin Queen». Her satin gown was probably dyed with kermes.

• 

  The Wedding Dance (1566), by Pieter Bruegel the Elder. In Renaissance Flanders, people of all social classes wore red at celebrations. The dye came from the root of the madder plant, which tended toward orange.

• 

  Woman with a wine glass, by Johannes Vermeer (1659–60). Vermeer used different shades and tints of vermilion to paint the red skirt, then glazed it with madder lake to make a more luminous color.

• 

  Dyed feather headdress from the Aztec people of Mexico and Central America. For red they used cochineal, a brilliant scarlet dye made from insects.

• 

  A native of Central America collecting cochineal insects from a cactus to make red dye (1777). From the 16th until the 19th century, it was a highly profitable export from Spanish Mexico to Europe.

• 

  Rembrandt used carmine lake, made of cochineal, to paint the skirt of the bride in the painting known as The Jewish bride (1665–69).

• 

  The red heels of the shoes of King Louis XIV of France were discreet symbols of his royal status.

In the 18th and 19th centuries[edit]

During the French Revolution, the Jacobins and other more radical parties adopted the red flag; it was taken from red flags hoisted by the French government to declare a state of siege or emergency. Many of them wore a red Phrygian cap, or liberty cap, modeled after the caps worn by freed slaves in Ancient Rome. During the height of the Reign of Terror, Women wearing red caps gathered around the guillotine to celebrate each execution. They were called the «Furies of the guillotine». The guillotines used during the Reign of Terror in 1792 and 1793 were painted red, or made of red wood. During the Reign of Terror a statue of a woman titled liberty, painted red, was placed in the square in front of the guillotine. After the end of the Reign of Terror, France went back to the blue, white and red tricolor, whose red was taken from the red and blue colors of the city of Paris, and was the traditional color of Saint Denis, the Christian martyr and patron saint of Paris.

In the mid-19th century, red became the color of a new political and social movement, socialism. It became the most common banner of the worker’s movement, of the French Revolution of 1848, of the Paris Commune in 1870, and of socialist parties across Europe. (see red flags and revolution section below).

As the Industrial Revolution spread across Europe, chemists and manufacturers sought new red dyes that could be used for large-scale manufacture of textiles. One popular color imported into Europe from Turkey and India in the 18th and early 19th century was Turkey red, known in France as rouge d’Adrinople. Beginning in the 1740s, this bright red color was used to dye or print cotton textiles in England, the Netherlands and France. Turkey red used madder as the colorant, but the process was longer and more complicated, involving multiple soaking of the fabrics in lye, olive oil, sheep’s dung, and other ingredients. The fabric was more expensive but resulted in a fine bright and lasting red, similar to carmine, perfectly suited to cotton. The fabric was widely exported from Europe to Africa, the Middle East and America. In 19th-century America, it was widely used in making the traditional patchwork quilt.^[26]

In 1826, the French chemist Pierre-Jean Robiquet discovered the organic compound alizarin, the powerful coloring ingredient of the madder root, the most popular red dye of the time. In 1868, German chemists Carl Graebe and Liebermann were able to synthesize alizarin, and to produce it from coal tar. The synthetic red was cheaper and more lasting than the natural dye, and the plantation of madder in Europe and import of cochineal from Latin America soon almost completely ceased.

The 19th century also saw the use of red in art to create specific emotions, not just to imitate nature.^[27] It saw the systematic study of color theory, and particularly the study of how complementary colors such as red and green reinforced each other when they were placed next to each other. These studies were avidly followed by artists such as Vincent van Gogh. Describing his painting, The Night Cafe, to his brother Theo in 1888, Van Gogh wrote: «I sought to express with red and green the terrible human passions. The hall is blood red and pale yellow, with a green billiard table in the center, and four lamps of lemon yellow, with rays of orange and green. Everywhere it is a battle and antithesis of the most different reds and greens.»^[28]

• 

  During the Reign of Terror during the later French Revolution, the «Furies of the Guillotine» cheered on each execution.

• 

  The Night Cafe, (1888), by Vincent van Gogh, used red and green to express what Van Gogh called «the terrible human passions.»

In the 20th and 21st centuries[edit]

In the 20th century, red was the color of Revolution; it was the color of the Bolshevik Revolution in 1917 and of the Chinese Revolution of 1949, and later of the Cultural Revolution. Red was the color of communist parties from Eastern Europe to Cuba to Vietnam.

In the late 19th and early 20th century, the German chemical industry invented two new synthetic red pigments: cadmium red, which was the color of natural vermilion, and mars red, which was a synthetic red ochre, the color of the very first natural red pigment.

The French painter Henri Matisse (1869–1954) was one of the first prominent painters to use the new cadmium red. He even tried, without success, to persuade the older and more traditional Renoir, his neighbor in the south of France, to switch from vermilion to cadmium red.^[29]: 440

Matisse was also one of the first 20th-century artists to make color the central element of the painting, chosen to evoke emotions. «A certain blue penetrates your soul», he wrote. «A certain red affects your blood pressure.»^[29]: 437 He also was familiar with the way that complementary colors, such as red and green, strengthened each other when they were placed next to each other. He wrote, «My choice of colors is not based on scientific theory; it is based on observation, upon feelings, upon the real nature of each experience … I just try to find a color which corresponds to my feelings.»^[29]: 440

Later in the century, the American artist Mark Rothko (1903–70) also used red, in even simpler form, in blocks of dark, somber color on large canvases, to inspire deep emotions. Rothko observed that color was «only an instrument;» his interest was «in expressing human emotions tragedy, ecstasy, doom, and so on.»^[30]

Rothko also began using the new synthetic pigments, but not always with happy results. In 1962 he donated to Harvard University a series of large murals of the Passion of Christ whose predominant colors were dark pink and deep crimson. He mixed mostly traditional colors to make the pink and crimson; synthetic ultramarine, cerulean blue, and titanium white, but he also used two new organic reds, Naphtol and Lithol. The Naphtol did well, but the Lithol slowly changed color when exposed to light. Within five years the deep pinks and reds had begun to turn light blue, and by 1979 the paintings were ruined and had to be taken down.^{[29]: 475–76}

• 

  Bathing of a Red Horse, by the Russian symbolist painter Kuzma Petrov-Vodkin (1912), used a bright red horse to surprise and shock viewers. It provoked a furious discussion among Russian critics.

References[edit]

See Also[edit]

• Red pigments

Main article: Red

Prehistory[edit]

Inside cave 13B at Pinnacle Point, an archeological site found on the coast of South Africa, paleoanthropologists in 2000 found evidence that, between 170,000 and 40,000 years ago, Late Stone Age people were scraping and grinding ochre, a clay colored red by iron oxide, probably with the intention of using it to color their bodies.^[1]

Red hematite powder was also found scattered around the remains at a grave site in a Zhoukoudian cave complex near Beijing. The site has evidence of habitation as early as 700,000 years ago. The hematite might have been used to symbolize blood in an offering to the dead.^[2]: 4

Red, black and white were the first colors used by artists in the Upper Paleolithic age, probably because natural pigments such as red ochre and iron oxide were readily available where early people lived. Madder, a plant whose root could be made into a red dye, grew widely in Europe, Africa and Asia.^[3] The cave of Altamira in Spain has a painting of a bison colored with red ochre that dates to between 15,000 and 16,500 BC.

