Рассказ про совесть для детей

Оля и Лида пошли в лес. Они устали и сели на траву отдохнуть и пообедать.
Вынули из сумки хлеб, масло, яйца. Когда девочки поели, недалеко от них запел соловей. Очарованные прекрасной песней, Оля и Лида сидели, боясь пошевельнуться.
Соловей перестал петь. Лида собрала остатки своей еды и хлебные крошки и положила в сумку.
— Зачем ты берёшь с собой этот мусор? — сказала Оля. — Брось в кусты. Ведь мы в лесу. Никто не увидит.
— Стыдно… перед соловушкой,— тихо ответила Лида.
 

В.А.Сухомлинский. Стыдно перед соловушкой

Оля и Лида пошли в лес. Они устали и сели на траву отдохнуть и    пообедать. Вынули из сумки хлеб, масло, яйца. Когда девочки поели, недалеко от них запел соловей. Очарованные прекрасной песней, Оля и Лида сидели, боясь пошевельнуться. Соловей перестал петь. Лида собрала остатки своей еды и хлебные крошки и положила в сумку. — Зачем ты берёшь с собой этот мусор? — сказала Оля. — Брось в кусты. Ведь мы в лесу. Никто не увидит. — Стыдно… перед соловушкой, — тихо ответила Лида.

В. Осеева Плохо  рассказ

Собака яростно лаяла, припадая на передние лапы. Прямо перед ней, прижавшись к забору, сидел маленький взъерошенный котенок. Он широко раскрывал рот и жалобно мяукал. Неподалеку стояли два мальчика и ждали, что будет. В окно выглянула женщина и поспешно выбежала на крыльцо. Она отогнала собаку и сердито крикнула мальчикам:
— Как вам не стыдно!
— А что — стыдно? Мы ничего не делали! — удивились мальчики.
— Вот это и плохо! — гневно ответила женщина.

Большую чёрную собаку звали Жук. Два мальчика, Коля и Ваня, подобрали Жука на улице. У него была перебита нога. Коля и Ваня вместе ухаживали за ним, и, когда Жук выздоровел, каждому из мальчиков захотелось стать его хозяином. Но кто хозяин Жука, они не могли решить, поэтому спор их всегда кончался ссорой.
Однажды они шли лесом. Жук бежал впереди. Мальчики опять заспорили.
— Собака моя, — говорил Коля, — я первый увидел Жука и подобрал его.
— Нет, моя, — сердился Ваня, — я перевязал ей лапу и таскал для неё вкусные кусочки.
Никто не хотел уступить. Мальчики поссорились.
— Моя! Моя! — кричали оба.
Вдруг со двора лесника выскочили две огромные овчарки. Они бросились на Жука и повалили его на землю. Ваня быстро вскарабкался на дерево и крикнул товарищу:
— Спасайся!
Но Коля схватил палку и бросился на помощь Жуку. На шум прибежал лесник и отогнал своих овчарок.
— Чья собака? — сердито закричал он.
— Моя, — сказал Коля.
Ваня молчал.

Юра вошел в автобус и сел на детское место. Вслед за Юрой вошел военный. Юра вскочил:
— Садитесь, пожалуйста!
— Сиди, сиди! Я вот здесь сяду.
Военный сел сзади Юры. По ступенькам поднялась старушка.
Юра хотел предложить ей место, но другой мальчик опередил его.
«Некрасиво получилось», — подумал Юра и стал зорко смотреть на дверь.
С передней площадки вошла девочка. Она прижимала к себе туго свернутое байковое одеяльце, из которого торчал кружевной чепчик.
Юра вскочил:
— Садитесь, пожалуйста!
Девочка кивнула головой, села и, раскрыв одеяло, вытащила большую куклу.
Пассажиры засмеялись, а Юра покраснел.
— Я думал, она женщина с ребенком, — пробормотал он.
Военный одобрительно похлопал его по плечу:
— Ничего, ничего! Девочке тоже надо уступать место! Да еще девочке с куклой!

Танька ничему не удивляется. Она всегда говорит: «Вот уж не удивительно!» — даже если бывает и удивительно. Я вчера на глазах у всех перепрыгнул через такую лужу… Никто не мог перепрыгнуть, а я перепрыгнул! Все удивлялись, кроме Тани:
— Подумаешь! Ну и что же? Вот уж не удивительно!
Я всё старался её удивить. Но никак не мог удивить. Сколько я ни старался.
Я из рогатки попал в воробышка.
Научился ходить на руках, свистеть с одним пальцем во рту.
Она всё это видела. Но не удивлялась.
Я изо всех сил старался. Что я только ни делал! Залезал на деревья, ходил без шапки зимой…
Она всё не удивлялась.
А однажды я просто вышел с книжкой во двор. Сел на лавочку. И стал читать.
Я даже не видел Таньку. А она говорит:
— Удивительно! Вот не подумала бы! Он читает!

