Время чтения: 9 мин.
Жила-была на свете лягушка-квакушка. Сидела она в болоте, ловила комаров да мошку, весною громко квакала вместе со своими подругами. И весь век прожила бы она благополучно — конечно, в том случае, если бы не съел ее аист. Но случилось одно происшествие.
Однажды она сидела на сучке высунувшейся из воды коряги и наслаждалась теплым мелким дождиком.
— Ах, какая сегодня прекрасная мокрая погода! — думала она. — Какое это наслаждение — жить на свете!
Дождик моросил по ее пестренькой лакированной спинке, капли его подтекали ей под брюшко и за лапки, и это было восхитительно приятно, так приятно, что она чуть-чуть не заквакала, но, к счастью, вспомнила, что была уже осень и что осенью лягушки не квакают, — на это есть весна, — и что, заквакав, она может уронить свое лягушечье достоинство. Поэтому она промолчала и продолжала нежиться.
Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая порода уток: когда они летят, то их крылья, рассекая воздух, точно поют, или, лучше сказать, посвистывают. Фью-фыю-фью-фью — раздается в воздухе, когда летит высоко над вами стадо таких уток, а их самих даже и не видно, так они высоко летят. На этот раз утки, описав огромный полукруг, опустились и сели как раз в то самое болото, где жила лягушка.
— Кря, кря! — сказала одна из них, — Лететь еще далеко; надо покушать.
И лягушка сейчас же спряталась. Хотя она и знала, что утки не станут есть ее, большую и толстую квакушку, но все-таки, на всякий случай, она нырнула под корягу. Однако, подумав, она решила высунуть из воды свою лупоглазую голову: ей было очень интересно узнать, куда летят утки.
— Кря, кря! — сказала другая утка, — уже холодно становится! Скорей на юг! Скорей на юг!
И все утки стали громко крякать в знак одобрения.
— Госпожи утки! — осмелилась сказать лягушка, — что такое юг, на который вы летите? Прошу извинения за беспокойство.
И утки окружили лягушку.
Сначала у них явилось желание съесть ее, но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не пролезет в горло. Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями:
— Хорошо на юге! Теперь там тепло! Там есть такие славные теплые болота! Какие там червяки! Хорошо на юге!
Они так кричали, что почти оглушили лягушку. Едва-едва она убедила их замолчать и попросила одну из них, которая казалась ей толще и умнее всех, объяснить ей, что такое юг. И когда та рассказала ей о юге, то лягушка пришла в восторг, но в конце концов все-таки спросила, потому что была осторожна:
— А много ли там мошек и комаров?
— О! целые тучи! — отвечала утка.
— Ква! — сказала лягушка и тут же обернулась посмотреть, нет ли здесь подруг, которые могли бы услышать ее и осудить за кваканье осенью. Она уж никак не могла удержаться, чтобы не квакнуть хоть разик.
— Возьмите меня с собой!
— Это мне удивительно! — воскликнула утка. — Как мы тебя возьмем? У тебя нет крыльев.
— Когда вы летите? — спросила лягушка.
— Скоро, скоро! — закричали все утки. – Кря! Кря! Кря! Тут холодно! На юг! На юг!
— Позвольте мне подумать только пять минут, — сказала лягушка, — я сейчас вернусь, я наверно придумаю что-нибудь хорошее.
И она шлепнулась с сучка, на который было снова влезла, в воду, нырнула в тину и совершенно зарылась в ней, чтобы посторонние предметы не мешали ей размышлять. Пять минут прошло, утки совсем было собрались лететь, как вдруг из воды, около сучка, на котором она сидела, показалась ее морда, и выражение этой морды было самое сияющее, на какое только способна лягушка.
— Я придумала! Я нашла! — сказала она. — Пусть две из вас возьмут в свои клювы прутик, я прицеплюсь за него посередине. Вы будете лететь, а я ехать. Нужно только, чтобы вы не крякали, а я не квакала, и все будет превосходно.
Нашли хороший, прочный прутик, две утки взяли его в клювы, лягушка прицепилась ртом за середину, и все стадо поднялось на воздух.
У лягушки захватило дух от страшной высоты, на которую ее подняли; кроме того, утки летели неровно и дергали прутик; бедная квакушка болталась в воздухе, как бумажный паяц, и изо всей мочи стискивала свои челюсти, чтобы не оторваться и не шлепнуться на землю. Однако она скоро привыкла к своему положению и даже начала осматриваться. Под нею быстро проносились поля, луга, реки и горы, которые ей, впрочем, было очень трудно рассмотреть, потому что, вися на прутике, она смотрела назад и немного вверх, но кое-что все-таки видела и радовалась и гордилась.
— Вот как я превосходно придумала, — думала она про себя.
А утки летели вслед за несшей ее передней парой, кричали и хвалили ее.
