Вершина деревенской прозы. Плач по традиционному крестьянскому укладу, гибнущему под натиском цивилизации и прогресса.
комментарии: Денис Ларионов
О чём эта книга?
Деревня Матёра должна быть затоплена в ходе строительства ГЭС на Ангаре. Почти все её жители переехали в ближайший посёлок, только несколько стариков и старух не могут оставить родные дома и родительские могилы. Одно из самых значительных произведений деревенской литературы, «Прощание с Матёрой» появляется на излёте советской эпохи — когда наступление тяжёлой индустрии на природу воспринимается уже не как победа прогресса, но как фатальное и губительное разрушение традиционного уклада жизни.
ТАСС
Когда она написана?
В 1972 году Валентин Распутин пишет очерк «Вниз и вверх по течению. История одной поездки». Известный писатель по имени Виктор (альтер эго автора) возвращается в места своего детства — но деревни, в которой он вырос, больше не существует: она была разобрана и перенесена на новое место при строительстве гидроэлектростанции. Вместо неё у водохранилища стоит новый посёлок, из которого писатель торопится уехать, чувствуя себя там чужим. Возможно, именно тогда Распутин начинает думать над сюжетом будущей повести, которая была закончена к середине 1976 года.
Как она написана?
Повесть начинается с трёхстраничного зачина: Распутин в почти фольклорном ключе описывает трёхсотлетнюю историю Матёры. Большая часть повести выдержана в реалистической манере, — впрочем, здесь есть напоминающие стилистику
магического реализма
Художественный стиль, в котором реалистическая манера сочетается с мифологическими элементами. К магическому реализму относят произведения Габриэля Гарсиа Маркеса, Хулио Кортасара, Милорада Павича.
эпизоды из жизни Хозяина острова (охраняющего Матёру «ни на какого другого зверя не похожего зверька»).
Пожалуй, главное, на что стоит обратить внимание, — речь персонажей. Распутин показывает с её помощью картины мира старой жительницы Матёры Дарьи Пинигиной, её сына Павла, живущего в недавно построенном посёлке, и её внука Андрея, рвущегося на строительство ГЭС. Речь Дарьи, на чьей стороне авторские симпатии, — живая, полная прихотливых диалектизмов; речь Андрея, напротив, наполнена штампами. Характерный, даже утрированный пример столкновения разных речевых пластов — сцена разорения матёринского кладбища, которому пытаются помешать жители острова:
— В чём дело, граждане затопляемые? — важно спросил мужчина. — Мы санитарная бригада, ведём очистку территории. По распоряжению санэпидемстанции.
Непонятное слово показалось Настасье издевательским.
— Какой ишо сам-аспид-стансыи? — сейчас же вздёрнулась она. — Над старухами измываться! Сам ты аспид! Обои вы аспиды! Кары на вас нету.
Сюжет повести не богат событиями; его центральная точка — неизбежная катастрофа — в книге отсутствует, описывается только её бесконечное ожидание. Каждая глава — это зарисовка из жизни Матёры, многие из них заканчиваются короткой фразой, напоминающей о неизбежной катастрофе, обрыве этой жизни. Например, финал первой главы: «Но вот теперь оставалось последнее лето: осенью поднимется вода»; пятая глава заканчивается фразой «Помянешь, ох помянешь Матёру…»; десятая — «А впереди, если смотреть на оставшиеся дни, становилось всё просторней и свободней. Впереди уже погуливал в пустоте ветер» — тут можно услышать практически намёк на Книгу Бытия: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою».
Собрание МАММ
Что на неё повлияло?
Как и другие деревенщики (кроме, быть может, Виктора Астафьева), Распутин всегда был писателем-реалистом. Его тексты чуть ли не напрямую наследуют реализму XIX века, который был для деревенщиков недостижимым образцом. Можно увидеть здесь и влияние короткой прозы Александра Солженицына (героиня рассказа «Матрёнин двор» могла бы быть младшей сестрой распутинской Дарьи) или провести параллель между описанием быта последних жителей Матёры и романами Михаила Шолохова — «Тихим Доном» и «Поднятой целиной» (которые уходят корнями всё в тот же русский реализм XIX века).
Из зарубежных авторов Распутину явно близок Уильям Фолкнер (с которым его часто сравнивают). Американский классик также описывал «дикие», отдалённые от центра страны места, расположенные в вымышленном южном округе Йокнапатофа. Как и Фолкнер, Распутин очень внимателен к речевой манере «простых людей», через которую раскрывается их характер, биография, страхи и т. д.
Как она была опубликована?
Повесть была опубликована в октябрьском и ноябрьском номерах журнала
«Наш современник»
Общественно-политический и литературный журнал консервативно-патриотического направления, издающийся в Москве с 1956 года. В журнале в разные годы печатались Виктор Астафьев, Юрий Бондарев, Василий Шукшин, Валентин Распутин и многие другие.
в 1976 году, а позднее несколько раз выходила как отдельными изданиями, так и в собраниях сочинений Распутина. Уже в 1990-е годы Распутин переработал финал повести, обострив, по мнению исследовательницы Анны Разуваловой, «её трагическую безысходность». В финале повести немногие матёринцы, оставшиеся на острове вопреки распоряжению властей, переговариваются в темноте барака, как бесплотные тени в загробном мире, не понимая уже, в разуме они или сошли с ума, ночь или день на дворе: «Дня для нас, однако, боле не будет». В советской версии повести в финале слышится «недалёкий тоскливый вой — то был прощальный голос Хозяина», а следом за ним доносится «слабый, едва угадывающийся шум мотора»: это сквозь туман за старухами едет катер, чтобы вернуть их в мир живых. Но в последней авторской редакции катера нет — воет только Хозяин острова, предвещая скорый конец и Матёре, и её жителям.
Как её приняли?
Экологический пафос Распутина и интерес к деревенским писателям вообще сделал повесть «Прощание с Матёрой» важным событием в советской литературе. В 1977 году журнал
«Вопросы литературы»
Научный журнал по истории и теории литературы, издающийся в Москве с 1957 года. С 2009 года его возглавляет литературовед Игорь Шайтанов.
пригласил нескольких литературных критиков для обсуждения повести, которое получилось довольно обширным (почти восемьдесят журнальных страниц). Один из центральных тезисов в этом обсуждении принадлежал критику
Юрию Селезнёву
Юрий Иванович Селезнёв (1939–1984) — литературовед, специалист по Достоевскому. С 1976 по 1981 год был главным редактором серии «ЖЗЛ». В 1981–1982 годах — заместитель главного редактора журнала «Наш современник».
, разграничившему понятия «земля» («то, с чем человек нерасторжимо связан от рождения…») и «территория» («элемент государственно-бюрократических языка и практик»). Матёра, разумеется, была «землёй», с которой жителям невозможно расстаться, — именно поэтому конфликт повести был настолько острым. С другой стороны, известный писатель-диссидент
Георгий Владимов
Георгий Николаевич Владимов (1931–2003) — литературный критик, писатель. С 1956 по 1959 год был редактором отдела прозы в «Новом мире». В 1964-м выступил соавтором коллективного детективного романа «Смеётся тот, кто смеётся». После публикации повести «Верный Руслан» за рубежом был исключён из Союза писателей. В 1983 году эмигрировал в ФРГ, был главным редактором журнала «Грани». В 2000 году вернулся в Россию. За роман «Генерал и его армия» был удостоен премии «Русский Букер» и «Русский Букер» десятилетия.
воспринимал его как псевдоконфликт, плод фантазии Распутина, не имеющий отношения к реальности: в частном письме он утверждал, что старые жители Сибири и других расселяемых регионов «пуще всего… мечтают перебраться в квартиры с газом и унитазом, но, согласно Распутину, они так свою «почву» любят, что даже полы моют перед затоплением Матёры».
РИА «Новости»
Что было дальше?
«Прощание с Матёрой» стало предвестием экологического движения, развернувшегося в годы перестройки. Во многом благодаря повести Распутина в обществе утвердилось понимание, что за технический прогресс и гигантские стройки приходится платить иногда слишком дорогую цену. После «Матёры» Распутин пишет множество публицистических текстов о важности сохранения Байкала, окружённого заводами. Он высказывается и против других экологически опасных больших строек, в том числе в 1980-е участвует в большой кампании интеллигенции против
поворота сибирских рек
Проект переброски стока сибирских рек в засушливые регионы страны — Казахстан и Среднюю Азию. Проект начали обсуждать в 1960-е годы. В 1970 году было принято постановление о необходимости переброски воды из сибирских рек. В 1986-м проект свернули из-за чрезвычайно высокой стоимости и неблагоприятных экологических последствий.
. Перестроечный съезд Союза писателей, прошедший в 1986-м, называли «съездом мелиораторов»: поворот сибирских рек был главной его темой. В защиту рек Распутин писал, например: «Реки — Обь, Енисей, Лена — могут соперничать лишь между собой. В озере Байкал пятая часть пресной воды на земном шаре. Нет, всё здесь задумывалось и осуществлялось мерою щедрой и полной, точно с этой стороны, от Тихого океана, и начал Всевышний сотворение Земли…» (впрочем, его коллега, писатель-деревенщик Василий Белов, вообще угрожал совершить самосожжение на Красной площади, если поворот рек будет осуществлён). В конце концов проект свернули.
Э-эх, до чего же мы все добрые по отдельности люди и до чего же безрассудно и много, как нарочно, все вместе творим зла!
Валентин Распутин
Во время перестройки неприятие Распутиным современного мира лишь усугубляется: картина мира, живой иллюстрацией к которой стала его Дарья Пинигина, претерпевает метаморфозу, выливаясь у писателя в ригоричные публицистические формулы («…всё озлобленней выжигается теле- и радионапалмом историческая, духовная и культурная Россия»). Он подписывает антиперестроечное
«Письмо семидесяти четырёх»
Коллективное письмо деятелей культуры и науки, обвиняющее демократические СМИ в русофобии, глумлении над историческим прошлым страны и создании «фантома «русского фашизма». Было опубликовано в апрельском номере журнала «Наш современник» за 1990 год.
и окончательно становится политическим консерватором, оправдывающим политику Сталина и уверенным в необходимости сильной власти. В 2003 году, после долгого перерыва, Валентин Распутин публикует повесть «Дочь Ивана, мать Ивана», в которой возникшее ещё в «Прощании с Матёрой» разделение на «своих» (деревенских, русских) и «чужих» (городских, нерусских) приобретает тенденциозное, на грани с ксенофобией, звучание.
Единственная экранизация повести вышла в 1981 году, через пять лет после публикации, — фильм «Прощание», начатый Ларисой Шепитько и законченный (после трагической гибели режиссёра в автокатастрофе) её мужем Элемом Климовым. Суггестивный кинематографический язык Шепитько и Климова сделал центральную коллизию повести ещё более мрачной, придал ей почти апокалиптический оттенок. Спектакли по «Прощанию с Матёрой» неоднократно ставились в российских театрах, а в 2015 году прозаик Роман Сенчин опубликовал роман «Зона затопления», посвящая его Валентину Распутину: по сути, это ремейк его повести, основная сюжетная линия которой перенесена в наше время.
Деревня Матёра действительно существовала в Сибири?
Нет, населённого пункта с таким названием в Сибири никогда не было. Зато была деревня Матерá (с ударением на последний слог), стоявшая на правом берегу Ангары в устье реки Шаманка и оказавшаяся в зоне затопления Усть-Илимского водохранилища. Другим прообразом деревни Матёры в повести мог быть населённый пункт Горный Куй, затопленный при строительстве Братской ГЭС. Наконец, на дне того же Братского водохранилища оказалась в 1962 году и родная деревня Распутина Усть-Уда: жителей эвакуировали в специально построенный одноимённый посёлок.