Два мальчика стояли на улице под часами и разговаривали.
— Я не решил примера, потому что он был со скобками, — оправдывался Юра.
— А я потому, что там были очень большие числа, — сказал Олег.
— Мы можем решить его вместе, у нас еще есть время!
Часы на улице показывали половину второго.
— У нас целых полчаса, — сказал Юра. — За это время летчик может перевезти пассажиров из одного города в другой.
— А мой дядя, капитан, во время кораблекрушения в двадцать минут успел погрузить в лодки весь экипаж.
— Что — за двадцать!.. — деловито сказал Юра. — Иногда пять — десять минут много значат. Надо только учитывать каждую минуту.
— А вот случай! Во время одного состязания…
Много интересных случаев вспомнили мальчики.
— А я знаю… — Олег вдруг остановился и взглянул на часы. — Ровно два!
Юра ахнул.
— Бежим! — сказал Юра, — Мы опоздали в школу!
— А как же пример? — испуганно спросил Олег.
Юра на бегу только махнул рукой.

День был солнечный. Лед блестел. Народу на катке было мало. Маленькая девочка, смешно растопырив руки, ездила от скамейки к скамейке. Два школьника подвязывали коньки и смотрели на Витю.
Витя выделывал разные фокусы — то ехал на одной ноге, то кружился волчком.
— Молодец! — крикнул ему один из мальчиков.
Витя стрелой пронесся по кругу, лихо завернул и наскочил на девочку. Девочка упала. Витя испугался.
— Я нечаянно… — сказал он, отряхивая с ее шубки снег. — Ушиблась?
Девочка улыбнулась:
— Коленку…
Сзади раздался смех.
«Надо мной смеются!» — подумал Витя и с досадой отвернулся от девочки.
— Эка невидаль — коленка! Вот плакса! — крикнул он, проезжая мимо школьников.
— Иди к нам! — позвали они.
Витя подошел к ним. Взявшись за руки, все трое весело заскользили по льду. А девочка сидела на скамейке, терла ушибленную коленку и плакала.

Костя сделал скворечник и позвал Вову:
– Посмотри, какой птичий домик я сделал. Вова присел на корточки.
– Ой какой! Совсем настоящий! С крылечком! Знаешь что, Костя, – робко сказал он, – сделай и мне такой. А я тебе за это планёр сделаю.
– Ладно, – согласился Костя. – Только давай ни за то и ни за это, а просто так: ты мне сделаешь планёр, а я тебе скворечник

Катя подошла к своему столу и ахнула: ящик был выдвинут, новые краски разбросаны, кисточки перепачканы, на столе растеклись лужицы бурой воды.
— Алешка! — закричала Катя. — Алешка!.. — и, закрыв лицо руками, громко заплакала.
Алеша просунул в дверь круглую голову. Щеки и нос у него были перепачканы красками.
— Ничего я тебе не сделал! — быстро сказал он.
Катя бросилась на него с кулаками, но братишка исчез за дверью и через раскрытое окно прыгнул в сад.
— Я тебе отомщу! — кричала со слезами Катя.
Алеша, как обезьянка, вскарабкался на дерево и, свесившись с нижней ветки, показал сестре нос.
— Заплакала!.. Из-за каких-то красок заплакала!
— Ты у меня тоже заплачешь! — кричала Катя. — Еще как заплачешь!
— Это я-то заплачу? — Алеша засмеялся и стал быстро карабкаться вверх. — А ты сначала поймай меня!
Вдруг он оступился и повис, ухватившись за тонкую ветку. Ветка хрустнула и обломилась. Алеша упал.
Катя бегом бросилась в сад. Она сразу забыла свои испорченные краски и ссору с братом.
— Алеша! — кричала она. — Алеша!
Братишка сидел на земле и, загораживая руками голову, испуганно смотрел на нее.
— Встань! Встань!
Но Алеша втянул голову в плечи и зажмурился.
— Не можешь? — кричала Катя, ощупывая Алешины коленки. — Держись за меня. — Она обняла братишку за плечи и осторожно поставила на ноги. — Больно тебе?
Алеша мотнул головой и вдруг заплакал.
— Что, не можешь стоять? — спросила Катя.
Алеша еще громче заплакал и крепко прижался к сестре.
— Я никогда больше не буду трогать твои краски… никогда… никогда… не буду!

По улице шли мальчик и девочка. А впереди них шла старушка. Было очень скользко. Старушка поскользнулась и упала.
— Подержи мои книжки! — крикнул мальчик, передавая девочке свой портфель, и бросился на помощь старушке.
Когда он вернулся, девочка спросила его:
— Это твоя бабушка?
— Нет, — отвечал мальчик.
— Мама? — удивилась подружка.
— Нет!
— Ну, тетя? Или знакомая?
— Да нет же, нет! — отвечал мальчик. — Это просто старушка.

Витя потерял завтрак. На большой перемене все ребята завтракали, а Витя стоял в сторонке.
— Почему ты не ешь? — спросил его Коля.
— Завтрак потерял…
— Плохо, — сказал Коля, откусывая большой кусок белого хлеба. — До обеда далеко еще!
— А ты где его потерял? — спросил Миша.
— Не знаю… — тихо сказал Витя и отвернулся.
— Ты, наверно, в кармане нес, а надо в сумку класть, — сказал Миша.
А Володя ничего не спросил. Он подошел к Вите, разломил пополам кусок хлеба с маслом и протянул товарищу:
— Бери, ешь!