— Удивительно умная голова наша лягушка, — говорили они, — даже между утками мало таких найдется.
Она едва удержалась, чтобы не поблагодарить их, но вспомнив, что, открыв рот, она свалится со страшной высоты, еще крепче стиснула челюсти и решилась терпеть.
Утки летели над сжатыми полями, над пожелтевшими лесами и над деревнями, полными хлеба в скирдах; оттуда доносился людской говор и стук цепов, которыми молотили рожь. Люди смотрели на стаю уток и, лягушке ужасно захотелось лететь поближе к земле, показать себя и послушать, что об ней говорят. На следующем отдыхе она сказала:
— Нельзя ли нам лететь не так высоко? У меня от высоты кружится голова, и я боюсь свалиться, если мне вдруг сделается дурно.
И добрые утки обещали ей лететь пониже. На следующий день они летели так низко, что слышали голоса:
— Смотрите, смотрите! — кричали дети в одной деревне, — утки лягушку несут!
Лягушка услышала это, и у нее прыгало сердце.
— Смотрите, смотрите! — кричали в другой деревне взрослые, — вот чудо-то!
— Знают ли они, что это придумала я, а не утки? — подумала квакушка.
— Смотрите, смотрите! — кричали в третьей деревне. — Экое чудо! И кто это придумал такую хитрую штуку?
Тут лягушка не выдержала и, забыв всякую осторожность, закричала изо всей мочи:
— Это я! Я!
И с этим криком она полетела вверх тормашками на землю. Утки громко закричали, одна из них хотела подхватить бедную спутницу на лету, но промахнулась.
Лягушка, дергая всеми четырьмя лапками, быстро падала на землю; но так как утки летели очень быстро, то и она упала не прямо на то место, над которым закричала и где была твердая дорога, а гораздо дальше, что было для нее большим счастьем, потому что она бултыхнулась в грязный пруд на краю деревни.
Она скоро вынырнула из воды и тотчас же опять сгоряча закричала во все горло:
— Это я! Это я придумала!
Но вокруг нее никого не было. Испуганные неожиданным плеском, местные лягушки все попрятались в воду. Когда они начали показываться из воды, то с удивлением смотрели на новую.
И она рассказала им чудную историю о том, как она думала всю жизнь и наконец изобрела новый, необыкновенный способ путешествия на утках; как у нее были свои собственные утки, которые носили ее, куда было угодно; как она побывала на прекрасном юге, где так хорошо, где такие прекрасные теплые болота и так много мошек и всяких других съедобных насекомых.
— Я заехала к вам посмотреть, как вы живете, — сказала она. — Я пробуду у вас до весны, пока не вернутся утки, которых я отпустила.
Но утки уж никогда не вернулись. Они думали, что квакушка разбилась о землю, и очень жалели ее.
Жила́-была́ на све́те лягу́шка-кваку́шка. Сиде́ла она́ в боло́те, лови́ла комаро́в да мо́шку, весно́ю гро́мко ква́кала вме́сте со свои́ми подру́гами. И ве́сь ве́к она́ прожила́ бы благополу́чно — коне́чно, в то́м слу́чае, е́сли бы не съе́л её а́ист. Но случи́лось одно́ происше́ствие.
Одна́жды она́ сиде́ла на сучке́ вы́сунувшейся из воды́ коря́ги и наслажда́лась тёплым ме́лким до́ждиком.
«А́х, кака́я сего́дня прекра́сная мо́края пого́да! — ду́мала она́. — Како́е э́то наслажде́ние — жи́ть на све́те!»
До́ждик мороси́л по её пёстренькой лакиро́ванной спи́нке; ка́пли его́ подтека́ли е́й под брюшко́ и за ла́пки, и э́то бы́ло восхити́тельно прия́тно, та́к прия́тно, что она́ чуть-чу́ть не заква́кала, но, к сча́стью, вспо́мнила, что была́ уже́ о́сень и что о́сенью лягу́шки не ква́кают, — на э́то е́сть весна́, — и что, заква́кав, о́на мо́жет урони́ть своё лягу́шечье досто́инство. Поэ́тому она́ промолча́ла и продолжа́ла не́житься.
Вдру́г то́нкий, свистя́щий, преры́вистый зву́к разда́лся в во́здухе. Е́сть така́я поро́да у́ток: когда́ они́ летя́т, то и́х кры́лья, рассека́я во́здух, то́чно пою́т, и́ли, лу́чше сказа́ть, посви́стывают. Фью-фью-фью-фью́ — раздаётся в во́здухе, когда́ лети́т высоко́ над ва́ми ста́до таки́х у́ток, а и́х сами́х да́же и не ви́дно, та́к они́ высоко́ летя́т. На э́тот ра́з у́тки, описа́в огро́мный полукру́г, спусти́лись и се́ли как ра́з в то́ са́мое боло́то, где жила́ лягу́шка.
