Рассказ про рыбалку для детей

­­­

  Наконец-то свершилось! Ура! Сосед, Савелий Павлович, решил все-таки выполнить данное Веселову Петьке обещание и взять его с собой на рыбалку на целый день. Об этом он сообщил вечером, заглянув в гости к семье Веселовых. Утром следующего дня дядя Сава собирался ехать на рыбалку на речку Светлую – так называлась речка – и был готов прихватить с собой Петра, если, конечно, родители его не были бы против. Родители не были против. Павлович был очень правильный и основательный человек и близкий друг семьи. Он был тем, на которого можно было положиться, и даже доверить ему собственного сына. Петькины родители решили доверить ему сына.

После некоторого ликования Петькино лицо стало задумчивым и серьезным, потому что теперь нужно было начинать готовиться и собираться. Соня – сестренка Петьки – все время путалась под ногами и пыталась взять под свой контроль собирательный процесс. Она бесперебойно давала советы, мешая будущему рыбаку сосредоточиться.

Наконец, рюкзак обрел полноту и был готов в любой момент повиснуть на плечах хозяина. Никто из домашних не стал инспектировать Петькины труды кроме Сони, которая, все просмотрев, подтвердила правильность собранного и тайно добавила туда своего небольшого плюшевого мишку. Мишке дала наставление, чтобы он следил за братом, помог ему, если что, и потом рассказал Соне, как там все было на рыбалке.

Мама тайно от Петьки положила в карман рюкзака сменные носки и плавки.

Папа тайно от мамы положил в карман рюкзака перочинный ножик и спички, потом подумал и добавил мазь от комаров. А попугай Кешка просто сказал: «Привет!» С каким умыслом это сказал? Непонятно.

Для того, чтобы был хороший клев, дядя Сава сказал, что выезжать надо рано утром. А чтобы добраться до реки, необходимо было проехать некоторое расстояние на электричке, по времени – минут сорок.

Запах железной дороги, шум электрички, суета пестрой толпы, а потом и вольный свежий ветер в лицо – все это оставляло у Петра неизгладимые впечатления от путешествия.

Погода сопутствовала настроению, настроение сопутствовало погоде. И там, и там было безоблачно, а впереди – радостная неизвестность большого приключения под названием «рыбалка».

После электрички начиналась простая сельская дорога. В начале пути Петька шагал по ней, пытаясь радостно подпрыгивать вместе с содержимым рюкзака. Содержимое подпрыгивало вместе с ним, звонко побрякивая. В рюкзаке лежало все самое необходимое для рыбалки. Это большое увеличительное стекло, чтобы можно было лучше рассмотреть наживку; конечно же, бинокль – папкин подарок на день рождения, чтобы можно было контролировать ситуацию на берегах; линейка, чтобы можно было измерить длину рыбы; небольшая подушка – не сидеть же на голой земле; конструктор – это если не будет клевать и станет скучно; толстая книга Сабанеева, в которой все-все-все о рыбалке; ну и всякая другая необходимая мелочевка. Ах да, еще леска для удочки, намотанная на челнок, и заветная коробочка с грузилами и крючками. Правда, найти их там можно было не сразу, нужно было в ней еще покопаться, потому что в коробочке у Петьки хранились еще сломанные значки, болты, шурупы, гайки, шайбы, шарики от подшипников, кнопки, английские булавки и самое ценное – сломанный магнит, к которому все это пыталось притягиваться. Все это ехало в рюкзаке.

«Еду, наверно, взял с собой дядя Сава, – так думал Петька, – поэтому ее можно не брать». Но решил подстраховать его в этом вопросе, мало ли что может случиться в дороге (от случайных неожиданностей никто не застрахован) и из еды прихватил мешочек с конфетами.

Совсем скоро все поменялось. Теперь рюкзак начал подпрыгивать на сельских ухабах, а Петька вместе с ним. В свежем природном воздухе повисли два надоедливых вопроса: «Ну когда же?» и «Еще долго?» Но все оказалось не так уж и страшно. Вскоре Савелий Павлович указал рукой на ивовые заросли, за которыми протекала долгожданная речка. Он хорошо знал эти места и не раз бывал здесь, поэтому, немного пропетляв, они вышли на рыболовное место.