У Кати было два зеленых карандаша. У Лены ни одного. Вот и просит Лена Катю:
— Дай мне зеленый карандаш!
А Катя и говорит:
— Спрошу у мамы.
Приходят на другой день обе девочки в школу. Спрашивает Лена:
— Позволила мама?
А Катя вздохнула и говорит:
— Мама-то позволила, а брата я не спросила.
— Ну что ж, спроси еще брата, — говорит Лена.
Приходит Катя на другой день.
— Ну что, позволил брат? — спрашивает Лена.
— Брат-то позволил, да я боюсь, сломаешь ты карандаш.
— Я осторожненько, — говорит Лена.
— Смотри, — говорит Катя, — не чини, не нажимай крепко и в рот не бери. Да не рисуй много.
— Мне, — говорит Лена, — только листочки на деревьях нарисовать надо да травку зеленую.
— Это много, — говорит Катя, а сама брови хмурит. И лицо недовольное сделала.
Посмотрела на нее Лена и отошла. Не взяла карандаш. Удивилась Катя, побежала за ней.
— Ну что ж ты? Бери!
— Не надо, — отвечает Лена.
На уроке учитель спрашивает:
— Отчего у тебя, Леночка, листья на деревьях синие?
— Карандаша зеленого нет.
— А почему же ты у своей подружки не взяла?
Молчит Лена. А Катя покраснела и говорит:
— Я ей давала, а она не берет.
Посмотрел учитель на обеих:
— Надо так давать, чтобы можно было взять.

В. Осеева

Чего нельзя, того нельзя

 рассказ

Один раз мама сказала папе:
— Не повышай голос!
И папа сразу заговорил шепотом.
С тех пор Таня никогда не повышает голос. Хочется ей иногда покричать, покапризничать, но она изо всех сил сдерживается. Еще бы! Уж если этого нельзя папе, то как же можно Тане?
Нет уж! Чего нельзя, того нельзя!

Хороший ветерок подул. Ровный. В такой ветер только змей пускать. Высоко летает бумажный змей. Туго нитку натягивает. Весело мочальный хвост развевает.
Задумал Боря свой змей сделать. Бумага у него была. И дранки он выстрогал. Недоставало мочала на хвост да ниток, на которых змей пускают.
Нитки были у Сёмы. Целый моток. Ему бы лист бумаги да мочала на хвост достать — тоже бы свой змей запустил.
Мочало у Пети было. Он его давно для змея припас. Ниток только ему не хватало да бумажного листа с дранками.
У всех все есть, а у каждого чего-нибудь да не хватает.
Сидят мальчики на пригорке и горюют. Боря свой лист с дранками к груди прижал, Сёма свои нитки в кулак зажал, Петя своё мочало за пазухой прячет.
Хороший ветерок дует. Ровный. Другие ребята змей в небо запустили. Высоко летает бумажный змей. Туго нитку натягивает. Весело мочальный хвост развевает.
Боря, Сёма и Петя тоже бы такой змей могли запустить. Даже лучше. Только чему-то они еще не научились, вот в чём беда.

У Кати было два глаза, два уха, две руки, две ноги, а язык один и нос тоже один.
− Скажи, бабушка, − просит Катя, − почему это у меня всего по два, а язык один и нос один?
− А потому, милая внучка, − отвечает бабушка, − чтобы ты больше видела, больше слышала, больше делала, больше ходила и меньше болтала и нос свой курносый куда не надо не совала.
Вот, оказывается, почему языков и носов бывает только по одному. Ясно?

Володя стоял у окна и смотрел на улицу, где грелась на солнышке большая собака Полкан.
К Полкану подбежал маленький Мопс и стал на него кидаться и лаять; хватал его зубами за огромные лапы, за морду и, казалось, очень надоедал большой и угрюмой собаке.
— Погоди-ка, вот она тебе задаст! — сказал Володя.— Проучит она тебя.
Но Мопс не переставал играть, а Полкан смотрел на него очень благосклонно.
— Видишь ли,— сказал Володе отец,— Полкан добрее тебя. Когда с тобою начнут играть твои маленькие братья и сестры, то непременно дело кончится тем, что ты их приколотишь. Полкан же знает, что большому и сильному стыдно обижать маленьких и слабых.

Спросил мальчик отца:
— Скажи мне, папа, отчего это иной колос так и гнётся к земле, а другой торчмя торчит?
— Который колос полон,— отвечает отец,— тот к земле гнётся, а который пустой, тот и торчит кверху.

Валя была трусиха. Она боялась мышей, лягушек, быков, пауков, гусениц. Её так и звали — «трусиха».
Один раз ребята играли на улице, на большой куче песка. Мальчики строили крепость, а Валя и её младший братишка Андрюша варили обед для кукол. Валю в войну играть не принимали — ведь она была трусиха, а Андрюша для войны не годился, потому что умел ходить только на четвереньках.
Вдруг со стороны колхозного сарая послышались крики:
— Лохмач с цепи сорвался!.. К нам бежит!..
Все обернулись.
— Лохмач! Лохмач!.. Берегитесь, ребята!..
Ребята бросились врассыпную. Валя вбежала в сад и захлопнула за собой калитку.
На куче песка остался только маленький Андрюша: на четвереньках ведь не уйдёшь далеко. Он лежал в песочной крепости и ревел от страха, а грозный враг шёл на приступ.
Валя взвизгнула, выбежала из калитки, схватила в одну руку совок, а в другую — кукольную сковородку и, заслоняя собой Андрюшу, стала у ворот крепости.
Огромный злющий пёс несся через лужайку прямо на неё. Вот уже совсем близко его оскаленная, клыкастая пасть. Валя бросила в него сковородку, потом совок и крикнула изо всех сил:
— Пошёл вон!
— Фьють! Фьють, Лохмач! Сюда! — Это сторож бежал через улицу наперерез Лохмачу.
Услышав знакомый голос, Лохмач остановился и вильнул хвостом. Сторож взял его за ошейник и увёл. На улице стало тихо. Ребята медленно выползали из своих убежищ: один спускался с забора, другой вылезал из канавы… Все подошли к песочной крепости. Андрюша сидел и уже улыбался, вытирая глаза грязными кулачонками.
Зато Валя плакала навзрыд.
— Ты что? — спросили ребята. — Лохмач тебя укусил?
— Нет, — отвечала она, — он не укусил… Просто я очень испугалась…