— Кря́, кря́! — сказа́ла одна́ из ни́х, — Лете́ть ещё далеко́; на́до поку́шать.
И лягу́шка сейча́с же спря́талась. Хотя́ она́ и зна́ла, что у́тки не ста́нут е́сть её, большу́ю и то́лстую кваку́шку, но всё-таки, на вся́кий слу́чай, она́ нырну́ла под коря́гу. Одна́ко, поду́мав, она́ реши́лась вы́сунуть из воды́ свою́ лупогла́зую го́лову: е́й бы́ло о́чень интере́сно узна́ть, куда́ летя́т у́тки.
— Кря́, кря́! — сказа́ла друга́я у́тка, — уже́ хо́лодно стано́вится! Скоре́й на ю́г! Скоре́й на ю́г!
И все́ у́тки ста́ли гро́мко кря́кать в зна́к одобре́ния.
— Госпожи́ у́тки! — осме́лилась сказа́ть лягу́шка, — что́ тако́е ю́г, на кото́рый вы́ лети́те? Прошу́ извине́ния за беспоко́йство.
И у́тки окружи́ли лягу́шку. Снача́ла у ни́х яви́лось жела́ние съе́сть её, но ка́ждая из ни́х поду́мала, что лягу́шка сли́шком велика́ и не проле́зет в го́рло. Тогда́ все́ они́ на́чали крича́ть, хло́пая кры́льями:
— Хорошо́ на ю́ге! Тепе́рь та́м тепло́! Та́м е́сть таки́е сла́вные тёплые боло́та! Каки́е та́м червяки́! Хорошо́ на ю́ге!
Они́ та́к крича́ли, что почти́ оглуши́ли лягу́шку. Едва́-едва́ она́ убеди́ла и́х замолча́ть и попроси́ла одну́ из ни́х, кото́рая каза́лась е́й то́лще и умне́е все́х, объясни́ть е́й, что́ тако́е ю́г. И когда́ та́ рассказа́ла е́й о ю́ге, то лягу́шка пришла́ в восто́рг, но в конце́ всё-таки спроси́ла, потому́ что была́ осторо́жна:
— А мно́го ли та́м мо́шек и комаро́в?
— О́! це́лые ту́чи! — отвеча́ла у́тка.
— Ква́! — сказа́ла лягу́шка и ту́т же оберну́лась посмотре́ть, не́т ли зде́сь подру́г, кото́рые могли́ бы услы́шать её и осуди́ть за ква́канье о́сенью. Она́ уж ника́к не могла́ удержа́ться, что́бы не ква́кнуть хоть ра́зик.
— Возьми́те меня́ с собо́й!
— Э́то мне́ удиви́тельно! — воскли́кнула у́тка. — Ка́к мы тебя́ возьмём? У тебя́ не́т кры́льев.
— Когда́ вы лети́те? — спросила лягушка.
— Ско́ро, ско́ро! — закрича́ли все́ у́тки. — Кря́, кря́! кря́! кря́! Тут хо́лодно! На ю́г! На ю́г!
— Позво́льте мне́ поду́мать то́лько пя́ть мину́т, — сказа́ла лягу́шка, — я сейча́с верну́сь, я наве́рно приду́маю что́-нибудь хоро́шее.
И она́ шлёпнулась с сучка́, на кото́рый бы́ло сно́ва вле́зла, в во́ду, нырну́ла в ти́ну и соверше́нно зары́лась в не́й, что́бы посторо́нние предме́ты не меша́ли е́й размышля́ть. Пя́ть мину́т прошло́, у́тки совсе́м бы́ло собрали́сь лете́ть, как вдру́г из воды́, о́коло сучка́, на кото́ром она́ сиде́ла, показа́лась её мо́рда, и выраже́ние э́той мо́рды бы́ло са́мое сия́ющее, на како́е то́лько спосо́бна лягу́шка.
— Я приду́мала! Я нашла́! — сказа́ла она́. — Пусть две́ из вас возьму́т в свои́ клю́вы пру́тик, а я́ прицеплю́сь за него́ посереди́не. Вы́ бу́дете лете́ть, а я́ е́хать. Ну́жно то́лько, что́бы вы́ не кря́кали, а я́ не ква́кала, и всё бу́дет превосхо́дно.