— Здесь всегда хороший клев, – обозначил место дядя Сава. И сразу Петькин рюкзак, заполненный рыболовной необходимостью, с грохотом свалился сам.

Речка оказалась небольшой, шириной в четыре папиных жигуля, но с хорошим течением. Берег был крутой и обрывистый, поток речной воды решительно пытался подмыть глину берега. «Как будто хочет сожрать его», – мелькнуло в голове у Петра. Петька завораживающе смотрел на выкрутасы воды. В этом движении было что-то колдовское. Вода боролась с водой, образуя водовороты. Из глубины в поле зрения вдруг появлялись водоросли и, слегка мелькнув, опять исчезали в глубине. И где-то там плавал кто-то неизвестный и таинственный, кого они хотели поймать.

— А как мы здесь будем рыбачить? – спросил Петр.

— Сейчас увидишь! – ответил Савелий Павлович.

Он уже вовсю разматывал удочки и собирал спиннинг. Все у него получалось ловко и быстро. Еду дядя Сава действительно взял – надежный мужик. Она у него была сложена отдельно в сумке и в нержавеющей фляжке во внутреннем кармане куртки. Он достал из сумки булку хлеба, срезал корочку хлеба и насадил ее на двойной крючок удочки с катушкой. Ловким движением руки забросил наживку поперек реки.

— Теперь эту корочку прибьет течением к берегу, как раз туда, где стоит рыба, – объяснил он.

Слово «стоит» вызвало у Петра непроизвольный смех. Как рыба может стоять, если у нее нет ног?

Забросив наживку, Павлович положил удочку на землю и закрепил ее так, что если начнет клевать, то это сразу будет видно. А сам отошел от крутого берега, чтобы его не было видно с реки:

— Чтобы рыбу не пугать, – пояснил он.

Но смотреть, что там происходит в воде, очень хотелось, и Петька, забыв пока про свои рыболовные снасти, спросил у Савелия Павловича, можно ли ему выглянуть, хоть краешком глаза, с крутого берега вниз на реку?

— Можно, только не шуми, рыба шума боится, – он и не подразумевал, что сказал ключевые и роковые для себя слова, которые в дальнейшем обернутся против него.

Пока Петр созерцал завораживающее движение реки и все вокруг сопутствующее природное благолепие и, возможно, оценивал свое присутствие в этом благолепии, Павлович разложил еду из сумки и приготовил все к завтраку. Собрался было позвать юного рыбака к трапезе, но не успел. Удочка зашевелилась, и надо было решительно действовать. Уже в его руках удочка опять задергалась, и Павлович резко подсек. Теперь она выгнулась дугой, это означало, что рыба попалась, и ее надо выуживать из воды. В общем, через две минуты перед Петром на траве прыгала сильная, большая рыбина.

— Голавль! – объявил дядя Сава

Голавль подпрыгивал, выкручивался, активно раздувая жабры и жадно глотая воздух вместо желанной воды. Петр подошел поближе, чтобы рассмотреть пленника, и его глаза встретились с глазами рыбы. В этих глазах он вдруг увидел мольбу, страдание, немой укор и бессилие сильной рыбы. Жизнь уходила из нее. Жалость охватила Петьку, и ему стало не по себе, он почувствовал себя причастным к мукам и смерти этого живого существа.

Петькино воображение живо представило себя на дне реки, лежащего и пытающегося захватить глоток воздуха, выпучив глаза. А вокруг него собрались рыбины-людоеды и преспокойно наблюдали за его конвульсиями, ожидая, когда он пустит последний пузырь, чтобы его съесть.

Ах, если бы Петька это себе не представил! И если бы он не посмотрел в глаза умирающего живого существа! То преспокойно продолжил бы свое рыболовное приключение и даже, может быть, поймал какую-нибудь невнимательную рыбку.