A red dye called Kermes was made beginning in the Neolithic Period by drying and then crushing the bodies of the females of a tiny scale insect in the genus Kermes, primarily Kermes vermilio. The insects live on the sap of certain trees, especially Kermes oak trees near the Mediterranean region. Jars of kermes have been found in a Neolithic cave-burial at Adaoutse, Bouches-du-Rhône.^{[4]: 230–31} Kermes from oak trees was later used by Romans, who imported it from Spain. A different variety of dye was made from Porphyrophora hamelii (Armenian cochineal) scale insects that lived on the roots and stems of certain herbs. It was mentioned in texts as early as the 8th century BC, and it was used by the ancient Assyrians and Persians.^[5]: 45

Kermes is also mentioned in the Bible. In the Book of Exodus, God instructs Moses to have the Israelites bring him an offering including cloth «of blue, and purple, and scarlet.»^[6] The term used for scarlet in the 4th-century Latin Vulgate version of the Bible passage is coccumque bis tinctum, meaning «colored twice with coccus.» Coccus, from the ancient Greek Kokkos, means a tiny grain and is the term that was used in ancient times for the Kermes vermilio insect used to make the Kermes dye.^[7] This was also the origin of the expression «dyed in the grain.»^[8]

Ancient history[edit]

In ancient Egypt, red was associated with life, health, and victory. Egyptians would color themselves with red ochre during celebrations.^[9] Egyptian women used red ochre as a cosmetic to redden cheeks and lips^[10] and also used henna to color their hair and paint their nails.^[11]

But, like many colors, it also had a negative association, with heat, destruction and evil. A prayer to god Isis states: «Oh Isis, protect me from all things evil and red.»^{[12]: 39–63 : 45} The ancient Egyptians began manufacturing pigments in about 4000 BC. Red ochre was widely used as a pigment for wall paintings, particularly as the skin color of men. An ivory painter’s palette found inside the tomb of King Tutankhamun had small compartments with pigments of red ochre and five other colors. The Egyptians used the root of the rubia, or madder plant, to make a dye, later known as alizarin, and also used it as a pigment, which became known as madder lake, alizarin or alizarin crimson.^[13]

In Ancient China, artisans were making red and black painted pottery as early as the Yangshao Culture period (5000–3000 BC). A red-painted wooden bowl was found at a Neolithic site in Yuyao, Zhejiang. Other red-painted ceremonial objects have been found at other sites dating to the Spring and Autumn period (770–221 BC).^[2]

During the Han dynasty (200 BC–200 AD) Chinese craftsmen made a red pigment, lead tetroxide, which they called ch-ien tan, by heating lead white pigment. Like the Egyptians, they made a red dye from the madder plant to color silk fabric for gowns and used pigments colored with madder to make red lacquerware.

Red lead or Lead tetroxide pigment was widely used as the red in Persian and Indian miniature paintings as well as in European art, where it was called minium.^[13]

In India, the rubia plant has been used to make dye since ancient times. A piece of cotton dyed with rubia dated to the third millennium BC was found at an archaeological site at Mohenjo-daro.^[14] It has been used by Indian monks and hermits for centuries to dye their robes.

The early inhabitants of America had their own vivid crimson dye, made from the cochineal, an insect of the same family as the Kermes of Europe and the Middle East, which feeds on the Opuntia, or prickly pear cactus plant. Red-dyed textiles from the Paracas culture (800–100 BC) have been found in tombs in Peru.^[15]

Red also featured in the burials of royalty in the Maya city-states. In the Tomb of the Red Queen inside Temple XIII in the ruined Maya city of Palenque (600–700 AD), the skeleton and ceremonial items of a noble woman were completely covered with bright red powder made from cinnabar.^[16]

• 

  Chinese lacquerware from the Han Dynasty (200 BC–200 AD)

In ancient Greece and the Minoan civilization of ancient Crete, red was widely used in murals and in the polychrome decoration of temples and palaces. The Greeks began using red lead as a pigment.

Romans wore togas with red stripes on holidays, and the bride at a wedding wore a red shawl, called a flammeum.^[12]: 46 Red was used to color statues and the skin of gladiators. Red was also the color associated with army; Roman soldiers wore red tunics, and officers wore a cloak called a paludamentum which, depending upon the quality of the dye, could be crimson, scarlet or purple. In Roman mythology red is associated with the god of war, Mars.^[17] The vexilloid of the Roman Empire had a red background with the letters SPQR in gold. A Roman general receiving a triumph had his entire body painted red in honor of his achievement.^[18]

The Romans liked bright colors, and many Roman villas were decorated with vivid red murals. The pigment used for many of the murals was called vermilion, and it came from the mineral cinnabar, a common ore of mercury. It was one of the finest reds of ancient times – the paintings have retained their brightness for more than twenty centuries. The source of cinnabar for the Romans was a group of mines near Almadén, southwest of Madrid, in Spain. Working in the mines was extremely dangerous, since mercury is highly toxic; the miners were slaves or prisoners, and being sent to the cinnabar mines was a virtual death sentence.^[19]

• 

• 

  Roman wall painting showing a dye shop, Pompeii (40 BC). Dyed fabrics have been hung up to dry.

Postclassical history[edit]

In Europe[edit]

After the fall of the Western Roman Empire, red was adopted as a color of majesty and authority by the Byzantine Empire, the princes of Europe, and the Roman Catholic Church. It also played an important part in the rituals of the Catholic Church, symbolizing the blood of Christ and the Christian martyrs.^[20][21]

Red was the color of the banner of the Byzantine emperors. In Western Europe, Emperor Charlemagne painted his palace red as a very visible symbol of his authority, and wore red shoes at his coronation.^{[5]: 36–37} Kings, princes and, beginning in 1295, Roman Catholic cardinals began to wear red colored habitus. When Abbe Suger rebuilt Saint Denis Basilica outside Paris in the early 12th century, he added stained glass windows colored blue cobalt glass and red glass tinted with copper. Together they flooded the basilica with a mystical light. Soon stained glass windows were being added to cathedrals all across France, England and Germany. In medieval painting red was used to attract attention to the most important figures; both Christ and the Virgin Mary were commonly painted wearing red mantles.