Хотя́ молча́ть и тащи́ть хо́ть бы и лёгкую лягу́шку три́ ты́сячи вёрст не бо́г зна́ет како́е удово́льствие, но её у́м привёл у́ток в тако́й восто́рг, что они́ единоду́шно согласи́лись не́сти её. Реши́ли переменя́ться ка́ждые два́ часа́, и та́к как у́ток бы́ло, как говори́тся в зага́дке, сто́лько, да ещё сто́лько, да полсто́лько, да че́тверть сто́лька, а лягу́шка была́ одна́, то нести́ её приходи́лось не осо́бенно ча́сто. Нашли́ хоро́ший, про́чный пру́тик, две́ у́тки взя́ли его́ в клю́вы, лягу́шка прицепи́лась рто́м за середи́ну, и всё ста́до подняло́сь на во́здух. У лягу́шки захвати́ло ду́х от стра́шной высоты́, на кото́рую её по́дняли; кро́ме того́, у́тки лете́ли неро́вно и дёргали пру́тик; бе́дная кваку́шка болта́лась в во́здухе, как бума́жный пая́ц, и и́зо все́й мо́чи сти́скивала свои́ че́люсти, что́бы не оторва́ться и не шлёпнуться на зе́млю. Одна́ко она́ ско́ро привы́кла к своему́ положе́нию и да́же начала́ осма́триваться. Под не́ю бы́стро проноси́лись поля́, луга́, ре́ки и го́ры, кото́рые е́й, впро́чем, бы́ло о́чень тру́дно рассма́тривать, потому́ что, вися́ на пру́тике, она́ смотре́ла наза́д и немно́го вве́рх, но ко́е-что всё-таки ви́дела и ра́довалась и горди́лась.
«Во́т как я́ превосхо́дно приду́мала», — ду́мала она́ про себя́.
А у́тки лете́ли всле́д за нёсшей её пере́дней па́рой, крича́ли и хвали́ли её.
— Удиви́тельно у́мная голова́ на́ша лягу́шка, — говори́ли они́, — да́же ме́жду у́тками ма́ло таки́х найдётся.
Она́ едва́ удержа́лась, что́бы не поблагодари́ть их, но вспо́мнив, что, откры́в ро́т, она́ сва́лится со стра́шной высоты́, ещё кре́пче сти́снула че́люсти и реши́лась терпе́ть. Она́ болта́лась таки́м о́бразом це́лый де́нь: нёсшие её у́тки переменя́лись на лету́, ло́вко подхва́тывая пру́тик; э́то бы́ло о́чень стра́шно: не ра́з лягу́шка чу́ть бы́ло не ква́кала от стра́ха, но ну́жно бы́ло име́ть прису́тствие ду́ха, и она́ его́ име́ла. Ве́чером вся́ компа́ния останови́лась в како́м-то боло́те; с зарёю у́тки с лягу́шкой сно́ва пусти́лись в пу́ть, но на э́тот ра́з путеше́ственница, что́бы лу́чше ви́деть, что́ де́лается на пути́, прицепи́лась спи́нкой и голо́вой вперёд, а брюшко́м наза́д. У́тки лете́ли над сжа́тыми поля́ми, над пожелте́вшими леса́ми и над деревня́ми, по́лными хле́ба в скирда́х; отту́да доноси́лся людско́й го́вор и сту́к цепо́в, кото́рыми молоти́ли ро́жь. Лю́ди смотре́ли на ста́ю у́ток и, замеча́я в не́й что́-то стра́нное, пока́зывали на неё рука́ми. И лягу́шке ужа́сно захоте́лось лете́ть побли́же к земле́, показа́ть себя́ и послу́шать, что́ об не́й говоря́т. На сле́дующем о́тдыхе она́ сказа́ла:
— Нельзя́ ли на́м лете́ть не та́к высоко́? У меня́ от высоты́ кру́жится голова́, и я бою́сь свали́ться, е́сли мне́ вдру́г сде́лается ду́рно.
И до́брые у́тки обеща́ли е́й лете́ть пони́же. На сле́дующий де́нь они́ лете́ли та́к ни́зко, что слы́шали голоса́:
— Смотри́те, смотри́те! — крича́ли де́ти в одно́й дере́вне, — у́тки лягу́шку несу́т!
Лягу́шка услы́шала э́то, и у неё пры́гало се́рдце.
— Смотри́те, смотри́те! — крича́ли в друго́й дере́вне взро́слые, — во́т чу́до-то!
«Зна́ют ли они́, что э́то приду́мала я́, а не у́тки?» — поду́мала кваку́шка.
— Смотри́те, смотри́те! — крича́ли в тре́тьей дере́вне. — Э́кое чу́до! И кто́ это приду́мал таку́ю хи́трую шту́ку?
Ту́т лягу́шка уж не вы́держала и, забы́в вся́кую осторо́жность, закрича́ла и́зо все́й мо́чи:
— Э́то я́! Я́!
И с э́тим кри́ком она́ полете́ла вве́рх торма́шками на зе́млю. У́тки гро́мко закрича́ли; одна́ из ни́х хоте́ла подхвати́ть бе́дную спу́тницу на лету́, но промахну́лась. Лягу́шка, дры́гая все́ми четырьмя́ ла́пками, бы́стро па́дала на зе́млю; но та́к как у́тки лете́ли о́чень бы́стро, то и она́ упа́ла не пря́мо на то́ ме́сто, над кото́рым закрича́ла и где была́ твёрдая доро́га, а гора́здо да́льше, что бы́ло для неё больши́м сча́стьем, потому́ что она́ бултыхну́лась в гря́зный пру́д на краю́ дере́вни.