Но теперь рыболовные планы его изменились. Он не мог принимать участия в убийствах. Есть рыбу Петр все-таки, наверное, не отказался бы (если не вспоминать глаза этого голавля), он даже любил есть рыбу. Но ловить!

Дядю Саву захватил рыболовный азарт, Петьку же он не захватил.

Теперь Петр был на стороне рыбы. Но что же он мог сделать для спасения рыбного коллектива? Набрав камешки и кусочки глины, он (незаметно от Савелия Павловича) стал бросать их в воду, создавая этим шум.

— Ишь ты, как плещется! – удивлялся Павлович. – Должна значит хорошо клевать!

Но почему-то не клевала.

Потом Петр решил срезать себе удочку в ближайшем кустарнике, что у самой воды. Это чтобы не вызывать подозрение у Павловича, что он теперь на стороне рыбы. Срезал он ее около часа и копошился в этом кустарнике с такой силой, что, если бы в реке водился кит, и тот бы, наверно, испугался такого шума.

Срезав удочку, он решил, что погода уж совсем жаркая, и что если он, будучи у реки, не искупается, то Сонька его не поймет, и жара его высушит. И взяв разрешение и получив инструкции у дяди Савелия, побежал на плес реки, который был совсем не далеко. Бултыхался и плескался он с таким шумом, что кит – тот самый, который если бы водился в реке – на него совсем бы обиделся. Не знай, как кит, но рыба в реке, выбирая между наживкой Савелия Павловича и желанием испугаться, выбирала второе.

Так потихоньку и прошел рыболовный день. Вскоре настало время собираться, чтобы попасть на обратную электричку.

Петька был доволен свершившимся путешествием. А Павлович, все удивлялся, почему же все-таки рыба так плохо клевала. Удивлялся, но не очень – еда во фляжке, что во внутреннем кармане, заметно поубавилась.

Вернувшись домой, Петька с порога был встречен родительским вопросом:

— Ну что, рыбак, много наловил?

— Не-а! – радостно ответил рыбак.

Родители немного удивились такой радости и спросили у Савелия Павловича:

— Как он себя вел?

— Хорошо он себя вел, – ответил дядя Савелий и хитро посмотрел на Петра, а потом добавил: – Хороший у вас растет человек!

Соня вытащила медвежонка Мишку из Петькиного рюкзака и побежала к себе в комнату, чтобы послушать рассказ Мишки «Как там было на рыбалке?»

­

У Юры был день рождения, ему исполнилось восемь лет, и родители подарили две новенькие складные удочки и ведерко для рыбы. Утром была отличная погода и они поехали на рыбалку. День оказался очень счастливым для Юры.

День рождения читать

Как-то поздно вечером, набегавшись за день по двору, я сидел вместе с папой и мамой за столом. Мы ужинали.

— Ты знаешь, какой завтра день? — спросила мама.

— Знаю: воскресенье, — ответил я.

— Верно. А кроме того, завтра — день твоего рождения. Тебе исполнится восемь лет.

— Ого, да он уж совсем большой вырос! — будто удивившись этому, заметил папа. — Восемь лет… Это ведь не шутка. Осенью в школу пойдёт. Что бы ему подарить к такому дню? — обратился он к маме. — Игрушку, пожалуй, не годится…

— Да я уж и сама не знаю, — улыбаясь, ответила мама. — Нужно что-нибудь придумать.

Я сидел как на иголках, слушая этот разговор. Конечно, папа с мамой только нарочно говорили, что не знают, что бы такое мне подарить. Подарок уж, верно, давно был приготовлен. Но какой подарок?

Я знал, что, сколько ни проси, ни папа, ни мама до завтра ни за что не скажут.

Приходилось ждать.

После ужина я сейчас же пошёл спать, чтобы поскорее наступило завтра. Но заснуть оказалось совсем не так просто. В голову всё лезли мысли о подарке, и я невольно прислушивался к тому, о чём говорили в соседней комнате папа с мамой. Может, они, думая, что я уже заснул, скажут что-нибудь о подарке. Но они говорили совсем о другом. Так я, ничего не услышав, наконец заснул.