Оля и Лида гуляли во дворе. Увидела Оля, как Петя помогает своей маме развешивать белье, и говорит подруге:
— И я сегодня маме помогала.
— И я тоже, — ответила Лида. — А что ты делала?
— Со стола убирала, посуду всю вымыла, тарелки, ложки, вилки вытерла и в буфет убрала.
— А я ботинки почистила.
— Мамины? — спросила Оля.
— Нет, свои.
— Разве это помощь маме? — засмеялась Оля. — Ты же их себе чистила!
— Ну и что же? Зато у мамы сегодня будет меньше работы,— сказала Лида.

Переехала Нюра на новую квартиру в другой район города. Жаль ей было расставаться со старой школой, особенно с подружкой Валей. В новой школе Нюра никого не знала. Поэтому на уроках она ни к кому не обращалась и к ней никто. Всё присматривалась Нюра к учительнице, к школьникам, к классу.
Как-то на большой перемене подошла к ней одноклассница Галя и спрашивает:
— Ты ещё ни с кем не дружишь?
— Нет,— отвечает Нюра.
— И я ни с кем не дружу,— вздохнула Галя.— Плохие у нас в классе девочки: Ленка — задавала, Вера — хитруля, Надя — врунья, а Ирка — задира.
Почти всех девочек перебрала Галя — все оказались плохими. Только про себя ничего не сказала.
— Просто не знаю, с кем ты можешь подружиться у нас?!
— Не волнуйся,— ответила Нюра.— С кем я подружусь, я еще не знаю. Зато знаю, с кем мне не надо дружить.
 

I

Школа, где училась Аня Мамедова, стояла на самом краю города, расположенного у подножия высоких гор.
Аня Мамедова была маленькая, очень маленькая даже для своих восьми лет — казахская девочка, с чёрными глазами, чёрными косичками, в которых красная ленточка казалась особенно яркой.
Ане трудно было учиться, труднее, чем другим детям, так как она плохо говорила по-русски.
Но ей хотелось говорить по-русски хорошо и учиться лучше других, поэтому никто раньше её не приходил на уроки.
Едва только часы, висевшие на стене в учительской, били восемь, как на пороге школы раздавался звонкий голосок:
— Здравствуй, Марья Ивановна! Вот и я пришёл!
Так говорила Аня учительнице.
И какова бы ни была на дворе погода: шёл ли дождь, который часто спускался в долину с гор по каменистой дороге, выпадал ли на короткое время рыхлый снег по колено, стояла ли такая жара, что даже птицы раскрывали клювы, голос девочки всегда звенел на пороге школы в своё время:
— Здравствуй, Марья Ивановна! Вот и он — я, Аня Мамедова.
 

II

Но однажды утром в долину по той же дороге, по которой приходили с гор дожди, спустилась на город огромная туча, вся в чёрных клочьях, страшных завитках, и налетел ураган. Как на цепях, заскрипел и закачался над улицей воздух. Сначала испугались птицы и улетели в гнёзда. Потом забились под дома собаки. Согнулись до земли молодые деревья, и посыпались с них зелёные, ещё пахучие листья.
Такой жестокий был ветер.
Марья Ивановна поспешила запереть все двери в школе и закрыть окна на крючки.
Она с тревогой смотрела на своё любимое дерево, росшее неподалёку у крыльца. Это был горный дуб, уже старый, с крупными листьями, крепко сидевшими на своих длинных черенках. Он один не сгибался под бурей. Но и он весь звенел и ронял на землю сучья, а шум его листвы проникал даже сквозь стены в школу, где сейчас, кроме учительницы, не было никого.
Учеников Марья Ивановна в тот день не ждала. Улица была пустынна. Лишь какой-то дерзкий мальчик пытался перебежать через неё. Но ветер сбил его с ног и унёс неизвестно куда его шапку.
Вдруг Марья Ивановна услышала под окном чей-то голос. Она поспешила выйти на крыльцо.
Ветер тотчас же обнял её за плечи и с силой повернул к стене. Но когда она обернулась, то увидела у крыльца маленькую девочку. Она держала в руках огромный камень.
— Вот и я пришёл! — сказала девочка.
Это была Аня Мамедова.
Лицо её было бледно, ветер рвал её чёрные косички с яркими ленточками, но маленькая фигурка стояла прямо и почти не качалась под бурей.
— Зачем ты принесла этот тяжёлый камень? Брось его скорей! — крикнула учительница.
— Я нарочно взяла его, чтобы ветер меня не унес. Я боялась опоздать в школу, а ветер не пускал, и я долго несла этот камень. И вот я пришла — Аня Мамедова. Дай скорей руку, — сказала девочка, напрягаясь изо всех сил, чтобы не выпустить своей ноши.
Тогда учительница, борясь с ветром, подбежала к Ане Мамедовой и крепко обняла её.
И так, обнявшись, они вдвоём вошли в школу, а камень бережно положили на крыльцо.
Ураган ещё шумел.
Но дуб, мимо которого они проходили, заслонил их от ветра, широко раскачивая над ними свои могучие ветви. Ему тоже понравилась эта девочка, которая принесла с собой тяжёлый камень, чтобы, не сгибаясь, крепко стоять под бурей.
Он и сам был такой.