Она́ ско́ро вы́нырнула из воды́ и то́тчас же опя́ть сгоряча́ закрича́ла во всё го́рло:
— Э́то я́! Э́то я́ приду́мала!
Но вокру́г неё никого́ не́ было. Испу́ганные неожи́данным пле́ском, ме́стные лягу́шки все́ попря́тались в во́ду. Когда́ они́ на́чали пока́зываться из неё, то с удивле́нием смотре́ли на но́вую.
И она́ рассказа́ла и́м чу́дную исто́рию о то́м, как она́ ду́мала всю́ жи́знь и наконе́ц изобрела́ но́вый, необыкнове́нный спо́соб путеше́ствия на у́тках; как у неё бы́ли свои́ со́бственные у́тки, кото́рые носи́ли её, куда́ е́й бы́ло уго́дно; как она́ побыва́ла на прекра́сном ю́ге, где та́к хорошо́, где таки́е прекра́сные тёплые боло́та и та́к мно́го мо́шек и вся́ких други́х съедо́бных насеко́мых.
— Я зае́хала к ва́м посмотре́ть, ка́к вы́ живёте, — сказа́ла она́. — Я пробу́ду у ва́с до весны́, пока́ не верну́тся мои́ у́тки, кото́рых я́ отпусти́ла.
Но у́тки уж никогда́ не верну́лись. Они́ ду́мали, что кваку́шка разби́лась о зе́млю, и о́чень жале́ли её.
Жила-была на свете лягушка-квакушка. Сидела она в болоте, ловила комаров да мошку, весною громко квакала вместе со своими подругами. И весь век прожила бы она благополучно — конечно, в том случае, если бы не съел ее аист. Но случилось одно происшествие.
Однажды она сидела на сучке высунувшейся из воды коряги и наслаждалась теплым мелким дождиком.
— Ах, какая сегодня прекрасная мокрая погода! — думала она. — Какое это наслаждение — жить на свете!
Дождик моросил по ее пестренькой лакированной спинке, капли его подтекали ей под брюшко и за лапки, и это было восхитительно приятно, так приятно, что она чуть-чуть не заквакала, но, к счастью, вспомнила, что была уже осень и что осенью лягушки не квакают, — на это есть весна, — и что, заквакав, она может уронить свое лягушечье достоинство. Поэтому она промолчала и продолжала нежиться.
Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая порода уток: когда они летят, то их крылья, рассекая воздух, точно поют, или, лучше сказать, посвистывают. Фью-фыю-фью-фью — раздается в воздухе, когда летит высоко над вами стадо таких уток, а их самих даже и не видно, так они высоко летят. На этот раз утки, описав огромный полукруг, опустились и сели как раз в то самое болото, где жила лягушка.
— Кря, кря! — сказала одна из них, — Лететь еще далеко; надо покушать.
И лягушка сейчас же спряталась. Хотя она и знала, что утки не станут есть ее, большую и толстую квакушку, но все-таки, на всякий случай, она нырнула под корягу. Однако, подумав, она решила высунуть из воды свою лупоглазую голову: ей было очень интересно узнать, куда летят утки.
— Кря, кря! — сказала другая утка, — уже холодно становится! Скорей на юг! Скорей на юг!
И все утки стали громко крякать в знак одобрения.
— Госпожи утки! — осмелилась сказать лягушка, — что такое юг, на который вы летите? Прошу извинения за беспокойство.
И утки окружили лягушку. Сначала у них явилось желание съесть ее, но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не пролезет в горло. Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями:
— Хорошо на юге! Теперь там тепло! Там есть такие славные теплые болота! Какие там червяки! Хорошо на юге!
Они так кричали, что почти оглушили лягушку. Едва-едва она убедила их замолчать и попросила одну из них, которая казалась ей толще и умнее всех, объяснить ей, что такое юг. И когда та рассказала ей о юге, то лягушка пришла в восторг, но в конце концов все-таки спросила, потому что была осторожна:
— А много ли там мошек и комаров?
— О! целые тучи! — отвечала утка.
— Ква! — сказала лягушка и тут же обернулась посмотреть, нет ли здесь подруг, которые могли бы услышать ее и осудить за кваканье осенью. Она уж никак не могла удержаться, чтобы не квакнуть хоть разик.
— Возьмите меня с собой!
— Это мне удивительно! — воскликнула утка. — Как мы тебя возьмем? У тебя нет крыльев.
— Когда вы летите? — спросила лягушка.