Наутро, как только я проснулся, сейчас же вскочил с постели и хотел бежать за подарком. Но бежать никуда не пришлось: возле моей постели стояли у стены две новенькие складные удочки и тут же на гвоздике висело выкрашенное в зелёную краску ведёрочко для рыбы, с крышкой, совсем такое же, как у папы, только поменьше.

От радости я даже захлопал в ладоши, подпрыгнул на постели и начал поскорей одеваться.

В это время дверь отворилась, и в комнату вошли папа с мамой — весёлые, улыбающиеся.

— Ну, поздравляем тебя! Хорош подарок? Доволен? — спрашивает папа. — Это уж настоящие удочки, не то что твои палки с нитками. На такие и щуку вытащить можно.

— Очень, очень доволен! — радовался я. — Только где же я на них буду щук ловить? У нас в речке их нет, а с собой на ловлю ты меня не берёшь — говоришь, что мал ещё.

— Да ведь это я тебя раньше не брал, — ответил папа, — когда тебе только семь лет было. А теперь тебе уже восемь. Ты, по-моему, даже за одну эту ночь сильно подрос. Вон какой огромный.

— Сегодня мы все вместе рыбу ловить поедем, — весело сказала мама. — Умывайся скорей, пей чай — и поедем. Погода чудесная!

Я поскорее позавтракал, захватил свои удочки, ведёрко и выбежал во двор. У крыльца уже стояла запряжённая лошадь.

Вскоре вышли и папа с мамой. Уложили в тележку удочки, чайник, котелок и мешок с провизией.

Мы все уселись и тронулись в путь.

Когда выехали за село, папа дал мне вожжи и сказал:

— Правь, ты ведь теперь уж не маленький, а я пока покурю.

Я с радостью взял в руки вожжи. Но править лошадью, собственно, и не нужно было. Дорога никуда не сворачивала, а шла ровная, прямая, среди ржаных полей.

Рожь уже выколосилась, и по ней плыли лёгкие тени от облаков.

Наша лошадь весело бежала по гладкой дороге. То и дело впереди с дороги взлетали жаворонки и, отлетев немного, снова садились на землю.

Мы проехали берёзовый лесок и выехали прямо к речке.

На самом берегу её находилась водяная мельница. В этом месте речка была запружена плотиной и разливалась в широкий пруд.

Мы оставили лошадь во дворе на мельнице, взяли из повозки удочки, ведёрки для рыбы и пошли удить.

Ниже плотины находился глубокий мельничный омут.

Мы спустились к омуту и уселись на берегу, в прогалинке между зелёными ивовыми кустами.

Справа от нас возвышалась плотина, которая сдерживала всю массу воды. Вода прорывалась в щели плотины, била оттуда сильными фонтанами и с шумом падала вниз, прямо в омут.

А на другом берегу омута стояла старая водяная мельница. Это был небольшой деревянный домик. Одна его стена подходила к самой воде, и к ней были приделаны два огромных, тоже деревянных, колеса с широкими лопастями, как у парохода. Нижние их края погружались в воду.

Стена и толстые, как деревья, столбы, поддерживавшие колёса, — всё было покрыто зелёными водорослями. Они свисали вниз, к самой воде, как длинные бороды.

Вдруг огромные колёса дрогнули и заворочались. Сначала медленно, потом быстрее, быстрее, и с них с шумом и плеском начали стекать целые потоки воды.

Вода под колёсами запенилась, словно закипела, и побежала через омут и дальше, по речке вниз, бурлящим, кипучим потоком.

Я всё это видел первый раз в жизни и не мог оторвать глаз от чудесного зрелища.

От мощных поворотов колёс вздрагивала вся мельница, и мне казалось, что вот-вот она тронется с места и поплывёт по реке, как пароход.

— Хорошо, что мельница начала работать, — сказал папа, — вода из-под колёс пошла: в это время и рыба веселее ходит и на удочку лучше берёт. Надевай скорей червяка, начинай ловить.

Мы размотали удочки и закинули. Возле нашего берега в заливчике вода, загороженная кустами ивняка, стояла спокойная.