Red clothing was a sign of status and wealth. It was worn not only by cardinals and princes,^[22] but also by merchants, artisans and townspeople, particularly on holidays or special occasions. Red dye for the clothing of ordinary people was made from the roots of the rubia tinctorum, the madder plant. This color leaned toward brick-red, and faded easily in the sun or during washing. The wealthy and aristocrats wore scarlet clothing dyed with kermes, or carmine, made from the carminic acid in tiny female scale insects, which lived on the leaves of oak trees in Eastern Europe and around the Mediterranean. The insects were gathered, dried, crushed, and boiled with different ingredients in a long and complicated process, which produced a brilliant scarlet.^{[5]: 38–45}

Brazilin was another popular red dye in the Middle Ages. It came from the sapanwood tree, which grew in India, Malaysia and Sri Lanka. A similar tree, brazilwood, grew on the coast of South America. The red wood was ground into sawdust and mixed with an alkaline solution to make dye and pigment. It became one of the most profitable exports from the New World, and gave its name to the nation of Brazil.^{[5]: 38–45}

• 

  The crimson coronation mantle of Roger II of Sicily (1133–4), dyed with Kermes, the most prestigious red of the Middle Ages

• 

  Interior of a Byzantine church, the Cathedral of Monreale in Sicily, with a mosaic portrait of Christ dressed in red (12th century)

• 

  Dyeing wool, England (1482), from the British Museum

In Asia[edit]

Red has been an important color in Chinese culture, religion, industry, fashion and court ritual since ancient times.
Silk was woven and dyed as early as the Han Dynasty (25–220 BC). China had a monopoly on the manufacture of silk until the 6th century AD, when it was introduced into the Byzantine Empire. In the 12th century, it was introduced into Europe.^[23]

At the time of the Han Dynasty, Chinese red was a light red, but during the Tang dynasty new dyes and pigments were discovered. The Chinese used several different plants to make red dyes, including the flowers of the safflower (Carthamus tinctorius), the thorns and stems of a variety of sorghum plant called Kao-liang, and the wood of the sappanwood tree. For pigments, they used cinnabar, which produced the famous vermillion or «Chinese red» of Chinese lacquerware.^[23]: 111

Red played an important role in Chinese philosophy. It was believed that the world was composed of five elements: metal, wood, water, fire and earth, and that each had a color. Red was associated with fire. Each Emperor chose the color that his fortune-tellers believed would bring the most prosperity and good fortune to his reign. During the Zhou, Han, Jin, Song and Ming Dynasties, red was considered a noble color, and it was featured in all court ceremonies, from coronations to sacrificial offerings, and weddings.^[2]: 26

Red was also a badge of rank. During the Song dynasty (906–1279), officials of the top three ranks wore purple clothes; those of the fourth and fifth wore bright red; those of the sixth and seventh wore green; and the eighth and ninth wore blue. Red was the color worn by the royal guards of honor, and the color of the carriages of the imperial family. When the imperial family traveled, their servants and accompanying officials carried red and purple umbrellas. Of an official who had talent and ambition, it was said «he is so red he becomes purple.»^[2]: 26

Red was also featured in Chinese Imperial architecture. In the Tang and Song Dynasties, gates of palaces were usually painted red, and nobles often painted their entire mansion red. One of the most famous works of Chinese literature, A Dream of Red Mansions by Cao Xueqin (1715–63), was about the lives of noble women who passed their lives out of public sight within the walls of such mansions. In later dynasties red was reserved for the walls of temples and imperial residences. When the Manchu rulers of the Qing Dynasty conquered the Ming and took over the Forbidden City and Imperial Palace in Beijing, all the walls, gates, beams and pillars were painted in red and gold.^{[2]: 36–37}

Red is not often used in traditional Chinese paintings, which are usually black ink on white paper with a little green sometimes added for trees or plants; but the round or square seals which contain the name of the artist are traditionally red.

• 

  Woven silk from the Western Han Dynasty, 2nd century BC

• 

  the Emperor Gaozong of Song (1127–62 AD), wearing red, the color his astrologers considered most auspicious for his reign

• 

  The Meridan Gate of the Forbidden City in Beijing. Walls, columns, windows and gates of palaces and temples were traditionally painted red.

Modern history[edit]

In the 16th and 17th centuries[edit]

In Renaissance painting, red was used to draw the attention of the viewer; it was often used as the color of the cloak or costume of Christ, the Virgin Mary, or another central figure. In Venice, Titian was the master of fine reds, particularly vermilion; he used many layers of pigment mixed with a semi-transparent glaze, which let the light pass through, to create a more luminous color.

During the Renaissance trade routes were opened to the New World, to Asia and the Middle East, and new varieties of red pigment and dye were imported into Europe, usually through Venice, Genoa or Seville, and Marseille. Venice was the major depot importing and manufacturing pigments for artists and dyers from the end of the 15th century; the catalog of a Venetian Vendecolori, or pigment seller, from 1534 included vermilion and kermes.^[24][25]

There were guilds of dyers who specialized in red in Venice and other large Europeans cities. The Rubia plant was used to make the most common dye; it produced an orange-red or brick red color used to dye the clothes of merchants and artisans. For the wealthy, the dye used was kermes, made from a tiny scale insect which fed on the branches and leaves of the oak tree. For those with even more money there was Polish Cochineal; also known as Kermes vermilio or «Blood of Saint John», which was made from a related insect, the Margodes polonicus. It made a more vivid red than ordinary Kermes. The finest and most expensive variety of red made from insects was the «Kermes» of Armenia (Armenian cochineal, also known as Persian kirmiz), made by collecting and crushing Porphyophora hamelii, an insect which lived on the roots and stems of certain grasses. The pigment and dye merchants of Venice imported and sold all of these products and also manufactured their own color, called Venetian red, which was considered the most expensive and finest red in Europe. Its secret ingredient was arsenic, which brightened the color.^[5]

But early in the 16th century, a brilliant new red appeared in Europe.^{[5]: 64–100} When the Spanish conquistador Hernán Cortés and his soldiers conquered the Aztec Empire in 1519–21, they discovered slowly that the Aztecs had another treasure beside silver and gold; they had the tiny cochineal, a parasitic scale insect which lived on cactus plants, which, when dried and crushed, made a magnificent red. The cochineal in Mexico was closely related to the Kermes varieties of Europe, but unlike European Kermes, it could be harvested several times a year, and it was ten times stronger than the Kermes of Poland. It worked particularly well on silk, satin and other luxury textiles. In 1523 Cortes sent the first shipment to Spain. Soon cochineal began to arrive in European ports aboard convoys of Spanish galleons.^{[5]: 64–100}

At first the guilds of dyers in Venice and other cities banned cochineal to protect their local products, but the superior quality of cochineal dye made it impossible to resist. By the beginning of the 17th century it was the preferred luxury red for the clothing of cardinals, bankers, courtesans and aristocrats.^[5]

The painters of the early Renaissance used two traditional lake pigments, made from mixing dye with either chalk or alum, kermes lake, made from kermes insects, and madder lake, made from the rubia tinctorum plant. With the arrival of cochineal, they had a third, carmine, which made a very fine crimson, though it had a tendency to change color if not used carefully. It was used by almost all the great painters of the 15th and 16th centuries, including Rembrandt, Vermeer, Rubens, Anthony van Dyck, Diego Velázquez and Tintoretto. Later it was used by Thomas Gainsborough, Seurat and J.M.W. Turner.^{[5]: 102–05}

• 

  The Assumption, by Titian (1516–18). The figures of God, the Virgin Mary and two apostles are highlighted by their vermilion red costumes.