— Скоро, скоро! — закричали все утки. – Кря! Кря! Кря! Тут холодно! На юг! На юг!
— Позвольте мне подумать только пять минут, — сказала лягушка, — я сейчас вернусь, я наверно придумаю что-нибудь хорошее.
И она шлепнулась с сучка, на который было снова влезла, в воду, нырнула в тину и совершенно зарылась в ней, чтобы посторонние предметы не мешали ей размышлять. Пять минут прошло, утки совсем было собрались лететь, как вдруг из воды, около сучка, на котором она сидела, показалась ее морда, и выражение этой морды было самое сияющее, на какое только способна лягушка.
— Я придумала! Я нашла! — сказала она. — Пусть две из вас возьмут в свои клювы прутик, я прицеплюсь за него посередине. Вы будете лететь, а я ехать. Нужно только, чтобы вы не крякали, а я не квакала, и все будет превосходно.
Нашли хороший, прочный прутик, две утки взяли его в клювы, лягушка прицепилась ртом за середину, и все стадо поднялось на воздух. У лягушки захватило дух от страшной высоты, на которую ее подняли; кроме того, утки летели неровно и дергали прутик; бедная квакушка болталась в воздухе, как бумажный паяц, и изо всей мочи стискивала свои челюсти, чтобы не оторваться и не шлепнуться на землю. Однако она скоро привыкла к своему положению и даже начала осматриваться. Под нею быстро проносились поля, луга, реки и горы, которые ей, впрочем, было очень трудно рассмотреть, потому что, вися на прутике, она смотрела назад и немного вверх, но кое-что все-таки видела и радовалась и гордилась.
— Вот как я превосходно придумала, — думала она про себя.
А утки летели вслед за несшей ее передней парой, кричали и хвалили ее.
— Удивительно умная голова наша лягушка, — говорили они, — даже между утками мало таких найдется.
Она едва удержалась, чтобы не поблагодарить их, но вспомнив, что, открыв рот, она свалится со страшной высоты, еще крепче стиснула челюсти и решилась терпеть.
Утки летели над сжатыми полями, над пожелтевшими лесами и над деревнями, полными хлеба в скирдах; оттуда доносился людской говор и стук цепов, которыми молотили рожь. Люди смотрели на стаю уток и, лягушке ужасно захотелось лететь поближе к земле, показать себя и послушать, что об ней говорят. На следующем отдыхе она сказала:
— Нельзя ли нам лететь не так высоко? У меня от высоты кружится голова, и я боюсь свалиться, если мне вдруг сделается дурно.
И добрые утки обещали ей лететь пониже. На следующий день они летели так низко, что слышали голоса:
— Смотрите, смотрите! — кричали дети в одной деревне, — утки лягушку несут!
Лягушка услышала это, и у нее прыгало сердце.
— Смотрите, смотрите! — кричали в другой деревне взрослые, — вот чудо-то!
— Знают ли они, что это придумала я, а не утки? — подумала квакушка.
— Смотрите, смотрите! — кричали в третьей деревне. — Экое чудо! И кто это придумал такую хитрую штуку?
Тут лягушка не выдержала и, забыв всякую осторожность, закричала изо всей мочи:
— Это я! Я!
И с этим криком она полетела вверх тормашками на землю. Утки громко закричали, одна из них хотела подхватить бедную спутницу на лету, но промахнулась. Лягушка, дергая всеми четырьмя лапками, быстро падала на землю; но так как утки летели очень быстро, то и она упала не прямо на то место, над которым закричала и где была твердая дорога, а гораздо дальше, что было для нее большим счастьем, потому что она бултыхнулась в грязный пруд на краю деревни.
Она скоро вынырнула из воды и тотчас же опять сгоряча закричала во все горло:
— Это я! Это я придумала!
Но вокруг нее никого не было. Испуганные неожиданным плеском, местные лягушки все попрятались в воду. Когда они начали показываться из воды, то с удивлением смотрели на новую.
И она рассказала им чудную историю о том, как она думала всю жизнь и наконец изобрела новый, необыкновенный способ путешествия на утках; как у нее были свои собственные утки, которые носили ее, куда было угодно; как она побывала на прекрасном юге, где так хорошо, где такие прекрасные теплые болота и так много мошек и всяких других съедобных насекомых.
— Я заехала к вам посмотреть, как вы живете, — сказала она. — Я пробуду у вас до весны, пока не вернутся утки, которых я отпустила.
Но утки уж никогда не вернулись. Они думали, что квакушка разбилась о землю, и очень жалели ее.
Жила-была на свете лягушка-квакушка. Сидела она в болоте, ловила комаров да мошку, весною громко квакала вместе со своими подругами. И весь век она прожила бы благополучно — конечно, в том случае, если бы не съел ее аист. Но случилось одно происшествие. Однажды она сидела на сучке высунувшейся из воды коряги и наслаждалась теплым мелким дождиком.
