Рассказ сестры клавдия рождественская

В бешенстве рванулся Володька, ударил кого-то локтем. Его отпустили. Кто-то протянул ему стакан с бурой ячменной брагой. Он выбил стакан, бросился к двери, выбежал на улицу.

Всю ночь, поставив на кряж керосиновую лампу, он с остервенением пилил и рубил дрова. Ночь была яркая и звездная. На бревнах искрился иней. На другом конце деревни кричали и пели песни. Володька был готов реветь от обиды, бессилия и одиночества.

Зима началась с крепкого мороза, снег еще не выпал, только в борозды и канавы намело свежей крупки.

Водохранилище стало за одну ночь. Было непривычно смотреть на ровный сверкающий простор. Казалось, подует ветер и закачается волнами лед.

Володька давно ждал этого утра. Он закинул на спину мешок, сунул за пояс топор и прикрутил к валенкам ржавые свои «снегурки».

Лед был упругий, зеленовато-прозрачный.

Володька вздохнул и с места помчался к другому берегу. Лед звенел и прогибался под ним. Свистящий стон гулко раскатывался в утренней тишине.

Сердце замирало от быстрого бега.

У другого берега, где вмерзли по пояс молодые березки, Володька передохнул. Здесь были мелкие заливы и озерца. Мерзлая седая осока торчала изо льда. Володька достал топор. Теперь он пошел осторожно, вглядываясь в дно. Как сквозь тонкое мутное стекло видны водоросли, песок. Мелкие рыбешки лениво шевелят хвостами.

Почему-то при первых морозах рыба любит стоять в траве у самого берега. Вон почти втиснулся в маленькое пространство меж дном и ледяной коркой фунтовый язенок. Володька подкрался и ударил обухом. Лед спружинил, откинув удар коротким выстрелом. Язенок стал медленно поворачиваться на брюхо. Володька вырубил лунку, достал язенка и сунул в мешок.

Гребешок солнца поднялся за перелеском, огромный, оранжевый, холодный. Вблизи лед был фиолетовый, а дальше — красный.

За полчаса Володька набил мешок рыбой и тяжело взвалил его на плечи.

Деревня уже вся проснулась. Мычали коровы, громыхала телега по замерзшей дороге. На угоре собрались женщины, с тревогой показывали на мчавшегося с другого берега парня.

— В-жих, в-жих, в-жих, — визжал лед под коньками. Володька спокойно набирал скорость. С мешком было неудобно, тяжесть тянула назад.

Лед колыхался под ним волною, лопался трещинами.

С женщинами стоял и Прохор, бледный, плотно сжав губы. Володька стал обходить полынью и сбил нечаянно шапку. Он притормозил и кругом пошел к шапке. Лед звонко хрустнул.

— Брось шапку! — заголосили женщины.

Володька рванулся, подхватил шапку и что есть силы помчался вперед. Сзади разливалась темная вода.

Прохор выхватил жердь из плетня и скатился вниз. Володька на скорости ткнулся в берег, побежал и упал на руки Прохору. Мешок шлепнулся на землю, из него вывалились широкие, как самоварные подносы, лещи.

От разгоряченного лица Володьки шел пар, волосы прилипли ко лбу.

Прохор схватил его за грудки.

— Душу ты из меня вытряс, идол контуженный!

Он отбросил Володьку и зашагал в гору.

Володька опешил. Непонятная теплота подкатила к сердцу. Вспомнил, как прежде запирал его Прохор в чулане, когда становилась река. Отхлестал однажды, когда Володька чуть не утонул. Родитель!

Он медленно натянул до глаз шапку и стал собирать рыбу.

…Рассказывал Володька обо всем этом с какой-то растерянностью и обидой. На себя злился. Он и сейчас не мог понять, что произошло.

Клавдия Рождественская

СЕСТРЫ

очь Анна Семеновна спала плохо и утром встала разбитая, хмурая. Отведя сына в детский сад, начала готовить мужу завтрак.

— Мало гуляешь, — заметил муж, когда она пожаловалась на перебои сердца, мучившие ее всю ночь.