• 

  The young Queen Elizabeth I (here in about 1563) liked to wear bright reds, before she adopted the more sober image of the «Virgin Queen». Her satin gown was probably dyed with kermes.

• 

  The Wedding Dance (1566), by Pieter Bruegel the Elder. In Renaissance Flanders, people of all social classes wore red at celebrations. The dye came from the root of the madder plant, which tended toward orange.

• 

  Woman with a wine glass, by Johannes Vermeer (1659–60). Vermeer used different shades and tints of vermilion to paint the red skirt, then glazed it with madder lake to make a more luminous color.

• 

  Dyed feather headdress from the Aztec people of Mexico and Central America. For red they used cochineal, a brilliant scarlet dye made from insects.

• 

  A native of Central America collecting cochineal insects from a cactus to make red dye (1777). From the 16th until the 19th century, it was a highly profitable export from Spanish Mexico to Europe.

• 

  Rembrandt used carmine lake, made of cochineal, to paint the skirt of the bride in the painting known as The Jewish bride (1665–69).

• 

  The red heels of the shoes of King Louis XIV of France were discreet symbols of his royal status.

In the 18th and 19th centuries[edit]

During the French Revolution, the Jacobins and other more radical parties adopted the red flag; it was taken from red flags hoisted by the French government to declare a state of siege or emergency. Many of them wore a red Phrygian cap, or liberty cap, modeled after the caps worn by freed slaves in Ancient Rome. During the height of the Reign of Terror, Women wearing red caps gathered around the guillotine to celebrate each execution. They were called the «Furies of the guillotine». The guillotines used during the Reign of Terror in 1792 and 1793 were painted red, or made of red wood. During the Reign of Terror a statue of a woman titled liberty, painted red, was placed in the square in front of the guillotine. After the end of the Reign of Terror, France went back to the blue, white and red tricolor, whose red was taken from the red and blue colors of the city of Paris, and was the traditional color of Saint Denis, the Christian martyr and patron saint of Paris.

In the mid-19th century, red became the color of a new political and social movement, socialism. It became the most common banner of the worker’s movement, of the French Revolution of 1848, of the Paris Commune in 1870, and of socialist parties across Europe. (see red flags and revolution section below).

As the Industrial Revolution spread across Europe, chemists and manufacturers sought new red dyes that could be used for large-scale manufacture of textiles. One popular color imported into Europe from Turkey and India in the 18th and early 19th century was Turkey red, known in France as rouge d’Adrinople. Beginning in the 1740s, this bright red color was used to dye or print cotton textiles in England, the Netherlands and France. Turkey red used madder as the colorant, but the process was longer and more complicated, involving multiple soaking of the fabrics in lye, olive oil, sheep’s dung, and other ingredients. The fabric was more expensive but resulted in a fine bright and lasting red, similar to carmine, perfectly suited to cotton. The fabric was widely exported from Europe to Africa, the Middle East and America. In 19th-century America, it was widely used in making the traditional patchwork quilt.^[26]

In 1826, the French chemist Pierre-Jean Robiquet discovered the organic compound alizarin, the powerful coloring ingredient of the madder root, the most popular red dye of the time. In 1868, German chemists Carl Graebe and Liebermann were able to synthesize alizarin, and to produce it from coal tar. The synthetic red was cheaper and more lasting than the natural dye, and the plantation of madder in Europe and import of cochineal from Latin America soon almost completely ceased.

The 19th century also saw the use of red in art to create specific emotions, not just to imitate nature.^[27] It saw the systematic study of color theory, and particularly the study of how complementary colors such as red and green reinforced each other when they were placed next to each other. These studies were avidly followed by artists such as Vincent van Gogh. Describing his painting, The Night Cafe, to his brother Theo in 1888, Van Gogh wrote: «I sought to express with red and green the terrible human passions. The hall is blood red and pale yellow, with a green billiard table in the center, and four lamps of lemon yellow, with rays of orange and green. Everywhere it is a battle and antithesis of the most different reds and greens.»^[28]

• 

  During the Reign of Terror during the later French Revolution, the «Furies of the Guillotine» cheered on each execution.

• 

  The Night Cafe, (1888), by Vincent van Gogh, used red and green to express what Van Gogh called «the terrible human passions.»

In the 20th and 21st centuries[edit]

In the 20th century, red was the color of Revolution; it was the color of the Bolshevik Revolution in 1917 and of the Chinese Revolution of 1949, and later of the Cultural Revolution. Red was the color of communist parties from Eastern Europe to Cuba to Vietnam.

In the late 19th and early 20th century, the German chemical industry invented two new synthetic red pigments: cadmium red, which was the color of natural vermilion, and mars red, which was a synthetic red ochre, the color of the very first natural red pigment.

The French painter Henri Matisse (1869–1954) was one of the first prominent painters to use the new cadmium red. He even tried, without success, to persuade the older and more traditional Renoir, his neighbor in the south of France, to switch from vermilion to cadmium red.^[29]: 440

Matisse was also one of the first 20th-century artists to make color the central element of the painting, chosen to evoke emotions. «A certain blue penetrates your soul», he wrote. «A certain red affects your blood pressure.»^[29]: 437 He also was familiar with the way that complementary colors, such as red and green, strengthened each other when they were placed next to each other. He wrote, «My choice of colors is not based on scientific theory; it is based on observation, upon feelings, upon the real nature of each experience … I just try to find a color which corresponds to my feelings.»^[29]: 440

Later in the century, the American artist Mark Rothko (1903–70) also used red, in even simpler form, in blocks of dark, somber color on large canvases, to inspire deep emotions. Rothko observed that color was «only an instrument;» his interest was «in expressing human emotions tragedy, ecstasy, doom, and so on.»^[30]

Rothko also began using the new synthetic pigments, but not always with happy results. In 1962 he donated to Harvard University a series of large murals of the Passion of Christ whose predominant colors were dark pink and deep crimson. He mixed mostly traditional colors to make the pink and crimson; synthetic ultramarine, cerulean blue, and titanium white, but he also used two new organic reds, Naphtol and Lithol. The Naphtol did well, but the Lithol slowly changed color when exposed to light. Within five years the deep pinks and reds had begun to turn light blue, and by 1979 the paintings were ruined and had to be taken down.^{[29]: 475–76}

• 

  Bathing of a Red Horse, by the Russian symbolist painter Kuzma Petrov-Vodkin (1912), used a bright red horse to surprise and shock viewers. It provoked a furious discussion among Russian critics.