Мы ходили ухаживать за телятами. И Нина Петровна, телятница, нам сказала:
— Вы их не пугайте, пожалуйста. Не сердите, не обижайте!
Мы говорим:
— Что вы, Нина Петровна, разве мы обидим!
— А это,— говорит,— можно сделать нечаянно. Сам не заметишь, как обидел… Вот,— говорит,— бывает корова злая, бодливая. Или такая, что всего пугается. Или нервная очень, беспокойная. Замечали, небось?
— Замечали.
— Пастух обижается на таких коров. А обижаться не надо, эти коровы — несчастные.
— Даже самая бодливая — несчастная?
— Даже самая бодливая.
— Так она же бодается!
— А почему? Растили бы её нежно, ласково, так и выросла бы она ласковой… Ей бы и в голову не пришло бодаться!

«Причина» — какое удобное слово!
Оно выручает лентяя любого.
Оно объясняет,
Оно покрывает,
Оно от стыда и позора спасает.
Не сделал,
Забыл,
Тяжело,
Далеко…
Причину найдешь —
И дыши глубоко!
С совестью мир,
Не запятнана честь…
Чего-то там нет,
Но причина-то есть!

Ребята, ребята,
Вы завтра — мужчины.
Не надо причин!
Не ищите причины!

Мой папа — геолог. Он ищет нефть в пустыне. Однажды от него пришло письмо из экспедиции. Папа написал, что в том месте, где он сейчас работает, очень много черепах, и он поймал для меня одну, маленькую.

«ОНА НЕ БОЛЬШЕ ТВОЕЙ ЛАДОНИ, — писал папа большими печатными буквами, чтобы я мог прочитать письмо. — У НЕЁ ЕЩЁ ПАНЦИРЬ НЕ ОЧЕНЬ ТВЁРДЫЙ. Я ПОСАДИЛ ЕЁ В ЯЩИК ИЗ-ПОД ПОСЫЛКИ И КОРМЛЮ ОГУРЦОМ И ХЛЕБОМ. СИМПАТИЧНАЯ ОЧЕНЬ ЧЕРЕПАШКА. ОНА ТЕБЕ ПОНРАВИТСЯ».

Ещё бы она мне не понравилась! Я всем во дворе рассказал, какую мне папа поймал черепашку и как он её кормит огурцом и хлебом. Я прозвал её Чапа.

В каждом письме папа теперь специально для меня писал про черепашку:

«ОНА ДОВОЛЬНО ПРОВОРНАЯ. БЕГАЕТ ПО ЯЩИКУ, ТЫЧЕТСЯ В СТЕНКИ. Я ЕЙ НАСЫПАЛ В ЯЩИК ПЕСКУ, ЧТОБЫ ОНА ЧУВСТВОВАЛА СЕБЯ В ПРИВЫЧНОЙ ОБСТАНОВКЕ».

Да! Надо и мне подумать об уголке для Чапы. Песок-то у нас есть во дворе, а вот ящик?..

Мама сказала:

— Могу тебе дать коробку из-под ботинок.

— Нет, в коробке ей тесно будет.

Я вышел во двор и встретил Анюту. И она придумала, где ящик достать: возле ларька, где апельсины продают.

Мы выбрали ящик с наклейкой — аист, а в клюве у него апельсин. Поставили ящик в мою комнату, под окном. Мама разрешила взять пластмассовую мисочку, мы её закопали в песок по самый край, налили воды, и получилось как будто озеро.

В ожидании Чапы я поселил в ящике пластмассового крокодила, зайца и пожарную машинку.

Папа писал:
«РОТ У НЕЁ — КАК КЛЮВИК, А ПАНЦИРЬ — СВЕТЛО-КОРИЧНЕВЫЙ В ТЁМНЫХ РАЗВОДАХ, ЧТОБЫ НЕЗАМЕТНО БЫЛО СРЕДИ ПЕСКА. НАЗЫВАЕТСЯ «ЗАЩИТНАЯ ОКРАСКА».

Скорее бы, скорее бы увидеть Чапу, посмотреть, как она берёт хлеб своим клювиком!

«ЧТО-ТО ЗАГРУСТИЛА ЧЕРЕПАШКА, — написал папа в последнем письме. — СВОЙ ЛЮБИМЫЙ ОГУРЕЦ И ТОТ НЕ ЕСТ. НА ЗАДНИЕ НОЖКИ ПРИВСТАНЕТ, ПЕРЕДНИМИ О СТЕНКУ ЯЩИКА ОБОПРЁТСЯ, ШЕЙКУ ВЫТЯНЕТ И ПОДОЛГУ ТАК СТОИТ».

Я подумал: а ведь и правда загрустишь. Если бы, например, меня в ящик посадили, даже в самый просторный, — я бы ещё как загрустил! Главное, я бы знал, что все ребята во дворе бегают, а я — в ящике. Нет, я её, конечно, буду выпускать, пускай по квартире ползает. Но всё равно для неё и вся наша квартира будет вроде большого ящика. Она ведь к пустыне привыкла.