— Это верно, — согласилась она. — Какая-то я нынче стала домоседка. Никуда не тянет, даже в театр. Это все ты виноват.

— Ну-ну, — добродушно отозвался он и, поправляя перед зеркалом галстук и черные, начавшие редеть волосы, спросил: — Ты когда-нибудь скинешь свой халат? Как облачишься в него, так до полуночи.

— Удобно в нем, да и кто меня видит, — сказала она, и оттого, что как ответилось, ей стало жаль себя до слез. Вот он уходит, а она на весь длинный день остается одна, сама с собой.

— Я немного задержусь сегодня, — сказал муж, взяв кожаный, с множеством застежек портфель.

Уходя, он не улыбнулся ей, не взглянул. Хмурясь, она постояла у окна. Над мокрыми крышами лениво тянулась снизу, от кочегарки, полоса желтеющего дыма. На подоконнике опять лежал черный слой зернистой сажи, неведомо как проникшей через наглухо закрытую форточку. Сметая пыль, думала: «Вот это он не считает за работу».

С улицы доносились отдаленное грохотанье трамвая, детские голоса, сигналы машин. Где-то заливисто пропел петух, и тотчас за ним долетел с реки протяжный гудок парохода. Почему-то вспомнилась вдруг деревня Липовка и сестра Анфиса, которой она так и не ответила на последнее письмо.

Чтобы растянуть домашнюю работу на весь день, Анна Семеновна неторопливо смахивала со стен паутинку за паутинкой, неторопливо стирала носовые платки, неторопливо готовила себе легкий завтрак. Есть одной не хотелось. Вслух спросила: варить суп или нет? Муж обедал в торготделе, Гера — в садике. Готовить для одной себя не было никакой охоты.

Сегодня в двенадцать была назначена в мастерской примерка летнего пальто, и мысль об этом оживила ее. Собрав скудные кухонные очистки и мусор в пакет, Анна Семеновна спустилась во двор. На обратном пути встретилась с соседкой и полчаса говорила с ней о разных общежитейских вещах: прогнали ли из кочегарки пьянствующего слесаря, почему не закрывается вход на чердак и кто из ребятишек постоянно подбрасывает котят и больных кошек.

Домой возвратилась повеселевшей. Уже не так томила тишина просторной квартиры, менее тягостно было одиночество. С удовольствием окинула взглядом ярко-желтый, сверкающий натертый паркет, высокие стены, затянутые коврами, кухню, залитую светом.

Перед уходом в мастерскую долго всматривалась в свое отражение в зеркале. Глаза показались тусклыми, бесцветными, кожа вялой, бледной. Отвернувшись, сказала огорченно:

— Совсем подурнела.

Хотела подкрасить губы — раздумала. Надела шапку и пальто, уже отойдя от зеркала. Казалось странным, что еще три года назад она с увлечением танцевала, пела, спорила о книгах, и муж даже серьезно ревновал ее к одному из своих приятелей.

Из подъезда вышла, против обыкновения, торопливо. Но не успела пройти и пяти шагов, как кто-то сзади прокричал неестественно громким голосом:

— Нюра!

Анна Семеновна обернулась и неожиданно увидела перед собой сестру Анфису с мешком и баулом в руках. Поодаль, у водосточной трубы, сидела на корзине незнакомая старуха в шали.

— К тебе приехала! В гости! — громко, как все глухие, сказала Анфиса и с радостным стеснительным смешком поцеловала сестру.

— Вы давно здесь? — обратилась Анна Семеновна к подошедшей старухе.

Оказалось, деревенские гости приехали с первым утренним пароходом и до сей поры скитались по этой улице, не зная точно, в каком доме ее искать.

Анфиса переводила быстрый, живой взгляд то на сестру, то на свою спутницу и, наконец, уразумев, о чем идет речь, сказала с радостным смехом:

— Тебя искали! Адрес-то я забыла!

— Вы тоже из Липовки? — спросила Анна Семеновна, вглядываясь в лицо старухи. — Где-то я вас как будто видела.

— А мы из колхозу «Первое мая», Кланьку Проскурякову помните? Она мне племянницей приходится. Здесь, в городе живет.