Матёра — очевидно собирательный образ сибирской деревни. Прилагательное «матёринский» выглядит на письме как «материнский», и этот мерцающий смысл нередко обыгрывается в тексте: «Пышно, богато было на матёринской земле — в лесах, полях, на берегах, буйной зеленью горел остров, полной статью катилась Ангара». Когда Петруха, деревенский бездельник и прохиндей, ради лёгкого заработка поджигает предназначенные к затоплению деревни, производя «очистку территории», его мать, переживая это как горе и позор, надеется его усовестить, Дарья же ехидничает: «Поезжай, поезжай. Погляди, чьи избы лутче горят — подволошенские али матёринские? Он тебе за-ради праздничка, что ты приехала, две, а то и все три зараз запалит — ох, хорошо будет видать». Не случайно свою сомнительную карьеру Петруха начал с того, что ради положенной переселенцам денежной компенсации поджёг материнскую (в буквальном смысле слова) избу — единственное здание деревни, которое власти собирались сохранить как памятник архитектуры, перевезя на другое место.
Зачем вообще понадобилось затапливать Матёру?
Из-за строительства Братской ГЭС (она не названа в повести, но речь именно о ней) уровень воды в Ангаре стремительно повышался, подвергая риску жителей окрестных населённых пунктов (главным образом старых деревень). Чтобы ускорить строительство ГЭС и не допустить жертв, в 1970-е годы власти решили превентивно затопить многие сибирские деревни, а жителей перевезти в посёлки и города Иркутской области. Опыт такой уже был: при строительстве гидроэлектростанций в других регионах затапливались целые города (самый известный случай — затопление города Мологи в Ярославской области в 1930–40-е годы; существуют свидетельства, впрочем не слишком надёжные, что около 300 жителей Мологи так и не покинули свои дома, предпочтя уйти на дно вместе с городом). Кроме положительной стороны (увеличение объёма производства электроэнергии) у этого прогрессистского проекта были и отрицательные: из-за принудительной централизации терпела бедствие не только экологическая система Сибири, но и региональное сообщество и его культура, жители страдали, покидая родные места, а некоторые так никогда не смогли приспособиться к городскому образу жизни.
Другой важный — практический — изъян проекта объясняется в повести устами Павла. Сын старухи Дарьи и отец комсомольца-энтузиаста Андрея Павел — представитель среднего поколения героев: он переезжает с острова в посёлок, готов скрепя сердце обустраиваться в новой жизни и признаёт неизбежность прогресса, но конкретное воплощение великой идеи идёт для него вразрез со здравым смыслом. Новый посёлок построен «богато, красиво, домик к домику, линейка к линейке», но расположен на земле, почти непригодной для земледелия (и это после плодородной матёринской земли, возделанной многими поколениями). Павел задаётся вопросом, «зачем, по какой такой причине надо было относить его за пять вёрст от берега моря, которое разольётся здесь, и заносить в глину да камни, на северный склон сопки», и находит простое объяснение: посёлок проектировали чужаки — «не для себя строили, смотрели только, как легче построить, и меньше всего думали, удобно ли будет жить».
Почему конфликт между старым миром Дарьи Пинигиной и новым миром её внука Андрея так серьёзен и неразрешим?
Дарья Пинигина — одна из типичных «распутинских старух», живущих согласно вековому семейному и общинному укладу, который не смогла до конца разрушить даже коллективизация в 1930-е годы. Мир за пределами деревни и острова кажется ей непонятным и враждебным, именно оттуда приходят чужаки, горожане, стремящиеся разрушить уклад деревни, разорить кладбище, повалить лес, сжечь дома и хозяйственные постройки.
Во «внешнем» мире Дарья бывала и достижения прогресса оценить успела. О городской квартире своей дочери она рассказывает соседкам за самоваром почти как о космическом корабле:
Крант, так же от как у самовара, повернёшь — вода бежит, в одном кранту холодная, в другом горячая. И в плиту дрова не подбрасывать, тоже с крантом — нажмёшь, жар идёт. Вари, парь. Прямо куды тебе с добром! — баловство для хозяйки. А уж хлебушко не испекчи, нет, хлебушко покупной. Я с непривычки да с невидали уж и поохала возле крантов этих — оне надо мной смеются, что мне чудно. А ишо чудней, что баня и уборна, как у нехристей, в одном закутке, возле кухоньки. Это уж тоже не дело. Сядешь, как приспичит, и дрожишь, мучишься, чтоб за столом не услыхали.
За всеми этими курьёзными мелочами скрывается фундаментальное неприятие Дарьей городской жизни и, шире, современной цивилизации, которая лишает человека духовной самостоятельности, связи с природой и умершими предками, замещает глубокие родовые связи поверхностным социальным взаимодействием. Именно из-за этого Дарья и не хочет ехать в город. Конечно, и старую избу, и крестьянский скарб ей тоже жалко: всё это для Дарьи не только какая-никакая собственность, но неотъемлемая, почти одушевлённая часть того жизненного уклада, без которого она не сможет существовать. Избу свою перед поджогом она белит и отмывает — как будто обряжает в гроб покойника.
Слушать будем или будем базарить? Будем понимать положение или что будем?…
Валентин Распутин
Дарья воспринимает себя как часть обширного, навсегда связанного с деревней Матёрой рода, в который включены как живые, так и мёртвые: «Человек не един, немало в нём разных, в одну шкуру, как в одну лодку собравшихся земляков, перегребающихся с берега на берег». Подобное восприятие себя и других непонятно городским, «рационально мыслящим» героям повести, но для Дарьи подобная синкретическая картина мира, совмещающая в себе православие и миф, остаётся единственно возможной.
Помимо ненужных в новой жизни дедовских ухватов, ушатов, туесов, кадок и кринок, которые приходится оставить на острове, в посёлок невозможно перенести и деревенскую систему социального обеспечения. Если у Дарьи есть дети и внуки, которые прокормят её в посёлке, то судьба других матёринских жителей сложится, видимо, ещё менее благополучно. Одинокий деревенский чудак Богодул живёт на Матёре припеваючи, ночуя в бараке, некогда срубленном армией Колчака, и чаёвничая у привечающих его старух. Старуха Сима, «занесённая в Матёру случайным ветром меньше десяти лет назад» вместе с маленьким внуком, также нашла в деревне дом, кусок хлеба и своё место в прочной системе социальной взаимопомощи. В новой реальности и Богодула, и Симу ждёт, очевидно, горькая жизнь в доме престарелых.
Кто такой Хозяин острова и зачем он в повести?
«Хозяин» острова Матёра и одноимённой деревни — это «маленький, чуть больше кошки, ни на какого другого зверя не похожий зверёк», гений места: «Если в избах есть домовые, то на острове должен быть и хозяин». Он наделён самосознанием и способен чувствовать и слышать самые тонкие вещи мира: стон деревянной избы, дыхание растущей травы и непрестанное шевеление всего, что живёт на острове. Никто из жителей деревни его никогда не видел, но своим незримым присутствием он долго охранял Матёру от различных катаклизмов. Предчувствует он и судьбу Матёры: «что скоро одним разом всё изменится настолько, что ему не быть Хозяином, не быть и вовсе ничем». Каждое его появление знаменует какое-то неприятное происшествие (например, пожар), а в конце повести его вой, который слышит старик Богодул, знаменует приближающуюся катастрофу.
Раньче совесть сильно различали. Ежли кто норовил без её, сразу заметно, все друг у дружки на виду жили
Валентин Распутин
Придумывая Хозяина острова, Распутин отдавал дань народной мифологии, с которой мог столкнуться в детстве. Легко предположить, что этот образ — часть языческой картины мира, «древнего «естественного» пространства» (Разувалова), которое продолжает оказывать влияние на жизнь Дарьи, Богодула и других старых героев повести. Распутина, по его признанию, волновала «поэзия, без которой не жил народ», а исчезновение Матёры влечёт за собой и разрушение «поэтической картины мира», которую разделяют здешние жители.
Мифологические образы позволяют показать затопление Матёры как событие апокалиптического масштаба: старая цивилизация уходит на дно, подобно Атлантиде. Помимо Хозяина острова важную символическую роль играет в повести «царский листвень» — почти
мировое дерево
Один из мифологических архетипов. Согласно Владимиру Топорову, этот образ воплощает универсальную концепцию мира. Ветви, как правило, соотносятся с небом, ствол — с земным миром, а корни — с преисподней.
:
Матёру, и остров, и деревню, нельзя было представить без этой лиственницы на поскотине. <…> Неизвестно, с каких пор жило поверье, что как раз им, «царским лиственем», и крепится остров к речному дну, к одной общей земле, и покуда стоять будет он, будет стоять и Матёра. Не в столь ещё давние времена по большим тёплым праздникам, в Пасху и Троицу, задабривали его угощением, которое горкой складывали у корня и которое потом собаки же, конечно, и подбирали, но считалось: надо, не то листвень может обидеться.
Старая лиственница возвышается над островом, деревней и лесом, как пастух среди овечьего стада: «Она и напоминала пастуха, несущего древнюю сторожевую службу». Когда мужики, занятые расчисткой территории, сталкиваются с лиственем, противостояние природы и человека обретает эпический размах. «Зверь какой! — восклицает мужик. — Мы тебе, зверю… У нас дважды два — четыре. Не таких видывали». Но топор от дерева отскакивает, его не берут ни огонь, ни бензопила. Как тут не вспомнить вышедшую в том же 1976 году повесть другого деревенщика, Виктора Астафьева, «Царь-рыба»: в ней браконьер Игнатьич из корысти вредит природе, но, едва не погибнув в схватке с гигантским осетром, переосмысляет всю свою жизнь и кается в грехах. У Распутина дерево выходит из схватки победителем, продолжая нести сторожевую службу над опустевшим островом и символизируя торжество жизни над примитивными человеческими расчётами: пока оно стоит, будет стоять и Матёра.
РИА «Новости»
Как отразилось в повести историческое время?
Матёра — место, существующее как бы в мифологическом времени, почти вне истории. Деревня живёт «внутри происходящих в природе перемен, не отставая и не забегая вперёд каждого дня», но исторические перемены практически не затрагивают её жизненный уклад. За триста с лишним лет существования деревня повидала всякое: «Мимо неё поднимались в древности вверх по Ангаре бородатые казаки ставить Иркутский острог; подворачивали к ней на ночёвку торговые люди, снующие в ту и другую стороны; везли по воде арестантов»; здесь два дня шёл бой между занявшими остров колчаковцами и штурмующими его на лодках партизанами. Знала деревня «наводнения… пожары, голод, разбой», а также — хотя эти исторические обстоятельства никак не выделены — коллективизацию, антирелигиозную кампанию, в ходе которой церковь утратила крест и была приспособлена под склад, Великую Отечественную войну, на которой жители Матёры потеряли сыновей, кое-какие достижения прогресса: «В последние годы дважды на неделе садился на старой
поскотине
Пастбище, выгон. В другом значении — изгородь вокруг пастбища.
самолёт, и в город ли, в район народ приучился летать по воздуху».
Как отмечает филолог Игорь Сухих, «Матёра — это и мир мифа, царского лиственя и Хозяина, противопоставленный цивилизации самолёта и электростанции, и малая родина в противопоставлении новому посёлку за рекой, и деревня в её противопоставлении городу, и историческая Русь-Россия с петровских до советских времён, для которой характерна непрерывность
существования»
1
Сухих И. Н. Русский канон: Книги XX века. М.: Время, 2012. C. 759.
.
Несмотря на историческую бессобытийность матёринской жизни, деревня и её старики-жители — единственные в мире Распутина хранители исторической памяти. Живым воплощением истории оказывается старик Богодул, пугающий берданкой чужаков, которые дразнят его: «Эй ты! Партизан! — Снежный человек! — Турок! — С кем воевать собрался, а? Какого она у тебя образца, пушка твоя? — Ты спроси, какого он сам образца. Не служил ли он у Петра Первого? — А у Ивана Грозного не хошь?»