References[edit]

See Also[edit]

• Red pigments

Categories:

• Мода
• Литература
• Cancel

Интересные факты о красном цвете

Сегодня продолжаю про красный и расскажу несколько интересных фактов, связанных с этим цветом. Некоторые интересные вещи были уже написаны в предыдущей статье цикла — Красный цвет в психологии и культуре

— Красный цвет, как и остальные цвета теплой части спектра визуально приближает предметы. Поэтому красный фон обычно не используют. Гармоничнее смотрится картинка с фоном из цветов холодной части спектра, а цвета  теплой части спектра на переднем плане.

— то, что быки не любят красный — это миф, они плохо различают цвета. на самом деле их раздражают движения, которые с совершает тореадор тканью.

— Если в течение какого-то времени смотреть на красный цвет, учащается сердцебиение. Кто хочет проверить?=)

— красный самый распространенный цвет на флагах и в народных костюмах.

Болгария, Палестина, Осетия

— без красного не обходятся и многие модные дизайнеры. Для некоторых из них цвет становится визитной карточкой.

Например, для Valentino цвет настолько знаковый, что даже есть оттенок красного, который называется Valentino red

Это СМУК С=0 М=100 У=100 К = 10 — чуть смягченный теплый красный, немного ярче томатного.

— Известны и туфли Christian Louboutin, у которых всегда ярко-красная подошва. Чтобы когда мужчины оборачиваются вслед женщине, они видели ее скрытую сексуальную натуру=)

— Ну и к зимним праздникам еще один любопытный факт. В США, а следовательно , постепенно и по всему миру Санта Клауса представляют дедушкой в красном костюме. По поводу происхождения цвета костюма до сих пор есть споры. Некоторые считают, что именно в красно-белый костюм Санту обрядила компания кока-кола, чьим символом он является  с 1930х, но некоторые считают, что красное дед «полюбил» раньше=) Еще в  1860х годах в комиксах  журналистаТомаса Наста . хотя противники этой идеи говорят, что комиксы были в основном черно-белыми=)

Если знаете еще интересные факты о красном — можно добавить=)

В течение долгих тысячелетий красный был на Западе единственным цветом, достойным этого имени, единственным настоящим цветом. Как с точки зрения хронологии, так и в плане иерархии он опередил другие цвета. Не то чтобы этих других не существовало, но сначала им пришлось долго дожидаться времени, когда их станут считать цветами в полном смысле слова, а затем — когда они станут играть роль, сопоставимую с ролью красного в материальной культуре, в социальных кодах и в философской мысли.

Именно красный стал для человека опытной площадкой, на которой он учился обращаться с цветом, достиг в этом первых успехов, а затем выстроил свой хроматический мир. Самой ранней цветовой гаммой, которую открыл для себя человек, стала гамма красного: на ее основе он выработал свою первую палитру, создавая различные тона и оттенки — об этом свидетельствуют древнейшие из известных нам хроматических терминов. По всей видимости, лексика верно отражала сложившиеся к тем временам приемы живописи и технику красильного дела. В некоторых языках одно и то же слово, в зависимости от контекста, может означать и «красный» и просто «цветной»: например, coloratus в классической латыни¹ или сolorado в современном испанском. В других языках (например, в русском) прилагательные «красный» и «красивый» образованы от одного корня². А еще есть языки, в которых, по имеющимся сведениям, существует только три обозначения цвета — белый, черный и красный. Но два первых не всегда рассматриваются как полноценные хроматические прилагательные: они преимущественно обозначают свет и тьму; и только третье является настоящим обозначением цвета³.

Главенство красного наблюдается как в повседневной жизни, так и в материальной культуре. На всем побережье Средиземного моря этот цвет с ранних пор занимает важное место в строительстве отдельных жилищ и целых городов (кирпич, черепица), в домашнем быту и убранстве домов (гончарные изделия и керамика), в производстве тканей и одежды (красные тона — признак высокого положения), а также в изготовлении драгоценных уборов и аксессуаров (в этой области он рассматривается как оберег, украшение и залог удачи). В различных изображениях и ритуалах он также часто ассоциируется с идеей власти и священного, сопровождается богатейшим символическим рядом, а порой, по-видимому, еще и обладает некоей сверхъестественной силой.

Во многих отношениях красный цвет в древних социумах является не только первым из цветов, но также и цветом как таковым.

Первые варианты цветовой гаммы

Человек начал заниматься живописью гораздо раньше, чем красильным делом. Наиболее обширный ансамбль наскальных изображений, известный на сегодняшний день, был создан приблизительно 32 000–33 000 лет назад, то есть больше чем за 25 000 лет до первых экспериментов по окрашиванию. А самые недавние открытия (первый бестиарий в пещере Шове), вероятно, позволят отодвинуть эту дату еще дальше. Однако вправе ли мы считать, что именно пещерные росписи положили начало искусству живописи? Быть может, еще до того, как расписывать стены пещер, человек эпохи палеолита расписывал камни и скалы? Историки пока не пришли к единому мнению по этому вопросу. Впрочем, что вообще значит «расписывать»? Нередко на поверхности гладких камней, на статуэтках, костях и даже на первобытных орудиях труда мы видим цветные отметины: линии, точки, пятна. Можно ли тут говорить о живописи? Во всяком случае, позволительно вести спор по этому поводу, тем более что возраст подобных «артефактов» определить трудно. Но для нас сейчас важно другое: почти всегда эти отметины — красного цвета, как если бы еще до того, как стать цветом искусства, красный был разновидностью знака, способом маркировки. В более позднее время, то есть в эпоху мадленской культуры (15 000–11 000 лет назад), объекты со следами краски становятся многочисленнее, происхождение их разнообразнее (камень, кость, в том числе слоновая, рога животных), цветовая гамма богаче, но основным цветом все же остается красный.

С другой стороны, по-видимому, еще до того, как покрывать красками стены, камни или кости, человек начал раскрашивать собственное тело, так что нательные рисунки древнее, чем росписи на стенах и на предметах обихода. Но позволяет ли это считать их первыми опытами человека в искусстве живописи? Мы не можем ответить на этот вопрос. Можем только предполагать, что и здесь красный играл главную роль: ведь еще и сегодня мы видим, как женщины используют этот цвет для выделения скул и губ, и мир косметики предлагает румяна и губную помаду тончайших и разнообразнейших оттенков красного.

О том, что красный с доисторических времен служил людям для украшения, свидетельствует множество камешков этого цвета, множество раковин с отверстиями, кусочков кости или зубов животных со следами красной краски, из которых в эпоху палеолита делали амулеты, ожерелья, браслеты и подвески. Все эти предметы, найденные в захоронениях, не поддаются точной датировке, но предположительно существовала некая связь между ними и нательными рисунками, и они были выкрашены в тот или иной оттенок красного потому, что этот цвет имел значение оберега или обладал магической силой. Это доказывают следы порошка красной охры, найденные в некоторых захоронениях эпохи верхнего палеолита: часто дно могилы посыпалось густым слоем такого порошка. Должна ли была эта «подстилка» охранять покойного в его последнем путешествии? Или вернуть его к жизни, когда он попадет в потусторонний мир? Трудно сказать. Но очевидно, что красный цвет, который носили на теле доисторические люди, имел тройную функцию: дейктическую, профилактическую и эстетическую. Уже в те отдаленные времена мужчины и женщины используют красный цвет, чтобы привлечь к себе внимание, защитить и украсить себя. И будут делать это еще очень, очень долго.