Пока шел разговор, Анфиса стояла неподвижно, сложив руки на животе. Маленькая, худенькая, в широкой цветной юбке и поношенной короткой жакетке. На голове желтый кашемировый платок, повязанный концами напереди. Догадавшись, о чем говорит старуха, Анфиса махнула рукой в ее сторону:

— Пермский рассказ (а.с. Антология военной литературы -1971) 2.66 Мб, 233с.  (читать) (читать постранично) (скачать fb2) (скачать исправленную) — Лев Николаевич Правдин — Александр Исаакович Пак — Николай Николаевич Вагнер — Олег Константинович Селянкин — Виктор Петрович Астафьев

Настройки текста:

слушала с радостью и грустью. Весь суровый, трудовой быт, который когда-то был ей близок и дорог, но который с годами почти начисто стерся в памяти, вдруг от одного присутствия Анфисы живо представился ей, заиграл звуками, красками.

Вот в предрассветный сумрак врывается робкое чириканье птичек. Потом дремотную тишь деревни прорезает бодрая перекличка петухов, вызывающе вскинувших свои огненно-грозные гребни. И вот вдалеке, у реки, пастух уже начинает выводить на своей берестяной свирельке наивную, полную сказочного очарования мелодию. На зов свирели на росистые зеленые травы идут коровы разгонистым, деловым шагом. Спешат туда же овечки, кроткие, жмущиеся друг к другу, с круглыми курчавыми боками. А позади их, размахивая хворостинкой, бежит вприскочку она, Нюрка, маленькая босоногая девчонка.

Детство, полное трудных и горьких минут, вспоминалось сейчас как один солнечный день, с голубым, ослепительно чистым небом.

— Мы бы очень хорошо жили, если бы не война, — говорила Анфиса. — Один год по восьми килограммов пришлось на трудодень. Вот как! Не знали, куда ссыпать хлебушко. Война подрезала. И как быстро мы поправляемся! Нас разорили, а мы живо-живо опять справились. Удивительно даже самим. Если бы нас не трогали, у нас бы давно коммунистическое хозяйство было. А то им наломают бока, они опять лезут… Так ведь? — Анфиса посмотрела на Виктора Михайловича. — Правильно деревенская старуха говорит или неправильно? Скажи-ка!

Анна Семеновна не слышала, что ответил муж: в эту минуту она была в его кабинете. Ей вдруг среди разговора захотелось сбросить с себя халат, в котором была с утра, и надеть то платье, которое муж когда-то особенно любил, но она уже не надевала его, считая для себя «слишком молодым».

Переодевшись, Анна Семеновна вернулась смущенная и похорошевшая. С важной осанкой, играя плечами, прошлась мимо сестры и мужа и, с шутливым кокетством склонив голову набок, остановилась перед зеркалом. Какова? Ну-ка, оцените!

Муж, отодвинув «Конструктор», который перед тем собирал вместе с сыном, смотрел на нее, немного недоумевая над ее внезапной причудой и в то же время невольно любуясь неожиданно вернувшейся к ней молодостью и красотой.

— Вот такую люблю! — с чувством проговорила Анфиса, оглядев сестру со всех сторон. — И глазки заиграли, и ножка о ножку бьет. — Помолчав, повернулась к Виктору Михайловичу. — А тебе вот что скажу, уж не пообидься на меня. Не держи ты ее в затворе и на одной домашности! Человек сохнет, когда он один сам с собой. Ей было много дано, государство от нее ждет. Она человек с большим образованием. Я вовсе без грамоты и то пользу хоть махонькую, да приношу. А это что? Парень у вас уж большой.

Анна Семеновна села к столу. Ждала, не поднимая глаз, что скажет муж. Сведет ли на шутку весь разговор или, что тоже возможно, спросит ее, уклоняясь от прямого ответа: «А как ты сама думаешь?» Теперь же ей казалось, что только ради его спокойствия, из-за него она стала сторожем своей квартиры.