Однажды мама сказала:

— Угадай, что завтра случится хорошее?

— Черепашка приедет! — догадался я.

— Бессовестный ты всё-таки, Андрюшка! Папа! Папа завтра приезжает.

— Ну да, папа, — согласился я, — и привезёт черепашку.

Утром мама сказала:

— Творог и молоко на столе. Ешь, а я буду пирожки печь.

И она стала печь пирожки с капустой.

Наконец раздался долгожданный звонок. Папин звонок! Мы с мамой наперегонки побежали открывать дверь. Папа был такой загорелый — просто чёрный, только зубы сверкали. Он обнял маму, потом подхватил меня на руки и подкинул.

— Ого, как вырос!

— Папа, открой скорее чемодан! — потребовал я. — Она же задохнётся!

— Кто? — спросил папа.

— Как кто? Черепашка!

Папа сказал смущённо:

— Ты уж прости меня. Я её отпустил.

— Как?..

— Понимаешь, — сказал папа, — я её перед самым отъездом вынул из ящика — пусть, думаю, в последний раз прикоснётся к родной земле. Положил её на песок, а она как припустит! Бежит от меня, только ямки в песке от её ног остаются. Я бы мог её, конечно, догнать… Но пожалел. Я подумал: Андрей меня поймёт. Не рассердится.

А я и не рассердился. Наоборот, обрадовался. Я бы точно так же поступил на папином месте!

На киностудии снимали новый фильм. В фильме должна была быть такая сцена. В избу, где спит уставший с дороги человек, залезает медведь. Человек в испуге просыпается. Еще больше пугается, увидев человека, медведь. Он убегает в окно. Вот и все. Пустяковая сцена, на две минуты.

Работникам студии потребовался медведь. Чтобы долго не искать, решили взять мишку из цирка. В городе как раз шла программа, в которой выступал дрессировщик медведей.

Наутро дрессировщик привез на студию самого крупного медведя.

— Вы его не бойтесь, — сказал дрессировщик. — Мой Топтыгин совсем ручной.

В подтверждение его слов медведь добродушно облизал всем руки, охотно съел предложенное ему пирожное, а, обнаружив в одном из залов студии велосипед, ловко прокатился на нем.

— Действительно, артист! — обрадовался режиссер. — Нам именно такой и нужен. Мы его даже без репетиции снимем!

В павильоне студии была построена часть избы — с окном и дверью и с лавкой у стены. В дверь мишка должен был войти, в окно — выскочить.

Настал день съемок. Приготовили аппараты. Артист лег на лавку, притворился спящим. Режиссер дал команду. Включили яркий свет. В приоткрытую дверь избы дрессировщик впустил медведя. И тут произошло неожиданное.
Попав на яркий свет, мишка встал на задние лапы и начал танцевать. Затем он несколько раз перекувырнулся через голову и, довольный, уселся посреди избы.

— Нет! Нет! Отставить! Так не пойдет! — закричал режиссер. — Почему он танцует и кувыркается? Это же дикий медведь!

Смущенный дрессировщик виновато увел медведя за декорации. Все начали сначала. Опять команда. Опять артист растянулся на лавке. Опять включили яркий свет.

Мишка, просунувшись боком в полуоткрытую дверь избы, увидел яркие лучи прожекторов, тут же поднял задние лапы и прошелся «на руках».

— Стоп! Отставить! — закричал раздосадованный режиссер. — Неужели нельзя ему как-нибудь объяснить, что все это не нужно?

Но объяснить мишке было трудно.

Так прошел весь день. И следующий. И еще один. И все равно, как только начиналась очередная съемка и мишка попадал под свет прожекторов, он начинал старательно выполнять знакомые ему цирковые номера.

Наконец режиссер не выдержал.

— Ваш медведь нам не подходит, — сказал он дрессировщику. — Он, видите ли, артист, а нам нужен простой, необразованный медведь…

Так и пришлось дрессировщику увести своего «забракованного» Топтыгина.

Зато сам мишка, по-видимому, остался очень доволен тем, что так хорошо выполнил свою программу. Уходя из студии, он вежливо со всеми раскланялся: мол, будьте здоровы, друзья, до следующего представления! 

Здравствуйте юные посетители сайта «Семья и Вера»!

Почему от плохих поступков так щемит в сердце? И настроение куда-то улетучивается? Наверное, каждому из Вас приходилось сталкиваться с таким состоянием, когда просыпается наша совесть и не дает нам покоя, пока мы не исправим ошибку.

Предлагаем Вашему вниманию рассказ Елены Черкашиной про мальчика, совесть которого не дремлет и всегда поможет правильно оценить поступок.

СОВЕСТЬ
Елена Черкашина

Обычно всю рабочую неделю Ванюша жил не с родителями, а у бабушки. А на выходные родители его забирали домой. У бабушки Ване очень нравилось. С бабушкой они много гуляли, читали книжки. И вообще – бабушка была очень заботливой.

– Бабуль, пойдем в парк! Я видел из окна, что туда сейчас Алеша с мамой пошел.

– Да, мой дорогой, сейчас пойдем. Я только вот посуду домою и тете Наташе позвоню. И пойдем.

– Ну, не звони сейчас! Потом позвонишь. Пошли сейчас!