«Ах, какая сегодня прекрасная мокрая погода! — думала она. — Какое это наслаждение — жить на свете!»
Дождик моросил по ее пестренькой лакированной спинке; капли его подтекали ей под брюшко и за лапки, и это было восхитительно приятно, так приятно, что она чуть-чуть не заквакала, но, к счастью, вспомнила, что была уже осень и что осенью лягушки не квакают, — на это есть весна, — и что, заквакав, она может уронить свое лягушечье достоинство. Поэтому она промолчала и продолжала нежиться.
Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая порода уток: когда они летят, то их крылья, рассекая воздух, точно поют, или, лучше сказать, посвистывают. Фью-фыо-фью-фью — раздается в воздухе, когда летит высоко над вами стадо таких уток, а их самих даже и не видно, так они высоко летят. На этот раз утки, описав огромный полукруг, спустились и сели как раз в то самое болото, где жила лягушка.
— Кря, кря! — сказала одна из них, — Лететь еще далеко; надо покушать.
И лягушка сейчас же спряталась. Хотя она и знала, что утки не станут есть ее, большую и толстую квакушку, но все-таки, на всякий случай, она нырнула под корягу. Однако, подумав, она решилась высунуть из воды свою лупоглазую голову: ей было очень интересно узнать, куда летят утки.
— Кря, кря! — сказала другая утка, — уже холодно становится! Скорей на юг! Скорей на юг!
И все утки стали громко крякать в знак одобрения.
— Госпожи утки! — осмелилась сказать лягушка, — что такое юг, на который вы летите? Прошу извинения за беспокойство.
И утки окружили лягушку. Сначала у них явилось желание съесть ее, но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не пролезет в горло. Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями:
— Хорошо на юге! Теперь там тепло! Там есть такие славные теплые болота! Какие там червяки! Хорошо на юге!
Лягушка – путешественница Сказка В. Гаршина для детей 6-7 лет
Жила-была на свете лягушка-квакушка. Сидела она в болоте, ловила комаров да мошку, весною громко квакала вместе со своими подругами. И весь век прожила бы она благополучно — конечно, в том случае, если бы не съел ее аист. Но случилось одно происшествие.
Однажды она сидела на сучке высунувшейся из воды коряги и наслаждалась теплым мелким дождиком.
— Ах, какая сегодня прекрасная мокрая погода! — думала она. — Какое это наслаждение — жить на свете!
Дождик моросил по ее пестренькой лакированной спинке, капли его подтекали ей под брюшко и за лапки, и это было восхитительно приятно, так приятно, что она чуть-чуть не заквакала, но, к счастью, вспомнила, что была уже осень и что осенью лягушки не квакают, — на это есть весна, — и что, заквакав, она может уронить свое лягушечье достоинство. Поэтому она промолчала и продолжала нежиться.
Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая порода уток: когда они летят, то их крылья, рассекая воздух, точно поют, или, лучше сказать, посвистывают. Фью-фыю-фью-фью — раздается в воздухе, когда летит высоко над вами стадо таких уток, а их самих даже и не видно, так они высоко летят. На этот раз утки, описав огромный полукруг, опустились и сели как раз в то самое болото, где жила лягушка.
— Кря, кря! — сказала одна из них, — Лететь еще далеко; надо покушать.
И лягушка сейчас же спряталась. Хотя она и знала, что утки не станут есть ее, большую и толстую квакушку, но все-таки, на всякий случай, она нырнула под корягу. Однако, подумав, она решила высунуть из воды свою лупоглазую голову: ей было очень интересно узнать, куда летят утки.
— Кря, кря! — сказала другая утка, — уже холодно становится! Скорей на юг! Скорей на юг!
И все утки стали громко крякать в знак одобрения.
— Госпожи утки! — осмелилась сказать лягушка, — что такое юг, на который вы летите? Прошу извинения за беспокойство.
И утки окружили лягушку. Сначала у них явилось желание съесть ее, но каждая из них подумала, что лягушка слишком велика и не пролезет в горло. Тогда все они начали кричать, хлопая крыльями:
— Хорошо на юге! Теперь там тепло! Там есть такие славные теплые болота! Какие там червяки! Хорошо на юге!
Они так кричали, что почти оглушили лягушку. Едва-едва она убедила их замолчать и попросила одну из них, которая казалась ей толще и умнее всех, объяснить ей, что такое юг. И когда та рассказала ей о юге, то лягушка пришла в восторг, но в конце концов все-таки спросила, потому что была осторожна:
— А много ли там мошек и комаров?
— О! целые тучи! — отвечала утка.
— Ква! — сказала лягушка и тут же обернулась посмотреть, нет ли здесь подруг, которые могли бы услышать ее и осудить за кваканье осенью. Она уж никак не могла удержаться, чтобы не квакнуть хоть разик.