Я сидел рядом с папой и внимательно смотрел на поплавки. А они тихо лежали на поверхности воды. Какие-то комарики, мошки весело толпились в воздухе над поплавками, постоянно присаживаясь на них и вновь взлетая.

Но вот поплавок моей удочки будто ожил. Он слегка шевельнулся, пуская вокруг себя по воде круги; шевельнулся ещё и ещё раз, потом стал медленно погружаться в воду.

— Клюёт! Тащи! — взволнованно шепнул папа.

Я потащил. Ух как тяжело! Удилище согнулось в дугу, а леска, натянувшись как струна, так и резала воду.

— Не торопись, а то оборвёт! — волновался папа. — Дай я помогу — упустишь, крупная попалась.

Но я вцепился обеими руками в удилище и не отдавал его.

Сильная рыба, туго натянув леску, бросалась то в одну, то в другую сторону. Я никак не мог подтащить её к берегу. Наконец рыба показалась из глубины.

Я изо всех сил рванул удилище — раздался лёгкий треск, и в руках у меня остался обломанный конец. Другой конец вместе с поплавком и леской быстро понёсся по воде прочь от берега.

— Ушла, ушла! — завопил я и, забыв всё на свете, бросился за убегающим концом прямо в воду.

Папа едва успел схватить меня сзади за курточку:

— Утонешь! Глубина здесь!

Но я ничего не видел, кроме жёлтого бамбукового кончика удочки, который, разрезая воду, уходил всё дальше и дальше.

— Ушла, совсем ушла! — с отчаянием повторял я.

На мои вопли прибежала испуганная мама. Она тут же невдалеке собирала хворост для костра.

— Что, что случилось? — ещё издали спрашивала она.

— Не плачь, — успокаивал меня папа, — может, мы её ещё и поймаем.

Но я не верил. Слёзы так и текли из глаз, и мне казалось, что в целом свете нет человека несчастнее меня.

Наконец я немного успокоился. Папа стоял на берегу и пристально вглядывался в противоположный конец омута.

— К кустам потащила. Только бы поближе к берегу подошла, — говорил он.

Я понял, что не всё ещё потеряно. И робкая надежда шевельнулась в душе.

Я тоже нашёл глазами тоненькую белую палочку, которая едва виднелась на воде ближе к другому берегу. Она всё удалялась.

— К кустам, к кустам идёт! — радостно повторял папа. — Не горюй, Юра, мы её ещё подцепим!

Мама тоже следила за удочкой.

— Ах, только бы к берегу подошла!

Наконец рыба подтащила удочку к кустам.

Тут мы все трое — папа, мама и я — со всех ног бросились через плотину на другой конец омута.

Вот и кусты. На воде возле них слегка покачивается сломанный конец удочки. И поплавок тоже спокойно покачивается на воде. Может, удочка уже пустая? Может, рыба давно уже сорвалась?

Папа крадучись подошёл к берегу, вошёл по колено в воду и протянул руку к удилищу… и вдруг оно подпрыгнуло, как живое, и бросилось прочь. Папа за ним — бултых прямо в воду. Весь мокрый выскочил на берег.

О радость, о счастье! В руках у него была обломанная удочка. Она сгибалась в дугу, и леска опять, как тугая струна, так и резала воду. Напуганная рыба тянула вглубь и никак не шла к берегу.

Но папа и не пытался пересилить её. Он то отпускал леску, то вновь слегка подтягивал.

Папа старался утомить рыбу. А мы с мамой затаив дыхание следили за этой борьбой.

Наконец утомлённая рыба показалась на поверхности и даже немного повернулась на бок, блестя серебряной чешуёй.

Тогда папа осторожно передал мне обломок удилища:

— Тащи, только потихоньку, не торопись.

Я схватил в руки удочку и, забыв всё на свете, изо всех сил потащил на берег.

— Тише, тише, оборвёт! — закричал папа.

Рыба бросилась в глубину. Я потянул к себе.

У берега в густой траве что-то сильно зашлёпало, завозилось.

Папа и мама кинулись туда. И тут я вновь почувствовал в руках какую-то лёгкость. «Оборвалась, ушла!»