– Ванюша, да что ты переживаешь? Я же только спрошу, не нужно ли ей что-либо. Она ведь приболела, живет одна. Сын постоянно в командировках. А ей, может, лекарства нужны или продукты? Вот мы с тобой тогда погуляем, в аптеку и в магазин зайдем и ей все занесем.

Ваня очень расстроился: вот еще! А если и вправду надо будет заходить в аптеку, в магазин, а потом еще с бабушкой идти к ее подруге…

– Вот уже домываю посуду, сейчас позвоню и пойдем… – успокаивала бабушка.

«Не хочу! Надо, чтобы бабушка не звонила», – решил он.

Ванюша быстро вбежал в комнату. На тумбочке, как всегда, лежала записная книжка с номерами телефонов бабушкиных подружек. Не тратя время, Ваня бросил книжку в ящик со своими игрушками.

В это время бабушка радостно объявила:

– Ну вот и все!

Войдя в комнату, она подошла к тумбочке.

– И куда же я ее могла положить? Ведь она всегда лежала здесь… – рассуждала бабушка вслух, ища книжку.

Время шло, а бабушка все искала и искала.

– Бабушка, ну пойдем! А то Алеша уже давно гуляет!

– Ну ладно. Пошли. Как неудобно.. Не позвонить больному человеку. А если ей нужно помочь?

Они пришли в парк. Алеша и еще какой-то мальчик кружились на качелях. Ванюша побежал к ним. Время пролетело быстро, и вот все вместе пошли домой.

Тут бабушка обратилась к Алешиной маме:

– Не могли бы вы мне помочь? Дело в том, что у меня подруга приболела, а я по рассеянности потеряла записную книжку и не смогла позвонить и узнать, нужно ли ей лекарство или продукты? Теперь придется идти к ней. А потом, возможно, и сходить в аптеку, в магазин. Если бы позвонили, то мы бы с Ванюшей по пути все сделали, а теперь мне его жалко заставлять столько со мною ходить. Пусть бы он у вас побыл, пока я все дела сделаю?

– Да, конечно! Им даже веселее вместе будет, – ответила мама Алеши.

Ванюша с Алешей и его мамой пошли домой, а бабушка поспешила в другую сторону.

– Хорошая у тебя бабушка, добрая, – сказала Алешина мама.

– Любит Ванюшку! – с умным видом добавил Алеша.

Ванюша оглянулся: в конце аллеи еще была видна бабушка, спешащая помочь подруге.

Вдруг сердце Ванюши сжалось от какого-то сильного чувства. Ему было нестерпимо стыдно, почти до слез. Алеша весело о чем-то говорил, а Ванюша уже ничего и не слушал. Ему было очень жаль бабушку. Какая она ласкова, заботливая. А теперь она так сильно устанет. Из-за него.

В гостях у Алеши время тянулось. Ванюша ждал звонка в дверь. Он представлял, как бабушка спешит все сделать, чтобы поскорее его забрать.

Наконец – долгожданный звонок в дверь. И усталая, но, как всегда, улыбающаяся бабушка за руку ведет Ванюшу домой.

И вот она уже привычно с ласковыми шутками поставила на стол ужин для Вани и устало села напротив. Взгляд ее был очень внимательный. И Ване показалось, что в этом взгляде был вопрос… Ванюша с опущенной головой подошел к бабушке вплотную и пробормотал под нос сквозь подступающие слезы:

– Бабуля, прости меня! Это я спрятал твою книжку.

Бабушка прижала его к себе и заговорщически сказала:

– А я уже и догадалась…

– Как?! И ты ничего не сказала? Ты же много из-за меня ходила, устала!

– Да, конечно, так… Но я же очень люблю тебя и эти твои слова, вот это твое раскаяние – большая радость для меня. Ты ведь сделал очень важное дело: ты сам нашел свою ошибку, ее осудил и не побоялся в этом признаться…

– А ты меня вправду совсем-совсем простила?

– Конечно! Хорошо, что у тебя совесть не спит. А то бывает, что события жизни чью-то совесть будят-будят, а она, словно мишка зимой в берлоге, спит себе и лапу сосет… – засмеялась бабушка и глаза ее засветились огоньками радости.

Ванюша не мог уснуть. Перед глазами возникали картинки воспоминаний: вот тетя Наташа встречает их с бабушкой всегда радостно. А потом представилось, что она одна в квартире, больная и печальная. От этих мыслей Ванюше стало очень грустно. Он встал с постели и вышел из комнаты. Бабушка не кухне гладила стираные вещи и тихонько что-то напевала.

– Что случилось? Ванюша, почему не спишь?

Ваня молча прижался к бабушке.

Бабушка поняла его:

– Ничего, мой дорогой, нет людей, которые не ошибались бы… Главное, как они потом свои поступки оценивают. Если совесть за дело взялась, значит, она в человеке хозяйка. А это очень хорошо. В следующий раз она уже не проглядит ошибку! Иди, мой дорогой, спать. Все хорошо.

– Бабуля, а пойдем завтра к тете Наташе. Может, ей еще чего-нибудь надо? – сказал Ванюша.

Бабушка улыбнулась. Она поняла, что Ване было очень нужно не просто попросить прощение у нее, а еще и делом исправить свой поступок.

– Да, ты прав, мой родной. Она и вправду могла постесняться еще что-то попросить. Завтра сходим.