Без самовара всё равно не чай. Только что не всухомятку. Никакого скусу. Водопой, да и только
Валентин Распутин
Будущее, которое стремятся приблизить сторонники прогресса, беспамятно — эту позицию воплощает в повести Андрей, представитель молодого поколения, рвущийся на великую стройку коммунизма: «Много ли толку от этой Матёры? И ГЭС строят… наверное, подумали что к чему, а не с бухты-барахты. Значит, сейчас, вот сейчас, а не вчера, не позавчера, это сильно надо. Вот я и хочу туда, где самое нужное. Вы почему-то о себе только думаете, да и то, однако, памятью больше думаете, памяти у вас много накопилось, а там думают обо всех сразу».
Зато его отец, Павел, к коллективной памяти относится с уважением. Понимая, что сжечь деревню необходимо, он не представляет возможности делать это своими руками: «И двадцать, и тридцать, и пятьдесят лет спустя люди будут вспоминать: «А-а, Павел Пинигин, который Матёру спалил…» Такой памяти он не заслужил».
Как отмечает Сухих, в образе Матёры Распутин описывает исчезновение всей «крестьянской Атлантиды», существовавшей триста лет, от освоения Сибири казаками до строительства электростанции на Ангаре, причём потопить эту старую крестьянскую Россию не могут ни Гражданская война, ни коллективизация, ни репрессии, ни война — конец ей приносит технический прогресс. Одним из источников вдохновения для Распутина могла быть русская легенда о заповедном граде Китеже, ушедшем под воду.
Какую роль в жизни Матёры играет природа?
Природа — это первое, что видит и с чем соотносит свою жизнь большинство героев «Прощания с Матёрой», кормящихся крестьянским трудом. Согласно Распутину, затопление Матёры неизбежно приведёт не только к разрушению природного баланса (это очевидно), но и к моральной деградации людей, вынужденных перестать обрабатывать, а затем и покинуть родную землю (примечательно, что Андрей, работавший на заводе и рвущийся на стройку, разучился косить). Природа возникает в повести не только в пейзажах, но и в виде символов воды, огня, земли или образа лиственницы, корни которой, согласно поверью, соединяют Матёру и Ангару, обеспечивая устойчивость острова посреди огромной реки.
И так же, как гигантское дерево, пускает корни в родную землю и человек. Об этом напоминает Дарья внуку:
Люди про своё место под богом забыли — от чё я тебе скажу. Мы не лутчей других, кто до нас жил… <…> Бог, он наше место не забыл, нет. Он видит: загордел человек, ох загордел. Гордей, тебе же хуже. Тот малахольный, который под собой сук рубил, тоже много чего об себе думал. А шмякнулся, печёнки отбил — дак он об землю их отбил, а не об небо. Никуда с земли не деться.
Человек не просто так хозяин своей земли: он владеет ей и привязан к ней до тех пор, пока её возделывает. В посёлке Павел чувствует себя не хозяином, а квартирантом, потому что тамошнее хозяйство не требует его трудов: дрова рубить не нужно, печку не топить, да и воду скоро проведут.
Размышляя и даже мечтая о смерти, Дарья задаётся вопросом, зачем терпеть старость с её неудобствами и мучениями, если традиционной пользы от старости больше нет: «Теперь и подкормку для полей везут из города, всю науку берут из книг, песни запоминают по радио». Удобрения упомянуты не случайно — Дарья рассматривает себя саму фактически как «подкормку»: «Господь жить дал, чтоб ты дело сделала, ребят оставила — и в землю… чтоб земля не убывала. Там теперь от тебя польза».
Недаром гибель Матёры начинается с разорения кладбища; и Дарья, и другие переселенцы при мысли о переезде больше всего беспокоятся о том, как бы забрать с собой своих покойников, чтобы перезахоронить их и в свой срок улечься к ним под бок (да и помирать в посёлке лучше поторопиться: на новом кладбище «всех подряд по очереди хоронют, кто с кем угадат» — не то что на Матёре, где семьи лежат рядом, как в «другой, более богатой деревне»). Когда Павел досадует, что нужно положить огромные труды, чтобы вырастить что-то на новой глинистой земле, когда затоплена будет прежняя — «самая лучшая, веками ухоженная и удобренная дедами и прадедами и вскормившая не одно поколение», эту фразу можно понять и так, что земля удобрена не только трудами прадедов, но и прадедами как таковыми. Человек в повести Распутина органически включён в природный цикл.
Как Распутину удалось опубликовать свою повесть, ведь картина мира Дарьи и других жителей деревни совсем не советская?
Несмотря на «несоветскость» картины мира, живущая сообразно природным циклам, а не историческому времени Дарья Пинигина никогда не ставит под сомнение, так сказать, легитимность существующей власти. Сам Распутин также напрямую не связывает бесчеловечный прогрессизм с конкретными решениями советского правительства, представляя их как негативную черту современного мира вообще. Подобная идеологическая обтекаемость была свойственна всем писателям-деревенщикам: они считали себя обязанными советской власти, при которой сделали успешную карьеру, и до перестройки не позволяли себе прямых обличений. Кроме того, Валентин Распутин принадлежал к самому правому флангу советской литературы, интересы которого отстаивали представители влиятельной «русской партии» во власти и в цензурном аппарате. В целом деревенская проза была серьёзным идеологическим противовесом ориентированной на западные образцы молодёжной прозе 1960-х (Василий Аксёнов, Анатолий Гладилин) и городской прозе 1970-х (Юрий Трифонов).
ТАСС
В чём Распутин видит выход из экологического и социального кризиса?
Валентин Распутин считал государственный кризис системным явлением, пронизывающим политику, культуру, человеческие отношения: в повести это связано с разрушением природного баланса острова Матёра, а значит, привычного уклада жизни коренных сибирских жителей (и, шире, русского населения вообще). В позднейшей публицистике Распутин привязывает сюда ещё и разнообразные «зарубежные влияния», от либерализма до рок-музыки; один из последних публичных жестов Распутина — подпись под коллективным манифестом «Молчать не позволяет совесть», авторы которого требовали уголовного наказания для участниц панк-группы Pussy Riot. Главный выход из сложившегося тупика Распутин видит в усилении центральной власти и в возрождении национальных форм общественного устройства (в том числе крестьянских общин). Здесь он оказывается близок Александру Солженицыну, который считал крестьянскую общину чуть ли не единственной национальной формой самоуправления, противоположной разобщающим людей демократическим институтам.
Ты говоришь, машины. Машины на вас работают. Но-но. Давно уж не оне на вас, а вы на их работаете — не вижу я, ли чё ли! А на их мно-ого чего надо!
Валентин Распутин
Распутин, не обладавший идеологическим темпераментом Солженицына, таких сильных утверждений не делал, но очевидно идеализировал жизнь сибирских крестьянских и старообрядческих общин. Он выделял особые свойства «сибирского характера»: «…Нам легче дышится, если зимой мороз, а не капель; мы ощущаем покой, а не страх в нетронутой, дикой тайге; немереные просторы и могучие реки сформировали нашу вольную, норовистую душу»; «Сибиряк, получившийся от слияния славянской порывистости и стихийности с азиатской природностью и самоуглублённостью, быть может, как характер и не выделился во что-то совершенно особое, но приобрёл такие заметные черты, приятные и неприятные, как острая наблюдательность, возбуждённое чувство собственного достоинства, не принимающее ничего навязанного и чужого, необъяснимая смена настроения и способность уходить в себя, в какие-то свои неизвестные пределы, исступлённость в работе, перемежающаяся провалами порочного безделья, а также хитроватость вместе с добротой, хитроватость столь явная, что никакой выгоды от неё быть не
может»
2
Распутин В. Г. Сибирь, Сибирь… М.: Молодая гвардия, 1991.
.
Такой же идеализированной общности посвящены и, возможно, самые светлые страницы довольно мрачной повести Распутина. Последний сенокос, в котором участвуют и старые, и молодые жители Матёры, воспринимается почти как мистерия крестьянского труда:
…работали с радостью, со страстью, каких давно не испытывали. Махали литовками так, словно хотели показать, кто лучше знает своё дело, которое здесь же, вместе с этой землёй, придётся навеки оставить. Намахавшись, падали на срезанную траву и, опьянённые, взбудораженные работой, подтачиваемые чувством, что никогда больше такое не повторится, подзуживали, подначивали друг друга… И молодели друг у друга на глазах немолодые уже бабы, зная, что сразу же за этим летом, нет, сразу за этим месяцем, который чудом вынес их на десять лет назад, тут же придётся на десять лет и состариться.
список литературы
- Время и творчество Валентина Распутина: Междунар. науч. конф., посвящ. 75-летию со дня рождения Валентина Григорьевича Распутина: Материалы. Иркутск: Изд-во ИГУ, 2012.
- Каминский П. П. «Время и бремя тревог». Публицистика Валентина Распутина. М.: Флинта; Наука, 2012.
- Лекманов О. Загубленный талант // https://meduza.io/feature/2015/03/16/zagublennyy-talant
- Разувалова А. Писатели-«деревенщики»: литература и консервативная идеология 1970-х годов. М.: Новое литературное обозрение, 2015.
- Распутин В. Г. Сибирь, Сибирь… М.: Молодая гвардия, 1991.
- Селезнёв Ю. Земля или территория? // Вопросы литературы. 1977. № 2. С. 49–63.
- Сухих И. Н. Русский канон: Книги XX века. М.: Время, 2012.
ИЗУЧАЯ РОДНУЮ ИСТОРИЮ…
По воле случая, мне суждено было родиться на Смоленской земле, а точнее в городе Гагарине, бывшем Гжатске. Поэтому с «кармановским» водохранилищем, (по названию поселка Карманово, ближайшего населенного пункта) а именно так у нас называют Яузское и Вазузское водохранилища, мы, мальчишки, познакомились еще в школе. Кто-то наведывался туда в деревню, расположенную недалеко от воды, кто-то ездил с отцом на рыбалку, кого-то с классом водили в походы учителя. Тем не менее, до осени 1998 года, мне попасть туда, не удавалось…
Наш район поиска, располагавшийся к востоку от города, не позволял нам распылять и без того небольшие силы поисковой группы на другие территории. Да и с транспортом, способным преодолеть практически не проходимые заболоченные леса и луга, у нас было не очень…
А работы на водохранилище предстояло немало. До нас доходили разговоры охотников и рыбаков о размытых деревнях и человеческих останках, встречающихся им после осеннего сброса воды Да и заманчивые рассказы знакомых из Карманово о поисках на размывах старинных монет, то и дело будоражили воображение.
Первое наше знакомство с водохранилищем можно лишь с натяжкой назвать романтичным. Проверяя поставленные накануне сети, мы увлеклись исследованием размытых островов, на которых когда-то располагались деревни. На обратном пути незаметно стемнело и начавшийся вместе с дождем шторм, унес нас на лодке на противоположную сторону водохранилища. Чудом, избежав кораблекрушения, мы, до нитки мокрые, только утром смогли вернуться к рыбачьему домику, где перепуганные собратья уже изрядно выпили водки за наш упокой.
После того шторма мы превратились в заправских моряков и вплотную занялись изучением наших водных просторов. Часто ловили рыбу и каждую осень выезжали с металлоискателями на поиск старинных монет, которых находили достаточно много.
Так впервые, после сброса воды, были обнаружены останки советского солдата и даже прочитан его медальон. Работая в районе бывшей линии фронта, мы находили размытых солдат каждый год.
Проблема в обследовании водохранилищ до сих пор заключается не только в труднодоступности многих мест, но и в других, не менее важных факторах. Во-первых — это сброс воды. Он осуществляется всегда поздней осенью и почти всегда только на Вазузском водохранилище. Уровень сброса воды каждый год разный. Бывало, что реки Гжать и Вазуза почти возвращались в старое русло. Во-вторых — погода. Она в это время года, мягко говоря, не летная, и день, естественно, катастрофически короток. В-третьих — многое зависит от температуры. Потому, что если мокрый ил или песок прихватит морозом, его придется долбить разве что киркой, иначе находку просто не достать…
Воду Яузского водохранилища, по сравнению с его западным соседом, если и сбрасывают, то не значительно.