Виктор Михайлович держал на коленях сына, смотревшего на мать большими восхищенными глазами. Бросив на жену короткий взгляд, он спросил сына:

— Хочешь, Гера, чтобы мама всегда была такой, как сейчас? Хочешь. Я тоже хочу, и напрасно мама и тетя в нас с тобой сомневаются…

Александр Спешилов
ЯКОВ СТЕПАНОВИЧ

есна была поздняя. Сердитые утренники задерживали таяние снега. Река прибывала медленно — по вершку в сутки. После первой подвижки льда прошла целая неделя, а лед в заторе был по-прежнему крепок и неподвижен. Даже появились свежие дорожки, как осенью, после ледостава.

Наконец-то в начале мая хлынули проливные дожди. В два дня был смыт снег с полей, вздулась Кама и шумно очистилась ото льда. Распустились почки на деревьях, появилась травка на лугах.

В озере проснулась щука и, как говорится, хвостом разбила хлипкий лед. На озере появились рыболовы.

На одном из первых пароходов я направился за добычей в Верхокамье, где и рыбы больше, и удильщиков меньше.

Доехав до места, ранним утром я пришел на озеро. Большое оно, как Шарташ, и рыбное. По берегам густой ольховник, у воды мокрые кочки.

Отыскивая удобный подход, я заметил, что на противоположном, более крутом и чистом берегу кто-то уже машет длинными удилищами.

Не найдя другого удобного места, я подошел к своему собрату по охоте. Сразу даже не понял, старик ли это или старуха. Без шапки сидит, по самые плечи кудрявые волосы, а на лице, ни усов, ни бороды. Одет в длинный домотканый армяк, из-под подола высовываются новенькие лапти-самоделки с красными опушнями, онучи с голубой каемкой. Рядом большая заплечная сумка из лыка — пестерь и берестяной туес.

— Клев на уду! — приветствовал я удильщика.

— Спасибо, друг.

— Клюет ли?

— Не клюет. Погода испорухалась. Да! Сиверко

В моём детстве этой писательницы, надо сказать, не было. Ещё в 1921 году суровый Наркомпрос признал книги Клавдии Владимировны Лукашевич не соответствующими духу революционной эпохи, а в 1923 году их стали изымать из библиотек. Возможно, сыграло свою роль неприязненное отношение такого советского классика, как Владимир Маяковский. В его автобиографии читаем: «Первая книга. Какая-то “Птичница Агафья”. Если б мне в то время попалось несколько таких книг — бросил бы читать совсем. К счастью, вторая — “Дон-Кихот”. Вот это книга! Сделал деревянный меч и латы, разил окружающее». А между тем, за пресловутую “Птичницу Агафью” Лукашевич получила премию Фребелевского общества. Вторит Маяковскому и Маршак:

Но вот современница Чарской — Клавдия Лукашевич. Это писательница степенная, трезвая, к тому же не лишённая педагогического опыта: недаром же её несколько раз премировало фребелевское общество.
Клавдия Лукашевич писала не про княжну Джаваху, а про няньку Аксютку и про птичницу Агафью.
Её повести рассудительны, медленны и проникнуты чуть ли не философскими сентенциями.
Она убедительно доказывает читателю, что свет всё же не без добрых людей: несправедливо выгнанную няньку Аксютку ещё возьмут в няньки, а несправедливо отставленную птичницу Агафью уже взяли на птичий двор.
Стиль у этой писательницы почти «народный». Она знает много деревенских выражений: «ясный ты мой», «неугомонный», «блажит». Она знает даже такое типично крестьянское слово, как «сомлел», и объясняет его в примечании так: «Закружилась голова, и сделалось дурно».
Но и для этой фребелевской лауреатки законы языка и грамматики были не обязательны.
«Гуси — птица злая: кого ни завидят… так и норовят клюнуть за ногу».
«»Снежинка, душка, прелесть моя, — восторгалась девочка, делая ручкой горделивой курочке».»
Вот тебе и красота слога предреволюционной продукции, вот тебе и фребелевская премия!

В Краткой литературной энциклопедии 1967 года о Лукашевич писали так:

Произв[едениям] Л[укашевич] присущи сентиментальность, дидактичность, шаблонность ситуаций, схематичность характеров; в то же время они проникнуты любовью к детям, желанием пробудить в них человечность, трудолюбие, внимание к окружающему миру. Наиболее значительны автобиографич[еские] повести: «Моё милое детство» (1914) и «Жизнь пережить — не поле перейти» (1918).