Но забудем о захоронениях и задержимся в залах и коридорах пещер, где можно увидеть самые знаменитые настенные росписи Западной Европы: Шове, Коске, Ласко, Пеш-Мерль, Альтамиры и некоторых других. Проанализируем палитру первобытных художников. По нашим современным меркам она небогата: черные, красные, коричневые, изредка желтые тона, еще реже белые (вероятно, появившиеся в более позднее время) и полное отсутствие зеленых и синих. Черные пигменты изготовлены из окиси марганца или из древесного угля; желтые из земли, богатой желтой охрой; красные чаще всего сделаны из гематита, одного из наиболее распространенных в Европе минералов железа. Таким образом, при изготовлении пигмента трудность заключалась не столько в добыче исходного материала, сколько в его переработке: как люди каменного века научились превращать природное вещество — минерал — в краситель, который можно наносить на стены? Можно ли допустить, что уже в те времена существовала химия?

Действительно, современные исследования показали, что в эпоху палеолита некоторые разновидности желтой охры разогревали в каменных тиглях, чтобы выпарить из них воду и таким образом превратить в красную охру; несколько таких тиглей дошло до наших дней, и на их стенках еще сохранились следы красной краски. А другие пигменты обогащали добавками, которые мы сегодня рассматривали бы как утяжелители, предназначенные для того, чтобы изменить их окрашивающую способность, их реакцию на свет или чтобы они ровнее ложились на поверхность стены: это тальк, полевой шпат, слюда и кварц: как мы видим, речь идет о самой настоящей химии. Сжигать дерево, чтобы добыть уголь для рисования, с технической точки зрения сравнительно несложно. Но извлечь из земли пластинчатые кристаллы гематита, отмыть их, отфильтровать, истолочь в ступе, а полученный красноватый порошок смешать с полевым шпатом и развести растительным или животным маслом, чтобы пигмент принял нужный оттенок или чтобы он лучше закрепился на окрашиваемой поверхности скалы, — совсем другая, гораздо более трудная задача. Однако эта техника уже была доступна художникам из Нио, Альтамиры, Ласко и других пещер или даже создателям более ранних росписей в Коске и Шове.

По-видимому, настоящих «рецептов» живописных красок тогда еще не существовало, но среди дошедших до нас произведений наскальной живописи мы повсеместно наблюдаем большое разнообразие красных тонов. Как возникло это разнообразие? Было ли оно результатом продуманного выбора, желанной целью, ради которой художник применил сложную технологию (смешивание, разведение, добавление утяжелителей и специфических загустителей)? Соответствует ли оно замыслу художника или определенному значению, которое он должен был придать картине? Или это просто воздействие времени? Трудно ответить на такие вопросы, ведь мы видим картины, написанные этими красками, не в их первоначальном виде, а много тысячелетий спустя, когда время уже успело поработать над ними. Что бы там ни говорили, но даже в тех пещерах, куда вплоть до XX века не вторгались вандалы, теперешний вид росписей существенно отличается от их первозданного состояния. Кроме того, мы рассматриваем их при свете, не имеющем ничего общего с условиями освещения, в которых работал доисторический художник. Очевидно, что свет факела несравним с электрическим, но много ли специалистов вспоминают об этом, когда изучают наскальные росписи? И кто из обычных посетителей осознаёт, что за эпохи, отделяющие эти росписи от сегодняшнего дня, в мире накопились миллионы — миллиарды? — цветных изображений, от которых наше восприятие и наша память уже не могут абстрагироваться и которые играют роль деформирующего фильтра: мы усвоили их, «переварили», и они зафиксировались в нашем коллективном бессознательном. Время не стояло на месте, и искусство на своем тысячелетнем пути постоянно изменялось. Вот почему мы не видим и никогда не увидим так, как видели наши предки. Это утверждение справедливо в отношении форм, но еще более справедливо в отношении цветов.

А теперь отвлечемся от доисторических эпох. Между позднейшими наскальными росписями палеолита и самыми ранними образцами живописи Древнего Востока и Египта прошло несколько тысячелетий, за которые техника живописи усовершенствовалась, а красочная гамма обогатилась новыми пигментами, в частности новыми оттенками красного. Например, в Древнем Египте, где все еще активно используется гематит, художники начали применять и новые красители. Это природный сульфид ртути — киноварь, реже природный сернистый мышьяк — реальгар: они дорого стоят, привозятся издалека и употребляются в небольших количествах; вдобавок они чрезвычайно ядовиты⁴. Это и красильные лаки, работа с которыми невозможна без серьезных технических познаний. Нередко можно услышать, что египтяне почти за 3000 лет до нашей эры сумели создать древнейший из известных нам искусственных красителей — знаменитый «египетский синий»: для его изготовления раскаленные медные опилки смешивали с песком и поташом⁵. Так можно получить красивейшие синие и сине-зеленые тона, которые в ту эпоху считались полезными для здоровья и которые еще и сегодня приводят нас в восхищение. Но египтяне достигли не меньших успехов и в создании оттенков красного: они научились изготавливать пигмент из различных веществ как растительного, так и животного происхождения — марены, кошенильного червеца, пурпура. Для этого они брали фрагменты ткани, окрашенной в красное, и извлекали из них остаток красящего вещества, который путем химической реакции осаждали на измельченный до порошкообразного состояния минерал; полученное таким образом вещество и становилось красителем. Впрочем, пигмент можно было добыть и без таких сложностей: различные виды желтой охры подвергались вывариванию и превращались в красную охру⁶. Разве это не превращение природного красителя в искусственный? А ведь этот процесс, как мы знаем, был изобретен еще художниками палеолита.

Египтяне делают красители и для себя, и на продажу. У них, как впоследствии у финикийцев, одни и те же ремесленники изготавливают краски для живописи и для быта, а также румяна, стекло, мыло и некоторые лекарства. Многие вещества служат для самых разных целей: например, гематит — это и красный пигмент для художников, и бытовой краситель, легко окрашивающий воду, и лекарство, которое, как считается, излечивает болезни крови и останавливает кровотечения. На всем протяжении первого тысячелетия до нашей эры египетские торговцы снабжают этими продуктами значительную часть Средиземноморья; взамен они получают сырье, которое замечательно умеют перерабатывать египетские ремесленники. Так, для изготовления красных пигментов в страну привозят киноварь из Испании, красную охру из Вифинии и из Понта, что на берегах Черного моря.