УДАРНАЯ СТРОЙКА
Судьбы и трагедии затопленных деревень поразительно схожи. При строительстве многих водохранилищ в нашей стране, прекратили существование сотни населенных пунктов. Что говорить о деревнях, если целые города уходили под воду. Достаточно вспомнить Мологу или Корчеву…
Хлебнув горя в годы Великой Отечественной, многие деревушки восстали из пепла, чтобы снова погибнуть при строительстве гидротехнических систем в годы трудовых пятилеток.
Существуют воспоминания очевидцев и участников тех недалеких событий, от которых по коже бегут мурашки, по которым можно написать отдельный очерк или даже снять фильм…
Не спрашивая желания людей, их силком переселяли в другие места, заставляя покидать свою малую родину. Так в нашем районе разрослись холодными панельными двухэтажками, деревни: Благодатное, Староселье, Ельня, Ивино и другие населенные пункты.
Затопление началось намного раньше положенного срока — весна и природа вносили свои коррективы. Что говорить о планируемом снятии плодородного слоя — местных жителей в авральном режиме вывозили военные с помощью вездеходов, а готового жилья на всех не хватало. Деревья, где успевали — выпиливали, а дома сжигали, хотя многие, еще крепкие, можно было бы перевезти. Перенесение сельских кладбищ и многое другое осталось только на бумаге. Что не уничтожил человек, за десятки лет доделала вода…
Согласно справке, хранящейся в Гагаринском краеведческом музее, в 1977 году, в соответствии с постановлением Совета Министров СССР № 364 от 23 мая 1972 года, созданию Вазузской гидротехнической системы, для водоснабжения города Москвы, из земель Гагаринского района было отведено 11 385 га. Из них, 3397 га — пашни, 2004 га — сенокосов, 1469 га — пастбищ, 111 га — приусадебных земель, 1782 га — лесов и 2712 га — прочих земель.
По проекту, должно было быть освоено (восстановлено) 9469 га земель, из которых освоили лишь 303 гектара. Запланированные на восстановление средства — 15 млн рублей выделены не были. Под водой оказалось 10 554 га земли. На территории Гагаринского района дополнительно подтапливалось до 4000 гектаров пашни…
Из 48 населенных пунктов было выселено 591 хозяйство (1580 человек), из которых 302 хозяйства (780 человек), навсегда выбыли за пределы района…
Необходимость создания Вазузской гидротехнической системы была вызвана значительным ростом в 60−70 годы XX века промышленного и жилищного строительства, а также увеличением численности населения Москвы. Существующие водоисточники не справлялись с возросшим водопотреблением города, поэтому остро встал вопрос о поиске новых источников водоснабжения. Выбор пал на реку Вазузу — одну из чистейших рек Центральной России.
Сооружение Вазузской гидросистемы было объявлено Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Необходимо было построить сооружения, способные поднять вазузскую воду на 45 метров и перебросить ее в Москворецкий бассейн для водоснабжения столицы. Сооружения были возведены в достаточно короткие сроки — менее чем за 5 лет.
Сегодня в состав системы, расположенной на территории трех областей — Тверской, Смоленской и Московской, входят три гидротехнических узла (Зубцовский, Кармановский и Верхне-Рузский), три водохранилища (Вазузское, Яузское и Верхне-Рузское), три насосные станции и две перепадные ГЭС.
Вазузская система обеспечивает надежность работы Москворецкого источника, является гарантом качества исходной воды, благодаря удаленности водохранилищ и сравнительно небольшой антропогенной нагрузке на водоемы. Малоснежные зимы, половодье, засушливое лето -все влияет на запасы воды в ближайших источниках. В подобных ситуациях Мосводоканал производит подачу недостающего объема на Москворецкий склон. В засушливые годы (1995−1997, 2002−2003) Вазузская гидросистема помогла Москве и москвичам избежать дефицита питьевой воды.
Суммарный запас воды в водохранилищах составляет около 800 млн. кубометров. Протяженность системы по тракту подачи воды — более 200 км. Все основные гидротехнические сооружения охраняются милицией и оснащены системой видеонаблюдения.
МГУП «Мосводоканал»
УРОЧИЩЕ ПРИЛЕПЫ, 21 ноября 2010 года
Ворота противно скрипнули, и сержант пропустил наш УАЗик на охраняемую территорию. Машина забралась на высокую насыпь, и мы некоторое время тряслись по грунтовке вдоль канала, пока не заехали в тупик — дальше была только вода…
По-другому в бывшую деревню Прилепы не попадешь. Существует, конечно, и старая дорога — к западу от Карманово. Но кто-то украл на металлолом железную трубу, положенную рыбаками через один из труднопроходимых и заболоченных притоков, из-за чего пешком стало просто так не пройти. Да и не хотелось тащиться несколько километров по сырой пойме со всем скарбом, учитывая острую нехватку светлого времени. Поэтому проще было договориться со знакомым из милицейского руководства, чтобы нас пропустили через пост охраны насосной станции, тем более что местные рыболовы часто используют подобные варианты.
Дольше всего мы провозились с погрузкой лодки и мотора на даче у Антона. Лодка у него была добротная и большая, не смотря на то, что резиновая. Она поместилась только на крыше нашей «буханки».
День обещал быть пасмурным, и все остро почувствовали это, когда покинули нагретый автомобиль — с воды дул холодный, пронизывающий ветер.
Светало. Насыпь, идущая вдоль канала, на несколько сотен метров вдавалась в ложе водохранилища. Частично эта территория была уже освобождена от воды. Она представляла собой песчано-илистую пустыню, испещренную небольшими ручьями и, местами, «разбавленную» корягами. Немного подальше начиналось настоящее море в миниатюре — волны, вызванные ветром, с шумом накатывали на берег.
Участники экспедиции, не умеющие плавать, а их было трое из пятерых, утешали себя спасательными жилетами, которые, впрочем, неплохо спасали от всепроникающего ветра, поэтому их нацепили все. При дурном стечении обстоятельств, в этой холодной воде долго не протянуть, и жилет лишь облегчит поиски трупа своего хозяина…
Для подстраховки было решено использовать еще одну резиновую лодку, тем более что в одну мы со своим поисковым багажом все равно бы не поместились. Мы с Игорем первыми вышли на воду, используя весла, пока Андрей, Олег и Антон заводили мотор.
Плыть, согласно навигатору, предстояло не более двух километров, да и волны на деле оказались не такими уж устрашающими. Вскоре сзади заурчал мотор и нас с Игорем благополучно взяли на буксир.
Высадиться на нужный берег получилось не сразу — сапоги глубоко проваливались в ил, и, порой, их было просто не вытащить оттуда. Одно неаккуратное движение и ты принимаешь бодрящую холодную
ванну. Антон принял такие процедуры, как только покинул лодку.
Вот они — Прилепы — мертвая заиленная долина с островами кирпичных куч от домов, камней, коряг и непонятным, погнутым и изорванным железом.
Вытащив рюкзаки и инструмент на безопасное от воды место, а также привязав лодки, все занялись визуальным поиском.
Местами, на иле виднелись человеческие следы, примерно недельной давности. Это знакомые ребята — любители старины. Они-то и рассказали мне, что наткнулись в Прилепах на человеческие останки. На деле оказалось, что погибшие здесь повсюду. То и дело, глаз натыкался на кости — руки, ноги, фрагменты черепов, нижние челюсти. А кругом — все, что можно только представить, если перемешать войну и деревенский быт — не перечислить и не рассказать…
В одном месте, метрах в двадцати от кромки воды, мы увидели кучку костей. Сначала подумалось, что кто-то целенаправленно собирал их в одно место. Однако щуп рассказал другое — ямка с бойцами, возможно — санитарное захоронение. Вода за десятилетия размыла верхний насыпной грунт могилы, а вместе с ним — разнесла на десятки метров вокруг черепа и берцовые кости погибших…
Собрав верховые останки, работу временно отложили, решив еще немного осмотреться.
Как же здесь после войны жили люди? Погибший на погибшем, колючая проволока, снаряды, гранаты, минометные мины… Мысли снова погрузились в прошлое…
До конца августа 1942 года, Прилепы находились в немецком тылу, и ничто не нарушало их прифронтовой, относительно тихой жизни. С началом Погорело-Городищенской наступательной операции, 4 августа, для захватчиков запахло жареным. Не считаясь с потерями, войска 5 и 20 Армий Западного фронта, рвались к Карманово и Сычевке. Противник практически зубами цеплялся за каждую пядь земли, а уж тем более за такие плацдармы, какие предоставляли реки — Гжать и Вазуза. Эта местность стала ареной ожесточенных и кровопролитных боев для обоих противников.
В результате решительного штурма, 23 августа 1942 года, поселок Карманово был освобожден от фашистов. А в Прилепах и Субботниках, западнее бывшего райцентра Карманово, все только начиналось.
Вот о чем говорят краткие боевые донесения штаба 312 стрелковой дивизии, за конец августа 1942 года:
…24 августа 1942 года — с 4.00 части дивизии ведут бои за Прилепы, Бузаково, Бережки…
26 августа 1942 года — две атаки на фронте -дорога — Барсуки — отметка 178,9…
27 августа 1942 года — части дивизии, наступая в направлении справа — Прилепы, Чернавка,
слева — Истраты, Шумиловка, продвинулись на 150 метров…
28 августа 1942 года — Во взаимодействии с 11 танковой бригадой в 14.00 начали наступать в направлении Сорокино, Зыбиха… Продвинулись на 250−300 метров, большие потери…
30 августа 1942 года — дивизия заняла оборону в районе Прилепы — Сорокино…
Здесь необходимо добавить, что бои в районе деревни Прилепы, продолжались и в октябре 1942 года, что подтверждают донесения о безвозвратных потерях той же 312 с.д., которые нам удалось найти в ОВД «Мемориал». Освободить от врага эту местность удалось только к весне 1943 года, после чего в Прилепах стала налаживаться мирная жизнь… на костях. Впрочем, как везде у нас в России…
…Я шел по старым следам, когда увидел эмалированную коричневую кружку, одиноко стоявшую прямо в мелкой лужице среди ила. Рядом виднелся обрывок кожаного ремня и человеческая бедренная кость. Ребята, сообщившие мне об останках в Прилепах, говорили и об этом месте, расположенном за бывшими домами, на деревенских огородах.
Начинать решили с санитарного захоронения. И именно в этот момент, как ни странно, порывы ветра усилились, а небо брызнуло холодным осенним дождем.
В данной ситуации мы выбирали воронку постепенно, постоянно откачивая вездесущую воду и пропуская жижу сквозь пальцы. Ввиду многих факторов, работать археологией здесь было невозможно. Был риск вообще не успеть ничего закончить, а это означало, что весной бойцы еще на неизвестное время отправятся под воду. В итоге, нам удалось эксгумировать останки десятерых человек. При них не было ни обуви, ни одежды. Только карандаш, советские 20 копеек и два подсумка с винтовочными патронами.
Забегая вперед, скажу, что на протяжении нескольких часов, мы выкопали поблизости еще две подобные воронки на 4 и 5 человек. Только набор личных вещей и амуниции немного различался, хотя по-прежнему был минимальным.
Солдата с кружкой докапывали уже под вечер, отправив двоих ребят на моторной лодке перевозить мешки с останками к машине.
Судя по обмундированию и личным вещам, солдат оказался не обобранным похоронной командой. При нем мы нашли кожаное портмоне с советскими монетами, одной из которых был серебряный полтинник 1924 года. Два перочинных ножа, на одном из них было выцарапано — «на память». Вилка, две ложки, одна из которых — алюминиевая, с буквой «В» на одной стороне и подписью «Вор.» на другой. Помимо этого у бойца было несколько карандашей, опасная бритва, носовой платок, ботинки и два полных подсумка с патронами к винтовке Мосина. Рядом с погибшим, с помощью металлоискателя, мы обнаружили детали от его трехлинейки — затыльник, магазин с пружиной и затвор. Одной из последних находок, к всеобщей радости, стал черный пластмассовый медальон, который надежно упаковали для передачи экспертам.