И действительно, «Моё милое детство» оказалось книгой выдающейся. Да, местами пришлось пробираться через «горделивых курочек». Да, воззрения, внушавшиеся маленькой Клавденьке её домашними и особенно престарелой нянькой, вызывали иногда искренний ужас, особенно когда нянюшка принималась доказывать своей воспитаннице, что грешно любить какую-то старуху (т.е., саму няню) больше, чем царя-государя. Да, идиллия, созданная в доме неустанными трудами бабушки, мамы, тётенек и нянюшки, да и самого авторитарного, сурового деда, казалась местами искусственной, леденцово-приторной. Ведь бежала же от этой идиллии к любимой подруге самая умная и непокорная из тётенек, тётя Саша! А няня, совсем одряхлев, ушла в богадельню, чтобы не быть никому ничем обязанной, там и умерла. Тогда началась для Клавденьки совсем другая жизнь, про которую ещё когда добрая старушка говаривала: жизнь прожить не поле перейти. Раннее замужество, четверо детей, Сибирь, вдовство, смерть дочери Елены-«ясного солнышка»… А потом Первая мировая, на которой погиб сын Вячеслав. В его память Клавдия Лукашевич на свои средства содержала палату в госпитале и открыла приют для детей солдат, ушедших на фронт.

При всей сентиментальности и даже слезливости повествования (а поверьте, девочкам Имшенецким было о чём поплакать и потревожиться) читать Лукашевич оказалось по настоящему захватывающе. Если у вас есть вопросы, как жили и в особенности как праздновали в Петербурге, — вам к Клавдии Владимировне, она всё помнит. Она каждую деталь для нас, людей совсем другого мира, заботливо сберегла. Повезло Шостаковичу с крёстной, какая была памятливая Клавдия Владимировна! Кстати, характерно, что особое попечение о празднике Рождества, о вечере и кутье Лукашевич связывает с тем, что её отец, обедневший помещик Мирец-Имшенецкий, был по происхождению украинец. И вообще: Петербургская сторона! Зеленина улица! Наши места-то! Может быть, среди босоногой команды, трогательно шагавшей со звездой по морозным улицам, пел и мой прапрадедушка?

* * *

У нас в семье был обычай к большим праздникам делать друг другу подарки, сюрпризы, неожиданно порадовать, повеселить… Все потихоньку готовили свои рукоделия, мы учили стихи; под Новый год и на Пасху под салфетки каждому клали приготовленные подарки… Нас, детей, это очень занимало и радовало. Подарки бывали простые, дешевые, но вызывали большой восторг.
Ёлка для нас была всегда сюрпризом — родители, няня и тётушки готовили её, когда мы ложились спать.
За два или за три дня до Рождества мама печально говорила: «Бедные девочки, нынче им ёлки не будет… Денег у нас с папой нет. Да и ёлки дороги. В будущем году мы вам сделаем большую хорошую ёлку. А нынче уж проживем без ёлки»…
Против таких слов ничего нельзя было возразить… Но в огорчённой детской душе все-таки таилась смутная надежда. Веришь и не веришь словам мамы и близких.

* * *

Рождественская К. В.

Клавдия Васильевна Рождественская (22.03.1901-19.10.1963)

Рождественская Клавдия Васильевна (родилась 9 (22) марта 1901 г. в Воткинском заводе Сарапульского уезда Вятской губернии, умерла 19 октября 1963 г. в Перми) – советская писательница, литературовед. Главный редактор Свердловского книжного издательства с 1941 по 1948 гг. Секретарь Молотовской областной писательской организации с 1949 по 1955 гг. Член Союза писателей СССР с 1951 г.

Клавдия Васильевна Коновалова родилась в большой многодетной семье, её отец работал мастером на заводе, мать была домохозяйкой. Несмотря на сложное материальное положение, родители нашли средства на то, чтобы Клава после успешного окончания школы продолжила обучение в платной гимназии.