На росписях в гробницах, где краски настолько чистые и яркие, что иногда кажется, будто их нанесли совсем недавно, — выбор цветов определяется условностью. Так, тела у мужчин всегда красного или коричневато-красного цвета, что отличает их от женщин, у которых тела более светлых тонов, бежевые или желтоватые. Тела богов — тоже желтые, но более яркого оттенка: часто это краска на основе аурипигмента, природного сульфида мышьяка, применяемая исключительно для создания этих тонов. Опять-таки согласно условности жгучий красный цвет пустыни противопоставляется черному, цвету плодоносного нильского ила. К этой чисто иконографической функции добавляется и еще один аспект — символический: красный цвет чаще имеет негативное значение, чем позитивное. Это не только цвет опаленной солнцем пустыни, но еще и цвет народов, которые обитают в пустыне либо приходят из нее: все они — враги Египта, поэтому красный цвет — знак насилия, войны и разрушения. Это также цвет бога Сета, брата Исиды и Осириса, часто рассматриваемого как воплощение сил зла. Его иногда изображают с рыжими волосами или одетым в красное. Сет — убийца Осириса, а позднее соперник Гора — символизирует жестокость, погибель, хаос. Его имя, как правило, пишется красным.

В самом деле, язык и письменность египтян, со своей стороны, также подчеркивают злотворный характер красного. Одно и то же слово, в зависимости от контекста, может означать «краснеть» и «умирать», а иногда и «внушать страх». В таких выражениях, как «покраснеть сердцем» (рассердиться) или «вершить красные дела» (злые), столь же очевидно выражено негативное отношение к красному. Более того: древнеегипетские скрибы иногда пишут красным иероглифы, означающие «опасность», «несчастье» или «смерть».

Однако не все оттенки красного, известные в Египте, наделены таким зловещим смыслом: одни из них означают победу; другие — могущество; а есть и такие — их больше, — которые означают кровь и жизненные силы. Существуют даже оттенки, которые предохраняют от зла. Например, амулеты из красной яшмы, называемой также гелиотропом: считается, что они окрашены кровью или слезами Исиды, богини плодородия, которую часто изображают в облике кобылы рыжей масти. И все же символику Древнего Египта нельзя назвать ни неизменной, ни однозначной: со времен Древнего Царства и до эпохи эллинизма, в Верхнем и в Нижнем Египте значения цветов отнюдь не одни и те же. Следует также учитывать, что хроматический мир Египта еще не открыл археологам все свои тайны.

То же можно сказать и о древних государствах Ближнего Востока: в оформлении интерьеров, стен и мебели цвета играют важную роль, но определить символику каждого весьма затруднительно. По-видимому, красный имеет здесь позитивное значение, он связан с созидательной силой, с процветанием, с могуществом и с культами некоторых божеств, в частности божеств плодородия. Например, шумеры и ассирийцы красят изображения своих богов в яркие цвета; и почти всегда в таких изображениях, будь то каменные изваяния или глиняные статуэтки, преобладает один и тот же цвет — красный. Это одновременно цвет священного и цвет мира живых существ.

Огонь и кровь

Итак, доминирующую роль красного в символике древних социумов можно считать установленным фактом. Как и то, что эта роль сохраняется за красным в течение очень длительного времени, от верхнего палеолита вплоть до первого тысячелетия до нашей эры, а возможно и дольше. С другой стороны, выяснить причины такого предпочтения затруднительно. Когда-то некоторые эрудиты и ученые придерживались мнения, что за долгие тысячелетия цветоощущение человека изменилось и в доисторические времена человеческий глаз научился воспринимать красный цвет раньше, чем все остальные. По этому поводу во второй половине XIX века происходили ожесточенные дискуссии. Филологи, неврологи, археологи и офтальмологи выясняли, был ли какой-либо из народов древности неспособен воспринимать тот или иной цвет. Правда ли, что у древних германцев восприятие синих и зеленых тонов выработалось раньше, чем у греков и римлян? Или что народы Библии и Ближнего Востока видели красный лучше, чем любой другой цвет? Чтобы ответить на эти вопросы, ученые обратились к древним текстам, стали исследовать лексику: они превратили язык в своего рода код, изучение которого должно было помочь им понять механизмы восприятия⁷.

Сегодня эти эволюционистские теории — как в лингвистике, так и в биологии — считаются устаревшими⁸. Доказано, что язык не является кодом, а зрительный аппарат народов древности ничем не отличается от нашего. Но цветоощущение — феномен не только биологический или нейробиологический, это также и культурный феномен, необходимыми составляющими которого являются знание, память, воображение, эмоции, отношения с другими людьми, а если взять шире, и вся жизнь человека в обществе. Если цвет не получил названия, это не значит, что он остается невидимым: причина в том, что у людей никогда (или разве что очень редко) не бывает случая назвать его. Какое место тот или иной социум уделяет в своей жизни тому или иному цвету, и не только в реальной жизни, институциях, социальных кодах, но в такой же — или даже большей степени — в своих ритуалах, верованиях, символике? Вот где кроются истинные проблемы. Несомненно, однако, что красный цвет долго, очень долго играл главную роль, как если бы он был наделен более или менее магическими свойствами, которыми не обладают остальные цвета. Почему?

Возможно, мы найдем ответ, если вспомним, что два главных «референта» этого цвета — огонь и кровь: у всех социумов, во все исторические эпохи красный цвет прежде всего ассоциировался с этими двумя стихиями. Еще и сегодня почти все толковые словари определяют прилагательное «красный» как «цвет огня и крови». Конечно, у других цветов тоже есть один или несколько мощных референтов в природе, но они, по-видимому, не столь универсальны и не столь постоянны⁹. А вот красный всегда и везде вызывает только две ассоциации: огонь и кровь. Но если связь между красным и кровью не нуждается в объяснении — у всех живых существ группы позвоночных кровь красная, то ассоциация между красным и огнем представляется не столь очевидной. В природе пламя редко бывает красным, обычно оно оранжевое, желтое, синее, иногда белое, бесцветное или многоцветное. Даже раскаленные угли по цвету ближе к оранжевому, чем к красному. Так как же получилось, что в мире символов и образов огонь всегда красный?

Возможно, причина в том, что огонь воспринимается как живое существо. Так происходит, по крайней мере, в древних социумах, где красное — это цвет жизни. В самом деле, огонь, являющийся, как и его родич — солнце, источником света и тепла, словно бы наделен некоей самостоятельной жизнью. Его приручение человеком, происшедшее, как утверждают ученые, где-то за 500 000–350 000 лет до нашей эры (впрочем, на этот счет есть разные мнения: некоторые считают, что это произошло еще раньше¹⁰), — стало, по-видимому, важнейшим событием в истории человечества, бесповоротно изменившим его существование и заложившим основы того, что можно называть «цивилизацией». Потому-то во всех мифологиях можно найти множество рассказов о том, как люди завладели огнем: чаще всего описывается, как люди похитили его у богов (вспомним рассказ о Прометее в древнегреческой мифологии)¹¹.