Мокрые, грязные, уставшие, но довольные результатом, в сгущающихся осенних сумерках, почти по колено в грязи, мы собрались в обратный путь, чтобы снова по темноте не заплыть в ненужную сторону.
ПРИЛЕПЫ, 28 ноября 2010 года
В этот раз нас было трое, и мы оказались в Прилепах только в два часа пополудни. Причиной тому послужило отсутствие спасительного УАЗа, а также излишняя самонадеянность участников этой экспедиции: «Да мы и от дачи доплывем…». Доплыли, блин, почти за четыре часа…
Эх, посильней бы мотор! Виноваты, конечно, и частые вынужденные остановки — то бензин залить, то отмель, то сети браконьерские намотаются на винт. Кстати и, хорошо, что мотор наш не таким мощным оказался — управляя лодкой, сразу ощущаешь, что винт зацепляет дно, и сбрасываешь газ. А рыбаки, не знающие фарватера, на скорости попадая на мель, отрывали винты и моторы со своих лодок. Порой приходилось, используя военную карту, идти строго по навигатору и ловить петляющее старое русло реки, где было достаточно глубоко.
В районе бывшей деревни Бережки на винт намоталась старая рыбацкая сеть. Отцепить ее посреди реки не удалось, так как, стыдно признаться, ни у кого из нас под рукой не оказалось ножа. Поэтому пришлось выходить на берег и распутывать винт.
Пока шла борьба с сетью, остальные решили осмотреться. С первого взгляда было видно, что война тоже не обошла Бережки стороной. Повсюду был разбросан военный хлам, принадлежавший когда-то оккупантам. Помятые котелки и фляги, артиллерийские гильзы, ящики, саперные лопатки, консервные банки и еще груда разнообразного ненужного барахла, вперемешку с битым кирпичом, стеклом, сельхозорудиями и прочим железом — основной пейзаж размытой деревни. Однако человеческих костей в Бережках мы не обнаружили. Зато рядом с одним из фундаментов блестели идеальные хирургические ножницы, благодаря которым, мы за несколько секунд справились с проклятой сетью.
Андрюха посетовал на отсутствие металлоискателя. На что я убедил его, что в такой массе металломусора искать мелкие предметы из цветмета, только убивать дефицитное время. Тем не менее, если остановиться и внимательнее всмотреться в пестроту разбросанных на берегу предметов, начинаешь замечать и самые мелкие из них. Вот среди ржавых гвоздей лежит пуговица с царским двуглавым орлом. Вдоль обгоревшего бревна дома насыпана целая дорожка из советской мелочи — 7 монеток. Самая молодая — 1955 год.
Андрюха показывает остатки плетеного лаптя и несколько фарфоровых блюдец, стоящих на песке стопкой… Отмываем блюдца в воде: «РСФСР, фар-форов. з-д Дулево, сорт 2». Три из четырех блюдец абсолютно целые — нежно-голубые листочки и такого же цвета каемка по краю…
На самом срезе воды примостился екатериновский пятак 1788 года, который неплохо сохранился. Чуть дальше, уже в воде — советский круглый котелок из железа, а внутри латунная ложка, без надписей. Вот траки от танка и мятый самовар — на цветмет сойдет…
Но, надо двигать дальше, нас ждут Прилепы, и, может быть, погибшие бойцы. По пути молчим под мерный рокот мотора. По-прежнему почему-то думается о том, как по-крупному равнодушна и жестока наша Родина к своим детям…
Дорогой заходим в бывшую деревню Субботники. На прошлой неделе какие-то поисковики нашли здесь останки бойца. Весь берег истоптан людьми и изрядно перекопан кабанами… Тот же хлам, или тростники. Продолжаем путь.
В Прилепах выходим на берег, перекусываем бутербродами и привязываем лодку. Развести костер на этом берегу под силу только очень упрямому человеку. Помнится несколько лет назад, когда мы шли к водохранилищу пешком, то предусмотрительно брали с собой из леса несколько сухих деревьев. Местная древесина насквозь пропитана водой, а ближайший камыш и кустарник примерно в километре пути по вязкому и глубокому илу.
Снова расходимся в разные стороны. Медленно дохожу до крайнего дома деревни, в сторону леса. Здесь ландшафт немного другой и топкий ил сменяется желтоватым песком. Периодически вижу солдатские ботинки с кругляшами на подошве. Тщательно обкапываю их и проверяю все вокруг щупом. Воронки и стрелковые ячейки легко находятся ногами. На ровном месте проваливаешься в песок по-щиколотку, а в ямке — почти по колено. У одного из провалов куча советских гильз и звенья от максимовской пулеметной ленты. На глубине стучит металл. Снова борьба с жижей. Промокшие руки стынут на ветру. Несколько минут спустя, на поверхности оказывается советская саперная лопатка.
Проверяю еще ряд провалов, но все они оказываются воронками — из находок, лишь ржавые осколки.
Недалеко от крайнего дома обследую какой-то бывший сарай или кузню. Целая гора деревенского железа, среди которого замечаю советскую каску и гнутую трехлинейку, а потом обгоревший маузеровский штык-нож. Да, найти в таком хламе что-то достойное — не судьба…
За крайним домом, на свободном от мусора месте, замечаю одиноко лежащий перочинный нож. А вот и берцовые кости, обломки черепа и человеческие зубы… Зову ребят, начинаем работу.
Боец практически без каких-либо вещей, только горсть патронов и несколько пуговиц. Ноги лежат немного в стороне от тела. Над солдатом лишь тонкий слой речного песка…
Начинается нудный дождь. До канала каких-то полтора километра, а до дачи почти 15. Становится грустно, когда представляешь обратный путь в сгущающейся темноте…
Тем не менее, дошли значительно быстрее и практически не садились на мели. Конечно, было немного неуютно плыть в густую пелену из тьмы и дождя, но, Бог миловал и на этот раз. А может быть, это от того, что обратно мы плыли уже вчетвером?
МЕДАЛЬОН
Не раз на различных поисковых форумах мне попадались обращения коллег ко всему поисковому сообществу с просьбой помочь прочитать трудный солдатский медальон… Так получилось и с запиской медальона из Прилеп.
Крышка капсулы оказалась треснутой, из-за чего бумага внутри превратилась в кашицу. Только усилиями знакомого эксперта-криминалиста из Москвы — Володи Шелупахина, удалось извлечь и развернуть фрагменты нестандартной записки.
В итоге нам достались лишь «пазлы», собрать которые воедино не получалось на протяжении нескольких месяцев. Трудность состояла в том, что боец в нестандартной записке мог написать что угодно, в отличие от стандартного бланка медальона, где он заполнял определенные графы. «Алек…», «…айской…», «Вор…», — эти обрывки фраз вертелись перед глазами даже во сне.
Помог старинный товарищ, командир поискового отряда «Алтай» — Николай Чайка. Его дедушка воевал и погиб в наших краях, и Николай неоднократно приезжал к нам на Смоленщину и участвовал в поисковых экспедициях. К тому же в составе 312-й стрелковой дивизии воевало немало солдат-алтайцев, и поисковики занимались выяснением судеб своих земляков.
Однако наш солдат оказался не алтайцем. Помогла его роспись на ложке — «Вор…». Николай Чайка перелопатил в ОВД целый пласт информации. Владельцем медальона оказался Ворожайский Алексей Александрович, 1916 пр., воевавший в составе 6-й роты 1081 сп, 312 сд. Согласно донесению, он погиб 2 октября 1942 года в д. Прилепы.
Супруга Алексея Ворожайского — Анна Ивановна, проживала в с. Ловцы Луховицкого района Московской области.
К сожалению, по горячим следам родственников А.А. Ворожайского найти не удалось. Из сельской администрации по телефону нам сообщили, что люди с такой фамилией у них не проживают. Но мы не теряем надежды, тем более что останки этого солдата, как и всех остальных, кто был найден в тех осенних походах, будут похоронены только в сентябре этого года.
А в ноябре мы снова вернемся туда, где как на море лодку швыряют мутные волны, где холодный дождь и противный порывистый ветер. Туда, где мерзнут руки, и стынет от увиденного душа. Туда, где нас еще ждут.
В тему будет добавить, что по спискам гагаринского военкомата, а также согласно плитам на братской могиле в поселке Карманово, Алексей Ворожайский числится похороненным именно там.
А сколько еще таких, номинально похороненных воинов, лежат по лесам и полям? На этот вопрос, боюсь, нам уже никогда не узнать ответа.
Руслан Лукашов
Фото Андрея Арсентьева
Поделиться ссылкой:
Версия для печати
.bmp)
История затопленных деревень в фотографиях и воспоминаниях старожилов
Деревня Средний Баян Париловского сельского Совета.
Деревня образовалась примерно в 18 веке. В деревне Средний Баян были распространены фамилии – Мельниковы, Вологжины, Хлыстовы, Рыбниковы, Париловы. Деревня относилась к приходу Громовской церкви деревни Громы. В 1901 году она входила в Громовское сельское общество Большемамырской волости и находилась в 71 км до волостного центра и 765 км до Иркутска и до Братска 140 км. Население составляло 76 мужчин и 62 женщин. Всего 138.
В 1917 году в деревне насчитывалось 35 дворов (97 мужчин, 83 женщины).
По состоянию на 1 января 1954 года в Среднем Баяне проживало 115 человек.
В 1921 – 1961 гг. деревня входила в Париловский сельсовет Братского района.
С 1930 по 1948 гг. действовал колхоз «Строитель». В 1951 году Колхоз «Строитель» вместе с колхозами Париловского сельсовета «Новая жизнь-1», «Заря-2» были объединены в один им. Маленкова с центром в селе Верхний Баян.
Михаил Степанович Вологжин 1926 г.р. – председатель колхоза «Строитель» (1955 по 1957 гг.)
Населенный пункт Медвежий ручей
Париловского сельского Совета.
Медвежий Ручей образован в 30-е гг. (первые годы коллективизации) для заготовки леса для строительства сплавных устройств на Шумиловской судоверфи. Он находился в 8 км от села Верхний Баян. Населенный пункт входил в Париловский сельсовет.
Семья Мельниковых: Анатолий Васильевич Мельников 20.08.1930 г.р. с женой Мельниковой Екатериной 1932 г.р. и детьми слева направо, на переднем плане Неля 1955 г.р., Василий 1957 г.р.; на заднем плане Вера 1953 г.р.
Поселок Заярск
Заярского сельского Совета.
Населенный пункт Заярск образовался в 30-х гг. нашего века. Он располагался на правом берегу реки Ангары, выше села Большая Мамырь.
Место на берегу реки Ангары, где в последствии вырос Заярск, жители села Большая Мамырь веками называли: «За яром». Сюда на пастбище они выгоняли скот и домашнюю птицу. От Большой Мамыри это место разделял яр. Такое наименование этого места для них служило ориентиром.
На этом месте в 1927 году старый приискатель Гавриил Попович, прибывший сюда из Усть-Кута, построил первую избушку и стал работать бакенщиком. В 1930 году появились первые склады новой пристани. Особенно развернулось строительство в 1935 – 1937 гг.
Пристань и поселок, возникшие на месте за яром, и получили наименование Заярск.
Заярский речной вокзал. Агафья Ивановна Пинигина (справа)
Агафья Ивановна Пинигина (Скавитина) (первая слева) с детьми
Указом президиума Верховного Совета РСФСР № 617 от 07.05.40 населенный пункт Заярск Братского района был отнесен к категории рабочих поселков.
Значение поселка Заярск возросло по мере роста пристани Заярск. До построения железной дороги Тайшет-Лена поток грузов на север по Лене в Бодайбо и Якутскую АССР шел от Заярской пристани по Илимскому тракту до Усть-Кута. В поселке проживало 4800 человек, и находились неполная средняя школа, больница, две врачебных амбулатории, базы «Союзтранса», «Якуттранса», «Севморторг», «Золотопродснаба», «Золототранса», «Холбос», нефтебаза, «Росснабсбыт», «Лензолото», мельзавод № 11, авторемонтные мастерские «Якуттранс», отделение госбанка.