Уровень обучения в гимназии был очень высоким и после её окончания в 1918 г. Клавдия Коновалова пошла работать учителем в школу, затем в педагогический техникум, где преподавала литературу. В 1923 г. она начала свою литературную деятельность.

Через несколько лет она поступила в Пермский университет на литературное отделение педагогического факультета, но уровень преподавания в университете тех лет её не устроил, и после второго или третьего курса ей удалось перевестись в Ленинград. Факультет языковедения и материальной культуры Ленинградского университета Клавдия Васильевна, ставшая после замужества Рождественской, окончила в 1929 г.

После окончания университета Клавдия Васильевна около года проработала в детском отделе Ленинградского отделения Гослитиздата под руководством Самуила Яковлевича Маршака. В Ленинграде вышли её первые книжки для детей: «Хлебозавод» и «На реке Лене». Затем, в 1931 г., по распределению мужа, она была вынуждена переехать в Свердловск, где устроилась редактором детской литературы в областное книжное издательство.

В Свердловске Рождественская работала с известными писателями и занималась воспитанием молодых кадров, писала прозу и литературоведческие статьи, увлеклась фольклором. В 1938 г. она организовала выпуск альманаха «Уральский современник», ставший печатным органом Свердловского отделения Союза писателей, чуть позже – детский альманах «Боевые ребята», который в 1958 г. перерос в журнал «Уральский следопыт», существующий до сих пор.

В 1941 г. Клавдия Васильевна возглавила Свердлгиз, в те годы самое крупное на Урале издательство, а в 1949 г. она была приглашена на работу в Молотов.

В Молотове Рождественская возглавила областную писательскую организацию, став её первым «профессиональным» секретарём (до этого руководители работали на общественных началах). Наладив жизнь организации, научив авторов работе с рукописями, она помогла выйти на литературную дорогу целой плеяде пермских писателей, среди которых прозаики Олег Селянкин, Виктор Астафьев, Владимир Воробьёв, Лев Давыдычев, Алексей Домнин, поэты Евгения Трутнева, Борис Ширшов, Афанасий Матросов, Владимир Радкевич и другие. Как в своё время заметил писатель Алексей Домнин, она «вырастила целую литературную рощу».

Возглавляя Молотовскую писательскую организацию три выборных срока подряд, до 1955 г., Клавдия Васильевна все силы направила на дальнейшее развитие и творческое становление будущих писателей. Она проводила семинарские занятия с начинающими авторами. При ней возобновилось издание литературного альманаха «Прикамье», журнала для детей «Нашим ребятам», а позже она дала название новому журналу «Оляпка». По мнению литературоведа и критика Михаила Андриановича Батина, Рождественская была организатором детской литературы на Урале.

Кроме того Клавдия Васильевна вошла в историю литературы как умелый и чуткий наставник многих уральских писателей, в том числе — Павла Петровича Бажова, с которым дружила и который назвал её «неизменно окрыляющим редактором». Рождественская была первым редактором его «Малахитовой шкатулки». Именно она открыла Виктора Петровича Астафьева как писателя и на первом – самом трудном – этапе оказала ему всестороннюю творческую поддержку, в том числе – материальную. Будучи опытным литератором и редактором, она разглядела в молодом авторе «божью искорку» и поспособствовала изданию в 1953 г. его первой книги «До будущей весны». Сам Астафьев называл Клавдию Васильевну своей «благодетельницей и наставницей».

Сама К. В. Рождественская была взыскательным и своеобразным писателем, со своей темой, со своим голосом. Ей принадлежат десятки произведений разных жанров: рассказы «Четвёртое апреля», «Вторая палата», «В литейной», «Дружинник Шурка», «Странная бабушка», сказки «Волшебный фонарик», «Голубой дворец», повести «В старом доме», «В одной семье», «Семья Жигулёвых», очерки и другие. В 1962 г. в московском издательстве «Искусство» у неё вышла книга «За круглым столом», в которой она обобщила свой редакционный опыт за 30 лет.

C.L. Сайт «Энциклопедия Пермский край» (www.enc.permculture.ru).

Страница 94