Огонь, понимаемый как живое существо либо как существо сверхъестественное, стал объектом культа на очень раннем этапе развития человечества, и остатки этого культа отмечаются и в исторические времена, например в Индии и в Персии, где огню посвящают храмы, где ему служат жрецы, одетые, само собой разумеется, в красное. Огонь позволяет людям устанавливать связь с богами, а порой и отождествлять себя с ними. Кроме того, во всех древних мифологиях имеются свои божества огня, которые тесно связаны с красным цветом и которые, как и сам огонь, обладают неоднозначной символикой. Так, греческий Гефест (позднее у римлян отождествлявшийся с Вулканом), бог огня и кузнечного дела, выступает то как искусный мастер и добрый помощник, то как мстительный, жестокий чародей. В самых древних текстах говорится, что Гефест — хромой, безобразный и рыжеволосый — то есть с волосами цвета огня и раскаленного металла, двух подвластных ему стихийных сил¹².

Такой же амбивалентностью обладает и символика другого референта красного — крови. Она — источник жизни, но также и причина смерти: в первом случае — когда циркулирует в теле живого существа, во втором — когда покидает его. Как и огонь, кровь позволяет людям устанавливать связь с богами, обычно в форме кровавых жертвоприношений, которые практикуются с древнейших времен и подчиняются строгим ритуалам. Кровь породила огромное множество верований и суеверий, сказаний и мифов, а также магических и целительских практик, против которых христианство уже на раннем этапе своей истории развернет ожесточенную борьбу — поднести в дар божеству кровь какого-либо животного; омыться в крови другого; выпить крови третьего; обменяться кровью с братом по оружию или товарищем по охоте. То чистая, то нечистая, то священная, то запретная, кровь может быть спасительной и оплодотворяющей, а может быть опасной или смертоносной¹³.

Долгое время у людей господствовало убеждение, что кровь принадлежит богам и представляет собой их пищу. Вот почему они совершают жертвоприношения животных, чья кровь окропляет храмы, алтари или даже самих верующих, чтобы очистить их, умилостивить богов или заслужить их прощение. Доказано, что жертвоприношения происходили уже в эпоху неолита, и еще в Ветхом Завете о них упоминается очень часто (у евреев они прекратятся только в I веке нашей эры, после разрушения Храма)¹⁴. Порой соблюдается особый обычай: жертвенное животное должно быть рыжей масти или с рыжей шерстью, как если бы этот цвет был более всего любим богами, или указывал на то, что у таких животных — чаще всего тельцов или телиц — кровь богаче и сильнее, плодоноснее или питательнее, чем у остальных. Такой обычай существовал, например, еще в первые века нашей эры в культе Митры, религии восточного происхождения, которая получила широкое распространение на всей территории Римской империи и в которой главным обрядом является жертвоприношение рыжего (или обряженного в красное) быка. Пруденций, римский автор V века, ожесточенный противник митраизма, оставил нам захватывающее описание этого ритуала:

Верховный жрец в великолепном одеянии спускается в вырытый в земле ров. Сверху ров прикрыт дощатым настилом; кое-где между досками оставлены щели и прорехи, а в самих досках проделано множество отверстий. Это место для жертвоприношения. Туда приводят быка, неистового и грозного, тело его убрано красным шелком, рога и шея обвиты гирляндами цветов, также красных. Как только ужасный зверь занимает место на досках, в его грудь вонзается священный нож: из широкой раны вырывается горячая кровь и, словно бурлящий поток, разливается по настилу. Подобно нечистому ливню, кровь орошает ров, в котором находится жрец, омывает его голову, одеяние, все его тело. Не желая упустить ни единой капли, жрец запрокидывает голову и подставляет кровавому дождю щеки, губы, ноздри, даже глаза, более того: набирает кровь в рот, полощет ею нёбо, окунает в нее язык. <…> Наконец, он поднимается из рва, ужасный на вид, но освященный, и появляется перед собравшимися, весь покрытый кровью искупления, а они падают ниц, веря, что кровь простого быка очистила их через посредство этого гнусного жреца¹⁵.

Пруденций пишет это в эпоху, когда культ Митры уже не так распространен, и его последователей, веривших в очистительные свойства крови жертвенного быка, осталось уже немного. Зато некоторые христианские писатели не упускают случая напомнить, что когда-то греки и римляне считали бычью кровь смертельным ядом и называли имена многих знаменитых людей, которые выпили ее, чтобы свести счеты с жизнью: царь Мидас, Эсон, отец Ясона, Фемистокл, Ганнибал и другие.

В некоторых культах, например в греческом культе Диониса, кровь уже достаточно рано была заменена вином: эта замена способствовала тому, что обычай приносить в жертву животных стал постепенно забываться. Теперь не кровь, а вино возливают на алтарь, орошают им землю и огонь, окропляют жрецов и собравшийся народ. В самом деле, вино — это эквивалент крови, но не обычной крови, а особенной: речь идет о крови виноградной лозы. И она тоже — эликсир жизни и бессмертия, источник энергии, здоровья и радости, символ познания или инициации. Она утешает страждущих, вдохновляет поэтов, всем приносит удовольствие. Виноградная лоза сама по себе — тоже дар богов, и вино понимается то как их собственная кровь, то как приносимая им жертва. Каким бы ни был реальный цвет вина, в символическом плане оно всегда ассоциируется с красным, и так будет продолжаться вплоть до наших дней: сегодня белое вино по сути вином не считается. Дионис, бог виноградной лозы и вина, часто изображается в красной мантии или с румяным лицом, а порой и с рыжими волосами. Как и всем богам, Дионису неведомо опьянение: в это специфическое состояние впадают одни лишь смертные. Вот почему для смертного не напиваться значит показать себя достойным богов. Слабые и развращенные люди, тираны и варвары на это не способны.

Особая связь, которая в большинстве древних религий существует между красным цветом и силами жизни, прослеживается даже в погребальных ритуалах. Согласно широко распространенному поверью, возникшему еще в доисторические времена, после смерти человек продолжает — или должен продолжать — жить в своей могиле. Вот почему повсюду, будь то на Ближнем Востоке или в Египте, в Греции или в Риме, у варварских племен в Бретани или в Германии, археологи находят в гробницах такое количество предметов, нужных для жизни. И подобно тому как некоторые покойники эпохи палеолита покоились на ложах из красной охры, многие покойники первых веков до нашей эры в своих гробницах или саркофагах были окружены различной утварью и артефактами красного цвета, предназначенными для того, чтобы охранять их в загробном мире и помочь им вновь обрести некую часть жизненных сил: это блоки гематита или самородной киновари; красные полудрагоценные камни (сердолик, яшма, гранат) или стекломасса; сосуды, содержащие вино либо кровь; ткани, драгоценности и статуэтки красного цвета; красные плоды и лепестки красных цветов¹⁶

Конец ознакомительного фрагмента.