Быстрое развитие Заярска вызвало решение о выделение в марте 1946 года из Братского района в самостоятельный Заярский район с центром в поселке Заярск.
С вводом в постоянную эксплуатацию железнодорожной магистрали Тайшет-Лена поселок Заярск и Илимский тракт потеряли свое значение, были ликвидированы базы.
Заярский район Указом президиума верховного Совета РСФСР от 15.07.53 был упразднен и воссоединен с Братским районом.
В связи со строительством Братской ГЭС территория поселка Заярск попала в зону затопления Братского водохранилища. Решением исполкома Братского района Совет депутатов трудящихся № 7-а от 10.01.64 рабочий поселок Заярск был упразднен, населенный пункт Заярск был отнесен к категории сельских поселений и переведен в административное подчинение Видимского поселкового Совета депутатов трудящихся Братского района.
Заярский речной дебаркадер (причальное сооружение, предназначенное для стоянки грузовых и пассажирских судов)
Село Шаманово
Село Шаманово начало свое развитие с 1656 года. К 1723 году в селе уже насчитывалось 27 домов. Село носило название «Погост Шаманской». 1723 год является годом, первого упоминания в документах.
Село Шаманово располагалось на левом берегу реки Оки, которая впадала в Ангару через 65 км ниже Шаманово.
Через Шаманова проходила шоссейная дорога из Братск-Тулун.
.png)
Шаманово всегда считалось многолюдным селом. В 1962 году в Шаманово насчитывалось 350 дворов, в которых проживали крестьяне и прослойка интеллигенции в количестве 2679 человек (по переписи на 1 августа 1962 года).
Самая большая улица была улица Ленина, которая протянулась сверху вниз на 3 км от застройки МТС до притока ручья Курья и Увала, где был построен деревянный мост в длинною 100 метров соединявший село с Братским районным центром. На улице Ленина находился сельский Совет, построенный в 1900 году.
Улица Ленина
Ближняя улица к реке Оке была – Набережная – односторонняя.
У каждого дома этой улице ежегодно под окнами расцветала душистая, белоснежная черемуха, а перед окнами от домов к реке Оке протянулся луг с разнообразной палитрой цветов.
Перпендикулярно улице Ленина была улица 1-го мая двух сторонняя, по которой проходил тракт Братск-Тулун.
Это была центральная улица на ней располагались такие учреждения как: дом культуры, средняя школа, больница, сельпо-магазин, масло-завод и контора колхоза «Коммунар».
В декабре 1939 г. из Братска в с. Шаманово выехала художественная бригада с концертом. Сторож-истопник Кочнев Михаил Федорович так раскалил печи, что загорелся потолок и стены, клуб и библиотека сгорели дотла.
И только по окончанию Великой Отечественной войны в 1956 году на этом же месте был построен дом культуры.
В селе с 1929 года работала семилетняя школа, которая с 1954 года стала восьмилетней, а в 1956 – 10 классов с учащимися 180 человек.
Школа перешла в ранг средней.
Вся застройка домов с надворными постройками были построены в два ряда окна домов смотрели напротив друг друга.
Больница и ее персонал под руководством И.К. Моцкус спасал жизни многих жителей села Шаманово, а также жителей прилежащих деревень.
.png)
Амбулатория была построена в октябре 1957 году.
В Шаманово было два колхоза «Труженик» (1928 г.) и «Коммунар» (1929 г.), в 1950 г. при укрупнении кохозов они объеденились в один «Коммунар». Колхоз располагал пашанной землей – 4254 га, пахотной землей а на окраине села вверх по течению реки Оки размещалась Брасткая МТС., которая обслуживала все колхозы Братского района. Она пахала колхозам землю, сеяло зерно, уберала весь урожай зерновых культур и картофель. Братская МТС образовалась в 1932 году, а в 1957 году она была расформирована, на базе МТС образовался РТС. Трест производил только ремонт машин,
Колхоз «Труженик» был организован в 1928 году, председателем колхоза был Тарасенко Степан Емельянов.
В связи со строительством Братской ГЭС село попало в зону затопления и сейчас примерно в 10 – 12 км от поселка Калтук под водой находиться то место на котором Шаманово просуществовало 306-лет.
От села Бейтоново осталась только церковь
В июле 1961 года началось наполнение Братского водохранилища. После его завершения уровень Ангары поднялся более чем на 100 метров. Братское водохранилище стало самым крупным в мире искусственным водоемом, который поглотил бесчисленное количество мелких и крупных деревень. Мы попытаемся рассказать вам о тех деревнях, которые погибли во время затопления, и о судьбе людей, которые волею государства остались без домов и потеряли свои корни.
Серый от угольной пыли снег и голый лунный пейзаж — жители Балухари, Поздеево, а также прочих деревень, примыкающих к угольному разрезу, почти привыкли к тому, что глаз положить не на что. Поля вокруг, которые в разгар битвы за целину были устроены на месте лесов, заросли бурьяном так, что и зимой из объемной снежной шапки торчат жесткие пучки высохших сорняков.
— А помним еще — были по Ангаре хорошие деревни! Помнишь, лес вокруг хороший, цветочки росли, гулять туда все ходили? — спрашивает один мужик, коренастый, с натруженными руками. Какие уж ему, казалось бы, цветочки…
— Помню, — качает головой другой, улыбчивый и щетинистый, в рабочей телогрейке.
Они, так же как и большинство жителей деревни Балухарь, здесь некоренные, их притащила сюда советская власть да так и оставила ни с чем…
Реликвию спасли, но потеряли
Мы приехали в Балухарь искать переселенцев. Когда поднялась от Братской ГЭС вода и накрыла старые села и деревушки, люди приютились в разных местах. В Балухарь перевезли старинную почерневшую церковь из села Бейтоново, собрали на новом месте как клуб. Церковь — единственная устойчивая, материальная память о том, что на берегу была когда-то деревня, и не одна. И жили там люди — долго жили. Бейтоновская однопрестольная церковь Николая Чудотворца построена была в 1856 году, а это значит, что к тому году Бейтоново претендовало на звание села. И посещали ее в 1910 году более 2170 человек.
— Ой, у нас сейчас со всех окрестных деревень нету столько народу, — машет руками учитель истории Балухарской школы Марина Тарасова. Она ведет в школе кружок краеведения.
В церковь ездили через Ангару — из Каменки, из Свирска, который был тогда невзрачным поселением. Бейтоново служило через церковь объединяющим центром для окрестных деревень.
Была в Бейтоново и своя реликвия. Как гласит летопись, в 1840 году, еще до постройки в Бейтоново церкви, крестьяне обратились к Идинскому причту с просьбой передать им реликвию, почитаемую местными: резное деревянное распятие размером в рост человека. Связана такая просьба была с неурожайными годами. Ранее распятие хранилось в деревне Каменке, существующей и ныне.
Бейтоновским жителям распятие передали. Они поместили его в часовню, а затем, когда была выстроена церковь, перенесли туда. В 1935 году постановлением Черемховского горсовета, несмотря на просьбу жителей, поддержанную культовой комиссией ВЦИК, Бейтоновскую церковь закрыли.
— Но здание жители оберегали. И церковную утварь тоже — разобрали по домам понемногу. В нашем краеведческом уголке есть предметы из церкви. Они были переданы нам жителями, — учительница истории показывает чаши и кадило. Кадило импортное, на нем написано, что это комбинированная лампа производства A.C.Wells& Co.
— А где же икона? Та самая реликвия, которая спасала округу от неурожая?
— Неизвестно.
Одна из пожилых жителей Балухари, баба Женя из рода Соболевых, происходящего из деревни Соболево, тоже исчезнувшей, рассказывает о двух иконах, одна из которых могла быть искомой реликвией.
— Дед мой Филипп был плотником. Он как раз собственноручно разбирал и перевозил Бейтоновскую церковь в Балухарь незадолго до затопления. Бабушка велела ему забрать из церкви иконы. И дед потихоньку привез две иконы, темные они были такие, старые. Одна — «Распятие», большая, в человеческий рост, другая — «Богоматерь», чуть меньше. Они так и стояли дома. Бабушка нас ими пугала, когда мы в чулан лазили конопляное семя воровать. Потом иконы куда-то дели. Надо у родственников спрашивать. Я себе зарок дала — расселюсь как следует да и поеду, спрошу, где иконы.
Братскую могилу уже не найти
Баба Женя — одна из немногих стариков, которые еще живы и хоть что-то да помнят по рассказам родителей, хранят детские воспоминания. Она происходит из рода Соболевых, которые проживали в деревне Соболево, а потом расселились по ближайшим деревням. Вот как звучит история ее рода (недлинная на здешней земле — семья приехала в Сибирь из Центральной России, но от этого не менее замечательная).
— У Соболевых девять сыновей было. Мы из арефьевских. Это значит, что одного из сыновей звали Арефий. Есть еще прокопьевские, павловские, петровановские и так далее.
Чтобы избежать путаницы, к фамилии Соболевы как бы добавилась дополнительная фамилия. Так их сейчас и различают — это арефьевские, это павловские. Но и это не все. Внутри клана так или иначе происходила путаница. Если, например, бегают по деревне десять пацанят — десять Сашек Соболевых, как их различать? Так появились личные прозвища.
— У всех наших прозвища были. Так, называли: Сашка Соболев Чирок, Сашка Соболев Жук, Сашка Соболев Пшенка, Седой и другие, — рассказывает баба Женя. А относительно Бейтоново и других деревень советует спросить у Китайца. Оказывается, Китаец — это прозвище одного из Соболевых, бывшего жителя исчезнувшей деревни Унен. Мы едем искать Китайца. Геннадий Соболев сначала рассказывает о причине своего переезда в Балухарь.
— Унен не затопило, но после затопления опахали под самые огороды и сказали: гнать не будем, сами сбежите. Распахали под самую маковку, скотину выгнать некуда стало — вот и уехали. Да и работы не стало. А из Бейтоново-то уже никого нет.
Скоро на улице собралась целая компания балухарцев. Все они не коренные. Жили в других деревнях — кто по берегу Ангары, кто рядом с Балухарью. Но все оказались здесь. Так получилось из-за затопления и колхозов — они преобразовывались, реорганизовывались, колхозы укрупнялись, маленькие деревни закрывались, центральные усадьбы перемещались. Люди двигались вместе со своими домами. Когда-то центральная усадьба была в Бейтоново, потом правление колхоза переехало в Балухарь, потом в Каменноангарск (где и по сей день сельсовет, к которому относятся все ближайшие деревни). Дополняя друг друга, люди вспоминают…
— А я помню Бейтоново, мы туда ездили радио покупать у старухи. Ангару переезжали — она в то время и в том месте ручей напоминала, вброд можно было переехать.
— Перед затоплением люди дома свои перевозили, хозяйство. И останки родственников поднимали с кладбища. Многие останки хоронили в Балухари. И добрую часть вывезли в Свирск, закопали в братской могиле. Только могилу эту, говорят, найти уже невозможно: хоронили сверху нее.
— Да там не только Байдоново затопило. Столько по берегу деревень было. Вот где теперь Федяевский залив, была деревня Федяево. Там теперь детские лагеря. Была еще такая деревня — Верхулай. — Те деревни на берегу для жизни были приспособлены, все удобно расположено. Там лес был, а здесь помойная яма. Как взорвут на угольном разрезе что-нибудь, так вся гадость к нам летит. Видите, все серо от угольной пыли. А как газами пахнет!
— И вокруг, гляньте, глазу упасть негде. Лунный пейзаж тут у нас — карьер. Леса все выкорчевали, когда поля городили, целину распахивали. Теперь весной у нас пыльные бури и все зерно с полей тучами летит на деревню. — Скоро уголь к нам подойдет. Разрез все ближе. Вон к Поздеево близко совсем подошел, а уж как у них взрывы слышны!.. Думаем, окопают нас и уйдут, с переселением нам не поспособствуют. Им зачем? Когда-то давно на переселение Поздеево были выделены огромные деньги. Деньги ушли, а оно, видишь, все стоит. Так что, наверное, и отсюда переселяться самим придется.