— Возьмите меня с собой!
— Это мне удивительно! — воскликнула утка. — Как мы тебя возьмем? У тебя нет крыльев.
— Когда вы летите? — спросила лягушка.
— Скоро, скоро! — закричали все утки. – Кря! Кря! Кря! Тут холодно! На юг! На юг!
— Позвольте мне подумать только пять минут, — сказала лягушка, — я сейчас вернусь, я наверно придумаю что-нибудь хорошее.
И она шлепнулась с сучка, на который было снова влезла, в воду, нырнула в тину и совершенно зарылась в ней, чтобы посторонние предметы не мешали ей размышлять. Пять минут прошло, утки совсем было собрались лететь, как вдруг из воды, около сучка, на котором она сидела, показалась ее морда, и выражение этой морды было самое сияющее, на какое только способна лягушка.
— Я придумала! Я нашла! — сказала она. — Пусть две из вас возьмут в свои клювы прутик, я прицеплюсь за него посередине. Вы будете лететь, а я ехать. Нужно только, чтобы вы не крякали, а я не квакала, и все будет превосходно.
Нашли хороший, прочный прутик, две утки взяли его в клювы, лягушка прицепилась ртом за середину, и все стадо поднялось на воздух. У лягушки захватило дух от страшной высоты, на которую ее подняли; кроме того, утки летели неровно и дергали прутик; бедная квакушка болталась в воздухе, как бумажный паяц, и изо всей мочи стискивала свои челюсти, чтобы не оторваться и не шлепнуться на землю. Однако она скоро привыкла к своему положению и даже начала осматриваться. Под нею быстро проносились поля, луга, реки и горы, которые ей, впрочем, было очень трудно рассмотреть, потому что, вися на прутике, она смотрела назад и немного вверх, но кое-что все-таки видела и радовалась и гордилась.
— Вот как я превосходно придумала, — думала она про себя.
А утки летели вслед за несшей ее передней парой, кричали и хвалили ее.
— Удивительно умная голова наша лягушка, — говорили они, — даже между утками мало таких найдется.
Она едва удержалась, чтобы не поблагодарить их, но вспомнив, что, открыв рот, она свалится со страшной высоты, еще крепче стиснула челюсти и решилась терпеть.
Утки летели над сжатыми полями, над пожелтевшими лесами и над деревнями, полными хлеба в скирдах; оттуда доносился людской говор и стук цепов, которыми молотили рожь. Люди смотрели на стаю уток и, лягушке ужасно захотелось лететь поближе к земле, показать себя и послушать, что об ней говорят. На следующем отдыхе она сказала:
— Нельзя ли нам лететь не так высоко? У меня от высоты кружится голова, и я боюсь свалиться, если мне вдруг сделается дурно.
И добрые утки обещали ей лететь пониже. На следующий день они летели так низко, что слышали голоса:
— Смотрите, смотрите! — кричали дети в одной деревне, — утки лягушку несут!
Лягушка услышала это, и у нее прыгало сердце.
— Смотрите, смотрите! — кричали в другой деревне взрослые, — вот чудо-то!
— Знают ли они, что это придумала я, а не утки? — подумала квакушка.
— Смотрите, смотрите! — кричали в третьей деревне. — Экое чудо! И кто это придумал такую хитрую штуку?
Тут лягушка не выдержала и, забыв всякую осторожность, закричала изо всей мочи:
— Это я! Я!
И с этим криком она полетела вверх тормашками на землю. Утки громко закричали, одна из них хотела подхватить бедную спутницу на лету, но промахнулась. Лягушка, дергая всеми четырьмя лапками, быстро падала на землю; но так как утки летели очень быстро, то и она упала не прямо на то место, над которым закричала и где была твердая дорога, а гораздо дальше, что было для нее большим счастьем, потому что она бултыхнулась в грязный пруд на краю деревни.
Она скоро вынырнула из воды и тотчас же опять сгоряча закричала во все горло:
— Это я! Это я придумала!
Но вокруг нее никого не было. Испуганные неожиданным плеском, местные лягушки все попрятались в воду. Когда они начали показываться из воды, то с удивлением смотрели на новую.
И она рассказала им чудную историю о том, как она думала всю жизнь и наконец изобрела новый, необыкновенный способ путешествия на утках; как у нее были свои собственные утки, которые носили ее, куда было угодно; как она побывала на прекрасном юге, где так хорошо, где такие прекрасные теплые болота и так много мошек и всяких других съедобных насекомых.
— Я заехала к вам посмотреть, как вы живете, — сказала она. — Я пробуду у вас до весны, пока не вернутся утки, которых я отпустила.
Но утки уж никогда не вернулись. Они думали, что квакушка разбилась о землю, и очень жалели ее.