Ваня улыбнулся. Бабушка наклонилась, чтобы поцеловать внука, и Ваня шепнул ей прямо в ухо:

– Я так сильно тебя люблю!

Ванюшка быстро нырнул под одеяло. Теперь перед его глазами поплыли картинки завтрашнего дня: вот они с бабушкой входят во двор тети Наталии, вот она радуется их приходу, вот… А что было дальше, Ванюша увидеть не успел – крепкий и сладкий сон унес его в страну красивых сказок…

Как хорошо иметь чистую советь, не засоренную скверными, подлыми делами, чтобы спокойно, крепко спать. Будем же всегда, дорогие друзья, внимательно следить за своими поступками, чтобы никого не обидеть и не огорчить, тогда и совесть наша будет спокойна.

Испытай сам| Рассказ + аудио

 << На главную страницу        на Детскую рубрику >>

Совесть (рассказ для детей)

РАССКАЗ

Для детей.

            Что такое совесть? Что мы понимаем под этим словом? Понятие совести многогранное. Совесть проявляется, как в чем- то малом, так и в чем- то  большом. О проявлении совести, или об ее отсутствии мы говорим, когда обсуждаем поступок, совершенный взрослым человеком, или даже ребенком. В понятие совести мы можем вложить совершение какого-либо поступка, и тогда мы говорим – человек поступил по совести, или наоборот – не по совести.

*  *  *

                        Было мне тогда лет семь. Жили мы в селе. Родители мои были членами колхоза и, как большинство селян, работали в колхозе. Я теперь не помню когда, но было Постановление Правительства, толи РСФСР, толи СССР о налогообложении крестьян за выращивание плодовых деревьев. Налоги тогда платили практически со всего. В обязательном порядке надо было сдавать государству яйца, молоко, масло и прочее. Семьи были большие. В каждой крестьянской семье было до 7 детей. У моих родителей нас было пятеро. Зарплаты в колхозе не было. Конечно же, жить было тяжело. И кто же будет разводить сады, если каждая яблоня учитывалась. По этой причине, я теперь так думаю, в нашем селе садов практически ни у кого не было. А тогда я был маленьким и совсем не думал и не понимал, почему у нас не было сада. И, конечно же, яблоки были необыкновенным лакомством.

            Было солнечное теплое лето. Несмотря на то, что у родителей много забот и хлопот, мы – дети, используя свое беззаботное детство, целыми днями резвились на улице: купались, загорали, играли в войну. Казалось тогда, что лето было нескончаемо долгим и теплым. Это теперь, когда мы стали взрослыми, нам кажется, что годы летят, словно птицы.

            Я и мой друг Коля шли на озеро. День был солнечным. Солнце нагрело песок на дороге так, что наступать на него босыми ногами было горячо. И мы, увидев сбоку дороги редкие островки зеленой травы, прыгали на нее, охлаждая перегревшиеся пятки. Выйдя за огороды, мы пошли краем поля, засеянного табаком. Там была проложена дорога от гужевых повозок. В колхозе было много лошадей и, на них выполняли большой объем работы: возили питьевую воду на поля или на луг для колхозников, дизельное топливо для заправки тракторов, траву для скота, вывозили навоз. Дорога была значительно заросшая травой, и идти по ней было уже совсем не горячо. От жары воздух звенел и, вдали над полем было заметно испарение влаги. От этого воздух делался дрожащим и не совсем прозрачным. Мы срывали цветки с медуницы, высасывали из них сок, и это вызывало наслаждение.

            Впереди появилась гужевая повозка. Она двигалась нам навстречу медленно, видимо разморенная жарой, лошадь шла медленно. Освобождаясь от назойливых мух, она постоянно встряхивала головой и, раздувая ноздри, фыркала.

Когда повозка подъехала близко, то я узнал свою маму, она ехала с поля на колхозный двор. Какую она тогда выполняла работу я уже не помню, но мне запомнилось  другое.

            Мама позвала меня к себе. Я, конечно, обрадовался и быстро побежал, а друг Коля остался ждать меня поодаль. Она достала из сумки два красно-зеленых яблока. Но они были разной величины. Отдавая мне яблоки, мама сказала: «Которое побольше — возьми себе, а которое поменьше, отдай Коле». Принимая от мамы яблоки, я в мыслях сразу же не согласился с этим. Что-то мне изнутри подсказало, что нельзя так делать, так будет неудобно перед Колей. Но и маму можно было понять. Ведь если бы у нее было много яблок, то она бы и не подумала делить их между нами по величине. А так как это тогда для нас было редкостью, то из жалости ко мне, она именно так решила их поделить. Я взял яблоки. Мама поехала дальше, а я медленно пошел к Коле, соображая, как мне правильно поступить. Я думал, а расстояние между нами сокращалось, и мне надо было принять решение. Подойдя к Коле, я протянул ему руку с большим яблоком. Коля взял яблоко, и мы пошли дальше, откусывая на ходу сочные сладкие кусочки. Я шел и думал, а знает ли Коля, что я ему отдал большее яблоко, а себе оставил меньшее. Если бы он знал, то, наверное, понял бы, что я из-за уважения так поступил. Но Коля, как мне кажется, не понял, а я ему и не говорил об этом. Он с наслаждением ел яблоко, а я не стал жалеть о своем поступке и никогда не жалел, что поступил так, как мне подсказала моя совесть.

Николай Чербаев.                                                                  27.12.2008 г.

Назад к списку