Агроном составил карту исчезнувших деревень
Через две деревни от Балухари, в деревне Рысево, живет бывший совхозный агроном Виталий Михайлович, который живо интересуется историей малой родины. Марина Тарасова учит истории его внучку Дашу. Однажды пенсионер нарисовал внучке, которая самый активный юный краевед в Балухарской школе, карту всех исчезнувших деревень. В том числе и затопленных. Мы едем к нему в надежде узнать все о Бейтоново, Верхулае и других ушедших под воду поселениях..
— На отрезке от Рысьево до Федяево — то есть до самой Ангары — с момента советской власти и по сей день исчезли тридцать деревень. Какие-то исчезли из-за воды, какие-то из-за угля. Вот Шубино сейчас у нас на глазах исчезает.
— Что за деревня была Бейтоново? Чем занимались ее жители?
— Бейтоново располагалось как раз напротив Каменки, километра на два-три. Там не было сельского хозяйства. Но рядом была пристань. Между Каменкой и Бейтоново ходили паром и лодки. В Бейтоново была мельница, построенная человеком по фамилии Гладышев. И такая она была мудреная, что когда сломалась в первые годы советской власти, то не смогли ее починить. А Гладышев в то время сидел в Александровском централе. Его из тюрьмы специально возили в Бейтоново мельницу чинить… А потом, наверное, обратно упрятали.
— Говорят, от Верхулая что-то сохранилось, что он не полностью ушел под воду.
— Верхулай же находился на возвышенном месте и после затопления оказался как бы на острове напротив деревни Чемодарихи.
— Значит, в Верхулае сохранились дома?
— До затопления в Верхулае была насосная станция, она качала воду в Черемхово. И здание насосной станции сохранилось, торчит еще.
— А вы знаете что-нибудь о братской могиле в Свирске?
— Вроде бы ее не найти сейчас. И слышал я, что люди, перезахоранивавшие своих родственников, выкапывавшие могилы в Бейтоново, все умерли — отравились газом, который шел из могил.
— Куда переселялись люди перед затоплением?
— Расселялись по округе. Кто-то уехал в Свирск, поселился в микрорайоне. Колхозники уходили на шахты. Кто-то в городе шоферил. В общем, уезжали. В принципе, бросили деревню.
Пенсионер очень переживает, что деревни будут исчезать и дальше. Сам он в душе навсегда связал себя с родными местами и любовь к корням передал детям. Его сын, отец внучки Даши, бывший военный, верующий человек, вернувшийся в родные места, строит в Балухари часовню. Односельчане посмеиваются — мол, на свои деньги он ее сто лет строить будет, но идею, похоже, уважают. Была ведь в Бейтоново церковь. Может, если в Балухари будет часовня, жизнь будет определеннее и краше. А может, и уезжать не придется.
Хроника затопления деревень водами Усть-Илимской ГЭС, составленная жителем Железногорска Анатолием Степановичем Бубновым, по некоторым аспектам превосходит «Прощание с Матерой» Валентина Распутина. Районный землеустроитель несколько раз обошел знаменитую илимскую пашню пешком, готовил земляков к переселению, а дома к перевозке или сожжению. Обладая по долгу службы уникальной информацией, Бубнов написал специальный отчет о подготовке зоны водохранилища УИГЭС в Москву, а потом консультировал классика, еще только собиравшего материал для «Прощания». Анатолий Степанович не только фиксировал на бумаге хронику последних дней родных деревень, но и снимал на кино- и фотопленку. Сегодня «Копейка» познакомит вас с удивительным человеком.
Бубнов из деревни Бубнова
У стен Илимского острога судьба сводила самых разных людей. В глухом краю в 1734 году побывал известный немецкий ученый Иоганн Гмелин. Почти 60 лет спустя в глухомань был сослан «преступник хуже Пугачева» Александр Радищев, назвавший острог погибельным местом. Здесь илимский воевода Головин конфисковал в пользу государства солеваренный завод у Ерофея Хабарова, и тот со своими людьми подался на Амур. Крестьяне, бежавшие от гнета, а впоследствии каторжане, политссыльные, лихие люди — всех принял Илимский край. Не всех отпустил…
Анатолий Степанович родом из деревни Бубнова, столь звучную фамилию носили все ее жители. Крестьяне еще и не подозревали о затоплении, а уже старались уехать из глухомани.
— Наши деревни были отрезаны сплошной тайгой. Земли распахивать было негде — горы, — рассказывает Анатолий Степанович. — Были семьи по двадцать человек, а чем прокормить такую ораву? Поэтому и уезжали. Наших земляков можно встретить повсюду. Станции Зима, Тулун основаны выходцами с Илима. В Заларинском районе была деревня Бубнова, ее тезка и сейчас стоит под Киренском. На Селенге есть деревни Романова, Погодаева, основанные нашими выходцами.
В деревне Бубнова, которую сам сжигал, Анатолий Степанович окончил четыре класса, уехал учиться в райцентр. Получив в 48-м году семилетнее образование, подался в Иркутск в сельхозтехникум.
— Хотел быть геологом, собрался ехать учиться в Бодайбо, однако отец уговорил ехать в Черемхово в геолого-разведочный техникум. Говорил: «В Бодайбо тебя не проведаешь, я в Иркутск в командировки часто езжу — буду к тебе заезжать». Приехал в Заярск, там неделю ждали пароход, познакомился с ребятами из Усть-Кута, Киренска. Те уговорили ехать в Иркутскую школу военных техников (ШВТ). Однако конкурс оказался слишком большим, а как вернуться домой, не поступив? Помню, иду по улице Красной звезды (ныне улица Сухэ- Батора), смотрю — сельхозинститут. Захожу, читаю — плодоовощное отделение. А у меня давняя тяга к земле, я еще во время войны огурец с кабачком скрещивал.
Но случился еще один непредвиденный поворот в судьбе абитуриента Бубнова. Преподаватель Игорь Дмитриевич Степанов, увидев аттестат с одной четверкой, давай активно приглашать на землеустроительное отделение. Ребята в общежитии подначивали, так и уговорили.
— Хотя на тот момент я вообще не представлял, что такое землеустроитель. Впоследствии меня, как отличника, преподаватели намеревались устроить без экзаменов в Новосибирский институт геодезии. А куда я пойду? Сестра оканчивала десятилетку, а там брат на подходе — как отец всех учить будет? Поехал работать домой.
Красноярск-26 — Симахинский порог
Вскоре молодой принципиальный землемер отобрал покосы у военкомата и загремел в армию. В то время дорог в таежном краю как таковых не было, предприятия и организации пользовались лошадьми, а животных кормить надо было, вот и нарезали покосы. Военкомат, используя положение, забрал участок у колхоза, а председатель возьми да и пожалуйся Бубнову. Последний вернул земли колхозникам, но сам загремел в армию, в закрытый Красноярск-26. После демобилизации весной 58-го Анатолия Бубнова приняли начальником судоходной обстановки Нижнеилимского участка Речтранса.
— Среди прочих задач мне приходилось решать вопрос расчистки фарватера Илима и, в частности, Симахинского порога. Помню, приехал, посмотрел — порог мне не понравился, а там жил и рыбачил мой дядя Илья Степанович Бубнов, его и уговорил помочь. Он впоследствии и проводил катера через опасный порог. А ведь каких только предложений не поступало — поднимать камни со дна с помощью земснаряда, расчищать путь, используя взрывчатку.
Люди не представляли, как поднимется море
Летом 1953 года в Нижнеилимск приехали специалисты московского института Гидроэнергопроект (ГИДЭП). Для сооружения плотины изучалось 12 створов, в числе которых были Бадарминские кресты, Невонский камень, Толстый мыс. По результатам изыскательских работ и долгих споров специалисты остановились на последнем варианте.
Вместе с проектировщиками Бубнов составлял карту затопления. Тогда жителям деревень впервые сказали: «Все ребята, готовьтесь к переселению».
— Под воду ушла огромная территория, — говорит Анатолий Степанович, — хотя люди до последнего не представляли и не верили, до какого уровня поднимется море. В марте 1975 года вода стояла на отметке 275 метров. Посмотрев на карту я объяснил руководителям хозяйств, на какие угодья уже не стоит рассчитывать и с какой стороны заезжать на луга для заготовки сена.
Лед вырывал деревья с корнем
Лес со дна будущего моря убрали не полностью, ученые предположили, что при естественной смене воды ее загнивания не произойдет.
— Но они не рассчитали количество затопленной древесины, — вступает в разговор Анатолий Степанович. — По нашему водохранилищу под воду попадало 12 миллионов кубометров древесины, из них вырубили пять, остальное ушло на дно. Кстати, ученые предлагали очищать море в том числе и с помощью… воды. Зимой чаша водохранилища покроется льдом, и он сам выдернет вмерзшие деревья вместе с корнями. Действительно очень много сосен, лиственниц плавало «солдатиком». Возьмешь дерево за вершину, покачаешь, и оно уходит, как поплавок. Лед смог выкорчевать лишь часть древесины, да и ту не смогли собрать, хотя в в Усть-Илимске для этих целей даже создали сплавную контору Илимсклес.
Дома перевезти или сжечь
Усть-Илимское море замахнулось более чем на тридцать населенных пунктов, у каждого из которых была богатейшая история. Например, в Илимске (не путать с Нижнеилимском) находилась сторожевая башня Илимского острога, построенная в 1667 году, а также Казанская церковь, возведенная на два года позже. Прекрасно сохранившиеся здания можно и сегодня увидеть в музее «Тальцы» под Иркутском.
Согласно постановлению правительства селяне могли перевезти свои дома, однако согласились на это немногие, и вот почему. Перенос жилого дома без надворных построек обходился в 12 с небольшим тысяч рублей. В то же время стоимость строительства типового жилого дома площадью 40 квадратных метров плюс одна постройка для скота составляла 14 тысяч рублей, а квартира в Железногорске стоила и того меньше. Поэтому только десять процентов землепашцев отважились эвакуировать дома за 100 километров.
— Техническая инвентаризация показала, что более 50 процентов домов оказались непригодны для переноса, — свидетельствует Бубнов. — Много ветхих лачуг стояло в деревнях Макарова, Туба, Черемнова, Романова; не лучшим образом обстояли дела в населенных пунктах Зятья, Бубнова, Корсукова, Ступина, Большая и Новая деревни, Коновалова, Зырянова и т.д. Да что там говорить, некоторым населенным пунктам к моменту затопления исполнилось по триста лет. Мне пришлось объезжать все затопляемые поселки, входить в каждый дом; в присутствии хозяина, а также представителя Усть-Илимской ГЭС составлять расчет — смету на перенос строений. Если домовладелец отказывался, то определяли размер компенсации за снос построек. В Корсуково стоял один дом, где жил колхозник с лошадьми, строение оставляли до последнего. Я ему наказывал: «Колька, будешь уезжать — дом сожги. Но кто-то из родственников — охотников уговорил оставить крышу. Так вот льдом строение подняло, а весной утащило.
Вопрос о переселении жителей деревень был окончательно решен в 1965 году.
Немые свидетели
На опустевшие улицы прибыли бригады, чтобы сжечь оставшиеся постройки. На этом, кстати, прилично заработали. Сжечь один дом стоило в среднем 30 рублей.
Последние дни и часы родного Илима Анатолий Степанович скрупулезно фиксировал на бумаге, а также кино и фотопленке. Специально для Москвы он составлял отчет о затоплении земель и переселении людей. Напечатал 4 экземпляра, один из которых оставил себе. В домашнем архиве Бубнова сотни черно-белых фотографий о жизни деревень, их переселении и затоплении.
— К моменту затопления я имел приличный фото- и киностаж. Еще в 39-м году отцу дали премию, семьей решали, что купить. Патефон уже был, велосипед или фотоаппарат. Вот так приобрели «Фотокор-1», еще с пластинками. Вот дурак, не сохранил. Уже в техникуме вскладчину с ребятами купили «Комсомолец», потом «Смену». Техника стоила дешево, на гонорары купил себе «Зоркий», а также бумагу, химикаты. Пленку проявлял сам.