Но в тот же миг папа выкинул далеко на берег сверкающую чешуёй рыбу.

Она тяжело шлёпнулась в траву и забилась, запрыгала в ней.

Мы подбежали к добыче. Подминая зелёные стебли, в траве лежал крупный голавль. Я схватил его обеими руками и начал с восторгом разглядывать. Спина у него была тёмно-зелёная, почти чёрная, бока серебряные, а голова большая, широкая. Потому, наверное, эту рыбу и назвали голавль.

— Ну, поздравляю тебя: теперь ты — настоящий рыболов! — радостно говорила мама.

— Да, да, рыболов! — добродушно смеялся папа. — Опять чуть не упустил. Он уж с крючка сорвался, я его еле успел в траве схватить.

— А что же ты от него хочешь, ведь это его первая настоящая добыча, — защищала меня мама. — И всё-таки он её сам вытащил.

— Конечно, конечно, — согласился папа. — Идёмте скорее к удочкам, — может, там без нас ещё что попалось.

Тут мы с мамой взглянули на папу, да так и ахнули. Он был мокрый и весь в грязи. Хорошо ещё, что погода стояла жаркая.

Папа отжал немного одежду и весело махнул рукой:

— Ничего, до вечера всё высохнет!

Мы вернулись к нашим удочкам. Действительно, на одной из них у папы сидел большой окунь.

Папа дал мне из своих ещё одну удочку, вместо моей сломанной, и мы продолжали ловить. Но я уже не столько ловил, сколько всё бегал к соседним кустам, под которыми в густой траве, прикрытый от солнца лопухами, лежал мой голавль. И каким же он мне казался огромным и красивым!

Мама тоже то и дело подходила к голавлю, трогала его рукой, качала головой и улыбалась. Наверное, она радовалась моей удаче не меньше меня.

И папа всё поглядывал на меня и говорил:

— Что, брат, доволен, а?

Весь этот день я чувствовал себя самым счастливым человеком.

Я поймал ещё двух ершей. А папа наловил много разной рыбы и даже поймал щуку. Вообще день вышел на славу.

Мама развела на берегу костёр, приготовила обед и чай.

Потом мы опять ловили рыбу. Мама тоже ловила с нами и вытащила окуня.

Наконец, когда уже начало темнеть, папа с мамой собрались ехать домой. А мне ужасно не хотелось уезжать. Кажется, так всё лето и просидел бы здесь, у реки, под старыми вётлами, глядя на поплавок. Но делать было нечего.

Уложили в тележку удочки, рыбу и все пожитки, запрягли лошадь и поехали домой.

Вечер был прохладный, ясный. На западе уже догорала заря. В полях громко кричали перепела, словно выговаривали: «Спать пора, спать пора!»

Слушая их, я и вправду немножко задремал. А перед глазами всё рябила вода и поплавки на ней…

Вдруг мама тронула меня за плечо:

— Смотри, Юра, смотри скорей!

Я очнулся. Мы проезжали через берёзовый лесок. В воздухе пахло свежей берёзовой горечью. Я поглядел в глубь леса, куда указывала мама.

«Что это? Будто крохотный голубой огонёк светится в тёмной ночной траве… А вон, немного подальше, ещё и ещё. Или это в каплях росы отражаются звёзды? Нет, не может быть…»

— Видишь, светлячки, — сказал папа. — Хочешь — набери их в коробочку, а дома выпустим в сад. Пусть у нас живут.

Папа остановил лошадь, и мы с мамой принялись собирать этих светящихся жучков, которых в народе так хорошо прозвали Ивановым червячком.

Мы с мамой долго ходили по густой влажной траве, отыскивая крошечные живые звёздочки. А над головой сплетались тёмные ветви деревьев, и в их просветах тоже, как светлячки, сверкали далёкие голубые звёзды.

И, может быть, именно в этот счастливый день — день моего рождения — я вдруг всем сердцем почувствовал, как хороша наша родная природа, лучше которой нет на всём свете.

(Илл. Воробьева А.)