В 1968 году на день рождения ребята подарили мне кинокамеру, так что был во всеоружии.
И вот пошла вода
— Госкомиссия приняла решение о начале наполнения водохранилища 11 октября. За первые двое суток уровень воды у плотины поднялся на два с половиной метра, спустя неделю началось затопление Илима… В октябре мы поехали с начальником узла связи посмотреть, как убраны провода и столбы. Илим к тому времени покрылся льдом. Мой спутник предложил проехать до деревни Коробейникова, я попытался объяснить, что вряд ли мы туда сможем попасть. Тем не менее съехали с берега на лед и тут заглох мотор. Стояла просто оглушающая тишина, и вдруг жуткий треск. На лед хлынула вода. Хорошо, что машина завелась, и мы поспешно убрались. Уже дома я высчитал, что водохранилище поднималось со скоростью пять километров в сутки или пять метров в секунду.
Встреча с классиком
В 74-м году Валентин Распутин ездил по зоне затопления Усть-Илимской ГЭС, тогда писатель и задумал написать «Прощание с Матерой».
— Встречался Валентин Григорьевич и со мной, пытал часа 2—3. Показалось, что искал негатив. Но у нас были лишь отдельные неприятные моменты. Например, в Илимске два старика категорически отказывались переселяться, но их убедили. Ведь собрания с народом проводили еще задолго до принятия решения о затоплении. Народ покидал Илим задолго до строительства ГЭС. По статистике, в 60-м году был 61 поселок, попадающий под воду, а через девять лет 17 поселков были уже пусты, хотя плановое переселение еще не начиналось.
Вместо эпилога (отрывки из книги Анатолия Бубнова «Илимская пашня. Время перемен»)
Метались люди (прошу прощения), как крысы на тонущем корабле… Восемь раз менял Егор свои желания, восемь заявлений подшито в его деле. То он хотел получить квартиру в городе, то пенсионерский дом в Новой Игирме, то квартиру в совхозе. Дважды перечисляли ему первую половину денежной компенсации за его дом в деревне, и дважды он возвращал эти деньги…
И на новом месте не рай. Благоустроенная квартира непривычна. Старики не знают с какой стороны подступиться к электроплите, унитаз пугает своим шумом, подвала нет, холодильниками дома не пользовались… Вроде и ладные домики, да больно маленькие. И опять же нет погреба, бани. Сельский житель любит жить с запасом, а куда его положить в новом доме? Старые косточки попарить бы, а негде…
Чисто по-человечески стариков жалко. Правда, один пенсионер при встрече сказал:
— Спасибо вам, ребята, что выгнали нас из деревни, хоть под старость лет поживем в хорошей квартире, по-человечески.
Хронология затопления
19 января 1966 года Иркутский облисполком своим решением запретил всякое строительство в зоне затопления.
10 марта Совет министров СССР распоряжением N 482 утвердил проектное задание на строительство Усть-Илимской ГЭС в створе Толстого мыса.
15 апреля СМ СССР издал распоряжение N 988 о начале работ по лесоочистке в зоне затопления.
30 августа заместителем председателя райисполкома утвержден Куклин В.И., который курировал вопросы УИГЭС.
13 февраля 1967 года со льда началось перекрытие Ангары у Толстого мыса.
1 июля организован районный отдел по подготовке водохранилища Усть-Илимской ГЭС (ликвидирован 15 октября 1981 года).
20 ноября принято постановление Совета министров СССР № 1069 о приеме в эксплуатаицю Братской ГЭС, установлен льготный тариф на электроэнергию в размере 2 копеек за кв/час для жителей Братского энергопромышленного района, включая районы Усть-Илимской ГЭС. Правительством РСФСР разрешен отводземельных участков под строительство новых поселков леспромхозов, выполняющих работы по лесосводке в зоне затопления. Началось строительство поселков Брусничного, Заморского, Дальнего.
Кубанский ЛПХ вырубил первые 126 га в зоне затопления.
22 апреля 1968 года в котлован Усть-Илимской ГЭС уложен первый бетон.
23 сентября принято постановление СМ СССР N 750 «О мероприятиях по переселению населения, переносу на новые места и сносу строений и сооружений в связи со строительством Усть-Илимской ГЭС на реке Ангаре». Постановление СМ РСФСР N 733 по этому вопросу принято 18 ноября.
5 марта 1969 года опубликовано Постановление СМ РСФСР N 133 об организации совхозов в зоне Усть-Илимской ГЭС на базе колхозов, подлежащих переселению.
Спасская сторожевая башня Илимского острога увезена под Иркутск в музей деревянного зодчества «Тальцы»
Началась эвакуация населения из зоны затопления. Переселено 204 семьи, перенесено 160 жилых домов. В Новой Игирме построено 3 дома для переселения пенсионеров.
15 октября 1974 года началось наполнение водохранилища Усть-Илимской ГЭС. 15 ноября затопило территорию Нижнеилимска. 20 декабря под воду ушел участок, где 343 года назад был построен Илимский острог.
22 декабря первые четыре агрегата Усть- Илимской ГЭС дали ток. 26 октября 1977 года электростанция достигла проектной мощности.
11 декабря 1980 года Усть-Илимская ГЭС стоимостью 1133,6 миллиона рублей принята в промышленную эксплуатацию.
При подготовке материала использованы фотографии из архива героя публикации Анатолия Степановича Бубнова, некоторые данные из его книги»Илимская пашня. Время перемен».
В Ярославской области на Рыбинском водохранилище из воды показались постройки древнего города Молога, который был затоплен в 1940 году при строительстве гидроэлектростанции. Сейчас в регионе маловодье, вода ушла и обнажила целые улицы: видны фундаменты домов, стены церквей и других городских построек.
В эти дни Молога отметила бы юбилей — 865 лет.
Исчезнувший с лица земли более 50 лет назад город Молога в Ярославской области опять показался над поверхностью воды в результате пришедшего в регион маловодья, сообщает ИТАР-ТАСС. Он был затоплен в 1940 году при строительстве ГЭС на Рыбинском водохранилище.
Бывшие жители города пришли на берега водохранилища, чтобы понаблюдать за необычным явлением. Они рассказали, что из воды показались фундаменты домов и контуры улиц. Мологжане собираются навестить свои бывшие дома. Их дети и внуки на теплоходе «Московский-7» планируют доплыть до развалин города, чтобы походить по родной земле.
«Мы ездим навещать затопленный город каждый год. Обычно цветы и венки опускаем в воду, а священники служат молебен на теплоходе, но в этом году есть уникальная возможность ступить на сушу», — рассказал председатель общественной организации «Землячество мологжан» Валентин Блатов.
Город Молога в Ярославской области называют «Русской Атлантидой» и «Ярославским градом Китежем». Если бы его не затопили в 1941 году, то сейчас ему было бы уже 865 лет. Город располагался в 32 км от Рыбинска и в 120 км от Ярославля в месте слиянии реки Мологи и Волги. С 15-го до конца 19-го века Молога являлся крупным торговым центром, с населением в начале 20-го века 5000 человек.
14 сентября 1935 года было принято решение о начале строительства Рыбинского и Угличского гидроузлов, в результате чего город оказался в зоне подтопления. Изначально планировалось поднять уровень воды до 98 метров над уровнем моря, но затем цифра возросла до 102 метров, так как это давало повышение мощности ГЭС с 200 мегаватт до 330. И город пришлось затопить… Город был затоплен 13 апреля 1941 года.
Невероятно сочная трава росла на полях Мологи потому, что при весеннем разливе реки сливались в огромную пойму и на лугах оставался необычайно питательный ил. Коровы ели выросшую на нём траву и давали самое вкусное в России молоко, из которого на местных маслобойнях производили сливочное масло. Такого масла сейчас не получают, не смотря на все ультра современные технологии. Просто мологской природы больше нет.
В сентябре 1935 года было принято постановление правительства СССР о начале строительства Русского моря — Рыбинского гидроузла. Это подразумевало затопление сотен тысяч гектаров суши вместе с расположенными на ней поселениями, 700 деревень и город Молога.
На момент ликвидации город жил полноценной жизнью, в нём располагалось 6 соборов и церквей, 9 учебных заведений, заводы и фабрики.
13 апреля 1941 года был перекрыт последний проём плотины. Воды Волги, Шексны и Мологи стали выходить из берегов и затапливать территорию.
Самые высокие здания города, церкви сровняли с землёй. Когда город начали разорять, жителям даже не объяснили, что же с ними будет. Им оставалось только смотреть на то, как Мологу-рай превращали в ад.
Для работы пригнали заключённых, которые трудились днями и ночами, ломали город и строили гидроузел. Зэки умирали сотнями. Их не хоронили, а просто складировали и закапывали в общие ямы на будущем морском дне. В этом кошмаре жителям велели срочно собраться, взять только самое необходимое и отправляться на переселение.
Тогда началось самое страшное. 294 мологжанина отказались эвакуироваться и остались в своих домах. Зная это строители начали затопление. Остальные были насильно вывезены.
Спустя некоторое время началась волна самоубийств среди бывших мологжан. Они целыми семьями и по одному приходили на берега водохранилища топиться. Поползли слухи о массовых самоубийствах, которые доползли до Москвы. Было принято решение выселить оставшихся Мологжан на север страны, а город Мологу вычеркнуть из списка когда-либо существовавших. За упоминание его, особенно как место рождения, следовал арест и тюрьма. Город попытались насильно превратить в миф.
ГОРОД-ПРИЗРАК
Но Мологе не суждено было стать Градом Китежем или русской Атлантидой, навсегда погрузившимся в пучину вод. Её судьба страшнее. Глубины, на которых находится город, в соответствии с сухой инженерной терминологией называются «исчезающе малыми». Уровень водохранилища колеблется, и приблизительно раз в два года Молога показывается из воды. Обнажаются мощение улиц, фундаменты домов, кладбище с надгробиями. И приходят мологжане: посидеть на развалинах родного дома, посетить отеческие могилы. За каждый «низководный» год город-призрак платит свою цену: во время весеннего ледохода лед, как терка, скребет по дну на мелководье и уносит с собой материальные свидетельства прошлой жизни…
ПОКАЯННАЯ ЧАСОВНЯ
В Рыбинске был создан уникальный музей затопленного края.
Сейчас на оставшихся мологских землях располагается Брейтовский и Некоузский районы Ярославской области. Именно здесь в древнем селении Брейтово, стоящем у места впадения реки Сить в Рыбинское водохранилище, возникла народная инициатива построить покаянную часовню в память о всех затопленных монастырях и храмах, покоящихся под водами рукотворного моря. Само это старинное село явило образ трагедии русского междуречья. Попав в зону затопления, оно было искусственно перенесено на новое место, а исторические здания и храмы остались на дне.
В ноябре 2003 года появился первый памятник жертвам затопленного Мологского уезда. Это — построенная исключительно на людские пожертвования часовня на берегу Рыбинского водохранилища, в Брейтово. Это – память о тех, кто не захотел покинуть свою малую родину и ушёл под воду вместе с Мологой и затопленными деревнями. Это и память о всех погибших на строительстве ГЭС. Часовня получила название «Богородица-на-водах».
Покаянная часовня в Брейтово
Икона Божией Матери «Аз есмь с вами, и никтоже на вы» или Леушинская
Ярославский Архиепископ Кирилл благословил эту часовню посвятить Божией Матери «Аз есмь с вами, и никтоже на вы», иконе ставшей символом затопленной Руси, и святителю Николаю Чудотворцу, покровителю плавающих. Поэтому часовня получила также еще одно название Богородице-Никольская.
Источник: http://klin-demianovo.ru/http:/klin-demianovo.ru/novosti/89067/zatoplennyiy-bolshe-poluveka-nazad-gorod-pokazalsya-iz-vodyi-v-yaroslavskoy-oblasti-iz-za-malovodya/